ПАТРИК ГОРДОН. ДНЕВНИК. 1684-1689. ЛЕТОПИСЬ РУССКОГО ШОТЛАНДЦА. DrevLit.Ru

ПАТРИК ГОРДОН

ДНЕВНИК

DIARY

1684-1689

ОТ КИЕВА ДО ПРЕОБРАЖЕНСКОГО

В мягкий зимний день 9 декабря 1683 г. из Крещатицких ворот Киева показался и неспешно проследовал к реке великолепный санный поезд. В разубранных экипажах или верхами восседало все городское начальство: боярин и воевода князь Петр Семенович Прозоровский, окольничий князь Борис Васильевич Горчаков, стольники и полковники, казачья старшина и именитые горожане с многочисленной вооруженной охраной и челядью. Среди свиты выделялись «немецкие» лазорево-желтые ливреи — цвета славного шотландского клана Гордонов; в них были облачены люди одного из самых заслуженных военачальников русской армии — генерал-поручика Патрика («Петра Ивановича») Гордона, чьи проводы в Москву стали причиной пышного шествия. При этом по славянскому обычаю, вовсе не чуждому и родине отъезжающего, было осушено немало прощальных кубков. «И выехав из Нижнего города за Крещацкие ворота к Днепру и вышед из саней, боярин и воевода... и стольники и полковники... стояли з генералом немалое время и, простясь з генералом», разъехались ¹.

К тому времени шотландский дворянин Патрик Гордон оф Охлухрис ² (1635-1699) состоял в царских войсках уже более 20 лет, с сентября 1661 г. За особое отличие при доблестной обороне Чигирина, гетманской столицы Правобережной Украины, от полчищ Османской империи он был пожалован в генерал-майоры и в конце 1678 г., по настоянию гетмана И. С. Самойловича, назначен одним из командиров гарнизона в Киев, где ему [233]надлежало «ведать пехотные, драгунской и салдацкие полки», а также возглавить большие инженерные работы ³. Там он провел семь мирных, но тревожных и нелегких лет. О большинстве из них сохранились лишь отрывочные сведения в разрозненных источниках. Мы знаем, например, что вскоре после перевода на новое место, 8 марта 1679 г. Гордон составил в Киеве доверенность на ведение своих шотландских дел; свидетелями выступили его соратники и земляки, подполковник Александер Хэмилтон и майор Уильям Хэй ⁴. Как и прежде, им велась оживленная переписка со многими корреспондентами в России и на Западе: в сентябре 1680 г. резидент Нидерландов при царском дворе барон ван Келлер передал секретарю польского посла в Москве письмо «киевского коменданта» Гордона, а в апреле 1681 г. «Лондонская газета» оповестила о январском визите последнего в Москву ⁵. Во время московского стрелецкого бунта и резни 1682 г. он удержал своих киевских подчиненных, включая стрельцов, в повиновении, за что позже были получены государева благодарственная грамота и жалованье (см. наст. изд. Дневника, л. 29). В целом киевский период, из которого в уцелевших томах «Дневника» Гордона освещены только два последних года (1684-1685), отмечен своеобразием самого места и времени действия.

Киев лишь недавно вошел в состав Русского государства и со своей небольшой округой надолго остался единственным его оплотом на Правобережье Днепра. Историческую, политическую и стратегическую важность этого события прекрасно сознавали в Москве — неслучайно в «именовании» царей киевский титул уступал только московскому, причем был намного древнее. Не меньшее значение для православной державы имели досточтимые святыни «Российского Иерусалима» ⁶, который сразу же стал величайшим центром паломничества с северо-востока. Однако он пока еще был обретен лишь де-факто, но не де-юре: по условиям перемирия 1667 г., Речь Посполитая уступала Киев всего на два года, после чего он подлежал возвращению. В дальнейшем, несмотря на [234] взаимное стремление к миру и союзу, особенно после триумфа христианского оружия над османами под Веной в 1683 г., обе стороны были непреклонны. Московские дипломаты под разными предлогами уклонялись от принятого обязательства, поляки же считали город по праву своим, а его обратную передачу — неизбежной и скорой. «Столица Княжества Украинского, — писал ван Келлер, — это место, что король Польши всегда имел в виду» ⁷. То, чего нельзя достичь миром, поляки и литовцы привыкли добывать оружием, особенно под началом таких воинственных и одаренных вождей, как король Ян Собеский. Исконная русско-польская вражда не могла быть быстро изжита, и вероятность нового столкновения не исчезала во весь срок киевской службы Гордона, тем более что в Москве и на Левобережной Украине действовала могучая антипольская партия во главе со знатнейшими боярами, патриархом Иоакимом и гетманом Самойловичем.

Положение усугублялось постоянным грозным присутствием третьей силы — Оттоманской Порты и подвластного ей Крымского ханства. В 1670-е годы, завоевав у Польши Подолию и отбросив русских и казаков от Чигирина, турки и татары держали Киев и другие пограничные крепости под ударом. Даже после Бахчисарайского мира с Россией (1681) и венского разгрома борьба была далека от завершения. Султан продолжал войну с Речью Посполитой, а коль скоро Киев расположен на польской стороне Днепра и не признан Европой за царем, опасность отнюдь не миновала. Татарские орды по-прежнему терзали Украину, нередко внезапно подступая под самые городские стены, дотла разоряли окрестности, угоняли в неволю тысячи людей. Все это делало оборону Киева первейшей задачей русских властей, во исполнение чего тратились огромные средства и привлекались лучшие силы.

Между тем после войн середины XVII в. состояние городских укреплений было плачевным: воеводы доносили, что «острог во многих местах вызжен и розломан... а остроженко, Государь, и по нем башни худы» ⁸. Даже через десять лет после присяги киевлян Москве, по свидетельству Гордона, польский король Ян Казимир легко мог штурмом отвоевать город, «ибо оный не был хорошо укреплен и защищен» ⁹. Помимо ветхости стен и обширности[235] фортификационных линий особую сложность представлял холмистый, сильно пересеченный рельеф местности. Древнерусская столица являла собою не единую цитадель, но череду отдельных крепостей — Верхний город, состоявший из Большого, Малого и Михайловского «замков», Нижний город (Подол) и Печерск при знаменитой Лавре, не считая близлежащих монастырей.

В таких условиях генерал-майор Гордон и получил столь ответственный пост. Уже высказывалось и было по возможности обосновано мнение, что этот человек, намеренно избегавший инженерного звания и не бывший новатором в фортификации, являлся тогда едва ли не лучшим военным инженером в России ¹⁰. Во всяком случае, и правитель Украины гетман Самойлович, считавший его «к осадному времяни зело надобным», и правительство царя Федора Алексеевича, во многом доверившее наемному иноземцу ¹¹ и католику судьбу Киева, подтвердили это самим фактом такого выбора.

Их доверие вполне оправдалось. Разумеется, заслуги по возведению киевских «верков» нельзя приписать одному лицу. В те годы предшественниками или ассистентами Гордона были голландцы отец и сын ван Залены, ливонец фон Менгден, шотландец Ливингстон, венецианец Лима и др., а также многие русские и украинские мастера. Однако неоспорим его вклад в «грандиозную работу по созданию киевских крепостных сооружений» («чтоб сидеть было бесстрашно») ¹², а также во всестороннее усиление гарнизона. Многие свидетельства «Дневника», как и в других случаях, удостоверяются архивными документами.

Уже в ноябре 1678 г. Гордон представил в Малороссийский приказ подробную роспись, «что ко охранению града Киева ратных людей и иных всяких ратных и подкопных припасов надобно». Подход был здравым — просить побольше, дабы получить кое-что, и московские власти внимательно рассмотрели и в той или иной мере учли почти все пожелания. Слабый (около 5 тыс. человек) гарнизон предлагалось довести до 30 тыс., из которых было получено согласие на половину. Число «пушек верховых» (мортир) было увеличено с 4 до 10, «а к ним по 1000 гранат», в точном соответствии с поданной сметой; из запрошенных 40 тыс. ручных гранат к [236] имевшимся 4 тыс. добавили 30 тыс. и т.д. Предложение Гордона о должностном и именном составе начальных людей его полка, в том числе по одному подполковнику «к огнестрельному, подкопному и инженерному делам», было удовлетворено почти полностью ¹³. Среди этих офицеров имелось несколько шотландцев, давних боевых товарищей генерала, а также молодой капитан, женевец Франц Лефорт, который долго пребывал под его командой и покровительством, прежде чем стать любимцем царя Петра.

С помощью средств и сил, запрошенных Гордоном и поступавших из многих городов России и Левобережной Украины, начались многолетние усердные труды по реконструкции киевских рубежей обороны. Согласно донесению воеводы И. С. Хитрово, они значительно продвинулись уже к концу 1680 г.: «Сентября по 1-е число 189-го году по росписи генерала маеора Петра Гордона городовых всяких крепостей и подлазов и подкопов вновь зделано и старых починено», причем прилагалось подробное описание работ; однако многое, по его же росписи, еще «доведетца впредь делать вновь и старых починить» ¹⁴.

Впоследствии неустанная деятельность Гордона в военно-инженерной сфере подтверждается его «Дневником». 24 апреля 1684 г. он приказал доставить себе реестр гарнизона, артиллерии и боевых припасов, внес его в свои поденные заметки и определил порядок задач, «что надлежит сделать по городу, в большой книге за моей рукою», которая была немедля отослана в Москву (л. 12 об.-14 об.). 6 июля он отметил, что начата починка стены Нижнего города, а 7 ноября подвел итог осенних работ: «...всего хода по стене и брустверу 487 саж[ен]» (л. 35). 29 апреля 1685 г. он подает записку об обновлении Ивановского бастиона, куда 4 мая отряжает 60 работников с необходимыми материалами и инструментами. 30 мая была закончена перестройка Печерских ворот, а 23 сентября началась установка штурмфалов (частокола) в укреплении Киевских ворот, завершенном через пять дней.

Фортификация Киева продолжалась и после того, как «русский шотландец» его покинул. Итоги трудов наглядно отражены на известном, так называемом Ушаковском плане города 1695 г. ¹⁵ Вместо уязвимых деревянных стен и башен, которые мало совершенствовались в течение веков, Гордон и его сотрудники возвели новую мощную систему земляных валов и других оборонительных сооружений, [237] кое-где (например, Софийские ворота) и в камне. В том, что никакой неприятель — ни поляки, ни турки в конце XVII в., ни даже шведы в начале XVIII — так и не отважился испытать прочность киевских бастионов, есть бесспорная и немалая заслуга Патрика Гордона.

Кроме строительства укреплений он надзирал за наведением и разборкой временных понтонных мостов через Днепр и его рукава, за изготовлением орудийных платформ и лафетов и т.д. Любопытно также, что строительный опыт шотландца побудил Печерского архимандрита просить его совета при закладке в Лавре новой каменной трапезной, а в другой раз — чтобы «предотвратить обрушение холма, на коем построена церковь, ведущая в подземные пещеры, где лежат их святые» (л. 69).

Обязанности генерала далеко не ограничивались изложенными выше. Хотя к 1684-1685 гг., ввиду мира с соседями, численность царских войск в Киеве резко упала примерно до 3 тыс., под непосредственной командой Гордона находился костяк гарнизона: 44 офицера, 140 солдат, 281 стрелец, а также все городские пушкари (35 «констапелей») и кавалеристы (123 рейтара, без учета казаков и хоругви магистрата) — всего 623 человека ¹⁶. Как всегда, он добросовестно руководил смотрами, учениями, составлением окладных книг, разбором правонарушений, починкой солдатских домов и печей, другими сторонами воинского быта. Он же распределял дневные и ночные дозоры, а порой охранял город самолично, когда воевода со всеми товарищами и полковниками справлял праздник (л. 38, 79).

Бдительность, несмотря на формальный мир, была главным требованием жизни порубежной крепости, ибо всего в нескольких верстах лежала охваченная войной земля Речи Посполитой. Четвертый том хроники Гордона, как и предыдущие, представляет собой ценнейший источник по истории обеих частей Украины и Польши, полный разнообразных известий оттуда, хотя они и не вошли в прежний русский перевод этой части «Дневника» ¹⁷. Как обычно, автор использует все доступные пути получения вестей и сведений: официальную и личную переписку, донесения агентов и лазутчиков, рассказы военных, купцов, священников, казаков и пр. Великолепно зная поляков по своей многолетней службе их короне и бегло владея их языком, он всегда отдавал должное мужеству, радушию, образованности и вольнолюбию этого народа, хотя и не [238] восторгался им слепо (в одном из писем он порицает их за «скрытность, неосмотрительность и беспорядок» ¹⁸). Гордон был горячим сторонником христианского единства перед лицом османской угрозы и, следовательно, союза между своими русскими и украинскими товарищами по оружию и польско-литовскими собратьями по католической вере. Это явствует, между прочим, из его меморандума князю В. В. Голицыну, главе русского правительства при царевне Софье Алексеевне и малолетних царях Иване и Петре, в январе 1684 г. (л. 1 б-6 об.). Приводя текст этого важного документа в «Истории царствования Петра Великого», Н. Г. Устрялов замечает: «Ничто не могло быть основательнее мнения Гордона при тогдашних обстоятельствах» ¹⁹. Учитывая взгляды генерала, его репутацию и близость к Голицыну и двору, можно смело предполагать, что он сыграл не последнюю роль в повороте от векового русско-польского противостояния к «Вечному миру» 1686 г.

Между тем Гордон постоянно помечает новости из польских владений, отвергая слухи о намерении поляков напасть на русских как «беспочвенные и невероятные» (л. 79). Большая часть этих данных касается военных действий против турок и татар. Так, со слов очевидца, патера Маковиуса, довольно подробно описан поход польских гетманов в Молдавию в 1685 г. Не менее часто появляются на страницах «Дневника» и татары, которые то и дело рыскали совсем близко от Киева. В июле и ноябре 1684 г. они совершали набеги на Белогородку на реке Ирпень, убивая казаков и угоняя лошадей, принадлежавших киевлянам. Но при всем том жизнь в Киеве отнюдь не сводилась к ратной службе.

Казачьи летописцы и позднейшие историки имели все основания оплакивать участь «Малой России» в середине и второй половине XVII в.: «В непрестаемих военних огнях, к тому в междоусобних незгодах, бранех, кровопролитиях и крайних зо всех сторон находивших руинах... натуповало Украине остатное и всеконечное разорение и запустение... Паде, паде красная Козацкая Украина тогобочная!» ²⁰ Однако в отличие от остального Правобережья [239] в наступившую сравнительно спокойную пору Киев постепенно оправился от потрясений, отстроился и заселился. По уровню образования и культуры он тогда не был превзойден в Российском государстве, обладая единственным в стране высшим учебным заведением — прославленной Могилянской Коллегией, которая с 1680-х годов приобрела главные признаки университета и преодолела некоторый упадок ²¹. В одно время с Гордоном здесь жили и творили такие известные писатели и богословы, как Иннокентий Гизель, Варлаам Ясинский, Димитрий Туптало, Стефан Яворский и др. В приветственной речи к Ясинскому, произнесенной 1 мая 1684 г. по случаю его вступления в сан архимандрита Печерской Лавры, Гордон упоминает, что часто общался с его предшественником Гизелем; в «Дневнике» встречается заметка о «веселом» приеме автором монастырских игуменов, а также имя казачьего сотника Туптало — отца будущего Святителя. И хотя сыновья Гордона не учились в Коллегии, как считалось прежде ²², он поддерживал дружеские связи с ее преподавателями и воспитанниками, с которыми мог свободно беседовать на трех языках — латинском, польском и «славяно-русском». Однажды он «угощал у себя на обеде детей начальных особ из казаков, кои состоят в здешней школе, — с их педагогами 20 человек», в другой раз отправился «на диалог» в Братский монастырь, где размещалась Коллегия (л. 31 об., 70), и т.д.

Кроме местного православного и заезжего католического духовенства круг общения генерал-поручика включал всех русских сановников и начальных людей, офицеров-иноземцев, знатных горожан и казачью верхушку, начиная с посещавших город гетмана И. С. Самойловича и генерального есаула И. С. Мазепы. Многоопытный и учтивый шотландец неизменно пользовался всеобщим уважением, часто угощался в лучших домах Киева и охотно принимал почетных гостей у себя. За семь лет при нем сменилось не менее десятка главных царских воевод, между которыми были непримиримые соперники ²³, но он, похоже, умел ладить со всеми, [240] со многими обменивался письмами и позднее виделся в Москве, а с иными даже сдружился. Боярин Петр Васильевич Большой Шереметев испытывал «любовь и приязнь» к человеку, который обещал «давать верный совет» его сыну и преемнику на воеводстве Федору Петровичу (л. 54, 73). На православные и католические праздники (в частности, день покровителя Шотландии и России Св. Андрея), царские и боярские именины, дни рождения королей Британии и крестины детей пировали совместно, с большим размахом, нередко до утра, с фейерверками, танцами и маскарадом — назавтра Гордон нередко сознается, что страдает от тяжкого похмелья. На досуге предавались охоте, загородным прогулкам и пикникам на днепровских островах, два из которых он в честь своих британских суверенов назвал «Каролиной» и «Якобиной». Особыми торжествами были погребения, проходившие с факельными шествиями, колокольным звоном, надгробными речами и поминальными трапезами, при участии городских цехов и Могилянской Коллегии.

Где именно стояла усадьба старшего из иноземцев русской службы на Украине, пока выяснить не удалось, но скорее всего — в Верхнем городе, недалеко от Государева и воеводского дворов. Из этой части «Дневника» о домашнем укладе автора можно извлечь лишь немногое, поскольку все уже давно и хорошо устроилось и шло своим порядком. «Гордон был отличным хозяином и никогда не бедствовал» ²⁴, и нет сомнений, что его резиденция была одной из лучших в Киеве. Он держал многочисленных лошадей, о которых весьма заботился, и блестящий выезд с экипажами и свитой своих геральдических цветов; на гербе красовались три золотые кабаньи головы в лазоревом поле. В довольно частых записях о выпасе лошадей и сенных покосах нет и следа конфликта, который подразумевается в царских грамотах 1679 и 1681 гг. ²⁵ Судя по тому, что Гордон потчевал гостей вином из собственного виноградника (л. 91 об.), его киевский сад не уступал севскому, где росли [241] яблони, вишни, сливы, рябина, смородина, крыжовник, барбарис, бузина и орех ²⁶. Припасы либо производились в своем хозяйстве, либо закупались на городских и окрестных рынках, либо присылались состоятельными знакомцами: однажды гетман Самойлович подарил Гордону 3 коров, 25 овец, бочку водки и 40 рублей в монете (л. 28).

Генерал-поручик жил в Киеве со своей второй женой Элизабет, урожденной Ронаэр, из осевшего в Московии нидерландского военного рода. Дети от первого брака с покойной Катариной фон Бокховен уже покинули отцовский кров: сыновья Джон (род. 1667) и Джеймс (род. 1668) учились в Шотландии, Фландрии и Польше, старшая дочь Кэтрин (род. 1665) была замужем за полковником Рудольфом (Родионом) Штрасбургом, который тоже состоял в киевском гарнизоне. При родителях оставалась дочь Мэри (род. 1673), затем появились на свет сыновья Теодор (14 февраля 1681) и Джордж (24 декабря 1682). Смерть и похороны младшего ребенка, не дожившего и до двух лет, трогательно описаны в «Дневнике» его отца.

* * *

При всех многолетних успехах в России и на Украине Гордон в отличие от некоторых предшественников и земляков — «иноземцев Шкоцкия земли» Хэмилтонов (Хомутовых), Каров, Лесли, Лермонтов и др. — не принял ни царского подданства, ни православия и хранил верность монархам из дома Стюартов. Давно мечтая уволиться и вернуться с семьей в Британию, он часто и настойчиво, хотя и бесплодно, ходатайствовал об этом перед московским правительством. Кроме вполне естественной тоски по отечеству на склоне лет, в описываемое время его желание возросло по очень веским причинам. Во-первых, он получил весть о смерти родителей, что делало его законным владельцем фамильного имения Охлухрис, однако вступить в права наследства и уладить все дела можно было лишь при условии личного присутствия в Шотландии. Во-вторых, в феврале 1685 г., впервые со времен протестантской реформации середины XVI в., британский престол достался королю-католику — Джеймсу II (VII Шотландскому), который сразу же весьма решительно повел борьбу за восстановление гражданских прав своих единоверцев, крайне ущемленных прежде ²⁷. [242] Лично зная этого государя еще по своему визиту в Лондон в 1666-1667 гг. ²⁸ и имея прочные связи в среде шотландской аристократии, Гордон определенно мог рассчитывать на получение высокой должности при новой власти. Поэтому он удвоил усилия для увольнения из России.

26 апреля 1685 г., едва узнав о восшествии Джеймса II, шотландец отправляет очередное прошение царям через посредство старого друга, окольничего Л. Р. Неплюева, и думного дьяка Е. И. Украинцева; письма от 28-го влиятельным боярам И. М. Милославскому и А. П. Салтыкову, очевидно, имели ту же цель. Царский титул и прочие формальные требования к челобитным, конечно, были уважены в поданном «наверх» документе ²⁹, хотя и отсутствуют в версии «Дневника» (л. 73 об.-76). Однако тон был необычен, и неспроста автор говорит не о прошении, а о возражении или протесте (remonstrance): это не униженная мольба «холопа», а полная достоинства петиция свободного и благородного человека, составленная в столь смелых выражениях, насколько позволял слух самодержцев. Упомянув о беспорочной службе, посетовав на недостаток средств и невозможность блюсти католические обряды, Гордон просил предоставить ему хотя бы шестимесячный отпуск на родину. После долгих дополнительных хлопот и обращений к «первому министру» князю В. В. Голицыну он наконец был вызван в Москву и узнал о разрешении на временный отъезд. 26 января 1686 г. он получил чарку водки из рук младшего царя с наказом скоро возвращаться — первое сохранившееся в «Дневнике» упоминание о личной встрече юного Петра с его будущим наставником в ратных и иных делах — и всего с двумя слугами спешно пустился в дорогу.

Миновав Ригу и Мемель, путник достиг Гданьска, откуда взял с собой учившегося там сына Джеймса, во избежание «кальвинистской заразы»; на несколько мартовских недель юноше было поручено вести путевой журнал под надзором отца. Через Берлин, Гамбург и Амстердам (до Голландии ехали по суше из-за холодного времени года и нежелания зависеть от попутного ветра) они прибыли в Лондон 14 апреля. Здесь гостя ожидали предуведомленные знатные друзья. При содействии служившего некогда царю генерала Драммонда и его собрата по клану, статс-секретаря лорда Мелфорта, «шотландский московит» немедля, [243] уже на утро второго дня, удостоился милостивой аудиенции у короля, который задавал «много вопросов о царях, стране, положении дел, войсках и правительстве, а также о моем путешествии» (л. 122 об.).

За месяц, проведенный в столице Англии, Гордон пребывал в августейшем обществе почти ежедневно: во дворцах, на богослужениях, на прогулках в парке, в поездках в Четэм, Ширнесс и Уиндзор. Король не прекращал подробно расспрашивать о русском «образе правления, гарнизонах, солдатах, вооружении и способе ведения войны, о деле при Чигирине и о многом другом» (л. 123), осведомлялся о мнении собеседника насчет английских береговых фортов и, очевидно, был немало впечатлен его военным опытом и кругозором. Кроме того, царский генерал дважды посетил театральные представления, в том числе «Гамлета», разыгранного 4 мая «в Уайтхолле в присутствии короля, королевы и всего двора» (л. 125 об.) — первое известие о творчестве Шекспира, сообщенное обитателем России ³⁰. Свободный доступ ко двору и растущая близость со многими британскими вельможами открывали заманчивые виды на будущее.

Почетный прием, оказанный Гордону на самом высоком уровне, тем более примечателен, что его поездка носила частный, а не официальный характер. В отличие от своей миссии 1666-1667 гг. он не имел при себе ни царской грамоты, ни письменных инструкций («наказной памяти») из Посольского приказа. Но вовсе не использовать такой шанс в своих интересах было бы непростительно для русского правительства: некое «устное поручение, по приказу главного министра государства [кн. В. В. Голицына], касательно дел Их Величеств» перед отъездом все же было дано (л. 101 об.). По меньшей мере уведомить об этом Джеймса II и его министров у Гордона были все возможности, хотя суть дела в «Дневнике» опущена. Обходят молчанием визит Гордона, по причине его неформальности, и английские источники ³¹. В любом случае устный наказ из Москвы не мог совпадать с главной целью последовавших вскоре русских миссий в Британию В. Михайлова (1686) и [244] В. Посникова (1687) ³² — привлечь страну к Священной Лиге против турок, — ибо русско-польский «Вечный мир», налагавший на стороны такое обязательство, был подписан уже после приезда Гордона в Лондон. Скорее речь могла идти о торговых связях, которые, как и дипломатические, далеко не процветали: британцы по-прежнему тщетно настаивали на восстановлении их коммерческих привилегий в России, отнятых еще в 1649 г., а голландцы тем временем заметно опережали их на русском рынке ³³. Позднее князь В. В. Голицын прямо высказывал Гордону свое раздражение затянувшимся отсутствием британских посланников в Москве: «Мы вполне могли хорошо ладить с отцом и братом вашего короля, но не можем прийти к согласию с нынешним; он горделив выше всякой меры» (л. 210 об.). Шотландец, со своей стороны, старался смягчить расхождения и уверял лорда Мидлтона, что «наш главный государственный министр весьма искренне желает доброго согласия с Его Величеством ³⁴. Русско-британские отношения этого периода пока недостаточно исследованы историками обеих сторон, и дальнейшие усилия в этой области, возможно, прольют более яркий свет на миссию Гордона.

Русский дьяк В. Михайлов, побывавший в Англии несколько месяцев спустя, в своем статейном списке отразил широкое возмущение королевскими мерами по эмансипации католиков и «тираническими» наклонностями Джеймса II, во многом мнимыми и раздуваемыми протестантской оппозицией: «...посполитой народ весь в калвинской и в протестанской вере, и за сие великое нелюбление на Королевское Величество имеют и за пресечение парламента их зело бедством дышат. А Королевское Величество... у них, подданных своих, исконно бывый парламент в Англии по тому их жестосердию до конца искореняет, понеже по восприятии коруны непрестанным строением ратных людей и тех частыми смотрами у подданных своих древнюю в них грубость и непокорство пременяет. И говорят они, агличеня, что не помнят у себя таково страшново им короля» ³⁵. Через несколько лет Гордон выразился иначе: «Я сознавал, уже когда был там [в Лондоне], что слишком большая доброта [245] и доверчивость короля в поручении высоких постов недовольным и злонамеренным лицам не могла не оказаться роковой» ³⁶. Однако в британском журнале 1686 г. тревога еще не слышна, если не считать известий о несговорчивости парламентов обоих королевств (л. 126).

Как ни важно было посещение английской столицы, Гордон стремился на родину гораздо более и, оставив Лондон 17 мая, 28-го приехал в Эдинбург. Побывав здесь прежде, он не утруждает себя описанием одного из красивейших городов Европы и продолжает свои заметки в привычно кратком, суховато-практическом духе. Сокрушаясь о подобном стиле, об отсутствии подробностей встреч и бесед с первыми лицами эпохи и проч., историк Дж. Робертсон все же признает: «Как ни скудны виды, открываемые журналом на шотландскую жизнь... сведений этого рода сохранилось так мало, что мы должны бы жалеть о потере даже одной строки» Гордона ³⁷. В Эдинбурге он с помощью вождей своего клана герцога Гордона и графа Эбердина сразу вступил в высший круг шотландских магнатов, которые оказывали ему всевозможные знаки внимания, не исключая предводителей антикатолической партии лордов Хэмилтона и Куинсберри. Именно в это время, когда к ужасу протестантов «паписты в Шотландии сделались весьма дерзкими» ³⁸, в однопалатном парламенте страны развернулись ожесточенные дебаты о веротерпимости. Царский генерал, которого это прямо касалось, был настороже и посещал Дворец Парламента 1 и 3 июня ³⁹, хотя до его отъезда религиозный вопрос так и остался нерешенным.

Вскоре пришло письмо от князя В. В. Голицына с указом «привезти с собою офицеров младшего звания, а также инженеров, фейерверкеров и минеров; обещать им годовое жалованье согласно их чину и свободу отъезда из страны, когда их обстоятельства потребуют» (л. 131 об.). Последнее обещание должно было звучать как насмешка, хотя некоторые усилия по этому поводу Гордон, [246] возможно, предпринял — с ним обсуждался отъезд в Московию сына лорда Эглинтона. В течение десятилетий русская армия, а позднее и флот при содействии Гордона принимали в свои ряды немало достойных офицеров, но в 1686 г. он прежде всего был поглощен личными заботами. К концу июня он перебрался в Эбердин и чуть дальше на север, в графство Бахан и свое родовое имение Охлухрис, что и было главной целью путешествия.

Тот, кто снискал уважение правящих особ и знати в европейских столицах, должен был стать подлинным героем в родной провинции, где иные еще помнили его обездоленным и робким юнцом. После 16-летней разлуки его радушно встречали и наперебой чествовали родственники, друзья, соседи-дворяне и местные чины. Родные места Гордон «созерцал с великим довольством и радостью» (л. 134 об.), так что сдержанный слог «Дневника» заметно теплеет.

Северо-восток Шотландии — живописный, но довольно суровый и не слишком изобильный край невысоких гор и холмов, каменистых полей и мелких речек, что в дождливое время, каким было лето 1686 г., могут мигом превратиться в неодолимые потоки ⁴⁰. Имение Охлухрис, доставшееся генералу от матери, не отличалось ни величиной, ни богатством, к тому же держалось не прямо от короны, а от графов Эрролл, что считалось менее почетным. Его пять или шесть небольших ферм приносили тогда 357 шотландских фунтов 6 шиллингов 8 пенсов дохода в год ⁴¹. Тем не менее владелец весьма дорожил своими землями, «ибо они надежно держатся и вполне достойны сохранения» (л. 134); личный архив насчитывал полсотни документов, подтверждавших его земельные права с 1423 г. Много лет Гордон прилагал все силы, чтобы сполна выкупить заложенные части своего имения, которое было раздроблено между членами [247] семьи, направлял на это значительную долю царского жалованья и наконец приехал домой полноправным лендлордом, не обремененным закладами и долгами ⁴². Не без труда сочтясь с братом и предоставив старшему сыну Джону, почти достигшему совершеннолетия, пользование усадьбой под опекой доверенных лиц, Гордон отплыл из Эбердина 15 июля. Он с грустью проводил взглядом таявший вдали берег Шотландии, хотя вряд ли мог предчувствовать, что видит ее в последний раз. Напротив, были все основания полагать, что в России он не задержится.

Явившись в Москву 31 августа 1686 г., Гордон был «весьма любезно привечен» боярином князем В. В. Голицыным и удостоился похвалы царевны Софьи Алексеевны за быстрое возвращение. Их милость, однако, была сильно поколеблена, когда на имя царей пришла грамота короля Джеймса VII (II) с просьбой окончательно отпустить из России его подданного (л. 137 об.-138) ⁴³, а последний возобновил упорные ходатайства об отставке. После долгого и зловещего затишья высокопоставленные друзья предупредили просителя, что, если он не раскается и не признает свою «вину», его со всей семьей ждет гибель, то есть ссылка «в дальний край империи». Затем произошло личное объяснение с Голицыным, который, отбросив обычную любезность, в порыве ярости велел записать строптивого генерала в прапорщики и завтра же выслать прочь (л. 147). Правда, скорее всего «лишение чина было номинальное... Разжалование Гордона и ссылка его в Сибирь были делом невозможным по той самой причине, по какой не хотели отпустить его за границу» ⁴⁴ — ввиду исключительной ценности заслуженного иноземца. Но бросать вызов всесильному «оберегателю» государевых дел было безрассудно, так что оскорбленному шотландцу пришлось уступить и повиниться.

В этот самый миг дело приняло нежданный оборот: лорд Мидлтон известил Гордона о его уже состоявшемся назначении чрезвычайным посланником Великобритании при царском дворе — честь настолько высокая, что сам посланник был крайне изумлен ею. Однако из Кремля, после некоторого раздумья, вновь поступил твердый отказ, призванный окончательно убедить Гордона, кто его настоящий повелитель. Одновременно ему было объявлено о высочайшем прощении и дозволении сохранить прежний чин. [248] «Так и завершилась сия театральная пьеса», — с горькой усмешкой заключает автор. И все же, несмотря на ощутимую личную неудачу, его усилия не были напрасны, способствуя оживлению русско-британских связей. Согласно нидерландскому резиденту в Москве, «письмо г-на графа Мидлтона... и живые настояния г-на Патрика Гордона... наконец подвигли дела так хорошо, что решено отправить посланника [В. Т. Посникова] к Его Величеству королю Великобритании с миссией: уведомить его, что здесь определенно постановили в общих интересах Христианского мира атаковать будущим летом турок и татар» ⁴⁵. Из «Дневника» и писем самого генерала также следует, что и без формального дипломатического ранга он на высоком уровне представлял интересы своего законного суверена в России и в сложных условиях отстаивал права и притязания британских подданных.

* * *

Сколь бы ни было справедливо негодование Гордона против подневольного задержания, русское правительство тогда действительно не могло себе позволить расстаться с одним из лучших своих военачальников. Священная Лига с Речью Посполитой и другими христианскими державами обязывала Россию как можно скорее возобновить военные действия против Крыма и Турции; это и стало главной причиной непреклонности Кремля, о чем официально уведомили британскую сторону. 3 января 1687 г. царский указ вверил Гордону начальство над выборными солдатскими полками в дивизии самого «генералиссимуса», князя В. В. Голицына; то были элитные, единственные в полном смысле слова регулярные части, составлявшие ядро русской пехоты ⁴⁶. Под непосредственную и постоянную команду шотландца перешел Второй Московский выборный полк солдатского строя, который по месту поселения стал называться Бутырским и накануне Первого Крымского похода насчитывал около 900 человек (л. 155 об.). Тем самым сразу после горячей размолвки, грозившей и дипломатическим конфликтом, Гордону было вновь оказано высокое доверие. По-видимому, Голицын стремился смягчить нанесенную обиду.

Несмотря на недавно подписанный с Крымом мир, у России были старые счеты с крымцами, от чьих разбойничьих, [249] повсеместных набегов не спасали ни оборонительные преграды «засечной черты», ни щедрые откупные выплаты хану, ни мирные соглашения; с Украины и из Южной России в неволю попадало столько людей, что татары с издевкой вопрошали: остались ли еще жители в тех краях? ⁴⁷ Теперь, при общем натиске членов Священной Лиги на османские владения, открывалась верная возможность сокрушить врага.

Вооруженные силы Крыма и сопредельных орд являли полную противоположность регулярным армиям Европы. Почти не имея пехоты, артиллерии и обременительных обозов, татары, как правило, избегали генеральных сражений, разве что действовали совместно с более организованными союзниками. Вся их мощь состояла в многотысячной коннице, которая молниеносно перебрасывалась в любом направлении, легко и быстро покрывала большие расстояния и действовала либо мелкими неуловимыми отрядами, либо сплошной громадной массой, причем навыками верхового боя едва ли не каждый всадник владел в совершенстве. Все это было отлично известно Патрику Гордону, который постоянно сталкивался с татарами со времен польско-шведской войны 1655-1660 гг. и вполне изучил их военные приемы. Еще в январе 1684 г. в особом письменном докладе (л. 1 б-6 об.), по просьбе князя В. В. Голицына, генерал-поручик изложил свое мнение о своевременности и необходимости кампании против крымцев, дабы избавиться «от этой ужасной, проклятой, чумной породы, а также от дани... что вы платите им ежегодно». Задача не представлялась сложной: «...с 40 000 пехоты и 20 000 конницы вы можете легко сие осуществить за один или самое большее два года. Да и путь туда не так труден, только двухдневный марш без воды», так что в успехе ветеран «нисколько не сомневался». Тот же победный дух владел им и перед самым выступлением на юг: «Если мы станем действовать усердно, сей поход будет весьма знаменит. Я уверен, что наш генералиссимус... приведет нас [на] бой» ⁴⁸. Приняв Бутырский полк и добившись безупречного порядка, Гордон дровел его маршем через Государев двор в Кремле; 14-летний царь Петр, давно и глубоко увлеченный воинскими потехами, пристально осматривал парадный строй и, как мы скоро увидим, оценил выучку бутырцев. Весной 1687 г. стотысячная русская армия начала поход на Крым. [250]

Как обычно, огромная московская рать собиралась и продвигалась крайне медленно. Настоящей бедой было «нетство» — неявка на службу, что довершалось дезертирством и болезнями; даже в образцовом Бутырском полку до Ахтырки в апреле добрались лишь 789 человек, а более 100 выбыли из строя задолго до вступления на вражескую землю ⁴⁹. Успеху не помогли даже 50 тыс. украинских казаков, искушенных в борьбе с крымцами. Войска шли под прикрытием гигантского прямоугольного вагенбурга, в котором было около 20 тыс. подвод (!), причем Гордон командовал левым флангом и частью фронта. Татары нигде не показывались, так что главными противниками стали степные пожары и безводье, которые и взяли верх над царской армией. 18 июня от ручья Кара-Чакрак она повернула вспять, и Гордон признает: «Известясь, что впереди нас все сожжено и уничтожено, мы никоим образом не могли обольщаться какой-либо возможностью исполнить наши замыслы по взятию Крыма и даже пройти дальше без очевидной и неизбежной гибели» (л. 165). «Козлом отпущения» за провал был сделан украинский гетман Самойлович, обвиненный в измене и поджоге степи, к чему он вряд ли имел отношение; походные записки шотландца содержат самый подробный и драматичный рассказ о низложении правителя Украины и избрании его преемника Мазепы.

Между тем главный воевода с гордостью доносил в Москву: «Хан Крымский... пришел в ужас и боязнь и не только сам, отложив свою обыклую дерзость, нигде в поле не явился, но и татары юртов его в крайнем отчаянии все скрылись ⁵⁰. Правительство царевны Софьи охотно приняло это на веру, и «победители» удостоились милостей. Гордон был пожалован в полные генералы и таким образом достиг самой вершины военной иерархии (воеводой он стать не мог, как неправославный иноземец, а фельдмаршальский чин был введен в России лишь после его смерти). То была не столько награда за отличие (проявить себя против невидимого врага не удалось никому), сколько компенсация за жесткий отказ в увольнении — при производстве ему вновь напомнили, что не должно помышлять об отъезде, пока длится война. Государи велели также именовать его с «вичем» в отчестве. Генерал, кажется, поддался знакам расположения и официальному благодушию: в письмах на родину он говорит о достигнутом «отвлечении татар (без коих турка — словно птица без крыльев) и немалых турецких войск», а также хвалит [251]«благоразумную заботу и большую предусмотрительность главнокомандующего» ⁵¹. Правда, как иностранцы хорошо знали, «русские зорко следят за корреспонденциею» ⁵², и, вполне возможно, высокие оценки давались намеренно, с учетом этого обстоятельства.

В 1688 г., пока царские войска собирались с силами, в ответ на татарские вторжения активных операций не велось; лишь была возведена новая большая крепость на реке Самаре, Новобогородицкая, в проектировании которой Гордон сказал свое слово (л. 195 об., 212). Его авторитет оставался незыблем: он «пользовался репутацией выдающегося военного начальника — сведущего, распорядительного, мужественного, умевшего содержать вверенные части в строгой дисциплине» ⁵³. Весной новый гетман Мазепа и окольничий Неплюев настаивали на его отправке в качестве «сходного товарища» на Украину для атаки Казы-Кермена с полками Белгородского разряда (л. 199), хотя князь В. В. Голицын снова предпочел удержать генерала при себе. В то же время воинские достижения «оберегателя» не выглядели убедительно ни для его соперников из придворной партии Нарышкиных, ни для западных союзников, так что в сентябре вышел указ о втором походе на Крым во главе с тем же «большого полка дворовым воеводой» ⁵⁴. План кампании, как всегда, вызывал разногласия, и у Гордона прорывается раздражение «нашими легковерными и полоумными людьми», которые советовали идти прежним путем; к тому же в боярской думе патриарх Иоаким, известный своей ненавистью к иноземцам, гневно обличал начальство «еретика»-шотландца над лучшими русскими солдатами, хотя и «был резко осажден всей знатью и даже подвергся насмешкам» (л. 211, 216 об.).

Некоторые уроки прошлой неудачи были учтены. На сей раз войска сошлись значительно раньше, в феврале 1689 г., и марш заметно ускорился. Мощь армии возросла еще более, до 117,5 тыс. [252] человек, помимо украинских казаков ⁵⁵; Гордон снова командовал тремя солдатскими полками, общим числом более 3 тыс. бойцов, и распоряжался на левом фланге («Я подал план, как левое крыло армии должно строиться в боевой порядок и сражаться» — л. 237 об.). 9 марта он представил «генералиссимусу» очередной меморандум по военным вопросам из 16 пунктов (л. 231 об.-232 об.), главная мысль которого — для более надежных коммуникаций создать вдоль Днепра цепь опорных фортов с гарнизонами, на каждый четвертый день марша; особенно интересно предложение учредить в каждом полку гренадерские роты. Мы не знаем, осуществились ли тогда эти замыслы, но пять лет спустя первая рота гренадер упоминается именно в Бутырском полку Гордона.

Высокая достоверность путевой хроники генерала в датах, топонимах и дальности дневных переходов доказывается сравнением с русскими записками о кампании 1689 г. ⁵⁶ В отличие от почти бескровной первой экспедиции 15 мая наконец появились татары и атаковали правый фланг царских войск на марше, хотя были вскоре отражены орудийным огнем. 20 мая полки Голицына и Мазепы подступили к своей цели — Перекопу, чьи устаревшие и не слишком сильные укрепления были последней преградой на пути в Крым. Увы, в этот решающий миг журнал Гордона замолкает по причине утраты или изъятия нескольких листов ⁵⁷. Зная нрав генерала, трудно допустить, что он мог подать голос за какой-либо иной шаг, кроме штурма ключевой крепости, тем более что численной и огневой мощи царской армии было вполне довольно. Однако русский «генералиссимус» предпочел завязать переговоры и, не добившись от хана мгновенной капитуляции, на другой же день без единого выстрела скомандовал обратный марш! Немудрено, [253] что поползли слухи, хоть и недоказанные, о его подкупе татарами ⁵⁸. Отбиваясь от налетов осмелевших, «проворных, как коршуны», врагов (л. 240 об.), царские войска вернулись в столицу и по воле царевны-регентши Софьи Алексеевны снова были встречены как триумфаторы.

Крымские походы — первые крупные наступательные кампании России против южного ханства, величайшие военные предприятия 1680-х годов — по всем известным источникам (не считая баснословных победных реляций князя В. В. Голицына) производят впечатление незавершенности, неоправданности затраченных усилий и понесенных потерь. Почему же они не принесли славы ни огромной царской армии, ни одному из ее опытнейших генералов, который не раз доказывал свою храбрость и искусство как прежде, так и впоследствии? Историки уже давно и с вескими основаниями возлагают вину на главного воеводу, который единолично командовал войсками, отличаясь большим тщеславием и ревностью к соперникам ⁵⁹; одаренный дипломат и администратор, в том числе в военной сфере, он решительно не обладал талантом и смелостью полководца. В судьбе «оберегателя» ярко проявились изъяны старорусского совмещения в одном лице гражданской и ратной службы. Из его товарищей-воевод ни один также не сумел выделиться: на военных советах слышалось «много прений и мало здравомыслия» (л. 164 об.). Не менее важно и то, что военные реформы в России были еще весьма далеки от завершения ⁶⁰, и многочисленная, но неповоротливая рать оказалась несостоятельной перед противником, уступавшим ей во всех отношениях, кроме быстроты и непредсказуемости действий. Много лучшего оставлял желать уровень тактического мастерства и дисциплины (по Гордону, «беспорядок, нерегулярность и сумятица при неповиновении наших толп» — л. 238 об.). Словом, Крымские походы можно по справедливости считать «последним проявлением старинного военного искусства нашего» ⁶¹.

Что касается личного вклада Гордона, то он должен был довольствоваться второстепенной ролью, и многие его разумные [254] советы Голицыным не принимались. К тому же, по собственным словам, он находился в гнетущем душевном состоянии, будучи «весьма удручен причиненной великой несправедливостью и обидой» (л. 147 об.) — угрозой опалы за попытку увольнения, а затем и роковыми для него политическими вестями из Британии. Оскорбленный «оберегателем» на словах и на деле, он исполнял свой долг, но, похоже, не имел желания превзойти других и себя самого. Впрочем, даже если бы участие шотландца в этих эпизодах военной истории свелось к одному лишь их описанию (а это далеко не так), он уже был бы достоин глубокой признательности. Лишившись его «Дневника», мы бы знали гораздо меньше. Краткое и здравое суждение Гордона об итоге Крымских походов таково: «Хотя ничего великого не было достигнуто, кое-что все же весьма достойно примечания» ⁶².

То, что гордоновский проект захвата Крыма 1680-х годов не был пустой бравадой или утопией, 50 лет спустя доказал русский фельдмаршал граф Б. К. Миних, который без особого труда взял штурмом Перекоп, занял Бахчисарай и весь полуостров, причем отбил потерянные В. В. Голицыным орудия ⁶³; это было сделано с 54 тыс. солдат — почти тем же числом, какое считал достаточным Гордон. Правда, Миниху довелось возглавлять уже другую армию, преобразованную Петром Великим и закаленную в его войнах, тогда как походы конца 1680-х годов оставили Крым неуязвимым и привели к падению «первого министра» и его покровительницы.

* * *

С осени 1687 г. Патрик Гордон, продолжая командовать Бутырским полком, обосновался в Москве, вернее в пригородной Иноземской слободе, где когда-то обитал молодым офицером. Отныне он постоянный и желанный гость при царском дворе, в домах и подмосковных вотчинах князя В. В. Голицына, других бояр и вельмож, у генералитета, иностранных резидентов и видных купцов. К нему по разным поводам охотно обращались и русские, и иноземцы, хотя разделить тех и других не всегда просто: так, Гордон заверил своей подписью поданную в Разряд 10 февраля 1688 г. родословную обрусевших шотландцев, стольников Евтихия и Петра Лермонтовых, [255]возводивших свой род ко временам «короля Малколумбуса и тирана Макбетуса» в XI в. ⁶⁴

Пользуясь любой оказией, генерал постоянно обменивался письмами с родней и знакомыми во многих уголках Западной Европы и царских владений, благодаря чему по праву считался одним из самых широко осведомленных жителей России. В течение многих лет он являлся корреспондентом «Лондонской газеты» и в этом качестве регулярно получал из Британии сводки европейских новостей ⁶⁵. С напряженным вниманием следил он за успехами Священной Лиги, основанной католическими державами против Оттоманской Порты, и торжествовал при освобождении Буды, Белграда и других городов.

Первостепенным делом для католика-эмигранта было отстоять свое право на веротерпимость и церковное служение, однако в России издавна существовал строгий запрет на костелы и католических священников, кроме посольских капелланов ⁶⁶. Еще в начале 1684 г. Гордон, который с юных лет отличался набожностью, ходатайствовал по этому поводу перед В. В. Голицыным (л. 8 об.) и возглавил своих знатных единоверцев при подаче челобитной царям: «Нам же очищения в вере нет, и от того чинится великое повреждение нашим душам... Велите для нашего душевного спасения призвать и держать пасторов и быть молитвенному дому, как имеют лютеры и кальвины, и о том свои жалованные грамоты дать» ⁶⁷. Ввиду западнических устремлений Голицына, сближения, а затем и союза с Речью Посполитой и Германской Империей момент был благоприятен. Хотя обещанный письменный указ так и не состоялся, в том же году с устного согласия русских властей в Иноземской слободе Москвы возникла католическая миссия из двух священников-иезуитов, упоминаемых в «Дневнике» Иоганна Шмидта и Альберта де Буа, [256] которых позже сменили чехи Иржи Давид и Тобиаш Тихавский ⁶⁸. При поддержке Гордона (л. 28 — 11 августа 1684) они основали первую в России католическую часовню и школу. Переехав в Москву, влиятельный генерал возглавил католическую общину и стал ее оплотом и в моральном и в материальном отношении (л. 218, 224). В январе 1688 г. он даже показывал новую церковь (пока еще деревянный молельный дом, а не каменный храм) русским вельможам — князьям П. А. Голицыну и Б. Ф. Долгорукому (л. 194), что прежде было немыслимо. Даже высылка иезуитов по требованию патриарха Иоакима в конце 1689 г. была недолговечной данью религиозной нетерпимости — очень скоро, как мы увидим, католики во главе с Гордоном добились восстановления и расширения своих прав по воле «младшего царя», который первым из российских монархов стал посещать их церковные торжества.

В эти самые годы и произошло знакомство будущего преобразователя России с его главным наставником в военном искусстве (и не в нем одном). Трудно представить людей, менее сходных по возрасту, происхождению, воспитанию и характеру, и все же ход истории и общая страсть к ратным трудам свели и сблизили их. Очень рано в Петре «распространялася любимая его воинских наук высокохвальная охота. Того ради... повелел набрать из разных чинов людей молодых и учить их пехотному и конному упражнению во всем строю... Оных молодых солдат, не по летам своим всему воинству строго обученных, повелел мундиром темно-зеленаго цвета убрать и всем надлежащим ружьем в самом прямом порядке честно учредить и назвать их в то время “потешными”» ⁶⁹. С середины 1680-х годов главным полем для «Марсовых потех» Петра было Преображенское ⁷⁰ — самое молодое из дворцовых сел Подмосковья; обустроенное лишь в середине XVII в., оно быстро превзошло по значению все прочие усадьбы и стало колыбелью новой, петровской России, «станционным двором на пути к Петербургу» ⁷¹. Знаменательно, что от Преображенского было [257] рукой подать до Иноземской слободы, лежавшей на той же реке Яузе.

С начала царствования малолетних Ивана и Петра Гордон не раз «бывал у рук» обоих государей, хотя младший до поры едва ли выделял его из десятков других иноземцев. Однако в феврале 1687 г., когда боевые забавы уже приобрели смелый размах, на смотре в Кремле Петр не мог не восхититься блестящим парадным строем Бутырского полка под командой Гордона (л. 157-158). Он постепенно мужал и, в отличие от брата, начал проявлять склонность и к государственным делам: 25 января 1688 г., по «Дневнику», «младший царь» впервые присутствовал на заседании Боярской думы (л. 194 об.). Шотландец тем временем не участвовал в соперничестве сторонников Милославских и Нарышкиных; подчиняясь по службе «первому министру», он сохранял добрые отношения и с его двоюродным братом, князем Б. А. Голицыным (л. 193, 208, 212), признанным вождем петровской партии. И вот 2 сентября 1688 г. в журнале Гордона, вслед за списком чинов его Бутырского полка, появляется примечательная запись: «8 человек из солдат взяты в потешные конюхи к младшему царю» (л. 211). Это означало заметный шаг вперед в петровских играх, ибо отныне в «потешные» стали набираться уже не только юнцы и «всяких чинов люди» (спальники, конюхи, сокольники и др.), а лучшие выборные солдаты, причем именно из Бутырского полка.

Неслучайность такого выбора и твердое намерение Петра повысить число и качество «потешных» за счет бутырцев явствуют из дальнейшего. 7-8 сентября, при признаках новых стрелецких волнений, младший царь вытребовал 5 флейщиков и 5 барабанщиков из того же регимента, что имело продолжение 9 и 18 октября и 13 ноября (л. 211 об., 215, 215 об., 219 об.). Всего же осенью 1688 г. в Преображенское из Бутырок, согласно «Дневнику» полкового командира, было переведено не менее 40 человек. Вполне естественно, что это вызывало неудовольствие «генералиссимуса» В. В. Голицына, хотя ослушаться царской воли он не смел. Сопоставление приведенных данных с русскими источниками показывает, что в то же время из приказа Большой казны отпускались «сукна на немецкое платье потешным фиольщикам и барабанщикам... в поход в село Преображенское» ⁷². И хотя встреча близ этой усадьбы 17 сентября (л. 212) была, похоже, [258] случайностью, а не целенаправленным визитом Петра к Гордону ⁷³, отношения между ними уже установились и крепли с каждым месяцем. Политические потрясения в Британии и России сплотили их еще теснее.

* * *

Среди повседневных полковых и домашних забот 14 октября 1688 г. генерал Гордон созвал к себе московских британцев и почетных гостей, дабы по традиции отпраздновать день рождения своего законного монарха Джеймса II (VII); польский резидент благодарил хозяина словами: «Счастлив король, чьи подданные столь сердечно поминают его на таком расстоянии» (л. 215 об.). Но большинство подданных в самих островных королевствах были не столь лояльны к правителю-католику. В те самые дни его зять и противник, статхаудер Нидерландов Вильгельм Оранский, готовился вторгнуться в Британию с большим флотом и сухопутной армией под предлогом защиты прав парламента и протестантской веры. 5 ноября Вильгельм высадился на английском берегу, и Джеймс, не сумев оказать надлежащего сопротивления, 23 декабря бежал во Францию ⁷⁴. Последнее в истории завоевание Британии с континента свершилось.

Так называемая «Славная революция» стала тяжелейшим личным ударом для Гордона, означая крах его надежд на достойную службу на родине, как случилось и в его молодости при диктатуре Кромвеля. Да и просто дожить свой век в Шотландии было уже не так легко — мог ли он присягнуть «Оранскому узурпатору»? Его еще недавно могущественные покровители один за другим удалялись в изгнание либо принимали новую власть. Чуть позже генерал признавался: «Прискорбная революция в нашей стране и несчастья короля... причинили мне невыразимое горе, что привело меня к болезни ⁷⁵ и даже почти к вратам смерти. Будь я там, где мог бы быть полезен Его В-ву, я бы излил свои чувства по-иному... Мне сердечно жаль, что Его В-во, когда я был в Шотландии, не [259] дал мне повеление там остаться, хотя бы и без должности; тогда я мог бы иметь случай в это время представить доказательства моей преданности» ⁷⁶. Правда, не все пока казалось безнадежным: в Шотландии и Ирландии вспыхнуло восстание якобитов (сторонников дома Стюартов); 27 июля 1689 г. они одержали победу в битве при Килликрэнки, где, как выяснилось позже, был тяжело ранен сын Гордона Джеймс, о чьей участи беспокоился отец ⁷⁷. Царский военачальник, конечно, уповал на повторное и скорое восстановление древней шотландской династии. И все же очевидно — во Второй Крымский поход он выступил в весьма подавленном состоянии, не в последнюю очередь потому, что британские вести становились все менее частыми и доступными по мере удаления от Москвы.

По возвращении в столицу в конце июля с «победоносными» войсками В. В. Голицына Гордон подвергся новым испытаниям. Он стал свидетелем и участником развязки в противоборстве правительницы Софьи Алексеевны с ее окрепшим братом. Побуждаемый своими сторонниками, Петр, которому шел 18-й год, не скрывал возмущения действиями и бахвальством главнокомандующего и отказался принять в Преображенском «героев» похода. «Ныне вполне очевиден открытый взрыв или раскол», — замечает при этом Гордон (л. 247). Краткие записи «Дневника» в эти решающие для судеб России дни приобретают роковое звучание: «Июля 31. Страсти и настроения усиливаются — возможно, разразятся пароксизмом». «Августа 6. Слухи, кои изречь небезопасно». Наконец, шотландец дает одно из самых достоверных описаний знаменитого эпизода русской истории — ночного бегства Петра, предупрежденного об угрозе верными стрельцами, из Преображенского в Троице-Сергиеву Лавру. Менее известно то, что сообщая о немедленном прибытии в монастырь «потешных» для охраны своего повелителя, автор «Дневника» впервые именует их гвардией, за одиннадцать лет до официального принятия ими этого звания и даже прежде их формирования в Преображенский и Семеновский полки (л. 248 об.).

Нет необходимости вновь излагать здесь подробности дальнейшего драматического противостояния Кремля и Троицы, Петра и Софьи — это, во многом по уникальным свидетельствам Гордона, не раз делали видные историки как российские (Н. Г. [260] Устрялов, С. М. Соловьев, М. М. Богословский ⁷⁸ и др.), так и западные (Р. Мэсси, Л. Хьюз ⁷⁹ и др.). Постараемся прояснить лишь роль самого «патриарха колонии иноземцев» ⁸⁰ в приходе Петра к реальной власти, что оценивается весьма различно.

Согласно «Дневнику», 4 сентября 1689 г., в разгар поединка, из Троицы в Иноземскую слободу пришла грамота Петра от 31 августа ко всем начальным людям (генералам и офицерам) с указом немедленно в полном вооружении выступить к нему в монастырь. Поскольку никто другой не осмелился доставить этот документ князю В. В. Голицыну, Гордон лично возглавил офицерскую депутацию к своему начальнику ⁸¹. Взволнованный боярин обещал указ на сей счет царя Ивана к вечеру, и Гордон, не дождавшись ответа и сделав свой выбор, в ту же ночь увел иноземных офицеров в Лавру, где назавтра они были милостиво встречены Петром. «Наш отъезд в Троицу был кризисом сего дела, ибо все стали открыто высказываться в пользу младшего царя», — так полагал сам Гордон (л. 254).

Насколько обосновано это утверждение? «Мысль несправедливая, — возражает Н. Г. Устрялов, — все почти стрелецкие полковники и урядники давно были в Лавре; рядовые стрельцы оставались в Москве, ко явно склонялись на сторону Государя; патриарх, вельможи и царедворцы также были при нем, а народ вовсе не думал вступаться за Софию... Иноземцам ничего более не оставалось, как отправиться в Лавру. Велика была бы их заслуга, если бы они явились к Петру за три недели пред тем, по первому призыву; но теперь они спасали только свои собственные головы» ⁸².

Точку зрения классического историка петровской эпохи опровергает фактами A. C. Лавров, автор одного из последних и самых тщательных исследований о правлении царевны Софьи и перевороте [261] 1689 г. Он убедительно показал, что даже к началу сентября, после почти месячного противоборства, партия Нарышкиных, несмотря на все старания, не смогла добиться решающего политического и военного перевеса. Во-первых, позиция большинства членов Боярской думы оставалась выжидательной, если не враждебной к петровским сторонникам: из 45 бояр, пребывавших тогда в Москве, в Троицу явилось лишь 13, причем без самых влиятельных, а из 45 окольничих — только 18, т.е. всего около трети. Во-вторых, подавляющее большинство московских служилых людей также не торопилось с выбором. В-третьих, почти не вняли призывам Петра дворяне и дети боярские из других городов, что придало перевороту чисто московский характер (по Гордону, «большинство решило хранить пассивную верность и наблюдать, до какого предела дойдут дела» — л. 251). Как считает A.C. Лавров, поворотной точкой в борьбе стал приход в монастырь стрелецких полковников и выборных; к 1 сентября там набралось 912 стрельцов ⁸³. Однако зададимся вопросом: что значили единственный стрелецкий полк Лаврентия Сухарева, необстрелянные «потешные», которые пока даже не звались солдатами, и несколько десятков дворян в Троице против 20 стрелецких полков московского гарнизона, числом около 20 тыс. человек ⁸⁴? К тому же, как показал 1682 г., последние не всегда повиновались своим полковникам, а их главный начальник Ф. Л. Шакловитый еще не был выдан Петру. Вывод нашего современника вполне логичен: «Даже перехода всех этих сил на сторону нового правительства было недостаточно для такой быстрой и бескровной смены власти» ⁸⁵. Однако, используя журнал Гордона, A. C. Лавров ничего не говорит о значении его перехода на сторону Петра.

С. М. Соловьев по этому поводу указывает: «В такое время натянутого ожидания и нерешительности всякое движение в ту или в другую сторону чрезвычайно важно, сильно увлекает: начали громко говорить в пользу царя Петра, когда узнали, что и немцы ушли к нему» ⁸⁶. Н. И. Костомаров, называя Гордона «начальником иноземцев», отмечает: «Он понимал, что Голицын только тянет время, выжидая, не обратятся ли обстоятельства к пользе Софьи... Переход иноземцев привел дело Софьи еще ближе к печальной развязке» ⁸⁷. [262]

Наиболее высоко поступки Гордона ставит И. О. Бобровский: «Его выжидательные действия... вполне оправдываются обстоятельствами. Иначе не мог поступить начальник, непосредственно подчиненный Иноземному приказу, а этим приказом ведал кн. Голицын, от которого Гордон получил повеление... не двигаться в Лавру. Гордон, как и прочие иноземцы, хорошо сознавал, на чьей стороне право и на чьей стороне насильственный захват власти. Открыто вступаться за правое дело не мог иноземный генерал по собственной инициативе. Положение Гордона, занимавшего первенствующую роль в Немецкой слободе и состоявшего в качестве шефа Бутырского полка, в данных обстоятельствах было в высшей степени тягостным, т. к. решение его, по удалении Петра из Преображенского, немедленно идти с полком в Троицкий монастырь могло повести к кровопролитию, которого всеми способами желал избегнуть кн. Б. А. Голицын и сторонники Петра... Прибытие Гордона с иноземцами было решительным переломом, ибо на другой же день Царевна София вынуждена была выдать Шакловитого, кризис разрешился без пролития одной капли крови, и Петр никогда не забывал такой услуги Гордона» ⁸⁸.

Итак, прибытие в Троице-Сергиеву Лавру генерала Гордона с офицерами-иноземцами было, на мой взгляд, если и не решающим, то крайне важным в развитии событий. Но стал ли переломным этот шаг или нет, не подлежит сомнению, что в пределах одного года два государственных переворота — на его родине и в «приемной» стране — определили дальнейшую судьбу «русского шотландца».

* * *

Оригинал четвертого тома, среди всех шести дошедших до нас частей «Дневника» Гордона, находится в Российском Государственном военно-историческом архиве в Москве ⁸⁹. Археографическое изучение рукописи, как и для уже изданных предыдущих томов, проведено М. Р. Рыженковым, который любезно предоставил свои выводы для настоящей статьи.

Подлинник четвертого тома написан, как и все части «Дневника», на бумаге форматом в четверть листа, сложенной в тетради, объединенные под единым переплетом. Отсутствие авторской [262] пагинации (как и в третьем томе) позволяет предположить, что не рукопись была по окончании отдана в переплет, а наоборот — тетради были переплетены и только потом заполнялись рукой автора. Нумерация листов (неавторская) была сделана позднее, когда источник уже поступил в архив.

Текст размещен по обеим сторонам листа и занимает площадь (в тех случаях, когда страница исписана полностью, до 30 строк и более) 17-17,5 х 12-13 см; размеры полей: сверху 1,5-2 см, справа и слева 1,5-2 см, внизу 1-2 см. Однако на большинстве страниц текст расположен неравномерно, часто между дневными записями встречаются значительные лакуны, иногда страница содержит всего несколько строк (л. 32, 35, 108 об., 109, 115 об., 158 об., 159, 160, 161, 186, 202 об., 244, 247 об., 258, 261 об.), либо вообще оставлены чистые листы. Еще во втором томе «Дневника» Гордон, как правило, оставлял несколько чистых листов за последней декабрьской записью в конце календарного года (обычно придерживаясь юлианского календаря, он ведет летосчисление по-европейски, от Рождества Христова). Очевидно, это делалось для подведения позднее неких итогов и, может быть, записи размышлений по поводу пережитого, хотя осуществить это по каким-то причинам не удалось. То же Гордон практикует и при написании настоящего тома (этого мы не наблюдаем ни в первом, ни в третьем томах), что может служить подтверждением гипотезы о близости по времени или даже одновременности создания второго и четвертого томов в их нынешнем виде. Так, остались чистыми л. 41 об.-52 об. в конце записей 1684 г., л. 97-98 об. за 1685 г., л. 152-154 об. за 1686 г., л. 188-92 об. за 1687 г., л. 224 об.-226 об. за 1688 г. Также Патрик Гордон оставил незаполненными л. 109 об.-110 об., прежде чем передать на время ведение журнала в руки своего сына Джеймса. По-видимому, он сохранял место для своих предварительных записей. То же можно предположить и относительно лакуны на л. 26 об.

По сравнению с предыдущими томами, четвертая книга «Дневника» отличается большей лаконичностью, пространные описания почти отсутствуют, а объем максимальной единовременной записи не превышает 4-5 листов. Очень часто на одной странице видны записи, делавшиеся, очевидно, последовательно на протяжении нескольких дней. К сожалению, в манускрипте имеется не менее 18 существенных пропусков или утрат текста охватом от нескольких дней до двух с лишним месяцев. За 1684 г. отсутствуют записи с 1 февраля по 1 марта, с 13 августа по 14 сентября; за 1685 г. — [264] с 1 по 19 сентября, с 22 октября по 15 ноября; за 1686 г. — с 30 января по 3 февраля, с 25 февраля по 4 марта, с 16 сентября по 23 октября; за 1687 г. — с 24 февраля по 1 мая, с 21 мая по 11 июня, несколько дней по 7 июля, с 7 сентября по 1 октября и, возможно, в конце декабря; за 1689 г. — с 11 апреля по 6 мая, с 16 по 24 мая, с 30 мая по 12 июня, с 15 по 21 июля, с 19 по 31 августа, с 24 сентября по 22 ноября. Можно предположить, что первоначально заметки за эти дни хотя бы в ряде случаев существовали (дважды рассказ возобновляется на полуслове), но были позднее изъяты. Ввиду основательности и аккуратности автора, это вряд ли сделано им самим. Когда и как произошли изъятия — неизвестно, но о них сокрушались уже историки середины XIX в. ⁹⁰ Особенно досадно исчезновение листов, посвященных кульминации Крымских походов и событиям с конца сентября по конец ноября 1689 г., сразу после петровского переворота.

Сравнительный анализ почерка не оставляет сомнений в том, что «Дневник» является автографом Патрика Гордона, за исключением страниц, написанных в марте 1686 г. рукой его сына Джеймса (л. 111-121), путешествовавшего по Европе вместе с отцом, что также может быть аргументом в пользу соответствия времени создания текста описываемым событиям. Это единственный во всем «Дневнике» значительный фрагмент, не принадлежащий перу автора, хотя и внесенный под его редакцией, если не под диктовку. В рукописи есть немало помет на французском и немецком языках, маргинальных знаков и подчеркиваний, сделанных читателями и переводчиками XVIII-XIX вв.

Изучение филиграней показывает, что для четвертого тома «Дневника» использовалась та же бумага, что и для второго тома. Наиболее часто встречающиеся водяные знаки: «двуглавый орел» (л. 1-60, 69-80); «кавалер и дама» (л. 61-68, 81-94, 152); «герб Амстердама» (л. 155-160), а также «семь провинций» и «голова шута» — позволяют утверждать, что рукопись создана не ранее 1683 г. ⁹¹, что, впрочем, нисколько не противоречит другим датирующим признакам. При этом следует отметить, что в 2003 г. памятник проходил реставрацию, основанием для которой послужили деформация бумажной основы и деструкция бумаги [265] под железогалловыми чернилами. Реставрация книжного блока проводилась в ГосНИИ реставрации художником-реставратором высшей категории И. С. Шараповой. Значительное количество листов рукописи, состояние которых вызывало опасения, было продублировано прозрачной бумагой, что предотвратило дальнейшее разрушение и обеспечило сохранность текста. Вместе с тем эта, безусловно, необходимая операция сделала невозможным визуальное изучение филиграней, бывшее и без того непростым делом ввиду формата книги ⁹². Приведенное выше описание филиграней основано на исследовании, проводившемся до реставрации, в 1999-2000 гг.

Реставрация кожаного переплета, имевшего потертости, многочисленные изломы и трещины, проводилась в реставрационной мастерской ВГБИЛ им. М. И. Рудомино художником-реставратором высшей категории И. А. Шиловой. До реставрации переплет был цельнокожаный по картонным крышкам; кожа гладкая, светлая. Реставратором был заменен корешок, форзацы, ременные завязки (по две на каждой крышке), сохранена кожаная поверхность крышек переплета с тиснением. Крышки имеют обрамление и ромбовидный средник с растительным орнаментом и следами позолоты; рисунок тиснения верхней и нижней крышек несколько различается. На нижней крышке видны следы красного сургуча, возможно остатки печати. Сегодня, после реставрации, размеры верхней и нижней крышек составляют 21 х 16,5 см, толщина книжного блока с крышками — 5 см. На торцах видны следы красной краски, других декоративных деталей обрез не имеет. Накладные элементы на переплете отсутствуют. По внешнему виду он схож с переплетом второго тома «Дневника», и можно предположить, что оба они изготовлены примерно в одно время (1680-е годы) московскими мастерами.

* * *

Завершая почти трехлетний труд по переводу и подготовке к изданию четвертого тома записок Гордона, я не могу не изъявить искреннюю признательность за постоянную помощь в моей работе И. О. Гаркуше и М. Р. Рыженкову, а также многим сотрудникам Российского Государственного военно-исторического архива, Российского Государственного архива древних актов и Государственной Публичной исторической библиотеки России. [266]

Надеюсь, что выход в свет очередного тома ценного памятника отечественной и европейской истории хотя бы отчасти вознаградит моих дорогих родных за поддержку и долготерпение.

Эта книга посвящается 325-летнему юбилею ⁹³ первых полков Российской Императорской Гвардии — Преображенского и Семеновского, которых впервые окрестил гвардией Патрик Гордон в издаваемом ныне томе своего «Дневника».

Д. Г. Федосов

1. РГАДА. Ф. 210. Разрядный приказ. Приказной стол. Стб. 930. Л. 9-10; Описание документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве Министерства юстиции. М., 1910. Кн. XVI. С. 154. Точная дата производства Гордона в генерал-поручики пока не установлена, но к началу декабря 1683 г. он уже носил это звание.

2. Он именовался так по своему родовому поместью Auchleuchries (гэльск. Achadh luachrach — «поле тростника») в графстве Эбердин на северо-востоке Шотландии. О происхождении, юности и военной карьере Гордона см. издания предшествующих томов его записок: Гордон П. Дневник 1635-1659. М., 2000; Он же. Дневник 1659-1667. М., 2002; Он же. Дневник 1677-1678. М., 2005.

3. См.: Дневник 1677-1678.

4. NAS. RD 4/46. Р. 437-439; Дневник 1677-1678. С. 124-125.

5. АСПбИИ Российской Академии Наук. Колл. 40. Оп. 1. № 56. Л. 186 (депеши ван Келлера Генеральным Штатам обладают высокой ценностью, хотя это собрание содержит не подлинники, а их неполные французские переводы); The London Gazette. № 1611. 25-28 April 1681. Лишь за один день, 8 января 1685 г., Гордон написал не менее 21 письма из Киева в Москву и другие города (см. выше, л. 54-54 об.).

6. См.: Толочко О. П. Вiд «росiйського Иерусалиму» до «слов'янських Помпей» // Украiна i Росiя в iсторичнiй ретроспективi. Киiв, 2004. С. 318-331.

7. Депеша от 5 июля 1689 г. (АСПбИИ. Колл. 40. Оп. 1. № 58. Л. 153 об.).

8. Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России. СПб., 1878. Т. X. С. 385-386.

9. Дневник 1659-1667. С. 136.

10. Дневник 1677-1678. С. 138-141.

11. Гордон твердо отказался присягать царю «по все дни своей жизни», оставаясь подданным британской короны (Дневник 1659-1667. С. 111), т. е., по выражениям той поры, прибыл в Москву не «на Государево имя», а всего лишь «на наем», временно.

12. Алферова Г. В., Харламов В. А. Киев во второй половине XVII века: Историко-архитектурный очерк. Киев, 1982. С. 3.

13. Там же. С. 16, 125-129; Дневник 1677-1678. С. 117-123.

14. Алферова Г. В., Харламов В. А. Указ. соч. С. 129-132.

15. Этот «чертеж» опубликован и подробно исследован: Там же.

16. По данным на 16 июля 1684 г. (л. 24).

17. Киев в 1684-1685 годах по описанию служилого иноземца Патрикия Гордона. Киев, 1875.

18. См.: Приложения, письмо № 13.

19. Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великого: Господство Царевны Софии. СПб., 1858. Т. I. С. 134. Неприязнь этого историка к В. В. Голицыну объясняет его мнение, будто бы князь «равнодушно выслушал» Гордона, что едва ли соответствует истине.

20. Величко С.[В.] Летопись событий в Юго-Западной России в XVII веке. Киев, 1851. Т. II. С. 8, 412; см. также: Костомаров H. И. Исторические монографии и исследования: Руина (1663-1687). Гетманства Бруховецкого, Многогрешного и Самойловича. СПб., 1905. Кн. 6. Т. XV.

21. См.: Голубев С. Т. Киевская академия в конце XVII и начале XVIII столетия // Труды Киевской духовной академии. 1901. Кн. 11. Могилянская Коллегия в большой мере содействовала основанию в 1687 г. в Москве Эллино-греческой (затем Славяно-греко-латинской) академии, большинство педагогов и студентов которой прибыли из Киева.

22. Киев в 1684-1685 гг. по описанию... Гордона. С. 8.

23. Барсуков А.[П.] Списки городовых воевод и других лиц воеводского управления Московского государства XVII столетия. СПб., 1902. С. 103-104; см. выше: Дневник, л. 27 об. — запись от 7 августа 1684 г.

24. Брикнер Л. [Г.] Патрик Гордон и его дневник. СПб., 1878. С. 52.

25. «Пожаловали Мы... Киево-Печерского монастыря архимандрита Иннокентия Гизеля с братьею, чтоб... началные и все ратные люди, которые... в Киеве пребывают, Киево-Печерского монастыря как в сенные покосы, так и в рыбныя ловли и в бортныя ухожья не въезжали и никаких обид и тесноты им не чинили... И вы б в Киеве генералу маеору Петру Гордону и столникам нашим и полковникам... и всех чинов... ратным людям... приказали под жестоким наказаньем по прежнему и по сему... указу... и остерегали того накрепко со всяким опасением» (Дополнения к актам историческим, собранные и изданные Археографическою коммиссиею. СПб., 1875. Т. IX. С. 185-186).

26. Дневник 1677-1678. С. 128.

27. См.: Donaldson G. Scotland: James V — James VII. Edinburgh, 1978. P. 380-383.

28. Дневник 1659-1667. С. 191.

29. Вновь приходится сожалеть о гибели книг и столбцов Иноземского приказа, где хранились многие подлинные акты о службе Гордона.

30. Алексеев М. П. Русско-английские литературные связи. М., 1982. С. 66. О просмотре в Лондоне в 1682 г. шекспировской «Бури» русским послом П. И. Потемкиным известно не из посольского отчета, а из официального английского источника (Calendar of State Papers Domestic. 1682. P. 24). К тому же, не зная языка автора, Потемкин вряд ли мог оценить эту драму.

31. Dukes P., Herd G., Kotilaine J. Stuarts and Romanovs: The Rise and Fall of a Special Relationship. P. 206. Предварительный вариант этой книги любезно предоставлен мне ее соавтором Полом Дюксом.

32. См.: «Зело народ груб и противо Королевского Величества дерзок» // Источник. 2002. № 5. С. 24-29; Hughes L. V.T. Postnikov's 1687 Mission to London: Anglo-Russian Relations in the 1680s in British Sources // Slavonic and East European Review. 1990. Vol. 68, N. 3. P. 447-460.

33. Дневник 1659-1667. С. 252-254; Dukes P., Herd G., Kotilaine J. Op. cit. P. 217-219. См. также: Приложения, № 5.

34. См.: Приложения, № 1, 4, 5.

35. «Зело народ груб и противо Королевского Величества дерзок». С. 27.

36. Письмо Патрика Гордона герцогу Гордону от 15 ноября 1690 г. (РГВИА. Ф. 846. Оп. 15. № 5. Л. 58 об.).

37. Passages from the Diary of General Patrick Gordon of Auchleuchries. Aberdeen, 1859. P. XV-XVII.

38. Sir John Lauder of Fountainhall. Historical Observes of Memorable Occurrents in Church and State. Edinburgh, 1840. P. 247.

39. Дж. Робертсон усматривал здесь неточность, ибо парламент Шотландии заседал 2 и 4 июня (Passages from the Diary. P. 141-142). Но ведь Гордон пишет, что бывал в здании, а не на сессиях парламента, где не имел права присутствовать, не будучи депутатом; зато встречаться со многими видными политиками до или после заседаний он вполне мог.

40. В октябре 2002 г. профессор истории Эбердинского университета Пол Дюкс и автор этих строк постарались как можно точнее повторить, с «Дневником» Гордона в руках, его маршрут по графству Бахан. Хотя главный дом поместья Охлухрис стоял в руинах уже к середине XIX в. и давно исчез, я был поражен чистотой природы, сохранностью сельских угодий и всех названий, вплоть до мелких ферм; немало окрестных замков и усадеб дошли до нас и принадлежат тем же родам, что и в Средние Века. Кроме того, даже по шотландским меркам этот край богат преданиями и поверьями — неслучайно Гордон, при всем своем здравомыслии, верил в знамения и призраки и записывал сны (л. 17, 31, 68 об.; см. также другие тома «Дневника»).

41. Т. е. без малого 30 фунтов стерлингов (Библиотека Эбердинского университета. Отдел рукописей. MS 252. Valuation of Aberdeenshire, 1674, f. 39; MS 568. The Book or List off Poleable Persons within the Shire off Aberdein, 1696, f. 831).

42. Дневник 1677-1678. С. 106-108, 124-125, 129-130; Passages from the Diary. P. XX, 211, 214.

43. Подлинник см.: РГАДА. Ф. 35. Оп. 2. № 113. См. также иллюстрации.

44. Брикнер А. Указ. соч. С. 61, 63.

45. Депеша ван Келлера из Москвы 31 декабря 1686 г. (АСПбИИ. Колл. 40. Оп. 1. № 58. Л. 91).

46. См.: Малов A. B. Московские выборные полки солдатского строя в начальный период своей истории. 1656-1671 гг. М., 2006.

47. Massie R. K. Peter the Great: His Life and World. N. Y., 1981. P. 86; Загоровский В. П. Белгородская черта. Воронеж, 1969; Он же. Изюмская черта. Воронеж, 1980.

48. Приложения, № 4.

49. Устрялов Н. Г. Указ. соч. С. 195. В «Дневнике» на это время приходится лакуна.

50. Там же. С. 199.

51. Приложения, № 7-9.

52. Москва в 1687-1688 гг. // Русская старина. 1878. Сентябрь. Т. XXIII. С. 122. В той же депеше от 23 сентября 1687 г. Кристоф фон Кохен, шведский посланник в России, отмечает: «[Голицын] все еще в прежней чести и стоит у кормила правления... Все того мнения, что в последнем походе погибло от 40 до 50 тысяч человек. Генерал-лейтенант Петер Гордон на сих днях произведен в генералы. Здесь все озабочены изданием за границею, на немецком и голландском языках, хвалебного описания похода, в котором будут изложены подробно причины безуспешного возвращения многочисленного царского войска».

53. Бобровский П. О. История Лейб-Гвардии Преображенского полка. СПб., 1900. Т. I. С. 174.

54. Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной Коллегии иностранных дел. М., 1828. Ч. IV, № 193. С. 587-591.

55. Чернов A. B. Вооруженные силы Русского государства в XV-XVII вв. М., 1954. С. 196.

56. Лаврентьев A. B. «Записка государевым мерным верстам и станом того Крымского походу по верстам мерному колесу» 1689 г. // Естественнонаучные представления Древней Руси. М., 1988. С. 208-219.

57. К счастью, уцелело письмо Гордона графу Эрроллу от 28 января 1690 г. с кратким отчетом о Втором Крымском походе (РГВИА. Ф. 846. Оп. 15. № 5. Л. 46-47). Уже изданное Н. Г. Устряловым (Указ. соч. С. 309-311), оно будет опубликовано в русском переводе следующего, пятого тома «Дневника» Гордона. По словам автора, при отходе от Перекопа «была великая опасность и еще больший страх, как бы хан всеми силами не преследовал нас, так что я был отряжен с левого крыла с 7 региментами пехоты и несколькими конницы (хотя все спешились), дабы стеречь арьергард. Они преследовали нас весьма рьяно 8 дней кряду, однако мало чего достигли...» И здесь Гордон, по обыкновению, действовал на самой опасной позиции.

58. Записки русских людей: События времен Петра Великого. СПб., 1841. Записки И. А. Желябужского. С. 10.

59. «Нет сомнения, что не крымское золото, не безводица и не бескормица, а малодушие главного предводителя, столь же неспособного, как и самовластного, принудило войско к постыдному отступлению» (Устрялов Н. Г. Указ. соч. С. 236).

60. Чернов A. B. Указ. соч. С. 187-223.

61. Устрялов Н. Г. Указ. соч. С. 189.

62. Account of the Sieges of Asoph in 1695 & 1696 writ by General Gordon (BL. Add. MSS 37356, f. 425). Этот документ приписан Гордону, но поскольку почерк ему не принадлежит, может являться только списком.

63. Бантыш-Каменский Д. Н. Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов. СПб., 1840. Ч. I. С. 187.

64. «Под тем... рука енерала и поручика Петра Иванова сына Гордана» (Никольский В. В. Предки М. Ю. Лермонтова // Русская старина. 1873. Т. VII, № 4. С. 547-551). Очевидно, Гордон заверил документ до производства в полные генералы в сентябре 1687 г. «Дневник» Лермонтовых не упоминает.

65. Pernal А. В. London Gazette as a primary source for the biography of General Patrick Gordon // The Canadian Journal of History. 2003. April.

66. Цветаев Д. В. История сооружения первого костела в Москве. М., 1886. С. 3-21. Этому подробному исследованию, к сожалению, присущ воинственный антикатолический дух, что ведет к предвзятости и искажению фактов. С определением Гордона как «фанатика» и «недруга протестантства» (с. 60) согласиться нельзя.

67. Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. СПб., 1862. Т. VI. Стб. 221-240, 929-936.

68. Подробнее см.: Давид И. Современное состояние Великой России или Московии // Вопросы истории. 1968. № 1.

69. Записки русских людей: Записки графа A. A. Матвеева. С. 48. Матвеев близко знал Гордона и назвал его «мужем целомудренным, наипаче же во всех воинских делах чрез многия лета везде будучи при войсках Царских верным слугою и заобычным солдатом» (с. 61).

70. Богословский М. М. Петр Великий: Материалы для биографии. М., 2005. Т. I. С. 43-57.

71. Ключевский В. О. Русская история: Полный курс лекций в трех книгах. М., 1997. Кн. II. С. 459.

72. Бобровский П. О. Указ. соч. Т. I. С. 150-151.

73. Там же. С. 134,151. Слова И. О. Бобровского о «свидании» Петра с Гордоном основаны на неточном переводе записи «Дневника» («после обеда к генералу Гордону приехал из Преображенского младший Царь»).

74. Childs J. The Army of James II and VII and the Glorious Revolution. Manchester, 1980. Автор показывает, что Джеймс мог бы разбить голландцев после их высадки (Р. 177-181). К несчастью для короля, генералов уровня Гордона при нем не оказалось, о чем весьма сокрушался и сам Гордон.

75. «Дневник» это подтверждает (л. 228).

76. Письмо герцогу Гордону от 15 ноября 1690 г. (РГВИА. Ф. 846. Оп. 15. № 5. Л. 58 об.).

77. РГВИА. Ф. 846. Оп. 15. № 5. Л. 138 об.

78. Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великого: Потешные и Азовские походы. СПб., 1858. Т. II. С. 54-81; Соловьев С. М. Сочинения: История России с древнейших времен. М., 1991. Кн. VII. С. 440-449;Богословский М. М. Указ. соч. Т. 1. С. 67-75.

79. Massie R. K. Op. cit. P. 95-107; Hughes L. Sophia, Regent of Russia, 1657-1704. New Haven & London, 1990. P. 234-239. Л. Хьюз обращает особое внимание на речь царевны Софьи 1 сентября, очевидно слышанную Гордоном и переданную им в «Дневнике» (л. 251-252): «В эскизе Гордона [Софья] яснее, чем когда-либо, выступает как существо совершенно политическое» (Р. 237).

80. Так назвал Гордона А. Г. Брикнер (Указ. соч. С. 16).

81. Нерасположенный к католикам Д. В. Цветаев (Указ. соч. С. 63) утверждал, что «Гордон и другие иноземные офицеры тайно, не предупредив своего ближайшего начальника князя Голицына, оставили Москву»!

82. Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. II. С. 74.

83. Лавров А. С. Регентство царевны Софьи Алексеевны. М., 1999. С. 157-192.

84. Чернов A. B. Указ. соч. С. 189.

85. Лавров А. С. Указ. соч. С. 166.

86. Соловьев С. М. Указ. соч. С. 446.

87. Костомаров Н. И. Царевна Софья: Российский летописец. М., 1988. С. 55.

88. Бобровский П. О. Указ. соч. Т. I. С. 175-176. Бобровский говорит о выступлении Гордона в Троицу «с вверенным ему полком», о чем «Дневник» умалчивает.

89. РГВИА. Ф. 846. Оп. 15. № 4.

90. «К величайшему сожалению, в настоящем виде в дневнике Гордона не достает многих тетрадей, неизвестно когда утратившихся» (Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. I. С. VI).

91. Дневник 1659-1667. С. 258.

92. Дневник 1635-1659. С. 246.

93. Хотя официальная дата их рождения, 1683 г., не находит прямого доказательства в известных источниках, она издавна отмечалась как таковая и была признана российскими Государями.

Текст воспроизведен по изданию: Патрик Гордон. Дневник 1684-1689. М. Наука. 2009

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад

ПАТРИК ГОРДОН

ДНЕВНИК

Комментарии