ПАТРИК ГОРДОН

ДНЕВНИК

1635-1659

Часов в 9 король Польский, гетманы и главные армейские чины, среди коих генерал-майор сэр Джон Хендерсон, держали военный совет под небесным покровом, сидя на бревнах (там когда-то рос лес). Слишком утомительно пересказывать мнения и доводы отдельных лиц — я слышал всё и записал в тот же день. Результат же был таков: поскольку шведы вышли из своего стана с запасом провизии не более чем на 3—4 дня и не смогут долго держаться на позиции, полякам надлежит оставаться в лагере и предоставить шведам невыгодную возможность атаковать их траншеи, хотя и не очень хорошо прикрытые пехотой и артиллерией. Татары тем временем должны препятствовать им в добыче провианта. [90]

Примерно в десять часов татары, стоявшие в чаще в тылу шведской армии, заметили свое преимущество, напали на посты шведов и отбросили их к своим частям. Но будучи обойдены конными отрядами, посланными с сею целью, и встречены /л. 69/ пушечным и ружейным огнем арьергарда, они вынуждены были отступить с потерею. Многих загнали в трясину, где им пришлось бросить лошадей, но человек 40 или 50 из них смело прорвались сквозь бранденбургское крыло и привели с собою к королю Польши двух пленных всадников.

Часом позже к дальнему краю моста подъехала в карете королева Польская. Видя, что на реке хозяйничают шведы, она приказала привезти на берег две пушки на собственных запряжных лошадях, сама же спустилась пешком. Словно амазонка, она велела установить пушки, дабы потревожить шведов на другой стороне реки и мешать им в доставке воды, что и возымело желаемое действие.

К двум часам пополудни шведская армия совершила контрмарш, поменялась флангами и двинулась через лес, дабы занять новую позицию. С началом выступления поляки возомнили, будто оная бежит, и большая часть их кавалерии вышла из лагеря, как бы для преследования. Но едва они подошли вплотную к траншее, проложенной шведами ночью вдоль фронта своих войск, шведы развернулись и загремели по полякам крупными и мелкими зарядами, так что те удалились столь же резво, сколь и нападали. Они вошли в лагерь, ожидая там исхода сей военной хитрости, каковой она им теперь представлялась.

Около 3 часов пополудни шведы показались из леса в полном боевом строю и направились к Непоренту. Заняв довольно большое пространство на обширном и ровном поле, они обратились вправо и расположили свои войска — главные силы и резерв — двумя широкими /л. 69 об./ фронтами, причем теперь лес оказался на их правом фланге. Поляки вначале думали, что шведы, зная о намерении взять их измором и испытывая недостаток провианта, решили захватить Непорент — загородный дом и усадьбу короля, где было вдоволь припасов. Поэтому они немедля послали полковника Боккуна ¹⁴⁸ с 500 драгун, чтобы поджечь усадьбу, а литовским войскам, стоявшим по ту сторону песчаных холмов до усадьбы, приказали сблизиться с главными силами. И то и другое было исполнено добрым порядком.

Король Польский, гетманы и другие военачальники с песчаных горок, где они располагались, обозрели строй шведско-бранденбургской армии, стоявшей в ожидании битвы, и по настоянию [91] горячих голов осмелились на атаку ее левого крыла. Там, по их сведениям, были бранденбуржцы, коих они считали худшими солдатами, нежели шведов, и против коих (своих же вассалов) питали большую злобу. В случае успеха предстояло его по возможности развить. На это вызвались 500 литовских гусар под командою [...] Сапеги ¹⁴⁹. /л. 70/ Их было велено поддержать 4000 квартианеров, наполовину pantzerny, или закованным в латы, наполовину kosatsky, или легким всадникам, во главе с прославленным Чарнецким. Были наготове и остальные войска.

Король Швеции, ввиду нависшей над его левым флангом бури, сразу же лично отправился туда между боевыми порядками со своей гвардией из драбантов и рейтар. Он приказал всем бригадным и полковым командирам, когда гусары или копьеносцы ударят на них, расступиться и дать волю их яростному напору, который, как он знал, нельзя было в то время сдержать никакою силой или тактикой.

Гусары наступали с великой отвагой, но помянутый резерв сильно отстал и ушел влево. Чарнецкий то ли не стремился их поддержать, то ли видел невозможность что-либо сделать. Множество добровольцев со всех сторон тоже в беспорядке бросилось за гусарами с жутким шумом и криком. Из-за сухой погоды лошади поднимали столько пыли, что померкло небо и ничего не было видно; противников словно окутала туча.

Шведские полевые орудия беспрерывно били по наступавшим полякам, /л. 70 об./ Дойдя до первой линии, они получили свободный проход без сопротивления, кроме пулевого обстрела флангов. Дистанция между [шведскими] линиями была велика, и когда гусары вышли туда, они стали метаться во все концы, подобно коню без седока, и отовсюду, особенно со стороны резерва, подвергались мощным ружейным залпам. В этом положении на них обрушился со своей гвардией сам король, несмотря на грозившую его особе опасность. Те немногие храбрецы, атакованные со всех сторон, оказались в сетях и, как сухое топливо при сильном пламени, были вскоре поглощены. Лишь единицы выбрались обратно. Основной резерв, как и добровольцы, не оказали им никакой помощи, не повели настоящего боя или атаки, а с очевидной гибелью сих доблестных гусар в беспорядке ретировались.

После этого шведская армия в полном боевом строю двинулась к песчаным горкам, непрестанно обстреливая их из полевых орудий, что заставило поляков покинуть свои позиции, а также и пушки. Если бы шведы продолжали наступление, дело было бы решено в тот же вечер. [92]

/л. 71/ Часам к 6-ти шведско-бранденбургская армия повернула на восток к Непоренту, что дало полякам время снова занять своими дозорами песчаные холмы. Видя, что шведы направляются к лесу восточнее Праги, они отрядили полковника Боккуна с его драгунским полком и прочими силами, дабы овладеть лесом и укрепиться там наилучшим образом. От холмов через лес до самого его края они провели окоп и устроили бруствер с обычными флангами и заграждениями.

Вечером король Польский переправился по реке в Варшаву, а шведы и бранденбуржцы отдыхали сей короткой ночью у Непорента. До рассвета польские гетманы и другие высшие чины армии, предвидя исход, отослали свои повозки и обозы в Варшаву. Я заметил сие и, не имея поручений как простой доброволец, решил, что не время мешкать, и тоже переправился.

За час до восхода солнца шведско-бранденбургские войска выступили полным боевым порядком к лесу и выслали сильные [...] ¹⁵⁰ напрасные надежды атаковать их в лесу. Бранденбуржцы по желанию герцога шли в авангарде и, как только приблизились к окопам, поляки приветствовали их несколькими залпами. После получасовой перестрелки и короткой стычки у окопов поляки были сбиты с парапета и обращены в бегство, /л. 71 об./ Король Польский (он прибыл к армии с рассветом) и его полководцы при первых признаках подхода врага сместили фронт войск в том направлении и отрядили на подмогу засевшим в лесу пехоту и самые боеспособные части, сколько могли выделить. Но шведы уже надвигались без сопротивления и, ловя удачу, сметали все на своем пути, подобно неистовому потоку.

При виде бегущих из леса частей и пехоты поляки поняли, что все кончено. Кавалерия большей частью умчалась к Праге, за коей, возле гати, ее встретил и остановил генерал Дуглас со шведской конницей, но с некоторым уроном поляки прорвались и ушли. Другие кинулись к реке. Король со многими военачальниками и инфантерией перешел реку по мосту. Шведы большими отрядами наступали из леса через польский лагерь к мосту; его край был защищен фортом, в коем находилось около 500 солдат. Дав несколько выстрелов по наседавшим шведам, они отошли по мосту и подожгли оный в двух-трех местах. Несколько понтонов быстро сгорели, что сделало мост непригодным.

/л. 72/ В этом сражении поляки потеряли около 2000 человек и более 40 орудий разного калибра. Шведы и бранденбуржцы потеряли не свыше 700. Шведов при опознании хоронили, а поляков нет — [93] в отместку за шведов, брошенных без погребения под Варкой. Король Шведский приказал похоронить только Сапегу, командира гусар, из великого уважения к его доблести ¹⁵¹. Захваченная добыча не была ни обильной, ни богатой, ибо все лучшее уже переправили через реку. Из людей видных у шведов был убит лишь полковник Синклер, а у бранденбуржцев ранен пушечным ядром генерал-майор Канненберг.

Польские поместные шляхтичи, многие из коих пересекли реку вплавь или иным образом, спешно уложили вещи и разъехались. Король со всеми вельможами и военачальниками тоже приготовился к отъезду и вечером, после захода солнца, направился к Пясечно и Варке. В Варшаве по болезни оставались граф Бенедикт Оксеншерна и генеральный комиссар Пюхер. В полночь горожане пришли ко графу Оксеншерне и попросили его послать свою прислугу для охраны городских ворот, а двоих отправить с ними, дабы поднести ключи королю Шведскому. На это /л. 72 об./ тут же было дано согласие.

Назавтра шведы, восстановив мост, переправились и овладели городом. Всем генералам и высшим военным чинам отвели квартиры в городе, хотя главные силы армии не трогались с места и расположились в польском лагере. Генерал Дуглас с 5000 конницы преследовал поляков и явился на четвертый день, не добившись особого успеха. По возвращении он был произведен в фельдмаршалы-лейтенанты ¹⁵² — и по достоинству, ибо его заслуги в сей войне блестящи с самого начала.

Здесь я должен поведать кое-что о собственной судьбе в это время. В пятницу при первой тревоге о приближении шведских войск я поскакал на другой берег к армии, а потом навстречу неприятелю, с милю от лагеря. Вблизи сражавшихся противников я встретил много отходящих раненых, что укрепило мое желание понаблюдать за событиями и при случае попытать счастья. Но подобраться еще ближе мне помешали поляки, заявив, что в такой переделке и сумятице меня, одетого в немецкое платье, могут принять за врага. Они советовали мне вернуться в /л. 73/ лагерь, что я и сделал.

Ночь я провел у маркитанта (или, как их называют, suttler ¹⁵³), a весь следующий день повсюду разъезжал с генерал-майором Хендерсоном ¹⁵⁴, благодаря чему имел хорошую возможность слышать и видеть все, что передал выше. Вечером я, предвидя, как обернется дело, попробовал пересечь реку по мосту и сказался раненым, но охрана меня не пропустила. Тогда я поехал к Праге с целью раздобыть или нанять лодку и переправить лошадей вплавь, но по пути туда был мгновенно окружен шайкой негодяев, таившихся за изгородью. [94]

Не успел я опомниться, как они схватили поводья, вытащили у меня патронташ и, наверно, ограбили бы совершенно, если бы я не высвободился с помощью пистолета. С большим трудом я отбил своего слугу, который лишился сабли, но два других моих спутника дорого поплатились, ибо у них все отобрали. Эти мошенники делали вид, будто поступают так по приказу, дабы задерживать беглецов.

Я вернулся назад, прилег у большой дороги невдалеке от моста и поочередно со слугою стоял на страже. Когда занялся день, я увидал генеральские повозки и обозы, шедшие мимо с конвоирами, в числе /л. 13 об./ коих среди повозок рассеялось несколько иноземцев. Я ухватился за сию возможность, примкнул к остальным и перебрался [через реку] без допроса.

Поднявшись на вершину холма, я заметил, что прямо на меня едет полдюжины всадников, с коими я хотел разминуться из боязни, что меня допросят и силою вернут обратно. Так я и сделал по другой дороге, которая очень кстати вела оттуда, но одного из них послали выведать у меня о происходящем. Я рассказал, что знал, и уже отъехав, понял по опущенному isnatshek (знамени), что то был направлявшийся к лагерю король.

Я добрался до своей квартиры, поставил лошадей и пошел на берег реки к монастырю доминиканцев, откуда наблюдал все события во время бегства поляков. Вечером, когда все стремглав разбегались, я, потеряв в толпе своего слугу, выбрался из города к Уяздуву и остановился, дабы отыскать слугу и каких-нибудь иноземцев для дальнейшего пути. В темноте и при такой сумятице я опасался, что мне проломят голову, ибо поляки по вине шведов теперь открыто проклинали всех чужестранцев. Немного погодя мне попались два шотландца, а вскоре мы собрали десяток верховых — всех из иноземцев. Каждый /л. 74/ радовался обществу других по той же причине.

На пути нас часто обгоняли польские отряды и, проезжая, поносили и бранили нас. Они говорили, что всем нам следует перерезать глотки, ведь мы заодно со шведами. Хотя это было сказано подонками и негодяями, но все же внушило нам немалый страх, что они нас в конце концов одолеют и будут угрожать нашей жизни. Мы решили отойти в сторону и сделать привал, пока все не проедут.

Выжидая, мы обсуждали, куда нам направиться, как продолжать путь после многочисленных предложений и каким образом отомстить тем, кто нас оскорбляет, и им подобным. Большинство заключило, что надо идти по дороге на Лович и избавить разлетавшуюся по домам поместную шляхту от кое-каких вещей, которые того стоят. С общего согласия туда мы и двинулись. [95]

Ночной порою мы встречались с разными отрядами, слишком сильными, чтобы с ними связываться, и вели себя смирно. К рассвету нам попалось 20 или 30 поляков, таких же искателей приключений, как и мы. /л. 74 об./ По их совету мы свернули в какую-то деревню накормить лошадей. Из сей деревни, примерно в миле от Блоне ¹⁵⁵, большинство людей бежали. Мы разбрелись по ней, не страшась никакой опасности, и одни лишь мы, иноземцы, поставили лошадей в двух строениях, поодаль друг от друга. Мы даже не выставили охраны или дозора, что стоило бы сделать, и весьма уверенно расхаживали по деревне в поисках поживы.

Спустя чуть более часа мы услыхали тревогу и выстрелы на дальнем краю деревни, что заставило меня и четверых моих спутников броситься к лошадям. Едва мы добежали до нашей квартиры, как деревня уже наполнилась неприятелем. Нас обложили со всех сторон. При выводе лошади из приземистой конюшни я получил пистолетную пулю в левое бедро, хотя из-за дальности выстрела рана была легкой. Двое моих товарищей вскочили на коней и выбрались через задние ворота в длинный переулок, но дюжина верховых быстро отогнала их обратно к нам. Будучи повсюду окружены, мы были вынуждены принять условия сдачи, /л. 75/ кои нам учтиво предложили. Они перебили большинство бывших с нами поляков; из немцев двое тоже были убиты, а трое ранены, не считая меня самого. В оном отряде было свыше 120 всадников, главным образом бранденбуржцев. Накануне они перешли реку по новодвурскому мосту и при вести об отступлении и бегстве поляков забрались так далеко в целях промысла и разведки.

Нас всех вывели в поле к каким-то офицерам и допросили порознь. Чтобы добиться лучшего обращения, я рассказал, что раньше служил под началом генерала Дугласа, попал в плен под Краковом, и меня заставили служить [полякам]. Бранденбургский ротмистр — кажется, командир отряда — взял меня к себе и сказал, что доставит к Дугласу.

Узнав от нас, что король и все прочие покинули Варшаву, и подкормив лошадей в другой деревне, они пошли прямо туда. Мы прибыли [в Варшаву] к вечеру. На другой день ротмистр взял меня с собою за реку, где я пробыл на его квартире сей день и следующую ночь.

[Августа 2.] Назавтра, в среду, он повел меня к генералу Дугласу. Добившись приема у /л. 75 об./ генерала (который только что вернулся после преследования поляков), он доложил Его Превосходительству, что взял в плен молодого человека, уверяющего, будто [96] прежде служил у Его Превосходительства. Меня сразу же вызвали, и генерал осведомился по-английски, где и когда я у него служил. Я отвечал, что прошу извинения, что прибег к имени Его Превосходительства — единственно дабы со мною лучше обращались; я никогда не имел чести служить под началом Его Превосходительства, хотя в самом деле состоял на шведской службе у других [начальников], попал в плен, и мне пришлось после долгого и тяжкого заключения служить полякам. Тут генерал обратился к ротмистру со словами, что я ему известен, и попросил предоставить мне свободу. Ротмистр заявил генералу, что ради него готов возвратить мне еще и коня и снаряжение, что весьма обрадовало генерала, и он сердечно поблагодарил ротмистра за это.

Я вернулся с ротмистром на его квартиру. На следующее утро, получив своего коня и оружие, я явился к генералу, который приказал поставить /л. 76/ моего коня к своим и подождать здесь. После полудня генерал призвал меня и сообщил, что собирается завести лейб-роту из шотландцев; что с пехотными полками лорда Крэнстона прибыло много офицеров-добровольцев, которых он намерен принять в оную роту вместе с другими достойными людьми, коих сможет отобрать ¹⁵⁶; что они получат широкие привилегии, как то: свободу от дозорной службы, кроме заботы о своей личной безопасности; добрые, просторные квартиры; они образуют офицерскую школу, а если срочная необходимость призовет кого-либо домой в отечество, таковой по его просьбе получит увольнение. То были хорошие условия, и в дальнейшем они честно соблюдались, кроме последнего. [Дуглас] повелел, дабы я объехал войска и город Варшаву и подыскал вольных людей, готовых принять такие условия.

Назавтра я отправился в Варшаву и случайно повстречал двух шотландцев, коих знавал при поляках во время осады. [Тогда] они слыли волонтерами, но теперь подверглись метаморфозе, носили польское платье, оскудели и боялись быть /л. 76 об./ узнанными. Я обратился к ним, и после кратких опасливых приветствий, дабы не привлечь внимания на улице, они пригласили меня в таверну, где за кубком лучшего вина мы стали обсуждать наши приключения и нынешнее состояние. Со своей стороны я (по естественной привычке) поведал им обо всем прямо, не скрывая посулов генерала Дугласа.

Через некоторое время вошли еще трое шотландцев — не знаю, по уговору ли, или потому, что обычно там собирались. После долгих толков о том, о сем все они открыли мне свое положение и просили совета. И все-таки они, кажется, не слишком мне доверяли. Я видел и заключал по их речам, что все они люди свободные, [97] прежде имели содержание от поляков, а ныне боятся, что их приметят и станут допрашивать. Я повел себя с ними еще более откровенно и доверительно, убеждая поступить на службу в оную роту, где они могут получить столь почетные условия, а когда им угодно — и увольнение.

Все это представлялось им лишь пением сирен. Они стали упрашивать меня не обращать внимания на них и не сообщать ничего /л. 77/ о месте их пребывания. Но применив сильные доводы и даже прямые угрозы, я зашел так далеко, что они обещали обдумать дело и дать мне ответ на другой день. За полным прощальным кубком они прибавили, что раз уж нужно наниматься, они могут найти много других [желающих]. Я ухватился за это и заявил, что увеличение числа будет тем более приемлемо и придаст им еще больший вес, вплоть до [составления] письменного контракта. Однако я добился всего лишь обещания дать ответ назавтра и с тем вернулся в лагерь.

Сим вечером генерал допоздна пребывал у Его Величества, домой его провожали важные особы, и я счел за лучшее не беспокоить Его Превосходительство. Но наутро я появился у него чуть свет и был допущен, пока он одевался. Я поведал Его Превосходительству о моих вчерашних похождениях, кои он велел мне продолжать с великим усердием, и приказал выдать денег на мои расходы.

Я отправился в город и, подождав в назначенном месте, встретился с моими друзьями. Вначале они казались мне слишком щепетильными, /л. 77 об./ но развеяв тучи несколькими бокалами лучезарного напитка, я добился того, что они пошлют своего представителя со мною к генералу, дабы услышать подтверждение условий, о коих я говорил. Я попросил только список их имен. Это заняло некоторое время, ибо они послали разыскивать других для включения в тот же договор. Ради завершения дела я должен был провести там всю ночь.

В список мы внесли 18 человек, не считая их представителя Эндрю Стрэйтона, который ранним утром пошел со мной. По прибытии к генералу я доложил ему об успехе. Он приказал ввести представителя, подтвердил обещанное мною, добавил еще множество великодушных обещаний и отпустил нас обоих. После тщательных поисков мы нашли и приговорили еще с полдюжины [шотландцев].

К вечеру, расставшись с друзьями, я нанес визит дочери моего хозяина и двум молодым дамам, жившим с нею. Они обитали в дальней комнате аптекарского дома, ибо в том же доме стал на постой один молодой шведский граф. Юные /л. 78/ шляхтянки при [98] виде меня изумились. После кратких сердечных приветствий им непременно вздумалось поручить мне, и притом как дело чести, съездить в их сельское жилище и доставить весть о том, что там происходит.

На следующий день я исполнил сие с некоторым риском. Хозяин мне не доверял (как и я ему) и не появился, зато хозяйка, вызванная из густого болотистого леса, пришла, приняла меня весьма любезно и подарила 5 дукатов. Она прямо заявила, что большая часть их состояния находится у дочери, увещала меня отвезти и дочь, и оное, и ее спутниц в безопасное место, и тогда я могу повелеть, что мне угодно. Она просила отвезти дочери доверительную записку с этой целью. Получив оную, я уехал обратно к моим юным шляхтянкам, кои не умели выразить своей радости.

Я показал им тайную записку и попросил к завтрашнему дню собраться к отъезду со мною в Пруссию. Дочь моего хозяина знала, что главная искомая награда — она сама, и вела себя наиболее стеснительно, прочие же были чрезвычайно довольны, особенно молодая вдова, /л. 78 об./ коей мерещились безрассудные вещи. Оставив их в таком настроении, я пошел домой.

На другой день, согласно обещанию, я возвратился и застал полный переполох по поводу отъезда. Дочь моего хозяина наставили и вышколили так, что даже она изъявила согласие. Однако я, посовещавшись со своей подушкой, сменил декорацию и в искренних выражениях сказал им, что уже удостоился стольких знаков внимания от их семейства, а ныне еще такой исключительной милости и доверия, что не могу предпринять ничего недостойного возложенных на меня упований или признательности, коей я им обязан. По зрелом размышлении о сих временах, настоящем состоянии дел, об их положении, а также и моем собственном я нахожу, что не должно опасаться насилия и утраты того, чем они обладают — ведь в этом главная причина, побудившая их искать моего заступничества, на что я едва ли способен по молодости лет и невысокому званию, и мог бы обмануть их надежды в силу многих случайностей.

Итак, я убеждал их /л. 79/ принять решение остаться, ибо мне доподлинно известно, что шведы вскоре удалятся оттуда, не сделав никому в городе вреда, и они обретут свободу, а это наилучшее состояние для равноправных и истинных отношений. С такими и еще более пространными доводами они, чувствуя мою твердость, согласились без видимого недовольства. Только молоденькая вдова не могла утаить своего горя, что проявилось так: когда на прощанье другие дарили мне любовные безделушки, она промолвила, что я [99] уношу с собой нечто такое, что не позволяет ей дать мне ничего более.

Через несколько дней фельдмаршал Дуглас выступил и пересек Вислу по мосту чуть выше Закрочима, где был учинен строгий смотр всем перешедшим [войскам], а затем пошел на Закрочим, [...] и Плоцк. Оттуда мы, разделясь на небольшие отряды или партии, двинулись на поиски приключений. Мы с дюжиною прочих, за неимением лучшей добычи, согнали /л. 79 об / около 700 быков и коров и 1500 овец и довольно дешево продали их в Торне; из оных денег сотня рейхсталеров досталась на мою долю. Здесь мы провели 8 дней и потом выступили в Кульмзее и Грауденц, откуда нас, сопровождавших фельдмаршала — всего 27 человек, отправили с ротмистром Джоном Мелдрамом на квартиры в Реден, мили за три. Сей ротмистр имел при себе всего 18 солдат — остаток бывшего эскадрона, состоявшего по преимуществу из шотландцев. (Продолжение сего на стр. 243) ¹⁵⁷.

Король Швеции, по должном рассуждении с курфюрстом Бранденбургским и их советом, решил вывести свои силы (я имею в виду шведов) из большинства городов Великой и Малой Польши, где стояли их гарнизоны. Соответственно таковые сохранялись только в Кракове, Ловиче, Познани и Калише в Великой Польше, а в Букшанце повыше Закрочима были оставлены майор Андерсон и 500 солдат. У майора было 8 орудий и хорошие запасы снарядов и зерна из варшавских хранилищ, но очень мало денег. Он имел право привозить /л. 80/ соль с соседнего склада ¹⁵⁸, сколько ему нужно, и все это он весьма усердно и исправно доставлял или прямо на остров или — под прикрытием пушек — на берег реки. В дальнейшем сие оказалось его наилучшим средством к существованию и безопасности. Хотя армия располагалась в полях окрест Варшавы, он по возможности сам снабжал себя провизией, скотом и зерном, а позже посредством малых сил, кои мог выделить на отправку разъездов, время от времени добывал все необходимое для житья, особенно скот.

Однако в конце концов польские войска, стоявшие в Закрочиме и других ближних местах, так его прижали, что он уже не смел никого высылать из-за нехватки конницы и был вынужден тратить предусмотрительно собранные запасы. Когда оные к весне [1657 г.] подошли к концу, он уведомил Его Величество и попросил помощи, но взамен получил приказ уничтожить форт и /л. 80 об./ отойти по реке в Торн. То было делом отнюдь не легким: ниже по реке острова кишели шляхтой и поселянами, кои не испытывали недостатка в [100] боевых припасах и оружии. Да и речной путь был незнаком, полон отмелей и непроходим без опытных лоцманов, каковых не имелось.

Но пока комендант обдумывал, как превозмочь эти трудности, ему явилась возможность получить достаточную помощь и всяческое изобилие, а также сохранить форт, который весьма пригодился королю для транспортировки войск будущим летом. Чтобы избежать ущерба, причиняемого разъездами из сего гарнизона, поляки разместили несколько рот в близлежащих городах, как то: в Закрочиме и Пултуске. Благодаря их бдительности округа хорошо охранялась, а гарнизон должен был расходовать накопленные запасы. Когда они почти истощились, [майор] стал добиваться перемирия с ближайшими гарнизонами через неких шляхтичей, сидевших в плену у него на острове, и договорился с оными об определенном /л. 81/ количестве зерна за их выкуп. Сие было проделано так искусно, что поляки при первом же шаге дали согласие и пожелали наладить обмен. Их побуждала к тому великая нехватка соли в тех краях, о чем губернатор ¹⁵⁹ был осведомлен. Когда поселяне с припасами и деньгами приходили за солью, он все отпускал и приобретал по собственной цене и, узнав о военном союзе и соединении с князем Трансильвании и о трепете поляков, набивал свои закрома и пополнял сундуки большими деньгами за соль.

Пока поляки торжествовали покорение Варшавы, а шведы — свою последующую победу там же, Краков был блокирован поместной шляхтой и жителями оной области, стоявшими лагерем в Тынце ¹⁶⁰, милях в трех от города. Шведы, удостоверясь в своей безопасности и слабости [польской] охраны, решили обрушиться на их стан и избавиться /л. 81 об./ от прозвища осажденных. Они собрали все свободные силы, приняв прежде тщательные меры к умиротворению горожан, дабы те ничего не учинили, и вечером выступили в Тынец. С рассветом они напали на польских разведчиков, разбили их и преследовали до самого лагеря столь стремительно, что поляки не успели и помыслить об отпоре. Каждый был предоставлен самому себе, и при всеобщем смятении была достигнута полная победа с великой добычей и множеством пленных.

Примерно тогда же пленный полковник Форгель, коего поляки отослали из Варшавы в Замосць, договорился о своем выкупе и был отпущен в Краков, но по пути схвачен татарами. При посредничестве неких польских магнатов, узнавших о его беде, он освободился и прибыл в Краков. Проведя там недолго, [он вышел] с другими офицерами и прислугой конвоировать обоз с богатыми трофеями, принадлежавшими /л. 82/ офицерам оного гарнизона. Они — всего [101] около 500 человек — направлялись в Померанию, но были перехвачены поляками и после жестокого боя разбиты и пленены. Полякам досталась тут огромная добыча, а полковник вскоре скончался от ран, полученных тогда и при его прежнем захвате татарами.

Поскольку Калиш находился в плотной осаде со стороны поляков под началом Померанского воеводы Вейера, шведы выслали из Познани столько сил, сколько могли, — свыше 2000 под командой генерал-майора Вржесовица. На пути туда они встретили сильный польский отряд, отправленный на рекогносцировку, и отбросили оный. Но остерегаясь засады, шведы недалеко его преследовали, к тому же их лошади были утомлены долгим и быстрым маршем, так что было решено остановиться в одной деревне, дабы дать отдых людям и лошадям и выступить рано поутру. Большинство этой партии составляли /л. 82 об./ новобранцы, кои по беспечности или по роковому случаю не улеглись должным порядком и не выставили надежных караулов, как требуется: они презирали уже разбитого и прогнанного неприятеля.

Поляки же, видя, что их никто не преследует, остановились в лесу неподалеку от деревни, где ночевали шведы. Воевода явился лично и послал крестьян разведать, каким образом расположились шведы и их охрана. Получив достаточно сведений, он намерился ударить на их лагерь, хотя и много уступал в числе, имея не более 500 человек. Он разделил своих на четыре отряда: три отправил для нападения с разных сторон, а сам с четвертым остался на удобном для сбора месте, каковое благоразумно определил для безопасного и спокойного отхода в случае упорного сопротивления. Он дал приказ, чтобы они сбили охрану, вслед за нею ворвались в деревню и запалили оную во многих местах.

Все /л. 83/ сие удалось превосходно. Почти не встретив отпора от часовых, кои своим бегством привели в смятение подмогу, они подожгли деревню с нескольких сторон. Шведов объяли такой ужас и замешательство, что никто и не думал о противодействии. Все спасались, как могли, и многие переплывали близлежащую речку — единственный путь к бегству. Генерал-майор бросился туда полураздетым и, не умея плавать, либо утонул либо пропал без вести. Тело его так и не нашли, хотя поляки усердно его разыскивали. Поляки взяли здесь крупную добычу и несколько полевых орудий. Большинство шведов были перебиты тут же или захвачены на обратном пути поселянами. Затем и осажденные [в Калише] шведы были вынуждены сдаться. [102]

Фортуна все еще отворачивалась от шведов, ибо у них возникли кое-какие раздоры с московитами по различным делам, как то: московиты /л. 83 об./ расставили гарнизоны и взимали контрибуцию в отдельных частях Жемайтии, на каковую область шведы предъявили права как ее первые покорители и обладатели; небольшие отряды и некоторые лица с обеих сторон были разорены без возмещения, и многое другое, что весьма утомительно здесь перечислять. Все это легко можно было уладить, если бы более веская государственная причина не привела к разрыву между оными государями, а именно: Римский император отправил посла к царю Русскому, дабы предложить свое посредничество между царем и королем Польши. Сей министр — духовное лицо по имени Аллегретти де Аллегретто — следовал за царским двором даже в походе на Литву и использовал все средства для достижения мира между Польшей и Россией в интересах Римской Империи и католической веры, кои во многом зависели от участи Польши. На сих переговорах он действовал столь искусно, что предъявив самые сильные доводы царю и его совету, убедил его заключить годичное перемирие с Польшей и напасть на Швецию.

Русские, от природы подозрительные и недоверчивые, были крайне возмущены победами и могуществом /л. 84/ короля Шведского и ясно видели, что если он завоюет Польшу, что было весьма вероятно, они вскоре будут вынуждены сражаться с обеими [державами] вместе. Посему для своей же безопасности они легко согласились отвлечь шведские войска и появились у них на пороге так внезапно, что близко подступили к Лифляндии прежде чем пришла весть, куда они направляются. Король Швеции ничего не ведал, пока Кокенхаузен и ряд других небольших крепостей не были взяты, а Рига осаждена самолично царем со 100-тысячною армией, артиллерией и военным снаряжением ¹⁶¹.

Августа 19. При первом приближении [русских] шведская конница сделала вылазку, но была отброшена с потерею графа де Торрена, тело коего было два дня спустя передано его супруге одним ротмистром, получившим в награду 100 дукатов.

Осада продолжалась почти шесть недель, и обе стороны понесли урон. Самым достопамятным событием стала вылазка [2 октября], предпринятая шведами на стан князя ¹⁶² Якова Куденетовича Черкасского около полудня, когда русские после обеда обычно /л. 84 об./ ложатся спать. Это было сделано с такой отвагою, что они полностью отбросили русских от окопов, многих перебили и взяли несколько пленных и 18 знамен, кои затем вывесили на стенах с великой гордостью. [103]

После этого царь велел генералу Лесли ¹⁶³ и иноземным полковникам держать военный совет, рассмотреть, какими средствами можно овладеть городом, и письменно подать общее мнение с их доводами. Так они и сделали через два дня, заключив о невозможности взять город в то время по следующим причинам: 1) позднее и неподходящее время года; 2) скудость припасов и невозможность достаточного снабжения таких полчищ в краю, повсюду опустошенном многочисленными войсками; 3) болезни, ежедневно усугубляющиеся в армии; 4) крепость города, надежно защищенного стенами, валами, глубоким и широким рвом, который можно наполнять водою или осушать по надобности; 5) численность, смелость и упорство гарнизона и жителей, [а также] неспособность пресечь /л. 85/ помощь городу с моря без великих усилий, опасности и большей траты времени, чем позволяет время года.

Оные доводы, хотя и довольно уместные, были восприняты царем и его советом с некоторым негодованием. Они воображали, будто иноземцы могут изобрести и указать сверхъестественные способы к покорению города, и принимали за истину, что те не станут прилагать крайних усилий против своих земляков-шведов, ибо считали, что все чужестранцы происходят из одной страны.

Когда это выяснилось, один полковник предложил осушить ров с помощью мельницы. Сей замысел высоко оценили и поручили ему осуществить, но когда он уже 5 или 6 дней утруждал себя и многих других, путем геометрических измерений было обнаружено, что уровень воды в реке выше, чем во рву, так что пришлось отступиться. Затем царь сделал приготовления к отъезду и послал тяжелую артиллерию рекою в Кокенхаузен, куда оную доставили с великими усилиями и трудами. Армия /л. 85 об./ выступила вдоль реки Двины и, проходя по уже выжженной и опустошенной ею стране, страдала от многих опасностей и лишений. Добравшись до России, царь отбыл с частью войск в Москву, прочие же были посланы в гарнизоны на покоренных землях.

Король Швеции на обратном пути из Варшавы в Пруссию узнал о вступлении царя Московского в Лифляндию и осаде Риги и приказал фельдмаршалу-лейтенанту Дугласу с 3 или 4 тысячами солдат отправиться морем на помощь Риге, но накануне похода пришла весть о снятии царем осады. Тем временем король Шведский во Фрауэнбурге принял голландских послов, предлагавших посредничество между Швецией и Польшей, и отпустил их с благодарностью. [104]

Шведский король уведомился, что татары, участвовавшие в битве под Варшавой, обретаются в Литве и замышляют /л. 86/ набег на Пруссию. Он посоветовал курфюрсту Бранденбургскому выделить войска для обороны границ. Тот выслал своего генерала графа Вальдека с князем Богуславом Радзивиллом и девятью полками. Король отрядил туда же генерал-майора Исраэля с четырьмя шведскими полками, которые расположились у речной плотины между Райгрудом и Августувом.

Октября 8. Здесь их атаковал фельдмаршал Литвы Винцент Корвин Гонсевский с литовской армией и оными татарами и после вялого сопротивления разгромил их, при множестве убитых и пленных, среди коих оказались князь Радзивилл и генерал-майор Исраэль, несколько полковников и немало других офицеров. [Литовцам] достались все боевые припасы и 7 полевых орудий. Сам граф Вальдек едва спасся.

При вести о походе литовских войск на Пруссию шведы и бранденбуржцы объединили свои силы и выступили к границам. Узнав об этом поражении, они двинулись в обход в надежде на подкрепления, которые /л. 86 об./ сходились со всех сторон. Собрав воедино около 9000 человек под командою фельдмаршала Стенбока, графа Вальдека, генерал-майора Дорфлингера и многих [других] военачальников, они неожиданно напали на поляков и татар под Филипувом в тот миг, когда те чуть не рассорились из-за 8000 рейхсталеров выкупа за князя Радзивилла. Он был под стражей у поляков, татары же домогались либо его самого, либо денег. Однако вследствие внезапной и решительной атаки конфедератов и собственной размолвки они были разбиты, а князь Радзивилл ускользнул с ведома или, вернее, при потворстве Гонсевского и поляков, кои не настолько противятся своим землякам и не так дружат с татарами, чтобы добровольно отдать князя в их руки. Поляки с татарами отступили без /л. 87/ особых потерь, ибо все они были на лошадях.

Октября 19. Спустя несколько дней граф Кёнигсмарк, перевозивший морем войска из Бременской области и Померании, в густой туман и штиль был вынужден бросить якорь на данцигском рейде, и после измены кое-кого из его людей, которые сбежали и предупредили данцигцев, его захватили врасплох и доставили в Данциг пленником. На его корабле было две роты шотландцев, коих взяли на абордаж прежде чем они кого-нибудь заметили и различили врага; они пытались сопротивляться, но большинство находилось под палубой, и данцигцы их одолели. Те сначала украдкой подошли [к шведам] на корабле, взятом и уведенном в Данциг предателями, и были [105] приняты за своих, пока не сцепились с ними. Они быстро смели тех, кто находился на палубе, а вскоре с помощью подоспевших шлюпок захватили и бывших внизу. Несколько офицеров, кои обретались в каюте у генерала, были готовы выйти оттуда и защищаться, но он удержал их и, не видя /л. 87 об./ возможности что-либо предпринять, сдался.

Ноября 2. Сие вкупе с кончиною шведского государственного канцлера графа Эрика Оксеншерны, одного из величайших политиков своего времени, весьма удручило короля Швеции. Остальные корабли Кёнигсмарка, услыхав тревогу и поняв при виде шлюпок [неприятеля], что произошло, снялись с якоря и отплыли в Пиллау.

Король и королева держали двор в резиденции каноников во Фрауэнбурге, дабы находиться поближе и к курфюрсту, и к литовским рубежам, откуда последнее время ожидали помянутого нападения. Генерал Дуглас стоял с войсками в Данцигер-Хаупте, чтобы притеснять данцигцев и обеспечить отвод реки Вислы от города в озеро Фриш[е]-хаф: пускали ко дну суда, наполненные камнем, забивали огромные сваи, скрепленные толстыми досками, и чинили всяческий ущерб, ибо жители Данцигер-вердера ¹⁶⁴ покидали свои дома и отказывались давать контрибуцию /л. 88/ в требуемом размере. [Шведы] прорезали насыпи и дамбы, окружающие Вислу, и залили всю прекрасную и благодатную округу, насколько могли, но Бог не допустил, чтобы оный способ возымел желанное действие. Хотя будущей весною река и затопила большую часть вердера, но все-таки проложила себе путь в верном направлении, невзирая на все препятствия и преграды, а впоследствии плотины и насыпи были восстановлены, и все вошло в обычное русло.

Пока шведы занимались тут фуражировкой, разоряли все окрестности Данцига частыми разъездами и использовали все средства, дабы вынудить данцигцев к переходу на свою сторону или по меньшей мере к нейтралитету, король Польский с целью предотвратить что-либо подобное и упрочить верность сего города решил прибыть туда лично, предоставив своим силам неторопливо следовать за ним.

Ноября 5. 5-го числа текущего месяца ему устроили в Данциге /л. 88 об./ великолепную встречу, а 17-го бургграф дал в его честь королевское торжество и преподнес от города два бочонка с золотом. Польская армия стала лагерем у Лангенау, милях в двух от Данцига, силою отвоевала Кониц и наводнила всю Малую Померанию до самого Штеттина.

Тогда король Швеции отправился в Грауденц и приказал построить там мост через Вислу, но огромные льдины и ненастная [106] погода дважды сносили его, когда оный был уже почти окончен. Эти неудачи и очевидная невозможность навести [мост] там привели к решению строить его ниже, возле Меве. Когда древесина была уже полностью готова и большей частью собрана, началась такая лютая стужа, что река стала замерзать. [Шведы] способствовали этому, растягивая над водой льняные сети и постоянно поливая их, а в других местах тонким слоем разбрасывали солому и поливали ее [также], так что за два-три дня лед сделался очень толстым и прочным. Шведская /л. 89/ армия выступила из лагеря с достаточным количеством артиллерии, благополучно пересекла реку у Меве и две ночи простояла в низине вдоль реки, между Меве и Диршау.

Дав некоторый отдых войскам, король Швеции ранним утром стянул их воедино и произвел смотр на возвышенном поле. Пройдя еще с милю в полном боевом порядке, он остановился и приказал выстрелить из двух наших крупнейших орудий — то был шведский сигнал. В ответ на это тут же раздались три выстрела из Данцига, что немного обеспокоило короля Швеции, ибо он был недоволен, что ему отвечают данцигцы, а не [его] армия, и не думал, что в Данциге находится король Польский.

После часового ожидания в оном месте, откуда были видны Данциг, Диршау, оба вердера и польские дозоры, хотя стоявшая только в миле от нас армия поляков не показывалась, король приказал перейти на Данциг-вердер и расположить главную квартиру в Штиблау, правое крыло в Летцкау, а левое в Гютланде. Конные полки

/л. 89 об./ * Декабрь.*

заняли свои квартиры вовремя, пехота — к двум часам ночи, а арьергард — около полуночи. Поляки сочли невозможным сражаться со шведами без пехоты и артиллерии и ночью отошли, о чем шведы узнали от перебежчиков в пятом часу утра.

За два часа до рассвета выступил сильный шведский отряд, который держал путь через Гребин на Пруст. В полумиле оттуда, удостоверившись, что поляки ушли в Малую Померанию, оный возвратился. Проходя близ Гребина каменную усадьбу со рвом, принадлежащую данцигцам и занятую 60 солдатами [во главе] с лейтенантом, несколько добровольцев с показной храбростью подскакали к замку. По ним открыли огонь, не причинив вреда. Трое шотландцев под градом пуль проникли к зданию с ближайшей стороны рва; один из них влез в окно, набрал добротной одежды в качестве добычи и, невзирая на обстрел, прибыл в отряд невредимым к немалому удивлению и зависти остальных. [107]

Когда мы вернулись в лагерь, милорду Крэнстону с тысячей пехотинцев было приказано взять Гребин. /л. 90/ Он явился туда и призвал коменданта к сдаче; тот, видя все приготовления [для штурма] и сомневаясь в поддержке, сдался при условии [свободного] выхода с оружием.

Взятый сею ночью пленный сообщил, что поляки за два дня до отступления отправили свою артиллерию в Данциг. Полковник Ашемберг ¹⁶⁵ двинулся в Малую Померанию с отрядом из 1500 всадников, ночной порою неподалеку от Коница напал на польский стан, поджег несколько деревень, сокрушил полк князя Димитрия Вишневецкого и другие, но отступил с потерею и в большом беспорядке ко Члухуву. В лесу его эскадроны растеряли друг друга и своих провожатых, а поляки пылко преследовали их.

Французский посол Л'Омбр, выступавший посредником в перемирии, прибыл от короля Шведского в Данциг со следующими предварительными условиями для переговоров, назначенных в Штутхофе:

1. Не допускается никаких посредников, кроме французских послов.

2. Король Швеции не станет вести переговоры раздельно, но лишь со всеми своими союзниками, для посланцев или комиссаров коих он требует охранных грамот.

/л. 90 об./ *Январь.*

3. Король Швеции будет вести переговоры совместно с королем Польши и ее сословиями.

4. Договор и соглашение получат гарантии и заверения, что все условия будут учтены и соблюдены.

5. Фельдмаршал Виттенберг и офицеры, задержанные при сдаче Варшавы, будут освобождены до начала переговоров.

6. Требование короля Польского, дабы к нему явился граф Бенгт Оксеншерна, лишено оснований, ибо он освобожден в Варшаве силою, а не отпущен [из плена].

Польский великий канцлер с прочими уже давно получил полномочия для переговоров, а ныне король Швеции назначил своими комиссарами графа Бенгта Оксеншерну, президента Беренклау, фельдмаршала Врангеля и графа Шлиппенбаха. Поляки же, догадываясь по жесткости предварительных условий о шведских притязаниях, отказались принять сей договор. [108]

Король Швеции отправился в Мариенбург и оставил фельдмаршала-лейтенанта Дугласа с 5000 солдат на Данциг-вердере, в Ной-кирхе близ Хаупта, откуда тот беспокоил данцигцев и разорял их /л. 91/ вердеры постоянными набегами. Один из таких, 4 января, особенно замечателен.

Шведы стянули около 2000 конницы в миле от Данцига. Данцигцы, своевременно узнав об этом, вывели всю свою кавалерию и часть пехоты и пошли по теснине между окопами. Вердер, почти весь затопленный и оледеневший, был скользким, как стекло. Это давало большое преимущество данцигцам, чьи лошади имели острые подковы, тогда как у шведов каждый десятый не мог и ступать по льду, не говоря уже об атаках или разворотах, из-за плохих и неподкованных лошадей. Посему, когда данцигцы приблизились, шведские полки остались на незатопленном возвышении и выслали свою лучшую конницу. Положиться можно было лишь на солдат королевской гвардии, шотландцев из лейб-роты генерала [Дугласа] и еще на два эскадрона, около 60 верховых в каждом. У данцигцев было почти шесть сотен конницы, разделенных на 10—12 эскадронов, из коих два или три при атаке иногда объединялись.

Атаки и контратаки продолжались с /л. 91 об./ переменным успехом и без заметного превосходства какой-либо из сторон. Шведы постепенно выигрывали пространство, но один из эскадронов преследовал данцигцев слишком далеко и был завлечен в место, где засели 40 или 50 стрелков, кои открыли по нему мощный огонь и убили шестерых солдат и несколько лошадей прежде, чем [шведы] смогли от них отдалиться. В сей схватке был убит шотландский капрал и многие из оной роты ранены; погибли еще 14 шведов и более 50 получили ранения. Позже мы узнали, что данцигцы потеряли 26 человек убитыми и свыше 60 ранеными. С наступлением вечера оба отряда отошли ¹⁶⁶.

Генерал-майор Данкворт, как и прежде, использовал все способы для отвода реки Вислы от Данцига. Данцигцы уведомили об этом Голландские Штаты, кои поручили своему послу Масдаму отговорить от сего короля Швеции, ибо это могло ущемить свободу торговли. Король отвечал: "Если я не стану досаждать Данцигу, воздержатся ли данцигцы /л. 92/ от любых враждебных действий против меня?" Голландский посланник Исбрандт также подал мемориал об этом курфюрсту Бранденбургскому, но не в интересе курфюрста было препятствовать. Ведь если оная гавань разорится — тем лучше для его [порта] Пиллау.

Пока король Шведский стоял с армией под Данцигом, мазуры собрали все свои силы, вторглись в Пруссию и причинили великий [109] вред. Туда был отправлен со значительным войском фельдмаршал Стенбок, который отплатил им тем же. Дугласа отрядили в Мариенбург и далее, чтобы следить за перемещениями поляков. С прибытием генерала Стенбока те исчезли, и войска возвратились. Дугласу с 400 солдат было снова приказано стать у Вайскирха для наблюдения за данцигцами,

*[Января] 26.* которые в отсутствие [шведской] армии овладели Гребином. перебив и захватив там 50 или 60 человек, разграбили Нойтайх ¹⁶⁷, Гросс-Лихтенау и другие места, взяли множество пленных и многих умертвили, /л. 92 об./ особенно больных в Лихтенау, кои не могли передвигаться. Оттуда же они угнали запряжных лошадей генерала Дугласа.

Король Швеции имел свидание с князем-курфюрстом в Холланде, где были назначены новые переговоры в Браунсберге. Тогда же прусские сословия представили князю-курфюрсту прошение о многих делах, что было ему не по нраву, ибо он не ведал, как исправить оные.

Между тем д'Изола, министр императора Римского, прибыл в Данциг с намерением ратифицировать договор с Польшей. В то же время в Данциге скончались Померанский воевода Якоб Вейер и генерал-квартирмейстер Персеваль, главнокомандующий голландскими силами в Данциге ¹⁶⁸.

Из Данцига вышел отряд и опустошил Толькемит ¹⁶⁹. Генерал Дуглас послал майора, дабы договориться с данцигцами о пленных из Гребина, а также уладить дело о тех, числом 91, коих они /л. 93/ отпустили три недели назад ¹⁷⁰. После 10-дневной остановки в Вай-скирхе генерал Дуглас был отозван в Мариенбург. Он отправился в Нойтайх, где провел четыре дня, и затем явился в Мариенбург Одновременно в Данциг приехал генерал Мидлтон, и большинство стоявших в Диршау шотландцев перебежали в Данциг.

Коронный маршал Аюбомирский с войском почти всю эту зиму утеснял Краков. Узнав о больших приготовлениях [к войне], проведенных Трансильванским князем Дьёрдем Ракоци, он отправил к Ракоци двух шляхтичей — своего родственника Станиславского и Собигурского, одного из придворных, —

*Января 27.* с верительными грамотами и весьма патетическим письмом. Оно разубеждало князя что-либо предпринимать против Польши; доказывало, что польское дворянство питает к нему доброе расположение и привязанность; уверяло, что в случае смерти правящего короля его будут рассматривать первым [претендентом на трон]; объявляло, что все поляки скорее предпочтут смерть любому [110] принуждению. Поэтому [Любомирский] просил и увещал его не терять доброго отношения поляков путем /л. 93 об./ враждебного вторжения. Он пожелал, дабы князь не рассчитывал на посулы, могущество или содействие шведов, но помыслил бы о сущности сих времен, и сообщал [Ракоци], что этим летом театр войны переменится.

По прибытии к князю оные шляхтичи обнаружили, что все его силы сходятся в направлении Польши, но получив грамоты, он усомнился в своих действиях, собрал войска и созвал совет, голоса и мнения коего разошлись. Однако он выступил с армией к Мункачу ¹⁷¹, где пересек Карпатские горы, отделяющие Польшу от Венгрии. Сказывали, что когда посланные от Любомирского шляхтичи увидали большие приготовления, войска и боевое снаряжение князя, они убедили его поторопиться, уверяя, что он почти не встретит сопротивления; несмотря на возмущенное послание Любомирского, их тайно наставили заверить князя, что тот ему не враждебен. Будучи так ободрен, [Ракоци] тотчас отправился на сие предприятие с еще большей решимостью.

В начале февраля Чарнецкий, шедший из Польши с сильной партией легкой конницы, по дороге из Мариенвердера в Грауденц натолкнулся на отряд из 80 шведов, который конвоировал боевые припасы в Торн. Он взял и перебил их всех и уничтожил все припасы, кои /л. 94/ не смог увезти. Перейдя Вислу,

*Февраля 7.* он прибыл в Данциг. Два дня спустя французский и голландский послы имели аудиенцию у короля Польши. Он заявил им, что желает положить конец сей войне и тем самым прекратить дальнейшее пролитие христианской крови. Он мог бы отказаться от своих наследственных прав на корону Швеции и потомственных владений там и не использовать титул короля Шведского ни в чем, что касается оной Короны, но лишь [при сношениях] с другими государями, равно как и герб, ибо он происходит из шведского королевского рода. И если здесь возникнет какое-либо осложнение, это не должно препятствовать миру. Далее, он и Речь Посполита готовы отречься от прав на все земли, города и области в Лифляндии, коими обладала Швеция до начала сей войны в силу Штумсдорфского договора 1635 года с тем, чтобы оба [короля] могли использовать титул герцога Лифляндского. Напротив, пусть король Швеции прямодушно объявит, что же он предпримет со своей стороны для приближения мира. Его Величество и Речь Посполита несомненно провозглашают, что буде король Шведский не решится возместить все, что завоевал в Польше и Пруссии, без каких-либо оговорок о [111] потерях, расходах, выгодах или всех прочих /л. 94 об./ притязаниях, они ни за что не унизятся до мирных трактатов. Что же до интересов курфюрста Бранденбургского, то он [Ян Казимир] согласен даровать амнистию за все происшествия сей войны.

На следующий день король покинул Данциг и проследовал через Малую Померанию и Великую Польшу в Ченстохову, куда съехались большинство магнатов и на совете положили созвать там парламент. Оттуда король Польский послал гонца к Порте с жалобой на князя Трансильвании за его вторжение в Польшу. Видя, что теперь надежды на соглашение [со шведами] невелики, они решили поспешить с заключением договора с Римским императором о поддержке, а также побудить Данию к разрыву со Швецией.

Король Шведский известился, что князь Трансильвании подписал с ним договор об альянсе, собрал свои войска, двинулся в Польшу и намерился выступить на соединение с ним. Для этого он, приняв присягу на верность от прусских городов, отправил графа Шлиппенбаха к курфюрсту Бранденбургскому за силами, обещанными при походе на Польшу.

Тем временем Чарнецкий, прибывший в Данциг к королю [Польскому], совершил набег на большой вердер, предал огню ряд деревень и вернулся /л. 95/ в Данциг в тот же день. Сие заставило шведов собрать воедино кое-какие силы, ибо они не знали, что означает внезапное возвращение польской армии, и побаивались того или иного умысла против прусских городов, уставших от шведского ига. Еще прежде стало очевидно недовольство оных, что проявилось в жалобах и прошениях (и чего заметно опасался король [Швеции]) при аресте польского подканцлера Иеронима Радзиевского. Дабы искупить свои былые проступки, тот, по слухам, сговорился с поляками о сдаче им Эльбинга и Мариенбурга. Король получил об этом сведения и повелел запереть его в мариенбургский замок, а ныне, решив идти в поход на Польшу, приказал отослать его в Швецию. Полковник Роза был также взят под стражу за произнесенные им речи, кои клонились к мятежу и умаляли славу королевского оружия.

Но сии догадки о намерениях поляков вскоре отпали, когда те покинули Данциг с королем [Польским], /л. 95 об./ Шведы отправили за Вислу сильный отряд, дабы разведать, куда ушли поляки. Отбив Кониц, оный возвратился.

Король Швеции пребывал тогда в большой растерянности, хотя он и добился соглашения с князем Трансильвании и вступил в более [112] тесный союз с курфюрстом Бранденбургским, который также участвовал в альянсе с Трансильванским князем. Итак, они разделили Польшу между собою, как некогда триумвиры — Римскую империю: королю должна была достаться Королевская Пруссия, Кашубия и Малая Померания, курфюрсту Бранденбургскому — Великая Польша и епископство Варминское, а князю предстояло сделаться королем Польским, если сможет. Несмотря на то что годом ранее король Швеции в своих мечтах, да и в самом деле, почти поглотил Польское Королевство, теперь, ощущая собственное бессилие, он был рад втянуть в спор двух других и уступить им то, что, как он понимал, сам /л. 96/ сохранить не может, причем сомневался, удастся ли это им. Хотя его партия таким образом изрядно укрепилась, но все же повсюду были заметны признаки великих бурь.

Он знал, что поляки вступают в соглашение с Римским императором, а в Дании обсуждается ее участие в войне. С сею целью в Оденсе на [острове] Фюн был созван съезд сословий, на который и он сам и курфюрст Бранденбургский отправили гонцов, дабы в 24 часа потребовать категорического ответа, будет ли король Датский другом или врагом. Тех отпустили без какого-либо ответа, что не сулило ничего хорошего. Датские сословия и впрямь высказались за войну и предоставили королю 40 000 рейхсталеров ежемесячно в течение года, рассчитывая вооружить 70 000 человек. Они выказали такую резвость, что 15 датских дворян обязались /л. 96 об./ набрать по полку каждый на собственные средства.

Московиты открыто враждовали с ним в Лифляндии и владели большей частью Литвы, а [их] перемирие с Польшей еще не истекло. К тому же ему было известно: турки не допустят, чтобы тран-сильванцу привелось так упрочить свою власть и могущество ¹⁷². Обдумав все это, он распорядился перевезти королеву в Швецию и оставил главнокомандующим в Пруссии своего брата, принца Адольфа Иоганна, а при нем графа фон Зульцбаха и фельдмаршала Стенбока, который держал небольшую, [но] хорошо устроенную армию под Данцигом. Он также отрядил кое-какие силы в Лифляндию и поставил надежные гарнизоны в прусских городах и твердынях. Получив от курфюрста Бранденбургского 4 полка рейтар и драгун под командою графа фон Вальдека, он приказал своим полкам выступить к Торну. Фельдмаршал-лейтенант Дуглас повел авангард, /л. 97/ король же задержался в Мариенбурге, дабы заняться послами иностранных правителей и другими государственными делами.

Шведская армия вместе с 4 полками курфюрста составила всего около 6 или 7 тысяч человек — сплошь рейтары и драгуны с [113] несколькими легкими орудиями. Так как время года не позволяло разбивать лагерь в поле, полки для наилучшего пропитания и удобства разошлись в разные стороны и стояли по еще не полностью разоренным селам. Воистину, не последняя трудность короля Швеции состояла в том, что ему нечем было платить своим солдатам, многие из коих не имели ни хороших лошадей, ни оружия. Хотя он недавно получил субсидию из нескольких бочонков с золотом от Франции и Швеции, всего этого едва хватало, чтобы набирать рекрутов для новых полков его армии, поставлять боевые припасы, поддерживать обличье двора и изредка выдавать третью часть так называемого “ленунга” ¹⁷³.

/л. 97об./ *Март.*

пехотным полкам в гарнизонах, дабы они не обременяли жителей. Конница же, как гарнизонная, так и полевая, всегда перебивалась, чем придется.

Пройдя Торн и Служево, армия сначала разбила общий полевой лагерь в двух милях оттуда, а с продолжением марша располагалась в деревнях поблизости от Куявского Бреста и далее до Коваля, где было дано несколько дней для отдыха войск и прихода полков, кои еще не подтянулись. Затем армия выступила к Соботе и разместилась в городке и окрестных селах.

[Марта] 17. Здесь король получил письмо от князя Трансильвании, который при своем появлении в Польше в кратком манифесте объявил причины вторжения:

1. Справедливые притязания, кои он имел, дабы унаследовать Польскую Корону.

2. Невзирая на многие добрые услуги, оказанные им державе /л. 98/ Польской, сословия Польши предлагали свою корону другим, им же пренебрегали.

3. Многие из магнатов и шляхты учтиво просили его предъявить свое право. Посему он прибыл ныне, дабы потребовать от польских сословий декларацию. Если они этого не сделают, он покарает их огнем, мечом и всеми бедствиями войны. Но буде они выскажутся в его пользу, он обещает охранять всех людей любого чина и состояния с их привилегиями, вольностями и иммунитетами.

Столь воинственная риторика не могла не оскорбить слух поляков. При своем появлении [Ракоци] щадил все поместья Любомирских, что породило среди поляков большие подозрения. Тем более разнеслась молва, что коронный фельдмаршал из своего лагеря под [114] Краковом отправил к князю двух шляхтичей с грамотами, приглашая его совершить сие нападение. Но когда отставшая часть /л. 98 об./ его войск была отрезана отрядом, который выслал коронный маршал, и не допущена в Ланьцут — принадлежащий оному хорошо укрепленный замок, [Ракоци] приказал поджечь город Ланьцут и впредь подвергать его земли таким же жестокостям, как и прочие. С тех пор оба шляхтича, Станиславский и Собигурский, уже не пользовались у него таким уважением и доверием, как прежде.

В Соботе король Швеции получил также известие, что польская армия стоит у Сандомира, а литовские войска во главе со своим гетманом Сапегой идут от прусских границ, где они следили за перемещениями шведов и бранденбуржцев, в Польшу, дабы соединиться с коронной армией. Отсюда же захворавший генерал Дуглас был препровожден в Лович, в 12 милях, где все еще находился шведский гарнизон.

/л. 99/ После 3-дневного пребывания в Соботе король пошел к Раве и затем на Пётркув. Вперед был выслан большой отряд из 2000 конницы, который призвал город сложить оружие. Комендант, майор Лонский, ответил, что не отдаст его так легко. Об этом спешно уведомили короля; армия выступила и появилась под городом. Когда была установлена артиллерия, комендант пошел на переговоры и, сдав город на приемлемых условиях, покинул оный два дня спустя. Король оставил здесь скорее охрану, чем гарнизон, не желая растрачивать и терять людей.

Армия двинулась [дальше] и расположилась теснее, чем обычно, хотя и по деревням. Сей ночью поднялась тревога, и мы всю ночь стояли под ружьем, а назавтра узнали, что польская армия прошла в полумиле от нашего лагеря, направляясь к Сандомиру. На следующий день мы выступили не рано и разбили лагерь в полутора милях оттуда.

/л. 99 об./ Мы отправились ко Пшедбужу, а затем на Радоши-це, где к королю пришли вести от князя Трансильвании. Тут мы узнали, что князь стоит милях в 12 отсюда; в его войсках около 20 000 трансильванцев, 5000 валахов, 5000 молдаван и 6000 казаков, а также 30 орудий и 1000 подвод со всякого рода боевым снаряжением ¹⁷⁴.

Здесь же к королю явился генерал-майор Вюрц и получил приказ передать город и замок Краков князю Трансильванскому, когда он того потребует, и идти с гарнизоном в Пруссию или Померанию, куда наиболее удобно. Мы известились также, что Фердинанд III, император Германский, скончался, а сын его Леопольд, король [115] Венгрии и Богемии, завершает вербовку полевой армии до 32 000 человек. Теперь поляки имели большие надежды заключить /л. 100/ с сим королем и Австрийским домом союз, к коему они никак не могли склонить покойного императора. Я слыхал, что после битвы под Варшавой он дал такой ответ польским послам: принимая во внимание лишь недавно подписанный мир со Швецией, а также благо и спокойствие Римской империи, он не может порвать со Шведскою Короной. Однако ввиду участия и расположения, кои он питает к Короне Польской, он будет использовать все средства, как самолично, так и через союзников своих, дабы побудить или принудить Швецию к миру в случае ее слишком безрассудных домогательств. Между тем он станет помогать [полякам] наилучшим советом и заявляет, что им никоим образом не следует решаться на генеральное сражение со шведами, ибо им недостает пехоты и должной дисциплины, а шведы славятся и тем и другим. Он увещал их только посредством легких и небольших отрядов препятствовать [шведам] в /л. 100 об./ фуражировке, благодаря чему те вскоре окажутся в малом числе и великой нужде. Полякам с их подвижным и легким родом конницы делать это весьма просто.

Армия вышла из Радошице и миновала Пиньчув, где Ракоци держал караулы. Вступив в Сандомирское воеводство, король повелел предать всю округу огню в отместку за избиение более тысячи шведов, стоявших на дозоре в здешних краях. Для соединения с князем Трансильвании он пошел на Свенты Кшиж. Княжеские войска шли в нескольких милях правее нас, так что наши фуражиры часто встречались и знакомились друг с другом.

/л. 101/ В последний день марта князь Трансильвании прибыл на встречу с королем Шведским у деревни Мендзибеж ¹⁷⁵. Князь вместе с королем произвел смотр армии, построенной единым фронтом на весьма выгодном участке местности. Когда они отъехали от фронта, были даны два залпа, первым из коих граф Вильгельм Адольф фон Нассау был, к великому несчастью, убит перед строем своего полка, но никто не знает, кем именно.

Отсюда армия двинулась на Завихост, где созвали военный совет. Было решено навести мост через реку Вислу и идти на поиски польской армии, которая, по слухам, стояла возле Люблина. На эти совещания и на постройку моста ушло восемь дней. Войска перешли по мосту и направились к Ужендуву. Тут поступили сведения, что армия поляков уже под Варшавой, и посему было приказано сжечь все излишние обозы. На другой день войска выступили и, минуя Люблин, усиленными и длинными переходами [116] двинулись к Варшаве, /л. 101 об./ В одном дне пути от нее мы узнали, что поляки ушли на Венгрув и Брест, после чего армия перебралась к Венгруву. Здесь князь пожаловался королю Швеции на большие грабежи и воровство, чинимые шведами против его людей. Возмещение и правосудие были обещаны, поэтому двоих конокрадов повесили.

Отсюда армия двинулась в Кжемень. Когда поляки показались близ нашего стана, на другом берегу реки Буг, сам король вскочил на коня и переправился с теми, кто был под рукою, хотя поляки быстро исчезли. Однако король с большей частью войск всю ночь провел в поле.

Затем армия выступила к Бресту Литовскому, который на требование покориться ответил отказом, но после нескольких пушечных выстрелов они начали переговоры и сдались на условиях выхода со своими знаменами, оружием и обозом.

Мая 6. Два дня спустя кастелян Явицкий, Война и около 300 человек, преимущественно гайдуки, вышли под конвоем в Парчев Тут мы /л. 102/ узнали, что польские войска стоят лагерем у Сокол ¹⁷⁶. Князь Ракоци порывался их преследовать, но завтрашний день принес иные вести, кои встревожили всех.

Король Швеции уведомился о широких [военных] распоряжениях короля Датского на море и суше и о его готовности вступить в дело, а также о том, что договор Короны Польской с королем Венгрии и Богемии почти подписан, и решил повернуть вспять. Сие весьма удивило и опечалило князя Ракоци, однако войска разделились и пошли обратно в Кжемень, где провели 8 дней в совещаниях и ожидании вестей от шедших из Пруссии сил. Наконец прибыл фельдмаршал граф Стенбок, который оставил свои войска в Закрочиме с шестью полукартаунами ¹⁷⁷ и большим количеством боевых припасов; в лесу более половины из оных по случайности взорвались, и около 80 человек и множество /л. 102 об./ лошадей при этом погибли. Генерал-майор Горцки ¹⁷⁸ командовал бранденбургскими силами, кои были при нем.

Князь Ракоци оставил сильный гарнизон в Кракове, а теперь и другой в Бресте Литовском под командою генерал-майора Гауди; оные города были ему переданы в силу соглашения с королем Швеции. Теперь же постановили идти к Варшаве, королевской столице Польши, где, по слухам, обретался Чарнецкий с летучей армией, дабы наблюдать за перемещением сих войск и охранять собрание сословий, или парламент, заседавший ныне в Ченстохове. Однако князя, замечу, весьма волновала мысль, что король Швеции его покинет [117] и оставит одного в опасном столкновении с поляками, германцами и татарами; сказывали, что последние тоже выступили из Крыма. К тому же он прослышал, что фельдмаршал /л. 103/ Любомирский напал с войском на Трансильванию и обрек страну на все бедствия войны, а король Польский отправил в Порту жалобу на его вторжение в Польшу, и султан оным недоволен.

В самом деле, учитывая все это, неудивительно, что он встревожился и с жаром упрекал короля Швеции за то, что тот вовлек его в спор, а теперь покидает. Но что было делать? Он видел, что король Шведский в столь же большом смятении и окружен такими же опасностями, как он сам — а природа учит каждого получше заботиться о самом себе.

Тем временем при их приближении к Висле Чарнецкий сделал вид, что собирается помешать переправе, но новодвурский шанц на острове /л. 103 об./ сослужил добрую службу. Этот шанц был возведен годом ранее, когда шведская армия стояла при Новом Двуре недалеко от Закрочима, а после битвы под Варшавой передан под надзор майору Александеру Андерсону с 200 отборных солдат из разных полков. (Сие рассказано на стр. 152) ¹⁷⁹. С самого своего прибытия, пока армия стояла под Варшавой, он собирал провиант, сколько мог, и особенно запасался солью, коей было вдоволь на одном из соседних королевских складов, или магазинов. Сначала он доставлял оную под защитой орудий на берег реки, а затем не спеша и на остров. В хлебе он вскоре испытал большой недостаток и, уведомив о том короля, получил приказ освободить [шанц] и спуститься по реке в Торн. Но когда он послал разведать путь, гие сочли невозможным, ибо на множестве островов ниже по течению обитали поляки, а иные его блокировали. Хотя [шведы] получили известие о его уходе, прорваться оказалось невозможно.

Итак, он был вынужден обходиться своим провиантом как можно лучше. Наконец /л. 104/ поселяне, имея великую нужду в соли и узнав от откупившихся пленных, что в шанце или форте оной в изобилии, нашли способ для перемирия, так что за соль он получал и зерно и все прочие припасы, в коих имел потребность.

Поскольку [шанц] еще находился в руках шведов, оный весьма пригодился для скорой постройки моста через реку. Убедившись в этом, Чарнецкий со своими поляками вовремя отбыл к Ченстохове, где [на сейме] было предусмотрено набрать большую армию из пехоты и конницы под началом иностранных офицеров. Впоследствии сие осуществилось с помощью благочестивых пожертвований духовенства. [118]

В Варшаве король Швеции с князем и войсками провели 8 дней в обсуждении своих дел. Однако по взаимной необходимости они расстались, кажется, добрыми друзьями. Король Шведский после того, как были опустошены дома, розданные его офицерам в Варшаве, пересек Вислу у Закрочима и через Мазовию

*Июня ст. 3/н. 13.* прибыл в Штрасбург,

/л. 104 об./ *ст. 8/н. 18.* а оттуда в Торн, где ожидал графа фон Зульцбаха от курфюрста Бранденбургского, а также силы, кои намеревался взять с собою.

После кончины в марте Римского императора его [сын] Леопольд, король Венгрии и Богемии, вступил в тесный союз с поляками на следующих статьях:

1. Между сторонами установится вечный мир.

2. Король Венгрии и Богемии предоставляет королю Польскому вспомогательный корпус из 16 000 человек с достаточной артиллерией.

3. Сия армия, пока она необходима в Польше, находится в распоряжении и под командою короля Польского. Слияние с польскими войсками будет на усмотрении Его Величества, но с тем, чтобы оная подчинялась Королевскому Величеству, а не кому-либо из польских генералов.

4. Король Польский обеспечит сию армию провизией и боевыми припасами во время пребывания [имперцев] в Польше, и с этой целью при них будет польский комиссар.

/л. 105/ 5. Что касается их оплаты или жалованья, то король Польский передаст соляные копи assecurationis loco ¹⁸⁰, дабы король Венгрии и Богемии с учетом расходов при наборе сей армии получил с оных соляных копей сумму в 500 000 дукатов. Однако эта сумма подлежит уплате не единовременно, а за десять лет.

6. Оба короля будут иметь своих управляющих при оных копях, из доходов от коих армия получит плату, прибыль же короли используют совместно.

7. В случае, если доходов от оных копей будет недостаточно для выплаты указанной суммы в 500 000 дукатов и содержания армии, король Венгрии и Богемии получит возмещение за счет прав и интересов, кои король Польши имеет в княжествах Опольском и Ратиборском, в той мере, в какой другие гарантии, доходы и выплаты окажутся неполными. [119]

8. Во взятых австрийской армией местах до окончания войны будут стоять ее же гарнизоны salvo tamen numero praememorati succursus ¹⁸¹.

9. Ни одна из сторон не пойдет на мир или войну без согласия другой.

/л. 105 об./ 10. К сему союзу по своему желанию допускаются государи Австрийского дома, Дания, Голландия, Мос-ковия, татары, курфюрсты и князья Империи, особливо курфюрст Бранденбургский — при условии возвращения ablata ¹⁸², отделения от Швеции и союза с Польшей в качестве вассала оного королевства.

Дано 27 мая 1657 г. в Вене.

После заключения сего договора об альянсе было отвергнуто предложение французского посла Л'Омбра о переговорах от имени Швеции при условии участия всех шведских союзников. Король Польский отказался идти на какие-либо переговоры без согласия короля Венгрии и Богемии и других своих союзников, да и прежде любых обсуждений шведам следовало бы освободить его территории.

Чуть ранее Чарнецкий отбил у шведов Пётркув, и король сделал его воеводою Русским.

После расставания с королем Швеции в Варшаве князь Ракоци выступил оттуда без задержки и переправился через Вислу у Казимежа. Он получил вести, что /л. 106/ австрийская армия уже прибыла в Польшу, а Любомирский, причинив великий урон в Трансильвании, на обратном пути расставил крепкие гарнизоны на всех карпатских перевалах, и весь Подгурский край вооружился, дабы воспрепятствовать маршу [Ракоци] до подхода австрийских войск. Он опасался западни и окружения от всех этих сил, и бывшие с ним казаки под началом некоего Антона Колова ¹⁸³ убедили его уклониться влево. Казаки обещали сопровождать его и послали за подкреплениями, с коими, как они говорили, можно проложить путь в Трансильванию поблизости от их страны. Однако, по словам поэта, "incidit in Scillam cupidus vitare Charibdim" ¹⁸⁴, — так и случилось с трансильванцами.

Дойдя до границ Подолии, казаки узнали от земляков, что на Украине объявился крымский хан со своими татарами, бросили князя и разбежались по домам, хотя и князь получил от добытчиков провианта сведения о приходе татар на Украину, что повергло его в еще большее смятение, чем прежде. Но поскольку /л. 106 об./ не осталось времени долго рассуждать, он снова в великой спешке обратился в правую сторону. [120]

Почти одновременно пришла весть, что татары и поляки совсем близко. В столь тяжком положении, ввиду невозможности безопасного отхода, на военном совете было решено капитулировать перед поляками. На длительные прения времени не было, и трансильванцы охотно согласились на все польские требования, тем более что оные не выглядели непомерными. Уговорились, что все пленные с обеих сторон будут освобождены, польские города, где князь держал гарнизоны, возвращены, а гарнизонные солдаты отпущены под конвоем к рубежам Трансильвании со своими знаменами, оружием и обозами, с коими они пришли в страну. За нанесенный Польше ущерб князю надлежит выплатить [...] миллиона дукатов, во исполнение чего двое главных вельмож останутся в заложниках.

Любомирский обещал сопроводить под охраною князя и тех, кого тот пожелает взять с собой. Однако за всю армию он не поручился, ибо поблизости со всеми своими силами стоял хан, коего он /л. 107/ *Августа 11.* ¹⁸⁵ не дерзал оскорбить или прогневать. Он обязался лишь не помогать татарам, а в случае несчастья — ходатайствовать о милостивом обращении [с пленными]. Когда сие было условлено, подписано и утверждено, а заложники переданы, в тот же вечер князь и около 1500 конницы выступили под польским конвоем и благополучно достигли своей страны.

Войска же снялись на другой день в добром порядке, но были исполнены дурных чувств, ибо князь их покинул. Они пребывали в большом замешательстве и страшились опасностей, в коих очутились. Главнокомандующим стал генерал Comineanus ¹⁸⁶ — весьма храбрый и опытный вельможа. Сказывали, что хотя князь позволил ему и даже просил поехать с ним, тот не захотел бросить армию.

К вечеру фуражиры были отброшены к своим войскам передовыми разъездами татар С рассветом армия двинулась вновь, держась поближе к своему вагенбургу ¹⁸⁷ и то и дело встречая атаки татарских отрядов Около полудня хан со всеми своими силами, примерно 60 000 человек, /л. 107 об./ предстал перед ними и немедленно повел ужасный натиск со всех сторон, рассчитывая прорвать их строй. Однако венгры весьма доблестно оборонялись и в тот день много раз отражали их, прогоняя подальше пушечным и ружейным огнем. Ночь они провели очень тревожно и как бы в загоне, так что травы едва хватало для лошадей и скота. К тому же татары не давали им передохнуть и беспокоили устрашающими воплями.

Поутру [венгры] продолжили марш и целый день подвергались яростным налетам татар, кои стремились сломить их и вынуждали делать частые остановки Множество было убито и ранено с обеих [121] сторон, но больший урон несли венгры, ибо татары, проносясь мимо, выпускали такие тучи стрел, что меркнул свет. В этот день уйти далеко не удалось, а ночь почти не принесла покоя, поскольку их зажали еще крепче, чем прежде. Здесь бросили много подвод, так как тащившие их лошади и волы были перебиты, и закопали несколько самых тяжелых орудий, дабы /л. 108/ ускорить марш.

Назавтра [венгры] прошли через те же опасности и вскоре после полудня достигли местечка и замка Mezeboze ¹⁸⁸, расположенного в красивой, но заболоченной долине. Тут они провели ночь и следующий день, причем татары не очень их донимали, и совещались, что делать дальше. Одни предлагали там остаться и взять татар измором, но из-за недостатка припасов для солдат и лошадей сей замысел быстро рухнул. К тому же им ни от кого не стоило ждать помощи; хотя князь при отъезде и обещал поднять всю страну и явиться им на выручку, те, кто был поумнее, мало в это верили. Многие советовали капитулировать за большую сумму денег и выдать заложников, но более отважные твердо против сего возражали. Наконец было решено идти дальше, вопреки всем преградам, в надежде через несколько дней добраться до теснин, где татарам будет неудобно, ибо у них одна конница Да ведь татары ни разу и не сломили их, несмотря на всю мощь своих атак. Теперь боевые приемы оных им неплохо знакомы, и [венгры] вполне могли надеяться, что благодаря своей храбрости выдержат все их наскоки и дойдут, /л. 108 об./ куда пожелают.

Итак, построив и распределив всех наилучшим образом, они выступили в 3-м часу дня. В полумиле от городка на них жестоко обрушились татары, которых, правда, они смело отразили. Но пехотинцы, преимущественно молдаване, кои бились лучше всех и с наибольшими усилиями, то ли заметив среди татар множество одетых по-турецки (турки ¹⁸⁹ применяли сию хитрость для вящего устрашения), то ли отчаявшись осуществить задуманное, вдруг взбунтовались и перешли к татарам. Это непредвиденное несчастье так поразило венгров, что они долго не могли ни на что решиться, но поскольку нависшая опасность не допускала формальностей и чинных совещаний, они в беспорядке, почти в смятении, обратились вспять к городу. Там они стали всерьез обсуждать, как быть дальше.

Татары теперь не сомневались в победе и решили больше не атаковать венгров, ибо те не могли долго держаться из-за недостатка припасов, а только блокировать их, препятствуя доставке провизии и фуража. В этот и на следующий день между ними были легкие стычки, /л. 109/ но на третий, 11 августа, венгры отчаялись в помощи и [122] освобождении, единодушно решили капитулировать и пошли на переговоры, кои вскоре прекратились, ибо генерал и некоторые из предводителей армии отправились сами и были задержаны татарами. Войскам немедленно послали приказ сдаться военнопленными. Так как спасения не было, венгры вышли и сложили знамена и оружие. Отобрав все имущество, их всех увели в Крым, откуда они были впоследствии выкуплены за крупные суммы денег.

Германская ¹⁹⁰ армия явилась в Польшу примерно в означенном числе под верховным командованием Н.Хатцфельда. Главными военачальниками были фельдмаршал Шпарр, граф Монтекукколи ¹⁹¹ — генерал-лейтенант от кавалерии, Суза — генерал-лейтенант от инфантерии, генерал-майоры Хойстер и [...]. Они двинулись на Краков и, подойдя к оному, командующий отправил двух трубачей, одного к шведам, другого к венграм /л. 109 об./ или трансильванцам. Шведам было объявлено, что от короля Венгрии и Богемии нет распоряжений воевать против них. Посему, если губернатор согласно приказу, который, как известно, у него имеется, выйдет из замка и города, то дается обещание безопасно проводить их до любой из ближайших шведских территорий. В случае отказа от шведов требуется не поддерживать венгров, коих [имперцам] велено изгнать из сего места. Если же те окажут им помощь, то поневоле придется вести военные действия против обеих сторон. Шведский губернатор генерал-майор Вюрц, человек благоразумный и опытный солдат, оправдывался, что не будет выходить из замка (коим только и владеет, ибо город он в соответствии с приказом передал венграм), доколе венгры находятся в городе, но обещал не давать им никакой поддержки.

Венграм же было предложено очистить город и обещано, что если они это сделают до установки артиллерии, их /л. 110/ благополучно проводят со всем, что им принадлежит, до ближайшего места в их краях Сие было отвергнуто, и поскольку германская артиллерия еще не появилась, несколько дней прошло в стычках и вылазках, причем некоторые шведы попали в плен. Их отослали в замок к губернатору с наставлением не разрешать своим людям объединяться с венграми для враждебных действий. Тот, извинившись, дал обещание.

Король Польши прибыл к германской армии под Краков и, получив полномочный приказ, отданный князем Трансильвании о сдаче Кракова, отправил оный губернатору. Тот созвал военный совет, на коем было решено подчиниться и просить встречи для [обсуждения] капитуляции. На это последовало согласие, и после принятия обычных воинских условий [123] *Августа 22.* венгры выступили и под конвоем достигли своей страны невредимыми. Шведы тоже согласились выйти из замка с орудиями, боевыми припасами, реющими стягами, барабанным боем и звуком труб. У них было около 1500 солдат под 26 пехотными знаменами, 2 роты драгун — /л. 110 об./ 80 человек, 12 рейтарских рот — 672 человека, 500 отборных рейтар и мушкетеров при обозе, 317 обозных подвод, 27 карет, 46 колясок, 132 лошади на поводу, конных и пеших женщин — 221. Их конвоировали 9 эскадронов германских рейтар. Чарнецкий, известившись об их марше, преследовал их с 6000 конницы, но настичь не сумел. Упустив их, он совершил набег на Померанию и причинил там великий вред.

После сдачи Кракова король Польский с имперской армией двинулся к Пруссии. Тем временем генерал-майор Гауди, получив приказ от князя, уступил Брест Литовский полякам и вместе с гарнизоном по воинскому обычаю был безопасно препровожден в Трансильванию.

Но вернемся к шведам. Пока король [Шведский] пребывал в Польше, форт, именуемый Данцигер-Хаупт, подвергся нападению Грудзинского с 5000 поляков и данцигцев — тщетно. Однако они блокировали оный до приближения к Пруссии короля с армией и затем отошли. /л. 111/ Как только граф фон Зульцбах приехал от курфюрста Бранденбургского со слабым заверением в преданности сего государя, а полки, которые король решил взять с собою, сошлись, и все было устроено наилучшим образом для удержания Пруссии, король выступил из Торна 4 июля, перейдя мост пешком в сопровождении магистратов. Он держал путь на Бромберг и Штеттин, но прежде отправил в Швецию Дугласа, произведенного в фельдмаршалы, Хенрика Хорна, ставшего генерал-лейтенантом, и генерал-майора Густава Габриэля Оксеншерну, дабы сосредоточить силы и обезопасить шведские рубежи от Дании и Норвегии.

В Пруссии остались принц Адольф Иоганн — пфальцграф, назначенный генералиссимусом, граф Бенгт Оксеншерна, фельдмаршал Лоренц фон дер Линде, молодой маркграф Баденский, генерал-майоры Билау ¹⁹², Данкворт и Вюрцбург. Оставленные в Пруссии силы составляли: в Торне 3600, в Штрасбурге 1200 — с войсками из Ноймарка, /л. 111 об./ в Грауденце 800, в Штуме 100, в Мариенбурге 2500, в Данцигер-Хаупте 1800, в Эльбинге 3000 — всего около 13 000. В Торне за губернатора начальствовал граф Бенгт Оксеншерна с комендантом генерал-майором Билау, в Штрасбурге — полковник Плайтнер, в Грауденце — полковник Пюхер, в Штуме — [подполковник Андерсон, в Мариенбурге — комендант полковник [124] Дудерштатт; здесь же по большей части пребывал сам генералиссимус, а также генерал-майор Вюрцбург. В Данцигер-Хаупте командовал генерал-майор Данкворт, в Эльбинге — губернатор фельдмаршал фон дер Линде и комендант маркграф Баденский. В это время [шведы] еще держали гарнизоны в разных городках и замках, как то: Тухель ¹⁹³, Кониц, Швец, Меве, Липинки, Диршау, Ноймарк, Големб, Ковалеве и Монтау-Шпиц. Все оные были вскоре очищены, исключая последний.

Однако число солдат в гарнизонах ежедневно уменьшалось от болезней и дезертирства. Я слыхал разговоры, будто король отдал прямой приказ оставить Тухель и Кониц, дабы поляки овладели сими местечками и лишили всякой надежды тех, кто намеревался перебежать из Пруссии в Померанию.

/л. 112/ Стоит принять во внимание, как содержались оные гарнизоны, ибо хорошо известно, что доходы и поставки из Швеции были слишком скудны, чтобы поддержать обличье двора и затраты государственных сановников, обеспечить боевые припасы, удовлетворить главнокомандующих, при такой крайности, как нынешняя война с Данией, получить деньги для нового набора рекрутов и платить жалованье совершенно безоружным и бесконным солдатам, чтобы те раздобыли себе оружие, лошадей и одежду. Пособия из Франции и Англии приходили туда, где был король, а в Пруссию ничто и ниоткуда не поступало. Она должна содержать себя самоё, что очень тяжело, ибо войска изголодались, народ разорен, а страна сильно опустошена и обнищала из-за бродящих по ней вдоль и поперек армий. Вся торговля и сношения с другими странами и областями пришли в упадок, огромные стада скота, пригнанные из Польши, занесли в Пруссию мор.

Комментарии

148. Bockhune. Иоганн фон Альтен-Боккум — командир драгунской гвардии короля Яна Казимира.

149. Великий гетман литовский Павел Сапега, вывихнув ногу при падении с коня, покинул поле битвы, и атаку литовских гусар возглавил Александр Полубиньский (Nagielski M. Op. cit. S. 129, 162—163).

150. Хотя текст в подлиннике сплошной, здесь автор, очевидно, пропустил фразу при переписке дневника.

151. Карл X действительно приказал похоронить одного из польских гусар, павшего на его глазах. Источники именуют его по-разному, но то был не гетман Сапега (Nagielski M. Op. cit. S. 174—176).

152. Ниже Гордон для краткости или по привычке продолжает называть Дугласа генералом.

153. Голландское слово zoetelaar вошло в английский язык.

154. Гордон редко упускал случай пообщаться с земляком! Хендерсон, посланный к Яну Казимиру императором Фердинандом III, был главным автором плана действий против шведов.

155. Blunia.

156. Лейб-рота Дугласа была составлена из отпрысков лучших родов Шотландии.

157. Здесь автор надолго умолкает о себе самом и переходит к подробному описанию военных действий. См. л. 125.

158. Sklad.

159. Т.е. комендант Андерсон.

160. Tenits.

161. Русско-шведская война началась в мае 1656 г. Царские войска взяли Ниеншанц (Канцы), Динабург, Кокенхаузен и Дерпт, но после неудачи под Ригой боевые действия велись вяло.

162. Kniaz.

163. Александер Лесли оф Охинтул (1590е? — 1663). Шотландский рыцарь. Состоял в польских и шведских войсках. На русской службе с 1630 г. (с перерывами), руководил проведением военной реформы и набором полков "иноземного строя", куда призвал немало своих земляков. Один из главных царских полководцев в войнах с Польшей и Швецией. Крестился в православие под именем Авраама Ильича, первым в России получил звание генерала и стал воеводой в Смоленске. Родоначальник российских дворян Лесли.

164. Т.е. вислинской дельты, прилегающей к городу. Werder (нем.) — остров.

165. Вероятно, Рюдигер фон Ашеберг — командир одного из рейтарских полков Карла X.

166. В этой схватке Гордон был ранен в голову. См. ниже, л. 141 — 141 об.

167. Польск. Нытых.

168. В июле 1656 г. Голландия предоставила Данцигу на 14 месяцев вспомогательный корпус из 1300 солдат под командой Петера ван Персеваля.

169. Tolkamet.

170. Среди этих пленных был и Гордон. См. ниже, л. 146.

171. Ныне Мукачево, Украина.

172. До конца XVII в. Трансильвания оставалась под сюзеренитетом Османской империи.

173. Lehnung (нем.) — содержание, жалованье.

174. Ср. ниже, л. 162 об. — 163.

175. Miedzibeze.

176. Очевидно, Соколы на правом берегу Буга. Ср. л. 173 об.

177. Halfe cartowes (шотл.) — род артиллерийских орудий, обычно 10- или 12-фунтовых.

178. Вероятно, имеется в виду бранденбургский генерал Иоахим Рюдигер Гольц.

179. Гордон повторяет эпизод, описанный выше (л. 79 об.-81).

180. В качестве залога (лат.).

181. Однако при сохранении численности помянутого вспомогательного корпуса (лат.).

182. Похищенного, захваченного (лат.).

183. Collof.

184. "К Сцилле приходит тот, кто хочет избегнуть Харибды" (лат.). По-видимому, слегка измененная цитата из поэмы Вальтера Шатильонского "Александреида" (V, 301). Сцилла и Харибда — в греческой мифологии два чудовища, которые обитали на берегах узкого пролива и губили проходивших между ними моряков.

185. Эта дата относится к событиям, описанным чуть ниже, когда многие трансильванцы оказались в плену у татар.

186. Янош Кемени (1607—1662). После двухлетнего пребывания в татарском плену и смерти Дьёрдя II Ракоци был избран князем Трансильвании. Погиб в битве с турками.

187. Подвижное временное укрепление из повозок.

188. Какой замок имеется в виду — неясно.

189. Так в подлиннике, но по смыслу в турок переоделись татары.

190. Т.е. имперская.

191. Раймондо Монтекукколи (1609—1680). Итальянский полководец и военный теоретик на австрийской службе. Во время этого похода произведен в фельдмаршалы (1658).

192. Бертольд Хартвиг фон Бюлов.

193. Польск. Тухоля.

Текст воспроизведен по изданию: Патрик Гордон. Дневник. М. Наука. 2001