ПАТРИК ГОРДОН

ДНЕВНИК

Явился заместитель казачьего губернатора и попросил, дабы я спустился в нижний город, осмотрел городскую стену и распорядился, что надлежит делать. По приходе туда я обнаружил, что турки приблизились и укрепили свои траншеи в сторону реки, особенно напротив [67] нового малого бастиона, куда, как я подозревал, ведут подкоп. Тогда я приказал сделать ретраншемент внутри этого бастиона и в других местах, особенно у выходов, опасаясь, что [неприятель] посредством уловки или внезапной атаки может овладеть любым из оных.

По возвращении я увидал, что турки с батарей на дальнем краю рва палят по нашим фланкам, особенно по врытым под ложными скатами батареям. Посему я велел убрать сброшенные с лафетов пушки /л. 76 об./ и поставить другие, с блиндами ²¹¹ перед ними, на случай штурма или всеобщего приступа, коего мы теперь ожидали ежечасно. [Турецкие] пушки проделали брешь в старом замке, в каменной стене у тюрьмы, или башни Дорошенко, со стороны города.

Теперь, поскольку турки засели у нас на стене, я полагал, что самое время подготовить посреди нового замка, или крепости, ретраншемент, который я задумал в виде горнверка ²¹² и настаивал на этом, но никак не мог убедить губернатора и полковников. Они ссылались на то, что солдаты покинут другой [ретраншемент], когда будет готов этот. Итак, к великому нашему вреду, сие, как и многое другое, было упущено.

Наши солдаты вели какие-то работы на ложном скате, а те, чьи жилища стояли внутри, у стены, вообразили, будто турки ведут под них мину, и внезапно выбрались оттуда со своей кладью. (Вечером турки, закрепив позицию на бреши, выставили там 10 знамен с пиками и алебардами ²¹³.) Никого уже не удалось заставить там ночевать, несмотря на то что /л. 77/ я доказывал им невозможность минирования там: во рву под скалой имеется галерея, а другая идет накрест под фланками болверка, дабы предотвратить минирование. Сегодня выпущено по городу и замку 856 тяжелых снарядов и 273 гранаты; 58 убитых и 73 раненых.

Августа 1. В начале ночи [к нам] перешел один серб, который сообщил, что 27-го прошлого месяца к армии прибыл Каплан-паша и привел около 3000 человек, 20 000 овец и 10 000 подвод с провизией для войск; турки весьма встревожены, ибо наши войска идут от Днепра к Чигирину; многие полки конницы готовятся выступить с Каплан-пашою, дабы остановить наши войска; в лагере много разговоров о генеральном приступе. Около полуночи турки в великой спешке покинули свои укрепления на другом берегу реки.

Перед рассветом во сне мне виделось, будто турки увели меня в плен и случилось это в воскресенье; те, кому /л. 77 об./ я изложил [сон], истолковали сие так, что осада будет снята и помощь придет к воскресенью.

На рассвете около 3000 конницы под сотней знамен перешли мост в сторону Днепра. По городу и замку вели весьма яростный [68] огонь тяжелой артиллерией и гранатами. Около полудня [турки] взорвали мину с левой стороны от бреши в замке и тем самым обрушили участок стены, но на штурм идти не пытались. Часа два спустя они посредством мины проделали широкую брешь в куртине у малого нового бастиона в городе и сразу же приступили к стене с 10 знаменами, но были вынуждены вновь отойти за ров с большим уроном. Казаки восстановили стену и заняли прежнюю позицию, однако эта брешь в стене весьма их потрясла. Уже давно они выражали сильное нетерпение задержкой наших войск, а ныне стали бунтовать, угрожая покинуть город и отступить вдоль Тясмы к Днепру. Посему, как вначале и всегда, я считал необходимым починить часть старого замка со стороны /л. 78/ города и построить стену от края тенали до городской стены у Тясмы, включая церковь Св. Петра и Павла и Мельничные ворота. Итак, теперь я настаивал на этом перед нашим и казачьим губернаторами, но без успеха, ибо они опасались возбудить подозрения среди казаков, кои подумают, будто мы им не доверяем и намерены лишить их прибежища в замке.

Вечером мы перехватили мину в среднем болверке и, бросив туда тяжелую гранату, разрушили оную. Сегодня стреляно по городу и замку 708 тяжелых снарядов и 196 гранат; убито 28 и ранено 42 человека.

Августа 2. Несколько казаков, выехав ночью верхом на другой берег Тясмы, доставили одного турка, который сказал, что он купец и ничего не знает о замыслах неприятеля. Он лишь поведал, что наши войска приближаются нам на выручку; Каплан-паша имеет команду над войском, посланным им помешать; несколько дней назад к [турецкой] армии были доставлены 10 000 подвод со всевозможной провизией и много тысяч овец; Каплан-паша привел с собою не свыше 3000 человек; /л. 78 об./ [у турок] при осаде убито свыше 6000 человек и более чем вдвое ранено; турки изумлены, встречая такое сопротивление, — они не могут разнести или обратить в пепел груду дров!

Около 8 часов утра два отряда турок спустились к садам на север от реки и забрали пушечные ядра, оставленные ими при отходе. Несколько отрядов турецкой конницы перешли по мосту к армии.

Сегодня наши стены долбили с большей яростью, чем когда-либо прежде, и двумя минами взорвали часть стены по обе стороны от бреши в замке, а полчаса спустя — еще одну, в куртине городской стены у прежней [бреши], однако штурм нигде не состоялся. В новом и старом замках не было места, свободного или безопасного от гранат, камней и стрел. Сегодня сочтено пушечных снарядов по городу и замку 1008 и 387 тяжелых гранат; убито 34 и ранено 42 человека. [69]

Ночной порою какие-то татары явились на другой берег Тясмы и прокричали казакам в городе, что бояре с войсками недалеко, поэтому [казаки] должны биться храбро — ведь избавление так близко. Из сего мы могли усмотреть, что татары нам не враждебны, по крайней мере иные из них.

/л. 79/ Августа 3. К рассвету один христианин перешел к нам на ложном скате и при допросе поведал, что турки готовятся ко всеобщему приступу; у них наготове 500 лестниц; они по-прежнему ведут мины под городскую стену и во многих местах под новый замок, но он не мог указать где именно, ибо турки не позволяют христианам заходить в галереи и подкопы; при осаде много людей ранено и убито; один из великих пашей убит, а другой получил жестокую рану.

Около 8 часов мы могли различить, что армии вступили в жаркий бой, и часа через два часть турок весьма спешно двинулась к мостам, но не получила доступ на переправу и с подходом новых сил из лагеря повернула обратно. Около полудня мы наблюдали, как турки и татары отходят в великом числе, одни вверх по реке, другие к мосту выше города, а иные переплывают реку выше и ниже моста, ибо на мост никого не пускали. Большой отряд конницы, около 2000 с более чем 100 знаменами, составлял /л. 79 об./ арьергард и до ночи оставался в долине между полями и песчаными горками.

Так как сегодня наши солдаты весьма радовались ввиду верных надежд на помощь, я использовал возможность и убедил губернатора и полковников расчистить брешь в замке с таким расчетом, чтобы мы поделили оную согласно численности наших полков. Почти 4 сажени выпали на мою долю. Я отрядил 60 самых крепких молодцов, 20 из коих вперед с лопатами и заступами, 20 за ними с длинными пиками и последних 20 с кремневыми ружьями и мушкетами, а за ними 10 гренадеров, и назначил доброго офицера к каждой шеренге. Итак, подойдя справа от бреши и будучи вне досягаемости [вражеских] батарей и траншей, я поставил пионеров отваливать землю вперед, дабы тем самым придушить [турок] в их норах и вновь овладеть нашей стеною, причем отваленная земля служила парапетом.

Я недолго потрудился, когда турки, заметив это, принялись в изобилии бросать в нас камни и ручные гранаты, кои не делали большого вреда, ибо все наши солдаты надели шлемы. /л. 80/ Если бы другие полки действовали решительно, то был бы единственный способ вновь овладеть брешью. Однако явились немногие, да и те работали слишком вяло и при первом приветствии ручными гранатами все побежали назад. Убедить или заставить их вернуться было невозможно. Ввиду этого я не мог удержать там и тех, кто состоял под моей личной командой, ибо, ожидая скорого снятия осады, никто не [70] хотел рисковать жизнью. Губернатор, весьма раздраженный таким замешательством, принудил выйти на брешь самих полковников с весьма немногими людьми, но без успеха.

Около 2 часов пополудни турки взорвали мину, отчего справа от бреши рухнула часть стены, и мгновенно приступили с 12 знаменами, стремясь проникнуть внутрь. Тут у нас с ними два часа шла очень упорная схватка, прежде чем мы смогли изгнать их из бреши. В это время губернатор, Иван Иванович Ржевский, находясь в старом замке и услыхав взрыв мины, поспешил туда, но недалеко от своего жилища был убит /л. 80 об./ тяжелой гранатой, осколком коей ему оторвало нижнюю челюсть. Вечером полковники и офицеры явились ко мне и просили, дабы я отныне принял верховную и единоличную команду, что принадлежит мне по праву, а они весьма охотно будут повиноваться. Я велел поставить внутри ретраншемента, на пригодных местах, 8 орудий.

Ночью ко мне привели бежавшего от турок христианина. Он сообщил, что этим утром наши войска после жестокой брани взяли гору, захватили турецкие пушки, боевые припасы, шатры и имевшийся там обоз; Осман-паша ранен, Эскишер-паша погиб и многие другие убиты и ранены; однако же турки решились предпринять всеобщий штурм, а если оный не возымеет желанного успеха, то они отступят. Ночью я отправил к боярам гонца, дабы уведомить их о беспорядочном бегстве турок и о положении гарнизона, и просил их спешно наступать и достичь полной победы. Сегодня выпущено по городу и замку 937 тяжелых снарядов и 225 больших гранат; 28 убитых и 46 раненых.

Августа 4. С рассветом я увидал, что 4 из самых тяжелых [турецких] орудий вывезены из траншей, /л. 81/ Ночной порою турки, оградив свои позиции на краю бреши, в левую сторону, устроили мушкетные бойницы, прикрытые мешками с шерстью и землей. Оттуда они начали обстреливать наших солдат на ложном скате перед ретраншементом, причем несколько было убито и ранено. Посему я приказал отборным людям идти на вылазку с железными крючьями на длинных шестах, дабы стащить мешки и разрушить парапет. Однако никто не желал подвергаться опасности ввиду близости [нашей] армии, так что турки без помех, спокойно укрепили свои позиции на бреши, и без больших потерь выбить их стало трудно. Однако я применил все средства, дабы убедить [солдат] что-то предпринять и посулил добровольцам свободу от всевозможных обязанностей и за каждый мешок с шерстью по 6 пенсов ²¹⁴, а с землей — по 3 пенса, и вдоволь водки впридачу. Таким образом иные отважились, и хотя [турки] крепко привязали шерстяные мешки веревкой, они стащили многие вниз /л. 81 об./ и по праву получили обещанную награду. [71]

Сие побудило и других действовать так же, к моему большому удовольствию и к их собственной выгоде.

Часов в 10 мы натолкнулись на вражескую галерею под крылом болверка у бреши ([неприятель] рассчитывал подвести ее под ретраншемент и устроить там мину для подрыва оного) ²¹⁵ и, бросив туда тяжелую гранату, разрушили [галерею]. Это наш единственный способ помешать минированию, ибо солдат никоим образом нельзя принудить войти внутрь и удерживать галереи боем.

Около полудня взлетела мина в куртине городской стены у малого нового бастиона, что не произвело большого действия. Турки с великим усердием повели траншеи к реке Тясме, близ Водяного болверка в городе. Отведя ночью все свои войска в лагерь, спалив мост и снеся форт на северной стороне оного, они оставили на южном берегу сильную охрану и несколько орудий. Они также разрушили переправу, устроенную ими на реке ниже города, и весь день в лагере стояла большая суета. Много людей собиралось у шатров везира и других пашей.

/л. 82/ Около 4 часов наши войска показались на марше и разбили стан примерно в 2 английских милях от города. К вечеру ко мне в замок был прислан регимент драгун под командой полковника Юнгмана. Сегодня по городу и замку выпущено 407 тяжелых снарядов и 176 больших гранат; 18 убитых, 27 раненых.

До рассвета ко мне прибыл полковник Россворм со своим региментом.

Августа 5. Утром, обозрев [турецкие] траншеи и то, что сделано за ночь, я заметил, что увезены еще три из самых тяжелых орудий. Сперва это внушило мне кое-какие надежды, что они намерены сняться. Но понаблюдав, как они деловито копают траншею вниз по склону холма в западную сторону, к реке, я усомнился и немедля дал знать об этом и обо всех обстоятельствах боярам. Сразу за тем я отправил к ним подполковника, через коего письменно известил их о состоянии гарнизона и о том, что считаю нужным сделать для снятия осады, а именно: войскам следует подступить ближе и разбить стан под самым городом; самые удобные острова на реке ниже города должно укрепить и поставить там орудия для обстрела [турецкого] лагеря и траншей; следует предпринять вылазку лучшими силами из города и замка, причем с намерением отбросить турок и овладеть их траншеями; [войска] должны навести мосты как выше, так и ниже города и атаковать лагерь [неприятеля], по /л. 82 об./ меньшей мере сделать такой вид.

Засим бояре прислали ко мне 6 полковников с их региментами, всего не более 2500 человек, и 800 стрельцов под командой [72] подполковника, с приказом сделать вылазку, а тем временем получше охранять стены, ворота и выходы; время, место и число людей [для вылазки] оставлено на мое усмотрение.

Весь день турки продолжали греметь тяжелыми снарядами и гранатами. Около двух часов пополудни турки подорвали участок стены по фасу среднего болверка нового укрепления и произвели яростный штурм, который мы выдержали и с великим для них уроном отбили их назад; из наших лишь шестеро были убиты и 15 ранены. Я велел немедля исправить повреждения, причиненные миной в укрытиях, что я изобрел для безопасности наших солдат и помехи неприятелю, так что турки не выиграли здесь ни одного фута земли.

Вечером я послал за всеми полковниками, как недавно прибывшими, так и прежде состоявшими в гарнизоне, дабы держать совет о вылазке, назначенной назавтра. В итоге было решено выступить на рассвете из трех мест, по 1000 человек из каждого.

Ночной порой я приказал выложить парапет ретраншемента в среднем болверке, совсем разбитый накануне тяжелыми снарядами, и велел /л. 83/ тревожить турок со всех сторон, дабы помешать их приближению и работе, с коей, как я видел, они спешат более обычного; они давали (как мы известились позже) по дукату за каждую вырытую сажень земли в траншеях и по 2 флорина в день на каждого работника.

Сегодня один казак, сидевший в засаде с ружьем, убил в апрошах турка, а затем другого в том же месте; третий, вскочив, оказался на виду, призывая убить и его, и чем скорее, тем лучше, ибо все они должны либо погибнуть, либо взять город. Желание его исполнилось — он тут же был застрелен наповал.

[У нас] убито 28, ранено 43. Сегодня выпущено по городу и замку 225 я[дер] и 204 гр[анаты].

Августа 6. Несмотря на то, что я велел постоянно вести огонь с ложных скатов и всю ночь тревожить турок, когда занялся день, я увидел, что те весьма преуспели в своих трудах и сильно укрепили апроши и траншеи, особенно возле наших выходов. Оные вели из-под крыльев целого и половинных болверков и были прикрыты как можно лучше, однако турки владели большей частью контрэскарпа, галереей во рву до оконечности среднего болверка и скатом с частью стены до самых углов на крыльях среднего болверка. Итак, они были хозяевами рва и простреливали оный, что делало наши фланки бесполезными. Поэтому никто не мог пойти на вылазку или показаться во рву без неминуемой опасности.

Тогда я созвал военный совет, где встретил весьма прохладную готовность на столь опасные замыслы. Однако /л. 83 об./ я [73] настаивал, что вылазка в ров необходима, дабы разрушить галерею и отбить край болверка, коим владеют [турки]. Я делал это, дабы подготовить наших солдат к более важным предприятиям и показать туркам, что и с таким сильным подкреплением, какое обрели в городе, мы не будем сидеть праздно и не дорожим жизнью; также и для того, чтобы не обмануть ожидания бояр в такой попытке. [Это лучше,] чем уповать на великие дела, предполагая успех посредством наших малодушных решений и действий. Итак, мы отрядили на вылазку половину из условленного накануне числа, причем другой половине велено постоянно вести огонь со скатов по вражеским траншеям и по всем, кто покажется, и быть во всеоружии для поддержки, в зависимости от успеха и случая. Указав полковникам посты, откуда им следует наблюдать за выступлением своих офицеров и солдат, и дав обычный пароль "Сергий" ²¹⁶, когда все было готово, по бою барабанов со всех сторон я подал сигнал идти вперед.

Я приказал старым солдатам гарнизона наступать на ту часть среднего болверка, коей владели турки, и впрямь подумал, что добился этого; остальные же с обеих сторон рва займутся разрушением галереи под моим личным руководством. Однако мои ожидания не оправдались, /л. 84/ Наши солдаты наступали очень вяло, офицерам даже пришлось гнать их силой. Мало кто проник в ров, да и те вернулись, ничего не добившись и ни разу не подойдя к галерее, причем потери были больше, чем если бы они взялись за дело решительно. Итак, после истраченного в слабых попытках часа, они ретировались. На этой вылазке 37 наших солдат были убиты и около сотни ранены; один майор и многие [младшие] офицеры позже умерли от ран.

Засим я написал к боярам, уведомив их о происшедшем: турки так окопались, укрепили траншеи перед нашими выходами и овладели рвом, что без великой опасности вылазку из обычных выходов делать невозможно. На это боярин мне ответил, что если ничего нельзя добиться вылазкой, то я должен вернуть полки, кои он мне прислал. Сие показалось странным, и я отправил подполковника Прохора Протасьева, дабы известить его, что солдаты старого гарнизона утомлены и измучены трудами и дозором, много их убито, еще больше ранено и весьма многие больны, так что если не оставить в замке и городе оные [полки] или значительные силы, то мы не сможем выдержать всеобщий /л. 84 об./ штурм или приступ, коего по всем догадкам следует ожидать. Тогда бояре приказали полкам остаться, только кое-кто из русских полковников принял меры к уходу.

Я дал знать, что из-за недостатка полномочий, медлительности и неповиновения иных старших офицеров дела ведутся не столь исправно, как надлежит; бояре прислали приказ полковникам и [74] офицерам изо всех сил удерживать замок и досаждать неприятелю, а в исполнении всех дел следовать моим указаниям. Вечером бояре прислали ко мне тысячу сумских казаков и 300 путивльских, рыльских и других городовых казаков. Я распределил вновь прибывшие полки по своим постам. Полагая по событиям сего дня, что мы вряд ли чего-то достигнем посредством вылазок, я счел наилучшим использовать время и устроить ретраншемент посреди нового укрепления; я известил бояр о моем намерении и просил о спешной доставке бревен и габионов.

Боярин прислал ко мне минера, подполковника Юрия Лиму, который начал в среднем болверке контрмину, но из-за скалы завершить ее не удалось. Поэтому /л. 85/ на следующий день я велел начать оную в другом месте. Сегодня выпущено по городу и замку 185 тяжелых снарядов и 194 гранаты. Ночью я приказал починить участки, пробитые и разрушенные за день артиллерией, и, как обычно по ночам, наполнить водой все имеющиеся бочки и сосуды.

Убито 25 и 33 ранено, кроме вновь прибывших. Тело губернатора во втором часу ночи было перенесено из замка в лагерь.

Ночной порою генерал-майор Косагов, согласно моему прежнему совету, овладел островком на реке ниже города, возвел форт и поставил в оном два полевых орудия. Однако форт не был ни окончен, ни обеспечен нужным числом людей, да и резервы не расположены на удобном расстоянии.

Августа 7. Когда рассвело, турки стали собираться в том направлении; пять или шесть сотен изготовились атаковать [остров] и около 50-ти вошли в реку с саблями в руках. Русские, коих было 300 человек, видя решимость турок, после одного нестройного залпа бежали и с большим трудом увезли пушки. Это дело велось очень дурно и столь же привело в уныние наших, сколь придало величайшую уверенность и отвагу туркам, кои посему могли ясно видеть недостаток у нас и руководства и мужества.

Генерал-майор Вульф /л. 85 об./ также овладел другим островом ниже по реке, но на большом удалении от [турецкого] лагеря, и стрелял оттуда из полевых орудий по их палаткам. Сперва турки стали убирать палатки подальше от реки, но затем, ввиду малого ущерба, из презрения поставили часть своих шатров обратно. Боярин понял, что там можно добиться немногого, и велел тем отступить на другую ночь.

Я написал к боярину ²¹⁷ с таким советом: поскольку он не намерен переходить реку с[о всей] армией, пусть решится пойти вперед в тех местах, кои еще свободны, с сильной партией и попытает счастья в поле под прикрытием орудий, рогаток и прочих средств; тем самым [75] [неприятеля] можно будет изгнать из траншей. Боярин ответил мне, что даст приказ так и сделать.

Около полудня взорвалась мина в куртине городской стены, рядом с прежней. Турки немедля приступили к бреши и после упорного боя, благодаря доблести сердюков и казаков, были вынуждены отойти. Часом позже взлетела мина в замке, под фасом левого полуболверка нового укрепления. Стена взметнулась, пока [сила взрыва] не нашла выход через ямы, что я велел выкопать на внутренней /л. 86/ ²¹⁸ стороне стены на этот случай. Было разрушено лишь 4 или 5 сажен ложного ската, и стена опустилась без какого-либо вреда, но сие так устрашило стоявших на скате русских, что при первом появлении турок для штурма они сразу же покинули свои посты и бежали прочь.

Однако при первом грохоте я поспешил к выходу из того полуболверка, ободрил тех, кто там находился, и с теми, кто был при мне, заградил этот пост. Затем я поспешил к воротам и земляному валу на левой стороне, откуда слышались сильный шум и крики, и послал приказ полковнику Кро идти туда со своим региментом. Подойдя к воротам, я обнаружил, что весь ложный скат с этой стороны покинут и турки овладели оным, а солдаты, охранявшие земляной вал в сторону города, несутся в город. Прежде всего я остановил их, заставил вернуться на позиции, ободряя и обещая им помощь, и отправил туда припасы, что были наготове у ворот. Когда явился полковник Кро с региментом, я приказал ему отрядить своего майора и сотню людей, дабы прогнать турок со ската; тот после кое-какого сопротивления выбил их оттуда и, овладев участком, удерживал его, пока не вернулись те, кому оный поручен.

Едва это дело было /л. 86 об./ улажено, как тревога призвала меня на юго-запад. Оставив полковника Кро с его региментом, дабы обезопасить позицию со стороны города и ворот, я бросился туда, но по прибытии нашел все в добром порядке, благодаря усердию полковников, кои стояли ближе всех.

Я пошел распорядиться о починке ската, разрушенного миною, но это было упущено из-за трусости и небрежения тех, кому я сие доверил. Бдительные турки воспользовались этим и подкопали оный участок, так что парапет осел и стал открытым. Позже я не мог добиться от солдат выборных полков и стрельцов починки оного, хотя отправился туда лично и показывал им, как можно это сделать.

Вечером я созвал полковников, присланных из армии, и объявил им, что для укрепления позиции в сторону реки на юго-западе и удобства вылазок я намерен устроить контрэскарп /л. 87/ с широким прикрытым путем. После всеобщего одобрения я приказал, [76] чтобы они, как только стемнеет, стянули свои полки в ров. Когда это было сделано, я отправился туда и, распределив посты между ними, начал работу. Сегодня выпущено по городу и замку 249 тяжелых снарядов и 142 гранаты; погибли из старого гарнизона 12 человек и 17 ранены.

Августа 8. Когда настало утро, я послал уведомить бояр, что пока никаких балок и бревен не доставлено, и просил прислать оные как можно скорее. В город прибыл генерал-адъютант казаков и, по нежеланию или невозможности прийти в замок, прислал ко мне просьбу явиться к нему. Я отправился и час беседовал с ним касательно всего необходимого для обороны города и снятия осады. В самых насущных, а потому более трудных вопросах он предполагал невозможность.

Затем я обошел город с заместителем губернатора и полковниками и осмотрел все позиции, приказав сделать ретраншементы в тех местах, где подозревал мины, /л. 87 об./ особливо у малого нового бастиона между Крымскими воротами и речным болверком. Однако казаки проявляли в этом большое нежелание со словами, что пришли биться, а не работать; да и в самом деле они не были снабжены годным для работы инструментом. Хотя заместитель губернатора и обещал побудить их к работе, однако привести оную к завершению никоим образом не смог.

Когда я вернулся в замок, боярин прислал полковника гвардии ²¹⁹, своего наперсника по имени Семен Грибоедов, чтобы узнать о положении города. Я сопроводил его и все показал, к его большому восхищению. Он пожелал, дабы мы сделали вылазку со всеми, кого можно отрядить из гарнизона. Я изъяснил ему несообразность этого — и не было большего препятствия, чем робость солдат. А дабы боярин не думал иначе, я предложил [Грибоедову] понаблюдать за испытанием и приказал 150-ти лучшим солдатам, отобранным из всех полков, с дюжиной добрых офицеров быть наготове. Для ободрения я велел выдать каждому по большой мере водки и самолично вывел их /л. 88/ за ретраншемент среднего болверка. То были отборные люди, все хорошо вооруженные латами, шлемами, полупиками и кремневыми ружьями, да и дух их весьма возрос от водки, так что я и впрямь ожидал некоторого успеха.

Когда все было готово, я дал приказ наступать. Несколько офицеров с 20 или 30 молодцами решительно пошли вперед по правую руку и причинили кое-какой урон туркам в их норах. Однако прочих никоим образом не удалось вывести изо рва ретраншемента; встретив там худший прием камнями и ручными гранатами, чем те, кто был в деле, они стремглав побежали обратно и проложили себе путь через [77] узкий проход, где стоял я, дабы им противиться, — не без угрозы для моей персоны; мне проткнули чулок полупикой и еще 20 приставили к груди. Видя это, полковник отчаялся достичь таким образом успеха и снизошел до моего совета послать сильный отряд с намерением изгнать [неприятеля] из траншей.

Не успел сей полковник уехать, как взлетела мина под земляным валом близ самого рва нового укрепления. Я поспешил туда и обнаружил, /л. 88 об./ что все солдаты бегут со своих постов и толпой валят в город. С теми, кто был при мне, я остановил их и заставил вернуться. Скат нового укрепления, что фланкирует это место, отпугнул турок от штурма или решительного прорыва в брешь. Сие дало нам время заделать брешь (в 8 сажен) и вновь овладеть всей позицией. Однако мы потеряли лейтенанта и дюжину солдат [убитыми] и 22 ранеными, прежде чем смогли заделать брешь.

Сегодня стреляно по городу и замку 281 тяжелый снаряд и 175 гранат. Вечером боярин прислал за всеми лодками и малыми судами [для отправки их] в лагерь под предлогом переправы донских казаков ниже города на какой-то промысел. Сегодня убито из старого гарнизона 17 человек и 38 ранено.

Августа 9. Ночной порой я велел починить то, что разрушено накануне яростным огнем орудий. На рассвете юноша по имени Кирпицкий — поляк, взятый в плен 4 года назад, перешел к нам по берегу реки. Захваченный в юности и обрезанный турками, он был допущен служить в покоях /л. 89/ у Кара Мехмет-паши и там имел хорошую возможность узнавать о происходящем и о намерениях турок. На допросе он сообщил, что после отступления турецкой армии с холма состоялся великий совет, где мнение большинства было за уход, но везир противостоял всем этим предложениям; тем не менее большая часть обозов уложена и вывезена из армии; из Черного леса [турки] опасаются какого-то нападения; несколько главных пашей и командиров пострадали за свою трусость или небрежение в прошлую субботу — одни отравлены, а другие смещены с постов; [турки] хорошо обеспечены продовольствием, ибо недавно получили 10 000 подвод, [но] у них оскудели боевые припасы, особенно гранаты; они намерены вскоре, когда будут готовы мины, решиться на генеральный штурм или приступ, а если это не принесет успеха, то они уйдут. Что до мин, то он не мог толком сказать, где оные проведены, не бывши в траншеях. Я записал его рассказ и немедля отослал [поляка] к /л. 89 об./ боярину.

В 10 часов турки напали на ложный скат нашего ретраншемента в среднем болверке. Все наши солдаты, не оказав сопротивления, бежали. Поспешив к выходу, я не мог выбраться наружу из-за толпы [78] бегущих солдат, кои словно заклинили вход. Я велел поскорее втащить и загнать их внутрь и, расчистив путь, сделал вылазку с теми, кто был при мне, — человек 10 с сотником. Сперва турки сопротивлялись, но, видя нашу решимость и превосходство в оружии (у нас были полупики, а у них только сабли), пустились наутек. Трое из моих людей были ранены, а мне чуть не отсекли саблей два пальца левой руки. [Турки] унесли большинство своих павших, а 3 [трупа] наши солдаты потащили в город.

Час спустя, натолкнувшись на их мину, мы изгнали их оттуда и захватили инструменты. Так как турки уже продвинулись по верху стены до середины крыла среднего болверка, я велел проделать отверстие в стене, внутри орудийной бойницы или /л. 90/ ²²⁰ поста, намереваясь заложить туда бочку пороха и подорвать их. Заметив это, они сразу же направились к тому месту и, метая вниз ручные гранаты, согнали наших солдат с постов. Однако я тут же явился туда, хотя и с редкими спутниками, и после [нашей] стрельбы из пистолетов вверх по бойнице те ретировались оттуда и позволили нам снова занять посты.

Примерно через два часа взлетела мина на левой стороне того же болверка, но турки, видя на ретраншементе так много знамен и солдат, не дерзнули пойти на приступ. Сразу после этого взлетела еще одна мина, с другой стороны. Турки попытались вступить [в брешь], и я приказал вести огонь с ретраншемента из двух заряженных картечью пушек-"головорезов", кои я весьма кстати там поставил; мушкетеры тоже стреляли из своих укрытий, и турки ввиду невозможности взять верх отступили, волоча за собой мертвецов, коих было много. Я велел /л. 90 об./ немедля заделать эти бреши, так что турки не выиграли ни дюйма земли.

Я послал к боярам, уведомив их, что мы не можем привести к завершению ни одну мину под позицией [турок] на нашей стене, как я предполагал, — из-за их контрмин и многих прежних обвалившихся подкопов; я просил поторопиться с обещанными силами, ибо при отсрочке неприятель получает большие преимущества, укрепляясь все сильнее и сильнее и овладевая нашими стенами. Я изложил свои опасения, что казаки, недавно прибывшие в город и сменившие старых, при необходимости не выстоят, как те. Я просил поспешить с доставкой ко мне леса и габионов для строительства ретраншемента.

Боярин дал ответ, что готовит партию из 15 000 человек под командой генерал-майора Вульфа, посредством коей он надеется свершить дело; он уже отправил калмыцких татар и черкесов, дабы напасть на [турок] с тыла; казаки из /л. 91/ Черного леса должны ударить на них в то же время, как и донские казаки от реки, ниже [79] города. Он также приказал мне сделать тотчас вылазку с числом людей, какое я сочту нужным.

Вечером я приказал 1200 добрым солдатам с офицерами изготовиться к вылазке, половине — от земляного вала в сторону города, а другой от контрэскарпа, недавно проведенного к реке. 500 солдат из старого гарнизона я отрядил, дабы напасть на турок, укрепившихся на бреши нашей стены, и приказал добрым офицерам старого гарнизона и людям с лопатами, заступами и прочим инструментом наготове, после изгнания турок из их нор, возвести в бреши парапет и таким образом вновь овладеть нашей стеною.

В первом часу ночи бояре прислали ко мне весть, что генерал-майор Вульф идет к городу и сей же ночью я должен получить большое количество /л. 91 об./ леса для ретраншемента, который доставят в замок; генерал-майор с русскими должен выступить с правой стороны к реке, а казаки — из города. Около часа спустя генерал-майор Вульф прислал ко мне офицера, дабы известить о своем прибытии в город с сильной партией для вылазки на другой день. Сей офицер не мог мне сказать, в каком месте города стоит генерал-майор. Отпустив его, я отправил к генерал-майору моего офицера с тем, что бояре уже уведомили меня о его приходе и я премного удовлетворен, что их выбор пал на него; будучи в замке и городе накануне, он сможет осмотреть самые выгодные для вылазки места, я же весьма охотно буду содействовать [ему] изо всех сил; согласно боярскому приказу, у меня в готовности изрядное число отборных людей, кои по данному сигналу пойдут на вылазку. Однако ни этот, ни второй, ни третий посланный мною офицер не могли его найти, пока ближе к рассвету я не узнал, /л. 92/ что [Вульф] стоит в городе у Крымских ворот и намерен выступить оттуда и от реки ниже города. Я нашел сие несогласным с моими вестями от бояр и, зная о невозможности выступления из оных мест со сколь-нибудь большим числом людей, вновь послал к [генерал-майору] осведомиться, не имеет ли он прямого приказа от бояр выступать с русскими в оных местах. Он дал ответ, что у него есть прямые приказания делать то, что делает.

Сегодня стреляно по городу и замку 197 тяжелых снарядов и 98 гранат. Из старого гарнизона убито 22 человека и 43 ранено.

Августа 10. С рассветом все мои солдаты стояли наготове в тех местах, откуда предстояло выступать. Я приказал всем полкам быть в готовности на своих постах и в случае благоприятного исхода также наступать и преследовать удачу, оставив лишь обычную охрану /л. 92 об./ на позициях. Однако мост через Тясму ночью сломался, и большинство отряда было вынуждено идти в обход через мельничную дамбу, так что на рассвете многие роты только вступали в город. [80] Турки хорошо это учли и, ожидая какого-то умысла, крепко стояли настороже, так что я заранее сомневался в успехе.

При восходе солнца, не подав никакого общего сигнала, [русские] выступили из города в двух местах — от Крымских [ворот] и от реки. При их первом появлении турки, будучи наготове, так приветствовали их мелкими зарядами и ручными гранатами, что те, кто еще не выбрался наружу, шли очень робко, а кто уже вел бой, нашли его слишком жарким и отступили в великом смятении, потеряв несколько добрых иноземных офицеров, много убитых и еще больше раненых; большинство из них позже умерли по нехватке хороших лекарей. У реки турки даже выскочили из траншей, загнали наших солдат, особенно конников (кои здесь тоже спешились) в болото /л. 93/ и многих подавили. Здесь, у реки, не выступило и 400 [человек], а от Крымских ворот — меньше 100, так что сия долгожданная вылазка была подобна тому, как partununt monies, gignitur mus ²²¹.

Я заметил бдительность турок и их приготовления, не счел нужным подвергать солдат столь грозной опасности и послал к генерал-майору, дабы отговорить его от любого предприятия в это время, ибо турки предупреждены и подготовлены, однако не смог взять верх. Тем не менее я не отпустил тех, кого назначил для вылазки, ожидая от стоящих в городе более решительной попытки. Но послав узнать их намерения, я известился, что те пали духом и отчаялись чего-либо достичь. Посему к полудню я тоже велел отойти и, видя безуспешность всех наших попыток в этом направлении, тотчас пошел размечать ретраншемент — рогатое укрепление с равелином перед куртиной. Найдя один из складов почти пустым, я дал приказ снести оный и все прочие дома в старом замке и вновь послал к боярам, /л. 93 об./ дабы поспешили с лесом и прислали плотников. Узнав, что они дали генерал-майору приказ вернуться со своими силами в лагерь, я настоятельно просил оставить его до ночи, ибо ввиду ухода из города такого числа людей турки могут с большей уверенностью что-то предпринять. Все сие было обещано и дозволено.

Я велел доставить в старый замок несколько орудий и установить кулеврину ²²² справа от ворот и распорядился обо всем как можно лучше. Однако после бесплодной вылазки сего дня я видел, что наши солдаты весьма приуныли, а турки, без сомнения, столь же воодушевились.

Сегодня стреляно по городу и замку 103 тяжелых снаряда и 75 гранат. Тело губернатора вынесли из города 4 дня назад, а этой ночью унесли остаток его вещей. Ночной порою я велел тревожить турок со всех сторон, назначив везде поочередно роты с целью /л. 94/ помешать их трудам. Несмотря на это турки с великим [81] усердием приближались и укрепились на верху нашей стены до самого стыка крыла болверка с куртиной и ретраншементом, так что могли глядеть в замок.

Вечером один немецкий подполковник-волонтер ²²³ прибыл в замок, объявил мне, что он перед боярами обязался с 50-ю людьми согнать турок с нашей стены, и немедля попросил солдат. Однако я видел, что он обманывается, и знал, что это дело невозможное, и просил его потерпеть до утра; тогда он сможет осмотреть и оценить выгоды позиции, ибо теперь оная в ином положении, чем виденное им прежде.

Ночью в замок доставили лишь 37 балок и несколько габионов, а также прислали 28 плотников. За час до рассвета боярин прислал ко мне адъютанта с известием: он уверился от перебежчика, что везир уже отправил хана с /л. 94 об./ татарами и множеством турок, дабы атаковать русский лагерь; в тот же день, поскольку их мины готовы, оные зажгут, затем предпримут сильный штурм, а если это не удастся, то они уйдут прочь. Посему [боярин] приказал блюсти большую осторожность и иметь все в готовности; он отправляет полковника Самуэля Вестхоффа с его региментом для резерва в старом замке.

Я дал ответ, что не боюсь ни мин, ни приступов к замкам, ибо хорошо обеспечен от того и другого; [боярину] лишь надобно поговорить с гетманом, дабы город мог быть приведен в должное состояние для обороны. Сегодня убитых из старого гарнизона 17 и 28 раненых.

Августа 11. На рассвете я поставил всех работать над ретраншементом, велев разобрать дома и взять древесину там, где без оной можно обойтись. Помянутый подполковник снова настаивал на исполнении своего замысла, на что я согласился, скорее дабы удовлетворить его и других, кои мало представляли невозможность этого дела, чем из надежды /л. 95/ чего-либо достичь. Я велел отобрать 50 солдат из старого гарнизона, чтоб были наготове, и выдать каждому по доброй мере водки, чего никто из них не желал принять со словами, что не продадут жизнь за меру водки. Однако я угрозами заставил их выступить, хотя и робко.

Итак, подполковник, объединясь со столь же помешанным, как сам он, капитаном, отправился направо от ретраншемента, дошел до габиона, что не был наполнен, и пытаясь перелезть через оный, свалился внутрь. Засевшие чуть дальше турки, услыхав его зов о помощи, думали выудить его из габиона большим крюком на длинном шесте, но тот, прильнув к ближайшей от них стенке, увертывался Капитан с 2 или 3 солдатами, разбросав добрый запас ручных гранат, с большим трудом извлек [подполковника], который, спустившись, тихонько удалился. [82]

Турки, стоя на верху нашей стены уже у самой куртины, могли через ретраншемент, сделанный мною поперек хода к ретраншементу в горже болверка, видеть все, что мы делаем в замке, — как тех, /л. 95 об./ кто был занят постройкой ретраншемента посреди замка, так и большинство наших солдат, стоящих наготове на стене и под нею. Подвезя мортиры к самому краю рва, они расстреляли большинство своих гранат, кои падали либо на стену, либо сразу за оной и сперва причиняли [нам] некоторый урон, но затем — лишь малый.

Утром бояре прислали полковника Самуэля Вестхоффа с его региментом — стоять в резерве в старом замке.

В это утро тяжелые орудия [неприятеля] совсем притихли, но к полудню стали греметь по обыкновению. Около часа пополудни, пока мы занимались ретраншементом, под городской стеною вспыхнула мина, рядом с прежней, и пробила большую, весьма уязвимую брешь. Тут же другая мина, взлетев очень близко от первой, так устрашила черкас, кои недавно прибыли в город и не привыкли к таким взрывам, что те покинули не только стену, но и ретраншемент. Прочие, кто был подальше, видя их бегство и турок, вступающих в брешь без всякого сопротивления, тоже бежали.

Турки сперва водрузили /л. 96/ на стене три знамени, при коих довольно долго оставалось не свыше 20 человек; казалось, они опасаются какой-то уловки на ретраншементе (казаки никогда не покидали своих постов так легко) или ждут подкреплений; те подоспели, зажгли деревянный бруствер стены и уже толпами хлынули внутрь, причем каждый стремился быть первым.

В то же время со всех сторон напали и на нас в замке. Но узнав, что турки взяли город, и понимая, что приступом замка они намерены лишь отвлечь нас, я приказал Курскому ²²⁴ и Озерскому ²²⁵ полкам, а из казачьих Сумскому и Ахтырскому идти на помощь горожанам. Они встретили турок прежде, чем те достигли рыночной площади, по правую руку, и тотчас обратили их в бегство. Видя это, прочие, кто преследовал и производил великую бойню среди казаков до моста и близ оного, повернули вспять и, подпалив остальную часть города, бежали кто к бреши, кто вдоль стены и реки.

Однако христиане, преследующие их в беспорядке, да и немногочисленные, в большинстве занимались тем, что могли раздобыть по домам, а иные трусливо не шли вперед и были легко обращены в бегство турками. Тогда уже те, подкрепясь свежими силами /л. 96 об./ и толпами из лагеря и траншей, с великой яростью погнали христиан и рубили на куски всех, кого настигали. Теперь большинство казаков, кои вели погоню за турками, при виде столь неистового турецкого натиска и общего смятения и бегства с нашей стороны кинулись прямо [83] к мосту — то был ближайший путь к [нашему] лагерю. За ними [устремился] эскадрон из полка Вестхоффа, который был окружен и весь изрублен турками. Здесь было потеряно два майора, капитан, лейтенант, 5 знамен и свыше 600 русских и казаков.

Турки ловили удачу до ворот моста, настолько забитых толпою валящих солдат, что многие задохнулись, и еще больше погибло от горячей турецкой погони, прежде чем сумели спастись. Поскольку мост был узок и сломан, как я сказал выше, многие лишились жизни в реке и топи, среди коих гадяцкий полковник по имени Федор Криницкий (он был с нами во время осады) и недавно прибывший полковник стародубский ²²⁶; оба, хотя и большие храбрецы, были унесены потоком /л. 97/ перепуганных людей.

Приведя все в порядок, как мог, я оставил командовать [позицией] полковника Корнелиса фон Бокховена ²²⁷ и, опасаясь наихудшего, поспешил через старый замок вниз, в город. Там я застал полное расстройство и смятение; каждый торопился выбраться через ворота у мельничной дамбы. Турки, подпалив остаток города и парапет городской стены сразу по вторжении, продвигались вдоль стены у реки и спокойно, без всякого сопротивления овладевали бастионами и болверками. Всех охватил такой ужас, что никакие команды или увещания не могли достичь цели.

В столь отчаянном положении я сперва послал приказ полковнику Вестхоффу к Мельничным воротам, велев ему во имя Его Величества из ворот никого не выпускать. Потом с теми, кто был при мне, я стал удерживать одних силою, других уговорами и учтивыми словами, пока не собрал воедино несколько сотен русских. Их я отправил по переулкам, дабы схватиться с врагом, и таким образом получил время навести некоторый порядок у ворот, укрепив их сильной охраной и баррикадами ²²⁸ на улицах и внутри оных. Казаки здесь /л. 97 об./ были менее склонны обороняться или что-либо делать, чем русские; за исключением немногих каждый искал способ уйти. В крайностях они обычно неуправляемы.

Тем временем [солдаты], коих я послал биться с турками, наступали по переулкам, где не бушевал пожар, и встречая разрозненных и занятых добычею турок, нанесли им некоторый урон и отбросили назад к рыночной площади. Оттуда [турки] опять пошли вперед и вынудили христиан отступить, а те, воодушевленные свежими силами, вновь обратили их в бегство, и так поочередно гнали и преследовали друг друга свыше полутора часов.

Одновременно, дабы отвлечь наши силы, [неприятель] в разных местах весьма жестоко штурмовал скаты и стены замка, но благодаря крепкой позиции, а также доблести некоторых офицеров и солдат [84] был отражен. Видя, что таким путем ничего не добиться, [турки] подожгли стену замка с обеих сторон среднего болверка. Так как было чрезмерно сухо, а солдаты промедлили с тушением, [огонь] взял верх и позже с ним сладить не удалось.

Бояре /л. 98/ между тем, слыша, видя и понимая, в каком положении мы пребываем, от разных посланных мною гонцов и от тех, кто бежал из города, выступили с армией и отправили несколько полков нам на помощь. При таком расстоянии те, даже сильно желая, не могли бы поспеть в срок с какой-либо выгодой для нас. Если бы турки лишь немного постарались, то отобрали бы у нас Мельничные ворота и тем самым лишили всякой поддержки и пути к спасению; ведь христиане настолько устрашились, что готовы были покинуть ворота, хотя никто и не пытался атаковать оные. Однако Всемогущий, пути Коего в вершении дел человеческих чудесны, дарует скорейшее вспоможение Свое, когда помощь людская всего далее. Он заставил турок помешать самим себе во взятии ворот, что предало бы всех нас их власти: поскольку при захвате города дома подожгли, пожар разгорелся так неистово, что те не могли наступать сколь-нибудь большим числом. Только вдоль и возле стены /л. 98 об./ они сделали ряд приступов в сторону ворот, но были отбиты. Они также отправили по мосту через реку конников; те рыскали по всем полям и повергли наших солдат в страх, что бежать в лагерь столь же опасно. Таковы были средства, ниспосланные Богом для нашего спасения.

Я видел, что армия стоит, передовые полки колеблются и склонны повернуть назад, и предположил, что, по их мнению, мы уже потеряли Мельничные ворота, а потому они утратили надежду выручить нас. Тогда я велел водрузить наши знамена на кровле ворот и по всей стене, коей мы еще владели. Видя это, наши полки стали наступать, хотя и очень медленно, в нашу сторону и вышли из долины к песчаным холмам. Турецкая конница, что перебралась через реку, при поддержке кое-какой пехоты за мостом вступила с ними в стычку. Те, радуясь любому предлогу во избежание участия в столь великих /л. 99/ опасностях в городе, изменили свой путь, чтобы противостоять [турецким отрядам].

Я же слал гонца за гонцом, дабы ускорить помощь, изъясняя большую опасность, в коей мы находимся по причине великого замешательства и оцепенения офицеров и солдат; к тому же замок, разрушенный с городской стороны, никак не удержать, если турки не будут изгнаны из города. Я обещал сделать это через подполковника Лиму (коего послал к боярам), если мне дадут 5 или 6 тысяч добрых свежих солдат с добрыми офицерами. Однако ни с этим, ни с [85] другими моими гонцами я не получил никакого ответа, только трем приказам, или полкам, стрельцов было велено подойти и охранять ворота.

Турки тем временем взялись за работу и копали траншеи под самым холмом в пределах города, в сторону старого замка. Городская стена, подожженная турками при их вступлении, уже в большой степени сгорела /л. 99 об./ и, прилегая к старому замку, стала очень опасной. Это, а также скудость и вялые усилия наших подкреплений, побудили меня задумать ретраншемент от тенали старого замка до ворот, дабы обеспечить нам проход. Участок земли, где стояла каменная церковь, посвященная Святым Апостолам Петру и Павлу, был весьма удобен для [постройки] болверка, чтобы оборонять и куртины до замка, и ворота. Я немедля послал в новый замок за 1000 рабочих.

Тем временем, в 6 часов, прибывшие к воротам три полка стрельцов сделали вылазку в город к траншеям, что турки сооружали под холмом. Однако из траншей их приветствовали залпами, и они вернулись, не добившись ничего, кроме больших ранений при отходе, чем если бы решительно бросились вперед.

День уже клонился к закату. Похоже было, что наше вновь прибывшее подкрепление ничего не совершит, да и рабочие ко мне не являлись, /л. 100/ Я вернулся в замок, встретив по пути прислугу [стрелецких] голов, что уносила их лучшее добро. По приходе в новый замок я послал за всеми полковниками и головами, резко выговорил головам за то, что пугают солдат, отсылая свою кладь; приказал каждому самолично блюсти свои посты и участки под угрозой неудовольствия Его Величества и назначил из каждого полка рабочих для постройки ретраншемента в новом замке, а также другого, от старого замка до Мельничных ворот, настаивая на скорейшем исполнении сего.

Тут один из голов шепнул мне, что бояре уже прислали адъютанта с повелением к нам выступить из замка; тот никак не желал подняться в замок, но сообщил ему [об этом] у ворот, сказав, что ему так велено. Я не придал сему никакого внимания и заявил, что скорее погибну, чем оставлю свой пост или позволю кому-либо это сделать без /л. 100 об./ письменного приказа. Я велел каждому нести свои обязанности, а резерву потушить пожар, что к этому времени уже бушевал и усиливался на куртинах. Между тем узнав, что большинство старших и младших чинов ухитряются бежать тайком, я написал к боярам с вестью об этом и просьбой сообщить их волю. Затем я распорядился приготовить ужин и подать на стол мою серебряную посуду с целью, дабы солдаты, видя это, не помышляли о дезертирстве со своих постов. [86]

Когда пошел уже третий час ночи, письменный приказ от бояр был доставлен ко мне барабанщиком полковника Александра Карандеева, получившего оный у ворот от адъютанта, который не дерзнул нести его дальше. Приказ гласил, что я должен выступить из замка и, если возможно, /л. 101/ вывезти самые легкие орудия, закопать те, что нельзя увезти, уничтожить замок и боевые припасы, а особливо поджечь порох. Получив сей приказ, я немедля послал за всеми полковниками и командирами полков и показал оный тем, кто явился (иные удалились до этого). Я распределил по всем полкам орудия, что им предстояло взять с собою или закопать. Одни ссылались на невозможность вывезти или спрятать пушки, ибо их солдаты совсем поредели и исчезли; другие, столь же неспособные, как и те, отбыли без всяких слов, желая позаботиться о себе.

Большинство иноземцев оставались до тех пор, пока им едва хватало людей, чтобы нести знамена, а затем я был вынужден их отпустить. Сам я остался, дабы увести [солдат] со скатов, контрэскарпа и проходов, что заняло больше времени, чем допустимо в такой крайности, /л. 101 об./ Когда те выступили, оставив (по моему приказу) зажженные фитили в мушкетных бойницах и запалив выходы, я услыхал внизу, в городе, громкие крики, чуть погодя — другой громкий вопль, а спустя мгновенье — ужаснейший крик и шум в городе, во всех апрошах и траншеях. Сие так устрашило солдат, что они, невзирая на приказ и грядущую опасность, побросали оружие и побежали к старому замку.

Проходя мимо моей квартиры, я зашел проверить, все ли знамена унесены, как я велел. Я обнаружил их там двенадцать и двух солдат на страже, коим передал знамена. Встретив затем прапорщика, я поручил оные ему; позже тот вместе со знаменами погиб в реке.

Потом я отправился к воротам в сторону нового /л. 102/ земляного вала, дабы посмотреть, закрыты ли оные. Так и оказалось — согласно приказу капитан оставил горящие фитили в мушкетных бойницах и запер ворота. На обратном пути я увидал, что немногие оставшиеся в новом замке дома все в огне. Велев двум солдатам, кои случайно мне попались, взять головни, я пошел с ними в старый замок. Там было очень мало солдат, да и те по большей части напились, грабили наше имущество и забирали, что могли. У ворот я приказал полковому писарю стрельцов закрыть оные, а затем поджечь деревянный бастион внутри.

Оставив двух солдат с головнями посреди замка ждать моего возвращения, я пошел к Московским воротам проверить, на месте ли стража и заперты ли оные; там не было ни души, и ворота не закрыли. На обратном пути я призвал встретившихся мне солдат пойти [87] закрыть ворота, но никто не повиновался. Затем, явившись на место, где оставил солдат с головнями, я никого не нашел и там, /л. 102 об./ одни лишь головни. Взяв оные, я поджег амбар, где было много всевозможной провизии. Потом я пошел с огнем ко складу боевых припасов, дверь коего была всего лишь опечатана, отворил ее и набросал внутрь солому, доски и прочее топливо, что там нашлось (то был барак, где в течение осады укрывался канцлер, или секретарь). Я поджег здание, что стояло спереди и примыкало ко складу, и вернулся на рыночную площадь, где обнаружил, что мои подводы разграблены, а слуги исчезли. Натолкнувшись на каких-то солдат, я пошел с ними к Московским воротам, дабы запереть оные, намереваясь вернуться и выйти задним путем, через колодец и потайной ход.

Все это время я и не помышлял об опасности, полагаясь на сильную охрану у городских ворот и зная, что турки весьма неохотны и осторожны в ночных предприятиях. Кроме того, /л. 103/ я хотел вывести людей без сумятицы и шума, понимая, что пока меня видят расхаживающим туда и сюда, они будут менее боязливы. Я думал, что как только явлюсь к городским воротам, охрану уже не убедишь оставаться дольше; она уйдет и бросит многих отставших солдат. Я не желал пренебречь и столь важным пунктом моего приказа, как поджог боевых припасов.

Эти причины, повторяю, меня задержали и привели бы к гибели, если бы Господь чудесным образом не вызволил меня. Ведь едва приказ был отправлен ко мне в замок, как полки, присланные из армии стеречь ворота до выступления гарнизона, не подав ни малейшего знака кому-либо в замке, удалились. Бдительные турки скоро это заметили и, услыхав шум, поднятый у ворот солдатами гарнизона, когда каждый стремился выбраться первым, дали знать об этом криком, /л. 103 об./ который, удвоив силу, отозвался по всем апрошам и позициям. Затем они немедля пошли вперед и захватили ворота без сопротивления.

Позже несколько офицеров, собрав 2 или 3 сотни людей, вновь отогнали турок от ворот и вышли [из города]. Однако турки, напав на них с тыла, многих перебили, после чего христиане уже не делали приступов к воротам, а либо переплывали реку, либо возвращались в замок.

Будучи все это время в замке, я не ведал ничего о том, что происходит у ворот. Теперь же, когда я подошел к Московским воротам замка (как сказано выше) с намерением закрыть оные и выйти через задний потайной ход, на них с ужасным криком наступали турки. Подбодрив тех, кто был при мне, я сделал вылазку из ворот и ложного ската (где при входе, когда турки взяли город, я поставил [88] пушку и выкопал перед ней траншею). Когда мы миновали эту траншею (она оказалась глубже, чем я ожидал) и громко прокричали наш обычный пароль, /л. 104/ турки стали отходить. Я преследовал их на 30 или 40 шагов и, видя, что те собираются с силами, повернул назад. В этот миг, покинутый всеми и отчаясь в такой спешке преодолеть траншею или чего-то добиться в замке, причем турки гнались за мной по пятам, я побежал вниз по склону холма до каменной церкви, где впервые заметил, что турки владеют Мельничными воротами.

Тогда-то, слишком поздно, я стал сознавать нависшую надо мной опасность. Но не имея времени долго размышлять, я пошел быстрым шагом вокруг холма к реке позади замка с намерением собрать как можно больше солдат и либо прорваться через ворота, либо вернуться в какой-нибудь бастион в замке и биться до конца.

Не успел я далеко уйти, как увидал наших отставших солдат, кои без оружия перескакивали через /л. 104 об./ стену у реки. Полагая, что они нашли другой путь к спасению, перебрался и я. Но при виде того, что все они бросаются в реку, кто в одежде, кто без, я был весьма изумлен и не ведал, как быть. Не умея плавать, я решил: чем тонуть, лучше отважиться на любой другой путь сквозь турецкие ряды. Я не смог убедить никого идти со мной и в полном одиночестве, между рекой и стеною, направился к [воротам].

Дойдя до старого частокола у ворот, я видел, как турки снуют по мосту с головами христиан, коих они захватили при выходе из реки на дальнем берегу. Сие крайне меня поразило, но я знал, что уже нет другого пути, кроме как пробиваться. Будучи совсем один, я препоручил себя Всемогущему Богу и поднялся на дамбу в 20 или 30 шагах от моста с палашом в одной руке и пистолетом в другой. На мосту /л. 105/ я натолкнулся на 5 или 6 турок с саблями наголо и головами христиан в левой руке. Выстрелив по ним из пистолета, я прорвался и побежал направо по верху дамбы. Турки либо не видели меня, ибо туда падала тень надвратной башни, либо не могли настичь. Поспешив к форту на дамбе, я упал среди трупов наших солдат у реки, но быстро пришел в себя и добрался до рва при форте. Там я увидел нагих солдат, кои пытались выбраться оттуда. С их помощью выбрался и я и изо всех сил помчался к лагерю.

На полпути я нагнал двух прапорщиков моего пехотного полка, кои оказали мне поддержку; тут я почувствовал телесную слабость и немощь и едва мог идти. Бояре посылали в сторону города многих дворян, дабы справиться обо мне. Один из них, встретив меня, отдал мне своего коня и проводил к боярам, коих /л. 105 об./ я застал за обсуждением, в каком порядке армии отступать. [89]

Сперва я горько упрекал их за то, что не прислали мне подкреплений, затем, что столь внезапно приказали нам выступать и вовремя не дали знать об этом мне — ведь все могло быть сделано лучшим порядком. Далее я посетовал на тех, кого отправили стеречь ворота до нашего выхода, особливо на полковника Вестхоффа, который был послан ко мне с приказом и покинул свой пост, не известив меня. Боярин мало что отвечал, будучи не слишком доволен, что я высказал так много. Я немедля ушел оттуда искать квартиру, и когда прибыл к полковнику Бернету ²²⁹, взорвался пороховой погреб в замке, причем погибло (как мы известились позже) более 4000 турок.

Мы потеряли сей ночью полковника Бокховена — храбреца и доброго солдата, подполковника Прохора Протасьева, трех капитанов, 4 лейтенантов и 6 прапорщиков из моих полков, среди коих был Александер Ламсден — близкий мой родственник; погибли один сотник и несколько офицеров из стрельцов /л. 106/ и еще 5 или 6 сотен людей, большинство коих были больные и раненые. Я также лишился двух слуг, лошадей, доспехов, одежды, денег и всего, что имел при себе.

Весь вечер и ночью турки постоянно стреляли с батарей по новому замку, дабы помешать тушению там пожара. Во время нашего выхода или, вернее, бегства они вели огонь поверх города, по полям, куда, как они считали, уходят солдаты гарнизона и где стоит наготове армия, дабы их встретить.

Так Чигирин был обороняем и потерян, оставлен, но не взят. Город недавно стал знаменит как источник, колыбель и столица казачьего восстания против поляков, обогащенная во времена Хмельницкого добычей и трофеями из значительной части Польши. Московиты по просьбе поляков обещали покорить его и предприняли с этой целью ряд походов. Наконец, два года назад он был сдан Петром Дорошенко, который поклялся туркам быть их верным вассалом. Поляки по мирному договору, заключенному с турками в Год Господень [...] ²³⁰, /л. 106 об./ уступили Порте свое право на эти края. Сие привело к прежнему и этому походам турок и к настоящей войне между ними и московитами ²³¹.

/л. 107/ Теперь, прибыв к армии, я дам краткий отчет о ее продвижении и действиях.

Бояре выступили из Курска 14 апреля и 18-го прибыли в Суджу, где собрались белгородские и севские войска. Московские солдатские полки и стрельцы уже пришли, а дворяне являлись ежедневно.

Они соединились с гетманом и его армией на Артополоте 17 мая и вместе выступили к Лубнам, куда пришли 12 июня. Здесь они [90] решили остановиться и дать армии отдых. Генерал-майор Косагов с 12 000 человек был послан ко Днепру, дабы найти удобную переправу и овладеть другим берегом, укрепив для безопасности лагерь, а также помочь строительству в Чигирине доставкой леса. Прибыв ко Днепру близ места под названием Максимовка (это небольшой монастырь у подножья высокого холма), он на заготовленных здесь [91] судах /л. 107 об./ переправил свой отряд и окопался примерно в миле ниже Вороновки, на расстоянии 3 миль от Чигирина; две трети этого пути стеснены лесами и топями.

Бояре, отец и сын, с гетманом тогда уже были извещены по верным сведениям и многим посланиям от нас о несомненном приходе турок и двинулись с могучей армией в сторону Днепра. В русской армии было 70 000 человек, а казаков около 40 000.

Июня 26. Подойдя к Днепру, бояре отправили в Чигирин 1500 пехоты, а гетман — Нежинский и Лубенский полки, дабы содействовать работам. Каждому полку также было велено доставить соразмерное число балок или бревен для строительства замка.

Бояре сочли, что дорога на Чигирин не отвечает их цели по своей узости; их способом и намерением был поход в полном боевом порядке с сомкнутым /л. 108/ вагенбургом. Они решили идти назад к реке Суле и вверх до Бужина. По получении верных сведений, что весьма могучая армия турок идет от р. Буг к Ингульцу, где ее ожидает Крымский хан с татарами, 1500 пехотинцам, посланным на работы в Чигирин, было приказано остаться в замке, а тем, кто возил лес, — отправиться к армии. Отрядив генерал-майора Косагова стеречь проходимые места на реке Тясме у разрушенного города Крылов, они с армией выступили, пересекли реку Сулу по двум мостам и

*Июля 3* пришли к Днепру у Бужинского перевоза. Имея множество предусмотрительно заготовленных судов, армию переправили в 4 дня, оставив Киевский казачий полк и пехотный регимент под командой полковника Ронаэра охранять переправу и оставленный там ненужный обоз.

/л. 108 об./ Бояре и гетман условились отозвать от бродов у Крылова генерал-майора Косагова, который по

*10.* прибытии был послан проводить в Чигирин тысячу из Ахтырского полка и тысячу сердюков.

11. Турки и татары, получив свободные броды у Крылова, перебросили большую часть своей кавалерии и

*13.* в день Св. Маргариты появились перед христианской армией, после чего бояре и гетман выступили и построили войска в боевой порядок перед лагерем. Видя это, турки и татары подошли и с ужаснейшей стрельбою со всех сторон ударили на христиан, кои встретили их устрашающим огнем из орудий и мушкетов и заставили держаться подальше. Однако иные из русских полков в смятении отступили в лагерь, даже не подвергаясь сильному натиску.

В последующие дни /л. 109/ стычки конницы случались ежедневно, без сколь-нибудь примечательного боя; среди христиан [92] лучше всех показали себя польская смоленская шляхта и компанщики, а среди турок — сипахи. Турки и татары, засев в окрестных лесах и выгодных местах, мешали христианам добывать древесину и фураж на этом берегу Днепра, так что пришлось с великим трудом везти все с дальнего берега, а многие христиане, кои отважились ходить за лесом и фуражом, были захвачены татарами.

Между тем из Москвы к боярам пришел указ, дабы они ждали прибытия князя Касбулата Муцаловича Черкасского с черкесами и калмыцкими татарами — большими врагами татар крымских. Прибыл также другой указ, что в случае если будет невозможно отстоять город и замок /л. 109 об./ Чигирин, то им надлежит разрушить замок и отвести гарнизон ²³².

28 июля князь Касбулат Муцалович Черкасский явился к Днепру с черкесами и калмыками, а назавтра они переправились через Днепр. Их было всего около 2000 человек — слишком малые силы, чтобы тратить так много драгоценного времени на их ожидание.

30-го христианская армия двинулась из лагеря и построилась в каре, огражденная подводами, словно стеною; орудия везли со всех сторон по удобным местам. Черкесам, калмыкам и прочим добровольцам было позволено попытать счастья за пределами вагенбурга. Но насколько калмыки были страшны для крымских татар, настолько страшны были турки для них самих; [калмыки] едва дерзали на тех взглянуть, будучи почти все наги и плохо вооружены.

/л. 110/ От Днепра над Бужином до р. Тясмы милею ниже Чигирина лежит высокая равнина с крутым подъемом ²³³, по всему краю которой турки и татары разбили стан и палили сверху из тяжелой артиллерии по русским в низине. Те за три дня уже приблизились на английскую милю к подножью холма без каких-либо памятных событий, кроме того что в среду полковнику Хэмилтону оторвало правую ногу пушечным ядром ²³⁴, да каждый день шли стычки с уроном для обеих сторон.

Августа 1. В четверг нескольким русским и казачьим полкам было приказано ночной порой идти на приступ холма. Выйдя из лагеря около полуночи, они подняли тревогу друг на друга и вернулись в большом смятении в лагерь, причем многие лишились оружия, а иные и жизни.

В пятницу войска стояли тихо. Было решено на другое утро с рассветом атаковать неприятеля и взять холм.

/л. 110 об./ Августа 3. Турки, встревоженные попыткой прошлой ночи, ожидали чего-то подобного вновь и целую ночь весьма бдительно провели во всеоружии. Когда же рассвело, большинство из них отправилось на отдых, а прочие к завтраку. Русские, изготовясь, пошли вперед. [93]

Генерал-лейтенант Аггей Алексеевич Шепелев и генерал-майор Матвей Осипович Кровков с выборными пехотными полками, имея 5 или 6 тысяч человек, составили правое крыло; в резерве справа был генерал Змеев со своей дивизией конницы и пехоты, состоящей примерно из 10 000 человек. В центре было 9 приказов стрельцов — около 5600 человек, в резерве у коих московские дворяне и сотенные ²³⁵, или мелкие сельские дворяне, и несколько полков конницы — всего около 15 000 человек. На левом крыле и в резерве расположились своим путаным строем казаки; в этой путанице, однако, каждый полк имел свою особую позицию. Белгородские и севские полки [шли] слева отдельным корпусом.

В таком порядке они наступали; перед каждым пехотным полком везли полевые орудия и рогатки. Когда они достигли подножья холма, турки и татары, кои при первом появлении христиан из леса стали /л. 111/ сопротивляться, применяли всевозможные средства для обороны — вели стрельбу и огонь вниз по склону холма, сбрасывали и скатывали подводы, начиненные гранатами. Русские же несмотря ни на что решительно продвигались вверх по склону.

Выборные полки ²³⁶ первыми захватили холм, но зашли слишком далеко в поле, не имея хорошей поддержки. Дойдя до турецкого стана, солдаты нарушили порядок и бросились грабить шатры и обоз. Турки и татары, скоро заметив сие, напали на эти расстроенные полки сильным отрядом конницы, опрокинули их и погнали вниз с холма, перебив свыше тысячи человек и переранив почти половину сего числа, включая генерал-лейтенанта Шепелева.

500 из оных солдат, будучи отрезаны от остальных и от пути к бегству внезапным прорывом турок, оградились рогатками и, имея при себе две малые полевые пушки, крепко грянули по туркам крупным и мелким зарядом. Хотя турки и часто их атаковали, все же в столь отчаянном положении они защищались отважно. Многие из них были убиты и ранены, да и всех бы несомненно изрубили, если бы стрелецкие приказы не овладели холмом слева. Из пушек и мелкого ружья те обильно потчевали /л. 111 об./ турок и заставили их обратиться в ту сторону, как более опасную. Стрельцы же, заняв верную позицию, оградились рогатками и имели много полевых орудий, кои разряжали беспрерывно, и вынудили [турок] держаться подальше.

К этому времени на вершину холма подошел и резерв правого фланга. Рассеянный авангард тоже собрался с силами, так что турки после многих попыток, атак и налетов, оказывая сопротивление, насколько можно ожидать от конницы и столь малого числа пехоты, были вынуждены покинуть поле и бросить свои орудия. [94]

[Русские] конники из резерва правого фланга уже поднялись на холм между батальонами пехоты и развернулись на вершине, дабы ударить на турок. Но при первой же атаке они были отброшены назад к пехоте, потеряв генерал-майора фон дер Низина, который был покинут своим региментом и пронзен копьем. Однако они собрались вновь и пошли вперед между пехотой. Полная победа была достигнута.

Турки отступили в добром порядке, оставив свои орудия, шатры и обоз. Христиане и не преследовали их далеко, опасаясь /л. 112/ окружения. В самом деле конники не дерзали уходить далеко от пехоты, не будучи способны справиться с турками или татарами в поле.

Турки оставили на поле 500 павших с Эскишер-пашою — малое число ²³⁷, учитывая долгое и жаркое сражение и обилие истраченных зарядов; по меньшей мере три часа турки держались, прежде чем отойти. Христиан было убито почти 1500 и около тысячи ранено. Турками здесь командовал Каплан-паша и татарский хан присутствовал самолично.

Черкесы и калмыки преследовали татар, кои бежали к Медведовке, но никакого урона не нанесли, ибо татары отступали густо, а тех было слишком мало для долгой погони. Русским досталось 28 орудий разных размеров, а из прочей добычи — главным образом шатры. Они стали лагерем на том же поле, где прежде стояли турки, и тем самым получили свободный доступ в Чигирин. Ночной порою турки перешли через мост и броды на реке Тясме и сожгли свои мосты.

/л. 112 об./ Августа 4. Христианская армия выступила и разбила стан в двух английских милях от Чигирина. Это было слишком далеко, чтобы поддержать нас при надобности, но и слишком близко, ибо давало безопасный путь тем, кто бежал из города. Между тем, если бы [наши войска] расположились под самым городом, как я советовал, и немедля ввели в город всю или большую часть пехоты, турки несомненно ушли бы прочь, в чем мы совершенно уверились впоследствии. На худой конец [боярам] было бы лучше остаться подальше и послать в город достаточное число пехоты, отняв тем самым все надежды на помощь или бегство. Тогда, возможно, посредством вылазок и других отчаянных усилий мы смогли бы взять [неприятеля] измором.

Итак, дав отчет о продвижении армии, я ныне возвращаюсь к нашему отступлению от Чигирина до Днепра ²³⁸.

/л. 113/ Августа 12. С рассветом христианская армия выступила и построилась в огромное каре, будучи окружена многими рядами подвод, словно подвижными траншеями, причем конники шли пешком вместе со всеми — таков был порядок на обратном пути к [95] Днепру. Войска едва были поставлены в полный походный строй, как на высотах небольшими отрядами показались турки. Около полудня, когда арьергард армии спускался с холма, турки с одной стороны и разрозненные татары с другой пытались помешать или задержать его на марше, но без успеха. Итак, они продолжали стычки с арьергардом и флангами войск весь день до вечера. Фронт армии находился примерно в одной английской миле от прежних траншей.

Сей ночью каждый отдыхал или сторожил там же, где и шел, да турки ничего и не предприняли в ночную пору.

/л. 113 об./ Августа 13. С восходом солнца христианская армия пришла в движение и по пути делала много остановок, пока арьергард не перебрался через топь. В арьергарде, где предполагалась наибольшая опасность, бояре поставили лучших солдат; справа был генерал-майор Вульф со своими региментами, рядом с ним выборные полки, а за оными стрельцы — все единым фронтом. Казаки составляли отдельный корпус, хотя и близко к русским. Турки и татары парили вокруг христианской армии, не предпринимая общего или решительного натиска, только то и дело пытались замедлить ее марш.

Около полудня фронт армии вступил в прежние траншеи, а турки и татары были вынуждены дать дорогу и ретироваться. Сей лагерь, или укрепление, имел форму полумесяца, рога коего касались Днепра; внутри было несколько ретраншементов, а с напольной стороны — форт на возвышении, между коим и лагерем по правую руку шла стена.

При вступлении в лагерь /л. 114/ бояре приказали шедшим впереди пехотным полкам занять левую часть укрепления и примкнуть к казакам, между коими и русскими был разделительный вал. Полкам правого крыла было велено занять правую часть укрепления до самого Днепра, а арьергарду — середину и фронт. Центр армии, где находилось все московское и сельское дворянство, в большом смятении и сутолоке прошел через лагерь и ретраншемент до низины у берега Днепра.

При такой спешке, без должного размышления, верхний форт с ведущим к лагерю валом был покинут, как слишком далекий и слабо сообщавшийся с лагерем. В самом деле каждый возражал против занятия оного, опасаясь получить приказ оборонять то, что считал необходимым удержать. Не успели русские войти в лагерь, как турки овладели этим /л. 114 об./ фортом и тотчас взялись восстанавливать оный. Русские тем временем починяли валы лагеря и возвращали свои обозы, кои все спустились в низину на Днепре.

Когда бояре прибыли к своим шатрам, пришла весть, что турки уже заняли внешний форт. Присутствуя там, я заявил боярам, что сие [96] сделано неразумно, ибо это самое высокое место близ лагеря, господствующее над другими высотами, откуда [неприятель] может иметь полный обзор наших войск и сильно досаждать нам тяжелыми снарядами. Тогда боярин, дав мне своего коня, послал меня узнать, почему оставлен [форт], с приказом отвоевать оный, если возможно. Добравшись до солдатских и стрелецких полков, я осведомился у полковников, почему они покинули форт, и изъяснил им опасные последствия сего. В ответ они возлагали вину друг на друга, да и вообще [якобы] не получали приказа /л. 115/ удерживать оный; что до отвоевания — то их солдаты утомлены, и теперь это сделать невозможно.

Вечером бояре и гетман дали приказ, дабы никто не пытался пересекать Днепр или переправлять коней и кладь под угрозой казни. Также было сделано предложение идти на вылазку, но отложено до утра. Ночной порой турки провели 13 траншей, доставили в форт мортиры и установили пушки на холмах, откуда имели полный обзор нашего лагеря и беспрерывно по нам палили ²³⁹.

Августа 14. С рассветом главные офицеры армии собрались у бояр, где обсуждалась вылазка. Боярам было угодно отдельно спросить моего совета. Я заявил, что вылазка весьма необходима, особенно для возвращения брошенного накануне форта, который по занятии надлежит решительно охранять и отстаивать; задача нетрудна при условии решимости, доброго порядка и дисциплины. Тогда бояре, отведя меня в сторону, осведомились о подробностях. Я сказал, что каждому отряженному на вылазку полку надо в срок определить /л. 115 об./ его место; добровольцам пусть будет приказано выступать первыми; за ними в добром порядке должны следовать два полка с рогатками по фронту, за коими — полки, назначенные к занятию и обороне форта, хорошо снабженные зарядами, лопатами, кирками и прочим, что потребно для рытья окопов; на флангах поставить в добром строю полки, снабженные зарядами, пиками и рогатками, дабы предотвратить нападение [турок] с флангов.

Этот совет понравился боярам, и они приказали сделать вылазку около полудня, соблюдая вышепомянутый порядок с кое-какими малыми изменениями. Гетману и казакам предстояло выступать в то же время со своей стороны. Боярин приказал мне идти с передовыми; я извинялся тем, что не имею под командой солдат — они все рассеялись, а у тех, что при мне, недостает оружия. Однако уступив настояниям боярина, я обещал постараться как можно лучше и убедительно просил блюсти добрый порядок /л. 116/ и приказ.

Ночью турки выкопали между фортом и лагерем 5 или 6 траншей, кои хорошо охраняли их лучшие солдаты. Они постоянно палили по лагерю ядрами и гранатами, и почти ни один выстрел не обходился без [97] потерь из-за [нашего] переполненного и тесного расположения и прекрасного вида, что открывался с холмов на любую часть лагеря.

Около полудня, без команды или приказа, кое-какая пехота вышла из лагеря и затеяла стычки с турками. За нею выступили целые полки, но не повинуясь команде, дисциплине и порядку. Скорее по этой тревоге, чем по приказу, все пошли вперед. Видя сие, турки после слабого сопротивления покинули свои траншеи, а под конец и форт с мортирами и гранатами. Христиане тотчас овладели оными и взяли добрую добычу из оружия, что побросали турки.

Христиане легко могли сохранить то, чего достигли по такому счастью и с малым уроном, если /л. 116 об./ бы соблюдали порядок и дисциплину. Однако ни один полк не держал строй, да и фланги не были прикрыты, как велено. Каждый порознь бегал туда и сюда, так что турецкие конники, перемежаясь с пехотой, напали на фланги и с легкостью отбросили христиан назад в лагерь, причем последние даже побежали первыми. С великим трудом спаслись и те, кто был в форте, — около 100 человек, среди коих и я с двумя офицерами, знаменем и 15 солдатами, всеми, кто дотоле следовал за мной из 200, вышедших со мною из лагеря.

Так по недостатку верного руководства эта вылазка, посредством коей мы могли бы во многом восстановить нашу утраченную честь, оказалась напрасна. Христиан здесь было убито около 90 ²⁴⁰ человек и ранено вдвое. Сколько погибло турок, мы не могли узнать, но предположительно гораздо больше, среди них Делефер-паша.

/л. 117/ Августа 15. Сегодня турки, постоянно ведя огонь по нашему лагерю тяжелыми снарядами и гранатами, перебили и ранили много людей. И до и после полудня обсуждалось, предпринять новые вылазки или нет. Наконец было положено выступить на другой день, но не раньше ночи, против чего я возражал; ночью весьма неудобно идти на вылазку большими силами, как они решили, особливо в отсутствие порядка и дисциплины. Но все было тщетно при общем совете и согласии, хотя я и противился.

16. Сегодня было несколько стычек между добровольцами на песчаных холмах по правую руку. Тяжелые снаряды с обеих сторон летали непрерывно. В первом часу ночи почти половина армии (как приказано) выступила с громким кличем и сначала в самом деле изгнала турок из траншей. Однако те при поддержке свежих войск из их стана вынудили отойти христиан, кои тоже получили подкрепление и делали несколько попыток /л. 117 об./ атаковать, но не добились ничего, кроме потерь в людях. Турки из своих траншей тратили мало выстрелов даром, ибо горящие фитили и толпы христиан являли собой верные мишени. Итак, после двухчасовой потасовки христиане [98] отступили в лагерь, потеряв свыше 200 человек [павшими], а ранеными четырехкратно.

17. Сегодня было решено больше не выступать, но, стоя на месте, брать турок измором. К нам перешел один немец на добром коне, который сообщил, что в стане самолично пребывает везир. Он известил нас также о многих событиях и подробностях, как то: количество их сил, какие паши командуют войсками, кого и сколько погибло при взрыве порохового погреба и на вылазках у Днепра. Однако он ничего не знал о намерениях [турок] и как долго /л. 118/ они задержатся.

Я получил приказ возвести насыпь для установки там тяжелой артиллерии, над чем и трудился в последующие ночи. Войскам было позволено перевозить лошадей через Днепр.

Августа 18. Христианский лагерь пребывал в весьма дурном состоянии по причине множества убитых и павших лошадей, а также нечистоплотности. Оттого воздух сделался нездоровым и тлетворным, и возникло много болезней, особенно дизентерия, от коей многие умерли.

19. Многие дворяне и прочие были сурово наказаны за то, что переправились с кладью через Днепр.

20. ²⁴¹ На левой стороне было несколько стычек между казаками и турками. Мы получили весть, что князь Константин Осипович Щербатов ²⁴² с новгородским войском уже дошел до Лубен, а также что всем воеводам, или комендантам, пограничных с Украиной городов /л. 118 об./ приказано выступать, [набрав] по человеку от каждого двора, под командой царевича Касимовского ²⁴³ и идти на помощь армии. То был выгодный марш для сих комендантов, ибо иные отправили маршем в свои карманы 5[00] или 600 фунтов стерлингов.

Видя решимость русских взять их измором, турки сегодня щедро расточали тяжелые снаряды и гранаты и готовились сняться в ночную пору. Целую ночь янычары стреляли из траншей, дабы мы не слыхали шума при отводе их артиллерии. Часа за два до рассвета они с громким криком и шумом выступили из траншей.

Августа 21. Когда настал день, мы выслали [людей] на рекогносцировку и обнаружили, что вся их пехота ушла. Татары и конные дозоры все еще кружили по лесам и высотам, но русские ничего против них не предприняли.

/л. 119/ Августа 22. Бояре и гетман выслали разведчиков, кои не обнаружили никого в низине, но поднявшись на холмы в миле от Чигирина, увидали, что много турецких шатров все еще стоят, а на этом берегу реки конные дозоры [неприятеля]. Посему бояре и гетман решили не трогаться, пока не будут убеждены, что турки ушли из Чигирина. [99]

На другой день гетман отправил своих верных людей на добрых конях, кои подскакали к реке Тясме под самым городом. По возвращении они донесли, что все турецкие войска снялись и был замечен лишь малый конный дозор на холме позади замка; [турки] разрушили мост и прорвали мельничную дамбу. Затем бояре и гетман решили перейти Днепр и в два дня перевезли целую армию; в таком случае применялись все средства.

Суда, на коих переправилась армия, были отосланы с конвоем до ближайших городов. Русские войска начали марш к реке Суле, а гетман с казаками — к Переяславу.

Тем временем везир выступил с армией на запад, пересек Тясму у разрушенного замка Смела и разбил войсковой стан в месте /л. 119 об./ под названием Капуста-долина. Оттуда [он] послал захватить Канев, что [турки] и сделали и перебили всех, кого там застали, кроме человек 70-ти, укрывшихся в церкви; по ходатайству Хмельницкого их пощадили и доставили к нему ²⁴⁴. Это встревожило гетмана и казаков в Переяславе.

Везир послал Хмельницкого с его казаками и частью турок и татар, дабы овладеть Немировом, Кальником и другими городами, что ныне уступлены [Порте] поляками, согласно трактату и статьям о мире, заключенным в Журавне. Сие также встревожило Киев. Пока везир здесь пребывал, большая часть оставшегося пороха была сожжена. Затем он выступил к р. Буг и в свою страну.

Бояре с армией, прибыв под Сумы, получили приказ из Москвы распустить войска, что они соответственно и сделали на следующий день ²⁴⁵.

/л. 120/ Имена пашей согласно другой реляции. Это те же, кои были под Веной ²⁴⁶:

Эмир-паша Аданский, Хусейн-паша Болуский, Кара Мехмет Везир-паша Диарбекирский, Мустафа Везир-паша Силистрийский, Халил-паша Сивасский, Ахмет-паша Марашский, Хасан-паша Софийский, Хусейн Везир-паша Дамасский, Хиез ала-паша Текийский, Бекир-паша Алеппский, Осман-паша, Хасан-паша Армитский, Ибрагим Арасп Везир-паша Будайский, Ахмет Везир-паша Темешварский, Хайдер-паша Боснийский, Бей Большого Каира, Шейхоглы Ахмет-паша Агрийский; кроме того, Каплан-паша, Эрцек-паша, Эскишер-паша и Делефер-паша.

/л. 121/ ²⁴⁷.

Комментарии

211. Blinds — щиты для прикрытия от огня.

212. Horne-worke — укрепление из одного бастионного фронта и двух крыльев (эполементов). "Горнверк" может употребляться автором как синоним термина "равелин" (Дневник 1659—1667. С. 10).

213. Фраза приписана Гордоном в конце страницы.

214. Автор по обыкновению прибегает к британским терминам. Вероятно, имеются в виду копейки.

215. Взятые в скобки слова вписаны Гордоном между строк.

216. Serge. Этот пароль, по русской терминологии — "ясак", должен был звучать как "Сергиев" (в ответ на вопрос: "Ты чей"?). Впервые он стал боевым кличем защитников Троице-Сергиева монастыря в 1608—1610 гг., затем ратников князя Д.М. Пожарского в битве под Москвой 24 августа 1612 г. Использовался он и во время похода в Белоруссию в 1658—1659 г. (Примеч. О.А. Курбатова.) Пароль мог быть связан и с вещим сном одного из раненых стрельцов гарнизона во время чигиринской осады 1677 г.: "явился ему ночью в ыноческом платье стар человек подобием чудотворцу Сергию [Радонежскому], а велел ему сказывать в городе всем ратным людем, чтоб они сидели в городе крепко и бились с неприятели надежно. А будет де в город помочь вскоре, а явился де ему и о том говорил во сне не по одино время. И генерал маеор и головы священником велели молебны петь и воды святить и по городу водою святою кропить. И тем явлением ратные люди и казаки укрепились и над неприятели после того явления чинили воинские промыслы мужественнее прежняго" (Седое П.В. Оборона Чигирина в 1677 г. // Российское государство в XIV-XVII вв. СПб., 2002. С. 503).

217. "После полудня" вычеркнуто в рукописи.

218. На этой странице в авторском колонтитуле стоит 1679 г.

219. Guards. Семен Грибоедов командовал приказом московских стрельцов.

220. На этой странице в авторском колонтитуле стоит 1679 г.

221. "Рожают горы, а родится мышь" (лат.). Это ставшее поговоркой изречение встречается, например, у Марциала, а также приписывается Эзопу.

222. Culvering (франц. — couleuvrine, "змееподобная") — род длинноствольных, дальнобойных орудий различного калибра.

223. Reformado (ucn.). Здесь: волонтер, офицер "сверх комплекта" или, по русским источникам XVII в., "безместный", "за полками".

224. Вписано над строкой вместо зачеркнутого — "Карповскому".

225. Osorsky. С 1673 г. в Белгородском разряде 6 полков солдатского строя стали называться по городам — центрам их комплектования, а не по именам полковников. Среди них были Карповский и Усердский, которые, вероятно, и имеются здесь в виду. (Примеч. О.А. Курбатова.)

226. Федор Мовчан.

227. Полковник Корнели(у)с фон Бокховен (в русских источниках — Буко-вен) был дядей первой жены Гордона Катарины.

228. Barricado.

229. Шотландец Эндрю Вернет, соратник и друг Гордона еще по польской службе, последовал за ним в Россию в 1661 г. Во втором Чигиринском походе, 14 августа, "у Днепра полковник Андрей Томосов сын Барнет ранен в левую ногу ниже колена в берцо в двух местах, да в правую ногу в подколенок, да в левую ж ногу в стегно застрелен из пищали, раны легки" (Чарыков Н.В. Посольство в Рим и служба в Москве Павла Менезия. С. 354, 367).

230. Имеется в виду Журавинский мир 1676 г. между Речью Посполитой и Османской империей.

231. Слова автора о "настоящей войне" лишний раз подтверждают, что его дневник современен описанным событиям. Русско-турецкая война завершилась Бахчисарайским мирным договором лишь почти три года спустя, в начале 1681 г.

232. Текст этого царского указа от 11 июля 1678 г. см.: Собрание государственных грамот и договоров. М., 1828. Ч. IV. С. 365—366; Полное собрание законов Российской Империи. СПб., 1830. Т. II. С. 166—168.

233. Эта местность, где произошла битва между османскими и царскими войсками, именуется Кувечинским взвозом и Стрельниковой горой.

234. Шотландец Хэмилтон (Андрей Гамолтон) со своим драгунским полком по указу царя состоял при гетмане Самойловиче. В этот день, осматривая передовые позиции, он был тяжело ранен по ошибке царских пушкарей, после чего гетман ходатайствовал о его вознаграждении (Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России. Т. XIII. С. 748).

235. Sottennies.

236. Wiborny or selected regiments.

237. Выше Гордон не раз отмечает, что турки всегда старались уносить с поля боя тела своих убитых.

238. Эта фраза дописана Гордоном позже, другим пером.

239. Конец фразы вписан более мелким почерком.

240. Первая цифра не очень разборчиво исправлена — 9 или 6.

241. 20 августа 1678 г., согласно собственноручному послужному списку, Патрик Гордон был произведен в генерал-майоры за доблестную оборону Чигирина (см. Приложения, документ № 1). Очевидно, он узнал о повышении чуть позже, но так и не упомянул о нем в этом томе “Дневника”.

242. Князь К.О. Щербатов (ум. 1697) — астраханский воевода, окольничий, позже боярин.

243. Последний Касимовский царевич Сеид-Бурхан, в православном крещении Василий Арасланович (ум. 1679).

244. Канев был захвачен и разорен османами 4 сентября.

245. В своем послужном списке Гордон отмечает, что находился в армии до ее роспуска 11 сентября.

246. Последняя фраза вставлена автором позже. Имеется в виду знаменитая турецкая осада Вены в 1683 г., которая возвестила закат Османской империи. Упоминание "другой реляции" предполагает еще одну утрату в подлиннике.

247. Последний лист этого тома "Дневника" — довольно подробный план Чигирина (41 х 32,5 см), начерченный пером и тонированный зеленой, коричневой и серой краской. Он может быть твердо датирован 1678 г., так как содержит возведенные под руководством Гордона "новый замок" (кронверк) и другие укрепления, и, вероятно, выполнен им самим. Это один из первых сохранившихся планов гетманской столицы Правобережной Украины, причем, в отличие от других, он включает не только Верхний, но и Нижний город. (См. иллюстрации и статью В.А. Ленченко к настоящему изданию.)

Текст воспроизведен по изданию: Патрик Гордон. Дневник. М. Наука. 2001