О Маниле

Манила, главный город Филиппинских и Марианских островов,[269] или, лучше сказать, столица всех испанских владений в Азии, по многим отношениям достойна внимания морских держав.

Манила находится на западной стороне острова Лукония.[270] Город сей имеет самое выгодное положение для торговли с целым светом, будучи в соседстве с богатейшими странами Азии и почти на средине между Европою и Америкою. Местное же его положение такое, какого нельзя лучше желать для приморского торгового города. Стоит он на берегу пространного залива, имеющего в окружности около 180 верст, и при устье реки Пасиг, текущей из большого озера и впадающей в Манильский залив. Вход в сей залив и плавание по оному совершенно безопасны; а глубина и свойство дна удобны для якорного стояния. В нем есть одна только мель, но положение ее таково, что при самой обыкновенной осторожности можно как днем, так и ночью пройти ее безопасно. С ноября по май большие суда стоят против самого города верстах в двух или трех от устья реки, ибо тогда господствует северо-восточный муссон, который, дуя с берега и почти всегда тихо,[271] не может быть для них опасен. В прочее же время года, при юго-западном муссоне, дующем с морской стороны и часто с большою силою, причиняющею в заливе волнение, они находят безопасное убежище и в порте Кавита, в том же заливе находящемся и отстоящем от Манилы только в 12 верстах, а малые суда, коих углубление в воде 9 или 10 футов, входят в реку и стоят подле самого города, или, лучше сказать, в городе, ибо оба ее берега застроены.

Манилу окружает с трех сторон пространная долина, по которой протекают в разных направлениях реки. Некоторые из них соединены каналами между собою и с главною рекою Пасиг, на левом берегу коей стоит крепость.

Река Пасиг способствует доставлению с берегов озера, на коих находится до ста индейских селений, произведений сего острова. Кроме сей реки, в Манильский залив впадает шесть довольно больших рек, глубина коих позволяет грузовым лодкам острова за произведениями оного и ходить на немалое расстояние внутрь для отвоза туда европейских товаров. С отдаленными же частями оного и с другими соседственными островами жители имеют сообщение посредством мореходных судов.

Манила есть один из городов, свидетельствующих о прежних подвигах испанцев. Правильная обширная крепость с замком и многими наружными укреплениями, обведенная глубокими рвами и одетая камнем снаружи и внутри, воздвигнутыми на краю света, показывает какого труда и иждивения стоило испанцам занятие сего места.[272] Но если присовокупить к сему огромные каменные[273] публичные и частные здания, каменные мосты через реку и разные каналы и каменные же на сваях молы и сравнить заведения сии с нынешними их делами, то нельзя не сказать, что прежние испанцы были совсем другой народ.

Из публичных зданий более прочих огромностью своею привлекают на себя внимание путешественников: соборная церковь, дома генерал-губернатора и архиепископа, дом Филиппинской компании, три или четыре монастыря, дом кабилды, или градской думы, табачная фабрика и пр.; но самое обширное здание есть бывший коллегиум иезуитов, в котором теперь помещаются семинария и гарнизон. Все сии здания построены весьма крепко, судя по толщине стен и сводов, к чему, вероятно, подали повод случающиеся иногда здесь землетрясения,[274] кои вообще бывают слабы и даже едва чувствительны; но где они есть, там могут быть и сильнее.

Дома обывателей, кроме индейских, построены из такого же материала, как и казенные здания, и все вообще о двух этажах: в нижних находятся подвалы, кладовые, конюшни и сараи, а в верхних – жилые покои. Образ построения манильских домов весьма удачно приспособлен к климату и, по моему мнению, лучше всех тех, мною виденных, которые употребляют европейцы в жарких странах.

Жары здесь бывают несносные. Март, апрель, май и июнь месяцы составляют здешнее лето. В сие время жители, имеющие состояние, уезжают в загородные дома, и в городе производство дел прекращается; но даже и в те месяцы, которые здесь зимними назвать можно, термометр часто возвышается до 30°. В таком климате, в домах, построенных по обыкновенному европейскому расположению, было бы почти невозможно жить. Здесь комнаты второго, или жилого, этажа пространны и весьма высоки. В лучших домах имеют они до 3 сажен вышины. В стенах окон нет, а на расстоянии от 10 до 12 футов сделаны большие двери, против коих кругом всего дома идет крытый коридор, шириною в 4 и 5 футов, утвержденный на выдавшихся за стену концах матиц. Снаружи сего коридора от пола фута на 4 обнесен он легким деревянным балюстрадом, на коем поставлены мелко переплетенные задвижные рамы; вместо стекол в них вставлены выполированные плоские устричные раковины. Рамы сии можно все задвинуть и закрыть ими весь коридор или, отодвинув, открыть оный. Первое делается с той стороны, откуда дождь ветром наносится или солнце сияет, ибо раковины, хотя и пропускают свет немногим слабее того, какой сквозь стекла проходит, но солнечные лучи в них не проницают и воздух внутри покоев нагреть они не могут; а коридор, будучи открыт со стороны ветра, прохлаждает воздух.

Имя Манила принадлежит той части города, которая находится в стенах крепости и где, кроме испанцев, никому жить не позволяется; но весь город состоит из разных предместий, простирающихся на несколько верст в длину.

Строение в предместиях каменное, во всем подобное находящемуся в городе, кроме лавок, которые составляют длинные ряды одноэтажных низких зданий, и жилищ простого народа, находящихся на самых выездах из предместий. Сии последние похожи на шалаши, поставленные на столбах; сделаны они из дерева бамбу и покрыты кокосовыми листьями. Слабые сии строения, судя по климату, довольно покойны для живущих в них. В предместиях улицы широки, но в городе весьма узки; сие немало вредит жителям в столь жаркой стране.

Число жителей в самом городе, или в собственно называемой Маниле, простирается до 10 тысяч, а со всеми предместиями более ста тысяч. Я не думаю, чтоб испанцы увеличивали настоящее число жителей, ибо в бытность мою здесь я всякий день ездил по всем частям города и везде находил улицы, наполненные народом; множество людей занимается также на реках, где они и живут в своих лодках. На всем же острове Лукония испанское правительство считает до миллиона подданных, а вообще на Филиппинских и Марианских островах два миллиона с половиною. Но если это правда, то по крайней мере в сем числе считаются многие тысячи, которые, обитая в неприступных горах, не только не признают над собою владычества испанцев, но и сами нередко делают на них набеги.

Здешние жители состоят из следующих классов: первый составляет духовенство, которое здесь, как и во всех испанских колониях, весьма многочисленно и имеет главою архиепископа, живущего в Маниле, и несколько епископов, находящихся в провинциях. В Маниле считается 5 монастырей мужских и 3 женских.

Малайцы с острова Лукония, живущие в Маниле. Рисунок М. Тиханова

Гражданские и военные чиновники, кои почти все из испанцев, присланных из Европы или родившихся здесь, но от испанских родителей, составляют второй класс, к коему принадлежат и иностранцы, служащие в испанской службе.[275] Хотя б сему классу и надлежало стоять первым, но я помещаю их по степени народного уважения, а здешние жители духовных всем предпочитают. Гражданским и военным чиновникам здесь весьма мало дела, и они проводят время в праздности, курении сигарок и карточной игре, за которую садятся даже с самого утра; словом, в Маниле ломбер то же, что в России бостон или вист.

В третий класс можно поместить купцов, владетелей плантаций и содержателей сахарных и ромокуренных фабрик. В сем классе есть много богатых людей, и почти все они имеют чины полковников, майоров, капитанов и пр., в которые их производит генерал-губернатор, определяя в земское войско, долженствующее собираться в случае ожидания неприятельских покушений. Для них учреждены весьма богатые мундиры, без которых люди сии никогда не показываются в публике. В Маниле нет ни одного владельца дома, который бы не имел милиционного чина и не щеголял в мундире, вышитом золотом или серебром. Впрочем, они не одним нарядом в сем звании пользуются, но всеми почестями и преимуществами, кроме жалованья, наравне с чиновниками королевских войск, а оные немаловажны. К чести, однако ж, нынешнего правительства надобно сказать, что мы не нашли уже в Маниле той чинности и пустых, отяготительных церемоний, на которые Лаперуз жалуется. Он говорит, что в его бытность здесь число лошадей в экипажи запрягалось по рангам, и в улице или на дороге младший старшего себя чином объехать не мог. Ныне это вовсе оставлено. Я несколько раз видал на публичном гулянье, что всякий, кто хотел, объезжал карету самого генерал-губернатора.

При захождении солнца, ибо днем жары здесь нестерпимы, жители Манилы прогуливаются кругом крепости, при самой подошве гласиса, по гладкой, широкой дороге. Прекрасный вид крепостных строений и города, с одной стороны, высокие отдаленные горы, с другой, и открытое положение долин и полей, не прерывающих нимало прохладительных ветров, делают прогулку сию чрезвычайно приятною. Экипажи здешние состоят в каретах и колясках, запряженных парою; один генерал-губернатор ездит в четыре лошади с почетным конвоем. После купцов следует класс торгующих в лавочках и ремесленников. Люди сии, почти все без изъятия, суть поселившиеся здесь китайцы. Китайцы же – столяры, плотники, кузнецы, портные, сапожники, хлебники, мясники и пр. Словом, все мастерства ими отправляются: в числе ремесленников нет ни одного испанца и весьма мало природных жителей. Китайцы сии, которых в Маниле считается до шести тысяч, весьма искусны в своих ремеслах и крайне трудолюбивы, но они не стыдились с нас просить за вещь в пять и шесть раз дороже настоящей цены.

Кажется, что, кроме обыкновенного покровительства законов, китайцы никакими особыми правами и преимуществами в сравнении с простым народом не пользуются, а напротив того, обременены налогами, ибо платят подати королю по 6 пиастров (30 рублей) в год с каждой души; да городу за позволение держать лавку или отправлять ремесло по 5 пиастров (25 рублей), между тем природные жители платят только в год с души подати 5 реалов (3 рубля 10 копеек).

Простой, или рабочий, народ составляет пятый класс; он весьма многочислен и происходит от древних здешних жителей. При покорении испанцами острова Лукония они нашли на оном жителей, разнившихся между собою обычаями, языком, наружным видом и просвещением. Некоторые из них, а особенно обитавшие при морских берегах, имели правителей, изустные законы и права, кои строго наблюдали, а другие жили в горах. По именам сих народов и теперь еще испанцы разделяют остров на провинции и по оным их называют. Жители Таголы были самые просвещенные; они имели свою грамоту и писали на листьях пальмы или платана.

Испанцы с горными народами никак не могли сладить и хотя многих из них истребили, но все еще остается довольно, чтоб причинять иногда вред внутри острова; а прибрежных жителей, имевших уже некоторое просвещение, они скоро покорили, дали им свои законы и ввели к ним христианскую веру, и теперь потомки их едва ли не самые усердные католики в целом свете. Все они говорят по-испански, но не забывают и природного языка, на котором даже играют испанские театральные пьесы, нарочно для них переведенные. Я видел, как они играли трагедию.

Индейцы сии малого роста, весьма слабого сложения и нестатны, цвет лица изжелта-черноватый, волосы у них черные, прямые. Они проворны. Одна лишь набожность заставляет их не пропускать ни одной молитвы, ни крестного хода, которые в католических городах почти всякий день случаются. Но и к сему, вероятно, праздность и любопытство привлекают. Сей народ жить может на открытом воздухе под деревом; рубашка, нижнее платье, соломенная или травяная шляпенка составляют весь наряд его, а часто сии люди ходят и нагие. Дикие плоды могут служить пищею, а бросив уду, в час поймает рыбы на целый день. Если ему удастся где найти работу, то в один день выработает столько, что может купить на неделю сарачинского пшена. Вся роскошь сих людей состоит в петухе, с которым они таскаются по улицам и из заклада сводят с другими петухами драться.[276] Если индеец лишится в сражении петуха, то прежде изжарит и съест его, а потом пойдет в работу, чтоб получить денег на покупку другого. Начальники всех иностранных торговых судов, при нас в Маниле бывших, жаловались на индейцев в разных покражах, и надобно знать, что правительство за воровство жестоко наказывает; но они весьма искусны в сем деле и редко попадаются в руки полиции.

Здешние королевские войска и милиция составлены из индейцев. Говорят, будто они весьма храбры. Это весьма вероятно; впрочем, дело подлежит еще опыту. Мне сказывали, что в Маниле и окрестностях оной число войск всегда простирается до 8 тысяч, в том числе эскадрон кавалерии.

Индеец в Маниле сорвал с Тиханова шляпу и убежал. Рисунок М. Тиханова

Странно покажется, что доходы, получаемые королем испанским с богатых Филиппинских островов, недостаточны для содержания на оных чиновников и войск, и вместо того, чтоб получать с них доход, привозили ежегодно из Мексики по 500 тысяч пиастров на содержание служащих. Но со времени нарушения спокойствия в Америке галлоны перестали плавать, и ныне многие из служащих несколько лет уже не получают полного содержания. Ныне государственные доходы, кроме подушных сборов, которые сами по себе весьма незначительны, состоят в пошлине на морскую торговлю, в откупе табаку, крепкого вина, делаемого из кокосовых opeхов, и бетеля. Сии два последних дохода очень неважны, но табачный откуп доставляет короне большой доход.

Пошлины также могут быть значительны по мере распространения торговли; но она теперь еще в самом младенчестве, ибо порт недавно открыт европейцам.

Все жители, сеющие табак, должны продавать оный в казну, которая берет его за самую низкую цену. Купленный табак доставляется на фабрику, где делают из него сигарки и нюхательный табак. При нас сею работою занимались ежедневно, кроме праздников, 2125 женщин – изготовлением обыкновенных сигарок и 600 мужчин – деланием оных в бумаге.[277] Надобно знать, что в Маниле нет человека, который бы не курил табаку; даже дамы, девушки и двенадцати – и пятнадцатилетние мальчики нередко сидят с сигарками во рту.

Англичане, французы и американцы привозят сюда сукна, разные бумажные материи, полотна, фаянсовую и хрустальную посуду, вина, портер, французскую водку, джин, мебели, картины и множество разных безделиц, к роскоши служащих. В уплату за сии товары получают сахар, кофе, хлопчатую бумагу и индиго. Сии суть главные произведения острова; некоторые покупают черепаховую кость и берут сарачинское пшено. Но больше всего отпускается сахару, которого в прошлом (1818) году англичане и американцы вывезли 130 тысяч квинталей.[278]

Здешняя торговля весьма для иностранцев затруднительна и сопряжена с некоторым риском, ибо они не имеют здесь ни своих консулов, ни коммерческих домов. Ныне всякий корабельщик, приходящий сюда, нанимает дом и магазины, свозит товары свои через таможню на берег и начинает продавать оные желающим. Из вырученных денег платит пошлину, а на остальные закупает нужные ему товары, и таким образом стоят они в порте по 5 и по 6 месяцев, доколе не кончат своих дел. Они по необходимости имеют дело с китайцами, кои покупают у поселян и перепродают им произведения острова; неосторожный покупщик всегда бывает ими обманут. Невзирая на опытность американских корабельщиков в торгах с китайцами, сии последние в некоторых случаях и их обманывали, ибо здесь необходимо пересмотреть со дна доверху каждый ящик сахару, каждую кипу хлопчатой бумаги и каждый мешок кофе, и всякий из них должно свесить; а сделавши все это, немедленно надлежит товары отправлять на корабль или класть в свои магазины за печатью и ключом, потому что китайцы, после пересмотра, находят способы добавлять в сахар песку и сору, в бумагу – простых охлопьев, а в сухой хороший кофе – горсти гнилого и сырого.

Манила издавна производит торг с Китаем, хотя весьма незначительный: несколько джонок[279] под конец северо-восточного муссона,[280] который им попутный, приходят в Манилу из провинции Фокин, и, простояв до того, как жестокие бури, случающиеся при перемене муссонов, кончатся и юго-западный муссон, им попутный на обратном пути, восстановится, отправляются они домой и до той же поры следующего года уже не являются, ибо с боковыми ветрами они плавать не могут.

Товары, привозимые китайцами, суть: чай, фарфоровая и глиняная посуда, шелковые материи, шелк, китайка, плоды, в сахаре варенные, лимоны, апельсины;[281] из Манилы берут они сарачинское пшено и индиго. В Манилу приходят также суда из английских владений в Ост-Индии. Сей торг отправляется более армянами, которые нанимают английские суда и привозят индейские изделия: кисею, платки, бумажные материи; они получают плату пиастрами.

Славная торговля Манилы с Мексикой, о которой так много писали и которая, по существу, никогда много не значила, а доставляла только случай наживаться небольшому числу духовных и чиновников, ныне вовсе пресеклась, и корабли, употреблявшиеся для сего, теперь гниют в порте Кавита. Торговля сия, немногим в Европе известная, состояла в следующем: испанское правительство никакому европейскому народу не позволяло торговать в своих колониях, а снабжало оные всеми нужными товарами, испанские купцы отправляли их на испанских судах. Торговля же с Восточною Индией предоставлена была Филиппинской компании, которая обязана была выписывать индийские товары в Манилу и из Манилы уже отправлять в Европу, откуда отвозили их и в Америку. Потом узаконение сие во многих отношениях было поправлено: испанские суда Филиппинской компании могли возить товары прямо из Индии в испанские или американские владения. Но прямой торг из Манилы с Америкой король предоставил в пользу некоторых частных лиц, живущих на Филиппинских островах. Для сего было издано постановление, чтоб каждый год из Манилы в американский порт Акапулько плавал большой королевский корабль, называемый галионом,[282] с товарами, по распродаже коих купцам, приезжающим из Мексики, возвращался бы с американскими товарами в Манилу; в то же время привозил он по 500 тысяч пиастров казенных денег на издержки колонии. Право отправлять товары на сем галионе король предоставил в пользу монастырей, церквей, городских и таможенных чиновников, департамента призрения бедных, в пользу вдов и сирот, госпиталей и пр., разделя всем права сии на определенное число участков для каждого сословия. Те из сословий, кои не могли или не хотели сами отправлять товары, продавали купцам право свое, отчего некоторые монастыри и церкви имеют ныне по нескольку миллионов капитала и ссужают купцов деньгами за большие проценты. Каждое сословие, отправляя товары, назначало при оных одного приказчика и над всеми таковыми приказчиками правительство определяло общих суперкаргов, которые, по прибытии в Акапулько, поставляли на привезенные товары общие цены, по которым уже и продавались они приказчиками, иногда в 20 и 30 раз дороже, чем в Маниле. Ныне сего уже быть не может: мексиканские купцы отказались ездить в Акапулько и принудили, чтоб товары доставлялись в Мексику на счет привезших оные, где мексиканцы дают им свои цены.

Остров производит в изобилии сарачинское пшено, пшеницу, маис, горох, бобы разного рода и почти всякую европейскую огородную зелень. Окрестности Манилы весьма удобны для скотоводства, и здесь находятся в большом количестве коровы, буйволы, лошади, козы, бараны, которых, однако, менее и они довольно дороги; индейки, куры, гуси, голуби.[283] Залив и реки, в него впадающие, изобилуют рыбою.

Соли прекрасной, белой добывается много из соляных копей и из морской воды.

Ныне, при самом посредственном трудолюбии и при весьма дурных способах земледелия, на острове Лукония получается большое количество сахару, но хлопчатой бумаги, индиго, кофе немного, потому что расход на них невелик; а плодородие земли и свойство климата позволяют иметь их сколько угодно. Кофе растет здесь дикий, без всякого присмотра и добротою не уступает рио-жанейрскому а индиго от нерадения не в уважении, но сему легко может пособить колониальное начальство.

Хлопчатая бумага здесь двух родов: одна растет на дереве, а другая на кусте; первая нехороша и употребляется вместо пуха в подушки, а последняя чрезвычайно бела и нежна. Здесь родится бумага желтоватого цвета, наподобие китайской.

Табак, какао, саго, корица и перец обыкновенный и красный родятся в большом количестве; табак здесь так плодовит, что по срезании стебля вырастает новый и пускает листья. Саго получается из дерева, называемого здесь иоро, но оно не уступает настоящей; корица и в диком состоянии весьма хороша.

Лукония производит два рода дерева, которые могли бы служить предметом торговли: одно называется здесь сибукао, а другое нарра; они не уступают крепостью и красотою бразильскому дереву.

Манильские индейцы. Рисунок М. Тиханова

В горах находятся в большом количестве богатые серебряные, медные и железные руды. В первые годы владычества Испании над здешним краем, некоторые покоренные народы платили подать испанскому королю золотом. Испанцы сперва не разрабатывали здешних руд, потому что слишком много имели их в Америке, когда же Испания пришла в упадок, то не имели уже средств приступить к сему.

Меди здесь должно быть много, ибо и самородная часто попадается; а железная руда в таком изобилии, что индейцы, живущие подле гор, сбирают и выкапывают оной такое количество, какое нужно на потребные им вещи.

Сера и селитра добываются в достаточном количестве. Подле Манилы есть пороховой завод, который удовлетворяет надобностям колонии.

Здесь есть еще произведение, которое могло б по изобилию своему служить значительною отраслею торговли, если бы жители не были весьма ревностные католики. Я разумею воск, добываемый в большом количестве от диких пчел; но и сего количества недостает на церковные потребности и на крестные ходы. Кто не живал в католических городах, тот вообразить себе не может, какое непонятное множество восковых свеч сгорает в них ежедневно. Крестные ходы бывают почти каждый день, продолжаются они по нескольку часов. В них иногда более тысячи человек идут с горящими свечами.

В заключение остается сказать о местечке Кавита, которое есть не иное что, как порт, принадлежащий к Маниле. Местечко сие само по себе бедно, и большую часть жителей оного составляют чиновники, гарнизон и рабочие при арсенале. Крепость, построенная для защиты арсенала, и сей последний заслуживают внимания путешественника. Арсенал, окруженный крепостными строениями, стоит на мысу низкого песчаного острова, отделенного от материка узким протоком, чрез который проведен деревянный на сваях мост. Крепость и арсенал содержатся в порядке относительно наружного вида и чистоты. Но последний из них весьма беден снарядами, ибо и малозначащих моих требований он удовлетворить не мог и, покупая вещи с воли, отпускал мне за свои. За несколько месяцев до нашего прихода разъезжал у здешних берегов республиканский крейсер и много беспокоил прибрежное плавание жителей. Генерал-губернатор решился выслать для поисков над ним один из бывших в порту галионов. Но арсенал должен был, для приведения галиона в состояние, выйти в море, покупать снаряды у частных людей, и одно приготовление сего судна стоило казне более 40 тысяч пиастров (200 тысяч рублей).

В Кавите прежде строились галионы, фрегаты и корветы, но ныне испанцы не в состоянии сего предпринять. Начальник порта сказывал мне, что они имеют повеление из Испании построить 6 корвет для обороны колонии; он показывал лес, для них заготовленный,[284] но других материалов нет для исполнения сего повеления. Все это меня не удивляло, потому что подобные сему беспорядки, к несчастью, я очень часто видал и в европейских портах.

От Кавиты к Маниле есть дорога, проложенная вдоль берега. Сначала на 5 или на 6 верст идет она по песчаным местам. Но после лежит по ровному, твердому основанию между хижин и плантаций поселян и совершенно подобна садовой аллее, имея по обеим сторонам высокие деревья бамбу, апельсинные, лимонные, фиговые и другие. Изредка являются поля с сарачинским пшеном, пшеницею и выгоны, где пасутся буйволы.[285]

Дорогу сию во многих местах перерезывают речки, чрез кои сделаны красивые каменные мосты. Устроение сей дороги и мостов принадлежит уже испанцам нынешних времен.