ГИЗЕН (СТЕФАН  ГЕЙС)

ОПИСАНИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ В МОСКВУ НИКОЛАЯ ВАРКОЧА, ПОСЛА РИМСКОГО ИМПЕРАТОРА, В 1593 ГОДУ

22 июля вместе с другими служителями и спутниками г. Варкоча, уехавшего в тот же день несколько прежде, поехал и я вслед за ним; первый день ехали до Гундефельдта, сч. (Так в тексте.) небольшую милю ¹ пути.

23 того же месяца проезжали через Олесницу и в полдень кормили в деревне Шоланке; сделали 4 мили.

А тут проезжали через Вартенберг и ночевали в плохом городишке; сделали 4 мили.

24 того же месяца в полумиле от Прелина переправлялись через реку Просну, где оканчивается Силезия ² и начинается Великая Польша ³, и останавливались в городе Верушове; ехали 3 мили.

24 того же месяца ночевали в  Велуне, порядочном каменном городке; сделали 5 миль.

26 июля простояли там. Сюда приехал к нам из Вильгельмсдорфа и г. посол Варкоч с другими своими придворными служителями и тотчас же послал своего дворецкого, Христофора Унруга, Ганса Френкенберга, своего сына и Ганса Рейнхарта Штейнбаха в крепость к г. польскому старосте Кновичу вежливо уведомить о себе в надлежащем письменном виде и потом требовать себе провожатых.

27 июля г. Николай Варкоч фон Нобшич из Вильгельмсдорфа, посол римского императорского величества, выехал в Москву из Велуня со следующими лицами: [140]

1. Ганс Варкоч фон Нобшич, сын г. посла.

2. Христофор Унруг Младший фон Гуннерн, дворецкий.

3. Г. Гейнрих фон Валыптейн, владелец Арнау (чеш. Гостинне) в Чехии.

4. Ганс Рейнгарт Штейнбах фон Штейнбах из Чехии.

5. Реймунд Утман фон Шмольц из Германии,

6. Стефан Гейс.

7. Франц Варкоч из Вильгельмсдорфа, начальник кухни (кухмистер).

8. Фридрих Крейшельвиц фон дер Струза.

9. Павел Бенедикт Бухольцер, конюший.

10. Ганс Сигмунд Гаславец из Гаслау в Чехии.

11. Вячеслав Авлик из Бруна (чеш. Студнице) и Кабски.

12. Соломон Питириский из Хити и Эгерберга в Чехии.

13. Ганс Зигель из Воствича.

14. Павел Истель из Фрейбурга, аптекарь.

15. Герман Лейхтер из Казеля.

16. Андрей Гартрумф из Львова.

17. Бернгард Стромбергер, цирюльник.

18. Михаил Ширмер из Лейпцига.

19. Матвей Васерман из Праги.

20. Ганс Полей, комнатный служитель.

21. Павел Гейман из Аншпаха, слуга.

22. Антоний Грезинг, придворный портной.

23. Юрий Лёб, служитель г. дворецкого.

24. Андрей Берг, смотритель за платьем (гардеробщик).

25. Лоренц Линкс, смотритель за платьем (гардеробщик).

26. Томас Либальд, оружейник,

27. 28, 29. Трое служителей npи повозках. 30. Маркс Шепкельс, повар.

Г. посол с сыном и почетными молодыми дворянами остались у одной знатной особы дворянского сословия, а мы все поехали на ночлег в Кморинг, большую деревню, сделав 3 мили.

28 июля мы простояли там, пока не воротился к нам г. посол. Один тамошний дворянин позвал к себе в гости меня и аптекаря Штейнбаха, которого все мы выдавали за нашего лекаря, и подарил всему обществу бочку пива.

29 числа завтракали в деревне Марчипе; отъехали 4 мили. А ночевали в городе Лютемерске, сделав 4 мили.

30 июля завтракали в городе Згерже; сделали 4 мили. Ночевали в городе Глосне после 4 миль пути. [141]

31 того же месяца завтракали в Ловиче, лежащем при реке Бзуре. Здесь пребывает архиепископ Штемил Карнковский; тут же и оканчивается Великая Польша и начинается Мазовия ⁴. Вечером того же дня мы прибыли в город Сохачев, в котором живет много евреев, а лежит он тоже на реке Бзуре. 1 августа завтракали в Блоне, проехав 4 мили. Вечером прибыли в Варшаву, главный город Мазовии, где находился в то время король Сигизмунд. Это довольно большой город и весь населен немецкими купцами, а лежит на очень большой и судоходной реке Висле, через которую мост в 1209 шагов длины.

2 августа г. посол ездил в замок и представлялся его королевскому величеству, у которого в покое была такая невероятная теснота, что негде и пошевельнуться. Там его королевское величество в прибавку к прежним провожатым г. посла велел дать еще одного.

3 августа король с королевой рано уехали Вислой на 7 судах, кроме тех, что отправлены были вперед, а за ним 200 гайдуков ⁵. В тот же день и мы выехали в Вильну в 7 колясках, из которых 4 взяли мы из Гданьска, да еще на 2 татарских телегах ⁶ и с 12 вершниками ⁷ впереди, и доехали в день до городка Радзимина, сделав 4 мили.

4 августа кормили в городке Каменчике; тут впадает в Вислу судоходная река Буг; сделали 6 миль. На одном берегу реки кончается Мазовия, а на другом начинается княжество Подляшское ⁸ , ночевали в деревне Борембе, отъехав 2 мили.

5 того же месяца после 3 миль пути завтракали в Острове, чистеньком городке, а ночевали в деревне Сунофе, сделав 3 мили.

6 того же месяца, отъехав еще 2 мили, завтракали в городке Замброве, а ночевали в деревне Менженине, сделав 3 мили.

7 того же месяца завтракали в Тикоцине, маленьком городке. В нем живет много евреев, а лежит он на судоходной реке Нареве: только что перейдешь мост, тотчас же литовская граница, и почти в 2 ружейных выстрелах от города королевская крепость, в которой, говорят, до настоящего времени прежние польские короли хранили свою казну, потому что это такая сильная крепость; отчасти ее обтекает река Нарев, а кругом все болото, так что пробраться туда нелегко. Сделали мы 3 мили. Ночевали в городе Кнышине, а при нем тоже деревянный королевский замок, в котором обыкновенно проживал король Сигизмунд Август, да там же и умер. [142]

8 августа ехали мы целые 8 миль лесом, который называется Кнышинским; в нем кормили на половине дороги, а ночевали за ним, в деревне Соколке; отъехали 8 миль.

9 того же месяца, отъехав 2 мили, кормили в местечке Кузнице. На ночь остались в Городне. Это королевский город, при котором есть хорошо выстроенный королевский замок, с королевскими покоями, частью совсем убранными; покойный король Стефан обыкновенно проживал там и в одной из тамошних комнат умер. Этот город лежит на судоходной реке Немене. Мы сделали 3 мили.

10 августа простояли там же.

11 августа, сделав 2 мили, завтракали в Гоже, небольшом городке на реке Немене. На ночь останавливались в городке Ротнице, отъехав 4 мили.

12 того же месяца завтракали в Мериче. Этот городок лежит на двух реках, Оранске и Немене, и при нем впадает река Мереч в Немен. Сделали 4 мили. Здесь г. посол поспешно отправил конюшего с королевскими пропускными видами ⁹ в Крыжаны к виленскому воеводе г. Христофору Радзивилу с приказанием уведомить его о себе по этим письменным видам и потом потребовать провожатых. Ночевали в Прелае, городе на уже упомянутой реке Мерече. Ехали 3 мили.

13 того же месяца завтракали в корчме Войтаре: тут всего только и есть, что сама корчма, да 4 или 5 домов; сделали 4 1/2 мили. Ночевали в корчме Вилькове: там едва только 5 домов, и нельзя было достать ни куска хлеба; мы должны были на ночь растянуться на свиных щетинах, да и тех было не очень,много. Сделали 2 мили. Сюда на рассвете вернулся к нам конюший и донес г. послу о выполнении его поручения.

14 августа кормили в Вацке: это большая деревня, по рассказам, будто бы 3 мили в длину, и в ней живут одни татары. Через всю деревню протекает река Вацка, о которой много бы можно сказать. Сделали 3 мили. На ночь приехали в Вильну. Это город большой, обнесенный обводной стеной, ведет обширную торговлю с Москвой, Ливонией, Пруссией, Россией и пр. Там же есть хорошо выстроенный королевский замок. Этот город лежит на реках Вильне и Вилии: Вильна, меньшая, обтекает замок, при котором и впадает в судоходную Вилию. Отсюда Ганс Крамер и Мельхиор Ципфер со слугами тоже поехали с нами в Москву. В Вильне есть несколько русских церквей. Тамошние женщины не смеют входить в церковь на другой [143] день после сообщения, по учению их веры, а должны стоять перед дверью; со всем тем молятся очень прилежно и исправляют обряды, как и находящиеся внутри церкви.

17 августа посол поехал в замок к подстаросте ¹⁰ Николаю Яновичу показать и дать ему выслушать королевскую пропускную грамоту. В замке по обеим сторонам стояли 60 гайдуков, одетых в синее платье, с ружьями, между коими надо было проезжать.

Вечером 19 числа мы выехали из Вильны в 3 колясках, в 8 татарских телегах и с 2 передовыми вершниками, а на ночлег прибыли в корчму Шарин-Стоттели, сделав 2 мили.

20 августа кормили в корчме Цивнаве, проехав 7 миль, ночевали же в городке Сморгоне, после 3 миль пути.

21 августа кормили в городке Лебедеве, сделав 3 мили. На ночь останавливались в городке Молодечне, при котором есть порядочный деревянный замок, город же лежит на болоте. Проехали 2 мили.

22, сделав 2 мили, проезжали городком Красное Село. Кормили в Радошковичах, где кончается Литовское княжество и начинается Россия и на несколько миль идет высокая гора. Сделав 2 мили, ночевали в Вешедах: это плохая корчма в лесу. Сделали 3 мили.

23 августа кормили в Логойске, у одного еврея. Логойск город с плохой деревянной крепостью и лежит на реке Гайне. Сделали 5 миль. На ночь останавливались в Юрьеве, городке, лежащем на реке Усяже. Отъехали 3 мили.

24 того же месяца кормили в лесу при одной речке, сделав 3 мили. Впрочем, останавливались в Борисове, довольно обширном городе, но с очень маленькими зданиями, как и обычно в Польше и Литве; близ него довольно большой замок, весь выстроенный из дерева. Город лежит на порядочной судоходной реке Березине. Сделали 2 мили. Здесь начинается большая дикая пустыня ¹¹ и лес на многие мили пути.

25 того же месяца ехали в одну кормежку; дорога предурная, ночевали в лесу при какой-то реке, разбив палатки, а иные поставили себе шалаши из листьев. Сделали 5 миль.

26 кормили в Наче. Этот город лежит на реке Наче и в совершенной пустыне. Отъехали 3 мили. Город выстроен только 9 лет назад и получил название от реки. Так как, к несчастью, кругом все разорено, то, чтобы люди имели причину селиться там, король Стефан ¹² дал этому месту льготу на 20 лет, и именно такую, чтобы поселившиеся [144] там жили свободно от всякой подати и службы. После того как была дана такая льгота, тотчас же нашлись многие, которые настроили тут всего: с полной готовностью отправлялись туда купцы и ремесленники, заведена была там таможня, и в течение 9 лет выстроился и городок. Здесь г. посол отправил Ганса Крамера, Мельхиора Ципфера и меня, Стефана Гейса, вперед, в Москву, на Смоленск, с уведомлением о его приезде к тамошнему воеводе, чтобы, когда он приедет к границе, скорее и без промедления продолжать ему свой путь дальше. Так и поехали мы в тот же день на 2 телегах и сделали до Бобра 4 мили. Этот городок лежит на реке того же названия; в нем много домов, в которых курят водку. Ночевали в дрянном местечке Дрешанке, проехав 2 мили.

27 того же месяца, сделав 6 миль, кормили в деревне Предишне. На ночь приехали в деревню B-nuf (?) (Так в тексте.) после 4 1/2 мили пути.

28 августа рано приехали в Оршу: это очень обширный город, лежит на реках Оршице и Днепре, или Борисфене, по которому идет много товаров в Смоленск и в Москву; там есть королевский, впрочем деревянный, замок, который, должно быть, значительная пограничная крепость и считается сильной, так как отчасти обнесен стеной и с одной стороны омывается Днепром, а с другой Оршицей. Но строения и укрепления нельзя и сравнивать с подобными в Германии. В городе знатный староста из Литвы по имени Андрей Сапега. По приезде туда я тотчас же пошел к подстаросте Яну Куплинскому, доложил ему о г. после и показал пропускную грамоту виленского воеводы, которую он удержал у себя и вскоре, по моему желанию, распорядился о помещении для г. посла с его придворными, а меня и г. Крамера снабдил проводником, который должен проводить нас до Смоленска. В тот же день мы и поехали дальше на 3 телегах и ночевали в Дубровне, сделав 4 мили. Дубровна — город и в этом месте последняя пограничная крепость против москвитян. Город лежит на Днепре, а по другую сторону крепости протекает река Дубровица. Эта крепость обширна в окружности, только вся деревянная; тут тотчас же мы оповестили о себе через нашего проводника, ехавшего впереди, и нас пропустили свободно.

29 августа кормили в Ивановце, деревне, проехав 4 мили. После того, сделав 3 мили, приехали мы на границу, где впадает в Днепр река Мерейка; с милю от границы прибыли мы [145] в московскую деревню Васильевцы, а ночевали в лесу, отъехав 3 мили.

30 августа выехали рано, кормили в лесу при реке Ухине; сделали 7 миль. Оттуда мы прибыли к Смоленску, отъехав 4 мили. Мы должны были остановиться с добрый переезд от города и заявить о себе воеводе, после того к нам были присланы какие-то люди. Я уведомил о приезде г. посла и вручил от него письмо. Все хотели знать, со сколькими людьми приедет г. посол, и когда мы это сказывали, кто-то записывал все от слова до слова. Тут они уехали от нас, а потом приставили к нам приставов ¹³, прислали пива и водки, а вместо кушанья дали денег.

31 августа я упорно требовал ответа: на реке или на сухом пути примут они у границы г. посла? Об этом они не хотели мне сказать на словах, а вечером принесли одно письмо к г. послу, а другое отдали нашему проводнику к оршанскому старосте. Но я не смог получить устного ответа на мою настоятельную просьбу и потребовал, чтобы меня отправили водой, потому что наверное ожидал этим путем г. посла.

1 сентября под вечер они прислали ко мне молодого парня с телегой и двумя лошадьми, чтобы я скорее ехал к г. послу; я наскоро собрался, вечером же и уехал и в 4 часа, сделав 8 миль, прибыл в деревню Миркуш.

2 того же месяца остановился ночевать в деревне Чирине, после 12 миль пути. Там мне надобно было опять объявить о себе ¹⁴. Когда же я сказал, что меня везет москвич, тотчас же велели ему ехать в объезд города и приставили кого-то другого к моей телеге. Но когда я миновал мост и с добрый переезд находился от крепости, меня остановили; с другой дороги привели ко мне москвича, и мне должно было отпустить его: так уж заведено у них. Сделав 4 мили, в полдень я приехал в Оршу. Там я встретил г. посла и вручил ему письмо от смоленского воеводы, в котором говорилось, что г. посол должен приехать на границу 12 сентября.

Еще прежде, 31 августа, в бытность мою в Смоленске, г. оршанский староста позвал г. посла к себе в крепость в гости и прекрасно угощал; на пиру были также и некоторые из его служителей вместе с молодыми дворянами.                

1 сентября ужинал у г. посла князь Юрий Горский (?) (Так в тексте.) .

2 сентября вышеназванный князь подарил г. послу [146] 5 возов сена, 2 бочки овса и бочку пива. В Орше мы пробыли до 10 сентября.

10 того же месяца г. посол отправил по реке Днепру большую лодку с некоторыми вещами в Смоленск, а мы поехали в 3 колясках, 9 телегах, с 2 вершниками и проводником, которого отрядил нам тамошний староста.

Переправившись на пароме через Днепр, мы ехали 4 мили от Орши до Дубровны. Тут пристали у одного старика-еврея, который оказался очень добрым к нам.

11 того же месяца кормили в Ивановце, отъехав 4 мили. Ночевали в Баеве, после 3 1/2 мили пути. Эта деревня — на реке Мерейке; дорога туда предурная. Москвитяне хотели, чтобы мы подали знак, как приедем туда; и по требованию г. посла пущено было ночью несколько ракет, сделано также много выстрелов, чтобы москвитяне лучше могли узнать о нашем приезде.

После этой стрельбы утром 12 того же месяца приехал московский гонец осведомиться, прибыл ли г. посол, и дал знать, что на границе нас ожидают.

По окончании завтрака мы двинулись к московской границе, которая с малую милю пути от Баева; там, по другую сторону моста на реке Мерейке, тотчас же приняли нас двое знатных бояр с 30 верховыми лошадьми и 20 подводами, каждая парой, на которые мы положили все наши вещи; потом по настоящей дикой пустыне они провожали нас 6 миль до ночлега в дрянной деревне Кутковой.

Двое приставов, назначенных к г. послу, по имени Казарин Давыдович Бегичев и Иван Ипатович Зубов при нашем приеме пышно одеты были в золотую парчу и в другие дорогие шелковые одежды.

Как только мы доехали до границы Московской земли, все содержание для нас стало даровое, так что мы совсем не тратились ни на кушанье, ни на подводы: так уж у них водится.

13 того же месяца мы ехали в одну кормежку и на ночь остановились в Глухове, в 40 верстах, или 8 милях. В этой деревне г. посол подал приставам по их требованию список своих людей, которых всего было 33, а 5 лиц — сын г. посла, Христофор Унруг, Гейнрих Вальштейн, Ганс Рейхарт Штейнбах и Раймунд Утман — вписаны были впереди придворных дворян римско-императорского величества и потом считались за них же.

14 того же месяца мы отправились в Смоленск, но прежде чем доехали до города, за милю от него выехал к нам навстречу по приказанию великого князя ¹⁵ тамошний [147] воевода Игнатий Григорьевич Вельяминов с большой пышностью и с 300 конников; воевода одет был в дорогую золотую парчу, а конь его красовался в золотом хомуте. Многие из его служителей позначительнее тоже были в золотых парчевых, а другие в дорогих шелковых одеждах. Этот воевода принял г. посла от имени великого князя с такими обрядами: подъехав к коляске г. посла, он слез с лошади, а г. посол вышел из коляски, оба сняли шапки и подали друг другу руки. После того опять надели шапки, и воевода сказал г. послу следующее: «Сними свою шапку! У меня есть к тебе слово от великого князя». А г. посол отвечал ему, что у него есть слово от его христианского императора, так пусть воевода и снимет наперед шапку. Потом оба и сняли шапки. Тут воевода принял г. посла от имени великого князя. После такого приема он провожал нас всю дорогу до Смоленска. Это большой славный город и лежит на Днепре. Говорят, что в нем 200 церквей; при нем есть и крепость, очень высокая, только вся деревянная. Это самый знаменитый пограничный город на польской стороне ¹⁶. Но чтобы мы не могли видеть эту крепость ¹⁷, воевода велел нам перед самым городом переезжать Днепр с нашими приставами; там стояло тысяч до 4 народа, которых удивлял наш приезд; да им и то казалось странно, что воевода поехал крепостью на своем коне и поджидал нас за городом, а мы с другой стороны реки должны были проезжать самую малую часть города. За городом воевода и люди его проехали с нами еще небольшое расстояние, а потом вернулись назад, и нас провожали только наши приставы до ночлега в Богдановке, в 15 верстах от Смоленска. Это деревня, лежащая на реке Косатне. Сделали 3 мили.

14 того же месяца мы простояли там, и нас снабжали кушаньем и напитками сколько было нужно.

16 сентября мы рано выехали оттуда и ехали в одну кормежку на ночлег до Пнева, деревни, лежащей на реке Натрице; тут первый ям, где нас опять снабдили свежими почтовыми лошадьми.

17 того же месяца отправились из Пнева рано, и в 2 милях оттуда переезжали Днепр на паромах. При переправе впадает в эту реку другая, называемая Вопью. Дальше тоже ехали в одну кормежку до Дорогобужа; это город, лежащий на небольшом возвышении и весь деревянный; при нем крепость плохой постройки, и течет вышеназванная река Днепр: здесь второй ям. Сделали 10 миль. [148]

18 сентября ехали оттуда опять в одну кормежку до ночлега в городе Колпите, где третий ям. Сделали 6 миль.

19 того же месяца ехали в одну же кормежку до ночлега в Вязьме. Это большой город, в котором много монастырей и церквей, но все они деревянные; лежит на реке Вязьме; тут четвертый ям. Сделали 6 миль.

20 того же месяца простояли там.

21 сентября ехали в одну кормежку до ночлега в Заборье, деревне, лежащей на реке Коке; там пятый ям; ехали 6 миль.

22 сентября ехали в одну кормежку до ночлега в деревне Слободе, в которой шестой ям; сделали 8 1/2 мили. Тут взяли мы последних почтовых лошадей, которые везли нас до города Москвы. Эта деревня лежит близ города Можайска и довольно большая; в городе есть крепость и много церквей, но все строения деревянные, кроме монастырей и церквей, которые каменные. Город лежит при двух порядочных реках: Москве и Можайке. Когда г. посол изъявил нашим приставам желание остановиться в городе, поскольку ему несколько нездоровилось, они отказали в том, говоря, что не имеют на то никакого приказания от великого князя; к тому же это священный город, в котором у них есть святой — Николай. Наши спросили одного из провожавших нас бояр, почему этот город считается священным? Он отвечал, что у них тут в крепостной церкви деревянный образ их святого Николая, которому не одни жители Можайска делают приношения, но и народ со всей страны ходит туда на богомолье и для жертвований Николаю, да и сам великий князь каждый год жалует вклад сему святому. У кого заболит рука, нога или другой какой член тела, тот человек, как бы ни жил далеко, приходит в Можайск, прикасается к святителю Николаю и от того выздоравливает. Другой рассказал о своем Николае вот что: однажды великий князь велел принести его образ в город Москву, чтобы не ходить к нему всякий раз далеко; вот вечером и поставили образ в Москве в одной церкви, а на другой день он опять стоял на своем месте в крепостной церкви в Можайске. Сказывают также, что однажды в Можайске был пожар, и святой их Николай бежал от огня, сделал было уже добрую часть пути, когда они погнались за ним, догнали его и опять отнесли в крепостную церковь, где он находится и поныне. Они говорили много подобного о Николае. Однако ж это невозможное дело.

24 того же месяца мы ехали 8 миль в одну кормежку до деревни Кубинское.

25 ехали 7 миль в одну кормежку до деревни Мамоново. [149]

26 остановились там. Немецкий переводчик, ливонец Георг Мейнертс, пришел к нам от великого князя и доложил, что на другой день нас введут в Москву.

27 мы выехали из Мамонова около полудня и, сделав 3 мили, были уже в Москве. Но перед тем, как нам въехать в Москву, невдалеке от этого города мы переправились сначала на пароме через реку Москву, довольно большую и судоходную, а на том берегу подвел к реке подконюший ¹⁸ великого князя 12 оседланных коней, на которых должны были въезжать г. посол, его дворяне и некоторые из его прислуги. Лошади г. посла и сопровождающих его красовались в золотых нашейниках и в прекрасной сбруе. А как только мы взобрались в гору, там стоял князь по имени Семен Григорьевич с бесчисленным множеством конницы, в коей очень многие лошади были убраны в золотую парчу, в золоченые и серебряные нашейники. На князе, который принимал нас от имени великого князя, была золотая парчовая ферязь с вышитыми по ней жемчугом какими-то изображениями. После приема нас провели через первую обводную стену города, деревянную и выстроенную только 2 года тому назад ¹⁹, а потом очень длинной дорогой в средний город, за другую стену крепкой каменной постройки до монастырского подворья Святой Троицы, где нас и поместили. Вышеназванный князь, принимавший нас от великого князя, вместе с другим, Андреем Михайловичем Nacirokow (?) (Так в тексте.), назначены были нам в приставы, да еще тотчас же дали двух переводчиков, одного поляка, разумевшего также по-латыни, и вышеупомянутого Георга Мейнертса.

28 числа принесли от двора в наше помещение несколько серебряных блюд с серебряными чарками и кружками для г. посла. Потом с великокняжеского двора отряжены были к нам 3 московских повара.

3 числа вышеназначенные приставы, переводчики и другие знатные бояре великого князя на 30 с лишним конях провожали г. посла для представления ко двору. Г. посол ехал верхом со своими молодыми дворянами и несколькими служителями на 18 лошадях, все из великокняжеской конюшни. Впереди него несли покрытые синей тафтой подарки его императорского величества, а перед ним дворецкий нес императорскую верющую грамоту ²⁰, обернутую в желтую тафту. [150]

Следуют подарки:

Подарки императорского величества были: 2 искусно вырезанных из хрусталя сосуда для питья, простой кубок, а другой в виде цапли: оба они оправлены в золото, а внизу у них были вырезаны 4 буквы: «W.H.I.В.». Смысл этих букв такой: «Wie heilig ist Bruderschaft», то есть «Как священна братская дружба».

Подарки г. посла были: большой позолоченный умывальник и таз прекрасной чеканной работы. Подарок сына г. посла был: серебряный кубок, искусно раскрашенный красками в виде синих колокольчиков с искусно же сделанной крышкой. Подарок дворецкого — длинное ружье с прикладом из черного рога с серебряным набором и с позолоченной пороховницей. Подарок Генриха Вальштейна был: маленькая горная штуфа с золотой и серебряной рудой; Ганса Рейхарда Штейнбаха — кубок, очень искусно выточенный из рыбьей кости; Раймунда Утмана — тоже кубок, искусно вырезанный из яшмы, с крышкой в золотой оправе и из такого же камня ложка, выложенная рубинами. Эти подарки несли следующие лица и в таком порядке: служители дворецкого и Ганса Крамера, также и Соломон Питириский несли подарки четырех придворных дворян, подарки сына г. посла нес Ганс Сигмунд Гославский, а подарки г. посла несли Мельхиор Ципфер и Герман Лейхтер; Ганс Крамер, Андрей Гартрумф и я несли посуду его императорского величества, составлявшую 3 отдельные вещи, так как крылья цапли на крышке кубка были уложены особенно.

Пока мы ехали в Кремль, везде стояло несколько тысяч людей, глядевших с удивлением на наше шествие. В самом Кремле и перед ним стояли по обеим сторонам московитские стрелки в числе 4000 с длинными ружьями; для большей торжественности въезда там звонили по всем церквам в большие колокола. Когда мы в Кремле сошли с коней, нас приняли несколько знатных великокняжеских бояр, одетых в золотую парчу, и повели во дворец великого князя. На крыльце перед самыми великокняжескими покоями императорские и других лиц подарки были выложены на подушки, чтобы так и нести их к великому князю. После того как это было сделано, нас повели через покой, где сидели великокняжеские бояре, все в прекрасных платьях из золотой парчи.

Другим покоем, куда ввели нас потом, была дворцовая палата великого князя, в которой он принимает представления; [151] в ней стены и пол были устланы нарядными коврами. Кругом сидели только знатные бояре в золотых одеждах.

На престоле, возвышенном на 3 ступени и украшенном сверху донизу золотом, жемчугом и драгоценными камнями, сидел великий князь в царском убранстве: на голове у него был золотой венец, выложенный алмазами, притом очень большими; в руке держал он золотой скипетр, тоже убранный камнями; кафтан на нем был красный бархатный, сплошь шитый крупным жемчугом; на шее висело несколько дорогих камней, оправленных в золото и расположенных в виде цепи или ожерелья. На двух пальцах левой руки его было по большому золотому перстню со смарагдом. Впереди его на каждой стороне стояли 2 благородных мальчика ²¹ с московитскими секирами в белых бархатных платьях, по которым крест-накрест висели золотые цепочки.

Тут г. посол сказал приветствие великому князю от римско-императорского величества и представил подарки императора и других лиц. Потом великий князь велел его спросить через переводчика, здоровым ли оставил он его брата ²², христианского императора, и сказать, что он жалует его своим хлебом-солью.

После того как приветствия кончились и императорская верительная грамота была вручена, г. посол ничего больше уже не говорил, и нас отвели из великокняжеской палаты в казнохранительницу, где приняли от нас подарки его императорского величества и г. посла, а потом наши приставы с переводчиками и другие знатные бояре проводили нас опять в наше помещение. Но прежде всего, еще не сказав приветствия, г. посол с глубоким почтением подал руку великому князю. Хранитель печати ²³ пригласил сделать то же и сына г. посла. Вслед за ним и придворные дворяне подали руку великому князю. Когда мы после представления воротились опять на наше Троицкое подворье, москвитяне между тем накрыли у нас столы и лавки прекрасными коврами для обеда, или пира, которым великий князь пожаловал г. посла. Спустя около полчаса приехал великокняжеский кравчий князь Андрей Андреевич Телятевский ²⁴, и тотчас же за ним прислано 150 кушаньев, все на серебряных блюдах, накрытых такими же блюдами. Кравчий велел подносить их одно за другим, потому что мы еще не садились за стол, и при каждом сказывал, что это за кушанье. Как только все они были поднесены г. послу по приказу кравчего, они вместе с послом и дворянами сели за стол, затем уселись и некоторые [152] другие москвитяне, и тоща стали подавать кушанья и по порядку исправлять пир. Напитки, присланные великим князем для этого пира, были все разные: мед, мальвазия и вино. Пир продолжался до полуночи.

1 октября великий князь отправился в монастырь Святой Троицы, лежащий в 12 милях от Москвы.

Мы спрашивали наших переводчиков, со сколькими сопровождающими обыкновенно выезжает великий князь? Они сказали, что иногда, когда едет прогуляться за 2 или 3 мили, берет с собой 2000 или 3000 верховых, а сколько теперь взял, они хорошенько не знают.

6 октября великий князь отправил посольство на шведскую границу, когда и шведский король послал тоже нескольких своих поверенных для переговоров о мире, заключенном 2 года назад, чтобы прежде, нежели пройдут эти 2 года, заключить его на дальнейшее время.

7 числа великий князь охотился по возвращении из вышеуказанного монастыря и убил до 65 лосей.

8 числа убил еще 56 лосей, а на другой день прислал со своим начальником охотников Васильевичем 7 больших лосей в подарок г. послу, один из них был с рогами о 22 ветках, да еще большого медведя, а сыну г. посла подарил тоже лося да черную лисицу, которую, по словам охотничего, великий князь поймал своими руками. Двоим их дворянам тоже подарены были великим князем 2 лося.

10 числа великий князь вернулся опять в Москву со своими придворными.

17 числа вышепомянутые приставы и переводчики на 27 конях провожали г. посла для представления Борису Федоровичу Годунову. Это шурин великого князя, тайный советник и самый большой боярин, который в отсутствие великого князя правит всем государством. Г. посол опять велел нести перед собой особенные подарки Борису Федоровичу Годунову в таком порядке: сначала на серебряном блюде под синей тафтой я нес прекрасную драгоценность: это верблюд, а на нем сидит араб, у верблюда с каждой стороны висит по золотой корзиночке, в которые для украшения вделано несколько маленьких золотых монет. Вся драгоценность выложена прекрасными рубинами и алмазами, и хоть она сама по себе была довольно значительна и годилась в подарок такому господину, однако ж приставы были бесстыжи и грубы по московской повадке: «Подари-де, посол, еще золотую цепочку к драгоценности, чтобы было на чем ее повесить!» Г. посол исполнил их желание, прибавил и золотую цепочку к драгоценности, но они и тут не угомонились, а требовали, [153] кроме того, еще: «Приложи-де еще золотое кольцо к ней, тогда Борис Федорович одарит тебя знатно». После того г. посол прибавил также и кольцо с сапфиром. Затем Мельхиор Ципфер и Герман Лейхтер несли позолоченный рукомойник и кубок очень искусной работы, покрытые желтой тафтой.

Когда это наше шествие вступило в Кремль, нас повели направо к жилищу Бориса Федоровича: это было очень обширное здание, только все деревянное. Тут, кто ехал на лошади, сошел с нее, а мы, несшие подарки, устроились за г. послом и пошли через 2 покоя, где находились служители Бориса Федоровича, одетые по их обычаю пышно. В третьем покое, в который вошли мы, находился Борис Федорович с несколькими боярами. Этот покой и по полу, и кругом устлан был прекрасными коврами, а на лавке, на которой сидел Годунов, лежала красная бархатная подушка. На нем было такое платье: на голове высокая московская шапка с маленьким околышем из самых лучших бобров; спереди у ней вшит был прекрасный большой алмаз, а сверху его ширинка из жемчуга шириной в 2 пальца. Под этой шапкой носил он маленькую московскую шапочку, вышитую прекрасными крупными жемчужинами, а между ними вставлены драгоценные камни. Одет он был в длинный кафтан из золотой парчи с красными и зелеными бархатными цветами. Сверх этого кафтана надет на нем еще другой, покороче, из красного с цветами бархата и белое атласное исподнее платье. У этого кафтана внизу и спереди везде и сверху около рукавов было прекрасное жемчужное шитье шириной в руку, на шее надето нарядное ожерелье и повешена крест-накрест превосходная золотая цепочка, пальцы обеих рук были в кольцах, большей частью с сапфирами. Как только вошел в покой г. посол, этот Борис Федорович пошел к нему навстречу, принял его с большим уважением, с поклоном по московскому обычаю, и подал ему руку. Тут г. посол вручил ему верющую грамоту и поднес подарки. После того как их представили и поднесли, Годунов велел взять их от нас своему служителю, потом сел на лавку, а г. посол должен был сесть возле него на другую. Борис Федорович потребовал потом к себе придворных дворян, чтобы и они подали руку г. послу. Дворяне ненадолго присели тут, но вскоре, по приказу Годунова через наших приставов, все перешли из этого покоя в другой. Г. посол с польским переводчиком оставались час с четвертью одни с Борисом Федоровичем. [154] В переднем покое сидели наши приставы и все мы. После совещания польский переводчик позвал нас опять туда, и Борис Федорович дал знать через него г. послу, чтобы он откушал у него хлеба-соли. Затем мы отправились в наше помещение. Когда пришли туда, были уже приготовлены столы: Годунов прислал г. послу 100 кушаньев, все на серебряных блюдах, и разного рода напитков, меду, вина, также много кубков и серебряных кружек. Все эти кушанья и напитки подносились г. послу в прежнем порядке, как и на великокняжеском обеде, и при каждом кушанье или напитке было сказано его название. После того обедали до поздней ночи, а тут все разъехались по домам.

22 октября надо бы было опять провожать г. посла на представление великому князю, но по случаю ненастья отложили это. При первом еще представлении г. посол просил, чтобы ему дозволили послать своего придворного дворянина с приветствием к персидскому послу и для переговоров о некоторых других  делах ²⁵.  Это бы следовало сделать сегодня же, так как представление великому князю отложено, но тоже по случаю ненастья отсрочили до другого дня.

23 числа г. посол отправил к персидскому посольству своего дворецкого Христофора Унруга с Гансом Крамером, Мельхиором Ципфером, Фридрихом Крейшельвицем, Стефаном Гейсом, Германом Лейхтером, Юрием Лёбом и послал ему в подарок 2 длинных ружья с очень красивой насечкой и маленькие часы с боем. Дворецкий ехал один между нашим немецким переводчиком и персидским приставом. Когда мы прибыли на подворье персиянина, на крыльце стояли его дворяне, которые и приняли дворецкого. Потом повели они нас в комнату, в которой пол и лавки были устланы превосходными коврами; в ней находились его служители в пышной одежде, а частью и его дворяне в золотых персидских кафтанах с изображениями и в больших повязках, как у турок. Тут приняли дворецкого знатные дворяне персидского посла и отвели всех нас в другую комнату, тоже убранную коврами; в ней был персидский посол, который при самом нашем входе принял дворецкого, однако ж они не подавали друг другу руки, а взялись за руки по персидскому обычаю.

Этот персидский посол по имени Ази Хозрев был родом литвин, в молодости отведенный в плен в Персию и потом достигший там таких высокий почестей. На нем было платье из серебряной, а сверху длинный кафтан из золотой парчи, по которой вытканы цветы разными шелками, на [155] голове носил он прекрасную белую повязку по персидскому обычаю с золотой пуговкой спереди и с трубочкой, в которую воткнут пучок прекрасных перьев черной цапли; руки у него были желтые, как шафран, и на обоих мизинцах надето серебряное, очень плохой работы, колечко, на котором что-то такое вырезано. Тут дворецкий сказал ему приветствие от г. посла, а потом персидский посол спросил его через переводчика, что если ему надобно еще поговорить с ним наедине, то пусть другие выйдут. Все мы и вышли в передний покой, где и пробыли с полчаса, а после их разговора нас опять привели туда. Дворецкий сидел возле посла, а мы все стояли там. Посол велел принести в 7 серебряных чашах превосходного меду, который и подавал каждому из нас из своих рук. Это повторялось 3 раза кряду, и каждый раз мед был другой. Однако ж и чары, и мед доставлены были от московского двора. Посол стал на колени перед дворецким, держа у себя над головой серебряную чашу с лакомствами. Нам тоже подавали лакомства в такой же чаше. После того посол подарил дворецкому персидский кафтан из золотой парчи, весь в изображениях, вытканных золотом и разноцветным шелком, и вместе с тем уведомил, что он сейчас же отправит к г. послу для переговоров своего знатнейшего дворянина, данного ему государем его в качестве посольского товарища во всех тайных делах. Дворецкий после этого распростился с ним, и мы опять отправились в наше помещение. Только мы воротились туда, как персидский посол прислал вышеупомянутого дворянина по имени Поляд-Бега ²⁶. Он прибыл с другими 6 лицами своих, шедшими впереди его, из коих 3 несли подарки, состоявшие из 2 отрезов золотой парчи, каждый по 9 аршин, с разными изображениями людей и зверей, как они выделываются и ткутся в персидской земле, да еще персидский кафтан из золотой же парчи и с такими же изображениями. С час этот знатный дворянин пробыл у г. посла наедине, только с нашими приставами и переводчиками. Мы потчевали этих гостей так же, как и они нас, да кроме того прислали от Московского двора в наше помещение меда 3 родов и чары. Г. посол подарил персидскому дворянину прекрасное длинное ружье. Потом все распростились друг с другом по своему обычаю.

24 провожали г. посла опять на представление к великому князю на 30 конях, которых привел ему от двора вышепомянутый конюший. Когда мы ехали ко двору для представления из среднего города, стрельцы опять были выстроены [156] по обеим сторонам до Кремля; и так же, как и в первый раз, провели нас в великокняжеский дворец, так же сидели в своих комнатах бояре, как и в первое представление, все в золотых одеждах, и комната была устлана, как и прежде, коврами по полу. Великий князь сидел по-прежнему на царском престоле в венце и со скипетром, только кафтан был на нем другой — с сине-фиолетовыми бархатными цветами, сзади и спереди вышитый шириной в руку прекрасным крупным жемчугом, так же выложен драгоценными камнями, возле его престола возвышался на 2 аршина от пола красивый столб с прекрасной резьбой и золотом.

При этом представлении, после того как г. посол изложил все свои дела письменно и словесно Борису Федоровичу Годунову, речь его состояла в изъявлении благодарности его державнейшей светлости за разные милости: обед, присылку лосей, за то доброе распоряжение, по которому он имел возможность представиться Борису Федоровичу, о чем всем он донесет с великой похвалой своему всемилостивейшему римскому императору. После этой речи великий князь велел ему сесть, подозвал к себе своего хранителя печати, пошептался с ним, и потом хранитель печати опять подошел к г. послу и велел ему сказать через переводчика, что великий князь прочел грамоту христианского императора и проч., своего любезного брата, и велел вручить ему также свою грамоту к вышесказанному государю, любезному его брату. А что еще имеет предложить посол и чего еще желает император, это он узнал и очень хорошо уразумел от своего шурина Бориса Федоровича, почему и отрядил для совещаний с послом следующих лиц: 1) Федора Никитича Романова ²⁷, наместника псковского, который особый приятель великого князя, потому что рожден от брата, а великий князь от сестры; 2) князя Ивана Васильевича Сицкого, наместника нижегородского; 3) Андрея Яковлевича Щелкалова, великого хранителя печати; 4) Василия Яковлевича Щелкалова, дьяка Великой Пермии; 5) Елеазара Вылузгина, дьяка московского и великого княжества Новгородского. А по совещании с ними, как скоро дела будут покончены, его тотчас же и отпустят. Потом нас отвели из великокняжеской палаты в комнату совета, в которой, так же как и в передней комнате, на лавках были постланы прекрасные ковры. Вскоре туда пришли и отряженные великим князем лица в очень пышных нарядах — все пятеро были в превосходных золотых кафтанах, в жемчужных ожерельях, с белыми московскими шапочками, которые тоже были [157] вышиты жемчугом, между шитьем, шириной в руку, вставлено несколько драгоценных камней.

Как только вошли эти 5 лиц в комнату совета, г. посол подал им руку; когда же все вместе уселись на лавку, придворные дворяне, бывшие с послом, по желанию советников подошли и подали им руки.

После того наши приставы отвели нас в передний покой, а в комнате совета г. посол и немецкий переводчик оставались до 2 часов одни с этими лицами. Когда совещание кончилось, нас опять ввели в комнату совета, а 5 советников тотчас же вышли к великому князю. После того принесены были 12 чар из чистого золота с превосходным медом и поданы г. послу и дворянам, а служителям другие чары. Это повторялось 3 раза кряду, и каждый раз мед был другой; потом мы воротились в наше помещение.

26 октября персидское посольство опять отправилось из Москвы в Персию.

30 пришел к г. послу наш пристав с уведомлением, что в течение 2 дней прибудет турецкое посольство.

31 турецкое посольство прибыло в Москву; в его составе 12 человек.

2 ноября наши приставы и переводчики в третий раз сопровождали нашего посла к великому князю на 36 конях, множество стрельцов с ружьями опять были выстроены по обеим сторонам, а в Кремле происходило все то же, что и при двух других представлениях.

7 ноября посла нашего в четвертый раз возили для представления великому князю: в Кремле, в покоях и в других местах происходило все то же, что и прежде. На великом князе был бархатный иссиня-фиолетовый кафтан с цветами.

9 того же месяца г. посол в пятый раз был потребован на представление к великому князю. Шествие было в том же порядке, как и прежде. На великом князе был желтый бархатный кафтан, шириной в руку вышитый жемчугом, и проч. Великий князь позвал к себе хранителя печати, тихо поговорил с ним, потом хранитель печати подошел к г. послу и велел ему сказать через переводчика, что так как он подал грамоту от римского императора Рудольфа и проч., любезного брата его державнейшего государя царя, то и он [царь] отправляет его с такой же грамотой к его императорскому величеству, и с этими словами вручил ему большую грамоту и приказал еще прибавить через переводчика, что державнейший государь царь, его всемилостивейший повелитель и великий князь, поручает послу сказать римскому императору, как своему любезному [158] государю брату, поклон от него и всякое доброе слово, желает ему при том счастья и благоденствия, благополучного царствования и победоносного одоления всех его врагов. Как только это было высказано, посол поклонился великому князю, который подозвал к себе переводчика, а тот, подойдя к г. послу, доложил ему, что великий князь просит его с дворянами и другими служителями на вечерний стол к себе. Когда это перевели послу, он и мы все поклонились великому князю с глубочайшим почтением. Тут проводили нас в комнату совета, где мы и оставались с приставами и переводчиками с добрых полчаса. Потом пришел другой переводчик и доложил, чтобы г. посол шел к столу со своими людьми. Наши оба пристава, поставив между собой посла, повели его в покой, где следовало быть столу, за ним пошли и мы все и сначала приведены были в комнату, где кругом по стенам стояли длинные столы, сделанные с тремя высокими ступеньками, как обыкновенно бывает у поставцов: все это было уставлено бесчисленными серебряными и золотыми кубками, так что и изобразить нельзя, а в Германии, пожалуй, и не поверили бы. На низших ступеньках стояли бесчисленные большие блюда и стопы из хорошего золота, также и серебряный лев в его природной величине, несколько серебряных таких больших братин и чаш, что не одному впору было и совладать с ними, не то что употреблять их в качестве посуды для питья: все это было выставлено, чтобы показать нам великие сокровища и богатства. Вообще всего было вдоволь, кроме тарелок, потому что у москвитян и у самого великого князя они совсем не в употреблении. В этом покое стояли несколько лиц, которые смотрели за серебром; это была еще передняя комната, а потом только привели нас в другую, где быть столу ²⁸: она четырехугольная, почти до 70 сажен в окружности, вверху и по стенам расписана и обильно украшена серебром и золотом, внизу на полу вымощена белым камнем с очень искусной резьбой. Посредине комнаты стоял толстый каменный столб, или колонна, на котором лежал весь свод; кругом его на несколько ступеней возвышался поставец, на котором находилась разная серебряная и вызолоченная посуда. Вдоль всех стен тянулись лавки в виде 2 ступеней и в комнате с 3 сторон были 4 большие окна; в ней сидел великий князь на высоком троне, вделанном в стену и сплошь вызолоченном, за столом, который был на ступень выше других столов; великий князь одет был в кафтан из серебряной парчи, обшитый вокруг золотом, голову покрывала [158] золотая московитянская шапочка, выложенная драгоценными камнями и жемчугом; тем же украшался и воротник (ожерелье) около шеи. На двух пальцах правой руки было по большому смарагдовому перстню. Другие столы по стенам занимали его князья, знатные советники и те бояре, которые на представлении сидели в золотых платьях в передней комнате и великокняжеской палате. Не занят был только один стол налево от великого князя. Эти князья, советники и бояре сидели в своих ничем не покрытых белых овчинных шубах с бобровой выпушкой и в черных лисьих шапках.

Когда мы вошли в этот покой и отдали почтение великому князю, г. посол тотчас же был посажен за вышеназванный стол налево от великого князя, за ним, на другой стороне стола, сели его сын и дворецкий, потом князь Андрей Дмитриевич Хилков, оба пристава и мы все. Только что уселись за стол, вошел маршалок, старик, а за ним шли по 2 в ряд, взявшись за руки, 50 знатных бояр в качестве стольников: все они прошли мимо стола великого князя, представились ему и сейчас же вышли из комнаты. После того подали ему кушанье, а он между тем прислал послу кусок белого хлеба со своего стола и из своих рук в знак милости. Такие же куски были поданы и нам с извещением, что нас тем жалует великий князь. Только что начав обедать, великий князь из особенной милости прислал г. послу кушанье со своего стола, также каждому из придворных и приставов. Потом стольники, все в золотых кафтанах, а иные и в золотых цепочках крест-накрест, подали и на наш стол кушанья в золотых блюдах. Еще прежде того великий князь велел поднести г. послу в знак милости превосходного вина в чарке из чистого золота, усаженной дорогими камнями, также и каждому из сидевших за столом, все в золотых же чарках. Это повторялось много раз за обедом, и каждый раз напитки были разные, но все в золотых чарках, а чара, из которой пил г. посол, была усажена большими алмазами. У стола великого князя на самой нижней ступени стояло до 15 лиц, служивших ему за обедом; перед столом двое подавали ему все напитки и кушанья, которые также и разрезали. В продолжение пира наступил вечер, так что надобно было зажечь 4 серебряных паникадила, висевших вверху, из которых большое, напротив великого князя, было о 12 свечах, другие о 4 свечах. Все свечи были восковые; около поставца, с обеих сторон [160] его, стояли 18 человек, тоже с большими восковыми свечами: все это горело, как должно, и в комнате было очень светло. На наш стол тоже подали 6 больших восковых свечей, а подсвечники были яшмовые и хрустальные в серебряной оправе.

В то же самое время великокняжеский кравчий позвал г. посла к великому князю, который в знак особенной милости подал ему из своих рук маленькую золотую чару, осыпанную дорогими камнями, с превосходным напитком. Потом г. посол сел опять, а на наш стол были поданы 3 большие золотые братины, украшенные дорогими камнями; самая лучшая из них подана г. послу, а другие две придворным, чтобы они пили из них вкруговую. Эти 2 чаши были такие большие, что одному едва было под силу поднести их ко рту.

Между тем как пили вкруговую, опять вошли в комнату маршалок ²⁹ и стольники ³⁰, по двое в ряд, и стали перед столом великого князя, который и начал тогда жаловать их: на большом золотом блюде у него были маленькие пряженцы ³¹; каждому из стольников он и давал своей рукой по одному пряженцу; по их обычаю подача из рук великого князя считалась такой высочайшей милостью, как будто Бог посылает им в награду с неба что-нибудь особенное. На этом торжественном пире музыка не играла, потому что это у них не в обычае. Но зато звонили в несказанное множество колоколов с кремлевских церквей, и этот звон раздавался по всей комнате. Лишь только милостивые подачи были розданы, кушанья со столов убрали, г. посол встал из-за стола, потом и мы также. Тогда великий князь потребовал к себе посла и подал ему из своих рук золотую чару с дорогим медом. По его же требованию должны были подойти к нему и 5 придворных: сын г. посла, дворецкий, г. фон Вальштейн, Штейнбах и Утман, и каждый получил из его рук по золотой чаре с медом; они делали это с таким уважением, что, приняв от него и выпив чару, целовали у него руку. После этого великий князь подозвал к себе опять г. посла, чтобы подать ему руку, и простился с ним. Вслед за послом подошли придворные дворяне, чтобы также поцеловать его руку. После того приставы вышли с г. послом из комнаты, и мы поехали опять в наше помещение. На лестнице во дворце, когда мы спускались на двор, зажжены были большие плошки, посреди двора горели два больших огня. Когда же мы ехали домой, уже около [161] 10 часов вечера, стрельцы с длинными ружьями все  еще были выстроены по обеим сторонам: 6 москвитян, шедшие впереди лошадей, несли большие фонари со свечами, а перед г. послом шли 16 москвитян с факелами и провожали нас до нашего помещения. Как только мы приехали туда, от двора привезен был на 3 телегах мед и приехал со своими служителями вышеназванный князь, сидевший за столом вместе с г. послом, и доложил ему, что прислан державнейшим его государем и царем повеселиться с ним. Г. посол принял его очень приветливо, сел за стол вместе с приставами и придворными дворянами, также и бояре князя, и все веселились по их обычаю до самой полуночи, а потом князь с боярами отправились опять домой. Г. посол подарил ему прекрасное кольцо с гиацинтом и спрашивал наших приставов и переводчиков: сколько примерно было во дворце золотых блюд и чар? Они отвечали, что всего на столах было их до 1000.

16 ноября вечером, между 5 и 6 часами, приезжал на санях к г. послу великий хранитель печати, имея с собой до 20 служителей, которые все были хорошо одеты, а на санях у него лежал очень красивый большой медвежий мех. Около 2 часов они пробыли с г. послом совершенно одни, совещаясь друг с другом о разных тайных делах; а после разговора подавали г. хранителю печати в нескольких различных чарах мед и разные лакомства. Потом он простился с послом и уехал домой.

20 числа дьяк из Казенного приказа Иван Мыслов привез от великого князя г. послу и придворным дворянам подарки, покрытые одни синим, а другие красным сукном, а несли их 34 москвитянина. Г. послу подарены 3 сорока соболей, 5 сороков куниц, да еще москвитянская шуба на сером меху. Сыну г. посла подарен сорок соболей и сорок куниц, а подарок его отдан ему назад. Дворецкому и другим дворянам, каждому по сороку соболей и сороку куниц, но, вместе с тем, возвращены были 5 дворянам те подарки, что поднесли они великому князю, и при том дано было знать, чтобы они не были в неудовольствии на то: это сделано не потому, что великий князь гнушался их подарками, но у них такой уж обычай, чтобы из императорского посольства не оставлять у себя ни от кого подарков, кроме как от самого посла.

12 декабря г. посол получил от двора свой отпуск: знатный великокняжеский боярин по имени Афанасий [162] Власьев прислан был к послу от великого князя и вручил ему 3 одобрительные (рекомендательные) (Так в тексте.) грамоты: одну к папе, другую к королю испанскому, третью к его императорскому величеству; в них были письменно переданы все тайные дела, о которых рассуждали и толковали, и наконец особенную верющую грамоту к его императорскому величеству; но зато потребована назад прежняя, данная г. послу при последнем представлении, и взята ко двору. Борис Федорович тоже вручил г. послу через вышеозначенного боярина свое письмо к императору. Тотчас же после него пришел великокняжеский казначей Василий Дуков и представил от великого князя подарки, которые посол должен вручить его императорскому величеству: сорок прекрасных соболей, персидский кафтан из серебряной и золотой парчи, на котором вытканы были разнообразными шелками разные изображения, он подбит был разноцветной персидской шелковой тканью и проч. При этом казначей уведомил от имени великого князя, что кафтан тот персидского царя. После представления подарков посол подарил казначею позолоченный кубок.

14 декабря Борис Федорович прислал к г. послу в подарок 2 сорока прекрасных соболей, московский кафтан из золотой парчи с вытканными на нем разноцветным шелком изображениями, кусок атласа, вытканный по персидскому образцу разноцветным шелком, и 5 прекрасных лосей. После этого представления подарков г. посол подарил доставителю их, дворецкому Бориса Федоровича Михаилу Козову, прекрасный золотой кубок. Спустя немного времени этот дворецкий опять пришел к г. послу и доставил ему еще от Бориса Федоровича живую черную лисицу и кубок и принес назад тот кубок, что Годунов получил от г. посла, с уведомлением, что такой подарок слишком великолепен для него: будет с него и попроще.

15 декабря казначей Васильев Туркан прислал в подарок г. послу тоже прекрасную черную лисицу и лося, за что г. посол подарил его сьшу, подававшему эти дары, кольцо со смарагдом.

17 числа великий хранитель печати подарил г. послу черную лисицу, двух живых соболей, белый медвежий мех в 6 футов длины, вместе с тем подарил ему и съестного на дорогу: вяленой семги, белуги, хорошего меду и водки.

18 числа Борис Федорович прислал его императорскому величеству в подарок персидский тарч и наручи ³² для [163] стрельбы из лука из дамасской стали с золотыми разводами, выложенные множеством бирюзы и мелкими рубинами; эрцгерцогу Максимилиану и проч. подарил кольцо для стрельбы из лука, вырезанное из цельного камня превосходных свойств и называемого нефрудием; в особенности же на этом кольце было 18 рубиновых пластинок, искусно оправленных в золото; также нож из дамасской стали с каменной рукоятью и в золотых ножнах, в   которые вставлены 122 прекрасные бирюзы и более 20 мелких рубинов. Через час после представления этих подарков мы выехали из Москвы в 14 санях и отправились домой. Андрей Михайлович, бывший в Москве нашим приставом, вместе с немецким переводчиком Юрием Ольном назначены были проводить нас из страны, а другой пристав, князь Семен, проводил нас со множеством всадников до Москвы-реки. В тот же день мы доехали до Мамонова, сделав 15 верст или 3 мили.

28 числа прибыли мы в город Смоленск; воевода принял нас со множеством всадников и проводил в город, впрочем, ближней дорогой, через крепость, а г. послу отвел помещение в доме священника.

КРАТКИЙ ОЧЕРК ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ,  НРАВОВ И ОБЫЧАЕВ МОСКВИТЯН И СОСТОЯНИЯ ГОРОДА МОСКВЫ

В делах веры они [москвитяне] почти сходствуют с греками. Священники их женатые, они почитают образа в своих  церквах, крестят детей во имя Святой Троицы и освящают  воду для каждого младенца особенно. В городах по церквам и монастырям у них много звонят, особенно в городе Москве,  где, говорят они, до 1500 церквей и монастырей, в коих до 10 000 монахов; однако ж звонят другим образом, нежели у нас. Их церкви низкой постройки очень красивы, с красными башенками; возле них обыкновенно отдельное строение, где висят их колокола, которые, впрочем, неподвижны, но к языкам у них привязывается веревка; при том всегда каждый колокол больше другого, и соблюдается особенная равномерность при звоне. После звона приходят в церковь священник с церковнослужителем, ставят у алтаря свечи и служат свою обедню; народ, стоящий внутри и вне церкви, возлагает на свои чёла и перси крестное знамение, восклицая с глубоким вздохом: «Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!», да еще что-нибудь, что кто заучит: это их общая молитва. «От [164] че наш» знают там очень немногие. Принимают причастие Господа Иисуса под обоими видами. Никто из них не кропит себя сам святой водой, потому что кропит их священник. У них много разных постов в году. Женщины не в большом уважении, и ни одна не считается за честную: они сидят все дома и редко дают себя видеть. В торговых делах москвитяне самый плутоватый и хитрый народ: с чужеземца запрашивают за товар втрое и божатся своими святыми, что самим стоит столько же, а все же отдают его за половину, даже за третью часть этой цены при продаже.

Священники женаты, однако ж никому не дозволено по смерти первой жены брать другую, если только хочет остаться в священническом сане; когда же он опять женится, то должен поступить в мирское звание и в нем добывать себе содержание.

О КРЕЩЕНИИ И ПРОЧ.

Если бы привелось крещеным христианам переходить в их веру, они должны дозволить им опять крестить себя, так как москвитяне сомневаются, истинно ли наше крещение. Тот бедный грешник, который дает крестить себя, должен отречься от принятого им крещения и снова креститься. При крещении детей 3 раза погружают их в воду; хотя они и видят, что пленные христиане в краю у них крестят детей по нашему обряду, но не считают это крещение правильным. Осуждают также и причастие у пленных христиан из-за того, что они дают пресный хлеб вместо тела Христова, меж тем как сами они употребляют кислый. Впрочем, приобщают под обоими видами. На исповеди каждый грешник должен откровенно признаваться во всех своих грехах, не скрывать от священника даже и злых помыслов. При браках у них тоже соблюдается странный образ действий: лица, вступающие в брак, до его совершения и обручения на сходятся вместе, чтобы увидать друг друга, но все улаживается и делается по большей части через приятелей жениха; если они находят, что невеста им нравится, то должна нравиться и жениху. После довольно долгих переговоров ее наконец выдают и справляют свадьбу. Но и в день свадьбы жениху все же не удается видеть невесту в лицо до другого дня, после возлежания и совершения брака, и хоть бы он тогда и раскаялся в покупке, это нимало не поможет, потому [165] что пили уже литки ³³. Когда случится у них большой праздник, они проводят его со многими обычаями и церковными обрядами. По исполнении обрядов и обычаев справляют праздник объедением и пьянством: однако ж, кроме праздничного времени, этого никогда не бывает явно, и опьянение считается гнусным состоянием. Такое пьянство по праздникам продолжается целых 8 дней. Если праздник еще не так свят и велик, то, рано исправив свои обряды в церквах, они открывают потом свои лавки и торгуют.

О ГОРОДЕ МОСКВЕ

На Пасху, что ни есть там народу, старые и молодые, все дают попам в это священное время по яйцу и звонят себе сколько душе угодно в церковные колокола, которых там многие тысячи: это считается у них за особенное богослужение.

Москва — прекрасный и большой главный город в Московии, лежащий на ровной плоскости, в котором пребывает великий князь и государь всех русских Федор Иванович. Это сильный город, куда приезжают в большом числе туземные и иностранные купцы из очень дальних краев: из Турции, Татарии, Персии, Туркмении, Кабардинской, Грузинской, Сибирской, Черкасской и других земель и ведут большую торговлю многими превосходными товарами: соболями, куницами и разными мехами, также воском, льном, салом и другими товарами, которые в великом множестве привозятся в удобное время года. Этот город разделяется на 4 главные части. Внешний город, обнесенный деревянной стеной в 3 добрые сажени толщины и украшенный множеством деревянных башен, что придает ему издали величавый и красивый вид: в нем все ворота совершенно одинаковой постройки, большие и красивые, и все с трехконечными башнями; эта стена выстроена около 2 лет назад, по словам жителей, и имеет 30 верст в окружности, что составляет 6 немецких миль пути. По этому городу текут 3 речки, из которых самая большая — Москва, и от нее вся страна получает название; другая река почти такой величины называется Неглинная, а третья — Яуза: во внешнем городе эти последние речки впадают в реку Москву. В этой первой деревянной стене лежит другой город, обнесенный каменной стеной, бело-набело отштукатуренной и украшенной множеством башен [166] и зубцов; жители зовут эту часть города Царьград, то же, что по нашему названию Khonigstadt. В этом городе Царьграде лежит еще особенный город, тоже обведенный особенной каменной стеной, с башнями и сухим рвом и называется Китай-город: тут славная площадь и большая торговля ³⁴, до 100 слишком лавок и лавочек, в которых можно получать различные товары. В этом же городе перед Кремлем находится красивая московская церковь, превосходное здание, и называется Иерусалимом. В Кремле же и замок великого князя, тоже обведенный сухим рвом и крепкой стеной, очень величественный, хорошо выстроенный и украшенный множеством башен. Много также круглых башен на церквах, вызолоченных хорошим золотом, должно быть, с большими издержками: издали это выглядит великолепно. Замок весь каменный, обширен в окружности и имеет много значительных церквей. В числе их церковь, называемая на их языке Благовещенья, с 9 позолоченными башнями: и крыша и башни — все вызолочены добрым золотом; туда обыкновенно ходит великий князь отправлять свое богослужение.

ЕЩЕ О ГОРОДЕ МОСКВЕ

В этих различных городах много рогаток на улицах ³⁵, которые в ночное время запираются, но ворота в городской стене остаются незаперты. Дома в городе все деревянные. У бояр очень обширные дворы, на которых они имеют свои жилища, есть также много епископских и поповских дворов, при коих обычно есть церковь, так что, по их словам, в Москве до 1500 церквей. Даже иные богатые купцы и бояре строят церкви) в которых и исправляют свои обряды, как у них положено.

Сколько ежедневно выдавалось на кухню для кушаньев послу Николаю Варкочу в Москве и его придворным, всего 33 лицам? Был он в Московской земле 16 недель, на каждую неделю отпускалось по 3 вола, каждый день по 3 барана, по 15 куриц, по одному гусю, по 2 утки, по сотне яиц, по 5 фунтов масла и меду, по 10 лосей; всего же всякого съестного: 48 волов, 336 баранов, 1680 куриц, 112 гусей, 224 утки, 11 200 яиц, 336 фунтов масла, 10 лосей.

Комментарии

1 Немецкая географическая миля равнялась 7,42 км.

2 Историческая славянская область в верхнем и среднем течении Одры. В 10 в. в составе Польского государства, в 14 в. — земель Чешской короны. С 1526 г. (за исключением княжеств Сенежского, Освенцимского, Заторского) — под властью Габсбургов (до 1742 г.).

3 Первоначально — территория в бассейне рек Варта и Нотец, населенная полянами. Центр формирования в конце 10 в. Польского государства. В дальнейшем область, обозначаемая этим понятием, менялась.

4 Историческая область Польши в среднем течении Вислы и нижнем течении Нарева и Буга. Название — от племени мазовшан. С 10 в. — княжество, в 13 в. делилось на уделы. С 1526 г. под властью польских королей.

5 Легкие воины; служители для прислуги при езде.

6 Двухколесная повозка.

7 Верховой, конный.

8 Историческая область Польши по берегам среднего течения Буга, включающая часть совр. Белостокского, Люблинского, Варшавского воеводств. С 14 в. — в составе Литвы; в 1520 г. образовано Подляшское воеводство; с 1569 г. — в составе Речи Посполитой.

9 То есть с рекомендательными письмами.

10 Помощник старосты.

11 Здесь — безлюдное, ненаселенное место.

12 Имеется в виду Стефан Батории.

13 Сопровождающие лица.

14 То есть предъявить проездные документы.

15 В титул (см., напр., выше, у Флетчера) входили такие дефиниции, как «великий князь», «государь», «царь», «самодержец» и т. д. Зачастую авторы публикуемых в томе записок ограничивают «величание» русского монарха одним-двумя определениями, чаще всего это «великий князь» и «царь».

16 Во время данного посольства Смоленск был у России.

17 Смоленск был не только крупнейшим ремесленным и торговым центром на западе России, но и важнейшей пограничной крепостью.

18 Помощник конюшего.

19 В 1591—1592 гг. была возведена очередная система оборонительных сооружений Москвы. Первоначально укрепления состояли из рва и вала, увенчанного высокой деревянной стеной с башнями (на планах Москвы 17 в. их от 52 до 58, из них 12 проездных, или «воротных»), и именовались Земляным городом. Деревянным городом. Протяженность стен (более 16 км), имевших высоту более 6 м, необычность конструкций Скородома (такое название объясняется быстротой строительных работ — 1 сезон) поражали иностранцев. Летопись называет его «град древян окрест всех дальних посадов»; не случайно, что именно линией этого укрепления ограничивается изображение Москвы на подавляющем большинстве планов города 17 в. Территорию, заключенную между стеной Белого города и Земляного (линия совр. Садового кольца) города, называли Земляным городом.

20 Верющие грамоты (позднее — верительные) — документ, удостоверяющий личность посла как представителя государства. Так, формуляр русских «верющих» грамот, строго установленный, не изменялся: от великого государя, царя (полный титул) к королю, императору (полный титул); кто посылается (имя и положение). Далее содержалась просьба верить: «И что от нас учнет тебе говорити, и ты б ему верил...» Указывались также место и время составления грамоты.

21 Рынды-оруженосцы, телохранители; во время торжественных придворных церемоний стояли по обеим сторонам трона в белых одеждах, опушенных горностаем, в высоких шапках, с серебряными топориками в руках.

22 Назвать «братом» — значило признать другого монарха равным себе.

22 Здесь — А. Я. Щелкалов.

24 Андрей Андреевич Телятевский (ум. 1612), князь, боярин с 1600 г.

25 После русско-персидских переговоров Б. Ф. Годунов писал шаху, в частности: «И Рудольфа цесаря [посол] посылал к послу вашего [шахского] величества дворянина цесарева, и вашего величества посол к цесареву послу посылал потому же дворянина вашего...» (Цит. по Бушев П. П. История посольств и дипломатических отношений Русского и Иранского государств в 1586—1612 гг.— М., 1976. — С. 190).

26 Это Полад бег или Булат-бек, или Булат Ага.

27 Федор Никитич Романов (ок. 1554/55—1633), патриарх (1608— 1610 и с 1619) Филарет. Отец царя Михаила Федоровича; боярин (с 1587). Приближенный царя Федора Ивановича, при Борисе Годунове в опале (пострижен в монахи). При Лжедмитрии I с 1605 г. ростовский митрополит; в 1608—1610 гг. — в Тушинском лагере. В 1610 г. возглавлял «великое посольство» к Сигизмунду III, задержан в польском плену. С 1619 г. фактический правитель страны.

28 Грановитая палата.

29 Старший боярин, распорядитель.

30 Дворцовый (придворный) чин, должность. Первоначально так называли людей, прислуживавших князьям (царям) во время торжественных трапез, сопровождавших их в поездках. Позднее назначались на воеводские. посольские, приказные и другие должности.

31 Род печенья.

32 Тарч — предохранительное вооружение: щит с железной рукавицей, надеваемой на левую руку. Наручи — налокотники, часть латных доспехов: бляха, жолобом покрывающая снизу локоть до кисти руки.

33 Могарыч, запивки, попойка при купле-продаже.

33 Имеется в виду Красная площадь, известная с давних пор как место оживленного торга.

35 Так называли специальное заграждение, которым перегораживались на ночь улицы города.