ПЕТРОС ДИ САРГИС ГИЛАНЕНЦ

ДНЕВНИК ОСАДЫ ИСПАГАНИ АФГАНАМИ,

ВЕДЕННЫЙ
ПЕТРОСОМ ДИ САРГИС ГИЛАНЕНЦ,
в 1722 и 1723 годах

ПРЕДИСЛОВИЕ.

В жилище Кесарей паук раскинул ткань,
и крики Филина оглашают чертоги Aфpacиa6a...

В конце XVII столетия, именно в 1694 г., вступил на престол предков своих Шах-Гуссейн, девятый и почти последний из царей династии Сефи. Блестящая эпоха этой династии миновала; но все же Персия представляла такую державу, на которую с уважением смотрели все её соседи, и даже отдаленные народы посылали туда своих представителей для заключения союзов и торговых трактатов. Порядки, введенные Шах-Аббасом I, этим персидским Петром Великим, на столько еще поддерживали основы государства, что никому из современников не приходило в голову, что дни великой монархии сочтены, что славная держава вскоре будет добычею незначительной горсти оборванных Афган, шедших на совершение великого переворота в Азии, сами того не подозревая...

Говорят ¹, что Шах-Солиман, перед смертью, сказал окружавшим его: “если хотите жить в покое, возведите на [IV] престол Гуссейн-Мирзу; если же ищите царя справедливого и строгого, сделайте шахом Аббас-Мирзу.” Евнухи, которые его окружали, и которые приобрели над ним в последнее время неограниченное влияние, пожелали покоя и сохранения своей власти, и провозгласили шахом Гуссейна. Гуссейн отличался качествами, противоположными качествам своих предков. Насколько те были кровожадны и в тоже время веротерпимы, или лучше сказать — равнодушны к делам веры; на столько новый шах был добр и в тоже время весьма привязан к делам религии. За эту наклонность к религиозности, к чтению и переписыванию Алкорана, к строгому соблюдению предписаний ислама — его прозвали дервишем ² еще до вступления на престол; Впоследствии Махмуд, пораженный слабостью его характера и неспособностью управлять, с презрением назвал его муллой; см. гл. 38.

Муллы, в течение всего его царствования, делили влияние в делах управления с евнухами и занимали важнейшие должности в государстве. Люди, заслужившие всеобщее уважение доблестями гражданскими или военными, были частью казнены, частью удалены, и уступили им свои места. Слабый и благодушный шах проводил дни свои в гареме, в котором он собрал несколько сот красивейших женщин со всех концов персидского государства. Губернаторы провинций все злоупотребления власти и свои вымогательства искупали присылкою в подарок шаху красивой девушки, приобретенной посредством покупки, или насильственно вырванной из семьи подданных Средоточия Вселенной.

Недеятельность и слабость Шаха была для Персии более гибельна, чем все жестокости и кровожадность его предков. Поступки, вызывающие негодование европейца и называемые, на цивилизованных языках, бесполезною жестокостью и бесчеловечностью, для восточных народов служат лишь признаком [V] энергического характера частного лица; тем более эти качества ценятся в правителе. В деспотическом государстве, где от личности монарха зависит благосостояние государства, слабость и бездействие ведут к более опасным последствиям, чем жестокость и страсть к кровопролитию.

Люди проницательные, близко знавшие положение дел в Персии, ясно видели слабость правительства и шаткость династии, и не сомневались, что малейшего толчка извне достаточно для того, чтобы поколебать весь строй государства и расторгнуть те разнородные элементы, из которых составилась персидская монархия. Но ни сами Персы, ни правительство их, не замечали своей слабости. Вот в каких словах описывает в 1717 г. состояние Персии Волынский, отправленный в Персию посланником от Петра ³: “этому трудно верить, ибо здесь такая ныне глава, что он не над подданными, но у своих подданных подданный, и чаю редко такого дурачка можно сыскать и между простых, не токмо из коронованных; того ради сам ни в какие дела вступать не изволит, но во всем положился на своего наместника Ехтма-Девлета, который всякого скота глупее, однако у него такой фаворит, что шах у него изо рта смотрит, и что велит, то делает. Того ради здесь мало поминается имя шахово, только его, прочие же все, которые при шахе ни были по умнее, тех всех изгнал, и ныне кроме его, почти никого нет, и так делает что хочет, и такой дурак, что ни дачею ни дружбою, ни рассуждением подойтить невозможно, как уже я пробовал всякими способами, однакоже не помогло ничто. Как я слышал, они так в консилии положили, что меня здесь долго не держать, того ради чтоб не узнал я состояния их государства: но хотяб еще и десять лет жить, больше уже не о чем проведывать и смотреть нечего и дел никаких не сделать, ибо они не знают, что такое дела и как их делать, притом ленивы, о деле же ни одного часа не хотят говорить; и не только [VI] посторонние, но и свои дела идут у них беспутно; как попалось на ум, так и делают безо всякого рассуждения; от этого так свое государство разорили, что думаю и Александр Великий, в бытность свою не мог войною так разорить. Думаю, что сия корона к последнему разорению приходит, если не обновится другим шахом; не только от неприятелей, и от своих бунтовщиков оборониться не могут и уже мало мест осталось, где бы не было бунта.... Другого моим слабым разумом я не рассудил, кроме того, что Бог ведет к падению сию корону.... думаю, что это Божия воля к счастью царскому величеству; хотя настоящая война наша (Шведская) нам и возбраняла б, однако как я здешнюю слабость вижу, нам без всякого опасения начать можно, ибо не только целою apмиею, но и малым корпусом великую часть к России присовокупить без труда можно, к чему удобнее нынешнего времени не будет, ибо если впредь сие государство обновится другим шахом, то может быть, и порядок другой будет”.

Первые 20 лет правления Шаха Гуссейна прошли в глубокой и невозмутимой тишине. Персия находилась в мирных отношениях к соседям. Внутри государства все шло заведенным раз порядком. Воинственный в прежнее время народ персидский, сломленный двух вековым кровавым управлением шахов из династии Сефи, молчал, и более и более приходил в усыпление, предоставив власть в руки придворной камарильи. Строптивые вассалы, правители разных племен, населяющих Пepcию, ослабленные хитрой и жестокой политикой персидского двора, не смели поднять головы. Губернаторы притесняли народ в провинциях, обогащались на счет жителей и откупались подарками в случаях, когда власть делала вид, что желает прекратить злоупотребление каким нибудь кровавым примером. Так прошло около 20 лет. Вскоре предстояло Персии очнуться от долгого усыпления, но не для того, чтоб проснуться к лучшей участи, а для того чтоб перенесть все ужасы междоусобной войны и впасть в анархию, которая в течение 70 лет [VII] успела расшатать до основанья весь государственный строй Персии, и следы которой еще до сих пор не исчезли с лица Ирана. Причиною этого рокового пробуждения Персии были Афганы.

В гористой местности между Хорасаном и Индом ⁴ издавна жил народ арийского происхождения, разделенный на множество племен, вечно враждующих между собою.. Эти племена называют себя общим именем Пуштун и Пухтун ⁵. Афганы стоят на той же степени общественного развития, на которой Римляне застали Парфян и Германцев и на которой стоят все полуварварские племена, не выступившие на путь цивилизации и не выработавшиеся в народ. Каждое племя, называемое у них улус, распадается на кланы (хаил), которые в свою очередь подразделяются на волости, а эти последние на общины и наконец, на десятки. Афганы с давних пор обращены в магометанскую веру по догматам Сунни, и также чтут Коран не только как основание своей религии, но и как свод гражданских и уголовных законов.

Жители Афганистана ведут жизнь постушескую, частью оседлую. Не многие из них занимаются ремеслами. Торговля находится в руках Индусов, Евреев, также Армян. С увеличением народонаселения странствующий образ жизни переходит мало по малу в оседлый.

В конце XVII столетия одним из более могущественных племен было племя Гильджи, жившее в окрестностях Кандагара. Главным кланом племени был Готоки. Из этого клана в 1705 г. был избран главным правителем области некто Эмир-Вейс, известный более под именем Мир-Вейса. В политическом отношении Афганистан признавал в это время главенство Персии, хотя владетели Индии употребляли все средства подчинить своей власти Кандагар, бывавший не раз в вассальном к ним отношении. Между тем афганские племена постоянно стремились к освобождению себя от этой зависимости, что [VIII] было причиною постоянных войн между ними и двумя сильными соседними народами, которых они также часто восстановляли друг против друга.

Мирс-Вейс, по личным наблюдениям знакомый с положением дел в Персии, решился сделаться независимым и овладеть Кандагаром для себя и для своего потомства.

Первые его попытки были неудачны. Посланный Шахом Гурджин-хан ⁶ прибыв в Афганистан тотчас обратил свое [IX] внимание на внутреннее состояние страны, и заметил что все беспокойства происходили от интриг нового правителя, Мир-Вейса, и потому схватил его и отправил в Испагань с заявлением, что безопасность государства требует, чтоб Мир-Вейс никогда не возвращался в Кандагар. В то время как Мир-Вейс, пылая мщением к Грузинам, против желания содержался в Испагани, Шамахинский хан донес Шаху о том, что от Русского царя идет в Испагань многочисленное посольство, в главе которого стоить Армянин Исраиль-Ори ⁷, производящий свой род от древних армянских царей, и что этот посланник имеет к Шаху также письма от Римского Папы и от Немецкого Императора. К этому хан присовокуплял, что блестящее посольство постоянно окружено большим количеством народа, и что громко раздаются предположения о том, что настало время восстановления армянского царства. Это известие произвело в Испагани громадное впечатление. Двор, народ, европейские купцы, в особенности Армяне, число которых в Испагани и в окрестностях его доходило до 30 тысяч, все пришли в недоумение и давали различные объяснения этому, по-видимому, довольно обыкновенному происшествию. Шах-Гуссейн и двор его, зная о воинственных наклонностях Петра, видели в этом посольстве прелюдию войны с царем. Народ, волнуемый муллами и другими фанатиками, был против принятия этого христианского посольства. Армяне ликовали, предвещая скорое paзрушение персидского царства и восстановление армянского. Иностранные купцы, опасаясь больших потерь от усиления армянского влияния в делах торговли, выдумывали самые нелепые для Персии опасности, и свои измышления доводили до сведения персидского правительства. Они намеренно придавали важность слуху, распущенному хвастливым Исраилем Ори о своем царском происхождении, и в имени Israel Ori находили пророческую анаграмму на Французском диалекте: il sera roi... [X] Не смотря на все это, страх, внушаемый могуществом Петра, был так велик, что посольство было принято с большим почетом.

Этим обстоятельством воспользовался Мир-Вейс. чтоб заподозрить верность грузин. Хотя он лучше других понимал, что никакая опасность не грозила Персии в то время со стороны Poccии, однако он не считал нужным уменьшать страх нагнанный русскими на персидский двор: “разве Грузины и Армяне не родственные между собою народы, говорил он. Разве не видите, что в то время как Русские нападут на Западные области Персии, Гурджин-хан, не ограниченный господин Кандагара, отторгнет от вас восточные провинции. Гурджин-хан - душа всей интриги. Его родственник живет при дворе русского царя и письменно сносится с ним. Пошлите меня в Кандагар. Я зорко буду наблюдать за всеми изменническими движениями этих христиан”. Цель Мир-Вейса была достигнута: он с большим почетом был отправлен в Кандагар к великому огорчению Гурджин-хана.

Обстоятельства ему благоприятствовали. Приготовив умы Афган к свержению персидского ига, Мир-Вейс открыто восстал против шаха. В 1709 г. он во многих битвах разбил Персов, и вероломно умертвив энергического Гурджин-Хана, провозгласил независимость Афган. Дальнейшие подвиги его известны. Разбив и умертвив преемника Гурджин-Хана, Кай-Хосров-хана, Мир-Вейс сделался Султаном Афганистана и умер в 1715 году, оставив двух сыновей, из которых старшему Махмуду пошел только 18-й год. Преемником его был избран брат его Мир-Абдалла-Хан. Его миролюбивая политика и переговоры с персидским двором возбудили против него всеобщее неудовольствие. Этим настроением воспользовался Махмуд, который собственноручно заколол дядю своего, провозгласил себя султаном. Первые 6 лет правления Махмуда прошли в постоянных войнах с Абдалли, Узбеками, с племенем Хасара и в других войнах. В течение этого [XI] времени Махмуд успел образовать преданное себе войско из природных Афган, веривших в постоянный успех его предприятия, и из наемников, которые толпами стекались к нему с целью поживиться грабежом побежденных. Таким образом смуты, возникшие в Персии, дали Махмуду время укрепить свою власть и организовать ту силу, под ударами которой через 6 лет должна была пасть персидская монархия.

Едва слабость правительства сделалась очевидна в частных поражениях персидских войск в Афганистане, хищные племена, жившие внутри и на границах Персии, почувствовали снова долго сдерживаемую страсть к набегам и грабежу, разорили мнoгиe цветущие города и селенья, и навели ужас на целые провинции. Курдские племена распространили свои набеги даже до стен Испагани. Хорасан подвергся опустошению со стороны Узбеков и Афганцев дикого племени Абдалли. Вслед затем маскадский Имам напал на острова Персидского залива и завладел ими. На западе, Лезгины напали на Ширван, опустошили эту область, взяли Шамаху, перерезали жителей и ограбили их имущества. К довершению несчастья Тавриз был разрушен землетрясением, причем погибла значительная часть его жителей.

При этих обстоятельствах 24 летний Махмуд с 20,000 войска выступил в свой последний поход для завоевания Персии.

Между тем Персидский двор не принимал никаких мер, чтоб остановить дальнейшее движете Махмуда, который уже находился в двух-трех днях расстояния от столицы. Здесь встретили его посланные Шахом для переговоров, и предложили ему 15,000 туманов, если он согласится повергнуть назад ⁸. Не дав им определенного ответа Махмуд продолжал путь до Гюлънабада в 15 верстах от Испагани, и остановился там укрепленным лагерем, ожидая нападения со стороны шахских войск.

В то время двор и народ испаганский находились в страшном унынии. Постоянные неудачи и поражения шахских войск [XII] на всех пунктах, слабость и отсутствие энергии в правительстве, землетрясения и другие бедствия навели на всех род оцепенения и недоумения. В необыкновенной густоте атмосферы и в красном цвете солнца суеверные видели явление гнева небесного, и ожидали неминуемой катастрофы. Астрологи, спрошенные по этому поводу, объявили, что гнев Божий очевиден, и что Испагань должна погибнуть от огня или от землетрясения. Интриги при дворе шли своим чередом: каждый давал советы один другого бестолковее и для чести нации постыднее. В таком положении было дело, когда Махмуд находился уже в Гюльнабаде с 20,000 войска.

Испагань лежит на северном берегу реки Зендеруда. Она окружена с трех сторон земляным валом, а с четвертой, южной, — рекой, которая весной довольно глубока, а летом до того мелка, что пешеход переходит ее без затруднения. Четыре моста, перекинутые через Зендеруд, соединяли город с его предместьями. Мост Алаверди-xанa, или джульфинский, соединял Испагань с предместьем Джульфы, населенной Армянами ⁹. Об этой, в высшей степени замечательной колонии армянской, не мешает сказать несколько слов.

До начала XVII столетия большая часть Армении была под властью Турок. Во время беспрестанных войн своих с ними Шах-Абас I для прекращения постоянных нападений со стороны турецких войск, зимовавших часто в Армении, решился отнять у них часть Армении, сопредельную Персии и создать из нее искусственную пустыню. Для этой цели он в 1603 г., разбив турецкие войска в нескольких битвах, опустошил весь левый берег Аракса до самого Карса, почти всю нынешнюю Эриванскую губернию, и издал повеление переселить всех жителей этих областей в Персию. Приказание было буквально приведено в исполнение и в необыкновенно короткий срок: в две недели до 80,000 семейств было переправлено на правый [XIII] берег Аракса и находилось на пути в персидские области ¹⁰. Весной 1604 г. переселенцы, значительная часть которых погибла во время зимнего странствования, были распределены по различным частям Пepcии: в Гилане ¹¹ и Мазандаране до 20,000 семейств, остальные в Испагани и в окрестностях ее, Казвине, Ширазе и в других местах. Между этими переселенцами находились также жители богатого и торгового города Джульфы ¹² (Джуга) на Араксе. Джульфинцы приобрели особенную благосклонность Шах-Абаса I тем, что сами изгнали турецкий гарнизон, и поднесли Шаху серебряные ключи города во время его последнего похода против Турок. Но тут была еще другая причина, почему Шах постоянно к ним благоволил. Шах-Аббас I, один из умнейших царей, когда либо занимавших трон Персии, в богатстве видел источник благосостояния подданных и своего собственного величия. А так как только одна торговля могла довести его и его народ до желанной цели, то он всеми силами стремился к тому, чтоб содействовать ее процветанию. Изучая историю Шах - Аббаса I невольно поражаешься сходством многих стремлений и мер, принятых им для достижения государственных целей, с подобными же стремлениями в жизни Петра Великого, который имел пред ним то преимущество, что, при своей тотальности, стоял еще на европейской почве и жил целым столетием позже; между тем как Аббас жил в Азии и был Мусульманином . . . Будучи сам туркского происхождения, в своих земляках шах не замечал особенной ловкости и склонности к торговым занятиям. Коренные Персы занимались болee внутреннею торговлею и не [XIV] способны были к делам внешней торговли, сопряженной в то время с затруднениями и лишениями всякого рода. Кроме того он имел в виду не только обогащать своих подданных, но и обогащаться сам. В тоже время он заметил, что Армяне народ крепкий и неутомимый в путешествиях и владеют необходимыми для торгового человека качествами: тpyдoлюбиeм, трезвостью и экономией. К тому, будучи христианами, они были более чем Персы, способны вести торговые дела с европейскими народами. Вот эти то причины побудили Шаха обратить на них свое милостивое внимание и пользоваться умением своих новых подданных для своего собственного обогащения. Предпочтение, оказываемое Джульфинцам и Эриванцам перед другими Армянами, основывалось на том, что те более занимались торговлей, между тем как последние кормились большею частью земледелием.

Тотчас по возвращении своем из похода в столицу, Шах отвел для армянской колонии место против Испагани, по ту сторону реки Зендеруда. Здесь Армяне мало по малу обстроились, основали монастырь, и получили собственную юрисдикцию. Так как джульфинцы составляли главную массу этих колонистов, то и местность эта, в память их отдаленной родины, получила название Новой Джульфы ¹³ (Нор-Джуга). Все это происходило в промежуток времени от 1605 — 1607 г. Шах-Аббас I во все время своего царствования был особенно к ним милостив, и оказывал всякого рода содействие к прочному водворению Армян в Персии. Он ссужал их деньгами, строевым материалом, поощрял к возведению красивых построек, [XV] весьма часто посещал их лично, и любил пировать с ними ¹⁴. Употребление вина, запрещенное мусульманам, но любимое Шахом и большею частью членов его династии, также не мало сближало шаха с его новыми подданными. Персидское начальство не вмешивалось в их дела. Они сами выбирали своих старшин (кетхуды) и бургомистра (келантар), который имел непосредственный доступ к Шаху, и присутствовал при всех приемах при дворе.

Между тем эти отношения деспота к его новым подданным не заключали в себе ничего идиллического, к чему Шах, как и вообще Персы, не имел никакого расположения. Расчет и барыши служили главным основанием их взаимной дружбы. Армяне пользовались покровительством и содействием Шаха в своих коммерческих делах, получали от него деньги для оборотов, за что платили большие проценты. Шах с своей стороны всякий раз бывал угощаем великолепно со всей своей свитой, что стоило не мало денег хозяевам, на долю которых выпадало счастие принимать у себя тень Аллаха на земле. Кроме того всякий раз подносились Шаху и его приближенным богатые подарки. В тоже время этикет требовал, чтоб хозяева отправляли Шаху все, что ему нравилось в доме. Между тем его следовало принимать с подобающим великолепием, и скрыть что нибудь драгоценное от глаз Шаха — равнозначило оскорблению Величества. Но главные барыши Шаха заключались совершенно в другом. Товар, который высоко ценился в торговом мире, имел постоянно верный сбыт, шолк, в большом количестве производился в прикаспийских провинциях Персии, особенно в Гилане. Весь этот шолк по определенной цене раз навсегда был закуплен Шахом у производителей. Жители Гилана обязаны были сдавать все количество добываемого шолку шахским чиновникам. Когда, таким образом шолк доставлялся в Испагань, Шах выбирал из джульфинцев [XVI] несколько умных и оборотливых людей, давал каждому по несколько тюков и отправлял их в Западную Европу. Предварительно каждый тюк подвергался оценке экспертов из купцов различных наций ¹⁵. С этим товаром Армяне отправлялись в путь, и по возвращении своем должны были уплатить Шаху назначенную цену; прибыток оставался в их пользу для покрытия путевых издержек. Семейства и имущества отправляемых в Европу служили для Шаха достаточным ручательством в том, что посланные воротятся, и что деньги Шаха обеспечены. Надо отдать справедливость и джульфинским Армянам. Честность их, как в Испагани, так и на главных рынках Европы, была известна всем: не было примера, чтоб джульфинец не исполнял своих обязательств пред кредиторами. А сношения в то время были затруднительны. Не легко было в начале XVII столетия Армянину путешествовать по Европе; но еще опаснее был транзит через Poccию, и особенно через Турцию. Шаху следовало доставлять деньги золотом ¹⁶; а путь лежал из Амстердама через Швецию. Россию, Астрахань, Каспийское море; или из Марсели, Венеции, Ливорно и других главных пунктов тогдашней Европейской торговли через опасные ущелия турецкой Армении. Терпение, осторожность и опытность Армян преодолевали все эти препятствия ¹⁷. [XVII] Другие Джульфинцы и Эриванцы, по примеру шахских посланцев, также пустились в отдаленные путешествия, или посылали своих приказчиков с персидскими товарами, и в скором времени торговая жизнь закипела в Джульфе: богатство и роскошь заступили место прежней бедности ¹⁸. Шах-Аббас I, сам насладился плодами своей умной и дальновидной политики. Золото в изобилии потекло в Персию, и дало Шаху средства воздвигнуть те великолепные здания, развалины которых и ныне возбуждают удивление европейских путешественников. Сама Джульфа украсилась великолепными и красивыми постройками, по образцу самых красивых городов Европы и Азии ¹⁹. Внутреннее убранство жилищ отличалось роскошью и богатством. В скором времени рынки Испагани и других городов в Азии наполнились изделиями европейских стран. Армяне взамен шолка, икры и других персидских товаров привозили в Персию из Англии и Голландии сукна, парчи, венецианские зеркала, часы, кошениль и все что находили нужным для Персии и Индии ²⁰. Не прошло 20 лет со времени первого путешествия Джульфинцев из новой их родины, как они завязали уже самые оживленные торговые сношения с Францией, Италией, Германией, особенно с Венецией и Голландией. С другой стороны они завели конторы во всех главных городах Индии, на Яве, Суматре и на Филиппинских островах. Голландцы, а после них Англичане, основывая свои Индейские компании, обращались к содействию Армян, и большими привилегиями старались привлечь их в свои новые владения. В 1691 г. директоры Ост-Индской компании настоятельно предписывают управляющим в Индии ²¹: “привлечь Армян, опытных купцов, которые так много содействовали развитию торговли в Индии, Персии и во всей Азии, предоставить им особенный квартал в Мадрасе, где бы они могли жить по [XVIII] своему и построить себе церковь. Это предместье можно бы было назвать Джульфой, по примеру Шах-Аббаса, который переселил их из их родины в Испагань. Эти Армяне, прибавляют директоры, народ богатый и самые опытные негоцианты на земном шаре. Чтоб внушить им доверие, можно, в случае необходимости, предоставить им участие в управлении. Впредь не одним только Англичанам предоставляет право быть выборными для обсуждения городских дел, но также Армянам и другим иноземцам. Трудолюбивый Армянский народ давно и в высшей степени обратил на себя внимание Лондонского Общества. Известно, что они ведут торговлю на свой собственный счет, делают дела на всех главных рынках Индии, откуда вывозят самые дорогие произведения”. С этих пор началась оседлость Армян в городах Индии — Мадрасе, Калькутте, Бомбае, Сингапуре и в других местах. В короткий срок они сильно разбогатели и, не смотря на свою малочисленность, получили голос и влияние в обитаемых ими городах. На Суматре Яве и других островах они поселились несколько ранее и многие в конце XVII столетия владели обширными кофейными плантациями ²².

В Венеции Армянам предоставлено было право торговать на площади св. Марка. Не далеко от этого собора они в половине XVII века построили церковь, которая существует до [XIX] ныне. Колонны церкви св. Марка испещрены армянскими надписями джульфинских купцов XVII и XVIII столетий.

В Марсели, где торговля шолком была особенно оживлена они в половине XVII века завели типографию, которую, впрочем, через 10 лет должны были закрыть по проискам иезуитов. Город, куда более всего стекалось Армян для торговли — это Амстердам. Церковь армянская, обращенная в протестантскую молельню, существует до сих пор.

В половине же XVII века джульфинские купцы заключили с Московским правительством договор, по которому все товары Персии должны были проходить транзитом через Poccию, см. ниже. Товары шли по следующему пути: из Испагани в Тавриз, Шемаху. Оттуда по Каспийскому морю в Астрахань. Из Астрахани сухим путем через Москву в Архангельск. Из Архангельска на кораблях отправлялись в Стокгольм; оттуда в Голландию, Англию и Данию.

Путешественники ²³ XVII и XVIII столетия, бывшие в Персии, в блестящих выражениях описывают богатство и торговую деятельность Армян. Это благосостояние и покровительство шахов и почет, которым они пользовались в Пepcии, не остались без влияния нравственную сторону джульфинских Армян. Армянский купец времен Шах-Аббаса был лучшим посредником передвижения золота и драгоценных товаров между Aзией и Европой. Он был тем чем были купцы Венеции и Генуи в то время, а в наше время Англичане: джентльмен, в полном значении слова ²⁴. Значение Армян в Истории всемирной торговли недостаточно оценено. [XX]

К концу XVII столетия обстоятельства значительно изменились. Умер Фараон, воцарился другой Фараон, не знавший об заслугах Иосифа. Тоже случилось и с Армянами. Преемники Шах-Аббаса I, не обладая его умом и не постигая его дальновидных планов, стали лишать Армян то тех, то других прав, дарованных Аббасом Великим, позволяли персидским властям вмешиваться в их внутренние дела, притеснять и обирать их, и в денежных делах с ними стали вести себя нечестно. Слово Шаха не служило более для них гарантией в точном исполнении обязательств со стороны двора. Между тем с другой стороны от невнимательности правительства дороги в Персии сделались не вполне безопасными со стороны хищников разных наций. На Каспийском море разгулялись казаки Стеньки Разина и потопили много армянских кораблей. От этих причин предприимчивость Армян — пускаться в отдаленные путешествия, ослабла, а торговая деятельность их стала приходить в упадок. К этому присоединилась еще конкуренция со стороны купцов европейских наций, которые наперерыв друг перед другом подносили Шахам и их приближенным дорогие подарки, и тем приобретали себе различные привилегии, которых лишены были Армяне, как подданные Персии. Многие европейские торговые компании имели в то время свои конторы и агентов в Испагани и в других городах Персии.

В царствование Гуссейн-Шаха у Армян отняты были последние права, ограждавшие их против хищничества персидских властей. По закону Шах-Абасса I, убийца Армянина наказывался наравне с убийцей Мусульманина, т. е. смертью ²⁵. В правление Гуссейна муллы заставили его обнародовать другой закон, по которому убийца Армянина отделывался небольшим денежным штрафом, или известным количеством пшеницы или рису. [XXI]

Шах-Аббас не принуждал Армян к перемене религии. Он даже запрещал Армянам переходить в магометанство. Он говорил: один Армянин платит мне более податей, чем десять мусульман ²⁶. При преемниках его уже были случаи отступничества Армян; а в правление Шах-Гуссейна вошло в обыкновение принуждать Армян к перемене религии, и по возобновленному закону ²⁷ Шаха, всякий Армянин — отступник делался, помимо своих братьев и сестер, единственным наследником всего отцовского имущества. Он с помощью подкупленных судей затевал процесс с дальним своим родственником, и насильственно овладевал, по праву родства с ним, всем его состоянием. Жалобы на подобные злоупотребления оставались без ответа. Отступничество стало увеличиваться в числе, и следовательно возникало множество процессов. Родные стали опасаться родных, отцы боялись сыновей... От всего этого сильно страдала торговля. Строгость нравов, честность в делах, дух предприимчивости стали исчезать. Всякий думал только о том, как бы спасти уже добытое и сохранить его. Только не многие купцы вели еще внешнюю торговлю, и то преимущественно с Россиею через Астрахань ²⁸. В таком [XXII] положении находились Армяне, когда Афганы приблизились к их городу. Они просили помощи и защиты у правительства. Им обещали, но не сдержали слова. Взамен помощи семейства богатейших Армян переселены насильственно в осажденную столицу вместе с более ценною частью их имущества. Этим думали Персы обеспечить себе верность Армян. Но в тоже время видя, что сердце беззаконно притесняемого и оскорбляемого в течете последних 25 лет народа, не лежит к ним, персидские начальники обезоружили Армянъ ²⁹. Эта мера была решительно безрассудна и не вела ни к какой цели, кроме той, что предавала беззащитных подданных на произвол хищных горцев. В диване персидского Шаха старались оправдать такой поступок ловким расчетом, до которого Персы большие охотники: афганские дикари, заграбив имущество богатых Армян, удовольствуются этой добычей и оставить Испагань в покое. Расчет оказался не совсем верен. Не смотря на мужественную оборону Джульфы, жители должны были сдаться и вынести все неистовства кровожадного и хищного племени. Но участь Испагани была плачевнее участи Джульфы. Дальнейший ход событий читатель найдет в самом дневнике.

Предлагаемый нами на внимание Академии труд есть дословный перевод дневника Петроса ди Саргис Гиланенц, жившего в Реште в эпоху взятия Испагани Афганами и Персидского похода Петра Великого. Из заглавия дневника видно, что Гиланенц собирал сведения и сообщал их в русском переводе в Астрахань бригадиру (Левашеву) ³⁰, назначенному Петром для наблюдения за происшествиями в Персии в эту, в высшей [XXIII] степени замечательную, эпоху. Армянский подлинник был доставлен автором также в Астрахань вардапету Минасу, Арxиепископу живших в Poccии Армян. Этот Минас прибыл в Poccию вместе с известным Исраилем Ори, бывшим впоследствии полковником русской службы и посланником Петра при Дворе Гуссейн-Шаха.

Армянский текст напечатан в журнале *** — Журавль в №№ Февраль и Март 1863 г. с объяснительными примечаниями и с весьма дельным предисловием И. П. Из этого предисловия видно, что рукопись переходила множество рук, пока не попала под пресс типографии. Первоначальным обладателем ее был кн. Иосиф Аргутинский, известный Архиепископ (впоследствии католикос) живших в Poccии Армян в царствование Императрицы Екатерины П. От родственников Иосифа она перешла в руки покойного доктора Ю. Ахвердова, брат которого сообщил ее издателю. Текст состоит из 133 (нумеров, как их называет автор) отдельных небольших статей, последовательно записанных по мере накопления материалов. Сведения сообщались автору очевидцами, прибывавшими в Решт из разных мест Персии и Турции, преимущественно Армянами, имена которых автор приводит при передаче их сообщений.

Делая перевод дневника мы имели случай сравнить содержание его с известиями, сообщаемыми известными историками той эпохи, Крузинским и Ганвеем. Надо изумляться умению автора выбирать достоверные Факты из множества противоречащих друг другу известий и добросовестной передаче их письму. При слухах сомнительного происхождения автор каждый раз прибавляет: говорят, мы незнаем верно ли и т. д. Подтверждение почти всех передаваемых им фактов мы нашли в трудах Крузинского и Ганвея, из которых первый был очевидцем осады, а второй писал по достоверным источникам и по рассказам людей, переживших все фазисы страшного переворота.

Если б автор передавал только то, что встречается в [XXIV] описаниях названных нами историков, то и тогда дневник его имел бы исторический интерес, как новый источник для подтверждения уже известных фактов. Но автор не ограничился этим. Он обогатил свой небольшой дневник многими весьма интересными подробностями. Так, он говорит о ценах на различные съестные припасы во время и после осады Испагани; о количестве ценных вещей награбленных Афганами в Джульфе, в Испагани, помимо денежной контрибуции; о мерах, принятых Махмудом для того, чтоб завладеть личностью Шах-Тахмаспа и т. д. Эти подробности дают нам более точное понятие о положении дел в данную эпоху.

Так как дневник, как видно из разных мест текста, назначался для русских властей, то естественно что он заключал в себе сведения, необходимые в то время для русского правительства при ведении Восточных дел. Но что особенно выдается в дневнике — это отношение персидских Армян к России, и надежда, возлагаемая ими на могущество Петра. С давних пор, неизвестно с какого времени, у восточных христиан, находящихся под властью мусульман, сложилось поверье, что в известное время русский царь (Москов) придет, разгромит магометанские царства, освободит христиан из под их ига и возвратит им независимость. Западные христианские народы, отдаленные от востока пространством и занятые своими раздорами, надолго выпустили из виду своих притесненных единоверцев. Франция при Людовике XIV, хотя и стала вмешиваться в дела восточных христиан, особенно в Турции; но это вмешательство было начато не с целью оказать услугу христианству, а с желанием распространить на несчастных жителей востока более тяжелое иго узкого, фанатического и деморализующего влияния иезуитского христианства. Известны приемы агентов Франции при дворе турецкого Султана. История константинопольского армянского патриapxa, Аветика, наделавшая в свое время много шуму в Европе, ясно показывает, как понимали Людовик XIV и его иезуиты участие в делах христиан на Востоке. [XXV]

Самою ближнею христианскою страною для жителей востока была Россия. В ней с давних пор не только христианские, но и нехристианские народы находили полную свободу исповедания. Представители разных национальностей, побывав в России, по возвращении своем на родину, рассказывали своим о свободе пребывания в этой стране, о привилегиях, даваемых христианам для ведения торговли, о господстве в обширном царстве чистой, христианской веры и о многом таком, что настраивало воображение притесненного восточного христианина к увлекательным надеждам. А известно, что желания и надежды в устах народа, переходят часто в пророчества, и вот по нашему мнению, основание вышеупомянутого поверья. В данную эпоху, преобразование Poccии, блестящие победы Петра Великого над соседями, его деятельность, энергия и богатырская личность не мало содействовал уверенности, что время исполнения пророчества не далеко.

Хотя Армяне с давних пор, еще во время удельных усобиц, посещали Россию по своим делам: но с половины XVII века сношения их с Россиею сделались более правильны и основаны на договорах, заключенных между царем Алексеем Михайловичем и персидскими Шахами, и на привилегиях, данных Русским правительством Армянам на производство торговли в России и на транзит через Россию во все Западные государства [XXVI]