ЭЛИАС ГЕРКМАН

ИСТОРИЧЕСКОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ

О ВАЖНЕЙШИХ СМУТАХ В ГОСУДАРСТВЕ РУССКОМ, ВИНОВНИКОМ КОТОРЫХ БЫЛ ЦАРЕВИЧ КНЯЗЬ ДИМИТРИЙ ИВАНОВИЧ, НЕСПРАВЕДЛИВО НАЗЫВАЕМЫЙ САМОЗВАНЦЕМ

Царь Феодор Иванович предоставляет
все управление царством шурину своему
Борису Феодоровичу, по распоряжению которого
(как думают) совершается убийство в Угличе.
Борис Феодорович обманывает царя,
удерживая его от поездки в Углич

По смерти государя Ивана Васильевича, царя всея Руси, великого князя московского и проч., прозванного тираном вследствие его жестокого правления, осталось два сына — Феодор Иванович и Димитрий Иванович. Последний был младшим, и из-за него возникло много бедствий в России.

Старший, Феодор Иванович, наследовал отцу после его смерти и вступил на отцовский престол в 1584 году. Он был очень добродушный и кроткий государь. Его супругою была сестра одного московского боярина, Бориса Феодоровича Годунова, человека необыкновенно умного (но весьма честолюбивого). Заметив, что князь Феодор Иванович был слишком прост и слаб для управления государством, что он заботился более о делах духовных, касающихся богослужения, чем о государственном управлении, — короче, что ему следовало бы скорее быть епископом, чем царем, вышепомянутый князь Борис Феодорович (несмотря на то, что он стоял уже весьма высоко и всем повелевал и управлял, как государь) начал изыскивать средства для того, чтобы присвоить себе самый высокий титул и верховную власть в государстве, сделаться царем и великим князем.

Боярин Борис (движимый честолюбием, имея царскую власть и хорошо управляя царством к великому удовольствию подданных) находил выгодным для достижения своей цели, чему никто уже не мог помешать, погубить обоих царевичей, Феодора Ивановича, тогда уже бывшего царем, и брата его Димитрия. Чтобы привести это в исполнение так, чтобы не произошло никакой перемены в царстве, [Борис] сначала составил план убить Димитрия (как говорят, во время игры).

Этот юный царевич Димитрий Иванович имел свой двор в Угличе, княжеской резиденции, где обыкновенно жили и воспитывались [214] царские дети и молодые царевичи, наследники престола, подобно тому как принцы французские живут в Дофине, а принцы английские — в герцогстве Валлийском. Когда боярин, которому ведено было известным средством погубить царевича, прибыл в город, то Димитрий узнал [о намерении боярина] (потому ли, что он был лично предан Димитрию, или потому, что этот боярин, боясь совершить [порученное ему] дело, сообщил о своем поручении любимцам царевича, или потому, что царевич при дворе Бориса Феодоровича, о нерасположении которого царевич знал, имел своих лазутчиков, предупредивших его, — достоверно не известно). [Царевича] увезли в королевство Польское, где его и скрыли. Между тем тот, кому поручено было убить царевича Димитрия, — с ведома или без ведома (достоверно не известно) — убил одного мальчика. Говорят, что это был поповский сын, несколько похожий [на Димитрия]. Затем убийца был убит кем-то другим, который тоже был убит третьим лицом, чтобы с течением времени [намерение убить царевича] не открылось.

Хотя все это и было превосходно исполнено, однако Борис Феодорович, как кажется, не остался доволен. Он послал в Углич еще лазутчиков, чтобы выяснить исход дела [с царевичем]. Действительно, [Бориса] уведомили, что удар не удался, что был убит не настоящий Димитрий, а сам Димитрий Иванович избежал гибели.

До двора, находившегося в Москве, дошло известие [об убиении царевича]. Царь Феодор Иванович также услышал о том, что его брата не стало, что убийца погиб, вследствие чего не назначили следствия по этому делу. Тогда его ц. в-о (таков его титул) назначил день, в который он хотел отправиться в Углич, дабы здесь, по русскому обычаю, оплакать умершего брата перед его погребением. Князь Борис Феодорович стал думать и опасаться, что царь, по приезде своем в Углич, не признает в убитом своего брата, что [дело о царевиче] будет подвержено дальнейшему розыску и исследованию. Так как [Борис] предвидел, что ему не представится случая овладеть бежавшим Димитрием и убить его, то он решился помешать его ц. в—у совершить предположенную им поездку и, прибегнув к описанному ниже обману, задержать его.

Борис объявил, что татары, бывшие в это время врагами русских, идут с огромными силами на Москву, грабя и опустошая землю и нанося жителям страны чрезвычайный вред. За день до отъезда царя в Углич вышепомянутый боярин Борис Феодорович велел во время хорошей погоды, в полдень, поджечь город Москву с четырех сторон, так что жители в этот день понесли огромные потери, и распустил слух, что виновниками этих пожаров были поляки — враги [москвитян]. Несмотря на это его ц. в-о хотел отправиться в путь на другой же день. Шурин Борис Феодорович, сопровождавший царя, [215] провел его по всем улицам и дорогам, на которых погорельцы поражали зрителя своею страшною бедностию и несчастием, крайне докучали своими криками, воплями, жалобами и молили, по случаю понесенных ими потерь, о помощи, милостыне и милосердии. Это так тронуло добродушного царя, что у него от сострадания и горя полились слезы из глаз. Поэтому он, по совету своего шурина Бориса Феодоровича, на время отложил свою поездку и озаботился раздачею милостыни несчастным погорельцам. Так как царь не прибыл в назначенный день в Углич, то здесь приступили к погребению мнимого царевича, которого, таким образом, его ц. в—о не мог ни видеть, ни оплакать.

Несколько времени спустя, а именно в 1597 году, его ц. в—о Феодор Иванович после тринадцатилетнего царствования покинул этот мир, оставив единственным наследником Димитрия, который скрылся. Некоторые говорят, что у [Феодора] была дочь от сестры вышеназванного Бориса Феодоровича, которая, однако, не могла ему наследовать, ибо дочери не наследницы. Другие же утверждают, что у Феодора Ивановича был сын, вместо которого мамка, по приказанию Бориса Феодоровича, положила в колыбель девочку. Как бы то ни было, многие сомневаются в достоверности этого. Известно только то, что впоследствии появился некто, называвший себя Петром Феодоровичем и выдававший себя за сына царя Феодора Ивановича. О том, что сталось [с Петром] и что затем воспоследовало, мы своевременно расскажем в другом месте.

После смерти царя Феодора Ивановича
боярин Борис Феодорович делается царем.
В Московию приходит известие,
что Димитрий, будто бы убитый в Угличе,
находится в Польше. Это было в 1603 году

После смерти царя Феодора Ивановича все знатнейшие вельможи и бояре собрались для избрания из среды своей царя и великого князя. Помимо ближайших родственников князя Ивана Васильевича, все единогласно избрали государем и царем Бориса Феодоровича (может быть потому, что помянутый Борис Феодорович снискал себе сильное расположение знатнейших вельмож, или потому, что еще при жизни царя Феодора Ивановича он хорошо управлял царством). [Борис], необыкновенно искусно лицемеря, стараясь показать, что он не ожидал подобной чести и не был ее достоин, извиняясь тем, что он уже устал от управления, отказывался от короны. [216]

Это он делал главным образом потому, чтобы другие бояре не имели какого-нибудь подозрения на него в деле [убиения царевича] в Угличе. По этой же причине он заявлял о желании удалиться в монастырь, куда уже отправилась царица, его сестра, после кончины своего мужа Феодора Ивановича. Чем более Борис уклонялся и лицемерил, отказываясь от престола, тем сильнее упрашивали его вельможи и бояре принять царство. Тогда он начал оправдываться перед бывшею царицею, своею сестрою, говоря, что он, настойчиво отказываясь от управления царством, положительно убедился в том, что он сам должен принять на себя управление. Он хотел внушить своей сестре, что впоследствии никто не будет вправе упрекать его в стремлении занять престол. На это царица, сестра Бориса, хорошо знакомая с положением дел, очень умная и рассудительная женщина, отвечала так:

“Государь, брат мой! Ныне настало время и наступил желанный вами час, которого вы столь долго ожидали и домогались. Достижение престола не представляет для вас препятствий, несмотря на то вы, в присутствии бояр и вельмож, лицемерно отказывались принять на себя управление царством. Я думаю, что вы это делали из предосторожности, чтобы народ и подданные считали себя наиболее обязанными вам. Но мне кажется весьма неразумным то, что вы и ко мне обращаетесь с притворными речами, как будто я не знаю всех обстоятельств, хотя я этого не показываю. Вы сами себе чрезмерно льстите. Поэтому, Борис Феодорович, обратите внимание на ваши поступки. Вы давно уже стремились [к занятию престола]. Кто знает, сколько войн вы предпринимали, в разное время, для достижения своей цели; сколько людей вы ненавидели за то, что они, по вашему мнению, слишком долго жили. Они, вероятно, препятствовали вашим предприятиям и ожиданиям. Поэтому еще раз повторяю вам: обдумайте ваш поступок. Да не падет на вас и на дом ваш кровь убиенного Димитрия”.

Этою речью своей сестры Борис Феодорович был взбешен до такой степени, что, в порыве гнева, ударил ее в грудь тростью, которую держал в руке. Царица была так глубоко оскорблена этим, что тотчас же заболела и слегла в постель. [Борис] ушел от нее, оставив ее в таком расстроенном состоянии, и стал размышлять о том, каким бы образом ее погубить, так как она пела не ту песню, которую он хотел слышать. Восемь или девять дней спустя после того, как царица слегла, вспыхнул пожар в том монастыре, где она лежала больною. Так как иконы были вынуты из кивотов, то многие утверждали, что этот пожар произошел не без ведома Бориса Феодоровича, желавшего, чтобы царица, его сестра, умерла от испуга. Так и случилось, ибо она от испуга скончалась на следующий же день. [217]

Тогда боярин Борис Феодорович принял управление государством, был избран и коронован наследственным царем всея Руси и великим князем московским в 1597 году.

Между тем царевич Димитрий находился в Польше и по всей стране начал распространяться слух, что настоящий преемник великого князя московского еще жив и пребывает в соседней земле, в Польше. Этот слух наконец дошел до Москвы и очень обеспокоил царя. К королю Сигизмунду отправили посла с собственноручным письмом его ц. в—а. Царь, желая испытать, не соизволит ли его к. в—о выдать преступника, писал, что он справедливо заслуживает наказания за свой подлый обман, за то, что с самоуверенностью выдавал себя перед вельможами и государственными чинами Польши за Димитрия Ивановича; [что царевич был убит] могут доказать господа, живущие в Москве, присутствовавшие при смерти и погребении истинного Димитрия. Но все, о чем Борис писал вельможам и воеводам Речи Посполитой, — ложь, им выдуманная. Услыхав об этом, король польский призвал Димитрия ко двору и, сообщив [об известиях, полученных из Москвы], спрашивал, что он на это скажет. Димитрий, как человек молодой и смелый, отвечал королю: “Я Димитрий Иванович, сын великого князя московского, отца моего Ивана Васильевича, и нахожусь в настоящее время во власти и под защитою вашего к. в—а. Если ваше величество желаете меня предать в руки моих врагов, я должен этим довольствоваться. Но я тем не менее буду говорить одну только правду. Я скорее готов умереть, чем сделаться лжецом и отказаться от имени и чести”. Затем он рассказал его к. в—у, какими средствами он избежал смерти в Угличе и о последующих обстоятельствах своей жизни. Он рассказал, по-видимому, так правдиво, что его к. в—о мог предположить только одно то, что он говорит истину. Вместо того, чтобы его, как пленника, отправить с послом в Московию, к царю Борису Феодоровичу, король оказал [Димитрию] милость и обеспечил его приличным содержанием в Польше.

Царь Борис Феодорович мирно правит страною,
делается великодушным и мечтает о великих делах,
чтобы упрочить вечную славу за собою
и своими преемниками

До вступления на престол Борис Феодорович при зяте своем Феодоре Ивановиче хорошо и мирно управлял страною. Так неизменно он продолжал управлять и во время своего царствования, так что никто из его подданных не мог на него жаловаться. [218]

Но обыкновенно бывает так: как только привлекательная (не менее прелестная) фортуна, во взоре которой выражается ее легкомыслие, подарит улыбкою того, с кем заиграет, и покажется ему благосклонною, он бывает очарован ее прелестью, считает себя обязанным почтить ее непостоянство (так справедливо называют ее непостоянною) дарами, которые он сам со временем должен получить от нее. Это то же, что, как говорится по-немецки, считать цыплят, когда курица не успела их высидеть, то же, что строить воздушные замки. То же самое случилось и с царем Борисом Феодоровичем. По вступлении на престол он тотчас же приказал разыскивать в других странах искусных мастеров, как-то: скульпторов, золотых дел мастеров, плотников, каменотесов и всякого рода строителей. Никто не знал, зачем это он делал. Затем он начал советоваться [с мастерами] о том, что ему предпринять для увековечения своего имени. Наконец он решился построить церковь, которая своим видом и устройством походила бы на храм Соломона. Этим он думал получить великую милость от Бога и оказать необыкновенную услугу людям. Мастера тотчас же принялись за работу, стали делать небольшие модели, причем обращались к книгам Св. Писания, к сочинениям Иосифа Флавия и других писателей. Сделав модель, [мастера] показали ее Борису, и она ему очень понравилась. Но [это предприятие], по-видимому, не понравилось Царю Царей, Господу Богу, и я умолчу об окончании постройки храма, так как ни одно из предприятий Бориса не осуществилось.

Из следующего примера легко можно сделать заключение о том, как царь был самодоволен

Он заказал, между прочим, сделать изваяние ангела из чистейшего золота и хотел поставить это изваяние в церкви, еще не отстроенной. Когда оно было сделано немецким мастером, царь пришел посмотреть на его работу. Некоторые формы в изваянии не понравились [царю], и он указал на них мастеру. Последний постарался изменить и поправить их, насколько это было возможно. Когда его ц. в—о снова явился [посмотреть на изваяние], то лицо ангела еще более, чем прежде, не понравилось [царю]. Так это повторялось несколько раз Наконец Борис указал мастеру, чего именно недостает в лице ангела, и, прямо не высказав своего желания, дал довольно ясно понять, что лицо ангела должно походить на лицо [царя]. Мастер, догадавшись о его желании, пристально посмотрел на его ц. в—о и сделал лицо ангела так, что оно совершенно походило на царя. Он снова приехал посмотреть [на изваяние], остался им очень доволен и дал мастеру почетную награду. Это было незадолго до смерти Бориса. Отсюда видно, что он, не смея явно воздвигнуть себе памятник, сделал это под благочестивым предлогом. [219]

Димитрий в Польше получает помощь от знатнейших
вельмож для похода в царство Русское, совещается
с астрологами и гадателями, сообщающими ему
свои мнения и советы

Между тем Димитрий завел в Польше сношения с знатнейшими государственными людьми и в особенности с воеводою Сендомирским. Они обещали ему для достижения престола помощь и защиту, насколько это зависело от них, и впоследствии оправдали [свое обещание]. Кроме того король разрешил ему в целой стране вербовать и принимать к себе на службу людей. К. в—о отказался принимать участие в войне, ибо имел другую цель, сделавшуюся известною несколько лет спустя, как это будет нами подробно рассказано при более удобном случае.

Димитрий действовал не в одной только Польше, но и в других странах и нигде не тратил понапрасну времени. Многие говорят, что он изучил несколько языков и сделал большие успехи в своем образовании. Занимаясь искусствами и в особенности астрологиею или искусством предсказывать будущее по звездам, он очень пристрастился к ней, призывал многих астрологов и гадателей (по моему мнению, их было бы справедливее называть колдунами) и советовался с ними о начале и исходе предпринимаемой им войны. Они, руководясь своим искусством, советовали ему начать войну и уверяли его, что он без боя и сопротивления достигнет власти, знатнейшими государственными людьми будет признан и принят как истинный наследник [престола] России. Но затем, говорили они, ему будет трудно удержаться на престоле, потому что в первый же год [его царствования] многие из знатнейших вельмож [Московии] восстанут против него, составят заговор и не успокоятся, пока не низвергнут и не погубят его со всеми приверженцами. То, что будут предпринимать [против Димитрия, по предсказанию астрологов и гадателей], будет относиться к первому году его царствования; если в это время он удержится на престоле, то может владеть им в течение многих лет.

Это [предсказание] отчасти ободрило Димитрия, отчасти опечалило. Не зная, что предпринять, он говорил: если дойдет до того, что его будут гнать [из Московии], то он принужден будет поплатиться своею жизнию, ибо ему хорошо известен образ действий русских; в случае изгнания было бы лучше всего спастись от плена, но спасение невозможно, потому что Москва лежит в средине страны, беглеца можно преследовать до всех пограничных городов и нагнать его прежде, нежели он достигнет границы. Так как Димитрий [220] находил, что ему было бы весьма трудно [спастись], то поэтому [приверженцы его], отыскав все, по-видимому, необходимое и тщательно взвесив все обстоятельства, предложили ему верные средства, которыми бы можно было в случае крайности воспользоваться для спасения себя от преследования русских. Предложение магиков или гадателей заключалось в следующем: необходимо очень внимательно следить, не найдется ли между ратниками, набором которых Димитрий был занят для составления войска, человека, очень похожего на царевича. Начали следить и действительно нашли человека низкого происхождения. Его приняли на службу к царевичу Димитрию в звании конюха, не говоря ему о том, что намеревались с ним сделать. Этот человек, действительно несколько похожий на царевича Димитрия, был немного выше его и не имел близ носа бородавки, бывшей на лице Димитрия. Поэтому решили напоить этого человека, и во время сна хирург должен был сделать ему надрез около носа и залечить так, чтобы образовалась бородавка. Таким образом этот человек, и лицом, и сложением похожий на Димитрия, должен был в случае надобности заменить его. Пока его найдут и будут принимать за настоящего Димитрия, сам Димитрий будет в состоянии бежать, так что русские не будут подозревать, что он убежал. Разумеется, об этом не говорили ни слова подставному Димитрию.

Рассказ о том, как Димитрий с большим войском
вторгается в Россию; царь Борис Феодорович умирает
и сын его становится русским царем;
главный воевода Петр Басманов с войском
переходит к Димитрию и юный царь Феодор Борисович
и его мать умирают от приготовленного
ими самими яда

В то время, когда стали распространяться слухи о больших приготовлениях к войне, населением России овладел великий страх, в особенности приверженцами царя Бориса Феодоровича. Те, которые строго обсуждали эти слухи, не знали, действительно ли Димитрий тот самый, за которого он себя выдает, не знали, на чем остановиться, и были в большом недоумении.

Между тем Димитрий собрал многочисленное войско, благодаря помощи и стараниям знатнейших польских вельмож и князей, в особенности же воеводы Сендомирского, желавшего, как говорят, выдать свою дочь за Димитрия, как только он будет принят и [221] признан законным наследником России, что и случилось впоследствии.

Затем Димитрий двинулся с своим войском из Польши для завоевания Московского царства. Выступя в поход в 1605 году, он повел свое войско через Молдавию, Подолию, через р.Днепр, названную Птолемеем Борисфеном, вступил в пределы России, сперва в провинцию Северскую, именуемую русскими Северскою стороною, важнейшие города которой Путивль, Чернигов, Стародуб и многие другие, находящиеся в стране, лежащей по обеим сторонам р. Танаиса или Дона в его верховьях и простирающейся до р. Волги и Астрахани, немедленно предались Димитрию без всякого сопротивления. Его ц. в—о, узнав о том, что жители областей стали отпадать от него и переходить к Димитрию, начал беспокоиться, и беспокойство [Бориса] более и более увеличивалось. Совесть тревожила его, и он размышлял о средствах, им употребленных для достижения престола. Он думал о том, как избавиться от Димитрия. [Борис] очень хорошо знал, что со вступлением Димитрия в Москву ему [Борису] и всем его близким, если бы только он не успел убежать, угрожает то же, что Димитрию в Угличе. Это побудило [Бориса] предпринять быстрое решение: отравить себя. Для этого (как некоторые говорят) он велел своей жене изготовить питье с ядом, принял его и немедленно умер, после семилетнего, хорошего управления царством.

После смерти царя Бориса Феодоровича вельможами, боярами и начальниками, бывшими в то время в Москве, был избран сын его, Феодор Борисович, и провозглашен царем всея Руси.

Между тем к царевичу Димитрию, все более и более приобретавшему успех в своем предприятии, прибегало множество русских, и они почти повсюду признавали и принимали его за своего законного государя наследника. Отправившись к Москве, Димитрий расположился лагерем на границе Рязанской области и Северской стороны близ городов Тулы и Калуги. Между тем его ц. в—о вместе с господами и начальниками, приготовляясь встретить Димитрия с оружием в руках, занимался приведением в порядок своих военных средств. Они собрали весьма сильное войско, над которым главным воеводою был назначен один из знатнейших вельмож, Петр Феодорович Басманов, человек храбрый, красивый, весьма любезный, общительный с каждым и потому чрезвычайно любимый своими [соотечественниками]. После принесения его ц. в—у и его матери присяги в верности, Басманов двинулся с своим войском в поход и расположился лагерем под самою Калугою на границе Можайской области, где находился и лагерь Димитрия. Здесь с русским войском случилось то же, что обыкновенно бывает с простым народом, который постоянно, по самой природе своей, желает перемен и, будучи увлекаем жаждою новизны, избирает новое, но оно редко [222] бывает хорошо. Только что [русское войско] расположилось лагерем, как в нем каждый день стали много говорить о Димитрии, рассказывать друг другу о его великих делах и перебегать к нему целыми толпами. [Перебежчики] сильно шумели и кричали: “Дай Бог счастья нашему истинному царю Димитрию Ивановичу! Да здравствует наш государь на многие лета!” Главный воевода Петр Басманов, увидев, что войско его оставляет, решился также нарушить присягу и не стесняться ею. Он перешел на сторону Димитрия, признал его своим государем и принес ему присягу в верности. По получении известия об этом, в Москве многие совершенно изменили свой образ действий. Правители и знатнейшие лица в государстве решились отправиться навстречу Димитрию для того, чтобы ему поклониться, признать и принять его, как своего законного государя.

Между тем юный царь и его мать, старая царица, находились в отчаянном положении. Чтобы не попасть в руки Димитрия, что было бы для них хуже смерти, старая царица приготовила отравленный напиток точно так же, как она приготовила [его] для своего мужа, государя Бориса Феодоровича. Сначала она сама приняла этот напиток, потом царь, сын ее, наконец дочь, сестра царя, бывшая еще девицею. Вскоре после того умерла старая царица, а недолго спустя и ее сын, его ц. в—о Феодор Борисович; но яд, по-видимому, не подействовал на сестру царя, ибо она выздоровела и удалилась в монастырь, где и живет по настоящее время.

Димитрий принят в Москве и признан
законным наследником царства. Он отправляет
посольство к воеводе Сендомирскому, просит,
вследствие прежнего обещания, руки его дочери.
Некоторые из знатных бояр составляют
против Димитрия заговор

Когда во всей стране стало известно о прибытии настоящего царя Димитрия, то все знатнейшие вельможи, бояре и воеводы, по обычаю, отправились к нему навстречу с большим торжеством и великолепием, для поздравления его и приветствия. Встреча была чрезвычайно радушна с обеих сторон. Затем Димитрий вместе с господами, его встретившими, отправился в Москву, оставив все свое войско в области Можайской и Рязанской, в окрестностях Калуги и Тулы и взяв с собою только 4 отряда польских всадников, называемых гусарами. [223]

При въезде [Димитрия] в Москву знатнейшие вельможи сопровождали его до Кремля, находящегося в Китае городе. В Кремле обыкновенно имеют свое местопребывание цари и великие князья. Здесь представлялись [Димитрию] государственные чины, поднесли ему царскую корону и скипетр и, передав таким образом все управление царством, тотчас же провозгласили его царем всея Руси и великим князем московским. Тотчас же послали грамоты ко всем чинам и к жителям городов о том, что Господь Бог осчастливил их, послал им законного царя и наследника, Димитрия Ивановича, которого они должны признавать своим государем и никого другого [не признавать]. На эти заявления жители всех городов с радостию восклицали: “Да здравствует царь!” Обыкновенно бывает так: когда в одном случае благоприятствует кому-нибудь счастие, то в другом — люди, преисполненные ненависти и зависти (надрывающие [свои силы] от злости), преследуют его [как змеи] своим ядовитым жалом. Так случилось и с Димитрием. Едва только он был провозглашен царем, как уже некоторые из бояр составили против него заговор, в котором главными руководителями были Василий Иванович Шуйский и братья его, Димитрий и Иван Иванович, прозванный Пуговкою. Увлеченные страстью к господству, они во многих местах побуждали народ к восстанию, открыто говоря, что Димитрий беглый негодяй, ложно выдающий себя за человека, которого он в продолжение всей своей жизни не видывал и не знал. Кроме того они употребляли средство, которое бывает очень могущественным орудием для низвержения с престола государей и властителей, а именно они обвиняли [Димитрия] в ереси, в намерении изменить православную веру и вместо нее ввести веру польскую (т.е. римско-католическую). Этому многие поверили и весьма горячо приняли к сердцу, так что в народе возник сильный ропот.

Сверх того Димитрий изменил и царский титул, или слово, которое русские обыкновенно употребляют, когда говорят о государе. Многое испытав, будучи сведущ в иностранных языках и хорошо владея своим языком, он сделал различие между словами “царь” и “цезарь”. Русского государя именуют и по настоящее время царем российским, что собственно значит “русский король”, если только следовать тому смыслу, который имеет это слово в русской Библии и священных книгах, в которых написано вместо “король Давид” — “царь Давид”; [этот же титул] носят и все другие короли иудейские и израильские. Несмотря на это русские переводчики утверждают, что слово “царь” в титуле их государя означает keyser, а слово “король” соответствует слову coninc, которым они и называют Других королей. Цезарем же, как утверждают русские переводчики, может называться только римский государь (keyser). Как бы то ни было, мы вкратце скажем об этом толковании слов. “Король” — [224] слово русское и значит “одноглазый”. Полагают, что будто бы в Польше царствовал государь, имевший только один глаз, и, в виде брани, прозван был русскими королем, т. е. одноглазым. С тех пор это слово вошло [у русских] в употребление и они всех последующих государей польских и всех других стран называли королями.

Димитрий, более опытный, чем его предшественники, сделав различие между словами “царь” и “цезарь”, стал называть королей царями, а себя — цезарем, так как Россия называлась царством. Этою переменою воспользовались заговорщики и еще более возбуждали к восстанию народ, обращаясь к нему с такими словами: “Вы видите, как [Димитрий] высокомерен? Он хочет уподобиться императору римскому, и тогда наша страна, вместе с верою, сделается римскою”. Об этом и о многих других обвинениях царь узнавал через своих лазутчиков, находившихся повсюду и доносивших царю о решениях и словах возмутителей, как бы они ни были ничтожны. [Димитрий] однако почти не обнаруживал того, что ему было известно относительно лиц, к нему не расположенных. Напротив, он обращался с ними любезно, свободно и милостиво, как будто он не ожидал от них ничего дурного.

Утвердившись в Московии и будучи признан государем и законным наследником царства, Димитрий стал думать о своей нареченной невесте и своего думного дьяка Афанасия Власова, в сопровождении блестящей свиты из дворян, отправил в звании посла к воеводе Сендомирскому, чтобы, на основании прежде данного им обещания, просить от имени его ц. в—а руки дочери его Марины и сопровождать ее в Москву. По прибытии к Сендомирскому посол, после приветствий воеводы, донес ему о причине своего прибытия. Узнав о том, что [послу] было поручено от имени царя сделать предложение дочери, воевода, как человек умный и предусмотрительный, обсудил это дело со своими приближенными и решился написать к боярам и высшим чинам московским. В своем послании он просил письменного ответа на следующие два вопроса: во-первых, бояре и государственные чины признают и принимают ли Димитрия Ивановича за законного наследника; во-вторых, желают ли, чтобы дочь воеводы была невестою и супругою царя, чтобы она была принимаема и почитаема за государыню, достойную их государя. С этим ответом вышеназванный посол был отправлен обратно в Москву.

Между тем его ц. в—о приказал делать приготовления к самому торжественному приему своей невесты. Он учредил отряд телохранителей, состоявший из четырех рот, преимущественно из немцев, лифляндцев и французов. Он не желал, чтобы в этот отряд поступали перекрещенцы, т. е. те, которые отрекались от своей веры и [225] принимали веру русскую. Каждая рота имела особую, весьма красивую одежду.

Между тем посол, получивший от воеводы Сендомирского весьма богатые подарки, вернулся в Москву и передал письмо [воеводы] знатнейшим боярам и государственным чинам. Узнав о содержании письма и обсудив все, касающееся брака царя, они снова отправили Власова в звании посла к воеводе Сендомирскому с письменным ответом, в котором они, соглашаясь с предложениями Сендомирского, отвечали положительно на вопросы, им поставленные.

Несмотря на это заговор против царя становился все более и более значительным. Хотя это было хорошо известно его ц. в—у, однако он несколько раз устраивал у себя пиры. В первый раз были приглашены все знатнейшие бояре и вельможи, причем сам царь служил и угощал их, прося веселиться. Этим он хотел выразить свое доброе искреннее расположение к ним. Давая им понять, что ему хорошо известны их дурные намерения относительно его самого, он просил их рассеять свои подозрения и в доказательство того, что он избег смерти в Угличе, рассказывал различные происшествия. Он уверял их также в том, что он не хочет переменить веры и не знает другой, кроме святой веры русской, в которой он хочет жить и умереть.

В другой раз Димитрий пригласил всех высших правителей духовных, а именно: патриарха, пользующегося у москвитян таким же уважением, как папа у католиков, затем епископа ростовского и новгородского, всех митрополитов, епископов, некоторых священников и диаконов, имевших наиболее значительную власть. Все они перед выходом его ц. в—а молча сидели за столом. Отчасти смущенные тем, что ожидало в будущем государя, отчасти напуганные тем, что перемена религии более всего коснется их самих, они думали о том, что сказал несправедливый домохозяин: “Рубить и копать я не могу, а милостыню просить — стыжусь”. Когда сказали царю, что они, молчаливые и печальные, сидят за столом, он вышел к ним, вступил с ними в разговоры и просил их быть веселее. Они, по обычаю своему, в знак уважения к царю встали с своих мест, но он просил их снова сесть, выразил им свое доброе расположение и убеждал их не думать о нем так худо, как им говорили, не верить некоторым клеветникам (старающимся возбудить восстание в государстве), действующим гораздо более под влиянием своего честолюбия, чем доброго желания (благосостояния государству). Те, которые рассказывают, что у него под кроватью спрятана икона Богородицы, суть возмутители, которые, как оказалось бы при строгом исследовании, во всю жизнь свою ни разу даже не подходили к его кровати. Так же точно достоверен рассказ о кресте, будто бы найденном в сапоге [Димитрия]. Для большего удостоверения в том, [226] что все это — ложь, [Димитрий], напомнив, что в католической религии считается великим грехом оскорбление икон и св. креста, снял со стены икону, висевшую близ него, и, приложившись к ней перед всеми присутствовавшими, сказал: “Пусть сотворит Господь Бог надо мною или над этою иконою какое-нибудь знамение, если я когда-нибудь помышлял отступиться от св. веры русской и принять другую, не говоря уже об оскорблении и сокрытии св. икон под кроватью или в сапоге”. Затем он снова повторил: “Да совершит Господь в глазах ваших знамение надо мною или над иконою, если я мыслю что-либо иное”. Эта речь так подействовала на духовенство, что оно уже не думало ничего дурного о Димитрии.

В третий раз он пригласил всех начальных должностных лиц, в четвертый и пятый — тех лиц, которые по должности и службе, по положению и достоинству стояли степенью ниже предшествовавших. Всех этих людей он увещевал и наставлял речами, выше приведенными. Поэтому все, бывшие [у Димитрия] на пирах, пришли к тому заключению, что государь их Димитрий Иванович действует прямо и с добрым намерением.

Между тем посол Афанасий Власов с своею свитою прибыл снова в Сендомир, где он передал ответ воеводе. Тогда воевода, желая сопровождать в Москву невесту его ц. в—а, стал готовиться к отъезду. Вместе с ним отправился сын его, зять — князь Константин Вишневецкий, женатый на старшей дочери [Сендомирского], брат князя Константина князь Адам Вишневецкий и, кроме того, большая свита из вельмож и дворян. Дочь воеводы была сопровождаема великолепною свитою, состоявшею из девиц и камерфрейлин.

Пока воевода Сендомирский собирался таким образом в путь, заговор вполне созрел, и на третий день после свадьбы [заговорщики] решили осуществить [свое намерение]. Это и было исполнено.

О великолепном приеме невесты и отца ее, воеводы
Сендомирского. Заговорщики назначают день
для убиения Димитрия, вместе со всеми поляками.
Царь, будучи о том предупрежден, спасается
бегством, оставив на своем месте другого человека,
похожего на него

Воевода Сендомирский вместе с невестою и свитою были очень торжественно и великолепно приняты в Москве. Отряд телохранителей его ц. в—а, все бояре и дворяне, отправленные навстречу воеводе, [227] были одеты в самые нарядные платья. В числе других ценных королевских подарков, привезенных воеводою в знак уважения к его ц. в—у, находились 6 красивых лошадей, а именно: 2 темно-каштановые, 2 серые с яблоками и 2 белые как снег, с раскрашенными гривами и хвостами. Этих лошадей вели попарно, с обеих сторон каждой шел конюх, одетый по-турецки и ведший лошадь на шелковом поводе. Это было очень красиво. Затем шел воевода с своим сыном, потом муж старшей его дочери, князь Константин Вишневецкий с братом, князем Адамом. За ними Марина Сендомирская, дочь воеводы, нареченная невеста его ц. в—а, с большою свитою, состоявшею из девиц и камерфрейлин. На углах улиц играли музыканты в знак радости и торжества; но все это скоро сменилось печальною трагедиею. Въезд [Марины] был 26 апреля. Так как все приготовления к празднеству были окончены, то 15 мая 1606 года его ц. в—о был обвенчан с Мариною Сендомирскою. Затем отпраздновали свадьбу с необыкновенным великолепием. В это время обвинили царя в том, что будто бы он ночевал с Мариною на священном месте, где находились иконы Богородицы, и что он таким образом осквернил русскую веру.

Вслед за тем решили на 3-й день свадебного празднества (17 мая по старому стилю) объявить царицею только что обвенчанную супругу царя.

Это объявление на 3-й день после свадьбы должен был сделать дьяк Тимофей Осипов, один из главных заговорщиков, вполне обладавший уменьем исполнить свое предприятие. В продолжение 14 дней перед совершением своего подвига он каждый день постился и исповедовался у своего духовника, как сказывали его домашние (человеку, мне хорошо известному и вполне заслуживающему доверия), — но никто не знал тогда, почему так поступал Тимофей Осипов, хотя впоследствии это вполне объяснилось.

Между тем лазутчики его ц. в—а не дремали, а, напротив, весьма зорко следили за всеми действиями заговорщиков, так что все предприятия и действия их были известны царю. Димитрий, замечая, что час его смерти приближается, что его свеча уже догорает, что наступила крайняя необходимость в мерах решительных, употребил все средства для своего спасения. В комнату его ц. в—а привели подставного Димитрия (он не знал о том, с какою целью его взяли), одели его в платье, которое обыкновенно носил его ц. в—о, и приказали оставаться там до прихода дьяка Тимофея Осипова, с которым он должен был вступить в разговор. [Подставной Димитрий] должен был придать своему лицу повелительное выражение и Держать себя, как подобало царю. Он должен был спросить вышепомянутого дьяка: собрались ли все высшие должностные лица для [228] коронования и объявления его супруги царицею? Если дьяк ответит, что он еще не созвал их, то подставной Димитрий должен спросить: почему? — и затем отдать приказание о созвании для того, чтобы объявление могло совершиться в назначенный для этого день. Сверх того подставному Димитрию внушили, как он должен приноровляться к царице, сообразовываться с обстоятельствами и исполнять то, что ему будут впоследствии говорить. Умолчав о том, почему все это делали, ему сказали только, что так было угодно его ц. в—у, что служба его не останется без вознаграждения. Так комедия с подставным царем обратилась в трагедию. Эта замена [настоящего Димитрия подставным] совершилась так быстро и тайно, что сами телохранители, стоявшие на карауле перед комнатою царя, знали только о том, что в ней находится государь, которого они должны слушаться. Это произошло ночью, а на следующее утро должно было совершиться и убийство. Между тем царь убежал вместе с 7 или 8 поляками. До самой польской границы они ехали и днем, и ночью. Так царь оставил царство своему рабу, которому он вручил свою власть, но не обязал своих подданных повиноваться ему. Царь Нин предоставил свою царскую власть на один день своей наложнице и рабыне Семирамиде, как свидетельствует Антоний Муррет в 6-й книге своих разных уроков. Он сделал это ради шутки, но рабыня коварно воспользовалась этим в действительности, как прекрасно говорит о том лаврами увенчанный поэт наш И. Кате в своем сочинении “О достоинстве человека”:

“Оглянись на минувшее время, как следствием шутки
было низвержение Нина с престола. Он хотел
только пошутить и тотчас же поплатился своею жизнью,
а его царством овладела преступная женщина”.

Это походит на происшествие с Димитрием. Как Нин оставил царство рабыне, так Димитрий покинул его на руки раба, хотя причина и исход того и другого поступка были совершенно различны, ибо рабыня просила царя передать ей власть, тогда как Димитрий, напротив, сам просил своего раба пробыть несколько времени на его месте. Уступчивость Нина стоила ему жизни, а распоряжение Димитрия помогло ему спастись от тех, которые хотели его погубить. Рабыня Семирамида сделалась царицею, а раб Димитрия был убит, и над его трупом издевались. Как Нин, так и Димитрий после того не царствовали.

Таким образом, некоторое время верили в подставного Димитрия и почитали за царя, а он сам не знал, что он как царь будет убит. Все это было сделано потому: если бы заговорщики не нашли царя, то они искали бы его повсюду и преследовали бы по всей стране до тех пор, пока бы не нашли его. [229]

Рассказ об убийстве в Москве; о том,
как братья Вишневецкие храбро дрались
против русских; доказательства того,
что Димитрий избежал смерти

С наступлением утра (по старому стилю) 17 мая, назначенного заговорщиками для совершения заговора, одни бояре и капитаны, знавшие о заговоре и назначенные быть главными руководителями в деле убиения Димитрия, сходились в Кремль и к Тимофею Осипову; другая значительная часть бояр и дворян (участвовавших в заговоре, с оружием) разъезжала в продолжение целой ночи по всем улицам города — каждый в том участке, в котором находилось его жилище, — чтобы защитить свой дом от поляков, нападения которых опасались.

Они имели также свой условный знак для поднятия тревоги в городе во время совершения убийства в Кремле.

Между тем дьяк Тимофей Осипов отправился с своею свитою ко дворцу. Он прошел мимо царских телохранителей и направился в ту комнату, где находился подставной царь, которого мы впредь будем называть подставным Димитрием, и, по обычаю москвитян, поклонился ему. Подставной Димитрий спросил его: “Исполнил ли он возложенное на него поручение?” В ответ на это дьяк, делая вид, что он ничего не знает, спросил: “В чем состояло это поручение или приказание?” — “Созвал ли ты (спрашивал подставной Димитрий) всех высших должностных лиц для венчания моей супруги и для объявления ее царицей?” Дьяк снова притворно отвечал: “Что это за венчание? Мне кажется, что ты бредишь или сошел с ума. Мы и не знаем никакой царицы. Ты не царь наш, а вор и изменник”. Говоря это, [Тимофей Осипов] подступил к нему с некоторыми из своих сообщников и хотел его убить. Телохранители, вполне убежденные в том, что подставной Димитрий был их царь, прибежали на помощь и убили Тимофея Осипова, воспользовавшись тем, что защитники его запоздали. Но наконец они напали на телохранителей, усмирили их и перебили всех поляков, которых могли поймать. Подставной Димитрий, увидев себя в крайней опасности, прыгнул из окна, находившегося на невероятной высоте, так что нисколько не удивительно, что он сломал себе шею и ноги. Двое телохранителей, один русский, а другой лифляндец, увидав это, бросились к подставному Димитрию, подняли его (лицо его было разбито и окровавлено) и снесли в нижнюю палату. Сюда немедленно ворвалась толпа людей и намеревалась его убить, несмотря на то, что он громким голосом кричал: “Я не царь ваш, отведите меня [230] на Лобное место (круглая возвышенная площадь перед дворцом, на которой его ц. в—о сам разбирает обыкновенные дела); там, перед государственными чинами и начальными людьми, я скажу вам, кто я и где находится царь”. При этом он упомянул еще о некоторых обстоятельствах, которых не знали. Не разбирая, кто он такой, его тотчас же убили. Лифляндец Форстенбург, поднявший его, и все окружающие, не принадлежащие к шайке заговорщиков, были также убиты. Это было сделано, по моему мнению, для того, чтобы вернее сохранить в тайне слова, сказанные подставным царем.

Между тем бояре и дворяне, разъезжавшие по городским улицам, дождались условленного часа и подняли тревогу. Носясь верхом взад и вперед, они громко кричали, что поляки хотят убить царя и избить вельмож и бояр. Ожесточенные этим, граждане и простой народ с яростию выбежали из своих домов с дубинами, палками и топорами и стали избивать всех попадавшихся им поляков, не щадя никого, за исключением воеводы Сендомирского с сыном и дочери его Марины, супруги Димитрия, живших в доме бывшего царя Бориса Феодоровича. Все пришедшие в этот дом были спасены. Русские напали на дом, в котором жил муж старшей дочери Сендомирского кн. Константин Вишневецкий с братом своим кн. Адамом. Они заперлись в своем доме. Вишневецкий велел сломать деревянную лестницу, ведшую в дом. Русские, столпившись во дворе и увидя, что лестница была разломана, пытались ворваться в дом, но двое братьев Вишневецких с теми, которые находились с ними, храбро отбивались кирками, мушкетами и пистолетами, так что у русских совершенно прошла отвага продолжать это нападение. Вишневецкие, увидев, что русские действовали вяло, выбросили из окна деньги, на которые с жадностию устремилась вся толпа. В это время [поляки] выстрелили и многих положили на месте. Таким образом Вишневецкие, с отчаяния решившиеся скорее умереть в бою, чем попасться в руки русским, навели на них великий страх. Русские, убедившись в том, что дом неприступен и что они не могут рассчитывать на успех, удалились, намереваясь привезти орудия, с помощию которых можно было разрушить дом Вишневецких.

Между тем Вишневецкие послали ко всем знатнейшим вельможам и боярам с предложением сдаться им; если же они не согласны принять их под свою защиту, то Вишневецкие, употреби все зависящие от них средства, готовы скорее умереть в бою, чем попасть в руки простого народа. Вельможи немедленно усмирили народ и приняли меры относительно безопасности Вишневецких и всех, с ними бывших. В это время сняли одежды с трупов подставного Димитрия и Петра Феодоровича Басманова, убитого в Кремле во время мятежа. Эти обнаженные трупы потащили на рынок, где положили их на стол, так чтобы каждый мог их видеть, и издевались [231] над ними. Их детородные члены связали вместе, при чем произносили самые постыдные речи, положили на связанные члены и живот волынку и медную деньгу и приглашали [Лжедимитрия и Басманова] поиграть. Подобных поруганий было совершено много.

Так как многие не знают: верить ли тому, что истинный Димитрий избежал смерти, или тому, что он был убит в Москве, то я намерен привести здесь обстоятельное объяснение

По совершении убийства в Москве одна полька, бывшая наложницею Димитрия, приходила в дом царского медика, доктора Каспера, бывшего родом из Пруссии. Она несколько раз беседовала с ним по поводу убиения Димитрия. Между прочим она говорила, что не может поверить известию о смерти Димитрия, а, напротив, думает, что он бежал. Поэтому она просила доктора послать своего человека на рынок для осмотра трупов и сообщила ему о некоторых знаках, бывших у ее господина на теле, а именно о природной бородавке на лице, возле носа, о красном пятне (похожем на орла) на левой груди, о том, что правая рука его была заметно длиннее левой. Вышепомянутый доктор послал туда своего слугу. Внимательно осмотрев трупы, слуга вернулся домой и сказал своему хозяину, что на трупе, о котором говорят, что это труп царя, он заметил только бородавку у носа, но и она, казалось, не была природною; кроме того, на ногах у него такие рубцы, ссадины и мозоли, какие бывают у человека, ходящего босиком и зимою, и летом. Все это подтвердили и многие немцы, видевшие труп вместе [с слугою доктора]. Отсюда можно заключить, что человек, ведший жизнь роскошную и изнеженную, мывшийся 2 раза в неделю и так мало ходивший пешком, никаким образом не мог иметь столь изуродованных ног. А так как не были найдены и вышеописанные знаки, которые никак не могли исчезнуть по смерти, а между тем из конюшни исчезло 8 или 9 лучших лошадей, то очевидно, что заговорщики убили не истинного Димитрия. [Истинный Димитрий] несомненно убежал.

О том, как князь Василий Иванович Шуйский
был избран в цари. Главнейшие города
Северской стороны не признают его
и остаются верными Димитрию, вследствие чего
у них возникает война с русскими

Как только мятеж стал утихать, начали совещаться о том, кого лучше избрать в цари, и выбор пал на одного из главнейших заговорщиков против Димитрия князя Василия Шуйского, которого провозгласили царем и которому принесли присягу 20 мая 1606 года. [232]

Этот князь Василий Шуйский, не желая присягать Димитрию, сказал, что он вор и изменник, вследствие чего царь велел его схватить, и затем он был приговорен к казни отсечением головы. Смертный приговор уже был прочитан, и [Шуйский] в ожидании казни стоял у плахи, как вдруг пришло известие о помиловании, дарованном его ц. в—м по ходатайству царицы-матери, вследствие настойчивых просьб друзей Шуйского. Казнь отменили, и он вместе с братом своим, Димитрием Ивановичем, был сослан в Казань. Как только они удалились, царица-мать, осажденная просьбами, упросила царя (ежедневно ее посещавшего) послать за ними и вернуть их обратно. По прибытии во дворец они были помилованы его ц. в—м. Очевидцы говорят, что каждый, по выходе из дворца, держал в руке по мешку со ста рублями, данными им в знак милости. Будучи одеты в кафтаны из грубого сукна, [Шуйские] сели в маленькие сани, которые везла дрянная лошаденка. Так счастие играет человеком. С Шуйскими было то же самое, что с колесницею царя Сезостриса. Что находится внизу — восходит наверх, а что наверху — опускается вниз. Когда Шуйский был преступником, приговоренным к смерти, Димитрий был царем; когда же Шуйский потом стал царем, Димитрий подвергся преследованию.

Для объявления и провозглашения царем и государем вышепомянутого Шуйского по всем городам послали гонцов и бирючей. Объявления были следующего содержания:

“Доселе обманываемые вором и изменником, ложно выдававшим себя за Димитрия Ивановича и силою, против всякого права вторгнувшимся в пределы нашего государства, мы, убедившись в том, что он был расстрига Гришка Отрепьев, схватили и подвергли его заслуженному им наказанию. Брат же его Митька, помогавший ему, убежал. Вслед за тем многомилостивый Господь даровал нам богобоязненного и добродетельного государя, князя Василия Ивановича Шуйского, об избрании которого царем всея Руси и великим князем московским мы извещаем и объявляем вам”, и т.д.

Эти объявления очень встревожили жителей многих городов, ибо перед этим они приняли и признали Димитрия своим законным государем и не имели повода жаловаться на его управление. Кроме того, необходимость признать государем Шуйского, ненавидимого большею частию своих подданных, возбудила сильное неудовольствие в простом народе во многих городах, в особенности же в области Северской, называемой русскими Северской стороной, равно как и в Путивле, где заперли в башню посланного туда знатного господина, и в Астрахани, где народ, услышав имя Василия Шуйского, стал браниться и кричать: “Ужели же этот шубник станет нашим царем? Мы не хотим его принять, ибо признаем своим царем [233] только Димитрия”. То же говорили и в Путивле. Незадолго перед этим здесь проехал Димитрий, которого охраняло 8 или 9 человек, провожавших его до Польши. Во время проезда жители присягнули ему в верности. Вот почему в Путивле не хотели признать Шуйского.

Город Путивль был осажден Шуйским,
войско которого, по неимению припасов,
принуждено было отступить.
Рассказ о некоторых замечательных случаях,
во время совершения в Москве убийства

Что касается до правления Димитрия, то в продолжение 9 месяцев своего царствования он управлял государством так, как прилично государю. Намереваясь возвратить России принадлежавший в это время Швеции Ивангород, Димитрий призвал всех бояр и дворян, состоявших на службе и присягнувших его ц. в—у. Они собрались в Пахре, находящейся в 30 верстах (5 верст составляют одну немецкую милю, 30 верст — 6 немецких миль) от Москвы, и находились там во время мятежа, вспыхнувшего в Москве. Так как они присягнули на верную службу его ц. в—у, то Шуйский, сделавшись царем, отправил их к Путивлю, жители которого не хотели повиноваться и восстали против царя. Войску, находившемуся под начальством брата царя, Димитрия Ивановича Шуйского, велено было осадить Путивль, заставить жителей его повиноваться и признать Шуйского царем. Это стали приводить в исполнение. Путивль был осажден, но осаждающее войско рассеялось само собою. Несмотря на то, что этот город находится в лучшей и плодоноснейшей в целой России стране и во время осады его стояло превосходное лето, дороговизна была так значительна, что колпак сухарей (это значит шляпа, наполненная сушеным хлебом), продаваемый за полтину, трудно было достать. Это было принято многими за тяжкое наказание и имело последствием бегство войска, стоявшего под Путивлем.

Между тем жилище воеводы Сендомирского, с которым находилась его дочь Марина, супруга Димитрия, и двое братьев Вишневецких, и днем, и ночью было охраняемо стражею. Эти господа находились в печальном положении. Они должны были, как пленные, ожидать своей участи и не знали, что с ними сделают. Их дворяне и свита были большею частию перебиты во время мятежа, и, что еще важнее, русские были так ожесточены против поляков, что [234] не щадили даже девиц и камерфрейлин, приехавших с Мариною Сендомирскою. Похитив все ценные вещи и сняв с них платья, их повели в рубашках по городу, как свидетельствуют очевидцы. Многие знатные лица предлагали из сострадания по 50 р. (300 гульденов) за освобождение каждой девушки. Видя, как все они плакали, как казаки и солдаты, громко крича, тащили их через ворота, как они стонали и сожалели о дне, в который некогда прибыли в Россию, каждый, даже человек с каменным сердцем, был бы растроган.

Но сбежавшаяся на это зрелище жестокосердая чернь не отпускала их, хотя ее упрашивали сжалиться, хотя ей говорили, что непристойно и бесчеловечно так обращаться с благородными женщинами, что храбрым воинам, если они хотят быть таковыми, прилично испытывать свою силу на мужчинах. Будучи похожи на свирепых зверей, люди [к которым обращены были эти увещания] спрашивали: не принадлежат ли к заговорщикам те, которые заступаются за этих непотребных женщин? После этого увещатели рады были замолчать. Когда подошли другие и спрашивали этих волков [казаков и солдат], что выиграют они от кровопролития, что лучше им взять дорогой выкуп, — то они отвечали, что этих женщин нельзя купить ни за какие деньги. Их увели в такое место, где не было поблизости ни одного порядочного человека; там люди, их обесчестившие, жили с ними, подобно медведям и тиграм, и, доведя этих невинных женщин до совершенного изнеможения, убили их с величайшим хладнокровием.

Замечательно (это мне говорили лица, заслуживающие доверия, очевидцы событий), что весною, когда совершилось убийство, когда цвели хлебные колосья на полях, вся земля промерзла, но впоследствии из промерзших семян выросли новые колосья, и в том году был необыкновенный урожай.

Кроме того рассказывают: когда трупы были выставлены на позорище на рынке, приехал верхом сын боярский и воскликнул: “Посторонитесь, посторонитесь!” Подъехав к трупам, он осмотрел их и, круто повернув лошадь, промчался с криком: “Вы убили не настоящего Димитрия — он убежал!” Впоследствии не могли разузнать, куда этот человек скрылся.

Слова его породили много толков в народе, так что многие начали сомневаться, действительно ли они убили настоящего царя. Когда это дошло до сведения вельмож, они решили похоронить труп (он был выставлен на общее поругание в течение 2-х дней). Так как Димитрий был еретик и не мог быть погребен на кладбище, то его отвезли за три версты от Москвы и там похоронили близ небольшого Андрониевского монастыря. [235]

Между тем в Москву приезжал один гонец за другим с Северской стороны с известием, что Димитрий по пути в Польшу проехал чрез Путивль и некоторые другие города. Так как жители Северской стороны были по большей части на стороне Димитрия, то вельможи и бояре боялись, чтобы в скором времени не вырыли труп для того, чтобы его внимательнее осмотреть, вследствие чего могло бы сделаться известным, что убит был не настоящий Димитрий и в народе мог бы вспыхнуть новый мятеж. Посоветовавшись между собою о том, что в этом случае делать, они обратились наконец за советом к монахам Андрониевского монастыря, которые придумали хитрое средство. Они распустили слух, что в их монастыре (где погребен Димитрий, как они думали) ежедневно бывают видения на могиле и вокруг нее горит так много огней и при этом является столько чертей, что монахи не могут ходить рано утром в церковь к заутрене, ибо эти духи и видения беспокоят их.

На это важное дело необходимо было обратить внимание, так как нельзя было допускать, чтобы порядок богослужения был нарушаем. Это же дело представляло удобный случай для того, чтобы сделать новое распоряжение относительно трупа. После совещаний признали за благо снова вырыть и сжечь его, что и стали приводить в исполнение. Труп снова вырыли. Так как положено было сжечь его на месте, находящемся на другой стороне города, то надо было провезти его через город. Когда с трупом [подставного Димитрия] приблизились к воротам, чрез которые его следовало снова вывезти, в тихую прекрасную погоду поднялся такой вихрь, что с деревянных стен, находившихся по обеим сторонам ворот, снесло крышу и до настоящего времени еще не узнали, где она разбилась вдребезги или куда она была занесена. Замечательно: каждый раз при починке все то, что было сделано на одной стороне, разрушалось, когда начинали работать на другой. По моему мнению, вследствие легковерия этого народа часто бывает в действительности то, во что он верит.

Текст воспроизведен по изданию: Хроники смутного времени. М. Фонд Сергея Дубова. 1998