ГЕНЕСИЙ

КНИГИ ЦАРСТВ

(ed. Bonn, стр. 32)

Когда Фома узнал, что Михаил стал императором, он, говорят, быстро набрал множество людей с целью поднятия мятежа против него. Ибо уже с начала они расходились друг с другом кардинальным образом. Михаил, являвшийся стратигом всего восточного войска, был не хуже [Фомы], но имел недостатком то, что был по происхождению из области, вскормившей многих афинганов (Секта, близкая к павликианам.), как кажется, а также и потому, что был косноязычен и считался недостаточно храбрым. Фома же был любим всеми вследствие того, что не уступал ни в мужестве, ни в учтивости и обходительности, ни в лучших качествах Льву (Речь, очевидно, идет о Льве V), хотя и был по происхождению из скифского рода, был уже старцем и имел искалеченную ногу. И он захватил сборщиков, взыскивающих государственные налоги, предписав отобрать у них все денежные сборы, чтобы разделить их среди народа и собрать боеспособную армию против Михаила. И никто не оставался не вовлеченным ни с востока, ни с запада, ни из чужеземных племен, ни из местных, ни из соседних, ни из тех, кто имел рабский удел и ненавидел господ (Здесь и рабы (douloi) против господ, и стратиот против таксиота (военачальника), и лохаг против стратига поднимали вооруженную руку (Прод. Феофана, ed. Bonn, p. 53)), ни из целых народностей, которые в разное время вливались и следовали за ним, как за новым Ксерксом, явившимся среди единоверцев, одни по земле, другие по морю. Так что затем и все фемы вместе со стратигами решили присоединиться к нему. Только Ольвиан, стратиг Армениаков, руководивший этими войсками, послушными его осмотрительности, и Катакила [стратиг] Опсикия остались преданными Михаилу. И настолько увеличилась масса шедших против своих соплеменников, что сарацины осмелились безнаказанно грабить все острова и земли и захватили бы их полностью, если бы затем Фома их не забрал обратно, благодаря своей большой славе, без сопротивления. Потому что он сделал попытку войти с сарацинами в сношения таким образом, что он их сумел так хитро обойти; они удовлетворились, пораженные его огромной силой. И он послал к ним с предложением мира или, лучше, союза, если они будут стоять за повстанцев против императора. И так он заключил союз с агарянами, с ведома их начальника, и был венчан на царство антиохийским патриархом Иовом, затем с индами, египтянами, ассириянами, мидянами, [116] абасгами, зэхами, иберами, кабирами, славянами, гуннами, вандалами, гетами и теми, кто разделял позорное заблуждение Ману, лазами и аланами, халдами и армянами и другими всякими народами, хорошо известными, образовал всеобщую армию и стал господином всего Востока; и наконец приблизился к областям Фракии (Из письма Михаила к Людовику Немецкому известно, что среди фракийского населения, присоединившегося к Фоме, были и славяне) намереваясь захватить путем осады Византию, имея хорошо вооруженных всадников и пеших камнеметов, так же как и пращников и легковооруженных пехотинцев [букв.: щитников] неизмеримой силы, да еще и осадные машины и немалое число других технических средств. И еще, так как многократные безуспешные атаки его против стен со стороны материка были отбиты, так как против них устремился сын императора Феофил (829—842 гг.) и сильно разбил их, но затем подошел и сам отец его Михаил и напал на противников.

Поэтому Фома, неспособный справиться здесь, вступил в морской бой, выдвинув большое скопление небольших судов, но и здесь в равной степени потерпел неудачу. Они были уничтожены военным огнем. Прежнее почти потерянное знание его [имеется в виду “греческий огонь”] было тогда вновь обретено. Некий Каллиник из Египта, муж ученый и один только опытный в этом деле, со смелостью сказал императору, чтобы он послал его против Фомы в море, если он желает. И Каллиник составил искусно огонь и снабдил им навархов. В течение трех лет этот несчастный [т. е. Фома] продолжал мятеж. Его смута была предуказана знамением уже в царствование Льва. Видна была комета на небе в виде двух лун, ясно соединенных, а затем распавшихся на различные составные части, из которых образовалась форма какого-то безголового человека, указывающая либо на появившееся затем учение восставших против христиан еретиков — акефалов [безголовых], либо на нечестивого Фому, который был главой и вождем междоусобицы, как было сказано раньше.

Мужественно держались при этом Ольвиан и Христофор, который тоже был произведен в магистры (сыновьями его были Варсакий и Назар патрикий), и Катакила — племянник самого императора Михаила и патрикий, о которых говорилось раньше и благодаря которым яд рассеялся.

Скажу о том, что точно повествуется о Фоме. Этот смутьян, происходивший из достойного сожаления и незаметного рода, ради добывания необходимых для жизни средств прибыл в царственный град Константинополь и, прилепившись к одному патрикию (это был Варданий, о котором мы говорили), был тем обвинен в преступлении в прелюбодеянии против мужа. Вардания побуждал к этому Никифор, бывший тогда императором, завидовавший Варданию из-за присущей тому нравственной добродетели. Убегая же от наказания за прелюбодеяние после попытки его совершения (но которое на деле не произошло), Фома бежал в Сирию. Прежде всего он отрекся от христианской веры, провел там продолжительное время, почти двадцать пять лет, и снискал себе ложную славу, выдавая себя за Константина — сына Льва и Ирины. Тот же вследствие дурного нрава был лишен и зрения и царства и вскоре после этого несчастия исчез и из числа живых. Его тело было погребено в гробу в одном из храмов столицы. Но этот вот негодный человек [Фома], когда он жил среди сарацинов, обещал им поразить их блеском, сделав государство ромеев их данником. И усыновил, ради величия предприятия, сына какого-то человека, полу-варвара, отличавшегося душевным ничтожеством и неразумием, а также и несчастным телесным уродством и тому подобным. И приказал называть [117] его Констанцием и вместе с ним и сарацинским войском устремился напасть на ромейскую страну. Лев был в то время ее императором; Варда же был сыном патрикия, но происходившего из армянского рода. Так как он не уделял достаточно внимания бедствиям ромеев, он наспех собрал многочисленное войско и послал его против Фомы под начальством скорее рядового воина, чем настоящего военачальника. И когда оба войска встретились друг с другом в какой-то из восточных местностей, императорское войско потерпело поражение и обратилось в бегство; и отступник взял на себя смелость овладеть всеми областями, расположенными на востоке, и насильно добился того, чтобы их считать своими. По прошествии некоторого времени Михаил убил Льва и вступил на царство. Глава же восстания Фома, не удовлетворившись завладением почти всей землей, уже присвоил и весь ромейский флот, кроме так называемого императорского, и снаряженные корабли, одни — транспортирующие хлеб, другие — кожи и военное снаряжение, и приказал им ожидать его у Лесбоса. Сам же с массой войска захватил пролив между Сестом и Абидосом.

Оставив в тылу у себя Псевдо-Констанция, своего названного сына, вместе с большими силами, им прежде захваченными, он приказал остальным двинуться вперед. Тот же, спросив совета у божества и прорицателей, предсказал своим собутыльникам время и день, когда-де он войдет в столицу с какой-то неописуемой славой. И в этот установленный уже день его войско подверглось нападению Ольвиана, проведенному так стремительно, что он не мог убежать и был сразу же пойман. Благородный Ольвиан отсек ему голову и послал ее императору Михаилу. Самого же его отправил повстанцу и самозванному его отцу. Но последний не оставил своего безумия и вместе с тайно подошедшим от Лесбоса флотом сам воспользовался судами, транспортировавшими лошадей. В безлунную ночь он перебрался по приморской местности, которая жителями именуется Оркосион, тайно проник во многие места Фракии и сумел всю Фракию сделать себе послушной. Когда же весть о том, что повстанец перешел с флотом через морской пролив у Абидоса, дошла до императора, тот выступил против него с незначительным войском, считая, что имеются верные и союзные императору люди во всех городах Фракии. Тем не менее последние его ни во что ни ставили, и когда сила тирана окрепла, они перебежали к нему. Император тотчас же возвратился в город и сделал то, что требовалось для его укрепления, собрав пешую и морскую армию с востока, который уже через короткое время после удаления повстанца отошел от него. Император ввел греческий огонь на корабли и соорудил железные цепи, протянутые от акрополя до расположенного на другой стороне укрепления, чтобы часть города, именуемая “Рогом”, не пострадала от флота противника. Григорий же (Подробнее о нем и его втором имени “Птерот” сообщает Продолжатель Феофана), некогда исправлявший должность стратига, впавший в немилость у императора и сосланный по этой причине на Скирос [один из Кикладских островов], был взят повстанцем или, вернее, присоединился к нему и был рукоположен Фомой полководцем над 10-тысячным войском. Он был выслан вперед против столицы в качестве авангарда, вместе с ним и морская флотилия, с тем чтобы они соединились друг с другом и в одно и то же время подошли к Константинополю. Когда это было быстро выполнено, те и другие сошлись, и с суши и с моря у устья реки Барбиз, так что железные цепи оказались не в состоянии удержать атаку флота противника. И вскоре после того Фома и сам с 80-тысячным войском выступил к городу. После первого усыновленного им [118] сына он назвал сыном и другого, по имени Анастасия, который был некогда монахом, но оставил монашеский сан в погоне за мирской суетой. Он был безобразен с виду, как полагают, от пристрастия к вину и был по происхождению индус, но еще более негоден душой вследствие крайнего безумия. С ним и со всем войском Фома бросился к городу, полагая, что ворота города окажутся для него раскрытыми. Но когда он обманулся в своих ожиданиях, так как горожане гордо отвергли его, он раскинул шатры у благословенного храма Анаргира, имея среди своих подданных всех живущих вокруг Фракийского Босфора. Затем он стал наносить соединенные удары по городу непрерывной стрельбой и камнями из камнеметных машин, очень надеясь взять его у Влахерн. Тогда император Михаил взошел на кровлю храма богородицы, водрузил там военное знамя и приказал и сыну своему Феофилу взять животворное древо креста и благословенную ризу богоматери и пройти с литанией вокруг стен Византии вместе со священным клиром и другими горожанами, моля о ниспослании божьей помощи. Ибо отступник выстроил в боевом порядке всевозможного рода воинство и машины. Но сверху люди императора отражали противников надлежащими механическими приспособлениями, так что они должны были бежать под сокрытие собственных шатров. Но и морское войско мятежников с применяемым даже и греческим огнем, плывшее вокруг города с бесчисленными выстрелами и с четырехногими так называемыми осадными машинами, было отброшено порывами противного ветра, так как это было зимнею порой.

Когда солнце уже клонилось к закату, пешее и морское войско напало на город в той части, которая именуется по своей форме “Рогом”. Из снаряженных четырехногих осадных машин воины метали с кораблей камни с расчетом разрушить стены. Император же со стены обратился к противникам со словами, обещая разрешить амнистию тем из них, которые отойдут от них и раскаются.

Но он не убедил их. После того как он вооружил войско, он внезапно вышел из города и разбил наголову встретившихся ему противников. Воины с кораблей, приставших было к земле и закрепленных, должны были бежать к сражавшимся на материке и отказаться от войны на море. Многие из врагов добровольно перешли на сторону императора. Среди них и Григорий (Согласно Прод. Феофана, его жена и дети находились во власти Михаила. Это сыграло роль в его измене), увлекая с собой небольшую часть войска, выбрав ночью благоприятное время, бежал во Фракию, оказавшись в тылу у тирана. Но как только мятежник узнал об этом, он вступил с Григорием в бой, захватив его, убил и снова пошел к городу, снова начав осаду. Он приказал, с целью надувательства, доставить в Элладу и на все острова ложные грамоты о том, что он одержал победу на земле и на море и что он сражается с императором. И в результате суда, груженные хлебом и военным снаряжением, одновременно отплыли оттуда, устремляясь к Виридскому (Из другого источника (Иоанн Антиохийский) можно установить, что эта местность находилась на побережье между Гебдомоном (Макрикей) и Золотыми воротами. Порт Гебдомон находился на востоке от дворца) берегу, не меньшие числом, чем предшествующие, ибо их число увеличилось до трехсот пятидесяти. Он, конечно, желал с южной и северной части напасть на город с кораблями. Император же успел послать огненосный флот, который флотилию противника в этой названной местности частью полностью сжег, частью же разогнал; многие же из кораблей захватил вместе с командой и привел к императору.

Когда же болгарский хан Мортагон (Омортаг) услышал, что подобное же произошло со столицей, он послал послов к императору, предлагая [119] заключить с ним союз (Согласно Георгию Монаху, инициатива принадлежала Михаилу). Ибо уже скоро заканчивалось первое десятилетие 30-летнего договора, заключенного при императоре Льве. Но великий император, хотя и принял весть от них с должной любезностью, извинился, указывая, что заключившим договор в подобное время следует удерживаться от пролития крови христиан и что не стоит во время гражданской войны разрывать хорошо продуманное, и с дружелюбием и любезностью их отправил достойным образом домой. Но они, нисколько не обращая внимания на слова императора, вступили в войну против тирана [Фомы] и устремились в Ромейскую страну, став затем лагерем в равнине, так называемой Кедукта (Равнина Кэдукта (ср. Niсерh. Bryenn., ed. Bonn, 1836, 135); Анна Комнина, I, 18—19) около форта Kalavri, между Гераклеей и Силиврией). Когда же мятежник узнал о нападении на него болгар, он ничего не сообщил оставшемуся у него флоту. Почему тот целиком и перешел к императору. Все же пешее войско было уведено от осажденного города в названную местность, где потерпело сильное поражение от болгар. И многие из его людей были или убиты или сожжены, другие же, которые смогли, разбежались куда кто. Болгары же, унесшие с собой большую добычу, возвратились обратно к себе.

Но, однако, и при таком дурном обороте дела тиран не прекратил безумия, но собрал разбежавшихся в так называемом Диабазисе (На запад от Константинополя), местности, которая была хорошо приспособлена для разбивки лагеря, так как богата конскими пастбищами и другими благами, нужными для людей. Здесь они разбили палатки, уповая на болотистую местность; отсюда же, как из акрополя, тиран делал грабительские набеги, сжигая соседние деревни. Когда император Михаил узнал, что он собрался с силами, то наскоро снарядил небольшое войско и направился в оную местность в полном и хорошем боевом порядке, воодушевляя своих людей словами и другими обещаниями. Тиран же с большим количеством людей вышел навстречу императору и притворно обратился в бегство, чтобы разрушить строй императорской армии. Но он ошибся в своих расчетах, ему не удалось расстроить построения императорского войска, и он даже оказался не в состоянии присоединиться к своим. Будучи не в силах перенести и стремительного натиска противника, он с возможной быстротой должен был бежать в Аркадиополь, чтобы спастись с некоторыми из своих. Император же призвал к себе многих из повстанцев, согласившихся [отступиться от Фомы], прошел к этому городу, куда укрылся тиран, и окружил его мощным палисадом.

Мятежник, имея внутри города недостаточно всадников, чтобы производить вылазки против врагов, часто беспорядочно высылал их против него. Но эти несчастные при этом больше страдали, чем добивались успеха.

Император же не подводил к городу осадных машин, опасаясь, как бы не убить кого-либо из прочих единоверцев и чтобы не показать скифам, как можно брать с помощью машин ромейские города; он знал, что голод и осада победят тирана.

И в самом деле. По прошествии длительного времени тиран стал испытывать нужду в необходимых для жизни средствах и поэтому освободил город от всех лиц, бесполезных по возрасту и полу. Затем он стал уговаривать пробовать есть туши погибших от голода лошадей, испускавшие зловоние; а затем дошло до того, что стали есть шкуры и другие кожи. И, наконец, одни стали потихоньку пробираться через ворота, другие — через стены, привязываясь веревками, третьи сбрасывались на землю, разбиваясь, и обещали соблюдать верность императору. [120]

Были и такие, которым удалось получить прощение и приют у Анастасия, самозваного сына тирана, к которому они добрались и который оставался в городе Визе, рассчитывая с их помощью вести войну с императором, чтобы предоставить мятежнику путем сражения возможность более легкого бегства.

Но когда император подошел к находившимся в городе с речью, клятвенно обещая предать забвению прегрешения против него, они восстали против тирании и, схватив тирана, отвели его к императору. Император с радостью попрал его шею ногами и приказал отнять у него обе руки, ноги и сверх того посадить его на кол. Несчастный, терпя мучения, воззвал громко: “Смилосердствуйся надо мной, о истинный император”. Когда же он был спрошен императором — есть ли у него тайные единомышленники, разделяющие его безумие, он быстро указал ложно на многих из друзей императора. Но Иоанн — муж, носящий имя Эксабуллия, из патрикиев, возразил на слова тирана, сказав императору, что не следует о друзьях верить врагам. И вот тиран так несчастно закончил жизнь уже в середине октября месяца. Сразу же и те, которые были в Визе, после того как они узнали о гибели мятежника, связали руки и ноги Анастасию и привели его к императору; Анастасий был присужден к той же каре, что и его самозваный отец.

Некоторые из сторонников тирании удерживали город по имени Панион (Panizo на северном берегу Мраморного моря) и, только лишь эти казни произошли, они решили вступить в войну с императором. Император Михаил обращался к ним со словами мира, но никак не мог убедить их сложить оружие. И вот произошел божественный знак им, и сильным землетрясением стена была разрушена и дала императорским людям доступ в город. Так как у наблюдателей землетрясений это есть знак поражения, то так это и произошло. Но и Гераклея (Eski Eregli), прежде называвшаяся Перинфом, сильно зараженная болезнью тирании, воспротивилась принятию императорских предложений. Вследствие этого и она испытала через часть стены, обращенную к морю, нападение императорских войск и была захвачена и освобождена от мятежной заразы без пролития крови раз навсегда. Тогда же император, взяв все себе в подчинение, возвратился в столицу и, устроив конские ристания, никаких жестокостей не причинил по отношению к мятежникам, заставив их только пройти посреди ипподрома со связанными за спиной руками и некоторых из них сразу же отправил в изгнание. И так отпраздновал победу.

Текст воспроизведен по изданию: Сборник документов по социально-экономической истории Византии. М. Академия Наук СССР. 1951