Фукидид

История

Книга первая

1 . Фукидид афинянин¹ описал войну пелопоннесцев с афинянами, как они воевали между собой. Приступил же он к своему труду тотчас после начала военных действий, предвидя, что война эта будет важной и наиболее достопримечательной из всех, бывших дотоле. А рассудил он так, потому что обе стороны взялись за оружие, будучи в расцвете сил и в полной боевой готовности; и кроме того, он видел, что и остальные эллинские города² либо уже примкнули к одной из сторон сразу после начала войны, либо намеревались сделать это при первой возможности. И в самом деле война эта стала величайшим потрясением для эллинов и части варваров, и, можно сказать, для большей части человечества. И хотя то, что предшествовало войне, а тем более, что происходило еще раньше³, установить точно не было возможности в силу отдаленности от нашего времени, но все же на основании проверенных и оказавшихся убедительными свидетельств⁴ я пришел к выводу, что все эти исторические события далекого прошлого не представляли ничего значительного как в военном отношении, так и в остальном.

1 Фукидид (как и большинство греческих историков) писал вообще для всех греков, а не только для афинян. Поэтому он дает имя своего города (подобно тому как Геродот из Галикарнасса и Гекатей Милетец стоят в начале их сочинений).

2 Вся Эллада раньше или позже была вовлечена в войну, а также много неэллинских народностей (например, эпироты, македоняне, фракийцы, сицилийцы).

3 Т. е. за весь период истории до Пелопоннесской войны или непосредственно перед 431 г.

4 Т. е. выводов на основании свидетельств.

2 . Очевидно, что страна, называемая ныне Элладой¹, лишь с недавнего времени приобрела оседлое население; в древности же там происходили передвижения племен, и каждое племя покидало свою землю всякий раз под давлением более многочисленных пришельцев. Действительно, существующей теперь торговли тогда еще не было, да и всякого межплеменного общения на море и на суше. И земли свои возделывали настолько лишь, чтобы прокормиться. Они не имели лишних достатков² и не делали древесных насаждений (ведь нельзя было предвидеть, не нападет ли враг и не отнимет ли все добро, тем более что поселения не были укреплены). Полагая, что они смогут добыть себе пропитание повсюду, люди с легкостью покидали насиженные места. Поэтому-то у них не было больших городов и значительного благосостояния. Чаще всего такие передвижения населения происходили в наиболее плодородных частях страны, именно в так называемой ныне Фессалии и Беотии³, а также в большей части Пелопоннеса (кроме Аркадии) и в остальных плодородных областях. Ведь как раз там, где плодородие почвы приводило к некоторому благосостоянию, начинались гражданские раздоры, отчего эти поселения теряли способность обороняться и вместе с тем чаще привлекали к себе алчность чужеземцев. В Аттике же При скудости ее почвы очень долго не было гражданских междоусобиц⁴, и в этой стране всегда жило одно и то же население. И вот одно из важнейших проявлений того, что в других областях Эллады из-за переселений число жителей возрастало неодинаково по сравнению с Аттикой: самые могущественные изгнанники из всей Эллады стекались в Афины, где они чувствовали себя в безопасности. Получая права гражданства, эти пришельцы настолько увеличили уже с древних времен население города, что афиняне впоследствии высылали поселения даже в Ионию, поскольку сама Аттика была недостаточно обширна, чтобы вместить такое множество народа.

1 В этнографическом смысле: страна, населенная эллинами.

2 Т. е. не было еще накопления богатств в руках немногих лиц. Фукидид имеет в виду времена до Троянской войны.

3 Беотия и Пелопоннес — сравнительно новые названия. Беотийцы и Пелопс — пришельцы из Греции.

4 Хотя Евмолп из Элевсина воевал с Эрехфеем (ср. Ш5,1), но это были войны за единство Аттики. В эпоху до и во время Троянской войны Гомер рассматривал Аттику как сравнительно незначительную область.

3 . На скудость материальных средств в древности особенно ясно указывает еще и следующее. Действительно, до Троянской войны Эллада, по-видимому, не совершила сообща ничего значительного. Как я полагаю, вся страна тогда еще и не носила этого имени¹, а до Эллина, сына Девкалиона, его и вовсе даже не существовало, но отдельные народности (как пеласги, так и другие)² давали ей свое имя. После же того, как Эллин с сыновьями захватил власть во Фтиотиде, а другие города начали призывать их на помощь, отдельные племена одно за другим уже в силу близкого общения друг с другом мало-помалу стали называться эллинами, но во всеобщее употребление это название вошло лишь недавно. Наилучшее доказательство этому дает Гомер. Ведь Гомер, хотя он жил гораздо позже Троянской войны³, нигде не обозначает все племена одним общим именем эллинов и никого так не называет, кроме воинов дружины Ахиллеса из Фтиотиды — они-то и были первыми эллинами. Остальных же Гомер в своих поэмах именует данайцами, аргивянами или ахейцами; не употребляет он и слова «варвары», — очевидно, оттого, что эллины тогда еще не отделились от них и не объединились под одним именем. Как бы то ни было, отдельные племена, принявшие имя эллинов и говорившие на общепонятном для всех языке, до Троянской войны вследствие слабости и отсутствия взаимных связей ничего не совершили сообща. Да и в этом походе они смогли выступить совместно лишь после того, как приобрели больше опыта в мореходном деле.

1 Гомер знает эллинов только во Фтиотиде.

2 Пеласги — у Фукидида — догреческое население. Ионийцы, по Фукидиду, первоначально до их эллинизации были пеласгами. Полагают, что первые эллины, пришедшие в Грецию около 2000 г. до н. э., были ионийцами (ср.: С о т т е А. Ж, 1,97) (ионийский диалект самый древний из греческих диалектов). Затем последовали вторжения ахейцев (ок. 1500 г.) и дорийцев (ок. 1100 г. до н. э.). Откуда они пришли и как долго смешивались с коренным населением — неизвестно (по-видимому, все же пришли по суше откуда-то с севера).

3 Так обычно думали греки (ср.: Негой. 1153).

4 . Как нам известно из предания, Минос¹ первым из властителей построил флот и приобрел господство над большей частью нынешнего Эллинского моря. Он стал владыкой Кикладских островов и первым основателем колоний на большинстве из них и, изгнав карийцев², поставил там правителями своих сыновей. Он же начал и истреблять морских разбойников, чтобы увеличить свои доходы, насколько это было в его силах.

1 Минос — легендарный царь Крита, создатель критского могущества и культуры (3000-1260 гг. до н. э.). Его имя, по-видимому, нарицательное имя критских владык. О высоком уровне мореходства на Крите говорит тот факт, что критские корабли (парусные и весельные) строились из привозного леса. Население Крита было родственно догреческому населению Балканского полуострова и не принадлежало к индоевропейской расе.

2 Карийцы — народ индоевропейского племени — говорили на языке хетто-лувийской языковой группы. Первоначально жили на Крите (а также на материке в Арголиде и Мегариде), но потом частично выселились в Малую Азию (после вторжения ионян и дорийцев).

5 . Ведь уже с древнего времени, когда морская торговля стала более оживленной, и эллины, и варвары на побережье и на островах обратились к морскому разбою. Возглавляли такие предприятия не лишенные средств люди, искавшие и собственной выгоды, и пропитания неимущих. Они нападали на не защищенные стенами селения и грабили их, добывая этим большую часть средств к жизни, причем такое занятие вовсе не считалось тогда постыдным, но напротив, даже славным делом. На это указывают обычаи некоторых материковых жителей (у них еще и поныне ловкость в таком занятии слывет почетной), а также древние поэты, у которых приезжим мореходам повсюду задают один и тот же вопрос¹ — не разбойники ли они, — так как и те, кого спрашивают, не должны считать позорным это занятие, и у тех, кто спрашивает, оно не вызывает порицания. Они грабили друг друга также и на суше. И поныне во многих областях Эллады живут люди, у которых существует еще этот старинный образ жизни, как, например у озольских локров, в Этолии, Акарнании и других областях материка. Обычай носить оружие сохранился в домашнем обиходе этих материковых жителей со времен древнего занятия разбоем.

1 Ср. : Ой. Ш71 ел.; IX 252. /

6 . В те времена вся Эллада носила оружие, ибо селения были не укреплены, да и пути сообщения небезопасны, и поэтому жители даже и дома не расставались с оружием, подобно варварам. Те области Эллады, где такой быт еще сохранился, служат явным доказательством тому, что подобный жизненный уклад некогда существовал и во всей Элладе. Афиняне прежде всех перестали носить оружие в мирное время и в условиях спокойствия перешли к более пышному образу жизни. Только недавно пожилые люди из состоятельной среды оставили такое проявление изнеженности, как ношение льняных хитонов и сложной прически¹, закалываемой золотыми булавками в форме цикад. Поэтому и у ионян, связанных с афинянами племенным родством, эта манера одеваться также еще долго сохранялась². Лакедемоняне первыми стали носить простую одежду нынешнего времени, и у них люди более состоятельные вели большей частью образ жизни одинаковый с простым народом. Они впервые также ввели в обычай открыто обнажаться и натирать тело маслом, делая телесные упражнения. В древности даже на Олимпийских состязаниях³ борцы выступали в набедренных повязках, и этот обычай носить пояса был оставлен лишь несколько лет назад. У некоторых варваров, особенно у азиатских, и теперь еще на состязаниях в кулачном бою и борьбе участники также выступают в поясах. Можно указать много и других обычаев древней Эллады, схожих с обычаями современных варваров.

1 Такую прическу греков архаической эпохи (кробил) можно видеть на вазах (см.: Визског Е. Огеек Ѵазе-Раіпііпд. Мипскеп, 1956,

96, 106, 107).

2 По-видимому, наоборот, эта мода пришла в VI в. в Афины из Ионии.

3 Олимпийские игры — общеэллинский праздник — справлялись каждые четыре года (в августе — сентябре) в Элиде в Пелопоннесе.

7 . Города, основанные в последнее время¹, когда мореплавание сделалось более безопасным, а денежные средства возросли, строились на самом побережье, укреплялись стенами и занимали предпочтительно перешейки (ради торговых удобств и для защиты от враждебных соседей). Древние же города² как на островах, так и на материке, напротив, строились в некотором отдалении от моря для защиты от постоянных грабежей (ведь грабили не только друг друга, но и все прочее прибрежное население), поэтому они еще до сих пор находятся в глубине страны.

1 Фукидид имеет в виду греческие колонии: например, Милет, Фасос, Самос, Сиракузы.

2 Например, Аргос, Афины, Кносс (на Крите).

8 . Но разбойниками были островитяне — карийцы и финикияне¹, поселения которых находились на большинстве островов. Вот доказательство этого. Когда афиняне в эту войну произвели очищение² Делоса и все гробницы были увезены с острова, то свыше половины покойников оказалось карийцами: их опознали по оружию, погребенному вместе с ними, и по способу захоронения, существующему у них и поныне. После установления морского господства Миноса мореходство стало более оживленным, ибо Милос, изгнав разбойников³, заселил большую часть находившихся под их властью островов. И некоторые приморские жители, которые теперь стали зажиточнее и сидели более прочно на земле (Как это и естественно у людей, которые стали жить богаче), окружили свои города стенами. Стремление к экономической выгоде побуждало более слабые города терпеть политическую зависимость от более сильных, а могущественные, пользуясь своим богатством, подчиняли себе малые. Хотя эллинские города уже давно пребывали в таком состоянии, но в поход под Трою они выступили лишь спустя много времени.

1 Период наиболее активной торговой деятельности финикиян в Эгейской области (но не господство на море) падает на 1000 — 900 гг. до н. э. (незадолго до Гомера). Пиратство распространилось весьма сильно после дорийского вторжения и падения цивилизации бронзового века (микенская культура). Карийцы плавали до Атлантического океана (как показывает топонимика некоторых мест в Марокко).

2 Обряд очищения от скверны о, Делос, национальной святыни ионийского племени» афиняне произвели, чтобы снискать милость дельфийского бога Аполлона.

3 Имеются в виду карийцы. Напротив, по Геродоту, карийцы были покорными подданными Миноса (ср.: Негой. III 122,2).

9 . Агамемнон¹, полагаю я, вовсе не потому стал во главе похода, что женихи Елены, которых он вел с собой, были связаны клятвой, данной Тиндарею, а оттого, что он был могущественнее всех своих современников. По рассказам людей, получивших от предков самые достоверные предания об исторических событиях в Пелопоннесе, Пелопс² первым добыл себе власть ценою больших сокровищ, с которыми он прибыл из Азии к людям бедным. Он добился того (хотя и был пришельцем), что страну назвали его именем, и потомки его впоследствии достигли еще большего могущества. Еврисфей³ был убит в Аттике Гераклидами⁴, после того как доверил Микены и царскую власть Атрею, брату своей матери (бежавшему раньше от своего отца вследствие убийства Хрисиппа). Когда Еврисфей не вернулся из похода, Атрей получил царскую власть над микенцами, которые из страха перед Гераклидами добровольно согласились на это, ибо Атрей, будучи человеком могущественным, расположил к себе и микенский народ, и всех других подвластных Еврисфею. Так-то Пелопиды⁵ стали могущественнее потомков Персея⁶. Все это могущество Агамемнон, очевидно, унаследовал и, кроме того, превосходил остальных своим флотом, и потому, выступая в поход, он повел за собой войско не столько из-за приязни к нему других вождей, а скорее оттого, что внушал им страх. Он и сам прибыл со множеством кораблей, да еще, по словам Гомера (если только его можно считать достоверным свидетелем)⁷, предоставил корабли и аркадцам. И в рассказе о вручении по наследству скипетра Гомер говорит, что Агамемнон властвовал над тьмой островов и над Аргосом, царством пространным8. Конечно, живя на материке, Агамемнон не мог бы владеть островами, кроме близлежащих (а их не могло быть много), если бы он не обладал значительным флотом. Итак, Троянский поход позволяет судить о том, каково было общее состояние Эллады к тому времени.

1 Агамемнон («могучий владыка»), сын Атрея — мифический царь Микен и Аргоса. Царь Тиндарей обязал клятвой женихов Елены защищать ее будущего мужа. Елена вышла замуж за Менелая, царя Спарты, брата Агамемнона. Агамемнон предпринял поход против Трои, чтобы отомстить Парису, соблазнителю Елены, и вернуть ее мужу.

2 Пелопс— сын малоазийского царя Тантала, царь Сипила, герой-эпоним Пелопоннеса. Его сыновья: Атрей, Фиест, Алкотой и Хрисипп.

3 Еврисфей — сын Сфенела, внук Персея, владыка Тиринфа, Микен и Мидеи. По его велению Геракл совершил свои 12 подвигов.

4 Гераклиды — потомки Геракла, по преданию, вторглись в Пелопоннес (предание отражает историческое событие — дорийское завоевание Пелопоннеса).

5 Пелопиды — потомки Пелопса.

6 Персей — мифический сын Зевса и Данаи, спаситель и муж Андромеды. По одному преданию — владыка Тиринфа и основатель Микен.

10 . Впрочем, будь Микены даже совсем небольшими (равно как любой существовавший тогда город, теперь, на наш взгляд, является незначительным)¹, это еще не представляет убедительный довод для того, чтобы считать Троянский поход не столь уж великим, каким его изображают поэты и как гласит молва. Если предположить, что город лакедемонян был бы разрушен и в нем уцелели бы лишь святилища и фундаменты общественных зданий, то, как я думаю, через много лет у потомков могло бы возникнуть сильное сомнение, соответствовало ли могущество лакедемонян их славе. А между тем ныне лакедемоняне — владыки двух пятых частей Пелопоннеса² и стоят во главе всего полуострова³ да еще и множества союзников в остальной Элладе. Но так как Спарта не объединена в единое целое путем синойкизма и не имеет роскошных храмов и общественных зданий, а состоит, подобно древним городам Эллады, из отдельных деревень, то ее мощь показалась бы менее значительной, чем на самом деле. Напротив, если бы афинян постигла та же участь, то по внешнему виду могущество их города сочли бы, пожалуй, вдвое большим в сравнении с действительностью. Поэтому и в данной случае не следует относиться к преданию с недоверием и обращать внимание более на внешний вид городов⁴, чем на их действительное значение. Троянский же поход следует признать самым важным из всех происходивших ранее, но уступающим теперешним походам, если опять-таки верить поэмам Гомера, хотя Гомер как поэт, вероятно, приукрасил и преувеличил это событие, но все же поход представляется довольно незначительным. Действительно, поэт называет 1200 кораблей; на кораблях беотийцев, он говорит, было по 120 человек матросов, а на кораблях Филоктета — по 505. Поэт, видимо, выбирает самые большие и самые маленькие корабли. О величине других, во всяком случае в «Списке кораблей»⁶, Гомер не упоминает. На то, что все люди на кораблях были и воинами и гребцами, поэт ясно указывает при описании кораблей Филоктета. Действительно, всех гребцов он называет лучниками. Невероятно также, чтобы на кораблях были, кроме гребцов, какие-либо лишние люди, исключая царей и знатнейших вождей, тем более что воинам приходилось переплывать море с военным снаряжением. К тому же у кораблей не было верхней палубы, и строились они по стародавнему обычаю скорее на манер разбойничьих судов. Во всяком случае (если ваять среднее число людей на самых больших и самых малых кораблях), очевидно, в поход отправилось не так уж много ахейцев, особенно если иметь в виду, что они были посланы совместно всей Элладой.

1 В историческое время Микены были маленьким городком: они прислали во время Персидской войны для защиты Фермопил всего 80 гоплитов (Негогі. ѴІІ202), а при Платеях сражалось 400 микенцев и тиринфян (Негогі. IX 28). В 468/67 г. до н. э. Микены были разрушены аргосцами. Огромные стены и Львиные ворота Микен видел еще во II в. н. э. Павсаний (1116,5-6). В XIX в. Микены были раскопаны Г. Шлиманом.

2 Обычно Пелопоннес делился на 6 частей: Арголида, Ахея, Элида, Аркадия, Лакония и Мессения. Но Фукидид считает Лаконию и Мессению (после покорения последней спартанцами) за одну часть.

3 Это преувеличение: Аргос и Ахея не участвовали в Пелопоннесском союзе. Обычно Спарту и ее союзников Фукидид называет словом «пелопоннесцы». Вне Пелопоннеса союзниками Спарты были беотийцы, ампракиоты, коринфяне.

4 Имеются в виду, очевидно, Афины эпохи Перикла.

5 Филоктет — предводитель стрелков из фессалийской Магнесии (ср.: ПіаЛ. П510,719). 6 ПіаЛ П484 — 785.

11 . Причиной этого был не столько недостаток в людях, сколько скудость денежных средств. Ведь из-за трудности снабжения ахейцы выступили в поход с меньшими силами, именно с такими, какие они надеялись прокормить войной из местных средств. Когда же по прибытии ахейцы одержали победу в сражении¹ (это ясно: ведь иначе они не смогли бы построить стену около стана), то даже и тогда они, очевидно, не использовали для войны все свое войско, но трудности добывать пищу заставили их заняться обработкой земли на Херсонесе² и грабежом. По этой именно причине, вследствие раздробленности боевых сил ахейцев, троянцы легко оказывали им сопротивление в открытом поле в течение десяти лет и всегда были в состоянии помериться силами с остающимся на месте врагом. Напротив, если бы ахейцы прибыли с большим запасом продовольствия и вместо обработки земли и грабежа вели бы войну упорно и всеми силами, то легко взяли бы Трою; даже действуя не все вместе, а каждый раз лишь частью сил, имеющихся в наличии, они успешно сопротивлялись; начав осаду, они взяли бы Трою гораздо скорее и без больших усилий. Так что не только прежние походы были по скудости средств незначительными, но и этот, знаменитейший из всех них — Троянский, на деле представляется не столь замечательным, как это теперь утверждает предание, сохраненное поэтами.

1 Ср.: Iliad. II698.

2 На Херсонесе фракийском между Пропонтидой, Геллеспонтом и Меласским заливом. Ср. : Піагі. 1366; X 328. И в историческое время греческие армии питались за счет местных средств во время походов.

12 . Даже и после Троянской войны в Элладе еще происходили передвижения племен и основывались новые поселения, так что страна не могла развиваться спокойно. Ведь запоздалое возвращение эллинов из-под Илиона вызвало в городах много перемен и междоусобных распрей, вследствие чего изгнанники основывали новые города¹. Так, предки теперешних беотийцев, на шестидесятом году после взятия Илиона² вытесненные фессалийцами³ из Арны, поселились в современной Беотии, прежде называвшейся Кадмейской землей⁴ (часть их, конечно, уже раньше жила в этой стране, и к ним принадлежали беотийцы, отправившиеся под Илион), а на восьмидесятом году после падения Трои дорийцы вместе с Гераклидами захватили Пелопоннес⁵ Лишь постепенно на протяжении долгого времени установилось прочное спокойствие, так как насильственные переселения прекратились и эллины стали высылать колонии в заморские страны. Так, афиняне заселили Ионию и множество островов⁶, Италию⁷ же и Сицилию — большей частью пелопоннесцы, так же как и некоторые области в остальной Элладе8. Все эти поселения были основаны уже после Троянской войны.

1 Среди основателей городов схолиаст называет: Тевкра, Филоктета, Диомеда и Менесфея. Гелланик говорит об основании Энеем Рима (/гд. 31).

2 Многие греки полагали (быть может, также и Фукидид), что Троянскую войну можно совершенно точно датировать от 1192 г. до 1183 г. до н. э., а фессалийское и дорийское переселение происходило будто бы между 1124 и 1104 гг. до н. э. (так полагали Эратосфен и, быть может, Гелланик). Так называемый «Магтог Рагіит» дает другую дату для взятия Трои: именно 1209-1208 гг. до н. э.

(ср.:Сотте А. Ж,1117). Археологические данные о Микенской эпохе в общем подтверждают правильность этих дат.

3 По греческому преданию (ср.: Негой. ѴШ76,4), фессалийцы пришли из Феспротии в Эпире, Фессалия оставалась еще в неолите до 1400 г. до н. э. Новые пришельцы (ахейцы) принесли в Фессалию культуру бронзового века. Они в свою очередь были вытеснены фессалийцами около 1100 г. до н. э. (ср.: Каго, ЯЕ, ЗиррІЪй. VI).

4 Ср. : Него± II56; УИ176; УШ47.

5 Дорийское переселение (завоевание) принесло с собой не только разрушение городов, но и всей микенской цивилизации (изменение стиля керамики, кремация и пр.). Дорийцы пришли, по-видимому, из Эпира и западной Македонии.

6 Об аттическом происхождении ионян на Кикладах и в Малой Азии см.: Негосі. 1146; ѴШ46,2-3; ТНис. VII 57,4.

7 Антиох Сиракузский (V в. до н. э.) — первый историк Великой Греции, определял Италию как страну к югу от реки Леоса, простирающуюся к востоку от Метапонта (/гд. 6). Тарант он включал в Иапигию.

8 Керкиру, Левкаду, Ампракию и другие коринфские колонии на западе. Афиняне не принимали участия в колонизации VIII-VII вв. до н. э. Главная колонизация происходила в XIV и XIII вв. до н. э. Фукидид не упоминает о дорийской и эолийской колонизации Малой Азии. Главной причиной колонизации современные ученые (в согласии с Фукидидом) считают перенаселенность.

13 . Между тем Эллада становилась могущественнее и все более богатела; большинство городов, доходы которых также росли, подпало под власть тиранов¹, тогда как прежде у них была наследственная царская власть² с определенными почетными правами и преимуществами. Эллины начали строить корабли и обратились к мореходству. По преданию, коринфяне первыми приступили к строительству кораблей способом, уже весьма похожим на современный, и в Коринфе были построены первые в Элладе триеры³. Коринфский кораблестроитель Аминокл, который прибыл к самосцам приблизительно лет за триста до окончания этой войны, построил и им четыре корабля. Древнейшая морская битва, как нам известно, произошла у коринфян с керки-рянами⁴ (а от этой битвы до того же времени5 прошло около двухсот шестидесяти лет). Коринфяне ведь уже с давних пор жили в городе на Истме и владели там торговым портом⁶. Так как в древности у эллинов (живших как в самом

Пелопоннесе, так и за его пределами) торговля шла через город коринфян больше по суше, чем по морю, то Коринф весьма разбогател, как об этом сообщают древние поэты: это они прозвали Коринф богатым⁷. С оживлением судоходства и торговли коринфяне на своих кораблях взялись за уничтожение морского разбоя. После того как был устроен торговый порт, город коринфян стал еще богаче от притока доходов с суши и с моря. У ионян⁸ же флот появился гораздо позднее, уже при Кире, первом персидском царе, и его сыне Камбисе. С этим флотом ионяне во время войны с Киром некоторое время удерживали господство на море, у своих берегов. И Поликрат⁹, тиран Самоса, при Камбисе также владел сильным флотом. Он подчинил себе, кроме других островов, также и Рению, которую посвятил Аполлону Делосскому. Наконец, и фокейцы, основавшие Массалию¹⁰, побеждали карфагенян в морских битвах¹¹.

1 Тирании возникли в Греции преимущество в ѴН-Ѵ^ вв. до н. э. Фукидид переходит прямо от дорийского вторжения к эпохе тиранов, пропуская период в несколько столетий.

2 Цари в героическую эпоху были жрецами, судьями и военачальниками.

3 Преимущество триер (кораблей с тремя рядами весел) над пентеконтерами (50-весельными судами) состояло в большем числе гребцов, что делало корабли более мощными и быстроходными при сохранении той же длины; на них были палубы и мостики для защиты гребцов и матросов.

4 Об этой битве ничего не известно.

5 Т. е. до окончания этой войны. Таким образом, Фукидид датирует эту битву 660 г. или 680 г. до н. э.

6 Т. е. ярмаркой.

7 Ср. : ЛЫ. Н570; Ріпсі Оіітр. ^Н^^.

8 Главным образом у фокейцев, милетян, самосцев и хиосцев.

9 Ср.: Него± III39-47; 54-57; 120-125.

10 Массалия была основана фокейцами около 600 г. до н. э.

11 Геродот и Антиох Сиракузский упоминают об этих битвах, ср.: Негой. 1166; АпііосН, ]гд. 9 (8ігаЪ. Р. 252).

14 . Таковы были наиболее могущественные морские державы. По-видимому, у них (хотя тогда уже сменилось много поколений после Троянской войны) было мало триер, но они снаряжали еще пентеконторы и длинные военные корабли¹, подобные кораблям троянских времен. Лишь незадолго до мидийских войн и кончины

Дария (который стал царем персов после Камбиса) у сицилийских тиранов и у керкирян появилось уже много триер. Ведь это были самые значительные морские державы эллинов в последнее время перед походом Ксеркса. Действительно, у эгинцев и афинян (и, возможно, у некоторых других городов) тогда были лишь небольшие корабли, в большинстве — пентеконторы. Только позднее, во время войны с эгинцами, когда уже ожидали нападения Варвара, Фемистокл убедил афинян² построить знаменитый флот, с которым они и дали бой варварам. Впрочем, и эти корабли еще не имели сплошной палубы³.

1 «Длинные» — транспортные, грузовые военные суда. Купеческие корабли «круглые».

2 Ср. : Него± ѴП144 (в 483/84 г. до н. э. (ср.: Нето± ѴЫ9 — 50; 85-93).

3 Т. е. во всю длину корабля от носа к корме.

15. Столь незначительны были морские силы эллинов как в древнее время, так и впоследствии. Все же те города¹, которые ревностно занялись мореходством, достигли большого могущества, добывая себе богатства и распространяя свое господство на другие города. Так, на своих кораблях они нападали на острова² и подчиняли их себе, особенно те, у кого своей земли было недостаточно. Но на суше никогда не доходило до такой войны, которая привела бы к возникновению крупной военной силы. Ведь все войны, какие случались, велись только между соседями, и дальних завоевательных походов за пределы своей земли эллины не совершали. У могущественных городов тогда еще не было зависимых союзников, а более слабые города не желали добровольно участвовать в общих походах, и каждый воевал с соседями на свой страх и риск. Только однажды, уже в древнее время, в войне халкидян с эретрийцами³ остальные эллинские государства примкнули к той или другой из воюющих сторон.

1 Имеются в виду, по-видимому, Самос, Коринф, Милет, Фокея и, быть может, Афины и Мегары.

2 Быть может, Эгину.

3 Милет был союзником эретрийцев, а Самос и фессалийская конница помогали халкидянам (на о. Эгине). Ср.: Негой. V 99. События этой войны происходили около 700 г. до н. э.

16 . Между тем у разных городов возникли различные препятствия для их дальнейшего роста. С усилением могущества ионян¹ на них во главе персидской державы пошел войной Кир. Сокрушив царство Креза, он завоевал все земли по сю сторону реки Галиса до моря и лишил свободы города на материке. Впоследствии Дарий с помощью финикийского флота покорил также и острова².

1 Это сообщение Фукидида контрастирует с известием Геродота о слабости эллинов в Малой Азии (ср.: НегоС. 1143).

2 Именно Хиос, Лесбос, Самос.

17 . Все тираны, сколько их ни было в эллинских городах, управляли только в своих личных интересах: их политика сводилась, в сущности, к заботам о собственной особе, своем доме и к укреплению его положения, они не совершили ничего значительного¹, и каждый только воевал со своими соседями. Только в Сицилии тираны достигли большого могущества². Так-то развитию Эллады долгое время мешали различные препятствия. Поэтому она не могла сообща совершить ничего великого, а отдельные города были слишком мало предприимчивы.

1 Именно не предпринималось никаких больших военных походов.

2 Эту фразу некоторые ученые считают позднейшей вставкой.

18. Афинские тираны, да и большинство их в остальной Элладе

(которая уже ранее долго находилась под властью тиранов), были в конце концов, за исключением сицилийских тиранов, изгнаны лакедемонянами¹. Лакедемон после его заселения дорийцами, и поныне там живущими, больше всех городов, насколько нам известно, страдал от междоусобных распрей². Однако уже издревле город управлялся хорошими законами³ и никогда не был под властью тиранов. Около 400 лет или несколько больше минуло до конца этой войны, с тех пор как у лакедемонян установилось одно и то же государственное устройство. Достигнув по этой причине могущества⁴, они и в других городах устанавливали такой же порядок. Через несколько лет после изгнания тиранов из Эллады произошла битва мидян с афинянами при Марафоне. А на десятый год⁵ после нее Варвар снова пошел великим походом, чтобы поработить Элладу. Ввиду грозной опасности, нависшей над Элладой, лакедемоняне, как самые могущественные, стали во главе союзного войска эллинов, а афиняне при вторжении мидян решили покинуть свой город. Со всем своим добром они сели на корабли и стали мореходами. После изгнания общими силами Варвара немного спустя все отпавшие от царя эллины и их союзники присоединились частью к афинянам, частью же к лакедемонянам. Действительно, оба эти города были тогда самыми могущественными, один на суше, другой — на море. Этот военный союз, правда, сохранялся недолго. Лакедемоняне и афиняне, разделенные враждой, стали вместе с союзниками воевать друг с другом, и всякий раз, когда где-нибудь возникала вражда между остальными эллинскими городами, они присоединялись либо к Афинам, либо к Лакедемону. Поэтому со времен мидийских войн вплоть до этой войны они то заключали мирные договоры, то воевали друг с другом или с союзниками6 (если те отпадали от них), и совершенствовали военное дело, и приобретали все больше опыта, изощряясь в опасностях.

1 Однако не все тиранм были изгнаны (например, коринфские остались).

2 Ср. : Негой. 165 —66.

3 В подлиннике Т/Оѵо/і^АСе. Еиѵор.іос—состояние государства, в котором граждане повинуются законам, но не обязательно «хорошим законам» (ср.: Сотте А. Ж» 1128). Тогда перевод будет: «подчинялся законам», т. е. законам Ликурга.

4 И благодаря военному могуществу.

5 От архонтства Фениппа в Афинах (490-489 гг. до н. э.) до архонтства Гипсихида (481-480 гг.), когда начался поход Ксеркса на Элладу.

6 Они воевали друг с другом между 459 г. и 30-летним миром 445 г. (ср.: 1103 —115,1).

19 . Стоя во главе союзников, лакедемоняне не заставляли их платить подати, но заботились лишь о том, чтобы у тех была всегда выгодная для лакедемонян олигархическая форма правления¹. Афиняне же со временем заставили союзников (кроме хиосцев и лесбосцев) выдать корабли и наложили на всех денежную подать. Поэтому-то их боевая мощь перед этой войной возросла даже больше, нежели в ту пору, когда союз еще находился в расцвете.

1 Ср.: АгШоі. Роііі. IV 5.

20 . Итак, вот к чему я пришел, исследуя древнее состояние Эллады, хотя и трудно было доверять полностью любому свидетельству. Ведь люди склонны принимать¹ на веру от живших раньше без проверки сказания о прошлом, даже если они касаются их родины. Так, большинство афинян, например, считают, что Гармодий и Аристогитон убили Гиппарха (который был тираном), и не знают, что правил Гиппий, так как он был старшим из сыновей Писистрата, Гиппарх же и Фессал были его братьями². Но Гармодий и

Аристогитон именно в тот день непосредственно перед деянием заподозрили, что соучастники их донесли о замысле Гиппию, и отказались от убийства, предполагая, что Гиппий был заранее предупрежден. Но так как они хотели, прежде чем их схватят, сперва совершить нечто достопамятное, то убили Гиппарха, встретив его у так называемого Леокория³, где он распоряжался панафинейским шествием⁴. Да и прочие эллины о многих других установлениях и обычаях, существующих еще и поныне, память о которых не изглажена временем, также имеют неправильные представления. Так, например, думают, что лакедемонские цари при голосовании имеют не один, а два голоса каждый и что у лакедемонян был питанатский отряд⁵, которого вообще никогда не существовало. Ибо большинство людей не затрудняет себя разысканием истины и склонно усваивать готовые взгляды.

1 Т. е. все, что слышали или читали.

2 Подробный рассказ Фукидида о заговоре Гармодия и Аристогитона см. ниже (VI54 —59).

3 Леокорий — афинское святилище в честь дочерей афинского царя Лео, пожертвовавших жизнью для спасения города от голода.

4 Панафинеиское шествие — главная часть афинского праздника Великих Панафиней, в которой для статуи богини Афины приносилась новая роскошная одежда, вытканная знатнейшими гражданками. В шествии участвовал весь народ.

5 Отряд из города Питаны в Лаконии.

21 . Как ни затруднительны исторические изыскания, но все же недалек от истины будет тот, кто признает ход событий древности приблизительно таким, как я его изобразил, и предпочтет не верить поэтам, которые преувеличивают и приукрашивают воспеваемые ими события, или историям, которые сочиняют логографы¹ (более изящно, чем правдиво), историям, в большинстве ставшим баснословными и за давностью не поддающимся проверке. На основании приведенных выше очевидных доказательств он сможет убедиться, что результаты исследования столь древних событий достаточно надежны. Нынешняя же война (хотя люди обычно, только пока воюют, придают текущей войне самое важное значение, а по ее окончании склонны удивляться больше войнам прежнего времени) докажет людям, которые судят по самим фактам, что она была событием более важным, чем прежние войны.

1 Слово «логографы» здесь означает «ненадежные рассказчики историй». Имеются в виду такие, как Гекатей и Геродот.

22 . Что до речей (как произнесенных перед войной, так и во время ее), то в точности запомнить и воспроизвести их смысл было невозможно — ни тех, которые мне пришлось самому слышать, ни тех, о которых мне передавали другие. Но то, что, по-моему, каждый оратор мог бы сказать самого подходящего по данному вопросу (причем я, насколько возможно ближе, придерживаюсь общего смысла действительно произнесенных речей), это я и заставил их говорить в моей истории. Что же касается событий этой войны, то я поставил себе задачу описывать их, получая сведения не путем расспросов первого встречного¹ и не по личному усмотрению², но изображать, с одной стороны, лишь те события, при которых мне самому довелось присутствовать, а с другой — разбирать сообщения

1 Эти слова — косвенный упрек Геродоту за недостаточный критицизм его сообщений.

2 Здесь упрек историкам софистической школы, склонным описывать события предвзято, по заранее обдуманному плану (как это впоследствии делал Эфор, ученик Исократа).

23 . Из прежних событий, до Пелопоннесской войны, самым важным была мидийская война¹, однако и она быстро решилась двумя битвами на море и двумя на суше². Напротив, нынешняя война длилась очень долго, и в ходе ее сама Эллада испытала такие бедствия, каких никогда не знала ранее за такое же время. Никогда не было захвачено и разрушено столько городов — будь то варварами или воюющими сторонами (иным после завоевания пришлось даже испытать еще и смену населения); никогда еще не было столько изгнаний и кровопролития (как в ходе военных действий, так и вследствие внутренних распрей). То, что раньше было известно только по преданию, а в действительности не всегда подтверждалось, теперь оказывалось обычным делом: страшные землетрясения одновременно распространились на большую часть страны, затмения солнца³ стали происходить чаще, затем возникла засуха (в некоторых областях даже голод)⁴, и, наконец, разразилась ужасная моровая болезнь, погубившая значительную часть населения Афин. И все эти бедствия обрушились на Элладу вместе с нынешней войной. Начали же войну афиняне и пелопоннесцы, нарушив 30-летний мир⁵, который заключили после завоевания Евбеи. Прежде всего скажу о причинах разрыва мирного договора и взаимных жалоб сторон, чтобы никому не пришлось доискиваться, отчего разразилась в Элладе столь великая война. Истинным поводом к войне6 (хотя и самым скрытым), по моему убеждению, был страх лакедемонян перед растущим могуществом Афин, что и вынудило их воевать. Причины же⁷, на которые обе стороны открыто ссылались (из-за чего они, по их словам, нарушили мир, открыв военные действия), были следующие.

1 Так, Геродот доказывал, что греко-персидская война была значительнее Троянской войны (НегоС. VII.20,2^)

2 Вероятно, битвы при Артемисии и Саламине, Фермопилах и Платеях.

3 Фукидид упоминает два солречных затмения: 431 г. до н. э. (V 28) и 424 г. (IV 52,1). Примечательно, что он ничего не говорит здесь о лунном затмении 413 г., которое сыграло столь важную роль в судьбе афинян в Сицилии.

4 Фукидид не приводит примеров засухи и голода в своей истории.

5 См. 1115.

6 Т. е. неосознанный психологический мотив.

7 Т. е. осознанные, открытые поводы (мелкие конфликты, приведшие к войне, то, что мы называем «поводами»; ср.: Лурье С. Я. Очерки, с. 302).

24 . Есть по правую руку при входе в Ионический залив город Эпидамн¹. В соседней области живут тавлантии — варвары иллирийского племени². Город основали керкиряне, основателем же колонии был Фалий, сын Эратоклида, из рода Гераклидов³, коринфянин, которого, по старинному обычаю, призвали из метрополии. В основании колонии приняли участие также некоторые коринфяне и другие дорийцы. С течением времени Эпидамн стал большим городом с многочисленным населением. Однако после многих лет междоусобных распрей город, гласит предание, понес тяжкий урон в какой-то войне с соседями-варварами и поэтому в значительной степени потерял свое былое могущество. Незадолго до этой войны народ изгнал из города главарей знатных родов, а те в союзе с варварами принялись грабить жителей города на суше и на море. Будучи в таком бедственном положении, горожане отправляют посольство в Керкиру, как в свою метрополию, с просьбой не покидать их на произвол судьбы, но примирить с изгнанниками и прекратить войну с варварами. Об этом послы и просили, воссев как молящие о защите в святилище Геры⁴ в Керкире. Керкиряне же не вняли просьбе послов, и те были вынуждены уехать, ничего не добившись.

1 Ср. начало рассказа Геродота после введения (16). Ионический залив— Адриатическое море.

2 Иллирийцы — собирательное название родственных по языку индоевропейских народностей на берегу Адриатики.

3 Из знаменитой семьи Бакхиадов — потомков Бакхида, властвовавших в Коринфе с 748 по 657 г. до н. э.

4 Святилище и священный участок Геры в стенах города (ср.: Ш79). Все лица, прибегавшие к алтарю с мольбой о защите, считались неприкосновенными.

25 . Поняв, что им нечего ждать помощи от Керкиры, и не находя выхода из настоящего затруднения, эпидамняне отправили послов в Дельфы вопросить бога, не следует ли им отдать свой город под покровительство Коринфа, как их второй метрополии, и постараться получить оттуда помощь. Бог в ответ повелел отдать город под покровительство коринфян и признать их верховенство. Тогда эпидамняне прибыли в Коринф и по велению оракула отдали свою колонию под покровительство коринфян, ссылаясь на то, что основатель их города происходил из Коринфа. Затем они сообщили изречение оракула и просили не оставить их в беде и оказать помощь. Коринфяне по всей справедливости предоставили свою помощь эпидамнянам¹. Они полагали, что Эпидамн одинаково можно считать как их колонией, так и колонией керкирян; вместе с тем они обещали помощь и из ненависти к керкирянам, потому что те, будучи их колонистами, пренебрегали ими. И действительно, керкиряне на всенародных празднествах не предоставляли коринфянам установленных обычаем почестей и не давали ни одному коринфянину (как это было принято в прочих колониях) права первенства при жертвоприношениях². И вообще выказывали коринфянам свое пренебрежение, так как в то время Керкира по богатству стояла наравне с богатейшими эллинскими городами, да и к войне была подготовлена лучше³ других. Керкиряне гордились своим весьма сильным флотом и тем, что когда-то прежде на Керкире обитали славные мореходы феаки⁴ (по этой-то причине керкиряне придавали особое значение флоту и действительно были достаточно могущественны: в начале войны у них было 120 триер).

1 В торговле с западом коринфяне были значительно экономически заинтересованы и потому противились проникновению афинян на запад в Италию и в другие страны. Коринфская денежная единица была стандартом для обмена в странах у Коринфского залива, в Италии и Сицилии. После союза афинян с Акарнанией отношения Афин с Коринфом обострились.

2 Почетное право получать клок шерсти жертвенного животного, который бросали в огонь как знак обречения животного на жертву.

3 Т. е. «лучше Коринфа» или «лучше, чем когда-либо в другое время».

4 По преданию, Керкира — это гомеровский остров. Схерия, где жили мифические мореходы — феаки. Гробницу царя их Алкиноя показывали на острове (ср.: III 70,4).

26 . Итак, имея все основания упрекать керкирян, коринфяне охотно направили в Эпидамн просимую помощь: они предоставили право всем желающим отправиться туда колонистами и послали гарнизон из ампракиотов, левкадян и собственных граждан. Выступили они по суше в Аполлонию¹ (одну из колоний коринфян) из опасения, как бы керкиряне не помешали им переправиться морем. Весть о прибытии в Эпидамн поселенцев и гарнизона, а также о том, что колония отдалась под покровительство коринфян, вызвала на Керкире сильное раздражение. Керкиряне тотчас же отправили в Эпидамн² 25 кораблей и вскоре затем вторую эскадру и, угрожая, потребовали вернуть изгнанников и отослать назад коринфский гарнизон и поселенцев (на Керкиру между тем прибыли изгнанники-аристократы из Эпидамна: ссылаясь на могилы предков и на родственные связи, они молили керкирян вернуть их на родину). Однако эпидамняне все-таки не подчинились; тогда керкиряне в союзе с иллирийцами выступили на 40 кораблях в поход на Эпидамн, везя с собой изгнанников, чтобы вернуть их силой. Расположившись станом перед городом, керкиряне объявили через глашатая: «Всякий эпидамнянин или чужеземец может по желанию беспрепятственно покинуть город; в противном случае с ними поступят как с врагами». После того как эпидамняне не подчинились приказу, керкиряне начали осаду города, расположенного на перешейке.

1 Аполлония — город на иллирийском берегу; основана коринфянами и керкирянами в 588 г. до н. э.

2 Расстояние между Керкирой и Эпидамном около 200 км.

27 . Лишь только коринфяне от прибывших к ним вестников из Эпидамна узнали об осаде, они стали готовиться к походу¹, вместе с тем они пригласили всех желающих на основе справедливости и равноправия участвовать в основании колонии в Эпидамне. Если же кто из желающих отправиться еще не готов к отъезду, то может остаться, внеся в казну 50 коринфских драхм². Нашлось много как пожелавших ехать, так и внесших деньги. Затем коринфяне обратились к мегарцам с просьбой послать корабли для сопровождения на случай возможных помех со стороны керкирян. Мегарцы снарядили 8 кораблей, чтобы плыть вместе с коринфянами, жители Палы из Кефаллении — 4. Эпидавр, к которому они также обратились с просьбой, прислал 5 кораблей, гермионяне — 1, Трезен — 2, Левкада —10, Ампракия —9; у Фив же и Флиунта коринфяне просили денег, а у Элеи — кораблей без экипажей³ и денег. Сам Коринф снарядил 30 кораблей с тремя тысячами гоплитов.

1 Коринфяне могли получить помощь от Мегар, Эпидамна, Трезена, Флиунта и Элиды.

2 Коринфская драхмаравна 130 г (1 /3 аттической).

3 Экипажами корабли должны были укомплектовать сами коринфяне.

28 . Когда керкиряне узнали об этих приготовлениях, то прибыли в Коринф вместе с послами¹ лакедемонян и сикионян (которых они взяли с собой) и потребовали от коринфян отозвать гарнизон и колонистов из Эпидамна, ибо у них нет права на Эпидамн. Если же коринфяне выставляют какие-либо притязания на этот город, то они, керкиряне, желали бы передать спор на суд тех городов в Пелопоннесе, с которыми обе стороны договорятся, и какой из сторон колония будет присуждена, та и должна владеть ею. Они согласны также предоставить решение дела дельфийскому оракулу. Войну они не хотят начинать. Если же коринфяне прибегнут к силе, заявили керкиряне, то они также будут вынуждены искать себе иных друзей, хотя бы и нежелательных, вместо тех, что у них есть теперь. Коринфяне же отвечали им: если керкиряне уведут свои корабли и варваров² от Эпидамна, тогда они и будут обсуждать этот спор с ними. Но пока Эпидамн в осаде, им, коринфянам, не пристало здесь заводить тяжбы с керкирянами. Керкиряне возражали на это: если коринфяне уведут свои военные силы из Эпидамна, то они готовы сделать то же. Они согласны также на то, чтобы, оставаясь на прежних местах, заключить перемирие до решения дела в третейском суде.

1 Вероятно, это не были формально аккредитованные послы, так как лакедемоняне не могли стать на сторону керкирян против своих союзников коринфян и объявить, что керкиряне правы.

2 Т. е. иллирийцев.

29 . Однако коринфяне не желали и слышать о подобных предложениях. Лишь только команда была посажена на корабли и союзники прибыли, они выслали вперед глашатая объявить войну керкирянам. Затем, подняв якоря, они на 75 кораблях с 2000 гоплитов¹ отплыли к Эпидамну, чтобы оружием решить спор с керкирянами. Командовали коринфской эскадрой Аристей, сын Пеллиха, Калликрат, сын Каллия, и Тиманор, сын Тиманфа, а во главе сухопутных войск стояли Архетим, сын Евритима, и Исархид, сын Исарха. Когда коринфская эскадра подошла к Актию² в Анакторийской области, у входа в Ампракийский залив, где находится известное святилище Аполлона, керкиряне выслали навстречу глашатая в лодке с приказанием остановиться. Одновременно керкиряне начали сажать команду на свои корабли, отремонтировали старые суда, сделав их годными для плавания, и оснастили остальные. Когда глашатай передал, что их мирные предложения отвергнуты, керкиряне посадили команду на свои корабли (числом 80, потому что 40 кораблей осаждали Эпидамн) и в боевом порядке повернули на врага и вступили в сражение. Они одержали решительную победу, уничтожив 15 коринфских кораблей. В тот же самый день, по совпадению, керкирянам, осаждавшим Эпидамн, удалось принудить город к сдаче под условием, что чужеземцы³ будут проданы в рабство, а коринфяне в оковах будут ждать окончательного решения своей участи.

1 Выше (гл. 27,3) указана цифра в 3000 гоплитов.

2 Это было место встречи боевых сил из Кефаллении, Левкады, Ампра-кии и, быть может, из Элиды.

3 Под словом «чужеземцы» имеются в виду «поселенцы» (гл. 26,1-3 и 28,1).

30 . После этой морской битвы керкиряне воздвигли трофей на мысе Левкимме¹ (что на Керкире), а потом казнили всех остальных пленников², попавших им в руки, кроме коринфян; коринфян же заключили в оковы. Позднее, после того как коринфяне и их союзники на кораблях возвратились на родину, керкиряне захватили господство над всеми водами в окрестных областях. Затем они отплыли к коринфской колонии Левкаде, разорили ее и предали огню Киллену³, торговую гавань элейцев, за то, что те предоставили коринфянам корабли и денежные средства. Таким образом, еще очень долго после морской битвы керкиряне господствовали на море и наносили морскими набегами урон союзникам коринфян. Ввиду тяжелого положения своих союзников коринфяне в начале следующего лета отправили эскадру и войско для охраны Левкады и прочих дружественных им городов и расположились лагерем у Актия и возле Химерия в Феспротии. Керкиряне также устроили стоянку своих кораблей и сухопутных войск напротив Левкиммы. Однако ни одна из сторон не решалась напасть, и обе эскадры простояли оставшуюся часть лета друг против друга, а с наступлением зимы возвратились домой.

1 Южный мыс на о. Керкира.

2 Нарушив условия капитуляции (см.: 129,5).

3 База для военных операций пелопоннесцев на западе и северо-западе (ср.: II84, 5; Ш69,1).

31 . Целый год, равно как и следующий после морской битвы, коринфяне, раздраженные неудачей, усердно готовились к войне с керкирянами. Они строили корабли и набирали за плату матросов из самого Пелопоннеса и из остальной Эллады, всеми силами стремясь подготовиться к морскому походу. Узнав об этих приготовлениях, керкиряне пришли в смятение; ведь они не состояли в союзе ни с одним из эллинских городов и не заключили союзного договора ни с афинянами¹, ни с лакедемонянами Поэтому они решили отправиться к афинянам, чтобы вступить с ними в союз и попытаться получить от них помощь. Когда это решение стало известно коринфянам, они также отправили посольство в Афины, опасаясь, что объединение морских сил афинян и керкирян не позволит закончить войну на желательных для коринфян условиях. На созванном по этому поводу чрезвычайном народном собрании в Афинах обе стороны выступили с речами. Керкиряне сказали следующее.

1 Не с делосским морским союзом государств, а с афинским союзом, включавшим тогда Трезен, Ахею, Акарнанию и Закинф.

32 . «Справедливо, афиняне, чтобы тот, кто просит помощи у другого, как мы теперь у вас (если он не вправе рассчитывать на вознаграждение за прошлые великие благодеяния или на союзные взаимоотношения), доказал, что удовлетворение его просьбы соответствует интересам тех, к кому он обращается, или, по крайней мере, не противоречит им и что эта помощь будет встречена с неизменной благодарностью. Если же проситель не сумеет в этом убедить, то не должен гневаться, если уйдет ни с чем. Ныне керкиряне послали нас просить о союзе, полагая, что смогут при нашем посредстве представить вам надежные гарантии того, что мы не останемся в долгу перед вами. К сожалению, наша прежняя политика нейтралитета по отношению к вам оказалась одинаково неблагоприятной для вашей готовности помочь нам и опасной для нас при настоящем положении вещей. Прежде мы добровольно никогда еще ни с кем не вступали в союз, а теперь сами пришли просить вас об этом, не имея союзников в предстоящей войне с коринфянами. И таким образом, то, что прежде мы считали благоразумной сдержанностью — именно не вступать в войну по воле других, состоя в союзе с чужим государством, — теперь обернулось безрассудством и стало источником нашей слабости. Правда, в последней морской битве мы одни своими силами разбили коринфян. Однако теперь, когда они собираются напасть на нас с гораздо более мощными силами, получив помощь из Пелопоннеса и из остальной Эллады, мы видим, что уже не можем одолеть врага один на один, а вместе с тем в случае поражения нам грозит опасность оказаться под их господством. Поэтому-то мы вынуждены обратиться за помощью к вам и к любому другому городу. Мы заслуживаем снисхождения, так как не из недоброжелательства, а скорее по ошибочному расчету придерживались ранее нейтралитета, а теперь решились отступить от прежней бездеятельности.

33 . Если вы благосклонно примете нашу просьбу, то и для вас этот случай будет выгоден во многих отношениях¹. Прежде всего потому, что вы предоставите желанную помощь несправедливо обиженным, а не тем, кто причиняет вред другим. Затем потому, что, поддержав нас в тот момент, когда решается наша судьба, вы окажете нам благодеяние, память о котором никогда не изгладится. И, наконец, потому, что мы обладаем сильнейшим после вашего флотом. Учтите, какая это редкая удача для вас и какой тяжелый удар для ваших врагов, когда держава, которую вы охотно привлекли бы на свою сторону даже за большие деньги и суля великую признательность, теперь сама по собственному почину обращается к вам. При этом она отдает себя в ваше распоряжение, не подвергая вас никакому риску и не вовлекая в расходы, приносит вам славу великодушия и, кроме того, благодарность ваших подзащитных и, наконец, усиливает вашу боевую мощь. Лишь немногим сразу когда-либо выпадала на долю такая удача, как вам, и лишь немногие, прося сейчас о помощи, смогут предоставить в случае нужды такую же защиту и почет, каких в настоящее время ожидают от вас. Что же касается войны (когда наши услуги, пожалуй, вам пригодятся), то жестоко ошибаются те, кто думает, что дело до войны не дойдет. Они не видят, что лакедемоняне стремятся к войне из страха перед вами² и что коринфяне — ваши враги, столь влиятельные у них— только и думают сначала справиться с нами, чтобы потом напасть на вас. Коринфяне опасаются только, как бы мы из общей ненависти не встали вместе с вами плечом к плечу против них и как бы им не упустить хотя бы одной из двух возможностей: уничтожить нас или усилиться самим. Итак, наша общая задача — первыми напасть на них; мы предлагаем вам союз, а вы примите его: лучше сейчас предупредить их замыслы, чем противодействовать им потом.

1 В действительности Керкира, ослабленная смутой 427 и 425 гг., очень мало помогала афинянам на войне. Правда, остров служил базой для Сицилийского похода.

2 Это было, по мнению Фукидида, причиной войны (ср.: 23,6).

34 . Если же коринфяне скажут, что мы — их колонисты, и поэтому вы не вправе принимать нас, то да будет им известно, что всякая колония почитает свою метрополию, лишь пока та хорошо обращается с нею, если же встречает несправедливость, то отрекается от метрополии. Ведь колонисты выезжают не для того, чтобы быть рабами оставшихся на родине, а чтобы быть равноправными с ними. Несправедливость же поведения коринфян очевидна: ведь мы предложили спор об Эпидамне перенести в третейский суд. Но они вместо законного судебного разбирательства предпочли силой оружия добиваться своих притязаний. И пусть вам послужит уроком¹ такое обращение с нами, их сородичами, чтобы вы не дали им провести себя хитростью и отказали в том, что они напрямик попросят. Ведь чем кто меньше раскаивается в своих одолжениях врагам, тем безопаснее он проживет.

1 Или: «явным предупреждением».

35 . Но вы даже не нарушите договора¹ с лакедемонянами, если примете нас под защиту, так как мы не состоим ни в одном союзе. Ведь договор этот гласит: каждому эллинскому городу, который является нейтральным, разрешается примкнуть к тому или другому союзу. Недопустимо, чтобы коринфянам было позволено набирать корабельную команду не только из числа своих союзников, но и в остальной Элладе и даже в ваших собственных владениях, тогда как нам возбраняется вступать в открытый для всех союз и искать помощи где-либо в другом месте, а вам будет вменено в правонарушение, если вы согласитесь на нашу просьбу. Гораздо больше будет оснований у нас сетовать, если мы не убедим вас. Ведь нас, находящихся в опасности, и вовсе не врагов ваших, вы оттолкнете, тогда как коринфянам (хотя они недруги и нападают на вас) вы не только не станете чинить препятствий, но даже спокойно позволите усилить их боевую мощь в ущерб вашей державе. Это будет несправедливо. Вам следовало бы или запретить набор наемников в пределах вашей державы, или послать и нам помощь (на условиях, какие вам будут угодны); лучше же всего открыто принять нас в союз и помочь своим флотом. Это даст вам, как мы уже говорили, различные выгоды. Прежде всего, у нас с вами общие враги, а это самый надежный залог прочности союза; притом враги отнюдь не слабые, которые могут причинить своим противникам немало вреда. А так как предлагаемыи нами союз — морской, а не сухопутный, то отказ от него для вас особенно нецелесообразен. Ведь вам следует по возможности не допускать, чтобы кто-либо другой, кроме вас, держал флот; если же вы не в состоянии этому помешать, то должны, по крайней мере, иметь на своей стороне того, у кого флот наиболее сильный.

1 Т. е. договора 445 г. до н. э. (ср.: 115,1).

36 . Иной из вас сочтет эти наши предложения и в самом деле выгодными, но все же, хотя и убежденный нашими доводами, побоится нарушить договор. Но он должен понять, что такая боязнь, подкрепленная с нашей стороны силой, скорее устрашит врагов, уверенность же, опирающаяся только на верность договору (если нас не примут в союз), будет проявлением слабости, менее всего страшной могущественным врагам. Теперь дело идет уже не о Керкире, а о самих Афинах: плохую услугу оказывает Афинам тот, кто, тщательно обдумывая настоящее положение, все же не решается, ввиду предстоящей и почти что неизбежной войны¹, вступить в союз с нашим городом (а ведь дружба или вражда с ним имеет для вас величайшее значение). Действительно, местоположение Керкиры особенно благоприятно для плавания вдоль берегов Италии и Сицилии: оно позволяет закрыть доступ флоту, идущему оттуда на помощь пелопоннесцам, а наши морские силы — отправить в Италию и Сицилию², во многих других отношениях оно представляется также весьма выгодным. Короче говоря, вы должны понять и решить, что вам не следует покидать нас на произвол судьбы. Теперь ведь у эллинов есть только три значительных флота: ваш, наш и коринфский. Если вы допустите объединение двух последних флотов и если коринфяне нас покорят, то вам придется потом одновременно сражаться на море с керкирянами и пелопоннесцами. Если же вы примете нас в союз, то сможете, усилив свой флот нашими кораблями, успешно вести войну с ними». Так говорили керкиряне, а после них коринфяне сказали следующее.

1 Это, несомненно, взгляд самого Фукидида: война уже вот-вот начнется.

2 Ср. речь Алкивиада в 415 г. (ѴП6 —18,1). Из этих слов, дающих ключ к основной причине войны, Фукидид не делает никаких выводов.

37 . «Так как керкиряне говорили здесь не только о приеме их в ваш союз, но объявили, будто мы обходимся с ними несправедливо и противозаконно ведем войну¹, то необходимо и нам, прежде чем обратимся к делу, сначала высказаться по этим двум пунктам. Вы узнаете тогда, будучи более надежно подготовлены, в чем наше требование, и поймете, что у вас есть убедительное основание отвергнуть их просьбу. По их утверждению, они никогда ни с кем не заключали союза из мудрой осторожности. Однако не из честных побуждений они поступали так, а по злому умыслу, так как не желали никого иметь союзником в своих неправых поступках или свидетелем, которого им пришлось бы стыдиться. Вместе с тем выгодное островное положение их города позволяет керкирянам в значительно большей степени быть судьями своих собственных злодеяний, так как они не связаны никакими союзными договорами². Сами они очень редко посещают гавани соседей, зато чужеземным кораблям приходится по необходимости весьма часто из-за непогоды заходить на Керкиру. И при таких обстоятельствах они еще выставляют на вид свой нейтралитет, направленный не к тому, чтобы не быть соучастниками чужих преступлений, а чтобы бесчинствовать самим. Там, где возможно, они открыто прибегают к насилию, а там, где представится удобный случай, они бесстыдно захватывают чужое. Если бы они были действительно столь добропорядочными людьми, как они это утверждают, то чем менее они уязвимы для своих соседей, тем больше могли бы выказать свои достоинства, руководствуясь справедливостью при устранении взаимных претензий.

1 Т. е. «мы действительно являемся агрессорами, а они невинными жертвами».

2 Не связанные никакими договорами с другими государствами, керки-ряне являются пристрастными судьями в своих тяжбах с иностранцами на своей собственной территории. Географически и экономически Керкира была независима. Керкирские купцы вели торговлю с «варварами» Адриатики» и Керкира была для них торговым портом (ярмаркой).

38. В действительности же они вовсе не относятся добропорядочно ни к другим, ни к нам. Хотя они и наши колонисты, но с давних пор совершенно отделились и теперь даже воюют с нами, да еще утверждают в свое оправдание, что не для того выселились, чтобы терпеть от нас несправедливость и обиды. Мы же говорим: не для того и мы вывели колонию, чтобы керкиряне и их послы нагло оскорбляли нас, а чтобы стоять во главе их и пользоваться подобающим уважением согласно обычаю. По крайней мере, все остальные наши колонии оказывают нам этот почет, и колонисты нас очень уважают. Ясно, что если большинству мы пришлись по душе, то это доказывает, что и у керкирян нет оснований для недовольства. И мы не пошли бы войной против нашей собственной колонии, не встретив с ее стороны столь вызывающего пренебрежения. Но пусть даже мы в самом деле виноваты: керкирянам сделало бы честь считаться с нашим недовольством, а нам было бы стыдно применить силу, видя их скромность. В своем высокомерии, кичась богатством, керкиряне решили, что могут наносить нам всяческие обиды, и ныне силой захватили наш Эпидамн, о котором, пока он был в беде, они вовсе не заботились, а теперь держат в своей власти.

39 . Далее, керкиряне утверждают, что были готовы заранее подчиниться решению третейского суда. Однако такое предложение имеет больший вес, если исходит не от того, кто сам находится в выгодном положении, а от того, кто, прежде чем взяться за оружие, ставит себя в равное положение с противником и на словах и на деле. Керкиряне же выступили со своим прекрасным предложением третейского суда только после начала осады Эпидамна, когда убедились, что мы не будем глядеть на это сквозь пальцы. Мало им преступлений, совершенных ими одними, так вот теперь они являются сюда, чтобы сделать вас не столько союзниками, как соучастниками своих преступлений и заступниками в споре с нами. Им следовало бы прийти к вам проситься в союз тогда, когда им еще нечего было бояться, а не теперь, когда после ссоры с нами им грозит опасность. Тогда вы ничего не получили от них, а теперь, когда они в беде, вы должны еще помогать им. Хотя вы и не причастны к их преступлениям, но все же перед нами вы будете виновны наравне с керкирянами. Но только в том случае, если бы в свое время они объединились с вами, вам было бы справедливо отвечать сообща за последствия этого шага.

40 . Итак, ясно, что мы имеем полное основание жаловаться на керкирян и что они насильники и корыстные люди. Теперь надлежит еще доказать, что вы не имеете права принимать их в союз. Ведь если договор гласит, что каждый город, не включенный в список союзников, может по желанию присоединиться к любому союзу, то этот пункт договора не имеет в виду тех, кто вступает в союз во вред другому, а лишь тех, кто ищет защиты, не уклоняясь от своих обязательств; государство, у которого просят защиты, если оно поступает благоразумно, не должно опасаться, что нарушит этим мир и будет вовлечено в войну. А это именно вас и ждет, если вы не послушаете нас. Ведь вы станете тогда не только их защитниками, но, разорвав договор с нами, сделаетесь нашими врагами. Если вы пойдете с ними, то нам, разумеется, предстоит неизбежно сражаться и с вами и с ними. Впрочем, если вы желаете поступить справедливо, тогда вам скорее всего следует остаться нейтральными или же, наоборот, идти с нами против них. С Коринфом, по крайней мере, у вас заключен мир, а с Керкирой никогда не было даже на короткое время подобного соглашения. Не вводите в обычай брать под защиту отпавшие чужие города! Ведь мы не голосовали против вас после отпадения Самоса¹, когда мнения прочих пелопоннесцев разделились — следует ли помогать им или нет, — а напротив, открыто высказались за то, чтобы каждый город мог наказывать своих союзников. Если же вы примете в союз и возьмете под защиту провинившихся перед нами, то, очевидно, немало и ваших союзников перейдет к нам. Подобное новшество повредит скорее вам самим, нежели нам.

1 В 440-439 гг. до н. э.; ср.: 1115—117.

41 . Вот наши справедливые притязания к вам, согласные с эллинскими обычаями¹. Но вместе с тем мы считаем уместным напомнить вам о лежащем на вас долге благодарности; ведь мы — не враги ваши, чтобы причинять вред, но и не столь близкие друзья, чтобы пользоваться услугами безвозмездно. Был случай, когда перед мидийской войной² у вас не хватало военных кораблей для войны с Эгиной и вы получили 20 кораблей от коринфян. Эта наша услуга и другая, оказанная позднее, при отпадении Самоса (ведь по нашему побуждению пелопоннесцы тогда не помогли самосцам) позволили вам одолеть Эгину и наказать самосцев. И это произошло при таких обстоятельствах, когда люди в борьбе с врагом обычно безразличны ко всему, кроме стремления к победе над ним. Действительно, всякого помогающего им люди считают другом (будь он раньше даже недругом), и всякого, кто стоит на пути, — врагом (хотя бы он раньше и был другом), так как, поглощенные интересами момента, готовы пренебречь соображениями родства.

1 Т. е. «по естественному праву» самозащиты (ср. Ш56,2).

2 Ср. : НегоС VI-89,92. Мидийская война — только 480-479 гг. до

н. э.

42 . Обдумайте это, а кто из вас помоложе, пусть узнает от старших¹ и считает своим долгом отплатить нам равной услугой; и не думайте, что хотя наши доводы и справедливы, но в случае войны другие пути будут выгодны. Ведь неправый путь не всегда приводит к выгоде. Дойдет ли дело до войны, которой вас так страшат керкиряне, желая соблазнить на неправое дело, еще неизвестно. Поэтому остерегайтесь из страха перед войной навлечь этим нашу явную вражду уже в настоящее время, а не когда-то в будущем. Наконец, гораздо благоразумнее было бы рассеять старое недоверие из-за Мегар². Оказанная под конец, но своевременно, услуга, будь она даже не столь значительной, может загладить и важную вину. Не рассчитывайте на якобы могущественный флот, который керкиряне предлагают для союза с вами. Не чинить зла равным себе соседям — куда более надежный источник силы, чем стяжание чреватых опасностями преходящих выгод для усиления своего могущества.

1 Это обычное риторическое «общее место» — контраст неопытной юности с мудрой старостью (ср.: ѴІ13,1)

2 Ср. : ПОЗ,4; 105,4—106

43 . Мы теперь находимся в таком положении, о котором ранее решительно высказывались в Лакедемоне, считая, что каждый город вправе налагать взыскания на своих союзников. Мы ожидаем ныне, что и вы не будете в этом нам помехой, и подобно тому, как мы тогда поддержали вас нашим голосованием, так и вы теперь не нанесете нам вреда своим решением. Отплатите нам за равную услугу равной и помните, что настал такой момент, когда всякий, кто за нас, — наш лучший друг, а кто против — тот жестокий враг. Не принимайте же в союз керкирян наперекор нам и не защищайте их бесчинств. Такое решение будет справедливо и наиболее выгодно для вас самих».

44 . Такова была речь коринфян. Афиняне же выслушали обе стороны и даже созывали народное собрание дважды¹. На первом собрании афиняне склонились скорее на доводы коринфян. На следующий же день, на вторичном собрании они передумали и приняли решение вступить в союз с Керкирой, правда, не такой, чтобы иметь общих друзей и врагов (ведь требование керкирян напасть вместе с ними на Коринф с моря означало бы для афинян нарушение договора с пелопоннесцами). Был заключен оборонительный союз на условиях взаимопомощи в случае нападения на Керкиру и Афины или на одного из их союзников². Ведь афиняне были убеждены, что воевать с пелопоннесцами придется во всех случаях, и потому не желали отдавать Керкиру с ее сильным флотом в руки коринфян. Прежде всего, однако, они желали по возможности перессорить их между собой для того, чтобы в войне с Коринфом или с другой морской державой, во всяком случае, иметь дело с уже ослабленным противником. Вместе с тем было очевидно особое благоприятное географическое положение острова Керкиры на пути в Италию и Сицилию³.

1 Скорее, собрание было отложено на следующий день (ср.: Ооттв А. Ж, 1,176).

2 Афиняне боялись стать агрессорами в предстоящей общей войне, даже если их общее поведение было вызывающим по отношению к пело-поннесцам.

3 Ср. выше, 136. Интересы афинян на западе и в Сицилии были значительны, и они не желали отдать Керкиру в руки коринфян. Владея Керкирой, афиняне могли контролировать торговлю с западом и отрезать пелопоннесцев от Италии и Сицилии.

45 . Таким образом оценивали афиняне обстановку, заключив союз с керкирянами. После отъезда коринфских послов они послали на помощь Керкире 10 кораблей¹ под командой Лакедемония, сына Кимона, Диотима, сына Стромбиха, и Протея, сына Эпикла. Военачальникам было приказано не вступать в сражение с коринфянами, если только те не нападут на Керкиру и не вздумают высадиться там или где-либо во владениях керкирян. Этому военачальники были обязаны по возможности воспрепятствовать. Эти указания были даны, чтобы не нарушать мирного договора. Итак, эти корабли прибыли на Керкиру.

1 Это было после 13-го дня первой притании 433/32 г. до н. э. (согласно сохранившейся надписи Ю П,295). По-видимому, столь незначительная эскадра была послана Периклом ввиду оппозиции в Афинах против союза с Керкирой.

46 . Коринфяне же, завершив военные приготовления, на 150 кораблях отплыли против Керкиры. 10 из этих кораблей были элейские, 12 — из Мегар, 10 — с Левкады, 27 — из Ампракии и один — из Анактория; из самого же Коринфа — 90. Корабли отдельных городов¹ были под командой своих собственных начальников, коринфскими же командовал Ксеноклид, сын Евфикла, с четырьмя другими начальниками². Отплыв от Левкады и подойдя к материку против Керкиры, эскадра бросила якорь у Химерия в земле феспротов. Это — гавань³, над которой немного далее в глубь страны лежит город Эфира в феспротийской Элеатиде. Вблизи Эфиры изливается в море Ахеронтское озеро, куда впадает протекающая через Феспротию река Ахеронт (которая дала озеру его название). Неподалеку течет также река Фиамида, образующая границу между Феспротией и Кестриной. Между обеими реками выдается в море мыс Химерий. Именно в этом месте коринфяне бросили якоря и разбили лагерь.

1 Отсутствовали корабли из Эпидавра, Гермионы, Трезена и Кефалле-нии, чтобы избежать войны с афинянами.

2 У коринфян (как и в Афинах) военное командование было коллегиальным. Ксеноклид был назначен начальником коринфского гарнизона в Ампракии после афинских побед 426/25 г. (Ш114,4).

3 Тщательное описание незначительной местности указывает на аутопсию или на информацию из специального источника.

47 . Узнав о приближении коринфской эскадры, керкиряне посадили на свои ПО кораблей экипаж под начальством Микиада, Эсимеда и Еврибата¹ и устроили стоянку на одном из островов, называемых Сиботами. С ними были также и 10 аттических кораблей. А на мысе Левкимме стояло сухопутное войско керкирян, усиленное 1000 гоплитов из Закинфа². У коринфян на материке было также большое вспомогательное варварское войско, так как жители этой части материка были их исконными друзьями.

1 Имена керкирских военачальников в первой битве при Левкимме даны, видимо, потому, что Фукидид пользовался здесь только коринфскими источниками, а для второй кампании — афинскими и коринфскими.

2 Фукидид не говорит, почему закинфяне прислали на помощь керкирянам столь значительный отряд. Они были, правда, союзниками афинян, когда началась война (ІІ7,3; 9,4).

48 . Окончив все приготовления, коринфяне с трехдневным запасом продовольствия на борту вышли ночью из Химерия в открытое море, чтобы начать сражение. На заре¹ они увидели на горизонте плывущие к ним корабли керкирян. Заметив друг друга, противники начали боевое построение. На правом крыле керкирян были аттические корабли, а остальную боевую линию занимали их собственные корабли, разделенные на три эскадры (во главе каждой стоял один из трех военачальников). Так выстроились керкиряне. У коринфян же на правом крыле находились мегарские корабли и корабли из Ампракии, в центре — остальные союзники, отдельно друг от друга, и на левом крыле (против афинян и правого крыла керкирян) — сами коринфяне с лучшими кораблями.

1 Коринфяне прошли 25-30 км со скоростью 6-7 км в час.

49 . Наконец были даны сигналы¹ к нападению, обе эскадры сблизились, и битва началась. На корабельных палубах с обеих сторон было много гоплитов, много лучников и метателей дротиков, так как корабли были снаряжены по старому, несовершенному способу². Сражение было ожесточенным, но не в силу тактического искусства противников, и скорее напоминало сухопутную схватку. Всякий раз, сталкиваясь друг с другом в тесноте и суматохе, корабли не без труда снова расходились. Противники больше рассчитывали на победу гоплитов на палубе, которые сражались плечом к плечу друг с другом, причем корабли стояли спокойно на месте. Прорвать строй вражеских кораблей не пытались. Грубая сила и боевой пыл заменяли противникам нехватку военного искусства. Всюду царил шум и беспорядочная суматоха битвы. Афинские корабли пока ограничивались тем, что появлялись рядом с керкирскими всякий раз, когда те подвергались натиску, и устрашали врагов своим присутствием; военачальники не вступали в сражение из боязни нарушить приказ афинян³. Больше всего страдало правое крыло коринфян. Там керкиряне с 20 кораблями обратили в бегство и затем преследовали бежавшего врага до самого материка. Затем они доплыли на кораблях до вражеского лагеря⁴ и, высадившись там, предали огню пустые палатки и разграбили имущество. Здесь, таким образом, коринфяне и союзники потерпели поражение, а керкиряне остались победителями. На левом же крыле, где стояли сами коринфяне, они имели решительный успех, так как у керкирян (у которых и без того было мало кораблей) не принимали участия в бою 20 кораблей, преследовавших врага. Афиняне же, заметив, что неприятель теснит керкирян, начали помогать им уже более открыто. Сначала они еще избегали вступать в сражение. Когда же стало ясно, что керкиряне бегут и коринфяне теснят их, все уже без разбора ринулись в бой и в пылу сражения афиняне сошлись с коринфянами врукопашную.

1 Неизвестно, были ли это сигналы флажные или трубные звуки.

2 Наилучший комментарий старомодной тактики этого сражения — это описание победы Формиона над пелопоннесской эскадрой в Коринфском заливе (П83 — 84).

3 Ср. 145, 3.

4 Лагерь, как видно из 146,3-5, находился в Гимерии (часах в 4 плавания от Сибот).

50 . После бегства врагов коринфяне не стали буксировать поврежденные вражеские корабли, но принялись, проплывая мимо, убивать людей, не беря их в плен. Но так как они еще не знали о своем поражении на правом крыле, то по ошибке перебили даже собственных друзей. При множестве кораблей у обоих противников, которые покрывали море на широком пространстве, в суматохе нелегко было отличить победителей от побежденных. Ведь это была самая большая по численности кораблей морская битва между эллинами из всех бывших до нее. Прогнав керкирян до суши, коринфяне затем повернули назад, чтобы осмотреть обломки своих кораблей и тела погибших, которых им большей частью удалось подобрать и доставить к Сиботам, где стояло большое вспомогательное варварское войско. Сиботы — это пустынная гавань в Феспротии. После этого коринфяне, собрав свои корабли, вновь обратились против керкирян. Керкиряне также поплыли им навстречу на своих кораблях, еще способных держаться на плаву, и на остальных¹, прибывших вместе с аттическими кораблями после битвы; они опасались попытки коринфян высадиться на их земле. Было уже поздно, и они запели пеан² (как сигнал к нападению), как вдруг коринфяне, увидев 20 афинских кораблей, плывущих на них, дали задний ход. Эти корабли афиняне послали на помощь вслед за прежними 10 кораблями, опасаясь поражения керкирян (что и случилось) и полагая, что 10 кораблей слишком мало для спасения керкирян.

1 Вероятно, на старых кораблях, не участвовавших в битве.

2 Первоначально — хоровой гимн в честь Аполлона. Впоследствии — боевая песнь, которой воины воодушевляли себя перед боем.

51 . Итак, лишь только коринфяне заметили вдали корабли, и, заподозрив, что это афинские и их, может быть, даже больше, они постепенно начали отступление. Керкирянам же этих кораблей не было видно, так как те подплывали незаметно, и они не могли понять, почему это коринфяне гребут назад, пока наконец кто-то, заметив корабли, не закричал, что виден парус. Тогда керкиряне также начали отходить (ведь уже стало темнеть), а коринфяне повернули назад и рассеялись. Так противники разошлись, и ночь положила конец сражению. Упомянутые же 20 афинских кораблей под начальством Главкона, сына Леагра, и Андокида, сына Леогора, продолжали свой путь среди трупов и корабельных обломков¹ до Левкиммы (где был лагерь керкирян), куда и прибыли вскоре после того, как их заметили керкиряне. Керкиряне сначала испугались (дело было ночью), думая, не враги ли это, но вскоре поняли свою ошибку, после чего афиняне бросили якорь.

1 Главная битва произошла, по-видимому, недалеко от берега. В надписи (СЫ, 1179) вместо рукописного чтения «Андокида сын Леогора» стоит «Драконтид...». Это чтение принял Шталь. Драконтид был одним из противников Перикла в 430 г. (Ріиі. Рег. 32).

52 . На следующий день 30 аттических кораблей и корабли керкирян, которые еще держались на плаву, подняли якоря и отплыли к гавани у Сибот¹, где стояли коринфяне, чтобы убедиться, начнут ли те морское сражение. И коринфяне также вышли в открытое море и выстроились в боевом порядке. Однако они стояли спокойно, не собираясь сами начинать сражение ввиду прибывших из Афин свежих подкреплений и своего весьма затруднительного положения: им нужно было стеречь пленников на кораблях² и, кроме того, ремонт кораблей в этой отдельной стране был невозможен. Коринфянам важнее всего было как можно скорее возвратиться домой. Они опасались, что после битвы афиняне считают договор уже нарушенным и теперь преградят им обратный путь.

1 Гавань у Сибот (на материке) в противоположность гавани на Сиботских островах.

2 Корабли были менее быстроходны и воины на борту менее опытны.

53 . Итак, коринфяне решили отправить к афинянам несколько человек в лодке без жезла глашатая¹, чтобы разведать положение дела. Посланцам они велели сказать вот что: «Несправедливо, афиняне, вы поступаете, начиная воевать и нарушая мирный договор. Мы хотим наказать наших врагов, а вы преграждаете нам путь силой оружия. Если вы действительно решили нарушить мир и помешать нам плыть на Керкиру или куда-либо в другое место, то нападайте сейчас и считайте нас врагами». Так сказали коринфяне. А керкиряне на кораблях, услышав эти слова, общим криком потребовали схватить и умертвить посланцев. Афиняне же отвечали так: «Пелопоннесцы, мы вовсе не собираемся воевать и нарушать договор, а пришли лишь на помощь керкирянам, нашим союзникам. Мы не препятствуем вам плыть куда-нибудь в другое место. Но если вы нападете на Керкиру или на ее владения, то мы постараемся по возможности не допустить этого».

1 Жезл глашатая (знак перемирия) означал бы, что мир между афинянами и Коринфом нарушен. Жезл глашатая — палка, обвитая двумя змеями, смотрящими друг на друга (как жезл Гермеса-Меркурия, еще и теперь служащий символом торговли).

54 . После такого ответа афинян коринфяне начали приготовления к отплытию домой и воздвигли трофей на материке у Сибот. Керкиряне же подобрали обломки своих кораблей и тела погибших¹, вынесенные течением и поднявшимся ночью ветром, который повсюду выбросил их на берег, и также поставили трофей² на Сиботах как победители. Обе стороны приписывали себе победу по следующим основаниям: коринфяне остались победителями в морском сражении до наступления ночи, им удалось убрать свои поврежденные корабли и трупы погибших; они также взяли в плен свыше 1000 человек и привели в негодность около 70 кораблей противника. Потому-то они и воздвигли трофей. Керкиряне же поставили свой трофей, потому что уничтожили до 30 кораблей³ и по прибытии афинян подобрали на своей земле тела погибших и обломки кораблей, а коринфяне, увидев накануне аттические корабли, стали грести назад, начав отступление, и по прибытии афинян уже более не осмелились напасть на них из Сибот. Так каждая из сторон приписывала себе победу.

1 Керкиряне не смогли накануне собрать тела своих павших непосредственно после битвы. Собирание без разрешения противника трупов павших считалось знаком победы.

2 Трофей — знак победы: победители обычно собирали в одно место оружие побежденных и вешали его на каменную или металлическую подставку с надписью, какому божеству посвящен трофей и кто победитель и побежденные.

3 Число кораблей, участвовавших в битве, и потери обеих сторон, по-видимому, преувеличены. Топография местности в рассказе Фукидида о битве неясна.

55 . Между тем на обратном пути коринфяне хитростью захватили Анакторий¹, город, основанный совместно Коринфом и Керкирой при выходе из Ампракийского залива. Оставив там своих колонистов, они возвратились затем домой. Из числа керкирских пленников коринфяне продали 800 человек (которые были рабами), а 250 оставили в плену и обращались с ними хорошо², чтобы по возвращении на Керкиру те могли оказать им содействие (к тому же, как оказалось, большинство пленников принадлежало к числу знатнейших граждан города). Так-то керкиряне счастливо избавились от войны с Коринфом³, и поэтому афинские корабли возвратились домой. Это стало, однако, первым поводом к войне коринфян с афинянами, поскольку афиняне начали во время перемирия с ними войну на стороне керкирян.

1 В 40 стадиях (около 7 км) (ср.: 8ігаЪ. Р. 451) к юго-востоку от Актия.

2 Фукидид не сообщает, как поступили керкиряне с коринфскими пленниками.

3 Фактически керкиряне выиграли кампанию. Коринф не смог обеспечить свободу Эпидамиу и подчинить Керкиру.

56 . Непосредственно после этого еще и другие события явились дальнейшим поводом к войне афинян с Пелопоннесцами. Коринфяне искали возможности отомстить афинянам, и их враждебные намерения не остались тайной для афинян. Поэтому афиняне приказали Потидее¹, колонии коринфян на перешейке Паллены (одному из союзных городов-данников), снести городские стены на южной стороне, обращенной к Паллене, выдать заложников, выслать эпидемиургов (уполномоченных, ежегодно посылаемых туда из Коринфа) и впредь больше их не принимать. Афиняне опасались, как бы жители Потидеи, подстрекаемые Пердиккой и коринфянами, не восстали против них и не склонили к отпадению все остальные фракийские города².

1 Потидея — коринфская колония на перешейке полуострова во Фракии; после Саламинской битвы (480 г. до н. э.) вступила в афинский морской союз.

2 Собственно: «города на фракийском побережье».

57 . На эти меры против Потидеи афиняне решились тотчас же после морской битвы у Керкиры. Ведь коринфяне уже тогда были явными врагами афинян, а их прежний друг и союзник Пердикка, сын Александра¹, царь Македонии, еще раньше поссорился с ними за то, что они заключили союз с его врагами — братом Филиппом и Дердой². Встревоженный этим Пердикка повсюду начал вести переговоры: он отправил послов в Лакедемон подстрекать пелопоннесцев к войне с афинянами; старался привлечь на свою сторону коринфян, чтобы подготовить отпадение Потидеи. Пердикка побуждал также халкидян³ и боттиеев⁴ на фракийском побережье восстать против афинян в надежде, что вместе с этими своими соседями ему будет легче вести войну с афинянами. Узнав об этих происках Пердикки, афиняне, чтобы предотвратить отпадение городов, послали в Македонию 30 кораблей и 1000 гоплитов под начальством Архестрата, сына Ликомеда, и десяти⁵ других военачальников, которым был дан приказ взять в Потидее заложников, заставить срыть городскую стену и зорко следить за соседними городами, чтобы те не восстали.

1 Александр I — отец Пердикки.

2 Дерда — племянник Александра I, двоюродный брат Пердикии.

3 По-видимому, имеются в виду халкидские города, образовавшие федерацию во главе с Олинфом.

4 Боттиеижнпн в северо-западной части Халкидики. По Страбону (VII, 11), они были критского происхождения.

5 Большинство издателей принимают исправление Крюгера: «четырех».

58 . Потидейцы же отправили послов к афинянам, пытаясь побудить их отказаться от задуманных враждебных мер. Вместе с коринфянами они обратились также и в Лакедемон¹, с тем чтобы на всякий случай заручиться помощью оттуда. В Афинах после долгих переговоров им не удалось добиться успеха, и корабли афинян, отплывавшие в Македонию, получили направление и против Потидеи. В Лакедемоне же власти заверили потидейцев, что в случае нападения афинян на Потидею лакедемоняне вторгнутся в Аттику². Тогда-то потидейцы решили, что настала пора при таких благоприятных обстоятельствах вместе с халкидянами и боттиеями (которые ради этого связали себя с ними клятвенным союзом) отпасть от Афин. Пердикка же убедил халкидян покинуть и разрушить свои приморские города и переселиться дальше внутрь страны — в Олинф — и превратить этот город в неприступную крепость. Царь отдал даже в пользование этим переселенцам (на время войны с афинянами) участок своей земли в Мигдонии на озере Больба. Халкидяне разрушили свои города и, переселившись в глубь страны, стали готовиться к войне.

1 Оба посольства были отправлены одновременно.

2 Обещание свое лакедемонские власти не выполнили. Переговоры с лакедемонянами, по-видимому, заняли всю зиму 433/32 г. и восстание По-тидеи произошло весной 431 г.

59 . Между тем 30 афинских кораблей, прибыв на фракийское побережье, обнаружили, что Потидея и другие города уже отпали от Афин. Военачальники, однако, не сочли возможным с наличными силами одновременно вести войну с Пердиккой и с восставшими городами. Поэтому они обратились против Македонии (для чего их первоначально и послали). Высадившись там, они открыли военные действия вместе с Филиппом и братьями Дерды¹, которые со своими отрядами вторглись в Македонию из глубины страны².

1 Возможно, что Дерда уже умер.

2 С целью окружить Пердикку.

60. Теперь, после отпадения Потидеи, в тот момент, когда аттическая эскадра появилась в македонских водах, коринфяне испугались за участь города. Видя в этом опасность и для самих себя, они послали на помощь отряд своих собственных добровольцев и наемников из других пелопоннесских городов, всего 1600 гоплитов и 400 легковооруженных воинов. Во главе их поставили Аристея, сына Адиманта¹ (он был старинным другом потидейцев, и из дружбы к нему собралось добровольцами большинство коринфских воинов). Спустя 40 дней после отпадения Потидеи они прибыли к берегам Фракии².

1 Адамант — коринфский военачальник, которого, по Геродоту (VIII 5, 59-64, 94), Фемистокл привлек на свою сторону взяткой в 3 таланта.

2 Неизвестно: по суше или морем.

61 . Вскоре пришло и к афинянам известие об отпадении городов. И когда афиняне узнали, что войско Аристея уже близко, то послали против восставших 2000 гоплитов из афинских граждан и 40 кораблей под начальством Каллия, сына Каллиада¹, и четырех других военачальников. По прибытии в Македонию афиняне застали там свой первый отряд в 1000 человек, который только что захватил Ферму и теперь осаждал Пидну². Тогда вновь прибывшие присоединились к осаждающим Пидну, но вскоре им пришлось заключить соглашение и даже вынужденный союз с Пердиккой: их вынудило к этому положение в Потидее и прибытие Аристея³. Поэтому афиняне ушли из Македонии, достигли затем Береи и далее Стрепсы⁴. Отсюда, после неудачной попытки овладеть городом, отряд по суше двинулся на Потидею. Войско афинян состояло из 3000 афинских гоплитов, множества союзников и 600 македонских всадников во главе с Филиппом и Павсанием⁵; в то же время эскадра из 70 кораблей плыла вдоль побережья. Короткими маршами на третий день афиняне прибыли в Гигон⁶, где и разбили лагерь.

1 По-видимому, это Каллий — автор финансового декрета 434/33 г., предложивший в 433 г. возобновить союз с Регием и Леонтинами (ср.: Ю'/ 92 и П 51-58).

2 Ферма (как и Дион, Пидна и Мефона) не принадлежала к афинскому морскому союзу.

3 По Классену, Аристей прибыл из Диона, проделав последнюю часть пути морем (см.: Котт. ай. 1ос.), чтобы избежать встречи с афинянами. Однако у Аристея не было боевых кораблей.

4 Конъектура Плюйгерса. Положение Стрепсы неизвестно (вероятно, к югу от Фермы).

5 По схолиасту, Павсаний — сын или брат Дерды.

6 Маленькое местечко близ Потидеи.

62 . Между тем потидейцы и пелопоннесский отряд Аристея в ожидании афинян расположились лагерем перед городом¹ на перешейке со стороны Олинфа и устроили там рынок. Начальником всей пехоты союзники выбрали Аристея, а конницы — Пердикку, который снова изменил афинянам и теперь помогал потидейцам, передав управление царством Иолаю². Замысел Аристея состоял в том, чтобы ожидать со своим отрядом афинян па перешейке; халкидяне же с остальными союзниками за перешейком, и 2000 всадников Пердикки должны были оставаться в Олинфе и, в случае нападения афинян на Аристея, напасть на них с тыла и таким образом зажать врага в клещи. Каллий же, афинский военачальник, вместе со своими командирами, выслал против Ояинфа македонских всадников и небольшой отряд союзников для прикрытия от возможного нападения, а сам, выступив из лагеря, пошел на Потидею. Когда афиняне достигли перешейка и увидели врагов в боевой готовности, то они, в свою очередь, построились в боевой порядок, и вскоре началось сражение. Крыло пелопоннесцев под командой Аристея³ (где стояли коринфяне и другие отборные отряды) обратило врагов в бегство и долго преследовало их. Остальное же войско потидейцев и пелопоннесцев было разбито афинянами и бежало под защиту городских стен Потидеи.

1 Т. е. перед Потидеей.

2 Один из членов царского дома Македонии.

3 По-видимому, левое крыло вблизи западного берега перешейка.

63 . Возвратившись после преследования врагов, Аристей увидел, что его остальное войско разбито. Сначала он колебался, решая, куда ему идти, чтобы избежать опасности — в Олинф¹ или в Потидею. Затем Аристей все же принял решение, сомкнув как можно теснее свой отряд, быстрым маршем пробиться в Потидею. Ему действительно удалось добраться до города вдоль мола через море под обстрелом противника и с трудом, но все же без больших потерь спасти основную часть отряда. Отряд олинфян, шедший на помощь в Потидею (Потидея отстоит от Олинфа стадий на 60 и видна оттуда), успел пройти лишь небольшое расстояние, когда битва уже началась и сигнальные значки были подняты. Македонские же всадники выстроились в боевом порядке, чтобы помешать продвижению олинфян. Но когда победа стала быстро клониться на сторону афинян и сигнальные значки опустились, олинфяне возвратились в город, а македоняне — назад к афинянам, так что конница обеих сторон не участвовала в битве. После битвы афиняне воздвигли трофей и, устроив перемирие, разрешили потидейцам похоронить павших воинов². У потидейцев и их союзников пало не меньше 300 человек³, потери же афинян⁴ составляли 150 граждан, среди которых был и стратег Каллий.

1 Направившись в Олинф, он подвергся бы атакам македонской конницы.

2 Потидейцы, таким образом, признали себя побежденными.

3 По Диодору (ХП34,4), больше трехсот.

4 Могильный камень с именами погибших находится теперь в Британском музее (ЮП,945)

64 . После битвы афиняне тотчас же построили вторую стену против городской стены с северной стороны, обращенной к перешейку, и поставили охрану. Сторона же, обращенная к Паллене, осталась неукрепленной. Афиняне считали, что у них недостаточно сил для того, чтобы охранять перешеек и одновременно, переправившись к Паллене, строить стену и там: при таком разделении сил они опасались неожиданной атаки потидейцев и их союзников. Когда в Афинах узнали, что сторона, обращенная к Паллене, не обнесена стеной, то отправили 1600 гоплитов во главе с Формионом, сыном Асопия. Прибыв в Паллену, Формион повел свой отряд со стороны Афития¹ на Потидею; медленно продвигаясь, он опустошал местность. Не встретив сопротивления, он построил стену на стороне Паллены против городской стены Потидеи. Таким образом, афиняне теперь всеми силами обложили город с обеих сторон на суше, а с моря одновременно его блокировала афинская эскадра.

1 Город на восточной стороне полуострова (Нвгогі. ѴП123).

65 . Таким образом, город был теперь совершенно отрезан, и у Аристея уже не оставалось надежды на спасение, если только из Пелопоннеса или откуда-либо еще не придет неожиданная помощь. Поэтому Аристей предложил всем (кроме 500 человек) покинуть город на кораблях при первом попутном ветре, чтобы оставшимся в городе на больший срок хватило запасов продовольствия. Сам же он вызвался остаться в городе. Однако это предложение не встретило согласия потидейцев. Тогда Аристей (желая обеспечить все необходимое в таком положении и подготовить наилучшим образом внешнюю помощь) сам отплыл, не замеченный афинской стражей. За время своего пребывания на Халкидике Аристей принял участие вместе с халкидянами в походах и, между прочим, нанес поражение жителям Сермилы¹, устроив засаду близ их города, и многих из них перебил. В Пелопоннесе он вел тайные переговоры, всячески стараясь получить помощь. Между тем Формион, установив блокаду Потидеи, со своими 1600 гоплитами принялся опустошать Халкидику² и Боттику и даже захватил несколько городов.

1 Город между Мекиберной и Галепсом (НегоС. VII122_) в 10 км к востоку от Мекиберны. Восстал против Афин в 432 г.

2 Халкидика — здесь халкидская федерация с центром в Олинфе (ср. выше, 157).

66 . Это стало вторым мотивом вражды между афинянами и пелопоннесцами. Коринфяне не могли простить афинянам осаду Потидеи, их колонии, и находившихся там коринфян и пелопоннесцев. Афиняне же были в обиде на то, что пелопоннесцы склонили к восстанию их союзный город-данник и даже открыто сражались против них, помогая потидейцам. Однако настоящая война еще не разразилась, и перемирие пока еще продолжалось, ибо коринфяне до сих пор действовали на свой страх и риск¹.

1 Т. е. без согласия остальных союзных государств.

67 . Теперь, однако, блокада Потидеи не давала покоя коринфянам, и не только потому, что в городе находились их люди, но и оттого, что они опасались за участь самого города. Итак, тотчас же после начала осады коринфяне стали приглашать союзников на собрание в Лакедемон и, прибыв туда, обрушились на афинян как на нарушителей договора, не считающихся с правами Пелопоннеса. Эгинцы из страха перед афинянами не решились открыто отправить послов на собрание, но втайне вместе с коринфянами еще яростнее подстрекали к войне, жалуясь на потерю своей независимости вопреки договору. Лакедемоняне также пригласили своих союзников и всех, кто жаловался на притеснение афинян. Созвав обычное¹ народное собрание, они предложили всем желающим высказывать свои жалобы. Тогда союзники начали один за другим выступать с обвинениями, в особенности мегарцы. Наряду со многими другими претензиями основная жалоба мегарцев² состояла в том, что, вопреки договору, их лишают доступа в гавани афинской державы и на рынок

Аттики. Последними выступили коринфяне. Предоставив сначала другим возбудить воинственность лакедемонян, они добавили следующее.

1 Юридически это собрание (апелла) являлось верховной властью в Спарте, но фактически могло лишь принимать или отвергать решение правительства. Правильного голосования не было, народ выражал свою волю криком. Членами собрания были все граждане, достигшие 30 лет.

2 Мегарцы особенно страдали от так называемой «мегарской псефисмы» (декрета) Перикла, запрещавшей мегарцам торговать на всех рынках афинского союза (434 и 432 гг.).

68 . «Дух доверия, царящий у вас в общественной и частной жизни, лакедемоняне, заставляет вас несколько недоверчиво относиться к людям, если они, подобно нам, жалуются на других. И именно из-за этого при всем вашем благоразумии вам иногда не хватает прозорливости во внешних делах. Как часто мы предупреждали вас, что афиняне злоумышляют против всех нас; однако вы не делали из этого надлежащих выводов; напротив, вы подозревали, что мы заводим речь об этом из своих частных побуждений. Вот почему вы и на этот раз созвали ваших союзников не заблаговременно, а лишь теперь, когда события уже развернулись. Нам подобает держать речь перед союзниками именно потому, что у нас есть важнейшие причины жаловаться на наглость афинян и на ваше постоянное пренебрежение к нам. Если бы афиняне творили свои преступные деяния в Элладе втайне, тогда, конечно, вы могли бы об этом не знать, и вас следовало бы уведомить об этом. А теперь нужны ли долгие речи, когда вы видите, что одних эллинов афиняне уже поработили, а другим¹ — и как раз нашим союзникам — они теперь строят козни и давно уже сделали все приготовления на случай войны. Иначе ведь они не захватили бы Керкиру силой оружия и не владели бы ею поныне вопреки нашей воле и не осаждали бы Потидею. А ведь Потидея — наиболее выгодно в военном отношении расположенный пункт, господствующий над фракийским побережьем, Керкира же могла бы предоставить пелопоннесцам значительные морские силы.

1 Кроме Мегар и эллинских государств на северо-западе, быть может, также Эгина.

69 . И виноваты в этом вы, так как это вы после мидийской войны сначала позволили афинянам укрепить свой город, а потом и построить Длинные стены. И до сих пор вы не только продолжаете лишать свободы порабощенных ими подданных, а теперь даже начали отнимать ее и у ваших собственных союзников. Ведь истинный поработитель народа — не сам поработивший, а тот, кто, будучи в состоянии положить конец рабству, не делает этого, хотя и добивается признания своей доблести как освободитель Эллады¹. С трудом, правда, мы наконец собрались сюда, но и теперь еще неясно — с какой целью. Ведь нас должно интересовать не то, подвергаемся ли мы насилию, а то, как нам обороняться против него. Неприятель действует по заранее намеченному плану и нападает на нас без колебания, в то время как мы все еще пребываем в нерешительности. И мы знаем методы афинян: как они шаг за шагом наступают на соседей. Правда, думая, что их не замечают (из-за вашего равнодушия), они ведут себя пока менее дерзко. Однако заметь они только, что вы, разгадав их игру, смотрите на них сквозь пальцы, они сразу же налягут со всей силой. Только вы, лакедемоняне, одни из эллинов бездействуете, обороняясь не силой, а медлительностью; только вы одни стараетесь подавить вражескую мощь не в ее зачатке, а когда она вдвое возрастет. Конечно, всегда говорили, что ваше положение надежно; но действительность оказалась убедительнее. Мы ведь знаем, что Мидиец от края света дошел до Пелопоннеса скорее, чем вы собрались его встретить с достаточными боевыми силами. А теперь вы не обращаете внимания на афинян, хотя они живут не столь далеко, как он, а весьма близко от вас. И вместо того, чтобы самим напасть на них, вы лишь обороняетесь, предпочитая в борьбе с сильнейшим врагом положиться на волю случая. Хотя, как вы знаете, не только Варвар был сам больше всего виноват в своем поражении², но и мы в борьбе с афинянами нередко одерживаем верх скорее в силу их собственных ошибок³, нежели благодаря вашей помощи. Для кое-кого из тех, кто, уповая на вашу помощь, не подготовился к войне, эти надежды уже были губительны⁴. Не подумайте только, что мы говорим вам это из неприязни. Наша жалоба вполне обоснована. Ведь жалуются на друзей, допустивших ошибку, а врагов обвиняют в причиненной обиде.

1 Не только от персов, но и от тиранов.

2 В узком Саламинском проливе.

3 Имеется в виду битва при Коронее (447 г.) и египетский поход афинян.

4 Как, например, Фасос (1101,1-2), Евбея (1114) и Потидея (I 58,1).

70 . Во всяком случае, мы считаем себя вправе, как и всякий другой, откровенно указать людям на их недостатки, тем более пребывая в таком критическом положении, когда под удар поставлены важнейшие наши интересы (о чем вы, видимо, даже и не догадываетесь). Вероятно, вам еще никогда не приходилось задумываться о том, что за люди афиняне, с которыми вам предстоит борьба, и до какой степени они во всем не схожи с вами. Ведь они сторонники новшеств, скоры на выдумки и умеют быстро осуществить свои планы. Вы же, напротив, держитесь за старое, не признаете перемен, и даже необходимых. Они отважны свыше сил, способны рисковать свыше меры благоразумия, не теряют надежды в опасностях¹, А вы всегда отстаете от ваших возможностей, не доверяете надежным доводам рассудка и, попав в трудное положение, не усматриваете выхода. Они подвижны, вы — медлительны. Они странники, вы — домоседы. Они рассчитывают в отъезде что-то приобрести, вы же опасаетесь потерять и то, что у вас есть². Победив врага, они идут далеко вперед, а в случае поражения не падают духом. Жизни своей для родного города афиняне не щадят, а свои духовные силы³ отдают всецело на его защиту⁴. Всякий неудавшийся замысел они рассматривают как потерю собственного достояния, а каждое удачное предприятие для них — лишь первый шаг к новым, еще большим успехам. Если их постигнет какая-либо неудача, то они изменят свои планы и наверстают потерю. Только для них одних надеяться достичь чего-нибудь значит уже обладать этим, потому что исполнение у них следует непосредственно за желанием. Вот почему они, проводя всю жизнь в трудах и опасностях, очень мало наслаждаются своим достоянием, так как желают еще большего⁵. Они не знают другого удовольствия, кроме исполнения долга, и праздное бездействие столь же неприятно им, как самая утомительная работа. Одним словом, можно сказать, сама природа предназначила афинян к тому, чтобы и самим не иметь покоя, и другим людям не давать его⁶.

1 В подлиннике «оптимисты». Один из двух героев комедии Аристофана «Птицы», типичный афинянин, носит имя Эвелпид («Неунывающий»),

2 Ср. высказывание Никия, предупреждавшего афинян против Сицилийского похода (^№,3).

3 Т. е. интеллект и волю.

4 Как собственность государства.

5 Ср. «эпитафий» Перикла (II 38-39). Враги афинян коринфяне указывают на неприятный аспект афинского национального характера.

6 В этих словах дается точное определение беспокойного характера афинян («суетливый»).

71 . И вот перед лицом такого города вы, лакедемоняне, еще продолжаете бездействовать! По-вашему, мир сохраняют не те, которые даже своими военными приготовлениями не нарушают права, но, однако, решительно показывают, что не потерпят обиды, если им причиняют ее. Для вас справедливость заключается в том, чтобы и не нападать на других, и самим, защищаясь, не причинять обиды. Такая политика промедления едва ли принесет вам успех, даже если бы ваши соседи думали так же, как и вы. А в данном случае, как мы только что показали, ваш образ действий сравнительно с афинским совершенно устарел. И как в искусствах, так и в политике новое всегда неизбежно должно возобладать над старым. В спокойные времена лучше всего не изменять существующих порядков и обычаев. Но когда при изменившихся обстоятельствах неизбежно возникает и много новых задач, тогда требуются и многие преобразования. Поэтому-то в силу более богатого опыта политика афинян изменилась гораздо больше вашей. Итак, покончите, наконец, с вашей медлительностью и теперь придите на помощь, как вы обещали, и Потидее¹, и другим. Немедленно совершите вторжение в Аттику, чтобы не отдать ваших друзей и соплеменников в руки злейших врагов и не заставить нас остальных в отчаянии подумать о другом союзе². Мы не совершим этим преступления ни пред лицом богов— хранителей клятв, ни в глазах людей благоразумных. Ведь нарушителем договора является не тот, кто, покинутый в нужде одними союзниками, обращается к другим, а тот, кто не помогает в нужде союзникам. Если же вы проявите благожелательность, то мы останемся с вами. Мы поступили бы нечестиво, изменив вам, да и не нашли бы более близких друзей, чем вы. Поэтому вынесите правильное решение и постарайтесь, чтобы ваша держава в Пелопоннесе, унаследованная от предков, не уменьшалась из-за отпадения отдельных союзных городов».

1 Ср.: 158,1

2 Т. е. обратиться к союзу с Аргосом.

72. Так сказали коринфяне. Случайно в Лакедемон уже перед тем прибыло также и посольство из Афин. Услышав об этих речах обвинителей афинян, послы решили, что им придется выступить перед лакедемонянами не с тем, чтобы оправдаться от обвинений городов, но чтобы рекомендовать вообще не спешить с решением, а обдумать дело более обстоятельно. Вместе с тем они желали дать лакедемонянам представление о мощи своего города, старикам напомнить о прошлом, а молодым рассказать о том, чего те еще не знали. Послы рассчитывали своей речью побудить лакедемонян скорее к миру, чем к войне. Итак, они обратились к лакедемонским властям, объявив о желании выступить в народном собрании, если нет к тому препятствий. Получив разрешение говорить, афинские послы выступили и сказали следующее.

73 . «Наше посольство прибыло сюда не для споров с вашими союзниками, а с особым поручением от нашего города. Тем не менее, слыша немало тяжких обвинений против нас, мы выступаем здесь вовсе не с защитой против обвинений городов (ведь вы — не судьи, перед которыми мы или они должны держать речь), а чтобы не позволить вам в этом серьезном вопросе, слепо доверившись доводам союзников, склониться к безрассудному решению. Вместе с тем мы желаем по поводу всего, что здесь о нас говорилось, сказать, что мы честно приобрели наши владения и что город наш достоин уважения. К чему упоминать о стародавних событиях, о чем известно больше из преданий, чем от очевидцев. Но необходимо сказать о мидийских войнах и других событиях, которые вам самим пришлось пережить вместе с нами (хотя частое упоминание об этом в конце концов может надоесть). Действительно, тогда мы рисковали своей жизнью ради общего спасения, и этот наш подвиг послужил и вам. Поэтому вовсе лишить нас упоминания об этом нельзя. Но этим мы не оправдываемся, а хотим лишь дать представление о том, с каким городом вам предстоит борьба, если вы примете необдуманное решение. Мы утверждаем, что раньше всех¹ при Марафоне один на один дали отпор Варвару. А когда потом он снова пришел в Элладу, то мы, будучи не в силах бороться на суше, сели на корабли с женами и детьми, а затем вместе с прочими эллинами сразились с ним на море при Саламине. Эта битва только и помешала ему напасть на Пелопоннес и опустошить там города один за другим², так как при огромной мощи неприятельского флота пелопоннесцы не могли бы помочь друг другу. Наилучшее этому доказательство дал сам царь: после морского поражения он ведь уже не считал свою мощь равной нашей и с большей частью войска быстро покинул Элладу.

1 Платейцы здесь не упомянуты (как и в речи афинян у Геродота IX 27, 5), но и платейцы, в свою очередь, не упоминают в своей апологии о Марафоне (Ш54,3-4).

2 Намек на опасность, что греческий флот, отступив от Саламина, рассеялся бы по своим городам и тогда персы поодиночке захватили бы пелопоннесские города.

74 . Итак, счастливый исход этой битвы ясно показал, что участь Эллады решена флотом. И мы создали три основных условия победы: выставили большинство кораблей и умнейшего из военачальников, и свою неутомимую энергию (ведь почти две трети из четырехсот кораблей¹ принадлежали нам). Фемистоклу, нашему полководцу, мы и обязаны главным образом тем, что битва произошла в Саламинском проливе (что, совершенно очевидно, и принесло нам успех). И за эти-то заслуги вы сами оказали ему исключительные почести², как никому из других чужеземных гостей. Наконец, мы выказали также великое самопожертвование. Никто ведь на суше нам не помог, так как остальные города на пути врага до наших пределов уже покорились ему³. И тогда мы сочли долгом покинуть наш город и бросить свое добро. Уцелевших союзников мы не желали оставить, и так как в рассеянии мы не могли принести им пользы, то решили отплыть на кораблях, не гневаясь на вас за то, что вы раньше не помогли нам. Поэтому можно утверждать, что мы сделали для вас не меньше, чем вы нам. В страхе скорее за себя, чем за нас, вы пришли на помощь из городов, еще не разоренных, с тем чтобы впоследствии владеть ими, а пока наш город был цел, вы не являлись. Напротив, когда мы отправлялись в путь, нашего города уже не существовало, и, вступая в борьбу, мы едва ли могли надеяться на его возрождение. И все же, несмотря на это, мы в меру наших сил спасли не только вас, но и самих себя. Перейди мы, как некоторые другие, из страха за нашу землю на сторону Мидянина или не решись потом (считая, что все потеряно) сесть на корабли, вам не пришлось бы с вашими малочисленными кораблями сражаться на море с персами; и тогда дела персов пошли бы так гладко, как они желали.

1 378 кораблей, из них 200 аттических (НегоС. VШ48).

2 Лакедемоняне наградили Фемистокла оливковым венком и колесницей. При отъезде ему устроили торжественные проводы (ИегосИ VIII124)).

3 Намек главным образом на фиванцев.

75 . Неужели, лакедемоняне, тогдашней нашей энергией и благоразумием мы заслужили столь великую ненависть эллинов только лишь из-за державы, которой мы теперь владеем? Притом нашу державу мы приобрели ведь не силой, но оттого лишь, что вы сами не пожелали покончить с остатками военной силы Варвара в Элладе. Поэтому-то союзники добровольно обратились к нам с просьбой взять на себя верховное командование. Прежде всего дальнейшее развитие нашего могущества определили сами обстоятельства. Первое — это главным образом наша собственная безопасность; затем — соображения почета и, наконец, выгода. Наша собственная безопасность требовала укрепления нашей власти, раз уж дошло до того, что большинство союзников нас возненавидело, а некоторые восставшие были даже нами усмирены. Вместе с тем ваша дружба не была уже прежней; она омрачилась подозрительностью и даже прямой враждой; отпавшие от нас союзники перешли бы к вам, что было весьма опасно для нас. Ведь никому нельзя ставить в вину, если в минуту крайней опасности он ищет средства спасения.

76 . Вы, лакедемоняне, например, управляете пелопоннесскими городами, установив там порядки себе на благо¹. Возбудив долгим господством столько ненависти к себе со стороны союзников, как мы, вы были бы вынуждены (мы уверены в этом) или властвовать над ними силою, или подвергать себя опасности. Таким образом, нет ничего странного или даже противоестественного в том, что мы приняли предложенную нам власть и затем ее удержали. Мы были вынуждены к этому тремя важнейшими мотивами: честью, страхом и выгодой. Не мы первыми, однако, обратились к такому способу упрочения власти, но искони уже так повелось на свете, что более слабый должен подчиняться сильнейшему. Вместе с тем, по нашему мнению, мы достойны нашей власти, да и вы сами в недавнее время думали так же. Теперь вы, думая о своей выгоде, ссылаетесь на справедливость. Но соображения справедливости никого еще не заставили упустить представившийся случай расширить свое могущество с помощью силы. И следует похвалить тех, кто, несмотря на врожденное людям стремление властвовать над другими, все-таки управляют справедливее, чем это им необходимо при существующей мощи их державы. Другие, будучи на нашем месте (так нам, по крайней мере, кажется), скорее всего показали бы, сколь умеренно наше господство. Нам же за нашу умеренность выпало на долю вместо похвалы незаслуженное бесславие.

1 См.: 119.

77 . Хотя в деловых тяжбах¹ с союзниками мы в менее выгодном положении и даже в наших собственных судах признаем за ними полное равенство, несмотря на это, они жалуются, что мы сутяжничаем и придираемся. И никто из них не обращает внимания на то, что не встречают упреков другие, также имеющие владения где-нибудь на чужбине², хотя и управляют подвластными им более жестко, чем мы. Ведь тому, кто склонен применять грубую силу, нет нужды в судах. А наши союзники, привыкшие обращаться с нами как с равными, если только против ожидания им хоть чем-нибудь придется поступиться (будь то по приговору суда или по принуждению нашей власти), отнюдь не благодарят за то, что их не лишают гораздо более важного, а с еще большим возмущением подчиняются господствующей власти, чем если бы мы, уже с самого начала отбросив законность, открыто притеснили их. В таком случае сами они, конечно, ведь не стали бы оспаривать, что слабый должен уступать сильнейшему. Однако людей, видимо, больше раздражает несправедливость якобы им причиненная³, нежели самое жестокое насилие: в этом они усматривают пренебрежение со стороны равных себе, в другом — необходимость подчиняться насилию более могущественного. Под властью Мидянина, по крайней мере, союзники и не то еще терпеливо выносили, а наше господство им в тягость. И неудивительно: ведь всегда подвластные недовольны своими правителями. Если бы вы, одолев нас, достигли владычества над Элладой, вы скоро утратили бы расположение союзников (которого добились только из-за страха союзников перед нами), по крайней мере, если бы ваши взгляды остались теми же, какими были вскоре после того, как вы приняли командование в войне против Мидянина. Ведь обычаи у вас совершенно иные, чем где-либо в Элладе, да, кроме того, как только кто-нибудь из вас окажется за рубежом, он действует, не сообразуясь ни с этими обычаями, ни с порядками остальной Эллады.

1 Тяжбы разбирались или в Афинах, или в других государствах, где был заключен договор. Афиняне указывают здесь на беспристрастие афинских судов.

2 Имеются в виду персы, скифы, карфагеняне.

3 В суде во время тяжбы.

78. Итак, не принимайте поспешно решение в столь важном деле и не возложите на себя тяжкого бремени забот, поддавшись чужим мнениям и жалобам. Прежде чем взяться за оружие, подумайте о том, сколь непредвиденный оборот¹ может принять война. Ведь затяжная война обычно приносит всякого рода случайности обеим сторонам, и как сложится дело в конце концов—неясно. Начиная войну, люди сразу же приступают к действиям, с которыми следовало бы повременить, и уж после неудач обращаются к рассуждениям. Так как ни мы сами, ни вы еще не совершили подобной ошибки, то настоятельно советуем вам (пока еще есть время) принять благоразумное решение, не нарушая договора и клятв, а спорные вопросы между нами улаживать третейским судом. Если же вы с этим не согласны и все же начнете войну, то мы, призывая в свидетели богов — хранителей святости клятв, последуем вашему примеру и попытаемся дать отпор с оружием в руках».

1 Общее место у Фукидида: ход войны не поддается расчету (ср.: 184,3; IV18; VII 61,3).

79 . Так говорили афиняне. Лакедемоняне же, выслушав жалобы союзников и речи афинян, предложили всем удалиться и стали держать совет, что им теперь предпринять. Большинство в народном собрании высказалось за то, что афиняне виновны в нарушении договора и поэтому следует немедленно объявить им войну. Тогда выступил царь лакедемонян Архидам, слывший благоразумным и рассудительным человеком, и сказал следующее.

80 . «Я сам, лакедемоняне, участвовал во многих войнах¹ и вижу среди вас моих сверстников, из которых, конечно, нет ни одного, кто бы по неопытности желал войны: только тот, кто не имеет такого опыта, может считать войну благом или даже легким делом. Здраво рассудив, вы сами убедитесь, что война, которую вы сейчас обсуждаете, будет немаловажной. Ведь с нашими соседями пелопоннесцами по боевым силам мы приблизительно равны и, если нужно, можем быстро напасть в любом месте на их землю. Но когда приходится иметь дело с людьми в отдаленной стране (которые к тому же опытнейшие мореходы и прекрасно обеспечены всем необходимым для войны), у которых и народ богат, и казна полна, и кораблей, конницы, оружия и людей больше, чем где-либо в Элладе, не говоря уже о множестве союзников — их данников, то можно ли начинать без подготовки войну с такой державой, да еще столь поспешно? На что нам рассчитывать? Уж не на флот ли? Но здесь мы уступаем афинянам, а если начнем строить корабли и готовить экипажи для них, на это уйдет время. Или, быть может, на денежные средства? Но денег ведь нам и так не хватает, и казна у нас пуста, а собрать частные средства будет нелегко.

1 Архидам вступил на престол в 469 г. и до этого участвовал в персидских войнах.

81 . Можно было бы предположить, что наше превосходство в числе гоплитов позволит постоянными набегами опустошать аттическую землю. Но ведь у афинян много другой земли, и к тому же они морем будут доставлять себе все необходимое. Если мы попытаемся затем поднять восстание афинских союзников, то нам также придется помогать им кораблями, поскольку большинство союзников — островитяне. Что же это будет за война? Пока мы не добьемся победы на море и не отрежем афинян от средств и путей снабжения их флота, мы постоянно будем терпеть неудачи. И примирение в таком случае не будет для нас почетным, тем более если окажется, что мы больше виноваты в войне, нежели афиняне. Не будем обольщаться надеждой на скорый конец войны, если мы опустошим их землю. Напротив, я опасаюсь, как бы эта война не осталась в наследство нашим детям. Афиняне, надо полагать, слишком горды, чтобы испытывать рабскую привязанность к своей земле, и не отступят перед войной, как будто она была им внове.

82 . Впрочем, я вовсе не предлагаю закрывать глаза на ущерб нашим союзникам от афинян и отказаться от изобличения злых замыслов наших противников. Я советую только пока не браться за оружие, а сначала отправить послов с жалобами, не угрожая открыто войной, но и не проявляя готовности пойти на уступки. А тем временем самим нам следует готовиться к войне, привлекая союзниками как эллинов, так и варваров, чтобы получить откуда-нибудь помощь кораблями или деньгами. Ведь людям в нашем положении, стоящим перед такой угрозой со стороны афинян, нельзя поставить в упрек, что они принимают помощь не только от эллинов, но и от варваров. А тем временем и мы успеем закончить наши военные приготовления. И вот, если афиняне хоть в чем-нибудь уступят нашим послам — тем лучше. Если же нет, то года через два-три мы будем лучше подготовлены, чтобы в случае необходимости самим напасть на них. Поэтому, когда они убедятся, что мы уже начали приготовления и наши слова не расходятся с делом, тогда они, пожалуй, скорее пойдут на уступки и примут правильное решение, пока их земля еще не опустошена и добро не погибло. Считайте их землю только залогом, тем более ценным, чем лучше она обработана. Землю их нам нужно как можно дольше щадить, чтобы не вынудить афинян сопротивляться с мужеством отчаяния. Действительно, если мы, не подготовившись к войне, только вняв жалобам союзников, опустошим Аттику, то смотрите, как бы нам не причинить этим Пелопоннесу еще больше позора и невзгод. Ведь жалобы отдельных городов и частных лиц можно уладить, но если ради частных интересов¹ вспыхнет всеобщая война, исход которой нельзя предвидеть, то ее нелегко будет завершить с почетом.

1 Именно Коринфа (вдобавок ещё из-за Мегар и Эгины).

83 . Итак, пусть не сочтут трусостью, если такое множество городов не пожелает тотчас напасть на один-единственный город. В самом деле, и у афинян не меньше нашего союзников, притом таких, которые платят им подать. Вообще говоря, ведь успех в войне зависит не от оружия, а от денежных средств, при которых оружие только и приносит пользу, тем более — в войне материковых жителей с островитянами. Итак, давайте позаботимся сперва о деньгах и не дадим опрометчиво вовлечь себя в войну речами союзников. На нас ведь в значительной степени падает ответственность за тот или иной исход войны, и поэтому следует все это заранее и спокойно обсудить.

84 . И пусть вас не смущают упреки в медлительности и нерешительности. Ведь взявшись поспешно за оружие, вам из-за плохой подготовки к войне придется воевать дольше. Наш город к тому же всегда был свободным и высокочтимым городом, и эта наша медлительность и осторожность, в сущности, есть только сознательная благоразумная политика. Именно поэтому мы одни только и не кичимся успехами, а в беде не так легко, как другие, унываем. Мы не поддадимся на льстивые соблазны и не позволим против убеждения вовлечь себя в опасные авантюры. И если за это нас станут донимать упреками¹, то и досада не побудит нас к уступчивости. Привычка к строгой дисциплине делает нас храбрыми воинами и мудрыми в совете. Храбрыми — потому что чувство чести у нас теснее всего связано с дисциплиной, а с чувством чести сочетается мужество. Мудрые же в совете мы оттого, что не так воспитаны, чтобы в своей умственной изощренности презирать законы², и слишком приучены к суровой дисциплине, чтобы не повиноваться им. Мы воспитаны так, что не очень-то разбираемся в предметах бесполезных, например, не умеем в красивых речах критиковать военные приготовления и планы врагов, вместо того чтобы опровергнуть их делом, когда это понадобится. Напротив, мы считаем, что вражеские планы так же разумны, как и наши, и что не речами надо отвечать на превратности судьбы. При наших военных приготовлениях и планах всегда нужно исходить из того, что перед нами враг, хорошо понимающий дело. И никогда не следует строить расчеты на ожидаемых ошибках противника, но полагаться только на свою собственную готовность к войне. Не думайте только, что люди так уж резко отличаются друг от друга, но сильнейший всегда тот, кто воспитан в самых суровых правилах.

1 Это относится не к афинянам, а к речи коринфян.

2 Ср. слова Клеона (Ш37,3-5).

85. Этим заветам наших отцов мы следовали с давних пор себе на пользу. Не будем опрометчиво и поспешно выносить решение, от которого зависит участь столь многих людей, городов, казны и имущества и, наконец, даже нашего доброго имени. Давайте же все обсудим спокойно. При нашей военной мощи мы можем себе это позволить более, чем кто-либо. Итак, прежде всего отправьте послов в Афины для переговоров о Потидее, поручите им также уладить и остальные жалобы союзников, тем более что афиняне готовы принять решение третейского суда. А тому, кто согласен предстать перед судом, объявлять войну как нарушителю договора незаконно, до тех пор пока его не выслушают. А тем временем готовьтесь к войне. Это решение — наиболее полезное для вас и будет самым страшным для врагов». Так сказал Архидам¹. Последним выступил Сфенелаид, один из тогдашних эфоров, с такой речью.

1 Незатейливая прямота речи Архидама представляет разительный контраст с изысканно обработанными речами коринфян и афинян.

86 . «Долгие речи афинян мне непонятны: в самом деле, сначала они выступили с пространным самовосхвалением, а потом — ни слова в оправдание зла, причиненного нашим пелопоннесским союзникам¹. Если тогда в борьбе против мидян они показали свою доблесть, а теперь ведут себя с нами как враги, то вдвойне заслуживают кары за то, что из доблестных людей стали злыми. А мы и поныне остались теми же, что и тогда. Мы не оставим союзников и не будем медлить с помощью, так как и они ведь не могут отложить свои невзгоды. Пусть у других много денег, кораблей и коней, зато у нас — доблестные союзники, и их не следует выдавать афинянам.

Третейскими судами и речами нечего решать дело, так как враг грозит нам не речами, а оружием, и нужно как можно скорее и всей нашей военной силой помочь союзникам. И пусть никто не уверяет вас, что, несмотря на причиненные обиды, нам подобает еще долго совещаться и обсуждать дело. Нет! Подумать хорошенько следовало бы скорее тем, кто собирается нарушить договор. Поэтому, лакедемоняне, выносите решение о войне, как это и подобает Спарте. Не позволяйте афинянам слишком усилиться и не выдавайте им наших союзников. Итак, с помощью богов пойдем на обидчиков!»

1 Сфенелаид упоминает не о несправедливости афинян по отношению к их союзникам и об освобождении Эллады, а только о пелопоннесских союзниках.

87 . После этих слов Сфенелаид как эфор предложил собранию решить вопрос голосованием. Затем, однако, он объявил, что не может разобрать, чей крик громче (ведь спартанцы выносят решение, голосуя криком, а не камешками), А потом, желая открытым голосованием вернее склонить спартанцев к войне, добавил: «Кому из вас угодно, лакедемоняне, считать договор нарушенным и афинян виновниками этого нарушения, пусть встанет на ту сторону» (указав место, где им встать). «А кто считает, что нет, — в другую сторону». Тогда все лакедемоняне встали и разошлись по обеим сторонам, причем значительное большинство признало нарушение договора. Затем лакедемоняне снова пригласили союзных послов и объявили, что по их решению афиняне нарушили договор. Тем не менее они желают собрать всех союзников и сообща решить вопрос о войне голосованием, чтобы вести войну с общего согласия. Договорившись об этом, союзники уехали по домам, а затем покинули Спарту также и афинские послы, выполнив свои поручения. Это постановление народного собрания Спарты последовало на четырнадцатом году тридцатилетнего мирного договора, заключенного после евбейской войны.

88 . Впрочем, нарушить мир и начать войну лакедемоняне решили вовсе не в угоду союзникам и не под влиянием их убеждений, а скорее из страха перед растущим могуществом афинян, которые уже тогда, как видели лакедемоняне, подчинили себе большую часть Эллады.

89 . Афиняне же достигли подобного могущества вот каким образом. После ухода мидян из Европы, разбитых эллинами на море и на суше (бежавшие на кораблях в Микалу остатки их войска были уничтожены)¹, Леотихид², царь лакедемонян (предводитель эллинов при Микале), возвратился со своими пелопоннесскими союзниками на родину. Афиняне же вместе с отпавшими от царя союзниками из Ионии и Геллеспонта остались для осады Сеста³ (где мидяне еще держались). Проведя там зиму, союзники после ухода варваров захватили город, а, затем все они отплыли из Геллеспонта на родину в свои города. Сразу же после отступления варваров из Аттики афинские власти⁴ велели перевезти в город женщин и детей с остатками домашнего имущества из тех мест⁵, куда их отправили ради безопасности, и начали отстраивать город и восстанавливать стеныб. Ведь от окружной стены сохранились лишь незначительные остатки; большая часть жилищ также лежала в развалинах (осталось лишь немного домов, которые были заняты знатными персами).

1 Ср. : Негой. Ш100—105. Мыкала — отвесный горный хребет в северной части Милетской бухты.

2 Геродот дает более подробный рассказ (Ж106,4; 114,2): пелопоннесцы поплыли с афинянами и ионянами в Геллеспонт, но, обнаружив мост разрушенным, отплыли домой. Афиняне же и ионяне остались осаждать Сеет (479-478 гг. до н. э).

3 Ср.: Негой. IX 114-118; ^іой. Х^37,5. Фукидид почти дословно цитирует здесь Геродота (^ХП^^^).

4 Опять цитата из Геродота (IX117).

5 По Геродоту (ѴШ41,1), это были: Трезен, Эгина и Саламин.

6 Ср. : Ріиі. ТНет. 19; ^іой. ХВ9 — 40. Восстановление стен происходило в 478-477 гг. до н. э.

90 . Прослышав об этом намерении афинян, лакедемоняне отправили послов в Афины, чтобы помешать возведению стен. Они и сами предпочли бы видеть Афины и другие города неукрепленными, и к тому же побуждали их союзники, которые опасались новоявленного морского могущества афинян и отваги, проявленной ими в мидийской войне. Поэтому-то лакедемоняне и требовали от афинян отказаться от укрепления их города и даже предложили помочь им разрушить существующие стены в других городах вне Пелопоннеса. Своих собственных замыслов и подозрений против афинян они, впрочем, не открывали, а ссылались на то, что если Варвар когда-нибудь вздумает вновь напасть на Элладу, то не найдет себе уже никакого опорного пункта (каким в теперешней войне для персов служили Фивы), а всем эллинам достаточным убежищем и опорным пунктом для их военных операций будет Пелопоннес.

Афиняне же по совету Фемистокла дали ответ, что сами отправят к ним посольство по этому делу, и отпустили лакедемонских послов. Тогда Фемистокл предложил немедленно отправить его самого послом в Лакедемон, остальных же послов не отпускать вместе с ним, но задержать в Афинах до тех пор, пока воздвигаемая стена не достигнет высоты, достаточной для обороны. Весь город поголовно — мужчины, женщины и дети — должен был строить стены, не щадя при этом ни частных, ни общественных зданий, а просто снося их, если это могло ускорить работы. После этих распоряжений Фемистокл добавил, что о дальнейшем он позаботится сам в Лакедемоне, и уехал¹. Прибыв в Лакедемон, он не явился сразу же к властям, но под разными предлогами постоянно откладывал посещение. И всякий раз, когда власти спрашивали, почему он не обращается к ним, Фемистокл отвечал, что ожидает товарищей послов, которые случайно задержались и скоро прибудут.

1 Диодор (ХВ9,4-5) сообщает, что Фемистокл советовал афинянам сохранять спокойствие и не провоцировать Спарту, а затем сообщил свой план в секретном заседании совета.

91. Лакедемоняне, выслушивая Фемистокла, из дружелюбия верили ему. Но когда стали прибывать из Афин очевидцы¹ со сведениями о том, что там идет строительство стен, которые достигли уже порядочной высоты, не могли и к этому отнестись с недоверием. Фемистокл, узнав об этом, просил не верить россказням, а послать в Афины несколько надежных людей разузнать об этом и доставить верные сведения. Лакедемоняне так и поступили. Фемистокл же, опасаясь, что, узнав правду, лакедемоняне не отпустят их всех на родину, тайно сообщил об этом посольстве афинянам, советуя им, не предавая дело огласке, задержать послов и не отпускать до тех пор, пока афинские послы не вернутся из Лакедемона. Итак, по его совету афиняне задержали послов. Между тем и остальные послы — Аброних, сын Лисикла², и Аристид, сын Лисимаха³, — успели прибыть к нему в Лакедемон с известием, что возведены уже достаточно высокие стены. Тогда наконец Фемистокл откровенно заявил лакедемонянам, что стены уже готовы и Афины достаточно укреплены, чтобы защищать своих жителей. Если же лакедемоняне или союзники, добавил Фемистокл, когда-нибудь вновь отправят послов в Афины по какому-либо делу, то найдут там людей, которых не придется учить тому, что полезнее для них и что — для всей Эллады. Ведь ранее афиняне без чужой помощи на свой страх и риск решили, что разумнее будет покинуть свой город и сесть на корабли, и на общих совещаниях с лакедемонянами снова показали, что они не глупее других. Так и теперь афиняне решили, что для них самое лучшее укрепить свой город стеной, что, по их мнению, будет полезно всем союзникам не менее, чем самим афинянам. Ведь без единой системы безопасности союзники не в состоянии принимать одинаково важные и ценные решения на общее благо. Итак, сказал в заключение Фемистокл, либо всем союзникам следует запретить укрепление своих городов, либо и в данном случае действия афинян следует признать правильными.

1 Принимаем чтение Шиллето.

2 Он осуществлял связь эллинской армии у Фермопил с флотом, стоявшим у Артемисия (ср.: Негой. ѴШ21)

3 Знаменитый соперник Фемистокла.

92 . Выслушав эти слова, лакедемоняне открыто не показали афинянам своего недовольства¹ (ведь они, по их словам, отправляли посольство, вовсе не ставя себе целью возражать против возведения стен, а желая к общему благу повлиять на решение афинян; к тому же лакедемоняне относились тогда к афинянам особенно дружественно из-за их усердия и мужества во время войны с Мидянином). Впрочем, втайне лакедемоняне очень досадовали, что им не удалось достичь своей цели. Послам же обе стороны разрешили возвратиться домой без всяких претензий.

1 По Диодору (ХВ9), спартанцы заключили Фемистокла с товарищами под стражу, а афиняне в ответ арестовали спартанских послов в Афинах. По Феопомпу (Ріиі. ТНет. 191), Фемистокл подкупил спартанских противников восстановления стен крупной взяткой.

93 . Таким образом, за короткое время афиняне успели восстановить городские стены. И теперь еще заметны следы поспешности при строительстве стен¹. Действительно, нижние слои сложены из разных и кое-где даже необтесанных камней, то есть их укладывали в том виде, как они были доставлены. Много также было вложено в стену могильных плит и камней, приготовленных ранее для других целей. Так как окружная стена всюду была расширена (по сравнению с прежней)², то весь пригодный для строительства материал в спешке приходилось брать откуда попало. По настоянию Фемистокла были возобновлены работы в оставшейся еще не укрепленной части Пирея³ (где работы были начаты уже прежде, в течение года его архонтства). По его мнению, именно это место с тремя естественными гаванями⁴ могло дать афинянам (когда они станут морской державой) огромные преимущества для дальнейшего роста их мощи. Фемистокл впервые высказал великую мысль о том, что будущее афинян на море, и положил таким образом начало⁵ строительству и укреплению Пирея, взяв это дело в свои руки тотчас же после постановления. По его совету стены, возведенные вокруг Пирея, были такой толщины (как это можно видеть еще и теперь)⁶, что две встречные повозки с камнем могли там разъехаться. Внутри стен для скрепления плит не было заложено ни щебня, ни глины, но огромные прямоугольные на обтесанной стороне каменные плиты были плотно подогнаны друг к другу и с внешней стороны скреплены железными и свинцовыми скобами. Правда, по окончании постройки высота стен оказалась равной только половине высоты, задуманной Фемистоклом. Ведь Фемистокл хотел возвести стены настолько высокие и толстые, чтобы враг не смел даже и помыслить о нападении на них, и для охраны их было достаточно горстки людей и даже инвалидов; всех же остальных граждан можно было посадить на корабли. Действительно, Фемистокл особенно заботился о флоте, как мне кажется, оттого, что персидскому войску, по его мнению, легче напасть на Элладу с моря, нежели с суши. Поэтому и Пирей в его глазах был важнее верхнего города, и он непрестанно советовал афинянам в случае неудачи на суше спуститься в Пирей и оттуда на кораблях сражаться против любого врага. Таким образом, афиняне тотчас после ухода мидян стали укреплять свой город стенами и занялись прочими военными приготовлениями.

1 Новейшие раскопки подтверждают этот рассказ Фукидида (см.: Сотте А. Ж, 1260). «Теперь» — т. е. во время написания истории.

2 Так называемой Писистратовой стеной.

3 Ср.: ^іоС. ХМ1 — 43. Укрепление Пирея (афинской гавани) происходило в 477-476 гг. до н. э. Оставалась неукрепленной еще часть от Муни-хии до Эетионии.

4 Пирей состоял из трех естественных гаваней: Мунихии, Зеи и собственно Пирея (торговая гавань). Цель Фемистокла была убедить афинян сосредоточить усилия на укреплении Пирея.

5 А. Ж Сотте (1263) предлагает иной перевод: «План укрепления Афин, предложенный Фемистоклом» помог основанию афинской державы».

6 Т. е. после разрушения Длинных Стен после капитуляции 404 г. до н. э. Стены были восстановлены в 395-391 гг. до н. э. Некоторые ученые, однако, считают эти слова позднейшей вставкой, не принадлежащей Фукидиду.

94 . Павсаний, сын Клеомброта из Лакедемона, был послан главным военачальником эллинов с 20¹ пелопоннесскими кораблями. В его походе участвовали также афиняне² на 30 кораблях и много других союзников. Сначала союзники отплыли на Кипр³ и покорили большую часть острова, а затем направились к Византию⁴ (который тогда находился в руках мидян) и, осадив его, овладели городом.

1 По Диодору (ХМ4,2) — 50.

2 Под командой Аристида (по Диодору) или Аристида и Кимона (Ріиі. Сіт. 6,1).

3 Рассказ об экспедиции на Кипр и к Византию (477-476 гг. до н. э.) дает также Диодор (ХМ4,1-3). Кипр был важной операционной базой персидского флота.

4 Византии не только контролировал одну из двух переправ из Малой Азии в Европу (другой пункт переправы—Сеет—был уже взят), но и морские коммуникации с Евксинским понтом.

95 . Уже давно, однако, властные повадки Павсания стали раздражать прочих эллинов (особенно ионян и всех, кто только что освободился от персидского ига). Поэтому союзники обратились к афинянам как к своим единоплеменникам¹ с просьбой принять на себя главное командование и не допускать больше самоуправства Павсания. Афиняне отнеслись к этому сочувственно и решили, приняв это предложение, распоряжаться в дальнейшем по-своему. Между тем лакедемоняне отозвали Павсания, чтобы расследовать ходившие о нем слухи. Действительно, приезжавшие в Спарту эллины не раз жаловались на его злоупотребление властью, подобавшее скорее тирану, нежели полководцу. Отозвание же Павсания совпало как раз с тем временем, когда союзники (кроме пелопоннесцев), озлобленные им, перешли к афинянам. Прибыв в Лакедемон, Павсаний предстал перед судом и был осужден, но только за злоупотребления против частных лиц. А от главных обвинений в государственных преступлениях ему удалось оправдаться. Обвиняли же его в основном в приверженности к персам (и это обвинение, по общему мнению, было достаточно обоснованным). Поэтому Павсания уже больше не назначили главнокомандующим, а вместо него отправили Доркиса² с другими полководцами и небольшим войском³. Союзники, однако, не признали за ними гегемонии. При таком положении этим военачальникам пришлось возвратиться в Лакедемон. После этого лакедемоняне никого больше уже не посылали из опасения, что посланные за рубеж полководцы могут быть подкуплены (как это они уже испытали на примере Павсания). Да и вообще лакедемоняне с этих пор уже не желали принимать участия в мидийской войне, считая, что афиняне (с которыми они пока еще были в дружбе) вполне способны предводительствовать союзниками.

1 Единоплеменниками афинян среди союзников были только ионяне. По Плутарху (Аші. 23), это были хиосцы, самосцы и лесбосцы.

2 Вероятно, весной следующего 477 г. до н. э.

3 Двадцать кораблей (94,1), вероятно, вернулись вместе с Павсанием.

96 . Став, таким образом, предводителями¹ по предложению союзников (из-за их ненависти к Павсанию), афиняне определили, какие города должны вносить деньги на борьбу с Варваром², а какие — выставлять корабли с экипажами³ (предлогом было желание отомстить Варвару за причиненные им бедствия опустошением персидской земли). Тогда впервые афиняне учредили должность эллинотамиев (казначеев союзной эллинской казны)⁴, которые принимали «форос» (так называлась уплата денежных взносов). Первый форос был установлен в сумме 460 талантов⁵. Казнохранилищем был Делос⁶, и в тамошнем храме происходили собрания делегатов союзников.

1 Фукидид хочет показать, как основанный на добровольных началах союз свободных государств превратился в афинскую морскую державу.

2 Т. е. персидским царем, которого Фукидид называет также «Мидянином».

3 Сколько городов должны были выставлять корабли — неизвестно. Вероятно, Наксос и Фасос (кроме Лесбоса, Хиоса и Самоса); быть может, и другие, как Халкида и Эретрия, также выставляли корабли. Города же на Азиатском материке (флот которых был униточжен при Ладе) выплачивали «форос».

4 Этих казначеев было 10. Первоначально они заведовали находившейся на Делосе союзной казной. С перенесением в 454 г.

казны в Афины эти казначеи стали важными финансовыми чиновниками.

5 Впоследствии сумма «фороса» менялась. Так, в 431 г. до н. э. она была повышена до 600 талантов (П13, 3). Сумму первого «фороса» (460 талантов) некоторые ученые считают слишком высокой. Аристид, определивший обложение «форосом» отдельные государства, заимствовал способ обложения данью, принятый персом Артаферном в 493 г. после Ионийского восстания (ср.: Негой. ѴМ2; Ріиі. Лгізі. 24,1). Аристотель (АіНеп. Роііі. 23) называет сумму «фороса» Аристида 478-477 талантов.

6 Делос избран был, очевидно, потому, что и раньше служил центром религиозного союза ионийских государств под покровительством святилища Аполлона на острове (ср.: Ш104,3).

97 . Теперь я расскажу о том, чего достигли афиняне в военных и политических делах в эпоху между войнами мидийскими и этой войной, когда они стояли во главе сперва еще независимых союзников (с правом голоса на общесоюзных собраниях) и воевали как с варварами, так и с собственными отпавшими союзниками и с теми пелопоннесцами, которые при каждом удобном случае вмешивались¹ в дела афинян. Я описал эти события, потому что никто из моих предшественников не касался этого периода, описывая либо события, предшествовавшие мидийским войнам, либо сами ми-дийские войны². Даже Гелланик, который, правда, коснулся этого периода в своей «Истории Аттики»³ (но и то лишь вкратце), допустил при этом неточность в хронологии. Вместе с тем в этой части моего труда я дал очерк возникновения мощи афинской державы.

1 Скорее, сами афиняне вмешивались в дела союзников.

2 Фукидид нарочно начинает там, где кончил свою «Историю» Геродот.

3 См. о нем выше, с. 409.

98 . Сначала афиняне во главе с Кимоном, сыном Мильтиада, осадив, захватили Эйон на Стримоне¹, который тогда еще был в руках мидян, и продали его жителей в рабство. Затем они завоевали Скирос² (остров в Эгейском море, населенный долопами), продали его жителей в рабство и заселили своими колонистами³. Потом у них началась война с каристянами на Евбее (без участия, однако, остальных евбейцев); в конце концов афиняне заставили и каристян сдаться на определенных условиях⁴. Затем вспыхнула война с восставшими наксосцами, которые после осады были вынуждены подчиниться⁵. Это был первый случай лишения независимости союзного города вопреки существующему союзному договору. Впоследствии та же участь, по очереди, постигла и другие города⁶.

1 Город, служивший впоследствии гаванью Амфиполя, был спасен Фу-кидидом от Брасида (ср.: IV 102,4; 106,4). Историю героической защиты Эйона персидским военачальником Богом против войск Кимона см. у Геродота (УП107).

2 Плутарх (Сіт. 8, 3-6) говорит, что долопы занимались морским разбоем; он сообщает также, что Кимон нашел на острове кости Фесея и торжественно доставил их в Афины (476-475 гг. до н. э.).

3 Остров стал колонией афинян и не платил фороса в союз.

4 Афиняне силой заставили Карист присоединиться к союзу.

5 Наксос выплатил умеренную сумму контрибуции в 6 2/3 таланта, был лишен политической самостоятельности (іЗоиХсоие).

6 Фукидид не говорит, сколько государств-городов были таким образом «лишены свободы». Такое «лишение свободы» не всегда следовало за попыткой восстания (как в случае Наксоса и Фасоса).

99 . Поводами к восстаниям союзников служили (наряду с другими) главным образом недоимки при уплате дани и при поставке кораблей, а также встречавшееся иногда уклонение от военной службы. Действительно, афиняне строго взыскивали недоимки, не останавливаясь перед принудительными мерами. Поэтому-то власть афинян стала в тягость людям, не привыкшим к притеснениям и не склонным их переносить. И вообще господство афинян не было уже теперь так популярно, как прежде. В совместных походах афиняне обращались с союзниками не так, как с равными, и если кто-нибудь из них восставал, то восставших без труда вновь приводили к покорности. Впрочем, виноваты в этом были сами союзники. Действительно, из малодушного страха перед военной службой (только чтобы не находиться вдали от дома) большинство из них позволили обложить себя налогом и вместо поставки кораблей они предпочитали вносить надлежащие денежные суммы¹. И таким образом афиняне получили возможность на средства союзников увеличивать свой флот², а союзники, начиная восстание, всякий раз оказывались неподготовленными к войне и беззащитными.

1 Вначале, когда еще афиняне предоставляли выбор, они могли вносить суммы, равные стоимости постройки корабля.

2 Хотя в афинском флоте много гребцов было из числа граждан союзных городов, но начальники все были афиняне.

100 . Затем при реке Евримедонте в Памфилии у афинян с союзниками произошла битва с мидянами на суше и на море, где афиняне под предводительством Кимона, сына Мильтиада, одержали в один и тот же день двойную победу¹. Они захватили в плен и уничтожили в общем до 200 триер финикийской эскадры. Вскоре после этого против афинян восстали фасосцы, поссорившись с ними из-за расположенных напротив острова во Фракии торгово-перевалочных пунктов и золотых копей. Афиняне выслали против Фасоса² эскадру и, одержав победу в морской битве, высадились на острове³. Приблизительно в то же время они отправили на Стримон во Фракии 10 000 колонистов частью из самих Афин и из других союзных городов с целью основать на побережье поселение, тогда называвшееся «Девять Путей»⁴, а теперь — Амфиполь. Колонистам удалось, правда, захватить «Девять Путей» (которыми владели эдоняне), но, проникнув в глубь Фракии, они потерпели решительное поражение⁵ у Драбеска в земле эдонян от объединенных сил фракийцев, которые враждебно отнеслись к основанию колонии.

1 После поражения на море персы высадились на берег и укрепились, но Кимон высадил десант вслед за ними и разбил персов на суше. Памфилия — береговая полоса в Малой Азии между Ликией и Киликией.

2 Фасос — остров у Фракийского побережья, в 492-479 гг. принадлежал персам; с 479-466 гг. был во власти афинян поіе 4.

3 Под предводительством Кимона.

4 По-гречески Еѵѵеое 6801.

5 Под предводительством Софана, сына Евтихида, и Леагра, сына Главкона (Негогі. IX. 75).

101 . Между тем фасосцы, потерпев несколько поражений и осажденные афинянами, обратились за помощью в Лакедемон с призывом защитить их путем вторжения в Аттику. Лакедемоняне (правда, втайне от афинян) обещали помощь и уже готовились совершить вторжение, но ему помешало разразившееся в Спарте землетрясение. В то же время в Фурии и Эфее подняли восстание илоты и периэки¹ и захватили Ифому² (большинство илотов были потомками порабощенных некогда спартанцами древних мессенян, и поэтому все илоты назывались мессенянами). Так у лакедемонян началась война с мессенянами в Ифоме. Фасосцам же на третий год осады пришлось сдаться афинянам: они были вынуждены срыть стены своего города, выдать корабли, немедленно уплатить денежную контрибуцию, уплачивать отныне дань³, а также отказаться от рудников и всех своих владений на материке.

1 Илоты — государственные рабы в Спарте, потомки порабощенных мессенян. Это восстание известно под именем третьей мессенской войны [см.: ^іой. Х№3 — 64 (469-468 гг. до н. э.); Ріиі. Сіт. 16-17, Ъ)}.Фурии и Эфея — поселки периэков в Мессении. Периэки — свободные жители Лаконии, обладавшие гражданским, но не политическим полноправием.

2 Ифома стала центром восставших. Геродот (IX 64,2) упоминает о поражении спартанцев в этой войне, когда погибло 300 воинов во главе с Аримнестом.

3 С 454-453 по 447-446 гг, до н. э. они платили 3 таланта ежегодно, а потом 30 талантов.

102 . Так как война с мессенянами в Ифоме затянулась, лакедемоняне призвали на помощь союзников, в том числе афинян. Афиняне прибыли со значительным отрядом¹ под предводительством Кимона. Призвали же их лакедемоняне главным образом потому, что афиняне считались особенно искусными в осадном деле. Но так как осада затянулась надолго, то явно обнаружилось неумение афинян овладеть крепостью: иначе ведь они взяли бы город приступом. Лишь после этого похода впервые обнаружились разногласия между лакедемонянами и афинянами. Так как силой взять город оказалось невозможно, то лакедемоняне из опасения, что афиняне при их своевольной и неустойчивой политике могут, будучи к тому же иноплеменниками, при затянувшемся пребывании выступить против них вместе с мятежниками в Ифоме, отослали афинян обратно (причем только их одних из всех союзников). Правда, лакедемоняне открыто не высказывали своих подозрений, но просто заявили, что помощь афинян им больше не нужна. Афиняне, однако, поняли, что их официально отсылают под столь благовидным предлогом, а в действительности им просто не доверяют. Они были возмущены и решили не терпеть более подобного обращения со стороны лакедемонян. По возвращении афиняне тотчас же разорвали союз, заключенный с ними для борьбы против Мидянина, и вступили в союз с врагами лакедемонян — аргосцами (а затем к этим двум городам присоединились, заключив клятвенный союз, также фессалийцы)².

1 Отряд афинян, по Аристофану (Ьу8. 1138-1144), насчитывал 400 гоплитов (ср.: Ріиі. Сіт. 16,8 —17, 4; ^іой. Х^64,2-3).

2 Союз с Аргосом, заклятым врагом Спарты, и Фессалией, однако, не привел к поддержке восстания илотов и периэков (что кажется странным новейшим ученым).

103 . Между тем мессеняне в Ифоме не могли уж больше держаться и на десятый год осады заключили с лакедемонянами соглашение, получив право свободно покинуть Пелопоннес, с условием, однако, никогда туда не возвращаться, ибо каждого из них, застигнутого там, всякий имел право задержать и обратить в рабство¹. Еще перед этим пифийский оракул изрек лакедемонянам повеление отпустить всякого молящего о защите у алтаря Ифомского Зевса. Таким образом, мессеняне с женами и детьми покинули Пелопоннес, и афиняне из ненависти к лакедемонянам приняли их и переселили в Навпакт, только что захваченный ими у озоль-ских локров². Мегарцы также присоединились к афинскому союзу, отложившись от лакедемонян³, потому что коринфяне пошли на них войной из-за пограничной области. Афиняне тогда заняли Мегары и Пеги, отстроили мегарцам длинные стены от города к Нисее и поставили там свои гарнизоны. Именно с этого времени коринфяне и стали ожесточенными ненавистниками афинян.

1 Условия соглашения были очень мягкими (принимая во внимание сильное сопротивление илотов). Фукидид и другие историки не приводят никаких данных о том, сколько илотов получило свободу и сколько их еще осталось в Спарте.

2 Поселение мессенцев в Навпакте последовало вскоре после расторжения союза со Спартой.

3 Т. е. от пелопоннесского союза.

104 . В это время ливиец Инар¹, сын Псамметиха (царь ливийцев, граничивших с Египтом), из своего опорного пункта Марей, египетского города над Фаросом, поднял восстание против царя Артаксеркса, охватившее большую часть страны². Приняв на себя начальствование, Инар обратился за помощью к афинянам. Афиняне, которые как раз в это время выступили с союзниками на 200 кораблях в поход на Кипр³, покинули Кипр и прибыли в Египет. Поднявшись затем вверх по Нилу, они овладели рекой и двумя третями Мемфиса⁴, а потом напали на последнюю треть (так называемую «Белую Стену»), где нашли убежище бежавшие персы и мидяне и верные царю египтяне.

1 Инар— потомок Саисской династии. Египет был завоеван персами в 525 г. до н. э. и восстал в 485 г. после смерти Дария. Новое восстание произошло по восшествии на престол сына Ксеркса Артаксеркса (Ксеркс был убит в 465 г.).

2 Только Нижний Египет, Мемфис удерживали персы.

3 Целью похода афинян на Кипр была, как думают, просто демонстрация морского могущества. Плутарх не упоминает о походе, который произошел после остракизма Кимона в 461 г. до н. э.

4 После битвы при Папремисе (Негогі. III 12) в 459 г. до н. э. Инициатива египетского похода афинян принадлежала Кимону.

105 . При высадке афинян в области Галиев произошла битва с коринфянами и эпидаврийцами, и победу одержали коринфяне¹. Позднее афиняне сразились в морской битве с пелопоннесской эскадрой при Кекрифалии и победили противника. Когда затем разразилась война афинян с эгинцами, то в большом сражении при Эгине (с участием союзников с обеих сторон) победителями вышли афиняне² они захватили 70 кораблей эгинцев. Затем, высадившись на острове под предводительством Леократа³, сына Стреба, афиняне осадили город. После этого на помощь эгинцам пелопон-несцы переправили 300 гоплитов (которые раньше были на службе у коринфян и эпидаврийцев). Они захватили также горную цепь Герании⁴, откуда коринфяне с союзниками вторглись в Мегариду. Афиняне теперь, как думали коринфяне, уже не смогут помочь мегарцам (ведь большая часть их войска находилась на Эгине и в Египте). Если же афиняне все же захотели бы выручить мегарцев, то им пришлось бы покинуть Эгину. Тем не менее афиняне не отозвали своего войска с Эгины, а набрали новый отряд (из оставшихся в городе по возрасту)⁵ и отправили его под начальством Миронида⁶ в Мегары. После безрезультатного сражения с коринфянами противники разошлись, причем ни та, ни другая сторона не признала себя побежденной⁷. После ухода коринфян афиняне (которые действительно имели некоторый перевес) воздвигли трофей. Коринфяне между тем, возвратившись домой, были встречены там упреками и издевками стариков и поэтому спустя дней двенадцать снова вооружились, вернулись на поле битвы и там воздвигли свой трофей как победители. Тогда афиняне совершили внезапное нападение на коринфян⁸ из Мегар, перебили людей, поставивших трофей, а остальных одолели в схватке.

1 Война коринфян, эпидаврийцев и эгинцев с афинянами разразилась из-за ссоры Мегар с Коринфом (афиняне держали сторону Мегар).

2 Ср. : Ріиі. Рег. 16,3 и Ріиі. Сотр. Рег. еі РаЪ. 1,2.

3 Леократбып одним из афинских стратегов при Платеях 20 лет назад.

4 Пелопоннесцы отрезали коммуникации между Мегарами и Пегами (портом в Коринфском заливе).

5 Т. е. из людей от 50 до 59 лет и юношей 18-19 лет.

6 Миронид — один из наиболее славных афинских военачальников, участник Платейской битвы.

7 Ср. : ^Ш. ХП9,1-4 (458-457 гг. до н. э.).

8 Битва при Кимолии.

106 . Разбитые коринфяне начали отступление¹. При этом довольно значительный отряд их, преследуемый неприятелем, сбился с пути и попал в усадьбу частного человека — земельный участок, обведенный широким рвом без выхода на другой стороне. Заметив это, афиняне поставили перед входом гоплитов, а вокруг — легковооруженных воинов и перебили всех бывших там камнями. Для коринфян это поражение было большим бедствием. Впрочем, большая часть отряда коринфян благополучно вернулась домой.

1 Как думают, в этой кампании афинянам помогали аргосцы. Ріиі. Рег. 13,6-7; ср.: Ріиі. Сіт. 17; Рег. 17.

107 . Приблизительно в это время афиняне начали строительство Длинных Стен до моря как к Фалерской гавани, так и к Пирею¹. И фокидяне совершили вторжение в Дориду², древнюю родину лакедемонян с городами Бэем, Китинием и Эринеем³, и даже овладели одним из этих городов. Тогда лакедемоняне во главе с Никомедом, сыном Клеомброта (который правил вместо несовершеннолетнего царя Плистоанакта, сына Павсания), явились на помощь дорийцам с 1500 своих гоплитов и 10 000 союзников. Заставив фокидян пойти на соглашение и отдать город, лакедемоняне собрались в обратный путь. При попытке переправиться морем через Крисейский залив⁴ лакедемоняне могли бы ожидать помехи со стороны крейсировавшей там афинской эскадры. Путь же через Геранию считался небезопасным, так как афиняне стояли в Мегарах и Пегах. Действительно, труднопроходимые дороги в Геранию находились под постоянным наблюдением афинян, которые намеревались (как только что узнали лакедемоняне) и здесь их не пропустить⁵. Тогда лакедемоняне решили пока что остаться в Беотии и обдумать, как безопаснее всего им возвратиться домой. Между прочим, их тайно побуждали к этой остановке в Беотии некоторые афиняне⁶, рассчитывавшие с их помощью свергнуть демократию и помешать строительству Длинных Стен. Между тем афиняне все поголовно выступили против лакедемонян вместе с 1000 аргосцев и подошедшими отрядами прочих союзников (а всего в совокупности 14 000 человек). Афиняне предприняли этот поход, решив, что лакедемоняне никак не смогут пройти на родину, а отчасти и оттого, что заподозрили попытку лакедемонян свергнуть демократию. На помощь афинянам, согласно союзному договору⁷, явилась также и фессалийская конница, которая, однако, во время битвы перешла на сторону лакедемонян.

1 Ср. :Ріиі. Рег. 13,6-7. Стены были сооружены в 461-456 гг. до н. э. Раскопками, однако, не обнаружено следов стен в Фалерской гавани. Позднее (в 444-442 гг. до н. э.) была построена «южная стена» параллельно пирейс-кой. Фалерская стена не была восстановлена после разрушения в 404 г.

2 Ср.: XI 79, 4 — 80 (458-457 гг. до н. э.); Ріиі. Сіт. 17,4-9. Фокидяне относились дружественно к афинянам (ср. Ш95,1).

3 Эти города относились к так называемому дорийскому «Четырехгра-дью» фгаЬ.Р. 427, 476).

4 Это был бы самый прямой путь. Крисейский залив — т. е. Коринфский залив (ср. П69,1).

5 По Диодору (ХШ0,1), 50 кораблей сторожили проходы у Герании.

6 Некоторые олигархи, которые были против сооружения Длинных Стен, что означало бы полное господство демократии и ориентации афинской политики на море.

7 Ср. 102, 4. Договор был возобновлен (после измены фессалийцев) позднее (см. Ш1; П22,3).

108 . В битве, которая произошла при Танагре в Беотии, победу одержали лакедемоняне с союзниками (причем обе стороны понесли тяжелые потери)¹. Потом лакедемоняне вступили в Мегариду и, опустошив поля и вырубив плодовые деревья, возвратились домой через Геранию и Истм. Спустя 62 дня после битвы афиняне во главе с Миронидом вторглись в Беотию, разбили беотян в битве при Энофитах² и подчинили всю Беотию и Фокиду³. Они велели затем срыть стены Танагры, приказали опунтским локрам⁴ выдать 100 заложников из богатейших граждан. К тому же времени они завершили постройку своих Длинных Стен. Вскоре за тем эгинцы также сдались афинянам⁵; им тоже пришлось разрушить стены, выдать свои корабли и платить отныне подать⁶. Афинская эскадра под начальством Толмида, сына Толмея, обогнула также Пелопоннес⁷. Афиняне сожгли корабельную верфь⁸ лакедемонян, захватили коринфский город Халкиду⁹ и, высадившись в Сикионской области, одержали победу над сикионцами.

1 Победа пелопоннесцев была нерешительной: им удалось только пробиться на родину, но олигархический заговор в Афинах не удался.

2 Ср. : ^іой. ХШ1 — 83 (457-456 гг. до н. э.). Местоположение Энофит (селение на юго-востоке Беотии около Танагры) неизвестно.

3 Кроме Фив (при поддержке антифиванской «партии»). Фокида (как враг Спарты) была дружественно настроена к афинянам. Однако ни Фокида, ни Беотия не вступили в Афинский морской союз, как Эгина.

4 Опунтские локры были врагами Фокиды.

5 По Диодору (ХП8,4), в 459-458 гг. «после 9-месячной осады».

6 Они платили регулярно 30 талантов.

7 Ср. : ^іой. ХШ4 (456-455 гг. до н. э.). Эскадра состояла из 50 триер.

8 В Гитии в Лаконском заливе.

9 Халкида — город в южной Этолии к западу от Навпакта.

109 . Между тем афиняне с союзниками все еще продолжали оставаться в Египте, сражаясь там с переменным успехом. Действительно, сначала афинянам удалось овладеть всем Египтом. Затем персидский царь¹ отправил в Лакедемон перса Мегабаза с большой суммой денег, рассчитывая склонить полопоннесцев к вторжению в Аттику² и вынудить этим афинян покинуть Египет. Однако его посольство постигла неудача, деньги были растрачены напрасно, и Мегабазу с остатком денег пришлось возвратиться в Азию. Тогда царь послал в Египет Мегабиза³, сына Зопира, во главе большого войска⁴. Мегабиз прибыл в Египет по суше, разбил в сражении египтян и их союзников⁵, изгнал затем эллинов из Мемфиса и, наконец, запер их на острове Просопитиде⁶. Полтора года вел Мегабиз осаду острова, пока, наконец, ему не удалось осушить канал⁷, отведя воду в другое место, и посадить эллинские корабли на сушу, превратив большую часть острова в материк. После этого он перешел с войском на остров по суше и захватил его.

1 Артаксеркс.

2 Это предложение персов было сделано на следующий год после битвы при Танагре.

3 Мегабиэ (перс. Багабухша); точнее по-гречески это имя звучало бы Меуофи?ос, как и стоит в Геродотовыхрукописях.

4 По Диодору, 300 триер и 300 000 пехотинцев; 500 000 воинов по Ктесию (невероятная цифра!).

5 Т. е. ливийцев. Ктесий (Гд. 33) сообщает, что при этом пало много афинян во главе с военачальником Харитимидом.

6 Просопитида — остров ниже Мемфиса, образованный каналом, соединяющим два нильскихрукава (ср.: Негой. П41).

7 По-видимому, это было в июне, когда уровень воды в Ниле ниже всего.

110 . Таков был гибельный конец эллинского похода после шестилетней войны. Из всего войска лишь немногим удалось спастись через Ливию в Кирену1, большая часть воинов погибла. Теперь весь Египет вплоть до области царя Амиртея² в болотистых низинах дельты Нила вновь оказался под властью персидского царя. Однако царя Амиртея в его обширных болотах нельзя было одолеть (к тому же жители этих болотистых низин — самые храбрые воины среди египтян). Инар же, ливийский царь, зачинщик всего восстания, вследствие измены попал в руки персов и был распят ими на кресте³. Между тем пятьдесят триер, посланных на смену в Египет из Афин и из других областей союза, вошли в Мендесийский рукав⁴ Нила, ничего не подозревая еще о происшедших событиях. Здесь афинские корабли подверглись одновременно нападению персидской пехоты с суши и финикийской эскадры с моря. Большая часть афинских кораблей погибла, и лишь немногие спаслись. Так окончился великий египетский поход афинян и их союзников⁵.

1 Диодор дает позднейшую версию, что Мегабиз согласился на перемирие и афиняне спаслись через Ливию в Кирену. Но Ктесий сообщает, что 40 кораблей и более 6000 греков капитулировали и получили разрешение вернуться домой. Исократ же говорит, что 200 кораблей с их экипажами все погибли (Ьосг. VIII, 86).

2 По Геродоту (П140; Ш15), сыновья Инара и Амиртея остались царями (зависимыми от персов).

3 Он был казнен лишь спустя 10 лет, в нарушение условия капитуляции, подписанной Мегабизом.

4 Одно из восточных устьев Нила (Негогі. П17).

5 Неудачный исход египетской экспедиции не отразился на мощи афинского морского союза.

111 . Изгнанный из Фессалии Орест¹, сын фессалийского царя² Эхекратида, убедил афинян вернуть его на родину. Афиняне вместе с беотийцами и фокидянами (бывшими тогда их союзниками) выступили в поход³ на Фарсал в Фессалии. Они захватили небольшую часть вражеской земли, именно столько, чтобы при этом не слишком удаляться от своего лагеря (ибо фессалийская конница их постоянно тревожила). Взять же город афиняне не смогли. Вообще поход постигла неудача, и, ничего не добившись, афинянам пришлось возвратиться назад вместе с Орестом⁴. Немного спустя после этого афинская эскадра с 1000 афинян на борту вышла в море⁵ из Пег (которыми афиняне тогда владели) и под начальством Перикла, сына Ксантиппа, проплыла вдоль побережья к Сикиону. Там афиняне высадились и в схватке с сикионцами одержали победу⁶. Сразу же после этого, получив подкрепление от ахейцев, афиняне переправились в Акарнанию к Эниадам, двинулись на город и осадили его. Взять Эниады, однако, не удалось, и афинянам пришлось возвратиться ни с чем.

1 Быть может, он упоминается в надписи V в. из Фетония (18 км от Фар-сала) Ю XI, 2,257).

2 Официальный титул фессалийского царя бьшт (таг) — выборная (пожизненно), а не наследственная должность. Донисий Галикарнасский сравнивает эту должность с должностью римского диктатора, выбираемого в исключительные моменты жизни государства.

3 Во главе с Миронидом. Афинская армия состояла из гоплитов.

4 Через некоторое время, однако, союз с Фессалией был возобновлен.

5 По Плутарху, эскадра состояла из 100 триер, по Диодору, из

50.

6 Согласно Плутарху, при Немее (река Немея?). Плутарх добавляет, что попытка Перикла захватить Сикион окончилась неудачей.

112 . Спустя три года пелопоннесцы заключили с афинянами перемирие на пять лет. Поэтому афиняне прекратили войну в Элладе и под предводительством Кимона пошли в поход на Кипр¹ с 200 собственных и союзнических кораблей. Однако 60 из этих кораблей были посланы в Египет по просьбе Амиртея², царя болотистой низменности Нильской дельты. Остальные корабли начали осаду Кития³. После смерти Кимона⁴, когда у афинян кончились запасы продовольствия, им пришлось, однако, отступить. Отплыв затем от Саламина на Кипр, афиняне одновременно вступили в сражение на море и на суше с финикийцами, киликийцами и кипрянами. Тут и там афиняне одержали победу и возвратились домой вместе с кораблями, вернувшимися из Египта. После этого лакедемоняне начали так называемую священную войну. Они овладели дельфийским святилищем и передали его дельфийцам. После ухода лакедемонян афиняне пришли с войском и, захватив святилище, возвратили его фокидянам⁵.

1 Поход на Кипр произошел в 450-448 гг. до н. э. (ср.: ^іой. ХШ3 — 4; РІиіСіт. 18-19,1).

2 См. выше, гл. 110,2.

3 Китий — самый значительный финикийский город на Кипре.

4 Кимон умер, согласно Плутарху, от болезни или от ран.

5 Фокийцы старались включить Дельфы в свою территорию; дельфий-цы стремились сохранить «независимость» святилища как религиозного центра всей Эллады и возможность влиять на политику всех греческих государств. Под властью дельфийцев дельфийский оракул придерживался спартанской ориентации.

113 . Через некоторое время афиняне с 1000 своих гоплитов и отдельными отрядами союзников под начальством Толмида, сына Толмея, выступили в поход против беотийских изгнанников, захвативших Орхомен, Херонею и некоторые другие места Беотии. Овладев Херонеей¹ и продав в рабство жителей города, афиняне оставили там гарнизон и ушли. Однако на обратном пути у Коронеи² на них напали беотийские изгнанники из Орхомена вместе с локрами и евбейскими изгнанниками и другими их единомышленниками³. В битве афиняне потерпели поражение, причем большая часть их была перебита⁴ или взята в плен. Из-за этой неудачи афинянам пришлось оставить всю Беотию⁵. По условиям перемирия они выговорили себе лишь возвращение пленников. Беотийские же изгнанники, равно как и все остальные, возвратились на родину и вновь получили независимость⁶.

1 Об этом сообщает также Гелланик (Гд. 81) и Феопомп ([гд. 407).

2 На пути домой, по дороге, идущей по южной стороне Копаидского озера. По Плутарху, битва произошла у святилища Афины Итонии (Ріиі. Адез. 19,2).

3 Под командой Спартона.

4 Включая самого Толмида и Клиния, отца Алкивиада (Ріаі Аіе. 1112 С).

5 За исключением Платей.

6 Независимость в пределах беотийской федерации.

114 . Немного спустя после этого отпала от афинян Евбея¹. Афинское войско во главе с Периклом уже переправилось на Евбею, когда пришли известия о восстании в Мегарах, о предполагаемом вторжении пелопоннесцев в Аттику и об избиении мегарцами всего афинского гарнизона, из которого лишь немногим удалось спастись в Нисею: мегарцы отпали от афинян, призвав на помощь коринфян, сикионцев и эпидаврян. Тогда Перикл поспешно вывел свое войско с Евбеи². После этого пелопоннесцы под предводительством лакедемонского царя Плистоанакта, сына Павсания, вторглись в Аттику, дойдя до Элевсина и Фрии³, и опустошили страну; однако дальше не пошли и возвратились домой⁴. Тогда афиняне под начальством Перикла вновь переправились на Евбею и покорили весь остров⁵. По договору с жителями они установили во всех городах угодное им государственное устройство⁶. Только гестиейцев они изгнали из их области и сами завладели ею⁷.

1 Непосредственный повод к восстанию неизвестен. Все евбейские города платили дань еще весной 446 г., так что восстание произошло после этого.

2 Три афинских отряда под командой Андокида (деда оратора) проделали трудный марш, отступая из Пег (в Мегариде) через Беотию в Афины (ср. :ЮП,1685).

3 Главная дорога на Афины.

4 Как думали в Спарте, Плистоанакт и его главный советник Клеандрид (отец Гилиппа) были подкуплены афинянами (по Эфору, за 20 талантов). Царя подвергли штрафу и выслали в Аркадию (он вернулся лишь после 425 г, см. П21,6; Эфор, ]тд, 193). Клеандрид бежал в Фурии, в южной Италии, и был заочно приговорен к смерти (8ігаЪ., р. 264). Плутарх (Ріиі. Рег. 23) рассказывает, что Перикл в своем отчете о расходах на должности стратега поставил сумму в 10 талантов, «издержанных на необходимое», и народ принял эту статью расхода без всяких расспросов. По Феофрасту (Ріиі. ТЪід^.),

Перикл каждый год посылал в Спарту по 10 талантов, чтобы задобрить правительство и отсрочить войну и успеть, таким образом, спокойно подготовиться.

5 Перикл высадился на Бвбее с 5000 гоплитов на 50 триерах (Ріиі. ѢШ.).

6 Евбейские города, кроме Гестиеи, сохранили «автономию» и остались членами афинского морского союза.

7 В Гестиею были посланы афинские колонисты (клерухи).

115 . Вскоре после ухода с Евбеи афиняне заключили с лакедемонянами¹ и их союзниками тридцатилетний мир, причем отдали свои пелопоннесские владения: Нисею, Пеги, Трезен и Ахайю². Шесть лет спустя вспыхнула война Самоса с Милетом из-за Приены³. Когда милетяне стали терпеть поражения, то обратились к афинянам с жалобами на самосцев. Однако и на Самосе нашлись люди, желавшие политических перемен. Поэтому афиняне отплыли на Самос⁴ с 40 кораблями, установили там демократию и потребовали выдачи в качестве заложников 50 мальчиков и столько же взрослых мужчин и затем отправили их на Лемнос⁵. Оставив на Самосе гарнизон, афиняне отплыли назад. Между тем некоторые самосцы, не ожидая высадки афинян, бежали на материк в Сарды и там договорились с влиятельными лицами из местной аристократии и с Писсуфном⁶, сыном Гистаспа, который был тогда сатрапом Сард, совершить внезапное нападение на Самос. С отрядом человек в 700 заговорщики ночью переправились на остров. Прежде всего они напали на главарей демократического правительства, большинство которых им удалось захватить. Затем похитили своих заложников с Лемноса, открыто объявили независимость и выдали захваченный ими афинский гарнизон и начальников⁷, поставленных Периклом, Писсуфну. После этого заговорщики тотчас же стали готовиться к походу на Милет. Одновременно с ними восстали также и византийцы⁸.

1 В Спарту было отправлено 10 послов (среди них дед оратора Андокида; ср.: Апгіос. III6).

2 Эгинские города по договору получали «автономию» с условием уплаты афинянам определенной дани. Спарта признала главенствующее положение афинян в морском союзе. Мегары присоединились к Пелопоннесскому союзу. Афины удержали свой контроль над торговлей с Евксинским понтом.

3 Милетяне хотели захватить Приену.

4 По Плутарху (Рег. 24,1; 25,1), афиняне предложили самосцам прекратить войну с Милетом. Когда самосцы отвергли это требование, Перикл объявил им войну.

5 По Diod. 27,2, Перикл наложил на самосцев контрибуцию в 80 талантов. Лемнос был населен афинскими колонистами, но оставался членом афинского морского союза.

6 Его незаконный сын Аморг впоследствии поднял восстание против персидского царя в Карий (ѴШ5,5).

7 Это были так называемые «надзиратели», посланные для установления новой конституции на острове.

8 О восстании Византия другие источники умалчивают. В 441-440 гг. Византии еще платил подать в союзную казну 15 талантов.

116 . Узнав о событиях на Самосе, афиняне отплыли туда на 60 кораблях. Шестнадцать из этих кораблей, впрочем, афиняне не могли использовать, так как часть их пришлось послать, в Карию для разведки и наблюдения за финикийской эскадрой¹, а другую на Хиос и Лесбос, чтобы призвать на помощь союзников. С остальными 44 кораблями под командой Перикла и девяти других военачальников² афиняне у острова Трагии³ вступили в бой с 70 самосскими кораблями, 20 из которых были транспортными (вся самосская эскадра шла как раз из Милета). Победу одержали афиняне. Затем, пополнив свои силы 40 кораблями из Афин и 25 — с Хиоса и Лесбоса, афиняне высадились на Самосе, одержали победу на суше и осадили город, заперев его тремя стенами с суши и одновременно блокировав с моря. В это время Перикл получил известие о приближении финикийской эскадры⁴ и немедленно вышел в море с 60 кораблями из числа стоявших на якоре у Самоса, держа курс на Кавн и Карию. Действительно, и от Самоса навстречу финикийской эскадре незаметно вышли 5 кораблей под командой Стесагора⁵ и других военачальников.

1 Из-за вмешательства Писсуфна афиняне опасались нападения финикийской (персидской) эскадры.

2 Одним из этих стратегов был дед Андокида, а другим — знаменитый драматург Софокл (см. Ріиі. Рег. 8,8).

3 К юго-востоку от Самоса, близ Лады (базы афинской эскадры).

4 Ріиі. 26,2 и ^іой. ХП26,2 сообщают, что Персия выслала свой флот на помощь Самосу.

5 Стесагор — самосский военачальник.

117 . Между тем самосцы внезапно напали¹ на своих кораблях на незащищенную стоянку афинской эскадры, потопили сторожевые суда и одержали победу над вышедшими навстречу афинскими кораблями. Таким образом, самосцы вновь обрели на 14 дней господство в своих внутренних водах и могли теперь привозить и вывозить все, что хотели. По возвращении Перикла они снова были блокированы афинской эскадрой. Позднее афиняне получили из Афин дополнительные подкрепления — 40 кораблей под командой Фукидида², Гагнона³ и Формиона и 20 — под командой Тлеполема и Антикла, и, кроме того, еще 30 хиосских и лесбосских судов. Самосцы еще раз завязали незначительное морское сражение, но уже не смогли долго держаться и на Девятом месяце осады сдались афинянам⁴. По соглашению о сдаче им пришлось срыть свои стены, выдать заложников и корабли, а также принять на себя военные расходы с выплатой в определенные сроки. Сдались также и византийцы⁵, обязавшиеся, как и раньше, оставаться подданными афинян.

1 Под предводительством Мелисса (Ріиі. Рег. 26,3-4).

2 Не историка. Этот Фукидид происходил, вероятно, из дема Ахердунта илиГаргетта.

3 Отец известного Ферамена. Он был «основателем» (экистом) Амфиполя в 437 г. до н. э.

4 ^іой. (ХП28,3) и Ріиі. (27,3-4) рассказывают, что афиняне применили при осаде вновь изобретенные осадные машины (так называемые «бараны» и «черепахи»). Современные ученые сомневаются в правдивости этого рассказа.

5 О восстании византийцев ничего не известно.

118 . Через несколько лет произошли упомянутые выше раздоры на Керкире и в Потидее¹, а также и остальные события, послужившие непосредственным поводом к этой войне². Все эти военные действия эллинов друг против друга и против Варвара падают приблизительно на пятидесятилетие, прошедшее со времени ухода Ксеркса из Эллады до начала этой воины. За эти годы афиняне не только укрепили внешнее положение своей державы, но и сам город достиг великой мощи³. Лакедемоняне же хотя и замечали рост афинского могущества, но почти никогда не чинили афинянам помех; большую часть этого периода они сохраняли спокойствие, во-первых, потому что без особой необходимости вообще не начинали войн⁴, а кроме того, и потому, что были отвлечены своей внутренней войной. Когда же наконец Афины достигли явного преобладания и стали даже нападать на союзников лакедемонян, те сочли подобное положение недопустимым⁵, Они решили теперь со всем усердием взяться за дело и по возможности сокрушить могущественного врага силой оружия. Сами лакедемоняне уже признали, что мир нарушен по вине афинян, но все же отправили посольство в Дельфы вопросить бога: разумно ли им начинать войну или нет. А бог, как говорят⁶, изрек в ответ: если они будут вести войну всеми силами, то победят, а сам он — званый ли, незваный — будет на их стороне.

1 См. выше, гл. 24 ел.

2 Такие как «мегарский декрет» (псефисма) и афинская политика на Эгине.

3 Увеличилась численность населения, выросло богатство (благодаря росту торговли), укрепились армия и флот.

4 Проблема населения остро ощущалась в Спарте, так как численность илотов во много раз превосходила численность свободных граждан (спартиатов и периэков). Число свободных граждан особенно уменьшилось после катастрофического землетрясения 465-466 гг.

5 Здесь Фукидид выдвигает опять «самую достоверную причину войны».

6 Слова оракула точно неизвестны. Фукидид дает версию спартанской военной партии.

119 . Тогда лакедемоняне созвали союзников, чтобы голосованием решить, следует ли объявлять войну¹. По прибытии союзных послов собралось совещание, причем каждый город высказывал свое мнение. Большинство жаловалось на афинян, требуя объявления войны. Коринфяне же и раньше, боясь, как бы не потерять Потидею, старались уговорить отдельные города голосовать за войну и на собрании, выступив последними, произнесли такую речь.

1 Спарта не могла вовлечь союзников в войну без их согласия.

120 . «Теперь, союзники, мы уже не можем обвинять лакедемонян, поскольку они и сами решились воевать, и нас собрали сюда для голосования относительно войны. Ведь вождям союза подобает заниматься не только собственными делами, но предусматривать равным образом и общие интересы, раз им и в других областях предоставлены почетные преимущества перед всеми союзниками. И те из нас, кто уже имел дело с афинянами, не нуждаются в наставлениях, что с ними нужно быть настороже. Но те, кто живет в глубине страны¹, далеко от моря, должны знать, что вывоз их собственных продуктов, а также ввоз товаров морем на материк будет значительно затруднен, если они теперь же не защитят приморские города. Поэтому они не должны выносить неправильное решение по обсуждаемому вопросу, воображая, будто он вовсе их не касается. Если они покинут приморские города на произвол судьбы, то, без сомнения, опасность дойдет когда-нибудь и до них, так что и теперь речь идет также и об их интересах. Поэтому пусть они не колеблясь выбирают войну, а не мир. Люди рассудительные, пока их не тревожат, сохраняют мир. Но доблестные люди, когда их права нарушены, меняют мир на войну и, только достигнув удовлетворения, возвращаются к миру. Они не возносятся военными успехами, но и не дадут себя в обиду ради любви к миру и покою². Ведь и тот, кто избегает войны ради утех мира, скорее всего лишится радости покоя, и тот, кто слишком возгордился военными успехами, не сознает, как легко можно просчитаться, поддавшись безрассудной отваге. Иногда, правда, и необдуманные планы удаются, так как враги оказываются еще более безрассудными, но чаще даже и хорошо рассчитанные начинания все же кончаются печально. Никто ведь не бывает равно предусмотрительным, задумывая план и приводя его в исполнение. В рассуждениях мы тверды, а в действиях уступаем страху.

1 Например Тегея, Мантинея и другие аркадские города, а также Элида.

2 В этой речи заметно сходство риторической формы Фукидида и Еври-пида (именно сречами: ПТ. 729 — 30; Аіе. 671 — 72; ^п. 585 — 86; 8иррі. 306 —19). Пользуясь современными ему риторическими приемами, Фукидид необязательно должен был ждать конца войны (404 г.), чтобы сочинять эти речи.

121 . Сейчас мы поднимаемся на войну, так как терпим обиды и у нас есть причины жаловаться. И когда мы разочтемся с афинянами, настанет пора отложить оружие. Многое делает вероятной нашу победу. Прежде всего, на нашей стороне превосходство в численности и в военном опыте, и мы все как один готовы выступить под единым началом. Флот же (в чем у них преимущество) мы построим частью на средства отдельных союзных городов, а частью на храмовые средства Дельфов и Олимпии. Получив займы, мы сможем переманить к себе наемных матросов противника, подкупив их более высокой платой. Ведь у афинян в войске служит больше наемников, чем своих граждан. Наше же войско — не подвержено этому, его сила не в деньгах, а в людях. По всей вероятности, после первой же нашей победы на море афиняне сразу сдадутся. Если же все-таки они будут стойко сопротивляться, то мы со временем, все больше совершенствуясь в морском деле, сравняемся с ними в этом искусстве и, конечно, благодаря нашему мужеству превзойдем их. Ведь наша доблесть — врожденная, и они ей не научатся, а их высокое военное искусство мы сможем усвоить упражнением. Средства, необходимые для этой войны, мы соберем. Можно ли допустить, что афинские союзники не откажутся платить подати, служащие только к их окончательному порабощению, а мы не захотим понести затраты, чтобы покарать врагов и спасти нашу жизнь, и позволим афинянам отнять наши деньги на нашу погибель.

122 . Есть у нас и другие пути и средства вести войну. Мы можем склонить к восстанию афинских союзников и этим лишить афинян прежде всего доходов — главного источника могущества — или возвести укрепления на их земле¹. Найдется и еще много других средств и способов, которые в частностях заранее нельзя предвидеть. Ведь очень редко войну ведут по заранее определенному плану, но чаще всего сама война выбирает пути и средства в зависимости от обстоятельств. Поэтому тот, кто спокойно оценивает обстановку, вернее добьется успеха на войне, тот же, кто утрачивает хладнокровие, несомненно столкнется с поражениями. Допустим, что дело у нас шло бы только о пограничной войне какого-нибудь союзного города с равным противником — это еще можно было бы стерпеть. Но афиняне не уступают в силе всему нашему союзу и, тем более, превосходят каждый наш город в отдельности. Поэтому, если весь наш союз, каждая народность и каждый отдельный город единодушно не окажут им противодействие, то они без особого труда одолеют нас порознь. Знайте же: поражение (как ни горестно такое предположение) привело бы нас к подлинному рабству. А об этом Пелопоннесу стыдно даже помыслить; стольким городам потерпеть такое унижение от одного города². Если мы допустим это, о нас подумают, что мы либо наказаны справедливо, либо терпим рабство из трусости. Мы окажемся недостойными своих отцов — освободителей Эллады, если не обеспечим свободу самим себе и позволим одному городу стать единодержавным властелином Эллады, между тем как в отдельных городах требуем низвержения тиранов. Не видим возможности рассматривать подобное поведение иначе как проявление трех величайших пороков, свойственных человеку, — глупости, слабости и нерадения. Надеемся, что вы, избегнув этих пороков, не впали и в порок самолюбования, которое погубило уже столь многих, что заслуживало бы быть переименованным в самоубивание.

1 На укрепление Декелей» предпринятое впоследствии по совету Алки-виада.2 Ср. 1124, 3: «город тиран». Это выражение отчасти принял Перикл (П63,2) и всецело — Клеон (Ш37,2).

123 . К чему, однако, распространяться о прошлом долее, чем это полезно для настоящего? Не оставляя текущих дел, вы должны трудиться еще и для будущего (ведь добывать доблесть «тягостным потом» вам завещали отцы). Такого правила вам следует держаться и дальше, даже если теперь вы стали немного богаче и могущественнее и можете позволить себе больше, чем ваши отцы. Было бы несправедливо приобретенное в бедности потерять теперь, когда вы в достатке. Смело начинайте войну, на что вас побуждает многое. Бог изрек вам оракул и обещал свое заступничество. Вся остальная Эллада либо из страха, либо из выгоды будет на вашей стороне. Вы даже не нарушите первыми мирного договора (ведь и бог также считает его уже нарушенным, повелевая вам воевать). Напротив, вы выступите за мир, после того как другая сторона его нарушила. Ведь не тот нарушитель мира, кто защищается, а тот, кто нападает первым.

124 . Итак, у вас во всех отношениях наилучшие возможности для войны, и так как мы все единодушно¹ требуем вынести решение о войне (поскольку оно совершенно очевидно в интересах как городов, так и частных граждан), то не медлите больше, помогите потидейцам и добейтесь свободы для остальных городов. Потидейцы — доряне, и теперь они осаждены ионянами (тогда как прежде всегда бывало наоборот)². Недопустимо дольше терпеть, когда одни города уже сегодня подвергаются насилию, а других (как только станет известно, что мы, собравшись здесь, не нашли мужества взяться за оружие для защиты) не замедлит постигнуть та же участь. Поэтому поймите, союзники, что вы дошли до крайности, и при таком положении мы даем вам наилучший совет: голосуйте за войну, не давайте запутать себя предстоящими трудностями, но стремитесь к более длительному миру после войны. Ведь прежде всего, объявив войну, вы скорее добьетесь прочного мира, а из любви к миру отказываться от войны небезопасно. Нет сомнения, что этот город, ставший тираном Эллады, одинаково угрожает всем: одни города уже в его власти, а над другими он замышляет установить свое господство. Поэтому давайте немедленно выступим против него и поставим его на место, чтобы впредь не только самим жить в безопасности, но и освободить порабощенных ныне эллинов». Так говорили коринфяне.

1 Т. е. в «общих интересах».

2 «Общее место» для дорийцев; ср. V 9,1; VI77,1; VII5,4. Некоторые исследователи полагают, что эта речь сочинена Фукидидом после 413 г. до н. э. (и даже после катастрофы 404 г.), потому что в ней высказаны «предсказания» о ходе войны (например, восстание афинских союзников, дезертирство афинских гребцов и пр.). Однако в речах Архидама, коринфян и Перикла содержатся неточные предсказания. Кроме того, две речи коринфян (168 — 71 и 1120—124) совершенно различны по тону (ср.: Сотте А. Ж, I 418 ел.).

125. Выслушав мнение всех союзников, лакедемоняне провели голосование среди всех присутствующих по порядку, не делая различия между большими и малыми городами. И большинство городов подало голос за войну¹. Сразу же выполнять это решение было невозможно ввиду недостаточной подготовленности к войне пелопоннесских союзников. Поэтому постановили, чтобы каждый город сделал необходимые приготовления, и притом немедленно. Тем не менее подготовка к войне заняла много времени (хотя и не целый год)², прежде чем дело дошло до вторжения в Аттику и открытого начала военных действий.

1 Это решение последовало на собрании в августе.

2 С августа 432 г. до н. э. до начала вторжения в Аттику (20 мая 431 г. до н. э.) прошло 9 1/2 лунных месяцев.

126 . Тем временем лакедемоняне вновь отправили посольство в Афины с жалобами, чтобы иметь более веский повод¹ к войне, если не получат от них удовлетворительного ответа. Прежде всего лакедемоняне потребовали через послов очистить город от осквернения², причиненного храму богини. Это осквернение состояло в следующем. Жил в старину³ в Афинах некто Килон, олимпийский победитель⁴, человек влиятельный и знатного рода. Он взял себе в жены дочь мегарца Феагена, в то время тирана Мегар. Этому-то Килону, вопросившему оракул в Дельфах, бог изрек прорицание: на величайшем празднике Зевса Килон должен овладеть афинским акрополем. Во время игр в пелопоннесской Олимпии Килон с отрядом вооруженных людей, присланных Феагеном, и своими приверженцами захватил акрополь, намереваясь стать тираном. Он полагал, что это и есть тот «величайший праздник Зевса», о котором изрек ему оракул, и что он как победитель в Олимпии имеет особое основание толковать оракул именно так. Подразумевалось ли в вещании «величайшее празднество» в Аттике или где-либо в другом месте, об этом Килон не подумал, а оракул не разъяснил. (Ведь в Аттике также есть празднество — Диасии⁵, которые называются «величайшим праздником» Зевса Милостивого и справляются за городом.) На празднестве совершаются всенародные жертвоприношения; многие приносят жертвы, но не животные, а бескровные. Килон, считая, что правильно понял оракул, и приступил к задуманному делу. Едва об этом событии узнали в городе, как жители толпами сбежались с полей и, расположившись перед акрополем, осадили Килона с его приверженцами. Однако через некоторое время, утомленные осадой, они разошлись по домам. Охранять же акрополь поручили девяти архонтам с правом распоряжаться по своему усмотрению (в те времена большая часть государственных дел была в ведении девяти архонтов)⁶. Между тем осажденные Килон и его сторонники страдали от голода и жажды. Килону и его брату удалось бежать. Остальные же, находясь уже при смерти, сели у алтаря богини, как умоляющие о защите. Когда афинские стражи акрополя увидели, что осажденные вот-вот умрут в святилище, они вывели их оттуда, пообещав не причинять вреда, а затем умертвили. Убили также несколько человек, искавших спасения в святилище Милостивых богинь⁷. С тех пор всех участвовавших в этом святотатстве и их потомков стали называть нечестивцами и осквернителями богини. Афиняне изгнали этих нечестивцев, а впоследствии лакедемонянин Клеомен⁸ с помощью восставших афинян вторично изгнал живущих, а кости умерших велел вырыть из могил и выбросить из страны. Однако позже изгнанники возвратились, и их потомки⁹ еще и поныне живут в городе.

1 Или: «основание», «мотив».

2 «Скверна» ((лихаца) (кровавый «грех», лежащий на убийце) мыслилась в виде живого существа. Она поражала прежде всего родичей, а потом распространялась на весь город (ср.:Лурье С. Я. История. Л, 1940. Ч. I. С. 89),

3 Заговор Кил она произошел в 636 или в 632 г. до н. э. (ср.: Негой. V 71, 2). Рассказ о Килоне Фукидид, мог взять из «Аттиды» Гелланика.

4 Килон победил на 35-й Олимпиаде в 640 г. до н. э.

5 Диасии—праздник в честь Зевса, справлявшийся в начале марта. Зевс Милостивый — бог «искупитель» скверны. Фукидид (как показывает это место) писал не только для афинян.

6 В эпоху Фукидида архонты выполняли главным образом судебные функции. Во главе десяти архонтов стоял тогда знаменитый Алкмеонид Мегакл — предок Перикла.

7 «Милостивые» богини (Евмениды) — первоначально догреческие (минойские) демоны, затем богини мщения и проклятия, карающие за убийство. Святилище их находилось у входа на акрополь.

8 Клеомен — сын Анаксандрида, царь Спарты (520-489/88 гг. до н. э.).

9 Прежде всего знатный афинский род Алкмеонидов. Алкмеониды были изгнаны из Афин три раза: в первый раз еще при Солоне [вскоре после «очищения» Афин критянином Эпименидом Diog. Laert. 1110)] в 596-593 гг. до н. э.; во второй раз Писистратом (по политическим причинам, см. Негой. V 62,2) и, наконец, в третий раз (ненадолго) Клеоменом и Исагором.

127 . Эту-то скверну лакедемоняне и потребовали изгнать, прежде всего для того, чтобы умилостивить богов, но также и потому, что, как им было известно, Перикл, сын Ксантиппа, был причастен к этой скверне со стороны матери¹. Лакедемоняне считали, что после изгнания Перикла они легче справятся с афинянами. И хотя прямо на изгнание Перикла нельзя было рассчитывать, но все же лакедемоняне надеялись этим подорвать его положение в государстве, так как его несчастное родство могло быть сочтено частично причиной войны. Действительно, Перикл был в то время самым влиятельным человеком² и пока стоял во главе государства, всегда был врагом лакедемонян. Он не только не допускал уступчивость, но, напротив, побуждал афинян к войне.

1 Мать Перикла, Агариста, была племянницей Алкмеонида Клисфена, знаменитого реформатора.

2 Комик Телеклеид ([гд. 1) говорит о Перикле:

В руках его все: и союзы, и власть, и сила, и мир, и богатство.

128 . В свою очередь, афиняне также потребовали от лакедемонян очиститься от скверны, изгнав виновников преступления на Тенаре: некогда лакедемоняне убедили илотов, нашедших убежище в святилище Посейдона на Тенаре, выйти оттуда и вероломно умертвили их. Это святотатство и было, по мнению самих лакедемонян, причиной великого землетрясения в Спарте. Кроме того, афиняне выставили лакедемонянам требование очиститься от святотатства, которым они запятнали себя против Афины Меднодомной¹. Состояло оно вот в чем. После первого отрешения² Павсания от должности главнокомандующего на Геллеспонте лакедемоняне привлекли его к суду, но оправдали³. Однако главнокомандующим от имени государства на Геллеспонте его уже не послали. Тем не менее Павсаний по своему почину снарядил гермионскую⁴ триеру и прибыл на Геллеспонт якобы для того, чтобы сражаться за дело эллинов⁵, а в действительности для тайных переговоров с персидским царем (что он, впрочем, сделал уже и раньше, стремясь к владычеству над всей Элладой). Первым шагом к тому, чтобы завязать сношения с персами, была услуга, оказанная царю Павсанием по следующему поводу. После отъезда с Кипра во время первого пребывания Павсания на Геллеспонте в его руки при взятии Византия⁶ попало среди пленников мидийского гарнизона несколько близких родственников царя. Без ведома остальных союзников Павсаний отослал их царю (по его утверждению, пленникам будто бы удалось бежать). А устроил этот побег Павсаний с помощью эретрийца Гонгила⁷, которому поручил ведать городом и отдал пленников. Этого Гонгила он отправил к царю с посланием, в котором, как выяснилось впоследствии, писал вот что: «Павсаний, спартанский предводитель, желая оказать тебе услугу, отсылает тебе этих взятых им пленников⁸. Я готов, если тебе угодно, взять твою дочь в жены⁹ и подчинить Спарту и всю остальную Элладу твоему владычеству. В союзе с тобой, полагаю, я в состоянии это совершить. Если тебе по душе эти мои предложения, то пошли к морю верного человека для продолжения этих переговоров».

1 Эпитет богини Афины по ее храму, крыша и стены которого были обшиты медными (бронзовыми) листами. Остатки его раскопаны в 1907 г. 2См.195,3. 3См.195,5.

4 Из приморского города Гермионы (в Арголиде).

5 В подлиннике: необычное выражение «эллинская война»

6 См. 1 95, 2.

7 См.: Хеп. Неіі. Ш 1,6.

8 Поэтическое выражение.

9 По Негой. (V 32), Павсаний был действительно помолвлен с двоюродной сестрой Дария, дочерью Мегабата (отставленного от управления Даскелийской сатрапией).

129 . Таково было содержание послания. Получив его, Ксеркс обрадовался и отправил к морю Артабаза¹, сына Фарнака, с повелением управлять Даскилийской сатрапией², отрешив Мегабата, который прежде правил ею. Царь приказал также Артабазу немедленно передать Павсанию в Византии ответное послание с предъявлением царской печати и все поручения Павсания по царским делам выполнять точно и неукоснительно. Прибыв в назначенное место, Артабаз выполнил все царские поручения и передал ответное послание. А в ответе царь писал вот что: «Так говорит царь Ксеркс Павсанию. Добрая услуга, которую ты оказал мне спасением моих пленных людей, которых ты прислал ко мне из-за моря из Византия, записана и хранится на вечные времена в памяти нашего дома. Твои предложения мне по душе. Ни днем, ни ночью³ не прекращай трудов, выполняя свой замысел. Знай, что для выполнения твоего замысла будет у тебя всегда сколько угодно золота, серебра и достаточное войско, где бы оно ни потребовалось. Я послал к тебе Артабаза, доблестного мужа. Ему ты можешь довериться и обсудить с ним наше общее дело, имея в виду наибольшую выгоду для нас обоих».

1 Ср. Негой. VII 66; VIII126 — 1 29 и др. Артабаз — полководец Ксеркса, после Платейской битвы возвратился в Византии.

2 Названа так по имени г. Даскилия в северной части Малой Азии.

3 Восточное выражение (ср.: Негой. V 23, 2).

130 . Получив это царское послание, Павсаний (который и раньше был в великом почете у эллинов как главнокомандующий при Платеях) теперь еще более возгордился. Не довольствуясь прежним простым образом жизни, он стал носить мидийское платье и после отъезда из Византия ехал через Фракию в сопровождении мидийских и египетских телохранителей; он завел роскошный персидский стол и, не будучи в состоянии скрыть свои настроения, уже в мелочах обнаруживал, чего можно ожидать от него в будущем. Нелегко было получить к нему доступ¹, и его высокомерные повадки делали невозможным всякое общение с ним. Именно по этой причине союзники главным образом и перешли к афинянам².

1 Павсаний окружил себя двором, как восточный монарх.

2 Ср. 95, 96.

131 . А лакедемоняне, узнав о таком поведении Павсания, именно тогда в первый раз отозвали его, а затем он, отплыв без приказания в Геллеспонт на упомянутом гермионском корабле, видимо, продолжал вести себя по-прежнему. Когда афиняне силой заставили его покинуть Византии, Павсаний не возвратился в Спарту, а поселился в Колонах Троадских¹ и, по слухам, тайно вступил в сношения с варварами, так что его дальнейшее пребывание там не сулило ничего хорошего. Тогда лакедемоняне вторично отозвали его: эфоры отправили к нему глашатаев с приказом, навернутым на скиталу², следовать за глашатаем и в случае неповиновения объявляли ему войну. Павсаний, чтобы не возбуждать дальнейших подозрений, в уверенности, что уладит дело подкупом, вторично возвратился в Спарту. Здесь эфоры сначала заключили его в темницу (эфоры ведь имеют власть заключать под стражу даже самого царя). Затем, однако, Павсанию удалось добиться освобождения: он объявил, что готов добровольно отвечать перед судом всем, кто пожелает выставить против него обвинения.

1 В приморской области северо-западной части Малой Азии.

2 Скитала — шифрованное послание на обернутом вокруг палки ремне; для прочтения нужно было вновь обернуть его вокруг палки той же длины и толщины.

132 . Впрочем, достоверных доказательств вины Павсания как у властей, так и у его личных врагов среди спартиатов не было, чтобы на этом основании с твердой уверенностью покарать человека царского происхождения, да к тому же еще и теперь облеченного высоким саном (ведь как племянник царя Леонида он был опекуном его малолетнего сына Плейстарха). Тем не менее его образ жизни, несхожий с установленными обычаями, и стремление подражать варварам давали множество поводов подозревать, что он не желает как равный подчиняться спартанским обычаям. Поэтому лакедемоняне вообще стали выискивать, не было ли у Павсания и в прошлом каких-либо отклонений от установленных обычаев. Между прочим, вспомнили, что Павсаний осмелился самовольно начертать на треножнике¹, посвященном эллинами в Дельфы как приношение из мидийской добычи, следующее элегическое двустишие:

Эллинов вождь и начальник Павсаний в честь Феба-владыки

Памятник этот воздвиг, полчища мидян сломив.

Это двустишие лакедемоняне велели тотчас же выскоблить с треножника и взамен вырезать имена всех городов, воздвигнувших этот жертвенный дар после общей победы над Варваром. Если своим поступком Павсаний уже в то время внушал подозрение, то по его теперешнему поведению можно было со всей вероятностью заключить, что у него уже тогда были подобные преступные замыслы. Вели розыск о каких-то его переговорах с илотами. А дело обстояло вот как. Павсаний сулил илотам свободу и гражданские права, если те поднимут восстание в поддержку его замыслов. Но даже несмотря на это, эфоры все же не поверили доносам каких-то илотов и не решились выступить против Павсания, согласно правилу никогда не спешить и без явных доказательств не предпринимать против спартиата чего-либо непоправимого, пока, как говорят, не предал его эфорам вестник, который должен был вручить Артабазу его последнее послание. Этот вестник, уроженец Аргила², был прежде любовником Павсания и, по его мнению, самым верным человеком. Когда он сообразил, что никто из прежних вестников не возвращался назад, то вскрыл послание, предварительно подделав печать, чтобы не выдать себя в случае ложного подозрения или, если Павсаний возьмет послание назад, чтобы внести какие-либо изменения. В послании, как он и подозревал, действительно нашел приписку, в которой значилось, что вестника следует умертвить.

1 Знаменитый треножник (перенесенный Константином Великим в Константинополь) находится теперь на ипподроме. Надпись на треножнике содержит посвящение и названия 31 греческого города, сражавшегося против персов. Двустишие, сочиненное Симонидом Кеосским, находилось, вероятно, на базе памятника.

2 Аргил — город близ Амфиполя на Халкидике.

133 . Итак, лишь теперь, после того как аргилец предъявил им послание, эфоры были уже более склонны поверить вине Павсания, но все же сначала пожелали услышать какие-либо показания из его собственных уст. По уговору с эфорами доносчик отправился на Тенар как умоляющий о защите и построил там себе хижину, разделенную перегородкой на две части. В заднем помещении он скрыл нескольких эфоров. Когда Павсаний пришел в хижину и спросил аргильца о причине его моления о защите, эфоры могли ясно слышать всю их беседу: как этот человек, упрекая Павсания в том, что было написано о нем в послании, изложил во всех подробностях обстоятельства дела, а именно, что он никогда раньше не подвергал опасности Павсания, оказывая услуги при сношениях с царем, и что теперь в воздаяние за все это его наравне со многими другими вестниками приносят в жертву и хотят умертвить. Затем и Павсаний признал справедливость упреков и просил аргильца больше не гневаться, заверив его, что он безопасно может покинуть святилище, и, наконец, потребовал как можно скорее отправиться в путь, чтобы не затягивать переговоры.

134 . Выслушав весь этот разговор, эфоры возвратились уже совершенно убежденные в виновности Павсания и приказали задержать его¹. Когда Павсания пытались схватить на улице, он, как передают, узнал по выражению лица одного из эфоров, с какой целью тот подошел (и по едва заметном кивку другого эфора, дружески предупреждавшего его). Тогда Павсаний побежал к находившемуся поблизости святилищу Меднодомной богини, где и нашел убежище. Войдя затем в небольшую храмовую пристройку, чтобы не подвергаться непогоде под открытым небом, он стал спокойно ждать своей участи. Не успев задержать его, эфоры приказали снять крышу и двери помещения и, улучив момент, когда Павсаний находился внутри, замуровали выход. Затем они приставили стражу к дому, чтобы голодом вынудить пленника сдаться. Заметив, что он уже готов испустить дух, эфоры велели вытащить его из помещения, после чего он тут же скончался. Тело Павсания хотели сначала сбросить в Кеадскую пропасть, куда обычно бросали преступников², но потом решили зарыть где-то поблизости. Впоследствии³, однако, дельфийский бог изрек лакедемонянам повеление перенести погребение на место смерти (где прах его находится и поныне, именно на площадь перед святилищем, как гласит надпись на стелах), а во искупление святотатства⁴ посвятить Афине Меднодомной два тела взамен⁵ одного. Впоследствии лакедемоняне велели изваять и принести в дар богине две медные статуи за Павсания⁶.

1 Суда над Павсанием, по-видимому, не было. Диодор (XI 45, 6) сообщает анекдот, будто собственная мать Павсания осудила его за измену, а эфоры только исполнили (немедленно) приговор матери.

2 Кайядская пропасть за Спартой, куда бросали тела пленников и преступников (ср.: Рат. IV18, 4-7).

3 После землетрясения и восстания илотов.

4 Нарушение священного права убежища преступника, бежавшего к алтарю или во храм божества.

5 Или: «в отмщение».

6 Павсаний (Ш17,7) еще видел эти статуи вблизи алтаря Меднодомной богини.

135 . Афиняне, со своей стороны, потребовали от лакедемонян изгнать скверну, так как ведь и бог признал происшествие нарушением святыни. После смерти Павсания лакедемоняне отправили посольство в Афины, чтобы также и Фемистокла обвинить в сношениях с мидянами, установленных расследованием по делу Павсания, и потребовали такого же наказания также и для него. Афиняне согласились (Фемистокл тогда уже был изгнан остракизмом¹, и жил в Аргосе, но посещал и другие земли Пелопоннеса) и вместе с лакедемонянами, которые изъявили готовность участвовать в этом, послали людей с приказанием схватить Фемистокла, где бы они его ни нашли.

1 Изгнание путем подачи голосов черепками. Черепок с именем Фемистокла сохранился до нашего времени.

136 . Фемистокл проведал об этом и бежал на Керкиру, так как был благодетелем¹ керкирян. Керкиряне же объявили, что не могут оставить его у себя из боязни навлечь на себя вражду лакедемонян и афинян, и переправили его на близлежащий материк. Преследуемый посланными, которые узнавали по расспросам, куда он направлялся, Фемистокл по неблагоприятному для него стечению обстоятельств был вынужден искать убежища у своего недруга Адмета, царя молоссов. Сам Адмет в это время отсутствовал. А супруга царя, когда Фемистокл обратился к ней с просьбой о защите, научила его сесть у очага, взяв на руки их маленького сына². Когда Адмет вскоре возвратился домой, Фемистокл открыл свое имя и просил не мстить изгнаннику, хотя он, Фемистокл, дейсвительно (когда царь обращался в Афины за помощью) выступал против него³. Ведь он, Фемистокл, теперь в такой крайности, что может пострадать от гораздо более слабого противника, а благородно мстить лишь равному себе и в равном положении. Кроме того, он выступил против просьбы Адмета, когда дело шло о пустяках, а не о жизни и смерти. Если же его теперь выдадут, то ему придется оставить надежду на спасение. Затем Фемистокл рассказал царю, кто и за что преследует его.

1 Официальный почетный титул. Неизвестно, какие услуги Фемистокл оказал керкирянам.

2 Рассказ о Фемистокле в роли «гикета» («молящего о защите») некоторые исследователи считают анекдотом, а мотив заимствованным из популярной трагедии Еврипида «Телеф» (ср.: Лгі8і. Лск 329-330; Ткезт. 689 ел.; РІШ. Ткет. 25).

3 Неизвестно, в чем состояла просьба Адмета.

137 . Тогда Адмет велел Фомистоклу встать вместе с его сыном (Фемистокл сидел у очага с маленьким сыном царя на руках, и это было самым действенным средством¹ мольбы о защите). И когда немного спустя прибыли лакедемоняне и афиняне, настоятельно требуя выдачи Фемистокла, царь все-таки отказал, а Фемистокла велел проводить через свою землю к другому берегу² в Пидну, столицу царя Александра³ (так как изгнанник хотел отправиться к персидскому царю). Здесь ему удалось сесть на грузовой корабль, плывший как раз в Ионию. Бурей, однако, корабль отнесло к стоянке афинской эскадры, которая осаждала Наксос⁴. До сих пор на корабле никто не знал его имени. Только теперь, в тревоге за свою жизнь, Фемистокл открылся капитану корабля, кто он, и почему его преследуют. Если капитан не спасет его, сказал Фемистокл, то он объявит, что тот принял его на борт, будучи подкуплен. Единственная гарантия его безопасности в том, чтобы никто не сходил на берег, пока корабль не двинется дальше при попутном ветре. Если же капитан согласится на это, то в благодарность получит достойную награду. Капитан исполнил просьбу Фемистокла: пробыв сутки в открытом море вне пределов досягаемости афинской эскадры, он прибыл затем в Эфес. В благодарность за спасение Фемистокл одарил капитана крупной денежной суммой (он получил потом от друзей из Афин и Аргоса отданные им на хранение деньги)⁵. Вместе с одним персом, жителем приморской области, Фемистокл отправился затем в путешествие в глубь Азии и по пути отправил послание недавно вступившему на престол сыну Ксеркса царю Артаксерксу⁶. Послание гласило так⁷: «Я, Фемистокл, прихожу ныне к тебе. Я причинил вашему дому больше всего вреда из всех эллинов, пока мне приходилось обороняться от нападения твоего отца, но я сделал ему еще гораздо больше добра, когда мне уже нечего было бояться, а он попал в опасное положение на обратном пути. И этим я приобрел право на благодарность». (Здесь Фемистокл сослался на то, что предупредил об отступлении от Саламина и воспрепятствовал разрушению моста — заслуга, которую он приписал себе неосновательно.) «Даже и теперь я в состоянии оказать большие услуги и пришел к тебе, потому что эллины преследуют меня как твоего друга. Через год ты услышишь от меня самого, что привело меня к тебе».

1 Ребенок не был взят как заложник с угрозой убить его (как это, видимо, было в Еврипидовом «Телефе»).

2 Фермейского залива.

3 Царь Александр I (Филэллин) правил приблизительно до 445 г. до н. э. (ср. 157, 2).

4 Ср. 198, 4 и Ріиі ТНет. 25,2.

5 Друзья успели спасти только часть огромного богатства Фемистокла. [По Ріиі. (ТНет. 25,3), было конфисковано 100 или 80 талантов].

6 Артаксеркс вступил на престол в 465-464 гг. до н. э.

7 Позднейшие писатели содержание этого послания превратили в речь, произнесенную Фемистоклом перед самим Ксерксом (ср.: Ріиі. ТНет. 28, 1-2;^іоО.ХГ56,8).

138 . Царь, как передают, очень обрадовался и предоставил Фемистоклу действовать, как он желал. Фемистокл же воспользовался временем, чтобы как можно лучше изучить персидский язык и познакомиться с местными обычаями. Через год Фемистокл прибыл к царю и тотчас же занял у него положение, какого еще никогда не занимал ни один эллин, отчасти из-за своей прежней славы, отчасти же оттого, что подал царю надежду на покорение Эллады, но прежде всего потому, что выказал себя необыкновенно умным человеком. Действительно, Фемистокл был чрезвычайно одарен от природы и заслуживает в этом отношении, как никто другой, величайшего удивления. Даже полученное им образование ничего существенного не прибавило к его природным дарованиям. Отличаясь выдающейся остротой ума, он был величайшим мастером быстро¹ разбираться и принимать решения в непредвиденных обстоятельствах текущего момента и, кроме того, обладал исключительной способностью предвидеть события даже отдаленного будущего. За что бы он ни брался, всегда у него находились подходящие слова и выражения, чтобы объяснить другим свои действия, и даже в той области, с которой он непосредственно не соприкасался, умел тотчас найти здравое суждение. По ничтожным признакам Фемистокл прозревал, предвещают ли они что-либо хорошее или плохое. Короче говоря, это был человек, которому его гений и быстрота соображения сразу же подсказывали наилучший образ действий². Жизнь свою он окончил от недуга³. Иные, впрочем, рассказывают, будто он умертвил себя ядом⁴, убедившись, что не может выполнить своих обещаний царю. Надгробный памятник его стоит на рыночной площади в азиатской Магнесии⁵; он ведь был правителем этой области, так как царь пожаловал ему Магнесию (приносившую 50 талантов дохода ежегодно) «на хлеб», Лам-псак⁶ (знаменитый, как тогда считалось, своими виноградниками) — «на вино», а Миунт⁷— «на приправу». Останки Фемистокла, как говорят, были его близкими тайно преданы земле в Аттике: открыто его нельзя было похоронить в родной земле, так как он был изгнан за измену. Таков был конец самых знаменитых людей своего времени в Элладе — лакедемонянина Павсания и афинянина Фемистокла.

1 Ср. у Ломоносова: «быстрыхразумом Невтонов».

2 Примечательно, что Фукидид умалчивает о моральных качествах Фемистокла: о его сомнительном патриотизме и «слабости» в денежных делах.

3 Т. е. естественной смертью. Скончался Фемистокл в 468-467 гг. до н. э. или в 469-468 гг.

4 Ср. : АгШорк Е^и. 83-84; ХП8,3; Ріиі. Ткет. 31,6.

5 Магнесш на Меандре в Ионии (член афинского союза).

6 Лампсак — город в Троадской области.

7 Миунт — город в Карий. «Приправа» — здесь главным образом рыба.

139 . Вот какие требования выставили лакедемоняне при первом посольстве относительно изгнания осквернителей, и что афиняне, в свою очередь, потребовали от них. Затем лакедемоняне еще много раз отправляли посольство в Афины, настоятельно предлагая снять осаду Потидеи и признать независимость Эгины. Но прежде всего и совершенно определенно лакедемоняне заявляли, что войны не будет, если афиняне отменят постановление о мегарцах¹, которое гласило: мегарцам запрещается пользование гаванями в пределах афинской державы и аттическим рынком². Афиняне, однако, отвергли все эти требования и, в частности, не отменили мегарского постановления. Со своей стороны, они обвиняли мегарцев в том, что те запахали священный участок и спорную землю и укрывают у себя беглых рабов³. Наконец, из Лакедемона прибыли еще послы — Рамфий, Мелесипп и Агесандр⁴. Не касаясь поднятых прежде вопросов, послы ограничились только следующим заявлением: «Лакедемоняне желают мира, и мир будет, если вы признаете независимость эллинов». Тогда афиняне созвали по этому вопросу народное собрание, и было решено, обсудив все обстоятельства, дать лакедемонянам окончательный ответ. Мнения многочисленных ораторов, выступавших на собрании, разделились: одни были за войну, между тем как другие считали, что мегарское постановление не должно быть помехой миру⁵ и его следует отменить. Тогда выступил Перикл, сын

Ксантиппа, в то время⁶ — первый человек в Афинах, одинаково выдающийся как оратор и как государственный деятель, и обратился к собранию с такой речью.

1 В афинском народе твердо держалось убеждение, что именно мегарская «псефисма» (постановление) и была главной причиной войны (ср.: Лгізіорк Лскагп. 515-539; Рах 609).

2 Пародируется Аристофаном (Лскагп. 532-534).

3 Среди афинских обывателей ходили сплетни, что Аспасия (жена Перикла) оказывала на него давление и была также виновницей войны (так как у нее были якобы похищены рабыни-гетеры, которых укрыли у себя мегарцы). Ср. : Лшіорк. Аскагп. 520 ел.

4 Рамфий — отец Клеарха (ср. V12 —14; VIII-8,2^*)Мелеатп — второй раз был послом в Афинах (П12,1-2). Агесандр — отец Агесандрида (VIII.'91,2_).

5 Опять обывательское мнение, будто отменой мегарской псефисмы можно было избежать войны.

6 Пассаж написан, следовательно, после 432 г. до н. э.

140 . «Я всегда держусь, афиняне, такого мнения, что не следует уступать пелопоннесцам, хотя и знаю, что люди с большим воодушевлением принимают решение воевать, чем на деле ведут войну, и меняют свое настроение с переменой военного счастья. Но я и теперь вижу, что должен вам посоветовать то же, или почти то же, что и ранее, и считаю справедливым, чтобы те из вас, кто согласился с общим решением, поддержали его, даже если нас постигнет неудача, а в случае успеха не приписали его своей проницательности. Ведь исход событий так же нельзя предвидеть, как проникнуть в человеческие мысли. Поэтому мы и непредвиденные бедствия обычно приписываем случайности. Лакедемоняне уже давно открыто замышляют против нас недоброе, а теперь — особенно. Хотя они и согласились улаживать взаимные притязания третейским судом и признали, что обе стороны должны сохранять свои владения, но сами никогда не обращались к третейскому суду и не принимали наших предложений передать спор в суд. Они предпочитали решать споры силой оружия, нежели путем переговоров. И вот ныне они выступают уже не с жалобами, как прежде, а с повелениями¹. Действительно, они приказывают нам снять осаду Потидеи, признать независимость Эгины и отменить мегарское постановление. И наконец, недавно прибывшие и присутствующие здесь послы даже объявляют, что мы сверх того должны еще признать и независимость эллинов. Не думайте, что война начнется из-за мелочей², если мы не отменим мегарского постановления. Именно это они чаще всего и выставляют доводом и постоянно твердят; отмените мегарское постановление, и войны не будет. Пусть нас не тревожит мысль, что вы начали войну из-за пустяков. Ведь эти пустяки предоставляют вам удобный случай проявить и испытать вашу силу и решимость. Если вы уступите лакедемонянам в этом пункте, то они тотчас же потребуют новых, еще больших уступок, полагая, что вы и на этот раз также уступите из страха. Если же вы решительно отвергнете их требования, то ясно докажете, что с вами следует обращаться как с равными.

1 Это главный довод: лакедемоняне предъявляют ультиматум, который уважающее себя государство не может принять (ср. 1140, 5; 141,1; 144, 2; 145).

2 Это как раз то, что утверждали враги Перикла (ср.: Ріиі. №с 9,9; РЫ. Рег. 31,1-2).

141 . Поэтому обдумайте, желаете ли вы идти на уступки лакедемонянам, пока вы еще не пострадали от войны, или мы будем вести войну (что мне, по крайней мере, думается, лучше), не уступая ни при каких обстоятельствах и без страха отстаивая наше достояние. Ведь любое требование — малое или большое, — выставляемое против равных себе до решения суда, притязает на порабощение. Что касается нашей и их боевой силы и наличия средств, то знайте, что мы не слабее пелопоннесцев¹. Выслушайте об этом подробнее. Пелопоннесцы — земледельцы и живут от трудов рук своих. И ни в частных руках, ни в казне денег у них нет. На долгие войны, да еще и в заморских странах, дни не решаются, но по бедности ведут войны только между собой — и то лишь кратковременно. Такие люди не могут снаряжать корабли и редко выступают в походы на суше, так как им приходится оставлять свои занятия (а жить они должны на свои средства), к тому же они отрезаны нами от моря. Полная казна скорее дает средства для войн, чем принудительные налоги. Земледельцы, живущие своим трудом, готовы на войне скорее рисковать жизнью, чем своим добром, зная, что жизнь свою могут и сохранить, тогда как деньгам угрожает опасность иссякнуть, особенно если война вопреки расчетам (как это вполне вероятно) затянется надолго². Ведь в одном сражении пелопоннесцы с союзниками могут устоять против всех эллинов. Вести же войну с противником совершенно иначе вооруженным, чем они, они не в состоянии, пока у них нет единой постоянной союзной власти. Поэтому-то они и не способны тотчас же быстро и решительно действовать. Действительно, при всеобщем равноправии это — разноплеменный союз, и каждый союзный город стремится соблюдать лишь свои частные интересы; отчего у них обычно не выходит ничего дельного. Ведь если одни желают причинить кому-либо как можно больший урон, то другие стремятся потратить как можно меньше средств для войны. На коротких совещаниях у них редко обсуждаются общесоюзные дела, а большей частью — только частные дела отдельных городов. Каждый считает, что его собственное нерадение не принесет вреда и что об общем благе позаботится вместо него кто-нибудь другой. И именно потому, что каждый занят своими частными делами, они не замечают, что страдают их общие интересы.

1 Ср. подобное же утверждение коринфян (1121,2).

2 В соответствии с Перикловой стратегией «измора».

142 . Однако важнейшим затруднением для них будет постоянный недостаток денежных средств, которые они так медленно и с трудом добывают. А военные обстоятельства ведь не ждут. Более того, даже их укреплений и флота нам не стоит опасаться. Что касается укреплений, то трудно даже в мирных условиях построить город, который мог бы сравняться с Афинами¹, тем более — во вражеской стране, после того как мы также построим не менее сильные пограничные укрепления против них². Если же они создадут какой-нибудь укрепленный пункт, то, конечно, смогут опустошать оттуда набегами отдельные части нашей страны и переманивать наших рабов на свою сторону³. Однако это, разумеется, не сможет нам помешать на кораблях напасть на их землю. Построив там укрепления, мы будем затем нападать на них на море нашим флотом (на чем и зиждется наша мощь). Ведь от морской войны мы приобрели больше опыта для войны на суше, чем они в своих сухопутных войнах для мореходства. А стать опытными мореходами им будет нелегко. Ведь и вы, хотя и обратились к мореходству уже со времени мидийских войн, все же еще не овладели им в совершенстве. Как же эти земледельцы, чуждые морю, обреченные к тому же на бездействие под постоянной угрозой блокады их гаваней вашим многочисленным флотом, могут совершить что-либо достойное упоминания? Вступить в борьбу с несколькими блокирующими кораблями они, пожалуй, еще осмелятся, успокаивая себя тем, будто их неопытность можно возместить численным превосходством. Однако против большой эскадры блокирующих кораблей они не рискнут выйти в море. Оттого-то при отсутствии упражнения они всегда останутся менее искусными мореходами и именно поэтому — более нерешительными. Морское дело — это искусство, как и всякое другое, и ему нельзя предаваться от случая к случаю, и даже — более того — наряду с ним не должно заниматься ничем другим, а посвящать ему все силы.

1 По мощи своих укреплений.

2 Как Пилос, Метана (IV 45,2), Кифера (IV 54).

3 То, что как раз и произошло после взятия и укрепления Декелей. Можно думать, что эта речь Перикла написана уже после 413 г. (дата укрепления Декелей).

143 . Предположим, далее, что пелопоннесцы действительно завладеют храмовыми сокровищами в Олимпии и в Дельфах и попытаются переманить к себе более высоким жалованием наших иноземных моряков. Это было бы, конечно, опасно, если бы мы не могли сравняться с ними, набрав необходимый экипаж среди наших граждан и метеков. Но такая возможность у нас есть, и — что самое важное — кормчие у нас — граждане, а остальных моряков больше и они искуснее в своем ремесле, чем во всей остальной Элладе. Когда же дело дойдет до войны, тогда ни один из наших наемников, пожалуй, не оставит своей родины, чтобы со слабой надеждой на военный успех сражаться за пелопоннесцев только ради более высокого жалования в течение нескольких дней. Так, по моему мнению, или приблизительно так, обстоят дела и таковы возможности у пелопоннесцев. У нас же не только не существует подобных трудностей, но и вообще мы в несравненно более благоприятном положении. Если они нападут на нашу землю по суше, то мы нападем на них на море, и тогда опустошение даже части Пелопоннеса будет для них важнее опустошения целой Аттики. Ведь у них не останется уже никакой другой земли, которую можно было бы захватить без боя, тогда как у нас много земли на островах и на материке. Так важно преобладание на море! Подумайте: если бы мы жили на острове, кто тогда мог бы одолеть нас? Поэтому нам уже теперь следует как можно яснее мысленно представить себе такое положение, при котором нам придется покинуть нашу землю и жилища, ограничиться обороной города и войной на море и не вступать в порыве гнева в бой с далеко превосходящими сухопутными силами пелопоннесцев¹. Действительно, если мы даже и победим, то нам опять придется иметь дело с не меньшим числом врагов. А потерпи мы неудачу, то погибнет, кроме того, и наш союз — основа нашего могущества. Ведь союзники не останутся спокойными и восстанут, как только мы окажемся не в состоянии сдерживать их силой оружия. Поэтому следует не скорбеть о наших жилищах и полях, а подумать о нас самих. Ведь вещи существуют для людей, а не люди для них. Если бы я мог надеяться убедить вас в этом, то предложил бы добровольно покинуть нашу землю и самим опустошить ее, чтобы доказать пелопоннесцам, что из-за разорения земли вы не покоритесь им.

1 Здесь Перикл ясно излагает свою стратегию «измора» и даны, вероятно, подлинные его слова (ср.: Сотте А. Ж, 1,461).

144. Много я вижу и других оснований надеяться, что мы одержим верх, если только не будем стремиться к новым завоеваниям и без нужды подвергаться опасностям. Я опасаюсь гораздо больше наших собственных ошибок, чем вражеских замыслов. Но об этом — в другой раз, когда дело действительно дойдет до войны¹. А теперь сначала отпустим послов, дав им следующий ответ: мы открываем мегарцам наш рынок и гавани, если лакедемоняне также перестанут изгонять чужестранцев — нас, афинян, и наших союзников (ведь и то, и другое соответствует мирному договору); мы признаем и независимость союзников (поскольку они были уже независимыми при заключении договора), если лакедемоняне также предоставят своим городам управляться по их собственному усмотрению, а не только по произволу лакедемонян. Мы также готовы, согласно договору, подчиниться решению третейского суда. Войны мы не начнем, но в случае нападения будем защищаться. Это справедливый и достойный нашего города ответ. Однако следует иметь в виду, что война неизбежна. И чем охотнее мы примем вызов, тем менее яростным будет нападение врагов. Помните, что там, где величайшие опасности, там и величайшие почести для города и для каждого отдельного гражданина. Наши отцы выдержали натиск мидян (хотя и начали войну, не обладая столь великими средствами нашей державы, как мы, и им даже пришлось бросить свое имущество), и изгнанием Варвара, и тем, что возвысили нашу державу до ее теперешнего величия, они обязаны более своей мудрости, чем слепому счастью, и более своей моральной стойкости, чем материальной силе. Мы должны быть достойны наших предков и всеми силами противостоять врагам, с тем чтобы передать потомству нашу державу не менее великой и могущественной».

1 Ср. Ш3.

145 . Такова была речь Перикла. Афиняне же, убедившись, что его совет — наилучший, приняли соответствующее постановление. Они дали ответ лакедемонянам согласно предложению Перикла как по каждому отдельному пункту, так и в целом, заявив, что отказываются что-либо делать по приказу, но готовы, согласно договору, улаживать споры третейским судом под условием полного равенства. С этим ответом послы возвратились домой, и лакедемоняне других посольств больше не посылали.

146 . Вот каковы были причины взаимных жалоб и споров перед войной, которые возникли сразу же после событий в Эпидамне и на Керкире. Во время этих споров обе стороны сообщались между собой и ездили друг к другу без глашатаев, хотя у них больше не существовало взаимного доверия. Ведь все происшедшее подрывало договор и создавало непосредственный повод к войне.

Книга вторая

1 . С этого времени начинается уже настоящая война афинян, пелопоннесцев и союзников обеих сторон, когда они уже более не сообщались между собой без глашатая и беспрерывно противостояли друг другу с оружием в руках. Отдельные события войны я описал в той последовательности, в какой они происходили по зимним и летним периодам¹.

1 Фукидид не объясняет, почему он принял этот метод счета времени, и не определяет продолжительность «зимы» и «лета».

2 . В течение 14 лет продолжал существовать тридцатилетний мир, заключенный после завоевания Евбеи. На пятнадцатый же год, сорок восьмой год жречества Хрисиды в Аргосе¹, когда Энесий был эфором в Спарте², а Пифодору оставалось 4 месяца архонтства в Афинах³, на шестнадцатый месяц после битвы при Потидее, в начале весны отряд вооруженных фиванцев числом немногим более 300 человек⁴ под предводительством беотархов⁵ Пифангела, сына Филида, и Диемпора, сына Онеторида, в начале ночного сна6 вторгся в беотийский город Платею, союзный с Афинами. Призвали же фиванцев и открыли; им городские ворота граждане Платеи Навклид и его сторонники, желая истребить своих политических противников среди граждан, чтобы захватить город и отдать его под власть фиванцев. Они действовали через посредство Евримаха, сына Леонтиада⁷, человека весьма влиятельного в Фивах. Понимая, что дело идет к войне, фиванцы решили уже в мирное время, до явного начала войны захватить Платею, своего старинного врага. Им легко удалось проникнуть в город, воспользовавшись отсутствием охраны. Заняв рыночную площадь, фиванцы, вместо того чтобы ворваться в жилища врагов (как этого хотели те люди, которые призвали их в город), они решили обратиться с мирными предложениями, рассчитывая склонить граждан Платеи к полюбовному соглашению. Глашатай объявил: всякий, кто пожелает стать союзником беотийцев по заветам отцов, пусть объединит с ними свое оружие. Так фиванцы надеялись легко привлечь граждан на свою сторону.

1 Гелланик дает хронологическую таблицу жриц Геры в Аргосе (ЕНС 4, 74 ел.).

2 Один из 5 эфоров (высших должностных лиц), так же как один из архонтов в Афинах, был эпонимом (т. е. его именем назывался год).

3 Афинские архонты вступали в должность в начале месяца гекатомбе-она (в начале второй половины июля).

4 По Геродоту, 400 человек.

5 Беотархи — высшие должностные лица беотийского союза, командовавшие союзным ополчением (тогда их было 11 человек).

6 Т. е. поздно вечером, в первую половину ночи. О союзе с афинянами см. Ш55; 168,5.

7 Леонтиад — фиванский аристократ, главный виновник перехода Фив на сторону персов (Негогі. VII,233^').

3. Заметив, что фиванцы уже в городе и неожиданно овладели им, платейцы в страхе решили, что врагов гораздо больше, чем их было на самом деле (ведь ночью трудно было что-либо различить), и согласились на переговоры. Они приняли предложение глашатая и хранили спокойствие, тем более что фиванцы не причиняли никому зла. Однако, убедившись во время переговоров, что фиванцы не столь многочисленны, платейцы рассудили, что легко смогут одолеть их смелым нападением. Ведь большинство платейцев не желали отложиться от афинян. Поэтому они решили напасть на фиванцев. Они стали объединяться, делая проломы в стенах домов, чтобы не ходить открыто по улицам. Затем принялись загораживать улицы нагромождениями незапряженных повозок и принимали прочие необходимые в таких обстоятельствах меры. По возможности все тщательно подготовив, платейцы еще ночью вышли из своих домов и набросились на фиванцев, выбрав время перед самым рассветом, так как при дневном свете те стали бы отважнее и могли оказаться в равном с ними положении; ночью же, полагали платейцы, фиванцы, не зная города, будут действовать менее уверенно, оказавшись в невыгодном положении. Стремительно напав на врагов, платейцы схватились с ними врукопашную.

4 . Когда фиванцы поняли, что их перехитрили, то, сомкнув ряды, стали отражать нападение врага со всех сторон. Два или три раза им удалось отбить вражеский натиск. Когда же в поднявшемся смятении не только вооруженные платейцы продолжали теснить их, но даже женщины и рабы стали с криком и воплем бросать им на головы с крыш камни и черепицу, да к тому же всю ночь непрестанно лил сильный дождь, фиванцы в страхе бросились врассыпную бежать по городу. Большинство их, однако, не сумело в темноте отыскать в грязных закоулках выход из города (ибо дело было в конце месяца в новолуние) и не смогло ускользнуть от своих преследователей, которые хорошо знали каждую улицу. К тому же единственные открытые ворота, через которые фиванцы вошли в город, запер какой-то платеец, всунув в засов вместо болта наконечник копья, так что даже и этого пути для отступления не было. Преследуемые по всему городу, некоторые из фиванцев взобрались на городскую стену и бросались с нее, причем большинство разбилось. Другим, правда, удалось незаметно бежать сквозь неохраняемые ворота, разрубив засов топором, который дала им какая-то женщина, но лишь немногим — так как их вскоре заметили. Иные, рассеявшись в разных частях города, нашли там свою гибель. Основная же масса фиванцев, которая еще как-то держалась вместе, попала в обширное здание, тесно примыкавшее к городской стене. Двери здания как раз были открыты, и фиванцы приняли их за городские ворота, полагая, что там выход прямо за город. Видя, что враги попались в ловушку, платейцы колебались, поджечь ли дом и уничтожить врагов немедленно или же поступить с ними как-либо иначе. Наконец находившиеся в здании и прочие фиванцы, из тех, что блуждали по городу, согласились сдаться на милость победителей и сложить оружие. Вот что произошло с фиванцами в Платее.

5 . Прочие фиванцы, которые должны были еще тою же ночью прибыть с главными силами для поддержки в случае какой-либо неудачи, получив в дороге известие о случившемся, поспешили на помощь. Платея отстоит от Фив на 70 стадий¹, но из-за сильного дождя, шедшего ночью, их прибытие задержалось. Вода в реке Асоп высоко поднялась, и перейти ее было нелегко. Так как фиванцам пришлось идти под дождем и переправа через реку заняла много времени, то они прибыли слишком поздно: часть их земляков была уже перебита, а часть захвачена в плен. Узнав об этом, фиванцы стали захватывать платейцев, находившихся вне города (ведь нападение было совершено внезапно и в мирное время, так что люди со своей утварью спокойно находились на полях). Захваченные платейцы должны были послужить фиванцам заложниками взамен их еще живых земляков, находившихся в городе. Таков был план фиванцев. Они еще только замышляли это, когда платейцы, подозревая подобные намерения врагов, в страхе за своих граждан, работавших на полях, послали к фиванцам глашатая. Глашатай объявил, что фиванцы совершили нечестие, попытавшись в мирное время захватить их город. Платейцы требуют, чтобы фиванцы не причиняли вреда их согражданам, находящимся вне города. В противном случае они, платейцы, умертвят заложников, которым до сих пор они сохранили жизнь. Они выдадут пленников, если фиванцы покинут их землю. Так, по крайней мере, рассказывают об этом фиванцы и даже уверяют, что платейцы клятвенно подтвердили свои слова. Платейцы же утверждают, что, напротив, не обещали возвратить пленников немедленно, а лишь изъявили готовность выполнить это после переговоров, которые приведут к какому-либо соглашению; клятвой же они вообще себя не связывали. Как бы то ни было, фиванцы тотчас же покинули их землю, не причинив никакого вреда. Тогда платейцы поспешно перевезли в город свое имущество и людей и немедленно перебили пленников. А пленников было 180 человек (и среди них Еврилох, с которым изменники вели переговоры).

1 Около 121/2 км от стен Платей и 58 стадий (около 10 км) от реки Асопа, границы Платейской области.

6 . После этого платейцы послали вестника в Афины, отдали, согласно договору, фиванцам тела их воинов и упорядочили дела в городе сообразно с обстоятельствами. Между тем афиняне при известии о событиях в Платее тотчас же велели схватить всех находившихся в Аттике беотийцев и затем отправили в Платею глашатая с предложением не причинять зла попавшимся в плен фиванцам, пока в Афинах не примут решения о них. Афиняне ведь еще не успели получить сообщения о том, что с фиванцами уже покончено. Действительно, первый вестник прибыл сразу же, как только фиванцы стали проникать в город, а второй — уже непосредственно после их поражения п взятия в плен. Однако о последующих событиях афиняне еще ничего не знали. Таким образом, афиняне отправили вестника в неведении о происшедшем. Глашатай же, прибыв в Платею, нашел фиванцев уже перебитыми. После этого афиняне послали отряд войска в Платею, доставили съестные припасы, поставили там гарнизон и удалили из города неспособных носить оружие вместе с женщинами и детьми.

7 . Платейское дело было, конечно, явным нарушением мирного договора, и афиняне стали готовиться к войне. Лакедемоняне с союзниками также начали приготовления к войне, причем обе стороны намеревались отправить посольства к персидскому царю и тем варварским племенам, от которых можно было ждать помощи. Кроме того, и те и другие искали союзников среди независимых городов, находившихся вне сферы их влияния. Лакедемоняне приказали дружественным им городам Италии и Сицилии выставить вдобавок к уже имевшимся в Пелопоннесе кораблям двести кораблей, в соответствии с величиной каждого города. Лакедемоняне собирались довести общее количество кораблей пелопоннесского флота до 500¹. Города были обязаны иметь наготове определенную сумму денег и ничего не предпринимать до окончания всех приготовлений, но также допускать в свои гавани отдельные афинские суда². Афиняне же производили смотр наличных сил своих союзников и отправляли послов больше всего в области за Пелопоннесом: в Керкиру, Кефаллению, Акарнанию и Закинф³. Афиняне понимали, что, обеспечив за собой дружбу этих городов, они смогут одолеть пелопоннесцев, окружив их со всех сторон.

1 Вероятно, ошибка.

2 Обычная формула нейтралитета в военное время.

3 Керкира, большая часть Акарнании и Закинф уже в начале войны принадлежали к афинскому союзу. Кефалления присоединилась позднее летом (ср. П30,2).

8 . И те и другие сосредоточили все помыслы на войне, не задумываясь о мелочах. И это естественно: ведь все люди, начиная новое дело, принимаются за него с наибольшим рвением. К тому же как в Пелопоннесе, так и в Афинах тогда было много молодежи, которая по неопытности, еще не зная, что такое война, рвалась в бой.

А вся остальная Эллада напряженно ожидала предстоящей схватки двух самых могущественных городов. Много предсказаний¹ передавалось из уст в уста, много вещаний исходило от прорицателей, и не только в городах, готовившихся к войне, но и по всей Элладе. К тому же еще незадолго перед этим произошло землетрясение на Делосе², чего никогда еще на памяти эллинов там не бывало. Это явление также истолковывали как знамение грядущих событий³; и повсюду искали, не произошло ли еще что-либо необычное в том же роде. Общественное мнение в подавляющем большинстве городов склонялось на сторону лакедемонян (между прочим, потому, что они объявили себя освободителями Эллады)⁴. Все — будь то отдельные люди или города — по возможности словом или делом старались им помочь. И каждый при этом полагал, что его отсутствие может повредить делу. Таким образом, большинство эллинов было настроено против афинян: одни желали избавиться от их господства, другие же страшились его.

1 Предсказания, необязательно прозаические, были «у всех на устах». Прорицатели являлись, видимо, и продавцами оракулов.

2 Геродот (^№8,1-3) сообщает о другом землетрясении на Делосе, незадолго до Марафонской битвы; оно предвещало бедствия, испытанные эллинами при Дарий, Ксерксе и Артаксерксе.

3 Фукидид, по-видимому, не разделяет подобное мнение.

4 Ср. П2; Ш32; IV 85,1.

9 . С такими приготовлениями и в таком настроении оба города вступали в войну. В начале войны у обеих держав были следующие союзники. Сторону лакедемонян держали все пелопоннесцы по сю сторону Истма, кроме аргосцев и ахейцев¹ (которые жили в дружбе с обеими сторонами. Только одни ахейцы из Пеллены² с самого начала стали на сторону лакедемонян, а впоследствии к ним примкнули и остальные ахейцы). За пределами Пелопоннеса в союзе с лакедемонянами находились мегарцы, беотийцы, фокийцы, локры³, ампракийцы, левкадяне⁴, анакторийцы⁵. Из них коринфяне, мегарцы, сикионцы, пеллены, элейцы, ампракийцы, левкадяне снаряжали корабли. Конница была выставлена бе-отийцами, фокийцами и локрами; остальными городами — пехота. Таковы были союзники лакедемонян. Союзниками же афинян были: хиосцы, лесбосцы, платейцы, мессенцы (что в Навпакте), большинство акарнанцев⁶, керкиряне⁷, за-кинфяне⁸ и другие города-данники, находившиеся в областях, принадлежавших следующим народностям: приморская часть Карий, соседние с Карией дорийцы, Иония, Геллеспонт, фракийское побережье, острова к востоку между Пелопоннесом и Критом и все остальные Киклады, кроме Мелоса и Феры⁹. Из их числа корабли выставляли хиосцы, лесбосцы и керкиряне, остальные — пехоту и деньги. Таковы были союзники и боевые силы обеих сторон.

1 Прежде ахейцы были на стороне афинян (ср. 1111, 3; 115,1).

2 Пеллена — самый восточный из двенадцати ахейских городов, соседний с Сикионом. Он действовал отдельно от других ахейских городов (ср. П58,4; 60,3; VIII 3,2).

3 Только северные локры — опунтские и эпикнемидские; озольские локры были в дружбе с афинянами (ср. Ш95,3; 101,1). Обычно под «локрами» Фукидид имеет в виду северных локров (ср. П26,1). Фокидян афиняне некогда поддержали против Спарты (ср. 1107, 2; 108,3).

4 Единственные из западных островитян, которые стояли на стороне Спарты (ср. Ш94,2).

5 Получили помощь от Коринфа в 433 г. до н. э. (ср. 155).

6 Кроме Эниад (ср. 1111, 3; П102,2-6).

7 См. VII.3.

8 Ср. 147.

9 Мелос платил дань в 15 талантов, но не был покорен до 416 г. (ср. Ш91, 1-2). Фера платила в 425 г. 5 талантов.

10 . Сразу же после платейских событий лакедемоняне решили совершить вторжение в Аттику и приказали пелопоннесским городам и своим иноземным союзникам снарядить войско, снабдив его всем необходимым¹ для дальнего похода. По мере окончания приготовлений в городах, две трети наличных боевых сил каждого города² собрались на Истме. Когда же все войска были в сборе, царь лакедемонян Архидам, предводитель этого похода, созвал полководцев всех городов, высших должностных лиц и наиболее уважаемых граждан и обратился к ним с такой речью.

1 Запас самое большее на 40 дней (ср. 57, 2).

2 Обычные силы для зарубежного похода (ср. П47,2). Фукидид не дает цифры сил пелопоннесцев. Плутарх (Рег. 33,5) приводит цифру 60 000 человек.

11 . «Пелопоннесцы и союзники! Нашим отцам нередко приходилось воевать и в самом Пелопоннесе, и за его пределами, да и старшие из нас не новички в походах. Тем не менее никогда еще нам не случалось выступать в поход с более значительными силами, чем на этот раз. Ведь теперь мы идем войной против самого могущественного города, и у нас самих столь многочисленное и доблестное войско. Поэтому Мы обязаны показать себя не хуже наших отцов, достойными нашей древней славы. Ведь вся Эллада с напряженным вниманием взирает на наш поход, питая к нам дружеские чувства и, ненавидя афинян, желает нам успеха¹. Но нам отнюдь не следует пренебрегать в походе необходимыми мерами предосторожности, даже если кто-нибудь и подумает, что при нашем превосходстве в силах враг не посмеет вступить с нами в открытый бой. Напротив, не только военачальники, но и рядовой воин каждого города должен быть готов к грозной опасности. Ведь ход войны нельзя предвидеть заранее², и нападение почти всегда происходит внезапно, под влиянием возбуждения. И зачастую более слабое, но более осмотрительное войско с успехом отражает превосходящие силы врага, потому что тот, высокомерно презирая противника, недостаточно подготовился к сражению. Находясь на вражеской земле, всегда необходимо сочетать смелость в душе со страхом в действиях. Тогда боевая отвага не будет в ущерб надежности воинских замыслов. Мы идем не против слабого врага, неспособного защищаться, а на город, во всех отношениях отлично подготовленный, и нам не следует сомневаться, что афиняне готовы принять бой, если не теперь, пока мы не на их земле, то после того как они увидят, что мы опустошаем их страну и уничтожаем достояние. Ведь всех повергает в гнев, когда они видят своими собственными глазами причиняемый им ущерб. И чем меньше человек внимает голосу рассудка, тем сильнее побуждает его гнев дать отпор. От афинян, вероятно, скорее, чем от других, можно ожидать такого рода поступков, так как они желают властвовать над другими эллинами и предпочитают нападать на соседей и опустошать чужие земли, нежели видеть разорение своей. Итак, выступая походом против столь могущественного города, вы, в зависимости от исхода войны, принесете и себе, и вашим предкам величайшую славу или же тягчайший позор, следуйте же за вашими предводителями, куда бы они вас не повели, соблюдая превыше всего дисциплину и бдительность, и всегда точно выполняйте приказы военачальников. Нет ничего прекраснее и надежнее для большого войска, чем подчиниться единой воле и единому порядку».

1 См. VIII 1,4-5.

2 Взгляд, довольно часто встречающийся в речах Фукидида (например, 184,3; IV20,2; 178,1).

12 . После этой краткой речи Архидам распустил собрание и прежде всего отправил в Афины спартиата Мелесиппа¹, сына Диакрита, в надежде, что афиняне теперь скорее пойдут на какие-либо уступки, видя, что вражеское войско уже в пути. Афиняне, однако, не допустили гонца ни в народное собрание², ни даже в город. Ведь уже ранее Перикл провел предложение не принимать ни глашатая, ни послов лакедемонян, поскольку они выступили в поход. Итак, афиняне отослали посла назад, даже не выслушав его, с приказанием в тот же день покинуть пределы Аттики и передать лакедемонянам: если они впредь пожелают выдвинуть какие-либо предложения, то пусть сначала отправляются домой, а затем посылают посольства. И чтобы Мелесипп ни с кем не сообщался, афиняне послали с ним провожатых. Прибыв на афинскую границу, при расставании со своими провожатыми Мелесипп сказал только: «Сегодняшний день станет началом великих бедствий для эллинов»³. Когда посол возвратился в лагерь и Архидам понял, что афиняне ни в коем случае не пойдут на уступки, то царь тотчас же поднял войско из лагеря и повел его в аттическую землю. Беотийцы выставили в помощь пелопоннесцам свою часть пехоты и конницу⁴; остальные их силы, подойдя к Платее, начали опустошать ее поля.

1 Он был одним из трех членов посольства в Афины в прошлом году (1139,3).

2 Или «в совет» или, скорее, «в пританей к стратегам».

3 Ср. воспоминание о словах Мелесиппа у Аристофана (Ашіорк Рас. 435-436).

4 Т. е. 2/3 своих сил гоплитов, как и пелопоннесские государства.

13 . В то время когда пелопоннесцы еще собирались на Истме, перед выступлением против Аттики, Перикл, сын Ксантиппа, один из десяти афинских стратегов, предвидя вторжение и думая, что Архидам, как его гостеприимец¹, либо сам из приязни к нему не станет разорять его загородные имения, либо даже поступит так по приказанию лакедемонян, возможно (чтобы дать афинянам повод для подозрений против него, Перикла, подобно тому как они уже раньше, имея его в виду, официально потребовали изгнания запятнанных скверной)², заявил афинянам в народном собрании: то обстоятельство, что Архидам — его гостеприимец, не должно послужить в ущерб интересам города. Поэтому в случае, если враг не разорит его домов и земли, как земли остальных граждан, то он, Перикл, передаст их в собственность государства, чтобы у граждан не возникло из-за этого против него никаких подозрений. Перикл повторил затем свой прежний совет готовиться к войне, вывозить все имущество с полей в город и не вступать в открытый бой с противником, ограничиваясь обороной; далее — снаряжать флот как основу афинской военной мощи и крепко держать в руках союзников, потому что доходы и дань от союзников — денежная опора города: ведь рассудительность и полная казна важнее всего для военного успеха. Перикл призывал к бодрости, так как помимо прочих доходов в город поступало ежегодно 600 талантов³ союзнической дани. К тому же на акрополе⁴ хранилось 6000 талантов серебра чеканной монетой. Общая же сумма денег в афинской казне достигала 9700 талантов; однако часть этих средств была уже израсходована на строительство Пропилеи⁵ акрополя и других сооружений⁶, а также на осаду Потидеи⁷. Кроме того, в казне хранилось нечеканного золота и серебра из частных и государственных посвятительных даров и всякой священной утвари (для процессий и состязаний)⁸, драгоценных предметов из мидийской добычи⁹ и тому подобных вещей но менее чем на 500 талантов. Кроме денежных сумм и сокровищ в храмах на акрополе на случай крайней необходимости в распоряжении афинян были еще значительные сокровища других святилищ¹⁰, а также золотые ризы самой богини (на статуе которой, по словам Перикла, было сорок талантов чистого золота — облачение богини, которое все было съемным¹¹; употребив это золото во спасение города, впоследствии, добавил Перикл, конечно, придется вернуть его богине в не меньшем количестве)¹². Так Перикл старался перечислением денежных средств афинской казны успокоить и ободрить афинян. Что касается боевых сил, то Перикл насчитал 13 000 гоплитов (кроме воинов в гарнизонах крепостей¹³ и 16 000 человек¹⁴, охранявших городские стены). Такое количество воинов у афинян из числа более старых и более молодых граждан и метеков, которые служили гоплитами, охраняло стены в начале войны, когда враг стал производить свои набеги на Аттику. Длина Фалерской стены до обводной стены города составляла 35 стадий, а самой обводной стены (охраняемой ее части) — 43 стадии (одна из ее частей — между Длинной и Фалерской стенами — не охранялась); Длинные же стены до Пирея (из которых охранялись только внешние — северные) тянулись на 40 стадий. Стена вокруг Пирея (включая Мунихий) в общем простиралась на 60 стадий, но охранялась лишь половина ее¹⁵. Афинская конница, как указал Перикл, насчитывала 1200 всадников (вместе с конными лучниками)¹⁶; пеших лучников было 1800. Из числа боевых кораблей на плаву было 300 триер. Таковы были, по меньшей мере, боевые силы афинян, состоявшие из разных родов оружия в начале войны перед первым вторжением пелопоннесцев. Кроме того, Перикл привел также и другие доводы в доказательство военного преимущества афинян.

1 Гостеприимен — связанный узами гостеприимства. Всякий, кто принимал гостя, оказывал ему всяческую помощь и поддержку и охранял гостя в своем государстве от каких-либо обид. Гость оказывал гостеприимцу ответные услуги у себя на родине.

2 О «скверне» Перикла см. выше, 1127.

3 Размер дани, установленной Аристидом при основании Делосского морского союза, составлял 460 талантов (ср. 196, 2; Ріиі. Агізі. 23,4). Впоследствии, с присоединением новых союзников, Перикл довел сумму дани до 600 талантов. Под «прочими доходами» следует понимать пошлины, налоги, подать на метеков, арендную плату за Лаврийские рудники, за государственные земли и имущества и пр. По Ксенофонту (АпаЪ. VII1,27^'), сумма постоянных доходов доходила до 1000 талантов в год.

4 Т. е. в «сокровищнице богини Афины» 5200 талантов и в «сокровищнице других богов» около 800 талантов, в сокровищнице богини Ники (Победы) — около 20 талантов (ср.: Меуег Егі. Рог8сНипдеп тг аііеп Сезскіскіе. Наііе, 1899, II, с. 110).

5 Пропилеи акрополя (кремля) — входные ворота на акрополь с северозападной стороны; построены в 437-432 гг. архитектором Мнесиклом из пентелийского мрамора. Стоимость их была 2012 талантов.

6 Под «другими сооружениями» имеются в виду Парфенон (храм Афины Девы) и телестерий в Элевсине (см. Ріиі. Рег. 13).

7 Осада ПотиЬеи обошлась в 2000 талантов (см. П70,2).

8 Торжественные процессии к храмам богов во время празднеств, когда несли статуи богов, жертвенные дары и священные символы. Празднества сопровождались гимническими и театральными состязаниями.

9 Трон царя Ксеркса на серебряных ножках, золотой меч Мардония и пр.

10 Они хранились в сокровищницах при храмах, которые были устроены в 434-433 гг. до н. э. Каллием.

11 Статуя Афины из слоновой кости работы знаменитого скульптора Фидия была закончена в 438 г.

12 Эти слова относятся только к общественным и частным приношениям из золота и серебра, а не к резервному денежному фонду в святилищах.

13 Не только в пограничных крепостях Аттики (как Эноя и Панакт), но и за границей.

14 Точность этой цифры сомнительна.

15 Общая длина охраняемой части стены равнялась 26 км (2 м на человека).

16 Неизвестно, каково было тактическое применение этого нового рода войска.

14 . Выслушав речь Перикла, афиняне последовали его предложению и принялись вывозить с полей жен, детей и домашнюю утварь и даже уничтожали деревянные части домов. Овец и вьючных животных они переправили на Евбею и на соседние острова. Тяжко было афинянам покидать насиженные места, так как большинство их привыкли жить на своих полях.

15 . Такой образ жизни, более характерный для них, чем для других эллинов, афиняне вели с давних пор. Действительно, еще при Кекропе¹ и первых царях до Фесея народ в Аттике всегда жил отдельными общинами со своими особыми пританеями² и архонтами. На общие совещания к царю люди собирались лишь в исключительных случаях. Обычно же каждая община самостоятельно обсуждала и вершила свои дела. Иные общины даже вели между собой войны, как, например, элевсинцы во главе с Евмолпом—против Эрех-фея³. Как мудрый⁴ и могущественный владыка Фесей⁵, воцарившись, установил порядок в стране — уничтожил пританов и архонтов в отдельных общинах и объединил всех жителей Аттики в один поныне существующий город с одним общим советом и пританеем. Люди, впрочем, продолжали жить на своих полях, как и раньше, но город Фесей оставил им только один, ставший крупным центром, так как все жители Аттики отныне принадлежали к нему, и таким он и перешел от Фесея к потомству. Поэтому-то афиняне еще и поныне справляют Синойкии⁶ — всенародный праздник в честь богини Афины. До реформы Фесея⁷ в черту города входил лишь акрополь⁸ и примыкающая к нему (главным образом с юга) часть нынешнего города. Вот доказательство этого: ведь святилища других богов также воздвигнуты на самом акрополе, а если и вне его, то поблизости, и преимущественно в этой части города. Так, например, святилище Олимпийского Зевса⁹, храм Пифийского Аполлона¹⁰, святилища Геи¹¹ и Диониса¹², что на Болотах (в честь которого празднуются в двенадцатый день месяца Анфестериона старинные Дионисии¹³; в этот день еще и поныне справляют праздник и происходящие от афинян ионяне)¹⁴. В этой части города воздвигнуты также и другие древние храмы¹⁵; неподалеку находится источник, ныне (после его переустройства тиранами) называемый Эннеакрунос (Девятиструй-ный). В древности же, когда его струи изливались открыто, а не текли по трубам, он назывался Каллироей¹⁶. Источник этот был весьма почитаем афинянами в древности, и еще и теперь с тех времен сохранился обычай черпать из него воду при свадебных обрядах и в других торжественных случаях. И именно потому, что здесь и находилось древнейшее поселение, афиняне еще и до сих пор называют акрополь «городом»¹⁷.

1 Кекроп — древнее догреческое местное териоморфное божество» мифический царь Аттики. Он учредил аттическое двенадцатиградье и создал основы культуры. Фукидид не сомневается в верности мифов, которые являются для него древней историей.

2 Пританеи — места собраний должностных лиц (пританов).

3 Ср. : Рат. 15,1.

4 Другие лица, которых Фукидид считает «мудрыми», это: Архидам (I 79,2), Фемистокл (174,1; 138,2-3), Брасид (IV 81,2), Писистратиды ^54,5), Гермократ (VI722) олигархи 411 г. (VIII58,4), Перикл (II 34,6,8). Радикальная демократия Клеона для Фукидида не является «мудрым» государственным строем.

5 Традиция о Фесее, как объединителе Аттики в один город, была в то время живой. Фукидид не сомневается в ней.

6 Праздник, справлявшийся 16 гекатомбеона, незадолго до Панафиней (и, по-видимому, связанный с последними).

7 Некоторые рукописи (СС) вместо «до этого», т. е. до реформы Фесея, дают чтение «в прежние времена».

8 Скалистый холм высотой в 50 м и площадью 300 м х 150 м.

9 На юго-восток от акрополя. По преданию, основанный еще Девкалионом после потопа. Сохранившееся еще доныне здание начато во II в. до н. э. и окончено при Адриане в 129 г. н. э.

10 К югу от храма Олимпийского Зевса (Рат. 119,1) на правом берегу р. Илисса.

11 Святилище Геи (богини Земли) находилось поблизости от храма Зевса Олимпийского (Раш. 118, 7).

12 Древнейшее святилище Диониса в Афинах у западного склона акрополя (Рат. I 20, 3), примыкавшее к театру. В святилище было два храма Диониса и две статуи бога — одна Диониса Элевтерия, а другая из золота и слоновой кости работы Алкамена.

13 Иначе — Анфесгерии. Они справлялись три дня [11-13 числа месяца анфестериона (конец февраля — начало марта)] с торжественными церемониями. 12-е число анфестериона (второй день праздника) было посвящено специально Дионису и называлось «хоес» (кружки).

14 В Малой Азии.

15 Неизвестно, где они находились.

16 Вопрос о местонахождении источника Эннеакрунос до сих пор не решен, несмотря на произведенные в новейшее время раскопки. Тираны — сыновья Писистрата.

17 Еще Аристофан (в «Лисистрате») называет акрополь полисом.

16 . Итак, афиняне долго жили на всей своей земле самостоятельными общинами. И даже после политического объединения большинство населения Аттики (как в древности, так и в последующее время, вплоть до этой войны), по старинному обычаю, все-таки жило со всеми семьями в деревнях. Поэтому-то теперь афинянам было нелегко переселиться в город и бросать свое добро, тем более что они лишь недавно, после мидийских войн, восстановили свои деревянные жилища и обзавелись хозяйством. С грустью покидали они домашние очаги и святыни, которые всегда привыкли почитать еще со времен древних порядков как наследие предков. И для всех них — деревенских жителей — предстоящая перемена в образе жизни была равносильна расставанию с родным городом.

17 . Переселившись в Афины, лишь немногие беженцы нашли себе жилища или приют у друзей или родных. Большинство же вынуждено было занять городские пустыри или поселиться во всех святилищах богов и героев, кроме храмов на акрополе, Элевсиния и некоторых других накрепко запертых зданий. При таком затруднительном положении пришлось целиком заселить даже

Пеларгик¹ у подошвы акрополя, где запрещалось селиться под страхом проклятия. Это запрещение подтверждалось заключительным стихом пифийского оракула: Пеларгику лучше быть пусту². По-моему, предсказание оракула исполнилось в смысле, противоположном тому, как его понимали. Действительно, несчастья постигли город вовсе не из-за противозаконного заселения этого места, но, напротив, война вынудила афинян к этому. О войне оракул, правда, не упоминает, но ему, видимо, было заранее известно, что когда-нибудь в недобрые дни афинянам придется поселиться в этом месте³. Множество беженцев расположились даже в башнях обводной стены⁴ и в других местах, где кто мог. Ведь город не вмещал такого скопления беженцев, так что впоследствии пришлось приспособить под жилье, разделив между собой, даже Длинные Стены и большую часть обводных стен Пирея. Тем временем военные приготовления в Афинах продолжались: афиняне собирали боевые силы союзников и снаряжали эскадру из 100 кораблей для нападения на Пелопоннес⁵. Таковы были приготовления афинян.

1 Где точно находилась местность (и крепость) Пеларгик, какое отношение она имела к древней «пеласгической стене»» окружавшей акрополь (ср.: Рат. 1 28, 3), неизвестно. Раскопками никаких следов стены вокруг акрополя не обнаружено. Остатки «пеласгической» стены находятся как раз на акрополе к югу от Пропилеи.

2 По словам древнего комментатора (схолиаста), это запрещение относилось к эпохе пеласгов: в месте, где обитали пеласги (враги афинян), афиняне не должны были селиться.

3 В начале Пелопоннесской войны народ стал относить знакомое всем изречение оракула к этой войне. Фукидид, по-видимому, признает, что оракулы в какой-то степени могут предсказывать будущее.

4 Тягостное положение беженцев-крестьян в Афинах живо изображает Аристофан (Лгізіорк. Е^и. 792 — 93).

5См. И23,2.

18 . Между тем пелопоннесское войско на пути в Аттику прибыло сперва в Эною¹, откуда должно было начаться вторжение. Здесь пелопоннесцы разбили лагерь и стали готовиться к штурму городских стен военными машинами и производить осадные работы². Ибо Эноя —укрепленный город на границе Аттики с Беотией — служила афинянам крепостью, и на случай войны они держали там гарнизон. Пелопоннесцы начали приготовления к штурму, потратив на это немало времени. Такие действия Архидама вызвали сильные нарекания. Полагали, что как во время приготовления к войне³, так и после ее начала он проявил мало энергии и даже показал себя другом афинян, советуя лакедемонянам избегать решительных действий. И после того как отряды пелопоннесцев уже были в сборе, Архидама стали обвинять в умышленной задержке на Истме, затем в нарочито замедленном передвижении, и особенно — в безрезультатной остановке у Энои. Действительно, за это время афиняне успели свезти с полей все свое имущество в безопасное место. Пелопоннесцы полагали, что, если бы не медлительность Архидама, они быстрым нападением на афинян успели бы еще захватить все их добро на полях. По этим причинам войско негодовало на Архидама. Архидам же, как полагают, медлил в расчете на то, что афиняне пойдут на некоторые уступки, пока земля их еще вконец не разорена, и не захотят спокойно смотреть, как ее опустошают.

1 Зноя — пограничное с Беотией укрепление (ср.: Негой. V 74, 2). Точное местоположение его неизвестно. Из Энои пелопоннесцы должны были идти обычным путем: Фивы — Афины.

2 Вероятно, с помощью штурмовых лестниц (как при осаде Платей, ср.

3 В подлиннике: «при подготовке войны», напоминается гомеровское выражение «завязывать бой».

19 . Наконец, после безуспешных попыток взять Эною осадой (и так как афиняне не присылали глашатаев для переговоров) пелопоннесцы выступили из лагеря под Эноей, приблизительно на восьмидесятый день после нападения фиванцев на Платею. Они совершили вторжение в Аттику во главе с царем лакедемонян Архидамом, сыном Зевксидама, в разгар лета, в пору созревания хлебов. Разбив лагерь, пелопоннесцы прежде всего стали опустошать Элевсин и Фриасийскую равнину¹ и обратили там в бегство отряд афинской конницы у так называемых Рейтов. Затем они двинулись дальше, имея с правой стороны гору Эгалей, и через Кропию² достигли Ахарнского округа³, самого большого из так называемых демов⁴ Аттики. Здесь они остановились, разбили лагерь и долгое время отсюда опустошали страну.

1 По-видимому, священный участок Элевсина пелопоннесцы все же не разорили. Рейты — соленые ключи на священной дороге из Афин в Элевсин (см. Рат. 1 38, 1-3) на древней границе Элевсина и Афин (см. выше, 1114,2).

2 Селение между горами Эгалеем и Парнефом (точное местоположение неизвестно).

3 Ахарны — самый большой дем (округ) Аттики (он имел в IV в. до н. э. 22 советника) на севере равнины у подошвы горы Парнефа.

4 Демы — общины (округа), составлявшие подразделения клисфенов-скихфил.

20 . Архидам же оставался при первом вторжении в Ахарнском округе в боевой готовности и не спустился на равнину¹, как говорят, по следующим соображениям. Он ожидал, что афиняне, у которых было много молодых воинов в расцвете сил и к тому же лучше, чем когда-либо, подготовленных к войне, скорее всего не допустят разорения своей земли и вступят в бой. Когда же афиняне ни в Элевсинской области, ни на Фриасийской равнине не выступили против него, Архидам расположился лагерем у Ахарн и сделал еще одну попытку вынудить афинян к сражению. С одной стороны, эта местность, по его мнению, была удобна для лагеря, а с другой стороны, он рассчитал, что ахарняне (составлявшие значительную часть граждан Аттики — 3000 из них служили гоплитами) вряд ли допустят разорение своей земли и, скорее, станут побуждать и всех остальных пойти на врага. Если же афиняне не выступят и во время этого вторжения, тогда, думал он, впредь можно будет более смело опустошать равнину и подойти под стены самого города. Ведь ахарняне, лишившись своего добра, уже не столь охотно станут рисковать жизнью ради чужой земли, и дух раздора проникнет в души врагов². Таковы были соображения Архидама, заставившие его стоять у Ахарн.

1 Афинская равнина к северу и западу от города, где находились поместья афинской знати (Негогі. 1 59, 4).

2 После опустошения своей земли и после эпидемии чумы еще 6 лет спустя жители Ахарн оставались ярыми врагами Спарты (ср. комедию Аристофана «Ахарняне»).

21 . Пока вражеское войско стояло у Элевсина и на Фриасийской равнине, у афинян еще была какая-то надежда на то, что враг не пойдет дальше. Афиняне вспоминали, как за 14 лет до этой войны царь лакедемонян Плистоанакт, сын Павсания, проник в Аттику до Элевсина и Фриасий, но не пошел дальше и возвратился назад¹. Правда, царя потом изгнали из Спарты по подозрению, что он ушел из Аттики, будучи подкуплен. Когда же афиняне увидели теперь вражеское войско у Ахарн (всего в 60 стадиях от города), то это для них сделалось уже нестерпимым. Разорение родной земли на глазах граждан (чего молодежь никогда еще не видела, а старики помнили только со времен вторжения мидян), естественно, производило страшное впечатление, и поэтому весь народ и особенно молодежь² считали необходимым идти на врага и не терпеть более опустошения родной страны. На улицах города собирались сходки, и граждане ожесточенно спорили друг с другом; одни требовали немедленного выступления на врага, а другие им возражали. Прорицатели провозглашали всевозможные вещания оракулов, которые всякий старался понять по-своему. Ахарняне же, которые считали себя весьма значительной частью афинских граждан, при виде разорения своей земли особенно горели желанием дать бой врагу. Всеобщее возбуждение царило в городе. Народ был сильно раздражен против Перикла: люди совсем не вспоминали его прежних советов, но поносили его теперь за то, что он, будучи стратегом, не ведет их на врага, и винили во всех своих бедствиях.

1 См. 1114, 2.

2 По Аристофану (см. «Ахарняне», «Осы», «Лисистрата»), скорее старшее поколение было воинственно настроено.

22 . Перикл же хотя и видел, что афиняне раздражены создавшимся положением и мрачно настроены, но все же решение свое не выступать против врага считал правильным. Поэтому он не созывал народного собрания или какого-нибудь другого совещания¹, опасаясь, что афиняне, не взвесив разумно положения дел, в раздражении могут наделать ошибок. Он приказал тщательно охранять город и старался по возможности успокоить возбуждение народа. От времени до времени он высылал всадников, чтобы помешать вражеским летучим отрядам опустошать поля вблизи города. При этом как-то раз подле Фригий² дело дошло до незначительной стычки отряда афинской и фессалийской конницы с беотийскими всадниками, где афиняне и фессалийцы не уступали противнику, пока им не пришлось отступить, так как к беотийцам явились на помощь гоплиты. Потери фессалийцев и афинян были ничтожны, тела павших убрали еще в тот же день, не заключая перемирия³. Пелопоннесцы же на следующий день поставили трофей. Эти вспомогательные отряды фессалийцев, прибывшие к афинянам в

45

силу старинного союзного договора⁴, состояли из ларисейцев⁵, фарсальцев, краннониев, парасиев, гиртониев и ферейцев. Предводителями их были Полимед и Аристонус из Ларисы (один от каждой из двух главных партий⁶ города) и из Фарсала — Менон; у прочих фессалийцев были также свои военачальники.

1 В подлиннике «неофициальная сходка граждан».

2 Фригии — местечко в нескольких километрах к северо-востоку от Афин.

3 Указание на неопределенный исход стычки.

4 См. 1102,4.

5 Ларисейцы — жители Ларисы в Фессалии; фарсалъцы — жители города Фарсал; парагии — сомнительное чтение рукописей; краннонии — жители Краннона к юго-западу отЛарисы; пирасии — жители Пираса во Фтиотиде фессалийской; гиртонии—жители Гиртоны к северу от Ларисы; ферейцы — жители Фер в фессалийской Пеласгиотиде.

6 В подлиннике аі&аіс, что, по мнению некоторых издателей, здесь означает якобы «часть» фессалийского государства.

23 . Так как афиняне все еще уклонялись от сражения, то пелопоннесцы выступили из Ахарн и начали опустошать другие демы, находившиеся между горами Парнефом¹ и Брилессом². Между тем афиняне, когда неприятель еще оставался на аттической земле³, послали эскадру из 100 кораблей, которую снаряжали уже давно, с тысячей гоплитов⁴ и четырьмястами лучников в поход вокруг Пелопоннеса. Командовали эскадрой Каркин⁵, сын Ксенотима, Протей, сын Эпикла, и Сократ, сын Антигена⁶. Выйдя в море с такими силами, афиняне поплыли вдоль берегов Пелопоннеса. Пелопоннесцы же оставались в Аттике, пока у них хватало продовольствия; затем они отступали, однако не тем путем, каким пришли, а через Беотию⁷. Попутно они разорили так называемую Грайскую землю у Оропа⁸, населенную зависимыми от афинян оропцами. По прибытии в Пелопоннес войско разошлось по своим городам.

1 Парнеф — горный хребет в северо-восточной части Аттики вдоль беотийской границы.

2 Брилесс (иначе Пентеликон) — горный хребет на юго-востоке от Парнефа.

3 Вторжение (первое) продолжалось около 30-35 дней.

4 Эти гоплиты (так называемые «эпибаты» — морская пехота) по 10 человек на каждую триеру — должны были сражаться в морской битве и защищать гребцов.

5 Каркин был трагическим поэтом, которого часто осмеивали Аристофан и другие комики.

6 Протей командовал в 433-434 гг. до н. э. первой эскадрой у Керкиры, о Сократе ничего неизвестно.

7 Из Беотии пелопоннесцы спустились в Мегары, вероятно, по главной дороге Фивы—Афины.

8 Древняя грайская земля оропцев была покорена афинянами, вероятно, в 506 г., ее жители была подданными афинян (подобно жителям Элевфер и Саламина).

24 . После ухода пелопоннесцев из Аттики афиняне установили на суше и на море дозорные посты — предосторожность, которую они отныне намеревались соблюдать все время войны¹. Они решили также отложить неприкосновенный фонд в 1000 талантов из сумм, хранившихся на акрополе, а военные расходы покрывать только из остальных средств. Тому же, кто предложит или как должностное лицо поставит на голосование вопрос об употреблении этих денег на какие-либо иные нужды, помимо необходимости использовать их для защиты города от нападения вражеского флота, грозила смертная казнь. Вместе с тем было постановлено ежегодно снаряжать особую эскадру из ста самых лучших триер с триерархами², но посылать в поход эти корабли лишь в случае той же крайней необходимости.

1 Вероятно, написано после 421 г. и относится только к десятилетней войне.

2 Триерархи — зажиточные граждане в Афинах, обязанные в порядке государственной повинности снаряжать триеру и в течение года командовать ею.

25 . Между тем 100 кораблей афинской эскадры, усиленные пятьюдесятью кораблями керкирян¹ и некоторых других союзников², крейсируя у берегов Пелопоннеса, опустошали прибрежные области³. Так, высадившись у Мефоны⁴ в Лаконии, афиняне попытались взять штурмом слабо укрепленный и плохо охраняемый город. Случайно, однако, в этих местах оказался спартиат Брасид, сын Теллида, начальник сторожевого поста. Узнав о нападении афинян, Брасид поспешил на помощь с сотней гоплитов. Ему удалось пробиться в Мефону с незначительными потерями сквозь афинский отряд, рассеявшийся по местности и отвлеченный возведением укрепления, и спасти Мефону. За свой подвиг он первым в эту войну получил в Спарте похвалу от имени города. Афиняне же продолжали плавание вдоль побережья. Высадившись в элейском городе Фие⁵, они два дня опустошали местность и одержали победу над отрядом из трехсот отборных воинов, прибывших на помощь из внутренней Элиды⁶ и окрестных мест. Между тем поднялся сильный ветер, и большинство афинян, страдая от непогоды в стране, лишенной гаваней, снова сели на корабли и поплыли вокруг мыса под названием Ихтис⁷, направляясь в гавань города Фии. Мессенцы же и остальные, у кого не было возможности сесть на корабли, двинулись по суше и захватили Фию. Афинские корабли, шедшие вдоль восточных берегов, прибыли в Фию, взяли воинов на борт и снова вышли в открытое море, так как главные силы элейцев уже подошли на помощь. Афиняне же между тем продолжали плавание вдоль пелопоннесских берегов, разоряя прибрежные местности.

1 Керкирян, вероятно, побудило выступить на помощь со своими кораблями афинское посольство (см. П7,3).

2 Именно, акарнанов, закинфиев и отчасти мессенцев из Навпакта (ср. П 9,4).

3 По Диодору (ХЛ43,1), «они опустошали так называемую Акту» — т. е. части Аргосского полуострова (как Эпидавр и Гермиона), враждебные афинянам.

4 Мефона — укрепленный город на юго-западном побережье Пелопоннеса. Стены города (IV в. до н. э.) частично были реставрированы венецианцами в XVIII в. н. э. и сохранились и поныне.

5 Город на юге Писатиды.

6 «Внутренняя», или «глубокая», Элида находилась в долине р. Пенея в северной части Элиды.

7 Оконечность полуострова в Писатиде.

26 . Приблизительно в это же время афиняне выслали 30 кораблей под начальством Клеопомпа, сына Клиния, в Локрийские воды¹, чтобы одновременно прикрывать Евбею. Клеопомп, неоднократно высаживаясь, опустошал прибрежные местности и захватил Фроний, откуда взял заложников. В битве при Алопе² он также разбил пришедших на помощь локров.

1 Т. е. в воды опунтских и эпикнемидских локров.

2 О Клеопомпе ничего более неизвестно; возможно, он был родственником Клиния, отца Алкивиада.

3 Фроний и Алопа—города в опунтской Локриде.

27 . В то же лето афиняне изгнали эгинцев с женами и детьми с их острова, предъявив обвинение в том, что они были главными виновниками войны. Остров Эгина лежит вблизи Пелопоннеса, и потому афиняне сочли для себя более безопасным¹ заселить его своими поселенцами, которых они вскоре затем туда и выслали. Лакедемоняне же поселили изгнанников в городе Фирее с примыкающей областью из вражды к афинянам и в благодарность за помощь, оказанную эгинцами во время землетрясения и восстания илотов². Фирейская область лежит на границе Арголиды с Лаконией и простирается до моря. Часть эгинцев там и поселилась, остальные же рассеялись по всей Элладе.

1 Афиняне опасались высадки на остров пелопоннесцев, где враги могли встретить дружественное им население.

2 См. 1101 —102.

28 . Тем же летом в новолуние (когда это, видимо, только и возможно) после полудня произошло солнечное затмение¹, а затем солнечный диск снова стал полным. Некоторое время солнце имело вид полумесяца, и на небе появилось даже несколько звезд.

1 Затмение произошло 3 августа 431 г. до н. э.

29 . В то же лето афиняне сделали своим проксеном Нимфодора¹, сына Пифея из Абдер. Сестра его была замужем за Ситалком, у которого Нимфодор пользовался большим влиянием. Прежде афиняне считали Нимфодора своим врагом, а теперь даже пригласили в Афины, чтобы с его помощью заключить союз с царем фракийцев Ситалком, сыном Тереса. А этот Терес, отец Ситалка, был первым основателем великого Одрисийского царства, включавшего большую часть Фракии (хотя многие фракийские племена оставались независимыми). Впрочем, этот Терес не имеет никакого отношения к Терею, супругой которого была Прокна, дочь Пандиона из Афин². Оба они и родом были из разных частей Фракии. Терей жил в Давлии, тогда населенной фракийцами (местность эта ныне называется Фокидой). Именно на этой земле женщины и совершили свое злодеяние над Итисом (ведь многие поэты³, упоминающие о соловье, называют эту птицу давлийской). Естественно, что Пандион ради взаимной помощи отдал свою дочь в жены человеку, живущему поблизости, а не в далекой стране одрисов. Терес же (который и имя носил другое) был первым могущественным царем одрисов⁴. Вот с его-то Сыном, Ситалком, афиняне и желали заключить союз, надеясь с помощью царя захватить фракийское побережье⁵ и одолеть Пердикку. И действительно, Нимфодор, прибыв в Афины, устроил союз с Ситалком. Сыну Ситалка Садоку он исхлопотал афинское гражданство, а сам обязался закончить войну во Фракии и уговорить

Ситалка послать на помощь афинянам отряды всадников и пелтастов⁶. Затем Нимфодор примирил Пердикку с афинянами, убедив их возвратить царю Ферму⁷. После этого Пердикка тотчас же присоединился к афинянам в походе Формиона против халкидян. Таким образом, царь фракийцев Ситалк, сын Тереса, и царь македонский Пердикка, сын Александра, стали союзниками афинян.

1 О нем упоминает Геродот (ѴП137) в связи с захватом пелопоннесских послов во Фракии в следующем году. Проксен — нечто вроде современного консула, представитель интересов иностранных граждан и посредник в сношении с властями. Должность проксена считалась почетной и давалась влиятельному лицу.

2 Согласно мифу, афинский царь Пандион в награду за помощь в войне с фиванцами отдал в жены дочь Прокну фракийскому царю Терею. Прокна родила Итиса. Терей изнасиловал сестру Прокны Филомелу и, чтобы скрыть свое преступление, отрезал у нее язык. Однако Филомела сообщила о злодеянии Прокне, и сестры решили убить Итиса, накормить его мясом Терея и затем бежать. Терей погнался за ними, но Филомела превратилась в соловья, Прокна в ласточку, а сам Терей — в удода. Характерен интерес Фукидида к мифическим связям Афин с Фракией (где у него была собственность). Приводя миф, Фукидид критикует его детали.

3 Странно, что до нас дошло упоминание об этом превращении не от греческих поэтов, а только от римских.

4 Одрисы — фракийское племя в долине верхнего Гебра.

5 По схолиасту, халкидян и боттиеев (некоторые из них отпали от афинян после восстания в Потидее; ср. 165, 2).

6 Пелтасты — легковооруженные воины.

7 Ср. 161, 2 и примеч.

30 . Афинская же эскадра в составе ста кораблей продолжала крейсировать вокруг Пелопоннеса. Афиняне захватили коринфский городок Соллий¹ и отдали его вместе с землей на поселение одним лишь палереям² из акарнанян. Они взяли приступом также и Астак³, где тираном был Еварх, изгнали тирана и заставили город присоединиться к афинскому союзу. Затем афиняне отплыли к острову Кефалления, который сдался им без боя. Кефалления лежит против Акарнании и Левкады; на ней четыре городские общины, где живут палейцы, крании⁴, самеи и проннейцы⁵. Спустя некоторое время эскадра возвратилась в Афины.

1 Соллий — коринфская колония в северной Акарнании.

2 Палереи — жители города Палера в Акарнании.

3 Астак — прибрежный город Акарнании, к северу от устья р. Ахелоя. Об Евархе см. еще П33,1.

4 Жители городов Пала и Кранин на западе.

5 Жители городов Сама и Пронны на востоке острова. Остров Кефалле-ния имел важное значение для связей Афин с Керклрой.

31 . В конце этого же лета¹ афиняне под начальством Перикла, сына Ксантиппа, со всеми своими боевыми силами, граждане и метеки, вторглись в Мегариду. Между тем афинская эскадра в составе уже упоминавшихся ста кораблей на обратном пути их похода вокруг Пелопоннеса прибыла как раз на Эгину. Когда командиры эскадры узнали, что войско афинских граждан находится в Мегарах, то немедленно взяли курс на Мегары и присоединились к своим. Это было самое большое афинское войско, которое когда-либо собиралось в одном месте и когда город находился на вершине могущества (еще до начала чумы). Сами афиняне насчитывали не менее 10 000 гоплитов (кроме 3000 осаждавших Потидею); силы метеков² составляли не менее 3000 гоплитов и, кроме того, было еще много легковооруженных воинов. Разорив большую часть мегарской области, афиняне отступили и вернулись домой. Афиняне продолжали подобные же вторжения в Мегариду каждый год в течение войны (иногда вместе с конницей, а иной раз и со всем войском граждан), пока не взяли Нисею³.

1 Т. е. в конце сентября по нашему календарю.

2 Это был первый случай участия метеков в зарубежном походе.

3 В 424 г. до н. э. Из комедии Аристофана «Ахарняне» мы узнаем, как жестоко страдали мегарцы от этих вторжений. Ср. IV 66-69.

32 . В конце того же лета афиняне захватили также прежде необитаемый остров Аталанту у берегов опунтских локров и построили там укрепление, чтобы помешать пиратским набегам на Евбею из Опунта и остальной Локриды. Таковы были события того лета, когда пелопоннесцы ушли из Аттики.

33 . Следующей зимой акарнанец Еварх, желая вновь захватить власть в Астаке, убедил коринфян послать туда 40 кораблей с 1500 гоплитов, чтобы вернуть его в город, для чего он и сам навербовал некоторое число наемников. Во главе экспедиции стояли Евфамид, сын Аристонима, Тимоксен, сын Тимократа, и Евмах, сын Хрисида. Коринфяне отплыли к Астаку и действительно возвратили Еварху власть. Они рассчитывали также завладеть и некоторыми другими городами на побережье Акарнании. Однако эти попытки захватить города потерпели неудачу, и коринфяне были вынуждены вернуться домой. На обратном пути, плывя мимо Кефаллении, коринфяне высадились в области краниев. Там они, поддавшись обману краниев, заключили с ними некое соглашение, а затем при внезапном нападении краниев потеряли часть своего отряда. Под сильным натиском врагов коринфянам пришлось снова выйти в море и возвратиться домой.

34 . Той же зимой афиняне совершили, по обычаю предков, от имени государства торжественную церемонию погребения воинов, павших в первый год войны. Останки павших за три дня до погребения, по обычаю, выставляются в разбитом для этого шатре, и всякий приносит своему близкому дар, какой пожелает. При погребении останки везут на повозках в кипарисовых гробах — на каждую филу¹ по одному гробу с останками погибших из этой филы. Несут еще одно покрытое ковром пустое ложе для пропавших без вести², тела которых после битвы нельзя было найти и предать погребению. Любой из граждан и иностранцев имеет право присоединиться к похоронной процессии. Участвуют в погребальной церемонии также и женщины, оплакивая³ на могиле своих близких. Павших погребают в государственной гробнице, находящейся в красивейшем предместье города⁴. Здесь афиняне всегда хоронят погибших в бою, за единственным исключением павших при Марафоне, которым был воздвигнут могильный курган на самом поле битвы как дань их величайшей доблести⁵. Когда останки преданы земле, человек, занимающий в городе, по всеобщему признанию, первенствующее положение⁶ за свой высокий ум и выдающиеся заслуги, произносит в честь павших подобающее похвальное слово. Затем все расходятся. Так происходит у афинян торжественная церемония погребения. И во все время войны афиняне при каждом погребении неизменно следовали этому обычаю. Когда наступило время для произнесения речи в честь павших первыми на этой войне, оратором был выбран Перикл, сын Ксантиппа. Он выступил перед гробницей на высоко поднятом помосте, для того чтобы слова его были слышны как можно дальше в толпе, и держал следующую речь.

1 Филы — территориальное деление Аттики: со времен Клисфена было 10 фил. Афинская армия имела также 10 пехотных отрядов, а конница — 10 эскадронов.

2 Главным образом в морских сражениях.

3 Причитаниями и погребальными песнями.

4 В Керамике, к северо-западу от акрополя» на пути от Дипилона в Академию (ср.: Рат. 129,3).

5 В их честь был учрежден героический культ.

6 Он выбирался советом.

35 . «Большинство выступавших здесь до меня ораторов воздавали уже хвалу законодателю¹, который к установленным погребальным обрядам в честь павших прибавил еще обычай держать надгробную речь, ибо прекрасен обычай чествовать героев, павших на поле брани. Я предпочел бы гражданам, проявившим героическую доблесть на деле, только делом и воздавать почести, именно так, как вы видите ныне при этой, совершаемой городом, погребальной церемонии: по-моему, несправедливо оценку доблести столь многих героев ставить в зависимость от дарования одного человека и от того, будет ли хороша его речь или плоха. Действительно, трудно оратору найти надлежащую меру заслуг там, где вряд ли возможно утвердить в душе слушателей хотя бы доверие к истинности сказанного. Ведь афинянин, хорошо осведомленный о событиях как их сочувствующий участник, найдет речь оратора слишком слабой сравнительно с тем, что он ожидал бы услышать и что ему самому известно. С другой стороны, человек, непричастный к событиям, услышав о деяниях, превосходящих его собственные силы, пожалуй, из зависти подумает, что иные подвиги слишком преувеличены. Ведь люди верят в истинность похвал, воздаваемых другим, лишь до такой степени, в какой они считают себя способными совершить подобные подвиги. А все, что свыше их возможностей, тотчас же вызывает зависть и недоверие². Но так как наши предки признали этот обычай похвальным, то и я, повинуясь закону, насколько это в моих силах, буду стараться удовлетворить желаниям и убеждениям каждого.

1 Неизвестно, кто ввел этот обычай, приписывать его Солону неверно (ср.: Сотте А. Ж, II, 103).

2 Эти слова, как думают, обращены к афинянам, пережившим катастрофу 404 г.: новое поколение не только сомневалось в мудрости великодержавной политики Перикла, но и в ценности афинской культуры, созданной предшествующим поколением. Отсюда некоторые ученые (Э. Шварц, Э. Мейер и др.) делают вывод, что эпитафий выражает лишь собственные взгляды Фукидида, апологию Перикла (ср.: Сотте А. Ж, II, 104).

36 . Начну прежде всего с предков¹. Ведь и справедливость, и пристойность велят нам в этих обстоятельствах воздать дань их памяти. Наши предки всегда неизменно обитали в этой стране и, передавая ее от поколения к поколению, своей доблестью сохранили ее свободу до нашего времени. И если они достойны хвалы, то еще более достойны ее отцы наши², которые, умножив наследие предков своими трудами, создали столь великую державу, какой мы владеем, и оставили ее нам, ныне живущему поколению³. И еще больше укрепили ее могущество мы сами, достигшие ныне зрелого возраста. Мы сделали наш город совершенно самостоятельным, снабдив его всем необходимым как на случай войны, так и в мирное время. Военные подвиги, которые и мы и отцы совершили, завоевывая различные земли или стойко обороняясь в войнах с варварами или эллинами, общеизвестны, и я не стану о них распространяться. Но прежде чем начать хвалу павшим, которых мы здесь погребаем, хочу сказать о строе нашего города, о тех наших установлениях в образе жизни, которые и привели его к нынешнему величию. Полагаю, что и сегодня уместно вспомнить это, и всем собравшимся здесь гражданам и чужеземцам будет полезно об этом услышать.

1 Обычное начало всех эпитафиев.

2 Поколение эпохи Персидских войн (490-465 гг. до н. э.).

3 Поколению самого Перикла (465-440 гг. до н. э.), которому было уже за 60 лет.

37 . Для нашего государственного устройства мы не взяли за образец никаких чужеземных установлений. Напротив, мы скорее сами являем пример другим, нежели в чем-нибудь подражаем кому-либо. И так как у нас городом управляет не горсть людей, а большинство народа, то наш государственный строй называется народоправством. В частных делах все пользуются одинаковыми правами по законам. Что же до дел государственных, то на почетные государственные должности выдвигают каждого по достоинству, поскольку он чем-нибудь отличился не в силу принадлежности к определенному сословию, но из-за личной доблести. Бедность и темное происхождение или низкое общественное положение не мешают человеку занять почетную должность, если он способен оказать услуги государству. В нашем государстве мы живем свободно и в повседневной жизни избегаем взаимных подозрений: мы не питаем неприязни к соседу, если он в своем поведении следует личным склонностям, и не выказываем ему хотя и безвредной, но тягостно воспринимаемой досады. Терпимые в своих частных взаимоотношениях, в общественной жизни не нарушаем законов, главным образом из уважения к ним, и повинуемся властям и законам, в особенности установленным в защиту обижаемых, а также законам неписаным¹, нарушение которых все считают постыдным.

1 Под «неписаными законами» Фукидид, вероятно, имеет в виду только греческие обычаи (ср.: Сотте А. Ж, II, 113).

38 . Мы ввели много разнообразных развлечений для отдохновения души от трудов и забот, из года в год у нас повторяются игры и празднества. Благопристойность домашней обстановки¹ доставляет наслаждение и помогает рассеять заботы повседневной жизни. И со всего света в наш город, благодаря его величию и значению, стекается на рынок все необходимое, и мы пользуемся иноземными благами не менее свободно, чем произведениями нашей страны.

1 В подлиннике: «красивые дома с обстановкой». Удивительно отсутствие упоминания о новых храмах и других общественных зданиях.

39 . В военных попечениях мы руководствуемся иными правилами, нежели наши противники. Так, например, мы всем разрешаем посещать наш город и никогда не препятствуем знакомиться и осматривать его и не высылаем чужестранцев из страха, что противник может проникнуть в наши тайны и извлечь для себя пользу. Ведь мы полагаемся главным образом не столько на военные приготовления и хитрости, как на наше личное мужество. Между тем как наши противники при их способе воспитания стремятся с раннего детства жестокой дисциплиной закалить отвагу юношей, мы живем свободно, без такой суровости, и тем не менее ведем отважную борьбу с равным нам противником. И вот доказательство этому: лакедемоняне вторгаются в нашу страну не одни, а со своими союзниками, тогда как мы только сами нападаем на соседние земли и обычно без большого труда одолеваем их, хотя их воины сражаются за свое достояние. Со всей нашей военной мощью враг никогда еще не имел дела, так как нам всегда одновременно приходилось заботиться и об экипаже для кораблей и на суше рассылать в разные концы наших воинов. Случись врагам в стычке с нашим отрядом где-нибудь одержать победу, они уже похваляются, что обратили в бегство целое афинское войско; так и при неудаче они всегда уверяют, что уступили лишь всей нашей военной мощи. Если мы готовы встречать опасности скорее по свойственной нам живости, нежели в силу привычки к тягостным упражнениям, и полагаемся при этом не на предписание закона, а на врожденную отвагу, — то в этом наше преимущество. Нас не тревожит заранее мысль о грядущих опасностях, а испытывая их, мы проявляем не меньше мужества, чем те, кто постоянно подвергается изнурительным трудам. Этим, как и многим другим, наш город и вызывает удивление.

40 . Мы развиваем нашу склонность к прекрасному без расточительности и предаемся наукам не в ущерб силе духа. Богатство мы ценим лишь потому, что употребляем его с пользой, а не ради пустой похвальбы. Признание в бедности у нас ни для кого не является позором, но больший позор мы видим в том, что человек сам не стремится избавиться от нее трудом. Одни и те же люди у нас одновременно бывают заняты делами и частными, и общественными. Однако и остальные граждане, несмотря на то, что каждый занят своим ремеслом, также хорошо разбираются в политике. Ведь только мы одни признаем человека, не занимающегося общественной деятельностью, не благонамеренным гражданином, а бесполезным обывателем. Мы не думаем, что открытое обсуждение может повредить ходу государственных дел. Напротив, мы считаем неправильным принимать нужное решение без предварительной подготовки при помощи выступлений с речами¹ за и против. В отличие от других, мы, обладая отвагой, предпочитаем вместе с тем сначала основательно обдумывать наши планы, а потом уже рисковать, тогда как у других невежественная ограниченность порождает дерзкую отвагу, а трезвый расчет — нерешительность. Истинно доблестными с полным правом следует признать лишь тех, кто имеет полное представление как о горестном, так и о радостном и именно в силу этого-то и не избегает опасностей. Добросердечность мы понимаем иначе, чем большинство других людей: друзей мы приобретаем не тем, что получаем от них, а тем, что оказываем им проявления дружбы. Ведь оказавший услугу другому — более надежный друг, так как старается заслуженную благодарность поддержать и дальнейшими услугами. Напротив, человек облагодетельствованный менее ревностен: ведь он понимает, что совершает добрый поступок не из приязни, а по обязанности. Мы — единственные, кто не по расчету на собственную выгоду, а доверяясь свободному влечению, оказываем помощь другим.

1 В противоположность спартанской нелюбви к речам.

41 . Одним словом, я утверждаю, что город наш — школа всей Эллады, и полагаю, что каждый из нас сам по себе может с легкостью и изяществом проявить свою личность в самых различных жизненных условиях. И то, что мое утверждение — не пустая похвальба в сегодняшней обстановке, а подлинная правда, доказывается самим могуществом нашего города, достигнутым благодаря нашему жизненному укладу. Из всех современных городов лишь наш город еще более могуществен, чем идет о нем слава, и только он один не заставит врага негодовать, что он терпит бедствие от такого противника, как мы, а подвластных нам — жаловаться на ничтожество правителей. Столь великими деяниями мы засвидетельствовали могущество нашего города на удивление современникам и потомкам. Чтобы прославить нас, не нужно ни Гомера, ни какого-либо другого певца, который доставит своей поэзией преходящее наслаждение, но не найдет подтверждения в самой истине. Все моря и земли открыла перед нами наша отвага и повсюду воздвигла вечные памятники наших бедствий и побед¹. И вот за подобный город отдали доблестно свою жизнь эти воины, считая для себя невозможным лишиться родины, и среди оставшихся в живых каждый, несомненно, с радостью пострадает за него.

1 Побед — при Евримедонте, поражений — при Мемфисе.

42 . Поэтому-то я так распространился о славе нашего города. Я желал и показать, что в нашей борьбе мы защищаем нечто большее, чем люди, лишенные подобного достояния; и, воздавая в этой речи хвалу деяниям павших, привести наглядные подтверждения их героизма. Итак, самое главное в моей хвалебной речи уже сказано. Ведь всем тем, что я прославил здесь, наш город обязан доблестным подвигам этих людей и героев, подобных им. Во всей Элладе, пожалуй, немного найдется людей, слава которых в такой же мере соответствовала бы их деяниям. Полагаю, что постигшая этих воинов участь является первым признаком и последним утверждением доблести человека, как славное завершение его жизни. Ведь даже тем людям, кто ранее не выполнял своего долга, по справедливости можно найти оправдание в их доблестной борьбе за родину. Действительно, загладив зло добром, они принесли этим больше пользы городу, чем причинили вреда ранее своим образом жизни. А эти герои не утратили мужества, презрели наслаждение богатством или надежду разбогатеть когда-либо, и не отступили и перед опасностью. Отмщение врагу они поставили выше всего, считая величайшим благом положить жизнь за родину. Перед лицом величайшей опасности они пожелали дать отпор врагам, пренебрегая всем остальным, и в чаянии победы положиться на свои собственные силы. Признав более благородным вступить в борьбу на смерть, чем уступить, спасая жизнь, они избежали упреков в трусости и решающий момент расставания с жизнью был для них и концом страха, и началом посмертной славы.

43 . Эти воины честно исполнили свой долг перед родным городом, положив за него жизнь. А всем оставшимся в живых надлежит молить богов о более счастливой участи, а в отношении врагов вести себя не менее доблестно, чем усопшие. Пусть все граждане не только со слов оратора оценят, сколь прекрасно для города отражать врага, о чем можно было бы долго распространяться (хотя вы и сами это не хуже знаете). Напротив, пусть вашим взорам повседневно предстает мощь и краса нашего города и его достижения и успехи, и вы станете его восторженными почитателями. И, радуясь величию нашего города, не забывайте, что его создали доблестные, вдохновленные чувством чести люди, которые знали, что такое долг, и выполняли его. При неудаче в каком-либо испытании они все же не могли допустить, чтобы город из-за этого лишился их доблести, и добровольно принесли в жертву родине прекраснейший дар — собственную жизнь. Действительно, отдавая жизнь за родину, они обрели себе непреходящую славу и самую почетную гробницу не только здесь, мне думается, где они погребены, но и повсюду, где есть повод вечно прославлять их хвалебным словом или славными подвигами. «Ведь гробница доблестных — вся земля»¹, и не только в родной земле надписями на надгробных стелах запечатлена память об их славе, но и на чужбине также сохраняются в живой памяти людей если не сами подвиги, то их мужество. Подобных людей примите ныне за образец, считайте за счастье свободу, а за свободу — мужество и смотрите в лицо военным опасностям. Ведь людям несчастным, влачащим жалкое существование, без надежды на лучшее будущее, нет основания рисковать жизнью, но тем подобает жертвовать жизнью за родину, кому в жизни грозит перемена к худшему, для кого неудачная война может стать роковой. Благородному же человеку страдания от унижения мучительнее смерти, которая для него становится безболезненной, если только он погибает в сознании своей силы и с надеждой на общее благо.

1 Эта фраза, быть может, принадлежит самому Периклу (ср.: Сот-те А. Ж, II, 138).

44 . Вот почему я не буду скорбеть ныне вместе с вами, присутствующими здесь родителями этих героев, а обращусь к вам с утешением. Ведь, как вы знаете сами, пережив все это, из личного опыта, человеческая судьба исполнена превратностей. Счастлив тот, кому, подобно этим воинам, уготован столь прекрасный конец¹ или выпадет на долю столь благородная печаль, как вам, и тот, кому в меру счастливой жизни была суждена и счастливая кончина. Я понимаю, конечно, как трудно мне утешать вас в утрате детей, о чем вы снова и снова будете вспоминать при виде счастья других, которым и вы некогда наслаждались. Счастье неизведанное не приносит скорби, но — горе потерять счастье, к которому привыкнешь. Те из вас, кому возраст еще позволяет иметь других детей, пусть утешатся этой надеждой. Новые дети станут родителям утешением, а город наш получит от этого двойную пользу: не оскудеет число граждан, и сохранится безопасность. Ведь кто не заботится о будущности детей, тот не может принимать справедливые и правильные решения на пользу своих сограждан. Вы же, престарелые, радуйтесь, что большую часть своей жизни вы были счастливы и скоро ваши дни окончатся: да послужит вам утешением впредь слава ваших сынов. Лишь жажда славы не иссякает; даже в возрасте, когда люди уже бесполезны обществу, и их радует не стяжание, как утверждают иные, а почет.

1 Ср. слова Солона Крезу (Негогі. 132).

45 . Вам же, присутствующим здесь сыновьям и братьям героев, будет, конечно, трудно состязаться с ними в доблести (ведь усопших принято обычно восхвалять), и даже при наивысшем проявлении доблестей вы с трудом добьетесь не равного с ними, но хотя бы близкого к этому признания. Действительно, при жизни доблестные люди возбуждают зависть, мертвым же (они ведь не являются уже соперниками) воздают почет без зависти. И наконец, если мне надо вспомнить о доблести женщин, которые теперь станут вдовами, то я подведу итог, ограничившись кратким советом. Наивысшей похвалой для вас будет, если вы не потеряете присущей вам женственной природы как супруги и гражданки, и та женщина заслуживает величайшего уважения, о которой меньше всего говорят среди мужчин, в порицание или в похвалу.

46 . Итак, подобно своим предшественникам, я, по обычаю, высказал в своей речи то, что считал необходимым сказать в честь погибших героев. Отчасти мы уже воздали павшим почести погребения, а наш город возьмет на себя содержание их детей до поры возмужалости — это высокая награда, подобная венку, пожалованному осиротевшим детям героев за столь великие подвиги. Ведь в городе, где за военную доблесть положена величайшая награда, там и граждане самые доблестные. А теперь, оплакав должным образом своих близких, расходитесь».

47 . Таково было торжественное погребение павших в ту зиму, по истечение которой окончился первый год этой войны. Тотчас же в начале лета две трети боевых сил пелопоннесцев и союзников, как и в первый раз¹, совершили вторжение в Аттику во главе с царем лакедемонян Архидамом, сыном Зевксиппа. Разбив лагерь, они начали разорять страну. Враги находились всего лишь несколько дней в Аттике, когда в Афинах появились первые признаки заразной болезни, которая, как говорят, уже раньше вспыхивала во многих местах, особенно на Лемносе и в других местах. Но никогда еще чума не поражала так молниеносно и с такой силой и на памяти людей нигде не уносила столь много человеческих жизней. Действительно, и врачи, впервые лечившие болезнь, не зная ее природы, не могли помочь больным и сами становились первыми жертвами заразы, так как им чаще всего приходилось соприкасаться с больными. Впрочем, против болезни были бессильны также и все другие человеческие средства. Все мольбы в храмах, обращения к оракулам и прорицателям были напрасны. Наконец люди, сломленные бедствием, совершенно оставили надежды на спасение.

1 10,1; 19,1.

48 . Впервые, как передают, болезнь началась в Эфиопии¹, что над Египтом. Оттуда она распространилась на Египет, Ливию и на большую часть владений персидского царя. Совершенно внезапно болезнь вспыхнула также и в Афинах; первые случаи заболевания появились среди населения Пирея (жители Пирея даже пустили слух, что пелопоннесцы отравляли цистерны; ведь тогда в Пирее еще не было колодцев)². Позднее болезнь проникла также и в верхний город, и тогда стало умирать гораздо больше людей. Я предоставляю каждому (будь то врач или человек, не сведущий в медицине) судить об этой напасти, то есть о вероятных причинах ее возникновения и о том, почему следствием ее были столь удивительные перемены в состоянии здоровья³. Скажу только, каким образом эта болезнь возникла, и опишу ее проявления, чтобы, исходя из этого, в случае если она снова возникнет, ее можно было бы распознать. Я ведь сам страдал от этой болезни и наблюдал ее течение у других.

1 Верхний Египет, Судан.

2 В самих Афинах было несколько колодцев.

3 По Диодору (ХП45,2; 58,3-5) (который здесь следует Эфору), вероятной причиной болезни было: огромная скученность народа (на незначительном пространстве), крайне дождливая зима (после которой осталось много огромных луж со стоячей водой, не высыхавших до лета), скудное питание из-за плохого урожая и, наконец, отсутствие летом холодных этесийских ветров. Однако эти «причины» являются скорее позднейшими теоретическими домыслами, чем результатом непосредственных наблюдений во время эпидемии. Фукидид тщательно описывает симптомы болезни, пользуясь медицинскими терминами. Интересно, что в трудах Гиппократа и его школы и других медицинских сочинениях V в. нет описания моровой язвы. Большинство современных медиков полагают, что симптомы чумы Фукидида похожи скорее на симптомы тифа, чем кори (ср. комментарий Гомма, II, 153).

49 . В этот год до вспышки повальной болезни (по всеобщему признанию) в городе почти не было других заболеваний. Если же кто-нибудь ранее страдал каким-либо недугом, то теперь все переходило в одну эту болезнь. У других же, до той поры совершенно здоровых, без всякой внешней причины вдруг появлялся сильный жар в голове, покраснение и воспаление глаз. Внутри же глотка и язык тотчас становились кроваво-красными, а дыхание — прерывистым и зловонным. Сразу же после этих явлений больной начинал чихать и хрипеть, и через некоторое время болезнь переходила на грудь с сильным кашлем. Когда же болезнь проникала в брюшную полость и желудок¹, то начинались тошнота и выделение желчи всех разновидностей, известных врачам, с рвотой, сопровождаемой сильной болью. Большинство больных страдало от мучительного позыва на икоту², вызывавшего сильные судороги. Причем у одних это наблюдалось после ослабления рвоты, у других же продолжалось и позднее. Тело больного было не слишком горячим на ощупь и не бледным, но с каким-то красновато-сизым оттенком и покрывалось, как сыпью, маленькими гнойными волдырями и нарывами. Внутри же жар был настолько велик, что больные не могли вынести даже тончайших покрывал, кисейных накидок или чего-либо подобного, и им оставалось только лежать нагими, а приятнее всего было погрузиться в холодную воду. Мучимые неутолимой жаждой, больные, остававшиеся без присмотра, кидались в колодцы; сколько бы они ни пили, это не приносило облегчения. К тому же больной все время страдал от беспокойства и бессонницы. На протяжении острого периода болезни организм не слабел, но сверх ожидания сопротивлялся болезни, так что наступала смерть либо в большинстве случаев от внутреннего жара на девятый или седьмой день, когда больной был еще не совсем обессилен, либо, если организм преодолевал кризис, то болезнь переходила в брюшную полость, вызывая изъязвление кишечника и жестокий понос; чаще всего люди и погибали от слабости, вызванной этим поносом. Так недуг, очаг которого первоначально находился в голове, распространялся затем сверху донизу по всему телу. И если кто-либо выживал, то последствием перенесенной болезни было поражение конечностей: болезнь поражала даже половые органы и пальцы на руках и ногах, так что многие оставались в живых, лишившись этих частей, а иные даже слепли. Некоторые, выздоровев, совершенно теряли память и не узнавали ни самих себя, ни своих родных.

1 Гомм (II, 155) предлагает понимать хосрЗіос как «сердце». Тогда перевод будет: «когда болезнь достигла области сердца». Так понимает это место и Лукреций (О природе вещей, ѴП208 ел.).

2 По Гомму, здесь означает «рвота».

50 . Необычность этой болезни, превышающая любые средства выражения, проявлялась не только в том, что болезнь поражала людей с такой силой, которую не могла вынести человеческая природа, но и в том, что, в отличие от всего наблюдавшегося ранее, птицы и четвероногие животные, питающиеся человеческими трупами, вовсе не касались трупов (хотя много покойников оставалось непогребенными) или, прикоснувшись к ним, погибали. Это видно из того, что подобные птицы совершенно исчезли: их вообще нигде не было видно, а не только возле непогребенных трупов. На собаках же еще яснее обнаруживалось действие болезни, так как они живут вместе с людьми.

51 . Таковы были в общем основные признаки этой болезни, если не говорить о некоторых отклонениях в отдельных случаях. Никаких других обычных заболеваний в то время не было. Лишь только появлялась какая-нибудь другая болезнь, в конце концов она переходила в эту. Люди умирали одинаково как при отсутствии ухода, так и в том случае, когда их хорошо лечили. Против этой болезни не помогали никакие средства: то, что одним приносило пользу, другим вредило. Недуг поражал всех, как сильных, так и слабых, без различия в образе жизни. Однако самым страшным во всем этом бедствии был упадок духа: как только кто-нибудь чувствовал недомогание, то большей частью впадал в полное уныние и, уже более не сопротивляясь, становился жертвой болезни; поэтому люди умирали, как овцы, заражаясь друг от друга. И эта чрезвычайная заразность болезни и была как раз главной причиной повальной смертности. Когда люди из боязни заразы избегали посещать больных, то те умирали в полном одиночестве (и действительно, люди вымирали целыми домами, так как никто не ухаживал за ними). А если кто навещал больных, то сам заболевал: находились все же люди, которые, не щадя себя из чувства чести, посещали больных, когда даже родственники, истомленные непрерывным оплакиванием умирающих, под конец совершенно отчаивались и отступали перед ужасным несчастьем. Больше всего проявляли участие к больным и умирающим люди, сами уже перенесшие болезнь, так как им было известно ее течение, и они считали себя в безопасности от вторичного заражения. Действительно, вторично болезнь никого не поражала. Поэтому выздоровевших превозносили, как счастливцев, и у них самих радость выздоровления порождала надежду, что теперь никакая другая болезнь не будет для них смертельной.

52 . Это постигшее афинян бедствие отягчалось еще наплывом беженцев из всей страны, и особенно страдали от болезни вновь прибывшие. Жилищ не хватало: летом приходилось жить в душных временных лачугах, отчего люди умирали при полном беспорядке. Умирающие лежали друг на друге, где их заставала гибель, или валялись на улицах и у колодцев, полумертвые от жажды. Сами святилища вместе с храмовыми участками, где беженцы искали приют, были полны трупов, так как люди умирали и там. Ведь сломленные несчастьем люди, не зная, что им делать, теряли уважение к божеским и человеческим законам. Все прежние погребальные обычаи теперь совершенно не соблюдались: каждый хоронил своего покойника как мог. Иные при этом даже доходили до бесстыдства, за неимением средств (так как им уже раньше приходилось хоронить многих родственников). Иные складывали своих покойников на чужие костры и поджигали их, прежде чем люди, поставившие костры, успевали подойти; другие же наваливали принесенные с собой тела поверх уже горевших костров, а сами уходили.

53 . И вообще с появлением чумы в Афинах все больше начало распространяться беззаконие. Поступки, которые раньше совершались лишь тайком, теперь творились с бесстыдной откровенностью. Действительно, на глазах внезапно менялась судьба людей: можно было видеть, как умирали богатые и как люди, прежде ничего не имевшие, сразу же завладевали всем их добром. Поэтому все ринулись к чувственным наслаждениям, полагая, что и жизнь и богатство одинаково преходящи. Жертвовать собою¹ ради прекрасной цели никто уже не желал, так как не знал, не умрет ли, прежде чем успеет достичь ее. Наслаждение и все, что как-то могло служить ему, считалось само по себе уже полезным и прекрасным. Ни страх перед богами, ни закон человеческий не могли больше удержать людей от преступлений, так как они видели, что все погибают одинаково и поэтому безразлично, почитать ли богов или нет. С другой стороны, никто не был уверен, что доживет до той поры, когда за преступления понесет наказание по закону. Ведь гораздо более тяжкий приговор судьбы уже висел над головой, и, пока он еще не свершился, человек, естественно, желал, по крайней мере, как-то насладиться жизнью.

1 Принимаем чтение «страдать», «жертвовать собою».

54 . Таково было бедствие, угнетавшее афинян: в стенах города народ погибал от болезни, а землю разоряли неприятели. Неудивительно, что в такой беде старики вспомнили о стихе, который, по их словам, в древности возвестил оракул:

Грянет дорийская брань, и мор воспоследствует с нею.

Тогда среди афинян начались споры о том, не стояло ли в древнем предсказании вместо Іоішог, (мор, чума) слово Іішог (голод). В тогдашних обстоятельствах, как и следовало ожидать, верх одержало мнение, что в стихе значилось Іоішог (мор, чума). Ведь люди старались приспособить воспоминания к переживаемым бедствиям. Мне думается, что если после этой войны случится какая-нибудь другая дорийская война и при этом наступит голод, то люди, вероятно, будут толковать этот стих именно в таком смысле. Другие же вспоминали также ответ оракула лакедемонянам¹ на вопрос, следует ли им воевать: «Если они будут вести войну всеми силами, то одержат победу, и бог сам им поможет», И вот тогда пришли к выводу, что предсказание оракула оправдалось в ходе событий. Ведь чума появилась как раз после вторжения пелопоннесцев, но не проникла в Пелопоннес (по крайней мере, там вспышка ее была очень слабой). Главным же образом болезнь распространилась в Афинах, а затем и в других густонаселенных местах². Вот что пришлось сказать о чуме.

1 См. III 8,3 и IV 118,1-2.

2 Быть может, на Хиосе или Лесбосе.

55 . Между тем пелопоннесцы, опустошив равнину, проникли в так называемую Паралийскую область до горы Лавриона¹, где находились серебряные рудники афинян. Сначала неприятель разорил часть побережья против Пелопоннеса, а затем сторону, лежащую напротив Евбеи и Андроса². Перикл же (который и в этом году еще был стратегом) оставался при том мнении, что афинянам (как и при первом вторжении) не следует вступать в бой с врагом³.

1 Имеется в виду все побережье Аттики от Эксона до Суния и от Суния до Рамнунта. Фукидид не сообщает, сколь разорительно было вторжение. По-видимому, добыча серебра на Лаврийских рудниках не прекратилась.

2 По Диодору (ХП45,1), пелопоннесцы будто бы пощадили так называемое «Четырехградье» (Марафон и другие древние города в этом районе).

3 Ср. 13, 2; 22,1.

56 . Вражеское войско еще находилось на равнине и не успело проникнуть в Паралийскую область, когда Перикл велел снарядить 100 кораблей в плавание к Пелопоннесу и после окончания приготовлений вышел в море. На борту кораблей было 4000 афинских гоплитов и, кроме того, 300 всадников на транспортных судах (впервые¹ тогда переделанных из старых кораблей для перевозки лошадей). В походе приняли участие также хиосцы и лесбосцы на 50 кораблях. Когда эта афинская эскадра отплыла, она оставила Паралийскую область на разорение пелопоннесцам. Прибыв в Эпидавр² в Пелопоннесе, афиняне опустошили большую часть страны и напали на город, надеясь захватить его; однако им это не удалось. От Эпидавра они поплыли дальше и опустошили на побережье Пелопоннеса Трезенскую область³, Галиаду и Гермиониду. Отплыв оттуда, афиняне прибыли в лаконский приморский город Прасии⁴, разорили часть страны, захватили и разрушили сам город. После этого афиняне возвратились домой, но не застали в Аттике пелопоннесцев, которые уже покинули страну.

1 «Впервые» за эту войну или «впервые» в Афинах или в Элладе.

2 Эпидавр — наиболее важный город в Арголиде после самого Аргоса — был враждебен Аргосу и входил в Пелопоннесский союз.

3 См. Ш5.

4 Лакедемонская гавань на юге Аргосского залива.

57 . Все время, пока пелопоннесцы оставались на аттической земле и пока корабли афинян были в походе, чума свирепствовала как в афинском войске, так и в городе. Говорили даже, что пелопоннесцы скорее покинули Аттику в страхе перед чумой (о появлении которой в Афинах они слышали от перебежчиков¹ и могли узнать по дыму погребальных костров). Впрочем, при этом вторжении неприятель дольше всего — около 40 дней — оставался в Аттике и опустошил всю страну.

1 Перебежчики были главным образом рабы.

58 . В это же лето Гагнон, сын Никия¹, и Клеопомп, сын Клиния², бывшие стратегами вместе с Периклом, приняли командование над его войском и эскадрой и тотчас отплыли к фракийскому побережью против халкидян и Потидеи, которая все еще была в осаде. По прибытии они подвели осадные машины к стенам Потидеи и всячески пытались овладеть городом. Однако афинянам не удалось ни овладеть городом, ни вообще добиться успеха, сколько-нибудь соответствующего их приготовлениям и усилиям. Ведь вспыхнувшая здесь болезнь довела афинян до крайней опасности: она косила ряды афинского войска, так что заболели и воины, посланные прежде осаждать Потидею, до той поры здоровые, заразившись от воинов Гагнона. Формиона с его 1600 гоплитов тогда уже не было в Халкидике. Так Гагнону пришлось на своих кораблях возвратиться в Афины, потеряв от болезни за 40 дней из 4000 гоплитов 1500 человек. Прежнее же войско осталось в страну и продолжало осаду Потидеи.

1 Стратег в 440-439 гг. до н. э. (1117, 2) и в 429-428 гг. до н. э. был отцом Ферамена (ср. ѴШ68,4).

2 О Клеопомпе см. П26,1.

59 . После второго вторжения пелопоннесцев, когда аттическая земля подверглась новому разорению да к тому же вспыхнула чума, настроение афинян резко изменилось. Они обвиняли Перикла в том, что тот посоветовал им воевать и что из-за него они и терпят бедствия. Напротив, с лакедемонянами афиняне были теперь готовы заключить мир и даже отправили к ним для этого послов¹, которые, однако, вернулись, ничего не добившись. При таких безвыходных обстоятельствах афиняне и стали нападать на Перикла. Видя, что они раздражены происходящими несчастьями и действуют совершенно так, как он и ожидал, Перикл, который был тогда еще стратегом², созвал народное собрание, чтобы ободрить сограждан, смягчить их гнев и возбуждение и вообще успокоить, внушив больше уверенности в своих силах. Выступив в собрании, Перикл держал такую речь.

1 Этот инцидент показывает полный контроль афинского народного собрания над исполнительной властью.

2 Т. е. не был отрешен от должности.

60 . «Я ожидал вашего негодования против меня, понимая его причины, и созвал народное собрание, чтобы упрекнуть вас, разъяснив, в чем вы несправедливы, гневаясь на меня и уступая бедствиям. По моему мнению, процветание города в целом принесет больше пользы отдельным гражданам, чем благополучие немногих лиц при общем упадке. Действительно, как бы хороши ни были дела частного лица, с гибелью родины он все равно погибнет, неудачник же в счастливом городе гораздо скорее поправится. Итак, если город может перенести бедствия отдельных граждан, а каждый отдельный гражданин, напротив, не в состоянии перенести несчастье города, то будем же все защищать родину и не будем поступать так, как вы теперь поступаете: подавленные вашими домашними невзгодами, вы пренебрегаете спасением города и обвиняете и меня, убедившего вас воевать, и самих себя, последовавших моему совету. Вы раздражены против меня, человека, который, я думаю, не хуже, чем кто-либо другой, понимает, как следует правильно решать государственные дела, и умеет разъяснить это другим¹, который любит родину² и стоит выше личной корысти. Ведь тот, кто хорошо разбирается в деле, но не может растолковать это другому, не лучше того, кто сам ничего не соображает; кто может и то и другое, обладая талантом и красноречием, но к городу относится недоброжелательно, не станет подавать добрые советы как любящий родину; наконец, если человек любит родину, но не может устоять перед подкупом, то он может все продать за деньги. Поэтому, если вы позволили мне убедить вас начать войну, так как считали, что я обладаю хоть в какой-то мере больше других этими качествами государственного человека, то теперь у вас нет оснований обвинять меня, будто я поступил неправильно.

1 Этим качеством в высшей степени обладал Фемистокл (ср. 1138, 3).

2 Имеется в виду не только патриотизм, но и готовность аристократов (таких, как Кимон, Перикл, Клиний) сотрудничать с демосом.

61 . Действительно, тем, кто находится в благоприятном положении и может свободно выбирать войну или мир, глупо было бы начинать войну. Но если кто был поставлен в необходимость либо тотчас же уступить и подчиниться врагу, либо идти на риск и отстаивать свою независимость — то скорее достоин порицания избегающий опасности, чем тот, кто оказывает решительное сопротивление. Я остался тем же и не отказываюсь от своего мнения, вы же переменились. Когда вас еще не постигло бедствие, вы последовали моему совету, но вот пришла беда, вы раскаялись, и мой совет при вашей недальновидности теперь представляется вам неверным. Ведь горестные последствия моей политики теперь уже дают себя знать каждому, тогда как ее выгоды еще не всеми признаны, и после страшных и притом внезапных ударов судьбы у вас уже не хватает духу стойко держаться своих прежних решений. Конечно, внезапные и непредвиденные повороты и удары судьбы подрывают у людей уверенность в своих силах. Именно это и произошло с вами, главным образом из-за чумы, помимо других бедствий. Тем не менее вам, гражданам великого города, воспитанным в нравах, соответствующих его славе, следует стойко выдерживать величайшие невзгоды и не терять достоинства. Ведь люди с одинаковым правом презирают того, кто ведет себя недостойно своей доброй славы, и ненавидят наглеца, присваивающего себе неподобающую честь. Поэтому и вам нужно забыть ваши личные невзгоды и посвятить себя общему делу.

62 . Что же до невзгод войны и ваших опасений, что война затянется надолго и нам не одолеть врага, то достаточно и тех доводов, которые я уже раньше¹ часто приводил вам о неосновательности вашего беспокойства. Все же мне хочется указать еще на одно преимущество, которое, как кажется, ни сами вы никогда не имели в виду, ни я не упоминал в своих прежних речах, а именно: мощь нашей державы. И теперь я, пожалуй, также не стал бы говорить о нашем могуществе, так как это было бы до некоторой степени хвастовством, если бы не видел, что вы без достаточных оснований столь сильно подавлены. Ведь вы полагаете, что властвуете лишь над вашими союзниками; я же утверждаю, что из обеих частей земной поверхности, доступных людям, — суши и моря, — над одной вы господствуете всецело, и не только там, где теперь плавают ваши корабли; вы можете, если только пожелаете, владычествовать где угодно. И никто, ни один царь, ни один народ не могут ныне воспрепятствовать вам выйти в море с вашим мощным флотом. Потому-то наше морское могущество представляется мне несравненно более ценным, чем те частные дома и земли, утрата которых для вас столь тягостна. Вы не должны огорчаться этими потерями больше, чем утратой какого-нибудь садика или предмета роскоши ради сохранения нашего владычества на море. И вы можете быть уверены, что если общими усилиями мы отстоим нашу свободу, то она легко возместит нам эти потери, в то время как при чужеземном господстве утратим и то, что у нас осталось. Нам не подобает в чем-либо отстать от наших предков, которые трудом рук своих приобрели эту державу, а не получили в наследство от других, и сохранили ее, чтобы передать нам. Ведь не быть в состоянии удержать свое могущество гораздо позорнее, чем потерпеть неудачу в попытке достичь его. На врагов же мы должны идти не только с воодушевлением, но и с гордым презрением. Наглая кичливость свойственна даже трусу, если ему при его невежестве иногда помогает счастье, презрение же выказывает тот, кто уверен в своем моральном превосходстве над врагом, а эта уверенность у нас есть. От гордого сознания такого превосходства мужество еще более укрепляется, даже при равных шансах на удачу, оно порождает не только надежду, сила которой проявляется и в безвыходном положении, а расчет на имеющиеся средства², делающий предвидение будущего более достоверным.

1 Ср. 1140—144 и Ш3,9.

2 Ср. IV 28,2.

63 . Ради почетного положения, которым все вы гордитесь и которым наш город обязан своему могуществу, вы, естественно, должны отдать все свои силы, не боясь никаких тягот, если вы дорожите этим почетом. Не думайте, что нам угрожает только порабощение вместо свободы. Нет! Дело идет о потере вами господства и об опасности со стороны тех, кому оно ненавистно. Отказаться от этого владычества вы уже не можете, даже если кто-нибудь в теперешних обстоятельствах из страха изобразит этот отказ как проявление благородного миролюбия¹. Ведь ваше владычество подобно тирании², добиваться которой несправедливо, отказаться же от нее — весьма опасно. Такие люди³, убедив других, скорее всего погубили бы город своими советами, как погубили бы собственное государство, основав его где-нибудь. Ведь миролюбивая политика, не связанная с решительными действиями, пагубна: она не приносит пользы великой державе, но годится лишь подвластному городу, чтобы жить в безопасном рабстве.

1 Ср. речь Клеона (III, 40,4).

2 Ср. слова Клеона (Ш37,2); ср. также: Агізіорк. Е^иіі., 1111-1114.

3 Неясно, кого имеет в виду Перикл; во всяком случае — не крайних олигархов.

64 . Не поддавайтесь уговорам таких обывателей и не гневайтесь на меня за совместно принятое нами решение воевать, если враги теперь вторглись в нашу страну и совершили именно то, что и следовало ожидать, так как вы не пожелали им подчиниться. Затем, правда, неожиданно вспыхнула еще эта эпидемия чумы, и это единственное и самое страшное из всех бедствий постигло нас вопреки всяким расчетам. Я знаю, эта-то болезнь вас особенно восстановила против меня. Но это несправедливо: ведь не стали бы вы вменять мне в заслугу, если бы имели в чем-либо неожиданную удачу. Испытания, ниспосланные богами, следует переносить покорно, как неизбежное¹, а тяготы войны — мужественно. Так и прежде всегда было в Афинах, и ныне этот обычай не следует изменять. Проникнитесь сознанием, что город наш стяжал себе всесветную славу за то, что никогда не склонялся перед невзгодами, а на войне не щадил ни человеческих жизней, ни трудов, и потому до сей поры он на вершине могущества. Память об этой славе сохранится в потомстве навеки, если даже ныне мы несколько отступим, ведь таков всеобщий ход вещей². Останется память и о том, что мы — эллины — стали владыками большинства эллинских городов, устояли в жестоких войнах и против всех и против каждого отдельного города, а город, в котором мы живем, сделали самым могущественном и богатым. Конечно, люди слабые могут нас порицать, но тот, кто сам жаждет деятельности, будет соревноваться с нами, если же ему это не удастся, он нам позавидует. А если нас теперь ненавидят, то это — общая участь всех, стремящихся господствовать над другими³. Но тот, кто вызывает к себе неприязнь ради высшей цели, поступает правильно. Ведь неприязнь длится недолго, а блеск в настоящем и слава в будущем оставляет по себе вечную память. Вы же, помня и о том, что принесет славу в будущем и что не опозорит ныне, ревностно добивайтесь и той и другой цели. С лакедемонянами же не вступайте ни в какие переговоры и не подавайте вида, что вас слишком тяготят теперешние невзгоды. Ведь те, кто меньше всего уязвим душой в бедствиях и наиболее твердо противостоит им на деле, — самые доблестные как среди городов, так и среди отдельных граждан».

1 Обычная сетенция; ср., например: 8орк. Ркіі. 1316-1317.

2 Некоторые полагают, что эти слова написаны Фукидидом уже после катастрофы 404 г. (ср.: Сотте А. Ж, И, 178).

3 Апкивиад повторяет эту мысль, относя ее к самому себе (ср. VI5).

65 . Такой речью Перикл пытался успокоить недовольство афинян против него и отвлечь от мыслей об их тяжелом положении в настоящем. В политике афиняне следовали его советам; они больше уже не отправляли послов к лакедемонянам и начали энергичнее вести войну. В частной жизни они, однако, тяжело переносили бедствия: простой народ — потому, что лишился и того скудного достатка, что имел раньше; богатые же люди были удручены потерей своих прекрасных имений в Аттике со всеми домами и роскошной обстановкой, но более всего тем, что вместо наслаждения мирной жизнью они должны были воевать. И всеобщее раздражение афинян против Перикла не утихло до тех пор, пока они не покарали его денежным штрафом¹. Немного спустя, впрочем, афиняне (как обычно и поступает толпа) вновь избрали Перикла стратегом² и поставили во главе государства. Отдельные граждане мало-помалу примирились с потерей своих домов и имущества, а для государственной деятельности Перикла считали наиболее достойным. Пока Перикл в мирное время стоял во главе города, он всегда управлял мудро и справедливо, прочно укреплял его безопасность, и при нем город достиг вершины могущества. Когда же началась война, то оказалось, что он также правильно оценил ее важность и значение. После начала войны Перикл прожил еще 2,5 года³. А после его кончины афиняне убедились в том, насколько правильны были его расчеты и предвидения относительно хода войны. Действительно, он предсказывал афинянам победу, если они не вступят в бой с врагом в открытом поле, а вместо этого будут укреплять свое морское могущество, и во время войны не станут расширять своих владений, подвергая опасности самое существование родного города. Афиняне же после его кончины во всем этом поступили наоборот; но и в делах, которые, казалось, не имели отношения к войне, они вели политику, определявшуюся честолюбием и алчностью отдельных граждан во вред городу и союзникам. Успех в этих предприятиях мог быть полезен только немногим лицам, но их неуспех оказался пагубным для нашего города и дальнейшего хода войны. Причина была в том, что Перикл, как человек, пользовавшийся величайшим уважением сограждан за свой проницательный ум и несомненную неподкупность, управлял гражданами, не ограничивая их свободы и не столько поддавался настроениям народной массы, сколько сам руководил народом. Не стремясь к власти неподобающими средствами, он не потворствовал гражданам, а мог, опираясь на свой авторитет, и резко возразить им. Когда он видел, что афиняне несвоевременно затевают слишком дерзкие планы, то умел своими речами внушить осторожность, а если они неразумно впадали в уныние, поднять их бодрость. По названию это было правление народа, а на деле власть первого гражданина. Из преемников Перикла ни один не выдавался как государственный деятель среди других, но каждый стремился к первенству и поэтому был готов, потакая народу, пожертвовать даже государственными интересами. Отсюда проистекали многие ошибки (что и естественно в столь большом и могущественном городе), и самая значительная из них — морской поход в Сицилию. Этот поход окончился неудачей не столько из-за недооценки сил противника, а скорее по вине предпринявших его правителей. Они не заботились об успехе экспедиции, а занимались мелкими дрязгами в борьбе за руководство народом и первенство в городе, и не только вяло вели войну, но привели в расстройство своими распрями государственные дела⁴. Однако и после сицилийской катастрофы, когда афиняне потеряли свое войско со всем снаряжением и большую часть кораблей, несмотря на раздиравшие город распри, они все же сражались еще три года⁵, и притом не только против своих прежних врагов, но и против подкреплений, прибывших из Сицилии, и большинства своих отпавших союзников и даже, наконец, против Кира, сына персидского царя, который присоединился к пелопоннесцам и давал им деньги для постройки кораблей. И сдались афиняне лишь тогда, когда силы их были подорваны в результате внутренних распрей. Так действительность подтвердила предвидение Перикла, который полагал, что в борьбе с одними пелопоннесцами Афины легко одержат победу.

1 Древние называют различные суммы штрафа, наложенного на Перикла —15 и 80 талантов (последняя цифра неправдоподобна) (ср.: ^іой. XII 45,4; Ріиі. Рег. 35,4-5). Перикл был обвинен в растрате государственных средств (Ріаі. Сог§. 516А).

2 Перикл был отстранен от должности в 430 г. до н. э. и вновь избран весной 429 г. до н. э.

3 Перикл умер в сентябре 429 г. до н. э.

4 Имеются в виду нападки на Алкивиада и его отстранение от должности стратега. Этим афиняне лишили свою армию в Сицилии самого способного военачальника.

5 Текст неисправен. На самом деле война продолжалась с 413 г. по апрель 404 г. до н. э.

66 . В это же лето лакедемоняне со своими союзниками предприняли поход с эскадрой в 100 кораблей на Закинф — остров, лежавший против Элиды (жители Закинфа — колонисты ахейцев из Пелопоннеса — были тогда союзниками афинян). Отплыли лакедемоняне с 1000 гоплитов на борту под начальством спартиата Кнема¹. Высадившись там, лакедемоняне опустошили большую часть страны. И так как жители Закинфа не сдавались, то лакедемоняне отплыли домой.

1 В Спарте служба начальника морских сил (наварха) продолжалась 1 год (с осени до осени). Кнем был, очевидно, недавно назначен навархом и выступил в поход в конце лета 430 г. до н. э. Обычно спартанский наварх командовал объединенной эскадрой пелопоннесцев и назначался по мере надобности.

67 . В конце того же лета коринфянин Аристей¹, послы лакедемонян² Анерист, Николай и Протодам, тегеец Тимагор и аргосец Поллис (который к ним присоединился как частное лицо)³ отправились в Азию к царю, чтобы побудить его оказать пелопоннесцам помощь деньгами и участием в войне. По пути они сначала прибыли во Фракию к Ситалку, сыну Терея, с целью, если возможно, убедить его отказаться от союза с афинянами и освободить Потидею, где еще стояло афинское войско. От Ситалка послы намеревались отправиться через Геллеспонт к Фарнаку⁴, сыну Фарнабаза, который должен был проводить их дальше в глубь страны к царю. Случайно тогда у Ситалка находились и афинские послы Леарх⁵, сын Каллимаха, и Аминиад, сын Филимона. Они убедили Садока⁶, сына Ситалка, который получил афинское гражданство, выдать им лакедемонян и этим помешать им отправиться дальше к царю во вред Афинам, которые теперь являлись его второй родиной. Садок согласился на просьбу афинян и велел схватить лакедемонян при их проезде через Фракиго, прежде чем они успеют сесть на корабль для переправы через Геллеспонт⁷, и выдать их афинянам. Исполнить свое приказание Садок поручил людям, которых он послал сопровождать Леарха и Аминиада. Афинские послы взяли схваченных лакедемонян и привезли в Афины. Из опасения, как бы Аристей, оставшись в живых, не причинил им еще больше вреда⁸ (Аристей, как полагали афиняне, уже раньше доставил им своими происками много хлопот в Потидее и на Фракийском побережье), афиняне распорядились по прибытии в Афины казнить пленников в тот же день без суда⁹, даже не выслушав их, и тела бросить в пропасть. Афиняне считали себя вправе отплатить таким образом лакедемонянам, которые положили начало подобному обращению с пленниками. Так лакедемоняне поступили с купцами из Афин и союзных городов: захватывая купеческие корабли в пелопоннесских водах, они убивали экипаж и тела бросали в пропасть. И действительно, лакедемоняне всех попадавших им в руки на море в начале войны считали врагами и убивали, все равно, были ли это союзники афинян или нейтральные лица.

1 См. 160—65.

2 Историю этого посольства передает Геродот (ѴП137) в связи с рассказом об отцах послов Сперхии и Булисе. После убиения в Спарте глашатаев Дария Спарту поразил гнев героя Талфибия (глашатая Агамемнона). Сперхии и Булис добровольно отправились к царю Ксерксу, чтобы своей смертью искупить и умилостивить гнев героя Талфибия. Царь Ксеркс, однако, помиловал их; они вернулись в Спарту, умилостивив гнев героя.

3 Аргос держал в войне нейтралитет (ср. П9,2), и Поллис отправился в Персию хлопотать о союзе спартанцев с царем. Аргос оставался нейтральным во время похода Ксеркса 50 лет назад, и ввиду этого Поллис мог рассчитывать на хороший прием в Персии.

4 Фарнак—правитель (сатрап) Дискилитиды (ср. 1129, 1) на азиатском берегу Пропонтиды.

5 О нем нет больше нигде упоминаний.6 Ср.: Агі$(орк. Аскагп. 145-147 (о Садоке и Ситалке):

А сын его (афинянином сделан он) Поесть колбас в Афинах хочет до смерти И просит, чтоб Ситалк его отечеству Помог.

7 Послов схватили, по словам Геродота (VII137^'), в порту Бисанфе на Геллеспонте.

8 Ср. дейстия коринфян из страха перед возможными разоблачениями Никия (VII-86,4^).

9 Предполагают, что решение казнить пленников было вынесено по совету Клеона. Однако Фукидид, отрицательно относившийся к Клеону, наверно, сообщил бы об этом. Фукидид считает казнь пленников ошибкой: Перикл в это время был уже отрешен от должности и не мог спасти пленников.

68 . Около этого же времени в конце лета ампракийцы вместе с большим собранным ими варварским войском выступили в поход на амфилохский Аргос¹ и на остальную Амфилохскую область. Их вражда против аргосцев началась вот отчего. Амфилохский Аргос, как и вообще Амфилохию в Ампракийском заливе, после Троянской войны на обратном пути домой основал недовольный положением дел в Аргосе² Амфилох, сын Амфиарая (назвав колонию по имени своей старой родины). Аргос был самым большим городом³ в Амфилохии, а жители его—самыми богатыми. Однако спустя много поколений жители Аргоса под влиянием бедствий пригласили ампракийцев, соседей Амфилохии, переселиться к ним, и свой нынешний эллинский язык они усвоили впервые тогда от ампракийцев, живших с ними. Остальные же амфилохийцы — варвары. С течением време: ни ампракийцы изгнали аргосцев и сами завладели городом. После этого амфилохийцы стали искать защиты у акарнанов и затем вместе с ними обратились за помощью к афинянам, которые и прислали им 30 кораблей под начальством Формиона. По прибытии Формиона амфилохийцы взяли Аргос штурмом и поработили ампракийцев; и с того времени амфилохийцы живут в городе вместе с акарнанами. После этого впервые был заключен союз афинян с акарнанами⁴. Причиной же вражды ампракийцев к аргосцам явилось прежде всего обращение в рабство их сограждан, а позднее, во время этой войны, ампракийцы пошли на аргосцев походом вместе с хаонами⁵ и некоторыми другими соседними варварскими племенами. Ампракийцы подошли к Аргосу и захватили местность около города, а затем напали на город, но не смогли его взять. Тогда они возвратились на родину и каждое племя рассеялось по своим областям. Таковы были события этого лета⁶.

1 Амфилохекий Аргос в юго-восточном углу Ампракийского залива.

2 Брат Амфилоха Алкмеон убил, мстя за отца Амфиарая, свою мать Эрифилу.

3 Малые города Амфилохии упомянуты в Ш105 ел.

4 Ср. II9,4.

5 Хаоны жили в горах Пинда к востоку и северо-востоку от Ампракийс-кого залива.

6 Дальнейший рассказ о событиях в этих местах см. Ш102,105

ел.

69 . Следующей зимой афиняне послали 20 кораблей во главе с Формионом в пелопоннесские воды. Из Навпакта¹, как из опорного пункта, Формион наблюдал, чтобы ни один корабль не смог выйти из Коринфа и из Крисейского залива² или войти туда. 6 других кораблей под начальством Мелесандра афиняне выслали в Карию и Ликию для сбора дани³ в этих областях и для того, чтобы воспрепятствовать пелопоннесским пиратам нападать оттуда на торговые корабли на пути от Фаселиды⁴ и Финикии и соседних стран. Однако при вторжении Мелесандра⁵ в Ликию с отрядом, состоявшим из экипажа афинских кораблей и союзников, часть его войска была уничтожена в неудачном сражении и сам он погиб.

1 См. 1103,3.

2 Т. е. из Коринфского залива.

3 Задачей этих кораблей было конвоировать афинские корабли, везущие дань.

4 Фаселида — дорийский город в Ликии, привлеченный Кимоном в Афинский морской союз (Ріиі Сіт. 12), платил в союзную кассу ежегодно 6 талантов.

5 Ничего больше о Мелесандре неизвестно. Гробницу его видел в Керамике Павсаний (129,7).

70 . В ту же зиму потидейцы оказались не в состоянии дольше выдерживать осаду (так как афиняне, несмотря на вторжение пелопоннесцев в Аттику, все же продолжали осаждать город), ибо продовольствие у них иссякало, и некоторые, помимо многого другого, что они из нужды употребляли в пищу, дошли даже до людоедства. Поэтому потидейцы объявили о готовности капитулировать военачальникам стоявшего под городом афинского войска Ксенофонту¹, сыну Еврипида, Гестиодору, сыну Аристоклида, и Фаномаху, сыну Каллимаха. Афинские военачальники приняли предложение, так как понимали, какие лишения придется терпеть осажденному войску зимой в суровой местности, зная к тому же, что афиняне уже истратили на осаду 2000 талантов². Итак, было заключено соглашение на следующих условиях: жителям города и их союзникам разрешался свободный выход из города с женами и детьми; каждый мог взять с собой один плащ (а женщины по два плаща) и определенную сумму денег на дорогу. В силу договора о капитуляции жители удалились из города в Халкидику и в другие места, где кто мог найти себе пристанище. В Афинах, однако, обвинили военачальников за то, что те заключили договор с потидейцами, не имея на то полномочий³ (так как считали, что городом можно было овладеть на любых условиях). Впоследствии афиняне сами отправили в Потидею поселенцев⁴. Таковы были события этой зимы. Так окончился второй год войны, которую описал Фукидид.

1 Ксенофонт упомянут еще раз (II, 79,1) как начальник афинского войска, потерпевшего поражение при Спартоле; он был также стратегом в Самосском походе 441-440 гг. до н. э.

2 Ср. II 13,3.

3 Однако, по-видимому, Ксенофонт и его товарищи не были отозваны.

4 Число поселенцев, по Диодору (ХП46,7), было 1000 человек. Рассказ о походе в Халкидику продолжен в главе 79.

71 . На следующее лето пелопоннесцы и союзники не совершили нового вторжения в Аттику, а выступили в поход на Платею. Военачальником их был царь лакедемонян Архидам, сын Зевксидама. Он велел разбить лагерь перед городом и собрался было уже опустошать платейскую область, когда платейцы отправили к нему послов со следующим предложением: «Архидам и лакедемоняне! Не по справедливости и недостойно ваших отцов вы поступаете, нападая на землю платейцев. Ведь лакедемонянин Павсаний, сын Клеомброта, освободив Элладу от мидян в союзе с эллинами, которые приняли участие в битве с мидянами под стенами нашего города, принес жертву на платейской площади Зевсу Освободителю¹ и в присутствии всех союзников отдал платейцам их область и город, чтобы они жили и владели ими свободно и независимо, и установил, чтобы впредь никто не нападал на них без справедливого повода или с целью отнять свободу. В противном случае, указал он, каждый присутствующий при этом союзник обязан по возможности прийти на помощь платейцам. Эти преимущества даровали нам ваши отцы за нашу доблесть и самоотверженность² в опасностях той войны. Вы же вместо того, чтобы помочь нам, поступаете наоборот: ведь вы вместе с нашими смертельными врагами фиванцами пришли лишить нас свободы. Итак, мы призываем в свидетели богов — хранителей клятвы, богов ваших отцов и богов нашей земли и просим не причинять вреда платейской земле и не нарушать ваших клятв, но позволить нам жить независимо, как это признал справедливым Павсаний».

1 На платейском рынке был воздвигнут алтарь Зевсу как богу свободы (РШ,Агі8і20,4-6).

2 Так восхваляет платейцев и Геродот (VIII1,1) за их доблесть при Саламине.

72 . В ответ на такую речь платейцев Архидам сказал следующее: «Вы говорите справедливо, платейцы, если только и сами вы поступаете согласно вашим словам. Будьте независимы, как вам обещал Павсаний, но помогите и нам освободить других союзников, которые сражались тогда вместе с вами и дали совместную клятву, а ныне находятся под игом афинян. Ведь ради освобождения всех остальных эллинов и началась эта война и приведены в готовность столь великие средства. Лучше всего было бы для вас, если бы вы присоединились к нам и остались сами верными клятвам. Если же вы не желаете этого, то продолжайте спокойно заниматься вашими делами, оставаясь нейтральными и сохраняя дружбу с обеими сторонами, как это мы уже раньше¹ предлагали вам. Этого нам достаточно». Так сказал Архидам. А платейские послы, выслушав эту речь Архидама, возвратились в свой город, сообщили платейцам предложения и затем принесли ему ответ: платейцы, сказали они, не могут принять его условия без согласия афинян, так как их жены и дети находятся у афинян. Кроме того, они опасаются за самое существование своего города: ведь после ухода лакедемонян могут прийти афиняне и не позволят выполнить соглашение, или фиванцы вновь попытаются захватить их город (под тем предлогом, что они включены в клятвенный договор). Архидам же, чтобы успокоить платейцев, ответил на это: «Отдайте ваш город и землю под защиту нам, лакедемонянам. Покажите нам пределы вашей земли, сделайте перечень всех ваших плодовых деревьев и остальных предметов, которые можно перечислить. Сами же переселяйтесь на время войны куда пожелаете. А после окончания ее мы вернем вам все, что взяли у вас. До этих же пор мы будем держать ваше имущество как залог, обрабатывать ваши поля и предоставим вам достаточную для существования часть урожая»².

1 Не упомянуто Фукидидом. Ср. Ш68,1.

2 Платейцы не верят спартанцам, да и сам Фукидид сомневается в честности спартанских предложений (ср. Ш68,1).

73 . С таким ответом платейцы опять возвратились в город. После совещания с народом послы заявили Архидаму, что желают прежде всего сообщить его условия афинянам, и если убедят афинян, то выполнят эти условия. А до тех пор пусть царь заключит перемирие и не разоряет их полей. Тогда Архидам заключил с платейцами перемирие на столько дней, сколько им было необходимо, чтобы возвратиться назад из Афин, и не разорял их земли. Между тем платейские послы, прибыв в Афины, обсудили дело с афинянами и по возвращении объявили горожанам следующее: «Платейцы, говорят афиняне, с тех пор, как вы вступили с нами в союз¹, мы ни при каких обстоятельствах не оставляли вас в беде, и теперь не допустим этого, но окажем помощь по возможности. Поэтому афиняне настоятельно просят вас во имя клятвенных обещаний ваших отцов не отказываться от союза с нами».

1 См. Ш68,5.

74 . После этого сообщения послов платейцы решили не оставлять союза с афинянами и в случае необходимости стойко переносить даже разорение своей земли и все возможные в дальнейшем бедствия и отныне никого больше не высылать для переговоров, но отвечать лакедемонянам только с городских стен, что они не могут принять их предложений. После такого ответа платейцев выступил царь Архидам. Призвав в свидетели богов и героев¹ платейской земли, он сказал так: «Боги и герои — хранители платейской земли! Будьте свидетелями, что мы с самого начала с полным правом вступили на эту землю, так как платейцы уже раньше нарушили клятвенный договор. Здесь, на этой земле, наши отцы призвали вас и с вашей помощью одолели мидян, и землю эту вы благословенно сделали полем победы для эллинов, и потому враждебные поступки, которые мы ныне совершаем, не будут несправедливостью. Ведь все наши справедливые предложения были отвергнуты. Итак, помогите покарать за несправедливость тех, кто впервые допустил ее, а нам, как справедливым мстителям, — получить удовлетворение».

1 Эти герои перечисляются у Плутарха (Агізі. 11,3).

75 . Призвав таким образом богов, Архидам приказал воинам открыть военные действия. Прежде всего, он велел оградить город частоколом из срубленных деревьев, для того чтобы никто не мог выйти из города. Затем воины насыпали возле города вал¹. А так как работы производило столь многочисленное войско, то была надежда в скором времени овладеть городом. По обеим сторонам вала воины соорудили нечто вроде тына из крестообразно скрепленных жердей, нарубленных на Кифероне, чтобы земля не осыпалась. Сверху на насыпь навалили хворост, камни, землю и все, что попадалось подходящего. Семьдесят дней и ночей² подряд лакедемоняне возводили насыпь, посменно работая и отдыхая, так что, пока одни воины работали, другие спали или обедали. Лакедемонские начальники, стоявшие вместе с командирами отрядов отдельных союзных городов, заставляли воинов работать. Когда же платейцы увидели, что насыпь поднимается все выше, они сколотили деревянный помост, установили его на стене в том месте, против которого возвышалась насыпь, и выложили кирпичом из разрушенных соседних домов. Стены помоста были связаны деревянными балками, чтобы придать прочность сооружению, когда оно поднимется доверху. Для защиты от зажигательных стрел это деревянное сооружение с людьми, в нем находившимися, было покрыто полотнищами из звериных шкур и кож. Башня поднималась на значительную высоту, и столь же быстро росла насыпь напротив. Тогда платейцы выдумали следующую хитрость: они проделали отверстие в том месте стены, где к ней примыкала насыпь, и стали через это отверстие выносить землю с насыпи в город.

1 Насыпь высотой в 20 м до вершины городской стены (ср. НвгоЛ. 1162).

2 Эта цифра вызывает сомнения, так как самое долгое вторжение в Аттику продолжалось 40 дней (ср. II 57,2). Кроме того, при высоте иасыпи 20 м и ширине 20 м (на вершине) и 40 м при основании нужно было насыпать около 120 000 м3 земли, 12 000 воинов могли окончить работу за 10 дней. Однако работа могла замедлиться из-за трудности при транспортировке земли.

76 . Заметив это, пелопоннесцы стали набивать глину в камышовые плетенки и сбрасывать в выемы насыпи, для того чтобы сбитую в плетенках глину нельзя было выносить как землю. Встретив здесь преграду, платейцы прекратили работы, но зато прорыли подземный ход из города. Удостоверившись затем, что находятся под насыпью, тотчас стали выкапывать землю и выносить в город. Враги, находившиеся наверху, долгое время ничего не замечали. Несмотря на то, что пелопоннесцы старательно насыпали землю, работа не подвигалась: по мере того как осажденные подкапывали насыпь, холм постоянно оседал в образовавшуюся от выемки земли яму. Платейцы, однако, опасались, что при их немногочисленности они не смогут долго состязаться со множеством врагов, и придумали поэтому еще одну хитрость. На большой башне против насыпи они прекратили работы. С обеих сторон башни (где кончалась одна стена и начиналась другая) они стали пристраивать к более низкой стене с внутренней стороны вторую стену в виде полумесяца, чтобы в случае захвата врагами большой стены можно было укрыться за этой стеной (тогда неприятелю пришлось бы возводить напротив нее новую насыпь и при дальнейшем продвижении внутрь полукруга новой стены проделать двойную работу; кроме того, неприятель вообще оказался бы теперь в более неблагоприятном положении из-за обстрела со всех сторон, чем при захвате первой стены). Между тем, возведя насыпь, пелопоннесцы одновременно придвинули к городу осадные машины¹. Один из таранов, поставленный против большой башни вдоль насыпи, так сильно потряс большую часть башни, что платейцев охватил страх. Вместе с тем были приставлены тараны и к другим частям стены. Платейцы, однако, накидывая на тараны петли из канатов, ухитрялись подтянуть их кверху и таким образом обезвредить. Кроме того, они привесили громадные бревна (которые были прикреплены за оба конца на длинных железных цепях к двум балкам на стене), выступающие над стеной, и тянули их вверх. Всякий раз в ожидании удара тарана в каком-нибудь месте стены платейцы, ослабляя цепь, опускали бревно. Бревно, стремительно падая вниз, отламывало выступ тарана.

1 Очевидно, тараны.

77 . После того как тараны оказались бесполезными, а против насыпи осажденные стали возводить контрукрепление¹, пелопоннесцы поняли, что им не взять Платею наличными средствами, и стали подготовлять возведение стены вокруг города. Однако сначала они решили попробовать, нельзя ли при благоприятном ветре поджечь город, который был невелик. И вообще враги выискивали всяческие способы как-нибудь захватить город без больших затрат и правильной осады. Для этого они приносили хворост и сбрасывали с насыпи сначала в промежуток между стеной и валом, а затем, быстро наполнив его (так как работало много людей), и в самый город, насколько далеко можно было сбросить с высоты. Затем, смешав хворост с серой и смолой, подожгли. Поднялось такое пламя, какого никогда еще до той поры не создавали человеческие руки. Только в горах иногда вследствие самовозгорания сухостоя от ветра и взаимного трения возникают такие лесные пожары. Этот страшный пожар чуть было не погубил платейцев, счастливо избегнувших всех прочих опасностей. Действительно, в большей части города из-за сильного ветра было невозможно приблизиться к огню, и если бы ветер подул в сторону города (на что и рассчитывали неприятели), то платейцам не было бы спасения. Но тут, по рассказам, к счастью, произошло вот что: сильный ливень с грозой потушил пожар, и таким образом опасность миновала.

1 Верхний «ярус» к стене (см. П75,4) и внутреннюю «серповидную» стену (П76, 3).

78 . После неудачи и этой попытки взять город пелопоннесцы распустили большую часть своего войска, оставив под Платеей лишь небольшой отряд, и начали возведение стены вокруг города, распределив отдельные участки между союзными государствами. По обеим сторонам вала вырыли ров, откуда добывали глину для кирпичей. Когда вся стена была готова, пелопоннесцы возвратились около восхода Арктура¹ домой и разошлись по городам, оставив охрану на одной половине стены (другую половину охраняли беотийцы). Платейцы уже раньше отправили в Афины жен, детей, стариков и инвалидов². Оставалось же в городе во время осады всего 480 платейцев, 300 афинян и 110 женщин³, приготовлявших пищу. Столько всего было людей в городе в начале осады, а кроме этого, там не было ни рабов, ни свободных. Таково было положение осажденной Платеи.

1 Восхождение Арктура приходится за несколько дней до осеннего равноденствия.

2 См. П6,4. «Инвалиды» несли, по-видимому, сторожевую службу.

3 Быть может, рабыни.

79 . В это же лето одновременно с платейским походом пелопоннесцев афиняне с 2000 гоплитов и 200 всадников выступили в пору созревания хлебов¹ в поход на халкидян фракийского побережья и на боттиеев. Во главе афинян стоял Ксенофонт, сын Еврипида, с двумя другими военачальниками². Подойдя к стенам Спартола в земле боттиеев, афиняне стали уничтожать хлеб на полях. Афиняне рассчитывали, что при содействии некоторых горожан им удастся взять город. Однако другая партия горожан не согласилась на сдачу и отправила послов за помощью в Олинф, откуда и прибыли гоплиты и другие войска для защиты города. При вылазке этого войска из Спартола афиняне выстроились у самого города в боевой готовности. Халкидские гоплиты и некоторое число союзников потерпели поражение от афинян и отступили в Спартол. Однако конница халкидян и легковооруженные одолели афинскую конницу и легковооруженных. У афинян было лишь немного пелтастов из так называемой Крусийской области. А из Олинфа тотчас же после битвы подошли на помощь другие пелтасты. Когда легковооруженные воины из Спартола заметили подмогу, то, воодушевленные этим и своей недавней победой, вместе с халкидской конницей и прибывшими свежими силами снова напали на афинян. Афинянам пришлось отступить к своим двум отрядам, оставленным при обозе. Всякий раз, когда нападали афиняне, неприятель отступал, но если афиняне отходили, враг наседал, осыпая их дротиками. Халкидская же конница при всяком удобном случае беспокоила афинян и стала для них особенно опасной: она даже обратила афинян в бегство и долго затем преследовала. Афиняне бежали в Потидею, добились заключения перемирия для погребения павших и затем с уцелевшим отрядом возвратились в Афины³. Афиняне потеряли 430 воинов (в том числе всех военачальников). Халкидяне же и боттиеи воздвигли трофей, похоронили своих убитых и затем разошлись по своим городам.

1 Т. е. в последнюю декаду мая (см. П19,1).

2 Возможно, это были Гестиодор и Фаномах.

3 Это было серьезное поражение, предвещавшее будущие события на Халкидике и во Фракии. В этой битве впервые легковооруженные силы с успехом сражались против гоплитов.

80 . Немного спустя¹ после этих событий в то же лето ампракийцы и хаоны, стремясь подчинить себе всю Акарнанию и побудить ее к отпадению от афинян, убедили лакедемонян² снарядить эскадру из союзных сил и послать в Акарнанию 1000 гоплитов. По их словам, если лакедемоняне вместе с ними нападут на суше и на море, то акарнаны на побережье не смогут помочь населению в глубине страны, и тогда они легко завоюют Акарнанию, а затем овладеют также Закинфом и Кефалленией³. Тогда афинским кораблям будет затруднено плавание вокруг Пелопоннеса. Кроме того, можно надеяться захватить и Навпакт. Лакедемоняне согласились и тотчас же отправили в поход Кнема (который оставался навархом) на нескольких кораблях с 1000 гоплитов. Остальной же союзной эскадре они приказали подготовиться, чтобы как можно скорее отплыть, держа курс на Левкаду. Коринфяне горячо поддержали⁴ эти предложения ампракийцев как своих колонистов. В то время как коринфская эскадра и корабли из Сикиона и других тамошних областей еще снаряжались⁵, эскадра с Левкады, из Анактория и из Ампракии была уже на месте и ожидала подхода главных сил у Левкады. Кнем со своей тысячей гоплитов, не замеченный Формионом (который с 20 аттическими кораблями подстерегал его у Навпакта)⁶, прошел мимо⁷ и тотчас стал готовиться к сухопутному походу. Из эллинов под начальством Кнема были ампракийцы, левкадяне и анактории и 1000 его пелопоннесцев; из варваров же — 1000 хаонов (царя у них не было, а предводителями — Фотий и Никандр, оба из правящего рода, избираемые на год). Вместе с хаонами выступили в поход и феспроты (которые также не имели царя). Во главе молоссов и атинтанов стоял Сабилинф, опекун малолетнего царя Фарипа⁸, а во главе паравеев⁹ — царь их Оред. 1000 орестов (царем их был Антиох) выступили вместе с паравеями и, с согласия царя Антиоха, находились также под начальством Ореда. Также и Пердикка втайне от афинян послал 1000 македонян, которые, однако, опоздали. С этим войском Кнем выступил, не дождавшись коринфской эскадры. По пути через Аргосскую область он разрушил неукрепленное селение Лимнею. Затем он прибыл к Страту¹⁰, самому большому городу Акарнании, полагая, что если сначала удастся захватить его, то все остальные города сдадутся.

1 В конце июня или в самом начале июля.

2 Ср. Ш102.

3 Закинф и Кефалления были весьма важными станциями на морском пути вокруг Пелопоннеса к Навпакту, на Керкиру и в Италию.

4 Как в 432 г. до н. э.

5 Ср. 9, 3.

6 См. II69,1.

7 Он дошел до Левкады и, может быть, дальше к Ампракии.

8 По Плутарху (РуггЬ. 1, 2), Фарип воспитывался в Афинах, получил афинское гражданство и был прадедом Олимпиады, матери Александра Македонского.

9 Молоссы, паравеи, антинтаны — эпирские племена. Оресты — македонское племя.

10 Развалины Страта сохранились. Город находился в нескольких километрах от реки Ххелоя.

81. Лишь только акарнаны услышали о вторжении на их землю огромного войска и о скором прибытии неприятельской эскадры, они приняли решение не идти на врага общими силами¹, а защищаться каждому городу самостоятельно. К Формиону они послали просьбу о помощи. Однако Формион велел передать им, что в настоящее время, когда коринфская эскадра собирается выйти в море, он не может оставить Навпакт без защиты. Между тем пелопоннесцы и союзники тремя отрядами выступили против города Страта. Разбив поблизости лагерь, они намеревались штурмовать стены, если не убедят горожан сдаться добровольно. В центре шли хаоны с остальными варварами, на правом крыле их — левкадяне и анактории и союзные отряды². На левом же фланге — сам Кнем с пелопоннесцами и ампракийцами. Отдельные отряды следовали на столь большом расстоянии, что по временам не видели друг друга. Эллины шли в походном строю, строго соблюдая осторожность, пока не нашли удобного места для Лагеря. Хаоны же, напротив, исполненные самоуверенности (так как среди жителей этой части страны они считались лучшими воинами), даже и не стали разбивать лагерь, а вместе с прочими варварами стремительно продвигались вперед в надежде первыми взять город с налета, чтобы ни с кем не делить славы этого подвига. Стратии же вовремя заметили наступление хаонов и решили, что если они покончат с варварами до подхода эллинов, то эллины уже не нападут на них. Они устроили засады в различных местах возле города. Затем, дав противнику приблизиться, стратии произвели вылазку из города и одновременно напали из засад. Хаонов охватил ужас, и большая часть их была перебита. Остальные варвары, увидев бегство хаонов, не ожидая нападения стратиев, также обратились в беспорядочное бегство. Между тем в обоих эллинских отрядах ничего не слышали об этой битве, так как варвары ушли далеко вперед и эллины думали, что те спешат занять место для разбивки лагеря. Когда варвары бежали под натиском неприятеля, эллины приняли их и затем, объединив оба своих отряда, оставались на месте целый день. Стратеги же не нападали на них, потому что остальные акарнаны еще не успели подойти на помощь; они довольствовались тем, что издали метали камни из пращей и этим беспокоили эллинов. Ведь без тяжелого вооружения эллины не могли двинуться дальше. Акарнаны же считались особенно искусными пращниками.

1 Диодор (ХП48,5) сообщает как раз обратное (по небрежности).

2 Вероятно, периэки из Левкады и Анактория.

82 . С наступлением ночи Кнем с войском быстро отступил к реке Анапу¹ в 80 стадиях от Страта. На следующий день, заключив перемирие, он велел подобрать для погребения тела павших. И так как к нему присоединились дружественные эниады², то Кнем отправился в их страну до прибытия к неприятелю помощи от других акарнанов. Оттуда все его войско возвратилось на родину, а затем воины разошлись по своим городам. Стратии же воздвигли трофей в знак победы над варварами.

1 Приток Ахелоя.

2 См. 1111,3.

83 . Между тем эскадра коринфян и остальных союзных городов в Крисейском заливе¹ (которая должна была присоединиться к Кнему, чтобы помешать прибрежным акарнанам прийти на помощь² соплеменникам в глубине страны) не пришла, так как была вынуждена вступить в бой как раз в дни битвы у Страта с 20 афинскими сторожевыми кораблями, стоявшими в Навпакте под начальством Формиона. Формион подстерегал неприятельские корабли при выходе из Коринфского залива вдоль побережья, чтобы напасть на них в открытом море. Коринфяне же с союзниками отплыли не для морской битвы, а для подготовки похода по суше в Акарнанию. Они не предполагали, что афиняне посмеют вступить в бой со своими 20 кораблями против их 47 кораблей. Однако, плывя вдоль южного берега залива, они заметили афинскую эскадру на параллельном курсе вдоль северного побережья, а когда пытались пересечь пролив из Патр в Ахайе к противоположному берегу, в Акарнанию, то увидели афинские корабли, идущие на них от Халкиды и устья реки Эвена³. Не будучи в состоянии незаметно уйти под покровом ночи, коринфяне вынуждены были принять бой как раз в середине пролива. Корабли отдельных пелопоннесских городов находились под командой своих особых начальников⁴, а во главе самих коринфян стояли Махаон, Исократ и Агафархид. Корабли пелопоннесцев образовали насколько возможно большой круг носами наружу, а кормами внутрь, чтобы неприятель не мог прорвать их боевой линии. Свои малые суда, а также пять самых быстроходных кораблей они поместили в центре круга, чтобы как можно скорее подать помощь в том пункте, где нападет неприятель.

1 См. II 69,1.

2 См. 1180,1.

3 Река в Этолии.

4 Ср. 129,2; 46,2.

84 . Афиняне же выстроили свои корабли кильватерной колонной. Они постоянно описывали круги около неприятельских кораблей и теснили их в узком пространстве, проходя так близко¹, словно собирались немедленно напасть. Однако Формион отдал приказ не нападать до тех пор, пока он сам не подаст сигнала. Он надеялся, что противник не сможет сохранить боевого строя (подобно сухопутному войску) и корабли его столкнутся друг с другом, а малые суда довершат беспорядок в центре. Если же на рассвете, как обычно, подует ветер с залива, то неприятель и вовсе ни на минуту не будет иметь покоя. Формион полагал также, что при большей быстроходности его кораблей от него зависит выбор момента, когда ударить на врага, и это будет, как он полагал, самое благоприятное время. Когда действительно подул ветер, корабли противника (и без того уже сбившиеся в кучу в узком пространстве), гонимые ветром и под его напором сталкивавшиеся друг с другом, так что нужно было их разводить баграми, начали терять боевой порядок. Между тем за взаимными предостерегающими возгласами, криками и бранью не было слышно ни командиров, ни келевстов²; и так как неопытные гребцы при сильном волнении не справлялись с веслами, то корабли больше не повиновались кормчим. Именно в этот момент Формион дал сигнал к атаке, и афиняне напали на врага. Прежде всего они потопили один из флагманских кораблей и принялись выводить из строя один за другим все корабли, которые попадались, так что неприятель в наступившей суматохе прекратил всякое сопротивление и бежал в Патры и Диму³ в Ахайе. Во время преследования афиняне захватили еще 12 неприятельских кораблей, экипажи которых они большей частью приняли к себе на борт и затем взяли курс на Моликрей⁴. Поставив там трофей на мысе Рионе⁵ и посвятив корабль Посейдону, афиняне возвратились в Навпакт. Пелопоннесцы же с остатками своей эскадры тотчас отплыли вдоль побережья из Димы и

Патр в элейскую гавань Киллену⁶, куда с Левкады после битвы при Страте прибыл на присоединение и Кнем с тамошними кораблями.

1 «На волосок от», «чуть не задевая неприятеля» (ср, 8орН. Аі. 786).

2 Келевсты — начальники гребцов.

3 Дима — западный ахейский город. Пелопоннесская эскадра рассеялась, бежав частью на восток, а частью на юг.

4 Этолийский город; его положение неизвестно.

5 Иначе: моликрейский Рион или Антиррион. О посвящении захваченного корабля Посейдону см.: Негой. VIII, 121.

6 Ср. 130, 2.

85 . Лакедемоняне послали на корабли к Кнему советниками¹ Тимократа, Брасида и Ликофрона с приказанием в следующий раз лучше подготовиться к морской битве и не допускать, чтобы несколько кораблей могли отрезать ему выход в море. Эта неудача действительно принесла лакедемонянам большое разочарование, особенно потому, что они впервые за время войны пытались дать морскую битву и не могли себе представить, что их корабли настолько уступают противнику: они подозревали в нерешительности своих воинов и командиров, упуская из виду, что афиняне — старые, опытные мореходы, а сами — лишь новички в морском деле. Потому-то, раздраженные неудачей, лакедемоняне и послали Кнему этих советников. По прибытии советники вместе с Кнемом потребовали, чтобы все союзные города снарядили новые корабли, а старые привели в боевую готовность. Но и Формион также отправил в Афины сообщение о новых приготовлениях неприятелей и о морской победе, прося немедленно прислать на помощь как можно больше кораблей, так как со дня на день можно ожидать новой морской битвы. Афиняне выслали на подмогу эскадру в 20 кораблей, приказав, однако, ее командиру² зайти сначала на Крит: критянин Никий из Гортины³, афинский проксен, убедил афинян зайти в Кидонию, обещая привлечь на их сторону этот (тогда враждебный афинянам) город. В действительности же он склонял к этому афинян лишь в угоду полихнитам, соседям кидонян. Афинский военачальник прибыл на Крит со своей эскадрой и начал вместе с полихнитами разорять землю кидонян. Ему пришлось задержаться там на долгое время сначала по причине неблагоприятных ветров, а затем из-за штиля.

1 Хотя Кнем не участвовал в битве, но ответственность за весь поход лежала на нем. Советники часто посылались спартанцами в помощь наварху (адмиралу), но были подчинены ему (ср. Ш69,1; 79,3).

2 Странно, что Фукидид не упоминает его имени.

3 Гортина находилась на юге острова в 800 стадиях от Кидонии.

86 . Пока афинская эскадра мешкала, теряя время у берегов Крита, пелопоннесцы приготовились к морской битве и отплыли вдоль побережья к ахейскому Панорму¹, где собралось пелопоннесское² сухопутное войско. Формион также отплыл вдоль побережья к моликрийскому Риону и бросил якорь со своими 20 кораблями (которые сражались в последней морской битве) в заливе за мысом. Этот моликрийский Рион был дружествен афинянам, а другой Рион находится, напротив, на стороне пелопоннесцев. Пролив между этими Рионами шириной около 7 стадий³ образует устье Крисейского залива. Итак, пелопоннесцы с 77 кораблями, увидев афинскую эскадру, стоявшую на якоре, также бросили якорь у ахейского Риона близ Панорма, где находилось их сухопутное войско. Шесть или семь дней обе эскадры стояли друг против друга и готовились к морской битве, производя маневры. Пелопоннесцы не хотели выходить в открытое море за мыс Рион, боясь потерпеть неудачу, как в прошлый раз, афиняне же предпочитали не входить в узкий пролив, где позиция, по их мнению, была выгодной противнику⁴. Кнем, Брасид и другие пелопоннесские военачальники желали дать бой афинянам до прибытия подкреплений из Афин. Поэтому они сначала созвали своих воинов на сходку и, видя, что большинство их угнетено недавним поражением, обратились к ним с такими словами ободрения.

1 К востоку от Риона, против Навпакта (Раш. VIII.22,10))

2 Оно состояло не только из ахейцев и элейцев. Вся Ахея теперь вступила в Пелопоннесский союз (см. П9,2).

3 По Страбону (VПI2,3) — 5 стадий.

4 Неясно, как афиняне могли помешать неприятелю войти в узкий пролив.

87 . «Пелопоннесцы! Если вы из-за прошлой неудачи опасаетесь предстоящего сражения, то в действительности для таких опасений нет никакого основания. Ведь тогда, как вы знаете, мы были недостаточно подготовлены, да и отплыли мы не ради морской битвы, а скорее для того, чтобы сражаться на суше. Случайно и другие обстоятельства также сложились неблагоприятно. Кроме того, это была наша первая морская битва, и погубила нас неопытность. Именно поэтому-то, а не из-за недостатка мужества, мы потерпели поражение. Было бы ошибкой падать духом из-за неудачи, которая в самой себе содержит основание для того, чтобы восстановить наше доверие к собственным силам. Люди часто терпят неудачи по воле случая, но отважные при всех обстоятельствах сохраняют мужество, и неопытность никогда не может быть оправданием трусости. Но вы и не настолько уступаете врагам в опыте, насколько превосходите их отвагой. И лучшая выучка ваших врагов, которой вы так опасаетесь, может им пригодиться в опасную минуту лишь в том случае, если она сочетается с мужеством, позволяющим не забыть того, чему выучились. При отсутствии же мужества в минуту опасности не поможет никакая выучка. Ведь страх отнимает память, а уменье без отваги в бою бесполезно. Итак, большей опытности врагов противопоставьте большую отвагу, а страху из-за вашей прошлой неудачи — понимание вашей неподготовленности в то время. Кроме того, наша эскадра сильнее противника, да к тому же вы будете сражаться у берегов родной земли под защитой тяжеловооруженных воинов. Превосходство большей частью остается за более многочисленными и лучше снаряженными. Поэтому мы не находим никаких оснований опасаться неудачи. И именно все наши прежние ошибки теперь послужат нам уроком. Итак, пусть каждый из вас, кормчие и гребцы, смело выполняет свой долг, не покидая указанного ему места. Мы же подготовим атаку, выполним наш долг лучше ваших прежних начальников и не дадим никому повода проявить малодушие. Если же кто-либо проявит трусость, то получит подобающее возмездие, а отважный — заслуженную награду за доблесть».

88 . Так пелопоннесские военачальники старались ободрить своих воинов. Но и Формион также был обеспокоен настроением своих воинов. Он видел, как они собираются группами и со страхом толкуют о многочисленности вражеских кораблей. Поэтому он решил, собрав воинов, внушить им бодрость и разъяснить военную обстановку¹. Он уже раньше постоянно говорил им, что они могут оказать сопротивление любому, даже самому многочисленному вражескому флоту. И поэтому его воины уже давно прониклись убеждением, что им, афинянам, не подобает отступать перед пелопоннесской эскадрой, сколь велика бы она ни была. Но теперь, замечая, что воины при виде множества неприятельских кораблей теряют отвагу, Формион хотел вновь пробудить в них уверенность в своих силах. И вот он велел им собраться и сказал так.

1 Формион мог отступить в Навпакт, где он находился бы в безопасности, но предпочел дать сражение против превосходящих сил врага, чтобы на долгое время устрашить его.

89 . «Я собрал вас, воины, так как вижу, что вы испуганы численным превосходством врагов, и считаю недопустимым страшиться того, что вовсе не страшно. Ведь враги, прежде всего, потому и собрали свой большой флот, что уже раз потерпели поражение и сами признают невозможным сражаться против нас с равными силами. Далее. Их самоуверенность при нападении главным образом основана на том, что мужество будто бы заложено в их натуре, а это представление коренится исключительно в том, что их опытность в сухопутной войне обычно приносит успех. Потому-то они и считают, что искусство сухопутного, боя доставит им победу также и на море. Но по справедливости тут перевес на нашей стороне, если даже неприятель действительно имеет преимущество на суше. Мужеством враги нисколько не превосходят нас, но поскольку каждая из сторон в чем-нибудь обладает большим опытом, то именно в этой области она и может проявить большую смелость. Кроме того, лакедемоняне, стоя во главе союзников, ведут большинство в бой против их воли, имея в виду только свою собственную славу. После такой неудачи союзники сами никогда бы снова не решились на морскую битву. Итак, не думайте опасаться их отваги. Напротив, они гораздо больше страшатся вас, так как мы уже нанесли им поражение и они уверены, что мы вступаем в бой с твердой решимостью совершить нечто достойное такого блестящего успеха. Ведь большинство людей идет в бой, будучи подобно этим нашим противникам равными по силе своим врагам и полагаясь более на свою силу, нежели на отвагу. Тот же, кто сам и без принуждения нападет, и притом с меньшими силами, тот проявляет куда больше мужества и решительности. В этом убеждены и наши противники, и как раз потому, что мы вопреки ожиданиям даем им отпор, они больше страшатся нас, чем если бы мы пошли на них с соответствующим числом кораблей. Многие войска терпели поражение от слабейшего противника как по неопытности, так и по малодушию. У нас же есть и опыт и мужество. Насколько это зависит от меня, я не дам сражения в заливе и не выйду в залив. Я понимаю, что битва на тесном пространстве невыгодна для небольшой эскадры искусных и быстроходных кораблей в действиях против многочисленного, но неопытного флота. В этих условиях нельзя ни выбрать и держать правильный курс для удара носами кораблей, ни своевременно отступить, чтобы избежать тесноты. Затруднен прорыв боевой линии и последующие маневры для уничтожения вражеских судов, в чем, собственно, и состоит задача быстроходных кораблей. Морская битва неизбежно станет сухопутной, и тогда получит перевес численность кораблей. Все это я, по возможности, предусмотрю. Вы же сохраняйте на кораблях дисциплину и точно выполняйте приказы, тем более что неприятель находится так близко. Соблюдайте порядок и молчание¹ в бою, как это вообще надлежит на войне, особенно же в морской битве. Сражайтесь так же доблестно, как и в прошлый раз. Борьба предстоит тяжелая: или вы покончите с притязаниями пелопоннесцев на морское могущество, или афиняне должны приготовиться к тому, что пришел конец их господству на море. Еще раз напоминаю, что ваши противники — в большей своей части те люди, которых вы уже однажды победили. Ведь проигравшие сражение уже не идут в бой с той же уверенностью, что и в первый раз».

1 Качества, которые дорийцы приписывали себе (ср. Ш1,9; V 70,1).

90 . Такой речью ободрял своих воинов и Формион. Между тем пелопоннесцы, видя, что афиняне избегают войти в залив и теснины, решили принудить их к этому. На рассвете они подняли якоря и, построив свои корабли в четыре линии, поплыли вдоль своего берега, в залив правым крылом вперед, как они и стояли на якоре. На этом крыле они поставили 20 самых быстроходных кораблей, чтобы не дать афинянам уйти, но окружить их в том случае, если Формион, решив, что неприятель идет в Навпакт, сам выйдет туда вдоль побережья на помощь. Как пелопоннесцы и ожидали, Формион, заметив выход неприятеля в море, опасаясь за незащищенную местность, вопреки своим намерениям поспешно посадил команду на корабли и поплыл вдоль побережья в залив; в том же направлении выступил по суше вспомогательный мессенский отряд. Когда пелопоннесцы увидели, что афинские корабли идут один за другим вдоль берега и находятся уже в заливе, то по данному сигналу они внезапно все повернули налево, образуя растянутый фронт, и полным ходом поплыли на афинян в надежде перехватить их. Одиннадцать передних афинских кораблей, однако, избежав охвата правым крылом пелопоннесцев, успели достичь свободного пространства у Навпакта. Остальные корабли пелопоннесцы настигли, оттеснили к берегу и привели в негодность, а экипаж перебили, кроме тех, кому удалось спастись вплавь. Несколько кораблей пелопоннесцы буксировали пустыми, а один корабль они уже раньше захватили вместе с экипажем. Тут, однако, на помощь афинянам пришли мессенцы: в полном вооружении они бросились в море, взобрались затем на афинские корабли и, после схватки на палубах, отняли их у неприятеля, когда тот уже буксировал их.

91 . Итак, здесь пелопоннесцы одержали победу, повредив аттические корабли. Двадцать кораблей их правого крыла бросились преследовать Одиннадцать афинских, которые, уйдя от неприятельского маневра, спаслись в свободное пространство у Навпакта. Эти корабли, кроме одного, успели прийти в Навпакт раньше пелопоннесских. Здесь они остановились у святилища Аполлона и выстроились носами против врага, готовые к бою, если враг дойдет до берега. Спустя некоторое время прибыли и пелопоннесцы. Плывя, они пели победную песнь, как будто уже одержали победу; и один левкадский корабль, заплыв далеко вперед, преследовал отставший корабль афинян. Случайно на рейде вне гавани стояло на якоре какое-то грузовое судно, и аттический корабль, проходя мимо, обогнул это судно, а затем ударом в середину преследовавшего его левкадского корабля потопил его. Это неожиданное событие устрашило пелопоннесцев. А так как они во время преследования (после победы) уже больше не соблюдали боевого порядка, то некоторые корабли одновременно опустили весла и остановились, чтобы дождаться остальных (что было ошибкой, ввиду грозящего удара врага с близкого расстояния). Между тем другие корабли, не зная фарватера, даже потерпели крушение, сев на мель.

92 . Увидев это, афиняне воспрянули духом и по данному сигналу с криком устремились на неприятеля. Пелопоннесцы же в результате допущенных ошибок и из-за царившего среди них беспорядка сопротивлялись лишь короткое время, а затем бежали в Панорм (откуда они и вышли в открытое море). Во время преследования афиняне захватили шесть ближайших кораблей и отняли у врага также свои корабли (которые неприятель вначале повредил у берега и вел на буксире). Экипаж кораблей они частью перебили, а частью взяли в плен. На борту левкадского корабля (затонувшего около грузового корабля) находился лакедемонянин Тимократ, который после гибели корабля закололся¹. Тело его впоследствии было выброшено волной в заливе Навпакта. По возвращении афиняне воздвигли трофей на том месте, откуда начали свой победный поход, подобрали тела павших и корабельные обломки, прибитые волнами к их земле, и, заключив перемирие, выдали неприятелям убитых воинов. Пелопоннесцы также поставили трофей как победители, так как обратили в бегство неприятельские корабли (которые они затем повредили около берега). Захваченный ими корабль они поставили как посвятительный дар рядом с трофеем в ахейском Рионе. Вскоре после этого все они, кроме левкадян, опасаясь встречи со второй афинской эскадрой, отплыли ночью в Крисейский залив и в Коринф. Пелопоннесцы еще не успели уйти далеко, как в Навпакт с Крита пришла афинская эскадра в составе 20 кораблей², которые должны были прибыть на помощь Формиону еще до морской битвы³. Этим кончилось лето.

1 Тело его прибило волнами к берегу, и тогда узнали, что он покончил с собой и, быть может, левкадский корабль, затонул около берега и оттуда было видно все, что происходило на корабле.

2 См. П85,5-6.

3 Дальнейшая судьба Формиона неизвестна: его могила находилась на дороге в Академию, близ могилы Перикла (Раш. 129,3).

93 . Прежде чем распустить по домам экипажи кораблей, возвратившихся в Коринф и Крисейский залив, Кнем, Брасид и прочие пелопоннесские военачальники по совету мегарцев задумали в начале зимы¹ совершить внезапное нападение на афинскую гавань Пирей: гавань не охранялась и не была закрыта, что было естественным при полном господстве афинян на море. В соответствии с замыслом врагов каждый матрос со своим веслом, подушкой для сиденья и весельным ремнем должен был пешком пройти из Коринфа до моря у Афин и затем быстро отправиться в Мегары, где был назначен спуск на воду находившихся на верфи в Нисее 40 кораблей, с тем чтобы оттуда плыть прямо в Пирей. Военных кораблей для охраны гавани у афинян там не было, и никто не думал о возможности такого внезапного налета (полагали, что неприятель не решился бы на неожиданное и открытое нападение, и даже если бы задумал осуществить его, то афиняне узнали бы об этом заранее). Составив план атаки, лакедемоняне тотчас же выступили.

Ночью они прибыли в Нисею и спустили на воду корабли, но, устрашившись опасности, не отплыли в Пирей, как задумали (их, говорят, задержал противный ветер), а направились к мысу Саламина, что напротив Мегар. Здесь находился сторожевой пост, где стояли упомянутые три военных корабля с целью препятствовать плаванию в Мегары и из Мегар. Лакедемоняне напали на сторожевой пост², взяли военные корабли без экипажей на буксир и принялись опустошать остальную часть Саламина, где никто не ожидал нападения.

1 Т. е. в начале ноября.

2 У Будора (см. ниже П93,3) на северо-западной оконечности Саламина.

94 . Между тем известие о нападении врагов было передано в Афины с помощью сигнальных огней, и в городе началось такое смятение, какого не бывало за все время войны¹. В Афинах думали, что вражеский флот уже в Пирее, а жители Пирея — что враги уже захватили Саламин и вот-вот войдут в гавань. И если бы пелопоннесцы в самом деле стали действовать решительно, то легко могли бы захватить гавань, и противный ветер вряд ли бы задержал их. На рассвете общенародное афинское ополчение поспешило в Пирей на помощь. Афиняне спустили на воду корабли², в смятении разместились на них и отплыли на Саламин, тогда как сухопутное войско заняло Пирей. Лишь только пелопоннесцы узнали, что афиняне идут на помощь, то, разорив большую часть Саламина и забрав людей и добычу и упомянутые три корабля из сторожевого поста у Будора, поспешно отплыли к Нисее (они опасались за свои корабли, так как те в первый раз за долгое время были спущены на воду и давали течь). Прибыв в Мегары, пелопоннесцы возвратились оттуда в Коринф по суше. Афиняне же, не застав врагов у Саламина, также вернулись назад. С тех пор, однако, они стали более тщательно охранять Пирей и среди прочих мер предосторожности запирали вход в гавань.

1 Именно Архидамовой войны. Поэтому некоторые исследователи думают, что этот пассаж написан до 415 г. до н. э. (ср. УП71,7; УШ1; 96,1).

2 У афинян было в резерве 100 самых лучших кораблей (ср. П24,2).

95 . В то же самое время, в начале этой зимы, одрис Ситалк¹, сын Тереса, царь фракийцев, выступил в поход против царя Македонии Пердикки, сына Александра, и против халкидян² на фракийском побережье, желая добиться исполнения обещанного ему и самому выполнить свое обещание: Пердикка не исполнил обещаний, которые дал Ситалку, взявшемуся примирить его с афинянами³ (в начале войны Пердикка испытывал большие трудности) и не помогать его брату и противнику Филиппу⁴ получить престол в Македонии. С другой стороны, сам Ситалк обещал афинянам, заключая с ними союз, положить конец халкидской войне во Фракии. Итак, по этим двум причинам Ситалк теперь и выступил в поход в сопровождении Аминты, сына Филиппа⁵, которого он хотел посадить на македонский престол, и афинских послов, именно по этой причине находившихся у него вместе с военачальником Гагноном⁶. Ведь и афиняне также должны были помогать ему в походе⁷ на халкидян своими кораблями и возможно большим войском.

1 См. П29; П67,1-3.

2 Здесь афиняне недавно потерпели поражение (ср. П79).

3 Ср. П29,6-7.

4 См. 157,3. Филипп заключил союз с афинянами против своего брата Пердикки.

5 Вероятно, Филипп умер, хотя Фукидид не говорит этого (ср. П92,7).

6 Гагнон был экистом (основателем) Амфиполя и пользовался известностью во Фракии (см. II 58,1; IV102, 3).

7 См. П101.

96 . Итак, Ситалк, выступив из страны одрисов, прежде всего начал набирать воинов среди всех подвластных ему фракийцев, обитающих между горами Гемом и Родопой¹ до берегов Евксинского понта и Геллеспонта. Далее, за Гемом он призвал под оружие гетов² и остальные племена, живущие по сю сторону реки Истра ближе к Евксинскому понту. Геты и другие тамошние племена граничат со скифами и вооружены подобно им: все они конные лучники. Кроме того, Ситалк призвал многих независимых горных фракийцев, вооружен-ных саблями. Они называются диями и живут преимущественно на Родопе. Одни племена Ситалк привлек за плату, а другие пошли за ним добровольно. Призвал он также аг-рианов и лееев и все остальные подвластные ему пеонийские племена³. Последние были самыми крайними в границах его державы; их области простирались до леейских пэонов и реки Стримон, которая берет начало с горы Скомбра⁴ и протекает через земли агрианов и лееев. Здесь кончаются владения Ситалка и начинается область уже не зависимых от него пеонов. По направлению к трибаллам⁵ (которые также независимы) границы его владений образуют области треров и тилатеев⁶. Обитают же эти последние к северу от горы Скомбра, и земля их простирается на запад до реки Оский⁷, которая берет начало с той же горы, откуда текут Нест и Гебр⁸; гора эта, дикая и огромная, примыкает к Родопе.

1 Тем — горная цепь на севере Фракии. Родопа — горный хребет между Македонией и Фракией.

2 Геты — фракийское племя на нижнем Истре (Дунае).

3 Племена, жившие к северу от Македонии между Иллирией и Фракией.

4 Скомбра — гора в Македонии.

5 Трибаллы — фракийское племя, обитавшее в теперешней Сербии.

6 Треры и тилатеи — фракийские племена на севере царства одрисов.

7 Оский — приток Истра.

8 Реки во Фракии (теперешние Месепа и Марица). Обо всех этих фракийских племенах и о царстве одрисов известно очень мало, кроме известий Геродота и Фукидида.

97 . Что до величины державы одрисов¹, то она простиралась вдоль морского побережья от города Абдер² до Евксинского понта, именно до реки Истра. Этот край можно кратчайшим путем объехать на купеческом корабле за четверо суток³, если непрерывно дует попутный ветер. По суше же путнику налегке надо идти из Абдер до Истра кратчайшим путем 11 дней⁴. Таково было протяжение державы одрисов по морскому побережью. Внутри же страны, где она больше всего удалена от моря, хороший пешеход может пройти путь от Византия до земли лееев и реки Стримон за 13 дней. Подати со всей варварской земли и с эллинских городов⁵ при Севфе⁶, наследнике Ситалка (когда они были самыми большими), составляли в деньгах сумму около 400 талантов серебра и вносились серебром и золотом. Подносились также и дары золотом и серебром, по стоимости равноценные податям (помимо искусно и пестро расшитых и простых тканей и всякой утвари), и не только самому царю, но также его соправителям⁷ и знатным одрисам. В противоположность обычаям персидского царства⁸, у них (как и вообще во Фракии) считалось благопристойным лучше брать, чем давать, и более постыдным отказать другому в просьбе, чем самому получить отказ. Однако одрисы благодаря своему могуществу пользовались этим обычаем гораздо чаще других фракийцев: без подарков от них нельзя было ничего добиться. Таким образом царство одрисов достигло великого могущества. Действительно, среди всех государств в Европе между Ионийским морем и Евксинским понтом ни одно не могло сравниться с ним по количеству денежных доходов и прочему богатству, тогда как по военной мощи и численности войска оно далеко уступало скифскому царству. Ведь в этом отношении со скифами вообще не может сравниться ни один народ⁹. И не только в Европе, но даже и в Азии нет народа, который сам по себе мог бы устоять против скифов, если бы они были едины¹⁰. Впрочем, в отношении благоразумия и понимания жизненных потребностей скифы не поднимаются до уровня прочих народов.

1 Царство одрисов занимало территорию современной Болгарии, турецкой Фракии и Греции (между Гебром и Стримоном), т. е. между Истрой (Дунаем) на севере и Геллеспонтом на юге. Фукидид мог получить сведения о Фракии от фракийцев, а быть может, и сам путешествовал по Фракии (см.: КЕ ТНгаке).

2 Абдеры — город во Фракии, член Афинского морского союза.

3 По Геродоту (IV 86,1), купеческий корабль мог пройти за день 700 стадий, а за ночь 600 стадий. Таким образом, это расстояние составляет 5200 стадий (ок. 100 км).

4 По Геродоту (IV 101, 2), йутник налегке мог пройти в день 37 км (200 стадий). Таким образом, расстояние от Абдер до Истра около 400 км.

5 Неизвестно, какие это были города.

6 Племянник Ситалка (см. Ш01,5—6).

7 Соправители — полунезависимые царьки. 8Ср.:Хеп. Сугор.УШ2,7.

9 Здесь, по-видимому, Фукидид сознательно противоречит Геродоту, который говорит, что фракийцы (после индийцев) — самый многочисленный и могущественный народ на свете (V 3).

10 Могущество скифов ясно показано Геродотом в его рассказе о неудачном походе Дария.

98 . Итак, Ситалк, царь столь могущественной страны, готовился к войне, набирая войско. Когда все было готово, он выступил в поход на Македонию. Сначала царь шел через свои владения, затем через безлюдную горную цепь Керкину¹, на границе между областью синтов и пэонов, следуя той самой дорогой, которую он велел проложить уже ранее при походе на пэонов², вырубив просеку в лесу. Пройдя эту горную цепь из земли одрисов, войско двигалось, имея по правую сторону область пеонов, а по левую — земли синтов и мэдов³. Перевалив через гору, царь прибыл к Доберу в Пэонии⁴. В походе войско не имело потерь (кроме умерших от болезней), напротив, численность его еще возросла. Действительно, многие из независимых фракийских племен добровольно присоединились к царю в надежде на грабеж, так что общее число воинов составляло, как говорят, не меньше 150 000 человек⁵. Из них около двух третей составляли пехотинцы, остальные — всадники⁶. Большую часть конницы выставили сами одрисы и затем геты. Среди пехотинцев самыми главными бойцами были вооруженные саблями независимые фракийцы, спустившиеся с Родопы. Остальное войско состояло из разноплеменных полчищ и главным образом было страшно своей многочисленно стью.

1 Керкина — гора между верхним Стримоном и Аксием. Царь держался внутренней части страны и не сговорился с афинянами о переходе Стримона по мосту у Амфиполя (см. IV108; П99,1).

2 Когда именно, неизвестно.

3 Мэды — фракийское племя, жившее к северо-западу от Керкины.

4 Добер — город в Македонии, отличный от упоминаемого Геродотом (VII113^)

5 Диодор (ХП50,3) также дает цифры 120 000 пехотинцев и 50 000 всадников.

6 Сомнительно: для такого огромного количества конницы трудно было добывать фураж в этой горной стране.

99 . Итак, царское войско собиралось у Добера, готовое вторгнуться с горных высот в подвластную Пердикке нижнюю Македонию¹. Ведь к Македонии относятся также линкесты, элимиоты² и другие племена в верхней области, союзные и подвластные македонянам³, но управляемые своими царями. Приморскую область (которую мы называем Македонией) впервые завоевали Александр⁴, отец Пердикки, и его предки Тимениды⁵, в древности прибывшие из Аргоса, и воцарились там. Они силой оружия изгнали из Пиерии⁶ пиеров, которые впоследствии поселились за Стримоном у подошвы Пангея в Фагрете⁷ и других местах (еще и поныне обращенная к морю область у подошвы Пангея⁸ называется Пиерийским приморьем). Из области же под названием Боттиея они изгнали также ее жителей боттиеев, живущих ныне по соседству с халкидянами. В Пеонии македоняне овладели узкой полосой земли вниз по течению реки Аксий⁹ до Пеллы¹⁰ и моря. За Аксием до Стримона они владеют страной под названием Мигдония¹¹, откуда они вытеснили эдонов. Затем они изгнали также эордов из земли еще и теперь называемой Эордией¹². При этом большинство эордов погибли, а оставшаяся небольшая часть поселилась около Фиски¹³. Из Алмопии¹⁴ же были вытеснены алмопы. Македоняне подчинили себе и владеют доныне разными местностями, принадлежавшими прежде другим племенам, таким как Анфемунт¹⁵, Грестония, Бисалтия¹⁶ и большая часть собственно македонской земли. Все эти области в совокупности называются Македонией, и во время вторжения Ситалка ее царем был Пердикка, сын Александра.

1 Собственно Македония или Эмафия. Верхняя Македония находилась к западу и юго-западу от долины Аксия и простиралась до северных границ Фессалии и на запад к Эпиру.

2 Линкесты — племя, обитавшее в верховьях Эригона, притока Аксия; элимиоты—жители области и города в юго-западной Македонии.

3 С начала V в. до н. э. греки понимали под Македонией Пеллу и нижнюю область.

4 Александр по прозванию «Филэллин» (см. 1137,1).

5 Ср. : Негогі VII137,1. Тимениды — потомки Тимена, одного из Гераклидов.

6 Пиерия — область между горой Олимп и Фермейским заливом.

7 Крепость в Пиерии.

8 Гора в Македонии к востоку от устья Стримона.

9 Аксий (совр. Вардар) — река, впадающая в Фермейский залив.

10 Пепла — город в центре Эмафии к востоку от Аксия.

11 Мигдония — область в нижнем течении Аксия. Эдоны — племя, обитавшее к западу от Стримона (см. 1100,3).

12 Эория — область к западу от Пиерии и Боттиеи.

13 Фиска — город в центральной Македонии.

14 Алмопия — область к северу от Эордии.

15 Анфемунт — область между Аксием и Стримоном.

16 Ср. IV 109,4; НегосИ VII115,124,127.

100. Македоняне не могли сопротивляться нападению столь огромного войска. Поэтому им пришлось укрыться в укреплениях, которых тогда было мало. Ведь существующие теперь укрепления построены Архелаем, сыном Пердикки, который по вступлении на престол велел проложить прямые дороги и провел различные преобразования для улучшения военного дела. При этом для подготовки войска и воинского снаряжения этот царь сделал больше, чем все предшествовавшие ему восемь царей¹. Из Добера фракийское войско вступило сначала в прежние владения Филиппа и взяло штурмом Идомену. Гортиния же, Аталанта² и некоторые другие поселения добровольно открыли свои ворота из расположения к сыну Филиппа Аминте, который участвовал в походе. Фракийцы осадили также Европ³, но взять его не могли. Затем они проникли и в остальные части Македонии влево от Пеллы и Кирра⁴. Однако дальше на запад — в Боттиею и Пиерию — фракийцы не пошли, но занялись опустошением Мигдонии, Грестопии и Анфемунта. Македоняне же не решались действовать против неприятеля силами пехоты, но, вызвав на помощь конницу союзников из верхней Македонии, при каждой возможности незначительными отрядами нападали на большие соединения фракийцев. Никто не мог выдержать атаки македонян, так как это были искусные всадники, защищенные броней. Окружаемые во много раз превосходящими силами неприятелей, они сами бросались навстречу опасности. Но наконец, чувствуя себя не в силах выдержать бой со столь превосходящим их по численности неприятелем, они отступали.

1 Геродот дает их имена (VIII139).

2 Шомена, Гортиния и Аталанта — города Македонии по среднему течению Аксия.

3 Европ — город к югу от Аталанты на Аксии.

4 Кирра — город к северу от Пеллы, нигде более не упоминаемый.

101 . Между тем Ситалк вступил в переговоры с Пердиккой о

спорных вопросах, приведших к войне. Афинская эскадра не прибыла на помощь, так как афиняне не верили¹, что Ситалк выступит в поход, и ограничились отправкой к нему послов с подарками. После тщетного ожидания афинян Ситалк послал часть своего войска против халкидян и боттиеев и, принудив их запереться в крепостях, начал разорять поля. Пока Ситалк со своим войском стоял лагерем в этих местах, фессалийцы и магнеты², живущие далее к югу, и другие подвластные фессалийцам племена, и все эллины вплоть до Фермопил из боязни, что войско Ситалка пойдет на них, приняли меры предосторожности. Были устрашены также и все независимые фракийские племена, живущие на равнине к северу за Стримоном — панэи, одоманты, дрои и дерсеи³. Даже среди враждебных афинянам эллинов действия Ситалка вызвали тревожные толки и опасения, как бы царь, подстрекаемый афинянами в силу союзного договора, не пошел со своим войском против них. Ситалк, однако, оставался в Халкидике, Боттике и Македонии и опустошал эти земли. Между тем царю не удавалось достичь своей цели (ради чего он и совершил вторжение), а его войско начало страдать от недостатка продовольствия и зимних холодов. Тогда, следуя убеждению своего племянника Севфа, сына Спарадока (человека наиболее влиятельного после него самого), Ситалк решился немедленно отступить. А Севфа Пердикка тайно привлек на свою сторону обещанием отдать ему в жены свою сестру и дать за ней приданое. Итак, Ситалк позволил себя уговорить и, пробыв в стране в общем 30 дней (из которых 8 дней провел у халкидян), поспешно возвратился домой. Пердикка же впоследствии выполнил свое обещание и отдал свою сестру Стратонику в жены Севфу. Так окончился поход Ситалка.

1 Недоверие афинян основывалось на том, что Ситалк долго тянул с походом и двинулся с наступлением зимы.

2 Магнеты — жители полуострова Магнесии, омываемого Фермейским и Пагасейским заливом.

3 Все эти племена жили между Стримоном и Нестом.

102 . В ту же зиму, после того как пелопоннесский флот был распущен, афиняне в Навпакте во главе с Формионом выступили в морской поход. Плывя вдоль побережья, они высадились в Астаке¹ и оттуда направились в глубь Акарнании с 400 своих гоплитов², снятых с кораблей, и 400 гоплитов мессенских. Из Страта, Коронт³ и других мест афиняне изгнали тех лиц, которых считали ненадежными. Затем они возвратили в Коронты Кинета, сына Феолита⁴, и снова вернулись на свои корабли. Ведь поход на Эниады⁵ — единственный город в Акарнании искони враждебный афинянам — представлялся невозможным в зимнее время. Действительно, река Ахелой, берущая начало с горы Пинда⁶, течет затем через страну долопов, агреев и амфилохов и по акарнанской равнине и впадает в море близ Эниад, образуя озера в окрестностях города. Разлив реки зимой затрудняет поход на город. Большинство так называемых Эхинадских островов также расположено против Эниад, непосредственно перед устьем Ахелоя. Ахелой, как большая река, постоянно образует здесь при наводнении наносы, и некоторые острова, вероятно, в непродолжительном времени также соединятся с ним. Действительно, река эта широкая, многоводная и илистая. Острова тесно примыкают друг к другу и задерживают речные наносы, не позволяя растворяться в воде. Расположенные беспорядочно, а не один за другим, острова мешают водам реки впадать в море прямым путем. Впрочем, острова эти невелики и необитаемы. Сказание гласит, что Аполлон изречением оракула повелел Алкмеону, сыну Амфиарая, во время его скитаний по земле после убиения матери избрать эту землю в качестве прибежища. При этом оракул предупредил Алкмеона, что тот не освободится от страшных видений, пока не найдет приюта на той земле, которая при убиении матери еще не была сушей и солнце ее не видело, потому что вся другая земля осквернена его злодеянием. Алкмеон, гласит далее сказание, долго не знал, что делать. Наконец он заметил эти наносы в устье Ахелоя и решил, что здесь со времени его долгих скитаний после матереубийства образовалось достаточно земли, чтобы поселиться на ней. Так он и обосновался в области Эниадов и стал ее правителем. Впоследствии страна получила название от его сына Акарнана. Такое предание об Алкмеоне дошло до нас.

1 Ср. Ш3 — 19; III25-50. См. П30; 133,1-2.

2 Эти гоплиты были эпибатами (морская пехота).

3 Коронты — город в Акарнании.

4 И отец и сын — лица неизвестные.

5 Город в Акарнании к западу от Ахелоя — самой большой реки в Греции. Развалины города сохранились до нашего времени.

6 Пинд — горный кряж в северной Греции.

103. Афиняне во главе с Формионом отплыли из Акарнании обратно в Навпакт и в начале весны возвратились в Афины. Они везли с собой пленников, свободных по рождению, взятых в плен в морских битвах, а также захваченные неприятельские корабли. Пленников они обменяли человека на человека. Так окончилась эта зима, а с ней и третий год войны, которую описал Фукидид.

Книга третья

1 . На следующее лето в пору созревания хлеба пелопоннесцы и союзники вторглись в Аттику во главе с царем лакедемонян Архидамом, сыном Зевксидама. Расположившись лагерем, они стали опустошать поля. Афинская конница и на этот раз производила налеты на врага при удобном случае, мешая главной массе легковооруженных воинов удаляться от своего лагеря и разорять окрестности города. Пока у пелопоннесцев не иссякли запасы продовольствия, они оставались в стране, а затем отступили и разошлись по своим городам.

2 . Тотчас после вторжения пелопоннесцев подняли восстание против афинян лесбосцы, кроме жителей Мефимны¹. Они думали восстать еще до начала войны², но не выступили потому, что тогда лакедемоняне не оказали им поддержки. И теперь они еще не были готовы к восстанию, но были вынуждены к этому скорее, чем намеревались. Действительно, они ожидали окончания постройки дамбы, ограждавшей гавань³, сооружения городской стены и снаряжения кораблей. Кроме того, из Понта еще не прибыли лучники, хлеб и другие запасы, за которыми они послали. Однако все враги лесбосцев на Тенедосе⁴, в Мефимне и отдельные сторонники противной партии, дроксены афинян в самой Митилене, доносили афинянам, что митиленцы решили объединить в Митилене все население острова и с помощью лакедемонян и своих единоплеменников-беотийцев постепенно готовятся к восстанию, так что, если не предупредить это, афиняне потеряют Лесбос.

1 На Лесбосе было пять городов-государств: Митилена, Антисса, Пирра, Эрес, Мефимна. В Мефимне было демократическое правление, а в Митилене — олигархическое.

2 Быть может, еще когда восстал Самос или в 433-432 гг. до н. э. (когда Спарта готовилась к войне) (ср. Ш13,1).

3 Ср. II 94,4.

4 Остров у побережья Троады, принадлежал к Афинскому морскому союзу.

3. Однако афиняне, жестоко страдавшие от чумы и только что разгоревшейся войны, тягости которой теперь стали сильнее сказываться, считали весьма опасным начинать новую войну против такой державы, как Лесбос с ее сильным флотом и свежими ресурсами. Сначала афиняне не доверяли таким донесениям, главным образом потому, что не желали, чтобы они оправдались. Когда же афиняне, отправив послов на Лесбос, не смогли убедить лесбосцев отказаться от объединения их городов и от военных приготовлений, то встревожились и решили предупредить восстание. Они неожиданно послали на Лесбос эскадру в составе 40 кораблей (назначенных для крейсирования в пелопоннеских водах) под начальством стратега Клеиппида¹, сына Диния, с двумя товарищами. Афиняне получили сообщение, что в ближайшее время на острове будет справляться вне города празднество в честь Аполлона Малоентского² с участием всего населения Митилены, и если афиняне поспешат, то, вероятно, смогут напасть врасплох. Удастся попытка, думали афиняне, — хорошо. Если нет, нужно потребовать от митиленцев выдачи кораблей и срытия стен. В случае же отказа митиленцев — начать войну. Афинская эскадра тотчас вышла в море. Десять митиленских триер, которые, согласно договору, пришли на помощь, афиняне задержали и команду их взяли под стражу. Однако какой-то человек из Афин предупредил митиленцев о выходе эскадры. Он переправился на Евбею и по суше прибыл в Герест³. Здесь он нашел выходивший в море грузовой корабль и, продолжая на нем путешествие, на третий день прибыл из Афин в Митилену и сообщил о приближении афинской эскадры. После этого митиленцы не вышли из города в святилище Аполлона Малоентского, поставили охрану у стен и гаваней и оградили частоколом незаконченные сооружения.

1 Из дема Ахарны. О нем и его товарищах ничего больше не известно.

2 Эпитет Аполлона по имени местечка Малоент близ Митилены.

3 Герест — мыс на юге о. Евбеи. От Гереста до Митилены около 1500 км.

4 . Вскоре за тем прибыли афинские корабли. Начальники эскадры, видя, что их планы внезапного нападения расстроены, объявили, что им было поручено. Митиленцы отказались подчиниться требованиям афинян, и стратеги начали военные действия. Застигнутые врасплох, митиленцы были вынуждены сражаться неподготовленными. Они вышли со своими кораблями из гавани¹ немного вперед, намереваясь дать морское сражение. Афинские корабли вскоре, однако, оттеснили их назад, и тогда митиленцы вступили в переговоры со стратегами афинян, желая, если возможно, тотчас же на приемлемых условиях избавиться от неприятельской эскадры. Афинские стратеги приняли их предложения, опасаясь, что у них самих не хватит сил вести войну против целого Лесбоса. Итак, было заключено перемирие, и митиленцы послали уполномоченных для переговоров в Афины (среди них был один из доносчиков, теперь, впрочем, уже раскаявшийся). Митиленцы хотели убедить афинян, что они вовсе не намеревались восставать, и уговорить их, если возможно, увести свою эскадру на приемлемых условиях. Не ожидая, однако, успеха посольства в Афины, они одновременно отправили на одной триере послов и в Лакедемон, тайком от афинской эскадры, стоявшей у Малеи² к северу от города. После трудного плавания послы прибыли в Лакедемон и стали добиваться хоть какой-нибудь помощи.

1 Митилена имела две гавани (см. П6,1). Неизвестно, какая из них имеется в виду.

2 Малея — мыс на юго-западе Лесбоса.

5 . После того как послы вернулись из Афин, ничего не добившись, митиленцы и остальной Лесбос (кроме Мефимны) решили начать войну. Мефимна же, как Имброс¹, Лемнос и немногие другие союзники, осталась верной афинянам. Митиленцы, сделав вылазку, напали на афинский лагерь². В завязавшемся сражении они разбиты не были, но не решились остаться на поле битвы и отступили в город. С этого времени митиленцы бездействовали, не желая рисковать в битве без ожидаемой помощи из Пелопоннеса или еще откуда-нибудь. На помощь к ним действительно прибыли лакедемонянин Мелей и фиванец Гермеонд³. Они были посланы еще до восстания, но не могли прибыть раньше афинской эскадры и только после битвы на одной триере незаметно пробрались в город. Посланцы советовали митиленцам отправить новое посольство на другой триере вместе с ними при их возвращении в Лакедемон, что митиленцы и сделали.

1 Имброс (остров против фракийского Херсонеса) и Лемнос были афинскими военными колониями уже со времен Писистрата.

2 Лагерь находился, вероятно, у Малеи.

3 Об этих лицах ничего не известно.

6. Бездействие противника весьма ободрило афинян, и они стали вызывать на помощь союзников, которые являлись тем охотнее, видя, что лесбосцы не проявляют никакой воинственности. Став на якорь к югу от города¹, афиняне укрепили два лагеря на каждой из сторон города и блокировали входы в обе гавани. Таким образом они отрезали митиленцев от моря. Земля в непосредственной близости от их двух лагерей также находилась в руках афинян². Однако митиленцы и другие лесбосцы, прибывшие на помощь, господствовали над всей остальной частью острова. У Малеи афиняне имели только якорную стоянку для кораблей и рынок. Таковы были военные действия у Митилены.

1 С этой позиции афиняне могли наблюдать за кораблями из Пелопоннеса.

2 Силы афинян были незначительны.

7 . Около того же времени в это лето афиняне послали эскадру из 30 кораблей в пелопоннесские воды под начальством стратега Асопия, сына Формиона, ибо акарнанцы просили послать им военачальником сына или какого-нибудь родственника Формиона¹. На пути вдоль берегов Лаконии эскадра опустошала побережье. Затем Асопий отослал большую часть кораблей домой, а сам с 12 кораблями отплыл в Навпакт. После этого он собрал всеобщее ополчение акарнанцев и с этим войском пошел на Эниады². Его корабли вошли в Ахелей, а сухопутное войско опустошало страну. Но так как город не сдавался, то Асопий распустил свое войско, а сам отплыл с эскадрой на Левкаду и высадился в Нерике³. На обратном пути он вместе с частью его отряда были перебиты местными жителями и немногочисленной пелопоннесской охраной. Затем афиняне вышли в море, получив по договору о перемирии от левкадцев тела своих павших воинов.

1 Ср. П68—69; 81,1; 102,1. Формион был популярен в Акарнании после своего первого похода туда.

2 Ср. Ш02,2.

3 Нернк— город на Левкаде (упомянут еще у Гомера, ОС. XXIV 377). Ср. : ЗігаЪ. р. 452.

8 . Между тем отправленные на первом корабле митиленские послы прибыли в Олимпию, так как лакедемоняне просили их явиться туда, чтобы остальные союзники также выслушали их пожелания и решили, что делать. Это была олимпиада¹, на которой родосец Дорией² второй раз одержал победу. По окончании празднества послы выступили на собрании с такой речью.

1 Словом «олимпиада» обозначалось не только самое состязание, но и промежуток времени от одного олимпийского состязания до другого. По олимпиадам велось греческое летоисчисление, начиная с первой олимпиады 776 г. до н. э., когда впервые были записаны имена победителей.

2 Дорией одержал три победы подряд (432,428,424 гг. до н. э.) в панкратии (атлетические состязания и кулачный бой); ср.: Рат. VI7; ТНис. VIII.35,1.

9 . «Нам, лакедемоняне и союзники, известно обычное отношение эллинов к людям, покинувшим союзников во время войны: того, кто изменяет своим прежним союзникам, порывая с ними, они охотно принимают, поскольку он им полезен, но меньше ценят, считая его предателем старых друзей. И действительно, такое суждение справедливо, если только дело идет о разрыве между двумя государствами с одинаковыми убеждениями и интересами, которые равны друг другу по мощи и ресурсам, и когда нет уважительного повода для отпадения. Между тем наши отношения с афинянами совсем не таковы, и поэтому никто не может обвинять нас за то, что мы покидаем их теперь в час опасности, хотя в мирное время они относились к нам с уважением.

10 . Так как наша цель — вступить в союз с вами, то прежде всего обратимся к вопросу о справедливости и чести. Мы знаем, что не может быть прочной дружбы между частными людьми и союза города с городом для какой-нибудь цели, если друзья или союзники не верят во взаимную честность и не сходны по характеру и образу мыслей. Ведь несходство образа мыслей приводит к расхождению в действиях. Наш союз¹ с афинянами был заключен после того, как вы перестали участвовать в мидийской войне, а они остались, чтобы завершить борьбу. Однако мы никогда не были союзниками афинян в их намерениях поработить эллинов, но союзниками для освобождения эллинов от мидийского ига. Пока афиняне, стоя во главе союза, обращались с нами как равные с равными, мы были готовы следовать за ними. Но мы стали тревожиться, видя, что они ослабляют свою враждебность к Мидянину и все больше и больше стремятся к господству над союзниками. Союзники, однако, в силу различия в интересах², не могли прийти к единству, чтобы дать отпор афинянам, и были, таким образом, порабощены, кроме нас и хиосцев. Но будучи по имени свободными и независимыми, мы должны были сражаться на их стороне. И теперь, судя по прежним примерам, мы больше не можем доверять афинянам как нашим вождям. Ведь невероятно, чтобы они, подчинив тех, которых вместе с нами приняли в союз, не поступили так же и с остальными, если бы смогли.

1 Ср. 195, 1; Негой. IX106.

2 Букв.: «из-за множества голосов», т. е. разногласий, а не «за многочисленностью отдельных государств».

11 . Если бы все союзники сохранили еще независимость, и мы имели бы больше уверенности, что нас оставят на прежнем положении. Но большинство союзников уже подчинились, а с нами афиняне должны были еще обращаться как с равными, и для них, естественно, становилось все тягостнее терпеть такое положение; ведь даже когда большинство союзников стали подчиняться, один наш город еще сохранял равноправие, к тому же афиняне делались все могущественнее, а нам приходидось все более рассчитывать на свои силы. Только взаимный страх делает союз надежным. Ведь пожелай одна сторона в чем-нибудь нарушить союзный договор, удержать ее от этого может лишь сознание собственной слабости. Независимость афиняне оставили нам лишь потому, что предпочитали достичь господства скорее красивыми речами и хитрой политикой, нежели грубой силой. Вместе с тем мы служили им и были нужны для доказательства справедливости их дела, так как с равным правом голоса в делах союза мы не выступили бы, по крайней мере добровольно¹, с ними в поход без справедливого основания. Кроме того, афиняне использовали сильных против слабых. Оставив нас, более сильных, под конец и устранив остальные малые города, они думали, что мы станем для них легкой добычей. Напротив, начни они с нас, когда все прочие союзники были еще в силе и знали, где им следует искать опору, они не смогли бы одержать верх так легко, как это им удалось. К тому же наш флот внушал им некоторые опасения. Они боялись, что в союзе с вами или с каким-нибудь другим городом он станет для них опасным. В конце концов, нас оставляли в покое еще и потому, что мы постоянно оказывали услуги их городу и ублажали деятелей, которые стояли в данный момент у них во главе. Конечно, долго мы не уцелели бы, если бы не началась эта война, так как на наших глазах были примеры печальной участи других.

1 Предпочитаем такое чтение вместо: ОСХО^ТОСЗ — «против воли».

12 . Как могли мы довериться такой дружбе и свободе, как эта? Ведь услуги, которые мы оказывали друг другу, не соответствовали нашим истинным чувствам. Афиняне из страха угождали нам во время войны, а мы в мирное время оказывали им такое же внимание. И доверие, которое обычно обеспечивается преимущественно обоюдным расположением, у нас было основано только на взаимном страхе: только из страха, а не по любви мы сохраняли наш союз. И кто из нас первым смог бы, не опасаясь, пойти на риск, тот, конечно, первым и решился бы разорвать союз. Поэтому ошибаются те, которые считают, что мы поступили несправедливо, первыми восстав против афинян, не дожидаясь, пока воочию убедимся в их намерениях (так как они медлили применять насилие против нас). Ведь если бы мы на равных условиях могли противодействовать их замыслам, то, конечно, нам следовало несколько подождать с восстанием. Однако, поскольку они в любой момент могли напасть на нас, мы должны были заранее принять оборонительные меры.

13 . Таковы, лакедемоняне и союзники, непосредственные основания и причины, которыми можно объяснить и оправдать наше отпадение. Их вполне достаточно, чтобы убедить вас, наших слушателей, в правильности нашего поступка и растолковать каждому, что нам приходится остерегаться и думать о собственной безопасности. Мы уже давно собирались отложиться от афинян и еще во время мира обращались к вам с предложением об этом¹. Но так как вы тогда не поддержали нас, нам пришлось отказаться от нашего намерения. Теперь же мы сразу откликнулись на призыв беотийцев. Мы считали, что нашим отложением преследуем двоякую цель². Во-первых, не содействовать афинянам в угнетении эллинов, но содействовать самим эллинам в их освобождении. Затем — не позволить афинянам уничтожить нас, но самим предупредить их нападение. Конечно, нам пришлось восстать ранее, нежели мы хотели, и мы были еще недостаточно готовы. Ввиду этого вам тем более следует принять нас в союз и немедленно помочь нам. Этим вы ясно докажете, что готовы защищать тех, кто требует помощи, и покажете вашу способность нанести удар врагу. Ведь никогда еще обстановка не складывалась столь благоприятно, как теперь. Мощь афинян ослаблена чумой и огромными военными расходами. Их флот разъединен: часть его крейсирует у ваших берегов, а другая эскадра угрожает нам. Так что у них не будет преобладания на море, и если вы этим летом вторично совершите вторжение в Аттику на кораблях и по суше, они не смогут отразить вас, а если и предпримут такую попытку, им придется отступить на обоих направлениях. Пусть никто не думает, что подвергает опасности свою родину ради чужой земли. Если кому-нибудь кажется, что Лесбос далеко, то выгоды, которые он предлагает вам, достаточно близки. Ведь место сражения будет не в Аттике³, как можно думать, а в тех странах, откуда Афины извлекают свои доходы. Афиняне получают деньги от союзников, и эти доходы еще умножатся, если они покорят нас. Ведь тогда уже никто не восстанет против них, да и наши подати увеличатся, и нас ждет еще более горькая участь, чем у порабощенных ранее. Если же вы будете усердно помогать нам, то в союзе с нами — сильной морской державой — вы приобретете флот, который вам особенно необходим.

И если вам удастся постепенно лишить афинян союзников, то вы тем легче сокрушите вражескую мощь. Ведь все афинские союзники проникнутся к вам доверием и с радостью перейдут к вам, и тогда вас нельзя будет уже упрекать в том, что вы не помогаете тем, кто желает восстать против афинян. Если же вы открыто выступите освободителями Эллады, то победа ваша будет обеспечена.

1 Ср. III 2,1.

2 Букв.: «восстанем двойным восстанием».

3 Ср. слова Архидама (181,2; 83,2).

14 . Итак, оправдайте надежды, возлагаемые на вас эллинами, и почтите Олимпийского Зевса (в святилище которого мы находимся, как умоляющие о спасении), примите нас в союз и защитите. Не покидайте нас в тот момент, когда мы, митиленцы, одни рискуем своей жизнью за общее дело эллинов. Наша удача принесет выгоды всем: если же вы нам откажете, то вред от этого и подавно станет всеобъемлющим. Будьте же доблестными мужами, какими считают вас эллины и какими мы в нашем страхе желаем вас видеть».

15 . Так говорили митиленцы. Лакедемоняне и союзники тотчас же согласились на эти предложения и приняли их в свой союз. Собравшимся там союзникам лакедемоняне приказали немедленно явиться на Истм с двумя третями¹ своего войска для предстоящего вторжения в Аттику. Первыми прибыли на Истм сами лакедемоняне и сразу принялись готовить волок для перевода кораблей через Истм из Коринфского моря в Саронический залив. Ведь они собирались напасть на афинян одновременно с суши и с моря. Сами лакедемоняне действовали с усердием, но остальные союзники собирались медленно. Они были заняты сбором урожая и не проявляли желания воевать².

1 См. II 10,2.

2 Именно как и предсказывал Перикл (1141,3-7).

16 . Между тем афиняне заметили, что сборы противников в поход вызваны уверенностью в их, афинян, слабости, и решили убедить их в ошибочности такого суждения, доказав, что легко могут дать отпор новым морским силам из Пелопоннеса, даже не отзывая своей эскадры от Лесбоса¹. Они снарядили 1000 кораблей, укомплектовав их экипажами из граждан (кроме всадников, пентакосиомедимнов и метеков)². Затем они вышли в море, прошли вдоль берега, показывая свои силы, и высаживались в различных местах на побережье Пелопоннеса, где им было угодно.

Лакедемоняне были поражены неожиданностью появления афинского флота и думали, что митиленцы³ сказали им неправду. Они считали свое положение опасным, так как союзники еще не прибыли, и к тому же пришло известие, что крейсирующая у побережья Пелопоннеса афинская эскадра из 30 кораблей опустошает земли периэков. Поэтому лакедемоняне возвратились домой. (Позднее, однако, они стали снаряжать эскадру на Лесбос и приказали отдельным союзным городам выставить 40 кораблей.) Во главе эскадры был поставлен Алкид⁴, который и должен был с нею отплыть на Лесбос. Когда афиняне увидели, что пелопоннесцы вернулись домой, они со своими 100 кораблями сделали то же самое.

1 Ш,13,3.

2 Всадники и пентакосиомедимны — два высших класса в Аттике (по солоновской конституции). Во флоте служили гребцами граждане двух низших классов — феты и (теперь) зевгиты.

3 В подлиннике: «лесбосцы»: см. Ш13,4.

4 Лакедемонский наварх (адмирал).

17 . Никогда еще у афинян не было такого большого количества кораблей, боеспособных и хорошо снаряженных¹, как в то время, когда эти 100 кораблей находились в море², хотя по числу, пожалуй, в начале войны их было столько же или даже еще больше. Сто кораблей несли охрану Аттики, Бвбеи и Саламина³, а другие сто крейсировали в пелопоннесских водах, кроме кораблей, блокировавших Потидею или находившихся в других местах. Таким образом, в одно лето афинский флот насчитывал в общем 250 кораблей. Расходы на флот и осаду Потидеи особенно истощали афинскую казну⁴. Ведь каждый гоплит при осаде Потидеи получал по 2 драхмы в день (одну на себя, а другую на слугу). Число гоплитов составляло первоначально 3000 и оставалось таким до конца осады. Затем прибыло еще 1600 гоплитов под начальством Формиона⁵, но они ушли еще до конца осады. Матросы во флоте получали ту же плату, что и воины. Так истощалась афинская казна уже в начале войны, и таково было наибольшее число кораблей, когда-либо снаряженных афинянами].

Эту главу некоторые ученые считают неподлинной (Штеуп, Бузольт, Гуде, Стюарт Джоунз). Однако язык не вызывает подозрений (ср.: СоттеА. Ж, II, 276)

1 Текст не в порядке.

2 Т. е. летом.

3 О подобной мере Фукидид нигде больше не упоминает. 4См. Н70,2.

5 См. 164,2; II29, 6; II31, 2.

18 . В то время как лакедемоняне находились у Истма, митиленцы с союзниками выступили по суше против Мефимны, рассчитывая захватить город при содействии местных сторонников отложения от Афин. Потерпев здесь неудачу, митиленцы отступили к Антиссе, Пирре и Эресу. Там они установили более надежные олигархические порядки, укрепили городские стены и затем поспешно возвратились домой. После ухода митиленцев мефимнейцы пошли походом на Антиссу. Однако жители Антиссы и наемники сделали вылазку, нанесли мефимнейцам тяжелое поражение и многих перебили: оставшимся в живых пришлось поспешно отступить. Между тем афиняне узнали о положении на острове, о том, что митиленцы по-прежнему господствуют в стране¹ и что их собственное войско не в состоянии блокировать город. Тогда в начале осени² афиняне послали в Митилену под начальством стратега Пахета, сына Эпикура, 1000 своих гоплитов, которые сами были и гребцами³ на кораблях. По прибытии на остров афиняне окружили одиночной стеной, встроив в нее в некоторых местах сторожевые укрепления. Таким образом, в начале зимы4 Митилена была целиком блокирована с двух сторон — с суши и с моря.

1 4116,2.

2 См. II 31,1.

3 Вероятно, из-за нехватки людей и недостатка средств на оплату профессиональных гребцов.

4 Постройка стены заняла 4-5 недель (ср. II 75,3).

19 . Тогда впервые, нуждаясь в средствах для осады Митилены, афиняне внесли в государственную казну 200 талантов чрезвычайного военного налога¹. Кроме того, они послали для сбора подати с союзников 12 кораблей под командой стратега Лисикла² с четырьмя товарищами. Лисикл обходил различные земли, всюду собирая деньги. Но когда он проходил из Миунта³ в Карии через долину Меандра до холма Сандия⁴, то погиб сам с большей частью своего отряда в стычке с карийцами и анеитами⁵.

1 Чрезвычайный налог взимался по постановлению народного собрания со всех граждан первых трех классов в зависимости от состояния,

2 Этот Лисикл, торговец овцами, выдвинулся на политической арене, женившись после смерти Перикла на его жене Аспасии.

3 Ср. 1138, 5.

4 Этот холм нигде больше не упоминается. Меандр — река в Карий.

5 Анеиты — жители г. Аней на материке против о. Самос.

20 . В ту же зиму платейцы, все еще осаждаемые пелопоннесцами и беотийцами¹, начали страдать от крайнего недостатка продовольствия. На помощь афинян нельзя было рассчитывать, и вообще казалось, что спасения нет. Поэтому платейцы и бывшие в городе афиняне сначала решили все вместе сделать вылазку и пробиться через вражеские стены. План этот предложили прорицатель Феенет, сын Толмида, и Евпомпид, сын Даимаха, бывший стратегом в городе. Сначала все платейцы одобрили план, потом, однако, половина их как-то потеряла решимость, считая этот план слишком опасным. В конце концов только около 220 человек остались верными своему первоначальному решению и приступили к его выполнению следующим образом. Они изготовили лестницы одинаковой высоты с вражеской стеной. Высоту лестниц они рассчитывали по рядам кирпичей стены в том месте, где со стороны города стена не была оштукатурена. Ряды кирпичной кладки считало сразу много людей, и если в отдельных случаях была возможна ошибка, то большинство, думали платейцы, сосчитает правильно, тем более что подсчет производился несколько раз. Кроме того, та часть стены, на которую предполагали подняться, была недалеко, и ее можно было легко обозревать. Таким образом, платейцы установили правильную длину лестниц, взяв мерой для этого толщину отдельного кирпича.

1II 78.

21 . Укрепление пелопоннесцев было построено следующим образом. Оно состояло из двух кольцевых стен: одна — внутренняя — была обращена к Платее; другая — внешняя — предназначена против возможного нападения из Афин; промежуточное пространство между стенами составляло около 16 футов¹. В этом 16-футовом промежутке были построены помещения для стражи, так тесно связанные между собой, что составляли как бы одну толстую стену с брустверами по обеим сторонам. Через каждые 10 брустверов были поставлены высокие башни одинаковой толщины со стеной, доходившие как до внутренней, так и до внешней стороны фасада. Прохода мимо башен с внутренней или внешней стороны не было, и стража проходила внутри их. По ночам в непогоду и ливни стража покидала брустверы и несла караул с башен, которые стояли довольно близко одна от другой и имели кровлю. Таково было устройство стены, окружавшей Платею.

1 4.7 м.

22 . Завершив свои приготовления и дождавшись бурной ночи с ливнем и ветром, и к тому же безлунной, платейцы вышли из города. Во главе их стояли зачинщики этой смелой попытки¹. Сначала платейцы перешли окружавший город ров. Затем они достигли неприятельской стены, не замеченные стражей, так как в полной темноте ничего нельзя было разглядеть, а вой бури заглушал шум шагов приближающихся платейцев. Они шли на большом расстоянии друг от друга, не привлекая внимания стражи звоном оружия. На них было легкое вооружение, и только левая нога обута, чтобы безопаснее ступать по грязи. Так платейцы подошли к промежутку между двумя башнями, зная, что он не охраняется. Первыми подошли воины с лестницами и приставили их к стене. Затем поднялись двенадцать других воинов в панцирях и вооруженные только кинжалами, во главе с Аммеем, сыном Кореба (он первым взошел на стену); следом за ним стали подниматься еще по шести человек на каждую из двух смежных башен. После них шли другие легковооруженные воины с дротиками (за ними несли щиты, чтобы облегчить им подъем; щиты должны были им передать, как только они приблизятся к неприятелю). Большинство платейцев успели уже подняться на стену, когда стража на башнях заметила их. Какой-то платеец, хватаясь за бруствер, оторвал черепицу, и она с шумом упала вниз. Тотчас же поднялась тревога, и стража устремилась на стену. Ведь в такую темную и бурную ночь стража все еще не могла понять, что случилось. В это время оставшиеся в городе платейцы, чтобы отвлечь внимание неприятеля, сделали вылазку и атаковали стену пелопоннесцев со стороны, противоположной той, где спускались их сограждане. Осаждающие пришли в смятение, но не покидали своих постов, и никто не решался что-либо предпринять, не понимая, что же, собственно, происходит. Триста пелопоннесцев, которым было приказано в случае нужды спешить на помощь, вышли из укрепления к месту тревоги. Со стороны Фив были зажжены сигнальные огни, указывающие на опасность. Между тем платейцы в городе, в свою очередь, также зажли на стенах множество заранее приготовленных

для этого факелов. Они хотели этим сделать сигналы непонятными для фиванцев, чтобы те, не разобравшись в истинном положении дела, не успели прийти на помощь осаждающим, пока платейцы, вышедшие из города, не ускользнут и не окажутся в безопасности. 1 Ш20,1.

23 . Между тем первая партия платейцев, взошедшая на стену, перебив часовых на обеих башнях, захватила их. Вслед за ними другие воины начали занимать проходы, чтобы не пропустить неприятельских подкреплений. Некоторые платейцы приставили со стены лестницы к башням и помогли большинству своих подняться на стену. Град дротиков сверху и снизу удерживал всех врагов, спешивших на помощь. Между тем большая часть все еще остававшихся внизу платейцев приставили к стене сразу много лестниц и, опрокидывая брустверы, открывали себе проход через стену между башнями. Всякий, кому удалось перейти стену, каждый раз становился на краю рва и оттуда метал дротики и обстреливал неприятеля, спешившего вдоль стены, чтобы воспрепятствовать переходу. Когда все платейцы перешли и бывшие на башнях спустились (последние из них с большим трудом) и направились ко рву, в этот момент упомянутые триста пелопоннесцев с факелами в руках бросились на них. Платейцы, стоя на краю рва, лучше видели врагов из темноты и целились стрелами и дротиками в незащищенные части их тела. Сами они были скрыты во тьме, тогда как неприятелей ослеплял свет факелов. Таким образом, хотя и с трудом и напряжением всех сил, платейцы благополучно перешли ров. Ведь ров хотя и замерз, но лед не был так крепок, чтобы можно было по нему идти. Он был скорее рыхлым, как обыкновенно бывает при восточном или северном ветре. К тому же снежной ночью при сильном ветре во рву образовалось так много воды, что она покрывала платейцев чуть ли не по горло. Все же платейцам удалось спастись благодаря непогоде.

24 . Выйдя изо рва, платейцы пошли по дороге на Фивы¹, оставляя справа святилище героя Андрократа² в уверенности, что пелопоннесцы не догадаются, что они пойдут именно этим путем, ведущим в сторону неприятеля. Действительно, они видели, как пелопоннесцы с факелами спешат по дороге в Афины через Киферон и Дриоскефалы³. Шесть или семь Стадий прошли платейцы по дороге на Фивы. Затем они свернули в сторону к горе, на дорогу, ведущую к Эрифрам и Гисиям⁴ и, перейдя горы, благополучно прибыли в Афины.

Всего пришло в Афины 212 платейцев (хотя первоначально их было больше: несколько человек еще до перехода через стену вернулись назад, а один лучник попал в плен уже по ту сторону рва). Пелопоннесцы прекратили преследование и возвратились на прежнее место. Между тем оставшиеся в городе платейцы ничего не знали о том, что произошло, так как вернувшиеся сообщили, что никто из их товарищей не уцелел. Поэтому на рассвете они послали глашатая к пелопоннесцам с просьбой о перемирии для погребения павших. Однако, узнав истину, платейцы отказались от перемирия. Так спаслись платейцы, перейдя стену.

1 На северо-восток и на север от Платей.

2 Андрократ — местный платейский герой. Положение святилища неизвестно.

3 Пелопоннесцы шли на северо-восток и восток от Платей по дороге на Фивы — Элевсин — Афины на север от прохода Дриоскефалы через гору Киферон на границе Аттики и Беотии (см.: НеШ. IX 39).

4 Эрифры и Гисии — беотийские города, но принадлежавшие, как и Платея, к Афинскому морскому союзу. Положение их точно неизвестно (по-видимому, к западу от главной дороги).

25 . Между тем из Лакедемона в конце той же зимы¹ послали в Митилену на триере лакедемонянина Салефа². Прибыв на корабле в Пирру³ на Лесбосе, Салеф затем продолжал путь пешком по руслу какого-то ручья: дойдя до места, где можно было перейти через кольцевую стену афинян, он незаметно пробрался в Митилену. Митиленским властям Салеф объявил, что предстоит вторжение в Аттику и тогда же на Лесбос прибудет пелопоннесская вспомогательная эскадра из 40 кораблей⁴, и его послали вперед сообщить об этом и распорядиться прочими делами. Тогда митиленцы снова ободрились и теперь были уже менее склонны к соглашению с афинянами. Так окончилась зима и с нею четвертый год войны, которую описал Фукидид.

1 В конце февраля 427 г. до н. э.

2 В Спарте верили в способность отдельных спартанцев активно влиять на ход событий [и не всегда без основания, см. миссии Мелея (Ш5,2), Тантала (IV 57,3) и прежде всего — Гилиппа в Сиракузах].

3 См. III 18,1.

4 См. III 16,3.

26 . Следующим летом пелопоннесцы послали в Митилену на помощь наварха своего флота Алкида во главе эскадры из 42 кораблей¹. Одновременно вместе с союзниками они совершили вторжение в Аттику: тревожа афинян с моря и с суши, пелопоннесцы хотели затруднить им противодействие эскадре, идущей в Митилену. Вторжением предводительствовал на этот раз Клеомен вместо своего малолетнего племянника царя Павсания, сына Плистоанакта². Пелопоннесцы вновь опустошили разоренные уже прежде области Аттики, истребив все, что там успело вырасти³. После второго вторжения⁴ это было самым тягостным для афинян. В ожидании известий о каких-либо действиях своей эскадры (которая, как они полагали, уже пересекла море) пелопоннесцы продолжали тем временем опустошать всю страну. Когда же их ожидания не оправдались и запасы продовольствия иссякли, они отступили и разошлись по своим городам.

1 См. III 16,3 и 25,1.

2 Шистоанакт и Клеомен были сыновьями регента Павсания. Плистоанакт был в изгнании с 445 г. (II 21,1); не возвратился до осени этого 427 г. (^16.3).

3 Ср. Н10; 47,2.

4 См. II57,2.

27 . Между тем, видя, что пелопоннесская эскадра не идет на помощь и задерживается, а запасы продовольствия уже истощились, митиленцы были вынуждены сдаться афинянам. Непосредственной причиной было следующее. Салеф и сам уже больше не рассчитывал на скорое прибытие пелопоннесской эскадры и поэтому стал вооружать народ тяжелым оружием (прежде у него было только легкое вооружение), собираясь сделать вылазку. Митиленцы же, получив тяжелое вооружение, не захотели больше подчиняться властям. Они стали собираться на сходки, требуя от богатых граждан, чтобы те открыто объявили о своих запасах хлеба и распределили их между всеми. Если же богатые откажутся, заявили они, то они сами вступят в переговоры с афинянами и сдадут город.

28 . Власти в Митилене видели, что уже не могут помешать народу заключить мир. Поэтому, считая опасным для себя неучастие в соглашении, они заключили от имени всех граждан договор с Пахетом и его войском¹ на следующих условиях: участь города решит афинский народ; митиленцы должны принять афинское войско в город и отправить послов² в Афины. До возвращения послов Пахет не должен заключать в оковы, обращать в рабство или убивать никого из митиленцев. Таковы были условия капитуляции. Тем не менее, как только афинское войско вступило в город, главные сторонники лакедемонян не могли спокойно ждать своей участи и, хотя им прежде всего была обещана безопасность, в страхе бежали к алтарям и сели там как умоляющие о защите. Пахет велел им встать и, обещая не причинять вреда, отправил под стражу на Тенедос, пока афиняне не решат их участи. Он отправил также триеры в Антиссу³, овладел городом и принял другие необходимые военные меры.

1 Пахет, следовательно, советовался со своим войском о перемирии.

2 См. III36,5.

3 Антисса проявила наибольшую враждебность к Афинам и к их союзникам (ср. Ш18,2).

29. Между тем 40 пелопоннесских кораблей¹, которые должны были быстро прийти на Лесбос, потеряли много времени в пелопоннесских водах и потом не спеша продолжали свой путь. Наконец, не замеченные ни одним кораблем из Афин, они благополучно прибыли на Делос. Но когда оттуда они пристали к Икару и Миконосу², то впервые услышали о взятии Митилены. Желая получить точные сведения, пелопоннесцы отплыли в Эмбат³ в Эрифрейской области и прибыли туда спустя дней восемь после взятия Митилены. Получив наконец точные сведения, пелопоннесцы стали совещаться, что предпринять в настоящем положении. На совете выступил элеец Тевтиапл⁴ и сказал следующее.

1 См. III 26,1.

2 Икар — остров к западу от Самоса. Миконос — островок к северо-востоку от Делоса.

3 Положение Эмбата точно неизвестно. По Стефану Византийскому, это часть Эрифр, города на материке против о. Хиос.

4 Лицо неизвестное.

30 . «По моему мнению, Алкид и вы, пелопоннесские военачальники, нам следует плыть на Митилену немедленно, без приготовлений, пока враг не узнал о нашем прибытии. По всей вероятности, мы застанем афинян врасплох, так как люди, только что захватившие город, обычно не соблюдают предосторожности. Особенно же неожиданным будет для них нападение с моря, откуда они не предвидят появления неприятеля и где теперь мы как раз особенно сильны. Вероятно также, их войско, уверенное, что город в его власти, слишком беззаботно рассеялось по домам. Итак, неожиданным нападением, да еще ночью, с помощью, как я надеюсь, наших друзей¹ в городе (если они вообще у нас там остались) мы, без сомнения, овладеем городом. Поэтому, отбросив колебания, попытаемся захватить город. Будем помнить, что на войне промедление — это то, что военачальник должен исключить у себя и использовать у врага, чтобы достигнуть наибольшего успеха».

1 Т. е. сторонников олигархической партии.

31 . Краткая речь элейца не убедила, однако, Алкида. А несколько ионийских изгнанников и бывшие с ним лесбосцы дали ему такой совет: если это предложение кажется ему слишком опасным, то пусть он захватит какой-нибудь ионийский город или эолийскую Киму¹. Устроив в этом городе базу для дальнейших операций, пелопоннесцы могут поднять восстание в Ионии. Надежды на успех вполне реальны, так как все ионийские города будут рады их прибытию. Этим афиняне будут лишены главнейшего источника их доходов. Вместе с тем если афиняне подвергнут их, пелопоннесцев, блокаде, то это вовлечет афинян в чрезвычайные расходы. Писсуфна², вероятно, также можно будет привлечь к союзу. Алкид, тем не менее, не принял и этого предложения. Ведь после того, как он опоздал на помощь Митилене, для него всего важнее было как можно скорее возвратиться в Пелопоннес.

1 Кима — древний город в Эолиде; был под властью персов и платил подать в 9 талантов ежегодно.

2 Писсуфн — сатрап Лидии (с 440 г. до н. э.; см. 1115,4).

32 . Из Эмбата Алкид снова вышел в море и поплыл вдоль побережья. Прибыв к Мионнесу¹ в Теосской области, он приказал казнить большую часть пленников, захваченных в пути. Затем он бросил якорь в эфесской гавани. Здесь к нему явились послы самосцев из Анеев². Они заявили Алкиду, что осуждать на казнь ни в чем не повинных людей, никогда не бывших его врагами, — это дурной способ освобождать Элладу: ведь эти люди являются союзниками афинян лишь поневоле. Если дело пойдет так и дальше, то едва ли он привлечет на свою сторону многих прежних врагов, но, пожалуй, гораздо больше старых друзей сделает врагами. Доводы самосцев убедили Алкида, и он отпустил на свободу хиосцев и некоторых других пленников, которых еще не успел казнить. Они были легко захвачены в плен, так как люди, видя его корабли, вместо того, чтобы бежать, приближались к ним, в полной уверенности, что это корабли афинские. Им даже не приходила в голову мысль, что при афинском господстве на море пелопоннесская эскадра осмелится пересечь Эгейское море и подойти к берегам Ионии.

1 Мионнес — мыс, образующий полуостров между Теосом и Лебедосом.

2 См. III 19,2.

33. Из Эфеса Алкид быстро отплыл или, вернее, бежал. Еще во время стоянки у Клара¹ его заметили с «Саламинии» и «Парала»² (эти корабли плыли из Афин). Опасаясь преследования, Алкид взял курс через открытое море, намереваясь по возможности нигде не приставать, пока не достигнет Пелопоннеса. Между тем Пахет и афиняне первое сообщение об эскадре Алкида получили из Эрифрейской области; кроме того, вести приходили к ним и из других мест. Ввиду того что ионийские города не были укреплены стенами, у афинян возникло сильное опасение, что пелопоннесцы, плывя вдоль побережья Ионии (даже если и не желают там утвердиться), могут напасть на города и разорить их. К тому же «Парал» и «Саламиния» сообщили, что сами видели Алкида у Клара. Пахет стремительно бросился в погоню за неприятелем и преследовал его до острова Патмос³. Затем, видя, что враги уже вне пределов досягаемости, он возвратился назад. Не догнав пелопоннесцев в открытом море, Пахет все же счел для себя большой удачей, что не застиг неприятелей где-нибудь вблизи берега, где им пришлось бы пристать к берегу и занять укрепленную позицию, а он был бы вынужден стеречь и блокировать их.

1 Кларос находился между Колофоном и Эфесом.

2 «Сололшнмя» и «Парад» — две афинских быстроходных триеры. Они служили для связи и всегда стояли наготове в Пирее.

3 Патмос — один из Спорадских островов к югу от Самоса.

34 . Возвращаясь вдоль побережья, Пахет пристал к Нотию¹, гавани колофонцев. Сюда колофонцы переселились из верхнего города, захваченного Итаманом² и варварами (когда одна партия в городе во время восстания призвала их к себе на помощь. Захвачен же город был приблизительно во время вторичного вторжения в Аттику)³. Изгнанники, поселившиеся в Нотии, затеяли, однако, междоусобные распри. Одна партия, получив от Писсуфна себе на помощь аркадских и варварских наемников, поместила их в отделенном от города укреплении⁴ и в союзе с некоторыми сторонниками мидян из верхнего города образовала городскую общину. Другая партия вынуждена была покинуть город и, будучи теперь в изгнании, вызвала на помощь Пахета. Пахет пригласил для переговоров начальника аркадцев в укреплении Гиппия, обещая, в случае если они не придут к соглашению, отпустить его назад целым и невредимым. Гиппий вышел из укрепления. Пахет же велел схватить его и держать под стражей, но без оков. Затем он внезапно атаковал ничего не ожидавший гарнизон укрепления и перебил всех бывших там аркадцев и варваров. Потом он велел привести Гиппия, как обещал, в укрепление и, когда тот вошел туда, приказал схватить и расстрелять из лука. Нотий Пахет передал колофонцам (кроме сторонников мидян). Впоследствии афиняне собрали в соседних городах всех колофонцев, каких только могли найти, и устроили в Нотии колонию, которой дали афинские законы под наблюдением уполномоченных экистов5, посланных из Афин.

1 Нотий — гавань Колофона в Ионии; отстояла от верхнего города на 10-12 км.

2 Итаман — по-видимому, персидский военачальник, захватил Колофон в 430 г. до н. э.

3 См. П47,2; 55,57.

4 Эта часть города была отделена стеной.

5 Т. е. «основателей колонии». См. 124,2.

35 . По возвращении в Митилену Пахет подчинил Пирру и Эрес¹. Затем он захватил скрывавшегося в городе лакедемонянина Салефа и отослал его в Афины. Он отправил туда и митиленцев, которых ранее поместил на Тенедосе², и некоторых других, по его мнению, также замешанных в восстании. Большую часть своего войска Пахет распустил; с остальной же частью остался на Лесбосе для устройства политических дел в Митилене и в остальной части острова по своему усмотрению.

1 См. III 18,1. О третьем городе — Антиссе — см. Ш28,2.

2 См. Ш28,2.

36 . Когда пленники и Салеф прибыли в Афины, афиняне немедленно казнили Салефа¹, хотя он предлагал оказать им различные услуги и, между прочим, вызвался побудить пелопоннесцев уйти из все еще бывшей в осаде Платеи². Затем афиняне начали обсуждать в народном собрании участь остальных пленников. В раздражении народ решил казнить не только пленников, присланных в Афины, но также всех взрослых митиленцев на острове, детей же и женщин продать в рабство. Отпадение митиленцев вообще казалось афинянам тем более непростительным поступком, что те не были подданными афинян, как остальные восставшие, а свободными. Усилилось негодование афинян еще и от того, что пелопоннесская эскадра рискнула прийти на помощь в Ионию³. Это привело афинян к убеждению, что восстание не вспыхнуло внезапно, а было давно подготовлено по заранее задуманному плану. Итак, афиняне отправили к Пахету триеру сообщить решение народа и приказ немедленно покончить с митиленцами. Однако на следующий день афинян охватило нечто вроде раскаяния. После спокойного размышления их вчерашнее решение, обрекавшее на гибель не только виновных, но и весь город, показалось им жестоким и чрезмерным. Послы митиленцев, находившиеся в Афинах, и их афинские друзья, заметив перемену настроения народа, убедили власти вторично поставить вопрос на обсуждение народного собрания. Им удалось сделать это тем легче, что властям было ясно, что большинство граждан желает получить возможность пересмотреть свое решение. Тотчас же было созвано народное собрание, на котором были высказаны различные мнения, и, между прочим, также снова выступил Клеон⁴, сын Клеенета, который на предшествующем собрании провел решение, осуждавшее митиленцев на смерть. Этот человек вообще был самым неистовым из граждан и в то время обладал наибольшим влиянием в народном собрании. Выступив, Клеон произнес следующую речь.

1 Ср. IV 57,3-4.

2III20-24.

3III32.

4 Первое упоминание о знаменитом демагоге, противнике Перикла.

37 . «Мне и прежде уже нередко приходилось убеждаться в неспособности демократии властвовать над другими государствами, но особенно это стало ясно теперь, при виде вашего раскаяния относительно приговора над митиленцами. Не испытывая страха и подозрительности¹ в повседневных сношениях друг с другом, вы столь же доверчиво относитесь и к союзникам. И если вы, поддавшись уговорам или из сострадания совершите ошибку, то будьте уверены, что такое мягкосердечие вам самим принесет лишь опасности, благодарности же от союзников вы никакой не получите. Не забывайте, что ваше владычество над союзниками — это тирания², осуществляемая против воли ваших подданных, которые злоумышляют против вас. Они повинуются вам отнюдь не за то, что вы угождаете им себе во вред. На их дружбу вы не можете рассчитывать: они подчиняются, лишь уступая силе. Но хуже всего постоянные колебания и перемены решений. Мы должны знать, что государства, хотя и с менее совершенными, но твердыми законами (но соблюдающие их), могущественнее тех, где законы превосходны, но бессильны. Ведь необразованность при наличии благонамеренности³ полезнее умственности, связанной с вольномыслием⁴. Действительно, более простые и немудрящие люди, как правило, гораздо лучшие граждане, чем люди более образованные. Ведь те желают казаться умнее законов⁵. В народном собрании они всегда желают брать верх по общественным делам, как будто не существует других предметов, по которым они могли бы выказать свою мудрость, а государству их умствование обычно приносит вред. Напротив, простые люди не приписывают себе исключительных способностей и поэтому не считают себя умнее законов. Они не берутся критиковать то, что правильно сказал другой. Будучи скорее беспристрастными судьями, чем участниками прений, они большей частью поступают правильно. Так надо действовать и нам⁶, то есть, не увлекаясь состязанием в красноречии и не стремясь блеснуть своим умом, давать советы афинскому народу, выступая перед вашим собранием согласно собственным убеждениям.

1 Ср. II 37, 2; 39,1 (Перикл) и ѴП69, 2 (Никий). Нечто подобное находим в речи коринфян в Спарте (1168,1).

2 Букв.: «тирания». Клеон еще усиливает слова Перикла (II 63,2).

3 См. I 84, 3 (речь Архидама). «Самодисциплина» (умеренность) — асофрооиуу] — доблесть, которую особенно выдвигали сторонники олигархии.

4 Это качества таких людей, как Алкивиад, которых Клеон боялся и ненавидел. Клеон вообще терпеть не мог новой молодежи, получившей блестящее софистическое образование (см.: Лгізіорк. ШЪ, 545-549).

5 Ср. 184,3 (речь Архидама).

6 Т. е. ведущим политикам, вождям народа.

38 . Я остаюсь при моем прежнем мнении¹ и удивляюсь тем, кто вновь назначил собрание по делу митиленцев и побудил таким образом отсрочить решение скорее в интересах виновных, чем в наших. Ведь спустя некоторое время гнев пострадавшего смягчается², и он менее строго карает обидчика, а наказание, непосредственно следующее за совершенным преступлением, ведет вернее всего к необходимому возмездию. Меня поражает и тот, кто пытается возражать мне, решаясь доказывать, что преступления митиленцев благодетельны для нас, а наши неудачи вредят союзникам. Ясно одно: либо, уверенный в своем красноречии, он должен оспаривать ваше вчерашнее единодушное решение, утверждая, что оно было вынесено неправильно, либо, руководствуясь корыстью, будет стараться соблазнить и провести вас искусно составленной софистической речью. В таких риторических состязаниях город награду присуждает другим, тогда как опасные последствия своего решения принимает на себя. И вина за это лежит на вас, потому что вы плохо устраиваете эти состязания, вы, которые привыкли быть зрителями, когда произносят речи, и слушателями, когда вершатся государственные дела³. О возможности выполнить предполагаемые в будущем предприятия вы судите так, как вам их представит оратор-краснобай, между тем как действительные факты вы оцениваете не на основании того, что вы сами видите, а того, что о них вам скажут искусные критики. Вы легко поддаетесь обману под воздействием новых идей⁴, а следовать раз принятому решению не хотите. Вы — рабы всего необычайного и ненавистники того, что вошло в обычай. Каждый из вас стремится по возможности сам выступать с речами. Если он не может быть хорошим оратором, то желает хотя бы поспорить с таковым, чтобы не показалось, что он лишь разделяет его взгляды. Вы подхватываете с похвалой каждое острое слово, стремясь предугадать то, что за ним последует, но слишком ограниченны, чтобы заранее взвесить возможные последствия решений. Вы предаетесь мечтаниям, пренебрегая действительностью, в которой мы живем. Одним словом, вы одержимы страстью слушать речи, уподобляясь скорее слушателям софистов, чем людям, обсуждающим государственные дела.

1 Ср. слова Перикла (П61,2).

2 См. П87,3.

3 Этот пассаж написан в манере Горгия с парисосой (равенством колонов) и гомеотоелевтоном (созвучием окончаний). Все это очень трудно передать в русском переводе.

4 Ср.: Агозіорк ^ыЬ., 547-548. В этой речи у Фукидида содержится единственное прямое упоминание о софистах.

39 . Я попытаюсь отвратить вас от этих заблуждений и показать, что митиленцы, как ни один город, причинили вам величайший вред. Я могу еще извинить тех союзников, кому наше господство слишком в тягость, или восставших под давлением врага. Эти же люди, сидя за крепкими стенами на своем острове, открытом для нападения наших врагов только с моря (да и здесь достаточно защищенные своим сильным флотом), были независимыми и пользовались с нашей стороны особым уважением¹, и все же поступили таким образом. Что же другое они сделали, как не коварно напали на нас? Ведь их поступок нельзя назвать восстанием (ибо слово «восстание» предполагает наличие угнетения). Разве они не старались, вместе с нашими смертельными врагами, нас погубить? И, право, такой образ действий гораздо хуже, чем если бы они, движимые честолюбием, самостоятельно подняли оружие на нас. Их ничему не научила участь соседей, чье восстание было уже раньше подавлено нами², и благосостояние, которым они до сих пор пользовались, не удержало их от того, чтобы пойти навстречу гибели. Они дерзко доверились будущему, проникшись надеждами, которые превышали их силы, хотя и уступали их намерениям, и потому начали войну, поставив силу выше справедливости. Ведь они напали на нас в тот момент, когда могли рассчитывать на победу³, хотя мы и не сделали им ничего дурного. Так, чрезмерное счастье, неожиданно выпадающее какому-нибудь городу, обычно порождает заносчивость и нечестие. И, как правило, счастье, добытое разумным расчетом, более прочно, нежели неожиданное, и, можно сказать, приносит не только благополучие, но и благоразумие. Нам давно уже следовало бы обходиться с митиленцами, не оказывая им предпочтения перед остальными союзниками, и тогда они не дошли бы до такой наглости. Ведь люди вообще по своей натуре склонны презирать заискивающих перед ними и, напротив, уважают тех, кто им не потакает. Пусть же они понесут хотя бы теперь заслуженную кару. Вы не должны, возлагая вину за восстание только на олигархов, оставлять безнаказанным народ. Ведь на нас-то они напали единодушно, тогда как оставив олигархов и перейдя на нашу сторону, все они, как и прежде, жили бы в независимом городе. Однако народ решил, что меньше риска поладить с олигархами, разделив с ними опасность, и потому присоединился к восстанию. Смотрите же: если вы будете одинаково взыскивать и с восставших добровольно союзников, и с тех, кто вынужден к этому врагами, то кто же из них, видя, что успех сулит свободу, а при неудаче ему не грозит неумолимая кара, не восстанет даже по пустячному поводу? Нам же в борьбе с каждым восставшим городом, напротив, придется рисковать всем нашим добром и жизнью. Если мы, даже победив, снова подчиним какой-нибудь разоренный город, то все-таки останемся без доходов, от которых и зависит наше могущество. А в случае неудачи мы наживем себе новых врагов, кроме уже существующих, и нам придется бороться с собственными союзниками, в то время как нам нужно воевать с нашими нынешними врагами.

1 Ср. собственные слова митиленцев (Ш9, 3; 11,3).

2198, 4; 99.

3III 3,1; 13, 3.

40 . Поэтому не следует подавать им надежду, что нас можно речами или подкупом склонить к тому, чтобы объяснить их проступок человеческой слабостью, а потому считать простительным. Простить можно ущерб, причиненный неумышленно, но они напали на нас не неумышленно, а с обдуманными злыми намерениями. Поэтому, как и в первый раз, так и теперь, я решительно настаиваю на оставлении в силе уже принятого решения и убеждаю вас не поддаться трем вреднейшим для великой державы слабостям — жалости, увлечению красноречием и великодушию. Ведь проявлять жалость следует к отвечающим жалостью, а не расточать его людям, безжалостным к нам, которые в силу обстоятельств всегда будут нашими врагами. Ораторы, услаждающие ваш слух своим красноречием, найдут случай для этого при обсуждении менее важных дел, когда городу не придется так дорого платить за краткое удовольствие послушать их хорошо вознагражденные речи. Наконец, великодушие уместно по отношению к тем, кто может его надлежащим образом оценить, но не к людям, которые, несмотря ни на что, по-прежнему останутся врагами. Одним словом, послушавшись меня, поступите с митиленцами по их заслугам, и это пойдет вам самим на пользу. Если же вы примете иное решение, то благодарности от них вы не получите, но скорее сами себе вынесете приговор. Ведь если они восстали по справедливости, то вы не вправе господствовать над ними. Но если вы все-таки намерены, не заботясь о справедливости, властвовать, то вам ничего не остается, как покарать их на таком же основании. Иначе вам придется отказаться от господства над союзниками и мирно красоваться своим великодушием¹. Итак, избежав заговора, будьте также безжалостны к этим заговорщикам, как и они к вам, и отплатите им тем же. Подумайте о том, что они непременно сделали бы с вами, одержав победу, тем более что были нападающей стороной. Ведь те, кто нападает на других без достаточного повода, преследуют их до конца, опасаясь мести уцелевших врагов. Действительно, противник, беспричинно подвергшийся нападению и недобитый, гораздо опаснее врага, одинаково с нападающим виновного в войне. Итак, не предайте самих себя, вспомните, как они расправились бы с вами, если бы одержали верх. Отомстите им теперь за то, чем они грозили вам. Не проявляйте мягкосердечия и не забывайте, что вы сами были на волосок от гибели. Покарайте их по заслугам и покажите остальным союзникам на примере митиленцев, что карой за восстание будет смерть. Когда они уяснят себе это, то вы сможете более энергично обратиться против ваших настоящих врагов пелопоннесцев, не отвлекаясь борьбой с собственными союзниками».

1 Опять заимствование из речи Перикла (П63,2-3).

41 . Так сказал Клеон. После него выступил Диодот¹, сын Евкрата, бывший уже на предшествующем собрании главным противником постановления о казни митиленцев, и сказал следующее.

1 О Диодоте ничего не известно. Отец его, быть может, был фабрикантом канатов (или торговцем пенькой). Возможно, Диодот был стратегом 432 г. до н. э. и одним из преемников Перикла (см.: Оотте А. Ж, III, 313).

42 . «Я не порицаю тех, кто вновь внес на обсуждение вопрос о митиленцах, и не одобряю противников повторного обсуждения столь важных дел. По моему мнению, больше всего препятствуют правильным решениям два обстоятельства— поспешность и раздражение. Первое, обычно, — следствие безрассудства, а второе — грубости и недальновидности. И всякий, кто возражает против того, что речи — учителя дел¹, тот либо неразумен, либо преследует личные корыстные цели. Он неразумен, если не видит, что другим путем, кроме обсуждения, нельзя предусмотреть будущее, и лично заинтересован, если захочет провести позорную меру, и, понимая, что ему не удастся словами скрасить некрасивое дело, думает дерзкой клеветой запугать противников и слушателей. Но самое подлое — это еще и подозревать противника в том, что он подкуплен деньгами. Ведь если оратора обвиняют только в том, что он плохо разбирается в деле, и ему приходится уйти, не убедивши слушателей, то его считают глупцом, но не бесчестным плутом. Если же на него возведено подозрение, то никакая убедительность его речи не снимет с него этого подозрения, а если он не убедит слушателей, то его обвиняют не только в глупости, но и в нечестности и в плутовстве. При таком положении город может только пострадать², потому что страх лишает его лучших советников. Город был бы более благополучен, если бы подобные люди были плохими ораторами: ведь тогда они не могли бы вводить в заблуждение сограждан, навязывая им неразумные решения. Хороший гражданин должен доказывать свою правоту не путем запугивания противника, а в честном споре как равный с равным. Государству благоустроенному не следует ни возвеличивать почестями того, кто подает добрые советы, ни умалять почет, которым он пользуется; равно как того, чьи предложения отвергнуты, не следует не только наказывать, но и бесславить. Тогда никакой удачливый оратор не станет заискивать перед народом против своего убеждения, ради того, чтобы добиться еще большего почета, и ни один потерпевший неуспех не вздумает теми же средствами привлечь расположение толпы.

1 Ср. похожую мысль в речи Перикла (П40,2).

2 Против Клеона; см. Ш38,3. Спор Клеона с Диодотом идет не только о судьбе Митилены, но и о поведении ораторов в народном собрании.

43 . Мы же поступаем как раз наоборот, и даже еще хуже. Если кто-либо дает хороший совет, но при этом возникает подозрение, что он соблюдает тем самым свои личные интересы, то мы готовы ради этого недостоверного подозрения лишить государство явной выгоды. Дело дошло до того, что даже наилучший совет, если он высказан прямо, без риторических ухищрений, вызывает не меньше подозрений, чем дурной. И не только тот, кто желает вести народ по самому опасному пути, вынужден добиваться народного расположения обманом, но и честному человеку приходится прибегать ко лжи, чтобы приобрести доверие к себе. И только здесь, в нашем городе, невозможно открыто и честно служить государству, потому что мы слишком умны и от этого чрезмерно недоверчивы. Действительно, всякому, кто явно делает добро государству, афиняне отплачивают за это подозрением, что он втайне желает чем-то поживиться. Все же и при таких обстоятельствах, когда дело идет о важнейших решениях, вам придется признать, что мы, ораторы, несколько дальновиднее вас, взгляд которых ограничен кратковременным сроком обсуждения. И вам следует помнить, что мы ответственны за наши советы и предложения, тогда как вы за то, что слушаете, не отвечаете ни перед кем. Ведь если бы тот, кто подает плохие советы, и тот, кто следует им, несли одинаковую ответственность за последствия, то ваши приговоры были бы умереннее и осторожнее. Теперь же в случае неудачных последствий принятого совета, вы в раздражении караете советника за одну его ошибку, а вашу собственную ошибку прощаете себе, если ее разделяют многие.

44 . Я выступил здесь вовсе не в качестве защитника митиленцев или их обвинителя. Ведь спор у нас идет (если только рассудить правильно) не об их виновности, а о том, какое решение нам следует принять в наших собственных интересах. Если даже я и докажу, что митиленцы совершили тягчайшее преступление, то все же не стану из-за этого требовать казни, если только эта мера не в наших интересах. С другой стороны, если бы я и счел проступок митиленцев до некоторой степени простительным, то не просил бы пощады для них, раз это нам во вред. По-моему, нам следует, принимая решение, думать скорее о будущем, чем о настоящем моменте. И если Клеон особенно настаивает, что смертная казнь (если мы ее постановим) будет целесообразной мерой и в будущем обеспечит нас от восстаний союзников, то и я, исходя из целесообразности для будущего, решительно утверждаю обратное. И я надеюсь, что вы не позволите ввести себя в заблуждение мнимой справедливостью доводов Клеона и не отвергнете моих полезных предложений. Вы раздражены на митиленцев, и поэтому вас могут увлечь доводы Клеона, более отвечающие этому вашему справедливому раздражению. Мы, однако, не ведем против них судебного процесса и должны рассуждать здесь не о справедливости, а о том, как нам полезнее в наших же интересах поступить с ними.

45 . За многие преступления, даже менее тяжкие, чем проступок митиленцев, государства карают смертной казнью¹. Однако люди все-таки не оставляют надежды на успех своих предприятий, даже с риском для жизни. Действительно, никто не пойдет на рискованное предприятие, зная заранее, что его постигнет неудача. И какой город начнет восстание, считая, что не добьется успеха либо своими силами, либо с чужой помощью? По своей натуре все люди склонны совершать недозволенные проступки как в частной, так и в общественной жизни, и никакой закон не удержит их от этого.

Государства перепробовали всевозможные карательные меры, все время усиливая их, в надежде, что будут меньше страдать от деяний преступников. В древности кары даже за тягчайшие преступления, вероятно, были более мягкими, но со временем почти все наказания были заменены смертной казнью, так как законы постоянно нарушали. Однако и от этой меры преступления не уменьшились. Итак, следовало бы либо придумать еще более страшные кары, либо признать, что вообще никаким наказанием преступника не устрашить: то бедность, угнетая человека, внушает ему дерзкую отвагу, то избыток, в сочетании с высокомерием и самомнением возбуждает в нем стремление искать еще большего. Точно так же и в других житейских обстоятельствах, в каждом в отдельности, снова и снова с некоей неодолимой силой разжигаются в человеке слепые страсти и заставляют его рисковать. Ко всему присоединяются увлечение и надежда: первое влечет человека вперед, внушая преступные замыслы, а вторая, следуя за ним, манит щедростью судьбы. И эти невидимые силы гораздо сильнее действуют на человека, чем зрелище страшных казней. Кроме того, и счастливый случай не менее содействует ослеплению людей: ведь он появляется совершенно неожиданно и толкает людей даже с недостаточными средствами на опасные предприятия. А государства еще больше людей поддаются этому соблазну, поскольку дело идет о важнейших вопросах— о свободе или о господстве над другими, и каждый отдельный человек в сообществе со всеми преувеличивает свои силы. Одним словом, просто невозможно и глупо² было бы предположить, что суровыми законами или другими средствами устрашения люди в силах удержать других людей от поступков, к которым они склонны по своей натуре.

1 В этой речи Диодота впервые в истории находим аргументы против высшей меры наказания — смертной казни — и указания на социальные причины преступности.

2 Выпад против Клеона.

46 . Поэтому мы не должны принимать безрассудного решения, положившись на безопасность, которую якобы дает смертная казнь, предотвращая преступления, и лишить наших мятежных союзников возможности как можно скорее искупить свой проступок раскаянием. Вам следует хорошенько подумать: если теперь какой-нибудь город даже после восстания, убедившись в собственной слабости, и захотел бы, пожалуй, капитулировать, пока он еще в состоянии возместить нам военные расходы и в будущем платить подати, то неужели его жители не станут еще лучше, чем теперь, вооружаться и выдерживать осаду до последней крайности, зная нашу жестокость, при которой им безразлично, раньше или позже капитулировать? Разве мы сами не пострадаем от этого? Наши средства мы истратим на долгую осаду города, не желающего сдаться. Если же удастся его захватить, то нам достанется лишь груда развалин, от которой в будущем, конечно, никаких доходов не получишь. А ведь от этих доходов зависит наша военная мощь. Итак, не будем, как строгие судьи, выносить виновным слишком суровый приговор за их проступок во вред самим себе. Напротив, нам следует применить к мятежникам скорее более мягкие меры наказания. Тогда они сохранят свое богатство, и мы сможем и в будущем получать с них подати. А для охраны своей безопасности нам нужно не прибегать к суровым законам, а бдительно и разумно обращаться с союзниками. Мы же теперь поступаем как раз наоборот. Свободный народ, подавляемый лишь силой, естественно, желает снова стать независимым и потому восстал против нас. А мы считаем необходимым, подавив восстание, применить самые суровые кары. Надо не дожидаться восстания, чтобы после этого быть бдительными, и стараться не доводить людей до восстания; если же оно произошло и мы опять покорим их, то взыскивать возможно меньше.

47 . Подумайте и еще об одной величайшей ошибке, которую вы совершили бы, последовав совету Клеона. Теперь народная партия во всех городах на вашей стороне: либо демократы вообще не присоединяются к олигархам, либо, если их вынудят примкнуть к восстанию силой, они всегда готовы выступить против мятежников. Если вы начнете войну с восставшим городом, то народ будет на вашей стороне. Если же вы велите казнить весь народ Митилены, который не участвовал в восстании и, захватив оружие, даже добровольно сдал вам город, то прежде всего совершите жестокое преступление, уничтожив ваших же благожелателей, и, кроме того, всюду окажете огромную услугу правящей олигархии. Действительно, если олигархам впредь удастся склонить город к восстанию, то народ тотчас же перейдет на их сторону, так как вы уже ясно покажете, что будете одинаково карать как виновных, так и невинных. И если бы даже народная партия действительно была виновна в восстании, то все же вы должны смотреть на это сквозь пальцы, чтобы не допустить перехода единственных оставшихся еще у нас друзей во вражеский лагерь. Вообще выгоднее для нашего господства над союзниками добровольно снести несправедливость, нежели обрекать по всей справедливости на казнь тех, кого нам по понятным причинам необходимо пощадить. И хотя Клеон утверждает, что такое наказание не только справедливо, но и целесообразно, приходится заключить, что здесь соединить и то и другое — целесообразность и справедливость — невозможно.

48 . Поэтому, если вы признаете, что мое предложение полезнее для блага Афин, и не поддаетесь ни жалости, ни снисходительности (ведь и мне чужды эти чувства), то последуйте моему совету. Вынесите беспристрастно приговор митиленцам, которых прислал сюда Пахет как виновников. Остальных же оставьте жить на своих местах. Эта мера будет наиболее полезной для нас на будущее время и послужит для наших врагов достаточным предупреждением: ведь мудрые решения дают нам большее превосходство над ними, нежели безрассудные насилия»¹.

1 Речи Клеона и Диодота, конечно, сочинены Фукидидом впоследствии («по мотивам» действительно произнесенных этими лицами речей) по правилам модной тогда софистической риторики.

49. Такова была речь Диодота. После высказанных в этих речах противоположных взглядов в собрании началась борьба двух мнений, и при голосовании голоса разделились почти поровну. Но все-таки верх одержало предложение Диодота. Тотчас же с величайшей поспешностью была отправлена вторая триера¹ в надежде, что если она догонит первую (которая отплыла приблизительно на сутки раньше), то спасет жителей и город от гибели. Митиленские послы² приготовили запасы вина и ячменной муки для экипажа триеры и обещали гребцам щедрую награду, если те придут на остров раньше первого корабля. Поэтому афинские гребцы выказали во время плавания такое рвение, что питались во время гребли ячменной мукой, замешанной на вине и масле, и пока одни спали, другие гребли. На счастье, в море совсем не было противного ветра, а первая триера не торопилась передать свой смертоносный приказ. Как ни спешила вторая, первая все-таки опередила ее настолько, что Пахет успел прочесть решение народного собрания и собирался уже выполнить приказ, когда прибыла вторая и спасла город. Так Митилена находилась на волосок от гибели³.

1 Ср. Ш36,3.

2 Ср. Ш28,3.

3 Удивительно, что только постановление народного собрания о Митилене вызвало возмущение; Фукидид называет это решение «чудовищным» (ср. Ш49,4). В других случаях (Потидея, Скиона, Торона, Мелос) Фукидид не упоминает ни о каких протестах против казней и обращения в рабство жителей восставших городов.

50 . Остальных митиленцев, отосланных в Афины Пахетом, как наиболее виновных в восстании, афиняне по предложению Клеона¹ казнили (их было немного больше тысячи)². Стены города афиняне приказали срыть и заставили митиленцев выдать свой флот³. Затем, вместо того, чтобы наложить на побежденных подати, афиняне разделили весь остров (кроме области Мефимны)⁴ на три тысячи участков⁵ (триста из них они посвятили богам)⁶. Остальные участки были распределены по жребию между афинскими клерухами⁷, Лесбосцы (сами обрабатывавшие землю) были обязаны ежегодно уплачивать по 2 мины арендной платы за каждый участок. Владения митиленцев на материке также попали в руки афинян и находились отныне под афинским владычеством. Так кончилось восстание на Лесбосе⁸.

1 Клеон внес его, вероятно, в том же народном собрании.

2 Вероятно, число казненных было гораздо меньше. Ученые предполагают ошибку в рукописях: вместо «тысяча» следует читать «тридцать» (ср. СоттеА.Ж,Ш,326).

3 Так же, как в случае с Фасосом (1101,3) и Самосом (1117,3).

4 См. Ш5,2; VII.57,5.

5 Площадь о. Лесбос 1750 км2 (или 1614 км2); большую часть острова занимают горы. Таким образом (исключая область Мефимны), каждый участок равнялся около 45 га (ср.: Сотте А. Ж, 326-327).

6 Афине и другим богам.

7 Т. е. колонистами.

8 Ср. IV 52,2-3; 75,1.

51 . В то же лето после подчинения Лесбоса афиняне выступили под начальством Никия, сына Никерата¹, в поход на остров Миною², что напротив Мегар. Мегарцы построили там сторожевые башни для охраны гавани Нисеи. Никий предпринял этот поход, чтобы дать возможность афинянам впредь наблюдать за Мегарами не из Будора на Саламине³ {как раньше), а из этого пункта, расположенного ближе. Пелопоннесцы уже не могли бы тогда незаметно посылать свои корабли (как они при случае делали)⁴ или пиратские суда для набегов⁵, и вместе с тем всякий подвоз в Мегары морем был бы отрезан. Итак, прежде всего Никий захватил с помощью машин⁶ с моря две выступавшие вперед сторожевые башни на острове против Нисеи. Освободив затем вход в пролив между островом Миноей и берегом Мегар, он укрепил стеной ближайшую к материку местность (где по мосту через мелководье можно было подавать помощь острову). Работы были закончены в несколько дней. Затем, построив на острове укрепление и оставив там гарнизон, Никий с остальным войском возвратился назад.

1 Никий здесь впервые упомянут Фукидидом, хотя был уже при Перикле известен как храбрый военачальник (Ріиі. №с. 2,2). После смерти Перикла Никий стал одним из вождей «городской партии» и главным противником Клеона.

2 Островок к востоку от Мегарской гавани Нисеи.

3 См. П93,4; 94,3.

4 См. П93 —94.

5 Ср. II 69,1.

6 Вероятно, штурмовых лестниц.

52 . Около того же времени в это лето платейцы¹, исчерпав свои запасы продовольствия, не смогли больше выдерживать осаду и сдались пелопоннесцам при следующих обстоятельствах. Пелопоннесцы штурмовали городские стены, и горожане были уже не в состоянии защищаться. Лакедемон-ский военачальник², поняв бессилие осажденных, не захотел, однако, брать город силой. Он получил приказ из Лакедемона не делать этого, чтобы не возвращать город афинянам (в случае, если когда-нибудь по заключении мира обе стороны согласятся вернуть друг другу все захваченные во время войны пункты) как добровольно сдавшийся. Военачальник послал к платейцам глашатая спросить, хотят ли они добровольно сдать город лакедемонянам и подчиниться решению их судей³, с тем что виновные будут наказаны, но несправедливо никто не пострадает. Так сказал глашатай. Тогда пла-тейцы, которые дошли уже до крайней степени истощения, сдали город лакедемонянам. В течение нескольких дней, до прибытия пяти лакедемонских судей, пелопоннесцы кормили платейцев. По прибытии судей лакедемоняне не предъявили платейцам никакого обвинения, а вызвали их в суд и задали лишь один вопрос: какие услуги они оказали во время войны лакедемонянам и их союзникам. Прежде чем ответить, платейцы попросили разрешения подробнее высказаться и выставили защитниками двоих своих людей — Астимаха, сына Асополая, и Лакона, сына Эимнеста⁴, который был проксеном лакедемонян. Эти последние, явившись, выступили со следующими словами.

1 Продолжение рассказа гл. 24.

2 Не назван почему-то по имени.

3 Один из судей был Аристомелид (Рат. III 9,3).

4 О них ничего больше не известно.

53 . «Лакедемоняне! Мы сдали наш город, доверившись вам. Мы рассчитывали, что нас ожидает не такой суд, перед которым мы предстали, а более соответствующий обычным формальностям, и хотели, чтобы только вы (перед которыми мы здесь и стоим) были нашими судьями в надежде на самый справедливый приговор. Теперь же мы опасаемся, что совершили двойную ошибку. Действительно, у нас есть все основания подозревать, что на этом суде нам угрожает самый жестокий приговор и что вы не являетесь судьями беспристрастными. Мы решили так потому, что против нас вы не выставили заранее никакого обвинения, требующего защиты, — мы выступаем здесь по собственному почину — и потому, что ваш вопрос слишком краток. Если мы дадим на него правдивый ответ, он будет против нас; ответь мы неправду — ее сразу же легко опровергнуть. В нашем безвыходном положении¹ мы вынуждены (так нам кажется безопаснее) сначала выступить с речью (какая бы участь нас ни ожидала). Люди в нашем положении могут, конечно, своим молчанием дать повод сказать, что откровенной речью они могли бы спасти себя. Кроме прочих трудностей, нам также и нелегко убедить вас. Если бы мы не знали друг друга, то, пожалуй, мы могли бы привести в свое оправдание новые, неизвестные еще вам доводы. Но вы знаете все, что мы можем сказать. И мы не столь опасаемся смертного приговора (так как вы, сразу убедившись, что наши заслуги менее значительны, чем ваши, именно это и поставите нам в вину), но скорее того, как бы вы не принесли нас в жертву другим и дело, которое мы защищаем перед вами, уже заранее не было бы предрешено.

1 Ср. II 59,2.

54 . Все-таки мы приведем все наши справедливые доводы, чтобы доказать свою правоту в спорах как с фиванцами, так и с вами и остальными эллинами и напомнить вам о наших заслугах перед всей Элладой, и попытаемся склонить вас на нашу сторону. На ваш краткий вопрос: оказали ли мы в этой войне какие-либо услуги лакедемонянам и их союзникам, мы отвечаем. Если вы спрашиваете нас как врагов, то не можете жаловаться на то, что мы не оказали вам услуг. Если же вы считаете нас друзьями, то вы сами, начав войну против нас, совершили большую несправедливость, а не мы. Как во время мира, так и в мидийской войне мы доказали нашу доблесть. Когда началась нынешняя война, не мы первыми нарушили мир, а против мидийского царя сражались тогда за свободу Эллады вместе с вами только мы одни из беотийцев¹. Хотя мы живем не на море, но все-таки совместно с вами сражались в морской битве при Артемисии², а также участвовали в битве на нашей собственной земле вместе с вами и Павсанием³. И где бы в то время ни грозила эллинам опасность, мы помогали всегда, даже свыше наших сил. И вам, лакедемоняне, мы послали на помощь третью часть наших граждан как раз в то время, когда Спарта была охвачена ужасом перед восставшими илотами, которые после землетрясения захватили Ифому⁴. Об этом не следовало бы вам забывать.

1 Неверно: феспийцы участвовали в защите Фермопил (Нвгогі. ѴП132, 1), а также жители Галиарта (Раш. IX 32,4) сражались против персов.

2 См.: НеШ. ѴП1 1,1,

3 Него± IX 28, 6.

4 1101, 2.

55 . Такими были мы всегда и в те славные старые времена считали помощь вам и всем эллинам вопросом чести¹. Лишь впоследствии мы стали врагами и, несомненно, по вашей вине. Ведь когда фиванцы напали на нас, чтобы силой подчинить своему господству, и мы просили принять нас в ваш союз², вы отказались и посоветовали обратиться к афинянам как к ближайшим соседям, так как сами вы живете слишком далеко. И даже в эту войну ничего неподобающего вы от нас не терпели и не должны были ожидать. Если же мы не захотели изменить афинянам по вашему требованию, то мы поступили совершенно правильно. Ведь афиняне помогли нам в борьбе против фиванцев, когда вы покинули нас на произвол судьбы, и было бы позором изменить им. Тем более мы не могли согласиться на измену афинянам после того, как они сделали нам так много добра. Ведь они приняли нас, уважив нашу просьбу, в союз и предоставили гражданские права³, и потому нашим естественным долгом было с готовностью подчиняться их приказаниям. Когда вы или афиняне даете какие-либо приказания вашим союзникам, то ответственность за то, что приказания эти нехороши, лежит не на союзниках, а на тех, от кого эти приказания исходят.

1 Ср. 1 22, 2.

2 Ср. : Нето± VI108. 3Ср. Ш63,2.

56 . Фиванцы нанесли нам много различных обид. Последняя из них, вам самим известная, и является причиной нашего теперешнего несчастья. Когда они во время мира¹, да еще и в день священного праздника, напали на наш город, мы с полным правом наказали их за это: ведь по общепринятому обычаю следует на насилие врага отвечать насилием. И нет разумного основания для того, чтобы нам теперь страдать из-за них. Если в настоящем судебном процессе вы примете мерилом справедливости и законности свою собственную выгоду на данный момент или враждебность фиванцев, то покажете этим, что в действительности дело идет вовсе не о справедливом приговоре, а скорее о том, что вы сами преследуете корыстные цели. Впрочем, если вы исходите из того, что фиванцы вам теперь полезны, то мы и прочие эллины тогда во время индийских войн были вам гораздо полезнее, когда вам грозила опасность более страшная, чем ныне. Ведь теперь вы нападаете и грозите другим, а в те дни, когда Варвар нес с собой рабство всем нам, фиван-цы были с ним заодно. И если бы мы даже действительно были в чем-нибудь виновны, то по справедливости нужно противопоставить этой вине нашу тогдашнюю доблесть. И вы увидите, что наши заслуги далеко превосходят нашу предполагаемую вину, особенно если принять во внимание, что в те времена в Элладе было мало людей, которые имели мужество сопротивляться могуществу Ксеркса. Тогда оказывали больше почета, нежели теперь, тем, кто не искал собственной безопасности, облегчая путь вторгшимся врагам, а отважился на величайший подвиг, отдавая жизнь для спасения эллинов. К таким людям принадлежали и мы, и за это вы тогда и наградили нас великими почестями², а теперь мы должны опасаться гибели как раз за свои прежние убеждения, так как предпочли по долгу справедливости остаться верными афинянам, нежели из корыстных побуждений перейти на вашу сторону. Но ведь об одних и тех же вещах надо и судить всегда одинаково; и вы должны видеть истинную пользу для государства лишь в сочетании его непосредственных интересов в настоящее время с прочной благодарностью к честным союзникам, чья доблесть вами признана.

1 Ср. II3; 5, 5.

2 См. II 71, 2.

57 . Подумайте теперь еще и о том, что до сих пор большинство эллинов считает нас образцом честности и порядочности. Если же вы вынесете нам несправедливый приговор (ведь этот судебный процесс нельзя скрыть, так как и вы, судьи, пользуетесь уважением, да и о нас, подсудимых, также идет добрая слава), то вы вызовете возмущение всех добропорядочных людей тем, что вынесли этот неподобающий приговор нам, доблестным людям, хотя сами вы еще более доблестны и добычу, захваченную у нас, благодетелей Эллады, посвятили в общеэллинские святилища. Разве не ужасна сама мысль о том, что Платея будет разрушена лакедемонянами и что те, чьи отцы велели начертать имя нашего города на треножнике в Дельфах как признание его доблести¹, ныне в угоду фиванцам хотят даже стереть этот город с лица эллинской земли? Вот до какого страшного бедствия мы дошли наконец! Во времена господства мидян мы шли на гибель², и теперь, когда мы стоим перед вами, некогда нашими лучшими друзьями, вы приносите нас в жертву фиванцам! Уже дважды мы смотрели в лицо смерти: недавно мы погибли бы от голода, если бы не сдались вам, а теперь нам грозит по суду смертный приговор! И это мы, платейцы, которые даже свыше нашей силы пожертвовали всем своим достоянием на благо эллинов, теперь стоим перед вами, всеми отвергнутые, покинутые и беспомощные. И никто из наших тогдашних союзников не желает оказать нам помощи, и мы опасаемся, что и вы, лакедемоняне, — наша единственная надежда — покинете нас.

1 4132,2.

2 После победы при Фермопилах персы по указанию фиванцев разрушили Платеи (Негогі. VIII44, 1).

58 . И все же, ради богов, именем которых освящался наш военный союз, и во имя наших заслуг перед эллинами, мы призываем вас смягчиться и изменить свое суровое решение о нас, если фиванцы уже как-то повлияли на вас во вред нам. Мы просим справедливой милости ради наших заслуг: не казнить тех, кого вам не подобает казнить. Тогда вместо постыдной благодарности фиванцев вы обретете нашу преданную чистую благодарность и не запятнаете свое доброе имя в угоду фиванцам. Действительно, казнить нас вам легко, но смыть этот позор вам будет трудно. Ведь мы вовсе не враги ваши, которых, разумеется, следует наказывать, но друзья, которым пришлось лишь поневоле воевать против вас. Поэтому благочестие обязывает вас сохранить нам жизнь, не забывая, что сдались мы добровольно, простирая к вам руки с мольбой, и эллинский священный закон воспрещает нас казнить. Вспомните также, что мы всегда были вашими доброжелателями. Обратите ваши взоры на могилы¹ ваших отцов, павших и погребенных на нашей земле в войне с мидянами. Мы всенародно из года в год, по обычаю, почитаем² их приношением одежд и других даров. Мы приносили им начатки всех плодов нашей земли, благоговейно храня о них память как о сынах дружественной земли и старых товарищах по оружию. И за все это вы хотите вынести нам столь несправедливый приговор! Ведь Павсаний, предавая погребению павших на нашей земле воинов, думал, что они будут покоиться в дружественной стране и среди друзей. Но если вы казните нас и отдадите нашу землю фиванцам, то разве не оставите ваших отцов и родичей во вражеской земле среди их убийц и не лишите их почестей, воздаваемых им теперь нами? Кроме того, вы также поработите землю, где эллины обрели свободу, разрушите святилища богов, вознося молитвы которым эллины одолели мидян³, и лишите зиждителей и устроителей этих святилищ установленных отцами жертвоприношений.

1 См.: Негой. IX 85; Рат. IX 2, 5.

2 На празднике Элевтерий, который справлялся еще в эпоху Павсания.

3 Ср. II 74, 2,

59 . Не принесет вам славы, если вы нарушите общеэллинские законы и обычаи почитания предков, этим вы погубите нас, ваших старых друзей, не причинивших вам никакого зла, только из-за чужой неприязни к нам. Смягчите благоразумным состраданием¹ вашу суровость и пощадите нашу жизнь. Подумайте не только о том, как ужасна участь, которая нас ожидает, и как противоречит она нашим заслугам, но и о том также, сколько бед может принести судьба любому, даже не виновному ни в чем. В нашем тяжком положении мы просим вас, взывая к общеэллинским богам, чтобы они придали убедительность нашей мольбе: не забывайте о клятве защищать нас, данной еще вашими отцами. Как молящие о защите на могилах ваших отцов, мы взываем с мольбами к усопшим героям спасти нас от фиванцев и не предавать ваших лучших друзей во власть их злейших врагов. Ныне же в этот день смертельной опасности мы напоминаем вам о том достопамятном дне, когда мы вместе с почившими героями совершили величайшие подвиги. Теперь нам нужно кончать нашу речь — и это труднее всего сделать людям в нашем положении, потому что с концом речи близится и смертный час. Наше последнее слово: фиванцам мы не отдали нашего города — мы предпочли скорее погибнуть самой жалкой голодной смертью² —но, вверив нашу судьбу вам, обратились к вашей помощи. Если вы не склонитесь на наши мольбы, то ваш долг, по крайней мере, вернуть нас в прежнее состояние до сдачи и позволить хоть самим выбрать род смерти. Поэтому мы, платейцы, так геройски сражавшиеся за свободу эллинов, а теперь как молящие о защите, вновь призываем вас, лакедемоняне, не выдавать нас на расправу нашим злейшим врагам фиванцам. Станьте нашими спасителями, не погубите нас, освобождая прочих эллинов».

1 Ср. III67, 2.

2 Ср. : Ногп. Ой. XII342.

60 . Так говорили платейцы. Тогда, из опасения, что лакедемоняне под впечатлением этой речи проявят некоторую уступчивость, выступили фиванцы и в свою очередь также потребовали слова, так как платейцам сверх ожидания было разрешено говорить гораздо дольше, чем нужно для ответа на вопрос. Получив разрешение от судей, фиванцы сказали следующее.

61 . «Мы не попросили бы слова, если бы и платейцы также кратко ответили на вопрос, вместо того чтобы в своей защитительной речи, осыпая нас обвинениями и, кроме того, отвлекаясь от поставленного вопроса, не потратили бы так много слов для оправдания в том, в чем их никто не упрекает, и для похвальбы заслугами, никем не отрицаемыми. Поэтому мы вынуждены не только возражать на их обвинения, но и оспаривать доводы. Ни наша низость, ни их слава не должны помочь им оправдаться, но вы должны услышать правду о них и о нас, прежде чем вынесете приговор. Наша вражда с платейцами началась так. Несколько времени спустя после того, как мы заселили Беотию¹, мы заняли Платею и другие места, откуда изгнали различные народности². Однако платейцы отказались признать наше господство, несмотря на первоначальное согласие, и, в отличие от остальных беотийцев, нарушили отеческие обычаи и законы, когда их хотели заставить подчиниться силой. Они перешли на сторону афинян и вместе с ними причинили нам много вреда, за что и сами пострадали.

1 См. 112,3.

2 ^іі.:5ігаЪ,р,40^

62 . По их словам, после вторжения Варвара в Элладу только они одни из беотийцев не перешли на сторону мидян. И этим они особенно гордятся и упрекают нас в измене. Мы же утверждаем: они не присоединились к мидянам лишь потому, что и афиняне так не поступили. Конечно, опять же в силу этого, когда впоследствии афиняне пошли на Элладу, платейцы единственные из беотийцев выступили заодно с афинянами. Обратите все же внимание на то, при сколь различных политических обстоятельствах мы и они так поступили, когда мы держали сторону мидян, а они — афинян. Ведь тогда у нас не было ни равноправной олигархии¹, ни демократии. Наш тогдашний государственный строй являл собой полную противоположность законности и правовому порядку и ближе всего был к тираническому произволу. Власть находилась в руках самовластной кучки людей². Правители, надеясь в случае победы Мидянина еще больше укрепить свое личное господство, держали народ в подчинении насилием и призвали мидийского царя в страну. Это произошло в то время, когда город в целом не был полновластным владыкой у себя, и поэтому его нельзя обвинять за допущенную в те беззаконные времена ошибку. Напротив, после ухода мидян, когда наш город получил законные установления, вы должны знать, как мы сражались против афинян, которые стали нападать на остальных эллинов и пытались подчинить и наш город. Из-за межэллинских раздоров³ афиняне действительно захватили большую часть Эллады, но разве тогда, победив афинян при Коронее⁴, мы не освободили Беотию? И теперь мы всячески стараемся помочь вам освободить остальных эллинов, доставляя конницу и военные припасы гораздо больше прочих союзников. Вот наш ответ, достаточный для того, чтобы оправдаться от обвинений в сочувствии мидянам.

1 Т. е. государственный строй, при котором все граждане имеют одинаковые гражданские права, но не одинаковую политическую власть.

2 По Геродоту (IX 86, 1) главарями персидской «партии» в Фивах были Аттагин и Тимагенид, Леонтиад командовал фиванским отрядом при Фермопилах (VII205, 233) и будто бы изменил эллинам.

3 См. 1108, 2-3.

4 См. 1113, 2.

63 . Теперь мы постараемся показать, что именно вы, платейцы, а не мы причинили больше вреда эллинам и поэтому скорее, нежели мы, заслуживаете всяческой кары. По вашим словам, вы заключили союз с афинянами и получили афинское гражданство, чтобы противодействовать нам¹. Если так, то вам следовало бы искать помощи афинян только против нас, а не нападать в союзе с ними на других. Ведь такая возможность не помогать афинянам у вас была. Если афиняне даже против воли вас и принуждали к этому, то и тогда ведь уже существовал для борьбы с Мидянином союз лакедемонян, на который вы теперь сами ссылаетесь. Этот союз не только обезопасил бы вас от нашего нападения, но — что самое важное — дал бы вам полную свободу самостоятельного решения своей судьбы. Однако вы добровольно, без всякого принуждения, как прежде, предпочли стать на сторону афинян. Вы ссылаетесь на то, что считали постыдным изменить вашим благодетелям! Но куда постыднее и несправедливее предать всех эллинов — освободителей Эллады², вместе с которыми вы дали клятву верности союзу, чем одних только афинян, ее поработителей. Вы оказали афинянам услугу, вовсе не соответствующую их благодеянию вам и позорящую вас³. Ведь вы, по вашим словам, призвали их на помощь, терпя обиды от нас, а сами потом стали вместе с ними чинить несправедливости другим. Конечно, постыдно не воздать равною услугой за услугу, но не менее постыдно за услугу, оказанную ради поддержания справедливости, воздавать услугами, направленными к нарушению справедливости.

1 Ср. III55, 1-2.

2 Имеется в виду Пелопоннесский союз.

3 Ср. 1122, 4 и II42, 4.

64 . Таким образом, вы ясно показали, что и тогда вы не перешли на сторону мидян не ради эллинов, а лишь потому, что и афиняне не сделали этого. Вы стремились поступить так, как они, и наперекор всем остальным. Теперь же вы притязаете на то, чтобы мы вас вознаградили за доблесть, проявленную в угоду другим афинянам. Но это не полагается. Раз уж вы перешли к афинянам, сражайтесь на их стороне до конца и не ссылайтесь постоянно на старый союз, от которого теперь должно прийти вам спасение. Ведь вы его уже покинули и изменили ему, так как скорее помогали афинянам поработить эгинян¹ и некоторых других своих старых союзников, нежели их защищали. И это вы делали не по принуждению, как мы, но добровольно, живя при законном государственном строе, который у вас остался еще и до сих пор. Кроме того, вы также отвергли последнее предложение перед началом осады: сохранить, по крайней мере, мир и остаться нейтральными². Кто же, как не вы, которые проявили свои доблести лишь на пагубу всем эллинам, по праву заслужил их ненависть? И если вы ранее, как утверждаете, и совершили доблестные деяния, то теперешним своим поведением вы показали, что эти подвиги вовсе не свойственны вам по натуре. Ваша подлинная природа и истинные стремления обнаружились, когда вы вместе с афинянами пошли по пути несправедливости. Вот что мы сочли нужным сказать о нашем вынужденном союзе с мидянами и о вашей добровольной преданности афинянам.

1 Ср. 1105; 108; II27,

2 Ср. ^ 72,1.

65 . Что касается ваших последних обвинений в том, что мы противозаконно напали на ваш город во время мира и даже в священный праздник, то мы считаем, что и в этом деле наша вина меньше вашей. Мы не стали бы отрицать, что поступили несправедливо, если бы по собственному побуждению силой захватили ваш город и злодейски разорили вашу землю. Но раз уж первые из ваших граждан¹ и по имущественному положению, и по родовитости сами призвали нас, чтобы заставить вас выйти из союза с чужеземцами и вернуться в исконный общебеотийский союз², то в чем же наша вина? Ведь зачинщики виновнее в нарушении законов, нежели те, кто идет за ними. По нашему же мнению, ни они, ни мы в действительности не виноваты. Будучи гражданами, подобно вам, они рисковали большим, чем вы, когда открыли нам ворота. Они впустили нас в свой родной город как друзей, а не как врагов. Они желали, чтобы худшие из вас не стали еще хуже, а лучшим было предоставлено то, что соответствует их достоинству. Они хотели лишь оздоровить, подобно строгим наставникам³, ваш образ мыслей, а не лишать город граждан изгнаниями и казнями и старались вернуть нас в родственный союз, ни с кем не ссорить, но заставить жить одинаково со всеми в мире.

1 См. И2,2.

2 См. 11161,2.

3 См. Ш7,3.

66 . А то, что мы пришли к вам не с враждебными намерениями, явствует из того, что мы не сделали никому вреда, но открыто предложили¹ всем добропорядочным гражданам, которые стояли за старый союз всех беотийцев, присоединиться к нам. Ведь и вы сначала также дружественно пошли нам навстречу, заключили соглашение с нами и хранили полное спокойствие. Лишь обнаружив нашу малочисленность, вы обратились против нас. Если даже вы нашли, что мы поступили неправильно, войдя к вам в город без согласия всего народа, но все же как отлично было наше поведение от вашего! Последуй вы нашему примеру, вы не стали бы прибегать к насилию, а постарались бы убедить нас удалиться; вы же, нарушив соглашение, напали на нас. И не так скорбим мы об участи убитых вами в рукопашной схватке² (ведь они погибли по закону войны³), как о гибели пленников, простиравших руки с мольбой о пощаде, которых вы оставили в живых, но затем, вопреки данным нам обещаниям, противозаконно казнили. Разве это не ужасное преступление? Тут вы за несколько часов совершили три преступления: нарушили соглашение, казнили пленников и обманули нас, не сдержав своего обещания не казнить их, если мы пощадим ваше имущество на полях. И вот вы все же настаиваете на нашей виновности и требуете своего оправдания. Нет! Если лакедемонские судьи решат правильно, то вы будете наказаны за все ваши преступные деяния.

1 См. П2,4.

2 Ср. 11, 3,4.

3 Ср. III 54,2.

67 . Мы подробно изложили все это ради вас, лакедемоняне, и ради нас самих, чтобы вы знали, что, осудив их, вы поступите справедливо, а мы могли считать наше мщение еще более благочестивым. Не позволяйте смягчить себя их прошлыми доблестями¹ (если даже они действительно существовали). На эти доблести могут ссылаться лишь пострадавшие невинно, люди же, совершившие недостойные поступки, заслуживают наказания вдвойне, потому что поступили вопреки своему долгу и своим прежним доблестям. Пусть не трогают вас, судьи, их жалостные вопли, взывание к могилам ваших отцов и ссылки на свое полное одиночество. С своей стороны мы можем указать на более горькую участь нашей молодежи, перебитой платейцами. Их отцы либо пали при Коронее², стараясь привлечь Беотию на вашу сторону, либо ныне — уже старцы, — лишенные сыновей, в пустых домах с большим правом умоляют вас о наказании платейцев. Люди, незаслуженно страдающие, действительно более достойны жалости; напротив, если злая участь постигнет тех, кто ее заслуживает, как эти платейцы, то этому можно только радоваться. Ведь их теперешним одиночеством они обязаны только себе, так как добровольно оттолкнули своих лучших союзников. С нами, которые ничем их не обидели, они поступили беззаконно, действуя скорее из ненависти, нежели по справедливости, и поныне они еще не понесли за это достаточного наказания. Они будут заслуженно наказаны по закону, так как, вопреки их уверениям³, не простирали руки с мольбами о защите на поле битвы, но после сдачи города добровольно согласились подчиниться вашему судебному приговору. Итак, лакедемоняне, заставьте вновь уважать общеэллинские законы⁴, попранные платейцами, и воздайте за причиненные нам обиды справедливое удовлетворение⁵, которое мы заслужили своим рвением в борьбе за правое дело. Не отвергайте нас под влиянием их речи и покажите эллинам на будущее пример того, как вы будете судить, придавая значение не словам, а делам. Если их дела доблестны, то не нужно многих речей, если же это — преступление, то речи, расцвеченные красивыми словами, служат лишь покровом для извращения истины. Если все вожди, какими являетесь вы теперь, будут сводить все разбирательства к краткому и ясному вопросу, то у людей будет меньше соблазна выискивать красивые слова, чтобы оправдывать несправедливые деяния».

1 См. речь платейцев (III56,5; 56,7; 57,2; 58,1).

2 1113,3.

3III 58,3.

4III58, 3; 59,1; 66, 2.

5 См. 11158,1.

68 . Таковы были речи фиванцев. И лакедемонские судьи сочли правильным поставить вопрос о том, какие услуги платейцы оказали им во время этой войны. Они исходили при этом из того, что платейцы отклонили их требование¹ о нейтралитете в силу старого договора² с Павсанием после мидийских войн. И перед осадой Платеи лакедемоняне снова предлагали платейцам оставаться нейтральными по условиям того же договора, но те опять отказались. Отвергнув это справедливое требование, платейцы, по мнению лакедемонян, тем самым уже нарушили союзный договор и поставили себя в положение врагов. Итак, лакедемоняне, вызывая платейцев поодиночке, стали задавать каждому тот же самый вопрос: оказали ли они во время войны какую-нибудь услугу лакедемонянам и их союзникам. Когда платейцы отвечали: «нет», то лекедемоняне уводили их и всех предавали казни до последнего человека. В общем было казнено не менее 200 платейцев и 25 афинян³, которые с самого начала вместе с платейцами выдерживали осаду. Женщины же из Платеи были проданы в рабство. Город Платею фиванцы отдали для поселения приблизительно на год мегарцам, изгнанным после восстания⁴, и еще оставшимся в живых своим сторонникам из Платеи. Впоследствии, однако, они разрушили город до основания и построили поблизости от святилища Геры⁵ подворье квадратной формы, каждая сторона которого была в 200 футов длиной. Это было двухэтажное здание с комнатами внутри, для которого были взяты стропила и дверные створки из разрушенных домов Платеи. Кроме того, из домашней утвари и медных и железных предметов, взятых в городе, они сделали ложа и посвятили Гере. В честь Геры было построено также каменное святилище длиной в 100 футов. Платейскую область они сделали общественной собственностью и на 10 лет отдали в аренду. Право пользования землей получили фиванцы. Такая суровость лакедемонян во всем этом деле по отношению к платейцам была вызвана их желанием вознаградить фиванцев, которых они считали весьма ценными союзниками в только что начавшейся войне. Такова была участь Платеи, подвергшейся разрушению спустя 93 года⁶ после ее вступления в союз с Афинами.

1 Об этом ничего не известно.

2 Ср. П71,2.

3 Из 480 человек гарнизона Платеи (П78,3) 212 спаслись (III 24,2). Около 225 человек попали в плен и были казнены.

4IV 66.

5 Ср.: Него± IX52,53; Раш. IX2,7.

6 В 519 г. до н. э.

69 . Между тем 40 пелопоннесских кораблей¹, прибывших на помощь лесбосцам, спасались бегством в открытом море, преследуемые афинянами². Неподалеку от Крита пелопоннесскую эскадру застигла буря и оттуда в полном беспорядке отнесла к Пелопоннесу. У Киллены³ пелопоннесцы застали 13 левкадских и ампракийских триер и встретили Брасида, сына Теллида, который был послан из Лакедемона советником Алкиду⁴. После неудачи своего предприятия на Лесбосе лакедемоняне решили усилить флот и плыть на Керкиру, где в то время вспыхнула междоусобная борьба. Афинская сторожевая эскадра у Навпакта состояла всего из 12 кораблей, и лакедемоняне рассчитывали достичь острова до прибытия туда подкреплений из Афин. К этому походу теперь как раз и готовились Брасид и Алкид.

1 См. Ш29,1.

2 Ш33,1-3.

3 См. 130,2; П84,5.

4II 33,1; П85.

70 . На Керкире после возвращения пленников¹, захваченных коринфянами в морских сражениях во время эпидамнской войны², началась партийная борьба. Пленники были освобождены якобы за 800 талантов³ по поручительству их проксенов в Коринфе, а в действительности за то, что обязались привлечь Керкиру на сторону коринфян. Освобожденные пленники обходили на острове всех граждан из дома в дом и уговаривали восстать против афинян. Между тем на Керкиру прибыли афинский и коринфский корабли с послами на борту. После выступления послов обеих сторон в народном собрании, керкиряне решили остаться в союзе с афинянами согласно договору⁴, но вместе с тем возобновить свои прежние дружественные отношения с пелопоннесцами. Вождем демократической партии на Керкире был тогда некто Пифий, который вместе с тем был добровольным проксеном⁵ афинян. Его вернувшиеся из Коринфа граждане привлекли к суду за то, что он будто бы хотел подчинить Керкиру афинскому господству. Пифию, однако, удалось оправдаться, и он, со своей стороны, обвинил пятерых самых богатых своих противников в том, что они вырубали подпорки для виноградной лозы в священных рощах Зевса и Алкиноя⁶ (за каждую подпорку был установлен штраф в 1 статер⁷). Эти пятеро богачей были осуждены. Однако штраф был столь велик, что осужденные сели у святилищ Зевса и Алкиноя, умоляя разрешить им уплату штрафа, по крайней мере, по частям в определенные сроки. Но Пифий, бывший одновременно и вождем народной партии, и членом совета, настаивал, чтобы с виновными поступили по всей строгости закона. Получив отказ в своей просьбе и, кроме того, узнав, что Пифий намерен (пока он еще член совета) убедить народ иметь общих с Афинами друзей и врагов, обвиняемые богачи и их сторонники составили заговор. Вооружившись кинжалами, они внезапно ворвались в помещение совета и убили Пифия и с ним еще около 60 советников и простых граждан. Лишь немногим сторонникам Пифия удалось бежать, найдя убежище на аттической триере, все еще стоявшей в гавани.

1 250 человек знатнейших людей на Керкире (154, 55).

2 147—55. Весной 427 г. до н. э.

3 Невероятно высокая сумма [по Геродоту, нормальная сумма выкупа за пелопоннесского гоплита была 2 мины (VI79,1)].

4 См. 144, 1. Это был только оборонительный союз.

5 Т. е. проксеном, который исполнял обязанности проксена добровольно» а не по постановлению государства.

6 См.125,4.

7 Коринфский серебряный статер был равен 2 аттическим драхмам. Неизвестно, какой статер имеется в виду.

71 . После этого избиения сторонников народа заговорщики созвали народное собрание керкирян и объявили, что все это совершено ими ко благу народа и необходимо для избавления от ига афинян. А впредь следует закрыть гавань для кораблей обеих воюющих сторон в числе более одного корабля, прибывающего с мирной целью; появление же большего числа — считать враждебным актом. Олигархи тотчас же заставили народное собрание одобрить это предложение. Затем они немедленно отправили посольство в Афины, желая представить совершенный переворот в благоприятном свете и предостеречь нашедших там убежище изгнанников от каких-нибудь неподобающих поступков под страхом возмездия афинян.

72 . Однако тотчас же по прибытии в Афины послы были схвачены как бунтовщики (вместе с примкнувшими к ним изгнанниками) и отправлены на Эгину. Между тем захватившие теперь власть на Керкире олигархи после прибытия коринфской триеры с лакедемонским посольством открыто напали на демократов и одержали победу в схватке. С наступлением ночи демократы отступили на акрополь и в более возвышенные части города. Здесь, сосредоточив свои силы, они укрепились и захватили Гиллайскую гавань. Противники же заняли рыночную площадь (где у большинства из них поблизости были дома) и примыкающую к ней гавань напротив материка.

73 . На следующий день начались небольшие столкновения, и обе стороны стали посылать вестников в окрестные поля, чтобы привлечь на свою сторону рабов¹ обещанием свободы. Большинство рабов присоединилось к демократам; к противникам же пришли 800 человек с материка.

1 Поля на Керкире и на Хиосе обрабатывались рабами. В Афинах и в большинстве пелопоннесских государств — мелкими свободными собственниками крестьянами (как Дикеополь и Тригей у Аристофана).

74 . Лишь на второй день вновь началось сражение, и на этот раз победу одержал народ, который обладал преимуществом в численности и более сильной позицией. Даже женщины принимали горячее участие в битве: они бросали черепицы с крыш домов и вопреки своей природе стойко выдерживали смятение битвы. Олигархи потерпели поражение и с наступлением ночи, опасаясь, что народ может штурмом овладеть верфью и погубит их, подожгли частные дома около рынка и дома с наемными квартирами. Чтобы преградить путь народу, они не щадили ни своих, ни чужих домов, так что в огне погибло много купеческого товара, и весь город стал бы добычей пламени, если бы ветром огонь был переброшен в ту сторону. Обе враждующие стороны после битвы держались спокойно и всю ночь были на страже. Коринфский корабль после победы народа тайно отплыл, и большая часть вспомогательного отряда с материка незаметно переправилась обратно.

75 . На следующий день на Керкиру прибыл из Навпакта афинский стратег Никострат¹, сын Диитрефа, с 12 кораблями и 500 мессенских гоплитов. Он пытался уладить раздоры на острове мирным путем, и по его совету обе враждующие стороны согласились предать суду 10 наиболее виновных лиц (которые, впрочем, немедленно бежали). Остальные должны были жить в мире, заключив оборонительный и наступательный союз с афинянами. Достигнув своей цели примирить керкирян, Никострат намеревался уже отплыть назад, когда вожди народной партии попросили его оставить пять своих кораблей, чтобы удержать противников от новых попыток возмущения; взамен они обещали, укомплектовав экипажем, послать с ним столько же своих кораблей. Никострат согласился, и они набрали экипажи для этих кораблей только из числа своих противников². Однако эти отобранные люди в страхе, что их отправят в Афины, бежали в святилище Диоскуров и сели там как молящие. Никострат приказал им встать и старался успокоить их, но безуспешно, так как они не верили ему. Тогда демократы взялись за оружие, убежденные в том, что недоверие и отказ противников плыть в Афины является доказательством их злого умысла. Они вынесли из домов противников оружие и перебили бы несколько попавших навстречу олигархов, если бы Никострат не помешал этому. Остальные олигархи в числе не менее четырехсот человек, видя это, бежали в святилище Геры³ и сели там как молящие. Демократы же из опасения, как бы те опять не прибегли к насилию, убедили их встать и переправили на остров перед святилищем Геры, куда им и доставляли съестные припасы.

1 О нем из других источников ничего не известно. См. Ш69,2. Он прибыл на Керкиру, вероятно, дней через 20 после убийства Пифия (ср.: ОоттеЛ.Ж,Ш,368).

2 Большинство гребцов на керкирских кораблях были рабы (I 55,1). Экипажи были укомплектованы свободными морскими пехотинцами (эпибатами), которые принадлежали к олигархической партии.

3 Здесь нашли убежище изгнанники из Эпидамна в 436-435 гг. (I 24, 7).

76 . На этой стадии партийной борьбы, на четвертый или пятый день после отправки олигархов на остров, пришла пелопоннесская эскадра в составе 53 кораблей¹ из Киллены, где она стояла на якоре после возвращения из Ионии. Во главе ее по-прежнему стоял Алкид, имея на борту советником Брасида. На ночь пелопоннесские корабли бросили якорь в Сиботах (гавани на материке)², а на рассвете поплыли на Керкиру.

1 Ср. Ш69,1. / 21 50,3.

77 . Демократические власти на острове пришли в смятение. Народ страшился внутренних врагов не менее, чем пелопоннесских кораблей. Тотчас же было решено снарядить 60 кораблей и, укомплектовав экипажем, по мере их оснащения посылать против врага, хотя афиняне советовали сначала предоставить выступить им одним; самим же керкирянам они предлагали следовать за ними, как только соберут свои силы. Когда эти наспех оснащенные корабли керкирян поодиночке сблизились с неприятелем, тотчас же два из них перешли на сторону неприятеля, а на других начались раздоры среди экипажа, да и вообще на кораблях царил полный беспорядок. Едва только пелопоннесцы заметили раздоры и замешательство в рядах противника, как двадцать их кораблей в боевом строю атаковали керкирян, а остальные обратились против двенадцати афинских кораблей, в числе которых были государственные корабли «Саламиния» и «Парал»¹.

1III 33,1.

78 . Керкиряне, нападая в беспорядке, каждый раз небольшими отрядами и без помощи афинян, терпели тяжелый урон. Афиняне же, опасаясь численного превосходства противника и охвата им своих кораблей, не решались атаковать главные силы или центр стоявшей против них эскадры. Они атаковали крыло вражеской эскадры и потопили один корабль. Затем, когда неприятельские корабли образовали круг, афиняне стали охватывать их, пытаясь привести в замешательство. Когда пелопоннесцы, стоявшие против керкирян, заметили этот маневр афинян, то, опасаясь повторения неудачи при Навпакте¹, пошли на помощь своим, и вся пелопоннесская эскадра атаковала афинян. Поэтому афиняне стали отходить, гребя кормой вперед, в надежде, что их медленное отступление даст возможность керкирянам оторваться от противника, тем более что неприятельская атака была теперь направлена на них. Эта морская битва окончилась около захода солнца.

1 4184.

79 . Демократы на Керкире опасались, что враги после победы нападут на город или начнут какие-либо враждебные действия, например, захватят молящих олигархов на острове¹. Тогда они перевели молящих обратно в святилище Геры и установили в городе строгую охрану. Пелопоннесцы между тем, хотя и выиграли сражение, все же не решались с моря напасть на город и возвратились на свою стоянку с 13 захваченными керкирскими кораблями. И на следующий день они еще не отважились атаковать город, хотя в нем царили смятение и ужас. Как говорят, Брасид советовал Алкиду сделать попытку овладеть городом; однако не он, а Алкид имел решающее слово. Итак, пелопоннесцы высадились только у мыса Левкимны² и стали опустошать страну.

1III 75, 5.

2130,1.

80 . Между тем демократы на Керкире, с ужасом ожидая нападения пелопоннесской эскадры, вступили в переговоры с молящими в святилище и с остальными противниками о необходимых мерах для спасения города. Некоторых из них даже убедили вступить в корабельные экипажи. Несмотря на волнения, демократам удалось укомплектовать экипажем еще 30 кораблей. Пелопоннесцы между тем до полудня разоряли страну, а затем ртплыли назад. С наступлением ночи сигнальными огнями пелопоннесцам передали известие о приближении от Левкады 60 афинских кораблей. Эти корабли под командой Евримедонта, сына

Фукла¹, были посланы афинянами после получения вести о восстании на Керкире и о предполагаемом походе туда Алкида.

1 Евримедонт — выдающийся афинский военачальник.

81 . Тем временем пелопоннесцы еще в ту же ночь с величайшей поспешностью отплыли домой, держась вдоль побережья. У Левкады они с помощью лебедок перетащили свои корабли через перешеек (чтобы неприятель не заметил огибающую остров эскадру) и благополучно возвратились домой. Узнав о подходе аттических кораблей и о том, что неприятель скрылся, демократы на Керкире ввели в город мессенские отряды¹, до сих пор находившиеся за городскими стенами², и приказали кораблям, укомплектованным экипажами, плыть вокруг острова в Гиллайскую гавань³. Пока эти корабли шли, демократы принялись убивать в городе тех из своих противников, кого удалось отыскать и схватить. Своих противников, согласившихся служить на кораблях, они заставили сойти на берег и перебили их всех. Затем, тайно вступив в святилище Геры, они убедили около 50 находившихся там молящих выйти, чтобы предстать перед судом, и осудили всех на смерть. Однако большая часть молящих не согласилась выйти. Когда они увидели, что происходит с другими, то стали убивать друг друга на самом священном участке. Некоторые повесились на деревьях, а другие покончили с собой кто как мог. В течение семи дней, пока Евримедонт после своего прибытия с 60 кораблями оставался на острове, демократы продолжали избиение тех сограждан, которых они считали врагами, обвиняя их в покушении на демократию, в действительности же некоторые были убиты из личной вражды, а иные — даже своими должниками из-за денег, данных ими в долг. Смерть здесь царила во всех ее видах. Все ужасы, которыми сопровождаются перевороты, подобные только что описанному, все это происходило тогда на Керкире и, можно сказать, даже превосходило их. Отец убивал сына, молящих о защите силой отрывали от алтарей и убивали тут же. Некоторых даже замуровали в святилище Диониса⁴, где они и погибли.

1 См. III 75,1.

2III 75,1.

3III 72,3.

4 Местонахождение святилища неизвестно.

82 . До такой неистовой жестокости дошла эта междоусобная борьба. Она произвела ужасное впечатление, особенно потому, что подобное ожесточение проявилось впервые. Действительно, впоследствии весь эллинский мир был потрясаем борьбой партий. В каждом городе вожди народной партии призывали на помощь афинян, а главари олигархов — лакедемонян. В мирное время у партийных вожаков, вероятно, не было бы ни повода к этому, ни склонности. Теперь же, когда Афины и Лакедемон стали враждовать, обеим партиям легко было приобрести союзников для подавления противников и укрепления своих сил, и недовольные элементы в городе охотно призывали чужеземцев на помощь, стремясь к политическим переменам. Вследствие внутренних раздоров на города обрушилось множество тяжких бедствий, которые, конечно, возникали и прежде и всегда будут в большей или меньшей степени возникать, пока человеческая природа останется неизменной, различаясь лишь по своему характеру в зависимости от обстоятельств. Действительно, во время мира и процветания как государство, так и частные лица в своих поступках руководятся лучшими мотивами, потому что не связаны условиями, лишающими их свободы действий. Напротив, война, учитель насилия, лишив людей привычного жизненного уклада, соответственным образом настраивает помыслы и устремления большинства людей и в повседневной жизни. Этой междоусобной борьбой были охвачены теперь все города Эллады. Города, по каким-либо причинам вовлеченные в нее позднее, узнав теперь о происшедших подобного рода событиях в других городах, заходили все дальше и дальше в своих буйственных замыслах и превосходили своих предшественников коварством в приемах борьбы и жестокостью мщения. Изменилось даже привычное значение слов в оценке человеческих действий. Безрассудная отвага¹, например, считалась храбростью, готовой на жертвы ради друзей, благоразумная осмотрительность — замаскированной трусостью, умеренность — личиной малодушия, всестороннее обсуждение — совершенной бездеятельностью. Безудержная вспыльчивость признавалась подлинным достоинством мужа. Забота о безопасности была лишь благовидным предлогом, чтобы уклониться от действия. Человек, поносящий других и вечно всем недовольный, пользовался доверием, а его противник, напротив, вызывал подозрения. Удачливый и хитрый интриган считался проницательным, а распознавший заранее его планы — еще более ловким. С другой стороны, того, кто заранее решил отказаться от участия в политических происках, того считали врагом своей партии и трусом, испугавшимся противника. Хвалили тех, кто мог заранее предупредить доносом задуманную против него интригу или подталкивал на это других, даже не помышлявших о подобных действиях. Политические узы оказывались крепче кровных связей, потому что члены гетерий² скорее шли очертя голову на любое опасное дело. Ведь подобные организации отнюдь не были направлены ко благу общества в рамках, установленных законами, но противозаконно служили лишь для распространения собственного влияния в своекорыстных интересах. Взаимная верность таких людей поддерживалась не соблюдением божеских законов, а скорее была основана на совместном их попирании. Они соглашались на миролюбивые предложения противников, когда те одерживали верх, если считали их выгодными, и принимали меры предосторожности, но вовсе не из благородных побуждений. Отомстить за обиду ставилось выше, чем избегнуть обиды. Взаимные клятвы, даваемые для примирения, обе стороны признавали лишь средством для того, чтобы выиграть время в трудном положении, и считали себя связанными ими лишь до тех пор, пока не соберутся с силами для новой борьбы. Кто при удобном случае первым осмеливался нанести удар врагу, мстил ему с большим наслаждением в минуту его слабости, когда тот чувствовал себя в безопасности, полагаясь на клятвенное обещание противника, чем в открытом бою; к тому же ведь нападающий мог не только рассчитывать на верный успех, но даже и прославиться тем, что одолел врага коварством: большинство людей предпочитает слыть ловкими плутами, нежели честными глупцами; первым они гордятся, а последнее считают постыдным. Причина всех этих зол — жажда власти, коренящаяся в алчности и честолюбии. Отсюда проистекает и жгучая страсть к соперничеству, когда люди предаются спорам и раздорам. Действительно, у главарей обеих городских партий на устах красивые слова: «равноправие для всех» или «умеренная аристократия». Они утверждают, что борются за благо государства, в действительности же ведут лишь борьбу между собой за господство. Всячески стараясь при этом одолеть друг друга, они совершали низкие преступления, но в своей мстительности они заходили еще дальше, руководствуясь при этом не справедливостью или благом государства, а лишь выгодой той или иной партии. Достигнув власти путем нечестного голосования³ или насилием, они готовы в каждый момент утолить свою ненависть к противникам. Благочестие и страх перед богами были для обеих партий лишь пустым звуком, и те, кто совершал под прикрытием громких фраз какие-либо бесчестные деяния, слыли даже более доблестными. Умеренные граждане, не принадлежавшие ни к какой партии, становились жертвами обеих, потому что держались в стороне от политической борьбы или вызывали ненависть к себе уже самим своим существованием.

1 Этими же словами характеризуется и убийство Гармодием и Аристогитоном Гиппия (VI 59,1).

2 Гетерии — политические клубы, первичные организации («ячейки») олигархической «партии». В Афинах гетерии сыграли важную роль в олигархическом перевороте 411 г.

3 Потому что голоса подавались по «узкопартийным» соображениям.

83 . Так борьба партий породила в Элладе всяческие пороки и нечестия, а душевная простота и добросердечие — качества наиболее свойственные благородной натуре — исчезли, став предметом насмешек. Повсюду противостояли друг другу охваченные подозрительностью враждующие партии. Ведь ничто уже не могло примирить их, и даже самые торжественные заверения и страшные клятвы не помогали умиротворению. Все были твердо убеждены лишь в том, что всеобщей безопасности нет и поэтому каждый должен заботиться о своей собственной безопасности и не доверять другим. И как раз люди менее развитые и менее образованные большей частью и одерживали верх в этой борьбе. Ведь, сознавая собственную неполноценность и опасаясь, что в силу духовного превосходства и большей ловкости противников попадут в ловушку, они смело прибегали к насилию. Напротив, другие высокомерно считали, что все уже ими заранее предусмотрено и они обойдутся даже без насильственных действий с помощью одной изворотливости, и поэтому, потеряв бдительность, скорее погибали.

84 \ Многие из этих злодеяний возникли впервые на Керкире. Одни были вызваны местью правителям, которые управляли неразумно, как тираны, проявляя больше произвола, чем умеренности, и вызывая ненависть угнетенных. Другие порождало стремление избавиться от привычной бедности и беззаконными способами овладеть добром своих сограждан. Иные преступления совершались не из алчности, но в силу взаимной вражды друг к другу людей разного положения, которые доходили до крайности в своей неумолимой жестокости. Жизнь в городе в это время вообще пришла в расстройство. Человеческая натура, всегда готовая преступить законы, теперь попрала их и с радостью выявила необузданность своих страстей, пренебрегая законностью и справедливостью и враждуя со всем, что выше ее. Конечно, люди не пожертвовали бы благочестием ради удовольствия отмщения и сознанием, что никому не сделано зла ради временных выгод, если бы зависть не имела столь вредоносной власти. Но когда дело идет о мести, то люди не задумываются о будущем и без колебаний попирают все общечеловеческие законы, в которых заключена надежда на собственное спасение человека в случае какой-нибудь беды.

1 Большинство современных издателей и исследователей Фукидида считают эту главу неподлинной (ср.: Сотте А. Ж, III, 382 ел.).

85 . Таковы были политические страсти, которые впервые овладели жителями Керкиры во взаимных отношениях. Между тем Евримедонт с афинской эскадрой отплыл домой. Впоследствии керкирские изгнанники олигархи (их спаслось около 500 человек), захватив укрепление, находившееся на материке, овладели землей керкирян на противоположном берегу. Отсюда они совершали разорительные набеги на остров и причиняли жителям много вреда, так что в городе возник сильный голод. Затем изгнанники отправили посольство в Лакедемон и Коринф с просьбой вернуть их на Керки-ру. Не добившись успеха, они приготовили транспортные суда и, навербовав наемников, переправились на остров общим числом около 600 человек. Затем они сожгли свои суда, чтобы уничтожить всякую надежду, помимо захвата земли, и потом, поднявшись на гору Истону¹, возвели там укрепление. Отсюда, овладев окрестностями, они стали грабить горожан.

1 Местоположение горы неизвестно.

86 . В конце того же лета афиняне послали в Сицилию эскадру в составе 20 кораблей под командой Лахета¹, сына Меланопа, и Хареада², сына Евфилета. Поводом к этому было то, что в это время начали войну между собой³ сиракузяне и леонтинцы. Союзниками сиракузян были все остальные дорийские города (кроме Камарины)⁴, которые присоединились к лакедемонскому союзу тотчас после начала войны, хотя и не принимали участия в ней. Сторону же леонтинцев держали халкидские города⁵ и Камарина. В Италии к Сиракузам присоединились локры⁶, а к леонтинцам — в силу племенного родства — регийцы⁷. Союзники леонтинцев, теснимые на суше и на море сиракузянами, отправили послов в Афины с просьбой прислать им на помощь эскадру как ионянам и старым друзьям. Афиняне послали эскадру под предлогом старинной дружбы⁸, а на самом деле — чтобы отрезать подвоз оттуда хлеба в Пелопоннес и чтобы выяснить одновременно, не удастся ли захватить Сицилию. Итак, афиняне, высадившись у Регия в Италии, приняли участие в войне своих союзников. Так окончилось это лето.

1 Пакет — афинский полководец, известен из комедий Аристофана и из Платона. В 427 г. ему было около 50 лет. Погиб при Мантинее в 418 г.

2 Из недавно изданного фрагмента папируса стало известно, что Хареад был смертельноранен в Сицилии (ЕНО 577, ^2).

3 Когда началась эта война — неизвестно. Сиракузяне — жители Сиракуз на восточном побережье Сицилии (основаны в 757 или в 734 г. до н. э.). Леотинцы — жители халкидской колонии Леонтины к северу от Сиракуз.

4 Камарит — город на восточном берегу Сицилии. Основан в 599 г. сиракузянами.

5 Халкидские города — колонии евбейской Халкиды.

6 Локры — жители Локров Эпизефирийских (основаны в 673 г. до н. э. локрами из Греции).

7 Регийцы — жители Регия (в южной Италии у Мессинского пролива). 8 Союз Леонтин с Регием был заключен около 446 г. и возобновлен в 433 г. до н. э. (см.: Сотте А. Ж, III, 387).

87 . Следующей зимой чума (которая, впрочем, никогда совсем не затихала, однако на некоторое время значительно ослабела) вторично вспыхнула в Афинах. На этот раз болезнь свирепствовала целый год (прошлый же раз—два года), так что мощь афинян ничем, конечно, не была так ослаблена, как этим бедствием. Действительно, из числа значившихся в списках от болезни погибло 4400 гоплитов и 300 всадников, а сколько жертв она унесла из остального населения¹, с точностью установить невозможно. Много было тогда и случаев землетрясений в Афинах, на Евбее, в Беотии и особенно в Орхомене беотийском.

1 Т. е. метеков, иностранцев, женщин и детей. Число жертв этой группы населения могло доходить до 70-80 тысяч (ср.: Сотте А. Ж, III, 389).

88. В течение той же зимы находившиеся в Сицилии афиняне и регийцы на 30 кораблях предприняли поход на так называемые

Эоловы¹ острова (летом из-за мелководья поход был невозможен). Острова эти принадлежат липарейцам (колонистам книдян²), которые, однако, живут лишь на одном довольно небольшом островке под названием Липара, отправляясь с которого они обрабатывают землю также на остальных островах — Дидима, Стронгила и Гиера. Население островов верит, что на Гиере находится кузница Гефеста, потому что ночью там виден огненный столп, извергающийся из недр, а днем над островом поднимается дым. Острова эти расположены против земли сикулов и мессенцев³ и тогда состояли в союзе с Сиракузами. Афиняне разорили их земли и затем, так как жители не желали сдаваться, отплыли в Регий. Так кончилась зима и пятый год войны, которую описал Фукидид.

1 Современные Липарские острова (см.: 8ігаЪ. р. 275).

2 Книдяне — жители Книда на юге Малой Азии.

3 На северном побережье острова.

89 . Следующим летом¹ пелопоннесцы и союзники во главе с царем лакедемонян Агисом, сыном Архидама, намеревались совершить новое вторжение в Аттику, но, дойдя до Истма, возвратились назад из-за множества сильных землетрясений, так что в этом году вторжения не произошло. Приблизительно в это же время из-за продолжавшихся землетрясений в Оробиях² (что на Евбее) море отступило от тогдашней береговой линии, а затем гигантские приливные волны обрушились на город и частично его затопили, а потом вновь отхлынули, так что там, где раньше была земля, теперь — море. При этом погибло много людей, не успевших заблаговременно бежать на высоты. Подобное же наводнение случилось и на Аталанте³ (остров на побережье против Опунтской Локриды), причем снесло часть афинского укрепления на острове и разрушило один из двух афинских кораблей, вытащенных на сушу. У Пепарефа⁴ море также несколько отступило, но наводнения не произошло; землетрясение же разрушило часть городской стены, пристаней и несколько домов. Причина этого, как я полагаю, в том, что в пунктах, где ощущались наиболее сильные подземные толчки, море сначала отхлынуло назад, а затем, после прекращения толчков, поднялось с новой силой. По моему мнению, это и есть причина явления, которого без землетрясения никогда не было бы.

1 Вероятно, в середине мая или немного раньше.

2 Местечко на Евбее против о. Аталанта на северо-западном берегу.

3 П32.

4 Пепареф — один из островов к северо-востоку от Евбеи.

90 . В то же лето в разных частях Сицилии продолжалась война. Сицилийские эллины воевали друг с другом, афиняне же помогали своим союзникам. Я упомяну лишь о главных событиях с участием афинян и союзников, которые нападали сами и отражали атаки противника. После смерти афинского стратега Хареада, павшего в битве с сиракузянами, Лахет, приняв главное командование флотом, выступил с союзниками в поход на Милы¹, город, принадлежавший мессенцам. Гарнизон в Милах состоял из двух мессенских отрядов, которые устроили засаду против афинского десанта, высаженного с кораблей. Однако афиняне с союзниками обратили в бегство противника, бывшего в засаде, нанеся ему большие потери. Затем они атаковали крепость и заставили неприятелей сдать акрополь и вместе с ними идти на Мессену². В конце концов, после прихода афинян с союзниками, мессенцы также капитулировали, выдали заложников и дали другие гарантии верности, которые требовали от них афиняне.

1 На северном побережье острова.

2 Город на берегу Сицилийского пролива на северо-западе острова.

91 . В то же лето афиняне выслали эскадру из 30 кораблей вокруг Пелопоннеса во главе с Демосфеном¹, сыном Алкисфена, и Проклом², сыном Феодора. Они также отправили 60 кораблей с 2000 гоплитов к Мелосу во главе с Никием³, сыном Никерата. Афиняне намеревались подчинить мелос-цев, которые хотя и были островитянами, но все же сопротивлялись афинянам и не желали вступать в союз с ними. Так как мелосцы⁴ даже после опустошения их земли не соглашались сдаться, то афинянам пришлось отплыть в Ороп в области Грайи⁵. Там они высадились с наступлением ночи, и гоплиты с кораблей сразу же по суше двинулись на беотий-скую Танагру. Между тем все афинские силы под начальством Гиппоника⁶, сына Каллия, и Евримедонта, сына Фукла, по данному сигналу выступили в тот же пункт им навстречу. Там они разбили лагерь и вместе разоряли землю, оставаясь у Танагры весь этот день и следующую ночь. На следующий день они разбили танагрийцев, сделавших вылазку, и пришедших им на помощь фиванцев. Затем афиняне сняли доспехи с павших воинов и, поставив трофей, возвратились — одни в город, а другие — к своим кораблям. Никий же с эскадрой из 60 кораблей отплыл к берегам Локриды⁷ и, опустошив страну, возвратился домой.

1 Первое упоминание об этом знаменитом афинском военачальнике.

2 Прокл был убит позднее в этом году (см. Ш98,4). О нем больше ничего не известно.

3 Никий был стратегом также и в предшествующем году. Рассказ о походе начинается в гл. 98,4.

4II 9,4.

5 Шталь предлагает чтение: «в области Грани».

6 Гиппоник бып очень богатым человеком. По-видимому, умер до 422 г. до н. э. (упомянут только здесь).

7 Ср. II 26,32.

92 . Приблизительно в это же время лакедемоняне основали колонию Гераклею в Трахинии¹ по следующим соображениям. Все малийцы² разделяются на три племени: паралиев, гиереев и трахинян. Из них трахиняне после тяжких поражений в войне с соседними этейцами³ сначала решили присоединиться к афинянам; затем, однако, не полагаясь на верность афинян, обратились за помощью в Лакедемон, выбрав послом Тисамена⁴. К посольству присоединилась с просьбой о помощи также и Дорида⁵, метрополия лакедемонян, так как и она страдала от этейцев. Лакедемоняне выслушали просьбы посольства и, желая помочь как трахинянам, так и дорийцам, решили основать там колонию⁶. Вместе с тем они считали стратегическое положение нового города благоприятным для войны с афинянами. Ведь там можно было снаряжать и переправлять корабли на Евбею кратчайшим путем. Кроме того, это будет, как думали они, удобное место, откуда можно перебрасывать войска во Фракию вдоль побережья. Одним словом, лакедемоняне всячески стремились основать там колонию. Впрочем, сначала лакедемоняне вопросили об этом бога в Дельфах. После благоприятного ответа оракула они выслали колонистов: своих граждан и периэков, но вместе с тем также предоставили право присоединиться к ним по желанию и прочим эллинам, кроме ионян, ахейцев и некоторых других племен⁷. Вождями — основателями колонии — было трое лакедемонян: Леонт, Алкид⁸ и Дамагон. Поселившись там, они заново укрепили город, называемый теперь Гераклеей⁹ и отстоящий стадиях в 40 от Фермопил и в 20 — от моря. Они начали также постройку верфи и преградили доступ к ущелью Фермопил для безопасности города.

1 Область Фессалии у Малнйского залива.

2 Малийцы — жители долины в низовьяхр. Сперхея.

3 Трахиняне — их соседи с востока.

4 Лицо неизвестное.

5 К югу от этейцев.

6 Быть может, по совету Брасида (ср.: Сотте А. Ж, Ш, 395).

7 Например, акарнанов (кроме эниадов).

8 Спартанский наварх, неудачно действовавший в Ионии и на Керкире.

9 На расстоянии около 1 км от Трахина.

93 . В Афинах строительство нового города вызвало сначала опасение и тревогу, так как афиняне считали, что он основан главным образом с целью напасть на Евбею¹ (ведь мыс Кеней на Евбее находится оттуда на расстоянии лишь короткой морской переправы). Впоследствии, однако, против ожидания, от этого города никакого вреда афинянам не получилось. Причины были следующие. Прежде всего, фессалийцы, во власти которых была эта страна, и племена², на чьей земле была основана колония, опасаясь сильных и грозных для них пришельцев³, начали с ними нескончаемые войны и почти совершенно их истребили (хотя первоначально колонистов было очень много). Действительно, каждый считал колонию безопасной (ведь во главе предприятия стояли лакедемоняне) и без колебаний селился там. Другой важной причиной гибели колонии был образ действий правителей, присланных из Лакедемона, которые возбудили народную ненависть суровым и зачастую несправедливым управлением. Поэтому-то Гераклея стала легкой добычей соседей.

1 Только через некоторое время афиняне поняли, что новая колония создает угрозу их фракийским владениям (см. IV 7; 78,1).

2 Т. е. энианы, долопы и малицы (см. V51» 1-2).

3 По Диодору (ХП59,3-5), число поселенцев составляло 10 000.

94 . Тем же летом и приблизительно в то же время, когда афиняне были заняты на Мелосе¹, команда 30 афинских кораблей, крейсировавших в пелопоннесских водах, из засады сначала перебила у Элломена² в Левкадии часть тамошнего гарнизона. Позднее афиняне напали и на Левкаду³ с большими силами, состоявшими из акарнанов (кроме жителей Эниад⁴, остальные же акарнаны шли со всеми силами), закинфян, кефалленцев и пятнадцати кораблей из Керкиры. Левкадцы, однако, держались спокойно и не выходили навстречу врагу, несмотря на опустошение противником их земель по обеим сторонам перешейка (где находится Левкада и храм Аполлона): они понимали, что не в состоянии бороться с превосходящими силами врагов. Акарнаны требовали от тогдашнего афинского стратега Демосфена, чтобы он отрезал город осадной стеной, рассчитывая, что легко возьмут город и избавятся от стародавнего врага. Однако мессен-цы только что убедили Демосфена, что хорошо было бы ему выступить в поход на этолийцев, врагов Навпакта, раз уж он собрал столь большое войско: покорив этолийцев, можно легко склонить на сторону афинян и остальное население союзников лакедемонян на этом побережье. Правда, этолийцы, говорили мессенцы, — большое и воинственное племя, однако живет оно в неукрепленных селениях, далеко разбросанных друг от друга, и имеет только легковооруженных воинов; поэтому их нетрудно будет подчинить, пока они не успели собрать свои силы. Сначала Демосфену по совету мессенцев следовало атаковать аподотов, затем офионеев, а после них — евританов⁵. Эти последние — самое многочисленное племя в Этолии — говорят на непонятном языке и, по рассказам, употребляют в пищу сырое мясо. Если бы Демосфену удалось подчинить это племя, то с остальными он легко справился бы.

1 Ср. Ш91,2.

2 Элломен — небольшое селение на о. Мелосе.

3 Левкада — главный город на острове того же имени.

4 Ср. 1111, 3.

5 Все эти племена жили севернее Навпакта.

95 . Демосфен согласился на это предложение, желая оказать услугу мессенцам, а также главным образом потому, что считал возможным даже без подкреплений из Афин, лишь с помощью союзников на материке и этолийцев напасть на Беотию по суше и через область озольских локров идти далее на дорийский Китиний¹, держась влево от горы Парнасса², пока не достигнет Фокиды. Он полагал, что фокидяне по старой дружбе с афинянами³ добровольно примут участие в походе (в крайнем случае их придется принудить к этому). Ведь Фокида находится на границе с Беотией. Итак, Демосфен против воли акарнанов вышел из Левкады, держа курс на Соллий⁴, вдоль побережья. Здесь Демосфен раскрыл акарнанам свой план нападения на этолян. Когда же акарнаны отказались следовать за ним, ссылаясь на то, что Левкада осталась неукрепленной, то он сам начал поход против этолийцев с остальными боевыми силами — кефалленцами, мессенцами, закинфянами и 300 воинов-пехотинцев с афинских кораблей (пятнадцать керкирских кораблей возвратились домой). Выступил Демосфен из Энеона5, что в Локриде. Тамошние озольские локры, союзники афинян, должны были встретить их, выйдя всем войском в глубь материка. Локры жили на границе Этолии и так как имели одинаковое с этолийцами вооружение и были хорошо знакомы со страной и с тактикой противника, то их помощь в экспедиции казалась особенно ценной.

1 Китиний — город на северной стороне Амфисского прохода в долину Пинда.

2 Парнасе — горная цепь» спускающаяся от Эты к Коринфскому заливу.

3 Ср. 1107, 2; III, 1; 112,5; П9,2.

4 См. II301

5 Энеон — город на побережье к северу от Навпакта.

96 . Демосфен с войском провел первую ночь в святилище Зевса Немейского, где, по преданию, был убит местными жителями поэт Гесиод¹ (которому была предсказана смерть в Немее), и на заре двинулся в Этолию. В первый же день он овладел Потиданией, на следующий — Крокилием, а на третий — Тихием². Там он сделал остановку и отослал добычу в Евпалий в Локриде. Однако Демосфен не собирался нападать на офионян. Он предполагал после покорения остальной страны сначала вернуться в Навпакт и оттуда впоследствии напасть на них, если они ранее не пожелают присоединиться. Эти планы и приготовления афинского военачальника, однако, уже с самого начала стали известны этолийцам. Лишь только вражеское войско пришло в их землю, все этолийцы с большим войском тотчас же выступили против врага. Даже самые дальние из офионян — бомиейцы и каллии (их область простирается до Мелийского залива) — явились на помощь со всем войском.

1 Гесиод — знаменитый эпический поэт конца VIII в. до н. э.

2 Селения аподотов.

97 . Между тем мессенцы повторили свой первоначальный совет Демосфену. Они уверяли, что он легко покорит Этолию, если только, переходя как можно скорее от селения к селению, будет захватывать их, пока этолийцы еще не успели встретить его с объединенными силами. Доверившись советам мессенцев и полагаясь на свое неизменное счастье, так как все складывалось благоприятно и врага не было видно, Демосфен не стал дожидаться присоединения локров (что при отсутствии у афинян легковооруженных метателей дротиков было ему необходимо) и, сразу же двинувшись на Эгитий¹, взял его с первого приступа. Жители города бежали и заняли вершины холмов над городом, который расположен на возвышенностях приблизительно в 80 стадиях от моря. Между тем этолийцы, выступив на помощь Эгитию, напали на афинян и союзников. Враги нападали, спускаясь с холмов то в одном, то в другом месте, и метали дротики в афинян. Всякий раз при нападении афинян враг отступал, если же афиняне отходили, то этолийцы наседали на них. Битва затягивалась таким образом надолго: преследования и отступления сменяли друг друга; однако афиняне в обоих случаях терпели урон.

1 Эгитий — селение аподотов (или в области офиоков); ср.: Сотте А. Ж, III, 405.

98 . Пока у лучников еще были в запасе стрелы и они могли стрелять, афиняне стойко держались, ибо под обстрелом афинян этолийцы, у которых не было панцирей, отступали. Однако после гибели начальника стрелков его отряд рассеялся, да и сами афиняне были утомлены долгой и напряженной борьбой. Этолийцы между тем все сильнее теснили их, осыпая дротиками. Наконец афиняне обратились в бегство. При этом они попадали в овраги, откуда не было выхода, и в незнакомые им места и там погибали, тем более что пал и их проводник мессенец Хромон. Быстроногие¹ легковооруженные этолийцы настигали бегущих врагов и перебили многих. Большая часть беглецов, потеряв дорогу, забрела в лесные дебри. Тогда враги подожгли кругом лес, и те погибли. Испытав все бедствия бегства, перед лицом отовсюду грозящей гибели, остатки афинского войска насилу достигли побережья у Энеона в Локриде, откуда они и выступили в поход. В походе погибло также большое число союзников, у афинян же погибло около 120 гоплитов — вся отборная молодежь и самые доблестные граждане, которых в эту войну² потеряло афинское государство. Пал также и второй стратег Прокл. Получив по условиям перемирия от этолийцев тела своих павших воинов, афиняне отступили в Навпакт и затем на своих кораблях возвратились в Афины. Демосфен, однако, остался в Навпакте и его окрестностях, опасаясь гнева афинян после своей неудачи.

1 Гомеровский эпитет.

2 Имеется в виду «десятилетняя» (Архидамова) война.

99 . Приблизительно в то же время афинская эскадра в сицилийских водах взяла курс на Локриду¹. При высадке там афиняне разбили встретивших их локров и захватили пограничное сторожевое укрепление на реке Галеке².

1 Локрида Эпизефирская в Италии.

2 Река Галек отделяет области локров и регийцев (8ігаЪ. р. 260). Ср. III 94,5.

100 . Тем же летом этолийцы (которые еще раньше отправили в Коринф и Лакедемон послов: Толофа, офионянина, Бориада, евритана, и Тисандра, аподота¹) убедили лакедемонян послать на помощь в Навпакт войско, чтобы наказать жителей города за призвание на помощь афинян. Осенью² лакедемоняне отправили войско в 3000 гоплитов из союзников (в том числе 500 из только что основанной тогда Геракл еи Трахинской³). Военачальником был спартиат Еврилох, а товарищами спартиаты Макарий и Менедай.

1 По одному от каждого из трех главных племен этолийцев. Ср. Ш94,5.

2 В конце сентября — начале октября. 3Ш92,1.

101 . Когда войско собралось в Дельфах, Еврилох послал с вестью об этом глашатая к озольским локрам, так как путь в Навпакт шел через их землю, а вместе с тем лакедемонский военачальник желал побудить локров к восстанию против афинян. Среди локров особенно энергично помогали в этом Еврилоху жители Амфиссы¹, страшившиеся враждебных им фокидян. Они первыми выдали заложников, а затем склонили и других локров, боявшихся вторжения пелопоннесцев. Прежде всего они побудили отпасть своих соседей мионян² (которые владели самым труднодоступным горным проходом в Локриде); затем — ипнеян, мессапиев, тритеев, халеев, толофониев, гессиев и эанфян³. Все эти племена также присоединились к походу. Однако ольпеи⁴ хотя и выдали заложников, но в поход не выступили. Гиеи⁵ даже не выдали заложников, пока лакедемоняне не захватили одно из их селений под названием Полис⁶.

1 Амфисса — город на северо-востоке Фокиды.

2 По Павсанию (X 38, 8), область мионян находится в 30 стадиях от Амфиссы.

3 Все это племена озольских покров.

4 Олъпеи — жители города амфилохов Олыты, или Альпы.

5 Гиеи — племя покров,

6 Полис — по-гречески «город».

102 . Когда все было готово, Еврилох, отправив заложников в дорийский Китиний¹, выступил с войском через Локриду в Навпакт.

По пути он захватил локрийские города Энеон и Евпалий² (не присоединившиеся к нему). По прибытии в Навпактскую область Еврилох вместе с присоединившимися здесь этолийцами принялся разорять поля и захватил неукрепленное предместье города. Затем войска подошли к Моликрею³, коринфской колонии, подчинившейся афинянам, и овладели им. Между тем афинянин Демосфен, который после своей неудачи в Этолии все еще находился возле Навпакта, узнав о приближении войска и опасаясь за участь города, прибыл к акарнанам, склонил их (с большим трудом, так как они не забыли его ухода из Левкады) помочь Навпакту. Итак, акарнаны отправили вместе с ним в Навпакт на кораблях 1000 гоплитов, которые вошли в город и спасли его: ведь можно было опасаться, что город едва ли устоит, имея стену столь большой длины при малом числе защитников. Еврилох же и его воины, узнав об усилении гарнизона, решили, что приступом взять город невозможно, и отступили, но не к Пелопоннесу, а в так называемую Эолиду, в область⁴ городов Калидона и Плеврона⁵, и также в этолийский Просхий⁶. Прибывшие в это время ампракиоты убедили лакедемонян идти с ними в поход на Амфилохский Аргос⁷, на остальную Амфилохию и на Акарнанию⁸, говоря, что лишь только лакедемоняне овладеют этими местами, весь материк присоединится к лакедемонскому союзу. Еврилох принял предложение ампракиотов. Отпустив этолийцев⁹, сам он решил остаться с войском в стране, пока его помощь не понадобится ампракиотам в походе на Аргос. Так окончилось лето.

1 95,1.

2 95,3; 96.2; 98,3.

3 См. II 84,4.

4 Эолийская область — юго-западная часть Этолии.

5 Калидон и Плеврой — города на юге Этолии.

6 Положение этого города неизвестно.

7 Амфилохский Аргос — самый большой город Амфилохии. 8П68; 80-82.

9 Также и покров (как думает Классен).

103 . Следующей зимой афиняне¹ с их эллинскими союзниками² в Сицилии и со многими сицилийцами (до сих пор подвластными сиракузянам, а теперь перешедшими на сторону афинян) напали на сицилийский город Инессу³ (акрополь которого занимали сиракузяне). Попытка взять город, однако, не удалась, и афинянам пришлось отступить. При отступлении сиракузяне напали из акрополя на союзников, шедших в арьергарде афинян, обратили часть их в бегство и нанесли большие потери. Вскоре после этого афиняне во главе с Лахетом высадили с кораблей несколько десантов в Локриде. На реке Каикине⁴ афиняне одержали победу над отрядом локров численностью около 300 человек (во главе с Проксеном, сыном Капатона). Победители сняли доспехи с павших врагов и затем отступили.

1 Ср. 90; 99.

2 86,3.

3 Около 80 стадиев от Катаны (8ігаЪ. р. 266).

4 Неизвестно, в каком месте Сицилии находилась эта река [Павсаний (Ѵ^6,4) помещает ее на границе между Регием и Локридой].

104 . Той же зимой, по вещанию некоего оракула, афиняне произвели очищение¹ острова Делос. Еще ранее тиран Писистрат² очистил остров, однако не весь, но лишь часть, на которую открывался вид из святилища. На этот раз был очищен весь остров следующим образом. Все гробы с покойниками афиняне велели удалить с острова и впредь воспретили пребывание там умирающих и рожающих, предписывая умирающих и рожениц перевозить на Рению. Остров Рения лежит столь близко от Делоса³, что тиран самосский Поликрат⁴, одно время господствовавший со своим флотом на море, завоевав Рению (равно как и другие острова), соединил его цепью с Делосом, посвятив Делосскому Аполлону. После очищения афиняне впервые стали проводить каждые четыре года Делосские игры⁵. На Делосе уже издревле происходили великие собрания ионийцев и жителей соседних островов. Сюда они приезжали (как ныне на Эфесские игры⁶) вместе с женами и детьми смотреть на Делосские игры. Здесь происходили мусические и гимнастические состязания и устраивались городами хороводные пляски с пением. На такой характер празднества указывает уже Гомер в следующих стихах из вступления гимна к Аполлону⁷:

Радостью, Феб, ты нигде так не тешишься, как на Делосе.

Там, где по стогнам твоим ионяне в длинных хитонах

Вместе с детьми и супругами славят тебя всенародно,

Боем кулачным и песней и пляской твой дух развлекая,

В дни, когда в память твою совершают священные игры.

А то, что на острове устраивались также мусические состязания певцов, которые для этого собирались на остров, можно видеть из другого места того же вступления. Упомянув о делосской пляске женщин, Гомер заканчивает свои хвалы такими стихами, упоминая при этом и самого себя⁸:

Будьте всегда благосклонны ко мне, Аполлон с Артемидой!

Вам же, о девы, я здравицу шлю! Обо мне вспоминайте

Вы и в грядущем, а если из смертных, что мир населяют,

Странник, испытанный горем, зайдет к вам и спросит вас: «Девы,

Кто, наилучшим певцом здесь считался, тешит вас песней?»

Вы отвечайте ему благозвучною речью все вместе:

«Зренья лишенный певец, что живет на Хиосе высоком!»

Такими словами Гомер засвидетельствовал нам, что на Делосе уже издавна происходили праздничные собрания. Впоследствии жители соседних островов и афиняне посылали туда хоры и приносили жертвы. Что касается состязаний, то они вышли из употребления из-за несчастий, постигших Ионию⁹, пока наконец афиняне снова не ввели четырехгодичные состязания вместе с конскими ристаниями, которых прежде не было.

1 См. 18,1. Официальная цель его была выразить «благодарность Аполлону за избавление от «чумы», (см. Ш87) или просить бога о помощи против эпидемии фіогі. ХП58).

2 Знаменитый афинский тиран (ум. 528/27 г. до н. э.; ср.: Негой. 164).

3 В 4 стадиях (8ігаЪ. р. 486).

4 См. 113, б.

5 Афиняне восстановили (в 426 г. до н. э.) древний ионийский праздник Делии (в честь рождения Аполлона) в противовес остальным общеэллинским празднествам, которые были в руках пелопоннесцев.

6 Об этих общеионийских играх мало что известно.

7 Гимн Аполлону Делосскому, ст. 146 ел. (перевод Г. Ф. Церетели),

8 Там же, ст. 165 ел.

9 Имеется в виду лидийское и персидское завоевания.

105 . Той же зимой ампракиоты, согласно своему обещанию Еврилоху, которое побудило его остаться с войском в стране, пошли в поход на Амфилохский Аргос¹. Проникнув в Аргосскую область, они захватили Ольпы², сильное укрепление на холме у моря, построенное в старину акарнанами, где заседало общее судилище акарнанов³. Это укрепление находится приблизительно в 25 стадиях от города Аргоса (который также лежит у моря). Один отряд акарнанов прибыл на помощь Аргосу, а другая часть разбила лагерь на месте под названием Крены⁴, следя за тем, чтобы Еврилох со своими пелопоннесцами не мог незамеченным пройти к ампракиотам. Акарнаны обратились с просьбой к Демосфену, афинскому военачальнику в этолийском походе⁵, принять под команду их войско, а также к навархам афинской эскадры из 20 кораблей, крейсировавшей под начальством Аристотеля, сына Тимократа, и Гиерофонта, сына Антимнеста⁶. Также и ампракиоты из Ольп послали вестника в Ампра-кию к своим согражданам с настоятельной просьбой о помощи всем войском. Они опасались, что Еврилох со своим войском не сможет пробиться через стоящий на пути отряд акарнанов и тогда им придется либо сражаться одним, либо предпринять небезопасное отступление.

1 См. П68,3-5.

2 Местоположение этого города неизвестно (этот амфилохский город не следует смешивать с Ольпами в Локриде Озольской, 101,2).

3 И амфилохов.

4 Крены — местечко в Амфилохии к юго-западу от Аргоса.

5 102,3.

6 Об этих афинских стратегах больше ничего не известно.

106 . Между тем пелопоннесцы во главе с Еврилохом, узнав о прибытии ампракиотов в Ольпы, ускоренным маршем выступили из Просхия¹ на помощь. Перейдя реку Ахелой, они пошли вверх по течению ее через Акарнанию (страна была беззащитной, так как жители ушли на помощь Аргосу), держась влево от города и крепости Страт² и оставив левее остальную Акарнанию. Миновав область стратиев, они направились через Фитию³, потом пошли вдоль окраин Медеона⁴, а дальше через Лимнею и вступили в область агреев, не принадлежащую уже к Акарнании и дружественную пе-лопоннесцам... Здесь они повернули к горе Фиам⁵ (которая принадлежит агреям) и оттуда уже ночью незаметно спустились в Аргосскую долину (между городом Аргосом и стоявшим в Кренах войском акарнанов) и присоединились к ампракиотам в Ольпах.

1 102,3.

2 См. II 80,8.

3 Фития — город в 15 км к западу от Страта.

4 Медеон — город Акарнании на берегу Ампракийского залива.

5 Гора Фиам — на северной границе Акарнании с Этолией.

107 . После соединения оба войска с наступлением дня двинулись к городу под названием Метрополь¹ и разбили лагерь. Немного спустя на помощь аргосцам прибыла афинская эскадра из 20 кораблей и Демосфен с 200 мессенских гоплитов и 60 афинскими стрелками². Эскадра бросила якорь против холма Ольп. Между тем акарнаны и небольшая часть амфилохов (большинство их ампракиоты удерживали силой) собрались уже в Аргосе и готовились к бою с врагами. Главнокомандующим всеми союзными силами они избрали Демосфена вместе со своими военачальниками. Демосфен привел войско в окрестности города Ольпы и расположился там лагерем. Неприятелей отделял друг от друга только большой овраг. Пять дней оба войска бездействовали, а на шестой выстроились в боевом порядке друг против друга. Опасаясь окружения при численном превосходстве и более растянутой линии фронта противника, Демосфен устроил засаду. Он поместил отряд гоплитов и легковооруженных (всего около 400 человек) в покрытой густым кустарником глубокой ложбине, чтобы в нужный момент напасть с тыла на угрожающее охватом крыло неприятеля. Когда противники были готовы, битва началась. Демосфен занимал во главе мессенцев и горсти афинян правое крыло, центр и левое крыло — акарнаны со своими военачальниками, построенные по городам, а также амфилохи, метатели дротиков. Пелопоннесцы и ампракиоты стояли вперемежку, кроме мантинейцев, сосредоточенных вместе на левом крыле. На самом краю левого фланга против мессенцев и Демосфена стоял отряд Еврилоха.

1 Место вблизи от Ольп.

2 Эти афинские стрелки принадлежали, вероятно, к гарнизону Навпакта.

108 . Когда противники уже сошлись в рукопашной схватке, левое крыло пелопоннесцев начало обходный маневр для окружения правого крыла врага. Тогда акарнаны, выбежав из засады, ударили на них с тыла. Пораженные страхом пелопоннесцы, прекратив всякое сопротивление, обратились в бегство и увлекли за собой большую часть войска: видя, в какой смертельной опасности оказался отряд Еврилоха, лучшая часть их войска, остальные воины потеряли мужество. Таким образом, мессенцы во главе с Демосфеном были главными вершителями победы на этом участке сражения. Напротив, ампракиоты и остальные воины правого крыла¹ одолели врагов и оттеснили их к Аргосу; ведь ампракиоты — лучшие воины в этих местах. Однако при возвращении, заметив, что главная часть их войска разбита, а на них самих наседают победоносные акарнаны, ампракиоты начали также отходить и лишь с трудом, потеряв многих убитыми, добрались до Ольп. Только мантинейцы еще держали сомкнутый строй и лишь они одни из всего войска отступили в порядке. Битва эта кончилась поздно вечером.

1 Т. е. смешанные отряды ампракиотов и пелопоннесцев.

109. На следующий день Менедай¹ принял на себя командование, так как Еврилох и Макарий пали в бою. После столь сокрушительного поражения Менедай не знал, что ему предпринять. Он не надеялся выдержать осаду, оставаясь в городе, запертый на суше и блокированный с моря афинской эскадрой. Поэтому Менедай начал переговоры с Демосфеном и акарнанскими военачальниками о перемирии, о дозволении ему отступить и о выдаче тел павших. Афиняне и акарнаны выдали ему тела убитых, поставили трофей и подобрали около 300 своих убитых для погребения. Однако они не согласились открыто позволить всему войску противника свободно отступить. Вместе с тем Демосфен и его акарнанские товарищи заключили с Менедаем тайное соглашение, по которому предоставили мантинейцам, Менедаю и другим военачальникам и важным лицам возможность немедленно уйти. Демосфен и акарнаны сделали это отчасти потому, что хотели оставить без защиты ампракиотов и их наемников², но в особенности для того, чтобы опорочить лакедемонян и пелопоннесцев в глазах тамошних эллинов, выставив их своекорыстными предателями. Так пелопоннесцы, подобрав своих покойников, стали поспешно хоронить их как пришлось; те же, кому было разрешено уйти, начали тайно готовиться к отступлению.

1 100,2.

2 На ампракиотов и наемников, вероятно, не распространялось соглашение о перемирии.

110 . Между тем Демосфен и акарнаны получили известие, что ампракиоты, вызванные из города Ампракии на помощь, со всеми своими силами идут на соединение с войском в Ольпах через Амфилохию, еще ничего не зная о последних событиях. Поэтому Демосфен немедленно отправил часть войска устроить засады на дорогах и занять стратегически важные пункты, а сам с остальным отрядом тем временем готовился прийти на помощь.

111 . Тем временем мантинейцы и другие пелопоннесцы, получив разрешение на выход, одни за другими, маленькими группами, тайком стали покидать город. По дороге они собирали хворост и зелень, за которыми они, по их словам, будто бы и вышли. Отойдя на значительное расстояние от Ольпы, они, однако, ускорили шаг. Когда же ампракиоты и другие, которые вышли вместе с ними, заметили уход пелопоннесцев, то бегом кинулись догонять беглецов. Акарнаны, думая сначала, что все неприятели отступают без разрешения, начали преследовать отступающих¹. Когда некоторые военачальники пытались удержать их, объясняя, как обстоит дело в действительности, то какой-то воин, заподозрив измену, метнул в них даже свой дротик. В конце концов акарнаны поняли приказ военачальников и позволили мантинейцам и пелопоннесцам уйти, но зато стали убивать ампракиотов. При этом, конечно, воины спорили, не зная точно, кто ампракиот, а кто пелопоннесец. Ампракиотов было перебито около 200 человек. Пелопоннесцам же удалось спастись в соседнюю Агрейскую область², где их принял царь Салинфий, бывший с ними в дружеских отношениях.

1 Большинство акарнанов не знало о перемирии.

2 106,2.

112 . Между тем ампракиоты из города Ампракии прибыли к Идомене¹. Идомена представляет собой два высоких холма. Больший из них был незаметно занят под покровом ночи отрядом Демосфена, посланным вперед. Меньший же уже раньше заняли ампракиоты и провели там ночь. После обеда, под вечер, Демосфен выступил с остальным отрядом (причем половину отряда он сам вел к проходу между горами, другая же половина шла через амфилохские горы). На рассвете Демосфен атаковал ампракиотов, которые еще спали и настолько ничего не подозревали, что даже приняли воинов Демосфена за своих. Действительно, Демосфен нарочно поместил мессенцев в первых рядах и приказал им приветствовать врагов на своем дорийском диалекте² (чтобы внушить доверие часовым), тем более что по виду их в темноте нельзя было отличить. Так Демосфен атаковал врагов, и его воины обратили их в бегство и многих перебили. Остальные бросились искать спасения в горах. Однако горные проходы уже были заняты противником. К тому же амфилохи, при их знании местности и будучи легковооруженными, имели перевес над вражескими гоплитами. Так ампракиоты, не зная, куда идти, попадали в овраги и засады и, блуждая по неизвестной местности, погибали. Они пробовали спастись всеми средствами; иные бежали даже к морю, которое было недалеко. Увидя аттическую эскадру, крейсировавшую вдоль побережья в самый момент битвы, они в смертельном страхе бросились вплавь к кораблям, предпочитая, если придется, пасть под ударами афинских воинов с кораблей, чем погибнуть от руки варваров-амфилохов, своих злейших врагов. Так ампракиоты были почти совершенно уничтожены, и лишь немногим удалось спастись в свой город. Акарнаны же сняли доспехи с павших врагов, поставили трофей и возвратились в Аргос.

1 Идомена — гора в Амфилохии.

2 См. IV 3,3; 41,2.

113 . На следующий день к акарнанам прибыл глашатай от остатка войска ампракиотов, бежавшего к агреям из Ольпы, с просьбой о выдаче тел своих воинов, павших после первой битвы¹, когда они пытались уйти с мантинейцами и другими, получившими по договору разрешение отступить. Увидев оружие и доспехи ампракиотов из города, глашатай подивился, что их так много. Ведь он ничего не знал еще о поражении² и полагал, что это оружие и доспехи воинов его отряда, павших при отступлении от Ольпы. Кто-то, думая, что глашатай пришел из отряда ампракиотов, разбитого при Идомене, задал ему вопрос: почему он так удивлен и сколько, по его мнению, погибло людей из его отряда? На это глашатай ответил: «Около двухсот». Спросивший возразил: «Нет, как видно, это оружие и доспехи не двухсот воинов, а более чем тысячи». Глашатай же ответил ему: «Тогда это оружие не тех, которые сражались вместе с нами». — «Именно тех, — сказал собеседник, — если только вы вчера сражались при Идомене». — «Но вчера ведь мы вообще не сражались, — сказал глашатай, — это было позавчера при отступлении». — «А мы вчера, — сказал собеседник, — сражались, насколько я знаю, с теми, кто шел на помощь вам из Ампракии». Услышав эти слова, глашатай понял, что и вспомогательное войско из города уничтожено врагом. Ошеломленный этой вестью, он тяжко застонал и тотчас же ушел ни с чем и даже не попросив выдать тела павших для погребения. И действительно, во всю войну³ никакому другому эллинскому городу за столь короткий срок не пришлось испытать столь великое несчастье. Число павших я не привожу, потому что сведения о потерях могут показаться невероятными по сравнению с величиной города. Однако я уверен, что, последовав совету Демосфена и афинян захватить Ампракию, акарнаны и амфилохи могли бы взять ее с первого приступа. Однако акарнаны опасались, что афиняне, захватив город, будут еще более опасными соседями, чем ампракиоты⁴.

1 108.

2 112.

3 Вероятно, этот пассаж Фукидид писал после 420 г., и эти слова относятся к Архидамовой войне.

4 См. IV 92,5.

114. Затем, отдав третью часть вражеских доспехов афинянам, акарнаны разделили остальные доспехи по своим городам. Впрочем, доля добычи афинян была отнята во время плавания. А то, что теперь выставлено из нее в аттических храмах — это часть, выделенная Демосфену, которую он сам привез на кораблях в Афины, — 300 комплектов полного вооружения гоплитов. Ведь после этих успехов Демосфен мог безбоязненно возвратиться в Афины, несмотря на неудачу в Этолии¹. Между тем афинская эскадра в составе 20 кораблей отплыла в Навпакт. Акарнаны же и амфилохи после ухода афинян и Демосфена² заключили договор с бежавшими к Салинфию³ и агреям ампракиотами и пелопон-несцами о свободном выходе из Эниад, куда те перешли от Салинфия⁴. На будущее время акарнаны и амфилохи заключили между собой мирный договор и союз на сто лет на следующих условиях: ни ампракиоты с акарнанами не должны воевать против пелопоннесцев, ни акарнаны с ампракиотами — против афинян; обе стороны должны помогать друг другу против вражеских нападений. Ампракиоты обязуются выдать все находящиеся в их руках владения, занятые во время войны, и заложников и не поддерживать враждебный акарнанам Анакторий⁵. Этим соглашением противники закончили войну. После этого коринфяне отправили в Ампракию⁶ гарнизон численностью в 300 гоплитов под начальством Ксеноклида⁷, сына Евфикла, который прибыл туда после тяжелого перехода по суше. Таковы были события в Ампракии⁸.

1 98,5.

2 105,3; 107; 112,7.

3 МП, 4.

4 1 55,1.

5 См. II80; IV 49.

6 Ампракия была коринфской колонией (П80,3).

7 Ксеноклид был военачальником в войне с Керкирой в 433 г. (см. 146,2).

8II 80,3.

115 . Между тем афиняне в Сицилии¹ той же зимой² высадили десант с кораблей в Гимерской области³ одновременно с сикулами, которые напали с суши на самую отдаленную от моря часть этой области. Афиняне также отправили морскую экспедицию на Эоловы острова⁴. По возвращении в Регий афиняне застали там Пифодора⁵, сына Исолоха, афинского стратега, который заменил Лахета⁶ в должности командующего флотом. Это было связано с тем, что союзники афинян в Сицилии⁷ послали в Афины корабль с просьбой прислать на помощь более сильную эскадру. Их область была занята сиракузянами, которые отрезали их от моря несколькими кораблями. Поэтому союзники, не желая дольше терпеть такое положение, готовились собрать свой флот. Афиняне решили оснастить 40 кораблей и послать их на помощь, отчасти в надежде скорее закончить там войну, отчасти же путем боевых упражнений проверить боеспособность своего флота. Итак, они отправили одного из стратегов — Пифодора — с несколькими кораблями, намереваясь впоследствии послать Софокла⁸, сына Состратида, и Евримедонта, сына Фукла, с более сильной эскадрой. Пифодор, сменивший Лахета на посту командующего флотом, отплыл в конце зимы, чтобы выступить против укрепления локров, которое ранее захватил Лахет. Однако после неудачной битвы с локрами Пифодору пришлось отступить.

1 403.

2 Продолжение рассказа гл. 103,3.

3 Гимера — халкидская колония на северном берегу Сицилии (см. П5, 1;62,2).

4 88,1.

5 Пифодор был изгнан по обвинению во взяточничестве в этом походе (IV 65,3).

6 См. Ш86, I. Лахет был привлечен Клеоном к суду за злоупотребления во время похода, но оправдан.

7 99.

8 Софокл был изгнан вместе с Пифодором в 424 г. (IV 65, 3). Быть может, он впоследствии был одним из «30 тиранов» (Хеп. Неіі. П3,2).

116 . В самом начале этой весны огненный поток излился с Этны (самой высокой горы в Сицилии), что бывало и прежде, и опустошил часть области катанцев, обитающих под горой. Последнее извержение, как говорят, произошло 50 лет назад. Со времени первого поселения эллинов в Сицилии было всего три извержения. Таковы были события этой зимы. Так окончился шестой год этой войны, которую описал Фукидид.

Книга четвертая

1 . На следующее лето, как только начали колоситься хлеба¹, 10 сиракузских кораблей и столько же локрийских по приглашению самих мессенцев отплыли в сицилийскую Мессену и захватили город; так Мессена отпала от афинян². Сиракузяне овладели Мессеной главным образом потому, что считали этот город ключевым пунктом для высадки там афинян и нападения на Сицилию. Их тревожило, что афиняне, устроив там базу для военных операций против Сиракуз, смогут рано или поздно напасть на них на их же собственной земле с большими боевыми силами. Локры же приняли участие в походе из вражды к регийцам, чтобы выступить против них на море и на суше. В то же самое время локры со всем своим войском вторглись в землю регийцев, чтобы помешать им оказать помощь мессенцам. Вместе с тем локров побуждали ко вторжению также и находившиеся у них регийские изгнанники. В Регии уже давно бушевали междоусобные распри, и в этих условиях город не мог дать отпор локрам: поэтому-то локры особенно стремились теперь захватить город. Опустошив регийскую область, локры увели свое сухопутное войско, корабли же их остались стеречь осажденную с моря Мессену. Снаряжались и другие корабли, которые должны были бросить якорь там же, чтобы оттуда вести военные действия.

1 В конце апреля (см. П19,1).

2 Ш90,4.

2 . Примерно в то же время, весной, когда хлеба на полях еще не созрели¹, пелопоннесцы и союзники совершили вторжение в Аттику во главе с царем лакедемонян Агисом, сыном Архидама. Разбив лагерь, они принялись опустошать землю. Между тем афиняне снарядили и отправили² в Сицилию эскадру в 40 кораблей под начальством двух остававшихся в Афинах командиров — Евримедонта и Софокла (третий военачальник — Пифодор— уже раньше прибыл в Сицилию)³. Военачальникам было приказано, проходя мимо Керкиры, позаботиться о керкирянах, находившихся в городе, которые страдали от набегов изгнанников, укрепившихся на горе Истоне. Еще раньше пелопоннесцы послали туда 60 кораблей на помощь находившимся на горе изгнанникам в надежде легко овладеть городом, потому что там был сильный голод. Демосфену же (который по возвращении из Акарнании жил как частное лицо, не выполняя никакой государственной должности)⁴ афиняне по его просьбе разрешили, если он пожелает, воспользоваться этими сорока кораблями для военных операций в пелопоннесских водах.

1 Приблизительно в начале мая.

2III 115,4-5.

3 Ш85,2-3.

4 Некоторые ученые полагают, что Демосфен был отставлен после неудачи в Этолии (Ш98,5), а другие — что после успехов в Акарнании (Ш114, 1) он был вновь переизбран в стратеги, но не успел вступить в должность (СоттеА.Ж,IV438).

3 . Когда афиняне, плывя вдоль лакейских берегов, узнали, что пелопоннесская эскадра уже в Керкире, то Евримедонт и Софокл решили поспешить на Керкиру. Демосфен же предложил высадиться сначала у Пилоса¹ и, совершив все, чего потребуют обстоятельства, затем уже плыть к Керкире. Другие военачальники возражали, но тут поднялась буря, и корабли были отнесены к Пилосу. Демосфен тотчас же предложил укрепить это место (ведь именно ради этого он и прибыл вместе с ними). При этом он указывал на то, что здесь очень много камней и леса, да и сама эта местность представляет природную крепость (и к тому же она не защищена и необитаема на большом протяжении). Действительно, Пилос находится в земле, ранее бывшей мессенской, приблизительно в 400 стадиях от Спарты, и лакедемоняне называют эту землю Корифасием. Демосфену возражали, что в Пелопоннесе найдется еще много пустынных мысов, чтобы вводить государство в расходы, если кому-нибудь это желательно. Однако это место представлялось Демосфену стратегически особенно важным и наиболее подходившим для его цели: здесь была гавань, и мессенцы, которые издревле жили в Пилосе² и говорили на одном наречии с лакедемонянами, опираясь на Пилос, могли бы причинить очень много вреда лакедемонянам и вместе с тем надежно охранять эту местность.

1 Пилос — гавань на западном берегу Мессении у мыса Корифасия, важный стратегический пункт для операций в Пелопоннесе.

2 Уже целое поколение мессенцев было вынуждено покинуть Пелопоннес и поселиться в Навпакте (1103,1). Ср. 8, 5.

4 . Демосфену, однако, не удалось убедить ни военачальников, ни воинов; позднее он сообщил свой план и таксиархам¹. Задержанные непогодой, воины были вынуждены бездействовать, пока им самим не пришла охота, расположившись вокруг, завершить укрепление местности. Воины усердно взялись за работу, и так как у них под руками не было никаких железных каменотесных орудий, то приходилось тщательно отбирать камни, подгоняя друг к другу отдельные подходящие куски. Для доставки глины воины за неимением носилок были вынуждены переносить ее на спине, нагнувшись и поддерживая куски глины обеими руками, чтобы глина не сползала. Воины всячески спешили закончить укрепление мест, наиболее уязвимых для атаки, прежде чем успеют подойти лакедемоняне. Правда, это по большей части неприступное от природы место почти не нуждалось ни в каких стенах.

1 Таксиархи — командиры подразделений афинской армии (младшие офицеры). Ученые полагают, что военачальник (стратег) афинской армии обращался к воинам в некоторых случах через таксиархов.

5. Лакедемоняне, которые как раз справляли какой-то праздник, узнав о высадке афинян в Пилосе, первоначально не придали этому обстоятельству никакого значения. Они полагали, что стоит им только появиться с войском у Пилоса, как афиняне не устоят либо они сами легко силой захватят Пилос. В какой-то мере лакедемоняне задерживались также и потому, что часть их войска все еще стояла в Аттике у Афин¹. Между тем афиняне, укрепив за шесть дней² местность со стороны суши (и там, где в этом была наибольшая необходимость), оставили в Пилосе Демосфена с 5 кораблями для охраны и с большей частью эскадры быстро взяли курс на Керкиру и Сицилию³.

1 Ср. IV 2,1.

2 По Диодору (ХП61,1), за двенадцать дней.

3 32,2. 630

6 . Когда пелопоннесцы, стоявшие в Аттике, узнали о занятии Пилоса, они поспешно возвратились домой. Царь Агис и лакедемоняне усматривали в пилосских событиях непосредственную опасность для своей страны. В то же время большая часть их войска в Аттике страдала от недостатка съестных припасов (ведь они рано¹ вторглись в Аттику, когда хлеб на полях еще не созрел) и от погоды, необычайно суровой для этого времени. Таким образом, в силу различных причин лакедемонянам пришлось очень скоро покинуть Аттику, и этот набег оказался самым кратковременным. Действительно, неприятель оставался в Аттике всего лишь 15 дней.

1 См. II, 1; П19; Ш1,1. Хлеб для пелопоннесцев, вероятно, доставляли из Беотии.

7 . Около этого времени афинский военачальник Симонид¹ собрал небольшой отряд из воинов афинских гарнизонов и из союзников и, воспользовавшись содействием изменников, овладел Эйоном², враждебной афинянам мендейской колонией³ на фракийском побережье, но был выбит из города подоспевшими халкидянами и боттиеямй⁴, потеряв при этом большое количество людей.

1 Лицо, из других источников неизвестное.

2 Этот город (не следует смешивать с Эйоном на р. Стримоне) находился в Пиерии у Фермейского залива.

3 Мендейцы тогда еще сохраняли верность афинянам. См. II13, б; 198,1.

4 157,5.

8. После ухода пелопоннесцев из Аттики сами спартиаты вместе с жившими в окрестностях города периэками¹ тотчас же выступили на помощь Пилосу; выступление остальных лакедемонян было замедлено тем, что они только что возвратились из другого похода. По всему Пелопоннесу был объявлен приказ союзникам как можно скорее идти к Пилосу. Кроме того, призывались на помощь 60 кораблей, стоявших у Керкиры². Корабли были перетащены через перешеек³ у Левкады и, не замеченные афинской эскадрой, стоявшей у Закинфа⁴, прибыли к Пилосу, куда собралось уже и сухопутное войско. Когда пелопоннесские корабли были еще на пути к Пилосу, Демосфен уже заранее отправил два корабля к Евримедонту и афинской эскадре у Закинфа⁵ с приказанием немедленно выйти на помощь ввиду опасного положения у Пилоса. Афинская эскадра быстро отплыла по приказу Демосфена. Между тем лакедемоняне стали готовиться к атаке укреплений Пилоса с суши и с моря. Они рассчитывали, что эти наспех построенные оборонительные сооружения, защищаемые лишь горстью людей, можно будет легко взять. Кроме того, в ожидании прибытия афинской эскадры из Закинфа лакедемоняне намеревались запереть входы в гавань (в случае, если не удастся раньше взять Пилос), чтобы афинские корабли не смогли бросить там якорь. Ведь находящийся вблизи от Пилоса остров под названием Сфактерия⁶, протянувшийся вдоль побережья, защищает гавань⁷ и суживает входы в нее: через один вход со стороны Пилоса и афинских укреплений одновременно могли пройти только два корабля, а через противоположный — со стороны материка — не более восьми или девяти кораблей. Остров, длиной около 15 стадий, был необитаем, покрыт лесом⁸ и непроходим. Итак, лакедемоняне хотели запереть проходы в гавань посредством кораблей, обращенных носами вперед, и стояли вплотную друг к другу⁹. Опасаясь, что афиняне предпримут с острова против них какие-либо враждебные действия, лакедемоняне высадили на него гоплитов¹⁰ и расставили отряды других воинов по побережью. Таким образом они думали обеспечить защиту как острова, так и материка, поскольку высадка станет невозможной. Ведь обращенная к открытому морю часть побережья самого Пилоса (вне входа в гавань) непригодна для стоянки кораблей и поэтому, как полагали лакедемоняне, афинянам нигде не удастся высадиться на сушу, чтобы оказать помощь своим. Напротив, сами лакедемоняне смогут захватить этот слабо защищенный и плохо снабжаемый продовольствием пункт, не вступая в опасную морскую битву. Согласно этому плану, лакедемоняне стали переправлять на остров своих гоплитов, выбирая их по жребию из всех отрядов своего войска¹¹. Правда, уже и раньше на остров высаживались посменно и другие воины. Последними же переправились туда 420 человек, которые вместе с сопровождавшими их илотами были оставлены на острове. Во главе их стоял Эпитад, сын Молобра. 1 Ср. 1101, 2. 2т,3.

3 См. III 81,1.

4 Афинская эскадра, держа курс на Керкиру, остановилась у Закинфа, чтобы перехватить неприятельскую эскадру.

5 5,2.

6 Сфактерия (теперь Сфагия) — длинный и узкий остров перед Пилосом. Длина острова не 15, а 24 стадии, при ширине от 150 м до 1,5 км. (Фу-кидид дает здесь неправильные цифры).

7 Гавань — теперешняя Наваринская бухта.

8 Теперь на острове нет леса.

9 Лакедемоняне хотели затопить свои корабли у входа в гавань, чтобы запереть вход в нее.

10 Это была роковая ошибка спартанцев.

11 См. V 68,3. Таких отрядов (лохов) у спартанцев было семь.

9 . Между тем Демосфен, предвидя одновременную атаку с моря и с суши, стал также принимать свои меры. Оставшиеся у него еще три триеры¹ он приказал вытащить на берег и поставить вплотную под стенами, окружив палисадом. Людей с этих триер он вооружил весьма непрочными щитами (большей частью ивовыми). Ведь в этом пустынном месте нельзя было достать щитов, и эти щиты Демосфен получил с только что прибывшего мессенского тридцативесельного пиратского судна. На борту этого корабля находилось около 40 мессенских гоплитов; их Демосфен присоединил к остальным своим воинам. Большинство своих людей, как не располагавших полным

23

вооружением², так и тяжеловооруженных³, он расставил в самых укрепленных и надежных местах на материковой стороне, приказав отражать вражеских пехотинцев, если те начнут атаку. Сам же, выбрав из своих людей 60 гоплитов и горстку лучников, занял позицию за стенами на побережье⁴, где, по его расчетам, неприятель скорее всего произведет высадку. Правда, место это было труднодоступное и скалистое, круто обрывавшееся к морю. Однако укрепления тут были самые слабые, что могло соблазнить врага на нападение именно в этом пункте. Афиняне считали ненужным строить в этом месте более мощную стену, при своем превосходстве на море. Поэтому Демосфен полагал, что неприятель, высадившись здесь, сможет сразу же овладеть этой частью. Поэтому, чтобы помешать высадке, Демосфен занял позицию со своими гоплитами на побережье и затем обратился к ним с такими словами.

1 СР. 5, 3;8,3.

2 Их было около 600 (из числа экипажа кораблей).

3 На каждом корабле было по 10 «эпибатов» (морскх пехотинцев — гоплитов).

4 Стена была рассчитана только для защиты от нападения с суши.

10 . «Воины, отважно разделившие со мной опасность! Пусть никто из вас не стремится в настоящий тяжелый момент выказать свою рассудительность, тщательно взвешивая окружающие нас угрозы. Лучше без долгих размышлений идти на врага в твердой уверенности, что и на этот раз победа будет за нами. Там, где выбора нет, как у нас здесь, нет места и для долгих колебаний, ибо нужна быстрота и риск. Я убежден, что обстоятельства вполне благоприятны для нас, если только мы будем стойко держаться и не потеряем наших преимуществ, испугавшись множества врагов. Ведь эта наша позиция очень выгодна и даст нам большие преимущества, если только мы проявим твердость. Напротив, если мы отступим, то наша неприступная крепость станет легкоодолимой, и враги будут тем опаснее для нас, что отступать им под нашим натиском будет нелегко. Пока враги еще на кораблях, их легче удержать на расстоянии, но как только они высадятся, то будут с нами в равном положении. Даже численность врага не должна нас чрезмерно устрашать. Сколько бы ни было врагов, им из-за затруднительности высадки придется вступить в сражение с нами небольшими отрядами. Ведь речь идет не о битве на суше, где численность врага при прочих равных условиях имеет решающее значение, но о высадке с кораблей, когда многое зависит от ветра и погоды. Поэтому я и думаю, что трудности, с которыми неприятель встретится в сражении с нами, совершенно уравновесят нашу малочисленность. Но, кроме того, вам, афиняне (я убежден в этом), из опыта известно, какая неразрешимая задача высадка с кораблей пред лицом врага, если он стойко сопротивляется и не отступает, не опасаясь ни силы прибоя, ни грозного натиска кораблей. Итак, я ожидаю, что вы и теперь будете держаться твердо и примете битву у прибрежных скал. Тогда вы и сами спасетесь и сохраните эту землю».

11 . После этой краткой речи Демосфена афиняне, еще более воодушевившись, спустились к морю и заняли позицию у самого моря. Лакедемоняне же начали штурм афинских укреплений одновременно с суши и с моря¹. Во главе их эскадры из 43 кораблей стоял спартиат Фрасимелид², сын Кратесикла. Он и произвел затем нападение именно в том месте, где его ожидал Демосфен. Афиняне стойко выдерживали атаки противника с обеих сторон. Поскольку большое количество кораблей одновременно не могло принимать участие в высадке, то спартанцам пришлось разделить свою эскадру на небольшие отряды и пытаться произвести высадку очередями. Спартанцы выказывали при этом величайшую храбрость и воодушевление, криками побуждая друг друга к захвату укрепления стремительным натиском. Среди прочих особенно отличился Брасид, который сам командовал триерой. Замечая, что другие триерархи или кормчие из-за трудности высадки (там, где она, во всяком случае, еще казалась возможной), опасаясь за целость своих кораблей, не хотели идти вперед, он убеждал их, крича зычным голосом, что стыдно им ради сохранения нескольких досок позволять врагу возводить укрепление на их земле, что они должны произвести высадку, хотя бы ценой разбитых кораблей. Союзникам же Брасид приказывал за все великие благодеяния лакедемонян принести в жертву их корабли и, причалив к берегу, любой ценой осуществить высадку, во что бы то ни стало одолеть врага и захватить укрепление.

1 По Диодору (ХП61,2), численность пелопоннесской пехоты доходила до 12 000 (цифра сильно преувеличена). Число кораблей Фукидидом указано неверно (быть может, ошибка в рукописи).

2 Фукидид не называет имени спартанского главнокомандующего (быть может, им был царь Агис).

12 . Воодушевляя таким образом других, Брасид велел кормчему своего корабля причалить к берегу. Он вступил на сходни, но при попытке сойти на берег был силой оттеснен афинянами и, израненный, упал без сознания на носу корабля. При этом его щит соскользнул за борт (потом щит прибило волной к берегу, и афиняне сохранили его для трофея, воздвигнутого в память этой битвы на берегу). Остальные лакедемоняне не оставляли попыток пристать к берегу, но высадка оказалась невозможной из-за недоступности места и упорного сопротивления афинян, не отступавших ни на шаг. И обстоятельства сложились столь удивительным образом, что афинянам пришлось на суше и к тому же в Лаконии сражаться против лакедемонских кораблей, а лакедемонянам высаживаться с кораблей на свою собственную землю, попавшую в руки врага. А ведь в то время слава лакедемонян в значительной степени основывалась на том, что они, как по преимуществу материковые жители, считались самыми храбрыми сухопутными воинами, а афиняне, как мореходы, обладали самым мощным флотом в Элладе.

13 . Итак, весь этот день и даже часть следующего лакедемоняне продолжали свои попытки высадиться на берег, но затем вынуждены были их прекратить. На третий день они отправили несколько кораблей вдоль побережья в Асину¹ за бревнами для военных машин². С помощью этих машин они надеялись овладеть участком укрепления со стороны гавани, где хотя стена была высокой, но зато сама высадка — легче. Между тем из Закинфа прибыли на помощь афинские корабли³. Теперь их было 40⁴, так как эскадра усилилась несколькими сторожевыми кораблями из Навпакта⁵ и четырьмя хиосскими. Увидев, что побережье и остров заняты гоплитами и неприятельские корабли спокойно стоят в гавани, афинские капитаны, не найдя места для высадки, в недоумении направились к близлежащему пустынному острову Проте⁶. Там они и провели ночь в открытом море. На следующий день афинская эскадра в боевой готовности намеревалась дать бой врагу в открытом море, если тот захочет принять его, а если нет, то самим атаковать неприятеля в гавани. Однако лакедемоняне не вышли в море и даже не заперли входов в гавань, как намеревались, но спокойно оснащали корабли на берегу, чтобы в случае нападения врага принять бой в просторной гавани.

1 Лсина — город на западном берегу Мессенского залива.

2 Вероятно, имеются в виду штурмовые лестницы и тараны.

3 8,3.

4 Некоторые издатели предпочитают чтение позднейших рукописей:

5 См. 5III 102,4; 114,2.

6 Прота — островок у мессенского берега.

14 . Заметив это, афиняне проникли в гавань через оба входа, напали на вражеские корабли, большинство которых было уже спущено в боевой готовности, и обратили их в бегство. Преследуя противника на близком расстоянии, они повредили многие корабли, а пять захватили в плен, один вместе с командой. Остальные корабли, нашедшие убежище у берега, афиняне также атаковали. Нескольким кораблям, только что принявшим команду, они пробили борта, прежде чем те успели выйти в море. Экипажи других кораблей бежали, и афиняне захватили эти пустые суда и повели их на буксире. Лакедемоняне, видя это, удрученные бедствием и особенно тем, что их люди на острове были отрезаны, поспешили на помощь. Бросаясь в море в полном вооружении, они хватались за борта кораблей и тянули их к берегу. В этой обстановке каждый полагал, что без его помощи дело не двинется. Поднялось великое смятение возле кораблей еще и потому, что сражающимся пришлось заимствовать боевую тактику противной стороны: лакедемоняне с напряжением всех сил сражались, можно сказать, в морской битве с суши, тогда как афиняне, воодушевленно стремясь довершить свой успех, вели сухопутный бой с кораблей. После тяжелой кровопролитной борьбы противники разошлись. Лакедемонянам удалось спасти свои корабли без экипажей, кроме тех, которые были захвачены вначале, и затем обе стороны заняли прежние позиции. Афиняне поставили трофей, выдали тела павших и собрали обломки кораблей. Затем они тотчас же послали корабли вокруг острова вести наблюдение за находившимся там отрядом, который теперь был отрезан от войска. Пелопоннесцы на материке и прибывшие к ним на помощь отряды всех союзных городов оставались на месте у Пилоса.

15 . Когда весть о событиях в Пилосе пришла в Спарту, лакедемоняне поняли, что их постигло страшное бедствие, и решили немедленно отправить на побережье к войску высших должностных лиц¹, чтобы выяснить положение на месте и принять нужные меры. Убедившись, что освободить людей на острове невозможно, и не желая, чтобы они погибли от голода или попали в плен, сражаясь с подавляющими силами противника, лакедемоняне решили заключить перемирие² с афинскими военачальниками, а затем отправить послов в Афины для мирных переговоров и попытаться как можно скорее освободить своих людей.

1 Вероятно, эфоров.

2 Перемирие было только местным.

16 . Афинские военачальники приняли предложение, и перемирие было заключено на следующих условиях. Лакедемоняне должны выдать свои корабли под Пилосом, а также и все остальные военные корабли в Лаконии, сами привести их в Пилос и не нападать на афинское укрепление в Пилосе ни с моря, ни с суши. Афиняне же позволяли лакедемонянам доставить с материка их людям на острове съестные припасы в установленном количестве, а именно печеный хлеб, 2 аттических хойника ячменной муки и 2 котилы вина на человека (а на слугу — в половинном количестве) и, кроме того, немного мяса. Доставлять это продовольствие было можно, однако, лишь на глазах у афинян, и тайно ни один корабль не должен был подходить к острову. Афинянам позволялось охранять остров не менее строго, чем раньше, но ни в коем случае не высаживаться там и не начинать враждебных действий против пелопоннесцев на суше и на море. При всяком, даже малейшем нарушении этих условий сторонами перемирие прекращается. Перемирие остается в силе до возвращения из Афин лакедемонских послов, которых афиняне обязаны доставить туда и назад на своей триере. По возвращении послов перемирие кончается, и афиняне должны возвратить лакедемонянам их корабли в том состоянии, в каком они их получили. По заключении перемирия на этих условиях было выдано афинянам около 60 кораблей, и послы отправились в Афины. Прибыв туда, они держали такую речь.

17 . «Афиняне! Послали нас лакедемоняне для переговоров о наших людях на острове, чтобы по возможности прийти к соглашению, приемлемому и для вас и, вместе с тем, дающему нам возможность наилучшим образом соблюсти нашу честь после проигранной битвы. Если при этом мы будем говорить пространно, то не нарушим этим нашего обычая выражаться кратко там, где многословие излишне. Будь краток там, где нет нужды в речах долгих. Но мы не чуждаемся и длинных речей, если обстоятельства требуют разъяснить что-нибудь необходимое для дела. Не принимайте наших слов враждебно и в том смысле, что мы, сомневаясь в вашем благоразумии, собираемся поучать вас. Будьте уверены, что мы обращаемся к вам как к людям, умеющим правильно рассуждать, лишь с призывом принять правильное решение. Ведь вы — в счастливом положении: вы можете по благосклонности судьбы сохранить свои владения и приобрести еще почет и славу, избежав при этом ошибки людей, которым неожиданно выпала удача. Ведь такие люди всегда мечтают о большем именно потому, что это счастье для них неожиданность. А у тех, кому приходилось испытывать изменчивость судьбы, меньше всего оснований доверять прочности достигнутого успеха. Вы это должны, естественно, знать по опыту, а нам и подавно приходится об этом помнить сейчас.

18 . Примите же решение с оглядкой на наше теперешнее несчастье. Мы, которые пользовались величайшим уважением эллинов и до сих пор считали, что от нас зависит удовлетворение чужих просьб о мире, теперь пришли просить вас именно об этом. Неудача постигла нас не оттого, что мы лишились военной силы или, наоборот, злоупотребили ее мощью, но потому, что в обычных обстоятельствах ошиблись в расчете на эту мощь. Подобное может случиться со всяким. Поэтому и вам не следует, полагаясь на теперешнее могущество вашего города и союза, рассчитывать на постоянную благосклонность судьбы. Разумные люди — это те, кто не слишком доверяет счастью, но зато и в беде не теряет голову, понимая, что ход войны не зависит от их воли, но от велений рока. Такие люди меньше всего страдают от бедствий, потому что успехи не делают их заносчивыми, и они именно в счастливых обстоятельствах склонны к примирению. Итак, заключить теперь соглашение с нами для вас, афиняне, почетно, чтобы впоследствии ваши победы не приписали случаю (если вы/отвергнете наши условия и вас постигнет неудача, что всегда возможно). Приняв же наши предложения, вы можете, ничем не рискуя, оставить потомству уважение к вашему могуществу и доброе мнение о вашем благоразумии.

19 . Лакедемоняне приглашают вас заключить перемирие и кончить войну. Они предлагают мир, союз и возобновление дружественных отношений и взаимных услуг. Взамен они требуют от вас свободы для своих граждан, находящихся на острове. По их мнению, для обеих сторон лучше не идти на риск — смогут ли люди на острове пробиться силой, если их спасет какой-нибудь случай, или после захвата острова попадут в руки врага. Мы, лакедемоняне, убеждены, что великую вражду можно окончательно уладить, не вынуждая врага после победы принять несправедливый мир, который будет гораздо прочнее, если победитель поступит справедливо и благородно, предложив врагу сверх ожидания наиболее умеренные условия. Ведь когда противнику не нужно будет мстить за причиненный позор, он и со своей стороны выкажет благородство и из совестливости проявит больше воли к сохранению мира. И люди более склонны так поддерживать добрые отношения в случае серьезных противоречий, чем когда речь идет о мелочах. И если противник добровольно уступает, то и они, в свою очередь, с радостью готовы к уступкам, но в ответ на вызывающее высокомерие способны бросаться в бой даже вопреки здравому смыслу.

20 . Если вообще нашим городам когда-либо надо примириться, то сделать это следует именно теперь, пока не случится что-либо непоправимое, что сделает нас навсегда не только врагами вашего города, но и личными вашими врагами, вы же лишитесь тех преимуществ, которые мы предлагаем теперь. Пока исход войны еще неясен, вы можете одновременно приобрести себе славу и нашу дружбу, а мы, достигнув соглашения, можем без тяжких жертв избежать позора¹. Давайте же отныне сами жить в мире друг с другом и положим конец бедствиям всех остальных эллинов. А эллины именно вам поставят это в заслугу. Ведь они воюют, не имея ясного представления, кто же из нас, собственно, начал войну, и если теперь война закончится (а это в значительной степени зависит от вас), то они будут вам благодарны. Так вот, если вы согласитесь на мир, то обеспечите себе прочную дружбу лакедемонян, которую они добровольно предлагают вам, не насилием, а дружественностью. Подумайте о выгодах, которые оба наши города безусловно получат от этого. Ведь если мы вместе будем высказывать общее мнение, то можете быть уверены, что остальная Эллада, которая гораздо слабее нас, будет с величайшим уважением относиться к нему».

1 Ср. IV 38,3.

21 . Так говорили лакедемоняне, будучи уверены, что афиняне уже давно желают мира¹, и только потому, что сами они не соглашались на мир, дело не дошло до этого: и если теперь они предложат афинянам мир, то те с радостью согласятся и возвратят их людей на острове Сфактерия. Афиняне же, напротив, считали, что именно теперь, когда лакедемоняне на острове в их руках, мир им обеспечен по желанию в любой момент, и требовали гораздо большего. Особенно подстрекал к этому Клеон, сын Клеенета, в то время наиболее влиятельный народный вождь². Он-то и посоветовал народу заставить лакедемонян на острове сложить оружие и сдаться и привезти их в Афины; а затем пусть лакедемоняне выдадут Нисею, Пеги, Трезен и Ахайю³, которые они приобрели не силой оружия, а согласно прежнему мирному договору⁴, когда афиняне находились в стесненных обстоятельствах и нуждались в мире. Только на этих условиях следовало возвратить спартанцам их воинов, находившихся на острове, и заключить мир на срок, какой сочтут необходимым обе стороны.

1 4159,2.

2 Ср. Ш36,6.

3 См. II 15,1.

4 См. III52,2.

22 . В ответ на эти требования лакедемоняне ничего не возразили, но предложили афинянам выбрать уполномоченных, чтобы спокойно обсудить дело и договориться по отдельным пунктам. Тогда Клеон яростно набросился на послов, объявив, что у них, как он уже раньше заметил, нет ничего доброго на уме, а теперь это совершенно ясно, так как они-де вовсе не желают открыто высказаться в народном собрании, а предпочитают тайные переговоры с немногими. Если бы у них были добрые намерения, то им следовало бы выступать только перед всем собранием. Лакедемонские послы поняли, что это предложение выступить в народном собрании не в их интересах, ибо, вынужденные после поражения пойти на некоторые уступки, они опасались, что эти уступки не достигнут цели и вызовут только нарекания союзников, афиняне же ни в коем случае не согласятся на приемлемые условия. Поэтому послы, не договорившись, уехали из Афин.

23 . По возвращении послов перемирие в Пилосе тотчас же кончилось, и лакедемоняне стали требовать, согласно договору, возврата своих кораблей. Но афиняне, жалуясь на вероломные атаки на их укрепления и на другие, видимо, мелкие нарушения договора, не выдавали кораблей и при этом настаивали на точном соблюдении договора, по которому последний даже в случае самых незначительных нарушений терял силу¹. Лакедемоняне, однако, не желали признавать этого: они объявили захват кораблей бесчестным и, удалившись, вновь приступили к враждебным действиям. Итак, обе стороны со всей энергией возобновили войну у Пилоса. Днем афиняне постоянно плавали вокруг острова на двух кораблях, идущих друг другу навстречу, ночью же вся афинская эскадра стояла на якоре у острова и только при бурной погоде и ветре с моря корабли держались поодаль. Кроме того, к афинской эскадре для наблюдения за островом присоединилось еще 20 кораблей, так что теперь их было 70. Пелопоннесцы же из своего лагеря на материке совершали вылазки, нападая на афинские укрепления и выжидая удобного случая для того, чтобы освободить своих людей.

1 16,2.

24 . Между тем в Сицилии сиракузяне и их союзники со своими вновь снаряженными кораблями присоединились к эскадре у Мессены, чтобы начать оттуда военные действия. Особенно подстрекали их к войне враждебные регийцам локры, которые уже со всем своим войском вторглись в регийскую область. Сиракузяне решились попытать счастье в морской битве: они видели, как мало теперь здесь у афинян кораблей, и по доходившим сведениям, большая афинская эскадра, направлявшаяся в Сицилию, отвлечена осадой острова¹. В случае победы на море локры надеялись легко овладеть Регием, блокируя его с суши и с моря, и тем самым упрочить свое положение: Регий — самая крайняя оконечность Италии, а Мессена — Сицилии; они расположены близко друг от друга, и в силу этого афинские корабли уже не смогут бросать там якорь и господствовать над проливом. Пролив же этот, у которого расстояние между Сицилией и материком наименьшее, это так называемая Харибда, через которую, по преданию, проплыл Одиссей на своем корабле². Из-за узости и стремительного течения бурных вод, вливающихся туда из двух больших морей — Тирсенского и Сицилийского — этот пролив справедливо считается опасным.

1 Сфактерии.

2 См. Ногп. Огі. XII. 101 ел.; 235 ся.; 426 ел.; ср, 8ігаЪ. р. 275.

25 . В этом-то проливе сиракузяне и их союзники с эскадрой в составе более 30 кораблей (вынужденные вступить в морской бой из-за одного корабля, который пытался пройти через пролив) на исходе дня атаковали 16 афинских и 8 регийских кораблей. Побежденные афинянами, сиракузяне немедленно повернули назад, и каждый корабль пытался добраться до своей прежней стоянки — Мессены или Регия. При этом сиракузяне потеряли один корабль. Наступившая ночь прервала сражение. После этого локры покинули регийскую область¹, а корабли сиракузян и союзников собрались у мыса Пелориды² в Мессенской области и бросили там якорь близ лагеря их сухопутного войска. Когда афиняне и регийцы прибыли к мысу и увидели вражеские корабли, экипаж которых сошел на берег, они атаковали их, но при этом сами потеряли один корабль, притянутый железным крюком. Экипажу афинского корабля все же удалось спастись вплавь. Затем сиракузяне вновь сели на корабли и повели их на канатах вдоль берега к Мессене. Тогда афиняне решили вновь напасть на сиракузян, те, внезапно повернув свои корабли в открытое море, первыми атаковали врага, и афиняне потеряли еще один корабль. Таким образом, сиракузяне во время плавания вдоль побережья и в морском бою не только не понесли никакого урона, но даже имели успех и затем благополучно прибыли в мессенскую гавань. Афиняне же, получив известие, что Архий³ и его сторонники предали Камарину⁴ сиракузянам⁵, немедленно отплыли туда. Между тем мессенцы со всем своим войском и кораблями выступили в поход против халкидского Наксоса, пограничного города. В первый же день они вынудили наксосцев укрыться в городе и принялись опустошать их землю, а на следующий день обогнули на кораблях мыс к югу от Наксоса и начали разорять область у реки Акесина⁶, в то время как сухопутное войско штурмовало город. В это время сикулы⁷, спустившись с гор, с большими силами напали на мессенцев. Узнав об этом, наксосцы воспрянули духом. Ободряя друг друга, они говорили, что леонтинцы и прочие союзные эллины уже идут на помощь. Затем, совершив внезапную вылазку из города, они атаковали мессенцев и обратили их в бегство, причем перебили свыше 1000 врагов. Остальные мессенцы с трудностями возвратились домой, так как в пути они подверглись нападению варваров, которые многих убили. Вслед за тем и корабли, прибывшие в Мессену, поодиночке вернулись домой. Леонтинцы же и другие союзники выступили вместе с афинянами в поход на Мессену, не ожидая сильного отпора со стороны мессенцев после их решительного поражения. Союзники с суши напали на город, в то время как афинская эскадра атаковала гавань. Мессенцы же и часть локров, оставшаяся после поражения во главе с Демотелом⁸ для охраны города, произвели неожиданную вылазку: они напали на леонтинцев, большую часть их обратили в бегство и многих перебили. Увидев это, афиняне высадили десант с кораблей, бросились на мессенцев и заставили их отступить в город в большом беспорядке. Затем афиняне, поставив трофей, возвратились в Регий. После этого эллины в Сицилии продолжали воевать на суше уже без афинян⁹.

1 См. IV 24,2.

2 Пелорида — крайняя оконечность Сицилии.

3 Лицо неизвестное.

4 Камарит — город на южном берегу Сицилии (см. Ш86,2; VI.53).

5 См. Ш86,2; VI 3,1.

6 Река Акесин впадает в море южнее Наксоса.

7 См. Ш103,1.

8 Демотел больше не упомянут.

9 Афинские военачальники не надеялись на успех без значительных подкреплений.

26 . Между тем у Пилоса афиняне продолжали осаждать лакедемонян, отрезанных на острове, а пелопоннесское войско на материке оставалось на месте¹. Однако осада острова из-за нехватки продовольствия и пресной воды и для самих афинян была очень мучительной. Ведь там не было источников воды, кроме одного на акрополе в самом Пилосе, да и тот был невелик. Большинство воинов выкапывали ямы в прибрежном песке и пили, понятно, плохую воду. На узкой прибрежной полосе, где афиняне расположились лагерем, было тесно, а у кораблей не было безопасной якорной стоянки, и командам приходилось попеременно добывать продовольствие с материка и затем бросать якорь в открытом море. Однако больше всего афиняне приходили в уныние оттого, что осада, против ожидания, затягивалась: ведь, по их расчетам, они должны были уже за несколько дней вынудить врагов, отрезанных на пустынном острове (где им приходилось пить соленую воду), сдаться. Столь долгое сопротивление осажденных объяснялось тем, что лакедемоняне назначили высокую оплату всем, кто доставит на остров муку, вино, сыр или другие необходимые осажденным съестные припасы, а каждому илоту обещали за это свободу. И действительно, некоторым (это были преимущественно илоты) удавалось с опасностью для жизни доставить на остров съестное. Они отправлялись откуда-нибудь из Пелопоннеса и старались подойти к острову с моря под покровом ночи. Обычно они выжидали, чтобы их отнесло попутным ветром к острову. Действительно, когда ветер дул с моря, легче было ускользнуть от афинских триер, которые не могли в этих условиях обходить остров, илоты же при высадке на остров не щадили своих лодок, лишь бы подплыть к берегу (стоимость их лодок была предварительно учтена), Гоплиты уже ожидали их на месте высадки. А те, кто рисковал высаживаться на острове в тихую погоду, попадали в руки афинян. Из гавани также под водой приплывали к острову водолазы, которые тащили за собой на веревке бурдюки с толченым маком в меду и с льняным семенем. Вначале этих водолазов не замечали, но затем были приняты меры против них. Так обе стороны пускали в ход все средства, одни, чтобы доставить на остров съестные припасы, а другие — воспрепятствовать этому.

1 23,2.

27 . Когда в Афинах узнали о тяжких лишениях войска под Пилосом и о том, что подвоз съестного на остров продолжается, то народом овладела растерянность и тревога, как бы зимой им не пришлось прекратить блокаду острова. Афиняне понимали, что зимой снабжение войска продовольствием, подвозимым в обход Пелопоннеса, станет невозможным (тем более в такой пустынной местности, куда даже летом они не могли доставлять достаточного количества съестных припасов). Они опасались, также, что при отсутствии гаваней у Пилоса правильную блокаду и наблюдение за островом поддерживать будет трудно и осажденные на острове люди, пожалуй, продержатся или же смогут в бурную ночь покинуть остров на тех лодках, которые доставляли им съестное. Однако больше всего афинян беспокоило поведение лакедемонян: они предполагали, что у лакедемонян есть какие-то сильные преимущества, почему те и не делают им больше мирных предложений, и теперь раскаивались, что своевременно не согласились на мир. Когда Клеон узнал, что его считают противником мирного соглашения¹, то объявил, что люди, прибывшие из Пилоса, говорят неправду. Однако эти люди настаивали на правдивости своих сообщений и предложили послать уполномоченных для проверки положения дел на месте. Для этой цели и был выбран сам Клеон вместе с Феагеном². Теперь Клеон, понимая, что ему придется либо повторить то же, что говорили обличаемые им во лжи, либо, утверждая обратное, самому оказаться лжецом, дал совет афинянам (среди которых он видел и настроенных воинственно) не посылать уполномоченных для обследования дела и не мешкать, теряя благоприятное время. И если народ считает известие верным, плыть на кораблях к Пилосу, чтобы покончить с врагом. При этом Клеон указал на ненавистного ему Никия, сына Никерата, бывшего тогда стратегом. Упрекая Никия, Клеон говорил, что если бы стратеги были настоящими мужами, то, имея достаточно сил, легко покончили бы с осажденными на острове спартанцами, и что, будь он сам стратегом, он быстро справился бы с ними.

1 21,3.

2 Феаген — один из подписавших договор о мире в 421 г. (V19,2; 24,1).

28 . Так как в народе поднялся ропот против Клеона — если дело кажется ему таким легким, то почему он тотчас же не отплывает, — то Никий, сообразив, что слова Клеона относятся к нему, объявил, что (насколько это зависит от него с товарищами) Клеон может взять сколько угодно кораблей и выступить в поход. Сначала Клеон, предполагая, что Никий лишь на словах готов уступить ему командование под Пилосом¹, согласился. Когда же понял, что Никий действительно желает передать ему полномочия стратега, то стал отказываться, говоря, что не он является стратегом, а Никий. Теперь Клеон встревожился, ибо раньше он полагал, что Никий не захочет уступить ему свою должность. Тогда Никий повторил предложение Клеону и, призвав афинян в свидетели, отказался от командования под Пилосом. И чем более Клеон уклонялся от похода, отказываясь от своих собственных слов, с тем большим рвением (как это обычно для толпы) афиняне настаивали, чтобы Никий передал свои полномочия Клеону, и кричали, что именно он должен плыть к Пилосу. Наконец, не зная, как ему отказаться от своих слов, Клеон выразил согласие. Он снова выступил перед народом, сказав, что не боится лакедемонян и не возьмет с собою в поход граждан, а только находящихся в городе лемносцев и имбросцев², пелтастов из Эна³, а из других мест 400 лучников. С этими силами, объявил Клеон, и с отрядом под Пилосом он в течение 20 дней привезет лакедемонян в Афины живыми или же перебьет их на месте. Хотя легкомысленная похвальба Клеона показалась афинянам несколько смешной, однако само предприятие было по душе даже людям серьезным: афиняне, по их мнению, во всяком случае не окажутся в убытке: либо они избавятся от Клеона (на что они, собственно, и рассчитывали), или (если эти расчеты не оправдаются) лакедемоняне попадут им в подчинение.

1 Предполагалось, очевидно, что командовать подкреплениями, которые афиняне собирались послать в Пилос, будет Никий.

2 Ш5,1. Лемносцы и имбросцы как афинские поселенцы (клерухи) сохраняли гражданские права и несли военную службу.

3 См. VII57,5. Эн — колония Митилены и Кимы у устья Гебра на Фракийском побережье — принадлежала к афинскому союзу.

29 . По окончании прений в народном собрании афиняне голосованием избрали Клеона стратегом в морском походе. Взяв себе в помощники Демосфена, одного из стратегов под Пилосом, Клеон немедленно вышел в море. Демосфена Клеон выбрал помощником, узнав, что тот также замышляет осуществить высадку на остров. Ведь воины Демосфена, терпя всяческие лишения из-за суровых природных условий местности и недостатка съестного, чувствовали себя немногим лучше осажденных и настоятельно требовали приступить к атаке острова. Решимость выполнить свой план придал Демосфену еще и возникший на острове пожар. Прежде он опасался высадки, так как остров, почти целиком покрытый лесом, был необитаем и совершенно непроходим¹. В этом Демосфен и усматривал преимущество неприятеля, который был в состоянии нанести урон даже большому отряду, высадившемуся на острове, внезапными нападениями из засад. Ведь лес скрывал от афинян все уязвимые места и тайные приготовления врагов, тогда как все промахи афинян враги тотчас же могли заметить. Поэтому лакедемоняне имели возможность неожиданно атаковать афинян откуда угодно. С другой стороны, Демосфен полагал, что, случись ему вступить в бой в лесной чаще, небольшой неприятельский отряд, хорошо знакомый с местностью, одолеет его более многочисленное войско. Поэтому-то его войско, несмотря на численный перевес, может быть уничтожено в неожиданных столкновениях, тем более что невозможно было бы увидеть, где необходима помощь.

1 8,6.

30 . Эти тревожные мысли приходили на ум Демосфену особенно после неудачи этолийского похода¹, обусловленной в значительной степени лесистой местностью, где происходила битва. Его воинам пришлось из предосторожности высадиться на самом краю острова и там, установив сторожевые посты, готовить себе пищу. При этом один афинский воин нечаянно поджег лес на небольшом участке, и, когда поднялся ветер, почти весь лес сгорел. Теперь Демосфен мог лучше вести наблюдения за лакедемонянами и убедился, что врагов на острове было гораздо больше, чем он ожидал: до пожара он предполагал, что съестные припасы доставляют на остров значительно меньшему числу людей. Теперь он мог надеяться, что афиняне приложат старания ради более значительного дела, и так как остров оказался более доступным для высадки, то стал готовиться к нападению. Для этого Демосфен собирал помощь от союзников², находившихся поблизости, и делал прочие необходимые приготовления. Между тем Клеон, который ранее известил Демосфена через вестника, что он уже в пути с требуемыми подкреплениями, также прибыл в Пилос. Тотчас же после соединения военачальники послали глашатая в лагерь врагов на материке с требованием приказать людям на острове без кровопролития сложить оружие и сдаться, с тем что их будут содержать под стражей в сносных условиях до заключения мира.

1 См. Ш97—98.

2 Из Закинфа, Кефаллении, Навпакта.

31 . Лакедемоняне отвергли эти предложения, афиняне же подождали один день, а на следующий посадили всех своих гоплитов на несколько судов и высадили незадолго до рассвета на обеих сторонах острова (со стороны моря и со стороны гавани) в общем около 800 человек¹, которые ускоренным маршем двинулись на первый сторожевой пост на острове. Лакедемоняне были расположены на острове следующим образом. Первый сторожевой пост охранялся 30 гоплитами. Центральный пост на острове, на самом ровном месте около источника², занимали главные силы во главе с Эпитадом, и наконец, небольшой отряд охранял самую крайнюю оконечность острова против Пилоса³, которая круто спускается к морю и наименее уязвима для нападения со стороны материка. Здесь к тому же находилась старинная крепость⁴, сложенная из тщательно пригнанных камней, которая, как думали, могла бы оказать какую-то пользу в случае опасности при отступлении. Таково было расположение лакедемонян.

1 Это были «эпибаты» (пехотинцы) с 70 кораблей (IV 23,2), затем афинские, мессенские и союзные гоплиты.

2 26,2.

3 Фукидид описывает остррв с юга на север. Афиняне высадились на южной стороне острова.

4 Остатки ее еще и теперь сохранились.

32 . Между тем афиняне с ходу атаковали и тотчас уничтожили первый сторожевой пост лакедемонян, когда воины, находясь еще в палатках, не успели взяться за оружие. Лакедемоняне не заметили высадки афинян, так как думали, что афинские корабли лишь, как обычно, возвращаются на ночную стоянку. На заре и все остальное войско, кроме гребцов нижнего ряда, высадилось на остров с 70 или немного большим числом кораблей¹, с разного рода оружием: всего было 800 лучников, столько же пелтастов, вспомогательные отряды мессенян² и все отряды, стоявшие еще под Пилосом, кроме воинов гарнизона, охранявших укрепления. По приказу Демосфена афиняне разделились на отряды по 200 человек и более (а иногда и с меньшим числом воинов) и заняли самые высокие пункты на острове, чтобы неприятель, взятый со всех сторон в кольцо, оказался в безвыходном положении, не зная, против кого обратиться. Если бы враги стали отражать нападение с фронта, то их обстреливали бы с тыла, если же — с одного фланга, то каждый раз подвергались бы обстрелу с другого. Куда бы лакедемоняне ни обратились, всюду в тылу у них должны были оставаться афинские легковооруженные воины. Это были именно те воины, против которых труднее всего было бороться, так как их сила была в том, что они поражали врага издали, стреляя из луков и пращей и бросая дротики. При попытке к ним приблизиться они отходили, получая преимущество, и были еще опаснее, поражая отступающих врагов. Таков был план высадки, задуманный Демосфеном еще раньше, который ныне был приведен в исполнение.

1 Всего высадилось более 7770 гребцов, легковооруженных было около 2000 человек.

2 9,1.

33 . Когда Эпитад и его лакедемоняне, составлявшие главную часть спартанского войска на острове, увидели, что враги сломили первый сторожевой пост и идут на них, то сомкнутым строем бросились на афинских гоплитов, чтобы начать рукопашную схватку. Ведь афинские гоплиты стояли как раз против них, а легковооруженные — с фланга и с тыла. Однако вступить в соприкосновение с афинскими гоплитами и использовать свою опытность в искусстве рукопашного боя они не смогли, так как легковооруженные воины теснили их, обстреливая с флангов, тогда как афинские гоплиты стояли спокойно, не двигаясь с места. Там, где легковооруженные слишком наседали на них, лакедемонские гоплиты, правда, заставляли врагов отступить, но те возвращались и возобновляли бой. Ведь эти воины с их легким вооружением без труда ускользали от врага и получали над ним преимущество в этой суровой, необитаемой и труднопроходимой местности, где лакедемоняне в тяжелом вооружении не имели возможности их преследовать.

34 . Таким образом, некоторое время обе стороны продолжали издали перестрелку. Но так как лакедемоняне не могли уже столь быстро и энергично, как вначале, отвечать контратакой в тех местах, где они подвергались нападению, то легковооруженные воины, заметив, что сопротивление неприятеля ослабевает, и видя свое численное превосходство над ним, стали действовать увереннее. Они все больше свыкались с самим видом врага, так что он уже не казался им теперь столь грозным: вскоре обнаружилось, что их собственные потери, сверх ожидания, оказались гораздо меньшими. На первых порах при высадке их охватывал ужас при мысли о том, что предстоит сражаться с лакедемонянами; теперь же, почувствовав свое превосходство, они все сразу с громким боевым криком устремились на врагов, осыпая их тем, что у кого было под руками — камнями, стрелами и дротиками. Стремительный натиск, сопровождаемый воинским кличем, привел в смятение врагов, вынужденных сражаться в непривычных условиях. К тому же высоко поднимался огромный столб густого дыма с пеплом от недавно сгоревшего леса. От носившейся в воздухе пыли вместе с градом камней и стрел, пускаемых множеством воинов, невозможно было видеть что-либо перед собой. Положение лакедемонян становилось все более опасным. Их войлочные панцири не защищали от стрел, а дротики обламывались, застревая в них. Лакедемоняне уже не знали, что следует делать, ничего не видя перед собой и не разбирая слов команды из-за громкого крика врагов. Со всех сторон им грозила опасность, и уже не оставалось надежды, даже обороняясь всеми силами, спастись от гибели.

35 . Наконец, когда множество воинов уже получило ранения, так как борьба происходила все время на одном и том же узком пространстве, лакедемоняне, сомкнувшись, начали отступать к ближайшему укреплению на самой крайней оконечности острова и к своим постам. Легковооруженные афинские воины, осмелев, стали с громким кличем еще сильнее теснить врагов отступающих и убивать каждого захваченного при отходе лакедемонянина. Большинству лакедемонян все же удалось благополучно достичь укрепления, соединиться с его гарнизоном и занять все наиболее уязвимые пункты. Преследуя лакедемонян, афиняне не могли окружить их вследствие естественной неприступности укрепления и пытались яростной лобовой атакой выбить врага из крепости. Долгое время, почти целый день, противники выдерживали тяготы битвы, страдая от жажды под палящими лучами солнца: одни стремились при этом вытеснить противников с холма, а другие — удержать позицию. Все же лакедемонянам уже было легче защищаться, так как им не грозило нападение с флангов.

36 . Таким образом, конца битвы не предвиделось. Тогда военачальник мессенян¹, обратившись к Клеону и Демосфену, объявил, что их старания одолеть врага напрасны. Если ему дадут отряд лучников и пелтастов, то он сам найдет дорогу, по которой можно зайти в тыл противнику, и тогда можно будет взять укрепление штурмом. Получив необходимый отряд, предводитель мессенян, незамеченный врагами, пустился в путь, двигаясь по возможности вдоль скалистого побережья острова, и незаметно, хотя и с величайшими трудностями, добрался до крутых склонов острова, которые лакедемоняне не охраняли, полагаясь на природную неприступность места. Внезапное появление отряда с тыла на возвышенности горестно поразило защитников и придало смелости афинянам, которые теперь увидели наконец то, чего так долго и напряженно ожидали. Теперь лакедемоняне, обстреливаемые с двух сторон, находились в том же положении, в каком — уподобляя малое великому — были герои Фермопил². Тех перебили персы, обойдя их с тыла по горной тропе. А эта кучка храбрецов, обстреливаемая с обоих флангов многочисленными врагами, обессиленная голодом, была вынуждена прекратить сопротивление и отступила перед превосходящими силами нападающих, и афиняне овладели проходами.

1 По Павсанию (IV26,2), его имя было Комон.

2 См.: НвгоЛ. VII,215 —218.

37 . Клеон и Демосфен, понимая, что если лакедемоняне хоть на шаг дальше отступят, то будут перебиты, приказали прекратить бой и остановили своих воинов: они желали привезти лакедемонян в Афины живыми, если те признают свое поражение и, уступая неотвратимости, примут предложение сдаться. Поэтому афинские военачальники через глашатая спросили лакедемонян, согласны ли они сложить оружие и сдаться на милость победителей.

38 . После этого большая часть лакедемонян опустила щиты на землю и подняла руки в знак того, что принимает предложение. Когда затем было заключено перемирие, Клеон и Демосфен вступили в переговоры от имени афинян, а со стороны лакедемонян — Стифон, сын Фарака. Из прежних военачальников лакедемонян первым пал Эпитад, а его заместитель Иппагрет¹ хотя был еще жив, но лежал без сознания среди трупов, а Стифон, по обычаю, был выбран третьим начальником на случай несчастья с первыми двумя. Стифон и сопровождавшие его лица заявили о желании спросить через глашатая находящихся на материке лакедемонян, что им делать. Клеон и Демосфен не позволили никому из лакедемонян покидать остров, но сами вызвали глашатаев. После двух или трех кратких вопросов последний глашатай, приплывший на остров от находящихся на материке лакедемонян, принес решение: «лакедемоняне приказывают вам самим решать свою участь, не теряя чести». Тогда лакедемоняне на острове, обсудив положение, решили сложить оружие и сдаться афинянам. Этот день и следующую ночь афиняне держали своих пленников под стражей на острове. На следующий же день они воздвигли на острове трофей и, сделав все приготовления к отплытию, отдали пленников под стражу триерархам своих военных кораблей. Лакедемоняне же послали глашатая с просьбой разрешить перевезти на материк тела своих павших воинов. Вот численность павших и взятых в плен на острове: из переправившихся на остров 420 лакедемонских гоплитов 292 были доставлены в Афины, остальные погибли. Среди оставшихся в живых было свыше 120 спартиатов. Потери афинян были незначительны. Ведь дело так и не дошло до подлинного сражения.

1 Иппагрет — официальный титул начальника отряда из 300 спартанцев, охранявшего царя в походе. Здесь, однако, это собственное имя.

39 . Осада этих людей на острове продолжалась целых 72 дня, считая от морского сражения¹ до битвы на острове. Из них около 20 дней (во время поездки послов для мирных переговоров) лакедемонян снабжали съестными припасами; остальное время они жили тем, что им доставлялось тайно. И действительно, на острове остались мука и другие съестные припасы, так как Эпитад, будучи начальником, выдавал каждому воину паек меньше того, что позволяли запасы. Итак, афиняне и пелопоннесцы отступили от Пилоса — и те и другие отправились домой — и обещание Клеона (сколь оно ни было безрассудно) действительно было выполнено. Ведь в течение 20 дней он доставил в Афины пленников, как и сулил².

1IV14.

2IV 26,4.

40 . Ни одно из событий этой войны не было для эллинов столь неожиданным, как это. Ведь все были убеждены, что лакедемонян на острове ни голод, ни крайность не заставит сдаться, но они умрут с оружием в руках, сражаясь до последней возможности. Люди даже выражали сомнение в том, были ли те, кто положил оружие, такими же храбрецами, как павшие. Когда впоследствии один афинский союзник язвительно спросил кого-то из пленников с острова, были ли павшие среди них людьми доблестными, тот ответил: «Тростник (он подразумевал стрелу) ценился бы гораздо дороже, если бы умел отличать людей доблестных». Этими словами он давал понять, что камни и стрелы поражают без разбора того, кто попадется¹.

1 Фукидид редко рассказывает подобные анекдоты (ср. III113; V 65,2).

41 . По прибытии пленников в Афины афиняне решили держать их под стражей до тех пор, пока не договорятся о мире каким-либо образом; если же пелопоннесцы до этого времени вновь нападут на их владения, то вывести пленников из темницы и казнить. В Пилосе афиняне оставили гарнизон, а мессеняне из Навпакта послали туда, на свою родину¹ (ведь Пилос принадлежал к древней Мессении), своих лучших людей. Оттуда мессеняне опустошали набегами лаконское побережье и причиняли очень много вреда, тем более что говорили они на одном наречии с жителями Лаконии. Лакедемоняне до сих пор не знали грабежей в своей стране и такого способа ведения войны. Они видели теперь, что илоты переходят на сторону врагов² в Пилосе, и серьезно встревожились, опасаясь, что бунтарские настроения в стране распространятся и дальше. Хотя лакедемоняне и не хотели выказывать афинянам своего беспокойства, но все же неоднократно посылали в Афины послов, пытаясь вернуть себе Пилос и военнопленных. Афиняне же постоянно выдвигали все большие требования и каждый раз отпускали послов ни с чем. Таковы были события под Пилосом.

1IV 3,3.

2 Ср. IV 55; V 14,3; 35,6-7. Несмотря на это свидетельство Фукидида, 15-летняя оккупация Пилоса афинянами меньше, чем можно было ожидать, повлияла на поведение илотов, и массового восстания или бегства их не произошло. При описании событий под Пилосом Фукидид пользовался сообщениями спартанцев и, быть может, самого Демосфена.

42 . В то же лето, сразу же после пилосских событий, афиняне предприняли поход в Коринфскую область на 80 кораблях с 2000 гоплитов и 200 всадников на судах, специально предназначенных для перевозки лошадей. В походе участвовали также союзники из Милета, Андроса и Кариста¹. Стратегом был Никий, сын Никерата, с двумя другими военачальниками. На заре афиняне высадились на побережье между Херсонесом и Реитом², невдалеке от того места, где возвышается Солигейский холм³, на котором в старину находился лагерь дорийского войска⁴ во время войны с тогдашними эолийскими жителями города Коринфа. Теперь на этом холме расположено селение под названием Солигея. От побережья, где пристали афинские корабли, это селение находится в 12 стадиях, город Коринф — в 60 стадиях, а Истм — в 20 стадиях. Коринфяне получили из Аргоса известие о предстоящем вторжении афинян и поэтому уже задолго собрали все свое войско на Истме (кроме отрядов, которые находились по ту сторону Истма); 500 человек у них также несли сторожевую службу в Ампракии⁵ и в Левкадской области. Со всеми остальными боевыми силами коринфяне подстерегали прибытие афинян к месту их высадки. Когда же афинские корабли под покровом ночи подошли незаметно, а местные жители зажгли сигнальные огни⁶, коринфяне оставили половину своего войска у Кенхреи⁷ (на случай, если афиняне пойдут на Кроммий)⁸, а сами поспешно с другой половиной выступили против афинян.

1 Это были старые и верные союзники афинян. Они послали помощь также и в следующем году (IV 53,1; 54,1).

2 Херсонес — мыс, образуемый горой Оний у Саронического залива. Рейт — мыс на западе Саронического залива.

3 Описание дано, вероятно, на основании автопсии.

4 Когда дорийцы под предводительством Гераклидов, по преданию, завоевывали Пелопоннес (ср. 112, 3).

5 См. Ш114,4.

6 См. И94,1.

7 Кенхрея — торговая гавань Коринфа в глубине Саронического залива.

8 Кроммий — крепость к северо-востоку от Кенхреи у Мегарской границы.

43 . Батт, один из двух военачальников, участвовавших в битве, занял со своим отрядом селение Солигею (которое не было укреплено), а Ликофрон с остальными силами начал сражение. Коринфяне сразу же бросились в атаку на правое крыло только что высадившихся перед Херсонесом афинян, а затем и на остальные части войска. Битва была жестокой и все время шла врукопашную. Правое крыло афинян и каристиев (стоявших на самом краю) дало отпор коринфянам и, хотя не без труда, оттеснило их. Коринфяне отступили к каменной ограде и принялись осыпать врагов сверху камнями (так как местность здесь повсюду круто обрывается вниз). Затем они с пением пеана снова перешли в наступление. Афиняне приняли его, и противники опять схватились врукопашную. Один из коринфских отрядов пришел на помощь своему левому крылу: оттеснив правое крыло афинян, он энергично преследовал неприятеля до моря. Однако у кораблей афиняне и каристии снова ринулись на врага. Борьба не затихала также и в остальных местах поля битвы, особенно на правом крыле коринфян, где против левого крыла афинян стоял Ликофрон (ибо коринфяне опасались нападения на селение Солигею).

44 . Итак, обе стороны долгое время стойко держались, не уступая друг другу. Наконец коринфяне вынуждены были очистить поле битвы и отступить на холм (афинянам пришлась весьма кстати помощь конницы, которой у противника не было). Там коринфяне снова построились в боевом порядке и больше уже не спускались вниз. При отступлении коринфяне понесли больше всего потерь на правом крыле, где погиб и их военачальник Ликофрон. После этого поражения остальное войско коринфян также, хотя оно и не подвергалось преследованию и не обращалось в бегство, отступило на холм и укрепилось там. Коринфяне более не возобновляли сражения, а афиняне стали снимать доспехи с павших и подбирать тела своих воинов, после чего тотчас же поставили трофей. Другая половина коринфского войска, остававшаяся в Кенхрее с целью помешать высадке афинян у Кроммиона, не могла видеть битвы из-за горы Ония¹. Однако лишь только отряд в Кенхрее заметил облака пыли, заключив из этого, что идет сражение, он немедленно двинулся на помощь. Из города также выступили отряды, состоявшие из граждан старшего возраста², как только стало известно о случившемся. Увидев многочисленность наступающих врагов и решив, что это подходят подкрепления из соседних пелопоннесских городов, афиняне поспешно отступили к кораблям. Они унесли с собой снятые с павших врагов доспехи и тела своих воинов, кроме двух, которых не смогли разыскать. Затем афиняне сели на корабли и переправились на близлежащие острова. Оттуда они послали глашатая с целью заключить перемирие и договориться о выдаче оставленных тел своих воинов. В этой битве пало 212 коринфян³, афинян же немногим менее 50 человек.

1 Опий — горная цепь к югу от Кенхреи.

2 См. IV 42,3.

3 Коринфяне понесли тяжелые потери от действий афинской конницы.

45 . Покинув острова, афиняне в тот же день отплыли в Кроммион в коринфской области (в 120 стадиях от Коринфа). Там они бросили якорь, опустошили землю и затем провели ночь под открытым небом. На следующий день эскадра поплыла вдоль побережья сначала в Эпидаврию и, произведя высадку там, прибыла в Мефаны¹ (между Эпидавром и Трезеном). Затем афиняне захватили перешеек полуострова (на котором лежат Мефаны) и укрепили его. Там они оставили гарнизон и некоторое время опустошали трезенскую область, Галиаду² и Эпидаврию. Укрепив этот пункт и перешеек, они отплыли домой.

1 Мефаны (или Мефана) — полуостров и город в Арголиде к северу от Трезена.

2 См. 1105,1.

46 . Приблизительно в это же время Евримедонт и Софокл во главе афинской эскадры на пути в Сицилию¹ из Пилоса прибыли на

Керкиру². Здесь они вместе с горожанами выступили в поход на керкирских изгнанников, которые после восстания поселились на горе Истоне³, захватили там землю и причиняли много вреда согражданам⁴. Афиняне взяли их укрепление на горе штурмом, изгнанникам же, бежавшим на вершину горы, пришлось, по соглашению, выдать своих наемников, а самим сдать оружие и предоставить решение своей участи афинскому народу. До отправки в Афины военачальники велели отвезти их на остров Птихию и заключить под стражу, с условием, однако, что соглашение потеряет силу для всех, если хотя бы один будет пойман при попытке к бегству. Однако главари народной партии из опасения, что в Афинах не станут казнить изгнанников, если только те прибудут туда, придумали следующую хитрость. Они тайно послали на остров⁵ несколько человек, дружественных изгнанникам, якобы с добрым советом как можно скорее покинуть остров на судне, заранее приготовленном для их бегства, так как афинские военачальники намереваются выдать их керкирскому народу.

1IV 2, 2; 5,2.

2IV 2,3.

3 Ср. 185, 4,1.

4III 85,4.

5 Птихия — остров около Керкиры.

47 . Главарям народной партии действительно удалось убедить изгнанников бежать, и судно было для них приготовлено, но в самый момент отплытия они были схвачены. После этого афиняне расторгли договор и выдали всех изгнанников керкирянам. Исходил этот замысел более всего от афинских стратегов, которые хотели иметь благовидный повод к выдаче пленников, не желая передать кому бы то ни было другому почетное поручение отвезти этих людей в Афины, тогда как им самим приходится плыть в Сицилию. Керкиряне заперли выданных им пленников в большом здании и потом, выводя на казнь по 20 человек, связанных друг с другом, прогоняли сквозь строй гоплитов. Каждый из гоплитов бил и колол пленных, в которых узнавал своих врагов. Осужденных сопровождали люди, подгонявшие бичами тех, кто шел недостаточно быстро.

48 . Таким образом, керкиряне вывели и казнили 60 человек, оставляя в неведении остальных пленников, находившихся в здании: те думали, что их только переводят в другое место заключения. Когда же пленники узнали правду, то стали призывать афинян с просьбой, чтобы те сами умертвили их, если уж это необходимо. Из здания же они больше не соглашались выходить и объявили, что никого туда не допустят, пока они будут в состоянии сопротивляться. Но керкиряне не собирались силой прорваться в здание через двери. Они поднялись на крышу, открыли ее и стали бросать оттуда черепицы на головы пленников и расстреливать их из луков. Пленники защищались как могли; большинство, однако, само лишало себя жизни: онн либо вонзали себе в горло выпущенные в них стрелы, либо вешались на ремнях от постелей или на веревках, которые связывали из обрывков своей одежды. Почти всю следующую ночь продолжалось истребление. Один за другим пленники кончали с собой или погибали, поражаемые врагами с крыши. С наступлением дня керкиряне свалили тела убитых в повозки и вывезли из города. Женщин же, захваченных в укреплении, они продали в рабство. Таким образом, керкиряне с горы были перебиты народом, и долгая междоусобная борьба закончилась, по крайней мере на время этой войны; остатки олигархической партии больше уже не имели значения. Афиняне же отплыли дальше в Сицилию, куда им уже ранее было приказано плыть на помощь своим союзникам.

49 . В конце этого лета афиняне выступили из Навпакта вместе с акарнанами¹ в поход на коринфский город Анакторий² (у входа в Анакторийский залив) и, воспользовавшись предательством, овладели им. Завладели этой местностью акарнаны, выслав поселенцев из всех своих городов. Этим событием и окончилось лето.

1 Ш114,2; IV 13,2.

2 См. 155,1.

50 . Следующей зимой Аристид¹, сын Архиппа, начальник афинской эскадры, посланной для сбора дани² к союзникам, захватил в Эйоне на Стримоне³ перса Артаферна, направлявшегося от персидского царя в Лакедемон. Артаферна перевезли в Афины, где его послания перевели с ассирийского письма и прочитали. Помимо прочего, содержание их в основном сводилось к следующему: царь не понимает, чего хотят лакедемоняне, так как все их послы, приезжавшие к нему, говорили разное; и вот, если они желают ясно объясниться, то должны с этим персом отправить к нему послов. Позднее афиняне отправили Артаферна на триере в Эфес вместе со своими послами. Однако, услыхав там, что царь Артаксеркс⁴, сын Ксеркса, недавно скончался (как это и было в действительности), послы возвратились в Афины.

1 Об афинском стратеге Аристиде см. еще IV, 75.

2 Ср. II69,1; 19,1.

3 198,1.

4 В 425-424 гг. до н. э. фіо± XII, 64,1).

51 . В ту же зиму хиосцы по приказу афинян разрушили свои новые городские стены, так как афиняне заподозрили их в том, что они замышляют восстание. Но одновременно хиосцы получили от афинян самые твердые заверения, что те в дальнейшем по возможности откажутся от вмешательства в их государственные дела. Этим событием окончилась зима и седьмой год войны, которую описал Фукидид.

52 . В начале следующего лета в новолуние затмилась часть солнца¹, а в первой трети того же месяца произошло землетрясение. Изгнанники из Митилены и других лесбосских городов, действовавшие по большей части из различных пунктов на материке и нанявшие вспомогательное войско из Пелопоннеса, а частично набравшие на месте, захватили Ретий. Впрочем, не причинив никому вреда, они возвратили город жителям за выкуп в 2000 фокейских статеров². После этого изгнанники пошли в поход на Антандр³ и путем предательства захватили город. Они задумали освободить все прочие так называемые актейские города⁴, ранее подвластные митиленянам, а ныне афинянам, и прежде всего — Антандр, превратив его в опорный пункт для военных операций, ибо Антандр, расположенный близ Иды, был удобным местом для постройки кораблей и прочего оборудования, изобилуя лесом. Они полагали, что отсюда можно будет легко грабить близлежащий Лесбос и завладеть эолийскими городами на материке⁵. Таковы были замыслы изгнанников.

1 Т. е. 21 марта 424 г. до н. э.

2 Фокейский статер равнялся 23 аттическим серебряным драхмам.

3 Антандр — город в Мисии у Адрамитского залива.

4 См. III 50,3.

5 Такими городами, как Питана, Кима и др.

53 . В это же лето афиняне с эскадрой из 60 кораблей с 2000 гоплитов и небольшим числом всадников на борту совершили поход в Киферы при участии союзников из Милета¹ и некоторых других городов. Во главе похода стояли стратеги Никий, сын Никерата, Никострат², сын Диитрефа, и Автокл³, сын Толмея. Киферы — это остров у лаконских берегов, расположенный против Малеи. Жителями острова были лакедемонские периэки. Ежегодно из Спарты на остров приезжал представитель лакедемонских властей — «киферодик». Спартанцы содержали на острове постоянный гарнизон из гоплитов, проявляя большую заботу об острове. Это был лакедемонский порт, служивший пристанищем для грузовых судов на пути из Египта и Ливии; кроме того, остров в некоторой мере служил защитой Лаконии от пиратских набегов с моря, откуда она лишь и была уязвима, будучи расположена между Сицилийским и Критским морями.

1 См. IV 42,1.

2 См. III 75.

3 См. IV 119,2. Автокл был стратегом еще в 418-417 гг.

54 . Итак, прибыв к острову, афиняне с десятью кораблями и 2000 милетских гоплитов¹ на борту заняли приморский город под названием Скандия². С остальным войском они высадились на стороне против мыса Малеи и двинулись затем на лежащий близ моря город киферийцев. Тотчас же обнаружилось, что жители со всем войском стоят лагерем в боевой готовности. Завязалось сражение, и после недолгого сопротивления киферийцы были разбиты и бежали в верхний город. Затем они заключили с Никием и его военачальниками соглашение о сдаче на милость афинян, поставив единственным условием сохранение им жизни. Никий уже раньше вел переговоры с некоторыми киферийцами, и теперь дело сразу окончилось успешно и с благоприятным для киферийцев исходом. Ведь в противном случае афиняне изгнали бы этих киферийцев (поскольку они были лакедемонянами) с их острова, столь близко лежащего напротив Лаконии. После соглашения о сдаче афиняне, которые уже успели занять приморский город Скандию, оставили гарнизон также в Киферах и затем отплыли с эскадрой, чтобы напасть на Асину и Гелос³ и большинство прибрежных городов. Высаживаясь на побережье и ночуя там, где это было удобно, они на протяжении семи дней опустошали местность.

1 Цифра едва ли верна. По VIII25,2, у милетян было только 800 гоплитов.

2 Скандия — гавань Кифер.

3 См. Ш13,1. Гелос — город на берегу лакейского залива близ устья Еврота.

55 . Хотя лакедемоняне видели, что Киферы в руках афинян и им приходилось быть постоянно готовыми к таким высадкам на побережье, однако они ни в одном пункте не выступили против неприятеля с объединенными силами. Они разослали отряды гоплитов по всей стране для охраны наиболее угрожаемых мест и вообще проявляли всю возможную бдительность, опасаясь, как бы в стране не началось брожение и дело не дошло до насильственного переворота именно теперь, когда они неожиданно потерпели столь тяжкое поражение на острове, а Пилос и Киферы оказались в руках врага и им со всех сторон грозили внезапные и непредвиденные нападения¹. Им пришлось теперь впервые в своей военной практике создать отряд конницы из 400 всадников и отряд лучников. Их повергло в нерешительность то, что, в отличие от всех войн, которые им приходилось вести ранее, они были вовлечены в морскую войну, да к тому же еще с афинянами, которым никакой военный успех не представлялся исчерпывающим меру их возможностей. Кроме того, непрерывные удары судьбы, неожиданно обрушившиеся на лакедемонян, совершенно ошеломили их, и они находились теперь в вечном страхе, опасаясь, как бы их снова не поразила такая же беда, как на острове. Поэтому их покинула воинская отвага: непривычные к неудачам, они потеряли уверенность в своих силах и не усматривали залога успеха в своем мужестве.

1 Ср. IV 10,1; 34,3.

56. В то время как афиняне опустошали лаконское побережье, лакедемоняне большей частью бездействовали, и когда афиняне высаживались у какого-либо из их сторожевых постов, то обычно не вступали в бой, находясь в подавленном состоянии и считая, что они численно уступают противнику. Только один из сторожевых постов, прикрывавший Котир-ту и Афродитию¹, атаковал не успевших построиться легковооруженных афинян и обратил их в бегство, но после подхода гоплитов снова отошел назад, потеряв несколько человек, доспехи которых достались врагам. Афиняне же воздвигли трофей и затем снова отплыли к Киферам. Оттуда, обогнув Малею, они двинулись к Эпидавру-Лимере², опустошили часть его области и затем прибыли в Фирею³ в области Кинурии (на границе Аргоса с Лаконией), принадлежавшую тогда лакедемонянам. Последние передали эту землю эгинским изгнанникам (так как эгиняне оказали им помощь во время землетрясения и восстания илотов⁴ и, даже находясь под господством афинян, всегда выказывали им великую преданность).

1 Положение этих мест неизвестно. Только об Афродитии упоминает Павсаний (Ш22,11).

2 Эпидавр-Лимера — на восточном берегу Лаконии.

3 См. П27,2.

4 1101,2.

57 . Пока афинская эскадра была еще в море, эгиняне покинули крепость на побережье, которую они строили, и отступили в верхний город¹ (приблизительно в 10 стадиях от моря), где они и жили. Гарнизон одного из лаконских сторожевых постов в той области, помогавший строить крепость, несмотря на просьбу эгинян, отказался войти вместе с ними в город, опасаясь оказаться запертым там. Затем лакедемоняне отступили в горы и ничего не предприняли в помощь эгинянам, считая свои силы слишком слабыми. Между тем после высадки афиняне сразу перешли в наступление со всеми своими боевыми силами, взяли Фирею и сожгли и разрушили город дотла. Эгинян же (которые не погибли в сражении) афиняне привезли в Афины, а также и находившегося в городе лакедемонского военачальника Тантала, сына Патрокла (его захватили в плен раненым). Афиняне увезли с собой также несколько человек из Кифер², которых в интересах безопасности сочли необходимым удалить с острова. В Афинах решили отправить их под стражу на Кикладские острова, а остальных киферийцев оставить на их острове, наложив дань в 4 таланта. Пленных эгинян постановили казнить всех из-за их стародавней вражды к афинянам³, Тантала же содержать под стражей вместе с остальными лакедемонскими пленниками, взятыми на острове.

1 Ср. IV 54,1-2.

2 См. IV 54,2-3.

3 114,2; 41,2; 67,2; 105,2-3; 108,4; П27.

58 . В то же лето было заключено сначала перемирие между Камариной и Гелой¹. Затем собрались в Гелу и посланцы всех других эллинских городов на острове Сицилия для мирных переговоров. После долгих прений (одни выступали за мир, другие против, настойчиво выдвигая свои частные требования, причем каждый город требовал возмещения причиненного ему ущерба) к собранию обратился Гермократ², сын Гермона из Сиракуз, с такой речью³, которая главным образом и убедила всех.

1 Тепа — город на юго-западном берегу Сицилии — была на стороне Сиракуз. Камарина была в союзе с Леонтинами. Ср. Ш86,2; IV 25,7.

2 Гермократ вместе с Гилиппом сыграл главную роль в поражении афинян в Сицилии.

3 Эта речь составлена Фукидидом, как думают, после 415 г. Материалы для нее Фукидид мог получить от сицилийского историка Антиоха Сиракузского, который закончил свою историю Сицилии рассказом о заключении мира между эллинскими городами в Сицилии (ср.: СоттеА.Ж,IV,521).

59 . «Сицилийцы! Как представитель самого значительного и наименее пострадавшего от войны города я возьму слово, чтобы сделать самое полезное, по-моему, для всей Сицилии предложение. К чему мне расписывать тяготы войны и держать длинные речи перед людьми, которым все это известно. Ведь никого не вовлекло в войну непонимание ее бедствий, и никого страх перед ними не удержал от нее, если война сулит ему большие выгоды. Иные, впрочем, иногда переоценивают выгоды ее по сравнению с опасностями, а другие готовы рисковать и вести войну, лишь бы сейчас им не пришлось уступить в какой-нибудь мелочи. Но если те и другие склонны поступать столь опрометчиво, тогда призывы к миру окажутся весьма кстати. Вот и для нас лучше всего будет прислушаться к такому совету. Если в свое время все мы начали войну только ради частных интересов каждого города, то ныне постараемся уладить наши разногласия путем совместного обсуждения; и если в конце концов каждая сторона не добьется справедливых уступок, то будем воевать снова.

60. Впрочем, рассуждая благоразумно, мы должны понять, что на этом собрании дело идет не столько о частных интересах отдельных городов, сколько о том, сможем ли мы вообще в Сицилии защищаться против афинян, которые, по-моему, замышляют покорение всего острова. И еще более, нежели мои слова, сами афиняне должны внушить вам, сколь необходимо взаимное примирение. Афины — самая могущественная держава в Элладе. Явившись теперь к нам с небольшой эскадрой в качестве законных союзников, афиняне учитывают наши промахи и стараются под благовидным названием союза присущую нам взаимную неприязнь использовать в своих интересах. Когда мы воюем между собой и призываем в нашу страну¹ людей, которые по собственному почину посылают к нам войско, то сами разоряемся от расходов на наши внутренние дела и вместе с тем пролагаем им путь к их господству. Естественно, лишь только они узнают, что мы уже обессилены, то появятся здесь с более сильной эскадрой, чтобы попытаться завоевать всю Сицилию.

1 Ср. III 82,1.

61 . Очевидно, для нас было бы более благоразумным призвать на помощь каждому сицилийскому городу таких союзников, которые доставят нам то, чего нам не хватает, нежели тех, кто расхищает наше достояние, подвергая при этом нас новым опасностям. Следует признать, что наши внутренние раздоры — несомненно, величайшее несчастье как для каждого города, так и для всей Сицилии: ведь все мы — жители единой Сицилии, но, несмотря на опасность от общего врага, каждый город воюет друг с другом. Нужно понять это нам всем, как отдельным гражданам, так и городам, примириться и общими силами спасать Сицилию. Пусть же никто не думает, что среди нас, сикелиотов, дорийцы могут быть врагами афинян, а халкидская часть населения, как ионяне, в силу племенного родства с ними будет в безопасности от их посягательств¹. Ведь афиняне ведут войну на нашем острове против одной дорийской части его населения вовсе не потому, что Сицилия разделена на два племени, а оттого, что они желают овладеть богатствами всей Сицилии — нашим общим достоянием. Это ясно видно теперь, когда они приняли приглашение халкидян. Действительно, хотя халкидяне никогда не помогали афинянам по условиям договора, афиняне, напротив, со всем рвением захотели помогать им в гораздо большей степени, чем это необходимо, следуя буквально тексту договора. Стремление к выгодам простительно афинянам, и я упрекаю не тех, кто стремится к господству, а тех, кто слишком поспешно готов этому подчиняться. Ведь человек по своей натуре всегда желает властвовать над теми, кто ему покоряется, и остерегается нападающего. Глубоко ошибаются те из нас, кто, зная все это заранее, все же не принимает никаких действенных мер предосторожности и даже приходит сюда, не осознав, что важнее всего отразить общими силами опасность, грозящую всем. Ведь взаимное примирение — скорейший путь для избавления от этой опасности. Действительно, афиняне нападают непосредственно не из своих земель, а из опорных пунктов сицилийских городов, призвавших их на помощь. Не войной прекратится война, а мир без затруднений прекратит наши раздоры. И тогда тот, кто явился к нам под благовидным предлогом как союзник, но с дурными замыслами, уйдет, как это и должно быть, ни с чем.

1 41186.

62 . Вот сколько выгоды должна принести нам благоразумная политика по отношению к афинянам. А если мир (как это общепризнано) — величайшее благо, то почему бы нам не заключить его также между собой? Или, быть может, по-вашему, если одни пользуются какими-либо преимуществами, а другие, напротив, находятся в неблагоприятном положении, то разве не мир, а война скорее избавит одних от несчастий, а другим поможет сохранить благополучие? А разве мир не приносит почестей, славы и других радостей (о которых можно так же долго распространяться, как и о войне), куда более безопасных, нежели война? Вам следовало бы взвесить все это и не пренебрегать моими словами. Напротив, пусть каждый, следуя моим советам, увидит в них спасение. Пусть же тот, кто твердо решил достигнуть чего-либо — правым путем или опираясь на силу, — остережется жестокой неудачи, которая может его постигнуть вопреки ожиданиям. Ему следует помнить, что уже многие до него, мстя своим обидчикам, рассчитывая на успех и даже опираясь на значительную боевую силу, не только не достигали цели своим мщением, но даже сами подчас погибали или же, пытаясь захватить чужое достояние, теряли и свое собственное добро. Ведь мщение за обиду не всегда бывает успешно, как этого следовало бы ожидать по справедливости уже потому, что тот, кто ищет справедливости, является пострадавшим; и сила не может служить надежным ручательством успеха только потому, что исполнена уверенности в победе. Будущее в большинстве случаев исполнено неопределенности, но и эта обманчивость будущего все же является величайшим благом: ведь если мы сомневаемся в предстоящем, то с большей осмотрительностью начинаем военные действия.

63 . Теперь у нас есть два серьезных основания для тревоги: неясность будущего и страх перед грозным врагом — афинянами, которые уже находятся на нашей земле. Мы знаем, что ненадежность наших планов (на успех которых мы все уповали) в значительней степени обусловлена этими обстоятельствами. Заставим грозного врага уйти из нашей земли и заключим между собой мир — лучше всего вечный — или в крайнем случае отложим наши внутренние распри по возможности на долгий срок. Вообще говоря, приняв мой совет, мы все останемся гражданами своего собственного независимого города и сможем, как полновластные хозяева, справедливо воздать по заслугам нашим благодетелям и обидчикам. Если же вы, не послушавшись меня, прислушаетесь к советам других, то не может идти и речь о наказании наших врагов. Даже в лучшем случае, при великой удаче нам все же придется вступить в союз со злейшим врагом и враждовать с нашими истинными друзьями.

64 . Итак, я, являясь, как уже сказал, представителем самого большого города в Сицилии, имеющего возможность скорее нападать, чем обороняться, однако предвидя дальнейшее, хочу все же договориться с врагами и не причинять им обид, чтобы самому вдвойне не пострадать. Я не столь неразумен, чтобы воображать себя полновластным хозяином как своего решения, так и своей судьбы, над которой я не властен и которой считаю необходимым подчиняться. И от вас, сицилийцев, я ожидаю, что вы добровольно сделаете то же самое, пока враги не вынудили вас к этому. Ведь вовсе не постыдно соплеменникам улаживать миром свои ссоры с соплеменниками: дорийцам с дорийцами или халкидянам со своими сородичами ионянами. Все мы соседи, живем на одной, омываемой морем, земле и носим одно общее имя сикелиотов, и если даже при случае начнем войну между собой, то вскоре сумеем договориться и заключить мир. Но с чужеземными завоевателями мы всегда будем сражаться все как один, если только проявим благоразумие, так как ущерб, нанесенный врагом отдельным городам, одинаково опасен и для всех. И впредь мы не станем приглашать из-за рубежа ни союзников, ни посредников в спорах. Таким образом мы и сейчас сохраним Сицилии сразу два преимущества: она избавится и от афинян, и от междоусобной войны. И в будущем мы останемся полными хозяевами нашей свободной страны и будем меньше подвергаться злоумышлениям других».

65 . Такова была речь Гермократа. Следуя ей, сицилийцы согласились покончить с междоусобной войной при условии, что каждый город сохранит за собой свои владения. Только Моргантина¹ была передана камаринцам, за что те должны были уплатить сиракузянам определенную сумму денег. Союзные с афинянами города, призвав афинских военачальников, объявили им о намерении заключить мирный договор², к которому, если угодно, могут присоединиться и афиняне. Получив согласие военачальников, союзники заключили мирный договор, и затем афинская эскадра отплыла из Сицилии. По возвращении эскадры афинские власти присудили двоих стратегов — Пифодора и Софокла — к изгнанию, а третьего — Евримедонта — к денежному штрафу, обвинив их в том, что они могли подчинить Сицилию, но отступили вследствие подкупа. Так, ослепленные своими удачами, афиняне надеялись достичь не только возможного, но и недоступного, лишь применяя большие или меньшие средства. Причиной этого были неожиданные почти повсеместные успехи, которые внушили афинянам великую самоуверенность.

1 Моргантина была расположена недалеко от Катаны (8ігаЪ. р. 257, 270) на юго-западе от Кенторип.

2 Только Локры в Италии не заключили перемирия с Афинами (V,

5,5).

66 . В то же лето оставшееся в городе граждане Мегар, жестоко страдая от войны с афинянами¹, которые дважды в год вторгались² со всем войском в их землю, а также от разбойничьих набегов своих изгнанников из Пег (изгнанных народной партией после восстания)³, стали между собой говорить о возвращении изгнанников, чтобы не подвергать город разорению сразу с двух сторон. Друзья изгнанников, услышав эти толки народной толпы, решили, что готовится нечто важное, и вступились за их возвращение еще настойчивей, чем раньше. Но когда вожди народной партии поняли, что демократия после возвращения изгнанников не сможет в эти тяжелые времена удержаться без помощи извне, то в страхе завязали переговоры с афинскими стратегами Гиппократом, сыном Арифрона, и Демосфеном, сыном Алкисфена, с целью передать город в руки афинян: в этом они видели меньшую опасность, нежели от возвращения изгнанных ими сограждан. Итак, они договорились, что афиняне сначала захватят Длинные стены⁴ (длиной около 8 стадий от города⁵ до гавани Нисеи) для того, чтобы пелопоннесцы не смогли прийти на помощь из Нисеи, где только они держали гарнизон для охраны безопасности Мегар. Затем заговорщики решили попытаться сдать афинянам также и верхний город, в надежде, что это удастся после взятия Длинных стен.

1 Ср. комедию Аристофана «Ахарняне».

2 См. II 31,3.

3 Подробности об этом восстании Фукидид не сообщает (см. Ш68,3).

4 Эти стены были построены афинянами, когда Мегары были в союзе с Афинами (1103,4).

5 См. Ш51.

67. Итак, после окончания переговоров обеих сторон о плане сдачи города афиняне ночью отплыли с 600 гоплитов во главе с Гиппократом на мегарский остров Миною¹ и там укрылись недалеко от стены во рву, откуда добывали глину для кирпичей. Легковооруженные же платейцы и пограничники² под предводительством второго стратега Демосфена засели в засаде у святилища Эниалия, находившегося еще ближе к стене. В эту ночь их не заметил никто, кроме тех, кого это непосредственно касалось. Перед восходом зари мегарские заговорщики приступили к выполнению своего плана. Они уже заранее приняли меры, чтобы открыть ворота Длинной стены, когда это будет необходимо: расположив к себе начальника пелопоннесского гарнизона, который считал их морскими разбойниками, они неоднократно по ночам перевозили через ров на повозке из города распашную лодку и выходили на ней в море. Перед рассветом же они провозили на повозке лодку через ворота в стене назад якобы для того, чтобы сбить с толку афинян в Миное (так как в гавани вообще никогда не появлялось ни одного судна). И вот теперь, когда возвращавшаяся повозка была уже у открытых для нее ворот, афиняне, увидев все это, выскочили из засады (ведь вся эта хитрость с лодкой на телеге была придумана заранее по уговору мегарцев с афинянами). Афиняне стремительно бросились, чтобы прорваться в город, пока ворота не успеют закрыть и пока проходящая через ворота повозка мешает это сделать. В этот момент мегарские сторонники афинян набросились на стражу у ворот и перебили ее. Первыми прорвались в ворота Демосфен с платейцами и пограничники, дойдя до того места, где ныне³ стоит трофей. Между тем стоявшие неподалеку пелопоннесцы тотчас заметили афинян и поспешили оказать отпор. Уже в воротах завязалась схватка, причем платейцам удалось отбить врага и удержать ворота для подошедших вслед афинских гоплитов Гиппократа.

1III 51,1.

2 Так называемые «периполы» — афинские эфебы (юноши 18-20 лет), несшие военную и гарнизонную службу на границах.

3 Неясно, что означает «ныне» и когда написан этот пассаж.

68. Затем афинские гоплиты прошли в ворота и один за другим стали взбираться на зубцы Длинной стены. Небольшая часть пелопоннесского гарнизона сначала оборонялась, причем несколько человек были перебиты. Большинство же обратились в бегство: пелопоннесцы испугались ночного нападения врагов и, увидев, что мегарские заговорщики сражаются против них, вообразили, что все мегарцы их предали. К тому же афинский глашатай даже без специального приказа объявил, что все мегарцы, если пожелают, могут с оружием присоединиться к афинянам. Услышав это объявление, пелопоннесцы немедленно бежали в Нисею, думая, что афиняне в самом деле объединились с мегарцами и нападают на них. Ранним утром, когда Длинные стены были уже в руках афинян, остальных мегарцев охватило смятение, и те, кто вел переговоры с афинянами, и остальные участники заговора потребовали открытия городских ворот, с тем чтобы пойти на врага. Итак, они условились, что откроют ворота, и афиняне ворвутся в город; сами же они, чтобы их можно было отличить от других, для безопасности густо намажутся маслом. Открыть городские ворота для заговорщиков было тем более безопасно, что по уговору 4000 афинских гоплитов и 600 всадников в течение ночи прибыли из Элевсина. Когда же заговорщики, намазавшись маслом, уже собирались открыть городские ворота, один из сообщников сообщил об их замысле противной партии. Противники заговорщиков, собравшись толпой, объявили что если даже ранее, когда они были сильнее, напасть на врага они не осмеливались, то теперь и подавно нельзя этого делать, подвергая город слишком явной опасности. Тому же, кто с этим не согласен, они угрожали схваткой тут же на месте. При этом они не показывали вида, что знают о заговоре, но уверенно настаивали, что их план является наилучшим, и в то же время остались сторожить ворота, так что заговорщикам не удалось достичь своей цели.

69 . Когда афинские стратеги увидели, что из-за какой-то помехи им не взять города штурмом, то сразу же принялись обносить Нисею осадной стеной. Они полагали, что и сами Мегары скорее сдадутся, если удастся захватить Нисею до прибытия помощи. Из Афин были быстро доставлены железо и другие необходимые материалы, а также прибыли каменщики для кладки стены. От Длинной стены (которая находилась уже в их руках) стратеги велели построить поперечную стену против Мегар и затем продолжить ее с обеих сторон Нисеи до моря. Работы по выкапыванию рва и возведению стен воины разделили между собой, добывая камни и кирпичи из предместья. Они рубили также деревья и кустарник и огораживали частоколом те места, где это было необходимо, а дома в предместье снабжались брустверами. Весь этот день афиняне продолжали работы. К вечеру следующего дня стена была уже почти закончена, и устрашенные жители Нисеи ввиду недостатка съестных припасов (которые только на один день доставлялись из верхнего города) сдались афинянам. Они полагали, что на помощь пелопоннесцев нельзя рассчитывать скоро, мегарцев же считали врагами за то, что те якобы уже перешли на сторону афинян. Условия капитуляции были следующие: гарнизон мог свободно выйти из города, но каждый воин должен был уплатить определенный выкуп и сдать оружие. Что касается лакедемонян, находившихся в городе, и их начальника¹, то им пришлось сдаться на милость победителей. На этих условиях нисейцы вышли из города, а афиняне, разрушив примыкающую к Мегарам часть Длинных стен, заняли Нисею и затем начали готовиться к дальнейшим операциям против Мегар.

1 Ср. IV 67,3.

70 . В это время лакедемонянин Брасид, сын Теллида, стоял в Сикионской и Коринфской областях, готовясь к походу во Фракию. При вести о взятии Длинных стен Брасид встревожился за участь пелопоннесцев в Нисее и самих Мегар — как бы их не захватили афиняне. Поэтому он послал беотийцам приказ как можно скорее присоединиться к нему с войском у Триподиска (селение под таким названием находится в Мегариде у подошвы горы Герании)¹. Туда же прибыл и сам Брасид с 2700 коринфских гоплитов, 400 флиунтцев, 600 сикионцев, а также с некоторым числом ранее завербованных наемников. Брасид надеялся прибыть в Нисею еще до взятия ее афинянами. Известие о падении Нисеи застало его в Триподиске, куда он вступил ночью, идя на помощь Мегарам. Тотчас, взяв с собой 300 отборных воинов из своего отряда, Брасид подошел к городу мегарцев, не замеченный афинянами, которые находились на побережье. Его заявленной целью была попытка, если возможно, вновь захватить Нисею. Однако важнее всего для него было проникнуть в город Мегары и привлечь жителей на свою сторону. Он потребовал, чтобы его с войском впустили в город, и сулил мегарцам освобождение Нисеи.

1 На перекрестке дорог из Беотии и из Мегар в Коринф.

71 . Обе партии в Мегарах одинаково считали для себя опасным принять Брасида. Одни боялись, что он, на беду им, возвратит изгнанников и изгонит их самих. Другие опасались, чтобы народ (в страхе перед той же участью) не напал на них, и тогда город, терзаемый распрями, станет добычей афинян, которые, засев поблизости, только и выжидают момента, чтобы наброситься на них. Поэтому мегарцы не приняли Брасида; обе партии, однако, решили прекратить распри и выждать хода дальнейших событий. Они рассчитывали на то, что произойдет битва афинян с войском, пришедшим на помощь городу, и потому рассудили, что разумнее и безопаснее будет присоединиться к своим друзьям лишь после победы. Тогда Брасид, не сумев убедить мегарцев принять его в город, возвратился к своему остальному войску.

72 . На заре в Триподиск прибыли беотийцы. Ввиду опасности, грозной и для них самих¹, они еще до того, как Брасид послал за ними, собирались на помощь Мегарам и уже стояли со всем своим войском у Платей. По прибытии вестника от Брасида беотийцы стали еще больше рваться в бой. Они отправили Брасиду 2200 гоплитов и 600 всадников и затем с большей частью войска возвратились домой. Общее число гоплитов в войске Брасида было теперь не менее 6000. Афинские гоплиты стояли в боевой готовности у Нисеи и на побережье, а легковооруженные воины были рассеяны по равнине. Беотийская конница напала на легковооруженных афинян врасплох и оттеснила их к самому морю. Атака была совершенно неожиданной, так как до этого помощь мегарцам ниоткуда не приходила. Афинская конница также бросилась в атаку, и завязалась длительная битва, причем обе стороны победу приписывали себе. Правда, афиняне, оттеснив начальника неприятельской конницы и нескольких всадников к самым стенам Нисеи, перебили их и сняли доспехи. Захватив тела павших, афиняне выдали их противнику только по мирному договору и поставили трофей. Все же в этой битве ни одна из сторон не одержала решительной победы, и противники разошлись: беотийцы возвратились к своим гоплитам, а афиняне — в Нисею.

1 В случае захвата афинянами Мегариды Беотия была бы отрезана от Пелопоннеса.

73 . После этого Брасид во главе союзного войска подошел от Триподиска ближе к морю и к городу Мегарам. Заняв там выгодную позицию, Брасид оставался на месте, готовый к бою в ожидании нападения афинян. Ему было ясно, что ме-гарцы выжидают победы одной из сторон. Свое положение спартанский военачальник считал выгодным вдвойне: не будучи нападающей стороной, ему не придется добровольно рисковать, начиная битву, хотя и следует ясно показать противнику полную готовность к бою. Таким образом, как он полагал, вполне возможно было рассчитывать на победу без боя. Кроме того, он считал, что отношения с мегарцами складываются благоприятно (поскольку пелопоннесцы не напали первыми). Ведь если бы Брасид не появился с войском перед городом, то ему вообще нельзя было даже и мечтать о счастливом исходе, и город для него (как, по существу, побежденного) при всех обстоятельствах, несомненно, был бы потерян. Теперь же, если афиняне даже не захотят сражаться, то он и без боя достигнет цели, для которой он сюда и явился. Так и произошло. Действительно, мегарцы наконец открыли ему ворота. Правда, афиняне сначала выступили, построившись в боевом порядке у Длинных стен. Но так как лакедемоняне не нападали, то и они не двигались с места. По мнению афинских стратегов, они рисковали в битве больше своих противников: ведь в основном афиняне добились своей цели. Если же они теперь начнут сражение против столь превосходящих сил противника, то в случае победы, правда, смогут захватить Мегары; зато, потерпев поражение, погубят своих отборных гоплитов. Между тем противники, которые ввели в дело лишь часть своих сил, теперь, естественно, склонялись к тому, чтобы дать сражение. Спустя некоторое время (так как оба противника воздерживались от нападения) сначала афиняне отступили в Нисею, а затем и пелопоннесцы вернулись на свои исходные позиции. После этого в Мегарах сторонники изгнанников одержали верх и открыли городские ворота самому Брасиду, как победителю, и военачальникам союзных городов (ободренные тем, что афиняне якобы избегают сражения). Затем мегарцы вступили в переговоры с Брасидом, так как сторонники афинян были совершенно запуганы.

74 . После этого союзники разошлись по своим городам, а сам Брасид возвратился в Коринф для приготовлений к задуманному ранее походу во Фракию¹. После отступления афинян наиболее рьяные их сторонники в Мегарах поняли, что их замыслы открыты, и тотчас же тайком бежали из города. Остальные граждане, после совещания с друзьями изгнанников, вызвали их из Пег. При этом они связали возвращенных торжественной клятвой соблюдать общее благо города и забыть старые обиды. Однако лишь только возвращенные олигархи добились власти, они велели произвести смотр вооруженным силам, приказав отрядам построиться отдельно в разных частях города. Затем они отобрали человек сто из известных им врагов и тех, кого считали главными сторонниками афинян. Народ они вынудили вынести решение об этих людях открытым голосованием, присудили их к смерти и казнили. В городе же была установлена, в сущности, самая крайняя олигархия. Этот переворот, совершенный кучкой восставших граждан, создал новое государственное устройство, сохранявшееся очень долгое время².

1 См. IV, 1 и 78.

2 Олигархия в Мегарах просуществовала до 421 г., так что этот пассаж написан много лет спустя после 424 г.

75. В это же лето митиленские изгнанники задумали укрепить Антандр¹. Именно в это же время Демодок и Аристид, два стратега афинской эскадры², собиравшей дань с союзников, находились близ Геллеспонта (третий стратег, Ламах³, отплыл во главе эскадры из 10 кораблей в Понт). Узнав о планах изгнанников, стратеги встревожились, как бы с Лесбосом не случилось того, что с враждебными Самосу Анеями⁴: там обосновались самосские изгнанники, которые не только помогали пелопоннесцам, посылая им кормчих для кораблей, но и подстрекали к волнениям горожан на Самосе и принимали прочих изгнанников из города. Поэтому афинские стратеги набрали войско среди союзников и отплыли к Антандру. Одержав победу над вышедшим против них из Антандра отрядом митиленцев, они вновь захватили этот пункт. Вскоре за тем Ламах, который отплыл в Понт и бросил якорь в устье реки Калета⁵, потерял свои корабли из-за внезапного ливня в верхнем течении реки, вызвавшего сильное наводнение. Самому Ламаху с его отрядом удалось по суше возвратиться в Калхедон⁶, колонию мегарцев в устье Понта, через землю вифинских фракийцев (живущих на азиатском берегу).

1 См. IV 52,3.

2 Ср. IV 50,1; Ш19. Аристид упомянут еще в IV 50,1. Демодок — только здесь и у Псевдоплатона в диалоге «Феаг».

3 Аристофан выставляет Ламаха в «Ахарнянах» как тип «хвастливого воина» (тііез §Іогіо8ш).

4 Ср. III 32,2.

5 Река на границе Гераклеотиды (на Понте).

6 Калхедон — город на малоазийском берегу против Византия.

76 . Тем же летом, тотчас после отступления афинян из Мегариды, афинский стратег Демосфен с 40 кораблями прибыл в Навпакт. С ним и с Гиппократом вступили в переговоры некоторые граждане беотийских городов: они желали заменить свой олигархический строй демократическими порядками¹ по образцу афинских. Главным образом по предложению фиванского изгнанника Птэодора был составлен следующий план действий. Сторонники демократической партии должны были предать Сифы² (это морская гавань в Крисейском заливе в Фессалийской области), а орхоменцы— выдать афинянам Херонею (принадлежавшую ранее так называемому минийскому Орхомену³, а теперь — к Беотийской синтелии)⁴. При этом особенно хлопотали и вербовали наемников из Пелопоннеса орхоменские изгнанники (Херонея⁵ — пограничный город Беотии вблизи Фанотейской⁶ области в Фокиде). Участвовали в заговоре также и некоторые фокийцы. Тем временем по уговору афиняне должны были занять Делий⁷ — святилище Аполлона в Танагрской области напротив Евбеи. Все это должно было произойти в заранее определенный день, для того чтобы беотийцы, занятые своими внутренними распрями, не могли с объединенными силами оказать помощь Делию. В случае успеха этой попытки, когда Делий был бы укреплен, заговорщики надеялись (даже если сразу и не произойдет восстания в бео-тийских городах) удержать занятые ими пункты и оттуда разорять страну. Сторонники демократии в отдельных городах нашли бы убежище поблизости, чтобы отступить туда в случае неудачи, и тогда можно было ожидать, что прежний порядок в Беотии недолго продержится. Со временем же, когда афиняне придут на помощь повстанцам, враги уже будут не в состоянии встретить их объединенными силами, и они с легкостью устроят дела в Беотии в своих интересах.

1 Некоторые города (как, например, Феспии и Орхомен) хотели независимости от центрального союзного правительства в Фивах.

2 Сифы — городок в восточной части Крисейского залива (Раш. IX 32, 4).

3 См.: Ногп. Піагі. П511. Орхомен пользовался большей независимостью, чем другие беотийские города.

4 См. Ш87,4. Федерация беотийских городов называлась «синтелией».

5 О Херонее см. ШЗ,1.

6 Фанотейская область — территория г. Фанотея близ Давлиды (П29,3) в 20 стадиях от Херонеи.

7 Делим — беотийский город на границе с Аттикой со святилищем Аполлона.

77 . Такой план был задуман заговорщиками. Сам Гиппократ был готов в подходящий момент выступить из города в поход на Беотию. Демосфена же он послал вперед с эскадрой из 40 кораблей в Навпакт. Набрав там войско из акарнанов и прочих союзников, Демосфен должен был затем плыть в Сифы, на сдачу которых путем измены рассчитывали афиняне. Уже был назначен день для одновременного проведения всех этих операций вторжения в Беотию и похода на Сифы. Прибыв к месту назначения, Демосфен узнал, что все акарнаны заставили эниадов¹ вступить в афинский союз. Со своей стороны, Демосфен призвал к оружию всех союзников в этой стране и прежде всего обратился против Салинфия и агреев². После подчинения агреев он принял все необходимые меры, чтобы прибыть к назначенному сроку на встречу с беотийскими сторонниками афинян.

1 Прежде эииады были во вражде с афинянами (см. 1111,3; П82; 102,2; 111114,2).

2 См. Ш106,2; 111,4.

78. Этим же летом, приблизительно в то же время, Брасид с 1700 гоплитов¹ выступил в поход на фракийское побережье. По прибытии в Трахинийскую Гераклею² он отправил вестника в Фарсал³ (где у него были друзья) с требованием пропустить его войско через фессалийскую землю. В Мелитию Ахейскую⁴, что во Фтиотиде, к нему прибыли Панер, Дор, Гипполохид, Торилай и Строфак (который был проксеном халкидян). С этими людьми Брасид продолжал свой путь. Из других фессалийцев его сопровождал также Никонид из Ларисы, друг Пердикки. Впрочем, без провожатых пройти через Фессалию было нелегко (и вообще проход с войском через соседнюю страну без согласия местных властей был бы поступком одинаково подозрительным в глазах всех эллинов). Кроме того, народ в Фессалии с давних пор был расположен к афинянам. Поэтому если бы фессалийцы не находились под властью крайней олигархии, а скорее по древнему обычаю придерживались «исономии»⁵, то Брасид никогда бы не прошел через их страну. Между тем противники его друзей олигархов даже и при этих условиях преградили ему путь на реке Энипей⁶, объявив, что он поступает незаконно и без разрешения высших властей Фессалийского союза не может продолжать путь. Провожатые Брасида, однако, возразили, что не стали бы его провожать через страну против воли властей; они-де поступили так лишь потому, что Брасид явился столь неожиданно, и они в качестве его гостеприимцев вынуждены это сделать. Сам Брасид добавил к этому, что пришел как друг Фессалии и ее народа и войну ведет против своих врагов афинян, а не против них. Впрочем, ему ничего не известно о какой-либо вражде фессалийцев к лакедемонянам, которая могла бы помешать взаимному проходу через их земли. И теперь он, Брасид, даже и не помышляет идти дальше против их воли (да это было бы и невозможно), но все же надеется, что пройти ему не запретят. После этих слов фессалийцы удалились. Брасид же по совету провожатых форсированным маршем без задержки продолжал путь, пока фессалийцы не успели собрать более значительной силы, чтобы помешать ему. Итак, Брасид прибыл в Фарсал еще в самый день выступления из Мелитии (там он и разбил лагерь у реки Апидана)⁷, а оттуда — в Факий, а затем дальше — в Перребию⁸. Здесь его фессалийские спутники возвратились домой, и перребы, подвластные фессалийцам, привели его в Дий⁹ (маленький городок у подошвы Олимпа близ македонской границы, уже во владениях Пердикки).

1 См. IV 80,5; 70,1.

2 См. III 92,3.

3 См. 1111,3 и примеч.

4 На полпути между Гераклеей и Фарсалом, на расстоянии дневного марша от Фарсала.

5 Т. е. если бы у фессалийцев была демократия, основанная на равенстве всех перед законом.

6 Зимней — правый приток р. Пенея.

7 Апидан — приток р. Пенея,

8 Перребия — часть Фессалии.

9 Дий — город на границе Македонии и Фессалии.

79 . Таким образом, Брасиду удалось столь быстро пройти через Фессалию (пока фессалийцы еще не успели преградить ему путь) и прибыть к Пердикке¹ и в Халкидику. Ведь именно опасаясь успехов афинян, Пердикка и восставшие против афинян фракийские города² вызвали его с войском из Пелопоннеса. Халкидяне ожидали скорого нападения афинян. И соседние с ними города хотя еще не восстали, но втайне также присоединились к мысли пригласить Брасида. Пердикка не был открытым врагом Афин, но опасался афинян из-за своих старых распрей с ними. К тому же Пердикка страстно желал подчинить себе Аррабея, царя линкестов³. При этом последняя неудача лакедемонян пришлась халкидянам весьма кстати, так как теперь им было гораздо легче вызвать войско из Пелопоннеса.

1 В 431 г. Пердикка был союзником Афин (П29,6).

2 Халкидяне и боттиеи (см. V 18,5).

3 См. П99,2.

80 . Действительно, лакедемоняне надеялись скорее всего избавиться от набегов афинян на Пелопоннес и особенно на их собственную Лаконскую область, если они отплатят афинянам, послав, в свою очередь, войско к афинским союзникам (тем более что последние изъявили готовность содержать их войско и просили помощи для восстания). Вместе с тем спартанцы получали желанный предлог удалить из страны часть илотов, чтобы те не вздумали поднять восстание теперь, когда Пилос был в руках врагов. Ведь большинство лакедемонских мероприятий искони было, в сущности, рассчитано на то, чтобы держать илотов в узде. Устрашенные дерзостью многочисленной молодежи илотов, лакедемоняне прибегли и к такой мере. Они предложили отобрать некоторое число илотов, считающих себя наиболее способными в военном деле, обещая им свободу (на самом же деде лакедемоняне хотели только испытать илотов, полагая, что как раз самые свободолюбивые скорее всего способны в сознании собственного достоинства напасть на своих господ). Таким образом, было отобрано около 2000 илотов, которые с венками на головах (как бы уже получившие свободу) обходили храмы. Немного спустя, однако, лакедемоняне перебили этих илотов, причем никто не знал, где и как они погибли¹. Поэтому лакедемоняне и теперь охотно воспользовались случаем послать с Брасидом 700 илотов в качестве гоплитов² (остальное войско состояло из завербованных в Пелопоннесе наемников).

1 По Диодору (ХП68), их перебили каждого в своем доме.

2 См. IV 70,1.

81 . Правда, лакедемоняне послали Брасида главным образом по его собственному желанию, хотя и халкидяне просили их об этом, так как он слыл в Спарте за человека весьма энергичного и предприимчивого¹. И в этом походе Брасид также оказал лакедемонянам неоценимые услуги². В настоящий момент его политика по отношению к союзным с Афинами городам казалась справедливой и умеренной. Большинство городов он склонил к отпадению от Афин, а другими овладел при помощи измены. Поэтому лакедемоняне находились в благоприятном положении и могли бы теперь (если бы пожелали) заключить мир (как они затем и сделали)³, предложив обменять эти города на другие пункты, захваченные афинянами, и избавить Пелопоннес от тягот войны. Так же и в следующий период войны, после событий в Сицилии, тогда присущие Брасиду гуманность и благоразумие⁴ (с чем афинские союзники познакомились из опыта и по слухам) главным образом и привлекли их на сторону лакедемонян. Ведь Брасид был первым лакедемонянином, который в зарубежном походе приобрел славу совершенно честного человека. Он внушил афинским союзникам твердое убеждение, что и другие военачальники лакедемонян подобны ему.

1 Платон в «Пире» (221С) сравнивает Брасида с Ахиллесом.

2 Ср. Н65,4(оПерикле).

3 См. V 17,2.

4 Контраст к П8,4—5.

82 . Лишь только афиняне узнали о прибытии Брасида на фракийское побережье, то объявили Пердикку врагом: они считали македонского царя виновником похода Брасида во Фракию и с тех пор установили более строгое наблюдение за союзниками в этой области.

83 . Соединившись с отрядом Брасида, Пердикка тотчас же выступил в поход на своего соседа Аррабея, сына Бромера, царя македонских линкестов (Пердикка был в ссоре с царем и желал подчинить его своей власти). Однако после прибытия войска Пердикки и Брасида к горному проходу у Линка¹ Брасид заявил, что желает сначала сам до начала военных действий, прибыв к Аррабею, путем переговоров сделать все возможное, чтобы привлечь царя к союзу с лакедемонянами. Действительно, Аррабей уже посылал глашатая к Брасиду с согласием подчиниться в споре с Пердиккой его решению как третейского судьи. Бывшие при этом послы халкидян также рекомендовали постоянно держать Пердикку в страхе, для того чтобы тот внимательнее относился к халкидским интересам. Кроме того, и послы Пердикки в Лакедемоне высказывались в том же смысле, именно, что Пердикка может доставить лакедемонянам много союзников из соседних с его царством племен. Поэтому Брасид считал своим долгом совместно с Пердиккой решить дело Аррабея. Пердикка, однако, заявил, что пригласил Брасида вовсе не в качестве третейского судьи в его спорах с Аррабеем, но для того, чтобы Брасид помог ему подчинить тех врагов, которых он сам укажет. Поэтому Брасид нанесет ему обиду, вступив в переговоры с Аррабеем (а ведь он, Пердикка, содержит половину войска лакедемонян). Несмотря на противодействие Пердикки, Брасид все же начал переговоры с Аррабеем. Убежденный доводами последнего, Брасид отошел со своим войском и так и не вторгся в земли Аррабея. Пердикка же, обиженный таким поступком Брасида, стал оплачивать вместо половины лишь треть расходов на содержание лакедемонского войска.

1 См. №124—132.

84 . В то же лето незадолго до поры сбора винограда Брасид вместе с халкидянами выступил в поход на Аканф¹, колонию Андроса. У жителей Аканфа начались споры между народом и партией, призвавшей Брасида и халкидян, о том, следует ли впускать Брасида в город. Все же, опасаясь за несобранный еще с полей урожай, народ согласился принять в город только одного Брасида и выслушать его доводы, прежде чем принять решение. Тогда Брасид выступил в народном собрании (он был неплохой оратор для лакедемонянина) с такой речью.

1 На северо-восточном берегу Халкидики. Город был членом афинского союза.

85 . «Аканфяне! Лакедемоняне отправили меня с войском, чтобы подтвердить наше заявление¹, сделанное в начале войны, что мы будем сражаться против афинян за свободу Эллады. Пусть нас никто не упрекает за то, что мы явились к вам впервые, спустя так много времени. Мы ошиблись в наших расчетах, когда предполагали один на один и весьма быстро покончить с афинянами в Аттике, не подвергая вас опасности. Ведь только теперь нам представилась возможность прибыть сюда, чтобы с вашей помощью попытаться одолеть их. Меня удивляет, однако, что вы закрыли передо мной ворота вашего города, вместо того чтобы радоваться моему приходу. Действительно, мы, лакедемоняне, думали найти здесь людей, видящих в нас союзников. Мы надеялись, что еще до нашего появления здесь вы, считая нас настроенными таким образом, будете рады нашему прибытию. Ради этого мы пренебрегли опасностью многодневного перехода по чужой земле, терпеливо перенося всевозможные тяготы. Если же у вас теперь на уме совсем иное и вы не желаете помыслить ни о вашей собственной свободе, ни о свободе остальной Эллады, то это действительно ужасно! И не только потому, что вы сами мне воспротивились, но и потому, что многие другие из тех, к кому я приду после, будут менее решительны в намерении присоединиться ко мне. Они сочтут это опасным, зная, что даже вы, к кому я прежде всего обратился, граждане столь значительного города, слывущие за людей здравомыслящих, не решились принять меня. И я не смогу привести никакого убедительного объяснения этого, и им останется только думать, что свобода, которую я сулю, сомнительна или что я пришел со слабыми силами и не в состоянии защитить кого-либо от нападения афинян. Ио когда я с этим войском явился в Нисею, афиняне, при своем численном превосходстве, все-таки не осмелились сразиться со мной, и невероятно, чтобы теперь они послали против вас на кораблях войско, равное по численности их силам при Нисее².

1 См. П8,4!

2 70-73.

86 . Я сам прибыл сюда не со злым умыслом, но лишь после того как связал лакедемонские власти торжественной клятвой уважать независимость любого города, который я смогу привлечь как союзника. Я не намерен насильно или хитростью привлекать вас к союзу с нами: я здесь только для того, чтобы помочь вам, порабощенным афинянами. Итак, у вас, по-моему, нет причин подозревать во мне дурные намерения (тем более после данных вам столь торжественных заверений) или считать меня слишком слабым защитником, и поэтому вы можете смело присоединиться ко мне. Если же кто-либо по личным мотивам опасается, что я передам власть в городе в руки той или иной партии, и поэтому не склонен к союзу со мной, то он может всецело довериться мне. Ведь я пришел не для участия в ваших внутренних дрязгах и думаю, что принес бы вам сомнительную свободу, если бы, вопреки вашим исконным обычаям, стремился подчинить большинство народа немногим гражданам или меньшинство всему народу. Действительно, такая свобода, основанная на господстве одной партии, была бы хуже чужеземного владычества, и мы, лакедемоняне, в награду за наши труды не получили бы благодарности и вместо славы и почестей заслужили бы лишь одни упреки. И те обвинения, выдвигаемые против афинян (из-за чего мы и воюем с ними), были бы еще более отвратительными, если бы их обратили против нас, чем для тех, кто никогда и не являлся образцом доблести. Ведь для человека уважаемого позорнее посягать на чужое обманным путем и тайно, чем действовать насилием, но открыто. В последнем случае он опирается на право сильного, дарованное судьбой, а в первом — на злокозненные измышления низкой души.

87 . Поэтому мы действуем с величайшей осмотрительностью, когда дело связано с нашими существенными интересами, а помимо клятв, вы не могли бы получить ни от кого более верной гарантии, чем от людей, чьи поступки в сравнении с их речами дают убедительное доказательство того, что сдержать свое слово действительно в их интересах. Но если вы скажете, что вы не в состоянии принять мои предложения, но не отказываетесь от дружественных взаимоотношений с нами; что свобода представляется вам делом небезопасным и что следует давать ее лишь тем, кто может ее принять, и никому не должно ее навязывать против воли, то я призову богов и героев вашей земли в свидетели, что пришел к вам с добрыми намерениями, но не смог вас убедить. Тогда мне придется разорить вашу землю и силой заставить присоединиться ко мне. При этом я не буду сознавать за собой никакой вины, напротив, по двум убедительным соображениям у меня есть некое разумное основание так поступать; во-первых, в отношении лакедемонян: не следует допускать, чтобы они при вашем дружественном расположении страдали из-за того, что вы выплачиваете деньги афинянам в виде дани; во-вторых, в отношении эллинов: ваше поведение не должно препятствовать им свергнуть афинское иго. Только во имя некоего всеобщего блага мы, лакедемоняне, обязаны нести свободу иным даже против воли, иначе у нас не было бы никакого права освобождать эллинов. Мы сами не стремимся к господству над эллинами, но стараемся покончить с господством других. И поэтому мы поступили бы несправедливо по отношению ко всем остальным эллинам, если бы, явившись сюда в качестве их освободителей, позволили бы вам чинить в этом препятствия. Итак, вынесите правильное решение и постарайтесь, освободившись первыми из эллинов, стяжать себе этим вечную славу. В этом случае вы сохраните от разорения и самих себя, и свое достояние и всему вашему городу оставите славное имя».

88 . Такую речь произнес Брасид. Аканфяне же после длительного обсуждения, отчасти убежденные его речью, а отчасти в страхе за урожай, при тайном голосовании решили подавляющим большинством отложиться от афинян. Поэтому они приняли Брасида с войском, связав торжественными клятвами (которые он перед походом принес и лакедемонским властям), на тех условиях, что все союзники, которых Брасид приобретет, останутся независимыми. Немного спустя отпал от афинян также Стагир¹, колония Андроса. Таковы были события этого лета.

1 Стагир — город на восточном берегу Халкидики. Состоял членом афинского союза и платил ежегодно 1000 драхм дани (до 429 г.).

89 . В начале следующей зимы¹ по касающимся Беотии планам афинских стратегов Гиппократа и Демосфена Демосфен во главе эскадры должен был прибыть в Сифы, а Гиппократ одновременно — в Делий². Однако произошла ошибка в расчете дня выступления обоих военачальников, и Демосфен с акарнанами и множеством других союзников³, набранных по соседству, ничего не добился, так как прибыл в Сифы слишком рано. Между тем заговор был раскрыт Никомахом⁴, фокийцем из Фанотея⁵, который сообщил о нем лакедемонянам, а те — беотийцам. После этого все беотийское ополчение собралось на помощь (Гиппократ не успел прибыть, чтобы отвлечь их) и своевременно заняло Сифы и Херонею⁶. Заговорщики же в беотийских городах, узнав о неудаче, отказались от своих планов восстания.

1 Т. е. в начале ноября.

2 76-77.

3 См. IV 77,1; 101, 3.

4 Фукидид находился в это время во Фракии и не возвратился в Афины после падения Амфиполя. Он собирал сведения о событиях в Беотии от обеих воюющих сторон (ср. IV 90, 3; 96,1).

5 Фанотей — город на границе Фокиды и Беотии (ср. IV 76,3).

6 См. IV 76,3.

90 . Между тем Гиппократ, созвав всенародное ополчение из самих афинских граждан, метеков и даже всех бывших тогда в городе чужеземцев, прибыл в Делий, однако слишком поздно, уже после того как беотийцы покинули Сифы. Разбив лагерь, Гиппократ приказал следующим образом укрепить Делий. Воины выкопали ров вокруг святилища и храмового участка. Вырытая земля образовывала насыпь. Вдоль насыпи они вбивали колья и переплетали их лозами из виноградника святилища, на верх насыпи наваливали камни и кирпичи из развалин близлежащих домов, всячески стараясь поднять насыпь как можно выше. В необходимых местах и там, где не было храмовых строений (стоявший там прежде портик обвалился), они поставили деревянные башни¹. Афиняне начали работы на третий день после выступления из города и продолжали их весь этот день, и четвертый, и пятый до обеда. Когда затем работы были уже почти закончены, войско отошло из Делия, пройдя назад около 10 стадий. Большая часть легковооруженных воинов продолжала отступление, гоплиты же, сложив доспехи и оружие, расположились на отдых. Гиппократ оставался еще в Делии: расставлял посты и распоряжался фортификационными работами, наблюдая за окончанием незаконченных еще укреплений. 1 Ср. Ш21,3.

91 . Беотийцы же в эти дни начали собираться в Танагру. После прибытия туда отрядов из всех городов пришло известие, что афиняне уже возвращаются домой. Тогда почти все беотархи (а их было одиннадцать)¹ высказались против битвы с афинянами, так как неприятель уже покинул беотийскую землю (действительно, афиняне уже были на границе Оропии, разбив там лагерь). Однако Пагонд², сын Эолада, один из двух фиванских беотархов (другим был Арианфид³, сын Лисимахида), в то время главнокомандующий, считал, что лучше рискнуть и дать сражение. Он приказал воинам поочередно подходить к нему отдельными отрядами, чтобы не все одновременно покидали строй и в таких словах стал убеждать беотийцев идти на афинян и дать сражение.

1 Ср.: Него± IX 15,1; см. П2,1.

2 Быть может, этого Пагонда (или его родственников) прославляет Пиндар (Ріпй. РагіН. 2,30; А. РиесН).

3 Или: Арианф.

92 . «Беотийцы! Никто из нас, военачальников, не должен допустить и мысли, что нам не следует сразиться с афинянами, даже если мы и не застанем их уже на беотийской земле. Ведь они проникли через границу в нашу землю и построили укрепление с целью опустошать Беотию. Из этого следует, что они наши враги, где бы мы их ни нашли и откуда бы они ни явились для враждебных действий. Если бы кто раньше и считал, что для нас безопаснее не идти на врага, то теперь пусть переменит свое мнение. Ведь предусмотрительность и осторожность сами по себе — похвальные качества¹, но когда враг у ворот и родная земля в опасности, долго не приходится раздумывать, как может раздумывать алчный сосед, сидя дома и спокойно готовя какой-нибудь разбойничий набег. Ведь у вас еще со времен предков всегда было в обычае отражать нападение чужеземцев как на собственной земле, так и на соседской. С афинянами же у нас тем более оснований сразиться, поскольку они — наши соседи. Ведь способность противостоять соседям — всегда залог свободы. Как же против тех людей, которые жаждут поработить не только соседей, но и жителей отдаленных стран, нам не биться до последней возможности? Предостерегающим примером служит нам положение жителей лежащей здесь через пролив Евбеи и почти всей остальной Эллады. Как же у них обстоит дело? Если другие войной решают споры о границах с соседями, то мы должны понять, что в случае поражения для всей нашей страны будет установлена только одна-единственная бесспорная граница. Ведь если они вторгнутся в нашу землю, то силой захватят все наше достояние. Вот насколько афиняне опаснее обычных соседей! Обыкновенно враги, уверенные в своей силе (как теперь афиняне), не колеблясь нападают на соседей, если те бездействуют и лишь в крайнем случае дают отпор на своей земле. Напротив, если врага встречают заранее, еще за пределами своей страны, и даже в подходящий момент сами нападают, то он скорее уступает. Впрочем, мы сами убедились в этом на опыте, имея дело с ними. Ведь однажды афиняне, воспользовавшись нашими внутренними раздорами, овладели нашей страной, но мы одолели их при Коронее2 и обеспечили Беотии полную безопасность до сего дня. Не забывая об этом, нам, старшим³, надлежит следовать прежним подвигам, а молодым, как верным сынам доблестных отцов, не посрамить древней беотийской доблести. Уповая на помощь бога, святилище которого афиняне захватили и столь нечестиво превратили в крепость, и на выпавшие нам благоприятные жертвенные знамения, пойдем на врага! Покажем афинянам, что для достижения своей цели им лучше нападать на людей, не способных обороняться, но что им не уйти без борьбы от тех, которые не привыкли порабощать чужие земли, но сумеют защитить с оружием в руках свободу родной земли».

1 Ср. IV 62,4.

2 См. 1113.

3 Со времени Коронейской битвы прошло 33 г. Пагонду в это время было около 60 лет.

4 Ср. 90.

93 . Такой воодушевляющей речью Пагонд убедил беотийцев напасть на афинян. Призвав воинов к оружию, он поспешно повел их на врага (ведь час дня был уже поздний). Приблизившись к неприятелю, Пагонд занял позицию, откуда противникам не было видно друг друга из-за разделявшего их холма. Затем он построил войско в боевой порядок и стал готовиться к битве. Между тем Гиппократ еще в Де-лии¹ получил известие о выступлении беотийцев и отправил войску приказ построиться в боевой порядок, а немного спустя прибыл и сам. У Делия Гиппократ оставил около 300 всадников для защиты от возможного нападения, с тем чтобы в подходящий момент ударить на беотийцев с тыла. Беотийцы же выставили против них отдельный отряд, который должен был держать неприятеля под угрозой. Когда все было готово, беотийцы показались на вершине холма и затем остановились в определенном заранее боевом порядке. Силы беотийцев насчитывали около 700 гоплитов, более 10 000 легковооруженных, 100 всадников и 500 пелтастов². На правом крыле стояли фиванцы и жители зависимых городов, в центре

— отряды из Галиарта³, Коронеи и Коп⁴ и из прочих приозерных селений. Левое крыло занимали феспийцы, танагрейцы и орхоменцы. Фиванцы стояли, образуя шеренгу глубиной в 25 человек, остальные

— как пришлось. Таковы были численность и боевой порядок беотийцев.

1 Гиппократ в этот момент находился в 10 стадиях от своего войска.

2 Здесь впервые упоминаются легковооруженные пехотинцы (пелтасты) эллины. Фракийские пелтасты служили и раньше наемниками в армиях греческих государств (ср. П79,4; IV 28,4).

3 Галиарт — город в Беотии на берегу Копаидского озера.

4 Копы — город на северном берегу Копаидского озера.

94. Все афинские гоплиты, равные по численности неприятелям, стояли в ряд глубиной по 8 человек¹, а конница расположилась на обоих флангах. Регулярных отрядов легковооруженных у афинян не было (да и в Афинах их тогда не было). По численности легковооруженные афинские воины в несколько раз превосходили отряды противника, однако большинство их следовало за войском совсем без оружия (так как во всеобщее ополчение набирали всех жителей города, как граждан, так и иноземцев). Большая часть ополчения уже раньше вернулась домой² и не участвовала в битве. Когда оба войска стояли уже в боевом порядке и должны были вступить в бой, стратег Гиппократ стал обходить ряды и ободрять воинов такими словами:

1 Обычное греческое построение (включая спартанское).

2 90,4.

95. «Афиняне! Моя речь будет краткой, но достаточной для людей доблестных — это скорее напоминание, а не требование. Пусть никто из вас не думает, что у нас нет причин на чужой земле подвергаться столь великой опасности: ведь и здесь борьба идет за нашу землю¹. Если мы победим, то у пелопоннесцев больше не будет беотийской конницы, и они никогда уже не нападут на нас². Одной битвой вы не только завоюете эту страну, но и освободите нашу землю от бедствий войны. Итак, вперед, на врага! Покажите себя достойными вашего родного города, который все вы с гордостью считаете первым в Элладе, и ваших отцов, которые некогда во главе с Миронидом при Энофитах одолели беотийцев и овладели их землей»³.

1 Контраст к IV 92,1.

2 Ср. II 63,1 и П41. 31108,3.

96. Пока Гиппократ так воодушевлял своих воинов (успев при этом пройти по фронту лишь до центра войска), беотийцы после вторичной краткой речи Пагонда, запев пеан, спустились с холма. Тогда и афиняне ускоренным маршем также двинулись врагу навстречу. Однако отряды на флангах обоих противников не вступили в схватку по одной и той же причине: тут и там им мешали потоки воды разлившихся ручьев. На остальной же линии фронта завязалась жестокая рукопашная битва, так что щиты воинов ударялись друг о друга¹. На левом фланге до центра беотийцев вначале одолевали афиняне, которые сильно теснили эту часть неприятельского войска и особенно феспийцев. После отступления стоявших рядом с ними частей феспийцы были окружены на узком пространстве и изрублены афинянами. Некоторые афиняне в суматохе, когда окружали противника, не узнавая своих, даже убивали друг друга. Итак, здесь беотийцы потерпели поражение и были оттеснены к еще бившемуся правому крылу. Это крыло, где стояли фиванцы, однако, стало одерживать верх над афинянами и, тесня их, начало медленно преследовать по пятам. В этот момент Пагонд, заметив тяжелое положение на левом фланге, незаметно выслал в обход вокруг холма два отряда конницы. Конница внезапно появилась на вершине холма. Тогда победоносное крыло афинян, вообразив, что их атакует другое неприятельское войско, поддалось панике. Таким образом, на обоих флангах, отчасти из-за обходного маневра конницы, частично же под давлением атакующих фиванцев, которые прорвали их боевую линию, все афинское войско обратилось в бегство. Некоторые бежали к морю у Делия, другие — по направлению к Оропу, третьи, наконец, — к горе Парнету или в иную сторону, где надеялись найти спасение. Беотийцы, особенно их конница, а также локрийские всадники², подошедшие сразу же после начала бегства афинян, преследовали и убивали беглецов. Ночь, однако, прекратила преследование и облегчила спасение большинству воинов. На следующий день афинские воины из Оропа и Делия (все еще бывшего в руках афинян), где находился афинский гарнизон, были отправлены морем домой.

1 Ср.: Herod.VII 225,1.

2 См. П9,3.

97 . Беотийцы, поставив трофей, подобрали тела своих павших воинов и сняли доспехи с убитых врагов¹. Затем оставили на месте охрану и возвратились в Танагру с намерением напасть на Делий. Между тем глашатай, отправленный из Афин для переговоров о выдаче тел павших воинов, встретился с беотийским глашатаем, который посоветовал ему вернуться, сказав, что тот ничего не добьется, пока сам не возвратится назад к беотийцам. Выступив затем в народном собрании, глашатай от имени беотийцев объявил афинянам, что афиняне поступили несправедливо, нарушив эллинские установления. Ведь у эллинов существует всеми признанный обычай: при вторжении в неприятельскую землю щадить местные святилища. Афиняне же укрепили Делий и теперь поместились в нем по-домашнему и ведут себя там не как в священном месте. Даже воду (которой запрещено даже касаться, кроме как для омовения рук перед жертвоприношением) они черпают и употребляют как обычную воду для своих нужд. Поэтому, призывая всеми чтимые божества и Аполлона, беотийцы от имени бога и от своего имени требуют от афинян, чтобы они покинули святилище, забрав с собой все свое имущество.

1 По Диодору (ХП70,5), беотийцы захватили большую добычу. В этой битве в качестве гоплита участвовал знаменитый философ Сократ, проявивший большое мужество при отступлении, а также Алкивиад.

98 . После такой речи глашатая беотийцев афиняне отправили к беотийцам своего глашатая, который от имени афинян заявил: афиняне вовсе не совершили преступления против святилища, нарушив его неприкосновенность, и впредь добровольно не причинят ему вреда. Ведь они туда проникли не с целью осквернить его, но для того, чтобы оттуда легче защищаться против беззаконных нападений беотийцев. По эллинскому обычаю, захватившие какую-нибудь землю — большую или малую — неизменно становятся также и владельцами ее святилищ и обязаны, поскольку это возможно, заботиться о почитании их согласно установленным обычаям. Некогда ведь и сами беотийцы¹, и многие другие племена, силой оружия изгнавшие прежних владельцев земли, где они сами живут ныне, первоначально нападали на святилища, бывшие для них чужими, а теперь владеют этими храмами как своими собственными. Поэтому если бы афиняне смогли захватить еще большее количество их земли, то удержали бы и ее. Теперь же они добровольно не уйдут из той части, которая находится в их руках, считая ее своей собственностью. Наконец, воду из священного источника они черпали лишь по необходимости, и это было вызвано не их дерзким святотатством, а борьбой с беотийцами, которые первыми вторглись в их землю. Ведь люди, совершившие проступки во время войны или по какой-либо другой крайности, естественно, могут рассчитывать даже на некоторое снисхождение божества, подобно тому как непреднамеренные преступники находят убежища у алтарей. Ведь преступлением можно назвать только проступок, совершенный безо всякой необходимости, а не такой, отважиться на который человека вынудили несчастные обстоятельства. Что касается беотийцев, требующих возврата святилища в качестве выкупа за выдачу тел павших афинян, то они совершают этим гораздо большее нечестие, чем афиняне, которые не хотят святыней выкупать то, что им подобает получить без всякого выкупа. Афиняне требуют от беотийцев ясного заявления, что те позволят им унести тела своих павших воинов не при условии ухода их из беотийской земли, а согласно обычаю в силу перемирия. Кроме того, афиняне находятся вовсе не на беотийской земле, а на территории, принадлежащей им по праву войны.

1 См. 112,3.

99 . Беотийцы ответили на это: если афиняне в Беотии, то должны уйти оттуда, взяв с собой свое имущество; если же они на своей земле, то сами должны знать, что им делать. Признавая, что Оропия (где лежали тела павших) действительно принадлежит афинянам (битва произошла как раз на границе), беотийцы все же считают, что афиняне не в состоянии силой захватить тела павших против воли беотийцев победителей; сами же они не могут заключить никакого договора о чужой земле. Данный ими ответ: «Если афиняне уйдут из их земли, то могут взять с собой все, что требуют» — беотийцы считали в данном случае наиболее подходящим. После этого афинский глашатай, ничего не добившись, должен был возвратиться.

100 . Затем беотийцы тотчас же вызвали из Мелийского залива метателей дротиков и пращников. На помощь к ним после битвы прибыли также 2000 коринфских гоплитов и пелопоннесский гарнизон, ушедший из Нисеи вместе с мегарцами¹. С этими силами беотийцы выступили в поход на Делий и атаковали крепость. При этом среди других осадных машин они применили также изобретенное ими приспособление (при помощи которого им и удалось взять крепость). Распилив пополам в длину огромное бревно, они выдолбили его, а затем снова точно соединили обе части наподобие трубки. На одном конце бревна привесили на цепях котел, куда проведи от бревна железное сопло кузнечных мехов (причем большая часть самого бревна была также обита железом). Это приспособление подвезли издалека на повозках к тем местам стены, которые были сооружены главным образом из дерева и виноградных лоз². Затем, приставив приспособление вплотную к стене, беотийцы приладили к своему концу бревна огромные кузнечные мехи и принялись раздувать их. Воздух, проникавший в котел с пылающими углями, серой и смолой, через плотно закрытую трубу раздул огромное пламя. Огонь охватил укрепление, и никто из защитников не смог там оставаться. Гарнизон обратился в бегство, и крепость была таким образом взята. Часть людей была перебита, а 200 человек взято в плен³. Большинству, однако, удалось на кораблях возвратиться домой.

1 69,3; 70.

2 90,2.

3 Беотийцы удерживали афинских пленников еще и после мира 421 г. (ср. V 35,5).

101 . Делий был взят на семнадцатый день после этой битвы. Немного спустя афинский глашатай вновь прибыл в Беотию с просьбой выдать тела павших (еще ничего не зная о судьбе Делия). Теперь беотийцы уже не повторили отказа, но выдали тела павших. В этой битве беотийцы потеряли немногим меньше 500 человек, афинян же пало около 1000 (в том числе и стратег Гиппократ), а также множество легковооруженных и обозных воинов. Спустя некоторое время после этой битвы Демосфен (которому не удалось с помощью измены взять Сифы)¹ с акарнанами, агреями и 400 афинских гоплитов высадился в Сикионской области. Однако еще до прибытия туда всех кораблей сикионцы явились на помощь. Они обратили афинский десант в бегство и преследовали до кораблей, причем некоторое число воинов перебили, а других взяли в плен. Затем сикионцы поставили трофей и по договору выдали афинянам тела павших. Почти что в дни событий при Делии умер Ситалк², царь одрисов, во время похода на трибаллов, в битве с которыми он потерпел поражение. Царем одрисов и остальной Фракии, как и Ситалк, стал его племянник Севф, сын Спарадока.

1 89,1.

2 Ситалк был убит фвт. ХП9). Новый царь Севф, зять Пердикки, стоял на стороне Брасида. Ср. П29; 167; 95; 101.

102 . В ту же зиму Брасид¹ с фракийскими союзниками выступил в поход на Амфиполь, афинскую колонию на реке Стримоне. Уже Аристагор Милетский², после своего бегства от царя Дария, пытался основать колонию там, где теперь расположен этот город, но был вытеснен оттуда эдонами. Затем, спустя 32 года, афиняне³ также отправили туда 10 000 поселенцев (граждан и других эллинов, желавших к ним присоединиться), которые, однако, были уничтожены фракийцами при Драбеске. Позднее, через 29 лет, афиняне снова выслали колонистов под предводительством Гагнона⁴, сына Никия, которые изгнали эдонов и основали теперешний город на месте, прежде носившем название «Девять Путей». Они отправились из Эйона (афинского приморского торгового порта в устье реки⁵, в 25 стадиях ниже теперешнего города). Гагнон назвал город Амфиполем (потому что Стримон омывает город дутой с двух сторон). Город был окружен длинной стеной от одного рукава реки к другому (чтобы совершенно его отрезать с суши), так что Амфиполь стал хорошо виден с моря и с материка.

1 1100,3.

2 См.: НеШ. V.11; 124 —6.

3 См. 1100,3; НегоЛ. IX 75.

4 СМ. V,11X

5 Стримона.

103 . На этот-то город и пошел Брасид, выступив из Арн¹ на Халкидике. К вечеру он прибыл в Авлон и Бромиск, где озеро Болба² изливается в море. Здесь он приказал остановиться на обед и затем ночью продолжал путь. Погода стояла бурная, и шел снег³. Брасид спешил, тем более что в Амфиполе (кроме изменников, которые желали передать ему город) никто не должен был знать о нем. В городе находились также поселенцы из Аргила⁴ (колонии Андроса) и некоторые другие сочувствовавшие заговору (одних подстрекал к этому Пердикка, а других — халкидяне). Особенно же помогали изменникам аргилейцы. Живя вблизи от Амфиполя, они с давних пор внушали подозрение афинянам из-за своих посягательств на этот город. Аргилейцы уже давно завязали переговоры со своими земляками в Амфиполе о сдаче города. Теперь же, когда с прибытием Брасида настал удобный момент, они восстали против афинян и впустили Брасида в свой город. В ту же ночь еще до рассвета они привели свое войско к мосту, ведущему через реку⁵. Сам город Амфиполь находится на некотором расстоянии от моста; Длинные стены тогда еще не были доведены до моста (как теперь), а у переправы находился лишь малочисленный сторожевой пост. Брасид, которому благоприятствовала и измена в городе, и внезапно разразившаяся буря, неожиданно напав, легко взял этот пост. Затем он перешел мост и тотчас захватил загородную территорию амфиполитов (их жилища были разбросаны по всей местности).

1 Точное местоположение города неизвестно. Вероятно, около Аканфа иСтагира.

2 Оз. Бобла изливается в Стримонский залив протоком, который, быть может, и есть Авлон. Бромиск — селение у устья протока.

3 Это было, вероятно, в декабре.

4 Аргил лежал на Стримонском заливе между Амфиполем и Стагиром. Он платил около 1000 драхм подати.

5 См. V 10,6.

104 . Так как Брасид перешел через реку совершенно неожиданно для горожан и многие жители за городом попали в плен, а другие бежали в городское укрепление, то амфиполиты пришли в смятение, тем более что не питали доверия друг к другу, подозревая измену. Как говорят, Брасид, возможно, взял бы Амфиполь, если бы сразу напал на город, не позволив воинам заняться грабежом. Вместо этого он приказал воинам разбить лагерь и произвести набег на окрестности. А так как его сторонники в городе, против ожидания, не выступили, то и он сам ничего не стал предпринимать. Между тем противная партия, численно превосходившая изменников, помешала им немедленно открыть городские ворота врагу. Она отправила, в согласии со стратегом Евклом¹ (присланным из Афин для охраны города) к Фукидиду, сыну Олора (который написал эту историю), просьбу о помощи городу. Фукидид, другой стратег на фракийском побережье, находился тогда у Фасоса² (Фасос — это колония Пароса³ на расстоянии приблизительно полдневного плавания от Амфиполя). Фукидид при этом известии быстро отплыл с 7 кораблями⁴ (которые у него были), чтобы успеть занять Амфиполь (еще до сдачи города врагу) или, по крайней мере, Эйон.

1 Евкл по другим источникам неизвестен.

2 См. 1100,2.

3 Парос — один из Кикладских островов.

4 Со столь незначительными силами Фукидид едва ли мог спасти Амфиполь.

105 . Между тем Брасид, опасаясь прибытия на помощь кораблей из Фасоса (к тому же, узнав что Фукидид имеет право разработки золотых рудников¹ в этой части Фракии и потому является одним из самых влиятельных людей на материке), решил во что бы то ни стало овладеть городом до прибытия Фукидида. Его тревожило также, как бы народ Амфиполя не отказался от капитуляции: ведь с прибытием Фукидида жители могли надеяться, что он со своей эскадрой и набранным во Фракии войском спасет их. Поэтому Брасид предложил жителям умеренные условия сдачи города, объявив через глашатая: всем местным жителям, равно как и афинянам, кто пожелает, он разрешает остаться в городе на равных правах с остальными гражданами; если же кто не желает остаться, может уйти в течение 5 дней, взяв с собой свое имущество.

1 См. 1100,2.

106 . После того как эти условия были объявлены Брасидом, настроение большинства горожан переменилось. Ведь население города лишь частично состояло из афинян, а в основном представляло пеструю смесь различных племен¹, К тому же в городе оставалось много родственников горожан, попавших в плен вне города. Поэтому условия капитуляции показались горожанам сверх ожидания вполне справедливыми. Афиняне были рады уйти из города, где им угрожала большая опасность, а на помощь извне так скоро они не могли рассчитывать. Остальные также были довольны, поскольку, оставаясь в городе, сохраняли свои гражданские права и сверх ожидания чувствовали себя вне всякой опасности. Поэтому сторонники Брасида теперь уже совершенно открыто выступили за его предложение: они видели, что настроение в городе изменилось и народ уже не желает слушаться афинского военачальника в городе². Договор о сдаче был заключен, и горожане приняли Брасида в город на предложенных условиях. Таким образом, они сдали город. Фукидид между тем еще в тот же день поздно вечером со своей эскадрой прибыл в Эйон. Брасид же только что захватил Амфиполь: еще бы одна ночь, и он овладел бы Эйоном. Действительно, если бы корабли так быстро не пришли на помощь, на рассвете Эйон был бы в руках Брасида³.

1 В основном, вероятно, ионяне.

2 По-видимому, Евкл (ср. 104, 4) был человеком неподходящим для вверенного ему поста и не имел авторитета среди горожан.

3 Эти соображения (и высказанные в гл. 104,5) — единственное, что Фукидид приводит в свое оправдание.

107 . После этого Фукидид сделал все необходимое для безопасности Эйона на случай нападения Брасида как в данный момент, так и на будущее и принял всех, кто хотел по договору с Брасидом переселиться туда из верхнего города. Брасид же внезапно спустился по реке на множестве ладей¹ к Эйону, чтобы по возможности захватить косу, выступающую от стены в море и таким образом добиться господства над входом в гавань. Одновременно он сделал попытку атаковать город с суши, но обе попытки были отбиты. Затем он возвратился и стал укреплять Амфиполь и его окрестности. Миркин², город эдонян, также перешел на сторону Брасида после убийства царя эдонян Питтака сыновьями Гоаксия и его собственной супругой Бравро³. Отпал от афинян и город Галепс⁴, а немного спустя — Эсима⁵ (оба города — колонии Наксоса). При этом и Пердикка, который появился там вскоре после взятия Амфиполя, оказывал помощь Брасиду.

1 На купеческих и рыболовных судах.

2 На северо-востоке от Амфиполя, между горою Пангеем и озером Керкиной.

3 О сыновьях Гоаксия, Питтаке и его жене Браврб больше ничего не известно.

4 Галепс — город у подошвы Пангея.

5 Эсима — город на побережье между Стримоном и Нестом.

108 . Падение Амфиполя сильно встревожило афинян, поскольку этот город был важен для них как источник снабжения корабельным лесом¹ и вообще приносил большие доходы². Хотя проход к афинским союзникам вплоть до Стримона при содействии фессалийцев был для лакедемонян открыт, но, не овладев мостом, они не могли продвинуться дальше (ведь выше по течению река образовывала обширное озеро, а внизу около Эйона лакедемонян подстерегала афинская эскадра). Теперь, однако, после захвата Брасидом Амфиполя и моста, все эти трудности для лакедемонян были, по-видимому, устранены, и поэтому афиняне опасались отпадения большинства союзников. Ведь Брасид вел себя во всем крайне умеренно и при каждом удобном случае заявлял, что послан лишь для спасения Эллады. И в самом деле, подвластные афинянам города, слыша о сдаче Амфиполя на умеренных условиях и о мягкости Брасида, теперь в особенности склонялись к восстанию. Они тайно посылали к нему глашатаев с просьбами о помощи, причем каждый город стремился отпасть от афинян первым. И действительно, союзники не считали более отпадение от афинян опасным, в чем, безусловно, как оказалось впоследствии, жестоко ошибались, недооценивая мощь афинян³. Ведь люди обычно в своих суждениях руководствуются скорее неясным стремлением, нежели здравым предвидением, и всегда склонны предаваться беспочвенным надеждам, между тем как от того, что им нежелательно, они стараются отделаться произвольными соображениями. Так как афиняне к тому же недавно потерпели поражение в Беотии и Брасид рассказывал союзникам соблазнительные небылицы, будто афиняне при его походе в Нисею⁴ не осмелились даже вступить в бой с одним только его войском, поэтому союзники чувствовали себя в полной безопасности, думая, что никто уже больше не заставит их подчиниться афинянам. Но главное, что побуждало союзников идти на всяческий риск, это непосредственная радость, которую они испытывали от перемены и желание впервые испытать, на что способны лакедемоняне на подъеме своего государственного сознания. Когда афиняне узнали об этих настроениях, они стали посылать в города гарнизоны, насколько это было возможно в спешном порядке и в зимнее время года. Брасид также посылал в Лакедемон настоятельные просьбы о подкреплениях и сам приступил к постройке на Стримоне военных кораблей⁵. Однако лакедемоняне не присылали помощи отчасти по причине зависти влиятельных людей⁶ к успехам Брасида, а частью оттого, что для них было более важным получить назад своих пленников с острова и скорее закончить войну.

1 В самой Аттике было мало корабельного леса, и она была вынуждена ввозить его из-за границы.

2 Сам Амфиполь, впрочем, не платил подати, но отсюда афиняне собирали форос с соседних городов.

3 Этот пассаж написан после зимы 424 / 423 г. до н. э. (и даже после сицилийской катастрофы). — Фукидид старается создать впечатление, будто действия Брасида возбудили во всех фракийских городах энтузиазм к делу пелопоннесцев.

4 73,4.

5 Однако из этой затеи ничего не вышло.

6 Ср. IV 81, 1; V 16,1; 17,1. После падения Амфиполя Фукидид был отозван в Афины и предстал перед судом по обвинению в государственной измене (подкупе и пр.). Главным обвшртелем, по-видимому, был Клеон. Общественное мнение в Афинах, как это явствует из комедии Аристофана «Осы», считало, что Фукидид был одним «из предателей фракийских» (с 288 — 90).

109 . Той же зимой мегарцы вновь захватили свои Длинные стены, занятые афинянами, и срыли их до основания¹. Брасид же после взятия Амфиполя выступил в поход вместе с союзниками на полуостров, называемый Акте². Этот полуостров тянется от Царского канала³ на юг и оканчивается выдающейся в Эгейское море высокой горой Афоном⁴. Там находятся следующие города: Сана, колония андросцев, непосредственно у самого канала на побережье против Евбеи; Фисс, Клеоны, Акрофои, Олофикс и Дий⁵. Населяют их смешанные варварские двуязычные племена⁶. Небольшая часть их — халкидяне; в основном, однако, это — пеласги⁷, происшедшие от тирсенов⁸, которые некогда жили на Лемносе и в Афинах; бисалты, крестоны и эдоняне⁹. Живут они разбросанно по маленьким городкам. Большинство этих городков перешло на сторону Брасида, но Сана и Дий оказали ему сопротивление. Поэтому Брасид остался с войском здесь и начал разорять их область.

1 См. IV 69,4; 73,4.

2 Акте — восточный полуостров Халкидики; см. IV 108,1.

3 Царский канал построен Ксерксом (Негогі. VII.22_).

4 Афон — горный пик (около 200 м высоты).

5 См. описание этих городов у Геродота (VII 22). Положение Фисса и Клеон неизвестно.

6 Эти племена еще не были вполне эллинизованы.

7 См.: НегоЛ. 156— 58.

8 Тирсены—этруски.

9 Ср. П99,6; 100,4. Креапоны — то же, что грестоны. Об эдонянах см. II 99,4; 1100, 3; IV 102,2.

110 . Так как эти города не сдавались, то Брасид немедленно выступил против халкидской Тороны¹, занятой афинянами². Туда призывали его некоторые горожане, обещая сдать город. Брасид прибыл к городу еще ночью, незадолго до рассвета, и остановился с войском у святилища Диоскуров, стадиях в трех от города, не замеченный остальными жителями Тороны и афинским гарнизоном. Изменники, ведшие переговоры с Брасидом, знали, что он придет, и некоторые из них тайно вышли из города, поджидая его. Заметив, что Брасид уже прибыл, изменники впустили в город семь человек из своих, вооруженных только кинжалами, во главе с Лисистратом из Олинфа (из двадцати человек, первоначально назначенных для этого, только семь не побоялись войти в город). Через пролом в городской стене, выходящей к морю, они проникли в город и затем поднялись до самой вершины холма, на котором лежит город, не замеченные сторожевой охраной, перебили ее и затем стали ломать малые ворота в стене со стороны мыса Канастрея³.

1 Торона — главный город на полуострове Сифония (Негогі. VII122)).

2 В Тороне находился афинский гарнизон (П13,6).

3 Канастрей — восточный мыс Паллены (ср.: Негой. VII123^').

111 . Между тем Брасид, пройдя с остальным войском немного дальше, остановился. Затем он выслал 100 пелтастов, которые должны были по условному знаку первыми ворваться в город, как только откроются какие-либо ворота. Но время шло, и пелтасты, удивляясь задержке в городе, постепенно подходили все ближе, пока не оказались у самого города. Тем временем сторонники Брасида в Тороне вместе с проникшими в город воинами взломали малые ворота и, разрубив деревянный засов¹, открыли ворота городской площади. Сначала они провели в город окольным путем через малые ворота несколько воинов, чтобы внезапным появлением с тыла и с обеих сторон устрашить ничего не подозревавших горожан. Затем, подав условный сигнал огнем, они впустили остальных пелтастов через ворота на площадь.

1 Как в Платеях (П4,4).

112 . Как только Брасид увидел сигнал, то быстро двинулся на город со всем войском, которое своим боевым кличем привело жителей в смятение. Часть воинов проникла в город прямо через ворота у площади, другие же вошли по четырехугольным доскам, служившим опорой для ремонта обвалившейся стены и для подъема камней. Сам Брасид с основной массой воинов направился к верхней части города, чтобы овладеть им полностью, в то время как остальные воины рассеялись в различных направлениях.

113 . Большинство жителей во время захвата города, ничего не зная о заговоре, пришли в замешательство. Заговорщики же и их сторонники сразу присоединились к проникшим в город лакедемонянам. Что до афинян (до 50 афинских гоплитов, занимавших площадь, в это время спали), то некоторые, проснувшись от шума, пали в рукопашной схватке, остальным удалось спастись частью по суше, частью на двух сторожевых кораблях и найти убежище в крепости Лекиф (ее занимали только одни афиняне). Лекиф — это городская крепость на мысе, выступающем в море, связанная с городом только узким перешейком. Туда же бежали и сторонники афинян в Тороне.

114 . С наступлением дня Брасид уже всецело овладел городом. Он велел через глашатая объявить торонцам, бежавшим из города¹ с афинянами, что каждый, кто пожелает, может возвратиться в свой дом и безбоязненно жить в городе. К афинянам же он послал глашатая с требованием по договору о перемирии уйти из Лекифа (как принадлежащего халкидянам)² со всем своим имуществом. Афиняне отказались покинуть Лекиф, но просили перемирия на один день, чтобы подобрать тела павших, а Брасид предоставил перемирие на два дня. В эти два дня он вел работы по укреплению домов поблизости от Лекифа, а афиняне — самой крепости. Затем, созвав народное собрание жителей Тороны, Брасид обратился к ним с речью, близкой к той, какую он уже держал в Аканфе³. Горожане, говорил он, не должны считать низменными предателями тех людей, которые помогали ему взять город. Ведь они совершили это не ради порабощения родного города и не по причине подкупа, но во имя блага родины и ради ее свободы. И пусть те, кто не участвовал в заговоре, не думают, что им будет хуже, чем его участникам. Ведь он, Брасид, пришел не затем, чтобы причинить зло городу или отдельным гражданам. Поэтому-то он и объявил бежавшим к афинянам, что не считает их из-за дружбы с афинянами дурными гражданами. К тому же он убежден, что торонцы, познакомившись с лакедемонянами, станут не только не менее, но гораздо более благожелательными к ним (поскольку лакедемоняне поступают справедливее афинян), и лишь потому до сих пор их боялись, что не знали их ранее. Торонцы должны решиться стать верными союзниками и отныне отвечать за свои ошибки. Что же касается прошлого, то поскольку терпели обиды не они, лакедемоняне, а скорее сами торонцы от другой покорившей их державы, то их можно извинить за противодействие лакедемонянам.

1 ВЛекиф(см. IVИ 3,2).

2 Ср. IV 110,1.

3 Ср. гл. 85-87.

115 . Успокоив такими словами горожан, Брасид по окончании перемирия начал атаку Лекифа. Афиняне защищались, находясь в своем слабом укреплении и в некоторых домах с брустверами, и целый день отбивали приступ. На следующий день неприятели подвели осадную машину, чтобы из нее метать огонь в деревянную обшивку укрепления. Когда войско лакедемонян стало подходить к крепости, афиняне поставили в наиболее уязвимом месте стены, на верху одного дома, деревянную башню (там, где, как они думали, неприятель, по всей вероятности, приставит машину). На эту башню они подняли множество амфор, глиняных бочек с водой и больших камней; много людей также взобралось на нее. Внезапно, однако, это сооружение, слишком перегруженное, со страшным треском обрушилось. Падение башни скорее опечалило, чем устрашило афинян, стоявших поблизости. Однако те, кто стоял дальше (и особенно на большом расстоянии от башни), вообразили, что это уже часть крепости захвачена неприятелем, и бежали к морю и к своим кораблям.

116 . Заметив, что афиняне покидают брустверы, и видя все происходящее, Брасид устремился на штурм. Крепость была взята и все защитники перебиты. Афиняне же, которые покинули крепость, благополучно переправились на военных кораблях и других судах в Паллену. Перед штурмом Брасид обещал через глашатая дать 30 мин серебра первому, кто взойдет на стену. Теперь же, решив, что крепость взята благодаря вмешательству некоей сверхчеловеческой силы, он приказал эти 30 мин принести в дар богине Афине (храм ее как раз находился в Лекифе), крепость разрушить, а все место очистить и превратить в священный участок божества. Остальную часть зимы Брасид потратил на установление нового порядка в занятых фракийских городах и разрабатывал также планы захвата остальных. С исходом зимы кончался и восьмой год этой войны.

117 . С наступлением весны лакедемоняне заключили с афинянами перемирие на один год. Афиняне надеялись, что Брасид не сможет уже больше привлечь на свою сторону ни одного союзного города¹, пока они сами не закончат во время перемирия военные приготовления. Вместе с тем они рассчитывали, что им впоследствии при благоприятных обстоятельствах удастся заключить мир на более длительный срок. Лакедемоняне же, верно угадывая опасения, действительно тревожившие афинян, думали, что теперь, когда бедствия и труды войны миновали, афиняне, вкусив блага мира, будут более сговорчивы, возвратят пленников и заключат мир на долгое время. Ведь возвращение пленников было главной заботой лакедемонян, в то время когда Брасид еще добивался новых успехов. С другой стороны, лакедемоняне опасались, что если даже дальнейшие успехи Брасида восстановят равновесие сил между воюющими сторонами, то все же продолжение войны означает новые потери людьми, и эти потери не будут возмещены равновесием сил с врагами или ожидаемой победой². Итак, они заключили перемирие для себя и своих союзников на следующих условиях.

1 Афиняне обманулись: Брасиду удалось привлечь еще Скиону и Менду.

2 Текст испорчен. Перевод дан по реконструкции Гомма.

118 . «О святилище и оракуле Аполлона Пифийского мы постановляем, чтобы всякий желающий по отеческим обычаям вопрошал оракул без обмана и страха. Лакедемоняне и присутствующие союзники обещают также послать глашатаев к беотийцам и фокийцам, чтобы по возможности убедить и их. Об имуществе бога¹ заботиться и вам, и нам, и всем желающим по обычаям предков, принимая меры для розыска провинившихся, поступая при этом всегда по праву и справедливости, согласно обычаем отцов. Так постановили об этом лакедемоняне и остальные союзники. А вот что постановили лакедемоняне и прочие союзники на случай согласия афинян заключить договор. Каждая сторона должна оставаться на своей земле, сохраняя свои нынешние владения. Находящиеся в Корифасии² пусть остаются в пределах холмов Буфрады и Томея³. Находящиеся на Киферах⁴ не должны вступать в сношения ни с одной частью Пелопоннесского союза, ни мы с ними, ни они с нами. Находящиеся в Нисее и Миное⁵ не должны переходить дороги, ведущей от ворот у храма Ниса⁶ к храму Посейдона и оттуда прямо по мосту к Миное⁷. Также и мегарцы с их союзниками пусть не пересекают этой дороги. Афиняне пусть владеют островом, который они захватили⁸. Однако ни одна из обеих сторон не должна вступать в сношения с другой. Пусть афиняне также сохраняют свои теперешние владения в Трезене по соглашению, заключенному между афинянами и трезенцами. Лакедемонянам и их союзникам плавать по морю вдоль побережья в своих собственных водах и в водах союзников, но не на военных кораблях, а на весельных грузовых судах с грузом не больше 500 талантов. Глашатаю и посольствам о заключении мира и о разрешении споров с их спутниками в установленном числе беспрепятственно приходить и уходить в Пелопоннес и Афины как по морю, так и по суше. Перебежчиков⁹ в течение этого времени ни свободных, ни рабов, ни вам, ни нам не принимать, вам судить нас и нам судить вас по обычаям предков, разрешая споры судом и не прибегая к оружию. Так постановляют лакедемоняне и союзники. Если же вы считаете что-либо лучшим или более справедливым, то, явившись в Лакедемон, изложите ваше мнение. Ни лакедемоняне, ни их союзники не отвергнут ни одного вашего справедливого предложения. Пусть ваши послы прибудут к нам с полномочиями, как этого вы требуете и от нас. Перемирие же будет на год. Афинский народ постановил. Пританствовала фила Акамантида¹⁰. Фенипп был секретарем, Никиад был эпистатом. Лахет внес предложение: в добрый час на благо афинского народа. Заключить перемирие на условиях, предложенных лакедемонянами и их союзниками и принятых народным собранием. Перемирию продолжаться один год, а начинать его с сегодняшнего дня, в 14-й день месяца элафоболиона¹¹. Во время перемирия каждая сторона должна направлять послов и глашатаев с предложениями об окончании войны. Стратеги и пританы должны созвать народное собрание, для того чтобы обсудить прежде всего вопрос о мире и все предложения об окончании войны, какие сделает лакедемонское посольство. Присутствующие же здесь послы должны тотчас же дать торжественное обязательство не нарушать перемирия в течение года».

1 В Дельфах, т. е. из приношений всех эллинов в святилище Аполлона.

2 Корифасий — пелопоннесское название Пилоса. Ср. 3, 2.

3 Буфрады и Томея — пограничные пункты афинской позиции у Пи-лоса.

4 Ср. 54.

5 См. Ш51; IV 69; 73; 109,1.

6 ЫТО такое нис — неизвестно. Быть может, это храм местного героя.

7 Ср. Ш51,3.

8II, 32; III 89,3.

9 Прежде всего: илотов из Лаконии и свободных гребцов из афинского флота.

10 После реформы Клисфена афинские граждане делились на 10 фил (одна из них — Акамантида). В совет выбиралось по 50 человек от каждой филы, составлявших так называемую «пританию». Срок председательствования каждой «притании» — 35-36 дней (в високосном году— 38-39 дней). Очередные пританы руководили народным собранием; председательство в совете принадлежало выборному от каждой («дежурной») филы эпистату (председателю) (который сменялся каждые сутки).

11 Вторая половина марта — первая половина апреля.

119 . Этот договор заключили лакедемоняне и союзники с афинянами и их союзниками и скрепили его клятвой в 12-й день лакедемонского месяца герастия¹. От имени лакедемонян заключали договор и приносили клятву: Тавр, сын Эхетимида, Афиней, сын Периклида, Филохарид², сын Эриксилаида; от имени коринфян: Эней, сын Окита, Евфамид³, сын Аристонима; от имени сикионцев: Дамотим, сын На-вкрата, Онасим, сын Мегакла; от имени мегарцев: Никас, сын Кекала, Менекрат, сын Амфидора; от имени эпидаврийцев: Амфий, сын Евпалида. От имени же афинян: стратеги Никострат, сын Диитрефа, Никий, сын Никерата, Автокл, сын Толмея⁴. Так было заключено перемирие на вышеупомянутых условиях, в течение которого все время шли переговоры о более длительном мире.

1 Месяц герастий соответствовал афинскому элафоболиону.

2 Филохарид — один из подписавших договор 421 г.

3 Евфамид бып военачальником в 431 г. (И 33,1). Периклид — отец Афинея — был в числе послов в Афинах, просивших помощи против восставших илотов.

4 Никострат и Автокл были сторонниками «военной» партии, Никий же был сторонником мира. Автокл — участник похода на Киферы (вместе с Никнем и Никостратом; см. IV 53,1).

120 . Приблизительно в дни заключения перемирия Скиона¹ (город на Паллене) восстала против афинян и перешла на сторону Брасида. Жители Скионы, по их словам, будто бы происходят из

Пеллены в Пелопоннесе², но их предки на пути из-под Трои были отнесены бурей, застигшей ахейский флот³, в это место, где они и нашли убежище. Узнав о восстании скионцев, Брасид ночью переправился в Скисну⁴. Впереди его шла дружественная триера, а сам он в лодке следовал за ней на некотором расстоянии, чтобы триера могла прийти на помощь если им встретится судно более крупное, чем эта лодка. Если же подойдет какая-нибудь другая вражеская триера, то она, по расчету Брасида, нападет не на лодку, а на идущую впереди триеру, а он сам в это время успеет спастись. Переправившись в Скисну, Брасид созвал народное собрание граждан и, повторив там уже сказанное им ранее в Аканфе и Тороне⁵, добавил, что их поведение заслуживает величайшей похвалы. Действительно, скионцы, отрезанные на перешейке Паллены афинянами, владевшими Потидеей, и будучи как бы островитянами, все же добровольно перешли на сторону свободы и не стали трусливо дожидаться, пока их силой заставят сделать то, что совершенно очевидно пойдет им на пользу. Это показывает, говорил Брасид, что они при всех обстоятельствах сумеют мужественно постоять за себя и в будущем, и если дело пойдет, как он предполагает, то он будет считать их истинными и вернейшими друзьями лакедемонян и оказывать им всяческое уважение.

1 Точное положение Скионы неизвестно: на юго-западе Паллены.

2 П9,2.

3 Ср. И2, 3.

4 Из Тороны.

5 См. IV86-87; 114,3-5.

121 . Скионцы были воодушевлены этой речью и все согласно¹ — даже те, кто сначала не сочувствовал восстанию, — ободрившись, решили мужественно переносить тяготы войны. Они оказали Брасиду почетный прием и от имени города увенчали золотым венком как освободителя Эллады. Многие горожане в знак личного восхищения приносили ему гирлянды цветов и прославляли как победителя на играх². Затем Брасид, оставив в городе маленький гарнизон, уехал. Вскоре, однако, он возвратился с более многочисленным войском, чтобы, опередив афинян, вместе с скионцами напасть на Менду³ и Потидею⁴. Он был уверен, что афиняне последуют за ним с кораблями на помощь Паллене, которую они рассматривали как остров⁵. Кроме того, он завязал тайные переговоры с обоими этими городами, надеясь овладеть ими путем измены.

1 Как «знатые», так и простой народ [подобно афинянам в 430 и 415 гг. (ср. Н59 и IV 117,1)].

2 Ср. прием, оказанный Фемистоклу в Спарте (Негогі. VIII124, 3; РІШ. ТНет. 17,2-3).

3 Менда — город на южном берегу полуострова на восток от Скионы. Афиняне в это время недопустимо медлили, оставив фактически Браеиду свободу действий. Клеон был занят судебным процессом против Фукидида и Евкла, а Никий хлопотал о перемирии.

4 Последний раз упомянута Н79, 7.

5 См. IV 120,3.

122 . В то время, когда Брасид готовился напасть на эти города, в Торону к нему прибыли на триере послы:: из Афин Аристоним¹ и из Лакедемона Афиней, которым было поручено повсеместно объявить о заключении перемирия. Тогда войско Брасида снова возвратилось в Торону. Послы объявили Брасиду о договоре, и все лакедемонские союзники на фракийском побережье признали перемирие. Аристоним согласился на договор о перемирии со всеми остальными союзниками, но, убедившись по расчету дней, что скионцы восстали уже после его заключения, отказался распространить на них действие договора. Брасид же настаивал, что восстание произошло еще до перемирия, и не сдавал город. Когда же Аристоним сообщил об этом в Афины, афиняне тотчас же приготовились идти в поход на Скиону, лакедемоняне же, отправив посольство в Афины, утверждали, что афиняне такими действиями нарушат договор. Доверяя Брасиду, они выставляли свои притязания на этот город, но изъявляли готовность решить спор третейским судом. Однако афиняне не пожелали идти на риск третейского разбирательства² и решили немедленно выступить в поход. Действительно, афиняне были раздражены тем, что даже и островитяне теперь отважились восстать против них, полагаясь на бесполезную для них сухопутную силу лакедемонян³. Что до времени восстания скионцев, то правда была скорее на стороне афинян, так как скионцы восстали через два дня после заключения перемирия. По предложению Клеона афиняне немедленно постановили захватить Скиону и казнить жителей и стали готовиться к походу, оставив пока другие предприятия.

1 О нем ничего больше не известно.

2 Поведение Брасида было явно провокационным, и на словесные обещания спартанцев нельзя было полагаться.

3 Ср. Мелосские дебаты (V 104-110). Брасид должен был идти на помощь морем, и афиняне могли помешать ему (см. IV 129,1; 135

123 . Между тем подняла восстание против афинян также Менда, город на Паллене, колония эритрейцев¹. Брасид принял мендейцев, полагая, что имеет на это право, хотя, когда они открыто перешли к нему, мирный договор несомненно уже был заключен, а он сам обвинял афинян в нарушении нескольких пунктов договора. Мендейцы тем скорее решились восстать, что могли положиться на Брасида, судя по тому, что он не выдал афинянам Скиону². Кроме того, в городе существовала, правда немногочисленная, группа людей, уже ранее связанных с Брасидом и желавших передать город в его руки. Эти люди не отказались от своих замыслов, но, опасаясь за себя (в случае, если их заговор откроется), принудили народ поступить против его настроения. Афиняне тотчас получили известие об этом событии и, еще сильнее раздраженные им, стали готовиться к походу на оба восставших города. Между тем Брасид, в ожидании прибытия афинской эскадры, велел вывезти скионских и мендейских женщин и детей⁵ в Олинф на Халкидике и послал на помощь мендейцам 500 пелопоннесских гоплитов и 300 халкидских пелтастов во главе с Полидамидом. Оба города стали готовиться к совместной обороне против афинян, которые должны были вот-вот появиться.

1 Ср. IV 109,3.

2 Они могли положиться на Брасида, но не на спартанское правительство.

3 Однако не всех (см. V 32,1).

124 . Тем временем Брасид и Пердикка вторично выступили в поход на Линк¹ против Аррабея. Пердикка шел во главе войска подвластных ему македонян и отряда гоплитов из эллинских городов² его царства. Брасид же, кроме оставшихся у него пелопоннесцев, халкидян и аканфиев, предводительствовал еще и отрядами гоплитов прочих городов в том числе, какое каждый город мог выставить. Всего же в их войске было приблизительно 300 эллинских гоплитов, халкидских и македонских всадников около 1000 и, кроме того, за ним следовало полчище варваров³. Вступив во владения Аррабея, Брасид и Пердикка нашли линкестов, стоявших в полной боевой готовности, и сами разбили лагерь напротив врагов. Пехота обеих армий стояла на противоположных холмах, между ними простиралась равнина⁴, куда спустились всадники обеих сторон и начали сражение между собой. Затем гоплиты линкестов стали продвигаться с холма и, присоединившись к своей коннице, вступили в бой. Брасид и Пердикка, построив свои войска в боевом порядке, атаковали врага. Обратив линкестов в бегство, они перебили на месте множество врагов. Остальные вражеские воины бежали в горы и оттуда более не нападали. После этого победители воздвигли трофей и оставались на месте битвы два или три дня в ожидании подхода иллирийских наемников⁵, набранных Пердиккой. Отсюда Пердикка хотел идти дальше против селений Аррабея, Брасид, однако, не был склонен следовать за ним, но предпочитал возвратиться назад⁶. Он беспокоился за Менду, опасаясь, что афиняне могут прибыть туда на кораблях до его возвращения и причинить беду городу, тем более что иллирийцы не появлялись.

1 См. IV 83; П99.

2 Таких городов, как Стрепса, Пидна и др.

3 Македонян и их союзников.

4 По-видимому, описание относится к горному проходу у Линка в западной Македонии.

5 Ср. 124, 1. Иллирийцы должны были, вероятно, подойти с северо-запада.

6 Брасид должен был от времени до времени оставлять Халкидику и греческую Фракию, чтобы помогать Пердикке. Однако афиняне не сумели воспользоваться временным отсутствием Брасида.

125 . Между тем, пока Брасид и Пердикка пререкались из-за дальнейших действий, пришло известие, что иллирийцы изменили Пердикке и перешли к Аррабею. Поэтому оба полководца задумали отступить из страха перед иллирийцами, так как это было очень воинственное племя, однако определенного решения принято не было из-за разногласия о времени выступления. С наступлением ночи на македонян и большинство варваров вдруг напал панический страх, которому иногда без всякой видимой причины подвержены большие армии¹. Воинам представилось, будто врагов гораздо больше, чем их было на самом деле, и что те идут уже за ними по пятам, и они внезапно обратились в бегство, устремившись домой. Они заставили ничего сначала не подозревавшего Пердикку, когда тот наконец понял, в чем дело, уйти, даже не переговорив с Брасидом, так как оба лагеря находились на большом расстоянии друг от друга. На рассвете Брасид, увидев, что македоняне уже ушли, а иллирийцы и Аррабей угрожают нападением, решил и сам также отступить. Он построил гоплитов в каре, а легковооруженных поместил в середину и отобрал самых молодых воинов, с тем чтобы они, выбегая, ударяли на врага в любом месте, где он нападет, а сам с 300 отборных воинов расположился в арьергарде, чтобы отражать атаки головного отряда противника. Прежде чем враги успели подойти, Брасид (насколько это было возможно в спешке) обратился к воинам с увещанием в таких словах.

1 Ср. VII 80,3.

126 . «Пелопоннесцы!¹ Если бы я не думал, что вы в смятении, оставшись в одиночестве и зная, что на вас идут грозные полчища варваров, то я бы не прибавил к призыву ободриться, с которым я всегда обращался к вам, еще и наставление. Но теперь, когда вы остались одни лицом к лицу со множеством врагов, я постараюсь вкратце напомнить и внушить вам самое важное. Ведь вам подобает проявлять воинскую доблесть оттого, что доблесть эта у вас в крови, а не потому, что у вас в том или ином случае есть союзники. Поэтому вас не должно устрашать никакое множество врагов². Помните, что ведь в городах, откуда вы пришли, не большинство правит меньшинством, но немногие господствуют над народной массой, и этим они обязаны только своему превосходству на поле брани. Что же до ваших врагов — варваров, которые теперь могут устрашать вас только по неведению, то вы все же можете судить о них по вашим прошлым столкновениям с македонянами³, и они вовсе не будут вам страшны. Для меня это ясно из того, что я о них знаю сам, а также по рассказам других. А если кажущаяся сила врагов на самом деле скрывает их слабость, то правильное понимание этого, приходящее в самой битве, должно придать больше бодрости обороняющимся. На тех же, кто отважен в действительности, нападают смелее, не зная заранее об этом. Эти иллирийцы издали страшны для тех, кто с ними не встречался. И действительно, уже сам вид этих огромных полчищ способен внушить ужас; невыносим их громкий боевой клич, и пустое бряцание оружием усиливает это впечатление. Однако вступить в решительную борьбу с теми, кто способен стойко выдержать все это, они не в состоянии. Ведь они не сражаются в правильном боевом порядке⁴ и поэтому не считают позором покидать под натиском врага какую-либо порученную им позицию. Как бегство, так и нападение у них считаются одинаково похвальными, и потому и сама доблесть варваров на деле остается непроявленной. При их способе сражаться, не соблюдая строй, не подчиняясь команде, каждый охотно находит пристойное оправдание собственному спасению. Поэтому они считают более надежным устрашать вас издали, чем вступать в рукопашную схватку. Иначе для чего им нужно запугивать нас, вместо того чтобы сражаться? Таким образом, вы можете ясно видеть, что опасность на деле не так велика, хотя страшна на вид и на слух. Если вы выдержите натиск врага и когда, в случае надобности, будете отступать в порядке, сомкнутым строем⁵, то вскоре окажетесь в безопасности. Впредь же вы будете знать, что, если сдержать первый натиск, эти дикие полчища могут лишь издали кичливыми угрозами выказывать свою храбрость, готовясь к нападению, но не нападая. Если же им уступить хоть раз, то, преследуя врага по пятам и чувствуя себя в безопасности, они станут выказывать свое мужество».

1 Большинство войска Брасида составляли не пелопоннесцы, а халкидяне (ср. IV 124,1).

2 Как Демарат говорит о спартанцах (Негогі. VII104,4-5^') и Формион об афинянах на море (ТНис. П88,2).

3 Ср. IV124,3; П99,2; IV 83,1. Линкестов спартанцы считали македонянами.

4 Ср. Ріаі. ^ед. 706 ел.

5 Ср. речь Формиона (П89,9) и III 108,3.

127 . После такого обращения к войску Брасид начал отступать. Варвары же, увидев это и решив, что Брасид обращен в бегство и они могут настичь и уничтожить его войско, с громким криком напали на него. Однако, где бы варвары ни атаковали, они всюду встречали сопротивление выбегающих ударников, а сам Брасид с отборными людьми сдерживал настигающих. Так первый натиск, против ожидания варваров, был отбит, и всякий раз, когда атаки возобновлялись, лакедемоняне встречали их в боевой готовности и давали отпор. Когда атаки наконец прекратились, лакедемоняне беспрепятственно продолжали отступление. Тогда большая часть варваров перестала нападать на открытом месте на Брасида и его эллинов. Оставив небольшой отряд, с тем чтобы он, следуя по пятам за лакедемонянами, при случае атаковал их, варвары с главными силами беглым маршем бросились на бегущих македонян, убивая всех, кого настигали. Они успели захватить узкий проход между двумя холмами, ведущий в землю Аррабея, зная, что это был единственный путь Брасида для отступления, и, когда Брасид уже подходил к самой теснине, стали окружать его.

128. Заметив намерение варваров, Брасид приказал своим 300 отборным воинам без соблюдения строя, со всей возможной для каждого быстротой бежать к вершине того из холмов, которым, по его мнению, легче можно было овладеть, чтобы попытаться выбить находившихся там варваров, пока большинство их не успело еще подняться на холм и полностью окружить лакедемонян. Воины Брасида атаковали холм и вытеснили оттуда неприятеля, так что главным силам эллинов теперь было легче выйти на соединение с ними. Варвары же, видя, что их люди разбиты в этом месте и оттеснены с возвышенности, пришли в замешательство. Они считали, что враги уже на границе и вне опасности, и поэтому прекратили преследование лакедемонян. Тогда Брасид, заняв высоты, продолжал путь без дальнейших затруднений и еще в тот же день прибыл сначала в Арнису во владениях Пердикки. Воины Брасида были раздражены преждевременным отступлением македонян. Когда им по дороге попадались повозки македонян с быками или брошенная поклажа (как это и естественно было при паническом ночном отступлении), то они без приказа распрягали быков и забивали их, а поклажу присваивали себе¹. С этих пор Пердикка впервые стал смотреть на Брасида как на врага и питать неприязнь к пелопоннесцам, которая не соответствовала его подлинным чувствам к афинянам: даже вопреки своим истинным интересам² Пердикка делал все, чтобы как можно скорее достигнуть соглашения с афинянами и избавиться от пелопоннесцев.

1 Хотя воины самочинно занялись грабежом, Брасид вовсе не удерживал их.

2 Фукидид не говорит, как Пердикка без помощи Брасида мог заключить приемлемый мир с Аррабеем.

129 . По возвращении из Македонии в Торону Брасид узнал, что Менда¹ уже захвачена афинянами. Полагая, что теперь нет возможности переправиться на Паллену², он спокойно стоял и охранял Торону. Во время событий в Линке³ афиняне отплыли против Менды и Скионы с только что снаряженной эскадрой из 50 кораблей (из них 10 было хиосских). На борту находилось 1000 афинских гоплитов, 600 лучников⁴,1000 фракийских наемников и, кроме того, еще некоторое число легковооруженных воинов⁵ из тамошних союзников под начальством Никия, сына Никерата, и Никострата⁶, сына Диитрефа. Отплыв из Потидеи⁷, афиняне высадились у Посидония⁸ и затем двинулись на Менду. Жители Менды с тремястами присоединившихся к ним скионцев и вспомогательным пелопоннесским отрядом (всего 700 гоплитов) под начальством Полидамида⁹ заняли близ города сильную позицию на холме. Никий с отрядом из 120 легковооруженных мефонцев¹⁰, 60 отборных афинских гоплитов и всех лучников пытался взойти на холм по какой-то тропинке, но не смог пробиться, причем его воины получили ранения, Никострат же со всем остальным войском подходил к труднодоступному холму по другой, более длинной дороге, но был вынужден в большом беспорядке отступить, так, что все афинское войско едва не потерпело поражение. Таким образом, в этот день афинянам пришлось отойти и разбить лагерь, так как мендейцы и их союзники удержали свои позиции. Ночью мендейцы также возвратились в свой город.

1 123.

2 На помощь Менде и Скионе.

3 Ср. 83, 2.

4 Лучники состояли из афинских граждан.

5 Это были пелтасты, преимущество которых афиняне уже оценили.

6 Никострат был смелый и предприимчивый военачальник; его назначили в «дополнение» к медлительному и слишком осторожному Никию (как впоследствии Алкивиада).

7 Т. е. сделав Потидею базой для военных операций.

8 Посидоний — либо мыс, либо мыс с храмом Посейдона (совр. мыс Поседи). і

9 См. IV 123,4.

10 Мефонцы — жители Мефоны в Македонии близ Фермейского залива.

130 . На следующий день афиняне обогнули Менду морем со стороны, обращенной к Скионе¹, овладели предместьем и целый день разоряли область. Из города же никто не выходил (там даже поднялись какие-то смуты). Следующей ночью 300 скионцев возвратились домой. С наступлением дня Никий с половиной войска дошел до скионской границы, по пути разоряя их землю, в то время как Никострат с остальными отрядами расположился лагерем у верхних ворот Менды² (откуда идет дорога на Потидею). За стенами в этой части города как раз находился склад оружия мендейцев и союзников, и Полидамид, построив свой отряд в боевом порядке, стал убеждать мендейцев идти на врага. Один из сторонников народной партии, выражая ее настроения, стал возражать Полидамиду, заявив, что не пойдет за ним и не видит надобности воевать с афинянами. Едва он произнес эти слова, как Полидамид схватил его за руку и привел в смятение. Но народ, разъярившись, сразу взялся за оружие и напал на пелопоннесцев и их сторонников в городе. После первого натиска пелопоннесцы бежали, отчасти потому, что не ожидали нападения, а также и оттого, что были испуганы тем, что городские ворота были открыты для афинян. Они решили, что нападение на них было совершено по предварительному сговору. Все пелопоннесцы, кто не был убит на месте, нашли убежище на акрополе (который еще раньше занимали). Афиняне же ворвались в Менду (Никий уже успел снова подойти к городу). Так как городские ворота были открыты без договора о сдаче, то афиняне разграбили город так, словно он был взят штурмом, и военачальники едва удержали воинов от избиения жителей. После этого афиняне позволили мендейцам сохранить прежний демократический образ правления и самим судить тех, кого сочтут виновным за восстание против афинян³. В то же самое время афиняне отрезали пелопоннесцев на акрополе с обеих сторон стеной до моря и поставили охрану. Сразу после взятия Менды афиняне выступили в поход на Скиону.

1 Т. е. с восточной стороны.

2 С севера.

3 Т. е. предоставили мендейцам полную автономию (вероятно, по инициативе Никострата).

131 . Жители Скионы вместе с пелопоннесцами¹ вышли им навстречу из города и заняли сильную позицию перед городом на крутом холме, который, как ожидали, неприятель должен был сначала занять, если бы вознамерился окружить город осадной стеной. Афиняне стремительной атакой взяли холм и в сражении оттеснили врагов. Затем они разбили лагерь, поставили трофей и начали готовиться к осаде города. Спустя некоторое время, когда афиняне уже приступили к осадным работам, осажденный на акрополе Менды пелопоннесский вспомогательный отряд, пробившись через охрану, ночью по берегу моря прошел к Скионе. Большей части отряда удалось затем проскользнуть мимо афинян, стоявших перед Скионой, и войти в город.

1 123,4.

132 . Между тем, пока еще шло строительство осадной стены вокруг Скионы, Пердикка отправил глашатая к афинским военачальникам (он питал вражду к Брасиду из-за отступления от Линка¹ и начал переговоры с афинянами сразу же после отступления) и заключил с ними соглашение. Как раз в это время лакедемонянин Исхагор² собирался выступить с войском по суше на помощь Брасиду. Пердикка же, от которого Никий после заключения договора требовал несомненных доказательств верности афинянам, не желал больше допускать пелопоннесцев в свою землю. Поэтому он тайно подговорил своих друзей в Фессалию (он постоянно был связан с наиболее влиятельными людьми в стране) не пропускать Исхагора с войском и расстроил все планы похода, так что тот даже не пытался пройти через Фессалию³. Все же Исхагор, Аминий и Аристей⁴, посланные лакедемонянами выяснить положение дел на месте, сами прибыли к Брасиду. Вопреки обычаю⁵, они привели к нему несколько молодых людей из Спарты, чтобы поставить их правителями городов, а не вверять управление случайным людям. Таким образом, Брасид назначил Клеарида, сына Клеонима, правителем в Амфи-поль, а Пасителида⁶, сына Гегесандра, — в Торону.

1 Ср. 128.

2 Исхагор — один из тех, кто подписал мирный договор 421 г. (см. V.19, 2; 24,1).

3 Ср. 78.

4 Аминий и Аристей — лица неизвестные.

5 По закону молодые люди призывного возраста не имели права покидать Спарту без специального разрешения (Ріаі. Ргоі. 342С).

6 О Клеариде см. V 6. 5; о Пасителиде см. V 3.

133 . В то же лето фиванцы срыли стены Феспий, обвинив феспийцев в расположении к афинянам. Фиванцы всегда желали это сделать, но теперь обстоятельства складывались для них благоприятнее, так как цвет феспийской молодежи пал в битве с афинянами¹. Тем же летом погиб в огне храм Геры в Аргосе, так как жрица Хрисида поставила зажженный светильник слишком близко к венкам, украшавшим святилище, и затем заснула²; пожар вспыхнул незаметно, и весь храм стал добычей пламени. В страхе перед аргосцами Хрисида еще той же ночью бежала во Флиунт. Аргосцы же по установленному обычаю выбрали новую жрицу по имени Фаинида. До своего бегства Хрисида была жрицей в течение восьми с половиной лет войны. Уже в конце этого лета осадная стена вокруг Скионы была совершенно закончена, и афиняне, оставив охрану, с остальным войском возвратились домой.

1 См. IV.96,3.

2 Хрисида была в этом время глубокой старухой, исполняя должность жрицы уже 56,5 лет (П2,1). Ср. П2.

134 . Следующей зимой военные действия афинян и лакедемонян прекратились в силу перемирия. Мантинейцы же и тегейцы вместе с союзниками вступили в сражение при Лаодокии¹ в области Оресфиде, но кто одержал победу, осталось неясно. Действительно, обе стороны обратили в бегство противостоящее крыло неприятеля. И те и другие воздвигли трофеи и послали в Дельфы взятую добычу. После больших потерь с обеих сторон ночь заставила прекратить битву, не дав никому перевеса. Тегейцы, заняв поле битвы, расположились там лагерем и тотчас же поставили трофей, а мантинейцы отступили в Буколий и после также воздвигли трофей.

1 Местоположение неизвестно.

135 . В конце той же зимы, незадолго до наступления весны, Брасид сделал попытку захватить Потидею. Он подступил к городу ночью и велел незаметно приставить к городской стене осадную лестницу (ее успели приставить к неохраняемой части стены в тот момент, когда часовой, с колокольчиком обходивший стену, только что покинул свой пост и еще не вернулся). Однако стража вовремя заметила лестницу, до того как лакедемоняне успели подняться на стену. Поэтому Брасид поспешно отступил с войском еще до рассвета. Так окончилась зима, и подошел к концу и девятый год войны, которую описал Фукидид¹.

1 По схолиасту, здесь кончалась седьмая книга. Схолиаст прибавляет, что разделение труда Фукидида на книги было сделано позднейшими учеными.

Книга пятая

1 . Следующим летом истек срок годичного перемирия, но военные действия не возобновлялись до начала Пифийских игр¹. Еще во время перемирия афиняне заставили жителей Делоса выселиться с острова, по причине какой-то древней вины сочтя их нечистыми², недостойными близости к святыне. Кроме того, и очищение, которое они совершили, как они считали правильно, удалив с острова гробницы покойников, о чем я рассказал выше³, теперь казалось афинянам недостаточным. Большинство делосцев поселились в

Атрамиттии⁴ в Азии, который им предоставил Фарнак⁵, другие же направились кто куда захотел.

1 Перемирие было заключено весной 423 г. (IV,117,1); весной 422 г. оно прекратилось. Пифийские игры в честь Аполлона справлялись в Дельфах в каждый третий год олимпиады в дельфийском месяце букатии (по-нашему: в августе).

2 Впоследствии афиняне изменили это мнение (см. V 32,1).

3 См. Ш104.

4 Атрамиттий — город на малоазийском берегу против Лесбоса.

5 Фарнак — сатрап Геллеспонта (П67,1).

2 . По окончании перемирия¹ Клеон убедил афинян послать его на Фракийское побережье с эскадрой из 30 кораблей те главе 1200 афинских гоплитов, 300 всадников и со множеством союзников. Прибыв сперва в Скиону², которую тогда афиняне все еще осаждали, он взял с собой отряд гоплитов из числа осаждавших город и затем высадился в гавани Кофе близ города Тороны. Оттуда Клеон, узнав от перебежчиков, что Брасида нет в Тороне³ и гарнизон ее слишком слаб, двинулся с сухопутным войском к городу и отправил десять кораблей крейсировать у гавани. Сначала Клеон подошел к новой обводной стене, которую Брасид велел возвести вокруг города, включая и предместье (при этом Брасид уничтожил часть старой стены и таким образом создал единый город).

1 В конце августа.

2 Ср. IV 133,4.

3 Хотя Торона была главной операционной базой Брасида (IV 122,2; 129,1).

3. На защиту стены поспешил начальник лакедемонского гарнизона Пасителид и пытался отбить нападение афинян. Когда, однако, защитникам приходилось трудно, а корабли, посланные к гавани, находились близко, Пасителид испугался, как бы десант с кораблей не захватил город, оставшийся без обороны, а сам он в случае захвата стены не был отрезан. Поэтому, оставив стену, он поспешил назад в город. Между тем афиняне успели уже взять Торону, частью десантом с кораблей, частью же сухопутным войском, вслед за тем ворвавшимся в город через пролом в старой стене. В рукопашной схватке пелопоннесцы и тороняне были частью перебиты афинянами, остальные же (среди них и военачальник Пасителид)¹ взяты в плен. Брасид выступил было на выручку Тороны, но, узнав по дороге, что город уже в руках афинян, вернулся назад: опоздал он всего на каких-нибудь 40 стадий пути, чтобы предупредить захват города. Клеон и афиняне поставили два трофея: один — в гавани, другой — у стены. Торонских женщин и детей они продали в рабство, мужчин же торонян и пелопоннесцев, а также много бывших в городе халкидян (в общем 700 человек) отослали в Афины, Впоследствии по мирному договору² пелопоннесцы были освобождены, остальных же в обмен³ на равное число пленных афинян увезли олинфяне. Приблизительно в это же время беотийцы путем измены захватили афинское пограничное укрепление Панакт⁴. Клеон между тем, оставив в Тороне гарнизон, снова вышел в море, идя вокруг Афона на Амфиполь.

1 Пасителид, по-видимому, был столь же бездарным военачальником, как и товарищ Фукидида Евкл в Амфиподе.

2 См. V 18,7.

3 См. У^18,8.

4 На границе Аттики с Беотией (к северо-западу от Филы).

4 . Около этого же времени Феак¹, сын Эрасистрата, с двумя товарищами² отплыл на двух кораблях в Италию и Сицилию как афинский посол. Ибо после заключения договора³ и ухода афинян из Сицилии в Леонтинах многие получили гражданские права, и народная партия задумала новый передел земли. Узнав об этом, знатные граждане призвали на помощь сиракузян и изгнали демократов, которые с тех пор рассеялись по всей стране. Знатные же, договорившись с сиракузянами, разорили и оставили свой город и затем переселились в Сиракузы, получив там права гражданства. Впоследствии некоторые из них покинули Сиракузы (так как им пришлось там не по душе) и заняли часть города Леонтины под названием Фокеи и укрепление Брикинии⁴ в Леонтинской области. Здесь к ним присоединилось большинство изгнанных в свое время демократов, и они превратили эти укрепления в опорные пункты для своих военных действий. Узнав об этом, афиняне отправили Феака в Сицилию, чтобы побудить своих тамошних союзников и, если возможно, также и прочих сицилийцев к общему походу против ставших слишком могущественными Сиракуз и спасти демократию в Леонтинах. По прибытии Феаку удалось склонить на свою сторону Камарину⁵ и Акрагант⁶. Но в Геле⁷ он встретил сопротивление и поэтому отказался от посещения других городов, которые, как он понял, не удастся убедить, и вернулся через область сикелов в

Катану⁸. Заехав еще по пути в Брикинии и ободрив тамошних жителей, он сел затем на корабль и отплыл назад.

1 Феак — дипломат «нового стиля» из «партии молодых». О нем комик Евполид (Гд. 95) говорит: «мастер болтать, но в [серьезных] речах беспомощен» [ср. иронический отзыв о нем Аристофана (АгізЮрН. Е^иіі 1375-1380)].

2 Имена их неизвестны.

3 Т. е. после общего договора сицилийцев в 424 г. до н. э. (IV 65,1-

2),

4 Укрепленное место у Леонтин.

5 См. IV 25,7; Ш86.

6 Акрагант — город в Сицилии на юго-западном берегу острова.

7 См. IV 58,1.

8 Катана — город на восточном берегу Сицилии у подошвы Этны.

5 . На пути в Сицилию и во время возвращения Феак вел переговоры с различными италийскими городами о союзе¹ с Афинами. Он встретил также недавно изгнанных из Мессены локрийских поселенцев: после примирения сицилийских эллинов одна партия в Мессене во время восстания призвала на помощь локров, которые были отправлены на поселение в Мессену (некоторое время Мессена даже принадлежала локрам). Феак встретил их, когда они возвращались из Мессены, но не причинил им обиды, так как локры договорились с ним о союзе с афинянами. Действительно, они были единственными афинскими союзниками, которые после примирения сицилийских эллинов не заключили никакого договора с афинянами. Они даже и теперь не сделали бы этого, если бы не воевали с соседями — иппонийцами и медмеями². Через некоторое время Феак возвратился в Афины.

1 О важности союза и дружбы с этими городами ср. ^М3 — 44.

2 Иппонийцы — жители Иппония (8ігаЪ. р. 255-256); Медмеи — жители города Медма (8ігаЪ. р. 256); оба города — в Бруттии, основаны Локрами.

6 . Между тем Клеон по пути из Тороны в Амфиполь произвел из Эйона безуспешное нападение на Стагир, колонию Андроса. Зато ему удалось взять штурмом Галепс¹, колонию Фасоса. Он отправил послов к Пердикке с требованием по союзному договору² прийти на помощь с войском, а также во Фракию к царю одомантов Поллу³ и приказал ему послать возможно больше фракийских наемников. Сам

Клеон тем временем оставался в Эйоне, ожидая подкреплений. Узнав об этом, Брасид также расположился лагерем напротив афинян близ Кердиния⁴ (местность неподалеку от Амфиполя в области аргилиев⁵ на возвышенности за рекой). Отсюда можно было обозреть все окрестности, так что Клеон со своим войском не мог бы выступить незаметно для противника. Брасид только и ждал, когда Клеон двинется на Амфиполь с имеющимся у него войском, невзирая на численность врага. Одновременно Брасид готовился к битве: он призвал 1500 фракийских наемников и всех эдонов⁶, как легковооруженных, так и всадников. Миркинских⁷ и халкидских легковооруженных воинов у него было 1000 человек, кроме находившихся в Амфиполе. Гоплитов же он набрал всего около 2000 и еще 300 эллинских всадников. Из общего числа воинов 1500 человек было в лагере Брасида у Кердилия, остальные находились под командой Клеарида⁸ в Амфиполе.

1 См. IV107.

2 См. №132,1. Пердикка мало помогал своим новым союзникам после ссоры с Брасидом.

3 Упомянут только здесь. Об одомантах см. Ш01,3.

4 На правом берегу р. Стримона, соединялся мостом с Амфиполем. 5^^1^103,3.

6 См. 1100,3; IV 107,3; IV 109,4.

7 См. IV 107,3. 8См. IV 132,3.

7 . Некоторое время Клеон оставался на своей позиции, но в конце концов был вынужден поступить именно так, как ожидал Брасид. Действительно, воины Клеона стали роптать на долгое бездействие. Они сравнивали его невежественное и слабое командование с опытностью и отвагой противника и вспоминали, как неохотно они пошли за ним из Афин¹. Заметив этот ропот и не желая вызвать своим бездействием еще большее раздражение воинов, Клеон решил двинуться вперед². Он поступил в этом случае так же, как в деле под Пилосом, где выдавшаяся удача внушила ему самоуверенность. Клеон полагал, что никто не выступит против него с боем; он говорил, что двинулся в поход лишь для разведки. Подкреплений он ждал не для того, чтобы иметь решительный перевес в том случае, если будет поставлен в необходимость сразиться, а для того, чтобы окружить³ и штурмом взять город. Поэтому, подойдя к Амфиполю, Клеон отдал приказ войску остановиться на крутом холме и стал осматривать заболоченную низменность Стримона и часть города на фракийской стороне. Он полагал при этом, что в любой момент сможет отступить без боя. И действительно, на городской стене никого не было видно, и никто не показывался у ворот, которые были открыты. Поэтому Клеон сожалел, что не захватил с собой осадных машин; так он мог бы взять город, лишенный защитников.

1 Можно предположить, что воины только лишь перед отправкой во Фракию узнали, что во главе экспедиции будет стоять Клеон.

2 Весь этот пассаж показывает ненависть Фукидида к Клеону, которого он несправедливо обвиняет в некомпетентности и отсутствии энергии (вялости): Клеон доказал свою исключительную энергию и рассудительность под Пилосом.

3 Силами своих македонских и фракийских союзников.

8 . Лишь только Брасид заметил приближение афинян, он также немедленно спустился с высоты Кордилия и вошел в Амфиполь. Однако выйти из города и построить войско в боевом порядке против афинян Брасид не решился: он не доверял своему войску, считая, что оно уступает афинскому, но не численно (ведь по численности силы противников были почти равны), а в качественном отношении. Действительно, афинское войско состояло из граждан и лучших воинов с Лемноса и Имброса¹. Поэтому Брасид решил напасть на врага, применив военную хитрость. Если он, думал Брасид, покажет врагу малочисленность и плохое вооружение своего войска, то у него будет меньше шансов на победу, чем в том случае, если противник не увидит заранее его войско и не составит о нем пренебрежительное представление, соответствующее действительности. Итак, отобрав себе полтораста гоплитов², он передал остальных Клеариду, чтобы внезапно атаковать врагов, пока те не успеют отступить. Если афиняне получат подкрепление, полагал Брасид, он уже не сможет подобным образом врасплох захватить их в таком уединенном положении. Поэтому, собрав своих воинов, чтобы воодушевить их и разъяснить свои планы, Брасид обратился к ним с такой речью.

1 С островов, заселенных афинскими колонистами (ср. Ш5,1; IV 28,4).

2 Цифра, по-видимому, неправильна.

9 . «Пелопоннесцы! Не нужно много слов, чтобы напомнить вам, что вы пришли из той страны¹, которая благодаря своей доблести всегда была свободной, и что вам, дорийцам, предстоит битва с ионянами², которых вы привыкли побеждать. Я хочу объяснить вам мой план нападения: не думайте, что мы слишком слабы оттого лишь, что только малая часть нас, а не все идут в бой, и потому не падайте духом. Я полагаю, что неприятель поднялся на это место, вероятно, презирая нас: быть может, он даже, беззаботно и в беспорядке обозревая местность, вовсе не рассчитывает, что кто-нибудь посмеет выступить против него. Если учесть такие промахи противника и затем атаковать его, сообразуясь со своими силами (не в строевом порядке и не в открытую, а всячески используя выгодную обстановку), то мы всего вернее добьемся успеха. Громкую славу приносят те военные хитрости, которые лучше всего обманывают врага, а своим приносят наибольшую пользу. Поэтому, пока враги еще не подготовились к сражению и полны спокойствия и, видимо, вообще не думают оставаться здесь, но предпочли бы скорее незаметно уйти, я хочу с моими людьми напасть на них, ударив по возможности в центр их войска, прежде чем они успеют прийти в себя и составить план действий. А ты, Клеарид, лишь только заметишь, что я тесню врагов, внезапно открой ворота и со своими воинами (и с людьми из Амфиполя и другими союзниками)³ сделай вылазку и как можно скорее вступай в рукопашную схватку. Надеюсь, что после этого враги скорее всего обратятся в бегство. Ведь вторичный натиск со стороны для врага страшнее борьбы с противником, который уже сражается с ним. Сам же ты держись доблестно, как подобает спартиату, и вы, союзники, храбро следуйте за вашим вождем. Знайте лишь, что для успеха в бою необходимы три условия: твердая решимость, чувство чести и повиновение начальникам. Знайте же, что сегодня решится ваша участь: сохраните ли вы нашей доблестью свободу и почетное звание союзников лакедемонян⁴ или станете рабами афинян: в лучшем случае (если вам посчастливится и вы не будете проданы в рабство), вам грозит более тяжкая, чем раньше, кабала, и вы помешаете делу освобождения прочих эллинов. Итак, смелее в бой! Вы видите, за какое великое благо идет борьба. Я же докажу, что не только способен внушать мужество другим, но могу проявить его и на деле».

1 См. IV 126,2.

2 1124,1.

3 Т. е. союзниками из северной Греции — аканфянами и халкидянами.

4 Ср. IV 120,3 (слова Брасида в Скионе).

10 . После такой речи Брасид начал готовиться к вылазке и выстроил остальную часть войска во главе с Клеаридом у так называемых Фракийских ворот¹, откуда Клеарид по его приказу должен был атаковать афинян. Между тем афиняне заметили, что Брасид уже спустился с Кердилия и, как можно было видеть, приносит жертвы в святилище Афины по установленным обрядам. Клеон с войском приблизился к городу для наблюдения за неприятелем, и тут он получил сообщение, что все вражеское войско в городе, и можно предположить по множеству человеческих и конских ног, видных из-под ворот, что неприятель намеревается сделать вылазку. После этого Клеон сам подошел к воротам и, убедившись в правильности сообщений, приказал дать сигнал к отступлению (ведь он не желал вступать в бой с врагом до прибытия подкреплений), полагая, что, быстро отступив, успеет еще избежать сражения. Он велел левому крылу начавшего уже отход войска отступать по направлению к Эйону (что только и было возможно). Клеону казалось, что отход идет слишком медленно, и он сам стал, повернув правое крыло, отступать с войском назад, обнажив фланг для атаки врага. Лишь только Брасид заметил, что настал благоприятный момент и афинское войско двинулось, он закричал своим и прочим воинам: «Они нас не ожидают: это ясно видно по движению копий и голов. Ведь не так обыкновенно ожидают нападающих. Теперь откройте ворота, которые я приказал, и смело, не медля, ударим на врага». И тут Брасид, выступив через ворота частокола и через первые ворота длинной стены, бегом устремился со своим отрядом по прямому пути туда, где теперь на самом укрепленном пункте стоит трофей. Ударив в центр афинян, устрашенных и расстройством своих рядов, и отвагой противника, Брасид обратил их в бегство. Одновременно и Клеарид, согласно приказу, выступил из Фракийских ворот и бросился на врагов. Получилось так, что афиняне, неожиданно атакованные с двух сторон, пришли в полное замешательство. Левое крыло афинян, уже продвинувшееся вперед по дороге на Эйон и оторвавшееся от своих, тотчас же бежало. Когда оно уже было опрокинуто, Брасид бросился в атаку на правое крыло и при этом был ранен. Афиняне не заметили, что Брасид упал, и находившиеся рядом воины подняли и унесли его. Правое крыло афинян держалось более стойко. Клеон с самого начала не думал удерживать позиции и тотчас же обратился в бегство², но был настигнут миркинским пелтастом и убит. Его гоплиты, однако, оттесненные к холму, сомкнув ряды, два или три раза отражали атаки Клеарида и держались до тех пор, пока миркин-ская и халкидская конница и пелтасты не окружили их со всех сторон и, осыпая дротиками, не заставили обратиться в бегство. Теперь уже все афинское войско бежало, и все, кто не пал в рукопашном сражении и не был убит халкидской конницей или пелтастами, по разным дорогам через горы с трудом добрались до Эйона. Воины, вынесшие Брасида с поля битвы еще живым, доставили его в город. Он узнал о победе своих и немного спустя скончался³. Остальное войско под командой Клеарида, завершив преследование неприятеля, сняло доспехи с павших и поставило трофей⁴.

1 Эти ворота выходили, вероятно, на восток или северо-восток к дороге на Драбеск.

2 Вряд ли Клеон «обратился в бегство»: он был просто убит дротиком пелтаста.

3 Смерть Брасида превратила поражение афинян фактически в победу: в Спарте не было уже равного ему полководца и дипломата.

4 См. выше, § 6.

11 . После этого все союзники в полном вооружении проводили Брасида и похоронили его с воздаянием общественных почестей в городе перед нынешней площадью. Впоследствии жители Амфиполя обнесли оградой гробницу Брасида и теперь приносят ему как герою заупокойные жертвы. В его честь они установили также состязания и ежегодные жертвоприношения. С этого времени они стали считать Брасида основателем¹ города, разрушив все сооружения² Гагнона и уничтожив все, что могло напоминать о нем как об основателе колонии. Они поступили так, отчасти действительно считая Брасида спасителем города, и отчасти оттого, что при тогдашних обстоятельствах они из страха перед афинянами придавали величайшее значение союзу с лакедемонянами; и теперь при их враждебном отношении к афинянам они более уже не находили для себя ни выгод, ни удовольствия от почитания Гагнона. Тела павших жители Амфиполя выдали афинянам. Афинян погибло около 600 человек, врагов же — только 7³, потому что афинянам пришлось сражаться не в правильном боевом порядке, а в столь чрезвычайных обстоятельствах, да к тому же афиняне уже заранее были охвачены паникой. После погребения павших афиняне отплыли домой, Клеарид же и его войско стали упорядочивать политические дела в Амфиполе.

1 См. VI 5,3. Подобные же действия в Камарине.

2 См. IV 102,3.

3 На самом деле потери пелопоннесцев, конечно, гораздо выше. Цифра, приведенная Фукидидом, вероятно, взята из официального спартанского отчета. Битва под Амфиполем произошла сразу же после Пифийских игр 422 г.

12 . Приблизительно в это же время, в конце лета, лакедемоняне Рамфий¹, Автохарид и Эпикидид² направились к Фракийскому побережью со вспомогательным отрядом из девятисот гоплитов. Прибыв в Гераклею Трахинскую³, они занялись улаживанием тамошних непорядков⁴. Во время их пребывания там произошла битва под Амфиполем и наступил конец лета.

1 Быть может, одно лицо со спартанским посланником в Афины (см. 1139,3).

2 Эти два спартанца — лица неизвестные.

3 Брасид также шел этим путем (IV 78,1).

4 См. Ш93.

13 . В начале зимы Рамфий с товарищами продолжал поход и дошел до горы Пиерия¹ в Фессалии. Так как фессалийцы не желали пропускать их войска через свою землю, а Брасид, к которому они должны были присоединиться, тем временем умер, то они возвратились домой. Идти во Фракию теперь, думали они, было бы совсем некстати: ведь афиняне ушли оттуда после поражения, а сами они не считали себя способными осуществить планы Брасида. Впрочем, главной причиной их ухода из Фракии была известная им еще при выступлении из Лакедемона склонность лакедемонян к миру.

1 Местоположение неизвестно (в южной Фессалии).

14 . После битвы под Амфиполем и ухода Рамфия из Фессалии обе воюющие стороны уже не возобновляли военных действий и думали больше о мире, чем о войне. Афиняне, потерпев поражение при Делии и вскоре затем вторично под Амфиполем, ныне утратили ту веру в свои силы, с которой они прежде отвергали мир¹, полагая, что при своих тогдашних успехах они выйдут победителями. Кроме того, афиняне опасались, как бы их союзники, подняв голову при виде их неудач, не начали бы еще больше стремиться к отложению, и теперь даже сожалели, что не заключили мира² после удачи под Пилосом, когда для этого представился удобный случай. С другой стороны, лакедемоняне³ также склонялись к миру, так как война приняла неожиданный для них оборот: они полагали, что смогут за несколько лет сокрушить афинскую мощь, опустошив вражескую землю. Они же потерпели на острове поражение, какого Спарта еще никогда не испытывала; земля их подвергалась разбойничьим набегам из Пилоса и Кифер; илоты перебегали на сторону врага⁴, и лакедемоняне пребывали в вечном страхе, как бы те из илотов, кто еще не бежал к врагам, соблазнившись удобным случаем (как некогда раньше)⁵, не подняли восстания. К тому же вскоре истекал срок 30-летнего мира с Аргосом⁶, и аргосцы не желали заключать новый мирный договор, если им не возвратят область Кинурию⁷. Лакедемоняне же считали невозможным воевать одновременно с аргосцами и с афинянами. Они подозревали также, что некоторые пелопоннесские города готовы изменить им и перейти на сторону аргосцев, что и случилось на самом деле⁸.

1 Ср. IV21; 41,4.

2 Ср. Ашіорк. Рас.665-669. Фукидид ничего не говорит об афинских финансовых затруднениях как мотиве к миру.

3 Ср. IV 41,3.

4 См. IV 41,3.

5 В 464 г. до н. э.

6 См. 22,2; 28,2.

7 См. IV 56,2; V 41,2.

8 Ср. IV 28,2; 29.

15 . Исходя из этих соображений, обе воюющие стороны решили заключить мирное соглашение. В особенности желали мира лакедемоняне, которым было очень важно вернуть своих людей, попавших в плен на острове: ведь среди пленников были знатнейшие спартиаты, связанные родством с первыми людьми в государстве¹. Лакедемоняне начали мирные переговоры сразу же после захвата в плен этих спартиатов², однако афиняне, пока счастье им благоприятствовало, еще не желали заключения мира на равных условиях. Только после неудачи при Делии лакедемоняне поняли, что теперь афиняне скорее пойдут на уступки, и поэтому сразу же предложили заключить перемирие на один год. За это время уполномоченные обеих сторон должны были встретиться и договориться о прочном мире в дальнейшем³.

1 Ср. IV 38,5.

2IV 41,3-4,

3 Ср. IV 118,6,13-14.

16 . Между тем афинян постигла вторичная неудача в битве под Амфиполем, где пали оба главных противника мира — Клеон и

Брасид¹. Один был настроен воинственно потому, что война принесла ему успех и почет², а другой опасался, что с установлением мира его злокозненность легче обнаружится³, и его клеветническим наветам⁴ уже не будут доверять. Теперь в обоих государствах наиболее энергично стали выступать за окончание войны два человека, стремившиеся занять первое место в своем городе. То были царь лакедемонян Плистоанакт, сын Павсания, и Никий, сын Никерата, — наиболее удачливый полководец своего времени. Никий, которому до сих пор всегда сопутствовало счастье и почет в городе, предпочитал не рисковать этим и желал не только сам избежать тягостей войны, но и избавить от них сограждан, оставив потомкам память о себе как человеке, который за всю свою жизнь не принес несчастья родине. Никий полагал, что добиться этого можно, не пускаясь в рискованные предприятия и как можно меньше полагаясь на счастливую судьбу; наилучшей же защитой от опасностей является мир. Плистоанакт, напротив, желал мира из-за клеветнических нападок⁵ своих недругов на его возвращение из изгнания. Когда в Лакедемоне случалась беда, враги укоряли царя, утверждая, что причина несчастья заключается в его противозаконном возвращении из изгнания. Так, враги обвиняли царя и брата его Аристокла в том, что те склонили жрицу⁶ в Дельфах при посещении⁷ лакедемонянами дельфийского оракула всякий раз изрекать ответ: «Лакедемоняне должны вернуть с чужбины в свою землю потомка полубога Зевсова сына. Иначе им придется пахать землю серебряным лемехом»⁸. С течением времени жрица убедила лакедемонян возвратить царя после 19-летнего изгнания с плясками, жертвоприношениями и торжественными обрядами, какие были установлены для первых царей при основании Лакедемона. Царь Плистоанакт был изгнан из-за своего отступления из Аттики⁹, которое произошло, как подозревали, вследствие его подкупа. Он жил в изгнании на горе Ликей¹⁰, занимая из страха перед лакедемонянами половину дома внутри священного участка Зевса.

1 «Простые люди» (крестьяе) в Афинах, как это видно из Аристофановой комедии «Мир» (ст. 261 — 86), были рады гибели Клеона и Брасида, считая их главными противниками мира.

2 Ср. IV117. «Слава и почет» не только лично Брасиду, но и его родине.

3 Так, Аристофан за три года до этого говорит о Клеоне (АгізіорН. Е^иіі. 801-809):

...Но чтоб грабить ты мог, города прижимать, вымогать приношенья и взятки,

Чтоб народ в суете и в угаре войны не видал твоих подлых проделок

И глядел тебе в рот, в нищете и беде, и подачек просил, голодая. Примечательно, что мотивы, приписываемые Клеону, для продолжения войны очень похожи на мотивы, которыми якобы руководствовался Перикл, начиная войну: ... боялся он невзгоды для себя Ваших прихотей страшился, вашы зубы злые знал Чтобы самому не сгибнуть, в город он метнул пожар... Ираздул войну такую, что у эллинов глаза Выжег дым до слез горючих (АгізіорН. Рас. 605-611)

4 Ср. Ш42, 2; IV 27. Фукидид, по всей вероятности, сам был одной из жертв «клеветнических нападок» Клеона.

5 Мотивы действий Плистоанакта также персонального характера.

6 Необязательно подкупом.

7 Города отправляли торжественные посольства в Дельфы (Оеіоро^ вопрешать оракул, но Спарта пользовалась при этом особыми привилегиями (Негогі. ^№7,2).

8 Оракул грозил лакедемонянам голодом, что заставило бы их дорого платить за привозной хлеб.

9 См. 1121,1.

10 В Аркадии на границе Лаконии (V 54,1),

17 . Итак, досадуя из-за столь тяжких обвинений, Плистоанакт усердно стремился к мирному соглашению. В мирное время, когда уже не будет никаких поражений и лакедемоняне вернут своих пленников, враги, как думал царь, наконец оставят его в покое, тогда как во время войны всю вину за неудачи, естественно, продолжают сваливать на руководителей государства. Переговоры начались уже этой зимой, а с приближением весны лакедемоняне, полагая, что этим окажут давление на афинян и они, быть может, скорее склонятся к уступкам, угрожающе ускорили военные приготовления: повсюду в союзных городах было приказано строить укрепления. В то же время, после долгих переговоров (когда обе стороны выставили много взаимных претензий), в конце концов противники согласились возвратить друг другу захваченные во время войны земли и заключить мир. Однако Нисея была оставлена афинянам, так как в ответ на требование выдать Платеи фиванцы заявили, что они захватили это место не силой оружия или изменой, но с добровольного согласия жителей¹. На этом же основании и афиняне требовали отдать им Нисею². Затем лакедемоняне созвали союзников³ и большинством голосов, всех, кроме беотийцев, коринфян, элейцев и мегарцев⁴, которые возражали, высказались за мир. Таким образом, наконец было решено заключить мир⁵. Лакедемоняне принесли торжественные клятвы афинянам, а афиняне лакедемонянам — хранить следующий договор.

1 См. III 52,2.

2 См. IV 69,3.

3 За исключением северных эллинских городов, захваченных Брасидом.

4 Ср. IV118.

5 См. IV!118,14; 119,1.

18 . Заключили мир афиняне и лакедемоняне и их союзники на следующих условиях, и принесли клятвы каждый город отдельно. Относительно общих святилищ¹: всякий желающий может по законам предков приходить и совершать там жертвоприношения, вопрошать оракулы и посылать праздничные посольства² сушей и морем беспрепятственно. Священный участок и храм Аполлона в Дельфах и народ дельфийский пусть будут независимы, по обычаям отцов, с правом самообложения и пользования налогами для себя со своим собственным судом над людьми и страной³. Мир между афинянами и союзниками, с одной стороны, и лакедемонянами и их союзниками, с другой, должен соблюдаться в течение 50 лет без обмана⁴ нерушимо на суше и на море. Не дозволяется воевать, какими бы то ни было способами и средствами причиняя вред другой стороне, ни лакедемонянам с их союзниками против афинян и их союзников, ни афинянам и их союзникам против лакедемонян с их союзниками. Все могущие возникнуть споры между ними решать судом⁵ и затем скреплять клятвами соблюдение согласованного приговора. Лакедемоняне и их союзники должны возвратить афинянам Амфиполь. Жители всех городов, возвращенных лакедемонянами афинянам, могут уйти со своим имуществом куда пожелают. Города, вносящие дань, установленную при Аристиде⁶, должны быть независимыми. По заключении мира афиняне и их союзники не должны посылать войско против этих городов, если они выплачивают дань. Города эти — Аргил⁷, Стагир⁸, Аканф⁹, Скол¹⁰, Олинф и Спартол¹¹—не должны быть союзниками ни лакедемонян, ни афинян. Если же они добровольно пожелают вступить в союз с афинянами, то афиняне могут их принять. Мекиберняне, саней и сингеи¹² пусть живут в своих городах на тех же условиях, как олинфяне и аканфяне. Лакедемоняне и их союзники должны возвратить афинянам Панакт¹³; афиняне же вернут лакедемонянам Корифасий, Киферы, Мефаны¹⁴, Птелей¹⁵ и Аталанту¹⁶ и выдадут всех лакедемонян, которые томятся в государственных темницах в Афинах или где-либо во владениях афинян в качестве пленников. Афиняне должны также отпустить пелопоннесцев, осажденных в Скионе¹⁷, и остальных союзников лакедемонян¹⁸, посланных туда Брасидом, равно как и всех лакедемонских союзников¹⁹, находящихся в государственной темнице в Афинах или в государственной темнице где-либо в пределах афинских владений. Пусть лакедемоняне и союзники таким же образом вернут афинянам и их союзников, находящихся у них в темницах. Что до Скионы, Тороны и Сермилы²⁰ или каких-нибудь других городов во владениях афинян²¹, то пусть афиняне решают их участь по своему усмотрению. Афиняне должны связать себя клятвой лакедемонянам и их союзникам о соблюдении мира в каждом городе отдельно. Пусть²² от каждого города принесут величайшую клятву по обычаю их предков. Клятва же должна гласить так: «Я буду соблюдать этот договор и мир по справедливости и без обмана». Такую же клятву пусть принесут лакедемоняне и их союзники афинянам. Обе стороны должны ежегодно эту клятву повторять снова. Столбы²³ поставить в Олимпии, в Пифо²⁴, на Истме²⁵, в Афинах на акрополе и в Лакедемоне в храме Аполлона в Амиклах²⁶. Если одна из сторон при этом допустит какие-либо упущения, то каждая сторона может без нарушения клятв открыто и честно обсудить этот случай, чтобы с согласия обеих сторон — афинян и лакедемонян²⁷ — внести изменения в договор.

1 Именно олимпийского, дельфийского, немейского и истмийского.

2 Так называемые «феории».

3 Этот пункт направлен непосредственно против фокидян.

4 Ср. V47,8.

5 Ср. IV 118,8.

6 Ср. 196, 2; 99,3.

7 См. IV 103,3-4.

8 См. IV 88,2.

9 См. IV 85-88,1.

10 Иначе: Стол. Отпал от Афин в 432 г.

11 Оба эти города отпали в 432 г.

12 Мекиберняне и сингеи ранее не упомянуты Фукидидом. Мекиберна — гавань Олинфа на Торонском заливе. Синг — город на северо-восточном берегу полуострова Сифония. Сана (см. IV109,3-5) — город на Акте.

13 См. V 3,5.

14 См. IV 118,4.

15 Упомянут только здесь; находился, по-видимому, недалеко от Мефан.

16 См. П32; III 89,3; IV 118,4.

17 См. IV 121,2; 131,3.

18 См. IV 123,4.

19 Например, гарнизон Тороны (V 3,4).

2 °Ср. 165, 2. Неизвестно, когда афиняне осадили (или вновь захватили этот город.

21 Быть может, имеются в виду Галепс, Менда и Фисс (V 35,1).

22 Исправление Улльриха вместо рукописного чтения «шесть».

23 Столбы (или «стелы») с вырезанным на них текстом договора (ср. V23, 5; 47,11).

24 Древнее название Дельф.

25 В Коринфе.

26 В святилище Аполлона в 20 стадиях к югу от Спарты на правом берегу Еврота.

27 Эта статья совершенно игнорировала интересы союзников и вызвала впоследствии их раздражение (см. V 29,1).

19 . Мирный договор заключен при эфоре Плистоле в Лакедемоне в 24-й день месяца артемисия, в Афинах же при архонте Алкее в 26-й день месяца элафеболиона¹. Приносили клятвы и заключали договор со стороны лакедемонян: Плистоанакт, Агис, Плистол², Дамагет, Хионид, Метаген, Аканф, Даиф, Исхагор, Филохарид, Зевксид, Антипп, Теллид, Алкинад, Эмпедий, Менас, Лафил; со стороны афинян: Лампон³, Истмионик⁴, Никий, Лахет, Евтидем, Прокл, Пифодор, Гагнон, Миртил, Фрасикл, Феаген, Аристократ, Иолкий, Тимократ, Леонт, Ламах, Демосфен⁵.

1 Приблизительно в половине апреля 421 г. до н. э.

2 Плистол был эфором-«эпонимом» года (его именем назывался год). Исхагор был отправлен во главе отряда на помощь Брасиду (IV 132,2-3) и затем вместе с Менасом и Филохаридом отправился во Фракию сообщить

3 О мире (V 21,1). Филохарид также подписал годичное перемирие 423 г. (IV 119,2); Теллид, вероятно, отец Брасида (II 25,2).

3 Помпон — известный прорицатель.

4 Истпмионик, Мирт^і и Иолкий — лица неизвестные. Евтидем был послан стратегом в Сиракузы (УШ6,1). Пифодор — один из трех стратегов, совершивших набег на Лаконию в 414 г. (VI105,2^). Гагнон — отец Фераме-на, основатель Амфиполя (V 11,1). Фрасикл и Леонт — военачальники во время Ионийской войны (VIШ5,1; 17,3; 19,2). Тимократ, быть может (?), отец Аристотеля (Ш105,3).

5 Рядом с представителями «военной партии» Демосфеном, Ламахом и Леонтом стоят подписи «умеренных» — Никия и Лахета. Примечательно, что среди подписавших договор отсутствует имя Алкивиада (неизвестно почему). — Плутарх (№с. 9,7-9) сообщает о всеобщей радости в Афинах по поводу наступления мира. Народ благословлял Никия, заключившего мир, и сравнивал его с Периклом, считая последнего виновником войны. Вскоре, однако, радость афинян прошла: они поняли, что это был «гнилой» мир.

20 . Мир этот был заключен в конце зимы и самом начале весны, непосредственно после городских Дионисий¹. Со времени первого вторжения в Аттику и начала этой войны прошло 10 лет и несколько дней. Следует определять время событий, принимая во внимание отсчет времен года, зимы и лета, а не полагаться на списки архонтов или иных официальных лиц, по именам которых обозначаются в различных городах даты исторических событий. Ведь при таком способе исчисления все же остается неясным, произошло ли данное событие в начале или середине или в какой-либо другой срок службы указанного лица. Если же считать по летам и зимам, как сделал это я, то, учитывая, что обе половины, лето и зима, вместе составляют год, найдем, что в период этой первой войны прошло 10 лет и столько же зим.

1 Городские Дионисии кончались 13 элафеболиона (март—первая половина апреля).

21 . Лакедемоняне тотчас же отпустили своих пленников (так как им выпал жребий сделать это первыми)¹ и отправили уполномоченных — Исхагора², Менаса³ и Филохарида⁴ — на

Фракийское побережье с приказом Клеариду передать Амфиполь афинянам, а другим городам — принять статьи мирного договора, касающиеся каждого города⁵. Однако фракийские города не соглашались на договор⁶, считая его для себя неприемлемым. И Клеарид, в угоду халкидцам, не отдал Амфиполя, ссылаясь на то, что он не может сделать это против воли граждан. Вместе с послами халкидских городов Клеарид прибыл оттуда прямо в Лакедемон, чтобы оправдаться, если Исхагор с товарищами обвинят его в неподчинении приказу. Он желал также узнать: нельзя ли еще изменить условия договора. По прибытии, однако, Клеарид узнал, что лакедемоняне уже связаны договором. Его самого отослали назад во Фракию с приказанием передать город афинянам, в случае же, если это невозможно, то вывести оттуда всех пелопоннесцев, и он спешно направился обратно в Амфиполь.

1 По Феофрасгу (Ріиі^іс. 10,1), Никий добился этого подкупом.

2 См. IV132, 2,3; V 19,2.

3 V19,2.

4IV 119,2.

5 СМ. V18,5-8.

6 Сколько государств отказалось, Фукидид не говорит [несомненно: халкидяне (V 39,1), Амфиполь и Скиона; вероятно, также боттиеи и Аргил].

22 . Представители союзников находились тогда в Лакедемоне, и лакедемоняне настаивали, чтобы непокорные города¹ приняли мирный договор. Однако те отказались на том основании, что и прежде, требуя более справедливых условий мира. Так как союзники не подчинились, то лакедемоняне отпустили² их и решили одни заключить союз с афинянами. Они считали, что аргосцы, отказавшиеся вновь заключить мирный договор³ по предложению прибывших к ним лакедемонских послов Лиха⁴ и Ампелида⁵, теперь без помощи афинян для них неопасны, а остальные пелопоннесские города, по всей вероятности, сохранят спокойствие. Поэтому лакедемоняне воспользовались пребыванием афинских послов в Спарте, чтобы вступить с ними в переговоры о союзе⁶, который и был заключен с клятвами на следующих условиях.

1 Т. е. Беотия, Коринф, Элида и Мегары (V 17,2), а также Амфиполь и другие фракийские города.

2 Это не означает, что делегаты союзников покинули Спарту, но конференция с союзниками была Спартой закрыта.

3 См. ^14,4.

4 Лих был проксеном Аргоса в Спарте (см. V 50,4; 76,3).

5 Ампелид нигде больше не упоминается.

6 Это был скорее оборонительный союз (ср. 144, 1).

23 . «Лакедемоняне и афиняне будут союзниками в течение 50 лет на следующих условиях. Если кто-нибудь пойдет враждебно на лакедемонскую землю, причиняя зло лакедемонянам, то афиняне должны по всем их силам и возможностям оказать помощь лакедемонянам. Если враг, разорив страну, отступит, то пусть он будет врагом лакедемонян и афинян, и земля его будет разорена обоими государствами, мир же оба города должны заключать только сообща. Все эти совместные действия они должны производить честно, усердно и без обмана. Если же кто-нибудь пойдет враждебно на афинскую землю, причиняя зло афинянам, то лакедемоняне также должны по всем их силам и возможностям оказать афинянам помощь. Если же враг, причинив разорение стране, отступит, то пусть он будет врагом лакедемонян и афинян и земля его будет разорена обоими государствами, мир же оба города должны заключать только сообща. Все эти совместные действия пусть совершаются справедливо, усердно и без обмана. В случае восстания рабов¹ афиняне должны прийти на помощь лакедемонянам по возможности всеми силами. Договор этот должен быть скреплен клятвой с обеих сторон теми же лицами², которые скрепили первый. Возобновлять клятву³ следует ежегодно, для чего лакедемонянам надлежит являться в Афины на Дионисии, а афинянам — в Лакедемон на Гиакинфий⁴. Обе стороны обязаны поставить стелы — одну в Лакедемоне в храме Аполлона в Амиклах, а другую в Афинах на акрополе в храме Афины. Если лакедемоняне и афиняне решат добавить или исключить какой-либо пункт из настоящего договора о союзе, то обе стороны имеют право сделать это, не нарушая клятвы».

1 Ср. V 14, 3; IV 41, 3; 80, 2-5. Спарта, Аргос и Фессалия постоянно опасались восстания рабов.

2 См. V 19,2.

3 Ср. V 18,10.

4 Время празднования Гиакинфий в Амиклах неизвестно (быть может, в мае месяце).

24 . Со стороны лакедемонян клятву принесли¹: Плистоанакт, Агис, Плистол, Дамагет, Хионид, Метаген, Аканф, Даиф, Исхагор, Филохарид, Зевксид, Антипп, Теллид, Алкинад, Эмпедий, Менас,

Лафил; со стороны афинян: Лампон, Истмионик, Лахет, Никий, Евтидем, Прокл, Пифодор, Гагнон, Миртил, Фрасикл, Феаген, Аристократ, Иолкий, Тимократ, Леонт, Ламах и Демосфен. Этот союз был заключен вскоре после установления мира. Афиняне возвратили лакедемонянам пленников с острова. Затем наступило лето одиннадцатого года войны. Этим заканчивается описание первой войны, которая продолжалась непрерывно в течение этих 10 лет².

1 Имена подписавших мирный договор и договор о союзе повторяются с незначительными вариациями (см. V 19,2).

2 Примечательно, что Фукидид не подводит итогов этой «десятилетней войны», например неудачи Спарты в попытках «освободить Элладу».

25 . Договор о мире и союзе, которым закончилась 10-летняя война¹ лакедемонян с афинянами, был заключен при эфоре Плистоле² в Лакедемоне и архонте Алкее в Афинах. Теперь в городах, принявших договор, наступил мир. Однако коринфяне и некоторые другие пелопоннесские города начали подрывать только что достигнутое соглашение. Вскоре у союзников возник новый повод для трений с лакедемонянами. Кроме того, с течением времени афиняне стали с подозрением относиться к лакедемонянам, так как те не выполняли некоторых условий договора. Правда; в течение 6 лет и 10 месяцев³ обе стороны воздерживались от взаимных нападений на земли друг друга, но в чужих областях они старались (при неустойчивости мирных отношений) вредить друг другу насколько возможно. Наконец, они были вынуждены нарушить мир, заключенный после первых 10 лет военных действий, и объявить открытую войну⁴.

1 См. У26,2.

2 Ср. Ш^ТУ 19,2.

3 Считая с начала Никиева мира (апрель 421 г.) до высадки афинян на даконском побережье летом 414 г. (VI105^). Однако афинская высадка произошла в начале весны 413 г. (VII 19, 1), и потому эта дата неверна (см. СоттеА.ЖIV8).

4. Ср. 123, б; III.

26 . И эту войну также описал Фукидид афинянин, последовательно, по ходу событий, которые он считал из года в год по летам и зимам, пока лакедемоняне и союзники не сокрушили афинскую державу, захватив Пирей и Длинные стены. Вплоть до этого момента война продолжалась в течение 27 лет. И ошибется тот, кто не сочтет войной промежуток времени между двумя периодами открытой войны. Достаточно бросить взгляд на события, которые я описал, чтобы убедиться, что вряд ли можно говорить о мире, когда обе стороны не возвратили и не получили назад всего, что было обусловлено договором. Кроме того, в мантинейской и эпидаврийской войне¹ и в других делах были также допущены нарушения пунктов договора. Союзники с фракийского побережья не менее враждебно относились к афинянам, а беотийцы соблюдали перемирие, которое должно было возобновляться каждые десять дней. Итак, если, считая по зимам и летам, прибавить срок² первой 10-летней войны к продолжительности последовавшего за ней сомнительного перемирия и дальнейших военных лет, то получится указанное мной точное количество лет³ с несколькими лишними днями. Можно убедиться также, что из всех делавшихся предсказаний о длительности этой войны оправдалось только это одно⁴. Сам я хорошо помню, как с начала и до конца войны многие часто повторяли предсказание, что война должна продлиться трижды девять лет⁵. Я пережил всю войну уже в зрелом возрасте и внимательно следил за событиями, прилагая старания, чтобы в точности узнать их. К тому же двадцать лет мне пришлось пробыть в изгнании после моего командования под Амфиполем, и я имел возможность, благодаря моему положению изгнанника, лично наблюдать ход событий у обеих сторон — у пелопоннесцев не менее, чем у афинян, — и составить себе на досуге⁶ непредвзятое суждение о них. Теперь я буду продолжать рассказ о раздорах после 10-летней войны, о разрыве мирного договора и о дальнейших военных событиях.

1 Ср. V 53 ел.

2 Фукидид ничего не говорит об этом «десятидневном» перемирии.

3 Именно 27лет (V26,1).

4 Фукидид обычно довольно презрительно относится к предсказаниям оракулов (ср. П21,3; 54,2-3).

5 Ср. РЫіЖс.9,8.

6 Или: «Вдали от политических волнений».

27 . После заключения 50-летнего мира и затем союза с афинянами пелопоннесские послы, приглашенные для этого на собрание, покинули Лакедемон. Все они уехали домой, кроме коринфян, которые отправились сначала в Аргос. Здесь коринфяне вступили в переговоры с некоторыми ар-госскими должностными лицами. Они объявили аргосцам, что лакедемоняне заключили мир и союз со своими исконными злейшими врагами — афинянами не с добрыми намерениями, а с целью поработить весь Пелопоннес; аргосцы обязаны поэтому принять меры к спасению пелопоннесцев. Они должны предложить всем независимым эллинским городам, признающим взаимное равноправие, вступить в обо-ронительный союз¹ с Аргосом. Переговоры об этом следует, однако, вести не в народном собрании, а через нескольких полномочных представителей, чтобы ни на кого не пала тень в случае неудачи в народном собрании. Коринфяне добавили, что многие города из ненависти к лакедемонянам присоединятся к союзу. После этого коринфяне возвратились домой.

1 См. V-48,2.

28 . Выслушав эти предложения, аргосцы доложили их своим сотоварищам и народному собранию. Народное собрание приняло предложение коринфян и выбрало 12 уполномоченных, с которыми все эллины, кроме афинян и лакедемонян, могли бы заключить союз, афиняне же и лакедемоняне — только с разрешения народного собрания. Аргосцы тем охотнее пошли на это, что предвидели войну с лакедемонянами, срок мирного договора с которыми истекал¹. Кроме того, они питали надежду получить господствующую роль в Пелопоннесе. Ведь в это время репутация лакедемонян действительно пала очень низко²: военные неудачи вызвали к ним даже пренебрежительное отношение. Напротив, положение Аргоса во всех отношениях было превосходным: он не участвовал в аттической войне³ и, сохраняя мирные отношения с обеими воюющими сторонами, сумел извлечь для себя выгоды. Поэтому аргосцы были готовы принять всех желающих эллинов в свой союз.

1 См. V 14,4; 22,2.

2 Успехи Брасида во Фракии мало способствовали восстановлению престижа Спарты йосле неудачи под Пилосом (ср. V 75, 3; VI11, 6). С 425 г. спартанцы уже не делали вторжений в Аттику, боясь ответной меры афинян: казни пленников, взятых под Пилосом.

3 Так называли пелопоннесцы Архидамову войну.

29 . Первыми к союзу с Аргосом присоединились мантинейцы и их союзники из страха перед лакедемонянами. Ведь мантинейцы¹, которые еще во время войны с афинянами подчинили себе часть Аркадии², полагали, что лакедемоняне теперь, когда у них есть время и возможность обратиться против них, не позволят им удержать эту землю. Поэтому мантинейцы с радостью вступили в союз с Аргосом, принимая во внимание могущество этого города, который к тому же, подобно им, всегда противостоял лакедемонянам, имея демократическое правление³. После отпадения Мантинеи и в остальных пелопоннесских городах начали толковать о том, что и им следовало бы поступить так же. Пелопоннесцы думали, что мантинейцы, перейдя на сторону Аргоса, рассчитывали получить для себя особые выгоды. Кроме того, раздражение пелопоннесцев вызывала статья договора⁴, разрешавшая афинянам и лакедемонянам, если им вздумается, прибавлять или исключать из договора без нарушения клятвы какие угодно пункты. Эта статья договора особенно беспокоила пелопоннесцев, вызывая у них подозрение, что лакедемоняне намереваются при помощи афинян подчинить себе пелопоннесских союзников⁵. Они указывали на то, что право на изменение договора должно принадлежать лишь всему союзу в целом. Итак, опасаясь лакедемонян, большинство пелопоннесских городов было готово немедленно вступить в союз с Аргосом.

1 См. IV134.

2 См. 12,3.

3 См. V,31,6.

4 Именно статья договора о союзе. 5^^1^20,4.

30 . Когда лакедемоняне услышали об этих толках и волнениях в Пелопоннесе и узнали, что за всем этим стоят коринфяне, которые и сами склонны заключить союз с Аргосом, то отправили в Коринф послов, чтобы предотвратить нежелательный ход событий. Послы винили во всем коринфян, утверждая, что те нарушат клятвы, если отложатся от лакедемонян и вступят в союз с аргосцами; что коринфяне уже поступили несправедливо, не приняв мирного договора с афинянами, хотя в нем есть статья, гласящая, что решение большинства союзников обязательно для всех, если боги и герои этому не воспрепятствуют. Коринфяне, уже раньше пригласившие к себе остальных союзников, также не принявших договора подобно им, в их присутствии возражали лакедемонянам. Не указывая прямо на то, чем они были обижены, лакедемоняне не добились возвращения им Соллия¹ и Анактория² и вообще поступились их интересами. Свой отказ присоединиться к мирному договору они мотивировали тем, что не могли покинуть союзников во Фракии, с которыми их связывает клятва³ с восставшей ранее других Потидеей, а затем и с остальными. На этом основании коринфяне отрицали, что нарушают союзнический договор этим отказом. Напротив, изменив потидейцам, они нарушили бы Данную им ранее клятву именем богов: в договоре сказано: «если нет препятствий со стороны богов и героев», а препятствием такого рода в их глазах являлась эта клятва. Так высказались коринфяне о своих прежних клятвах. Что до союза с аргосцами, то они объявили, что посоветуются со своими друзьями и затем поступят по справедливости. После этого лакедемонские послы уехали домой. В это время в Коринфе находились и послы аргосцев, которые убеждали коринфян, не раздумывая долго, заключить с ними союз. Коринфяне, однако, предложили им явиться на следующее собрание.

1 См. II 30,1.

2 См. IV 49.

3 См. 166.

31. Вскоре прибыли также элейские послы, которые сначала заключили союз с коринфянами, а затем направились в Аргос и (как было решено уже заранее) вступили в союз с аргосцами. Элейцы были тогда в ссоре с лакедемонянами из-за города Лепрея¹. Во время войны между лепрейцами и некоторыми аркадскими племенами лепрейцы призвали на помощь элейцев с условием отдать им как союзникам половину своей земли. По окончании войны элейцы разрешили жителям Лепрея самим обрабатывать эту землю с условием выплаты за нее лишь 1 таланта Олимпийскому Зевсу². Лепрейцы и выплачивали эти деньги вплоть до аттической войны. Однако, воспользовавшись началом войны, они перестали вносить плату. Когда элейцы попытались силой заставить их, то лепрейцы прибегли к помощи и защите лакедемонян. Дело было передано в третейский суд лакедемонян³. Однако элейцы, подозревая, что приговор будет несправедлив, отклонили третейский суд и разорили землю лепрейцев. Лакедемоняне решили, что Лепрей — независимый город, и возложили вину на элейцев. Когда элейцы не подчинились приговору третейского суда, то лакедемоняне послали гарнизон из гоплитов в Лепрей. Элейцы сочли, что лакедемоняне приняли под защиту город, отпавший от них. При этом элейцы ссылались на статью союзного соглашения, по которой каждый участник аттической войны по окончании ее сохраняет все владения, бывшие у него в начале войны. Считая решение суда неправильным, элейцы перешли к аргосцам и заключили с ними союз, как это уже сказано.

Сразу же после них в аргосский союз вступили также коринфяне и халкидяне фракийского побережья. Беотийцы⁴ же и мегарцы хотя и вели речи о том же, однако ничего не предприняли для вступления в союз с Аргосом, полагая, что государственный строй лакедемонян более сродни их олигархическому правлению, чем демократические порядки в Аргосе.

1 Лепрей — город в южной части Элиды близ границы с Лаконией. Он был независим от Элиды и в дружественных отношениях со Спартой (см.: СоттеА.Ж; ^27).

2 Т. е. в пользу храма Зевса в Олимпии.

3 Странно, что элейцы согласились на третейский суд лакедемонян, а потом отклонили приговор.

4 Ср. V17, 2; 32, 5.

32 . Около того же времени в это лето афиняне захватили осажденную ими Скиону¹. Всех взрослых мужчин они перебили, продали в рабство женщин и детей и отдали землю в пользование платейцам². Жителей Делоса они возвратили на остров, побужденные понесенными ими неудачами и оракулом, полученным от бога в Дельфах. Фокийцы и локры начали войну между собой³. Коринфяне и аргосцы, теперь уже союзники, обратились к Тегее⁴, желая склонить ее к отпадению от лакедемонян. Они рассчитывали, что если им удастся присоединить к своему союзу эту значительную область Пелопоннеса, то весь Пелопоннес будет на их стороне. Когда в Тегее им ответили, что не будут враждовать с лакедемонянами, то коринфяне, до сих пор действовавшие энергично, ослабили свои старания, опасаясь, что ни один город не захочет присоединиться к ним. Однако они все же обратились к беотийцам, приглашая их заключить союз с ними и аргосцами и впредь сообща решать интересующие их дела. Затем коринфяне попросили беотийцев сопровождать их в Афины, чтобы помочь заключить дополнительное соглашение о 10-дневном перемирии⁵, подобно соглашению, установленному между Афинами и Беотией немного спустя после 50-летнего мира. В случае несогласия афинян коринфяне просили беотийцев вообще отказаться от перемирия и впредь не заключать его без их участия. На просьбу коринфян вступить в союз с Аргосом беотийцы предложили им подождать. Все же они прибыли вместе с коринфянами в Афины; однако добиться 10-дневного перемирия для коринфян им не удалось. Афиняне отвечали, что существующий мирный договор распространяется и на коринфян, поскольку те являются союзниками лакедемонян⁶. Тем не менее сами беотийцы не отказались от 10-дневного перемирия, несмотря на требования и напоминания коринфян о взаимном уговоре об этом. Таким образом, у коринфян с афинянами фактически существовало перемирие без

7

договора⁷.

1 См. IV122; 123, 4; V 2, 2; 18, 8.

2 Отчасти тем, кто нашел до осады убежище в Афинах (II 6,4; 78, 3), отчасти же спасшимся из Платей (III24, 2) во время осады.

3 Кроме этого краткого упоминания, Фукидид нигде больше не говорит об этой местной войне.

4 Тегея — город на юго-востоке Аркадии — сохранял свою независимость как против Спарты, так и против коринфян.

5 См. V,26,2.

6 Т. е. если коринфяне — члены Пелопоннесского союза.

7 Т. е. либо перемирие, не скрепленное торжественными клятвами и возлияниями богам, или фактическое перемирие без всякого соглашения.

33 . В то же лето лакедемоняне выступили в поход под предводительством Плистоанакта, сына Павсания, на землю паррасиев¹, подвластных мантинейцам в Аркадии. Лакедемонян призвала к себе часть паррасиев из-за происшедшего у них восстания. Кроме того, лакедемоняне намеревались, если удастся, разрушить также крепость в паррасийском городе Кипселы², угрожавшую лаконской области Скиритиде³. Мантинейцы построили эту крепость, охраняемую их гарнизоном. Лакедемоняне разорили поля паррасиев; мантинейцы же поручили защиту своего города аргосскому гарнизону, чтобы самим защитить землю союзников. Однако они не смогли спасти крепость в Кипселах и паррасийские города от разорения и возвратились домой. Лакедемоняне объявили паррасийцев независимыми, разрушили крепость, а затем вернулись домой.

1 Паррассии занимали западную сторону долины Алфея вплоть до горы. Ликея, где находился храм Аполлона Паррасия.

2 Местоположение города неизвестно.

3 Скиритида — горная область в верховьях р. Еврота (на левобережье), была весьма важной для спартанских коммуникаций между долиной Еврота и равниной Алфея. Здесь проходил самый удобный путь в Мессению вокруг северных отрогов Тайгета.

34 . Тем же летом вернулось из Фракии войско, отправленное туда во главе с Брасидом; его привел назад Клеарид¹ после заключения мира. Лакедемоняне решили даровать свободу илотам, сражавшимся под начальством Брасида, с правом жить где угодно. Вскоре, однако, лакедемоняне, будучи уже во вражде с элейцами, переселили освобожденных илотов вместе с неодамодами² в Лепрей на границе Лаконии и Элиды. Пленных спартиатов, сложивших на острове оружие, лакедемоняне лишили некоторых гражданских прав, права занимать общественные должности (хотя некоторые из этих людей уже эти должности занимали) и права покупки и продажи³: это было вызвано опасением, как бы эти люди не подумали, что из-за своего несчастья окончательно потеряют гражданские права, а с другой стороны, оставаясь полноправными гражданами, не затеяли государственный переворот. Впрочем, со временем они были восстановлены в гражданских правах.

1 См. V 21,3.

2 Недамоды — получившие свободу илоты, но без политических прав.

3 Вероятно, собственности.

35 . В то же лето жители Дия¹ захватили союзный афинский город Фисс на афонском побережье. Хотя все это лето отношения афинян с лакедемонянами оставались мирными², тем не менее они сразу же после заключения мира стали проявлять взаимное недоверие из-за отказа возвратить захваченные местности, упомянутые в договоре. Действительно, лакедемоняне, которые по жребию должны были первыми возвратить Амфиполь и другие места³, не вернули их. Кроме того, они не заставили своих фракийских союзников и даже беотийцев и коринфян подписать мирный договор, хотя постоянно и уверяли, что если те не сделают этого добровольно, то они вместе с афинянами заставят их силой. Все же лакедемоняне объявили затем (хотя и не в письменной форме) о согласии считать врагами обеих договорившихся сторон все города, не подписавшие договор после определенного срока. Видя, что эти обещания на деле так и остаются обещаниями, афиняне стали подозревать лакедемонян в нечестности. Поэтому они со своей стороны также (несмотря на требования лакедемонян) отказались вернуть Пилос и уже раскаивались, что освободили узников с острова. Афиняне решили удержать и остальные находившиеся в их руках местности⁴, пока лакедемоняне не возвратят всего, указанного в договоре. Лакедемоняне же утверждали, что сделали все возможное с их стороны: они отдали афинских пленников, вывели свое войско с фракийского побережья и по возможности выполнили и остальные пункты договора. Амфиполь же они не могут возвратить, так как не владеют им. Все же они попробуют склонить беотийцев и коринфян подписать договор, добиться возвращения Панакта и выдачи афинских пленников в Беотии. При этом лакедемоняне продолжали требовать возвращения Пилоса или, по крайней мере, вывода оттуда мессенцев и илотов (подобно тому как они вывели свое войско из Фракии); афиняне же, если им угодно, могут охранять это место своими силами. В результате длительных совещаний в течение этого лета лакедемоняне убедили афинян вывести из Пилоса мессенцев, илотов и остальных лакедемонских перебежчиков. Лакедемоняне поселили их в Краниях на Кефаллении⁵. Таким образом, в это лето все было спокойно, и обе стороны мирно договаривались между собой⁶.

1 См. IV109, 3.

2 См. IV 109,3.

3 Контраст с V 25, 2.

4 Наиболее важным пунктом был Панакт, удерживаемый беотийцами.

5 См. V18, 7: Киферы, Мефаны и др.

6 Вероятно, путем соглашения с жителями Крайнев.

36 . Следующей зимой, когда в Лакедемоне были уже другие эфоры¹ (не те, при которых был заключен мир, и среди них даже несколько противников мира), туда прибыли послы союзников, а также из Афин, Беотии и Коринфа. После долгих переговоров послы, однако, не достигли соглашения. Когда они уже собирались уезжать, Клеобул и Ксенар, главные противники мира среди эфоров, завели с беотийцами и коринфянами частные переговоры по собственному почину и прежде всего советовали им твердо стоять друг за друга. Сначала беотийцы должны, говорили они, постараться вступить в союз с аргосцами, а затем побудить аргосцев примкнуть вместе с коринфянами к лакедемонскому союзу. Таким образом беотийцы избавятся от необходимости присоединяться к аттическому договору. Ведь лакедемоняне придают больше значения дружбе и союзу с Аргосом, чем вражде с Афинами и расторжению мирного договора. Действительно, лакедемонянам был нужен прочный мир с Аргосом, поскольку тогда, по их мнению, гораздо легче вести войну за пределами Пелопоннеса. При этом эфоры просили беотийцев передать Панакт лакедемонянам, чтобы, если возможно, обменять его на Пилос и затем, более уверенно, снова начать войну с афинянами.

1 Выборы эфоров происходили ежегодно осенью.

37 . С такими предложениями от Ксенара и Клеобула для сообщения своим правительствам послы беотийцев и коринфян уехали домой. На обратном пути через Аргосскую область их поджидали двое аргосцев, членов аргосского правительства¹. Аргосцы вступили с послами в переговоры в надежде, что беотийцы (подобно коринфянам, элейцам и мантинейцам) вступят в их союз. Если бы только это удалось, то, по их мнению, легче было бы в согласии с союзниками воевать или заключать мир по желанию с лакедемонянами или со всяким другим городом. Эти предложения пришлись по душе беотийским послам, к тому же они совпадали с советами их лакедемонских друзей. После этого аргосцы, убедившись, что их предложения приемлемы для беотийцев, уехали с обещанием прислать к ним послов. По возвращении беотийские послы доложили беотархам² о предложениях, полученных ими в Лакедемоне и при встрече с аргосцами. Беотархи обрадовались и тем охотнее склонялись к союзу с аргосцами, обнаружив, что как их лакедемонские друзья, так и аргосцы стремятся к одной цели. Вскоре в Фивы явились также аргосские послы и предложили заключить условленное соглашение. Беотархи одобрили предложение послов и отпустили их с обещанием отправить посольство в Аргос для заключения союза.

1 См. V47, 9. 2 См. IV91.

38 . Между тем беотархи и послы коринфян, мегарцев и из фракийской Халкидики решили сначала клятвенно обязаться защищать друг друга и не начинать ни с кем войны и не заключать союза без общего согласия. Поэтому беотийцы и мегарцы (которые и раньше действовали сообща) должны были заключить союз с Аргосом. Однако до принесения клятвы беотархи доложили об этом четырем советам беотий-ского союза¹ (которым принадлежала вся полнота власти), советуя заключить союз со всеми городами, желающими присоединиться к ним ради взаимной защиты. Однако члены беотийских советов не согласились с этим предложением: они опасались обидеть лакедемонян, вступив в союз с отпавшими от них коринфянами: беотархи не сообщили советникам об обстоятельствах переговоров в Лакедемоне, и именно о совете эфоров Ксенара и Клеобула и их тамошних друзей сначала вступить в союз с аргосцами и коринфянами, а затем с лакедемонянами. Беотархи полагали, что советники даже и без этого примут именно то решение, которое будет предложено им на основании предварительных переговоров. Дело, таким образом, расстроилось, и коринфские и фракийские послы уехали безрезультатно. Беотархи же, предполагавшие ранее, если бы договоренность была достигнута, заключить союз с Аргосом, уже не стали вносить в советы предложения о союзе, и обещанного посольства в Аргос не состоялось. Все велось с каким-то равнодушием и вялостью.

1 Общебеотийский совет состоял из представителей четырех государств беотийского союза, которые правили поочередно и назывались «четырьмя советами».

39 . В ту же зиму олинфяне внезапным нападением захватили Мекиберну, где находился афинский гарнизон. Афиняне между тем все время продолжали переговоры с лакедемонянами о возврате им занятых во время войны пунктов. Если афиняне получат от беотийцев Панакт, как рассчитывали лакедемоняне, то им удастся обменять это укрепление на Пилос. Поэтому лакедемоняне отправили послов в Беотию с просьбой вернуть Панакт и афинских пленников, чтобы за это возвратить себе Пилос. Однако беотийцы отказались выдать это укрепление, если лакедемоняне не заключат с ними отдельный союз, как и с афинянами. Лакедемоняне прекрасно понимали, что они не вправе это сделать (ведь по договору ни одна сторона не могла ни с кем заключать союза или начинать войны без согласия другой)¹, но страстно желали получить Панакт, чтобы обменять его на Пилос. В то же время лакедемонские противники мира с Афинами энергично хлопотали об этом союзе. Поэтому лакедемоняне в конце зимы и в начале весны заключили союз с беотийцами². Беотийцы сразу же принялись за разрушение Панакта³. Так окончился одиннадцатый год этой войны.

1 Такой статьи нет в союзном договоре; но ее можно подразумевать в тексте V 23,1.

2 См. V 17,2.

3 См. У40, 1;42,1.

40 . В самом начале весны следующей летней кампании в Аргосе стало известно, что беотийцы разрушают Панакт, а лакедемоняне заключили с беотийцами отдельный союз. Между тем обещанное посольство от беотийцев¹ не прибыло. Тогда аргосцы стали опасаться, что останутся в одиночестве и все их союзники перейдут к лакедемонянам. Они считали, что лакедемоняне уговорили беотийцев разрушить Панакт и присоединиться к мирному договору с афинянами; афинянам же, видимо, все это известно, так что теперь им, аргосцам, уже невозможно вступить в союз даже с афинянами (тогда как до сих пор они полагали, что при неприязни между обеими державами союз, по крайней мере с одной из них, им обеспечен). И вот, приведенные в замешательство утратой этой надежды и опасаясь, как бы не пришлось воевать одновременно с тегейцами², лакедемонянами, беотийцами и афинянами, они решили немедленно отправить в Лакедемон послами Евстрофа и Эсона, которые считались самыми близкими друзьями лакедемонян. Прежде аргосцы отвергали союз с лакедемонянами, мечтая о владычестве в Пелопоннесе, но в настоящем положении находили, что лучше всего заключить союз с лакедемонянами, чтобы так или иначе сохранить мир.

1 См. V,38,4.

2 У тегейцев была старая вражда с союзной Аргосу Мантинеей, и они оставались союзниками лакедемонян (V 32,3-4).

41 . По прибытии в Лакедемон аргосские послы начали переговоры об условиях мира. Прежде всего они потребовали передачи спора о пограничной местности Кинурии (с городами Фиреей и Анфеной¹, подвластными лакедемонянам), из-за которой шли постоянные раздоры между ними, на третейский суд какого-нибудь города или единоличного судьи. Лакедемоняне, однако, заявили, что об этом не может быть и речи; если же аргосцы хотят мира, то они, лакедемоняне, готовы заключить договор на прежних условиях. Наконец аргосские послы предложили заключить, по крайней мере, 50-летний мир, причем обе стороны оставляют за собой право решить спор об этой земле оружием (если в Лакедемоне и Аргосе не случится болезни или войны), как это было раньше, когда обе стороны приписали себе победу (причем, однако, не разрешалось преследовать побежденных за пределами Аргоса и Лакедемона). Сначала это предложение показалось лакедемонянам нелепым², но затем (так как им очень важно было при всех обстоятельствах сохранить хорошие отношения с Аргосом) они приняли его и составили проект письменного договора. Лакедемоняне предложили послам еще до вступления договора в силу возвратиться в Аргос и представить проект на утверждение народного собрания и в случае одобрения возвратиться в Лакедемон к Гиакинфиям³ и принести клятвы. Затем послы уехали.

1 См. П27,2; IV 56-57. Об Анфене см.: Раш. П38. 5.

2 Или: «детски наивный».

3 См. V23,4; VIII 10,1.

42 . Между тем, пока шли эти переговоры с аргосцами, лакедемонские послы Андромен, Редим и Антименид, которым надлежало получить от беотийцев Панакт и афинских пленников для передачи афинянам, обнаружили, что Панакт уже разрушен самими беотийцами. Беотийцы ссылались на стародавний спор с афинянами из-за этой земли и на якобы существовавшее клятвенное соглашение никому не селиться на этой земле, но лишь сообща выгонять туда скот на пастбище. Все же Андромен с товарищами доставили в Афины находившихся у беотийцев афинских пленников и передали их афинянам. Они сообщили также о разрушении Панакта, считая, что возвращено и это место, поскольку никакие враги афинян уже не будут там жить. Такие речи послов вызвали негодование и протесты афинян. Афиняне считали, что лакедемоняне поступили вероломно, допустив разрушение Панакта, который по договору они были обязаны возвратить в прежнем состоянии. К тому же афиняне узнали о их сепаратном союзе с беотийцами, который был заключен, несмотря на обещание совместно заставлять города, не подписавшие договора, принять его. Припоминая и другие случаи невыполнения договора, афиняне считали себя обманутыми и поэтому грубо ответили послам и отослали их домой.

1 См. V 35, 3; 39, 3

43 . При таких разногласиях противники мира в Афинах немедленно принялись с усердием хлопотать о разрыве договора. Самым главным из них был Алкивиад¹, сын Клиния, человек тогда еще молодой (как считалось бы в других городах), который, однако, благодаря славе своих знатных предков уже пользовался уважением. Он предпочитал, правда, союз с Аргосом, но в то же время из гордости и в силу оскорбленного честолюбия был противником мира. Действительно, лакедемоняне вели мирные переговоры с Никием и Лахетом², его же по молодости обошли, пренебрегши стародавними узами взаимного гостеприимства³ с его семьей. Правда, дед Алкивиада добровольно отказался от этого гостеприимства, но сам Алкивиад, оказав услуги лакедемонским пленникам на острове Сфактерии, надеялся его возобновить. Итак, чувствуя себя во всех отношениях обиженным, Алкивиад сначала выступил против мира, утверждая, что лакедемонянам нельзя верить и что они потому только и заключили мир, чтобы с помощью афинян сокрушить аргосцев и затем напасть на самих афинян, когда у тех уже не будет союзников. Потом, однако, когда у афинян с лакедемонянами начались трения, он тотчас послал от себя лично в Аргос вестника с предложением немедленно прибыть вместе с уполномоченными Мантинеи и Элиды в Афины и привлечь афинян к союзу, которому он готов всемерно содействовать, считая его вполне своевременным.

1 Алкивиаду было тогда около 32 лет (родился около 452 г.). Он служил как гоплит вместе с Сократом при Потидее. Весь пассаж об Алкивиаде написан, как думают, непосредственно после 420 г. до н. э. (Ооттв А. ЖIV 48).

2 Ср. V 16,1; V118,11.

3 Т. е. «проксении». См. речь Алкивиада в Спарте (VI-89,2-3)').

44 . Получив это сообщение и узнав, что союз беотийцев с лакедемонянами заключен без ведома и согласия афинян и что у афинян возник глубокий разлад с лакедемонянами, аргосцы оставили без внимания, что их послы уже ведут переговоры о союзе в Лакедемоне, и обратились к Афинам. Они исходили из того, что Афины — исстари дружественный им город. Подобно им у афинян — демократия, и, кроме того, если дело дойдет до войны, это для них — могущественный союзник на море. Итак, аргосцы тотчас же отправили послов в Афины, чтобы договориться о союзе; к посольству присоединились также элейцы и мантинейцы. Туда же поспешно прибыли трое лакедемонских послов — Филохарид¹, Леонт² и Эндий, слывшие друзьями афинян. Послы были отправлены из боязни, что раздраженные афиняне могут заключить союз с Аргосом, и вместе с тем чтобы настаивать на возвращении Пилоса взамен Панакта, а также объяснить афинянам, что союз с беотийцами заключен не во вред им.

1 См. V21,1; IV 119,2; V 19,2.

2 Леонт был экистом (основателем) Гареклеи (Ш92,5). Эндмиимел старые связи с Алкивиадом (VШ6,3).

45 . Выступление в Совете Пятисот послов, прибывших, по их словам, с неограниченными полномочиями уладить все спорные вопросы, встревожило Алкивиада¹. Он опасался, что послы, заявив то же самое в народном собрании, могут склонить народ на свою сторону, и союз с Аргосом будет отвергнут. Тогда Алкивиад придумал следующую хитрость. Давши слово, он убедил лакедемонян, что поможет вернуть Пилос и уладить все остальные разногласия, употребив все свое влияние, чтобы склонить народ к этому, вместо того чтобы, как теперь, противодействовать, если только они ничего не сообщат народному собранию о своих неограниченных полномочиях. Однако действительная цель Алкивиада заключалась в том, чтобы отвратить лакедемонян от Никия и заключить союз с Аргосом, Элидой и Мантинеей, если ему удастся дискредитировать послов в народном собрании, выставив их людьми подозрительными и неискренними, которые утверждают то одно, то другое. Так и вышло: когда послы явились в народное собрание и на вопрос, есть ли у них неограниченные полномочия (как они только что утверждали в Совете), ответили отрицательно, то афиняне не стерпели. Не обращая внимания на послов, они стали слушать только Алкивиада, который бранил лакедемонян еще яростнее прежнего. Теперь народ был готов немедленно пригласить аргосцев и остальных для заключения союза. Однако как раз перед принятием решения произошло землетрясение², и собрание на этот раз было отложено.

1 Во всей этой истории многое непонятно: как могли спартанские послы послушать скорее своего врага Алкивиада, чем Никия? Как мог Алкивиад убедить послов, что отрицание (своих полномочий) поможет успеху их дела? Как после всего этого Эндий и Алкивиад могли тесно сотрудничать вместе в 413/12 г. (VIII6,3,12)? Скорее всего спартанские послы не привезли с собой никаких новых уступок, и когда Алкивиад доложил об этом народному собранию, то оно отвергло предложения спартанцев. Анекдот же о хитрости Алкивиада приведен для иллюстрации его талантов и пороков (см.: Оотте А. ЖIV 52).

2 Стихийные бедствия и другие небесные знамения обычно служили причиной для отсрочки заседания.

46 . Никий также был сбит с толку отречением обманутых лакедемонских послов от своих полномочий. Тем не менее он выступил на следующий день в народном собрании, отстаивая необходимость твердого союза с лакедемонянами, отложив переговоры с аргосцами. Он предложил также снова отправить послов к лакедемонянам и разузнать об их намерениях. При этом Никий разъяснял, что отсрочка войны пойдет на пользу для афинян и к невыгоде для лакедемонян: ведь при теперешних благоприятных для Афин обстоятельствах им желательно как можно дольше сохранить свое счастливое положение. Лакедемонянам же, потерпевшим неудачу, находкой представляется немедленная попытка новой войны. Никию удалось убедить афинян отправить послов в Лакедемон (одним из них был он сам) с требованием, если они действительно питают добрые намерения, отстроить и возвратить Панакт, вернуть Амфиполь и отказаться от союза с беотийцами, если те не присоединятся к мирному договору, так как договор не позволяет ни одной из сторон заключать союз без согласия другой. Кроме того, послы должны дать понять лакедемонянам, что и афиняне, если бы решились нарушить справедливость, уже давно могли бы заключить союз с аргосцами, послы которых прибыли в Афины специально ради этого. Сообщить обо всем этом и о прочих претензиях к лакедемонянам афиняне поручили Никию и другим послам и затем отправили их. По прибытии в Лакедемон послы изложили свои поручения и под конец заявили, что если лакедемоняне не расторгнут союза с беотийцами в случае отказа беотийцев подписать мирный договор, афиняне заключат союз с Аргосом и его союзниками. Под давлением эфора Ксенара и его единомышленников лакедемоняне отказались разорвать союз с беотийцами. Однако по просьбе Никия они согласились подтвердить свои прежние клятвы на верность договору. Действительно, Никий опасался навлечь на себя нападки врагов, вернувшись ни с чем. Так действительно и случилось; его сочли ответственным за мирный договор с лакедемонянами. Узнав по возвращении Никия о полной неудаче его посольства, афиняне пришли в негодование. Считая себя обиженными, они тотчас же заключили договор о мире и союзе с аргосцами и их союзниками (послы их в это время находились в Афинах по приглашению Алкивиада) на следующих условиях.

47 . Мир¹ на сто лет, бесхитростный и нерушимый, заключили афиняне, аргосцы, мантинейцы и элейцы для себя и подвластных им союзников на суше и на море. Аргосцам, элейцам и мантинейцам с их союзниками не дозволяется какими бы то ни было средствами поднимать оружие ко вреду афинян и их союзников, а афинянам и их союзникам — против аргосцев, элейцев, мантинейцев и их союзников. Афинянам, аргосцам, элейцам и мантинейцам быть союзниками в течение ста лет на таких основаниях. В случае нападения врага на афинскую землю аргосцы, элейцы и мантинейцы должны оказывать афинянам по первому их требованию всяческую помощь по мере возможности самым решительным образом. Если же, разорив их землю, враг уйдет, то его город пусть будет врагом аргосцам, элейцам, мантинейцам и афинянам и понесет наказание от всех этих городов. Ни одному из этих городов не дозволено без согласия всех остальных прекращать войну с вражеским городом. Если враг нападет па землю элейцев, мантинейцев и аргосцев, то афиняне также должны по первому требованию этих городов всячески помогать им по мере возможности. Если же враг, разорив их землю, уйдет, то его город пусть будет врагом афинян, аргосцев, мантинейцев и элейцев и несет наказание от всех этих городов. Прекращать же войну не дозволяется без согласия всех городов. Вооруженным людям не дозволяется проходить через союзную землю и через земли подвластных им союзников, а также по морю² без дозволения всех союзных городов — афинян, аргосцев, мантинейцев и элейцев. Город, посылающий вспомогательное войско, должен доставить продовольствие на 30 дней со дня прибытия в город, вызывавший на помощь; так же и при уходе войска. Если же город, просивший помощи, пожелает оставить у себя войско на более долгий срок, то обязан выдать продовольствие каждому гоплиту, легковооруженному и лучнику на 3 эгинских обола³ в день, а всаднику по 1 эгинской драхме. Командовать войском должен город, попросивший помощи, пока войско находится на его земле. Если же союзные города решат выступить в поход куда-либо сообща, то командование должно быть разделено между всеми городами. Афиняне должны клятвенно подтвердить договор за себя и своих союзников, аргосцы же, мантинейцы и элейцы и их союзники — принести клятву каждый город за себя. Торжественную клятву должно приносить общепринятым в каждом городе образом при жертвоприношении взрослых животных. Клятва же должна гласить следующее: «Я буду верен союзу согласно договору и буду соблюдать договор справедливо, нерушимо и честно и не стану нарушать его какими-либо ухищрениями». Приносить присягу в Афинах должны совет и власти⁴, а пританы⁵ — приводить к присяге. В Аргосе — совет, «восемьдесят»⁶ и артины⁷, а приводить к присяге — «восемьдесят». В Мантинее — демиурги⁸, совет и остальные власти, а приводить к присяге — феоры и полемархи⁹. В Элиде — демиурги, высшие власти и «шестьсот»¹⁰, а приводить к присяге— демиурги и фесмофилаки¹¹. Возобновлять присягу афиняне должны в Элиде, Мантинее и Аргосе за 30 дней до начала Олимпийских игр¹². Аргосцы же, элейцы и мантинейцы — в Афинах за 10 дней до Великих

Панафиней¹³. Соглашение о договоре, присяге и союзе начертать на каменном столбе и поставить афинянам на акрополе, аргосцам — на рыночной площади в святилище Аполлона¹⁴, мантинейцам — в святилище Зевса¹⁵ на рыночной площади. Союзники должны совместно воздвигнуть медный столп в Олимпии на предстоящих теперь Олимпийских играх¹⁶. Если эти города сочтут желательным внести какие-либо изменения¹⁷ в договор, то должны сообща обсудить их, после чего единодушное решение вступит в силу.

1 Фрагмент официальной афинской копии договора сохранился (Ю Р, 86). Фукидид передает текст договора довольно точно. Договор делится на три части: 1) мирный договор, 2) союзный договор, 3) заключительные формулы.

2 См. V 56,2.

3 Эгинская монетная система была принята в большинстве греческих государств. Эгинский обол равен 4.3 аттических обола (13.021 г).

4 Т. е. занимающиеся внутренними делами (в противоположность стратегам, ведавшим иностранными и военными делами).

5 Притоны — очередные председатели совета и народного собрания.

6 Кто эти «восемьдесят» и какова была их функция — неизвестно.

7 Артины — советники, нам неизвестные.

8 Демиурги — высшие должностные лица; в Элиде, вероятно, представители (старосты) отдельных округов.

9 Функции этих лиц неизвестны.

I °Совет «шестисот».

II «Блюстители законов».

12 Олимпийские игры (празднества) проводились раз в четыре года в нечетные юлианские года до новой эры.

13 Великие Панафинеи («всеафинские») праздновались каждый третий год олимпиады в первой половине августа. Цифры «30» и «10» указывают на то, что клятва должна была возобновляться в один и тот же срок.

14 Аполлона Ликейского (Раш. П19,3 ел.).

15 Вероятно, в святилище Зевса Спасителя (Сотера) (Раш. 9,2).

16 См. V49,11; 23,6.

17 Ср. V 18,11; 25, б.

48 . Таким образом, был заключен мир и союз. Однако из-за этого от прежнего договора между лакедемонянами и афинянами ни одна из сторон не отказалась. Все же коринфяне, несмотря на свой союз с аргосцами, не присоединились к договору (так же как они не вступили и в ранее заключенный элейцами, аргосцами и мантинейцами оборонительно-наступательный союз). Коринфяне заявили, что достаточно оборонительного союза для взаимной помощи, а нападать ни на кого они не желают. Таким образом, коринфяне отделились от своих союзников и вновь перешли на сторону лакедемонян¹.

1 Коринфяне не хотели вредить Спарте: цель Коринфа была изменить мирную политику Спарты и вновь начать войну с афинянами.

49 . В это лето состоялись Олимпийские игры, на которых аркадец Андросфен в первый раз¹ победил в борьбе и кулачном бою². Лакедемонян элейцы не допустили в святилище³ (поэтому те не смогли принести жертву и участвовать в состязаниях) за то, что лакедемоняне отказались уплатить пеню, наложенную на них элейцами по олимпийскому уставу⁴. Элейцы утверждали, что лакедемоняне напали на их крепость Фирк⁵ и послали своих гоплитов в Лепрей во время олимпийского перемирия. Пеня же составляла сумму в 2000 мин, по 2 мины за каждого гоплита, согласно олимпийскому уставу. Лакедемоняне возражали против этого приговора через послов, считая, что приговор был несправедливым, так как праздничное перемирие еще не было объявлено в Лакедемоне во время посылки ими гоплитов. Элейцы отвечали, что тогда у них уже наступило перемирие (ведь они всегда первыми объявляют его для себя), и в то время как они, полагаясь на перемирие, не ожидали нападения, лакедемоняне вероломно нанесли им удар. Лакедемоняне в свою очередь возражали: если бы элейцы уже тогда были убеждены в их (лакедемонян) виновности, то им вовсе не следовало после этого объявлять в Лакедемоне о перемирии. Тем не менее элейцы поступили таким образом именно потому, что тогда думали иначе. После объявления же перемирия они, лакедемоняне, уже больше нигде не нападали на них. Элейцы все же настаивали, что лакедемоняне неправы и никогда не смогут убедить в противном. Впрочем, если лакедемоняне пожелают возвратить им Лепрей, то они не только отказываются от своей части денежной пениб, но готовы уплатить за них даже часть, подобающую божеству.

1 Второй раз он победил, вероятно, в 416 г. до н. э.

2 См. Ш8,1. «Панкратий» — собственно, состязание в борьбе и кулачном бою.

3 Т. е. официальная делегация (феория) лакедемонян не была допущена, но отдельные лица могли смотреть состязания.

4 Устав всеэллинского святилища Зевса Олимпийского, которым управляли элейцы.

5 Местоположение крепости Фирк неизвестно.

6 Очевидно, часть пени причиталась святилищу Зевса Олимпийского, а часть — элейской общине.

50. Когда лакедемоняне отвергли это предложение, элейцы тотчас же выставили новое требование: пусть лакедемоняне, если угодно, не возвращают Лепрея; но если они все-таки желают, чтобы их допустили в святилище Олимпийского Зевса, то им следует подняться к алтарю и перед всеми эллинами клятвенно обещать пеню впоследствии. Лакедемоняне, однако, не согласились и на это и потому были лишены доступа в святилище и приносили жертвы дома. Прочие эллины, кроме лепрейцев, прислали своих послов в Олимпию. Впрочем, элейцы из опасения, что лакедемоняне могут силой ворваться в святилище и принести там жертвы, установили стражу из вооруженных молодых воинов. К ним на помощь прибыли также по 1000 аргосцев и мантинейцев и афинские всадники, ожидавшие празднество в Гарпине¹. Между тем все собрание охватил сильный страх, как бы вооруженные лакедемоняне не совершили нападения, особенно после того как лакедемонянин Лихас², сын Аркесилая, был подвергнут побоям³ блюстителями порядка на месте состязаний. Его упряжка одержала победу, но победителем была, однако, провозглашена упряжка города беотийцев (так как ему, как лакедемонянину, было запрещено участие в состязаниях). Тогда Лихас выступил на арену и увенчал возницу венком, желая показать этим, что колесница принадлежит ему. Поэтому все участники празднества и подавно встревожились, ожидая, что произойдет нечто ужасное. Тем не менее лакедемоняне сохраняли спокойствие, и празднество прошло для эллинов без дальнейших помех. После олимпийского празднества аргосцы и союзники прибыли в Коринф, чтобы пригласить коринфян присоединиться к их союзу. Лакедемонские послы также были там. Несмотря на долгие переговоры, участники ни к чему не пришли, и когда случилось землетрясение, они разъехались по домам. Так окончилось лето.

1 Гарпина — город в Писатиде.

2 См. У22,2.

3 Ср. Хеп. Неіі. III 2,21.

51 . Следующей зимой произошла битва гераклейцев, что в Трахинии¹, с энианами, долопами, мелийцами² и некоторыми фессалийскими племенами. Эти племена жили по соседству и враждовали с Гераклеей, так как город этот был построен как оборонительный пункт исключительно против них. Они были исконными врагами Гераклеи и наносили ей ущерб насколько могли. Также и в этой битве фессалийцы победили гераклейцев, причем пал и правитель Гераклеи лакедемонянин Ксенар³, сын Книдиса, и много гераклейцев было перебито. Так окончилась зима и с ней двенадцатый год войны.

1 См. III92-93.

2 Энианы жили в долине Сперхея. Долопы — в самом дальнем углу Фтии (в юго-восточной Фессалии). О мелийцах см. Ш92,2.

3 Быть может, это тот же Ксенар (эфор 421/20 г.) — противник афинян (см. V 36,1).

52 . В начале следующего лета беотийцы захватили Гераклею¹, которая после упомянутой битвы находилась в тяжелом состоянии. Они выселили лакедемонского правителя Агесиппида² за дурное управление. Захватили же беотийцы город из опасения, что афиняне могут им овладеть, пока лакедемоняне отвлечены раздорами в Пелопоннесе. Лакедемонян этот поступок беотийцев сильно раздражил. Тем же летом Алкивиад, сын Клиния, афинский стратег, действуя совместно с аргосцами и их союзниками, прибыл с небольшим отрядом афинских гоплитов и лучников в Пелопоннес³. Получив подкрепления от пелопоннесских союзников, он во время своего прохождения через страну всюду устраивал союзные дела. Так, он уговорил жителей Патр⁴ построить длинные стены до моря. Он собирался также возвести крепость на мысе Рие Ахейском⁵. Однако коринфяне, сикионцы и другие, кому это сооружение могло принести вред, явились и помешали постройке этого укрепления.

1 По Диодору (ХП77,4), фивднцы пришли на помощь гераклейцам и заняли город своими 1000 гоплитами.

2 Вероятно, тождествен военачальнику, посланному в Эпидавр следующей зимой (V 56,1).

3 Неизвестно: морем или по суше.

4 См. И 83,2.

5 Укрепив Рий, афиняне получили бы господство над входом в Коринфский залив (см. П86,3).

53 . В то же лето вспыхнула война между эпидаврийцами и аргосцами. Поводом к ней был отказ эпидаврийцев послать жертвы в храм Аполлона Пифаеского¹, которые они были обязаны послать как дань за приречные заливные луга (храм этот находился под верховной опекой и защитой аргосцев). Но и без указанного повода (который был лишь предлогом) Алкивиад и аргосцы решили при любой возможности любыми средствами заставить эпидаврийцев присоединиться к союзу, чтобы обеспечить нейтралитет Коринфа и дать возможность афинянам переправлять свое войско в Аргос кратчайшим путем из Эгины² (а не плыть вокруг Скиллейского мыса)³. Аргосцы действительно сами собирались вторгнуться в Эпидавр под предлогом взыскания с эпидаврийцев жертвы.

1 Святилище Аполлона Пифаеского, по-видимому, находилось в г. Асине на берегу Аргосского залива.

2 См. ^27,1;^ 56,4.

3 Юго-восточный мыс полуострова (8ігаЪ, р. 368) в области Гермионы.

54. Приблизительно в это же время и лакедемоняне со всем своим ополчением выступили под предводительством царя Агиса, сына Архидама, в поход на Левктры, что на границе Лаконии по направлению к Ликею¹. Никто, даже города, доставившие войско, не знал, куда они идут. Однако жертвоприношения на границе оказались неблагоприятными, и лакедемоняне возвратились домой, оставив союзникам приказ готовиться к походу по окончании следующего священного дорийского месяца Карнея2. После ухода лакедемонян аргосцы вторглись в Эпидаврийскую область за четыре дня до конца месяца, предшествующего Карнею, продлили этот календарный день на все время похода и принялись разорять эту область. Тогда эпидаврийцы призвали на помощь союзников. Некоторые из них, однако, отказались помочь, сославшись на священный месяц; другие же дошли до границы Эпидавра, но там остановились.

1 Ликей в западной Аркадии (см. V 16,3).

2 Лаконский месяц карней соответствовал приблизительно нашему августу. В этом месяце справлялся главный дорийский праздник — Карней.

55 . В то время, когда аргосцы находились в Эпидаврийской области, в Мантинею по приглашению афинян¹ собрались послы от разных городов. Во время переговоров коринфянин Евфамид² заявил, что речи послов расходятся с делами: ведь пока здесь на совещаниях идет речь о мире, Эпидавр с союзниками и аргосцы противостоят друг другу с оружием в руках. Прежде всего уполномоченным обеих сторон следовало бы отправиться на место и настоять на прекращении враждебных действий, а затем они могут вернуться назад и снова начать переговоры о мире. Собрание согласилось с этим советом. Уполномоченные отправились в Эпидавр и заставили аргосцев отступить. Затем послы вновь собрались в Мантинее, однако и теперь не смогли договориться, и аргосцы снова вступили в Эпидаврийскую область и начали ее разорять. Лакедемоняне также пошли походом на Карий³. Когда же жертвоприношения на границе оказались и на этот раз неблагоприятными, лакедемоняне возвратились назад. Между тем аргосцы, опустошив около трети Эпидаврийской области, также вернулись домой. Тысяча афинских гоплитов под начальством Алкивиада пришла им на помощь. Однако, узнав, что поход лакедемонян закончен и они больше не нужны, афиняне возвратились назад. Так прошло лето.

1 Быть может, по инициативе Никия, совершенно вразрез с планами Алкивиада.

2 Евфамид подписал от имени коринфян договор о перемирии 423 г. (ср. IV 119,2).

3 По прямой дороге в Аркадию, а оттуда в Арголиду

56 . Следующей зимой лакедемоняне отправили морем в Эпидавр тайно от афинян 300 воинов во главе с Агесиппидом¹ для охраны. Аргосцы прибыли в Афины с жалобой на то, что афиняне вопреки пункту договора², запрещающему врагам проход через землю одного из союзников, разрешили лакедемонянам пройти морем вдоль их берегов: поэтому, если афиняне не доставят в Пилос мессенцев и илотов, чтобы опустошать набегами Лаконию, то они, аргосцы, сочтут это нарушением союзного договора. По предложению Алкивиада афиняне приписали на лаконской стеле на Акрополе³, что лакедемоняне нарушили клятву, и затем переправили в Пилос илотов (недавно поселенных в Краниях)⁴, чтобы оттуда грабить Лаконию, но в остальном не проявляли враждебности. Война аргосцев с эпидаврийцами в эту зиму продолжалась⁵, однако дело не дошло до настоящей битвы. Происходили лишь мелкие стычки и нападения из засады, причем всякий раз с обеих сторон погибало по нескольку человек. В конце зимы и уже с наступлением весны аргосцы двинулись на Эпидавр с лестницами для штурма (полагая, что в городе из-за войны нет защитников), чтобы взять его с налета, но были вынуждены уйти ни с чем. И так эта зима кончилась, а с ней приходил к концу и тринадцатый год войны.

1 См. V 52,1.

2 См. V47,5.

3 Там был записан договор.

4 См. V 35,7.

5 См. V 39.

57 . Между тем лакедемоняне увидели, что их эпидаврийские союзники в тяжелом положении, а остальные пелопоннесские города либо уже отпали от них, либо ненадежны. Они решили тогда, что если не предпринять предупредительных мер, то события будут развиваться в опасном для них направлении. Поэтому в середине следующего лета сами лакедемоняне выступили в поход на Аргос во главе с царем Агисом, сыном Архидама, со всем своим войском и илотами. В походе приняли участие также тегейцы и остальные союзные аркадские города. Другие союзники из Пелопоннеса и из-за Истма собрались во Флиунте¹: из Беотии прибыло 5000 гоплитов и столько же легковооруженных, 500 всадников с сидящим за каждым всадником пехотинцем; из Коринфа — 2000 гоплитов, из остальных городов² кто сколько смог выставить, а из Флиунта все войско, потому что союзное войско собиралось на их земле.

1 См.127,2.

2 Из Эпидавра, Пеллены, Сикиона и Мегар (V 58,4).

58 . Между тем аргосцы уже заранее получили сведения о военных приготовлениях лакедемонян. Видя теперь, что лакедемоняне действительно двинулись во Флиунт¹ на соединение с союзниками, аргосцы также выступили в поход. К ним присоединились мантинейцы² со своими союзниками и 3000 элейских гоплитов. Продвигаясь вперед, аргосцы встретили лакедемонян у Мефидрия³ в Аркадии, где оба войска заняли позиции на холмах. Аргосцы готовились сразиться с лакедемонянами прежде их соединения с союзниками. Но царь Агис ночью поднял свое войско и незаметно выступил во Флиунт к союзникам. На заре аргосцы узнали об его уходе и также двинулись сначала в Аргос, а затем на Не-мейскую дорогу⁴, по которой, как они предполагали, лакедемоняне с союзниками спустятся на равнину. Однако Агис против их ожидания не пошел по этой дороге, но спустился на аргосскую равнину с лакедемонянами, аркадцами и эпидаврийцами (которым он отдал соответственный приказ) по другой, более трудной дороге. Коринфяне, пелленцы⁵ и флиунтцы также шли другим крутым путем. Беотийцам, мегарцам и сикионцам было приказано спуститься по Немейской дороге, где находились аргосцы, для того чтобы, если аргосцы вернутся и нападут на отряд Агиса на равнине, была бы возможность преследовать их конницей. Расположив в таком порядке свои отряды, Агис двинулся на равнину и стал опустошать Саминф⁶ и другие местности.

1 См. 127,2.

2 Диодор (ХП78,4) определяет число мантинейцев «приблизительно в 3000 человек».

3 Мефидрий находился в центре Аркадии, километрах в 30 к северо-востоку от Мегалополя.

4 Эта дорога шла от Флиунта на Аргос с восточного края Флиунтской равнины через горный проход и соединялась с главной дорогой из Коринфа и Клеон на Аргос. ,

5 См. П9,2.

6 Местоположение неизвестно.

59 . При известии об этом аргосцы уже днем выступили из Немей¹ на помощь. Встретив отряды флиунтцев и коринфян, они перебили несколько флиунтцев, а сами потеряли в стычке с коринфянами немногим больше. Беотийцы же, мегарцы и сикионцы, согласно приказу, шли по Немейской дороге, однако аргосцев они там уже не нашли, так как те, видя опустошение своей земли, спустились на равнину и стали строиться в боевой порядок для битвы. Лакедемоняне, со своей стороны, также готовились к бою. Аргосцы были теперь окружены врагами. Со стороны равнины их отрезали от главного города лакедемоняне с союзниками, со стороны холмов на равнине преграждали путь коринфяне, флиунтцы и пелленцы, а со стороны Немей — беотийцы, сикионцы и мегарцы. Конницы у аргосцев не было, а единственные союзники, имевшие конницу — афиняне, еще не прибыли. Однако большинство аргосцев и их союзников в данный момент не считали свое положение столь опасным. Напротив, они думали, что можно будет дать битву при благоприятных условиях на выгодной позиции и как раз в своей стране вблизи от своего города поймать лакедемонян в ловушку. Однако двое аргосцев — Фрасил (один из пяти стратегов) и Алкифрон, проксен лакедемонян, — подошли к Агису, когда оба войска должны были уже вступить в бой, и стали уговаривать его не давать сражения. Аргосцы, говорили они, готовы уладить взаимные претензии на приемлемых для обеих сторон условиях и удовлетворить возможные жалобы лакедемонян и впредь желают жить с ними в мире.

1 См. Ш 96,1.

60. Оба аргосца действовали при этом лишь по собственному почину, а не по поручению аргосского народа. Агис также принял их предложения своей властью, не обсуждая с большинством военачальников отдельных отрядов. Он сообщил о своем решении только одному высшему лакедемонскому должностному лицу в его войске и заключил с аргосца-ми перемирие на 4 месяца, в течение которых те должны были выполнить соглашение. После этого царь тотчас же увел свое войско, не сказав ничего военачальникам остальных союзников. Лакедемоняне и союзники, правда, подчинились приказу согласно воинской дисциплине, но между собой тем более резко порицали царя. Действительно, здесь, по их мнению, была упущена прекрасная возможность дать бой врагу: ведь враг был со всех сторон окружен их пехотой и конницей¹, и все-таки им пришлось уйти, не совершив ничего достойного столь великой боевой силы. И в самом деле, никогда еще в Элладе до этого дня не собиралось такого прекрасного войска. Вид его был совершенно поразителен, когда после соединения оно стояло еще у Немей. Лакедемоняне стояли там со всеми своими боевыми силами, рядом выстроились в боевом порядке аркадцы, беотийцы, коринфяне, сикионцы, пелленцы, флиунтцы и мегарцы — отборные воины из каждого города, которые могли бы, вероятно, сразиться не только с аргосцами и их союзниками, но даже с еще более многочисленным противником. Так войско отправилось в обратный путь² и, проклиная Агиса, разошлось по домам. Аргосцы, со своей стороны, между тем также были недовольны и еще более резко обвиняли своих земляков, заключивших перемирие без народного одобрения. Они также думали, что столь благоприятный случай больше никогда не повторится и что они позволили лакедемонянам ускользнуть: ведь битва произошла бы у ворот их города, и с ними было большое число храбрых союзников³. На обратном пути, дойдя до ущелья Харадры⁴ (где после похода обычно происходит суд перед вступлением в город), аргосцы стали побивать Фрасила камнями. Ему удалось спастись под защиту алтаря. Но имущество его было конфисковано.

1 Именно беотийской конницей, которая прибыла своевременно.

2 Вероятно, по дороге сначала на юг, а потом на запад до южного края аркадской равнины до Тегеи.

3 Однако без афинян и их конницы.

4 Обширная ложбина (русло реки) (наполнявшаяся водой только во время дождей) вдоль северной и восточной сторон Аргоса.

61 . Вскоре после этого прибыли афинские подкрепления из 1000 афинских гоплитов и 300 всадников под начальством Лахеса и Никострата¹. Хотя аргосцы и были недовольны перемирием, но разорвать договор с лакедемонянами все же не решались. Они просили афинян покинуть Аргос и сначала даже не допустили их в народное собрание, с которым афиняне желали договориться, пока не были вынуждены к этому настоятельными требованиями мантинейцев и эдейцев, еще находившихся в Аргосе. Афинские послы, среди которых был и Алкивиад², заявили в народном собрании аргосцам и союзникам, что аргосцы не имели права заключать перемирие без согласия остальных союзников и теперь (раз афиняне прибыли в благоприятный момент) следует продолжать войну. Союзники согласились с этим, и тотчас все, кроме аргосцев, выступили против аркадского Орхомена³. Хотя аргосцы были того же мнения, они сначала не присоединились, но позднее также пришли. Общими силами союзники, окружив Орхомен, начали осаду города и неоднократно пытались взять его штурмом. Они стремились захватить этот город в особенности потому, что лакедемоняне поместили там аркадских заложников. При слабости своих укреплений жители Орхомена опасались, что не устоят перед столь многочисленным войском и погибнут до прибытия какой-либо помощи. Поэтому они решили сдаться, согласившись на союз с аргосцами, а также выдать мантинейцам от себя заложников и освободить тех, которые были оставлены у них лакедемонянами.

1 По Диодору (ХП79,1), они прибыли морем.

2 См. V57,1.

3 К северо-востоку от Мантинеи.

62 . Захватив Орхомен, союзники стали совещаться, против кого им пойти в первую очередь. Элейцы требовали похода на Лепрей, а мантинейцы — на Тегею¹. Аргосцы и афиняне присоединились к мнению мантинейцев. После этого элейцы с досады, что союзники решили на Лепрей не нападать, возвратились по домам. Остальные же союзники в Мантинее стали готовиться к нападению на Тегею, тем более что среди тегейцев имелись люди, готовые предать город.

1 Захват Тегеи был стратегически важнее: он очень ослабил бы Спарту и вызвал бы отпадение многих союзников.

63 . Между тем после заключения четырехмесячного перемирия и ухода лакедемонян из Аргосской области лакедемоняне стали резко упрекать Агиса за то, что тот не завоевал Аргоса (для чего, по их мнению, представлялся удобный случай, какого никогда не было: нелегко вновь собрать такое множество сильных союзников). Но когда донеслась весть о взятии Орхомена, лакедемоняне вознегодовали еще более: в гневе, вопреки своему обычаю, они решили было срыть дом Агиса¹ и наложить на него штраф в 100 000 драхм². Но царь начал упрашивать их не делать этого. Он обещал загладить свою вину в следующем походе; в противном случае, говорил он, пусть с ним поступят, как им угодно. Лакедемоняне отказались от наложения штрафа и разрушения дома царя, но приняли по этому случаю постановление, какого еще никогда не было у них: они приставили к царю 10 спартиатов советниками³, без согласия которых он не имел права выступать с войском из города.

1 Такое же наказание было наложено спартанцами на Леотихида (Негогі. VI 72,2).

2 Именно эгинских драхм, т. е. около 140 000 аттических драхм.

3 Такие советники были посланы к навархам, действовавшим неудачно (1185,1; III 69,1; УШ39,2).

64 . Тем временем лакедемоняне получили от своих друзей из Тегеи известие: если они не окажут немедленной помощи, город перейдет на сторону Аргоса и его союзников и почти готов отпасть от лакедемонян. Тогда лакедемоняне с небывалой поспешностью со всем своим войском (включая илотов) выступили в поход и направились в Оресфий¹ (что в области Меналии). Своим аркадским союзникам² они приказали немедленно собраться и следовать за ними в Тегее. Вплоть до Оресфия лакедемоняне шли со всем войском. Отсюда они отослали домой для защиты города шестую часть³ лакедемонян старшего и младшего возраста и с остальными силами прибыли в Тегею. Вскоре подошли и аркадские союзники. Затем лакедемоняне послали коринфянам, беотийцам, фокийцам и локрам приказ немедленно идти на помощь в Мантинейскую область. Однако этот срочный приказ вызвал у них затруднения. Им пришлось ожидать друг друга, так как нельзя было иначе как всем вместе пройти через промежуточную враждебную им область; но все же они спешили. Лакедемоняне же вместе с прибывшими аркадскими союзниками выступили в Мантинейскую область и, разбив лагерь у святилища Геракла, начали разорять землю.

1 Оресфий у подножья горного хребта Менала в восточной части Аркадии.

2 См. ^67^

3 См. П13,6. Спартанцы опасались восстания илотов и нападения их на Спарту.

65 . Заметив врагов, аргосцы и союзники заняли позицию на крутом и труднодоступном месте и построились в боевом порядке. Лакедемоняне же подошли к неприятелю на расстояние полета камня или дротика, готовясь к нападению. В это время один старый воин, видя, что лакедемоняне идут на сильно укрепленную вражескую позицию, закричал Агису, что тот думает зло лечить злом. Этим он хотел сказать, что царь желает своим несвоевременным порывом возместить необоснованное отступление от Аргоса. И Агис, то ли из-за этого окрика, то ли потому, что сам переменил свой план, внезапно быстрым маршем отступил без боя. Возвратившись в Тегейскую область, он велел отвести оттуда воды реки¹ в Мантинейскую землю (мантинейцы с тегейцами постоянно воюют из-за этой реки, так как она наносит вред земле, по которой протекает). Агис надеялся, что аргосцы и союзники, узнав об отводе реки, спустятся с холма, чтобы помешать этому; тогда он сможет дать битву на равнине. Итак, царь оставался там весь этот день и велел заняться отводом реки. Аргосцы же и союзники сначала удивились внезапному отступлению врагов (когда те были уже так близко) и не знали, что им и подумать. Затем, однако, когда лакедемоняне стали отступать все дальше и наконец исчезли из вида, сами аргосцы, вместо того чтобы преследовать неприятеля, спокойно стояли на месте. Здесь они снова начали обвинять своих стратегов за то, что те и раньше² дали лакедемонянам возможность ускользнуть, когда они попали в невыгодное положение у Аргоса, и теперь не думают преследовать бегущего врага. Напротив, врагам позволяют спокойно спастись, а их самих предают. Стратеги аргосцев сначала были смущены, а затем увели войско с холма и, продвинувшись на равнину, расположились лагерем перед выступлением на врагов.

1 Теперешней р. Саранды

2 Ср.К60,5-6.

66 . На следующий день аргосцы и союзники выстроились в боевом порядке, чтобы дать сражение, если враг появится. Лакедемоняне между тем возвратились от реки к своему прежнему лагерю близ святилища Геракла. Здесь они увидели неподалеку от себя все вражеское войско, спустившееся с холма и уже выстроенное в боевом порядке. Никогда еще лакедемоняне, насколько они помнили, не были так напуганы, как в тот момент. После короткой задержки они стали готовиться к бою и построились в своем обычном порядке. По обычаю, царь Агис отдавал все распоряжения: ведь когда у лакедемонян царь участвует в походе, то все приказы исходят от него. Он передает необходимые распоряжения полемархам, те — лохагам, лохаги — пентеконтерам; эти же — эномотархам, а последние, наконец, — эномотии¹. Таким образом, приказы царей идут в одном и том же порядке и последовательности и быстро достигают своего назначения. Ведь лакедемонское войско почти целиком состоит из начальников над начальниками, и ответственность за точное выполнение приказов лежит на целом ряде лиц.

1 Войско лакедемонян делилось на отряды (моры) пешие и конные и мелкие подразделения (эномотии); во главе моры стоял полемарх; его помощниками были младшие офицеры: четыре лохага, восемь пентеконтеров и шестнадцать эномотархов; в каждой эномотии было 25 человек (V 68).

67 . На левом крыле лакедемонян и на этот раз находились скириты¹ — на том месте, на которое лишь они одни из лакедемонян имеют право. Рядом с ними стояли воины, сражавшиеся во главе с Брасидом во Фракии, вместе с неодамодами². Далее по порядку стояли сами лакедемоняне, построенные по лохам, и подле них аркадцы из Гереи³, за ними стояли меналийцы; на правом крыле — тегейцы с небольшим числом лакедемонян на самом конце линии. Конница стояла по обоим флангам. Таково было боевое построение лакедемонян. У противников правое крыло занимали мантинейцы⁴, так как сражение происходило на их земле; затем шли аркадские союзники, затем тысяча отборных аргосцев, которые обучались военному делу с детства на общественный счет; затем — остальные

56

аргосцы, а за ними — союзные клеонцы⁵ и орнейцы⁶; наконец, на самом конце левого крыла стояли афиняне со своей конницей.

1 Скириты (аркадцы) — один из лакедемонских лохов (отрядов), стоявших всегда на левом фланге.

2 См. V 34,1.

3 Герея находилась на правом берегу р. Алфея, на западе Аркадии близ границы с Элидой.

4 Занимать правое крыло считалось особо почетным»

5 Клеонцы — жители Клеон, города в Арголиде.

6 Орнейцы — жители Орней, города на северо-востоке Арголиды.

68 . Таковы были построение и приготовления к битве с обеих сторон. Численный перевес был, по-видимому, у лакедемонян. Впрочем, истинную численность обеих армий я точно указать не могу, как по отдельным отрядам, так и в целом. Ведь о числе лакедемонян официально ничего не известно из-за скрытности, господствующей у них всюду. С другой стороны, данные о численности войск других народов при известной склонности людей хвастаться мощью своей страны, по-моему, не заслуживают доверия. Тем не менее следующие соображения могут дать некоторое представление о тогдашней численности лакедемонского войска. В этом сражении у них было семь лохов, кроме 600 скиритов; в каждом лохе было по четыре пентекостии, и в каждой пентекостии — четыре эномотии. В первом ряду каждой эномотии сражалось четыре человека. Глубина ряда не всюду, конечно, была одинаковой, но зависела от усмотрения отдельных лохагов; в среднем же она составляла восемь человек. По всей же линии фронта стояло 448 человек, не считая скиритов¹.

1 По расчетам схолиаста, численность лакедемонян с союзниками составляла 4184 человека.

69 . Перед началом битвы начальники отдельных отрядов обратились к своим людям со словами ободрения. Мантинейцам говорили, что они будут биться за родину и, кроме того, им придется выбирать между господством и рабством; от первого (узнав его на опыте) они не должны отказываться, с последним же им не следует вновь мириться. Аргосцам внушали: борьба идет за их исконное владычество в Пелопоннесе¹ и за последующее равноправие со Спартой, для того чтобы с ними не покончили навсегда; и, кроме того, за то, чтобы отомстить соседям-врагам за множество нанесенных ими обид. Афинянам говорили, что для них является делом чести совместное сражение со множеством столь доблестных союзников и возможность сравняться с храбрейшими из них. Победив лакедемонян в Пелопоннесе, афиняне расширят и укрепят свое владычество там, и ни один захватчик никогда уже не вступит на их собственную землю. Так воодушевляли вожди аргосцев и их союзников. Лакедемоняне же ободряли отдельные отряды своего войска² воинственными песнями и напоминанием о старинной доблести. Они понимали, что давнишний опыт в военном деле больше значит, чем произносимые перед битвой красноречивые увещания.

1 Владычество аргосцев относится ко времени господства Атридов (ср. 110). После дорийского переселения аргосцы господствовали над областью Пелопоннеса до Малеи и Кифер.

2 Именно герейцев, меналцев и тегейцев.

70 . Затем началась схватка. Аргосцы и союзники стремительным натиском атаковали противника. Лакедемоняне, напротив, двигались медленно под звуки воинственной мелодии, исполняемой множеством флейтистов, стоявших в их рядах. Это заведено у них не по религиозному обычаю, а для того, чтобы в такт музыке маршировать в ногу и чтобы не ломался боевой строй (как обычно случается при наступлении больших армий).

71 . Еще до того, как противники сошлись, царю Агису пришло на ум произвести следующий маневр. Обычно все армии при наступлении удлиняют свое правое крыло, причем каждая стремится охватить своим правым крылом левое крыло противника. Ведь каждый воин, опасаясь за свою незащищенную сторону, старается сколь возможно прикрыться щитом своего товарища справа и думает, что чем плотнее сомкнуты ряды, тем безопаснее его положение. Первый повод к этому дает правофланговый воин первого ряда. Он всегда напирает вправо, чтобы отвернуть свою незащищенную сторону от врага, и затем тот же страх заставляет и остальных воинов следовать его примеру. И на этот раз мантинейцы глубоко охватили с фланга линию скиритов¹, а лакедемоняне и тегейцы на своем правом крыле, поскольку они были многочисленнее, еще дальше зашли за линию афинян. Тогда Агис из опасения обхода своего левого фланга, решив, что мантинейцы уже слишком далеко охватили его левый фланг, дал сигнал скиритам и воинам Брасида вытянуть свою линию в левую сторону от него и выровняться с мантинейцами. Полемархам Гиппоноиду и Аристоклу царь приказал перейти с двумя лохами с правого крыла для заполнения образовавшейся бреши. Он полагал, что его правое крыло все-таки не ослабеет, а левое (против мантинейцев) еще более укрепится.

1 См. V 67,1.

72 . Агис отдал свой приказ в последний момент, когда атака уже началась, и Аристокл и Гиппоноид отказались произвести этот маневр (что впоследствии было сочтено трусостью и за что они поплатились изгнанием из Спарты). Между тем атака врагов началась раньше, чем ожидал царь, и скириты при отсутствии обоих лохов не смогли своевременно согласно приказу возвратиться на прежнюю позицию, чтобы заполнить образовавшуюся брешь. Хотя лакедемоняне, вообще говоря, сильно уступали врагу в искусстве тактического маневрирования, зато они блестяще доказали свое умение побеждать мужеством. После начала рукопашной схватки правое крыло мантинейцев обратило в бегство лакедемонских скиритов и воинов Брасида. Затем мантинейцы с союзниками и тысяча отборных аргосских воинов хлынули через открывшуюся брешь в рядах лакедемонян и проникли в глубь их войска. Окружив врагов, они убивали бегущих и преследовали их до обозных телег, где также перебили нескольких пожилых воинов¹, прикрывавших обоз. На этом фланге лакедемоняне терпели поражение. Однако на других участках фронта, и особенно в центре (где стоял царь Агис с 300 телохранителей, так называемых «всадников»)², лакедемоняне атаковали аргосских ветеранов и так называемые «пять лохов»³, а также клеонцев, орнейцев и стоявших рядом с ними афинян и обратили их в бегство. Большинство их не выдержали рукопашного боя и из боязни попасть в плен даже тотчас отступили, а некоторые были смяты и растоптаны своими же.

1 См. V 64,3.

2 Ср.: Нето± ^124,3.

3 Об этих «пяти лохах» больше ничего не известно.

73 . На этом участке фронта отступить пришлось аргосцам и союзникам; разбитые части были отрезаны от центра и отброшены к флангам. Тем временем вытянутое правое крыло лакедемонян и тегейцев стало окружать также и афинян. Теперь опасность грозила афинянам с двух сторон: их окружали с одной стороны, а на другой они уже были разбиты. И вероятно, афиняне понесли бы наибольшие потери из всего войска, если бы не их конница¹, сослужившая им хорошую службу. Тем временем Агис, заметив тяжелое положение на своем левом крыле против мантинейцев и тысячи аргос-цев, приказал всему войску идти на помощь разбитым частям. Афиняне между тем, лишь только вражеское войско по этому приказу повернуло влево и стало отходить, успели спокойно отступить вместе с разбитым отрядом аргосцев. Мантинейцы же, их союзники, и отборный отряд аргосцев уже не думали о том, чтобы теснить врага; напротив, видя, что их войско разбито и лакедемоняне победоносно наступают на них, обратились в бегство. При этом мантинейцы понесли довольно тяжелые потери, тогда как большая часть отборного отряда аргосцев спаслась. Однако преследование не было настойчивым, и бегство продолжалось недолго. Ведь обычно лакедемоняне сражаются упорно и настойчиво и держатся непоколебимо, пока не победят, но, опрокинув врага, долго его не преследуют.

1 Афинская конница тревожила противника с флангов (ср. 1111,

1).

74 . Такова или почти такова была эта битва, с древнейших времен¹ величайшая из битв между самыми значительными эллинскими городами. Лакедемоняне, выстроившись на поле битвы перед телами павших врагов, тотчас же воздвигли трофей. Затем они сняли доспехи с убитых врагов, подобрали тела своих воинов и отправили в Тегею², где и предали погребению. Заключив перемирие, они передали неприятелям тела их воинов. Аргосцев, орнейцев и клеонцев пало 700 человек, мантинейцев — 200, афинян вместе с эгинцами³ — 200 (в том числе и оба стратега). Союзники лакедемонян не понесли значительных потерь. Относительно самих лакедемонян установить истину было трудно⁴. Передавали, однако, что у них пало до 300 человек.

1 См. V 60,3.

2 Фукидид, быть может, видел там их могилу.

3 Т. е. с афинскими поселенцами на Эгине.

4 В силу обычной секретности у спартанцев.

75 . Незадолго до этого сражения другой царь, Плистоанакт, выступил из Спарты на помощь с войском¹, состоявшим из граждан как старшего, так и младшего возраста, и дошел до Тегеи. Однако, получив известие о победе, он возвратился домой. Призыв своих союзников из Коринфа и за Истмом² лакедемоняне отменили. Сами они, распустив остальных союзников, также вернулись домой и справляли наступивший праздник Карнеи³. Так одним этим подвигом они сняли с себя обвинение в трусости (из-за неудачи на острове), в недостатке проницательности и в медлительности⁴. Теперь видно, что только несчастный случай навлек на них эти обвинения со стороны эллинов, ибо по характеру они оставались все теми же. Накануне этой битвы эпидаврийцы со всем своим войском вторглись в аргосскую область, воспользовавшись тем, что она лишена защитников. Они перебили там значительную часть охраны, в то время как главные силы аргосцев выступили в поход. После битвы на помощь к мантинейцам прибыли 3000 элейских гоплитов и второй отряд афинян в 1000 человек. Пока лакедемоняне справляли Карнеи, все союзники выступили в поход на Эпидавр и начали возводить осадную стену вокруг города, разделив между собой⁵ работы. Однако вскоре остальные союзники прекратили работы, и лишь афиняне быстро закончили порученную им часть — укрепление мыса, где находилось святилище Геры⁶. В построенном здесь укреплении все союзники оставили охрану и затем разошлись по своим городам. Так кончилось это лето.

1 По Геродоту (V 75,2), обоим царям в Спарте запрещалось сразу выступать в поход.

2 См. V 64,3.

3 См. V54,655

4 Ср. 171, 4; 178,1; 84,1; V64,2; 66,2.

5 Ср. Л178,1-2; VII 19,1.

6 Ср. : Раш. II 29,1.

76 . В самом начале следующей зимы¹, тотчас после праздника Карнеев, лакедемоняне выступили в поход. Прибыв в Тегею, они послали в Аргос мирные предложения. В Аргосе уже и раньше имелись сторонники лакедемонян, желавшие свергнуть у себя демократию. После неудачной битвы им было уже гораздо легче склонить народ к миру. Сначала они желали заключить мир с лакедемонянами, а позднее и союз и, в случае удачи, напасть на народную партию и свергнуть демократию. И вот в Аргос от лакедемонян прибыл проксен аргосцев Лихас², сын Аркесилая, с двумя предложениями: одно на случай продолжения войны, а другое — если аргосцы пойдут на мир. После долгих переговоров (на которых присутствовал и Алкивиад) сторонникам лакедемонян, выступившим уже открыто, удалось побудить аргосцев принять мирные предложения, гласившие:

1 Т. е. в начале ноября.

2 См. V 22,2; 50,4.

77 . На следующих условиях¹ угодно народному собранию лакедемонян заключить мир с аргосцами. Аргосцы должны возвратить орхоменцам их детей, меналийцам взрослых граждан, а лакедемонянам — заложников в Мантинее. Они должны также покинуть Эпидаврскую область и разрушить осадную стену². Если афиняне откажутся уйти из Эпидаврской области, то они будут считаться врагами аргосцев и лакедемонян, а также союзников лакедемонян и аргосцев. Лакедемоняне также обязаны выдать всем городам детей-заложников, находящихся в их руках. Что касается жертвы богу³, то пусть аргосцы, если пожелают, возложат на эпидаврийцев принесение клятвы или сами принесут ее. Города же в Пелопоннесе, большие и малые, должны быть все независимы⁴, по обычаям предков, Если какой-нибудь город вне Пелопоннеса пойдет со злым умыслом на пелопоннесскую землю, то обе стороны должны, договорившись, принять те меры, чтобы отразить врага, какие признают наиболее справедливыми пелопоннесцы. Все союзники лакедемонян вне Пелопоннеса должны находиться в одинаковом положении с другими их союзниками и союзниками аргосцев и сохранять свои владения. Обе стороны должны представить союзникам договор для одобрения; если же союзники выставят какие-либо возражения, то должны отослать договор домой.

1 Этот и следующий документы (гл. 79) написаны на дорийском диалекте с примесью лакейского и аргосского говоров. Возможно» что списки этих документов Фукидид получил через Алкивиада, бывшего тогда в Аргосе (76,2).

2 См. V75,6.

3 См. V,53.

4 См. V81.

78 . После принятия аргосцами этих мирных предложений лакедемонское войско возвратилось из Тегеи домой. Затем оба города приступили к переговорам, и немного спустя та же самая партия, которая заключила мирное соглашение, добилась отказа от союза с мантинейцами, элейцами и афинянами и заключила союз с лакедемонянами. Договор гласил:

79 . «Лакедемоняне и аргосцы решили заключить мир и союз на 50 лет на следующих условиях. Они должны подчиняться третейскому суду на справедливых и равных условиях по заветам отцов. Прочие пелопоннесские города могут присоединиться к договору о мире и союзе, сохраняя независимость, государственное устройство и свои владения и подчиняясь третейскому суду на справедливых и равных условиях по заветам отцов. Все союзники лакедемонян вне Пелопоннеса будут в том же положении, что и лакедемоняне, а союзники аргосцев — в том же положении, что и аргосцы, при сохранении своих владений. В случае необходимости общего похода лакедемоняне и аргосцы должны договориться между собой, как совершить его, сколь возможно справедливейшим для союзников образом. Если какой-нибудь город в Пелопоннесе или вне его вступит в спор о границе или по какому-либо другому поводу, то спор следует решать судом. Если между двумя союзными городами возникнут раздоры, то они должны обратиться к посредничеству третьего города, который признают беспристрастным обе стороны. Споры между согражданами следует решать по заветам отцов».

80 . На таких условиях был заключен этот мир и союз, и лакедемоняне и аргосцы договорились о возвращении захваченных во время войны земель и по некоторым другим спорным вопросам. Теперь они уже действовали единодушно и решили не принимать афинского глашатая или посольства, если афиняне не уйдут из Пелопоннеса и не покинут своих тамошних укреплений. И впредь они решили воевать и заключать мир только сообща. Вообще союзники действовали с большой энергией. Так, оба города отправили посольства к фракийским городам и к Пердикке, которого они убедили присоединиться к союзу. Впрочем, Пердикка не сразу изменил афинянам, но задумал изменить по примеру аргосцев (ведь и сам он был аргосского происхождения)¹. С хал-кидцами союзники возобновили прежний договор² и заключили новый. Аргосцы отправили также послов в Афины с требованием покинуть укрепление³ в Эпидавре. Так как афинский отряд составлял лишь незначительную часть гарнизона, то афиняне послали Демосфена вывести его. По прибытии в Эпидавр Демосфен устроил для виду гимнастическое состязание перед укреплением, и, когда остальной гарнизон вышел из крепости, он велел закрыть ворота⁴. Впоследствии, после возобновления договора с эпидаврийцами, афиняне передали укрепление им.

1 См.: НегоЛ. УШ137; Ткис. П99,3.

2 Спарта, вероятно, была в союзе с халкидянами и боттиеями (ср. V30, 2-3).

3 См. V75,6.

4 Эту хитрость Демосфен проделал, чтобы по уходе союзников завладеть крепостью.

81 . После выхода аргосцев из союза мантинейцы еще некоторое время сопротивлялись, но без аргосцев они были беспомощны, и поэтому им пришлось также согласиться на мир¹ с лакедемонянами, отказавшись от господства над городами². Затем лакедемоняне и аргосцы выступили совместным походом, выставив с каждой стороны по 1000 воинов. Сначала лакедемоняне одни пришли в Сикион и установили там еще более удобное для них олигархическое правление, а потом оба союзника вместе покончили с демократией и в самом Аргосе, заменив ее дружественной лакедемонянам олигархией³. Это произошло уже в конце зимы и начале весны⁴. Так окончился четырнадцатый год войны.

1 На сорокалетний мир, но не на союз.

2 Ср. V29,1; 33; 47,1; 58,1.

3 Ср. П9.

4 Т. е. в марте 417 г. до н. э.

82 . Следующим летом жители Дия на Афоне¹, изменив афинянам, перешли на сторону халкидцев, а лакедемоняне установили в Ахайе² более соответствующую их интересам форму правления. Между тем народная партия в Аргосе, поспешно объединив свои силы, снова обрела мужество: выждав время празднования Гимнопедий³ в Лакедемоне, демократы напали на олигархов. При этом дело дошло до уличных боев, и народ одержал верх: сторонники олигархов были частью перебиты, а частью изгнаны. Друзья олигархов призвали на помощь лакедемонян. Последние, однако, заставили себя слишком долго ждать, но затем все-таки отложили празднование Гимнопедий и выступили в поход. Впрочем, узнав в Тегее о поражении олигархов, лакедемоняне не пожелали, несмотря на просьбы изгнанников, идти дальше и возвратились домой справлять Гимнопедий. Немного спустя в Лакедемон прибыли послы от аргосцев, захвативших власть в городе, и от изгнанников. После долгого обсуждения в присутствии союзников лакедемоняне осудили победившую партию и решили идти в поход на Аргос. Но тут, однако, возникли препятствия и проволочки. Между тем народная партия в Аргосе из боязни лакедемонян вновь стала склоняться к союзу с Афинами, ожидая для себя в результате этого большой выгоды. Затем, готовясь отразить нападение лакедемонян, демократы начали строить длинные стены до моря⁴, чтобы в случае блокады с суши обеспечить с помощью афинян подвоз продовольствия морем. Некоторые из пелопоннесских городов знали о постройке стены. В Аргосе весь народ — сами граждане с женами и рабами принялись возводить стену, и афиняне послали им плотников и каменщиков. Так кончилось лето.

1 См.109,3. 35,1.

2 См. П9,2. Спарта не могла рассчитывать на верность Ахайи, так как там не было пелопоннесских войск.

3 Гимнопедии — летний праздник в Спарте, на котором в честь павших в битве при Фирее (в 550 г. до н. э.) устраивались гимнастические состязания и пляски.

4 По совету Алкивиада (Ріиі. Аіе. 15,4-5).

83 . Следующей зимой лакедемоняне, узнав о строительстве стены, выступили с союзниками (кроме коринфян)¹ в поход на Аргос. В самом Аргосе также была партия, сочувствовавшая лакедемонянам². Во главе похода стоял Агис, сын Архидама, царь лакедемонян. Надежды лакедемонян на помощь из города не оправдались. Впрочем, лакедемонянам удалось захватить и разрушить строившуюся стену. Они также заняли Гисий³ (место в Аргосской области) и перебили всех захваченных в плен свободных жителей. Затем лакедемоняне и союзники снова отступили и разошлись по своим городам. После этого аргосцы также пошли в поход на Флиунтскую область (потому что большая часть их изгнанников нашла приют и поселилась во Флиунте). Разорив землю флиунтцев, аргосцы возвратились домой. В ту же зиму афинская эскадра блокировала македонское побережье. Афиняне осуждали Пердикку за союз с лакедемонянами и аргосцами, а также за то, что царь бросил их на произвол судьбы, когда они собирались послать войско во главе с Никием, сыном Никерата, против фракийских халкидян и Амфиполя. Поход не удался главным образом из-за измены Пердикки. Теперь он стал врагом афинян. Так окончилась зима и с нею пятнадцатый год войны.

1 См. V 82,6.

2 См. V 84,1.

3 На пути из Аргоса в Тегею.

84 . На следующее лето Алкивиад¹, отплыв на 20 кораблях в Аргос, приказал схватить там 300 аргосцев, подозреваемых в сочувствии лакедемонянам². Афиняне поместили их на одном из подвластных им островов³, находившемся поблизости. Затем афиняне выступили в поход на остров Мелос⁴ с эскадрой в составе 30 своих кораблей, 6 хиосских и 2 лесбосских, имея на борту 1200 гоплитов, 300 лучников, 20 конных стрелков из самих Афин и еще около 1500 воинов от союзников и островитян. Мелос — лакедомонская колония⁵, и жители ее не желали подчиняться афинянам подобно другим островитянам. Сначала мелосцы пытались оставаться нейтральными. Затем, когда афиняне стали принуждать их подчиниться, опустошая остров, дело дошло до открытой войны. Итак, стратеги Клеомед, сын Ликомеда, и Тисий⁶, сын Гисимаха, расположились на острове лагерем с упомянутыми силами. Однако до начала враждебных действий они отправили послов, чтобы договориться с мелосцами. Мелосцы же не допустили послов в народное собрание, но предложили изложить свое поручение в кругу властей⁷ и нескольких знатнейших граждан.

1 По Диодору (ХІІ81,2), Алкивиад был выбран в стратеги.

2 Ср. V 83,1. 3Ср. Ш72,1.

4 Мелос — остров в юго-восточной части Эгейского моря.

5 См. НегоЛ. VШ48.

6 Ни один из них не упомянут больше нигде.

7 Т. е. совета.

85 . Афинские послы сказали следующее: «Наши переговоры ведутся не в народном собрании, очевидно, с той целью, чтобы мы сразу не ввели в обман ваших людей, если бы смогли развернуть перед ними в одной связной речи соблазнительные и неопровержимые доводы. Мы ведь понимаем, что ради этого вы и привели нас в этот тесный круг. Оградите же себя от этого соблазна еще вернее, вы, заседающие здесь; судите не по одной речи: вы можете прерывать нас и возражать по каждому отдельному пункту в случае несогласия с ним. И прежде всего скажите, согласны ли вы с нашим предложением?»

86 . Мелосские синедры отвечали: «Мы не возражаем против вашего благожелательного предложения спокойно обсудить дело. Однако ваши военные приготовления (а не только намерения) явно противоречат вашим словам. Ведь мы видим, что вы пришли сюда как судьи с притязанием на окончательное решение в предстоящих переговорах. И, по всей вероятности, если мы при этом останемся правы, а потому не уступим, то будет война; если же согласимся, то нас ожидает рабство».

87 . А ф и н я н е. Конечно, если вы пришли, чтобы строить догадки о будущем или с какой-либо иной целью, а не для того, чтобы обсуждать меры для спасения вашего города, мы можем кончить переговоры. Если же вы пришли для такого обсуждения, то мы можем к нему приступить.

88 . М е л о с ц ы. Людям в нашем положении естественно и простительно много говорить и высказывать различные мнения. И притом, это собрание созвано для нашего спасения. Поэтому пусть обсуждение, если вам угодно, идет, как предлагаете вы.

89 . А ф и н я н е. Очень хорошо. Однако мы и сами не будем прибегать к красивым, но неубедительным словам, распространяясь о том, что наше право на владычество приобретено победой над Мидянином или что мы пришли наказать вас за причиненную обиду, и вас просим — не думайте убедить нас тем, что вы, будучи колонией лакедемонян, не участвовали в их походах, или тем, что никогда не чинили нам обид: добивайтесь только того, что и вы и мы по здравому рассуждению одинаково считаем возможным. Ведь вам, как и нам, хорошо известно, что в человеческих взаимоотношениях право имеет смысл только тогда, когда при равенстве сил обе стороны признают общую для той и другой стороны необходимость. В противном случае более сильный требует возможного, а слабый вынужден подчиниться.

90 . М е л о с ц ы. Как нам, по крайней мере, кажется, полезно — раз уж вы решили, устранив вопрос о праве, говорить только о пользе, — чтобы вы не отменяли понятие общего блага; чтобы с каждым человеком, находящимся в опасности, поступали по пристойной справедливости и чтобы получил какую-то помощь и тот, чья правота не доказана с полной очевидностью. И это так же в ваших интересах, как и в наших, тем более что в случае падения вы подадите другим пример жестокого возмездия.

91 . А ф и н я н е. Мы не падаем духом при мысли, что может наступить конец нашему владычеству. Ведь не те, кто господствует над другими, как лакедемоняне, страшнее всего побежденным (да и не с лакедемонянами теперь у нас идет борьба), но гораздо опаснее подчиненные, если они восстанут против своих властителей и победят их. Но заботу об этом вы уж предоставьте нам. Мы постараемся показать вам, что пришли ради пользы нашего владычества, и будем говорить с вами теперь о спасении вашего города. Ведь мы не желаем такого господства над вами, которое было бы для вас тягостно; напротив, мы хотим вашего спасения к обоюдной выгоде.

92 . М е л о с ц ы. Но как же рабство может быть нам столь же полезно, как вам владычество?

93. А ф и н я н е. Потому что вам будет выгоднее стать подвластными нам, нежели претерпеть жесточайшие бедствия. Наша же выгода в том¹, чтобы не нужно было вас уничтожить. 1 Ср. Ш39,8; 96,3.

94 . М е л о с ц ы. Но не согласитесь ли вы оставить нас нейтральными, не врагами вам, а друзьями, с условием не вступать ни в один из союзов?

95 . А ф и н я н е. Ваша неприязнь вредит нам не столь сильно: ваша дружба в глазах подвластных нам будет признаком нашей слабости, а вражда ваша — доказательством мощи.

96 . М е л о с ц ы. Неужели подвластные вам считают правильным не делать различия в отношении к городам, вовсе независимым от вас, и теми вашими колониями, которые после восстания вновь подчинены вами?

97 . А ф и н я н е. По мнению наших подданных, ниутех, ни у других нет недостатка в возражениях. Все же они понимают, что независимые города сохраняют свободу потому лишь, что в состоянии защищаться, и мы не нападаем на них из страха. Поэтому ваше подчинение, помимо расширения нашего господства, усилит нашу безопасность. Тем более что мы господствуем на море, и вы как островитяне, будучи слабее других островитян, должны нам подчиниться.

98 . М е л о с ц ы. А разве наше предложение не может обеспечить вам безопасности? Но так как вы, отклонив наши соображения, основанные на требованиях справедливости, убеждаете нас подчиниться требованиям вашей выгоды, то и мы также попытаемся объяснить вам нашу выгоду, убедить вас в том, что она совпадает с вашей. Неужели вы хотите все нейтральные города сделать своими врагами? Ведь, увидев нашу участь, они поймут, что когда-нибудь придет и их черед. Разве этим вы еще больше не усилите ваших нынешних врагов и не заставите против воли стать вашими врагами тех, кто и не помышлял об этом?

99 . А ф и н я н е. Нам вовсе не так опасны какие-то материковые города, которые еще долго будут медлить с мероприятиями для защиты своей свободы. Мы опасаемся скорее независимых островитян вроде вас и всех, которые уже раздражены необходимостью подчиниться нам. Ведь эти еще не покоренные города, дав волю своему безрассудству, скорее всего подвергнут и самих себя, и нас явной опасности.

100 . М е л о с ц ы. Действительно, если и вы идете на столь великую опасность, чтобы сохранить свое господство, и уже порабощенные города—чтобы освободиться от него, то для нас, еще свободных, было бы величайшей низостью и трусостью не испробовать все средства спасения, прежде чем стать рабами.

101 .А ф и н я н е. Вовсе нет, если только вы здраво рассудите. Ведь вы не состязаетесь в доблести с равным противником, которому уступить зазорно, а ищете спасения, встретив противника, которому вы не в силах противостоять.

102 . М е л о с ц ы. Как известно, военное счастье иной раз благоприятствует даже более слабому и разница в силах обоих противников не дает безусловного перевеса одному из них. Если мы тотчас уступим вам, то лишаемся всякой надежды; если же будем действовать, то у нас останется хоть надежда выстоять.

103 . А ф и н я н е. Надежда, утешение во всякой опасности если и повредит человеку, располагающему избытком средств, то не погубит его окончательно. Но тот, кто ставит на карту все свое состояние (ведь надежда по природе расточительна), лишь в самый момент своего полного крушения, когда уже поздно остерегаться, видит всю ее обманчивость. Вы — бессильны, и ваше существование на волоске. Не подвергайте же себя такой опасности, не повторяйте ошибок большинства людей, которые в беде или во время недуга, когда спасение еще не превышает человеческих возможностей¹, пренебрегши действительными надеждами, обращаются к призрачным и прибегают к предсказаниям, оракулам и подобным обманным средствам, которые верящим в них несут гибель.

1 «Человеческие средства», т. е. «ваши собственныеусилия».

104 . М е л о с ц ы. Будьте уверены, мы хорошо знаем, как трудно бороться против вашего могущества и счастья (если оно и тут даст вам преимущества). Однако мы все же верим, что божество нас не умалит, ибо мы благочестиво противостоим вам, поступающим неправедно. Недостаток военных сил нам возместит союз с лакедемонянами, которые, хотя бы ради племенного родства и из чувства чести, должны оказать нам помощь. Поэтому-то наша решимость сопротивляться не так уже неразумна.

105 . А ф и н я н е. Благость богов, надеемся, не оставит и нас¹, ибо мы не оправдываем и не делаем ничего противоречащего человеческой вере в божество или в то, что люди между собой признают справедливым. Ведь о богах мы предполагаем, о людях же из опыта знаем, что они по природной необходимости властвуют там, где имеют для этого силу. Этот закон не нами установлен, и не мы первыми его применили. Мы лишь его унаследовали и сохраним на все времена. Мы уверены также, что и вы (как и весь род людской), будь вы столь же сильны, как и мы, несомненно, стали бы так же действовать. Итак, со стороны божества у вас, полагаем, нет оснований опасаться поражения. Что же до лакедемонян, то если вы воображаете, что они чести ради помогут вам, то мы преклоняемся перед вашим прекраснодушием, но не завидуем вашему неразумию. Лакедемоняне сами по себе в большинстве своих внутренних установлений проявляют много доблести. О внешней же их политике многое можно было бы сказать, но лучше, пожалуй, обобщая, охарактеризовать ее так: среди всех известных нам людей они с наибольшей откровенностью отождествляют приятное для них — с честным, а выгодное — со справедливым. А при таком образе их мыслей видеть в них вашу надежду на спасение в нынешних условиях неосновательно.

1 Ср. у Геродота (VIII143) ответ афинян царю Александру Македонскому.

106 . М е л о с ц ы. Однако именно этот их образ мыслей и позволяет нам верить, что они, соблюдая свою выгоду, не захотят предать мелосцев, своих колонистов, утрачивая доверие своих друзей в Элладе и потворствуя своим врагам.

107 . А ф и н я н е. Но разве вы не думаете, что выгода зависит от безопасности, а справедливая и честная политика приносит только опасность? На эту политику лакедемоняне большей частью и не осмеливаются.

108 . М е л о с ц ы. Все же думается, что ради нас они будут готовы скорее, чем ради других, подвергнуться риску и сочтут его в этом случае меньшим. Ведь мы находимся вблизи от театра военных действий¹ в Пелопоннесе, и лакедемоняне могут скорее положиться на нашу преданность им, так как мы — их соплеменники.

1 Мелос ближе всего к Сунию, чем к какому-либо другому пункту в Лаконии, и имел для спартанского флота скорее тактическое значение (как ближайший из Кикладских островов).

109 . А ф и н я н е. Тот, кого призывают на помощь на войне, находит опору не в доброжелательстве ищущего помощи, но в превосходстве его военной мощи. И лакедемоняне придают этому больше значения, чем другие: они так мало доверяют собственным военным силам, что нападают на соседей только вместе с многочисленными союзниками. Поэтому маловероятно, чтобы при нашем господстве на море они переправились на ваш остров.

110 . М е л о с ц ы. Но они ведь могут послать нам и союзников. Ведь Критское море велико, и поэтому господствующему на нем флоту труднее захватить противника, чем последнему скрыться от него. Если же лакедемонянам не удастся помочь нам на море, они могут напасть на вашу землю и на ваших союзников (еще оставшихся у вас после похода Брасида). Тогда вам придется воевать уже не за чужую страну, но за союзную область и вашу собственную землю.

111 . А ф и н я н е. Если действительно случится что-либо подобное, то для нас это не будет неожиданностью, да и вам по опыту известно, что афиняне еще никогда не снимали осады из страха перед врагом в другом месте. Мы замечаем, однако, что несмотря на то, что вы, по вашим словам, желаете договориться о спасении вашего города, вы в этой долгой беседе вовсе не упомянули о средствах спасения, на которые люди обычно рассчитывают. Ваша крепчайшая опора — это надежда на будущее. Ваши собственные силы слишком слабы в сравнении с противостоящей вам теперь мощью, которую вам не одолеть. Поэтому с вашей стороны было бы весьма неразумно, отсылая нас, не принять более здравого решения. Вы не поддадитесь, конечно, тому ложному чувству чести, которое в явных и несущих позор и опасность положениях чаще всего толкает людей на гибель¹. Действительно, многие заранее видели, что им предстоит, но так называемое чувство чести соблазнительной силой этого слова довело их до того, что они, склонившись перед ним, попадали в непоправимые беды, а затем прибавляли к ним еще больший позор, скорее из-за своего постыдного безрассудства, чем в силу неблагоприятных обстоятельств. Итак, будьте же благоразумны и остерегайтесь этого. Не думайте, что противоречит нашей чести отказ от сопротивления великой державе, которая выставляет умеренные требования, заключающиеся в том, чтобы вы присоединились к союзу с нею (с уплатой дани), сохраняя владение своей землей. Если вам предлагают выбор: война или безопасность— не настаивайте из упрямства на худшем. Ведь те, кто не уступает равным себе, с могущественными ведет себя благоразумно, а со слабыми — умеренно, преуспеют более всего. Итак, после нашего ухода всесторонне обсудите положение и подумайте, что вы решаете судьбу отечества, преуспевание или гибель которого теперь всецело зависит от единого вашего решения.

1 В подлиннике софистическая игра одинаково звучащими понятиями.

112 . Затем афиняне покинули собрание. Мелосцы же, оставшись одни, посоветовались между собой и приняли решение в том же смысле, как они высказывались уже раньше во время переговоров с афинянами, и отвечали так: «Афиняне! Наше мнение и воля неизменны, и мы не желаем в один миг отказываться от свободы в городе, существующем уже 700 лет¹. Полагаясь на судьбу, до сих пор по божественной воле хранившую нас, и на помощь людей и в их числе лакедемонян, мы попытаемся сохранить нашу свободу. Мы предлагаем вам мир и дружбу, но в войне желаем остаться нейтральными и просим вас покинуть нашу страну, заключив приемлемый для обеих сторон договор».

1 Со времени дорийского переселения под предводительством Гераклидов.

113 . Таков был ответ мелосцев. Афиняне же, считая, что на этом переговоры закончены, ответили им: «Итак, если судить по вашим решениям, то вы — единственные люди, для кого будущее достовернее настоящего, которое у вас пред глазами, и вы принимаете незримое за уже осуществляющееся, так как оно вам желательно. Предавшись всецело вере в лакедемонян и в судьбу, вы рискнули всем, но вы все и потеряете!»

К главам 85 — 113

Диалог с мелосцами отличается софистическим характером и весьма важен для выяснения взглядов самого Фукидида. Отношение Фукидида к мыслям, высказываемым персонажами диалога, неясно. Диалог, конечно, целиком фиктивный. От имени афинян, быть может, выступает Алкивиад, высказывающий популярные в то время взгляды софистов (например Калликла). Возможно, цель Фукидида — показать моральное вырождение афинян как результат бедствий войны и страшной эпидемии, дать контраст между высокими идеалами надгробной речи Перикла и открытым цинизмом его преемников. Обращаясь к согражданам, Перикл подчеркивает альтруистические аспекты политики афинян. В диалоге же афиняне (или Алкивиад) открыто высказывает свое «высокомерие» перед беззащитным маленьким островом и вскрывают «ослепление» своим могуществом (а на следующий год предпринимают свою роковую авантюру в Сицилии, которая приводит к возмездию—катастрофе). Фукидид исследует проблему мощи и господства афинян (которое кажется ему удивительным). Он убежден теперь, что отношение афинян к подвластным союзникам было жестоким и несправедливым. Весь этот пассаж написан, вероятно, уже после катастрофы 404 г. (ср.: Сотте А. ЖIV, 182-187).

114 . Затем афинские послы возвратились в свой лагерь. А так как мелосцы не пошли ни на какие уступки, то афинские военачальники тотчас же открыли военные действия: распределив осадные работы между отдельными городами, они окружили мелосцев осадной стеной. Потом афиняне снова отступили с большой частью войска, оставив гарнизон из граждан и союзников. Оставшиеся продолжали осаду города с моря и с суши.

115 . Приблизительно в то же время аргосцы совершили набег на Флиунтскую область¹, но, попав в засаду, устроенную флиунтцами и аргосскими изгнанниками, потеряли до 80 человек. Афинский гарнизон в Пилосе² захватил большую добычу у лакедемонян. За это лакедемоняне, не отказываясь от мирного договора³, открыли военные действия. Они приказали объявить, что любому лакедемонянину разрешается совершать грабительские набеги на афинян. Затем коринфяне из-за каких-то своих частных распрей начали войну с афинянами⁴. Прочие пелопоннесцы оставались в покое. Мелосцы ночным нападением захватили часть афинской осадной стены близ лагерного рынка, перебили несколько человек из афинской стражи и ввезли в город сколько могли хлеба и другого продовольствия. Затем мелосцы отступили и больше вылазок не возобновляли. После этого афиняне установили более строгую охрану стены. Так окончилось лето.

1 См. V83,3.

2 Зимой 419/18 г. афиняне вернули мессенцев из Крайнев в Пилос для партизанских набегов на Лаконию.

3 См. V-25,3.

4 Коринф не заключал ни перемирия, ни мирного договора и фактически был в состоянии войны с Афинами.

116 . Следующей зимой лакедемоняне собрались походом на аргосскую землю, но возвратились домой ввиду того, что пограничные жертвоприношения оказались неблагоприятными. Эти сборы лакедемонян дали повод аргосцам подозревать некоторых граждан в городе в сочувствии лакедемонянам. Часть подозреваемых была схвачена, а другим удалось бежать. Около этого же времени мелосцам удалось захватить другую плохо охраняемую часть осадной стены афинян. После этого из Афин на помощь осаждающим прибыли новые подкрепления под начальством Филократа¹, сына Демея. Теперь афиняне всеми силами энергично принялись за осаду, и к тому же в среде самих осажденных завелась измена. Поэтому мелосцам пришлось сдаться на милость победителей². Афиняне перебили всех взрослых мужчин и обратили в рабство женщин и детей. Затем они колонизовали остров, отправив туда 500 поселенцев.

1 О нем ничего не известно.

2 По Гесихию и Суде, мелосцам пришлось сдаться от голода.

Книга шестая

1 . Той же зимой афиняне решили снова, на этот раз с более значительными силами, чем прежде¹, под начальством Лахета и Евримедонта, идти морским походом на Сицилию и, если возможно, покорить остров. О величине Сицилии и численности ее эллинского и варварского населения большинство афинян не имели никакого представления² и даже не подозревали, что предпринимают войну почти столь же тягостную, как пелопоннесская. Путешествие вокруг Сицилии на купеческом корабле занимает около 8 дней³, и при такой величине остров отделен от материка проливом шириной всего лишь около 20 стадий⁴.

1 В 427 г. афинская эскадра под начальством Лахета насчитывала 20 кораблей (Ш86,1). Зимой 426/25 г. Лахет был заменен Пифодором (Ш115,2), а весной 425 г. была отправлена в Сицилию эскадра под командой Евримедонта и Софокла в составе 40 кораблей (IV 2,2). Уже тогда цель афинян была покорить остров (IV 65,3).

2 По Плутарху (Ріиі. №с. 12,1), афиняне оживленно обсуждали поход в Сицилию.

3 Расстояние около 930 км. Скорость гребных судов в эпоху Фукидида составляла днем около 7.1 км в час (Оотте А. ЖIV197).

4 В самом узком месте ширина пролива 2.8 км. Ср. Ш86,4; IV 48,6; 65,3,

2 \ Уже в древности весь остров был заселен различными народностями. По преданию, древнейшими обитателями Сицилии были жившие в одной ее части киклопы и лестригоны². Кто они были родом, откуда прибыли и куда потом ушли, я ничего не могу сообщить. Поэтому следует удовлетвориться рассказами поэтов и тем, что каждому так или иначе известно об этих народностях. После них первыми на острове, видимо, поселились сиканы³. По их собственным утверждениям, сиканы обитали на острове еще до киклопов и лестригонов как коренные жители. Однако в действительности они — иберийцы⁴, вытесненные лигиями⁵ из области на реке Сикане⁶ в Иберии. По их имени остров назывался тогда Сиканией⁷, а еще ранее — Тринакрией⁸. Впрочем, сиканы еще и поныне живут в западной части острова. После взятия Илиона⁹ троянцы, которым удалось спастись от ахейцев, прибыли на кораблях к Сицилии. Там они поселились по соседству с сиканами, и затем все вместе стали называться элимами¹⁰. Их города — Эрике¹¹ и Эгеста¹². Вместе с ними поселилось и небольшое число фокидцев¹³, которых сначала отнесло бурей в Ливию¹⁴, а затем в Сицилию. Что до сикулов¹⁵, то они, спасаясь от опиков¹⁶, переправились в Сицилию из Италии (где они раньше жили). Пролив они переплыли, согласно правдоподобному преданию, на плотах, выждав благоприятного ветра (а быть может, также и на других судах). В Италии и теперь еще живут сикулы, и от имени одного их царя — Итала — страна стала называться Италией¹⁷. Сикулы прибыли в Сицилию с многочисленным войском и, победив в сражении сиканов, оттеснили их на юг и запад острова, и поэтому остров вместо Сикании получил новое название Сицилии. Сикулы заняли лучшую часть страны лет за 300 до прихода эллинов¹⁸ и поныне еще обитают в центре и на севере острова. Кроме того, были повсюду на острове поселения финикийцев¹⁹. Для торговли с сикулами они основали свои фактории на мысах и прибрежных островках у Сицилии. Когда стали чаще прибывать в Сицилию морем эллины, финикийцы покинули большую часть острова. Они объединились в союз и поселились поблизости от элимов (на помощь которых они рассчитывали) в Мотие²⁰, Солоенте²¹ и Панорме²², откуда могли кратчайшим путем²³ достичь Карфагена²⁴. Вот сколько было варварских народностей в Сицилии и каким образом они поселились на острове.

1 Очерк истории колонизации Сицилии составлен Фукидидом отчасти по труду Гелланика («Жрицы Геры») и главным образом по сочинению Антиоха Сиракузского, посвященному истории Сицилии и Сиракуз (ср.: Оотте А. ЖIV, 200-209).

2 Киклопы и лестригоны — мифические людоеды—великаны, упоминаемые еще Гомером (Огі. IX, 106 ел., 231 ел.; X 81 ел.). Сначала миф помещал их на крайнем западе, а затем их местообитание было перенесено в Сицилию (ср.: Нез. Ргд. 150).

3 Иберийское происхождение сиканов подтверждается до некоторой степени данными археологии.

4 Иберийцы, по воззрениям древних, — коренные обитатели Испании, остатками которых являются современные баски.

5 Лигии (или лигуры) — большое племя, занимавшее в глубокой древности всю Галлию и Испанию, а впоследствии (в историческое время) оттесненное к северному побережью Тирренского моря.

6 По Сервию (агі Аеп. VIII328) — приток реки Эбро (совр. Сегре).

7 См.: Ногп, Ой. XXIV, 307 и Негой VII, 170.

8 У Гомера (Нот. Огі. ХП07) — Тринакрия. По толкованию древних, Сицилия называлась так потому, что имела три мыса (ахросі) или форму треугольника.

9 Илион — другое название Трои.

10 Злимы жили до VII в. до н. э. в северо-западной части Сицилии.

11 На горе того же названия (совр. Монте Сан Джульяно).

12 Город около совр. Калатафимии.

13 Фокидцы — жители Фокиды в средней Греции или, скорее, поселенцы из малоазиатской Фокеи.

14 Ливия — северная Африка.

15 Сикулы — древнеитадийское племя, вытесненное из Италии и переселившееся в Сицилию (около XI в. до н. э.).

16 Ошки, или оски — жители центральной части Италии.

17 Гелланик ф-д. III) производит название «Италия» от италийского слова ѵііиіш «бычок».

18 Ср. V!3,1.

19 Следы финикийских поселений сохранились в сицилийской топонимике (например, Пахин, Лилибей).

20 Мотая — городок на островке у мыса Лилибея.

21 Солоент (совр. Солонто) к востоку от Палермо.

22 Панор (совр. Палермо) на северо-западе Сицилии.

23 От ближайшего пункта Африки до Сицилии 120 км.

24 Карфаген — финикийская колония в северной Африке.

3 . Первые эллинские поселенцы прибыли в Сицилию на кораблях под предводительством Фукла¹ из евбейской Халкиды². Они основали Наксос³ и воздвигли Аполлону Архегету⁴ алтарь, теперь находящийся вне города (на нем феоры⁵ каждый раз приносят жертву впервые перед отплытием из Сицилии). Сиракузы основал в следующем году коринфянин Архий⁶ из рода Гераклидов, изгнав сначала сикулов с острова Ортигии⁷, где теперь находится уже не омываемый морем внутренний город. Позднее и внешний город также был окружен стеной и стал многолюдным. На пятом году после основания Сиракуз халкидяне во главе с Фуклом выступили из Наксоса, оттеснили силой оружия сикулов и основали Леонтины⁸, а затем Катану⁹. Основателем же своей колонии сами катанцы сделали Еварха.

1 Фукл, по Эфору, был афинянином (8ігаЪ., р. 267).

2 А также эгейского Наксоса (по Гелланику, фрг. 82).

3 См. IV 25,7.

4 Архегет — «предводитель» (покровитель колонистов).

5 Феоры — члены торжественного посольства для участия в играх или для принесения жертв какому-нибудь богу.

6 Коринфская аристократия (как и другие дорийские аристократии) претендовала на происхождение от потомков Геракла (Гераклидов).

7 В Сиракузах Ортигия была соединена с материком сначала плотиной, а потом мостом (8ігаЪ., р. 59).

8 См. Ш81,2.

9 См. 4,6.

4 . Около того же времени Ламис из Мегар также вывел колонию в Сицилию, где и основал поселение на реке Пантакии¹ в местности под названием Тротил². Впоследствии он ушел оттуда в Леонтины и на короткое время объединился там в одну общину с халкидянами. Затем Ламис, после изгнания его из Леонтин халкидянами, основал Фапс³, где и умер. Спутники его также были изгнаны из Фапса и основали так называемые Гиблейские Мегары⁴. Гиблон, царь сикулов, отдал им эту землю и сам привел туда. Через двести сорок пять лет их потомки были изгнаны из города и страны Гелоном⁵, тираном Сиракуз. Однако еще до изгнания, спустя сто дет после своего поселения в Мегарах, мегарцы отправили Памилла и основали Селинунт⁶: Памилл прибыл из их метрополии — Мегар и участвовал в основании Селинунта. На сорок пятом году после основания Сиракуз прибыли с новыми поселенцами Антифем с Родоса и Энтим с Крита и вместе основали Гелу⁷. Город получил свое имя от реки

Гелы, а место, где теперь стоит акрополь, и исстари обнесенное стеной, называется Линдии⁸. Законы и учреждения в новом поселении были дорийские. Около ста восьми лет после основания Гелы жители ее основали Акрагант⁹. Город они назвали по имени реки Акраганта. Основателями города они выбрали Аристотеля и Пистила и дали ему дорийские законы. Занкла первоначально была основана морскими разбойниками из халкидского города Кимы в Опикии. Впоследствии туда прибыло также большое число поселенцев из Халкиды и других мест Евбеи, которые сообща с ними владели землей. Основателями Занклы были Периер и Кратемен, первый из Кимы¹⁰, а второй из Халкиды. Первоначальное имя этого места было Занкла¹¹, данное сикулами из-за его серповидной формы (сикулы называют серп занклос). Этих первых поселенцев впоследствии вытеснили самосцы и другие ионийцы, которые, спасаясь от мидян, высадились в Сицилии. Вскоре, однако, самосцев изгнал Анаксилай¹², тиран Регия. Он затем вновь заселил город колонистами смешанного происхождения и назвал его Мессеной, по имени своей старой родины.

1 Пантакий — река в Сицилии к северу от Мегар.

2 Тротил — островок на южном берегу Катанского залива.

3 Фапс — полуостров в центре Мегарского залива.

4 Мегары Гиблейские — город к северу от Сиракуз.

5 Гелон — тиран Сиракуз (483-478 гг. до н. э.); см.: Негой. т156,2.

6 Селинунт на юго-западном берегу Сицилии.

7 СМ. іѵ 58,1.

8 По имени города Линда на о. Родос, 9СМ. V4,6.

10 Латинские Кумы близ Неаполя (осн. в 1049 г. до н. э.).

11 Занкла (совр. Мессина) на северной оконечности Сицилии (см. III 90,3).

12 См.: НегосИ V!23.

5 . Гимеру¹ основали Евклид, Сим и Сакон из Занклы. Колонисты в большинстве были халкидяне, но вместе с ними поселились также сиракузские изгнанники, так называемые милетиды², побежденные при междоусобице. Язык их представлял смесь халкидского и дорийского диалектов, но учреждения и законы были преимущественно халкидские. Акры и Касмены³ были основаны сиракузянами: Акры — спустя 70 лет после основания Сиракуз, а Касмены — около двадцати лет после Акр. Камарину⁴ первоначально также основали сиракузяне приблизительно через 135 лет после основания Сиракуз. Основателями были Даскон и Менекол. Однако камаринцы отпали от Сиракуз и поэтому были силой оружия изгнаны сиракузянами. Впоследствии Гиппократ, тиран Гелы⁵, получив камаринскую область в качестве выкупа за пленных сиракузян, стал вторым основателем города и вновь заселил его. Жители затем были еще раз изгнаны Гелоном⁶, и город в третий раз был заселен жителями Гелы.

1 См. III 115,1.

2 Милетиды, вероятно, родовое имя (этимология неизвестна).

3 Акры и Касмены на юго-востоке Сицилии.

4 См. Ш86,2.

5 Гиппократ был тираном в 498-491 гг. до н. э.

6 Гелон наследовал Гиппократу и в 485 г. до н. э. стал тираном Сиракуз.

6 . Столько народностей эллинских и варварских обитало в Сицилии, и против такого большого острова афиняне решили теперь идти войной под благовидным предлогом помощи своим соплеменникам и союзникам, а на самом деле1 стремясь подчинить весь остров. Ближайшим поводом было то, что послы эгестян настоятельно просили афинян о помощи. Эгестяне начали войну с соседним городом Селинунтом из-за каких-то вопросов брачного права² и спорного участка земли³. Селинунтцы вызвали на помощь своих союзников сиракузян и стали теснить эгестян с суши и с моря. Вот почему эгестяне напомнили афинянам о их союзе с Леонтинами при Лахете⁴ в прошлую войну и просили прислать на помощь эскадру. При этом они ссылались главным образом на то, что если сиракузян не наказать за изгнание леонтинцев⁵, то они также сокрушат и остальных союзников афинян и овладеют островом, и тогда можно опасаться, что сиракузяне, будучи дорийцами и притом колонистами пелопоннесских дорийцев⁶, когда-нибудь с большими силами придут на помощь своим соплеменникам в Пелопоннесе и объединенными силами сокрушат могущество Афин. Вот почему благоразумная осторожность требует, пока еще у афинян есть союзники, выступить вместе с ними против Сиракуз, тем более что эгестяне предоставят достаточно денежных средств для войны. Слушая эти доводы, повторяемые эгестянами и их сторонниками в афинском народном собрании, афиняне решили сначала отправить послов в Эгесту, чтобы удостовериться, действительно ли, как эгестяне уверяют, у них хранятся в казне и в храмах необходимые средства, и вместе с тем узнать, каково положение в войне против Селинунта.

1 Т. е. «наиболее достоверная причина была в том» что они стремились подчинить остров».

2 Быть может, из-за так называемой «эпигамии», т. е, права брать в жены девушек из другого государства без лишения детей гражданских прав.

3 По Диодору (XII 82,3 ел.), эгестейцы обращались будто бы за помощью сначала в Акрагант, Сиракузы и в Карфаген.

4 Ср. т 115.

5 V4,4.

6 Ср. 3, 2; V48,2; 115,3.

7 . Итак, афинские послы отправились в Сицилию. Лакедемоняне же с союзниками, кроме коринфян, в ту же зиму выступили походом в аргосскую область. Они опустошили там небольшую часть полей и увезли с собой несколько возов зерна. Аргосских изгнанников они поселили в Орнеях¹, оставив там для охраны небольшой гарнизон. Затем, заключив перемирие, с тем чтобы орнейцы и аргосцы некоторое время не враждовали друг с другом, лакедемоняне вернулись с остальным войском домой. Когда же немного спустя прибыла афинская эскадра из 30 кораблей с 600 гоплитов на борту, аргосцы со всем войском и афиняне выступили в поход и в течение одного дня осаждали изгнанников в Орнеях. Ночью, однако, изгнанники незаметно бежали из Орней, так как войско осаждающих расположилось лагерем вдали от города. На следующий день аргосцы, как только узнали о случившемся, разрушили Орнеи до основания и отступили, а затем и афиняне отплыли домой. Афиняне переправили морем в Мефону² на границе с Македонией свою конницу и некоторое число бежавших к ним македонских изгнанников и начали опустошать земли Пердикки. После этого лакедемоняне отправили послов к фракийским халкидянам, которые заключили с афинянами перемирие на 10 дней³, с приказанием помочь Пердикке, но те отказались. Так окончилась зима и шестнадцатый год войны, которую описал Фукидид.

1 Орнеи были союзником Аргоса в 418 г. (V 67,2), но потом спартанцы подчинили их своей власти.

2 Мефона находилась километрах в 10 к северу от Пидны. Ср. IV 129,4.

3 Ср.У226,2.

8 . В начале следующего лета афинские послы возвратились из Сицилии вместе с послами эгестян, которые привезли с собой 60 талантов серебра в слитках — месячное жалованье для 60 кораблей¹, об отправке которых они должны были хлопотать. Афиняне созвали народное собрание. Услышав, наряду с завлекательными и не соответствующими действительности донесениями своих послов, также и сообщения посольства эгестян о том, что в государственной казне и храмах эгестян хранится много денег, постановили отправить в Сицилию эскадру из 60 кораблей. Стратегами с неограниченными полномочиями² были выбраны Алкивиад, сын Клиния, Никий, сын Никерата, и Ламах, сын Ксенофана. Они получили приказ оказать помощь эгестянам в войне против селинунтцев и, если дело пойдет успешно, содействовать возвращению леонтинцев в их город³; в остальном же поступать таким образом, как они сочтут наилучшим для афинян. Спустя пять дней после этого было вновь созвано народное собрание, чтобы принять решение о скорейшем снаряжении и отплытии экспедиции, а также о дополнительных мероприятиях, какие сочтут необходимыми стратеги. Никий, выбранный стратегом против воли, был убежден, что народ по столь незначительному поводу принял пагубное решение и стремится лишь под благовидным предлогом завоевать всю Сицилию (что весьма нелегко). И, желая побудить народ отказаться от этого намерения, Никий обратился к афинянам в собрании с такими словами.

1 Экипаж каждого корабля (триеры) насчитывал 200 человек (Негогі. VII 184,1); каждый матрос получал ежедневно по 1 драхме в день.

2 См. Л 126,8.

3 V4;VI6,2.

9 . «Настоящее собрание созвано, чтобы обсудить приготовления для нашей экспедиции в Сицилию. Однако, по-моему, следовало бы еще раз подумать, благоразумно ли вообще предпринимать эту экспедицию. Мы не должны наспех решать столь важное дело и принять предложение иноплеменников, вовлекающее в ненужную войну. В этой войне мне предоставлена почетная должность стратега, и за себя лично я менее кого-либо другого опасаюсь, хотя и убежден, что хорошему гражданину подобает ценить и собственную жизнь, и свое достояние. Ведь такой человек и в личных интересах особенно будет заботиться о благе родины. Впрочем, я и прежде никогда не выступал здесь против убеждения, лишь бы добиться должности и почета, и теперь не стану этого делать: скажу просто то, что считаю наилучшим. При вашем образе мыслей моя речь, пожалуй, мало помогла бы, если бы я прямо посоветовал вам не рисковать тем, что у вас уже в руках, ради неопределенных выгод в будущем. Поэтому я попытаюсь убедить вас в том, что ваша поспешность не ко времени и что ваши устремления осуществить нелегко.

10 . Я утверждаю, что, отправляясь в Сицилию, вы оставляете у себя в тылу множество врагов, а там приобретете еще новых. Быть может, вы все же считаете, что заключенный вами мир будет достаточно прочен. Пока вы воздерживаетесь от новых предприятий, мир на словах будет существовать: ведь именно этого добились деятели как наши¹, так и наших противников². Однако в случае большой неудачи враги немедленно набросятся на нас. Ведь им пришлось заключить мир по необходимости после неудачной войны, находясь в более униженном положении, нежели мы. И притом в самом договоре есть много спорных для нас пунктов³. К тому же некоторые города (и отнюдь не слабые) еще не присоединились к договору⁴. Они либо уже открыто воюют с нами, либо еще не успели напасть на нас, сдерживаемые десятидневным перемирием лишь потому, что лакедемоняне пока еще сохраняют мир⁵. И как только они увидят, что силы наши раздроблены (а к этому мы теперь как раз и стремимся), то нападут на нас вместе с сицилийцами, союз с которыми они и ранее охотно заключили бы. Поэтому нам следует тщательно взвесить все это, чтобы не подвергать наш город опасностям в настоящем его непрочном положении и не стремиться к расширению нашего владычества, пока мы не закрепили того, что имеем. И мы хотим так поступить в то время как продолжающееся столько лет восстание халкидян на фракийском побережье⁶ все еще не подавлено и некоторые другие союзники в разных частях материка ненадежны. И вот мы быстро идем на помощь нашим союзникам в Эгесте тогда, когда их будто бы обижают, между тем как сами терпим обиды от наших давно уже отпавших подданных и все еще не решаемся покарать их.

1 Имеется в виду Алкивиад.

2 Именно Клеобул и Ксенар в Спарте (V 36,1).

3 Например, упорный отказ Халкидики подчиниться афинскому правлению.

4 Коринф, Элида, Мегары и Беотия были против мира.

5 V 26, 2; VI7,4,

6158.

11 . Однако ерш мы одолеем восставших халкидян, то сможем сохранить наше господство в этой стране. Сицилию же — отдаленную страну с многочисленным населением — если даже мы и покорим, то едва ли будем в состоянии надолго удержать там наше владычество. И сколь неразумно нападать на страну, господство над которой нельзя удержать даже после победы, зная, что при неудаче мы окажемся в гораздо худшем положении, чем раньше. По-моему, сицилийцы при нынешнем положении вещей станут еще менее опасны для нас, если их подчинят сиракузяне, чем главным образом нас и стращают эгестяне. В теперешнем положении отдельные города, пожалуй, и могут в угоду лакедемонянам пойти на нас войной. Однако невероятно, чтобы все города Сицилии, объединившись в одну державу, выступили против другой державы¹. Ведь подобно тому как теперь сицилийцы смогли бы в союзе с пелопоннесцами уничтожить наше владычество, так же точно и теми же средствами могли бы, вероятно, и сами пелопоннесцы сокрушить их владычество. Нас же сицилийские эллины стали бы особенно уважать, если бы мы вообще к ним не приходили или, в крайнем случае, продемонстрировав свою силу, вскоре же покинули Сицилию. Ведь все мы знаем, что способно вызывать удивление наиболее отдаленное, о чем ходят лишь не проверенные на опыте слухи. Если же нас постигнет какая-нибудь неудача, то они станут нас презирать и тотчас же нападут на нас вместе с нашими прежними врагами. Именно это, афиняне, и произошло теперь у вас с лакедемонянами и их союзниками. Прежде вы страшились их, теперь же, когда сверх ожидания победили, презираете их и даже хотите завоевать Сицилию. Однако не следует кичиться случайными неудачами противника, а надо черпать уверенность в себе, превзойдя их планы. Не нужно забывать также, что у лакедемонян только одна цель: хотя бы теперь, насколько возможно, унизить нас, чтобы загладить свое унижение, тем более что они искони столь высоко ставят славу своей доблести. Поэтому, если мы благоразумны, то не станем беспокоиться об эгестянах — варварской народности в Сицилии — наша же задача должна состоять в том, чтобы уберечься от злых умыслов олигархического государства².

1 Именно против Афин.

2 Неясно: имеется ли в виду Спарта с ее олигархическим правлением или олигархическая «партия» в самих Афинах.

12 . Нужно помнить также, что мы лишь недавно мало-мальски оправились от страшного недуга¹, от бедствий войны и только теперь восстановили свои потери в людях и деньгах. И нам следует употребить наши новые средства у себя дома, а не на этих изгнанников², которые ищут чужой помощи и видят выгоду в искусной лжи, опасной для других. Кроме пустословия, от них ничего не дождешься; если дела их идут успешно, то они платят друзьям неблагодарностью, а при неудаче влекут их за собой к общей гибели. И если кто³, восхищаясь своим избранием в стратеги, тем более что он для этой должности слишком молод⁴, советует вам выступить в поход имея при этом в виду только личные выгоды, то есть желая вызвать всеобщее удивление своим конским заводом (а так как содержание его стоит больших денег, то надеется также извлечь для себя и денежную выгоду на должности стратега), то не позволяйте ему прославиться ценой опасности для нашего города. Поверьте мне: люди такого склада, как он, — не только расточители в собственном доме, но и опасны для государства. Дело, однако, слишком серьезно, чтобы недостаточно зрелые люди могли глубоко продумать и твердо вести его.

1 Прошло уже 15 лет со времени вспышки эпидемии чумы.

2 Эгестейцы вовсе не были изгнанниками, но Никий не считает их эллинами (VI9,1; 11,7).

3 Именно Алкивиад.

4 В это время Алкивиаду было около 36 лет (родился ок. 452 г. до н. э.).

13. С тревогой смотрю я на сидящих здесь юнцов, сторонников этого человека, и потому обращаюсь к вам — люди старшего поколения — с настоятельной просьбой: не дать рядом сидящему запугать себя, не позволить упреками в трусости помешать голосовать против войны и не увлекаться, подобно этим юнцам, гибельной страстью к завоеванию далеких стран. Как известно, люди, ослепленные страстью, весьма редко добиваются успеха, но чаще всего — те, кто обладает благоразумием и предусмотрительностью. Итак, ради отечества, которое теперь, как никогда раньше, стоит перед грозной опасностью, поднимите руки, голосуя против них. Не покушайтесь на бесспорные границы, отделяющие нас от Сицилии: я имею в виду Ионийский залив, если плыть вдоль берега, и Сицилийское море, ведущее в открытое море. Пусть сикелиоты сохранят все свои владения и договорятся между собой. Эгестянам же следует сказать: раз уж они без участия афинян начали войну с селинунтцами, то пусть сами между собой и мирятся. В будущем же я советую больше не искать союзников (как это у нас в обычае), которые, попав в беду, ждут от нас помощи, но, когда мы сами нуждаемся в ней, ничем нам не помогут.

14 . И ты, притан¹, если желаешь быть достойным гражданином и считаешь, что на тебя возложена забота о благе нашего города, поставь мое предложение на голосование, предложив вторично обсудить вопрос. Если же ты сомневаешься, допустимо ли повторное голосование, то помни, что при стольких свидетелях не может быть и речи о нарушении закона с твоей стороны. Напротив, ты станешь врачом города, исцелив его от пагубного решения. Ведь главная обязанность правящего — сколь возможно способствовать благу отечества или, по крайней мере, насколько от него зависит, оберегать от зла».

1 Точнее: председатель коллегии пританов. Ср. IV 118,11.

15 . Так сказал Никий. Большинство ораторов, выступавших после него, высказывались, однако, за войну и против нового голосования. Некоторые, однако, высказывали и противоположное мнение. Наиболее рьяным сторонником похода был Алкивиад, сын Клиния. Он выступил с речью отчасти из желания перечить Никию, будучи вообще его политическим противником, отчасти потому, что Никий в своей речи неприязненно отозвался о нем. Но главным образом Алкивиад хлопотал о походе потому, что жаждал должности стратега: он надеялся в качестве полководца завоевать Сицилию и Карфаген и тем стяжать себе славу и богатство. Действительно, Алкивиад пользовался у сограждан большим авторитетом. Однако расточительный образ жизни, траты на содержание конюшни¹ для конских ристаний и на другие увлечения далеко превышали его наличные средства. Эти его увлечения и прихоти впоследствии немало содействовали гибели города². Народ опасался его крайне распущенного образа жизни и далеко идущих целей, которые можно было усматривать в его поступках. Думали, что Алкивиад стремится к тирании, и поэтому народ был раздражен против него. Несмотря на то что на государственной службе он как военачальник выказал блестящие способности, народ, тяготясь его поведением в частной жизни, отнял у него должность стратега, поручив командование другим³, которые за короткое время погубили город. Алкивиад, выступая теперь в народном собрании, сказал следующее.

1 Содержание конюшни — признак огромного богатства.

2 Эти слова написаны Фукидидом или после сицилийской катастрофы 414 г., или даже после капитуляции Афин в 404 г. до н. э.

3 Фукидид, по-видимому, думает, что, останься Алкивиад стратегом (вместе с Никнем), афиняне не потерпели бы поражении в Сицилии.

16 . «Афиняне! У меня больше прав, чем у других, быть военачальником (я должен начать так, поскольку Никий выступил здесь с нападками против меня), и к тому же полагаю, что я достоин этой должности. Ведь тем, за что меня здесь упрекают, я и мои предки и стяжали себе славу и принесли пользу отечеству. Действительно, великолепие моего снаряжения для Олимпийских игр внушило эллинам даже более высокое представление о нашей мощи, чем она была в действительности, хотя прежде они считали, что война нас совершенно истощила. Я выступил на состязании с семью колесницами (чего не делал еще ни один частный человек до меня) и одержал победу, получив первую, вторую и четвертую награды¹; да и во всем остальном снаряжении я оказался вполне достойным такой победы. Ведь подобные свершения в силу обычая приносят почет, а возможность их служит доказательством нашего могущества. С другой стороны, блестящая роскошь, с которой я выполняю хорегии² и другие общественные обязанности, естественно, вызывает зависть сограждан, но зато в глазах иноземцев такая щедрость является свидетельством нашей мощи. И нельзя считать пустым безрассудством расточительность того, чьи затраты полезны не только ему, но и городу. Совершенно справедливо, что человек, сознающий свое превосходство, не относится к другим как равным себе, так же как бедствующий ни с кем не делит своей участи. Подобно тому как оставляют людей в несчастье, избегая общения с ними, так не следует обвинять и счастливцев за их пренебрежение к людям, или же, если мы считаем их равными себе, уделять равное внимание и тем, кто несчастен. Я знаю, что подобных людей, и вообще людей в какой-либо области выдающихся, ненавидят при жизни (особенно равные им, да и все те, с кем им приходится общаться)³. Зато после их смерти иные даже притязают на родство с ними (хотя бы и неосновательное), а их родной город не отрекается и не осуждает их, а напротив, восхваляет как благодетелей родины. Вот к чему я стремлюсь, и оттого-то моя личная жизнь подвергается нападкам, вы же должны судить о том, хуже ли других я управляюсь с государственными делами. Разве я не объединил против лакедемонян наиболее могущественные города Пелопоннеса⁴ без большого риска и крупных расходов с вашей стороны и не принудил лакедемонян при Мантинее в один день решить свою судьбу? Правда, они тогда одержали победу, но все еще доныне не обрели прежней твердой уверенности в своих силах⁵.

1 В 416 г. до н. э.

2 Хорегия — одна из общественных повинностей, обязанность на свой счет обучить хор и поставить на сцене драматические представления.

3 Быть может, Алкивиад имеет в виду Одиссея, Паламеда и Эанта.

4 Заслуга создания антиспартанского союза Аргоса, Элиды и Мантинеи действительно принадлежит Алкивиаду. Ср. ^М5 — 46,52.

5 V66 — 75.

17 . Это — успехи моей юности, как считают, превышающей допустимую меру безрассудства. Я завязал сношения с могущественными пелопоннесскими городами и путем искусных переговоров и своим пламенным рвением завоевал их доверие. Так вот, и теперь не опасайтесь моей молодости и безрассудства, но пока я еще в расцвете сил, а Никий славится своим счастьем, используйте нас обоих. Не меняйте вашего решения о походе в Сицилию, опасаясь встретить там могучего противника. Ведь многочисленное население сицилийских городов — это сборная толпа: города эти с легкостью меняют своих граждан и принимают новых¹. Поэтому там ни у кого нет оружия для защиты родины или себя лично и в городах нет необходимых сооружений для обороны. Каждый рассчитывает лишь на то, что он как оратор или партийный вожак сможет урвать из государственной казны и готов в случае неудачи переселиться в другую землю. Поэтому невероятно, чтобы подобный сброд, неспособный даже единодушно выслушать на сходке оратора, мог сообща взяться за важное дело. Вполне возможно, что каждый из этих людей, услыхав от нас что-нибудь для него приятное, перешел бы на нашу сторону, тем более что, как мы знаем, среди них идет междоусобная борьба². Мало того, у сиракузян даже нет такого количества гоплитов, как они хвастливо уверяют. Да и у прочих эллинских городов оказалось гораздо меньше гоплитов, чем они насчитывали сами. В этом отношении Эллада жестоко обманулась, поскольку в этой войне³ города с трудом выставили достаточное количество гоплитов. Таково, как мне известно по слухам, положение дел в Сицилии, и обстановка там может стать еще благоприятнее для нас. Действительно, мы можем рассчитывать на помощь множества варваров, которые из ненависти к сиракузянам нападут на них вместе с нами. Да и здешние наши обстоятельства не помешают экспедиции, если вы правильно возьметесь за дело. Ведь у наших отцов были те же самые враги, которых, как вам говорят, мы оставляем у себя в тылу во время этого похода, да к тому же еще и мидийский царь⁴. И все же, несмотря на это, они создали свою могущественную державу, и не чем иным, как только благодаря своему господству на море. А между тем у пелопоннесцев никогда не было столь малой надежды на успех в борьбе с нами, как теперь. Конечно, собрав все силы, они всегда в состоянии напасть на нашу землю, даже если мы не отплывем в Сицилию. На море же они и в этом случае не смогут причинить нам вреда, потому что у нас и здесь останется достаточно кораблей, чтобы дать отпор врагу.

1 Сицилийские тираны в начале V в. до н. э. много раз производили насильственные переселения в городах (ср. НегоС. т156,2 ел.).

2 Именно, демократической и аристократической «партии».

3 Фукидид считает Архидамову войну, период Никиева мира, Сицилийский поход и Декел ейскую войну единой войной.

4 Алкивиад неверно излагает факты: Делосский морской союз был образован, когда Спарта и Афины еще были союзниками, по почину ионийских городов; спартанцы тогда не угрожали афинянам.

18 . Итак, чем же мы оправдаем такую нерешительную политику и в собственных глазах, и перед нашими сицилийскими союзниками, отказавшись помочь им? Раз уж мы клятвенно обещали им помощь, то должны исполнить обещание и не можем ссылаться на то, что они не помогают нам. Ведь мы заключили с ними союз¹ не ради получения от них помощи здесь, но с тем, чтобы они сдерживали наших врагов в Сицилии и мешали нападению на нас. Как и все могущественные державы, мы также достигли могущества лишь потому, что всегда с готовностью помогали эллинам и варварам, когда они просили нас об этом. Если же мы будем хранить спокойствие или начнем длительное разбирательство, нужно ли помочь кому-нибудь как соплеменнику или нет, то, пожалуй, мало поможем распространению нашего могущества, а скорее совершенно погубим нашу державу. Действительно, против сильнейшего врага следует не только обороняться, но и предупреждать его нападение. Мы не можем заранее точно рассчитать, как далеко распространится наше могущество. Но оно уже достигло такой стадии, когда нужно против одних наступать, а других сдерживать: ведь если мы не будем властвовать над другими, то нам самим придется подчиниться чужому господству. Поэтому вы не должны оправдывать свое бездействие примером других, если не желаете изменить и ваше политическое положение, равняясь с ними. Итак, поскольку мы рассчитываем еще больше усилить нашу мощь здесь, если нападем на врагов в Сицилии, то выступим в поход. Мы собьем спесь с пелопоннесцев, когда они увидят, что мы, пренебрегая достигнутым в настоящее время спокойствием, решились отплыть в Сицилию. И если нам выпадет удача и мы утвердимся на острове, то, по всей вероятности, станем господами всей Эллады. Во всяком случае, мы ослабим сиракузян, что, конечно, в наших интересах и в интересах наших союзников. Наш флот обеспечит нам безопасность как в том случае, если будем иметь успех и удержимся там, так и в случае отступления. Ведь на море у нас всегда будет превосходство, даже над всеми сикелиотами вместе взятыми. Итак, пусть не отвратит вас от похода речь Никия, внушающая бездеятельность и сеющая рознь между старшим и младшим поколениями. Подобно нашим отцам, которые все вместе — и стар и млад — принимали решения и возвысили наш город до нынешнего могущества, Старайтесь и вы ныне с присущим вам взаимопониманием еще более возвеличить его. Помните, что юность и старость друг без друга бессильны. Напротив, правильное смешение некоторого легкомыслия, умеренности и точного расчета, пожалуй, наиболее важно в государственных делах. И если государство останется совершенно бездеятельным, то, подобно всякому другому организму, истощится, и все знания и искусства² одряхлеют. Напротив, в борьбе оно будет постоянно накапливать опыт и привыкнет защищаться не только на словах, а на деле. Вообще же я совершенно убежден, что именно государство, всегда чуждавшееся бездеятельности³, скорее всего может погибнуть, предавшись ей; думаю, что в наибольшей безопасности живут те люди, кто менее всего уклоняется в политике от стародавних обычаев⁴ и навыков, даже если они и не совершенны».

1 11186,3.

2 Искусство, т. е. понимание, знание, умение в области государственных дел.

3 См. VI87,2.

4 Призыв к соблюдению традиции — обычный риторический прием.

19 . Так сказал Алкивиад. Под впечатлением его речи и просьб эгестян и леонтинских изгнанников, которые, напоминая о клятвенном обещании афинян хранить союз, умоляли о помощи, народ еще решительнее, чем прежде, высказывался за поход. Тогда Никий, видя, что повторением прежних доводов не удержать народ от похода, но надеясь заставить афинян изменить решение, указав на то, сколь огромные военные приготовления придется предпринять, поднялся еще раз и сказал.

20 . «Я вижу, афиняне, что вы всецело стоите за войну (которая пусть закончится, как все мы желаем), но все же и при таких обстоятельствах считаю нужным высказать свое мнение. Города, на которые мы идем в поход, насколько мне известно по слухам, могущественны, не зависят один от другого и вовсе не нуждаются в политических переменах, на которые, пожалуй, охотно пошли бы те, кто находятся в тяжком рабстве, чтобы добиться более сносных условий жизни. На этом одном острове много эллинских городов. Вряд ли они согласятся променять свою свободу на наше господство. Кроме Наксоса и Катаны (которые, надо думать, из-за их родства с леонтинцами¹, будут нашими союзниками) есть еще семь городов. Они прекрасно снабжены всем и вооружены точно так же, как и наше войско, в особенности Селинунт и Сиракузы, против которых главным образом и направлена наша экспедиция. Действительно, у этих городов много гоплитов, лучников и метателей дротиков, большое число военных кораблей и достаточное число людей, чтобы укомплектовать их экипажами. Кроме частных денежных средств у них есть еще сокровища в селинунтских храмах², сиракузяне же получают еще и дань с некоторых варварских племен. Сверх того у них еще многочисленная конница, а хлеб они выращивают сами и не ввозят его: в этих двух последних обстоятельствах у них большое преимущество перед нами.

1 Ср. VI 3,1; 3,6.

2 В Селинунте было много древних и классического времени храмов, в которых хранились огромные богатства (из приношений верующих).

21 . Так вот против такой боевой силы необходимо иметь не только корабли и горсть морских пехотинцев, но и сильное сухопутное войско, если только мы желаем совершить там что-либо достойное наших замыслов. Мы не должны позволить многочисленной вражеской коннице помешать нашей высадке, тем более что в случае объединения сицилийских городов из страха перед нами мы не найдем там других союзников (кроме эгестян), которые доставили бы нам конницу для обороны от вражеских всадников. Позорно, если превосходящие силы врагов заставят нас отступить или если из-за необдуманного решения нам потом придется посылать за помощью. Поэтому мы должны прямо отсюда выступить с сильным войском, отдавая себе отчет, что собираемся плыть далеко от родины и что наш поход будет не таков, как если бы мы шли в качестве союзников на помощь нашим здешним подданным, откуда легко получить необходимое снабжение. Там мы будем в чужой враждебной стране, откуда в течение четырех зимних месяцев к нам с трудом доходят вести.

22 . Итак, по-моему, нам придется послать туда много гоплитов как наших, так и из числа союзников и данников и, кроме того, сколько сможем привлечь из Пелопоннеса¹ убеждением или жалованьем, а также много лучников и пращников для защиты от вражеской конницы. Затем наше превосходство на море должно быть подавляющим, чтобы обеспечить беспрепятственный подвоз съестных припасов. Надо также взять с собой и отсюда на транспортных судах запас зерна, пшеницы и жареного ячменя и набрать принудительно, но за плату, хлебопеков с каждой мельницы соответственно ее величине, чтобы не было недостатка в съестных припасах в случае прекращения плавания из-за дурной погоды. Ведь не всякий город сможет прокормить столь многочисленное войско. Вообще же нам следует запастись по возможности всем необходимым, чтобы не зависеть от других, особенно же — взять с собой отсюда как можно больше денег. Что же до денег, которые, как уверяют, нам приготовили эге-стяне, то будьте уверены, что они существуют только на словах².

1 Имеются в виду аргосцы и аркадские наемники (ср. VI 29,6 и VII 57,9).

2 Предсказания Никия оправдались (см. ^N6).

23 . Ведь если даже мы выступим отсюда не только с равными, но и с превосходящими во всем — разумеется, кроме гоплитов — силами, то и таким образом нам нелегко будет и одолеть врага, и сохранить свое войско. Нужно представить себе, что мы собираемся основать город во вражеской стране с иноплеменным населением. Поэтому в первый же день высадки или мы должны сразу же закрепиться на земле, или — в случае неудачи — вся страна будет против нас. Этого-то я опасаюсь, ибо знаю, что успех зависит не только от вашего правильного решения, но еще в большей степени от счастья (а уловить его людям трудно). Поэтому будем в предстоящем походе как можно меньше полагаться на счастье и выступим с достаточными силами, которые, как можно надеяться, обеспечат нам безопасность. Это, мне думается, будет наиболее правильным для всего нашего города, а для нас, идущих в поход, будет залогом спасения. Тому же, кто держатся иного мнения, я готов уступить свою должность».

24 . Указывая в такой речи на огромные трудности экспедиции, Никий рассчитывал побудить афинян либо вовсе отказаться от похода, либо, если все-таки придется выступить, по крайней мере, обеспечить всеми мерами его безопасность и успех. Однако предстоящие трудности отнюдь не охладили рвения афинян. Напротив, они с еще большим усердием продолжали готовиться к походу, так что произошло как раз обратное тому, чего Никий ожидал. Афиняне одобрили предложение Никия, полагая, что оно достаточно обеспечивает успех похода. Все афиняне были одинаково охвачены желанием отплыть в Сицилию. Старшие надеялись на завоевание тамошних городов, полагая, что столь мощная боевая сила, во всяком случае, не может потерпеть поражения. Молодежь же, способная носить оружие, стремилась воочию повидать диковины в дальних краях, твердо надеясь благополучно возвратиться домой. Наконец, большинство простых людей и воинов привлекала возможность немедленно заработать деньги и к тому же распространить владычество афинской державы, которая станет в будущем постоянным источников заработка для наемников. Страстное увлечение большинства народа Сицилийским походом было настолько сильно, что даже тот, кому эта затея была не по душе, молчал из опасения прослыть неблагонамеренным гражданином.

25 . Наконец, выступил один афинский гражданин¹ и, обратившись прямо к Никию, сказал, что нечего под разными предлогами откладывать поход, и потребовал немедленного объявления перед всем собранием, какие именно военные силы народ должен ему предоставить. Никий нехотя ответил, что предпочел бы спокойно обсудить этот вопрос со своими товарищами стратегами. Но все же, насколько можно сейчас судить, для похода необходимо по крайней мере 100 собственных триер, включая сюда потребное количество транспортных, а кроме того, необходимо затребовать корабли и от союзников². Всего гоплитов (афинян и союзников) — нужно не менее 5000³, но если возможно, то и больше; кроме того, следует взять с собой в соответствующем количестве отряды других родов оружия — лучников из Афин и с Крита и пращников, а также заготовить и взять все, что еще окажется необходимым.

1 По Плутарху (Ріиі. №с. 12,6), это был некто Демострат.

2 Ср. 31, 3; 43,2.

3 Фактически гоплитов было 5100 (VI, 43).

26 . Выслушав это, афиняне тут же вынесли постановление о предоставлении стратегам неограниченных полномочий в распоряжении всем войском в походе и действиях, какие они найдут наилучшими, в интересах государства. После этого приступили к приготовлениям. Были посланы приказы союзникам и составлялись призывные списки граждан. Город только что оправился от страшной эпидемии и тягот длительной войны¹. Подросло новое поколение, и за время мира вновь накопилось в казне достаточно средств, так что все необходимое для похода можно было заготовить. Так шли в Афинах приготовления к войне.

1 Имеется в виду Архидамова война.

27 . Между тем во время этих приготовлений в Афинах в одну ночь были повреждены лица большинства каменных герм¹ (гермы — это четырехгранные столбы, стоявшие по стародавнему обычаю во множестве у входов в частные дома и в святилищах). Чьих рук было это дело — никто не знал. Начался розыск преступников, и была назначена большая награда² доносчику за сведения о преступлениях. Кроме того, народ постановил: если кто узнает (будь то гражданин, иностранец или раб) что-либо о другом святотатстве подобного рода, то может донести безбоязненно. Афиняне приняли повреждение герм весьма близко к сердцу, считая это происшествие зловещим предзнаменованием для исхода экспедиции, и приписывали его заговорщикам, замышлявшим переворот и свержение демократии³.

1 Гермы — культовые изваяния в виде столба с головой Гермеса и других божеств, ставились на границах, дорогах, перекрестках, улицах, площадях, у входов домов, у городских ворот и служили объектами культа (ср.: Негой. П51).

2 1000 и 10 000 драхм (Лпгіос. 127).

3 Поскольку в срыве экспедиции в Сицилию были заинтересованы только лаконофильствующие аристократы, то естественно предположить, что кощунство было делом их рук, хоти следствие ничего не выяснило (ср.: Лурье С. Я. Очерки, II, с. 180).

28 . И вот несколько метеков¹ и доверенных слуг сделали донос², но не о гермах, а о недавнем повреждении других статуй, совершенном какими-то молодыми людьми из озорства под пьяную руку. Доносчики рассказали также, что в некоторых частных домах, справляя мистерии³, кощунственно издевались над ними. В этих кощунствах они обвиняли, среди прочих, также Алкивиада. Враги Алкивиада, ухватившись за эти обвинения, сильно раздули их. Эти люди были особенно озлоблены на Алкивиада за то, что тот, стоя у них на дороге, мешает им упрочить свое влияние в народе, и надеялись, изгнав его, занять первое место в государстве. Поэтому они кричали, что и повреждение герм, и кощунственное подражание обрядам мистерий — все это лишь часть заговора для свержения демократии, а виновник всего этого — Алкивиад. В подтверждение они ссылались при этом на его образ жизни и поступки, противоречащие духу демократии.

1 Метеки — иностранцы в Афинах, не имевшие гражданских прав.

2 По Плутарху (Ріиі. Аіе. 20, 6), имена доносчиков были Диоклид и Тевкр.

3 Мистерии — тайные священнодействия (в честь богинь Деметры и Персефоны). По-видимому, имеются в виду самые знаменитые Элевсинские мистерии.

29 . Алкивиад отверг эти доносы как неосновательные и выразил готовность предстать перед судом еще до отплытия (все приготовления к походу были уже закончены) для выяснения, виновен ли он в чем-либо подобном: если его признают виновным, он понесет наказание, а если оправдают, то останется стратегом. Далее, Алкивиад настоятельно просил не слушать никаких клеветнических обвинений в его отсутствие; если же он виновен, то лучше сразу же осудить его на смерть. Во всяком случае, благоразумнее до вынесения судебного приговора ему не отправляться в Сицилию во главе столь огромного войска, находясь под таким тяжким подозрением. Между тем враги Алкивиада опасались, что, предстань он только перед судом, войско поддержит его, и народ проявит снисходительность в благодарность за то, что он побудил аргосцев и некоторых мантинейцев¹ принять участие в походе. Поэтому они всячески старались воспрепятствовать его требованию о немедленном выступлении в суде. С этой целью они подучили других ораторов настаивать на немедленном отплытии Алкивиада, а суд предлагали отложить на определенный срок после возвращения. Кроме того, они намеревались предъявить Алкивиаду еще более тяжкие обвинения (которые, как они думали, будет легче подыскать в его отсутствие), а затем отозвать его и по возвращении начать процесс. Итак, было решено, что Алкивиад должен отплыть.

1 Мантинейцы приняли участие в Сицилийском походе как наемники и добровольцы. Ср. 16, 6; 43.

30 . После этого в середине лета¹ эскадра отплыла в Сицилию. Большинство союзников, транспорты с продовольствием, мелкие торговые корабли и все прочие суда, сопровождавшие эскадру, перед отплытием главных сил из Пирея получили приказ собраться сначала у Керкиры и оттуда всем вместе идти через Ионийское море к мысу Иапигии². Сами афиняне и некоторые союзники, еще оставшиеся в городе, в назначенный день готовые к отплытию, на заре спустились в Пирей, чтобы сесть там на корабли. На проводы в Пирей спустилось, можно сказать, все население города — граждане и иностранцы. Жители города провожали своих знакомых, друзей, родных и сыновей и с надеждой на завоевание, и со слезами при мысли о том, увидятся ли они когда-нибудь еще с отплывающими, так как сознавали, что предстоит далекое и опасное плавание.

1 19 или 20 июля.

2 Иапигия — на юго-западной оконечности Калабрии, отсюда переправлялись корабли из Греции в Сицилию.

31. В этот момент разлуки и предвидения опасностей афинян охватила куда более сильная тревога за исход экспедиции, чем во время решающего голосования в народном собрании. Но все же созерцание всех мощных приготовлений, находившихся перед их глазами, внушало гражданам и некоторую бодрость. Чужеземцы же и остальной народ собрались ради этого величественного зрелища, понимая, что дело идет о предприятии замечательном и превосходящем всякое воображение. Действительно, столь дорогостоящий и великолепный флот никогда еще до того времени не снаряжало и не спускало на воду ни одно эллинское государство. Правда, эскадра Перикла в походе на Эпидавр и Гагнона¹ — на Потидею были не меньше по числу кораблей и гоплитов на борту. Ведь тогда в походе было 4000 гоплитов, 300 всадников и 100 триер из самих Афин, 50 триер из Лесбоса и Хиоса и, кроме того, еще большое число вспомогательных отрядов союзников². Однако поход того времени был рассчитан лишь на короткое время и снаряжен самым обычным образом. На этот же раз дело шло о долговременной экспедиции, и поэтому ее снабдили людьми, кораблями и снаряжением на все случаи — как для морской, так и для сухопутной войны. Корабли были построены с большими затратами триерархов и государства. Государство выплачивало каждому матросу по 1 драхме в день и поставило порожние³ корабли — 60 быстроходных и 40 транспортных для перевозки гоплитов. Все эти суда были укомплектованы лучшими командами гребцов. Триерархи платили вдобавок к государственному жалованью корабельным гребцам на верхнем ряду весел и вообще всей команде из своих средств. Кроме того, они снабдили корабли разрисованными носовыми значками и украсили дорогой внутренней отделкой, причем каждый триерарх стремился сделать свой корабль самым красивым и быстроходным. Сухопутное войско состояло из отборных людей, которые всячески старались превзойти друг друга своим снаряжением и доспехами. В конце концов оказалось, что эти приготовления вызвали соревнование среди самих афинян в порученном каждому деле. Вместе с тем остальным эллинам все это казалось скорее демонстрацией мощи и богатства афинян, чем сборами в поход на врага. Если бы подсчитать затраты казны и отдельных участников похода — какую сумму денег город уже выплатил воинам и дал стратегам при отплытии, и что потратили на себя отдельные участники похода и на свои корабли (если они были триерархами) или намеревались истратить, и сверх того, сколько денег каждый взял в дальний поход (кроме жалованья) с собой, а также что взяли с собой некоторые купцы и воины для торгового обмена, — если бы подсчитать все это, то оказалось бы, что из города в общем вывезли много талантов. Этот поход стал знаменитым и возбуждал не меньше удивления смелостью предприятия и великолепием являемого зрелища, чем превосходством боевой мощи над врагом, против которого он шел. Ведь никогда еще афинянам не приходилось посылать столь огромный флот в столь дальнее плавание с большей, при данных обстоятельствах, надеждой на усиление своей мощи.

1 Перикл предпринял этот поход летом 430 г. до н. э. (II 56). Гагнон и Клеопомп сменили его позднее (П58).

2 Ср. П56; 58.

3 Или: «не оснащенные».

32 . После того, как корабли были укомплектованы экипажами и приняли на борт весь необходимый груз, трубач протрубил сигнал молчания. Затем все произнесли обычные перед отправлением молитвы не отдельно на каждом корабле, а все вместе, повторяя слова молитвы за глашатаем. На всех кораблях начальники и воины¹, смешав в чашах вино, совершали возлияния из золотых и серебряных кубков. Вместе с ними на берегу молилась также и вся остальная толпа граждан и друзей афинян, пришедших на проводы. По исполнении пеана и по совершении возлияний корабли вышли в море. Сначала они шли походной колонной, а затем уже до Эгины гребцы состязались в быстроте, чтобы как можно скорее прибыть в Керкиру, куда должны были собраться остальные корабли союзников. Между тем в Сиракузы приходили из разных мест известия об экспедиции афинян. Однако долгое время никто не хотел этому верить. Даже в народном собрании мнения разделились: одни считали известие о походе афинян истинным, другие же утверждали обратное. Тогда в собрании выступил Гермократ, сын Гермона². Полагая, что обладает точными сведениями, он произнес следующую речь.

1 Собственно: «воины морской пехоты».

2 См. IV 58 ел.; И72,2.

33 . «Возможно, вы сочтете, что я, как некоторые другие, рассказываю небылицы, если я скажу, что неприятельский флот действительно идет на нас. Я знаю, что люди, которые приносят или распространяют недостоверные слухи, не могут внушать доверия и даже слывут глупцами. Но все же, когда городу грозит опасность, страх прослыть глупцом не заставит меня молчать, так как я убежден, что мои сведения — самые достоверные. Афиняне (как это ни кажется вам странным) в самом деле идут на нас с большим флотом и многочисленным сухопутным войском якобы на помощь союзным эгестянам и для того чтобы возвратить леонтинцев в их город, а в действительности потому, что стремятся завоевать Сицилию и в особенности — наш город. Они думают, что, захватив наш город, легко овладеют всем островом. Афиняне довольно скоро будут здесь, и поэтому вам следует подумать, как с имеющимися у нас средствами дать отпор наиболее успешно и не дать застигнуть себя незащищенными, преуменьшая опасность, или проявить беспечность, вообще не желая верить в появление афинян. Но если кто верит этому, то пусть не боится их смелости и мощи. Ведь они могут причинить нам не больше вреда, чем мы им. Небесполезно и то, что на нас идет столь огромная сила: это может благотворно повлиять на поведение остальных сицилийцев (ведь из страха перед афинянами они охотнее перейдут к ним). И если мы победим или, во всяком случае, оттесним афинян, расстроив их планы (а в том, что им не удастся достигнуть своей цели, я совершенно уверен), то для нас это будет блистательным успехом. Я, по крайней мере, возлагаю на это большие надежды. Ведь редко великие походы эллинов и варваров в отдаленные страны имели успех. Действительно, пришельцы обычно не превосходят численно местных жителей и их соседей, которые все объединяются из страха перед ними. И если врагов постигнет неудача из-за недостатка съестных припасов в чужой стране, то, хоть они сами виновны в своей беде, они оставляют славу победителей тем, кого они хотели завоевать. Так и мидийский поход пошел самим афинянам на пользу, после того как нападение мидийского царя, направленное против Афин, окончилось, против его ожидания, неудачей. И можно надеяться, что таковой же будет участь и нынешнего похода.

34 . Итак, будем мужественно готовиться к войне, и не только здесь, но отправим послов к сикулам, чтобы еще крепче привязать к нам старых друзей и постараться приобрести новых. Пошлем посольство и в остальную Сицилию, чтобы открыть всем глаза на обилую опасность, а также к италийс-ким городам: склоним их к союзу с нами или, по крайней мере, убедим не принимать афинян. Разумно было бы, по-моему, отправить послов и в Карфаген¹. Ведь для карфагенян поход афинян не будет неожиданностью: они живут в вечном страхе, как бы афиняне рано или поздно не пошли и на их город. Быть может, карфагеняне, убедившись, что им самим грозит беда в случае, если они покинут нас на произвол судьбы, захотят тайно или явно как-либо нам помочь. Ведь из всех существующих государств они наиболее способны оказать помощь, пожелай они только сделать это. Действительно, у них больше всего золота и серебра (что на войне, как и во всем, весьма важно). Отправим также посольство в Лакедемон и в Коринф с просьбой возможно скорее помочь нам и здесь, и возобновив враждебные действия против афинян в Элладе. У меня есть главное предложение, в настоящем положении, по-моему, вполне своевременное. Хотя оно при нашей привычке к мирной беспечности меньше всего может встретить внимание с вашей стороны, тем не менее я изложу его вам. Если мы, сицилийские эллины, все вместе или, по крайней мере, большинство согласимся спустить на воду все имеющиеся у нас корабли с двухмесячным запасом продовольствия, встретить афинян у Таранта и мыса Иапигии и этим показать, что еще до борьбы за Сицилию их ждет борьба за переправу через Ионийское море, то этим мы ошеломим их и дадим понять, что мы на страже в дружественной стране (ведь Тарант примет нас)², им же, напротив, предстоит далекое плавание через море со всем войском и снаряжением. Из-за долгого пути они едва ли смогут держать боевой строй, и их медленно, по частям подходящая эскадра будет легко уязвима для атаки. Даже если они, облегчив свои корабли и действуя веслами, встретят нас сомкнутым строем, то мы атакуем их, когда они будут утомлены переходом. Если же мы предпочтем уклониться от боя, то можем отступить в Тарант. И если они, высадившись с малым запасом провианта, захотят дать сражение, то будут страдать от голода в этих пустынных местах. Там мы сможем их блокировать, а если, пытаясь прорваться, они поплывут дальще вдоль побережья, то им придется бросить свои транспортные суда. Тогда, не будучи уверены в том, примут ли их италийские и сицилийские города, они утратят решимость продолжать поход. Потому-то, если, как я предлагаю, преградить путь афинянам, то они и не отплывут из Керкиры, а сначала взвесят положение дел и соберут сведения о наших силах и местонахождении. Это их задержит до зимы; или же, угнетенные непредвиденным оборотом событий, они вообще откажутся от этой экспедиции, тем более что, как я слышал, их самый опытный военачальник принял командование против воли и будет рад всякому серьезному противодействию с нашей стороны, получив, таким образом, предлог для отступления. Я совершенно уверен, что молва преувеличит наши силы. А настроения и мысли людей зависят от слухов. Люди больше боятся нападающего первым или, по крайней мере, того, кто ясно показывает, что в случае нападения готов дать отпор. Это теперь и должны будут испытать афиняне. Они ведь идут на нас в уверенности, что мы не в силах оказать сопротивление, и столь невысокое мнение о нас справедливо, потому что мы не помогли лакедемонянам сокрушить могущество афинян. Если же теперь афиняне увидят, что мы против ожидания способны на смелые поступки, то наше неожиданное сопротивление поразит их еще сильнее, чем наша истинная мощь. Итак, примите мой совет и решитесь на этот смелый шаг или, по крайней мере, готовьтесь как можно скорее к войне. Всем и каждому необходимо помнить, что пренебрежение к противнику проявляется делами и считать, что меры, принятые в расчете на наличную опасность, всегда могут оказаться весьма полезными. Неприятель идет на нас и, как мне определенно известно, находится уже близко».

1 Ср. VI 15,2.

2 Эти слова Гермократа оправдались (VI'44,2_).

35 . После такой речи Гермократа среди сиракузян начались бурные препирательства. Одни утверждали, что афиняне ни в коем случае не придут, и все утверждения Гермократа ложны. Другие спрашивали: «Какой вред они могут причинить нам, сами не пострадав еще больше?» Были и такие, кто пренебрежительно высмеивал речь Гермократа. Лишь немногие верили Гермократу и со страхом взирали на будущее. Тогда выступил вождь демократической партии Афинагор¹, человек в то время наиболее уважаемый в народе, и сказал следующее.

1 Об Афинагоре из других источников ничего не известно.

36 . «Всякий, кто не обрадуется, услышав, что афиняне оказались столь безумными, чтобы прийти сюда и самим отдаться в наши руки, тот трус или изменник. Дерзость людей, разносчиков таких слухов, сеющих панику, меня не удивляет, удивительна лишь тупость, не позволяющая им понять, что их намерения очевидны. Ведь это люди, которые боятся за себя и хотят посеять тревогу во всем городе, чтобы самим скрыться под покровом всеобщего страха. Таково назначение этих слухов. Они не возникли случайно, но распространяются людьми, постоянно возбуждающими волнения в нашем городе. И если вы благоразумны, то должны сообразовать свои выводы не с сообщениями этих людей, но с тем, какой образ действия можно приписать разумному и многоопытному народу, каким в моих глазах являются афиняне. В самом деле, совершенно невероятно, чтобы афиняне оставили у себя в тылу пелопоннесцев и, не завершив прочным миром тамошней войны, сами бросились в новую, не менее опасную войну. Напротив, по-моему, афиняне довольны уже тем, что мы не нападаем на них, учитывая численность и мощь наших городов.

37 . Но если бы даже они, как нам говорят, и пришли, то все же я уверен, что Сицилия скорее, чем Пелопоннес, выдержит большую войну, потому что весь остров во всех отношениях лучше подготовлен к ней. Ведь только один наш город обладает военной силой, далеко превосходящей мощь якобы грозящего нам теперь врага, будь он даже вдвое сильнее. Я знаю, что они не возьмут с собой конницы, да и здесь они найдут лишь небольшой отряд всадников из Эгесты. Афиняне не смогут даже обеспечить себе достаточно гоплитов, потому что их придется перевозить на кораблях (а пройти столь дальний путь сюда даже и легким судам без груза нелегко); к тому же, как известно, для войны против такого большого города, как наш, потребуется еще множество транспортных судов с продовольствием и снаряжением. Я даже думаю, что если бы афиняне по прибытии сюда могли создать на нашей земле такой же город, как Сиракузы, и, опираясь на него, начать войну с нами, то и в таком случае едва ли избежали бы гибели. А в существующих условиях, когда вся Сицилия (которая объединится) будет против них, они не рискнут, даже в страхе перед нашей конницей, удалиться от своих лагерных бараков, сколоченных из корабельных досок, и палаток. Короче говоря, я полагаю, что афиняне не смогут укрепиться на нашей земле. Настолько, по-моему, наши боевые силы превосходят афинские.

38 . Все это, повторяю, афиняне понимают и сохраняют в целости свои владения. А здесь у нас есть люди, которые измышляют ложные и несбыточные истории, и это — не в первый раз. Но я знаю, что они стараются такими или еще более зловредными выдумками или поступками запугать наш народ и самим захватить власть в городе. И я опасаюсь, как бы в конце концов их попытки в самом деле не увенчались успехом. Ведь мы неспособны, пока не попадем в беду, своевременно принять меры предосторожности и, раскрыв замыслы врагов, наказать их. Именно поэтому наш город так редко пользуется миром и постоянно раздираем смутами. Мы куда больше страдаем от внутренних распрей, чем от внешнего врага, а иногда даже подчиняемся тирании или произволу немногих. (4) Если вы только пожелаете меня поддержать, я постараюсь на этот раз по возможности предотвратить подобные бедствия. На вас, большинство народа, я буду действовать убеждением, а этих злоумышленников придется наказывать, и не только пойманных с поличным (ведь уличить их трудно), но наказывать их нужно уже за те зловредные умыслы, которые они осуществили бы, если бы были в состоянии. Ведь вражеские замыслы следует пресекать еще до их претворения в действие: кто не принял заранее мер предосторожности, тот пострадает сам. Есть среди меньшинства и такие, которых надо разоблачать, следить за их поведением и всячески наставлять. Ведь только таким образом, по-моему, и можно отвратить их от злодеяний. Ответьте же мне, молодые люди¹, на вопрос, который у меня часто возникал: чего же вы, наконец, хотите? Быть может, теперь уже — почетных должностей? Но закон это запрещает. Закон исходит из того, что вы по возрасту еще не способны к этому, но вовсе не имеет в виду обойти вас. И в самом деле, почему бы вам не управляться одним законом с большинством народа? И как же можно оправдать, что граждане одного и того же города не пользуются одинаковыми правами?

1 Быть может, в олигархической «партии» Сиракуз было много представителей «золотой молодежи», вождем которой Афинагор считает Гермократа.

39 . Мне возразят, быть может, что демократический строй неразумен и несправедлив, и что люди состоятельные лучше всего способны управлять государством. На это я отвечаю: во-первых, под словом «народ» (демос) понимают совокупность всех граждан, а под словом «олигархия» — только часть. Во-вторых, богатые — лучшие хранители народной казны, разумные люди — лучшие советники, а народное большинство способно принимать наиболее правильное решение в данном обсуждаемом вопросе. И эти три группы граждан при демократическом строе каждая в отдельности и все в целом имеют равную долю прав. При олигархическом правлении, напротив, народ разделяет общие опасности, тогда как немногие не то что присваивают себе большую часть выгод, а отнимают все целиком. Этот-то порядок и стремятся установить у вас олигархи и молодежь, но в большом городе сохранить его невозможно. Но вы, о неразумные, еще и теперь либо не понимаете вредоносности ваших устремлений (и тогда вы действительно величайшие глупцы среди эллинов, каких я только знаю), либо вы отъявленные преступники, если сознательно отваживаетесь на это.

40 . Так вот, или образумившись, или изменив ваш образ мыслей, поставьте себе целью дела, идущие на общее благо нашего народа.

Подумайте о том, что лучшим среди вас достанется при этом не только равная, но ббльшая доля благополучия. Если же вы притязаете на большее, то рискуете лишиться всего. Перестаньте распускать такие слухи, убедившись, что имеете дело с людьми, которые, зная ваши замыслы, не допустят их осуществления. Ведь наш народ сумеет достойным образом дать отпор, если афиняне действительно придут к нам. У нас есть военачальники, которые позаботятся об обороне. Если же все это, как я уверен, ложные слухи, то город не позволит ввести себя в заблуждение под влиянием паники и не вверит вам высшую власть, чтобы добровольно отдать себя в рабство, Напротив, наш город, заботясь о своих интересах, возьмет дело в свои руки и будет считать ваши речи столь же преступными, как и поступки. Он не позволит из-за этих слухов отнять свободу, которой обладает, но примет действенные меры в интересах ее защиты».

41 . Так сказал Афинагор. Тогда поднялся один из военачальников и, предложив собранию считать его речь заключительной, кончил прения следующими словами: «Неблагоразумно нам здесь выступать со взаимными обвинениями и выслушивать таковые. Давайте лучше по поводу этих известий об опасности подумаем, какие меры должен принять весь город и каждый его житель, чтобы дать отпор врагу. Ведь даже если бы нам в действительности не пришлось сражаться, то вовсе не повредит, если у нас будет конница, оружие и прочее военное снаряжение. Все необходимые приготовления мы, военачальники, возьмем на себя и отправим послов в соседние города, чтобы собрать сведения, и примем меры предосторожности в дальнейшем. Некоторые шаги мы уже сделали, и если получим новые сведения, то сообщим вам». После этой краткой речи военачальника собрание разошлось.

42 . Между тем афиняне и все союзники уже собрались у Керкиры. Прежде всего военачальники вторично произвели там смотр своих боевых кораблей, распределив их в том порядке, в каком они должны будут стоять на якоре при высадке. Всю эскадру разделили на три отряда, каждый под командой одного из трех военачальников, во избежание трудностей при совместном плавании с доставкой воды и съестных припасов, а также для того, чтобы облегчить поиски гаваней на месте высадки. Афиняне полагали также, что вообще присутствие военачальника в каждом отряде повысит маневренность, укрепит дисциплину и облегчит управление всей эскадрой. Затем военачальники выслали три корабля в Италию и Сицилию с приказом разведать, какие города примут афинян, и затем идти навстречу эскадре, чтобы указать гавани, где можно бросить якорь.

43 . После таких приготовлений огромная флотилия отплыла наконец из Керкиры, направляясь в Сицилию. В общем она насчитывала 134 триеры и 2 пятидесятивесельных родосских корабля¹. Из них было 100 афинских триер, в том числе 60 быстроходных, а остальные — транспортные корабли для перевозки воинов. Прочие корабли принадлежали хиосцам и другим союзникам. Общее число гоплитов составляло 5100. Среди них было 1500 афинских граждан, внесенных в списки военнообязанных², 700 фетов, служивших в морской пехоте. Остальное гоплиты были выставлены союзниками, главным образом из подвластных афинянам городов. Впрочем, 500 гоплитов послали Аргос и Мантинея и, кроме того, было завербовано еще 250 наемников. Лучников было всего 480 (из них 80 с Крита), родосских пращников— 120, легковооруженных мегарских изгнанников³ — 120. Помимо этого, было еще одно транспортное судно для перевозки конницы с 30 всадниками на борту.

1 Диодор (ХШ2,5) дает другие цифры: 110 кораблей и 7000 воинов всех родов оружия.

2 Т. е. граждан первых трех классов.

3IV 74,2.

44 . Таковы были боевые силы, с которыми первая экспедиция переправилась для военных действий в Сицилию. За боевыми кораблями, кроме того, следовало 30 транспортов с продовольствием, имея на борту пекарей, каменщиков, плотников с необходимыми инструментами для строительства осадных сооружений. Эскадру сопровождало также 100 малых судов, которые, как и транспортные корабли, были принудительно завербованы в экспедицию. Кроме того, большое количество купеческих кораблей и прочих судов добровольно присоединилось к военной флотилии для торговых операций. Все эти суда двинулись теперь вместе с эскадрой из Керкиры через Ионийское море. Вся флотилия прибыла к мысу Иапигии¹ и к Таранту (где какой корабль, следуя своим курсом, мог бросить якорь) и затем пошла вдоль италийского побережья. Италийские города не принимали афинян и не открывали им своих рынков, предоставляя лишь воду и якорные стоянки (Тарант и Локры², впрочем, отказали даже и в этом). Наконец эскадра достигла Регия на южной оконечности Италии, куда собрались все корабли. В город афинян не приняли, и лагерь пришлось разбить за стенами у святилища Артемиды, где регийцы открыли рынок. Вытащив корабли на берег, афиняне расположились на отдых. Затем они приступили к переговорам с регийцами, требуя помощи леонтинцам, которые, как и регийцы, были халкидянами. Однако регийцы ответили, что желают остаться нейтральными и будут действовать в согласии с решением остальных италийских эллинов. Тогда афинские военачальники стали обдумывать, как лучше всего в таком положении повести дела, касающиеся Сицилии. Вместе с тем они поджидали возвращения из Эгесты посланных туда кораблейЭ, чтобы узнать, есть ли у эгестян действительно деньги, о которых говорили послы в Афинах.

1 См, VI 30,1.

2 Ср. VI-34,4; V 5,2.

3 Числом три (VI46,, 1).

45 . Между тем сиракузяне из разных источников и от своих разведчиков стали получать определенные сведения, что афинский флот уже в Регии. Оставив сомнения и решив, что это так и есть, сиракузяне начали усиленно готовиться к войне. В одни города сикулов они отправили отряды войск, в другие — послов и разместили гарнизоны в пограничных пунктах сиракузской области. В самом городе они произвели смотр пехоты и конницы, чтобы убедиться, все ли в порядке, и вообще принялись за подготовку, ожидая, что вот-вот вспыхнет война,

46. Между тем три афинских корабля, посланных в Эгесту, возвратились в Регий с известием, что там обещанных денег нет и налицо оказалось лишь 30 талантов. Это сразу же возникшее препятствие привело афинских военачальников в уныние, равно как и неблагоприятный ответ регийцев, которые не пожелали участвовать в походе. Их-то афиняне прежде всего рассчитывали привлечь на свою сторону; естественно было ожидать, что регийцы, как единоплеменники леонтинцев и до сих пор всегда дружественные афинянам¹, скорее всего присоединятся к ним. Для Никия, впрочем, известия из Эгесты не явились неожиданностью. Зато два других стратега считали поведение эгестян еще более непонятным, чем отказ регийцев. Эгестяне же, когда афинские послы в первый раз явились к ним для осмотра ценностей, применили следующую хитрость. Отведя послов в святилище Афродиты на горе Эрике, они показали им посвятительные дары — чаши, ковши для разливания вина, курильницы для благовоний и немало другой утвари. Утварь большей частью была серебряной и на вид создавала впечатление большого богатства, чему не соответствовали денежные средства эгестян. Эгестяне также устраивали частным образом угощения для экипажа афинских триер, выставляя при этом золотые и серебряные кубки, взятые не только в самой Эгесте, но даже занятые в соседних финикийских и эллинских городах. При угощениях эгестяне пользовались большей частью той же самой утварью, и так много ее всюду оказывалось, что афинские моряки были поражены и по возвращении в Афины распустили слух, что видели множество сокровищ. Теперь же, когда оказалось, что у эгестян вовсе нет денег, воины стали осыпать упреками афинских послов, которые сначала сами обманулись, а потом ввели в заблуждение остальных, а стратеги стали держать совет², что следует предпринять в настоящем положении.

1 Во время войны 427-424 гг. до н. э. регийцы были дружественно расположены к афинянам (Ш86,5; ср. IV 25,1).

2 Вероятно, об этом совете Фукидид узнал от Алкивиада (ведь Ламах был убит в 414 г., а Никий в 413 г. казнен).

47 . Никий высказался за то, чтобы плыть со всем флотом на Селинунт, для чего они прежде всего и посланы. Если, говорил Никий, эгестяне предоставят деньги для всего войска, то можно будет принять сообразное с этим решение. Если же нет, то следует потребовать от них денег на содержание посланных по их просьбе 60 кораблей и оставаться у Селинунта, пока этот город добровольно не примирится с Эгестой или не будет принужден силой. Затем следует пройти мимо других городов и, показав мощь города афинян и готовность помочь друзьям и союзникам, плыть домой, разве только в ближайшее время представится возможность сделать что-либо для леонтинцев или привлечь на свою сторону какой-нибудь из городов, однако не расточая государственные средства и не рискуя благополучием государства.

48 . Алкивиад заявил, что возвратиться назад, не добившись ничего с такими мощными боевыми силами, было бы позорным. Он советовал послать глашатаев во все остальные города, кроме Селинунта и Сиракуз; завязать затем переговоры с сикулами, побудив их к отпадению от Сиракуз; независимые же их племена привлечь на свою сторону, чтобы получать от них продовольствие и подкрепления. Прежде всего нужно склонить к союзу Мессену¹, так как этот город, расположенный на месте переправы, является ключом к Сицилии. У него есть также гавань, и он может быть опорным пунктом для дальнейших действий. Затем, склонив сицилийские города на свою сторону (когда станет ясно, на чью поддержку можно рассчитывать), следует напасть на Сиракузы и Селинунт, если селинунтцы не примирятся с эгестянами, а сиракузяне не допустят леонтинских изгнанников в их город. 1 Ср. Ш90,4; IV 1,1.

49 . Наконец, Ламах предложил плыть прямо на Сиракузы и как можно скорее дать битву под стенами города, пока сиракузяне еще не успели подготовиться и прийти в себя от неожиданности: каждая армия больше всего внушает страха именно вначале. Если слишком долго медлить, то враг воспрянет духом и в случае нападения вид нападающего вызовет у него скорее презрение. Итак, внезапное нападение, когда неприятели еще в страхе и беспокойстве, дает афинянам больше всего шансов на победу. Неприятель будет устрашен не только видом нашего войска, которое покажется ему огромным, но и предстоящими испытаниями и прежде всего непосредственной опасностью битвы. Многие из сиракузян, вероятно, остались за городом на полях, так как они не верят в прибытие афинского флота. Впрочем, даже если сиракузяне перевезут свои запасы продовольствия в город, то афинское войско все же не будет терпеть недостатков, когда после победы разобьет лагерь перед городом. В таком случае и прочие сицилийские эллины не будут больше ожидать, на чью сторону склонится победа, и примкнут не к сиракузянам, а к афинянам. Ламах предложил также устроить якорную стоянку и опорный пункт в Мегарах после возвращения флота из Сиракуз. Место там пустынное и находится недалеко от Сиракуз как на море, так и по суше.

50 . Произнеся такую речь, Ламах все же присоединился к мнению Алкивиада¹. Затем Алкивиад на своем корабле переправился в Мессену и вступил в переговоры с ее жителями о союзе с Афинами. Однако ему не удалось склонить мессенян к этому союзу. Они отказались принять афинян в город, но согласились открыть рынок за городскими стенами, после чего Алкивиад возвратился в Регий. Тогда стратеги, отобрав из всех трех отрядов 60 кораблей и снабдив их запасом продовольствия, поплыли вдоль побережья в Наксос, остальная же эскадра во главе с одним из стратегов осталась в Регии. Из Наксоса, где афинян впустили в город, отряд кораблей поплыл вдоль побережья в Катану. Катаняне, однако, не приняли их (потому что здесь преобладали сторонники Сиракуз), и афинские корабли поплыли дальше к реке Терии², где и провели ночь. На следующий день отряд отплыл отсюда на Сиракузы, выстроившись в одну линию. 10 кораблей были отправлены вперед, чтобы войти в большую гавань и удостовериться, нет ли там кораблей на плаву. Подойдя к городу, глашатай, отправленный с этих кораблей, должен был объявить, что афиняне прибыли с целью вернуть своих союзников и соплеменников леонтинцев в их город. Поэтому леонтинцы, находящиеся в Сиракузах, могут безбоязненно переходить к афинянам как своим друзьям и благодетелям. После этого объявления, осмотрев город, гавань и местность (откуда должна была начаться атака), корабли возвратились в Катану.

1 Фукидид, по-видимому, считал план Ламаха наиболее правильным (СоттеА.Ж,IV,315).

2 Совр. Фьюме ди Леонардо близ Леонтин.

51 . Между тем в Катане состоялось народное собрание, которое постановило не принимать афинское войско, но пригласить афинских стратегов в город, чтобы они высказали в собрании свои пожелания. Во время речи Алкивиада, когда все внимание горожан было обращено на него, афинские воины незаметно взломали плохо прилаженную калитку в городской стене и, войдя на рыночную площадь, делали покупки. Немногочисленные катанские сторонники сиракузян, увидев вражеских воинов в городе, в смятении поспешно бежали. Остальные катанцы решили вступить в союз с афинянами и предложили им перевезти из Регия также и остальное войско. Затем афиняне отплыли назад в Регий и оттуда весь флот двинулся к Катане, где афиняне по прибытии стали разбивать лагерь.

52 . Из Камарины тем временем пришло известие, что в случае прибытия туда афинян город, возможно, присоединится к ним и что сиракузяне снаряжают экипажи для своих кораблей. Итак, вся афинская эскадра сначала взяла курс вдоль побережья на Сиракузы. Не найдя там ни одного снаряженного корабля, афиняне поплыли дальше в Камарину, бросили якорь на открытом берегу и начали затем переговоры через глашатая. Камаринцы не захотели впустить афинян в город, заявив, что по существующему договору примут афинян, если те прибудут к ним лишь на одном корабле (или если сами они вызовут больше кораблей). Итак, афиняне, ничего не добившись, возвратились в Катану. На обратном пути афиняне, высадившись на сиракузском побережье, занялись грабежом. Однако после прибытия на помощь своим сиракузской конницы, которая перебила нескольких рассеявшихся по местности воинов, афиняне возвратились в Катану.

53 . Здесь они застали корабль «Саламинию»¹, прибывший из Афин с приказом отозвать Алкивиада, которому предстояло оправдываться перед афинским судом в выдвинутых против него обвинениях. Вместе с ним были вызваны в суд также некоторые из воинов: одних обвиняли в кощунстве над мистериями, а других и в повреждении герм. Ибо после отплытия эскадры в Сицилию афиняне вновь взялись за расследование по делу о мистериях и гермах. При этом, не проверяя достоверность сведений доносчиков, афиняне в своей подозрительности принимали все показания без проверки. Так, на основании доносов и улик негодяев хватали и бросали в тюрьму многих безупречных людей. Представлялось предпочтительным путем строгого расследования все же выяснить дело, чем допустить, чтобы какой-нибудь на вид благонамеренный человек, раз уж он навлек на себя подозрение, избежал пристрастных допросов. Народ знал (по слухам) о том, сколь свирепой стала под конец тирания Писистрата и его сыновей (к тому же тиранов свергли не сами граждане и не Гармодий, а лакедемоняне), и жил поэтому в вечном страхе, чуя всюду опасность для демократии.

1 Афинский государственный корабль (ср. Ш33,1).

54 \ Поводом для отважного подвига Аристогитона и Гармодия послужила любовная история, которую я расскажу здесь подробнее² и покажу, что ни у других эллинов, ни у самих афинян нет никаких точных сведений об этом событии. После того как Писистрат скончался в преклонном возрасте, тиранию унаследовал не Гиппарх, как обычно думают, а старший сын Гиппий. Был тогда Гармодий, блиставший юношеской красотой, и Аристогитон, гражданин среднего круга и достатка, стал его любовником. Гиппарх, сын Писистрата, также соблазнял Гармодия, но безуспешно. Гармодий сообщил об этом Аристогитону, и тот, страстно влюбленный, весьма огорчился, опасаясь к тому же, что могущественный Гиппарх применит против юноши насилие. Аристогитон тотчас же задумал (насколько это было возможно человеку его положения) уничтожить тиранию. Между тем Гиппарх повторил свою попытку добиться расположения юноши и опять безуспешно. Не желая применять насилие, Гиппарх решил при случае незаметным образом унизить юношу, действуя, однако, так, чтобы скрыть истинную причину. Действительно, применение насилия не соответствовало характеру его власти, которая вовсе не была непопулярной или в тягость народу. Напротив, Гиппарх старался избежать всякого недовольства. Вообще Писистратиды стремились в своем правлении проявить больше всего доблести и благоразумия. Так, они взимали с афинян только двадцатую часть доходов с земли³. На эти средства они благоустроили и украсили город⁴, вели успешные войны и упорядочили празднества. В остальном в городе продолжали существовать прежние законы, и тираны заботились лишь о том, чтобы кто-нибудь из их семьи всегда занимал должность архонта. Так, среди исполнявших годичную должность архонта был и сын тирана Гиппия, Писистрат. Он носил имя своего деда Писистрата и, будучи архонтом, посвятил на рыночной площади алтарь 12 богов⁵ и алтарь в святилище Аполлона Пифийского⁶. Когда впоследствии афинский народ велел увеличить алтарь, надпись на нем была уничтожена. А в святилище Аполлона Пифийского еще и поныне можно видеть эту неразборчивую надпись. Она гласит:

Гиппия сын Писистрат цифийскому Фебу-владыке памятник власти своей в роще святой посвятил⁷.

1 Экскурс о Гармодии и Аристогитоне носит явные следы редакторской переработки (см.: Сотте А. Ж, IV, 323-328).

2 См. 120,2.

3 По Аристотелю (Аші. АіН. Роі. 16), сам Писистрат взимал подать в размере 10 %.

4 Ср. Ш5, 5.

5 Это были; Зевс — Гера, Посейдон — Деметра, Арес — Афродита, Аполлон — Артемида, Гермес — Гесгия, Афина — Дионис. Алтарь 12 богов существовал в Афинах уже в 519 г. до н. э. (ср.: Сотте А. Ж, IV, 331).

6 Святилище Аполлона Пифийского в юго-восточной части города.

7 Надпись сохранилась (ЮП, 761).

55 . А то, что Гиппий, как старший, наследовал власть, я могу определенно утверждать, так как собрал из устных источников¹ более точные сведения об этом, чем другие. Но подтверждением этого служат и прочие данные. Из законных сыновей Писистрата сыновей имел только один Гиппий. На это указывает упомянутый алтарь и стела на афинском акрополе, воздвигнутая в память о насильственном господстве тиранов. Действительно, на этой стеле не упомянут никто из сыновей Фессала² или Гиппарха, но записаны пять сыновей

Гиппия, которых родила ему Миррина, дочь Каллия³, сына Гиперохида. Естественно, что старший сын женился первым. На этой же стеле Гиппий упомянут первым после своего отца; и это вполне естественно, так как он был старшим сыном и наследником его тиранической власти. Гиппию нелегко было бы достигнуть власти, если бы Гиппарх в момент смерти был правителем, а Гиппию пришлось бы сразу же провозгласить себя тираном. Привычный страх, который он сумел внушить гражданам, и строгая дисциплина телохранителей помогли ему одержать победу над заговорщиками и без малейшего затруднения обеспечить себе безопасность. Гиппий не выказал нерешительности и неуверенности, как было бы свойственно младшему брату, не имеющему опыта в управлении государством. Однако печальный конец Гиппарха, как оказалось, сделал его столь знаменитым, что впоследствии стали даже думать, что он-то и был тираном.

1 Что это за источники, Фукидид не сообщает.

2 Фессал, по Аристотелю (АіН. Роі. 17,4) — прозвище сына Писистрата Гегесистрата (от аргосской жены Писистрата).

3 Кто такой был этот Каллий — неизвестно.

56 . Итак, Гиппарх, увидев, что его домогательства отвергнуты, нанес Гармодию оскорбление. Писистратиды сначала пригласили сестру Гармодия, девушку, нести священную корзину на праздничной процессии¹, а затем отказали ей, объявив, что вовсе и не приглашали ее, так как она не достойна такой чести. Этот поступок Гармодий воспринял как тяжкое оскорбление, а из-за него и Аристогитон еще больше озлобился на Гиппарха. Они втайне обсудили с другими заговорщиками план действия, но выждали наступления праздника Великих Панафиней². Это был единственный день, когда все граждане, участники процессии, могли собираться вооруженными, не вызывая подозрений. Гармодий и Аристогитон должны были начать нападение, а остальные — немедленно присоединиться к ним и вступить в схватку с телохранителями. Заговорщиков, ради безопасности, было немного. Если лишь горсть храбрецов, рассуждали они, отважится напасть на Гиппия и его телохранителей, то вооруженная толпа непосвященных в заговор тотчас же присоединится к ним в борьбе за свободу.

1 Выступать на праздничной панафинейской процессии, неся корзину со священной утварью (как «канефора»), считалось весьма почетным.

2 Праздник Великих Панафиней справлялся 28 гекатомбеона (июнь — июль) 3-го года каждой олимпиады. Событие относится к 514 г. до н. э.

57 . Наконец, с наступлением праздника Гиппий со своими телохранителями отправился за город в местность под названием Керамик¹ для установления порядка прохождения отдельных частей торжественной процессией. В это время Гармодий и Аристогитон, вооруженные кинжалами, выступили, чтобы совершить свое деяние. Заметив, однако, как один из заговорщиков дружески беседует с Гиппием (а Гиппий был легко доступен каждому), они испугались, вообразив, что уже преданы и их немедленно схватят. Тогда они решили сначала, как только представится возможность, пока их не схватили, отомстить своему оскорбителю, из-за которого они предприняли эту отчаянную попытку. Они сразу же бросились через ворота² в город и, встретив Гиппарха у так называемого Леокория³, тотчас же, не раздумывая, в слепой ярости (внушенной одному любовной страстью, а другому тяжким оскорблением) оба накинулись на него и сразили ударами кинжалов. Аристогитону, правда, удалось, затерявшись в нахлынувшей толпе, пока спастись, но затем он все-таки был схвачен и мучительно погиб. Гармодий же был убит сразу же на месте.

1 Керамик (один из афинских демов) находился в северо-западной части города и был разделен на две части стеной.

2 Так называемые Дипилонские ворота.

3 Храм в афинском Керамике в честь дочерей царя-героя Лео, принесшего в жертву богам для спасения города своих трех дочерей.

58 . Когда весть об убийстве пришла в Керамик, Гиппий тотчас поспешил не на место происшествия, а прямо к вооруженным гражданам, участникам процессии, пока те, находясь далеко, не успели еще узнать о случившемся. Придав лицу непроницаемое выражение, несмотря на постигшее его горе, Гиппий приказал гражданам сложить оружие и отойти в назначенное место. Граждане повиновались, думая, что тиран собирается им что-то сказать. Тогда Гиппий велел телохранителям незаметно отобрать оружие и тотчас же схватить всех подозрительных лиц и тех, у кого нашли кинжалы. Ведь обычно граждане являлись на праздник с копьем и щитом.