ЛИОНАРДО ДИ НИККОЛО ФРЕСКОБАЛЬДИ

ПУТЕШЕСТВИЕ ВО СВЯТУЮ ЗЕМЛЮ

Выехал я, Лионардо ди Никколо Фрескобальди, из своего имения августа в 9 день 1384, в канун блаженного господина святого Лаврентия, и отправился оттуда во Флоренцию, где встретился с Джорджо ди мессер Гуччо ди Дино и с Андреа ди мессер Франческо Ринуччини ¹ почтенными нашими гражданами, поскольку вместе должны мы были совершить и совершили сказанное паломничество.

Августа в 10 день 1384, в день святого Лаврентия, во имя Христа Распятого выехали мы из нашего города Флоренции и отправились обедать с Гвидо ди мессер Томмазо ди Нери ² в его имение за воротами Сан Галло ³ подле Ластры ⁴; а дело в том, что сказанный Гвидо должен был участвовать в этом путешествии. И даже его был первый замысел, когда мы были вместе послами от Флорентийской Коммуны к Наместнику короля Карла ⁵ в Ареццо, чтобы выдворить оттуда войско графа Альбериго ди Барбиано ⁶ и войско Виллануччо ⁷, каковые были в сказанном городе и пустили его на разграбление. И поскольку сказанный Гвидо по достоинству своему был очень занят делами нашей Коммуны и заботами своими собственными и своих родичей и друзей, поскольку малое время перед тем умер его отец, он отстал от вышесказанного Джорджо и от меня: потому как в первом уговоре не было Андреа Ринуччини. И у каждого из нас троих испросил он третью часть индульгенций нашего хождения, и всякий одарил его ими с радостью. Да соблаговолит господь зачесть это ему и нам. Еще же потому, что незадолго до того господин Нофрио ⁸, брат-августинианец и наставник в священном богословии, тогдашний епископ Вольтеррский ⁹ (после же был он епископом Флорентийским) возвратился послом от [18] нашей Коммуны к королю Карлу; каковой король, если продлится его жизнь, положил в сердце своем предпринять сказанный поход за море, и потому носили, как герб, сам он и те, кто обещал ему итти с ним, неоснащенный корабль на левой стороне груди; и у рыцарей был он золотой, а у прочих — серебряный; когда же вернулись бы они из похода, должны были носить его оснащенным. Вышесказанного господина Нофрио просили, если бы король пошел в этот поход, сопутствовать ему, потому как не только изрядным наставником в богословии был он, но и возвышеннейшим и великим проповедником. Он же обещался и ручался. И вот, поскольку я, Лионардо Фрескобальди,— слуга и кум сказанному господину Нофрио, и знает он многое из моих помыслов, так как в бытность его братом монастыря Святого Духа, прежде чем стать ему епископом Вольтеррским, не раз он меня исповедовал, он наказал мне от имени сказанного короля и от себя просил меня — его же просьбы мне суть в наказ — наблюдать тамошние пристани и города, чтобы рассказал я по возвращении, где можно было бы с удобством пристать войску, наблюдать и реки, и места и поля, где раскинуть стан, и какие города можно бы взять боем, потому что я в этом малость искушен, потому как по грехам моим участвовал в семи сражениях.

Когда же отобедали мы в имении вышесказанного Гвидо, он и другие еще наши родичи и друзья, среди которых были и кое-кто из моих детей (так как тогда было у меня шестеро сыновей и дочерей да беременная жена), проводили нас добрую часть дороги на Скарперию ¹⁰; путь наш был через Болонью и через Феррару, и, проплыв по реке По через Кьоджу ¹¹, прибыли мы в Венецию, где запаслись тюфяками и одеждой, необходимой в странствовании по морю и по пустыне, коею надеялись мы пройти. Стать же порешили мы в доме Джованни Портинари ¹², богатого Флорентийского купца и моего родича. Там-то я заболел лихорадкою, болел четырехдневною и дважды трехдневною; но по милости господней, прежде обошел я места отпущения грехов и достопримечательности Венеции. <...>

Встретили мы в Венеции много Французских и несколько Венецианских паломников, меж которыми был господин Ремиджи Соранци ¹³; каковой созвал однажды вечером на ужин всех, кто собирался итти ко Гробу,— были же мы многочисленны,— и выбрали они его головою. Удостоил он нас великою честью, а дом его казался домом из золота, и в нем множество покоев, в которых и видно лишь золото да тонкая лазурь; стоил он ему двенадцать тысяч флоринов ¹⁴, и еще три тысячи с лишним вложил в него сам он. Встретили мы там наших Флорентинцев, идущих ко Святому Гробу,— Санти дель Рикко, Симоне Сиголи, Антонио ди Паоло Меи и одного священника из Казентино ¹⁵. Все эти Венецианские и чужестранные паломники хотели итти ко Святому Гробу в Иерусалим, не заходя к Святой [19] Екатерине ¹⁶, или в Египет — все, кроме нас троих, пустившихся в дорогу с одним слугою при каждом и вдобавок с одним казначеем; хотели все остальные держать путь на галеях ¹⁷, чтобы каждый вечер подходить к берегу. Мы порешили итти в Александрию и там начать наше покаяние по Египту, и наняли для того новую кокку в двенадцать бочек ¹⁸, заплатив по семнадцать дукатов с души. Когда увидали эти Флорентийские паломники, что мы хотим сотворить большое покаяние за морем и начать с Александрии, прибыло у них духу, присоединились они к нам и порешили делать все по-нашему.

Как устроились все эти дела по сказанному, я заболел; и время трогаться приближалось, а врачи запрещали мне выходить в море; отчего Джорджо и Андреа собрали некоторых Флорентийских купцов и многих Венецианцев, друзей Флорентинцам, и, посоветовавшись с врачами, решили, что на этот раз далее ходу нет и что мы возвращаемся во Флоренцию. И все вместе сошлись в доме Филиппо ди Якопо Филиппи, нашего Флорентинца, в дом которого я перебрался, потому что были там мать и жена, чтобы лучше был за мною уход, так как в доме Портинари не было женщин. Там и стал советовать мессер Ремиджи Соранци, говоря: «Вы, Флорентинцы, непривычны к морским бурям, как мы и другие поморцы, когда же и самые здоровые в мире пускаются в такое плавание, как отсюда до Александрии, бедствует сколь угодно крепкое тело всякого морехода. И потому все мы единогласно говорим и советуем, чтобы не выходил ты в море и не искушал бы бога». И остальные подтвердили его слова. На каковые речи отвечал я, что не искушаю бога, напротив, поручаю себя его милосердию; и что не то что хворого сделать здоровым, но и мертвого живым — ему незатруднительно; что намерен я раньше увидеть врата Гроба, нежели врата Флоренции, и буде бог попустит, чтобы море стало мне могилою, я буду доволен. При всех этих рассуждениях присутствовали лечившие меня врачи и хозяин новой кокки, на которой шли мы в Александрию; имя ему было мессер Лоренцо Морозини ¹⁹, a кокка называлась «Пола». Потому-то, узнав мое решение, предложил мне хозяин кокки свой покой подле кормила и от предложения своего не отступился.

Врачи снабдили меня и едой, и снадобьями, и лекарствами, и всем, что нужно больному, приказав устроить мне ложе, как в моей горнице во Флоренции. Священник из Казентино, приставший к нам, тоже заболел в Венеции и, видя, что я ухожу в море, порешил сделать то же, и так и сделал. В Венеции мы запаслись многими вещами, кроме прочего купил нам Филиппо ди Якопо Филиппи бочку доброй мальвазии, и среди всего другого, что закупили мы, был сундучок, чтобы держать в нем кое-какие наши вещи поценнее, как-то книги Библия и Евангелие и «Душеполезные» ²⁰, и серебряные чаши и другие изысканные вещи. И в сказанном сундучке вынул я одну из перекладин, [20] которые ставят в крышке с внутренней стороны, и долотом сделал выемку, так что спрятал там шестьсот дукатов ²¹ новой чеканки, из коих каждому из нас принадлежало по двести; и двести дукатов взял я в венецианских серебряных гросси ²², а сто — в золоте, остальное, до семисот дукатов на каждого, взяли мы в письмах ²³ на Александрию к Гвидо де' Риччи, который был там от Портинари, и на Дамаск к Андреа ди Синибальдо да Прато, который был там от сказанных Портинари.

Сентября в 4 день 1384 года ранним утром все мы паломники причастились истинного тела Христова, большая часть в церкви Святого Марка; в ближайших церквях причащались священник и я по нездоровью; было же нас всех четырнадцать человек. Сказанным утром отвели сказанную кокку на три мили от Венеции, и там в море отдали якорь и загрузили ее, самое ценное в грузе были ломбардские ткани, серебро в слитках, медь, масло и шафран. Вечером в час вечерни поднялись мы на шестнадцативесельную бригантину ²⁴ со многими нашими Флорентийскими и Венецианскими друзьями, и добрались до кокки, и осенив себя крестным знамением, взошли на нее и мы, и наши спутники; и как выпили мы с товарищами, спустились они с корабля и возвратились в Венецию. Мы же во имя бога всемогущего подняли паруса; и поскольку на кокке не была еще окончена ни палуба, ни надстройки, было на ней много мастеров, которые тем временем работали; и нанял хозяин кроме корабельной прислуги еще пятнадцать стрелков, добропорядочных молодых людей. Так что из купцов, и паломников, и наемных стрелков, и прислуги корабельной составилась на вид почтенная дружина. Так шли мы с легким ветром по Венецианскому заливу вплоть до Сассуно ²⁵, а там встретила нас небольшая буря. Но поскольку судно было большое и новое, казалось, потешается оно над морем. Но одна лишенная снасти галея, полная паломниками, возвращавшимися от Гроба, так как была стара, дала течь, и утонуло их до двухсот человек, все бедняки, ради малой платы сели на такой дрянной корабль; как и бывает чаще всего, потому что бедняки всегда в убытке; но по нашей святой вере прибыль их, должно быть, лучше нашей, потому что, думаю, они уже у ног Христовых. Восемь дней шли мы хорошо; потом началась сильнейшая буря, и пристали мы к острову Джанте ²⁶, против которого округлая, почти как свод, гора, укрывающая от ветров. Эта гора называется Лиспанто, а это, по их греческим словам, происходит от одного змея, бывшего в том месте, звавшегося Лиспанто; и поблизости того места есть чернейший поток, который несет большое количество смолы, и потому стоит там сильнейшая вонь от жженой смолы. Здесь мы провели шесть дней, запасаясь свежатиной: козлятами, и четырехрогими ягнятами, и курами, и яйцами, и сыром, и плодами. Хотя из плодов есть там одни сладкие рожки, то есть овощи; они, когда высохнут и дует ветер, производят сильнейший шум, потому что стукаются друг о [21] друга; и есть там в изобилии червецы для крашения тканей. И как спали ветры, мы вышли в море, и поставили паруса, поскольку ветер был попутным, и сказанного месяца в 19 день прибыли в Модону ²⁷. Это чудная крепость и с хорошими стенами, и она в Романии ²⁸; и собирается здесь все что ни есть самого лучшего в Романии, развозимого по всему миру. И прибыли мы туда во .время сбора винограда, отчего и не нашли никакого старого вина, а когда делают они свое молодое вино, то обмазывают бочки изнутри древесной смолою, словно штукатуркой, а иначе, из-за густоты вина, все зачервивеет; так что и не знаю уж, что хуже, одно ли — на глаз, другое ли — на вкус. И оказалось, что Подеста ²⁹ здесь — благородный Венецианец из дома Контарини ³⁰, и сделал он нам величайшую честь, снабдив грамотами к консулу Венецианцев в Александрии, и в Бейруте, и в Дамаске, и к великому толмачу Султана; каковой был Венецианцем-отступником; и женою у него была одна наша Флорентинка-отступница, что и расскажем, когда будем говорить о каирских делах. Вплоть до этого места держала меня лихорадка, и был я как дохлая курица. А в этом месте лихорадка оставила меня, и умер там наш священник из Казентино, который, как вынесли мы его на берег и положили на тюфяке на землю, отошел, поскольку прежде того много дней был почти при смерти. Мы похоронили его в сказанной крепости в церкви братьев Святого Доминика, имеющейся там. Насупротив модонской пристани есть великая возвышенность, которую называют горою Мудрости ³¹, на оной горе в древние времена обычно собирались философы и поэты упражняться в своих искусствах; а на этой великой горе, на самой ее вершине есть башня, строенная из дерева, на которой стоят дозорные; и как увидят, что появились паруса на море, дают знаки особыми белыми льняными полотнищами на палках, по тому, с какой стороны приближаются, и обусловлены знаки, когда надо защищаться, а когда нападать, так что пристань, лежащая между этими двумя горами, то есть между горой Модоны и горой Мудрости, самая безопасная как от морских разбойников, так и от ветров. На горе Мудрости много отшельников творит покаяние в своих грехах. Почти посередине склона горы стоит церковь, в которой тело святого Льва; и в этом месте много кормщиков, то есть сведущих, где морские скалы под водой. Сказанная крепость, которую многие невежды называют городом, лежит от Венеции в тысяче миль, и владеют ею Венецианцы, как из выше сказанных прежних слов можно уразуметь. Сказанного месяца сентября в 20 день, накануне вечером запасаясь мясом, уксусом, сыром и чесноком, мы вышли из Модоны и шли вдоль берега вплоть до Короны ³², тоже еще принадлежащей в Романии Венецианцам. И тут мы взяли кое-какие товары Венецианских купцов, бывших на нашей кокке.

Погрузив товары, мы ушли от берегов Романии, правя в открытое море к Александрии, и оставили остров Крит по левую [22] руку, а по правую руку островок, разделенный надвое; говорят, он разделился сам по себе, когда Венецианцы везли из города Александрии в Венецию тело святого Евангелиста Марка ³³, давши дорогу кораблю. Так при доброй погоде шли мы вплоть до старой александрийской пристани, куда добрались мы ночью, придя сказанного месяца в 27 день. И опасаясь Сарацин, бросили мы якоря поодаль земли, пробыв от первого сна и до самого-дня в такой скорби, что и в аду не может быть горшей; непрестанно било кокку боковым ветром, так что то подымалась она одним боком горе, другим заваливалась долу, то дыбилась этим, и рушилась тем, и не было никакого покою или отдохновения. Когда же ободнелось, подошли к нам на большом сарацинском корабле некие начальники-сарацины из Султановых, числом двадцать, и белых и черных, и досмотрели товары и людей, бывших на судне, ничего не записывая, и отобрали парус и кормило, как у них в обычае. Затем прибыли Султановы оценщики и консул французов и паломников, и бастаджи, то есть носильщики, и забрали и нас, и наши принадлежности. И в тот же день сентября 27 повели нас внутрь, через александрийские ворота,, и представили нас неким начальникам, которые приказали переписать нас и пересчитать, как бывает со скотом, и сдали преждесказанному консулу, сперва приказав нас дотошно обыскать до самого тела, и досмотреть наши вещи; потом их обложили пошлиною, и поразвязали и обыскали каждую нашу вязку сумок и тюков. И воистину опасался я, не нашли бы они шестьсот дукатов, что я спрятал в сундучном брусике, потому что пропали бы они, да и с нами стали бы обходиться хуже. Взяли с нас по две с сотни как серебряных монет, так и золотых, и с наших вещей, и взяли с нас по одному дукату с души подати. Потом отправились мы с этим консулом в его дом, очень большой к хорошо расположенный. Он из Франции и жена у него Христианка родом из Сарацинии ³⁴, так что им из-за веры торговаться почитай нечего. Отвел он нам четыре горницы над двором, в которых и было только что разве пол и в каждой по большой клети, словно бы в курятнике, по которым мы разложили свои тюфяки, чтобы спать на них. Перед горничными дверьми шло гульбище со столпами, в пять локтей шириною, с огородкою и без кровли; оно идет вкруг всего двора, на монастырский лад, а под горницами держат товары. Этот наш консул спросил нас, хотим ли мы стоять на его иждивении; мы согласились, и взял он нас за что условились, отвел к Венецианскому консулу, и к Каталанскому, и к Генуэзскому, и к Гвидо де'Риччи, который был там от Портинари; и ко всем были у нас верительные письма. Были мы хорошо приняты всеми ими, и от каждого получили приглашение в одно из утр завтракать, встречали они нас богато, щедрейше одаривая и провожая по городу, словно бы мы были послы. Знайте, что город Александрия сегодня не там, где был во времена фараона, царя Египетского, но мало [23] поодаль. Были мы в старой Александрии ³⁵, и где отсекли голову святому Евангелисту Марку, там отпущение грехам и наказаниям. Новая Александрия, которую взял когда-то король Кипрский, когда проходил там,— та самая, что и нынешняя. Истинная правда, что потом Сарацины снова овладели ею, много укрепили ее прекрасными стенами, и толстыми башнями по стенам, все круглыми, и добрыми рвами, и говорят, что в ней Сарацин, и Иудеев, и Христиан-отступников шестьдесят тысяч человек. Стоит там адмирал ³⁶ со многими оружными; город и округу стережет, и учинили бы они расправу, если бы заметили, что мы наблюдаем их крепости, потому что больше боятся здешних Христиан, которых называют Франками, нежели других Христиан какого бы то ни было другого колена, хотя нас и меньше числом. А это название Франки происходит от французов, так что всех нас зовут Французами. Оружные, что под этим адмиралом,— это Татары, Турки, Арабы и некоторые из Сирии. Голову и спину они себе не защищают, разве что иные начальники, и редко у кого латы или броня. На голове носят шапчонку, намотав вокруг белую меллину ³⁷, повитую по-сарацински льняною тканью. Кое-кто из них носит сирийский лук и опоясан саблею. Сабля — наподобие меча, но покороче и к концу немного изогнута, и без острия. Кони у них почти как берберийские, и одного роста, и очень хороши на ходу, и держат их в стойле без подстилки либо кормушки. Правда, у них попона по бокам, зерно засыпают в мешочек, и привязывают его к голове двумя веревочками, так чтобы можно было в него просунуть морду, и так задают зерно. В Александрии есть господин от Султана, которого называют Ламолек, что значит то же, что король ³⁸. Он помещается в тех самых домах, которые были святой Екатерины Девы, но выглядят они иначе, нежели тогда, как мы вскоре расскажем. Жилище этого господина огромнейшее, и прежде чем войти тебе в королевский дворец, находишь огромнейшие двери, при которых нашли мы большой отряд воинов. И наш консул сказал одному из этих начальников: «Господин послал за этими паломниками, вот они и идут исполнить его распоряжения»,— говоря на их языке. И тотчас ушел один из них и долго медлил с возвращением; куда ходил он — я не знаю, но тотчас впустили нас во двор и провели нас во главу двора к другим дверям, где красивое крыльцо, и было там много баронов и придворных. Они встретили нас приветливо, и часть из них окружила нас, провожая по красивой и широкой лестнице. Во главе этой лестницы двери большого покоя, где всем нам приказано было разуться, и потом впустили нас в покой. В верхней части восседал на шелковых тканях, скрестив ноги, этот король, а его бароны стояли перед ним, и был даже до трети покоя устлан пол прекраснейшими тканями и коврами, а вокруг по стенам прекраснейшие подушки. Другая треть покоя тоже была в коврах, хотя и не столь благородно и не столь добро убрана. Остальная [24] треть, которая к дверям покоя, через которые впустили нас, была устлана прекрасными плетенками и морскими тростниками. И прежде нежели ступить нам на плетенки, приказано было нам встать на колени и поцеловать каждому свою правую руку; потом, как дошли мы до первых ковров, приказали нам сделать то же, и так у других ковров, где восседает господин. Оный своему толмачу приказал выспросить у нас многое про наши обычаи, и о наших привычках и силах, и об империи и папстве, желая знать, правда ли, что наш император некоронован ³⁹ и что у нас два папы ⁴⁰, как говорил народ, приходивший отсюда. О нашей силе, отваге и доблести, и об империи и папстве ответствовали мы, чтобы, по разумению нашему, к чести то было богу и святой церкви, по долгу нашему. И спрашивал он не без причины, потому что столь отлично язычество от нас, как в рассуждениях о Султане увидите, когда будем говорить о его состоянии. Вышли мы от сказанного господина и отправились смотреть, что за город, что за святые места и прочие достоинства сказанной земли.

Новая Александрия стоит на взморье, как сказано, и велика, пожалуй, как Флоренция, и торговый город, особенно же по части пряностей, сахару и шелковых тканей, затем что с одного боку у нее море, и близко там течет нарочито устроенная ровница ⁴², исходящая от Нила, каковой Нил исходит от Иордана-реки, который исходит из Земного Рая, а другая часть идет к Индии, как мы далее скажем, и переваливает подле Красного моря ⁴³. Так что по морю и по Нилу плывут многие из сказанных полуденных товаров, и идут с их караванами на верблюдах, и все направляются в Александрию или в Дамаск. И потому они в том городе благороднейшие и в достатке, как и оттого, что близок он к императорову городу Каиру ⁴⁴,где сидит Султан, в трехстах милях. В обычае у них, когда умирает достойный гражданин, погребать его на своих кладбищах, которые за городом на некоем поле в сторону старой Александрии, и провожают его многочисленные граждане, смотря по состоянию человека. И коли богат он, посылают за ним следом многих носильщиков с живыми холощеными баранами, которых бьют и кормят бога ради ими бедных и священников. И так всякий творит милостыню смотря по своему состоянию и силе, и не хотят видеть при этих шествиях кого бы то ни было из Христиан-Франков; и найди они их, расправились бы над ними хуже, нежели над всеми другими коленами Христиан. В Александрии узилище, куда ввергли святую Екатерину, и там же поблизости два столпа, на которые посажены были колеса мучить святую Екатерину, которые по чуду божию, как ее коснулись, все рассыпались на части; и промеж этих столпов отсекли ей голову. Еще там место, где святой Иоанн Златоуст творил покаяние ⁴⁵; там камень, на котором отсечена была голова святому Иоанну Крестителю в Сева-стии ⁴⁶ в Иродовом узилище. Под Александрией в полумиле [25] церковь Святого Афанасия, где возгласил он «Quimcumque vult salvus est etc.» ⁴⁷. В Александрии много колен Христиан, как в Каире и в Иерусалиме, как упомянем мы далее. Есть там мечети, то есть церкви Сарацинские, в которых нет ни резьбы, ни росписи, напротив, изнутри все они белы и оштукатурены и затерты мелом. На их колокольнях нет у них колоколов, и ни единого колокола мы не встретили во всем язычестве, напротив, стоят на их колокольнях их капелланы и клирики день и ночь, и кричат в свой час, как мы звоним. И крик их — благословение богу и Магомету ⁴⁸; еще говорят: плодитесь и размножайтесь, и прочие постыдные слова. Великое торжество у Сарацин в понедельник ⁴⁹, и говорят, что это их освященный день и что в прочие дни не воздерживаются ни от единого бесстыдства и не творят ни единой молитвы. В понедельник рано кричат они со своих мечетей, чтобы шел народ мыться в их бани, дабы их молитвы исправились бы перед богом и Магометом. И как вымоются, почти что в полдень, отправляются в свои мечети возносить свои молитвы, которые длятся около двух часов. Как было сказано, их мечети совершенно белые изнутри, с большим количеством зажженных светильников, и у всех посреди двор, и не хотят они, чтобы входил туда хотя бы кто из Христиан; и кто бы вошел туда, тому наказание смерть или отречение от веры. И когда молятся они, всех Христиан-Франков запирают в некое здание, называемое Кане, и запирает их псарь, приставленный к тому, и это имя происходит оттого, что говорят, будто мы — псы ⁵⁰. Прочие колена Христиан не запираемы, но сидят по домам, покамест не выйдут те из своих мечетей. В Александрии, между богомолиями, и обозрением достопримечательностей города, и отдыхом от тягот, перетерпленных на море, и приобретением знаемых кусков шелка в меру Гроба, которые хороши женщинам на сносях, и еще розысками мальвазии заполнить нашу бочку, чтобы взять с собою вина в пустыню, промыслить которое оказалось нам делом нелегким, поскольку закон их запрещает им винопитие, пришлось нам добывать его у консула Венецианцев,—пробыли мы несколько дней.

Октября в 5 день отбыли мы из Александрии, и заплатили мы прежде по четыре дуката с души, и были мы поручены одному толмачу с сыном, который должен был передать нас в Каире Вавилонском великому Султанову толмачу, каковой есть Венецианец-отступник, как мы далее скажем. Оный хорошо послужил нам, сколь можно ожидать от Сарацина. В тот день сели мы в Сарацинскую джарму ⁵¹, то бишь лодку, на вышесказанной нильской ровнице. Подле Александрии, идучи вверх по сказанной ровнице одну милю, много деревень, и чудные дома горожан, и много садов и плодоносящих земель; главные плоды там финики, гливы, лимоны, померанцы, кассии ⁵², сладкие рожки и фараоновы смоквы ⁵³, родящие семижды в год. Стоит на сказанной ровнице деревянная загородка, сказать тебе — запруда: ее [26] помощью поливают и орошают многие сады и другие земли, ловится там множество чудеснейшей и прекрасной рыбы, но масло жарить ее — там дурно. В александрийских краях и по Египту очень сладкие плоды, особенно же арбузы, потому что сажают их там, откуда снимут и уберут сахарный медвяный тростник. Есть там особого рода плоды, которые называют они музами ⁵⁴, словно бы огурцы, и слаще они сахару. Говорят, что это и есть тот плод, коим согрешил Адам, и как ни разрежь его, найдешь в нем крест, и в этом мы убеждались во многих местах. Листья у нее как у девясила, но длиннее; ножка как у тмина, но гораздо потолще, и усыхает и вырастает всякий год. единожды. Остается по левую руку один посад, начинающийся подле Александрии, и длиною он около XII миль, хороши в нем плоды и жилые строения. С правой руки прошли город, который называется Минос, идучи к арабским землям. Величиною он с пол-Александрии, от Александрии до него XXXV миль земли всаднику торной и для воинского стану доброй; знайте же, что в том посаде с левой руки стало бы станом сколь угодно великое войско.

Потом вышли мы из этой ровницы и вошли в Нил у острова Розето ⁵⁵; и первое поселение, которое встретили мы, то есть город без стен, была Суза. Сказанный остров между двух рукавов Нила, а с третьей стороны море. На одном из этих нильских рукавов город Дамиета ⁵⁶, и на этом острове около двухсот селений, больших как Прато ⁵⁷, а сказанный город вдвое больше Александрии. Этот остров в округе почти пятьсот миль, и один из самых изобильных в мире. На этом острове собирают огромнейшее количество сахару, и хлеба, и зерна, и бесчисленные финики, и арбузы там огромнейшие, сладкие как сахар. Попался нам на берегу Нила змей длиною в восемь локтей ⁵⁸ и толстый, словно ляжка у среднего человека. Цветом он блестящий, и спина у него шишковатая, как спинка сушеного осетра. Сказанная река Нил начинает подыматься в июне и так подымается до октября; потом убывает таким образом, что равнины,, которые заливал он, засевают прямо по илу, что оставила вода, разбрасывая семена прямо по нему и заделывая их своими орудьями. Когда река стоит низко и в берегах, глубина воды шесть локтей; а когда стоит высоко — глубина двадцать локтей: так что паводок у нее четырнадцать локтей; и разливается где только ни есть низина, так что во многих местах кажется морем, А там, куда не досягает речной разлив, а они хотят сеять, там стоят у них колесные снаряды, которые крутят им быки и подымают им воду в огромном изобилии, так что пропитывает она землю; и тем самым можно пахать и сеять. И без этого им нельзя, потому что в Египте дождя не бывает. Зерно, которое они сеют, поспевает к жатве в девяносто дней, и при желании поливать и работать землю собирают там два урожая в год; только делают так редко, затем что нет им нужды, потому как Египет [27] самый тучный край в мире; и родят их семена от сам-пятьдесят до сам-сто, смотря по местности, и стебли у их хлеба претолстые и nespi ⁵⁹, a колосья как метелки у нашего проса. По берегу Нила встречали мы многих отроков и девушек в возрасте лет четырнадцать или около, совершенно обнаженных, черных как уголь, которые просили у нас лимонов, по их обычаю просить у тех, кто плывет вверх по Нилу, и мы бросали им, а они подбирали, нимало не стыдясь наготы своей. От острова Розето вверх два рукава и у ровницы, и по обе стороны большие поселения, и многолюдные, и богатые снедью. Есть там один город, почти что разрушенный, а в Христианские времена был благородный и богатый; и тогда он назывался, и еще ныне зовется Теорджией. От раздела сказанных рукавов, обнимающих остров Розето, вниз до моря ходу сто двадцать миль, а в округе сказанный остров около пятисот миль, как сказано; это здесь полонили короля Французского ⁶⁰, когда ходил он в Сарацинские земли.

Вышесказанному королю был назначен выкуп два миллиона флоринов, и отпущен он был на слово, оставив в залог освященное тело господа нашего Иисуса Христа в чаше, каковое по истечении обещанного срока с большим почтением выкупил. И у адмирала, и Султановых воинов по этой победе и в поношение нашей вере нарисованы на их конских попонах чаши. Между островом Розето и Каиром, невдалеке от реки, стоит церковь Святого Макария ⁶¹, крытая свинцом, и его кафедра на неких каменных столпах, и в этом месте тело его. Я видел, как пастух перегонял крупный скот через реку вплавь, где было более двух с половиною миль, а сам он, голый, привязал под мышками две длинные тыквы до самых ляжек и, с палицей в руках поместившись впереди, переправился через реку. Прибыли мы в Каир и в Вавилонию, что почитай одно и то же, октября в 11 день, и там толмач, которому были мы поручены в Александрии, отвел нас к великому Султанову толмачу, который над всеми Султановыми толмачами. Оный приказал поместить нас и наши вещи в некий дом. К этому дому добирались мы по ровнице, исходящей от Нила, и жилище это милях в трех в глубь берега.

По пути от Александрии до Каира встречали мы многочисленнейшие суда Сарацин, груженные товарами, и было на каждом множество разбойных женщин, ловчайших торговок, которые шли в Александрию и на остров Розето по своим торговым делам. Войдя в дом, вручили мы многие письма этому великому толмачу, который был Венецианец-отступник, и жена у него была одна наша Флорентинка, сама отступница, как и ее отец, потому тот ее и взял за себя, и был этот наш Флорентинец великим толмачом, покуда был жив, прежде этого. Письма, ему врученные, получили мы от его друзей из Венеции и от Венецианского консула в Александрии. [28]

Встретил он нас по внешности охотливо и преподнес немалые дары. Правда и то, что малость опечалился, потому что в письме из Венеции рассказывали ему про смерть отца, о коей до того не знал он. В городе Каире и Вавилонии живет Султан. Замок его стоит как раз там, где стоял замок Фараона — царя Египетского и где взращен был Моисей. Моисей родился тремя милями выше Каира ⁶², и, как родился, был положен в колыбель, смоленую и пущенную по Нилу; и, случившись фараоновой дочке на берегу, приказала она подобрать этого мальчика и вскормить, как говорит Библия. В день, когда прибыли мы в Каир, возвращался Султан с охоты, многоденной, и было там тысячи шатров, богатство невиданное. Султан был Греческий Христианин ⁶³, и был продан за раба еще ребенком одному адмиралу, сказать тебе — военачальнику, в отроки. И когда возрос он, тот поставил его при себе к лошадям, и так становился он все важнее и важнее, покамест не стал одним из каирских адмиралов.

И знайте, что в Каире двенадцать адмиралов, но двое самых главных; и так же в Каире двенадцать концов, как сказать тебе — во Флоренции четыре квартала, и всякий адмирал должен наблюдать свой конец, и под каждым множество воинов, и никто не должен вмешиваться в дела чужого конца. И как стал он до того важен, что сделался адмиралом, устроил он так, что стал одним из двух больших адмиралов; а потом приказал убить другого великого адмирала, и как прикончил его, завладел страною, и захватил Султана и бросил его в темницу со всей его родней, и завладел всем язычеством и переустроил на свой лад город; когда же прибыли мы в Каир, он уже правил два года. Учинив все это, призвал он халифа, сказать тебе — папу, и захотел, чтобы тот конфирмовал его; сказал халиф, что не может такого сделать, потому что их закон требует, чтобы Султан был Сарацином и сыном Сарацина, а его отец был Христианин. Немедля приказал он его схватить я бросить в темницу, и избрал другого и приказал ему конфирмовать себя и поменять всех кади, то есть епископов, во всех его городах. И учинив все это с великой тратою, сговорился он с некими злыми Греческими Христианами, которые обманом привели к нему отца, коего насильно заставил он отречься от веры Христовой, и приказал обрезать его по ихнему закону, отчего в скором времени тот скорби ради и страдания помер.

Каир с Вавилонией — город величайший, длиною восемнадцать миль или более, а шириною широк восемь миль. Река Нил течет подле города, и хорошая там пристань. Стояло там, когда мы там были, столько кораблей, что сложивши вместе, сколько ни видал я их у пристани Генуи, и Венеции, и Анконы ⁶⁴, не считая двухпалубных судов, не вышло бы и трети того, что было их там, хотя все были вместимостью менее четырехсот бочек. На Султановой площади возле замка, где живет он, множество торговцев камнями, у которых много драгоценных камней, [29] смарагдов, рубинов, винис, бирюзы, и жемчугу, и всякого другого рода. Тут-то и купил Андреа ди мессер Франческо Ринуччини своей жене несколько больших жемчужин, которые мы доставили ей с прочими вещами, кои сказанный Андреа наказал нам доставить ей, когда помер в Дамаске. В расстоянии от Каира XIV миль, за Нилом от Вавилонии, находится XIII житниц, из тех, что приказал устроить Иосиф во времена Фараона ⁶⁵ — царя Египетского во дни великого голода. Эти еще стоят, а было их много более; и они четвероугольны и видом словно бы диаманты, и столь широки в подножии по лицу, сколь есть их высота, а в окружности каждая в полмили, и ушли глубоко в землю. Как говорю я вам, Каир — город величайший, и множество там женщин, ведущих величайшую торговлю. Они ходят в Александрию, по острову Розето и в Дамиату и по всему Египту, как бы это делал большой купец, и посуху передвигаются верхом на чудных ослах, выносливых словно большая кобыла, по большей части они гладкие и расписаны всяческими знаками. Эти ослы обретаются по площадям, на перекрестках и улицах, и при каждом, осле свой прислужник. Оные другим рукомеслом не занимаются и не могут заниматься. Было там, когда мы там были, этих ослов с шестьдесят тысяч, как сказывали. Монета у них — нечеканное золото и серебро кусками. Золото зовут бизантом, и стоит кусок чеканный дукат с четвертью; и ходят там только дукаты новой чеканки. Серебряную монету зовут даремо ⁶⁶, и стоит один, сколько венецианский грош. И никакая другая чеканная серебряная монета, кроме этих венецианских грошей, там не ходит. Есть у них медная нечеканная монета, которую они зовут фолари ⁶⁷. Девяносто этих фолари идут в Каире за даремо, но в иных местах по язычеству идут где тридцать и где сорок, и где больше и где меньше за даремо, и все свои товары, даже арбузы, продают они на вес. В городе Каире около двадцати пяти тысяч Христиан-отступников, хотя из наших Христиан среди них очень немногие, а большая часть из других колен Христианских.

Огромное там количество ездовых верблюдов, прекраснейших и крупных, которые только тем и заняты, что носят воду с Нила, за деньги продавая ее по городу. Сказывали, будто было сто тридцать тысяч верблюдов, и сказывали, будто было в городе три тысячи сухомольных мельниц; Нил столь велик, что на нем нельзя было бы поставить мельницу. И многие там колена Христиан: Христиане-Латыняне, и этих мало, Греки, Нубийцы, Грузины, Эфиопы, Армяне, Христиане пояса, которые крестятся огнем, прижигаяся на голове и висках, и кто на голове и на виске, и кто на голове, смотря по колену. Христиан пояса обратил святой Фома ⁶⁸, и по тому называют их Христианами пояса, что Владычица Наша даровала ему свой пояс, когда вознеслась на небо. По главным городам Египта многочисленны попугаи и бабуины, и Фараоновы коты ⁶⁹, и обезьяны, и опицы. [30]

Женщины одеваются в шелка по большей части, и хорошей выделки, а исподнее реймсской тканины или александрийского полотна из самых знатных; другие носят короткие, до колен., боккаччины ⁷⁰, кроме того, что сверху носят как бы римскую накидку, и так закутаны и укупорены, что не видать ничего, кроме глаз; а самые знатные носят черную власяницу перед глазами ⁷¹, так что видеть их нельзя, а они других видят. На ногах у них пара белых сапожек, и носят они штаны со штанинами до пят, а по кромке штанин многие украшения, смотря по состоянию женщины, кто шелк, кто золото, кто серебро, кто камни и кто жемчуга, шитые по сказанным штанинам.

Мужчины ходят в длиннющих одеждах, и всегда без чулок и без порток; и носят ихние башмаки, навроде закрытых шлепанцев; а на голове меллину белой ткани, из боккаччина или виссона; одежды же у них белые, то ли шелковые, то ли боккаччиновые, то ли тончайшего полотна. Мужчины в Египте преподлые, и ходят безо всякого оружия, и ежели иной раз повздорят, так что нам казалось бы, вот-вот разнесут друг друга в клочки, а стоит одному крикнуть ста фурла ⁷², немедленно примирятся; ста фурла то же на нашем языке, что мир ради бога.

Двенадцать каирских адмиралов — сказать тебе двенадцать военачальников, и каждый должен распоряжаться своим войском ,и своею стражей и той частью города, что подлежит ему, и ни один не станет дела иметь ни с концом чужим, ни с человеком. Наемники у них Турки, Татары, Арабы, и есть Сарацины из Сирии, и немного отступников, как из Иудеев, так и из Христиан всех колен. В Каире есть слоны, коих вид почти таков, как рисуют; и был один на дворе у одного адмирала, который был привязан за три ноги тремя железными цепями к трем большим шарам; и знайте, что ноги его не имеют суставов в колене, напротив, они цельные, и толсты словно средний мужчина в пояснице. Нога у него круглая словно бабка, по окружности шесть пальцев. Хвост у него козий, уши словно крылья у летучей мыши, величиною с большой щит и свисают словно бы у ищейки. Два нижних зуба у него торчат вверх, огромные и толстые, по три локтя длиною каждый. Нос у него толстейший со стороны рта, а длиной до земли, кости внутри нет, а с нижней части словно два миножьих рта; им он и берет свой корм, и подворачивая его как бы колесом и засовывая себе в пасть, которая снизу почти как у осетра; и видели мы, как ноздрями опорожнил он лохань воды единым духом и метнул ее выше, чем на XV локтей, а ревел он столь громко, что казалось, гром гремит. И ничего нет в том удивительного, поскольку видом он был поболее трех упряжных быков. Его поводырь поставил ему на спину огромное седло, устроенное словно бы церковная кафедра, в которой поместилось бы много вооруженных людей. Подстилкой ему была гора навозу, к которой приваливался он [31] боком, потому что ляг он,— из-за того что нет у него суставов в коленях, подняться бы уже не смог.

Видели мы на другом дворе трех жираф. Жирафа — животное тушею изрядное, как обычный верблюд, и смирное, как овца, шкура же у нее, как у оленя. Копыта у нее парные, как у быка, задние ноги длиною локтя в два; хвост, как у козы, спина короткая, передние ноги длиною локтя в четыре, так же и шея, голова, как у молочной телки, а рога под шкурою, как рога косули. Великий Каир-город изобилует всяким добром, особенно же сахаром, пряностями и всяческой снедью. В сказанном городе спят по ночам на улицах, поскольку домов у них нету, больше ста тысяч человек. Множество этих людей нанимаются во всякую службу, и цена у них почитай даремо за день, сказать тебе по нашим деньгам — четыре сольдо с половиною или около того. В этом Каире-городе народу более, нежели во всей Тоскане, и даже народу более, нежели во Флоренции.

В городе множество поваров, которые готовят по улицам_г и ночью, как и днем, в больших медных луженых котлах, чудное и доброе мясо. И никто из граждан, сколь ни богат он, не готовит у себя дома, и так поступают все язычники, а посылают за снедью на эти базары — так они их называют. И часто располагаются есть на улице, расстеливши по земле шкуру, а еду кладут посреди в миске, сами рассевшись вокруг на земле скрестя ноги либо на корточках. Если же испачкают себе рот, то облизываются, умываясь языком, как собаки, потому что и суть они таковы. И одною женою они не довольствуются, а держат столько жен, сколько могут их прокормить, и не берут за ними приданого, а дают за женщину выкуп по своему состоянию; однако не выплачивают тотчас сполна, но уславливаются, сколько должны ей давать поденно в продолжение ее жизни, что бывает от одного даремо до трех, по состоянию; у бедных же и одной жены не бывает. И когда одна из жен опостылеет мужу,. он ее ведет на суд перед кади, сказать тебе по-нашему — перед епископом, и там дает ей обещанный выкуп, и каждый получает волю. Если же потом случится ему снова захотеть ее и она его будет хотеть, он ее опять выкупает; и так может быть до трех раз и не более: если потом он ее захочет, должен прежде положить ее со слепцом. И есть там такие, что нарочно ослепляют себя, чтобы нести эту службу. У султана сто жен, белых и черных, как было у Магомета; и ни одна жена, господская ли, зависимого ли человека, не живет вместе с другою, но у всякой свой собственный покой.

Держава у Султана величайшая, и многие короли под ним, и столь они покорны, что не один раз Султан посылал своего слугу со своим знаком и с ошейником на железной цепи, и надевали ошейник на кого-либо из этих королей, и привозили к нему, как собаку. Сарацины его царства платят установленные подати, и сверх того нет на них никакого налога. Но Иудеи и [32] Христиане всех колен должны платить кроме уставного каждый год, то есть каждые тринадцать лунных месяцев, по одному дукату с души. Их лета господни начинаются от Магомета, и каждый год они творят четыредесятницу, которая длится лунный месяц, и не всегда приходится на одно и то же время. Пост для них — ничего не есть от дневного рассвета до ночи; потом всю ночь они едят, как звери, по своим базарам, мясо и все, что им ни заблагорассудится, поют песни и танцуют. Днем ходят по своим мечетям, и по своим святилищам, и по местам отпущения грехов. Мечети их сплошь белые изнутри, с большим числом горящих светильников. Колокольни у них высокие и без колоколов, с гульбищами вокруг; по этим гульбищам проходят их священники на всякий час дня и ночи трижды вокруг, выкрикивая свое; потом говорят: плодитесь и размножайтесь. И знайте, что Сарацины почитают Деву Марию, святого Иоанна Крестителя, и святую Екатерину, и всех праотцев Ветхого Завета; и полагают, что Христос, вслед за Магометом, больший пророк и что родился он не по нетлению плоти, но что дуновение Бога Отца через уста ангельские воплотило божественное слово; и во многом близки они нашей вере. В XII день сказанного месяца совершили мы паломничество по святым местам и церквам Каира и Вавилонии. <...>

В этом городе пробыли мы не один день ради нашего молитвенного усердия и ради того чтобы повидать разное окрест, как житницы Фараоновы и становище Моисеево, и ради того, чтобы запасти себе всякое имущество для перехода через пустыню на пути в Землю обетованную. В дом, где мы стояли, часто приходил великий толмач пить и угощать нас, и отправил он к себе домой нашу бочку с мальвазией, только что и оставив нам две бочурки, в которых было с полтора наших бочонка. В доме, где мы жили, было великое множество горлинок, и в моем покое было три выводка горлиночек, домашних, словно голуби. Они там совсем домашние, как здесь — большие голуби. У Султана много слуг, и он любит знать новости, и в полдня получает он письма из Александрии в Каире; а доставляют их ему особыми голубями, кои меняются во многих местах дорогой на голубятнях, назначенных к тому. В этой стране крайний недостаток дров; топливо у них листва фиников, то есть пальмы, и хлебное жнивье, и верблюжий помет в смеси с пылью и прочей пакостью, и хлеб у них очень худо выпечен, но бел, как молоко, потому что зерно у них прекрасное и доброе.

Запаслись мы для перехода через пустыню двумя модиями сухарей нашей мерою, а было нас всех со слугами, и с толмачом, и с погонщиками верблюдов — всего восемнадцать ртов. Взял с нас великий толмач за пропуск девяносто шесть золотых дукатов, и потребовал от нас еще всякое. Одолжил нам и сказал одолжить XIV Арабских верблюдов, эти верблюды почти дикие, и взял за это с нас великий толмач прогонных девяносто шесть [33] дукатов. Этими верблюдами только и можно пользоваться, что в пустыне; и пустыня начинается в пяти милях подле Каира со стороны Красного моря, и тянется до Газзеры ⁷³, которая подле Иерусалима в трех днях. Мы купили трех ослов, себе под седло, так как наши лошади не выдержали бы в пустыне, затем что не найти там сена, да если бы и выдержали, не дали бы нам ехать верхами Сарацины. Купили мы палаточку, для ночлега в пустыне, и запаслись уксусом на несколько дней, и сахаром и сыром предостаточно. Взяли сухарей больше, нежели, предполагали мы, потребуется нам, чтобы дать клирикам Сионской горы и Арабам, дабы не учинили они подлости нам, затем что были предупреждены теми, кто прошел этой дорогой. Покамест были мы в Каире, не раз толковали мы с этим настоятелем Сионской горы, благородным Венецианцем, а я с этим Султановым великим толмачом, который, как сказано, был Венецианец-отступник. И задумали мы сделать доброе дело, раздумывая и рассуждая между собою: я передал ему от его Венецианских родичей, что недавно умер его отец; так не удалось бы ли нам убедить его захотеть, чтобы мы помолились за душу его отца; и чтобы вышесказанный брат отслужил мессы святого Григория ⁷⁴. После долгих рассуждений и с большим искусством, по милости божией, мы его убедили, что так будет хорошо. Мы захотели потолковать с женою, чтобы рассказать ей об этом и посмотреть, не можем ли мы преуспеть в чем во славу божию; не захотел он, сказавши нам: «Поскольку она — дочь Христианина-Флорентинца, неопытна она в нашей вере, и детей у нее от меня много, и они — Сарацины. Не сомневаюсь я, что она раскроет все дело, и погибнем и вы, и я. Но я вам обещаю, если Султан пошлет меня в Александрию и смогу я почтенным образом возвратиться на Запад, я это сделаю». Ведь тяжко было ему оставить двух жен, бывших у него, и деток, и богатство, и положение. Добились мы от него, что было нам возможно, и распрощались с ним. Мы приобрели в Каире бурдюки и кожаные сулеи, и прочий скарб, по потребности. Затем, октября в XIX день утром до свету вышли мы из Каира, навьючив все наши пожитки на наемных верблюдов, и отправились в место, называемое Материя ⁷⁵. От Каира и до самой Материи великое множество садов, сплошь засаженных финиками, гливами и лимонами, и апельсинами, и музами, которые иные зовут райскими яблоками, как мы прежде упоминали, и так в садах земля по большей части окрест Каира. Начало пустыни поодаль Каира в пяти милях, и тут мы нашли четырнадцать Арабских верблюдов и погонщиков; и знайте, что другие верблюды не смогли бы пройти пустыню, потому что привыкли к хорошей жизни, а там не бывает корму, и случается два или три дня, а порой четыре, что не бывает воды. Подле Каира со стороны пустыни мы видели огромные стада верблюдов, по двести голов и более на стадо; а также быков, коров, овец и коз. Быки в том краю огромные и тучные, овцы и бараны [34] огромные, и, по большей части, о четырех рогах, и хвосты у них круглые, как доска, на которой разделывают мясо, и жирны, чуть не сало; и вытапливают их, как мы топим свиной жир, и так пользуют его на своих поварнях. У коз и у козлов уши длинные и вислые, как у ищеек, и когда щиплют траву, уши касаются земли. Подле Каира, особенно же с полуденной и западной стороны, целый год собирают турецкий горох, бобы, дыни, огурцы и фасоль. Место это, Материя — то самое, где когда-то отдыхала пресвятая богородица, прежде чем войти ей в Каир. И когда там захотелось ей пить, она сказала о том своему младенчику Иисусу Христу, и он ногою ковырнул землю, и там тотчас явился сильный .источник и обильный доброй воды. И когда они отдохнули, она выстирала своими пресвятыми руками пеленочки младенца, и как выстирала их, развесила их сушиться по неким кустикам, высотою с двухлетний мирт; листья у них словно базиликовые, и с той поры поныне эти кусты точили и точат бальзам, какого больше не бывает в мире. Это место ныне кругом огорожено и зовется Султанов сад в Материи; это место всегда под ключом, и пребывает там Султанов управитель с некими садовниками, и со стражей, чтобы бальзам не покрали. И тем не менее он вороватее прочих, и мы то испытали через посредство нашего толмача, которого звали Элия, и должен был он нас вести через пустыню до Земли обетованной. Этот управитель повел нас смотреть сад и как собирают бальзам; каковой собирают таким образом, что срывают листья, которые вокруг стебля, словно базиликовые, и. тогда выступают такие себе белые капельки, наподобие млечного сока у смоковницы, и взявши немного хлопчатой бумаги, собирают эту жидкость, и когда напитается хлопчатая бумага, ее отжимают пальцами в скляночку, и потрудишься немало, чтобы получить немного. В этом месте пробыли мы весь этот день, и святокупством я получил все, что собралось, и еще не одну скляночку, также и кое-кто из товарищей получил, но поменее. В этом саду стоит Фараонова смоковница, у которой на одном суку дупло, куда пресвятая богородица положила младенца, пока она стирала пеленки. И знайте, что по всей этой земле до самого Каира нет больше воды, и этой самой орошают всю округу с помощью неких приспособлений, крутить которые впрягают быков; и не хотят крутить с вечера субботы от вечерни и до утра понедельника. В это место мы доставили весь наш припас, кроме воды, чтобы итти через пустыню, и тут к вечеру заполнили наши мехи водой, и завьючили наших верблюдов, идучи во имя божие в пустыню, держа путь на Красное море, чтобы пройти дорогой святой Екатерины. Шли мы до сказанного месяца XXII дня, не встречая ни воды, ни какого дерева, и все это время не пили наши верблюды, только три осла, которых мы купили в Каире под седло, кой шли как добрые лошади; их мы поили водой из мехов. Вечером добрались мы до Моисеева источника ⁷⁶, идучи весь тот день по [35] пескам Красного моря, оставив его по правую руку. Это то самое место, где Моисей приказал Аарону, своему брату, ударить жезлом о камень, отчего вышло великое изобилие воды; так что достало напоить весь народ Израильский .и скот их, когда они вышли из Египта во времена Фараоновы. И, дойдя до этого места, мы напоили своих верблюдов и ослов, а как утолили их жажду, разделись мы до рубах и разулись, и с великим благовением разгребли и вычистили сказанный источник, которому была в том большая нужда, затем что он был переполнен илом и нечистотами. Как вычистили мы его, увидали, что подходит огромный караван верблюдов с Сарацинами, которые везли пряности из Индийских стран. Немедля наш толмач приказал нам меняться оттуда и стать с треть мили поодаль.

Эта ватага расположилась там, где располагались мы, и если бы мы не снялись, они бы учинили нам разбой, и было это им просто, потому что было их в двадцать раз больше, чем нас. Они сняли стоянку рано поутру; и как осветлилась вода в источнике, мы наполнили наши мехи, и пошли далее своей дорогой к Синайской горе. Шли мы до октября XXV дня по горам и песчаным разлогам, мало встречая равнины, и наткнулись на нескольких страусов, которых много в том краю. И в одной долине мы нашли источник, где натянули свою палатку, и напоили верблюдов, которые очень в том нуждались, потому что край этот самый жаркий, и солнце, казалось, жжет этот песок, особенно же в некоторых разлогах, коими шли мы. И не диво, что там жарко, потому как никогда там не бывает дождя. Эта страна открыта к югу; верблюды не пили воды все эти дни, и думаю, выпил каждый из них по большому бочонку с лишком; и там пробыли мы ночь до самого раннего утра. Ранним утром поднялись погонщики и освежились водою, и навьючили поклажу. И знайте, что ночью никому они не дадут сесть на верблюда, и следует, у кого нет осла, итти пешком. Когда ободнеется, тебе позволят сесть на него. Когда же захочется тебе есть, следует есть на ходу, потому что не остановят они верблюдов прежде вечерни и в положенном месте, так как нет там ни пути, ни дороги, а стремят они на какие-то горы, которые узнают чуть не с закрытыми глазами, наподобие как добрый кормчий знает покровенные камни. И знайте, что этих Арабских верблюдов которые почти дики, никогда не понукают, чтобы шли они ходче, ни битьем, ни криком; а по естеству их, когда слышат какие-то песни, что поют погонщики, то следует им итти резвее, так их понукают равно ночью, как днем. По естеству их, если кто положит им руку на шею, они опускаются на колени передними ногами, а задние подгибают под себя, так что приседают на корточки и таким образом нагружают их тяжелейшими ношами, много более, нежели всякое другое животное, которое ходит под вьюком; и когда они навьючены, по первому окрику все встают. И так, когда ты сидишь на нем в пути поверх ноши [36] или без нее, положишь ему руку на шею, он опускается на колени, и ты можешь слезть; когда же хочешь сесть на него, поступаешь так же; и кажется, этот обычай происходит от их естества по их выучке. Затем октября XXVI день мы шли пустынею, почти весь этот день перед нами была равнина и разноцветная галечная россыпь, и одни камни были похожи на пробный камень ⁷⁷,да и были таковы, думаю, а другие камни словно сердолики; наши слуги кое-что из них подобрали. И в этот день шли большую часть дня пешком и потом нашли воду; до нее мы добирались с добрую милю и там освежились и мы сами, и наши животные, и мы наполнили водой свои мехи. Наутро до свету мы пустились в путь, и около третьего часа услыхали по неким холмам сильнейшие вопли, так что казалось, сам мир грохочет, несущиеся на нас по склонам.

Были это люди чуть не голые, и безоружные, разве что кое у кого копьишко, дрянь скорее, нежели дроты; и древка, вправленные в железа, были чуть ли не как тростины, и были они худы, ,и черны, и тощи, так что краше в гроб кладут. Наш толмач сказал погонщикам: «Не бойтесь их, это — Арабы, они идут, чтобы дали вы им сухарей». И так и вышло, едва дали мы каждому по куску сухаря, они ушли без всякого бесчинства. Народ это дикий, потому как нет у них никаких жилищ, и не занимаются они никаким трудом, и есть между ними предводители, которые облагают кое-какой небольшою данью города Египта, как делают Дружины в Италии ⁷⁸. Следующий день мы шли по не столь высоким склонам и по песчаной равнине, где встретили караван паломников, благородных Французских людей; между коими было пятеро золотошпорых рыцарей, и в смятении, они спросили, сколько людей у нас уже умерло. Мы сказали, что одного только из нас призвал к себе господь, и был это наш священник, который остался в Модоне, около тысячи миль от Венеции. Они ответствовали нам, что двинулось их двадцать рыцарей в сотовариществе, из которых умерло XI; и часть из них похоронили мы в песках. Страна, где мы были в те поры,— хребет утесов, раскаленных солнцем, и эту окалину подымает потом ветер с камней, и это и есть песок, лежащий по пустыне, и много там склонов, которые — один голый камень, и как солнце искалит камень, ветер уносит его прочь; и другого песку нет в этой стране, потому что никогда там не бывает дождя. А когда дует ветер, несет он сказанный песок с одного места на другое, и если кто там случится, тому грозит смертельная опасность. Мы всякий вечер раскидывали палатку и ночевали в ней, но едва не всегда наутро у всех у нас глаза, и уши, и ноздри оказывались полны песку, а воды умыть лицо у нас почитай что и не было. Есть там некие болотины, где бывает вода во много дней раз, где растут благодаря влажности от этой скудной воды некие колючки, словно бы почти тернии, и их мы жгли по ночам для стряпни, когда стряпали, и поедали их верблюды. [37] И по этим долинкам встречали кой-каких козлят, и кой-каких зайцев, .и порядочно волков, только они много помельче наших, страусов и дикобразов достаточно, которые кормятся тем, что находят среди этого песка. Громадное множество там перепелов и порядочно рябчиков; но никто там не охотится за этой живностью, разве что те волчата, что кормятся ею и паломниками, помирающими в пустыне. В пустыне нет других больших деревьев, кроме тех тернийцев, или колючек, что растут при воде, и нет там ни дома, ничего другого, что дало бы тебе тень ли, прохладу ли, потому что никогда не бывает там дождей, и, по тамошней великой жаре, не могут туда итти облака, и весь день должен быть ты на солнцепеке, который горее всякой муки; и буде ты пьешь воду, что у тебя в мехах, так она — теплей теплой, и нет столь крепкого желудка, чтобы не прослабило его. По благоволению божию, мы взяли с собою порядочно густого лимонного отвара, которым часто подкреплялись.

Сказанного месяца в XXVIII день мы добрались до подножия Святых гор, и спрятали там некоторое количество сухарей, и начали подыматься в гору, и стали нам попадаться кое-какие источники, и немало Арабов, мужчин, и женщин, и детей, и скот, то есть козы и овцы. У них нет никаких жилищ, но есть, правда, кое-какие пещеры среди утесов, и нет у них никакой стоялой утвари. Их дома — кус шерстяной тканины, у мужчин, как и у женщин, из той грубой шерсти, которую они стригут со своего скота, и ткут они ее без кросен, так что походит она на дроковую плетенку, и куски делают в четыре локтя; и натягивают ее на такие себе дужки, которые втыкают в землю, так что они как бы полукружия почти, и тут возлежит на земле отец семейства с женою и детьми, и со скотом и собаками. Октября в XXIX день вышли мы на равнину Святых гор. <...>

Наутро, а было это канун Всех Святых, угостили мы немного этих Калугеров ⁷⁹ сухарями, и рисом, и разной стручковой овощью, чем мы и запаслись в Каире Вавилонском. Утром в день Всех Святых мы были в церкви с Архиепископом и с Калугерами за службой, весьма долгой и боголепной, хотя мы и не могли уразуметь, что они говорили, кроме только «Kirie eleyson», из-за их Греческой грамматики. Причастие у них не сочетаванное и не опресноком, но хлебом квасным, и службу служат в одной часовне, а в другой освящают хлеб; и освятив его, с великим почтением Калугеры забирают его из этой и несут в первую. И здесь причащается Архиепископ, и потом причащает всех Калугеров, давая каждому из них по куску этого освященного хлеба; и так же причастились некоторые из нас. И в это утро мы трапезовали с ними, то есть их пищею, а днем снова обошли святые места этого святого градостения и малость вовне. Потом ноября во второй день мы отбыли утром в ранний час из этой общины; и знайте, что эти три названные горы именуются Святые горы, и от вершины, где бог дал закон Моисею, до [38] вершины, куда ангелы положили тело святой Екатерины, тринадцать миль, хотя ее молитва гласит: «Deus qui dedisti legem Moy-si in summitate montis Sinay, et in eodem loco pro sanctis suis Angelis etc.» ⁸⁰. Здесь Священное Писание берет целое за часть, поскольку все они именуются Святые горы.

Идучи, добрались мы к подножию холмов на дороге, где спрятали наши сухари, погрузив которые, шли мы тот день и другой, не находя воды, но мы как следует запаслись водою от Святой Екатерины, которая очень хороша. Тут мы снова запаслись водою и напоили своих животных, хотя эта вода была солоновато-горькая. Затем шли четыре дня, не находя воды; когда же нашли ее, мы освежились, потому что испытывали в том величайшую нужду. Наутро снялись мы до свету, следуя к Земле обетованной, и как ободнелось, видели немало зверья, как повелось. Около девятого часа наш толмач оставил нас и сказал верблюдникам: «Идите, я вас нагоню». Это нам показалось делом худым, и мы подумали, что он нас хочет обмануть, почему я и сказал ему, что такое мне не кажется добрым обычаем. На что он мне ответил: «Не сомневайтесь, у вас охранная грамота и от Султана, и от господина Арабов, и они при вас, и вы в полутора днях от города Газеры, где вершат суд и где король от Султана». И действительно, он от нас уехал, а затем нагнал нас поздно вечером. Ночью мы увидели в пустыне некие огни, каких до той поры никогда не видели, и вечером было у нас худо с водой. Наутро мы тронулись, повременив несколько до третьего часа, и заметили отпечатки конских копыт и небольшие следы. Чуть позже у одного холма набросилась на нас ватага пеших и конных, вооруженных на их лад, и между ними был один с железной булавой в руке. Немедля сказал я нашему толмачу: «Ты предал нас»; и приказал Антонио да Пеша, своему слуге, подать мне мой меч и перчатки. А наш толмач сказал: «Не бойтесь, это Арабский начальник, и хотят они посмотреть вашу охранную грамоту». Так они и спросили, как подъехали к нам; я приказал подать им ее, была же она в моей суме, а лежали там и кое-какие мои серебряные чашки, и несколько ложек, и прочие тонкие вещи. Немедля они было вознамерились учинить грабеж, но я встал на защиту, и таким образом побросали они наземь несколько вьюков, и били верблюдов, и кто бросился сюда и кто туда.

При мне остался толмач и тот, с железной булавою, и я сказал толмачу: «Наверное я знаю, что сегодня должен умереть Христа ради, но прежде умрешь ты, как ты есть предатель». Тот же, с железной булавою, спешился, и другой держал его коня в поводу. И о чем толмач говорил с ним, я уж и не знаю, только попросил он меня вложить меч в ножны. И сказал, что мои вещи будут в сохранности. Я сказал им, что мы — сотоварищи, и что станется с одним, то и с другим. Таким образом, те из сотоварищей, у кого пропали вещи, дали, чтобы вернуть их, XXII [39] дуката; и как получили они эти деньги, сбежали с кое-какими вещами товарищей; но ни моего, ни моего слуги ничего не взяли, и так ведь могли поступить и другие, потому что все, кроме одного, были моложе меня. Мы снова навьючили наших животных и вечером добрались на постой к некоему Кане, вмале не доходя до города Газеры, и ушло у нас десять дней на дорогу от Святой Екатерины до Газеры; каковой город граничит с Египтом и Землей обетованной.

В этом городе король, под которым четыре короля, один из коих — король Иерусалимский. В этом городе Газере был ослеплен Самсон ⁸¹ и потом поднял врата того города и унес их, на гору. И это именно там он обрушил царский дворец, потянув столп, где погибли все, кто там ни был. В этом городе нас поместили в Кане, почти на самом краю города, где мы провели взаперти не один день с великой мукою; и было еще, что нам толмач вдруг сказал, что великий толмач обманул его и что он ждет вознаграждения от нас; и мы удовлетворили его двенадцатью дукатами. В обычае у этого короля, когда придет караван паломников, кого-либо из них звать к себе. И к этому королю пошел я с некоторыми из сотоварищей. Его жилище в самом лучшем месте города, и огромнейший это дворец. Перед дворцом огромнейший двор с дверями, где стоит множество воинов. С другой стороны обок дворца огромнейший притвор под навесом, и лежат тут припасы в лучшей сохранности; и под кровлей того притвора величайшее множество ласточкиных гнезд, более, чем когда-либо летом видал я здесь в Тоскане. Во дворце внизу покой, и тут пребывает этот король со своими начальниками и советниками, и сидит на коврах, подобрав ноги; и кто приходит к нему на прием, не идет дверями во дворец, но помещается во дворе; а между дворцом и двором огромнейшие зарешеченные окна, сказать тебе, как те, что во Флоренции, где чеканят монету; и место, где пребывает этот король, выше, нежели двор снаружи, локтя на два. Снаружи — толмач вместе с паломниками, и должно, ради почтения к господину, человеку целовать землю, затем говорит он, что хочет, толмачу, а тот излагает это королю. И затем король говорит свой приговор, и подобным же образом толмач излагает его чужеземцам. И нередко король посылает паломников к кади, сказать тебе, как бы епископу города, который сажает тебя с собою и потом расспрашивает тебя; и тот довольно приятен, хотя и Сарацин, и нас одарил плодами и стручковой овощью. Затем ноября в XIX день мы тронулись из Газеры, чтобы итти в Землю обетованную, оставив с левой руки равнину города Рамы ⁸², где Самсон побил великие тысячи Филистимлян ослиною челюстью, как рассказывает Библия.

Первый день мы шли по пустынной стране, и вечером добрались до Кане, про который говорят, что его приказала выстроить одна флорентинка. И в этом месте мы останавливались на ночь, давши по даремо с души за постой псарю, смотрителю [40] этого места. Наутро мы встали рано и пустились в путь по пустынной стране, и к полуденному часу пришли в некую долину, где есть несколько диких деревьев и где церковка в честь святого Иоанна Крестителя, которую повелела выстроить святая Елена; и в этом месте святой Иоанн творил покаяние. Вечером рано мы пришли туда, где бог создал Адама, нашего праотца; а вечером стали мы на ночлег в земле святого Авраама; это прекраснейшая земля, и прекрасное место, и весьма торговое, и делают там самое прекрасное стекло и больше, чем в любом месте, где я только ни бывал. И чтут его Сарацины и Иудеи, как и мы, Христиане. Сарацины не соблюдают никаких праздников во весь год, только что в октябре три дня, и это ради праздника святого Авраама, когда он привел Исаака, своего сына, на гору, чтобы принести его в жертву богу.

И один раз в году Сарацины постятся, ,и достаточно одного лунного месяца; и это в первую октябрьскую луну. И когда увидят новую луну, весьма радуются, не едят, не пьют целый день, а ночью едят мясо и предаются всякому бесчестию, как было сказано. И есть в сказанной земле Сарацинская мечеть, а прежде то была Христианская церковь; и в одной стене, там, где был главный алтарь, есть гробница, которой снаружи видна одна сторона, прочее же — в мечети, куда нельзя ходить Христианам; а если бы кто вошел туда, тому должно было бы отречься от нашей веры либо разрубили бы его пополам в поясе. В этой гробнице тело Адама, и Авраама, и Исаака, и Иакова, а близь этой — другая, где были погребены жены их, то есть Ева и прочие. Из гробницы сказанных патриархов добывают некое масло, которое чтут с великим благоговением Сарацины, Иудеи и все Христиане тамошних краев, как и мы, и привез его каждый из нас.

<...> Затем сказанного месяца в XXII день мы пошли на Иерусалим, и напротив и не очень вдалеке место, откуда виден Иерусалим; и в этом месте пресвятая богородица, будучи непраздна и опечалена, дорогою в Вифлеем, когда пришло ей время родить, остановилась отдохнуть и молилась. И был там поблизости некто, сеявший турецкий горох, и пресвятая богородица спросила его: «Что ты сеешь?» А он отвечал: «Камни сею», и она сказала: «Так пусть и будут камни»; и тотчас стали горошины камни. И еще по сей день бывают там они наподобие горошин. Богородица пошла, и пришла оттуда в Вифлеем, где родился Христос; и земля местами бесплодна, а город почти разрушен, так что и не видно ничего, разве что одни подстенья и кое-где ямы; кроме церкви, которую повелела выстроить святая Елена, мать императора Константина, в которой служат Христиане-Франки, то есть нашей веры; каковые состоят под настоятелем Сионской горы из Устава Святого Франциска. Есть в сказанной церкви часовни других Христиан, то есть Христиан пояса, Христиан-Яковитов ⁸³ и Христиан-Греков. Еще там великое [41] множество Сарацин, которые по благоговению перед пресвятою богородицею теплят великое множество лампад днем и ночью,
и воспомоществуют на пропитание сказанным братьям и на поддержание церкви. И воистину они, если бы достойно и без страха могли стать Христианами, сделали бы это. Земля Вифлеемская гориста, и ни бесплодна, ни тучна, и есть там кое-где немало олив.

Потом дорогою на Иерусалим есть двенадцатиугольная часовня в память двенадцати колен Израилевых. Поблизости стоит башенка, в которой Илья творил покаяние некоторое время, прежде чем ушел на Синайскую гору. Затем на спуске по дороге к Иерусалиму водоскоп, там, где волхвы вновь увидели звезду, с которою возвратились в дом их, не через Иерусалим,

убоявшись царя Ирода. И в тот же самый день добрались мы в Иерусалим в поздний час (вечером и изнуренные, и стали на постой в одном приюте, где останавливаются все паломники, весьма близко от церкви Святого Гроба. На следующий день, ноября в XXIII день, мы ходили по местам поклонения. <...> В расстоянии от Дамаска миль около четырнадцати Сардана, которою владеют Христиане пояса; и это не по силе их, но все происходит от бога, поскольку в этом месте не живут Сарацины, и служат там греческие Калугеры. И тут много виноградников, и пьют вина изрядно на наш здешний лад Христиане, что там сидят. На самом верху крепости, почти как бы башня, есть церковь, я покрыта она черепицею на наш здешний лад, и при ней двор и площадь перед вратами. Эта церковь — Христианский монастырь, девичий, Греческий и Христиан пояса; числом их двадцать три в стенах, а вне у них услужающие и честные женщины, которые служат им. В этом месте меж другими достопримечательными вещами есть икона пресвятой богородицы, величайшим образом чтимая; дело в том, что некогда издавна по обычаю состоял у них духовным отцом священник, каковую икону держал он в своем покое.

Этот священник имел доброе обыкновение уходить на четыредесятницу в Иерусалим и возвращался к церкви Святого Гроба Христова, который оттого места днях в восьми. Этот святой священник унес с собою эту икону Владычицы, и поставил ее в некоем месте, где должен был спать ночью и творить покаяние. Когда по своему благочестию захотел он припасть к стопам Владычицы Нашей, и, придя туда, где он ее поставил, он не
нашел ее, и впал в величайшую горесть, полагая, что ее у него украли. Затем, по окончании поста, он вернулся в Сардану к своей церкви, где в своей келье на ее всегдашнем месте обрел эту икону, вернувшуюся сама по себе. Уходя на следующий год ко Гробу, он опять унес ее с собою и поставил ее в том же самом месте. Затем, обратясь к своим молитвам, опять не нашел ее там, о чем много сокрушался, а возвратясь к своей церкви, снова обрел ее, вернувшуюся как и в первый раз, и так уносил [42] он ее три раза. На третий раз эта икона, где она была прежде деревом с писаным образом Владычицы Нашей, стала внутри плотию, и постоянно точит пот. Об этой влаге рассказывают много чудес; среди прочего, утверждают мореходы тех краев, что когда буря случится на море, то, если полить ее в море, оно тотчас уляжется, и что хороша она от некоторых язв. Эти святые женщины раздают ту влагу паломникам в крохотных скляночках, так и нам дали. Каковой святою влагой я осмелился помазать палец правой руки, и потер им по некой шишке, бывшей из выпершего мяса у меня на щеке под правым глазом, и наутро увидал я, что она исчезла, и излечился от нее. По возвращении же моем во Флоренцию, увидал я, что у одного из моих ребятишек, которого звали Франческо, прогнила икра на одной ноге от какой-то язвы, испуская зловоние. Почему я и помазал этой влагой, тем же образом, что и свою щеку, и сказал матери, чтобы не мазала больше его ни притираниями, ни другими лекарствами, и тотчас нога стала невредима и здорова, как другая. К этой церкви и женскому монастырю однажды, кроме того, собралось великое множество Сарацин, и со стенобитными снарядами пошли на эту церковь рушить ее, и как тронули стены, тотчас божиим чудом были повержены, и с той поры впредь не ходили туда Сарацины; и от страха оставили эту крепость Христианам пояса и этому святому монастырю, как я упоминал.

Когда мы вышли из Дамаска, мы встретили близ Сарданы многих Сарацин низкого звания, у которых был привязан поперек верблюда мертвый человек, а за ним на другом верблюде был другой, живой, привязанный подобным же образом; этот убил того, что был впереди, и его везли к смотрителям, стоящим от Султана в Дамаске. По нашем возвращении, кто из нас захотел пойти смотреть, как его будут казнить, мог пойти невозбранно. Казнь они творят на большой площади, обок султановой твердыни во внутреннем городе. Поместили его голым на верблюда едва не верхом, привязавши к неким бревнам, устроенным наподобие креста, подтянув его за руки так высоко, что едва не весь он был на весу. Потом пришел палач с большой обнаженной саблею, и уколол его слегка, и резко ударил его саблей поперек над пупком, так что перерубил напрочь; руки с верхней частью туловища оказались высоко подвешенными, бедра и остальная часть тела оказались на верблюде, только что внутренности вывалились наземь. Город Дамаск обнесен стеною, но рвов нет у него, кроме как в некоторых местах, и город это древний и большой, и весьма велики у него предместья, в которых народу более, нежели в самом городе; и во многих местах дома предместий прилепились к городским стенам, у предместий нет ни стен, ни рвов, ни частокола. Когда мы были там, ушел караван из Дамаска в Ламех ⁸⁴ ради покаяния и товаров, которые везут они из Индийских краев. [43]

В Ламехе тело Магомета, к которому они идут на поклон, как мы ходим ко Святому Гробу; и говорят, что церковь, то есть стены, кровля и пол,— из магнита; поскольку же магнит притягивает железо, они поместили, исчислив все в точности, посередине, то есть в воздухе, железную клеть, которую притягивает одинаково как от стен, равно от кровли и от пола, так что она держится в воздухе посередине сказанной церкви. И в этом ковчеге, или железной клети, погребено тело Магомета. И от Дамаска до Ламеха около сорока дней, это большею частью, даже почти совсем пустынная земля. Вышло из Дамаска, чтобы итти в Ламех, покамест мы были там, числом двадцать тысяч человек, а казалось, будто никто не уходил, и так полны были народу многие улицы, как бывают во Флоренции всякий день, когда бывает гоньба святого Иоанна ⁸⁵. И как полон этот город народу, так же полон он торговцами и ремесленниками, и у каждого ремесла свое собственное место в разных и многих концах города, как, сказать тебе, у шерстянщиков во Флоренции.

Тамошние ремесленники не могут менять ремесло; потому, если бы отец ткал ткани, или бы златоделом был, или еще какое-нибудь ремесло, сын и все его потомки не могут заниматься ввек иным ремеслом, кроме как этим. И в том-то и причина, что у них вещи делаются лучше, и тоньше, и краше, нежели в здешних краях. Земля скорее дорога, нежели дешева, особенно же дерево. Есть в городе много умельцев-сластников, которые ничем иным не занимаются и стараются готовить добрые проки на сахаре, на меду, на имбире и на ином прочем. И есть там много лавок, которые целый год только и делают, что торгуют цветами, фиалками и розами, и они много духовитее, нежели наши, и там делается лучшая в мире розовая вода. Еще они умеют сохранять целый год своими хитростями снег, и продают его в летнюю пору, и охлаждают им эти свои напитки. В Дамаске прекраснейшая вода и в весьма большом достатке, и течет она с разных сторон, по большей части со склонов и с горы, что поднимается над ним, где Каин убил Авеля ⁸⁶. Самое лучшее там мясо и дичь, особенно же рябчики и куропатки. Рябчики с виду почти что фазаны, но поменее; но их куропатки крупнее наших.

В этом краю пробыли мы около месяца, где великое почтение было нам от неких Венецианцев и Каталанцев, особенно же от их консулов. Здесь, как мы пришли, заболел Андреа ди мессер Франческо Ринуччини, наш третий сотоварищ, и кое-кто из наших слуг, коим доставили мы самое благородное попечение; и все же угодно было богу призвать его к себе, равно и одного слугу. Похоронить мы его распорядились на временных условиях, так что, если его братья запросили бы отсюда его останки, они бы могли получить их, заплатив некоторое число денег, которыми поручился Андреа ди Синибальдо да Прато, бывший в Дамаске от Портинари, и было нам от него большое почтение. [44]

Похоронив Андреа, отбыли мы из Дамаска января в XXIX день, держа путь к горе Ливанской, на склонах которой Ной приказал нарубить некоторое число деревьев, чтобы выстроить ковчег во время великого потопа.

Из этой горы выходят два источника, образующие две речушки, обе которые спускаются долиной Ноя меж Дамаском и неким холмом, называемым ковчег Барути, и в этом месте выстроил Ной ковчег. Есть на сказанном холме в сторону моря над дорогой, что идет на Барути, мечеть, которая некогда была прекрасной Христианской церковью, в коей есть место в стене, на высоте добрых тридцати локтей, где, говорят, был похоронен Ной, а кто говорит, был он похоронен, где святая Елена приказала поставить алтарь сказанной церкви. Две речушки, которые выходят из горы Ливанской и текут по долине, что под этой церковью, одной название Иор, и другой название Дан ⁸⁷, и сливаются они воедино ниже от дороги, идущей от Дамаска на Барути, так что из двух становится одна, так и из двух названий получается одно; и отсюда начинает именоваться она Иордан-река, и несет довольно рыбы, и доброй, которую мы покупали там и готовили. Потом спускается эта река по стране Галилейской, и здесь сама себе творит лоно, и зовется море Галилейское ⁸⁸, как мы упоминали. После же, как разольется этим морем, несет свой поток вода, из него выходящая, и также зовется Иордан-река, и течет к Земле обетованной, и к месту, где Христос принял крещение, и потом впадает в проклятое море, где был Содом и Гоморра и иные города, как мы говорили прежде, и здесь кончается ее течение. Страну, которую мы называем Галилея, называют Сарацины Табария ⁸⁹, и в ней по долине Иорданской много поселений и имений, и обильна она всеми благами.

Выше горы Ливанской к северу — Триполи; и у городов, что стоят на море, хорошая пристань. Вышли мы из долины Ноя, направляясь к Барути, идучи крутыми горами, почти по образу наших здешних Альп, где почти весь год снег; и есть там деревья почти наподобие дубов. Спустившись с этой высоты, направляясь к Барути, встретили мы обширнейший лес обычных пиний, на здешний лад, как если бы сказать тебе, равеннская пинета в Романье.

Прибыли мы в Барути в начале великого поста. Барути — прекрасная крепость, и есть там твердыня, забранная весьма добрыми стенами, и велит Султан крепко стеречь ее и держит там ратных людей; в стены крепости бьет морская вода, и это добрая пристань; и здесь складывают то, что хотят послать в Дамаск или вывезти из Дамаска. Крепость не столь сильна, чтобы не взять ее ручным боем здешним ратным людям. Страна тучная, и обильная, и богатая, и великое там множество хлопчатых тканей. В этом городе есть церковь, в которой обычно служат братья святого Франциека, каковая церковь прекрасна [45] и богочестна, и назначил нам ее к пребыванию консул, который там от Венецианцев; и зовется она церковь Спасителя. В этом месте было некогда достопримечательное чудо, ибо собравшись там многим Иудеям, они, надругательства ради, били распятие; из какового чудом вышло великое обилие крови, так что она потекла наружу по улице. Отчего стал весь народ сбегаться туда, и увидали они тех, те же были в великом страхе; и по этому чуду многие из них крестилися и стали Христиане. Еще там есть столп, у которого святая Варвара претерпела мученичество ^89а

Там невдалеке в миле расстояния у моря есть церковь Святого Георгия, которая на том месте, где святой Георгий ⁹⁰ поразил дракона, каковой всякий день пожирал человека, и освободил эту страну. В этой церкви Спасителя мы говели великим постом с вящим утешением; и тогда же прибыл туда господин Уливьери ди Сэнши, шедший из Французского королевства и побывавший в Пулийском королевстве ⁹¹ с герцогом Анжуйским ⁹². Он привел с собою в спутниках тридцать золотошпорых рыцарей, между коими был его сын, который там помер, там же померли по большей части и прочие. Здесь собрались мы вместе, по окончании каждым своего паломничества, дожидаясь корабля, чтобы возвратиться в Христианские земли, каждому к своему дому и семье. Прибыл туда господин Никколетто Риччо с господином Пьеруччо Малипиери, благородные Венецианцы, шедшие с Запада на кокке о двух палубах, большом корабле, и по долгому пути они не смогли ее починить в тот год, отчего она дала изрядную течь, такую, что за день с ночью нужно было вычерпывать воды до тысячи бочонков. Мы подняли паруса в мае месяце, и шли все время с попутным ветром до самого Саталийского залива ⁹³; и здесь подхватил нас вихрь и такая буря с ненастьем, что поломало нам райны ⁹⁴, и парус обернуло у нас вокруг мачты, и понесло нас до самой Берберии ⁹⁵, заливало множество раз водою палубу, и так пригнало нас к земле быть может в расстояние не далее полумили. По милости божией стало распогоживаться, ибо пускали мы в море некие мощи, помогающие от ненастья. И увидали мы, что пронесло нас ненастьем миль восемьсот, потом стали мы мало-помалу выходить на дорогу, благодаря бога, что упас нас, не дал прибить к берегу, потому что были бы мы проданы в рабство. Тем не менее четырнадцать дней провели мы, не видя ничего, кроме воздуха да воды, и в изрядном сомнении, живы ли будем. И так, выходя на свою дорогу, оставив остров Кипр по правую руку, подошли мы к берегу взять припас воды и продовольствия, в чем была у нас великая нужда из-за непомерной жажды, бывшей у нас на кокке от того, что съели мы, вместо зелени, все листья неких померанцев, бывшие у хозяина в бочонках, которые он вез из Барути а Венецию. Взяв свой припас, мы подняли паруса, оставив остров Кандия о правую руку, с попутным ветром; беспрепятственно [46] возвратились мы в Венецию, где устроили нам великие почести, и завтракали мы однажды утром с Дожем, и ужинали однажды вечером с господином Пьеруччо Малипиери, куда он собрал более пятидесяти благородных Венецианцев. Потом он одолжил господину Бельтрамо тысячу дукатов на возвращение домой, потому что у того кончились деньги. И тот обещался ему вернуть в известный срок, взяв Джорджо поручителем за двести дукатов и меня за столько же; но он, как верный и благородный кавалер, отослал их ему в положенный срок. Мы пробыли в Венеции несколько дней, потом вернулись во Флоренцию Болонской дорогой и по скончании одиннадцати с половиной месяцев возвратились домой к утешению наших семейств.

Здесь кончается Путешествие Лионардо Фрескобальди