ДЖИЛЬС ФЛЕТЧЕР. О ГОСУДАРСТВЕ РУССКОМ или ОБРАЗ ПРАВЛЕНИЯ РУССКОГО ЦАРЯ (ОБЫКНОВЕННО НАЗЫВАЕМОГО ЦАРЕМ МОСКОВСКИМ), с описанием нравов и обычаев жителей этой страны.DrevLit.Ru

О ГОСУДАРСТВЕ РУССКОМ

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

О сборе войск, вооружении и продовольствии в военное время

Когда предстоит война (которая бывает каждый год с татарами и часто с поляками и шведами), начальники четырех Четвертей именем царя рассылают повестки ко всем областным князьям и дьякам, для объявления в главных городах каждой области, чтобы все дети боярские, или сыновья дворян, являлись на службу на такую-то границу, в такое-то место и в такой-то день и там представлялись бы таким и таким начальникам. Как скоро они являются на место, назначенное в повестках или объявлениях, имена их отбираются известными лицами, определенными к тому Разрядом, или главным констеблем, в качестве писцов отдельных отрядов. Если кто из них в назначенный день не явится, то подвергается штрафу и строгому наказанию. Что касается до предводителя войска и других главных начальников, то они посылаются на место самим царем, с таким поручением и приказанием, какие он сам сочтет полезными для предстоящей службы.

Когда соберется все войско, то распределяется оно на отряды, или парии, состоящие из десяти, пятидесяти, ста, тысячи человек и проч., каждый отряд под своим начальником, а из всех этих отрядов составляется четыре полка, или легиона (однако гораздо многочисленнее легионов римских), под начальством четырех предводителей, имеющих значение генерал-майоров (как было сказано выше).

Вооружение ратников весьма легкое. У простого всадника нет ничего, кроме колчана со стрелами под правой рукой и лука с мечом на левом боку, за исключением весьма немногих, которые берут с собой сумы с кинжалами, или дротик, или небольшое копье, висящее на боку лошади; но ближайшие начальники их имеют при себе еще другое вооружение, как-то: латы или нечто [91] подобное. У военачальника и других главных предводителей и знатных лиц лошади покрыты богатою сбруей, седла из золотой парчи, узды также роскошно убраны золотом, с шелковой бахромой, и унизаны жемчугом и драгоценными камнями; сами они в щегольской броне, называемой булатной, из прекрасной блестящей стали, сверх которой обыкновенно надевают еще одежду из золотой парчи с горностаевой опушкой; на голове у них дорогой стальной шлем, сбоку меч, лук и стрелы, в руке копье с прекрасным нарукавником, и перед ними везут шестопер, или начальнический жезл. Их сабли, луки и стрелы похожи на турецкие. Убегая или отступая, стреляют они так же, как татары, и вперед и назад.

Стрельцы, составляющие пехоту, не носят никакого оружия, кроме самопала в руке, бердыша на спине и меча сбоку. Ствол их самопала не такой, как у солдатского ружья, но гладкий и прямой (несколько похожий на ствол охотничьего ружья); отделка ложа очень груба и неискусна, и самопал весьма тяжел, хотя стреляют из него очень небольшой пулей.

Что касается до съестных припасов, то царь не дает никакого продовольствия ни начальникам, ни нижним чинам и ничего никому не отпускает, кроме как иногда некоторого количества хлеба, и то на их же деньги. Каждый обязан иметь с собой провиант на четыре месяца и в случае недостатка может приказать, чтобы добавочные припасы были ему привезены в лагерь от того, кто обрабатывает его землю, или из другого места. Много помогает им то, что в отношении жилища и пищи каждый русский заранее приготовляется быть воином, хотя главные начальники и другие значительные лица возят с собой палатки, похожие на наши, и имеют у себя несколько лучшие запасы. В поход они обыкновенно берут сушеный хлеб (называемый сухарями) и несколько муки, которую мешают с водой и таким образом делают небольшой комок теста, что называют толокном и едят сырое вместо хлеба. Из мясного употребляют они в пищу ветчину, или другое сушеное мясо, или рыбу, приготовленные на манер голландский. Если бы русский солдат с такой же твердостью духа исполнял те или другие [92] предприятия, с какой он переносит нужду и труд, или столько же был бы способен и навычен к войне, сколько равнодушен к своему помещению и пище, то далеко превзошел бы наших солдат, тогда как теперь много уступает им и в храбрости и в самом исполнении военных обязанностей. Это происходит частью от его рабского состояния, которое не дозволяет развиться в нем сколько-нибудь значительной храбрости или доблестям, а частью от недостатка в почестях и наградах, на которые ему нет никакой надежды, какую бы услугу он ни оказал. [93]

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

О походах, нападении и других военных действиях

Русский царь надеется более на число, нежели на храбрость своих воинов или на хорошее устройство своих сил. Войско идет, или ведут его, без всякого порядка, за исключением того, что четыре полка, или легиона (на которые оно разделяется), находятся каждый у своего знамени, и таким образом все вдруг, смешанной толпой, бросаются вперед по команде генерала. Знамя у них с изображением св. Георгия. Большие дворяне, или старшие всадники, привязывают к своим седлам по небольшому медному барабану, в который они бьют, отдавая приказание или устремляясь на неприятеля.

Кроме того, у них есть барабаны большого размера, которые возят на доске, положенной на четырех лошадях. Этих лошадей связывают цепями, и к каждому барабану приставляется по восьми барабанщиков. Есть у них также трубы, которые издают дикие звуки, совершенно различные от наших труб. Когда они начинают дело или наступают на неприятеля, то вскрикивают при этом все за один раз так громко, как только могут, что вместе со звуком труб и барабанов производит дикий, страшный шум. В сражении они прежде всего пускают стрелы, потом действуют мечами, размахивая ими хвастливо над головами, прежде нежели доходят до ударов.

Пехоту (которой в противном случае надлежало бы командовать в порядке), обыкновенно, помещают в какой-нибудь засаде или удобном месте, откуда бы она могла более вредить неприятелю, с меньшей опасностью для себя. В войне оборонительной, или в случае сильного нападение татар на русскую границу, войско сажают в походную или подвижную крепость (называемую Вежа или Гуляй-город), которая возится при нем под начальством Воеводы Гулевого (или разъездного генерала), о котором я говорил прежде. [94]

Эта походная или подвижная крепость так устроена, что (смотря по надобности) может быть растянута в длину на одну, две, три, четыре, пять, шесть или семь миль, именно на сколько ее станет. Она заключается в двойной деревянной стене, защищающей солдат с обеих сторон, как с тылу, так и спереди, с пространством около трех ярдов между той и другой стеной, где они могут не только помещаться, но также имеют довольно места, чтоб заряжать свои огнестрельные орудия и производить из них пальбу, равно как и действовать всяким другим оружием. Стены крепости смыкаются на обоих концах и снабжены с каждой стороны отверстиями, в которые выставляется дуло ружья или какое-либо другое оружие. Ее возят вслед за войском, куда бы оно ни отправлялось, разобрав на составные части и разложив их на телеги, привязанные одна к другой и запряженные лошадьми, коих, однако, не видно, потому что они закрыты поклажей, как бы навесом. Когда привезут ее на место, где она должна быть поставлена (которое заранее избирает и назначает Гул свой воевода), то раскидывают, по мере надобности, иногда на одну, иногда на две, а иногда и на три мили или более. Ставят ее очень скоро, не нуждаясь притом ни в плотнике, ни в каком-либо инструменте, ибо отдельные доски так сделаны, чтобы прилаживать их одну к другой, что не трудно понять тем, коим известно, каким образом производятся все постройки у русских.

Эта крепость представляет стреляющим хорошую защиту против неприятеля, особенно против татар, которые не берут с собой в поле ни пушек, ни других орудий, кроме меча, лука и стрел. Внутри крепости ставят даже несколько полевых пушек, из коих стреляют, смотря по надобности. Таких пушек они берут с собой очень немного, когда воюют с татарами; но в войне с поляками (коих силы у них на лучшем счету) запасаются орудиями всякого рода и другими нужными предметами. Полагают, что ни один из христианских государей не имеет такого хорошего запаса военных снарядов, как русский царь, чему отчасти может служить подтверждением Оружейная Палата в Москве, где стоят в огромном [95] количестве всякого рода пушки, все литые из меди и весьма красивые.

Русский солдат, по общему мнению, лучше защищается в крепости или городе, нежели сражается в открытом поле. Это замечено во всех войнах, и именно при осаде Пскова, за восемь лет тому назад, где польский король, Стефан Баторий, был отражен со всей его армией, состоявшей из 100 000 человек, и принужден, наконец, снять осаду, потеряв многих из лучших своих вождей и солдат. Но в открытом поле поляки и шведы всегда берут верх над русскими.

Тому, кто отличится храбростью перед другими или окажет какую-либо особенную услугу, царь посылает золотой, с изображением св. Георгия на коне, который носят на рукавах или шапке, и это почитается самой большой почестью, какую только можно получить за какую бы то ни было услугу. [96]

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

О приобретениях и способе удерживать в подчинении завоеванные области

Русские цари в последние годы весьма много распространили пределы своих владений. Подчинив себе княжество Московское (ибо до того времени, как сказано выше, они были только князьями Владимирскими), прежде всего овладели они как самим Новгородом, так и его областью на запад и северо-запад, чем значительно увеличили свои владения и усилили свои средства для покорения других областей. Это было совершено Иваном, прадедом нынешнего царя, Феодора, около 1480 года

Он же начал воевать с Литвой и Ливонией, но покорение этих стран, начатое им только нападением на некоторые их части, продолжал и довершил сын его, Василий, покоривший сперва город Псков с его областью, потом город Смоленск, также с областью, и многие другие значительные города, с принадлежавшим к ним обширным пространством земли, около 1514 года ¹⁰⁶. Победы эти, одержанные им над леттами, или литовцами, в то время, когда князем у них был Александр ¹⁰⁷, он докончил скорее с помощью внутренних раздоров и измены некоторых из самих туземцев, нежели посредством какой-либо особенной политики, или собственною силой.

Но все завоевания были утрачены сыном его, Иваном Васильевичем, за восемь или девять лет тому назад, по договору с польским королем, Стефаном Баторием, к которому он принужден был превосходством поляков, вследствие одержанной над ним победы, и внутренними раздорами в своем государстве. Несмотря на то, в настоящее время русский царь только с этой стороны оставил им владения их, именно: города Смоленск, Витебск, Чернигов и Белгород в Литве; в Ливонии же нет у них ни одного города, ни даже пяди земли. [97]

В то время, когда Василий ¹⁰⁸ завоевал сначала эти земли, он дозволил туземцам удержать за собой их владения и жить во всех их городах, с тем только, чтобы они платили ему подать, находясь под управлением русских воевод. Но заговоры и бунты, открывшиеся вскоре после того, заставили его поступить с ними решительнее.

Итак, предприняв против них вторичный поход, он перебил и увез с собой три части жителей из четырех, коих после того отдал или продал татарам, служившим ему на войне, а вместо их поселил столько своих русских, сколько могло быть достаточным для усиления оставшихся туземцев вместе с его же военными гарнизонами. Несмотря, однако, на это, царь сделал ошибку в том, что, взяв отсюда простой народ (который должен бы обрабатывать землю и очень легко и без всякой опасности мог бы содержаться в повиновении другими лучшими средствами), был после того принужден, в продолжение нескольких лет сряду, кормить эту страну (особенно большие города) из доходов своих собственных владений в России, оттого, что земля оставалась пустой и необработанной.

То же самое случилось с пристанью Нарвой в Ливонии, где сын его, Иван Васильевич, для того, чтобы держать в повиновении город и саму область, построил на другой стороне реки город с крепостью (названный Ивангород). Крепость велел он сделать так прочно и так оградить, что ее считали неприступной; после же того, как она была окончена, в награду архитектору (который был родом поляк) велел выколоть ему оба глаза, чтобы он не мог выстроить другой подобной крепости. Но как всех тамошних жителей царь оставил на прежнем месте, не уменьшив их количества или силы, то город и крепость вскоре после того были переданы во владение короля Шведского.

На юго-восточной стороне они приобрели царство Казанское и Астраханское, завоеванные у татар покойным царем, Иваном Васильевичем, отцом нынешнего государя, первое лет 35, а другое 33 года тому назад. На север к Сибири принадлежит царю весьма широкое и длинное пространство земли, от Вычегды до реки Обь, [98] с количеством около 1000 миль, так что он величает себя теперь Повелителем всея Сибирский земли.

Области Пермь и Печора, населенные народом, совершенно отличным от русских и говорящим другим языком, покорены также в недавнее время, и то более страхом и грозою меча, нежели действительной силой, так как это народ слабый и бедный, не имеющий никаких средств к защите.

Русский царь держит в повиновении свои настоящие владения таким образом. В четырех главных пограничных городах: Пскове, Смоленске, Астрахани и Казани определены известные лица из его думных бояр, хотя не самого знатного происхождения, но пользующиеся особенным доверием, коим предоставлена большая власть (для поддержания и твердости их правления), нежели прочим князьям, определяемым в другие места, как было замечено выше, в статье об управлении областями. Этих сановников царь сменяет иногда каждый год, иногда же в два или в три года раз, но уже долее не оставляет их на месте, кроме лиц, которые пользуются самым высоким доверием и особенным расположением, как сами по себе, так и по своей службе: иначе, если увеличить их срок, они могут войти в какие-либо близкие сношения с неприятелем (чему и были некоторые примеры), находясь столь далеко без всякого надзора.

Кроме того, города весьма хорошо защищены траншеями, крепостями и орудиями, с гарнизонами от двух до трех тысяч человек в каждом городе. На случай осады их заранее снабжают продовольствием на два и на три года вперед. Четыре крепости: Смоленск, Псков, Казань и Астрахань — построены весьма хорошо и могут выдержать всякую осаду, так что их почитают даже неприступными.

Что касается до Печоры, Перми и той части Сибири, которая теперь принадлежит царю, то их удерживают тем же простым способом, каким они были покорены, то есть более грозой меча, нежели самым оружием. Во-первых: царь поселил в этих странах столько же русских, сколько там туземцев, и содержит в них, сверх [99] того, гарнизоны, хотя и незначительные по числу солдат, но достаточные для удержания туземцев в повиновении. Во-вторых: здешние начальники и судьи все русские и сменяются царем очень часто, именно, каждый год по два и по три раза, несмотря на то, что здесь нечего слишком опасаться какого-либо нововведения. В-третьих: он разделяет их на многие мелкие управления, подобно трости, переломленной на несколько мелких частей, так что, будучи разделены, они не имеют никакой силы, которой, впрочем, не имели и тогда, когда составляли одно целое. В-четвертых: царь заботится, чтобы тамошние жители не имели ни оружия, ни денег, и для того налагает на них подати и обирает их, как только ему заблагорассудится, не оставляя им никаких средств сбросить с себя или облегчить это иго.

В Сибири (где царь продолжает свои завоевания) построено несколько крепостей и поставлены гарнизоны, в числе около шести тысяч солдат, из русских и поляков, которые царь усиливает, отправляя туда новые партии для населения, по мере распространения владений. Теперь, сверх того, во власти его находится брат царя Сибирского ¹⁰⁹, которого некоторые из военачальников убедили оставить свою родину, обещав ему отличное содержание и лучший образ жизни с русским царем, нежели какой он вел у себя в Сибири. Его привезли в прошедшем году, и теперь он живет вместе с царем в Москве, получая хорошее содержание.

О правлении русского царя где бы то ни было, в странах ли наследственных или завоеванных, можно сказать следующее. Во-первых, у народа отнимают оружие и другие средства к защите и не позволяют никому иметь их, кроме бояр. Во-вторых, беспрестанно отнимают у него деньги, товары и в течение нескольких лет не оставляют ничего, кроме тела и жизни. В-третьих, царь раздает и разделяет свои владения на многие мелкие части, учреждая в них отдельные управления, так что нет ни у кого довольно владений для того, чтобы усилиться, хотя бы даже имел другие средства. В-четвертых, области управляются людьми незначащими, не имеющими сами по себе силы и совершенно чуждыми [100] жителям тех мест, коими заведывают. В-пятых, царь сменяет обыкновенно своих правителей один раз в год, дабы они не могли слишком сблизиться с народом или войти в сношение с неприятелем, если заведуют пограничными областями. В-шестых, в одно и то же место он назначает правителей, неприязненных друг другу, дабы один был как бы контролером над другим, как-то: князей и дьяков, отчего (вследствие их взаимной зависти и соперничества) здесь менее повода опасаться тесных между ними сношений; кроме того, царь узнает этим путем обо всех злоупотреблениях. В-седьмых, часто посылает он тайно в каждую область нарочных, пользующихся особенным его доверием, для разведывания обо всем, там происходящем, и обо всех тамошних беспорядках. Это очень обыкновенное дело, хотя такие лица посылаются невзначай и никому неизвестно, в какое время их должно ожидать. [101]

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

О татарах и других пограничных народах, с коими русские имеют наиболее сношений, военных и мирных

Соседи, с коими они находятся в более близких сношениях как в мирное, так и в военное время, суть: во-первых, татары, во-вторых, поляки, русскими называемые ляхами, по имени первого основателя их государства, которого звали Ляхом или Лехом; но к этому имени прибавлено слово по, означающее народ, и таким образом составилось название поляк, то есть народ или потомство Ляха, известные у латинских народов, по свойству их письменного языка, под именем полян; в-третьих, шведы. Поляки и шведы пользуются большей известностью в Европе, нежели татары, которые живут от нас далее (принадлежа к азиатским народам). Они разделяются на многие поколения, различные одно от другого и по названию, и по управлению.

Самые значительные и могущественные из них суть татары крымские (называемые некоторыми Великим Ханом), которые живут на юге и юго-востоке от России и наиболее тревожат ее частыми набегами, обыкновенно, однажды в год, проникая иногда очень далеко во внутренние ее области. В 1571 году они дошли до Москвы с 200 000-ным войском, без всякого боя или сопротивления, оттого, что тогдашний русский царь (Иван Васильевич), выступивший против них со своей армией, сбился с дороги, но, как полагают, с намерением, не смея вступить в битву, потому что сомневался в своем дворянстве и военачальниках, будто бы замышлявших выдать его татарам ¹¹⁰.

Сам город неприятель не взял, но зажег его предместья, которые (состоя из деревянного строения, без камня, кирпича или глины, за исключением немногих наружных покоев) сгорели с такой быстротой и огонь так далеко распространился, что в четыре часа не стало большей [102] части города, имеющего до 30 миль или более в окружности. Зрелище было ужасное: при сильном и страшном огне, объявшем весь город, люди горели и в домах, и на улицах; но еще более погибло из тех, которые хотели пройти в самые дальние от неприятеля ворота, где, собравшись отовсюду в огромную толпу и перебивая друг у друга дорогу, так стеснились в воротах и прилежащих к ним улицах, что в три ряда шли по головам один другого, и верхние давили тех, которые были под ними. Таким образом, в одно и то же время от огня и давки погибло (как сказывают) 800 000 человек или более.

Запалив город и насладившись зрелищем яркого пламени, Крымский Хан возвратился домой со своим войском и прислал (как мне говорили) русскому царю нож, чтобы он зарезал себя после такой потери и в таком отчаянии, не смея уже ни встретить неприятеля в поле, ни положиться на своих друзей и подданных. Главный повод к беспрерывной вражде русских с крымцами составляют некоторые пограничные земли, на которые имеют притязание татары, между тем как ими владеют русские. Татары утверждают, что, кроме Астрахани и Казани (древнего владения восточных татар), вся страна от их границ на север и запад до города Москвы, не выключая и самой Москвы, принадлежит им. Такое показание кажется справедливым, судя по словам самих русских, которые рассказывают об особенном обряде, который русский царь должен был повторять каждый год в знак своего подданства Великому Хану Крымскому и который заключался в том, что русский царь, стоя подле ханской лошади (на которой тот сидел), должен был кормить ее овсом из собственной шапки, что происходило в самом Кремле Московском. Этот обряд (как они говорят) продолжался до времен Василия, деда нынешнего царя, который, взяв верх над крымским царем, благодаря хитрости одного из своих дворян (Ивана Дмитриевича Бельского ¹¹¹), принял охотно следующий выкуп, именно: означенный обряд заменил определенной данью мехами, от которой также впоследствии отказался отец нынешнего царя. На этом основании они продолжают вражду: русские защищают свою страну и земли, [103] ими приобретенные, а крымские татары делают на них набеги один или два раза в год, иногда около Троицына дня, но чаще во время жатвы. Когда идет войной сам Великий или Крымский Хан, то ведет он с собой огромную армию в 100 000 или 200 000 человек. В противном случае, они делают кратковременные и внезапные набеги с меньшим числом войска, кружась около границы, подобно тому, как летают дикие гуси, захватывая по дороге все и стремясь туда, где видят добычу.

Обыкновенный их способ вести войну (так как они весьма многочисленны) заключается в том, что они разделяются на несколько отрядов и, стараясь привлечь русских к одному или двум местам на границе, сами нападают на какое-либо другое место, оставленное без защиты. Они сражаются и распределяют свои силы подобно русским (о чем было говорено выше), с той только разницей, что все выезжают на конях и не имеют при себе ничего, кроме лука, колчана со стрелами и кривой сабли на манер турецкой. Они отличные наездники и так же хорошо стреляют назад, как и вперед. Некоторые, кроме другого оружия, берут с собою пики, похожие на рогатины, с которыми ходят на медведей. Простой воин не носит других доспехов, кроме своей обычной одежды, т.е. черной бараньей шкуры, надеваемой днем шерстью вверх, а ночью шерстью вниз, и такой же шапки. Но мурзы, или дворяне, подражают туркам и в одежде и в вооружении. Когда войску случается переходить через реку, они ставят вместе трех или четырех лошадей и к хвостам их привязывают длинные бревна, на которые садятся, и таким образом перегоняют лошадей через реку. В рукопашном бою (когда дело доходит до общего сражения) они, как говорят, действуют лучше русских, будучи свирепы от природы, но от беспрерывной войны делаясь еще храбрее и кровожаднее, ибо не знают никаких мирных гражданских занятий.

Несмотря на то, они хитрее, нежели можно думать, судя по их варварскому быту. Делая постоянные набеги и грабя своих пограничных соседей, они очень сметливы и изобретательны на всякие хитрости для своих выгод. Это доказали они, например, в войне с Белою IV, [104] королем Венгерским ¹¹², когда, сделав на него нападение с 500 000-м войском, одержали над ним блистательную победу. Убив, между прочим, королевского канцлера, Николая Чиника, они нашли у него собственную печать короля. Такой находкой воспользовались они тотчас для составления поддельных грамот от королевского имени во все города и селения, лежавшие близ того места, где происходило сражение, с предписанием, чтоб жители ни в каком случае не выступали сами и не вывозили пожитков из своих жилищ, но остались бы спокойно, ничего не опасаясь, и не предавали бы разоренное отечество в руки столь презренного и варварского неприятеля, каковы татары (придавая себе еще множество других позорных названий), ибо хотя и утратил он свои снаряды и лишился нескольких бродяг, шедших в беспорядке, однако не сомневается возвратить потерянное и одержать сверх того решительную победу, если только дикие татары осмелятся сразиться с ним в поле. С этой целью они заставили некоторых молодых людей, взятых в плен, написать грамоты на польском языке ¹¹³ и, приложив к ним королевскую печать, отправили их во все части Венгрии, лежащие подле места сражения. Тогда венгерцы, собиравшиеся уже бежать со своим имуществом, женами и детьми, по получении известия о поражении короля, успокоившись этими подложными грамотами, остались дома и таким образом сделались добычей татар, которые напали на них внезапно всей своей массой и захватили их прежде, нежели они успели принять какие-либо меры.

При осаде города или крепости они всегда вступают в продолжительные переговоры и делают заманчивые предложения, чтобы убедить к сдаче, обещая исполнить все, что только потребуют жители, но, овладев местом, становятся вполне неприязненными и жестокими. В этом случае у них есть правило быть справедливыми только со своими. Они не любят вступать в бой, но у них есть некоторые засады, куда (показавшись однажды и сразившись слегка) они тотчас же удаляются, как будто от страха, и таким образом, если возможно, завлекают сюда неприятеля. Но русские, зная хорошо их обычаи, бывают [105] с ними весьма осторожны. Когда они делают набег с небольшим числом войска, то сажают на лошадей чучел в виде людей, чтоб их казалось более. Устремляясь на неприятеля, бросаются они с большим визгом и кричат все вдруг: Олла Билла, Олла Билла (Бог в помощь, Бог в помощь). Смерть до того презирают, что охотнее соглашаются умереть, нежели уступить неприятелю и, будучи разбиты, грызут оружие, если не могут уже сражаться или помочь себе.

Из этого видно, какая разница между татарином, который предается столь отчаянной храбрости, и русским или турком. Солдат русский, если он начал уже раз отступать, то все спасение свое полагает в скором бегстве, а если взят неприятелем, то не защищается и не умоляет о жизни, будучи уверен, что должен умереть. Турок же обыкновенно, как скоро потеряет надежду спастись бегством, начинает умолять о жизни, бросает оружие, протягивает обе руки и поднимает их вверх, как бы дозволяя связать себя, надеясь, что его оставят в живых, если он согласится быть рабом неприятеля.

Главную добычу, которой татары домогаются во всех войнах своих, составляет большое число пленных, особенно мальчиков и девочек, коих они продают туркам и другим соседям. С этою целью они берут с собой большие корзины, похожие на хлебные, для того, чтобы осторожно возить с собой взятых в плен детей; но если кто из них ослабеет или занеможет на дороге, то ударяют его оземь или об дерево и мертвого бросают. Рядовые не обязаны стеречь пленных и другую добычу, дабы не отвлекаться от военных занятий; но у них есть особые отряды в войске, которые определены нарочно для того, чтобы принимать и стеречь пленных и другую добычу.

Русские, смежные с ними (привыкнув к ежегодным их нападениям в летнее время), держат у себя очень мало скота, кроме свиней, которых татары не трогают и не угоняют, потому что они одной религии с турками и не употребляют в пищу свиного мяса. О Христе и Спасителе нашем у них те же понятия, какие принимают турки в своем алкоране, т.е. что Он родился от Ангела Гавриила и Девы Марии, что Он был великий пророк и будет [106] судьей вселенной в последний день. Во всех прочих предметах они сообразуются также с правилами турок, испытав силы турецкие при взятии ими у них Азова, Каффы и других городов близ Евксинского или Черного моря, которые прежде того платили дань крымским татарам. Таким образом, теперь даже в Крымские Ханы обыкновенно избирается один из дворян, назначаемых турецким государем, и этим путем турки дошли наконец до того, что крымские татары отдают им десятую часть своей добычи, приобретаемой войной с христианами.

В религиозном отношении отличаются они от турок тем, что у них есть истуканы, сделанные из шелка или другой материи наподобие человека, которых они привязывают к дверям своих походных жилищ для того, чтобы они были янусами, или оберегателями их дома. Не всякий может делать таких идолов, а только некоторые освященные женщины, заведывающие этими и другими подобными предметами. Кроме того, у них есть изображение их государя или Великого Хана, в огромном размере, которое они выставляют в походах на каждой стоянке и перед которым должен преклоняться каждый, мимо его проходящий, будь он татарин или иностранец. Они имеют большую веру в волшебство и во всякие предзнаменования, что бы им ни случалось видеть или слышать.

При вступлении в брак они не уважают ни свойства, ни кровного родства. Нельзя только жениться на матери, сестре, дочери, и хотя новобрачный берет молодую к себе в дом и живет с нею, но не признает ее своей женой до тех пор, пока не будет у них потомства. Тогда берет он у ее родственников приданое, которое заключается в лошадях, овцах, коровах и проч.; если же по прошествии известного времени она окажется бесплодной, то отправляет ее назад в ее семейство.

Первые у них лица после их царя суть некоторые князья, называемые ими мурзами или дивей-мурзами, из коих каждый имеет в своем распоряжении отдельный отряд, известный под именем орды и состоящий из 10, 20 или 40 тысяч человек. Если царь имеет в них нужду для войны, то они обязаны явиться и привести с собой известное число своих солдат так, чтобы у каждого было по [107] крайней мере две лошади, одна для езды, другая на убой, когда дойдет очередь есть его лошадь, ибо их пищу составляет большей частью лошадиное мясо, которое они едят без хлеба и без всего другого. По этой причине, если русскому случится взять в плен татарина, то он наверное найдет у него лошадиную ногу или другую часть лошади, привязанную к седлу.

В прошедшем году, в бытность мою в Москве, приезжал сюда Кириак-Мурза, племянник теперешнего крымского царя (которого отец прежде был царем), с 300 татар и двумя женами, из которых одна была вдова, оставшаяся после его брата. Угостив его весьма хорошо по русскому обычаю, отправили к нему на дом, по случаю его приезда, для того, чтобы приготовить ему ужин вместе с его товарищами, две очень большие и жирные лошади, изрубленные в куски и положенные в сани. Это мясо они предпочитают всякому другому, уверяя, что оно питательнее бычачьего, бараньего и проч. Но удивительно, что, хотя все они выезжают на войну на лошадях и все едят лошадиное мясо, все-таки, сверх того, каждый год приводят в Москву для обмена на другие произведения от 30 до 40 тысяч татарских лошадей, которых называют конями. Они держат также большие стада коров и черных овец более для шкуры и молока (которое возят с собой в больших бутылях), нежели для мяса, хотя изредка едят и его. Отчасти употребляют они также рис, винные ягоды и другие плоды; пьют же молоко или теплую кровь, мешая обыкновенно вместе эти оба напитка. Иногда на пути кидают лошади кровь из жилы и пьют ее теплой, пока она течет.

Городов они не строят, равно как вообще постоянных жилищ, но у них есть подвижные дома, называемые по-латыни вежами ¹¹⁴, устроенные на колесах, подобно пастушеским хатам. Эти повозки они берут с собой, когда отправляются на другое место, и туда же перегоняют скот свой. Прибыв на новую стоянку, они расставляют свои повозки рядами в большом порядке, так что между ними образуются улицы, и все он вместе имеют вид большого города. Таким образом жизни довольствуется и сам царь, у которого нет никакой другой столицы во всем царстве, [108] кроме Агоры, или деревянного города, который перевозят за ним всюду. Что касается до постоянных и прочных зданий, какие строят в других государствах, то, по мнению их, они вредны для здоровья и неудобны.

Переселение на новые места, вместе с домами и скотом, начинается у них весной, по направлению от южных стран их владений к северным. Таким образом, подвигаясь все вперед до тех пор, пока не истравят всех лугов, до самой отдаленной границы своей земли на севере, возвращаются они после того опять тем же путем на юг (где и зимуют), останавливаясь на каждых десяти или двенадцати милях, ибо между тем трава уже подрастет и становится удобной для пищи скота на возвратном пути. От пределов Шелкалы по направлению к Каспийскому морю до русской границы страна их весьма удобна, особенно на юге и юго-востоке, но лежит без пользы, не будучи обработана.

Они вовсе не употребляют денег и потому предпочитают медь и сталь всем другим металлам, особенно сталь булатную, из которой делают сабли, ножи и другие нужные вещи. Что касается до золота и серебра, то они нарочно не пускают их в обращение (так точно, как вовсе не обрабатывают земли), чтобы тем свободнее предаваться своей кочевой жизни и не подвергать страну свою набегам. Этим они много выигрывают перед всеми своими соседями, на которых всегда нападают, между тем как сами постоянно свободны от их набегов. Из тех же, кто вторгался в их владения (как, например, в древности Кир и Дарий Гистасп, с восточной и юго-восточной стороны), никто не имел успеха, как видно из истории того времени, потому что, в случае нападения на них какого-либо неприятеля, они обыкновенно заманивают его, показывая вид, что бегут и уклоняются от него (как бы от страху) до тех пор, пока не завлекут его довольно далеко в свои внутренние владения, и когда окажется у него недостаток в жизненных припасах и других потребностях (что непременно должно случиться там, где ничего нельзя достать), преграждают ему все пути и запирают его своими толпами. Этой хитростью (как видно из истории Турецкого государства Лаоника Халкакондиласа ¹¹⁵) [109] они едва не захватили огромные полчища Тамерлана, который мог спастись только самым скорым бегством к реке Танаис, или Дон, потеряв, однако, множество людей и военных снарядов.

В истории, написанной Пахимером Греком (об императорах Константинопольских, от начала царствования Михаила Палеолога ¹¹⁶ до времен Андроника Старшего ¹¹⁷), встречается, как помнится мне, известие об одном Нагае, полководце татарском, служившем царю восточных татар, по имени Казану (от которого город и царство Казань, вероятно, заимствовали свое название ¹¹⁸), что он не принял жемчуга и драгоценных камней, присланных ему в дар Михаилом Палеологом, спрашивая, на что они годны и могут ли предостерегать от болезней, смерти или других бедствий в жизни или нет. Из этого можно заключить, что они всегда и прежде ценили предметы только по мере их употребления и пользы для известного назначения.

Что касается до их наружности и телосложения, то у них лица широкие и плоские, притом желтые от загара и смуглые, взгляд свирепый и страшный; над верхней губой и на подбородке несколько редких волос; стан легкий и стройный, а ноги короткие, как бы нарочно созданные для верховой езды, к которой они привыкают с малолетства, выходя редко пешком по каким-либо делам. Говорят они скоро и громким голосом, как бы выходящим из какой-нибудь пустоты; когда же поют, то можно подумать, что ревет корова или воет большая цепная собака. Главное занятие их состоит в стрельбе, к которой они приучают детей с малолетства, не давая им есть до тех пор, пока не попадут в цель, намеченную на каком-нибудь обрубке. Это тот же самый народ, который греки и римляне называли иногда SnuJa nmades, или скифскими пастухами.

Некоторые полагают, что турки происходят от крымских татар, и это мнение принимает также греческий историк Лаоник Халкакондилас в первой книге своей истории Турецкого государства, утверждая его на разных, весьма вероятных, предположениях. Сюда принадлежит, во-первых, само название, ибо слово турок значит [110] пастух, или человек, ведущий кочевую и дикую жизнь. Так действительно и называли всегда скифских татар, между тем как греки именовали их скифские пастухи. Второе, принимаемое им основание то, что турки (в его время), жившие в Малой Азии, именно в Лидии ¹¹⁹, Карии ¹²⁰, Фригии ¹²¹ и Каппадокии ¹²², говорили тем же языком, каким говорили татары, обитавшие между рекой Танаисом, или Доном, и Сарматией, которые (как очень хорошо известно) суть самые эти татары, называемые крымскими. Даже теперь народный язык турецкий не много отличается от языка татарского. Третье доказательство то, что турки и крымские татары весьма близки между собой как по вере, так и по промыслам и никогда не нападают друг на друга, кроме того, что турки (со времен Лаоника) завладели некоторыми городами по берегам Евксинского моря, которые прежде принадлежали крымским татарам. Четвертое основание то, что Ортогул, сын Огузальпа и отец Отомана ¹²³ (первого, носившего это имя всей турецкой нации), вышел из означенных стран в Азии и, покоряя соседей, дошел до окрестностей горы Тавра, где победил живших там греков и таким образом распространил имя и владения турок, проникнув до Евбеи, Аттики и других областей Греции. Таково мнение Лаоника, жившего среди турок во времена турецкого государя Амурата VI ¹²⁴, около 1400 года, когда предание о происхождении их было еще свежо, почему и мог он вернее попасть на истину.

Есть еще разные другие татары, обитающие на границе России, как-то: нагайцы, черемисы, мордва, черкесы и щелкалы, которые отличаются от крымских татар более названием, нежели управлением или чем-либо другим. Исключение составляют одни черкесы, примыкающие к юго-западной границе со стороны Литвы, которые гораздо образованнее прочих татар, собой весьма красивы и благородны в обращении, следуя в этом обычаям польским. Некоторые из них подчинились королям польским и исповедуют христианскую веру. Нагайцы живут к востоку и почитаются лучшими воинами изо всех татар, но еще более других дики и свирепы. Черемисские татары, обитающие между русскими и нагайцами, разделяются на луговых ¹²⁵ (т.е. живущих в долинах) [111] и нагорных, или жителей гористых мест. Последние очень много беспокоили русских царей, которые по этой причине остаются теперь довольными тем, что могут покупать у них мир, платя их мурзам или дивей-мурзам, т.е. начальникам их племен, ежегодную дань русскими произведениями, за что они со своей стороны обязаны служить царю в предпринимаемых им войнах на некоторых известных условиях. Говорят, что они справедливы и честны в своих поступках и потому ненавидят русских, коих почитают вообще лукавыми и несправедливыми. На этом основании простой народ неохотно хранит с ними договоры, но мурзы, или князья, за получаемую с них дань, удерживают его от нарушения условий.

Самыми грубыми и дикими почитаются татары мордовские, которые как своими обычаями, так и странным образом жизни отличаются от всех прочих. Что касается до их религии, то хотя они признают единого Бога, но поклоняются, как Богу, каждому живому существу, которое прежде всего встретят утром, и клянутся им в продолжение целого дня, что бы то ни было: лошадь, собака, кошка или другое какое животное. Если у кого из них умрет его приятель, то он убивает своего лучшего коня и, содрав с него шкуру, несет ее на длинном шесте, впереди покойника, на кладбище. Это они делают (как сказывают русские) для того, чтобы у приятеля был добрый конь, на котором бы он мог доехать на небо, но вероятнее в знак любви, которую оставшийся в живых питает к своему умершему другу, желая, чтобы вместе с ним умерло и самое дорогое для него животное.

Близ царства Астраханского, составляющего самую отдаленную часть русских владений на юго-востоке, лежит область Щелканы и Мидия ¹²⁶, куда ездят русские купцы добывать шелк-сырец, сафьян, кожи и другие произведения. Главные города в Мидии, где русские производят торговлю, суть: Дербент (построенный, по словам тамошних жителей, Александром Великим) и Шамаха, где находится складочное место шелка-сырца. В здешнем краю, чтобы оживить шелковых червей (которые лежат мертвыми целую зиму), их кладут весной на солнце и (дабы еще более ускорить их оживление и заставить их скорее приняться за работу) собирают в мешки, [112] которые вешают детям под мышки. Что касается до червя, называемого chrinisin (или по-нашему chrymson), который дает цветной шелк, то он родится не в Мидии, а в Ассирии. На основании последней грамоты, данной царем в мою бытность, торговля с Дербентом и Шамахой, для вывоза отсюда шелка-сырца и других произведений этого края, равно как с Персией и Бухарией, вниз по реке Волге и через Каспийское море, дозволена как английским, так и русским купцам. Такое дозволение царь почитает за особенную с его стороны милость, и действительно, оно могло бы доставить много выгоды нашим английским купцам, если бы только вести торговлю надлежащим образом и правильно.

Все татары вообще не имеют совершенно никакого образования. Письменных законов у них также нет, а заменяются они некоторыми правилами общественной жизни, переходящими по преданию и общими всем ордам. Правила эти такого рода. Во-первых, повиноваться своему царю и другим властям во всем, что бы они ни повелели относительно общественной службы. Во-вторых, за исключением зависимости для общественной пользы, каждый человек свободен и не обязан ни к какому отчету. Третье: ни один частный человек не может владеть каким-либо участком земли, но вся страна в своей целости есть достояние общее. Четвертое: презирать всякую лакомую пищу и разнообразие в яствах и довольствоваться тем, что прежде попадается под руку, дабы более окрепнуть и быть всегда готовым к исправлению своих обязанностей. Пятое: носить простое платье и чинить его, когда оно худо, все равно, необходимо ли то, или нет, для того, чтобы не было стыдно, если нужда заставит носить кафтан с заплатами. Шестое: брать или красть у чужеземца все, что только можно взять, так как они считают себя врагами всех, кто не захочет покориться их власти. Седьмое: в отношении к своей орде и своему народу быть верным в слове и деле. Восьмое: не впускать иностранцев в государство; если же кто из них переступит за границу, то делается рабом первого, взявшего его в плен, за исключением купцов и других лиц, имеющих при себе татарский ярлык или паспорт. [113]

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

О пермяках, самоедах и лопарях

Пермяки и самоеды, обитающие на севере и северо-востоке от России, происходят так же, как полагают, от татар. Такое заключение подтверждается отчасти их наружностью, ибо у них вообще широкие и плоские лица, как у татар, за исключением только черкесов. Пермяки почитаются народом очень древним и в настоящее время подвластны России. Промышляют они звериной ловлей и меховой торговлей, также как и самоеды, которые живут далее к Северному морю. Самоедами называют их (по словам русских) от самоядения, ибо в старину они были людоедами и пожирали друг друга ¹²⁷. Мнение это тем более вероятно, что и в настоящее время они едят всякого рода сырое мясо без различия, даже падаль. Сами же самоеды утверждают, что называются так от слова самое, выражая тем, что они суть народ коренной, или взросший на том самом месте, где живет и теперь, и что никогда не меняли его на другое, подобно большей части других народов. В настоящее время они подвластны русскому царю.

Я говорил с некоторыми из них и узнал, что они признают единого Бога, олицетворяя его, однако, предметами, особенно для них нужными или полезными. Так, они поклоняются солнцу, оленю, лосю и пр. Но что касается до рассказа о золотой или яге-бабе ¹²⁸ (о которой случалось мне читать в некоторых описаниях этой страны, что она есть кумир в виде старухи), дающей, на вопросы жреца, прорицательные ответы об успехе предприятий и о будущем, то я убедился, что это пустая басня. Только в области Обдорской со стороны моря, близ устья большой реки Оби, есть скала, которая от природы (впрочем, отчасти с помощью воображения) имеет вид женщины в лохмотьях с ребенком на руках (так точно, как скала близ Норд-Капа представляет собой монаха). На этом месте, обыкновенно, собираются [114] обдорские самоеды, по причине его удобства для рыбной ловли, и действительно иногда (по своему обычаю) колдуют и гадают о хорошем или дурном успехе своих путешествий, рыбной ловли, охоты и т.п.

Они одеваются в оленьи шкуры, спускающиеся до самых колен, шерстью вверх, с такими же штанами и обувью, как мужчины, так и женщины. Все они черноволосые, и от природы нет у них бороды, так что трудно различить мужчину от женщины, кроме того, что последние носят клок волос, опущенный на уши. Они ведут дикий образ жизни, переходя с места на место и не имея ни домов, ни земли, которые бы принадлежали кому-либо одному из них в особенности. В каждом отряде начальники или правители у них попы ¹²⁹ или жрецы.

На северной стороне от России, близ Карелии, лежит Лапония, которая простирается в длину, начиная от самого дальнего пункта на севере (со стороны Норд-Капа) до самой отдаленной части на юго-востоке (русскими называемой Святым носом, а англичанами лысом Благодати), на 345 верст или миль. От Святого носа до Кандалакса через Варзугу (как измеряется ширина этого края) расстояние 90 миль или около того. Вся страна состоит из озер или гор, которые близ моря называются тундрами, потому что все заключаются в твердой и неровной скале; но внутренние части покрыты обильными лесами, растущими по горам, между коими лежат озера. Пища у них весьма скудная и простая: хлеба нет, и едят они одну рыбу и живность. Они подвластны русскому царю и двум королям, шведскому и датскому, которые все берут, с них подать (как было замечено выше); но русский царь имеет самое значительное на них влияние и получает с них гораздо большую дань, нежели прочие. Полагают, что первоначально они названы лопью по причине их краткой и отрывистой речи. Русские разделяют всех лопарей на два рода: одних называют лопарями мурманскими, т.е. норвежскими, потому что они держатся вероисповедания датчан, а датчан и норвежцев признают здесь за один и тот же народ. Других, не имеющих никакой веры и живущих дикарями [115] и в язычестве, без всякого понятия о Боге, называют дикими лопарями.

Весь народ находится в совершенном невежестве и не употребляет даже никаких письменных знаков или букв. Но зато превосходит он все другие народы колдовством и чародейством, хотя, впрочем, рассказ (слышанный мною) об очаровании кораблей, плавающих вдоль их берегов, и способности их производить ветер попутный для своих друзей и противный для тех, кому хотят вредить, посредством узлов, навязанных на веревке (отчасти подобный рассказу об Эоловых мехах), есть не что иное, как басня, выдуманная (как кажется) ими самими для устрашения мореходцев, чтобы они не приближались к их берегам. Оружие их составляют длинный лук и ружье, которыми они превосходно действуют, умея их скоро заряжать и разряжать и метко попадать в цель, вследствие беспрерывного упражнения (по необходимости) в стрельбе на охоте за дичью. Обыкновенно летом отправляются они большими партиями к морю, именно к Вардгузу, Коле, Когеру и заливу Витя-губе, где ловят треску и семгу, которую продают потом русским, датчанам и норвежцам, а с недавнего времени и англичанам, привозящим туда сукно для промена лопарям и корельцам на рыбу, рыбий жир и меха, коих у них также довольно много. Главный торг их бывает в Коле на Петров день, в присутствии начальника Вардгузы (резидента короля Датского), или посланного от него для назначение цены рыбе, рыбьему жиру, мехам и другим произведениям, также сборщика податей русского царя для получения подати, платимой всегда вперед при покупке или продаже. По окончании лова лодки вытаскиваются на берег, где, будучи опрокинуты килем вверх, остаются до открытия весны. Они ездят на санях, запряженных оленями, которых летом пасут на острове, называемом Килдин (где почва гораздо лучше, чем в других местах этой страны), а на зиму, когда выпадает снег, пригоняют домой и употребляют для санной езды.

109 Начало присоединения Сибири положено походом Ермака Тимофеевича с казачьим отрядом в 1581—1584 гг. (или 1585) на Сибирское ханство. В результате разгрома основных сил хана Кучума в Москву привезены знатные пленники, перешедшие затем на царскую службу. Одним из них был крупный военачальник, племянник Кучума, попавший в Москву, видимо, в 1585 г.

110 Крымский хан Девлет-Гирей в апреле 1571 г. двинулся на Москву. Царь направился было к Серпухову, но известия о стремительном продвижении ханского войска заставили его повернуть через Александровскую слободу к Ярославлю, а потом бежать в Белозерский монастырь. Под Серпуховом хан разгромил опричный отряд Я. Ф. Волынского, после чего путь на Москву был открыт. Данные о численности татарского войска (по иностранным источникам) колеблются от 30 до 200 тысяч. Источники сообщают разные версии о бегстве царя. Большинство их сходится на том, что Иран IV направлялся к Ярославлю, но дошел только до Ростова.

111 Иван Дмитриевич Бельский (ум. в мае 1571) участвовал в качестве воеводы в Ливонской войне 1558—1583 гг. и в войнах с Крымским ханством. С 1560 г. — боярин, в годы опричнины — первый боярин в земщине.

112 Бела IV (1206—1270), король венгерский с 1235 г.

113 В английском тексте: «in the Polish character», что можно перевести как «польскими буквами», «буквами польского алфавита». Контекст позволяет допустить, что автор имел в виду латинские буквы в отличие от тюркского письма.

114 Современные английские публикаторы допускают, что здесь автор (в тексте слово «veij») имел в виду латинское слово «vinea» — винея, осадный навес (подвижный деревянный навес с двускатной крышей и плетеными стенками, защищенный от огня шкурами и мокрыми мешками).

115 Лаоник Халкондил — византийский историограф, родился в Афинах, жил в середине 15 в. в Греции. Написал 10-томную историю турок и историю падения Византийской империи (1298—1463).

116 Михаил VIII Никейский (1259—1282), основатель династии византийских, императоров Палеологов.

117 Андроник II Палеолог Старший (1282—1328).

118 В специальной литературе высказываются предположения о происхождении слова «Казань» от гидронима р. Казан'у (Казанки), преобразовавшегося в Казан'а, и о восхождении его к дотюркскому языку субстрата угро-финского происхождения.

119 В древности страна на западе Малой Азии, населенная племенами лидийцев. В 7—6 вв. до н. э. независимое государство. В 6—4 вв. до н. э. под властью персов, затем входила в державу Александра Македонского, государства Селевкидов, Пергама и Рима.

120 Область на юго-западе Малой Азии. С конца второго тысячелетия до н. э. ее населяли карийцы.. В 6—4 вв. до н. э. под властью Ахеменидов, в конце 4 в. — Александра Македонского, с 3 в. — Селевкидов. В 129 г. до н. э. вошла в римскую провинцию Азия.

121 Древняя страна в северо-западной части Малой Азии. В 10—8 вв. до н.э. — царство со столицей Гордион.

122 Область в центре Малой Азии. Во втором тысячелетии до н. э. на ее территории находилось ядро Хеттского царства.

123 Имеется в виду первый султан Осман (1288—1326), от которого идут Османы, или Оттоманы.

124 Мурат II (1421—1451), 6-й оттоманский правитель.

125 Луговая сторона — территория к востоку от Казани вдоль берегов Волги. Основное население этой местности — мари и удмурты, известные под обобщенным именем «луговой черемисы».

126 Историческая область в северо-западной части Иранского нагорья. В 70-х гг. 7 — середине 6 в. до н. э. — царство со столицей в Экбатане. В 550/549 гг. завоевана персами. Возродившееся в последней четверти 4 в. до н. э. Мидийское царство занимало южный Азербайджан, который позже называли Мидией.

127 Этнонимом «самоядь» на Руси со времен «Повести временных лет» обозначали самодийские народы (энцев, ненцев, нганасан).

128 Это не единственный пассаж, заимствованный автором у С. Герберштейна: «Золотая Баба, то есть Золотая Старуха, — это идол, стоящий при устье Оби в области Обдора на том берегу. По берегам Оби и по соседним рекам расположено повсюду много крепостей, правители которых, как говорят, все подчинены государю московскому. Рассказывают, а выражаясь вернее, баснословят, будто идол Золотой Старухи — это статуя в виде старухи, держащей на коленях сына, и там уже снова виден еще ребенок, про которого говорят, что это ее внук. Более того, будто бы она поставила там некие инструменты, издающие постоянный звук, вроде труб. Если это и так, то я полагаю, что это происходит от сильно и постоянно дующего на эти инструменты ветра» (Герберштейн С. Записки о Московии. — С. 160).

129 Поп — от греческого слова «pappas» — отец, батюшка. Обиходное название священника в России.

Текст воспроизведен по изданию: Дж. Флетчер. О государстве русском. М. Захаров. 2002

ДЖИЛЬС ФЛЕТЧЕР

О ГОСУДАРСТВЕ РУССКОМ

Комментарии