ИОСИФ ФЛАВИЙ

ИУДЕЙСКАЯ ВОЙНА

ПЕРВАЯ КНИГА

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Ирод берет Сепфорис и заставляет сдаться ему спрятавшихся в пещерах разбойников.  Затем он наказывает враждебного ему Махера и отправляется к Антонию в Самосату.

1. Римляне во время перерыва войны предались блаженному отдыху; только Ирод не отдыхал; своему брату Иосифу он дал 2000 пеших и 400 конных солдат, поручил ему занять Идумею для того, чтобы партия Антигона не подняла там восстание. Сам же он, доставив свою мать и остальных освобожденных из Масады родственников в безопасное место в Самарию, отправился в Галилею для покорения оставшихся еще вне его власти городов и изгнания оттуда гарнизонов Антигона.

2. Сепфориса он достиг в сильную вьюгу и взял этот город без труда, так как при его приближении гарнизон бежал оттуда. Здесь он дал своим солдатам отдохнуть после перенесенной непогоды (жизненных продуктов было найдено в городе в большом запасе) и выступил против разбойников в пещерах, которые ввиду частых набегов сделались для жителей страны таким же страшным бичом, как и настоящая война. Три отряда пехоты и один эскадрон конницы царь отправил вперед к деревне Арбеле, а сорок дней спустя он выступил сам с остатком войска. Неприятели, однако, не устрашились его наступления, а встретили его с оружием в руках, ибо они обладали опытностью воинов и смелостью разбойников. В начале сражения они своим правым крылом заставили левое крыло Ирода податься назад. Но быстрым поворотом своего правого крыла Ирод пришел на помощь своим, остановил бегущих и, устремившись навстречу преследовавшему неприятелю, остановил его яростное нападение, пока неприятель, во избежание решительного боя строем против строя, не обратился в бегство.

3. Он их преследовал до Иордана с безостановочной резней и значительную часть их уничтожил; уцелевшие остатки рассеялись по ту сторону реки. Галилея таким образом избавилась от этого бича; остались еще те, которые скрывались в пещерах, и для начала борьбы с ними потребовался продолжительный отдых для войска. Вследствие этого он, наградив солдат за трудности похода (каждый солдат получил 150 серебряных драхм, а командиры были наделены еще более щедрыми подарками), отпустил их на зимние квартиры. Самому младшему брату своему, Ферору, он поручил обеспечить их провиантом, а также укрепить Александрион; и то и другое было исполнено.

4. В это время Антоний находился в Афинах, Вентидий же призвал Силона и Ирода к войне против парфян с тем, однако, условием, чтобы раньше восстановить порядок в Иудее. Ирод охотно предоставил Силону возможность уйти к Вентидию, а сам выступил против разбойников в пещерах. Эти пещеры, находясь в отлогих горах, были неприступны ни с какой стороны; только очень узкие, извилистые тропинки вели вверх к ним, а скалы, на которых находились их отверстия, отвесно ниспадали вниз в зияющие пропасти. Эта недоступная местность делала царя долгое время беспомощным. Но, наконец, он придумал чрезвычайно действенное средство. Он приказал сильнейших своих воинов опускать вниз в ящиках на канатах для того, чтобы они могли проникать в отверстия, здесь они рубили разбойников вместе с их семействами и бросали пылающие головни в тех, которые сопротивлялись. Охотно Ирод захватил бы в свои руки некоторых из них живыми, он с этой целью предложил им через герольда самим выйти к нему. Но никто не сдавался добровольно и даже из побежденных многие предпочитали смерть плену. Один старик, отец семерых детей, следующим образом убил последних вместе с их матерью за то, что они, доверяясь царским обещаниям, упрашивали его выйти из пещеры. Он стал у входа пещеры, приказал им выходить по одиночке и заколол каждого отдельно появлявшегося сына. Ирод, потрясенный этой сценой, за которой он издали наблюдал, простирал свою правую руку к старику и умолял его пощадить своих собственных детей. Но старик и слышать его не хотел: резкой бранью он напомнил Ироду о его низком происхождении, умертвил еще свою жену над трупами детей и, швырнув их вниз по отвесной стене, сам вслед за ними бросился в бездну.

5. Таким образом Ирод овладел пещерами и их обитателями. После этого он часть войска, казавшуюся ему достаточной для подавления могущих возникнуть волнений, оставил под предводительством Птолемея, а сам с 3000 тяжеловооруженных воинов и 600 всадников отправился в Самарию против Антигона. Его отъезд опять ободрил виновников обычных беспорядков в Галилее: неожиданным нападением они умертвили полководца Птолемея, опустошили страну и ушли в болота и другие малодоступные местности. Извещенный о восстании Ирод быстро явился на помощь, истребил огромную массу зачинщиков, освободил все осажденные крепости и взыскал со своих врагов в наказание за поднятое ими восстание 100 талантов.

6. После того как парфяне были изгнаны из страны и Пакор был убит, Вентидий, по приказанию Антония, послал Ироду 1000 всадников и два легиона в помощь против Антигона. К начальнику этого войска, Махеру, Антигон письменно обратился с просьбою перейти на его сторону; обещая ему за это деньги, он вместе с тем жаловался ему на насильственный образ действия Ирода и на его презрительное отношение к царской фамилии. Махер не мог, однако, игнорировать того, кто его послал, к тому же Ирод платил еще лучше. Он поэтому не склонялся на измену, но заигрывал с Антигоном и, вопреки предостережению Ирода, отправился выведать положение первого. Антигон же разгадал его намерение, запер перед ним город и оборонялся против него со стен города, как против врага, пока Махер не был вынужден возвратиться назад к Ироду в Эммаус. Раздраженный неудачным исходом своего похода, он истреблял всех попадавшихся ему на пути иудеев, не щадя также и иродианцев, а поступая со всеми, как со сторонниками Антигона.

7. Такое поведение Махера до того ожесточило Ирода, что он готов был поднять против него оружие и мстить ему, как врагу; но он все-таки поборол свой гнев и отправился к Антонию жаловаться на преступные действия Махера. Последний же, осознав свою ошибку, поспешил вслед за царем и горячими просьбами вымолил у него прощение. От поездки к Антонию Ирод все-таки не отказался, а, напротив, узнав, что Антоний с сильной армией ведет атаку на Самосату (сильный город на Евфрате), он ускорил свой путь, так как здесь ему представился удобный случай показать свою храбрость и этим еще больше обязать Антония. И действительно, его прибытие положило конец осаде: он истребил много варваров и собрал много добычи. Антоний, давний обожатель его храбрости, сделался им теперь еще в более высокой степени; к прежним знакам отличия он прибавил ему еще новые и укрепил его надежды на престол. Царь Антиох должен был, однако, сдать Самосату.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Иосиф, брат Ирода, убит. - Казнь убийцы. Ирод осаждает Иерусалим и женится на Мариамме.

1. Между тем дело Ирода в самой Иудее потерпело чувствительный удар. Он оставил здесь командующим над войсками своего брата Иосифа и дал ему инструкцию до его возвращения не затевать никаких враждебных действий против Антагона, так как на Махера, судя по его прежнему поведению, нельзя было рассчитывать как на надежного союзника. Но как только Ирод удалился, Иосиф, не придерживаясь его инструкций, с пятью добавочными манипулами, полученными от Махера, двинулся к Иерихону, чтобы грабить с тамошних полей вполне уже созревший хлеб. В горах и непроходимых местах он был настигнут неприятелем. После храброго сопротивления Иосиф сам пал в этой битве и вместе с ним погиб весь римский корпус; последний состоял из новичков, недавно набранных в Сирии, к ним не был приставлен ни один из римлян, из так называемых ветеранов, которые могли бы поддержать неопытных воинов.

2. Антигон, не удовлетворяясь одной победой, так далеко зашел в своем ожесточении, что наглумился даже над трупом Иосифа: он велел собрать павших, а Иосифу отрезать голову, хотя брат убитого, Ферор, предлагал ему 50 талантов с целью выкупа. После этой победы Антигона в Галилее опять поднялось бурное восстание, которое на этот раз достигло ужасающих размеров: назначенные Иродом сановники были приволочены приверженцами Антигона к морю и там утоплены. И в Идумее, где Махер вновь укрепил замок Гитру, многое также переменилось. Обо всем этом Ирод ничего еще не знал. После взятия Самосаты Антоний назначил правителем Сирии Сосия и поручил ему поддержать Ирода в борьбе с Антигоном. Он сам возвратился опять в Египет; Сосия же выслал вперед два легиона в Иудею для Ирода и с остальной своей армией последовал за ними.

3. В Дафне, возле Антаохии, где Ирод остановился по дороге в Иудею, сновидения прямо предвещали ему смерть брата. Очнувшись однажды после такого мучительного сна, он к ужасу своему увидел перед собой зловещих гонцов. Только недолго он плакал над этим несчастьем, скорее даже, гнал от себя скорбь и поспешил против врага. Он ехал с невероятной быстротой и, прибыв в Ливан, Принял к себе на службу 800 тамошних жителей; там же с ним соединился один легион римлян. Не выждав ни одного дня, он вторгся с ними в Галилею и ставших против него врагов отбросил назад. Вслед за тем он немедля приступил к осаждению крепости; но, прежде чем успел овладеть ею, он вследствие наставшей сильной бури был вынужден перейти в соседние деревни. Через несколько дней прибыл к нему второй легион, присланный Антонием; тогда неприятель в страхе перед превосходством его сил в ночное время сам очистил крепость.

4. После этого он поспешил через Иерихон, чтобы как можно скорее отомстить убийцам его брата. Здесь он пережил чудесное знамение, которое прославило его как особенного любимца божества. В тот вечер у него пировали многие знатные лица. Как только пир окончился и гости разошлись, дом, в котором они все находились, вдруг рухнул. Этот удивительный случай послужил Ироду знаком, предвещающим опасности, но так же и спасение в предстоящей войне. Утренней зарей он выступил в поход. Около 6000 неприятелей бросились вниз с гор и беспокоили его авангард, и если они не осмеливались вступать в рукопашную с римлянами, то издали они все-таки бросали в них камни и дротики, которыми многих ранили. Сам Ирод, проехав верхом, также был задет дротиком в бок.

5. Желая показать, будто его люди превосходят не только отвагой, но и количеством, Антигон послал одного из своих друзей, Паппу, во главе отряда в Самарию. Они должны были померяться силой с Махером. Ирод же между тем прошел враждебную ему страну, разрушил на пути пять небольших городов, убил 2000 жителей и, предав огню их жилища, возвратился к себе в лагерь, который был разбит возле селения Каны.

6. Каждый день к нему стекались массы иудеев с разных сторон, и даже из Иерихона; одни, увлеченные его подвигами, другие - из ненависти к Антигону; большинство, однако, толкало смутное стремление к государственному перевороту, в котором они сами не могли дать себе отчета. Ирод торопился к бою; люди Паппы также шли ему бодро навстречу, не страшась ни численного превосходства врага, ни его жажды сражения. Но ряды неприятеля недолго держались в том сражении. Ирод в пылу гнева за убийство брата, ставя свою жизнь на карту, как будто он должен был здесь наказать виновников этого убийства, быстро опрокинул сопротивлявшихся ему врагов, бросился затем на остальных, которые еще не уступали поля битвы, всех обратил в бегство и погнался вслед за ними. Кровь лилась потоками: задние ряды преследуемых, будучи местами оттеснены назад передовыми, попадали прямо в руки Ирода и падали бесчисленными массами. Он вместе с неприятелем втиснулся в деревню, где все дома были битком набиты тяжеловооруженными воинами, да и крыши наверху были заняты защитниками. Едва только были преодолены стоявшие извне, как он стал ломать дома, дабы вынудить находившихся внутри к выходу. Так они целыми группами были похоронены живыми под крышами. Спасавшиеся из-под развалин падали под мечами солдат, и груды трупов до того росли, что загромождали собой дорогу победителям. Такую огромную потерю людей не мог перенести неприятель; если бы ему даже удалось собраться и вновь сомкнуться в ряды, то один вид павших обратил бы его опять в беспорядочное бегство. Поощренный этой победой, Ирод тотчас бы поспешил в Иерусалим, если бы ему не препятствовала чересчур суровая зима. Полное торжество Ирода и окончательное падение Антигона, который уже подумывал об оставлении города, задержано было только этим обстоятельством.

7. Под вечер, когда Ирод уже отпустил своих утомленных воинов на отдых, он, по солдатскому обычаю, разгоряченный еще от боя, отправился в баню. Его провожал только один слуга. Не успел он еще войти в помещение бани, как мимо него пробежал неприятельский солдат, вооруженный мечом, за этим появился другой, третий и за ними еще некоторые. Они спрятались в бане, спасаясь от побоища, и, объятые ужасом, лежали здесь; вид царя вывел их из оцепенения: трепеща от страха, они пробежали мимо него безоружного в поисках выхода. Случайно здесь не было никого, кто мог бы их задержать, а Ирод был уже рад тому, что так счастливо отделался. Таким образом они все разбежались.

8. На следующий день он приказал отрубить голову полководцу Антигона Паппе, павшему битве, и послал эту голову своему брату Ферору как искупительную жертву за их убитого брата, ибо Паппа был именно тот, который лишил жизни Иосифа. Лишь только зима ослабла, Ирод двинулся к Иерусалиму, повел войско до городских стен и как раз при окончании третьего года своего назначения в Риме царем расположился лагерем против храма. С этой стороны именно город был доступен, с этой стороны он раньше был взят Помпеем. Распределив работы между войском и вырубив растительность ближайших окрестностей города, он велел сделать три вала и возвести на них башни. Для этих работ он оставил на месте самых способных и надежных людей, а сам отправился в Самарию, чтобы отпраздновать свой брак с дочерью Александра, сына Аристобула, с которой, как выше было сказано, он был помолвлен. Так он свою женитьбу превратил в эпизод иерусалимской осады, ибо давно уже он начал презирать своих врагов.

9. По окончании свадебного торжества он возвратился в Иерусалим с еще более значительной армией, так как и Сосий примкнул к нему с сильным войском, состоявшим из конницы и пехоты. Вся соединенная армия, около одиннадцати легионов пехоты и шести тысяч конницы (не считая огромного числа союзников из Сирии), расположилась лагерем близ северной стены города. Сам Ирод опирался на заключение римского сената, которым он был назначен царем, а Сосий на Антония, который все войско, находившееся под его командой, предоставил к услугам Ирода.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Взятие Иерусалима Иродом и Сосием. Смерть Антигона. - Отношение Ирода к Клеопатре.

1. Население осажденного города переживало самые разнообразные волнения. Слабые толпились вокруг храма и почитали счастливым и блаженным того, который в то время умирал; более смелые, образовавшие шайки, занимались разбоем и особенно усердно грабили окрестности города, так как чувствовалась нужда в жизненных припасах для лошадей и людей; лучшая дисциплинированная часть ратного люда отдавалась защите осажденных: они отгоняли от стен строителей шанцев и каждый раз изобретали новые защитные средства против осадных орудий. Но ни в чем они так бойко не превосходили врагов, как в проведении подкопов.

2. Для прекращения разбойничьих вылазок царь прибег к засадам, которыми действительно положил им конец; для пополнения недостатка в съестных припасах он организовал подвоз продуктов из более отдаленных местностей. Военная опытность римлян давала ему некоторый перевес над иудеями, но в смелости он их не мог превзойти. В открытом поле они хотя не дрались с римлянами, так как тут они видели перед собою верную смерть, но через свои подземные ходы они внезапно появлялись в их среде, и, прежде чем те успевали разрушить одну часть стены, они возводили другую. Короче говоря, ни руки у них не уставали, ни их творческая сила не исчерпывалась, они были готовы на самое крайнее сопротивление. Несмотря на чудовищные силы осадного войска, они выдержали осаду в течение пяти месяцев, пока, наконец, некоторые избранные воины Ирода не собрались с духом и не влезли на стену; вслед за ними вторглись в город центурионы Сосия. Прежде всего было взято место храма. Когда войско ворвалось, началась везде страшная резня, ибо римляне были ожесточены долгой продолжительностью осады, а преданные Ироду иудеи ревностно старались не оставлять в живых никого из противной партии. Целые толпы людей были уничтожены в тесных улицах, в домах, где они были стиснуты, и на пути бегства в храм; не было сострадания ни к бессловесным малюткам, ни к старцам, ни к беззащитным женщинам. Хотя царь разослал людей и призывал к пощаде, но ни один солдат не остановился; как бешеные, они неистовствовали против людей всякого возраста. Тут и Антигон, забыв свой прежний сан и настоящее положение, вышел из своего замка и припал к ногам Сосия. Не тронутый такой превратностью судьбы, Сосий разразился неудержимым хохотом и назвал его Антигоной. Однако он не отпустил его, как женщину, а, напротив, приказал заключить его в кандалы и приставить к нему стражу.

3. Ирод, который превозмог своих врагов; должен был теперь позаботиться о том, чтобы обуздать своих иностранных союзников, потому что чужеземцы массами устремились в храм с целью рассмотреть его святыни. Просьбами, угрозами, а отчасти даже силой оружия царь оттеснял их назад; он слишком хорошо понимал, что его победа превратится в самое гибельное поражение, если они узрят кое-что из того, что должно остаться скрытым от человеческих глаз. Вместе с тем он должен был позаботиться теперь о прекращении грабежа в городе. Он настоятельно спрашивал Сосия: намерены ли римляне прежде опустошить город, очистить его совершенно от денег и людей, а затем уже оставить его царствовать над пустыней? За такую массу пролитой крови граждан и владычество над всем миром казалось ему недостаточным возмездием. Когда же Сосий возразил, что поневоле приходится предоставить солдатам грабить город, как награду за трудности осады, то он вызвался наградить всех из своей собственной казны. Этим он хотел выкупить все, что еще уцелело в его столице, и тотчас же исполнил свое обещание. Он блестяще вознаградил каждого солдата, предводителей - в соответствующем размере, но самого Сосия, действительно, по-царски. Никто не покинул Иерусалима без денег. Сосий посвятил божеству золотой венок и выступил из Иерусалима, увозя с собой Антигона скованным в цепях для Антония. Топор, как он того заслужил, положил конец его жизни, которую он до последнего, мгновения провел в тщеславных надеждах.

4. Царь Ирод предпринял теперь чистку иерусалимского населения. Своих единомышленников он еще больше привязал к себе пожалованием им почетных должностей; приверженцев е Антигона он приказал казнить. Вследствие недостатка в наличных деньгах он все свои драгоценности перечеканил в монеты и послал их Антонию и его приближенным. Этим одним он все-таки не мог купить себе продолжительный покой, потому что Антоний давно уже пылал любовью к Клеопатре и всецело был порабощен своей страстью. После того как Клеопатра покончила с собственным своим семейством и никого больше не осталось из ее кровных родственников, она обратила свою кровожадность на чужие страны. Интригами и клеветой против сирийских правителей она старалась склонить Антония на их казнь, надеясь тем скорее унаследовать их владения. Она уже бросала жадные взоры также на Иудею и Аравию и исподтишка принимала меры к низвержению правителей обеих этих стран, Ирода и Малиха.

5. До этих пор Антоний беспрекословно исполнял все ее требования; но убийство храбрых людей и выдающихся царей он считал преступлением. Зато он уклонялся от близкой дружбы с ними и отнял у них для Клеопатры обширные местности. Так были отняты и уступлены Клеопатре пальмовый лес возле Иерихона, где добывается бальзам, и все города, лежавшие по ту сторону реки Элевтера, за исключением Тира и Сидона. Сделавшись владетельницей этих последних, она сопровождала Антония в его походе против парфян до Евфрата и прибыла через Апамею и Дамаск в Иудею. Богатыми подарками Ирод смягчил ее враждебное расположение и взял у нее на аренду оторванные от его царства владения за 200 талантов в год, после чего он со всевозможными почестями проводил ее до Пелузия. Спустя некоторое время появился Антоний из парфянского похода, он вез с собой пленным сына Тиграна, Артавазда, как подарок Клеопатре, так что вместе со всеми сокровищами и всей добычей ей предоставлен был также парфянин.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Антоний, уступая требованию Клеопатры, отправляет Ирода войной против арабов, над которыми он после многих усилий наконец одерживает победу. Большое землетрясение.

1. В начале войны при Акции Ирод вместе с Антонием приготовились к походу, так как теперь волнения в Иудее были вообще подавлены и даже Гиркания, где до тех пор держалась еще сестра Антигона, была также в его руках. Клеопатра сумела, однако, помешать Ироду разделить опасности войны вместе с Антонием. Она, как уже было замечено, имела свои корыстные виды на Ирода и аравийского царя, а потому уговорила Антония поручить Ироду войну с аравитянами, рассчитывая на то, что, если Ирод победит, она получит Аравию, а если он потерпит поражение, ей достанется Иудея и таким образом она одному из этих двух владетелей приготовит гибель через другого.

2. Дело закончилось, однако, к выгоде Ирода. Сперва он взял у них заложников, а затем напал на них у Диосполиса с собранным им большим отрядом конницы и выиграл сражение, несмотря на храброе сопротивление врага. Это поражение вызвало сильное волнение среди арабов: они собрали опять большие силы у Канафы в Келесирии и ожидали здесь иудеев. Прибыв туда со своим войском, Ирод намеревался вести войну со всей осторожностью и приказал прежде всего устроить укрепленный лагерь. Но его солдаты не хотели повиноваться. Поощренные первой победой, они напали на арабов и при первом наступлении обратили их в бегство. Но при преследовании неприятеля Ироду уготовлена была ловушка: Афенион, один из полководцев Клеопатры, его всегдашний враг, велел жителям Канафы напасть на него с тыла; это неожиданное нападение возвратило также бодрость арабам: они обернулись лицом, выстроились опять в ряды и на неудобопроходимой, усеянной камнями равнине обратили войско Ирода в бегство и устроили здесь страшное побоище. Спасшиеся от смерти в сражении бежали в Ормизу; но и там они были застигнуты арабами, оцепившими их со всех сторон, и вместе со своим лагерем попали в их руки.

3. Хотя Ирод вскоре после этого поражения и поспешил к ним на помощь со своими отрядами, но было уже поздно. Только неповиновение офицеров причинило ему эту неудачу: если бы бой не начался так поспешно, тогда Афенион не нашел бы случая для измены. Впрочем, арабам приходилось горько расплачиваться за свою однократную победу, ибо Ирод мстил им частыми опустошительными набегами на их владения. Но в то время, когда он мстил своим врагам, его постигло на седьмом году царствования, в самом разгаре войны при Акции, другое, высшей рукой ниспосланное несчастье. Это было землетрясение, произошедшее в начале весны, погубившее бесчисленное множество скота и тридцать тысяч человек, одно только войско осталось невредимым благодаря тому, что оно стояло лагерем в открытом поле. Молва, всегда преувеличивающая ужасы всякого бедствия и кричавшая чуть ли не о повальном опустошении всей Иудеи, подняла на ноги арабов; им казалось, что они легко овладеют теперь безлюдной страной, и с этой целью вторглись в последнюю, умертвив предварительно прибывших тогда к ним иудейских послов. Это вторжение навело панику на народ: удрученный бедствиями, обрушившимися на него одно за другим, он потерял всякое самообладание. Ирод поэтому назначил народное собрание и следующей речью пытался воодушевить его на сопротивление.

4. Страх, охвативший всех нас, кажется мне далеко не основательным. Что кары небес повергли вас в уныние - было естественно, но если человеческие гонения производят то же самое действие, так это обличает отсутствие мужества. Я так далек от мысли после землетрясения бояться неприятеля, что, напротив, более склонен верить, что Бог хотел этим бросить арабам приманку, дабы дать нам возможность мстить им. Ведь они напали на нас, надеясь не столько на собственные свои руки и оружие, сколько на те случайные бедствия, которые нас постигли. Но та надежда обманчива, которая опирается не на собственные силы, а на чужое несчастье, потому что несчастье или счастье не представляет собой нечто устойчивое в жизни; напротив, счастье меняется попеременно. Это вы можете видеть из имеющихся перед нами свежих примеров. Нас, победителей в предыдущих битвах, неприятель теперь победил, и, по всей вероятности, он, убаюканный мыслью о победе, теперь уже потерпит поражение; ибо слишком большая самоуверенность ведет к неосторожности, боязнь же учит быть предусмотрительным; оттуда и бодрость духа, которая внушается мне нашей боязливостью. Когда вы были чересчур смелы и напали на неприятеля против моего желания, Афенион получил возможность осуществить свою измену. Но нынешняя ваша робость и кажущееся малодушие гарантируют мне победу. Оставайтесь в этом настроении вплоть до начала боя; но в самом сражении вы должны возгореться всем пылом вашего мужества и показать этому безбожному племени, что никакое несчастье, будь оно от Бога или от людей, не в состоянии сокрушить храбрость иудеев, пока еще искорка жизни тлеет в них, и что никто из вас не даст тем арабам, которых вы так часто чуть ли не пленными уводили с поля сражения, сделаться господами над вашим имуществом. Не поддавайтесь только влиянию безжизненной природы и не смотрите на землетрясение как на предвестник дальнейших бедствий! То, что происходит в стихиях, совершается по законам природы, и, кроме присущего им вреда, они ничего больше не приносят человеку. Голод, мор и землетрясение еще могут быть предвещаемы менее важными знамениями; но сами эти бедствия имеют свои собственные ужасы своим пределом, ибо какой еще больший вред может нам нанести самый победоносный враг, чем тот, который мы уже потерпели от землетрясения? С другой стороны, неприятель получил великое предзнаменование своего поражения - знамение, данное ему ни природой, ни другой какой-либо силой: они, против всех человеческих законов, жестоким образом умертвили наших послов и такие жертвы посвятили божеству за исход войны! Да, они не уйдут от великого ока Божия и не избегнут его победной десницы. Они немедленно должны будут дать нам удовлетворение, если только в нас еще живет дух наших предков и если мы подымимся на месть изменникам. Пусть каждый идет в бой не за свою жену и детей, даже не за угрожаемое отечество, а в отмщение за убитых послов. Они лучше, чем мы, живые, будут направлять войну. Я, если вы будете лучше, чем прежде, повиноваться мне, буду предшествовать вам в опасности! Вы знаете хорошо, что ваша храбрость непоборима, если сами не повредите себе необдуманной поспешностью".

5. По окончании этой ободряющей речи, заметив одушевление солдат, Ирод совершил жертвоприношение и перешел со своим войском через Иордан. Возле Филадельфии, невдалеке от неприятеля, он разбил лагерь и начал подстреливать неприятеля с целью выиграть находившуюся посреди поля крепость, а затем по возможности скорее дать ему настоящее сражение. Арабы также выдвинули вперед часть войска для занятия укрепления. Но царские отряды быстро отбросили ее назад и завладели возвышением. Ирод сам каждый день выступал со своим войском в боевом порядке и вызывал арабов на битву; но так как никто не шел ему навстречу (панический страх овладел арабами, а их предводитель Элфем, при виде иудейского войска, пришел в какое-то оцепенение от испуга), то он первый напал на них и прорвал возведенные ими шанцы. Принужденные таким образом к самообороне, они вступили в сражение без всякого порядка, пешие и конные вместе. Численностью они превосходили иудеев, но уступали им в храбрости, хотя от отчаяния они бились, как безумные.

6. До тех пор, пока они еще держались, они не имели много мертвых; но как только показали тыл, многие из них пали от рук иудеев, а другие были растоптаны своими же бежавшими товарищами. Пять тысяч человек легло на пути бегства; остальная масса спаслась за шанцы. Ирод оцепил и осадил их; но прежде чем они были вынуждены к сдаче силой оружия, их принудила к этому жажда, так как запас воды у них истощился. Их послов царь принял очень гордо, и так как они предложили ему 50 талантов выкупа, то он еще настойчивее подвинул осаду. Мучимые все более и более усиливавшейся жаждой, арабы толпами выходили из-за укреплений и добровольно сдавались иудеям; в пять дней было взято в плен 4000 человек На шестой день оставшееся войско с отчаяния бросилось в сражение. Ирод принял его и опять истребил около 7000 человек. Такими кровавыми побоищами он мстил арабам и до такой степени подавил их гордость, что этот народ избрал его своим верховным главой.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Ирод утверждается Августом в царствовании и щедро награждается милостями. - Ему возвращается часть царства, отнятая Клеопатрой, с присоединением области Зенодора.

1. Вскоре после этого Цезарь (Октавиан) одержал свою победу при Акции. Ирод, связанный дружбой с Антонием, начал тогда опасаться за свое собственное положение. Но его опасения, как это показали последствия, были слишком преувеличены, ибо Октавиан не считал еще Антония побежденным, пока Ирод оставался верен последнему. Царь тогда принял решение идти навстречу опасности: он отправился в Родос, где находился Октавиан, и предстал перед ним без царской диадемы и без всяких знаков своего сана как частное лицо, но с царским достоинством. Чистосердечно, не скрывая правды ни в чем, он начал: "Я, Цезарь, возведенный Антонием в цари над иудеями, делал, откровенно сознаюсь, все от меня зависящее для того, чтобы быть ему полезным. Не скрою и того, что ты, во всяком случае, видел бы меня вооруженным на его стороне, если бы мне не помешали арабы. Но я, по мере моих сил, послал ему подкрепления и большое количество хлеба. Еще больше, даже после его поражения при Акции. я не оставил моего благодетеля: не имея уже возможности быть ему полезным в качестве соратника, я был ему лучшим советником и указывал ему на смерть Клеопатры как на единственное средство возвратить себе потерянное; если бы он решился пожертвовать ею, то я обещал ему деньги, надежные крепости, войско и мое личное участие в войне против тебя. Но страстная его любовь к Клеопатре и сам Бог, осчастлививший тебя победой, затмили его ум. Так я побежден вместе с Антонием, и после его падения я снял с себя венец. К тебе же я пришел в той надежде, что мужество достойно милости, и в том предположении, что будет принято во внимание то, какой я друг, а не чей я был друг".

2. На это император ответил: "Тебя никто не тронет! Ты можешь отныне еще с большей уверенностью править твоим царством! Ты достоин властвовать над многими за то, что так твердо хранил дружбу! Старайся же теперь быть верным и более счастливому другу и оправдать те блестящие надежды, которые вселяет мне твой благородный характер, Антоний хорошо сделал, что больше слушался Клеопатры, чем тебя, ибо благодаря его безумию мы приобрели тебя. Ты, впрочем, кажется, уже начал оказывать нам услугу; Квинт Дидий пишет мне, что ты ему послал помощь против гладиаторов. Я не замедлю официальным декретом утвердить тебя в царском звании и постараюсь также в будущем быть милостивым к тебе, дабы ты не имел причины горевать об Антонии".

3. После этих дружелюбных слов Октавиан возложил диадему на царя и о дарованном ему царском достоинстве объявил в декрете, в котором великодушно превознес славу Ирода. Последний, еще больше расположив к себе Октавиана подарками, попытался выпросить у него прощение одному из друзей Антония, Александру, прибегшему к его заступничеству, но, сильно раздраженный против тяжело провинившегося перед ним Алекеандра, Цезарь отклонил просьбу Ирода. Впоследствии, когда император отправился через Сирию в Египет, Ирод встретил его со всей царской пышностью, ехал рядом с ним во время смотра войска около Птолемаиды, устроил в честь его и всех его друзей торжественный пир и угостил обедом также и все его войско. Далее он позаботился, чтобы солдаты в своем переходе через безводную местность до Пелузия и на обратном пути были в достаточном количестве снабжены водой, и принял вообще все меры к тому, чтобы императорское войско ни в чем не нуждалось. Таким образом, у императора и у солдат сложилось убеждение, что доставшиеся Ироду владения ничтожны в сравнении с оказанными им услугами. Вследствие этого Цезарь, прибыв в Египет, где он застал Клеопатру и Антония уже мертвыми, осыпал Ирода еще большими почестями и расширил пределы его государства, возвратив ему отобранную Клеопатрой провинцию и прибавив ему, кроме того, еще Гадару, Гиппос, Самарию и приморские города: Газу, Анфедон, Иоппию и Стратонову Башню. Ко всему этому Октавиан подарил ему придворную стражу Клеопатры, состоявшую из 400 галатов.

4. По истечении первой акциады он присоединил еще к его царству страну, известную под именем Трахонеи, равно и граничащие с последней другие области, Батанею и Авранитиду. Повод к тому был следующим. Зенодор, державший на откупе владения Лизания, беспрестанно натравливал трахонитские разбойничьи банды на дамаскинцев. Последние обратились к начальнику Сирии, Варрону, с просьбой донести об этом несчастье императору. Когда же был получен приказ об искоренении разбойничьего гнезда, Варрон с войском отправился в Трахонею и, очистив ее от разбойников, отнял ее у Зенодора. Император же, для того чтобы эта страна опять не сделалась притоном разбойников для нападения на Дамос, отдал ее Ироду. Десять лет спустя, когда Август опять прибыл в восточные провинции, он назначил его наместником всей Сирии, так что никто из начальников не мог предпринять что-либо без его ведома. После смерти Зенодора он отдал ему также всю область между Трахонеей и Галилеей. Но что для Ирода было всего важнее, так это то, что он мог считать себя первым любимцем Августа после Агриппы и любимцем Агриппы после Августа. Достигнув апогея внешнего счастья, Ирод возвысился также духовно и направил свои заботы главным образом на дела благочестия.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Города, восстановленные и вновь построенные, и другие строения, возведенные Иродом. Его щедрость и великодушие по отношению к другим народам. - Успех, которым он пользовался во всем.

1. На пятнадцатом году своего царствования Ирод заново отстроил храм, расширил место храма вдвое против прежнего и окружил его стеной - все с неимоверными затратами, с беспримерной роскошью и великолепием. 0б этой роскоши свидетельствовали в особенности большие галереи вокруг храма и цитадель, возвышавшаяся на север от него. Первые он построил от самого основания, а цитадель он с огромными затратами перестроил наподобие дворца и назвал ее в честь Антония Антонией. Свой собственный дворец он построил в верхнем городе, и два громаднейших, красивейших здания, с которыми даже храм не выдерживал сравнения, он назвал по имени своих друзей: Цезарионом и Агриппином.

2. Но не одними только единичными зданиями он запечатлевал их память и имена: он строил в их честь целые города. В стране самаритян он построил город, который обвел очень красивой стеной, имевшей до двадцати стадий в окружности, поселил в нем 6000 жителей, наделил последних самой плодородной землей, выстроил в середине нового города большой храм в честь Цезаря, обсадил его рощей на протяжении трех с половиной стадий и назвал город Себастой. Населению он дал образцовое общественное управление.

3. Когда Август подарил ему новые области, Ирод и там выстроил ему храм из белого мрамора у истоков Иордана, в местности, называемой Панионом. Здесь находится гора с чрезвычайно высокой вершиной; под этой горой, в ложбине, открывается густо огненная пещера, ниспадающая в глубокую пропасть и наполненная стоячей водой неизмеримой глубины; на краю пещеры бьют ключи. Здесь, по мнению некоторых, начало Иордана. Более обстоятельно мы поговорим об этом ниже.

4. И в Иерихоне, между крепостью Кипрон и старым дворцом, царь приказал воздвигнуть новое, лучшее и более удобное здание, назвав его именем своего друга. Словом, не было во всем государстве ни одного подходящего места, которое бы он оставил без памятника в честь императора. Наполнив храмами свою собственную страну, он украсил зданиями также и вверенную ему провинцию и во многих городах воздвигал Кесарии.

5. Заметив, что Стратонова Башня - город в прибрежной полосе - клонится к упадку, он ввиду плодородной местности, в которой она была расположена, уделил ей особое свое внимание. Он заново построил этот город из белого камня и украсил его пышными дворцами; здесь в особенности он проявил свою врожденную склонность к великим предприятиям. Между Дорой и Иоппией, на одинаковом расстоянии от которых лежал посередине названный город, на всем протяжении этого берега не было гавани. Плавание по Финикийскому берегу в Египет совершалось, по необходимости, в открытом море ввиду опасности, грозившей со стороны африканского прибережья: самый легкий ветер подымал в прибрежных скалах сильнейшее волнение, которое распространялось на далекое расстояние от берега. Но честолюбие царя не знало препятствий: он победил природу - создал гавань большую, чем Пирей, и превосходившую его многочисленностью и обширностью якорных мест.

6. Местность ни в каком отношении не благоприятствовала ему; но именно препятствия возбуждали рвение царя. Он хотел воздвигнуть сооружение, которое по силе своей могло противостоять морю и которое своей красотой не давало бы возможности даже подозревать перенесенные трудности. Прежде всего он приказал измерить пространство, назначенное для гавани; затем он велел погружать в море на глубину двадцати сажен камни, большая часть которых имела пятьдесят футов длины, девять футов высоты и десять - ширины, а другие достигали еще больших размеров. После того как глубина была выполнена, построена была надводная часть плотины шириной в двести футов: на сто футов ширины плотина была выдвинута в море для сопротивления волнам - эта часть называлась волноломом; другая же часть шириной в сто футов служила основанием для каменной стены, окружавшей самую гавань. Эта стена местами была снабжена чрезвычайно высокими башнями, самая красивая из которых была названа Друзионом, по имени пасынка императора Друза.

7. Масса помещений была построена для приема прибывавших на судах грузов. Находившаяся против них кругообразная площадь доставляла много простора для гулянья высадившимся на сушу мореплавателям. Вход в гавань был на севере, потому что северный ветер там наиболее умеренный. У входа на каждой стороне его находятся три колоссальные статуи, подпираемые колоннами: на левой стороне входа статуи стоят на массивной башне, а на правой стороне - их поддерживают два крепко связанных между собой камня, превышающих своей величиной башню на противоположном берегу. Примыкающие к гавани здания построены из белого камня. До гавани простираются городские улицы, отстоящие друг от друга в равномерных расстояниях. Напротив входа в гавань стоял на кургане замечательный по красоте и величине храм Августа, а в этом последнем - его колоссальная статуя, не уступавшая по своему образцу олимпийскому Зевсу, равно как и статуя Рима, сделанная по образцу Аргосской Юноны. Город он посвятил всей области, гавань - мореплавателям, а часть всего этого творения - кесарю и дал ему имя Кесарии (Цезареи).

8. И остальные возведенные им постройки: амфитеатр, театр и рынок - были также достойны имени императора, которое они носили. Дальше он учредил пятилетние состязательные игры, которые он также назвал именем Цезаря. Открытие этих игр последовало в 192-й олимпиаде: Ирод сам назначил тогда богатые призы не только для первых победителей, но и второстепенных и третьестепенных из них. Разрушенный в войнах приморский город Анфедон он также отстроил и назвал его Агриппиадой. От избытка любви к этому своему другу он даже приказал вырезать его имя на построенных им храмовых воротах (в Иерусалиме).

9. И в сыновней любви никто его не превосходил, ибо он отцу своему соорудил памятник. В прекраснейшей долине, в местности, орошаемой водными потоками и покрытой деревьями, он основал новый город и назвал его в память о своем отце Антипатридой. По имени матери своей он назвал Кипроном новоукрепленную им крепость, чрезвычайно сильную и красивую, возвышавшуюся над Иерихоном. Брату своему, Фазаелю, он посвятил Фазаелеву башню в Иерусалиме, вид и великолепие которой мы опишем ниже. Имя Фазаелиды он дал также и городу, основанному им близ глубокой долины, тянущейся к северу от Иерихона.

10. Увековечив таким образом своих родных и друзей, он позаботился также о собственной своей памяти. На горе, против Аравии, он построил крепость, которую назвал по своему собственному имени Иродионом. Тем же именем он назвал сводообразный холм в 60 стадиях от Иерусалима, сделанный руками человеческими и украшенный роскошными зданиями: верхнюю часть этого холма он обвел круглыми башнями, а замкнутую внутри площадь он застроил столь величественными дворцами, что не только внутренность их, но и наружные стены, зубцы и крыши отличались необыкновенно богатыми украшениями. С грандиозными затратами он провел туда из отдаленного места обильные запасы воды. Двести ослепительно белых мраморных ступеней вели вверх к замку, потому что холм был довольно высок и целиком составлял творение человеческих рук. У подошвы его Ирод выстроил другие здания для помещения утвари и для приема друзей. Изобилие во всем придало замку вид города, а занимаемое им пространство - вид царского дворца.

11. После всех этих многочисленных строений Ирод начал простирать свою княжескую щедрость также и на заграничные города. В Триполисе, Дамаске и Птолемаиде он устроил гимнасии; Библ получил городскую стену; Берит и Тир - колоннады, галереи, храмы и рынки; Сидон и Дамаск - театры; морской город Лаодикея - водопровод, Аскалон - прекрасные купальни, колодцы и, кроме того, колоннады, вызывавшие удивление своей величиной и отделкой; другим он подарил священные рощи и луга. Многие города получили от него даже поля и нивы, как будто они принадлежали его царству. В пользу гимнасиев иных городов он отпускал годовые или постоянные суммы, обусловливая их, как, например, в Косе, назначением в этих гимнасиях на вечные времена состязательных игр с призами. Сверх всего этого он всем нуждающимся раздавал даром хлеба. Родосцам он неоднократно и при различных обстоятельствах давал деньги на вооружение их флота. Сгоревший пифийский храм он еще роскошнее отстроил на собственные средства. Должно ли еще упомянуть о подарках, сделанных им ликийцам или самосцам, или о той расточительной щедрости, с которой он удовлетворял самые разнообразные нужды всей Иоппии? Разве Афины и Лакедемония, Никополис и Мизийский Пергам не переполнены дарами Ирода? Не он ли вымостил в Сирийской Антиохии болотистую улицу, длиной в 20 стадий, гладким мрамором, украсив ее для защиты от дождя столь же длинной колоннадой?

12. Можно, однако, возразить, что все эти дары имели значение лишь для тех народов, которые ими воспользовались. Но то, что он сделал для жителей Элиды, было благодеянием не для одной Эллады, а для всего мира, куда только проникала слава Олимпийских игр. Когда он увидел, что эти игры, вследствие недостатка в деньгах, пришли в упадок и вместе с ними исчезал последний памятник древней Эллады, Ирод в год олимпиады, с которым совпала его поездка в Рим, сам выступил судьей на играх и указал для них источники дохода на будущие времена, чем и увековечил свою память как судьбу на состязаниях. Я никогда не приду к концу, если захочу рассказать о всех случаях сложения им долгов и податей; примером могут служить Фазаелида и Валанея, а также города на киликийской границе, которым он доставлял облегчение в ежегодных податях. В большинстве случаев его щедрость не допускала даже подозрения в том, что, оказывая чужим городам больше благодеяний, чем их собственные властители, он преследует этим какие-либо задние цели.

13. Телосложение его соответствовало его духу. Он с ранней молодости был превосходным охотником, и этим он в особенности был обязан своей ловкости в верховой езде. Однажды он в один день убил сорок животных (тамошняя сторона воспитывает, между прочим, диких свиней; но особенно изобилует она оленями и дикими ослами). Как воин Ирод был непобедим; также и на турнирах многие страшились его, потому что они видели, как ровно он бросает свое копье и как метко попадает его стрела. При всех этих телесных и душевных качествах ему покровительствовало и счастье: редко когда он имел неудачу в войне, а самые поражения его являлись всегда следствием или измены известных лиц, или необдуманности его солдат.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

О смерти первосвященника Аристобула и Гиркана, а также жены Ирода, Мириаммы.

1. Внешнее счастье Ирода было, однако, омрачено горькими испытаниями в собственной семье, и виновницей его несчастья была жена, которую он так нежно любил. Вступив на престол, он удалил свою прежнюю жену Дориду, которая была родом из Иерусалима и на которой он женился, когда еще вел жизнь частного человека, и женился на Мариамме, дочери Александра, сына Аристобула. Этот союз сделался для него источником семейных раздоров еще раньше; но неурядицы увеличились еще больше после его возвращения из Рима. Сперва он из-за сыновей, прижитых им с Мариаммой, изгнал из Иерусалима своего сына от Дориды Антипатра, позволив ему являться в город только в праздники. После этого он лишил жизни деда своей жены, Гиркана, прибывшего к нему из Парфии и навлекшего на себя его подозрение в заговоре. Барцафарн, при своем вторжении в Сирию, взял Гиркана в плен, но соплеменники его по ту сторону Евфрата, тронутые его печальной судьбой, выпросили ему свободу. Если бы он слушался их предостережений и не ехал к Ироду, то он бы не потерял жизни; но брак его внучки был для него приманкой, принесшей ему смерть. Надеясь на родственные узы с Иродом и преследуемый гнетущей тоской по родине, он отправился туда. Впрочем, Ирода он восстановил против себя не потому, что действительно стремился к царству, а потому, что тот сознавал, что корона принадлежит Гиркану.

2. Из пятерых детей, которых родила ему Мариамма, были две дочери и три сына. Младший из них воспитывался в Риме и там умер; старшие два сына, частью вследствие высокого происхождения их матери, частью потому, что они родились, когда их отец носил царский титул, были воспитаны по-царски; главным же образом это заботливое воспитание было вызвано любовью Ирода к Мариамме - любовью, которая с каждым днем все сильнее разгоралась и до того поглощала его существо, что он даже не чувствовал тех огорчений, которые он испытал из-за любимой им женщины. Ибо как велика была его любовь к ней, так же велика была ее ненависть к нему; а так как ее отвращение к нему было основано на совершенных им поступках, а сознание, что она любима, придавало ей смелость, то она открыто укоряла его в том, что он сделал с ее дедом Гирканом, а также братом ее Аристобулом. И последнего, невзирая на его юность, Ирод не пощадил, а убил после того, как он этого семнадцатилетнего юношу возвел в сан первосвященника. Когда Аристобул в день праздника, одетый в священное облачение, выступил перед алтарем, заплакал весь собравшийся народ. Это одно уже решило судьбу юноши: в ту же ночь он был отослан в Иерихон и там, по приказанию Ирода, был утоплен галатами в пруду.

3. В этом Мариамма упрекала Ирода и осыпала жестокой бранью также его мать и сестру. Царь сам, покоряясь своей страстной любви, спокойно выслушивал ее упреки; но в сердцах женщин поселилась глубокая вражда, и они обвинили ее (что, по их расчету, должно было произвести на Ирода самое сильное впечатление) в супружеской измене. К числу многих интриг, сплетенных ими с целью подтверждения обвинения, принадлежал рассказ о том, что она послала свой портрет Антонию в Египет и так в своей непомерной похотливости заочно показала себя человеку, который всем известен был как сластолюбец и который мог прибегнуть к насилию. Эта весть как громом поразила царя. Любовь и без того сделала его в высшей степени ревнивым; но тут он вспомнил еще об ужасах Клеопатры, погубившей царя Лизания и араба Малиха. Ему казалось, что не только обладание женой, но собственная жизнь его подвержена опасности.

4. Собравшись в путь, он вверил свою жену Иосифу, мужу своей сестры Саломеи, - человеку вполне надежному и вследствие близкого родства преданному ему - и приказал ему втайне лишить жизни Мариамму, если его убьет Антоний. Иосиф же открыл эту тайну царице - отнюдь не со злым умыслом, а только для того, чтобы показать царице, как сильна любовь царя, который и в смерти не может остаться в разлуке с нею. Когда Ирод, по своем возвращении, в интимной беседе клялся ей в своей любви и уверял ее, что никогда другая женщина не может сделаться ему так дорога, царица возразила: "О да, ты дал мне сильное доказательство твоей любви тем, что ты приказал Иосифу убить меня!"

5. Едва только Ирод услышал эту тайну, он, как взбешенный, воскликнул: "Никогда Иосиф не открыл бы ей этого приказания, если бы не имел преступных сношений с нею!". Свирепый от гнева, он вскочил со своего ложа и бегал взад и вперед в своем дворце. Этот момент, столь удобный для инсинуаций, подстерегла его сестра Саломея и еще больше усилила подозрение против Иосифа. Обуреваемый ревностью, он отдал приказ немедленно убить их обоих. Но вслед за страстной вспышкой вскоре настало раскаяние; когда гнев улегся, в нем вновь воспламенилась любовь. Так сильно пылала в нем страсть, что он даже не хотел верить ее смерти, а, мучимый любовью, взывал к ней, как к живой, пока, наконец, приученный временем, он также горестно оплакивал мертвую, как горячо любил живую.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Оклеветание сыновей Мариаммы. - Предпочтение, оказанное Антипатру. - Ирод обвиняет их перед Цезарем, но затем опять примиряется с ними.

1. Сыновья унаследовали ненависть своей матери. Злодейство отца заставило смотреть на него, как на врага. Так они смотрели на него еще будучи в Риме, где они оканчивали свое образование; по возвращении же в Иерусалим они еще больше укрепились в этом мнении. Неприязнь их росла с годами и проявилась, наконец, наружу в откровенных речах и беседах, когда они достигли брачного возраста и женились: один - на дочери своей тетки, Саломеи, оклеветавшей его мать, а другой - на дочери каппадокийского царя, Архелая. Их смелостью воспользовались интриганы, и вскоре царю донесено было в довольно ясной форме, что оба его сына затевают против него недоброе; что один из них, зять Архелая, полагаясь на содействие тестя, готовится бежать с целью обвинить его (Ирода) перед Цезарем. Под влиянием этих более чем достаточных науськиваний Ирод возвратил к себе своего сына от Дориды Антипатра, которого он избрал как защиту против других своих сыновей, и стал всячески отличать его перед этими последними.

2. Эта перемена была для них невыносима. Видя, как сын, рожденный от матери простого происхождения, все больше возвышается над ними - потомками благородного и славного дома, они не могли скрывать свое неудовольствие и при каждой новой нанесенной им обиде давали волю своему гневу. Так они с каждым днем все больше проникались злобой; Антипатр же между тем старался скорее достигнуть своей цели льстя с большим умением своему отцу, он в то же время изобретал всевозможные интриги против братьев, клеветал на них лично и посредством других, пока, наконец, не лишил их всяких надежд на престол. Он не только значился уже в завещании и в общественном мнении престолонаследником, но был даже послан к Цезарю как будущий царь, со всей свитой и пышностью царя; только короны ему недоставало. Мало-помалу его влияние возросло до того, что он ввел свою мать в покои Мариаммы. Двумя орудиями, которыми он действовал против братьев, - лестью и клеветой он довел отца до того, что он даже задумал казнить их.

3.Одного из них, Александра, он поволок в Рим и обвинил его перед Цезарем в том, что он хотел отравить его ядом. Сначала Александр едва мог выразить словами свое возмущение. Но, увидев перед собой судью более опытного, чем Антипатр, и более разумного, чем Ирод, он опомнился и, умалчивая, из почтения к отцу, о поступках последнего, он тем решительнее отвергал его обвинения. Доказав также невинность своего брата, находившегося в одинаковой с ним опасности, он начал горько жаловаться императору на коварство Антипатра и на испытываемые ими обиды и унижения. Кроме чистоты совести ему в этом случае помогла еще сила красноречия, ибо он был выдающийся оратор. Когда он в заключение прибавил еще: "Пусть отец, если он желает, умертвит своих детей, но пусть не возводит на них такого тяжкого обвинения", тогда все присутствующие были тронуты до слез, а на самого императора это произвело такое глубокое впечатление, что он отверг обвинение и тут же помирил с ним Ирода. Условия мира были таковы, что они должны во всем повиноваться отцу, а последний может завещать корону кому пожелает.

4. После этого царь возвратился из Рима к себе домой. Хотя с виду он отказался от обвинения, но внутренне он еще не был свободен от подозрения. Провожал его Антипатр - виновник раздора. Открыто он, конечно, из боязни перед посредником мира, не осмеливался обнаружить свою вражду. Плывя мимо Киликии, они высадились на Элеузу, где Архелай их очень радушно принял, благодарил за спасение зятя и от всей души приветствовал состоявшийся мир, тем более что он сам обращался раньше к своим друзьям в Риме с письменными просьбами содействовать Александру в его процессе с отцом. Он провожал их до Зефириона и дал им подарки, стоимость которых оценивалась тридцатью талантами.

5. По прибытии в Иерусалим Ирод собрал народ, представил ему своих трех сыновей, отдал отчет о своей поездке, вознес благодарность Богу, а также императору, положившему конец раздорам в его семье и восстановившему между сыновьями согласие, имеющее большее значения, чем власть. Это согласие, - продолжал он, - я желаю укрепить еще больше. Император предоставил мне полную власть в государстве и выбор преемника. Стремясь теперь без ущерба для моих интересов действовать в духе его начертаний, я назначаю царями этих трех сыновей и молю прежде Бога, а затем вас присоединиться к этому решению. Одному старшинство, другим высокое происхождение дают право на престолонаследие, а обширность государства могла бы дать место еще для некоторых. Император помирил их, отец вводит их во власть. Примите же этих моих сыновей, даруйте каждому из них, как повелевает долг и обычай, должное уважение по старшинству; ибо торжество того, который почитается выше своих лет, не может быть так велико, как скорбь другого, возрастом которого пренебрегают. Кто бы из родственников и друзей ни состоял в свите каждого из них, я всех утвержу, но эти должны ручаться мне за сохранение солидарности между ними; ибо я слишком хорошо знаю, что ссоры и дрязги происходят от злонамеренности окружающих; когда же последние действуют честно, тогда они сохранят любовь. При этом я объявляю мою волю, чтобы не только мои сыновья, но и начальники моего войска пока еще повиновались исключительно мне, потому что не царство, а только честь царства я передаю моим сыновьям: они будут наслаждаться положением царей, но тяжесть государственных дел будет лежать на мне, хотя я и неохотно ношу ее. Пусть каждый подумает о моих годах, моем образе жизни и благочестии. Я еще не так стар, чтобы на меня уже можно было махнуть рукой, не предаюсь я роскоши, которая губит и молодых людей, а божество я всегда так чтил, что могу надеяться на самую долговечную жизнь. Кто с мыслью о моей смерти будет льстить моим сыновьям, тот в интересах же последних будет наказан мною. Ведь не из зависти к ним, выхоленным мною, я урезываю у них излишние почести, а потому, что я знаю, что лесть делает молодых людей надменными и самоуверенными. Если поэтому каждый из их окружающих будет знать, что за честное служение он получит мою личную благодарность, а за сеяние раздора он не будет вознагражден даже тем, к кому будет отнесена его лесть, тогда, я надеюсь, все будут стремиться к одной цели со мною, которая вместе с тем и есть цель моих сыновей. И для этих последних полезно, чтобы я остался их владыкой и в добром согласии с ними. Вы же, мои добрые дети, помните прежде всего священный союз природы, сохраняющий любовь даже у животных; помните затем императора, зиждителя нашего мира, и, наконец, меня, вашего родителя, который просит вас там, где он может приказывать, - оставайтесь братьями! Я даю вам царские порфиры и царское содержание и взываю к Богу, чтобы он охранял мое решение до тех пор, пока вы сохраните согласие между собою". После этих слов он нежно обнял каждого из своих сыновей и распустил собрание. Одни искренно присоединились. К выраженным Иродом пожеланиям, другие же, падкие к переворотам, не обратили на них ни малейшего внимания.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Злокозненность Антипатра и Дориды. - Глафира - виновница ненависти к Александру. - Помилование Ферора, заподозренного, и Саломеи, уличенной в заговоре. - Евнухи Ирода подвергаются пытке, Александр заключается в тюрьму.

1. Сами братья, расставшись друг с другом, унесли с собой свою вражду. Их взаимное недоверие увеличилось еще больше против прежнего. Александр и Аристобул увидели себя уничтоженными тем, что за Антипатром действительно утверждены права старшинства; Антипатр не мог простить братьям уже одно то, что они были поставлены ближайшими после него. Но в то время, когда последний умел хранить свои мысли при себе и весьма искусно скрывать свою ненависть к братьям, те, как люди благородного происхождения, высказывали все вслух. Многие усердно старались разжигать их неудовольствие, но еще больше, чем действительные друзья, вкрадывались в их доверие шпионы. Каждое слово Александра переносилось к Антипатру и препровождалось от него с прибавками к Ироду. Даже самые невинные выражения не проходили для него безнаказанно: его слова преднамеренно искажались; а когда он позволял себе какую-нибудь откровенность, то к простодушным и ничего не значащим выражениям прибавлялись самые ужасные небылицы. К тому еще Антипатр исподтишка подсылал к нему людей, которые всегда подзадоривали его для того, чтобы ложь могла быть подтверждена хоть какими-нибудь ссылками; а если удавалось доказать хоть кое-что из того, что распространялось молвой, то уже и все остальное считалось заслуживающим веры. Его же собственные друзья были или по натуре своей очень молчаливы, или приведены в молчание подарками. Жизнь Антипатра не без справедливости можно назвать таинственным служением злу, ибо и приближенных Александра он или подкупами, или коварной лестью, которой он все побеждал, сделал изменниками, и они воровским образом передавали ему обо всем, что там говорилось или происходило. Действуя осторожно и с ловкостью актера прокладывая всякой клевете дорогу к Ироду, он пользовался услугами подставных доносчиков, а сам оставался под личиной добродетельного брата. Если царю что-нибудь доносилось против Александра, то Антипатр, как будто случайно, являлся к Ироду и опровергал сначала ложные слухи, но тут же своими объяснениями мало-помалу делал их опять вероятными и таким образом снова возбуждал негодование царя. Все интриги были направлены к одной цели: возбудить против Александра подозрение в том, что он намеревается убить своего отца. И ничто не придавало этим клеветам большего вероятия, как то, что Антипатр принимал на себя роль защитника.

2. Раздраженный всем этим Ирод, по мере того как отстранял от себя обоих юношей, все более и более сближался с Антипатром. Вместе с царем отвратились от двух братьев все придворные: одни добровольно, другие по приказанию, как, например, Птолемей - ближайший друг царя, братья царя и вся его фамилия; Антипатр значил теперь все; и, что больше всего оскорбляло Александра, мать Антипатра также сделалась всемогущей. Ее наветы всегда были направлены против них; она ненавидела их не только как злая мачеха, преследующая своих пасынков, но как рожденных от царицы. Все теперь раболепствовало перед Антипатром, виды которого сделались столь блестящи, а Александра покинули все его друзья до последнего, так как царь обратился ко всем вельможам с приказом прекратить всякие сношения как лично с Александром, так и с его окружающими. Этот приказ напугал не только внутренних друзей, но и внешних, так как император предоставил царю никому еще не дарованное право преследовать бегущих от него людей даже в чужих, не принадлежащих ему странах. А между тем юноши не знали даже, какая опасность им грозила, вследствие чего они, по неосторожности своей, тем скорее приближались к ней. Никогда отец не порицал их открыто в глаза, только холодное его обращение и постоянная раздражительность заставляли их догадываться о причинах. Антипатр настроил враждебно против братьев также и их дядю Ферора, равно и тетку, Саломею, с которой он для того, чтобы направить ее на них, обходился так интимно, как будто она была бы ему женой. Ее вражду разжигала еще жена Александра, Глафира, которая с гордостью перебирала своих благородных предков и, возведя свое происхождение до Темена по отцовской линии и до Дария, сына Гистаспа, по материнской, возомнила себя владычицей всех женщин в царском доме. Сестру Ирода она часто дразнила ее низким происхождением; точно так же она поступала с его женами, которых он выбирал себе единственно из-за их красоты, нисколько не заботясь об их происхождении (Ирод имел много жен, так как законы иудеев разрешают им многоженство, а Ироду это пришлось по вкусу). Хвастовство и оскорбительные речи Глафиры сделали их всех врагами Александра.

3. Аристобул также восстановил против себя и без того уже ожесточенную Саломею, несмотря на то, что она приходилась ему тещей. Аристобул всегда стыдил свою жену за ее низкое происхождение; в то время когда его брат женился на царице, он получил в жены простую мещанскую дочь. Со слезами рассказывала об этом его жена своей матери Саломее, прибавив еще, будто Александр и его брат грозили, что, как только они сделаются царями, они матерей остальных братьев посадят за ткацким станком вместе с чернью, а самих братьев обратят в сельских старост, так как они, как те презрительно выражались, так превосходно вышколены. Саломея не могла преодолеть свою злобу и донесла обо всем Ироду; а так как она жаловалась на собственного своего зятя, то ей поверили. Еще одна сплетня возбуждала гнев царя: ему говорили, что братья часто взывают к имени своей матери, сквозь стоны проклиная отца; а если он то или другое платье Мариаммы дарит остальным своим женам, то они грозили каждый раз, что вместо царских одеяний им вскоре придется напялить на себя власяницы.

4. Как ни боялся царь гордости юношей, он тем не менее не терял надежды на их исправление. Готовясь к поездке в Рим, он пригласил их даже к себе, проронил несколько угроз как царь, но в общем говорил с ними как отец, увещевал их любить братьев и обещал простить прошлые их ошибки, если они исправятся в будущем. Они опровергли возведенные на них обвинения, называя их вымышленными, и сказали: их поведение может вполне подтвердить их защиту, но и царь, со своей стороны, должен положить предел этим наушничаньям и не доверять им так легко, ибо никогда не будет недостатка в ложных наветах против них, пока ложь будет находить себе веру.

5. Такими речами они хотя скоро успокоили отца и устранили временную опасность, но тем печальнее сделались их виды на будущее. Они только теперь узнали о вражде Саломеи и своего дяди Ферора. Оба были опасны и бессердечны, а Ферор к тому был еще могущественный противник, ибо он состоял сорегентом Ирода, только без короны, имел 100 талантов собственных доходов, пользовался также доходом всего заиорданского края как подарком от своего брата, который с разрешения императора сделал его еще тетрархом и удостоил браком с царской принцессой, женив его на сестре своей жены. По смерти этой жены он назначил ему свою старшую дочь и 300 талантов приданого. Правда, Ферор из любви к одной рабыне уклонился от женитьбы на царской дочери, и Ирод, отдав свою дочь за своего племянника, павшего впоследствии в войне с парфянами, остался очень недоволен отказом Ферора. Но вскоре, однако, он, снисходя к его любовной страсти, забыл эту обиду.

6. Уже раньше, когда жила еще царица, Ферор обвинялся в покушении на отравление царя. Теперь же выступило такое множество обвинителей, что Ирод, как ни любил он искренне брата, все-таки должен был поверить показаниям и стал его опасаться. Подвергая пыткам многих из заподозренных, он добрался, наконец, и до друзей Ферора. На допросе никто из них не сознался в формальном заговоре против жизни царя; но было указано на то, что Ферор собирался увести свою возлюбленную и вместе с ней бежать к парфянам и что муж Саломеи, Костобар (за него царь выдал свою сестру после того, как первый ее муж, обвиненный в супружеской измене, был казнен), готов был способствовать плану бегства. Сама Саломея тоже не осталась свободной от обвинений: брат ее Ферор обвинял ее в том, что она тайно обручилась с Силлаем, наместником аравийского царя Обода, смертным врагом Ирода. Хотя она была вполне уличена в этом и многих других проступках, раскрытых Ферором, она тем не менее была помилована; да и самого Ферора царь объявил свободным от всех тяготевших над ним обвинений.

7. Так надвигалась семейная буря на Александра и разразилась всецело над его головой. Между царскими евнухами были три, пользовавшиеся особенным доверием Ирода, как это видно было из тех обязанностей, которые им вверялись: один был его виночерпием, другой - хлебодаром, а третий приготовлял его ложе и сам спал в его близости. Этих трех евнухов Александр посредством больших подарков сделал орудиями своей похотливости. Царь узнал об этом и приказал допросить их под пытками. В развратных похождениях они тотчас же признались, но, кроме того, они рассказали еще, какими обещаниями они были обольщены. От Ирода, говорил Александр, им нечего ожидать многого; он старый повеса, красящий себе волосы, но через это он же не может казаться им молодым; пусть только они слушаются его, Александра: скоро он силой отнимет власть у Ирода, отомстит своим врагам, а друзей сделает богатыми и счастливыми, и прежде всего их самих. Знатнейшие люди давно уже присягнули ему втихомолку и обещали ему свое содействие, а высшие и низшие офицеры в армии имеют с ним тайные совещания.

8. Эти показания до такой степени устрашили Ирода, что в первое время он даже не осмеливался действовать открыто; он разослал тайных разведчиков, которые шныряли по городу денно и нощно и должны были докладывать ему обо всем, что они замечали, видели и слышали; кто только навлекал на себя подозрение, немедленно лишался жизни. Двор переполнился самыми ужаснейшими преступлениями. Каждый измышлял обвинения, каждый клеветал, руководствуясь личной или партийной враждой, и многие злоупотребляли кровожадным гневом царя, обращая его против своих противников. Ложь мгновенно находила себе веру, и едва только произнесено было обвинение, как уже совершалась казнь. Случалось часто, что только что обвинявший сам был обвинен и вместе со своей жертвой шел на казнь ибо царь, из опасений за свою собственную жизнь, осуждал без следствия и без суда. Его дух был до того помрачен, что он не мог ласково глядеть на людей совершенно невинных, даже к друзьям своим он относился в высшей степени недружелюбно. Многим из них он прекратил доступ ко двору, а кого не постигла его рука, того он уничтожал жестокими словами.

9. Антипатр пользовался несчастьем Александра. Теснее сплотил он вокруг себя всю ораву своих родственников и вместе с ними пускал в ход всевозможную клевету. Ложными доносами и наветами он вместе со своими друзьями нагнал на царя такой страх, что последнему всегда мерещился Александр, и не иначе как с поднятым над ним кинжалом. Он приказал, наконец, схватить его внезапно и заковать в кандалы. Вслед за тем он начал подвергать пыткам его друзей. Большинство из них умирало молча, не выдавая больше того, что они в действительности знали, но те, которые были доведены пытками до лжесвидетельства, показали, что Александр и брат его Аристобул посягали на жизнь царя; они будто выжидали только случая, чтобы убить отца на охоте и тогда бежать в Рим. Как ни были невероятны эти признания, исторгнутые под страхом смерти, но царь охотно им поверил, оправдывая, таким образом, заточение сына мнимой справедливостью этой суровой меры.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Архелай мирит вновь Ирода с Александром и Ферором.

1. Увидав всю невозможность разубедить своего отца, Александр решил идти смело навстречу опасности. Он сочинил четыре книги, направленные против его врагов. Сознавшись в заговоре, в котором его обвиняли, он вместе с тем большую часть своих врагов, и во главе их Ферора и Саломею, выставил своими единомышленниками. Последняя даже раз вторглась к нему в дом и против его воли провела с ним ночь. Эти книги, полные многочисленных и тяжких разоблачений против могущественнейших в государстве, находились уже в руках Ирода, когда Архелай, озабоченный судьбой своего зятя и дочери, примчался в Иудею. Они нашли в нем очень умного заступника, который хитростью отвратил грозные намерения царя. При первой же встрече с последним он воскликнул: "Где этот мой преступный зять? Где мне найти голову этого отцеубийцы, чтобы собственными руками размозжить ее? И мою дочь я хочу присоединить к ее драгоценному супругу - будь даже она не причастна в его заговоре, но одним союзом с таким человеком она уже обесчещена. Я должен только удивляться тому долготерпению, которое ты, несмотря на направленный против тебя заговор, проявляешь по отношению к Александру, все еще находящемуся в живых. Я спешил сюда из Каппадокии в полной уверенности, что найду его давно уже казненным, и имел в виду вместе с тобой судить и мою дочь, которую я ему дал лишь из высокого уважения к тебе и твоему сану. Теперь же мы должны решить участь их обоих, и, если ты чересчур уже подчиняешься отцовскому чувству и слишком мягкосердечен для того, чтобы карать сына, восставшего на твою жизнь, так давай обменяемся судейскими обязанностями, и пусть каждый из нас проникается гневом другого!".

2. Как ни сдержан был Ирод, но этой патетической речью Архелай сделал его доверчивым. Последний дал ему прочитать записки Александра, останавливался над отдельными пунктами, обсуждая их вместе с ним. Археяай не упускал случая, чтобы с самого начала чтения преследовать свой хитро задуманный план; незаметно для царя он взвалил всю вину на поименованных в книге лиц, преимущественно же на Ферора. Заметив, что его соображения производят впечатление, он сказал: "Мы должны расследовать, не замышляли ли кое-чего эти злодеи против юноши вместо того, чтобы он замышлял против тебя. У нас нет пока никакого объяснения тому, что могло побудить его к такому возмутительному преступлению в то время, когда он уже пользовался царскими почестями и имел все виды на престолонаследие. Здесь должны быть обольстители, которые стремятся направить легкомыслие молодости на путь преступления; такими людьми бывают обмануты не только юноши, но и старики, благодаря им часто потрясаются знатнейшие фамилии и даже целые царства".

3. Ирод соглашался со всеми этими увещаниями. По мере того как утихал его гнев против Александра, он все больше ожесточался против Ферора, о котором, главным образом, трактовали те четыре книги. Ферор же, заметив раздраженное состояние царя и всесильное влияние Архелая, не видя никакой возможности выйти с честью из своего опасного положения и только своему бесстыдству он обязан был спасением своей жизни; не думая больше об Александре, он прибег к Архелаю. Последний заявил ему, что он не знает, как выпросить для него помилования, так как из массы улик, имеющихся против него, явствует до очевидности, что он помышлял убить царя и что он виновник всех тех бедствий, которые постигли юношу (Александра), - он должен поэтому решиться, откладывая в сторону всякие увертки и укрывательства, признать все пункты обвинения и обратиться к любящему сердцу брата с мольбой о прощении. При таком условии он, со своей стороны, готов сделать все от него зависящее.

4. Ферор последовал этому совету. С подавленным видом, рассчитанным на возбуждение жалости, одетый в черное, он предстал перед Иродом, с плачем упал к его ногам, умоляя, как уже неоднократно это делал, о прощении, объявил себя преступником, сознался в совершении всего, что ему приписывалось, но каялся в своем безрассудстве и умопомрачении, которое нашло на него под влиянием любви к своей жене. Архелаю удалось, таким образом, заставить Ферора свидетельствовать против себя и самого себя обвинять. Тогда лишь он начал действовать в умиротворяющем духе: гнев Ирода он старался переложить на милость примерами из своей собственной семейной жизни. "И я, - сказал он, - претерпевши от моего брата еще больше обид, покорился все-таки голосу природы, заглушающему в нас призывы к мести. Да и в государствах, подобно тому как и на огромных телах вследствие их тяжести образовываются вредные наросты, которые нельзя отрезать, а необходимо лечить умеренными средствами".

5. Подобными увещаниями он настроил Ирода несколько мягче к Ферору, но он сам остался при своем прежнем негодовании против Александра и высказывал твердое намерение разлучить с ним свою дочь и увезти последнюю домой. Так он доведя Ирода до того, что тот сам выступил ходатаем за своего сына и упрашивал его снова доверить ему свою дочь. Но Архелай с искусным притворством заметил, что он предоставляет царю выдать его дочь за кого он пожелает, только не за Александра: ему, уверял он Ирода, важнее всего сохранить с ним фамильную связь. Тогда Ирод сказал, что он, как подарок, примет из его рук сына, если он не расторгнет брака; они ведь имеют уже детей, и юноша так нежно любит свою жену; если последняя останется при нем, то она может удержать его от дальнейших ошибок, но раз она будет оторвана от него, то это может повести его к отчаянным поступкам; бурные порывы молодости, заключил он, смягчаются именно под влиянием семейных ощущений. Медля и нерешительно Архелай уступал и, наконец, помирился с юношей, помирив его вместе с тем и с отцом. Но, прибавил он, необходимо во всяком случае послать его в Рим для того, чтобы он оправдался перед императором, так как Ирод уже успел написать ему обо всем происшедшем.

6. Таким образом Архелай довел до конца свой ловкий маневр, при помощи которого спас своего зятя. Веселье и пиршества последовали за заключением мира. Ирод подарил Архелаю перед его отъездом семьдесят талантов, золотой трон, осыпанный драгоценными камнями, евнухов и наложницу по имени Паннихия. И свита его щедро была наделена, всякий по достоинству своему, подарками. По приказанию Ирода и родственники его поднесли Архелаю великолепные подарки. Ирод и его сановники провожали его до Антиохии.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Интриги Эврикла против сыновей Мариаммы. напрасная защита их коянином Эваратом.

1. Недолго спустя в Иудее высадился человек, который в искусстве хитрить далеко превосходил Архелая и который не только поколебал примирение, достигнутое последним для Александра, но сделался виновником его окончательной гибели. Это был спартанец по имени Эврикл, которого жадность к наживе пригнала в иудейское царство. Эллада не могла больше удовлетворить его расточительности. Он привез Ироду блестящие подарки с целью выжать у него более богатые, и он действительно с лихвой был награжден царем. Но подарки одни не имели в его глазах никакой цены он добивался власти и решился приобрести ее кровью. Лестью, подкупающим красноречием и лицемерными похвалами он прежде всего вкрался в доверие Ирода, а затем, изучив его характер, начал говорить и делать все в угоду ему и таким образом сделался одним из интимнейших его друзей. Уже из-за одной принадлежности к спартанцам царь и весь двор обращались с ним с особым уважением.

2. Сей муж вскоре постиг слабое место семьи, раздоры между братьями и неравные отношения отца к сыновьям. Он прежде всего сблизился с Антипатром, пользуясь его гостеприимством, но в то же время притворно поддерживал дружескую связь с Александром, выдавая себя ложно за старого приятеля Архелая. По этой причине он был принят Александром как надежный друг. И брату его Аристобулу он также успел понравиться. Опытный во всех ролях, он к каждому отдельно умел подступить иным манером. По преимуществу же он был наемником Антипатра и предателем Александра. Первого он укорял в том, что он, будучи старшим, терпит возле себя людей, выжидающих только первого удобного случая для того, чтобы уничтожить все его виды на престол; последнего он порицал за то, что он, сын царицы, муж царской дочери, имея, кроме того, такую превосходную опору, как Архелай, допускает, чтобы сын простой мещанки был престолонаследником. Вымышленная им дружба с Архелаем заставила молодого принца считать его своим добрым советником. Он поэтому откровенно изливал перед ним все, что он имел на сердце против Антипатра, и высказывал опасение, что Ирод, убийца их матери, способен также отнять у них корону, на которую они как сыновья царицы имеют неотъемлемые права. Эврикл лицемерно выражал ему свое сочувствие и соболезнование. Но после того как ему удалось выжать такие же откровенности и у Аристобула и обоих вместе вызвать на свободное выражение своего неудовольствия против отца, он поспешно передал эту тайну Антипатру. К этому он прибавил свой собственный вымысел, будто братья посягают на его жизнь и уже готовятся обнажить меч против него. Богато вознагражденный за эту услужливость, он начал с того, что при каждом удобном случае расхваливал Антипатра перед Иродом; но кончил тем, что нанялся формально в убийцы Аристобула и Александра и выступил их обвинителем перед царем. "В благодарность за твои милости ко мне, - так начал Эврикл, - я дарю тебе, Ирод, жизнь; как воздаяние за твое гостеприимство я приношу тебе свет. Уже давно выточен меч и рука Александра простерта над тобой. Ближайшее осуществление заговора я предотвратил тем, что притворялся сообщником его". Александр сказал, что Ирод не довольствуется тем, что сидит на не принадлежащем ему троне, что после убийства их матери раздробил ее царство, он еще возвел в престолонаследники бастарда - этого проклятого Антипатра, которому предназначил их родовое царство, но он решил принести искупительную жертву памяти Гиркана и Мариаммы, ибо из рук такого отца он не должен принять скипетр без кровопролития. Каждый день его всяческим образом раздражают, ни единого слова, срывающегося с его языка, не оставляют без извращения. Заходит ли речь о чьем-либо благородном происхождении, то без всякого повода приплетают его имя. Ирод говорит: "Есть один только благородный, это Александр, который и отца своего презирает за его простое происхождение". На охоте он вызывает негодование, если молчит, а если хвалит, то в этом усматривают насмешку. Отец всегда сурово с ним обращается, только с Антипатром он умеет быть ласковым. Он поэтому охотно умрет, если его заговор не удастся. Если же ему удастся убить отца, то он надеется найти убежище прежде у своего тестя Архелая, к которому легко может бежать, а затем также у императора, который до сих пор совсем не знает настоящего Ирода; ибо тогда он не так, как прежде, будет стоять перед ним, трепеща перед присутствовавшим отцом, и не будет только докладывать об обвинениях, которые он лично возводит на него. Он прежде всего изобразит императору бедственное положение всей нации, он расскажет ему, как у этого народа высасывали кровь поборами, на какие роскоши и злодейства были растрачены эти кровавые деньги, что за люди те, которые обогащались вашим добром и которым дарили целые города; затем он еще будет взывать о мести за его деда и мать и сорвет завесу, скрывающую все ужасы и гнусные дела нынешнего царствования, - тогда, надеется он, его не будут судить как отцеубийцу.

3. Очернив этой хитро сплетенной ложью Александра, Эврикл рассыпался в похвалах об Антипатре: только он один и любит своего отца, только благодаря его энергичным мерам заговор до сих пор не мог быть осуществлен. Царь, в котором не изгладились еще прежние подозрения, этими новыми открытиями был приведен в бешеную ярость. Антипатр воспользовался новым благоприятным моментом для того, чтобы выставить еще других обвинителей, которые донесли, что оба брата имели тайные совещания с двумя бывшими кавалерийскими офицерами, Юкундом и Тиранном, уволенными незадолго перед этим за упущения по службе. Рассвирепев еще больше от этого известия, Ирод приказал подвергнуть обоих офицеров пытке. Но они ничего не признали из того, что им ложно было приписано. Тут представлено было еще письмо Александра, в котором он просил коменданта одной из царских крепостей принять его и Аристобула после убийства ими своего отца и предоставить в его распоряжение оружие и другие военные принадлежности. Александр объявил это письмо плутовской проделкой Диофанта царского секретаря, дерзкого малого, изощрявшегося всегда в подделке почерков и поплатившегося, наконец, жизнью за свое искусство. И начальник крепости был подвергнут пытке, но и от него Ирод не мог добиться того, в чем его обвиняли.

4. Сознавая сам бездоказательность улик, он тем не менее велел арестовать своих сыновей, не заключая их, впрочем, в цепи. Губителя же его семейства, изобретателя всего этого злодейского плана он назвал своим спасителем и благодетелем и наградил его пятьюдесятью талантами. Прежде чем весть об истинном положении братьев могла распространиться, Эврикл поспешил в Каппадокию и выманил денежный подарок также у Архелая, нагло уверив его в том, что он помирил Ирода с Александром. Прибыв в Грецию, он употребил эти грешные деньги на такие же плутовские дела. Обвиненный два раза перед императором в возмущении Ахайи и обкрадывании общественных касс, он, наконец, был осужден на изгнание. Так ему было воздано за его согрешение перед Аристобулом и Александром.

5. Этому спартанцу по справедливости должен быть противопоставлен коянин Эварат. Он был один из ближайших друзей Александра и прибыл в Иудею одновременно с Эвриклом. Когда царь допытывался у него относительно показаний последнего, он клятвенно уверял, что ничего подобного не слышал от молодых людей. Но это свидетельство, конечно, не помогло несчастным. Только злое и худое Ирод был склонен выслушивать, и только тот снискал его милость, который вместе с ним верил и вместе с ним злобствовал.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Ирод, с разрешения императора, выступает в Берите обвинителем своих сыновей, которые, не будучи представлены собранию, осуждаются. - Вслед за тем их отправляют в Себасту для совершения над ними казни.

1. Саломея тоже подстрекала царя на самые крайние меры против его сыновей. Дело сложилось таким образом: Аристобул, желая связать со своей собственной судьбой эту тещу свою и тетку, велел передать ей, чтобы она позаботилась о своем спасении, так как царь намеревается казнить ее за прежние ее грешки, за то именно, что она, желая сделаться женой араба Силлая, передала ему, врагу царя, тайны последнего. Еще грознее разразилась тогда буря, которая должна была уничтожить обоих юношей. Саломея прибежала к царю и сообщила ему о полученном предостережении. Это привело Ирода в такую ярость, что он приказал заковать сыновей в кандалы, разъединить их между собой и немедленно отправил начальника Волумния вместе со своим другом Олимпом с письменным донесением к императору. Получив через этих послов в Риме бумаги от царя, император очень пожалел юношей; но, с другой стороны, ему казалось несправедливым лишить царя отцовской власти над его сыновьями. Он ответил поэтому, что признает за ним полную свободу действий, но что "он поступит благоразумно, если предоставит расследование заговора полному собранию его же родственников и высших чинов провинции. Будет установлена виновность юношей, тогда они достойны смерти; если же окажется, что они только помышляли о тайном бегстве, то их можно подвергнуть более мягкому наказанию".

2. Ирод последовал этому совету и отправился в город Берит, указанный ему императором, и созвал собрание. Председательствовали, по назначению императора, наместники: Сатурнин и Педаний с их легатами; возле них заседали: прокуратор Волумний, затем родственники и друзья царя, в том числе Саломея и Ферор, и, кроме них, все владетели Сирии, за исключением царя Архелая, ибо ему, как тестю Александра, Ирод не доверял. Самих сыновей он, по ранее принятому решению, не представил собранию: он очень хорошо знал, что один только вид их вызовет сострадание у всех, а если еще им предоставлено будет слово защиты, то Александр очень легко сумеет поколебать обвинение. Они, содержались под стражей в одной сидонской деревне Платане.

3. Царь поднялся и стал громить своих сыновей, точно они тут же стояли перед его глазами. Обвинение в покушении на его жизнь он поддерживал слабо, как будто он сам чувствовал несостоятельность улик; тем энергичнее он обвинял их в поношении его имени, насмешках и оскорблении его личности, и таких фактов он исчислил такое множество, что сама смерть казалась заседающим слишком ничтожным наказанием. Так как никто ему не возражал, то он стал оплакивать самого себя: приговор против его сыновей постигнет его самого, победа над детьми - это горькая победа. Вслед за этим он стал собирать голоса. Первым высказался Сатурнин: он признал юношей виновными, но не заслуживающими смертной казни; он не вправе, сказал он, решить гибель детей другого в то время, когда у него сбоку стоят его собственные три сына. К его заключению присоединились оба легата и еще несколько лиц. Волумний был первый, произнесший ужасный приговор, и вслед за ним уже все осудили юношей на смерть - одни из лести, другие из ненависти к Ироду, но никто из негодования против обвиненных. Вся Сирия и Иудея с напряженным вниманием следили за ходом этой трагедии; никто, однако, не допускал, что Ирод доведет свою жестокость до детоубийства. Но он поволок своих сыновей в Тир, а оттуда поплыл в Кесарию, чтобы обдумать род казни для юношей.

4. Один из ветеранов царя по имени Терон, сын которого был интимным другом Александра и который сам тоже очень любил юношей, от избытка скорби об их участи лишился рассудка. Сначала он бегал по улицам и кричал: "Правосудие попрано, правда исчезла, природа извращена, и вся жизнь полна преступлений" и многое другое, что может внушить душевное горе человеку, решившемуся рискнуть своею жизнью. Наконец, он осмелился выступить лично перед царем и, обращаясь к нему, воскликнул: "В тебе, кажется, злой демон засел, что ты худшим из людей веришь больше, чем твоим любимейшим детям! Ферору и Саломее, которых ты уже неоднократно признавал достойными казни, ты веришь, когда они клевещут на твоих детей. Они только хотят похитить у тебя настоящего престолонаследника и никого больше не оставить тебе, кроме Антипатра, для того чтобы в будущем иметь такого царя, с которым они бы могли сделать все, что пожелают. Подумай только о том, не привлечет ли ему смерть братьев ненависть солдат! Ведь нет ни одного человека в армии, который бы не сочувствовал юношам, а из командиров иные публично выражают свое негодование". При этом он назвал имена недовольных. Но царь тут же отдал приказание арестовать последних вместе с Тероном и сыном его.

5. Тут выступил еще придворный цирюльник по имени Трифон и по какому-то умопомраченью сам выдал себя. "И меня, - сказал он, - хотел этот Терон уговорить зарезать тебя во время стрижки, обещав мне за это большое вознаграждение от Александра". Вследствие этого доноса Ирод приказал и Терона, и его сына вместе с цирюльником подвергнуть пытке. Так как первые все отрицали, а последний не высказывал больше того, что он уже говорил, то он велел усилить истязания Терона. Сын, тронутый муками отца, вызвался все открыть царю, если только он простит отца. Царь обещал помилование; тогда сын сказал, что отец, по наущению Александра, хотел лишить его жизни. Это заявление одни считали выдумкой, к которой сын прибег для освобождения отца от пыток, другие же приняли это за чистую правду.

6. Теперь Ирод обвинил в народном собрании своих полководцев и Терона и направил на них чернь, которая забросала их камнями и бревнами и умертвила на месте всех, не исключая и цирюльника. Своих сыновей он отправил в Себасту, невдалеке от Кесарии, и приказал их задушить. Его приказ был быстро приведен в исполнение. Тела их он велел перенести в крепость Александрион, где они должны были быть положены рядом с их дедом по материнской линии Александром. Таков был конец Александра и Аристобула.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Антипатр повсюду ненавидим. - Царь обручает детей умерщвленных сыновей со своими родными; Антипатр же помышляет о других браках для них. Жены и дети Ирода.

1. Антипатр остался теперь неоспоримым наследником престола. Но над ним тяготела тяжелая ненависть народа, ибо все и каждый знали, что это он был инициатором всех ложных обвинений против братьев. Вскоре также в его душу закрался большой страх при виде подрастающего потомства умерщвленных. Александр имел от Глафиры двух сыновей - Тиграна и Александра, а Аристобул от Береники, дочери Саломеи, - трех сыновей: Ирода, Агриппу и Аристобула и двух дочерей: Иродиаду и Мариамму. После казни отцов этих семейств Ирод отослал Глафиру с ее приданым обратно в Каппадокию; жену же Аристобула, Беренику, он выдал замуж за дядю Антипатра по его матери; брак этот затеян был самим Антипатром с целью расположить к себе Саломею, с которой он находился в натянутых отношениях. Подарками и всякого рода любезностями он искал также дружбы Ферора; не забывал он и приближенных императора в Риме, Сатурнина и его свиту в Сирии - все получали от него значительные суммы и щедрые подарки. Но чем больше он сорил деньгами, тем больше его презирали, ибо знали хорошо, что он не щедр по натуре, а расточителен по трусости своей. Награжденные поэтому не стали более склонны к нему, а обойденные им делались еще более ожесточенными врагами. Все значительнее делались его затраты по мере того, как он против всякого ожидания стал замечать, что царь озабочен судьбой сирот и что в его попечениях об отпрысках своих сыновей ясно проглядывает раскаяние в казни последних.

2. Однажды Ирод созвал к себе своих родственников и друзей, представил им сирот и с глазами, полными слез, произнес: "Страшный рок похитил у меня отцов этих детей; они же предоставлены теперь моим попечениям: к этому призывает меня голос природы и чувство жалости, возбуждаемое их осиротением. Если я оказался столь несчастным отцом, то я хочу попытаться быть, по крайней мере, более любящим дедом и лучших моих друзей оставить им покровителями. Твою дочь, Ферор, я обручаю со старшим сыном Александра для того, чтобы тебя как опекуна скрепляла бы с ним вместе с тем и ближайшая родственная связь. С твоим сыном, Антипатр, я обручаю дочь Аристобула, и будь ты отцом этой сироты! Ее сестру пусть возьмет себе в жены мой Ирод, имеющий по материнской линии дедом первосвященника. Кто теперь любит меня, тот пусть присоединится к моему решению, и пусть никто из преданных мне не нарушит его. Я молю также Бога, чтобы он благословил эти союзы на благо моего царства и моих внуков, и да взирает он на этих детей более милосердным оком, чем на их отцов".

3. Говоря таким образом, Ирод заплакал и соединил руки детей; затем он нежно обнял каждого из них и распустил собрание. Антипатр был в высшей степени смущен, и каждый мог это прочесть на его лице. Он подозревал, что отец в лице сирот готовит ему гибель, и уже боялся, что вся его карьера вновь будет подвержена опасности, если дети Александра кроме Архелая приобретут естественного защитника еще и в тетрархе Фероре. К тому же он принял во внимание ненависть народа к его личности и сочувствие этого народа к сиротам, горячую любовь иудеев к погибшим из-за него братьям еще при жизни последних и благоговейную память о них после смерти. Все это побудило его принять решение во что бы то ни стало расторгнуть обручение.

4. Действовать опять хитростью ему казалось неблагоразумным: он боялся строгости отца и его чуткой подозрительности. Зато он отважился открыто приступить к отцу с мольбой о том, чтобы тот не лишил его опять той чести, которой раз уже удостоил, и не оставил бы его при одном только царском титуле в то время, когда действительная власть достанется другим. Он, наверное, никогда не достигнет этой власти, коль скоро сын Александра, который всегда может найти опору в Архелае, сделался еще зятем Ферора. А потому он убедительно просил, ввиду обширности царской фамилии, изменить брачный план. Царь имел девять жен, принесших ему семеро детей. Сам Антипатр был рожден от Дориды, Ирод - от дочери первосвященника Мариаммы, Антипа и Архелай - от самаритянки Малтаки, от нее же родилась дочь Олимпиада, вышедшая замуж за племянника его, Иосифа; от Клеопатры из Иерусалима родились Ирод и Филипп, от Паллады - Фазаель; кроме того, у него были еще другие дочери, как Роксана и Саломея - первая от Федры, вторая от Эльпиды. Две жены - обе его племянницы - были бездетны; двух дочерей он имел еще от Мариаммы - это были сестры Александра и Аристобула. На этом многочисленном потомстве Антипатр основывал свою просьбу об изменении помолвок.

5. Царь, поняв из этого предложения отношение Антипатра к сиротам, пришел в сильное негодование; в нем уже зарождалось подозрение, что и отцы этих сирот пали жертвой козней Антипатра; он поэтому отверг его просьбу и осыпал его самого самыми жестокими упреками. Но впоследствии он все-таки поддался обольстительным речам Антипатра и дал ему в жены дочь Аристобула, а его сыну - дочь Ферора.

6. Насколько в данном случае была неотразима лесть Антипатра, можно судить по тому, что даже Саломея с подобными просьбами ничего не могла добиться у него. Эта его родная сестра, поддерживаемая всесильным заступничеством императрицы Юлии, хлопотала о разрешении ей выйти замуж за араба Силлая; но царь клялся, что будет ее считать своим злейшим врагом, если она не откажется от этой мысли. Против ее воли он выдал ее за своего друга Алексу, а ее дочерей он выдал: одну за сына Алексы, другую - за дядю Антипатра по материнской линии. Из дочерей Мариаммы одна была замужем за сыном его сестры, Антипатром, другая - за его братом, Фазаелем.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Антипатр становится невыносимым; он едет в Рим с завещанием Ирода. - Ферор оставляет брата, чтобы не быть вынужденным покинуть свою жену.

1. Уничтожив таким образом виды сирот и устроив брачные союзы в своих личных интересах, Антипатр думал, что благополучно достиг уже гавани. К врожденной его злости прибавилась теперь самоуверенность, которая сделала его еще более невыносимым. Не будучи в состоянии свалить с себя всеобщую ненависть, он успокаивал себя тем, что сделался для всех страшным. Даже Ферор, видевший в нем будущего царя, усердно его поддерживал. Но в это же время женщины при дворе сплотились вместе и вызвали новые распри. Во главе их партии стояла жена Ферора, к которой, кроме ее матери и сестры, примкнула также мать Антипатра. Она вела себя во дворце так высокомерно, что дерзнула даже раз оскорбить двух дочерей царя. Последнему она вследствие этого сделалась в высшей степени ненавистной. Но хотя царь ее сильно ненавидел, она тем не менее при помощи своих союзниц могла властвовать над другими. Саломея была единственная, которая нарушала их гармонию: она донесла царю об их собраниях и внушила ему подозрение, что там злоумышляют против него. Как только те узнали об этом доносе и о негодовании царя, они прекратили открытые собрания и дружеские отношения между собой, а в присутствии царя притворялись даже враждебно настроенными друг против друга. В этой фальшивой игре участвовал также Антипатр, нанесший раз Ферору публичное оскорбление. Зато они отныне стали устраивать тайные собрания и ночные пирушки, а сознание, что они находятся под надзором, только укрепило их солидарность. Но от Саломеи ничто не осталось скрытым, и она обо всем доносила Ироду.

2. Тогда возгорелся его гнев, и прежде всего на жену Ферора, которую Саломея преимущественно очернила. Он созвал собрание родственников и друзей и, жалуясь перед ними на эту женщину, вспомнил, между прочим, ее оскорбительное обхождение с его дочерьми; дальше, что она денежными подарками подстрекнула к сопротивлению фарисеев и колдовством отвратила от него сердце брата. В заключение он в своей речи обратился к Ферору и предложил ему на выбор: отречься или от своего брата, или от своей жены. Когда же Ферор заявил, что охотнее он расстанется со своей жизнью, чем с женой, Ирод, не зная, что делать, обратился к Антипатру и приказал ему прекратить всякие отношения с женой Ферора, с этим последним и со всеми его приближенными. Этот запрет Антипатр не смел преступить открыто, но тайно он целые ночи проводил в их обществе; а так как его пугал надзор Саломеи, то он посредством своих римских друзей затеял поездку в Рим. Последние написали, что следовало бы Антипатра через некоторое время командировать в качестве посла к императору. Ввиду этого Ирод немедля снарядил его в путь с блестящей свитой и большой суммой денег, поручив ему представить императору его завещание, в котором царем назначен был Антипатр, преемником же последнего - Ирод, сын Мариаммы, дочери первосвященника.

3. Одновременно с ним ехал в Рим аравитянин Силлай, не исполнивший приказов императора, ввиду того что Антипатру поручено было возобновить против него то самое обвинение, которое раньше еще было возбуждено Николаем. Кроме вражды с Иродом, Силлай находился еще в не менее сильном разладе со своим же царем Аретой, многих друзей которого, в том числе Соема - могущественнейшего человека в Петре, - он лишил жизни. Большими суммами он пытался привлечь к себе императорского домоправителя Фабата и надеялся найти в нем поддержку также против Ирода. Но последний предложил еще большую плату и отвлек от Силлая Фабата, которому также поручил взыскать с Силлая присужденную ему императором сумму. Но Силлай отказался от уплаты денег; он шел еще дальше и жаловался на Фабата императору: Фабат, доносил он, не преследует интересов своего повелителя, а служит только целям Ирода. Тогда Фабат, все еще состоя в высокой милости у Ирода, до того озлобился, что выдал тайны Силлая и открыл, между прочим, царю, что тот подкупил одного из его телохранителей, Коринфа. "Пусть только, - сказал он, - арестуют его". Царь поверил этому доносу, потому что Коринф вырос во дворце и был араб по происхождению. Он немедленно распорядился о задержании не одного только Коринфа, но и двух арабов, из коих один был другом Силлая, а другой - предводителем одного из аравийских племен. Последние, будучи подвергнуты пыткам, сознались, что обещанием Коринфу большой суммы денег они уговорили его убить Ирода. Таким образом, и они после вторичного их допроса сирийским правителем Сатурнином были отправлены в Рим.

4. Ирод все еще продолжал настаивать на разлуке Ферора с его женой; ибо сколько бы он ни ненавидел ее, он все-таки не мог придумать другого средства, чем отомстить ей, пока, наконец, в порыве гнева он не прогнал из дворца их обоих. Ферор смирился с этой обидой, удалился в свою тетрархию, но поклялся при этом, что только смерть Ирода положит конец его изгнанию, а доколе тот будет жив, он никогда не возвратится назад. И он не пришел даже тогда, когда брат заболел, несмотря на то что тот настойчиво звал его к себе и послал ему сказать, что он перед скоро ожидаемой смертью своей хочет оставить ему некоторые поручения. Сверх ожидания, он опять выздоровел, но вслед затем заболел Ферор. Тогда Ирод показал себя более великодушным: он приехал к нему и участливо за ним ухаживал. Но Ферор не перенес болезни и умер через несколько дней. Хотя Ирод любил брата до конца его дней, молва все-таки и эту смерть приписывала ему: говорили, что он отравил его ядом. Его тело Ирод велел перевезти в Иерусалим, предписал всему народу самый глубокий траур и устроил ему блестящие похороны. Так постигла смерть одного из убийц Александра и Аристобула.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Производя следствие по поводу смерти Ферора, Ирод узнает о попытке Антипатра отравить его. Он прогоняет Дориду и Мариамму, замешанных в этом деле, и лишает наследства сына последней, Ирода.

1. Месть подвигалась вперед и приближалась к главному виновнику того убийства - Антипатру. Смерть Ферора послужила как бы сигналом. Некоторые из его вольноотпущенников явились глубоко сокрушенными к царю и сказали ему, что его брат Ферор умер от яда: его жена будто подала ему какое-то необыкновенное снадобье, по съедении которого он сейчас заболел; помимо того, за два дня до его смерти мать и сестра его жены привезли из Аравии женщину, сведущую в травах, для того чтобы приготовить Ферору зелье любви; но вместо этого арабка, по уговору с Силлаем, с которым она знакома, поднесла ему смертельный напиток.

2. Ошеломленный массой нахлынувших самых мрачных подозрений, царь приказал подвергнуть пыткам рабынь и некоторых свободных служанок. Одна из них в своих мучениях воскликнула: "Господь Бог, Царь небес и земли, да покарает он виновницу наших страданий - мать Антипатра!" Эти слова послужили для Ирода исходным пунктом, с которого он начал дальнейшее следствие. Та же личность открыла дружеские отношения матери Антипатра к Ферору и его семейству, их тайные собрания и как Ферор и Антипатр по приходе от царя кутили и бражничали целые ночи вместе с женами, не допуская к себе ни одного слуги или прислужницы. Вот почему все это показала одна из свободных служанок.

3. Тогда Ирод велел пытать отдельно каждую рабыню. Все показания последних в общем согласовывались между собой и выяснили еще то обстоятельство, что поездка Антипатра в Рим и отъезд Ферора в Перею были заранее обдуманы и предприняты по взаимному соглашению. Часто они выражались таким образом: раз Ирод справился уже с Александром и Аристобулом, то он еще доберется к ним и их женам; после того как он задушил Мариамму и ее детей, то никто не может ждать от него пощады; лучше всего поэтому по возможности не встречаться с этим кровожадным зверем. Часто Антипатр жаловался своей матери: он уже поседел, а отец с каждым днем становится все моложе, и он, вероятно, еще должен будет умереть, прежде чем вступить в правление. Но пускай даже отец опередит его смертью, - когда же это будет? - то во всяком случае царствование принесет ему кратковременную радость. Головы гидры - дети Аристобула и Александра - растут, а виды для его собственных детей отец у него похитил, потому что в завещании он преемником его (Антипатра) не назначил ни одного из его сыновей, а Ирода, сына Мариаммы. Впрочем, в этом отношении он не более как старый простофиля, если воображает, что его завещание после смерти его останется в силе: он уже позаботится о том, чтобы никто из его потомков не остался в живых. Никогда еще отец так не ненавидел своих детей, как Ирод, но его братская ненависть простирается еще выше; недавно только он дал ему 100 талантов за то лишь, чтобы он ни слова не вымолвил с Ферором. На вопрос последнего: "Что я ему сделал худого?" - Антипатр ответил: "Мы должны почитать себя счастливыми, что он, отняв у нас все, дарует нам хоть жизнь. Но невозможно спастись от такого кровожадного чудовища, которое даже не терпит, чтобы открыто любили других. Теперь, конечно, мы вынуждены скрывать наши свидания; но вскоре мы это будем делать открыто, если только мы будем мужественны и смело подымем руку".

4. Так показали служанки, подвергавшиеся пытке; дальше они сообщили, что Ферор имел в виду бежать вместе с ними в Перею. Упоминание о 100 талантах придало в глазах Ирода достоверность всем прочим их показаниям, потому что об этом он ни с кем не говорил, кроме Антипатра. Прежде всего его гнев разразился над Доридой - матерью Антипатра: он отнял у нее подаренные ей раньше драгоценности, стоившие много талантов, и прогнал ее во второй раз. Женщин Ферора он помиловал и велел вылечить их от ран, причиненных им пытками. Сам же он был повергнут в такое отчаяние, которое лишило его всякого самообладания: самое ничтожное подозрение подымало бурю в его душе; массу невинных он поволок к пыткам только для того, чтобы не обойти ни одного виновного.

5. Так он добрался к самаритянину Антипатру, управлявшему домом Антипатра. Подвергнутый пыткам, он признался в следующем: Антипатр поручил одному из своих близких друзей, Антифилу, доставить из Египта смертельный яд для царя; Антифил вручил яд дяде Антипатра, Феодиону; этот передал его в руки Ферору, которому Антипатр предложил отравить Ирода в то время, когда он сам будет находиться вне пределов подозрения - в Риме, а Ферор отдал яд на сохранение своей жене. Царь сейчас же послал за нею и приказал ей выдать полученное. Она вышла как будто с намерением принести яд, но тут же бросилась с крыши, чтобы избежать следствия и жестокого обращения царя. Но по явному предопределению провидения, которое хотело наказать Антапатра, она не упала на голову, а на другие части тела и осталась живой. Когда ее внесли во дворец, царь приказал подать ей подкрепляющие средства (потому что она была ошеломлена падением) и спрашивал ее затем о причине, побудившей ее броситься с крыши. Если она скажет правду, то он клянется освободить ее от всякого наказания; в противном случае, если она что-нибудь скроет, он прикажет так обработать ее тело пытками, что ничего от нее не останется для погребения.

6. После краткой паузы женщина начала: "Зачем мне хранить еще тайну, когда Ферор уже мертв? Или должна я щадить Антипатра, который всех нас погубил? Слушай же, царь и Бог, которого обмануть нельзя, да будет он вместе с тобою моим свидетелем, что я говорю истину. Когда ты в слезах сидел у смертного одра Ферора, он призвал меня к себе и сказал: "Да, жена, я жестоко ошибался в моем брате! Тяжело я провинился перед ним! Его, который так искренно любит меня, я ненавидел! Того, который так глубоко сокрушается моей смертью даже до наступления ее, я хотел убить! Я теперь получаю возмездие за мое бессердечие; ты же принеси сюда яд, оставленный нам Антипатром для его отравления и хранящийся у тебя, и уничтожь его сейчас на моих глазах для того, чтобы я не уносил с собою духа мщения в подземное царство". Я повиновалась ему, принесла яд и большую часть высыпала перед его глазами в огонь; но немного я сохранила для себя на случай нужды и из боязни перед тобою".

7. С этими словами она протянула баночку, содержащую незначительную дозу яда. Тогда царь подверг пытке мать и брата Антифила; они сознались, что эту баночку Антифил привез из Египта, получив ее от своего брата, александрийского врача. Духи Александра и Аристобула, витавшие над дворцом, вывели, таким образом, на свет самые сокровенные преступления и привели к суду таких лиц, которые больше кого-либо другого были далеки от подозрения. Так открыто было, что в заговор была посвящена также дочь первосвященника, Мариамма; братья выдали ее под пыткой. Царь наказал также сына за дерзость матери: он вычеркнул Ирода из завещания, в котором последний назначен был преемником Антипатра.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Антипатра выдает Бафилл. Тот, ничего не подозревая, возвращается из Рима. - Ирод привлекает его к суду.

1. Все предыдущие доказательства были еще подкреплены Бафиллом, свидетельство которого имело решающее значение. Он, вольноотпущенник Антипатра, предъявил другое смертельное средство - змеиный яд и соки других пресмыкающихся, которыми Ферор и его жена должны были вооружиться против царя на тот случай, если первый яд окажется слишком слабым. Вместе с тем, как бы в дополнение к отцеубийственным планам, он представил еще письма, сочиненные Антипатром с целью погубить своих братьев. Сыновья царя, Архелай и Филипп, оба уже в юношеском возрасте и полные благородных стремлений, находились в Риме для получения образования. Чтобы заблаговременно избавиться от этих юношей, стоявших ему поперек дороги, Антипатр частью сам сочинял ложные письма от имени своих друзей в Риме, частью подкупал других писать такие письма, в коих сообщалось, что юноши часто поносят отца, совершенно открыто оплакивают Александра и Аристобула и очень недовольны вызовом их обратно на родину. (Отец их только что вызвал из Рима, что очень беспокоило Антипатра.)

2. Подобные письма, впрочем, он за деньги заказывал в Риме еще до своего отъезда из Иудеи; но тогда его ни в чем нельзя было подозревать, так как перед отцом он разыгрывал роль защитника братьев, объявляя одни обвинения против них ложными доносами и оправдывая другие ошибками молодости. Так как он затрачивал большие суммы денег на подкуп авторов этих доносов, то он старался скрыть их под разными другими легальными расходами. С этой целью он закупил дорогие ткани, пестрые ковры, серебряную и золотую утварь и многие другие драгоценности, дабы преувеличенными затратами на эти предметы прикрыть издержки на вознаграждение фальсификаторов писем. Итог его расходов простирался таким образом на 200 талантов, большую часть которых он отнес на счет процесса с Силлаем. Так как совокупные показания свидетелей, допрошенных под пыткой, до очевидности выяснили план отцеубийства, а письма обличали попытку на вторичное братоубийство, то все злодеяния Антипатра, начиная от легких до самых тяжких, были вполне раскрыты. При всем том никто из приезжавших в Рим не сообщил ему о перемене вещей в Иудее, несмотря на то что от расследования дела до его возвращения из Рима протекло семь месяцев. Так велика и всеобща была ненависть к нему. Быть может, и духи умерщвленных братьев замыкали рты тем, которые хотели открыть ему положение вещей. Так он сообщил в письме о своем скором возвращении из Рима и какие торжественные проводы устроил ему император.

3. Царь, сгорая от нетерпения иметь в своих руках изменника и боясь, чтобы он как-нибудь не узнал о происшедшем и не стал бы принимать меры предосторожности, разыгрывал также лицемера в письмах, говорил ему учтивости и напоминал ему в особенности о необходимости поторопиться с приездом: если он ускорит свое прибытие, то он, царь, будет иметь также возможность сложить обвинение с его матери. Изгнание матери не осталось для него безызвестным. Еще до этого в Таренте Антипатр получил такое известие о смерти Ферора, по которому он устроил великий траур; многие приняли это за признак любви к дяде и очень хвалили, хотя, как кажется, скорбь его относилась к неудачному исходу заговора, а оплакивал он в Фероре собственно только орудие убийства. Его уже начала мучить мысль, как бы там не открыли яд; но, получив в Киликии упомянутое письмо отца, он поспешно продолжал свой путь. Вскоре он высадился в Келендерисе, где мысль о несчастье своей матери заставила его вновь встревожиться, не предвещая ему лично ничего хорошего. Более осторожные из его друзей советовали ему не являться к отцу до тех пор, пока он не узнает достоверно о причинах удаления его матери; они предвидели, что и он может быть замешан в обвинениях против нее. Но менее рассудительные, которые, впрочем, не столько пеклись о благе Антипатра, сколько сами стремились к своему домашнему очагу, гнали его вперед. "Он не должен, - говорили они, - своей медлительностью дать повод своему отцу к подозрению и развязать языки клеветникам; если до сих пор что-нибудь уже затеяно против него, так и это было вызвано только его отсутствием. Было бы неблагоразумно из-за сомнительного подозрения лишить себя верного блага и не спешить в объятия отца, чтобы тем скорее перенять корону, которая в его отсутствие уже колеблется на голове Ирода". Он последовал последнему совету. Его злой гений внушил ему это. Переплыв море, он вступил в кесарийскую гавань, Себасту.

4. Против всякого своего ожидания, он увидел себя здесь одиноким и покинутым. Все и каждый сторонились его, и никто не осмелился приблизиться к нему, ибо он был одинаково презираем всеми, а тогда презрение могло уже открыто заявлять о себе. Многие избегали его также из боязни перед царем, так как весь город был уже полон зловещих слухов об Антипатре. Никогда ни один человек не был торжественнее провожаем, чем он при своем отъезде в Рим, и никогда кто-либо не был встречаем с меньшим радушием, чем он. Он уже чуял несчастье, которое ожидает его дома; но он был достаточно тверд для того, чтобы скрыть свои чувства. Еле живой от страха, он силился принять вид гордой самоуверенности. Бежать или вырваться из окружавшей его сети было невозможно; к тому же он и здесь не узнал ничего положительного о том, что происходило у него дома, ибо царь строго запретил сообщение ему каких-либо сведений. Только одна надежда ободряла его: быть может, ничего еще не раскрыто, или же если кое-что и обнаружено, то он наглостью своей и обманом сумеет рассеять подозрения. Это были его единственные средства спасения.

5. Опираясь на них, он прибыл во дворец, однако, без своих друзей, так как последние еще у первых ворот с презрительными насмешками были оттолкнуты назад. Во внутренних покоях находился как раз сирийский наместник Вар. Антипатр вошел к отцу и, собрав все свое бесстыдство, приблизился к нему, чтобы заключить его в свои объятия. Но Ирод простирает руки вперед, отворачивает голову и кричит: "Это совершенно похоже на отцеубийцу! Меня обнять, когда имеешь на совести такую вину! Провались сквозь землю, злодей! Не прикасайся ко мне, пока ты не очистился от вины! Я даю тебе суд и судью в лице Вара, прибывшего как раз кстати. Прочь отсюда и обдумай твою защиту до завтра; я хочу еще дать тебе время для твоих уверток!". Обеспамятев от страха, Антипатр безмолвно попятился назад. Мать и жена, находившаяся у него, ознакомили его со многими показаниями. Придя опять в себя, он начал обдумывать свою защиту.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Антипатр перед судом Вара. - Несомненные улики подтверждают возведенное на него обвинение. - Ирод откладывает казнь до своего выздоровления, а между тем изменяет свое завещание.

1. На следующий день царь созвал собрание своих родственников и друзей, на которое он пригласил также друзей Антипатра. Председательствовал он сам вместе с Варом. Были приведены все свидетели, между которыми находились также недавно задержанные некоторые слуги матери Антипатра, представившие письмо от нее к Антипатру. Письмо гласило: "Все раскрыто твоим отцом. Но предстань перед ним, разве только заручившись покровительством императора". Когда эти и остальные свидетели были введены, вышел также Антипатр и, бросившись лицом к ногам отца, произнес: "Я умоляю тебя, отец, не осуждай меня заранее, а выслушай беспристрастно мою защиту; если ты только позволишь, то я докажу свою невиновность".

2. Ирод приказал ему замолчать и, обращаясь к Вару, сказал: "Я уверен, что ты, Вар, как и каждый другой добросовестный судья, признаешь Антипатра отвратительным злодеем. Я только боюсь, что ты будешь считать мою ужасную судьбу заслуженной, если я воспитал таких сыновей. Но именно вследствие этого я скорее заслуживаю сожаления, ибо столь преступным сыновьям я был, однако, таким любящим отцом. Моих прежних сыновей я еще в юношеском возрасте назначил царями, дал им образование в Риме, императора я сделал их другом и их самих вследствие этого предметом зависти для других царей. Но я находил, что они посягают на мою жизнь, и они должны были, главным образом Антипатру в угоду, умереть, потому что его - еще юношу и престолонаследника - я хотел обезопасить от всех. Но это ужасное чудовище, злоупотребляя моим долготерпением, обратило свое высокомерие против меня самого; я слишком долго жил для него, моя старость была ему в тягость, - и он уже иначе не мог сделаться царем, как только через отцеубийство. Мне суждено теперь принять заслуженную кару за то, что я пренебрег сыновьями, рожденными мне царицей, приютил отверженца и его назначил наследником престола. Признаюсь тебе, Вар, в моем заблуждении; я сам восстановил против себя тех сыновей; Антипатра ради я разбил их законные надежды. Когда я тем оказывал столько благодеяний, сколько ему? Еще при жизни я уступил ему всю почти власть, всенародно в завещании назначил его моим преемником, предоставил ему 50 талантов собственного дохода и щедро поддерживал его из моей казны; еще недавно я дал ему на поездку в Рим 300 талантов и отличил его перед всей моей семьей тем, что представил его императору как спасителя отца. Что те мои сыновья учинили такое, которое можно было сравнить с преступлениями Антипатра? И какие улики выставлены были против них в сравнении с теми, которыми доказывается виновность этого? Однако отцеубийца имеет дерзость что-то сказать в свою защиту; он надеется еще раз окутать правду ложью. Вар, будь осторожен! Я знаю это чудовище; я знаю наперед, какую личину он напялит на себя для внушения доверия, какую коварную визготню он подымет здесь перед нами. Знай, что это тот, который все время, когда жил Александр, предупреждал меня беречься от него и не доверять своей особы кому бы то ни было. Это тот, который имел доступ даже в мою спальню, который оглядывался всегда, чтобы кто-либо не подкараулил меня. Это тот, который охранял мой сон, который заботился о моей безопасности, который утешал меня в моей скорби по убитым, который должен был наблюдать за настроением умов своих живых братьев, - мой защитник, мой хранитель! Когда я вспоминаю это воплощенное коварство и лицемерие, о Вар, тогда я не могу постичь, как это я еще живу на свете, как это я спасся из рук такого предателя! Но раз злой демон опустошает мой дом и тех, которые дороже моему сердцу, превращает всегда в моих врагов, то я могу только оплакивать несправедливость моей судьбы и стонать над своим одиночеством. Но пусть никто из жаждущих моей крови не избегнет кары, если бы даже обвинение охватило всех моих детей кругом!".

3. Сказав это, царь, вследствие сильного волнения, оборвал речь и приказал одному из своих друзей, Николаю, доложить доказательства. В эту минуту Антипатр, лежавший все время распростертым у ног отца, поднял голову и воскликнул: "Ты сам, о отец, защищал меня. Как я могу быть отцеубийцей, когда ты, как сам сознаешься, во все времена находил во мне стражника. Моя сыновняя любовь, сказал ты, была одна только ложь и лицемерие. Но как это я, по-твоему, такой хитрый и опытный во всем, мог быть настолько безрассуден, чтоб не подумать, что тот, который берет на свою совесть такие преступления, не может укрыться даже от людей, а тем больше от всевидящего и вездесущего судьи на небесах! Или мне было неизвестно, какой конец постиг моих братьев, которых Бог так наказал за их злые замыслы против тебя? И что могло меня восстановить против тебя? Притязание на царское достоинство? Я же был царем. Боязнь перед твоей ненавистью? Но не был ли я любим? Или я из-за тебя должен был опасаться других? Но ведь я, охраняя тебя, был страшен всем другим. Быть может, нужда в деньгах? Но кто имел возможность жить роскошнее меня? И будь я отщепенец рода человеческого, обладай я душой необузданного зверя - не должны ли были победить меня благодеяния твои, отец ты мой! Ты, который, как сам говоришь, принял меня во дворец, избрал из всех своих сыновей, еще при жизни твоей возвел меня в царский сан и многими другими чрезмерными благодеяниями сделал меня предметом зависти! 0, каким несчастным сделала меня эта проклятая поездка! Сколько простора я дал зависти! Сколько времени - клеветникам! Но для тебя же, отец, и в твоих интересах я предпринял это путешествие, - для того, чтобы Силлай не насмеялся над твоей старостью. Рим свидетель моей сыновней любви и властитель земли - император, который часто называл меня отцелюбцем. Возьми, отец, это письмо от него: оно заслуживает больше доверия, чем все клеветы, произнесенные здесь против меня; это письмо - мой единственный защитник; на него я ссылаюсь как на свидетельство моей нежной любви к тебе. Вспомни, отец, как неохотно я выехал, ведь я хорошо знал скрытую вражду против меня в государстве. Ты, отец, сам того не желая, погубил меня тем, что заставил меня дать время зависти злословить. Теперь я опять здесь, я здесь, чтобы смотреть обвинению в лицо. На суше и на море меня, отцеубийцу, не постигло никакое несчастье, Но это доказательство мне не поможет, потому что я проклят Богом и тобою, отец! Если так, то я прошу не верить показаниям, исторгнутым пыткой у других, а для меня пусть принесут сюда огонь, в моих внутренностях пусть копаются орудия смерти! Пусть ничье сердце не смягчится воем негодяя! Раз я отцеубийца, то я не должен умереть без мучений!" Эти слова, произнесенные со слезами и рыданиями, тронули всех присутствовавших, а также и Вара. Только Ирод в своем гневе остался неумолим. Он слишком хорошо знал основательность обвинений.

4. По приказанию царя стал говорить свою речь Николай. Подробно охарактеризовав коварство Антипатра и рассеяв опять возбужденное последним сострадание, Николай перешел к существу обвинения. Он взвалил на него все ужасы, произошедшие в последнее время в царской фамилии, а именно: казнь братьев, которых, как он доказал, погубили исключительно интриги Антипатра. Так, продолжал Николай, он подкапывался и под оставшихся в живых братьев, которые, по его мнению, угрожали престолонаследию. И не удивительно: кто своему отцу готовит яд, тот братьев подавно щадить не будет. Перейдя затем к доказательствам задуманного отравления, он по порядку анализировал все показания свидетелей и, коснувшись в своей речи Ферора, выразил свое негодование по поводу того, что и его Антипатр чуть не сделал братоубийцей, что, совращая с пути любимейших царю особ, он весь царский дом наполнил преступлениями. Сделав еще много других разоблачений и подкрепив их соответствующими доказательствами, он закончил свою речь.

5. Вар спрашивал Антипатра, что он имеет возразить против этого. Он ответил только: "Бог свидетель моей невинности", - и молча остался лежать. Тогда Вар велел принести яд и дать его выпить одному осужденному на смерть пленнику. Последний умер тут же на месте. Вар имел еще тайное совещание с Иродом, сообщил императору о происшедшем в собрании и на следующий день уехал. Царь же приказал заключить Антипатра в кандалы и отправил в Рим посольство для донесения о своем несчастье императору.

6. По заключении процесса открылся заговор Антипатра также против Саломеи. Один из слуг Антипатра привез из Рима письма от одной из служанок Юлии по имени Акма. Последняя писала царю, что из сочувствия к нему она препровождает ему, по секрету, письма Саломеи, найденные ею между бумагами Юлии. Эти письма были полны самых сильных поношений имени Ирода и тяжелых обвинений против него. Антипатр их подделал и подкупил Акму переслать их царю. Эта хитрость была обнаружена другим письмом, адресованным той же женщиной на имя самого Антипатра и гласившим следующее: "Согласно твоему указанию, я писала твоему отцу и препроводила ему те письма. Я убеждена, что, прочитав их, царь не пощадит своей сестры. Когда все удастся, ты, я надеюсь, не забудешь своих обещаний".

7. Когда это письмо вместе с теми, которые были подделаны с целью скомпрометировать Саломею, были представлены царю, последнему тогда только запало подозрение, что и против Александра могли фабриковаться поддельные письма. Глубоко потрясенный мыслью о том, что Антипатр чуть ли не сделал его также убийцей сестры, он хотел было сейчас же отомстить Антапатру за все. Но тяжелый недуг мешал ему в осуществлении этого решения. Он, однако, написал императору относительно Акмы и заговора против Саломеи; затем он велел принести себе завещание и изменил его таким образом, что, обойдя старших своих сыновей, Архелая и Филиппа, скомпрометированных в его глазах тоже происками Антипатра, назначил престолонаследником Антипу. Императору он, кроме ценных вещей, завещал наличными деньгами тысячу талантов, его жене, детям, друзьям и отпущенникам - около 500 талантов. Многих других он наделил землями и денежными суммами, но самыми блестящими подарками он наградил свою сестру Саломею. Вот те изменения, которые он ввел в свое завещание.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Низвержение золотого орла. - Жестокость Ирода в последние минуты жизни. - Его попытка наложить на себя руки. - Он приказывает совершить казнь над Антипатром. Через пять дней после этого сам умирает.

1. Болезнь Ирода все более и более ухудшалась, так как она застигла его в старости и горе. Он был уже близок к семидесятилетнему возрасту, а семейные несчастья до того омрачили его дух, что и в здоровом состоянии он ни в чем не находил для себя отрады. Сознание, что Антипатр еще жив, усугубляло его болезнь; однако он не хотел разделаться с ним на скорую руку, а решил подо ждать до своего выздоровления для того, чтобы казнить его самым формальным образом.

2. В эти тяжелые дни он должен был еще пережить народное восстание. В Иерусалиме жили два вероучителя, почитавшиеся особенно глубокими знатоками отечественных законов и пользовавшиеся поэтому высоким авторитетом в глазах всего народа. Один из них был Иуда, сын Сепфорея, а другой - Матфий, сын Маргала. Много юношей стекалось к ним, чтобы слушать их учение, образовывая вокруг них каждый день целые полчища. Когда те узнали, как болезнь и горе снедают царя, они в кругу своих учеников проронили слово о том, что теперь настало удобное время спасти славу Господню и уничтожить поставленные изображения, нетерпимые законами предков; ибо закон запрещает внесение в храм статуй, бюстов и иных изображений, носящих имя живого существа. А между тем царь поставил над главными воротами храма золотого орла. Вот этого орла законоучители предлагали сорвать и прибавили, что хотя с этим связана опасность, но что может быть почетнее и славнее, как умереть за заветы отцов; кто так кончает, душа того остается бессмертной и вкушает вечное блаженство; только дюжинные люди, чуждые истинной мудрости и не понимающие, как любить свою душу, предпочитают смерть от болезни смерти подвижнической.

3. Одновременно с этими проповедями распространился слух, что царь лежит при смерти. Тем смелее молодежь принялась за дело. Среди белого дня, когда множество народа толпилось вокруг храма, юноши спустились на канатах с храмовой кровли и разрубили золотого орла топорами. Немедленно дано было знать об этом царскому начальнику, который быстро прибыл на место с сильным отрядом, арестовал до сорока молодых людей и доставил их к царю. На первый его вопрос: "Они ли это дерзнули разрубить золотого орла?" - они сейчас же сознались. На второй вопрос: "Кто им это внушил?" - они ответили: "Завет отцов!" На третий вопрос: "Почему они так веселы, когда их ждет смерть?" - они ответили: "После смерти их ждет лучшее счастье ".

4. Непомерный гнев, овладевший тогда Иродом, вселил в него новые силы и помог ему побороть болезнь. Он лично отправился в народное собрание, изобразил в пространной речи молодых людей как осквернителей храма, которые под покровом закона преследовали более отдаленные цели, и потребовал, чтобы судили их как богохульников. Боясь, как бы не было привлечено к следствию множество людей, народ просил его наказать сперва только зачинщиков, затем лишь тех, которые были пойманы на месте преступления, а всех остальных простить. Весьма неохотно царь уступил этим просьбам. Он приказал тех, которые спустились с храмовой крыши вместе с законоучителями, сжечь живыми, остальных арестованных он отдал в руки палачей для совершения над ними казни.

5. После этого случая болезнь охватила все его тело и в отдельных частях его причиняла ему самые разнообразные страдания. Лихорадка не была так сильна, но на всей поверхности кожи он испытывал невыносимый зуд, а в заднепроходной кишке - постоянные боли; на ногах у него образовались отеки, как у людей, одержимых водобоязнью, на животе - воспаление, а в срамной области - гниющая язва, которая плодила червей. Ко всему этому наступали припадки одышки, лишавшие его возможности лежать, и судороги во всех членах. Мудрецы объясняли его болезнь небесной карой за смерть законоучителей. Он же сам, несмотря на отчаянную борьбу с такой массой страданий, цепко держался за жизнь: он надеялся на выздоровление и думал о средствах лечения. Он отправился на ту сторону Иордана для того, чтобы воспользоваться теплыми купаниями в Каллирое, вода которой течет в Асфальтовое озеро и до того пресна, что ее можно также и пить. Врачи предполагали здесь согревать все его тело теплым маслом. Но когда его опустили в наполненную маслом ванну, в глазах у него помутилось и лицо у него искривилось, как у умирающего. Крик, поднятый слугами, привел его, однако, опять в сознание. Но с тех пор он уже сам больше не верил в свое исцеление и велел раздать солдатам по 50 драхм каждому, а офицерам и друзьям его более значительные суммы.

6. Прибыв на обратном пути в Иерихон, он в своем мрачном настроении, желая как будто бросить угрозу самой смерти, предпринял безбожное дело. Он приказал собрать знатнейших мужей со всех мест Иудеи и запереть их в так называемом ипподроме (ристалище); затем он призвал к себе свою сестру Саломею и мужа ее Алексу и сказал им: "Я знаю, что иудеи будут праздновать мою смерть, как юбилейное торжество; однако мне могут устроить и траур, и блестящую погребальную процессию, если только вы пожелаете исполнить мою волю. Как только я умру, тогда вы оцепите солдатами тех заточенных и прикажите как можно скорее изрубить их, дабы вся Иудея и каждая фамилия, против своей воли, плакала бы над моей смертью".

7. Как только отдано было это приказание, получены были письма от послов из Рима, которые извещали, что Акма, по приказу императора, казнена, а Антипатр осужден им на смерть; однако, гласило письмо, если отец предпочтет изгнание смертной казни, то император против этого ничего не имеет. Царь опять поправился немного, по крайней мере настолько, что в нем вновь пробудилась жажда жизни; но вскоре затем страдания его, усилившиеся недостаточным питанием и мучившим его постоянно судорожным кашлем, до того его одолели, что он решился предупредить свою судьбу. Он взял яблоко и потребовал себе нож, чтобы разрезать его, по своему обыкновению, на куски, - тогда он оглянулся кругом, не будет ли ему кто-нибудь мешать, и поднял свою руку, чтобы заколоть себя. Но племянник его Ахиаб очутился возле него, схватил его руку и не дал ему покончить с собою. Тогда в замке поднялся громкий плач, точно царь уже скончался. И Антипатр услышал этот крик; он опять ободрился; полный радостных надежд, он начал упрашивать стражу расковать его и дать ему ускакать, обещав ей за это деньги. Но начальник караула приказал солдатам зорко следить за ним, а сам поспешил донести царю об этом покушении на побег. Почти со сверхъестественной в его положении силой голоса он отдал приказание своим телохранителям немедленно же убить Аптипатра. Его тело он велел похоронить в Гирканионе. После этого он опять изменил завещание и назначил своего старшего сына Архелая, брата Антипы, наследником престола, а самого Антипу - тетрархом.

8. Казнь своего сына Ирод пережил еще пять дней. С того времени, как он убийством Антигона достиг высшей верховной власти, протекли тридцать четыре, а со времени назначения его царем римлянами - тридцать семь лет. Прежде чем войско узнало о его смерти, сестра его Саломея вместе с ее мужем освободили всех пленных, которых царь приказал убить, заявив, что он изменил свое решение и теперь отпускает каждого на свою родину. А уже после того как те удалились, она объявила солдатам о кончине царя и созвала их и остальной народ в амфитеатр в Иерихоне. Здесь выступил Птолемей, которому царь вверил свой перстень с печатью, прославил имя царя, утешил народ и прочел царский рескрипт на имя солдат, заключавший в себе неоднократные напоминания о верности его преемникам. По прочтении рескрипта он открыл завещание и огласил его содержание. Филипп был в нем назначен наследственным владетелем Трахонитиды и пограничных областей; Антипа, как уже выше было упомянуто, - тетрархом, а Архелай - царем. Последнему вместе с тем было поручено препроводить императору перстень с печатью Ирода и запечатанные акты, касающиеся государственного правления, ибо императору представлено было утверждение всех его распоряжений, и он должен был еще санкционировать завещание. Все прочее должно было остаться без изменений, согласно первоначальному завещанию.

9. После этого раздались громкие, ликующие крики, приветствовавшие Архелая. Солдаты вместе с народом проходили мимо него группами, присягая в верности и испрашивая на него благословение Божие. Затем преступлено было к погребению царя. Архелай не остановился ни перед какими затратами; для большего блеска похоронной процессии он выставил перед народом все царские украшения. Парадная кровать была из массивного золота и украшена ценными камнями; покрывало - из чистого пурпура и пестрило узорами; тело, лежавшее на нем, было покрыто алым сукном; голову царя обвивала диадема, а над нею лежала золотая корона; правая рука держала скипетр. Парадную кровать окружали сыновья и многочисленная толпа родственников; непосредственно за ними шли телохранители, отряд фракийцев, затем германцы и галлы все в военных доспехах. Впереди шло остальное войско, предводительствуемое полководцами и командирами, в полном вооружении; за ними следовали пятьсот рабов и вольноотпущенников с благовонными травами в руках. Тело перенесено было на расстояние двухсот стадий в Иродион, где оно, согласно завещанию, было предано земле. Таков был конец Ирода.