ЛЮДВИГ ФАБРИЦИУС

КРАТКАЯ РЕЛЯЦИЯ О ТРЕХ СОВЕРШЕННЫХ МНОЮ ПУТЕШЕСТВИЯХ

[1679—1682]

Лета 1679 июня 30 дня я был впервые послан в Персию, чтобы разведать, возможно ли направить персидскую торговлю через Россию в Швецию, что я и выполнил со всем усердием.¹ Однако поскольку персы имели весьма малое представление о Швеции, то мне стоило большого труда растолковать им, что за королевство Швеция и какая это удобная для их торговли страна.

А надобно знать, что русские много лет тому назад положили немало сил, чтобы торговлю персидскими товарами направить через свои земли; у персов же был заключен трактат с турками [146] о том, чтобы персидские товары шли в Турцию и через Турцию, а именно в Смирну и другие портовые города. Но так как русские, засылая большие посольства со всевозможными дарами, добились своего, персы заключили с русскими торговое соглашение, согласно которому персидские подданные имели право торговли и проезда с товарами в России и через Россию, а через Россию либо на Новгород, либо на Смоленск, либо на Архангельск. Мне хотелось получить это соглашение от русских, но деньгами я не смог ничего добиться, ибо русские не хотели предоставить шведам такие выгодные коммерции и отослали персов в Архангельск.²

Во время первой поездки в Архангельск у персов был груз в 400 тюков шелка. Поскольку в это время шла война между Францией и Голландией, голландцы держали при архангельском флоте 2 или 3 своих конвойных судна, но они не смогли отбиться, и французы, захватив бедных персов, объявили шелка своей добычей, ибо последние находились на судах их врагов. Это нанесло персам большой ущерб, и они, напуганные, не решались больше торговать в России.³

В конце концов я получил торговое соглашение, которое персы заключили с Россией. Тут я им указал на великую выгоду для них от поездок в шведские провинции и через них, после чего некоторые купцы решились направиться в Нарву. Но когда они прибыли в Москву, их стали отговаривать от их намерения как русские, так и иноземцы и даже подданные шведской короны, уверяя, что в Швеции никто не купит у них и одного тюка шелка.

Я же в это время был уже в Стокгольме, вернувшись из моего первого путешествия с доброй вестью о том, что персидский государь благосклонно отнесся к предложению о торговле и повелел, чтобы его подданные начали торговлю своими товарами в шведских провинциях и продолжали вести ее постоянно.⁴

[1683—1686]

Но поскольку это все еще не подтверждалось делом, я через 6 недель, а именно в 1683 году, вновь был послан к царю, а также и к государю Персии, шаху Сулейману.⁵

При въезде в Москву я был встречен отрядом в 50 всадников на белых лошадях, которые ехали впереди моей свиты, и был доставлен на Посольский двор, где меня и поместили. Спустя три дня ко мне явился писарь из Посольского приказа, или канцелярии, передал приветы от боярина князя Василия Васильевича Голицына и его приказ наутро явиться на аудиенцию к их царским величествам. От Посольского двора до царского крыльца по обе стороны были выстроены два полка стрельцов. Когда меня ввели в зал, оба царя восседали на троне. По обеим сторонам трона [147] стояло шесть молодых дворян в белых одеждах, держа в руках как бы наготове большие боевые топоры.

После приветствия я вручил свои верительные грамоты. Тут оба царя встали, осведомились о здоровье короля и спросили, давно ли я отпущен от короля. Затем сам боярин князь Василий Васильевич Голицын сказал мне, что их царские величества соизволили приказать, чтобы мои грамоты перевели, после чего мне будет устроена конференция.⁶

И действительно, спустя три дня меня проводили к боярину те же всадники, которые сопровождали меня при въезде в Москву. У крыльца стояли два дьяка с целой толпой дворян. Они тотчас отвели меня к боярину в прекрасную палату. Там стоял небольшой стол, накрытый шелковой, шитой золотом скатертью. Господин боярин попросил меня занять место. Я хотел было сесть сбоку, но он взял меня за руку и усадил во главе стола. Сам он занял место по правую руку от меня, а по левую сел канцлер, который глядел исподлобья. Но боярин сказал: «Господин посланник направлен к нам нашим соседом, королем Швеции, по любви и дружбе, он представляет великого государя». На этой конференции мне была обещана всяческая поддержка согласно пактам.⁷

Спустя 14 дней я отбыл из Москвы и после годичного путешествия прибыл в Исфаган.⁸ О стране, обычаях и жизни персов все, что можно было написать, написано, я поэтому буду писать только о порученном мне деле. После того как были переписаны подарки, явился михмандар (Mehemandar), или церемониймейстер,⁹ и сообщил мне время, назначенное для аудиенции и обеда, ибо у персов обычай таков, что после аудиенции потчуют.

Через несколько часов михмандар вернулся, рассказал, что вот уже несколько лет, как им не привозили хороших соболей, и, зная, что у меня было соболей на 4000 рублей, пожелал взять несколько сороков для государя, ибо мунаджим (Minadsi), т. е. звездочет, известил, что сейчас самое благоприятное время шить одежды для государя. Я не замедлил отдать соболей. На следующий день на государе была шуба из моих соболей.

После того как мои верительные грамоты были переведены, я получил аудиенцию у великого везиря. Тот справлялся о разных вещах: как далеко до Швеции и как далеко от Швеции до России, по воде или по суше нужно туда добираться. Получив от меня на все вопросы надлежащие ответы, он заявил после долгих разговоров, что мне надобно переговорить со старшиной (Stathalter) купцов-христиан, поскольку эти люди лучше всех знакомы с Европой и знают толк в торговых делах.

Спустя несколько дней ко мне явился армянский старшина и сообщил, что он получил от великого везиря распоряжение обсудить и обдумать со мной, как лучше всего направить персидскую торговлю в Швецию через Россию, и что ввиду большой важности дела ему нужно будет позвать на это обсуждение некоторых [148] самых именитых купцов и он сообщит мне, когда они соберутся.

Спустя несколько дней старшина спросил меня через посланного, не окажу ли я им чести прийти на условленную беседу. Я без промедления вскочил в седло. Когда я приехал к старшине, там находилось около 20 человек из старейших и самых богатых купцов. После длительных раскланиваний старшина попросил меня сесть в кресло, он же и все остальные сели на пол. Затем старшина, поднялся, осенил себя крестным знамением и сказал: «По повелению государя Сулеймана мы собрались здесь, чтобы получить от господина посланника разъяснения, как, каким путем наши негоцианты смогут вести торговлю в Швеции, ибо мы памятуем великий урон, понесенный нами, когда наши сотоварищи несколько лет тому назад собрались идти с товарами в Россию и далее через Архангельск в Голландию, а их постигло несчастье: французы полностью разгромили флотилию и отвезли ее в Дюнкерк, что нанесло нам невозместимый ущерб, ибо груз состоял из 400 тюков лучших шелков, вследствие чего наши сотоварищи остерегаются направлять впредь свои товары в Россию или через нее».

На это я им ответил, что случившегося не исправишь, им не следовало поддаваться уговорам русских, голландцев и англичан, ибо лучший путь для них идет через Новгород на Нарву или Ревель и далее на Любек по Балтийскому морю, тем более что царь письменно обещал разрешить им провозить товары через его владения в оба конца и торговать ими с обеспечением на случай бедствия от воды, огня и всяких прочих невзгод, приключись они где-либо на его земле.¹⁰ Поэтому они могут пользоваться этой гарантией и могут ожидать не меньшего от короля Швеции. По прибытии в Нарву они будут обеспечены судами раньше других иноземцев, но товары, которых ждут в Стокгольме, они должны в первую очередь отсылать туда. При этом я обещал им от имени короля, что они два года будут торговать без пошлин. Все же мне пришлось долго уговаривать этих людей, и не столько персов, сколько уже упоминавшихся европейцев. Они утверждали, что шведы будто такие люди, которые хорошо умеют только размахивать шпагой, ничего не смыслят в торговых делах и к тому же редко держат свое слово. Но дознаться, подданные какого государства встали мне поперек дороги, я не мог, хотя и все они ничего хорошего мне не сделали.¹¹ Я попытался узнать у господ армян, кто же так плохо отзывается о шведах, я мол живо заткнул бы ему глотку. Но поскольку эти люди с давних пор состояли в деловых отношениях друг с другом, я ничего не смог дознаться. Однако я доложил великому везирю, что хотя армянские купцы весьма склонны вести торговлю через шведские провинции, они все же запуганы каким-то клеветником; поэтому я готов остаться заложником до тех пор, пока они не вернутся [149] из своей первой поездки. В ответ великий везирь сказал, что это было бы величайшей несправедливостью, поскольку мой всемилостивейший король пишет его господину и повелителю государю Персидскому, чтобы мне сполна доверяли во всех моих начинаниях; а посему купцам придется, благословясь, отправиться в Швецию в моем сопровождении.

Тут я уже решил, что тотчас получу отпускное письмо, однако все затянулось более чем на 2 года, поскольку государь, будучи весьма общительного нрава, неоднократно вызывал меня для беседы, расспрашивал, сколько лет шведскому королю, да сколько у него солдат и сколько военных кораблей, и заключил ли он мир с королем Дании, и получил ли наш король в жены принцессу, ради которой он так долго воевал, ибо государь полагал, что война началась из-за принцессы, на что я ему отвечал, что война велась никак не из-за принцессы, а были на то важные государственные причины, и что король, мой всемилостивейший господин, уже давно супруг принцессы и бог уже даровал ему наследника. Затем государь спросил меня, сколько жен у шведского короля. Когда я ему ответил: «Одна», — он от всего сердца рассмеялся и воскликнул: «Король — и одна жена! Как же это можно?». А великий везирь ответил: «Да, у христиан обычай таков, что они должны довольствоваться одной». Государь же повторил: «Король — и одна жена!». Это казалось ему невероятным.

Затем государь повелел принести чашу вина, выпил за здоровье своего доброго друга короля Швеции, спросил меня, не желаю ли я осушить гасарпесу за здоровье моего короля (гасарпеса — большой золотой ковш, в который входит более кружки). Я ответил, что с большим удовольствием выпью за здоровье моего господина, однако доза по мне слишком велика для одного раза. На это государь сказал: «Я знаю, что франки (Frengi) не пьют так много», и повелел принести мне небольшую золотую чашу. После того как я осушил эту чашу, михмандар проводил меня на мое место. Через некоторое время он снова подошел ко мне и сказал: «Государь желает с тобой говорить». Я поднялся, подошел к государю и поклонился. Он, сделав знак рукой, промолвил: «Подойди поближе» — и спросил меня, воевал ли король Швеции с императором, а также с Польшей и Россией. Я рассказал, как все было, а также что король, мой всемилостивейший господин, у всех своих соседей завоевал кое-какие провинции и владеет ими доныне. На это государь заметил великому везирю: «Он завоевал и удерживает то, что имеет, — не так, как король Франции, тот захватывает много, а назавтра отдает все обратно».¹² После того как все изрядно захмелели, я поднялся, михмандар подошел ко мне, полагая, что я желаю говорить с государем, я же попросил разрешения удалиться, ибо было уже поздно. Он отвечал: «Иди с богом! О дальнейшем я оповещу тебя». [150]

Спустя несколько дней михмандар пришел ко мне и сказал: «Государь через несколько дней устраивает опять большое празднество. Он желает дать аудиенцию узбекскому послу». Я спросил, не составить ли мне мемориал, чтобы ускорить решение моего дела и мой отъезд. Он ответил: «Да», — но выразил сомнение в том, что я так скоро получу разрешение на отъезд; я ведь не прожил здесь еще и года.

Спустя несколько дней михмандар опять пришел ко мне и сказал, что государь повелел мне явиться и откушать с ним хлеба-соли. Там были и европейцы: императорский архиепископ по имени Бастиан Кнап, польский граф де Сьери, один русский¹³ и один португалец. Мне было оказано предпочтение, и я был посажен рядом с великим везирем. Против этого московит протестовал; но михмандар сказал ему, что здесь покои государя и все здесь — любезные государю гости, пусть он веселится и не наносит обиды государю.

Татарин, т. е. узбекский посол, вышел на середину зала, опустился на колени и в таком положении передал приветствия от своего господина и просьбу о помощи против врагов, что ему и было обещано. Пили вволю, а музыка и танцовщицы были отменные. Когда государь захмелел, к нам подошел михмандар и подал знак, что пора подниматься из-за стола. Мы разошлись по домам без какого-либо церемониала, что принято у персов.

И вот так я в течение трех лет одиннадцать раз был в гостях у государя. За это время я передал, наверное, 10 мемориалов, но не получил никакого ответа. Наконец мне это надоело, и я послал господина Клингшерну ¹⁴ с новым мемориалом, чтобы узнать, долго ли мне еще пребывать под арестом; столько мемориалов я уже передал, а ни на один не получил ясного ответа и не знаю поэтому, что мне сообщить моему всемилостивейшему королю и господину о причинах столь многолетней задержки, особенно в Исфахане; это могло быть дурно истолковано, и поэтому я весьма опасаюсь немилости со стороны моего всемилостивейшего короля. Великий везирь дал такой ответ Клингшерне: «Скажи господину посланнику, что все его мемориалы честно вручены государю, и этот новый мемориал будет передан ему прежде, чем истекут 2 часа. Вот уже несколько недель, как я не могу свидеться с государем по причине его нездоровья». Он не хотел или не смел сказать, что государь был великим почитателем вина, а в гареме, т. е. на женской половине, пребывал иногда по 5—6 недель; когда же ему там надоедало, он иной раз появлялся и разрешал некоторые дела, а затем все начиналось сначала.

Наконец, подошел новрус, или новый год персиян, 10 марта ко мне пришел михмандар с радостной вестью: государь сказал одному кастрату, что он собирается отпустить всех иноземцев. Я был несказанно рад, что через 3 года и 4 месяца пришло наконец [151] мое избавление. За два дня до праздника михмандар принес мне отпускное письмо и сказал, чтобы я приготовился, ибо государь желает видеть меня в новрус (это у них принято так говорить).

В день нового года михмандар пришел за мной и повел меня к государю. Зрелище было великолепное. Всадники и лошади — все было усыпано драгоценными камнями и золотом, перед слонами, львами, тиграми, носорогами, лошадьми стояли золотые сосуды. Как только меня ввели в зал, где восседал государь, он сделал мне знак рукой и сказал: «Подойди поближе, мне приятно, что я могу говорить с тобой без толмача; ты в своих мемориалах не раз сетовал на долгую задержку. Так знай, что твой король, мой добрый друг, послал тебя ко мне с несколькими поручениями, и все, что ты желал от имени твоего короля, пришлось мне по сердцу, мне было бы приятно исполнить все пожелания твоего короля, моего доброго друга, за исключением того, чтобы я враждовал с турками, — это невозможно, ибо мои предшественники заключили мир, а я его конфирмовал по всем законам на вечные времена. Проклятие падет на голову того, кто первым обнажит саблю. Я не хочу, чтобы проклятие пало на мою голову, к тому же у нас еще совсем свежо в памяти, как мы, поддавшись уговорам христианских государей, сильно потревожили турок, а христианские государи между тем заключили мир и даже не известили нас. Тогда турки всей своей военной мощью обрушились на нас. Если бы не милость божья и не отважные сердца персов, турки задали бы нам жару».

Тогда я сказал, что не хочу и думать, чтобы мой король принимал в этом какое-либо участие. Государь ответил: «Нет, нет. Alla, Elle, Masun — избави бог, это были император, король Польский и Венеция.¹⁵ Вот что я тебе скажу еще раз: твой приезд сюда зависел от твоего короля, моего доброго друга, отъезд же твой — в моей власти. Я задержал тебя на некоторое время при своем дворе, это правда, но ты должен знать, что кого я не люблю, того и не задерживаю; что же касается немилости твоего господина, каковой ты опасаешься, то я о тебе позаботился. Я желаю твоему господину, королю Швеции, моему доброму другу, счастья, здоровья и благоденствия здесь на всю жизнь, а там навечно, и заверяю его в своей дружбе». Затем он подал знак великому везирю, тот подошел, взял рекредитивы, которые лежали на подушке перед государем, поцеловал их и подал мне со словами: «Поезжай с богом, купцы присоединятся к тебе, вы будете попутчиками. Начало было плохим, конец будет лучше».

Затем я с радостью распрощался и, благословясь, отбыл в Швецию. Купцы выехали уже несколько ранее.

Когда я прибыл в Москву, снова начались интриги, и русские очень хотели снова отослать персов в Архангельск, но [152] я заявил им, что эти добрые люди напуганы прошлым архангельским путешествием и намерены теперь выбрать лучший и более безопасный путь для поездок с товарами. Они платят положенную по контракту пошлину и потому не хотят быть связанными, а хотят держаться того места, которое они найдут наилучшим для себя, что соответствует контракту, заключенному относительно этого великими государями.

Между тем почтенному боярину князю Василию Голицыну пришлось выступить в поход против крымских татар. Дела на это время были перепоручены его сыну, который задерживал меня и купцов, а так как дело шло к весне, то нам надо было спешить, чтобы успеть добраться до шведской границы на санях. Этот молодой Голицын за заслуги отца был возведен тоже в бояре царевной Софьей. Он чинил мне всяческие препоны. Времени у меня было в обрез. Я послал с господином Клингшерной 100 дукатов, испрашивая разрешения отправиться с купцами в путь, а не то я напишу жалобу его родителю. Однако 100 дукатов возымели силу, так что на другой день, получив пропуск и пристава, мы с караваном отправились в Швецию.¹⁶

Когда я благополучно прибыл в Швецию, король был очень обрадован тем, что я, выдержав столько злоключений, довел дело до желанной цели, и он сейчас же назначил для продолжения переговоров с этими людьми комиссию в составе камерального советника Кроншильда, коммерции советников Шернхека и Леонанкера. Король был так милостив, что дал купцам сверх вышеупомянутых двух лет еще три года вольностей. Кроме того, в дальнейшем они должны были платить два процента пошлины при приезде и один процент при отъезде. Таким образом, торговля была налажена, и купцы получили затем королевскую санкцию.¹⁷

[1697—1700]

Лета 1697. Третье путешествие начиналось так: я должен был поздравить царя с благополучным взятием Азова, и поскольку он выразил желание через шведского резидента Книперкрона закупить у нас 300 чугунных пушек, король решил подарить их царю и переправить в Нарву, откуда их должен был забрать правитель Новгорода. Бывший тогда камер-юнкером Клингшерна и перевез пушки в Нарву, а затем даже и в Москву.¹⁸ Далее мне было поручено всяческими способами помешать осуществлению бессовестной затеи известного авантюриста графа фон Саница, ибо он замышлял пресечь персидскую торговлю со Швецией и направить ее в Польшу. Это стоило больших денег.¹⁹ Кроме того, я должен был передать наши соболезнования тогдашнему молодому персидскому государю, шаху Султану Хусейну по поводу кончины его отца шаха Сулеймана и наши поздравления молодому Султану Хусейну в связи с его восшествием на престол [153] отца. При этом нужно было укрепить начавшиеся ранее добрые взаимоотношения—так гласила инструкция короля Карла XI.²⁰

После кончины короля Карла XI я получил новые инструкции от короля Карла XII и был послан в Москву и Персию, где я должен был сообщить о смерти Карла XI и о восшествии на престол его сына Карла XII, а также о том, что в ближайшее время прибудет великое посольство для конфирмации договора о вечном мире.²¹

Я отбыл из Стокгольма 10 мая 1697 года. 12 августа я прибыл в Москву. Там я застал датского посла Гейнса, который прибыл ранее меня, но так как царь был в отъезде, этот посол не хотел получать аудиенции у знатнейших господ сановников, ссылаясь на то, что его король приказал ему вручить верительные грамоты самому царю. Боярин Лев Нарышкин спросил меня через посланного, не желаю ли я получить аудиенцию у них, поскольку царь приказал им во время его отлучки решать все внешние и внутренние дела²². Я испросил несколько дней на размышление, хотя у меня был наказ не сомневаться, если царя не будет на месте, а передать мои поручения сановникам. Но я затягивал дело, чтобы за время действия моих полномочий по возможности разведать, что за поручения у датчанина. А тот пустил в ход лицемерную учтивость, заявляя, что он охотно уступит очередь, тем более, что мне предстоит еще дальнейший путь. Я же, как только мог, отнекивался, говоря, что в этот раз честь первой аудиенции выпадает ему, поскольку он прибыл за 14 дней до меня, и я не собираюсь в этот раз оспаривать ее. Уладил все кошель со старинными монетами. Лев Нарышкин велел сообщить датскому послу, что, поскольку тот не решается передать им свои поручения, ему надлежит отбыть из Москвы в течение трех дней и ехать обратно к своему королю, а так же, ему отказано в ежедневных кормах. Тут датчанину пришлось сдаться, и он поскакал на аудиенцию. Как только его бумаги были переведены, я истратил несколько дукатов на угощение. Всем этим был, несомненно, заложен первый камень к злосчастной войне.²³ Затем я был на аудиенции и два раза на конференции. Отослав отчет обо всем, я отправился дальше в Персию, и, преодолев много трудностей в пути, достиг 22 мая 1698 года персидской земли, а именно Низовы.

8 ноября я прибыл в столицу Исфахан. 19 ноября ко мне пришел михмандар и сделал роспись подарков. 13 декабря я первый раз был на аудиенции, после того как мои верительные грамоты были переведены. 14-го я был у великого везиря на тайной конференции. 1 января 1699 года государь просил меня откушать с ним хлеба-соли. 7-го я был на прощальной аудиенции. 21-го я был на приеме у рейхсмаршала ²⁴ по поводу его назначения великим везирем, так как прежний везирь, которому исполнилось 109 лет, стал терять память. Я-то думал, что закончил все дела и [154] могу ехать домой, а великий везирь сказал мне, что государь решил отправить своего посланца в Швецию и желает, чтобы я задержался еще на несколько дней. Нечего сказать, пожелание! Я был уже готов к отъезду, а мне пришлось задержаться еще на 4 недели, так как государь сказал: «Этот мой посланец будет твоим приставом, а когда вы прибудете в Швецию, ты в свою очередь сможешь ему помочь». Мне пришлось принять эту просьбу с благодарностью. При прощании государь сказал напоследок: «Приветствуй от меня короля Швеции, моего доброго друга, и передай, что его друзья — мои друзья, а его враги — мои враги».²⁵

Комментарии

1 Имеется в виду новая, но далеко не первая попытка Швеции установить торговые отношения с Персией через Россию (см. стр. 135).

2 Фабрициус в немногих словах верно отмечает стремление русского правительства монополизировать торговлю с Персией (см. стр. 134). Однако здесь не указано, что Персия, враждебно настроенная к Турции, была заинтересована в торговле с Россией или при ее посредничестве со странами Западной Европы. Торговое соглашение — жалованная грамота Алексея Михайловича от 21 мая 1667 г. Армянской торговой компании, находящейся в Персии (стр. 134). Несмотря на оживленные дипломатические связи России с Персией, никаких письменных соглашений между этими государствами с 1594 по 1667 г. не заключалось.

Грамота 7 февраля 1673 г., подтверждавшая жалованную грамоту 1667 г., в интересах царской казны и русского купечества ограничивала транзитную торговлю армянских купцов со странами Западной Европы. Видимо, поэтому Фабрициус не упоминает данного условия в своей Реляции.

Фабрициус на пути из Швеции в Персию был в Москве в январе 1680 г. Подробности его переговоров в Москве изложены в его Записках (см. стр. 72—73). Фабрициус не упоминает об аудиенции у царя Федора Алексеевича, но Н. Н. Бантыш-Каменский сообщает, что она была 1 января 1680 г., а из Москвы Фабрициус отбыл в Персию 28 января того же года (Бантыш-Каменский, IV, стр. 197).

Мирный договор Персии с Турцией относится к 1639 г. Он включал и определенные торговые соглашения, в частности условие о транзите шелка через Турцию в средиземноморские порты — Смирну и др.

3 Сведения о большом уроне, понесенном персидскими купцами под Архангельском в результате войн Голландии с Францией, вызванных торговым и колониальным соперничеством (первая война — 1667—1668 гг., вторая — 1672—1678 гг.), не встречаются в имеющихся у нас источниках, но находят подтверждение в той же Реляции Л. Фабрициуса, на этот раз от лица самих персидских купцов (см. стр. 148).

4 На обратном пути из Персии Фабрициус прибыл в Москву 22 сентября и отбыл в Швецию 8 октября 1682 г. (Бантыш-Каменский, IV, стр. 199). В 1683 г. Фабрициус вновь отправлен в Персию через Россию. Вторая его миссия была вызвана безрезультатностью первой поездки.

5 Вторично Л. Фабрициус прибыл в Москву 7 июля 1683 г. Официальной целью его был проезд в Персию по торговым делам. Но было и личное дело к русскому правительству — получение имущества, оставшегося ему в наследство от его отчима П. Беема, казненного разницами в Черном Яре в 1670 г. (Бантыш-Каменский, IV, стр. 199—200). Этот факт интересен с точки зрения международных правовых отношений XVII в.

Сулейман (Сефи) II был шахом Персии с 1666 по 1694 г.

6 Голицын Василий Васильевич после стрелецкого восстания 15 мая 1682 г., приведшего к утверждению на престоле царей Ивана и Петра Алексеевичей при регентстве их сестры царевны Софьи (1682—1689) стал главой Посольского приказа. В Реляции Фабрициуса заслуживает внимания описание посольского обряда. Скромные размеры воинского эскорта объясняются тем, что Фабрициус был в ранге посланника, направлявшегося через Россию в другую страну. Размеры воинского отряда, встречавшего послов иностранного государства под Москвой, зависели, очевидно, от назначения и политической значимости посольства. Я. Рейтенфельс, говоря о прибытии в Москву в 1672 г. посольства из Польши, сообщает, что с целью «проводить это посольство и город было выставлено более 16 000 отборнейшей конницы и пехоты, расположенных по обеим сторонам пути...» (Рейтенфельс, стр. 73). При въезде в Москву в 1675 г. голландского посольства Кунраада фан-Кленка было выстроено до 10 000 пехоты и большое количество конницы (Посольство Кунраада фан-Кленка..., стр. 387—389).

7 В 1683 г. В. В. Голицын получил титул «Царственные большие печати и государственных великих посольских дел сберегателя», став первым человеком в государстве. Помимо Посольского, он ведал Рейтарским, Владимирским судным. Пушкарским, Малороссийским, Смоленским, Новгородским, Устюжским приказами и Галицкой четвертью. Своим возвышением, кроме высокой образованности и определенных дарований, В. В. Голицын обязан личной близостью к Софье. Он пользовался неограниченным правом ведения переговоров с иностранными послами и, как видно из Реляции Л. Фабрициуса, принимал послов в личных покоях. В обстановке обострения отношений с Турцией и подготовки войны с нею Голицын стремился к установлению мирных отношений с европейскими государствами, в том числе со Швецией. Под пактом, заключенным между Россией и Швецией, подразумевается, очевидно, Кардисский договор 1661 г.

Канцлер — дьяк Посольского приказа. В данном случае им мог быть Е. И. Украинцев. Украинцев был думным дьяком Посольского и Малороссийского приказов с 1675 по 1699 г. (Богоявленский, стр. 246, 304).

8 Исфахан — столица Персии в XVII в.

9 Михмандар буквально «принимающий гостей».

10 Имеется в виду жалованная грамота 1667 г. и ее подтверждение 1673 г. (см. стр. 134).

11 Вероятно, речь идет об англичанах и голландцах, конкурентах шведов в борьбе за русский и персидский рынки (см. стр. 134).

12 Шах имел в виду войну Франции с Голландией 1672—1678 гг., в начале которой французская армия значительно продвинулась в глубь голландской территории, но была вынуждена отступить в результате затопления голландцами части страны и оставить занятую территорию.

13 Представителем Москвы мог быть гонец Христофоров, который был послан в Персию со специальным заданием разведать цели посольства Фабрициуса (3евакин, стр. 150—151).

14 Клингшерна — член посольства Фабрициуса.

15 Шах Сулейман имеет в виду сложившуюся в 1683—1684 гг. в результате возросшей экспансии турецкого султана антитурецкую «Священную лигу» в составе Австрии, Польши и Венеции.

16 В 1687 г., когда Фабрициус был в Москве, В. В. Голицын возглавлял обусловленный договором с Польшей (1686 г.) поход русского войска против крымских татар — союзников Турции (первый крымский поход). Его старший сын, Алексей Васильевич, был главой Новгородского приказа.

Коррупция в дипломатической сфере была распространена очень широко. Шведский агент Христофор Кох, прибывший в Москву в 1679 г., доносил в Стокгольм о происках датского посла в Москве, прося выслать ему тысячу-другую дукатов, обещая с их помощью увеличить число сторонников Швеции. С помощью подкупов действовали и датчане (Форстен стр. 322).

17 О первом пребывании персидских купцов в Швеции см. также Записки Фабрициуса (стр. 72—73).

18 В начале 1697 г. русское правительство через шведского резидента Книперкрона запросило о возможности закупить в Швеции 600 медных пушек. В ответ шведский король Карл XI в знак добрососедских отношений преподнес русскому царю в качестве подарка 300 чугунных пушек. Петр I благодарил за подарок уже Карла XII (Карл XI скончался 5 апреля), выражая намерение употребить пушки против Турции (Бантыш-Каменский, IV, стр. 207). Эти пушки были отправлены в Воронеж.

19 Граф Филипп фон Саниц (Санис?), крещеный перс, родился в Исфахане. Отец его — шах Аббас, а мать — армянка-наложница. После смерти отца мать направила его в Европу для обучения. Он жил во многих государствах, в том числе в Англии и Франции. Получил графство. В ноябре 1695 г. прибыл в Москву из Швеции просить разрешение проехать в Персию по имущественным делам, но в мае 1696 г. по собственной просьбе отпущен обратно в Стокгольм (Бантыш-Каменский, IV, стр. 204). К 1697 г. относится, очевидно, вторичное появление Саница в Москве, когда он мог выступать в качестве агента Польши, изменив ориентацию.

20 Хусейн I — последний шах (1694—1722) династии Сефевидов, которая пала в 1722 г. в результате внутренних противоречий и вторжения афганцев в Персию.

Фабрициус ничего не говорит о торговых целях своей третьей миссии в Персию, но они сами собой подразумеваются и очевидны из слов Реляции:

«. . .нужно было укрепить начавшиеся ранее добрые взаимоотношения».

21 Имеется в виду намечавшееся в связи со вступлением на престол короля Карла XII шведское посольство в Россию для нового подтверждения условий Кардисского мирного договора 1661 г., который уже был подтвержден в 1684 г.

22 К моменту приезда Фабрициуса (август 1697 г.) Петра I не было в Москве. Он участвовал инкогнито в составе русского Великого посольства 1697—1698 гг. в Западную Европу. Целью посольства было расширение и укрепление наступательного союза европейских государств против Турции. В сложной международной обстановке конца XVII в. Россия была вынуждена отказаться от борьбы с Турцией. На обратном пути Петр I заключил с польским королем Августом II соглашение о союзе против Швеции.

В новом правительстве, которое образовалось в 1689 г. после заточения царевны Софьи в Новодевичий монастырь и ссылки В. В. Голицына и просуществовало до 1699 г., Л. К. Нарышкин, дядя Петра I по матери, занимал пост начальника Посольского приказа.

23 Эпизод с датским послом Гейнсом вскрывает атмосферу интриг и сложной борьбы прибалтийских послов за влияние на русский двор. К 1697г. наметилось обострение балтийского вопроса. Сложилась новая антишведская коалиция в составе Дании, Польши и России. Союз Дании, Саксонии и России оформился к 1699 г. В 1700 г. началась Северная война, в которой главным противником Швеции стала Россия.

24 Здесь, видимо, имеется в виду сипахсалар — высший воинский чин Персидского государства.

25 На пути из Персии в Швецию Фабрициус 18 февраля 1701 г. имел аудиенцию у Петра I, не подозревая о Северной войне. Выехал в Швецию 10 марта.

Текст воспроизведен по изданию: Записки иностранцев о восстании Степана Разина. Т1. Л. Наука. 1968