ЕВСЕВИЙ ПАМФИЛ

ЧЕТЫРЕ КНИГИ ЕВСЕВИЯ ПАМФИЛА, ЕПИСКОПА КЕСАРИИ ПАЛЕСТИНСКОЙ
О ЖИЗНИ БЛАЖЕННОГО ВАСИЛЕВСА КОНСТАНТИНА.

КНИГА ВТОРАЯ.

ГЛАВА 1.

Тайное гонение Лициния, умерщвляющего епископов Амасии.

Этот-то вышеупомянутый (Лициний) низ­вергся в бездну богоборцев и, соревнуясь с собственным бедствием с теми, коих погибель за нечестие видел своими глазами, снова, как некое уже погасшее пламя, возжег гонение на христиан, и произвел пожар нечестия ужаснее прежних. Впрочем, изворачиваясь, подобно какому-нибудь страшному зверю или лукавому змею, дышащему гневом и богоборческой угрозой, он, из страха к Константину, еще не дерзал явно восставать на подвластные ему Церкви Божьи, но, скрывая яд злобы, устраивал тайные и частные козни епископам, из которых славнейшие умерщвлены им по навету областных начальников. И способ убийства их был каким-то странным, до того времени неизвестным. То, что делал он тог­да в Амасии Понтийской[1], превышает всякую меру жестокости.

ГЛАВА 2.

Разрушение церквей и убийство епископов.

Там одни из церквей были разрушены сверху донизу, и это, после первого разрушения[2], уже во второй раз, другие заперты местными правителями (topoV hgemoneV), чтобы никто из обыкновенных поклонников не входил туда и не приносил Богу подобающего служения, ибо издававший такие повеления, умствуя по внушению нечистой совести, не думал, что то служение совершается за него, но будучи уверен, что мы все делаем для Константина и за него молим Бога. А единомышленники и льстецы Лициния, решившись совершать угодное преступнику, известнейших церковных предстоятелей пре­давали смертной казни. Таким образом, без­винно уводились и, подобно убийцам, казнимы были люди, не сделавшие ничего несправедливого, некоторые же из них претерпели даже и нового рода кончину: тела их рассекали мечом на множество частей и, вслед за такой казнью, которая бесчеловечнее и ужас­нее всякого трагического рассказа, повергали их в глубины моря на пожирание рыбам[3]. После этого опять, как не задолго перед тем, началось бегство благочестивых мужей, и снова поля, снова пустыни приняли к себе служителей божьих. Заметив успех от та­кого образа действия, тиран задумал было, наконец, воздвигнуть гонение на всех[4], и конечно, исполнил бы свою мысль, ибо ни­что не мешало ему перейти к самому делу, если бы защитник рабов своих (Бог) не предупредил этого намерения и не возжег, так сказать, среди тьмы и самой мрачной ночи великого светильника, если бы не привел туда слугу своего, Константина[5].

ГЛАВА 3.

О том, как Константин склонился на сторону христиан, когда готовилось гонение.

Молву о том, что сказали мы выше, находя невыносимой, Константин принял мудрое решение и, к врожденному человеколюбию присоединив твердость характера, поспешил на помощь угнетаемым. Он почитал благочестивым и святым делом, низвергнув одного человека, спасти целый род людей, ибо действовать с великим человеколюбием и миловать недостойного милости означало, с од­ной стороны, не оказать ему самому никакой пользы, так как он отнюдь не оставит на­клонности к злу, но еще более увеличит ярость против подданных, - с другой, не да­ровать бедствующим под его властью ника­кой надежды на спасение. Рассудив так, василевс решился немедленно подать спасительную де­сницу людям, доведенным до крайней степе­ни зла. И вот он сделал обыкновенные распоряжения к вооружению войска: собрались к нему все фаланги и конные тагмы[6] (ippikou tagmatoV), и перед всеми ними приказано нести знаки доброй на­дежды на Бога[7], оправдываемые тем символом, о котором говорено прежде.

ГЛАВА 4.

О том, что Константин готовился к войне, молясь, а Лициний - гадая.

Хорошо зная, что именно теперь осо­бенно нужны ему молитвы, он взял с собой священников Божьих, которые, как добрые стражи души, по его убеждению, должны не­престанно беседовать и быть с ним. По этому поводу, тиран, вероятно, получил сведения, что Константин обещает себе победу над врагами не иначе, как при содействии Божьем, что те, о которых сказано, постоянно бесе­дуют и находятся с ним, и что как ему, так и всему войску предшествует символ спасительного страдания. Все это, считая достойным смеха, он издевался над Константином и поносил его хульными словами. Между тем сам окружил себя прорицателями и египет­скими гадателями, составителями волшебных снадобий (jarmaketV) и шарлатанами (gohtaV), жрецами и пророками чтимых ими богов, потом умилостивляя жертвами тех, кого признавал богами, вопрошал, каковым будет конец его войны. Прорицатели согласно отве­чали, что он, бесспорно, останется победителем врагов и одержит верх в войне, из­лагали свои обещания в длинных красивых стихах, от имени всех оракулов[8]. Столь же благоприятны были для него предсказания толкователей сно­в по полету птиц[9]. Подобное тому открывали и жрецы, предсказывавшие по движению внутренностей[10]. Превозносясь обольстительными обещаниями таких успехов, он с великой уверенностью отправился в лагерь и готов был к битве.

ГЛАВА 5.

О том, что говорил Лициний об идолах и о Христе, когда прино­сил жертву в роще.

Перед началом сражения, он созвал избранных своих щитоносцев (upaspistwn)[11] и титулованных друзей в одно из заповедных и священных, по их верованию, мест. То была влажная и тенистая роща, в которой стояли различные, высеченные из камня статуи чтимых (язычниками) богов. Зажигая перед ними восковые свечи и принеся обычную жертву, Лициний произнес, говорят, следующую речь: “Любез­ные друзья и соратники! Вот отеческие боги, которых мы чтим, приняв из­давна, от предков (наставление) благоговеть перед ними. Напротив, начальник враждебного нам войска, отвергнув отеческие обычаи, принял безбожное мнение[12], и находясь в заблуждении, прославляет какого-то чужеземного, неизвестно откуда взятого Бога. Постыдным его знаменем он срамит свое войско. До­верившись Ему, он поднимает оружие не против нас, а более против оставленных им богов. Настоящее время откроет, кто заблуж­дается в своем мнении, оно отдаст преиму­щество либо нашим богам, либо (богам) стороны противной, ибо если увенчает победой нас, то со всей справедливостью докажет, что спасители и истинные помощники суть наши боги, а когда над нашими, которых там много и которые числом доныне имеют преимущество, одержит верх какой-то, не знаю, откуда взявшийся Бог Констан­тина, то пусть уже никто не остается в сомнении, кого почитать Богом, пусть всякий обра­тится к сильнейшему и отдаст ему пальму победы. В самом деле, если сильнейшим окажется этот, нами теперь осмеиваемый, Бог чужестранный, то и нам нужно будет признать его и чтить, и надолго распрощаться с теми, которым попусту возжигаем свечи, а если победят наши, - что несомненно; то, после теперешней победы устремимся войной на безбожников”. Вот что высказал он присутствовавшим, а нам для записи, не много спустя, передали сведение об этом лично слушавшие речь[13]. Окончив ее, Лициний повелел войску вступить в сражение.

ГЛАВА 6.

Призраки войск Константина, проходивших будто бы по городам Лициния.

Во время этих событий, по подвластным тирану городам видели, говорят, неизъясни­мое какое-то явление: казалось, будто в самый полдень через города переходил строй гоплитов Константина, как бы уже одержавших победу. И это видели тогда, когда на самом деле нигде и ничего подобного не было. Сим зрелищем божественная и высшая сила указывала на будущее. Как скоро войска сблизились, расторгнувший дружеские договоры первым начал сражение[14]. Тог­да Константин призвал Спасителя всех, Бога и, этим дав знак своим гоплитам, выиграл первое сражение. Потом, немного спустя, одержал он верх и во втором[15], и получил уже большую победу, потому что теперь[16] символ спасения двигался впереди его фаланг.

ГЛАВА 7.

О том, что во время сражения там, где показывался символ креста, там одерживалась победа.

В самом деле, где он показывался, там враги обращались в бегство, а победи­тели преследовали их. Когда василевс узнал об этом, то символ спасения, как действительнейшее средство победы, повелел пере­носить туда, где видел какой-либо свой отряд ослабевшим. Победа с ним тотчас восстанавливалась, потому что сражавшихся при нем укрепляли бодрость и сила, посылаемые свыше.

ГЛАВА 8.

О том, что для ношения креста избрано было пятьдесят человек.

Посему тем из своих щитоносцев, ко­торые отличались крепостью тела, силой души и благочестивым нравом, Константин повелел состоять единственно при служении этому знамени. Таких мужей числом было не мень­ше пятидесяти, и они не имели другой обязан­ности, как либо стоять вокруг знамени, либо следовать за ним в качестве стражи, когда каж­дый из них попеременно нес его на сво­их плечах. Писателю настоящей истории, спу­стя много времени после сих событий, рассказывал об этом на досуге сам василевс, и комментируя свой рассказ, присоединил следующее до­стопамятное происшествие.

ГЛАВА 9.

О том, что один из крестоносцев убежал и был убит, а другой пребыл в вере и спасся.

Однажды в самом пылу сражения, говорил он, в войске произошел шум, и распространилось великое смятение. В это время некто, носивший на плечах знамя, сильно страдал от робости и потом передал свою ношу другому, чтобы убежать с поля битвы. Когда же один принял, а другой удалился и нахо­дился уже вне охраны знамени, пущенная стрела в сего последнего пронзила ему чрево и лишила его жизни. Принимая наказание за боязливость и неверие, он упал и умер. Напротив, для того, кто взял спасительное знамя, оно сделалась охраной его жизни, так что, сколько ни пускали в него стрел, - он оставался невредим. Все удары их прини­мало на себя копье знамени. Тут было что-то выше всякого чуда: как могли стрелы врагов, бросаемые в самое небольшое по объему копье, вонзаться в него и пронизывать его насквозь, а того, кем было оно носимо, избав­лять от смерти, так что к людям, назначенным для сего служения, ничто не прика­салось. Это сказание не наше, кроме других сведений, и оно передано нашему слуху также василевсом. Силою Божьей одержав первые по­беды, он двинул войско в боевом порядке и пошел далее.

ГЛАВА 10.

Различные битвы и победы Константина.

Передовые отряды (ProktarconteV) вражеского войска, не выдержав первого его натиска, побросали оружие и поверглись к ногам василевса, и он сохранил их всех невредимыми, находя удовольствие в спасении людей. Другие же, не вы­пуская из рук оружия, решились сражаться. Узнав, что дружеского призыва они не слушают, василевс послал против них войско. Неприятели тотчас же дали хребты[17] и обратились в бегство. После сего одни из них пойманы и по закону войны побиты, а другие, па­дая друг на друга, погибли от собственных мечей (xijesin)[18].

ГЛАВА 11.

Бегство и волхвование Лициния.

После сего, начальник их, видя, что ему нет более помощи от рабов, что множество собравшихся к нему воинов и союзников[19] (summaciaV) исчезло, и что надежда на мнимых богов на деле оказалась ничтожной, предался постыд­ному бегству. Беглец действительно ушел и находился в безопасности, потому что боголюбивый василевс, желая доставить ему спасение, не велел слугам своим преследовать его по пятам. Он надеялся, что, сознавая размеры своих бедствий, Лициний когда-нибудь оставит свое дерзкое неистовство и направит ум к лучшему образу мыслей. Думая так по избытку своего человеколюбия, Константин не хотел помнить зла и намеревался даровать не­достойному прощение. Но тот не оставлял своей порочности, прибавлял зло ко злу и устремился еще к большим дерзостям, даже снова и с новой надменностью обратился к злодейским средствам волхвов. О нем можно сказать почти тоже, что сказано о древнем тиране: Бог ожесточил его сердце (Исх. VII, 3).

ГЛАВА 12.

О том, как Константин молился в палатке (skinh) и побеждал.

Но запутав себя в такие (преступления), Лициний стремился к бездне погибели. Напротив василевс, видя, что ему нужно будет вторично вступить в сражение, посвятил досуг своему Спасителю. Вне ограды (staurou)[20] и на весьма далеком от него расстоянии поставил он палатку кресту и, держась там непорочного и чистого образа жизни, возносил молитвы к Богу, по примеру того древнего пророка божьего, который, как уверяет божественное слово, поставил свою скинию также вне войска (Исх. 33, 7). При Константине находились тогда немногие верные, известные ему своим расположением к благочестию. Это было обыкновенным его занятием и в других случаях, когда он намеревался вступить в сражение, потому что, радея о безопасности, действовал медленно и любил все делать по совету Божьему. В свободное время, вознося молитвы своему Богу, он, вероятно, сподоблялся богоявления, потом, как бы подвигнутый божественным вдохновением, выбегал из палатки и вдруг приказывал тотчас же дви­нуться войскам и немедленно обнажить мечи. Устремившись массами, войска его рубились от­важно и, мгновенным натиском одержав победу, воздвигали победные трофеи над врагами.

ГЛАВА 13.

Человеколюбие (Константина) к пленным воинам.

Вести так себя и свое войско среди военных подвигов василевс привык задолго прежде. Своего Бога всегда ставя выше своей души, он старался все делать согласно с Его волей, и осмотрительно решался на смерть многих. Поэтому не более думал о спасении своих подданных, как и о спасении врагов, и когда его слуги одерживали победу в сражении, убеждал их щадить пленных, чтобы, то есть, будучи людьми, они не забывали о родственной природе людей. Если же иногда видел, что ярость его воинов неукротима, то укрощал ее деньгами, повелев каждого неприятельского воина, взятого живым, оценивать определенной мерой золота. Такая - то приманка спасать людей изобретена мудростью василевса, и ты­сячи даже варваров, выкупленные золотом василевса, были спасены.

ГЛАВА 14.

Еще о его молитвах в палатке.

Это и много подобного тому приятно было василевсу совершать и в другое время: тогда, как и теперь, по обычаю, перед началом сражения, он уходил в свою скинию и посвящал свободные часы молитвам к Богу, чуждаясь всякого самоугождения и всякой роскоши, обуз­дывая свое тело постом и лишениями и уми­лостивляя Бога прошениями и мольбами, да явит ему свое благоволение и помощь, и за тем старался исполнить все, что Бог полагал ему на ум. Он имел также неусып­ное попечение обо всех и молился за спасение своих не более чем за спасение врагов.

ГЛАВА 15.

Коварная дружба и идолопоклонничество Лициния.

Так как недавний беглец, прикрывшись притворством, начал опять предлагать (Кон­стантину) дружеский союз, то последний со­глашался принять его, и постановил выгодные и полезные условия союза[21]. Вышеупомянутый (Лициний) притворился, что охотно подчиняет­ся этим условиям, и скрепил свое согласие клятвой, а между тем в тайне снова снаряжал гоплитов, опять начинал войну, вступил в сражение и призвал себе в союзники варваров[22]. Повсюду также отыскивал он новых богов, под тем предлогом, что прежние обманули его, недавней же беседы о них ни­сколько не сохранил в памяти и не захотел признать непреоборимого Бога Константинова но, что достойно смеха, отыскивал себе новых и в большем количестве.

ГЛАВА 16.

О том, как Лициний увещевал своих воинов не сражаться против креста.

Потом, узнав на деле, какова божествен­ная и неизреченная сила спасительного знамени, посредством которого войско Константина умело обращать врагов в бегство, Лициний уговаривал своих воинов отнюдь не выходить ей на встречу и, как часто случалось не заглядывать­ся на нее, ибо она страшна своей силой, вра­ждебна ему и неприязненна, посему надобно остерегаться борьбы с ней. Распорядившись таким образом, он устремился в сражение с тем, кто, по человеколюбию, медлил и откладывал смерть его. Неприятели, возбуждая в себе смелость мыслью о множестве богов, вступили в дело с великой военной силой и несли перед собой в виде воздушных ста­туй (nekron eidola Janoutwn eu ajucoiV agalmasi probeblhmenoi), изображения мертвых[23]. (Константин же), облекшись в броню благочестия, противопоставил толпе противников спасительное и животворящее чудо (знамя), как некий устрашающий, или охраняющий от зол памятник, и сперва удерживался, щадил врагов, чтобы, сохраняя заключенный договор, не начать первому.

ГЛАВА 17.

Победа Константина.

Когда же увидел, что противники тверды в своем намерении и уже взялись за мечи, тогда, придя в негодование, одним криком и ударом прогнал всю силу неприятелей, и в одно и то же время одержал побе­ду над врагами и демонами[24].

ГЛАВА 18.

Смерть Лициния и торжество над ним.

После того, отдав самого богоненавистни­ка и его приверженцев по окончании войны, (Константин) предал их должной казни[25]. Вместе с тираном взяты были, подверг­нуты суду и погибли советники богоборчества, а другие незадолго надмевавшиеся надеждой на суетное, теперь самим делом приняли Бога Константина и согласились признавать его Богом истинным и единым.

ГЛАВА 19.

Празднества и торжества.

Итак, теперь, по низложении людей нечестивых, лучи солнца не озаряли уже тиранического владычества: все части римской империи соединились в одно, все народы востока сли­лись с другой половиной государства, и целое украсилось единовластием, как бы единой главой, и все начало жить под владычеством монархии. Светозарное сияние благочестия сидевшим прежде во тьме и сени смертной доставило дни радостные, не было больше и памяти о минувших бедствиях; все и всюду прославляли победителя и соглаша­лись признавать Богом только Того, кто доставил ему спасение. А славный во всяком роде благочестия василевс-победитель[26], ибо за по­беды, дарованные ему над всеми врагами и противниками, такое получил он собствен­ное титулование, принял Восток и, как было в древности, соединил в себе власть над всей римской империей[27]. Первый проповедав всем монархию Бога, он и сам царствовал над римлянами и держал в узде все живое. Исчез всякий страх бедствий, которые перед тем всех удручали, и люди, до того времени с поникшим взором, теперь смотрели друг на друга светлыми глазами и на лицах были улыбки. В хорах и гимнах неудержимыми возгласами просла­вляли они сперва Всецаря - Бога, как нау­чились, потом славного победителя и благонравнейших, боголюбивых детей его - кеса­рей. Забыли они о минувших бедствиях, о всяком нечестии и, наслаждаясь настоящими благами, ожидая будущих.

ГЛАВА 20.

О том, какие Константин издал законы каса­тельно исповедников веры.

Человеколюбивейшие указы василевса распространялись и на нас, как прежде на другую часть света[28]. Законы, дышащие благочестием к Богу, обещали различные блага: эпархам приносили они в дар выгоды и пользу, а Церквям Божьим давали то, что было им свойственно, а именно: прежде всего, вызвали людей, областными правителями[29] осужденных на изгнание и переселение за то, что не служили идолам, потом освободили от общественного служения[30] находившихся за ту же вину под судом, а потерявших имение через конфискацию приглашали снова при­нять его. Равным образом лиц, во время борьбы, при помощи Божьей, прославившиеся твердостью души, и по той причине сосланных на мучения в шахты, или осужденных жить на островах[31], или обязанных служить при местах общественных, - этих лиц вдруг освобождались от всех подобных нака­заний. Милость василевса избавила от обиды и тех, которые, за постоянство в благочестии, изгнаны были из воинского сословия[32], василевс оставил им на выбор - или вернуться к своим обязанностям и отличаться прежним достоинством, или, если им нравится жизнь спо­койная, оставаться в ней, ни мало не стесня­ясь общественной службой. Подобно прочим, освободил он и тех, которые, в знак уни­жения и бесчестия, осуждены были на работы в гинекеях[33].

ГЛАВА 21.

О том, что тоже постановил он касательно мучеников и церковных имений.

Это-то предписывал указ василевса касатель­но людей, терпевших подобные мучения. Но закон обстоятельно говорил и об их иму­ществе, он повелевал: имение святых божьих мучеников, положивших свою жизнь за исповедание веры, получать ближайшим в роду[34], если же таких не окажется, - вступать в наследство церквям[35]. Дарственная грамота предписывала также возвратить прежним владельцам все, что перед тем передано было казной другим лицам[36], посредством продажи ли, или в виде дара, и что осталось в казне. Вот сколькими благами осыпали Божью Цер­ковь разосланные василевсом грамоты.

ГЛАВА 22.

О том, как улуч­шил он состояние черни.

А черни вне христианства и всем народам великодушие василевса даровало в чрезвычайном количестве иные блага[37]. Еще прежде, узнав по слуху о состоянии дел в другой части Рима, все наши соотечественники ублажали тамошних жителей и молились, чтобы им самим даровано было когда-ни­будь наслаждаться подобными благами. Теперь, исполнение своих желаний увидев собствен­ными глазами, они начали и себя называть счастливыми и признавались, что их василевс воссиял для рода смертных, как некое славное сокровище, какого от века не знали под солнцем. Так-то мыслили они.

ГЛАВА 23.

О том, что виновником благ называл он Бога, и о списках его указов.

Между тем, так как все покорилось василевсу силой Бога Спасителя, то сего Подателя благ он проповедовал перед всеми, и свидетельствовал, что виновником побед признает Его, а не себя. Это обнародовал он на латинском и на греческом[38] языках, посредством письменных распоряжений, посланных к каждому племени. Силу его слова узнаем, читая подлинные его грамоты. Их было две: одна к божьим Церквям, другая к жителям городов вне христианства. Последнюю, мне кажется, прилично будет видеть и в настоящем сочинении - частью для того, чтобы ее изложение осталось в ис­тории и перешло к потомству, а частью и для того, чтобы ею подтвердить истинность наших повествований. Она списана с подлинного, хранящегося у нас закона василевса, на котором собственноручная подпись (василевса) скрепляет, как бы печатью, свидетельство об истине наших слов.

ГЛАВА 24.

Закон Константина о благочестии к Богу и христианстве.

Победитель Константин, Великий Август[39] правителям Палестины[40].

“Для людей, верно и мудро мыслящих о Существе Высочайшем, искони, давно уже явно не подлежит никакому сомнению различие, отделяющее усердных исполнителей досточтимого служения христианству от тех, ко­торые вооружаются против него и смотрят на него с презрением. А ныне еще более ясными событиями и славными подвигами до­казано, как неразумие всякого в этом деле сомнения, так и величие силы великого Бога, потому что у тех, которые верно блюдут до­стойный благоговения закон и не дерзают нарушать ни одной его заповеди, блага изо­бильны, твердость в предприятиях превосходна, надежды хороши, - напротив, с теми которые руководствуются мыслями нечестивыми, все идет соот­ветственно их намерениям. Ибо кто может получить какое-нибудь благо, не признавая ви­новника благ Бога и не желая чтить досто­чтимое? Слова наши подтверждаются и делами.

ГЛАВА 25.

Пример из древних времен.

В самом деле, пусть кто-нибудь окинет умом время от древних до настоящих дней и всмотрится внимательно в со­вершавшиеся некогда события, он найдет, что все, полагавшие для своих дел справедливое и благое основание, достигали блага, и как бы от сладкого некоего корня, получали сладкий плод, а отваживавшиеся на дела несправедливые и безумно восстававшие против Суще­ства Высочайшего, либо не имевшие никакого благочестивого чувства к человеческому роду, но дерзновенно предписывавшие только ссылку, бесчестие, конфискацию имущества, убийство и многое тому подобное, и никогда не раскаивавшиеся, никогда не обращавшиеся умом на лучшее, по­лучали такое же и возмездие. И это ни неве­роятно, ни не согласно с разумом.

ГЛАВА 26.

О гонимых и гонителях.

Ибо те, которые к известным делам приступают с чувством правды и постоянно имеют в уме страх к Существу Высочай­шему, - те, соблюдая твердую веру в Него, настоящих угроз и опасностей не ставят выше будущих надежд и, если иногда испы­тывают какие-либо неприятности, все, однако же, верят, что им положены большие почести, а потому без труда переносят несчастья и тем блистательнейшей сподобляются славы, чем сильнейшим подвергались бедствиям. Напротив, те, которые презирали правду, или не признавали Существа Высочайшего, и верных Его служителей осмеливались подвергать невыносимым оскорблениям и наказаниям, ко­торые не считали себя несчастными, произ­нося надменные приговоры, сохранившим веру в Существо Высочайшее даже при таких обстоятельствах - счастливыми и блаженными, и с великими своими полчищами частью па­дали, частью обращались в бегство, и в каж­дой битве совершенно  были поражены.

ГЛАВА 27.

О том, как гонение стало причиной бедствий для противников.

Из-за них-то происходили тяжкие войны, из-за них-то губительные опустошения. От­сюда - уменьшение необходимых потребностей и умножение грозных бедствий, отсюда предводители такого нечестия или доходили до крайности, и подвергались губительной смерти, или прово­дили жизнь постыдную, и, почитая ее тягостнее смерти, получали наказания, соответствующие преступлениям; ибо каждый встречал несчастье в той мере, в какой, по своему безумию, думал бороться с божественным законом, так что они мучились не только бедствиями настоящей жизни, но и величайшим страхом подземных наказаний.

ГЛАВА 28.

О том, что орудием благ Бог избрал Константина.

Во время столь великого и столь тяжкого, овладевшего человечеством, несчастья, когда все государство подвергалось опасности совер­шенного уничтожения, как бы от некой за­разительной болезни, и нуждалось в долговременном и спасительном врачевании, ка­кое облегчение, какое средство к избавлению от зол придумал Бог? А под именем Бога надобно разуметь Бытие единое, истинно сущее и могущественное во всякое время[41]. Не будет, конечно, никакой гордости хвалиться тому, кто сознает, что благодеяния получил он от Существа Высочайшего. Мое служение Бог нашел и судил годным для исполнения Его воли. Начав от того британского моря и от тех мест, где, по некой необходимости, определено заходить солнцу, я, при помощи какой-то высочайшей силы, гнал перед собой и рассеивал все встречавшиеся ужасы, чтобы воспитываемый под моим влиянием род человеческий призвать на служение священнейшему закону и, под руководством Высочайшего Су­щества, взрастить блаженнейшую веру.

ГЛАВА 29.

Благочестивые слова Константина о Боге и похвала исповедникам.

Я никогда не бывал неблагодарным к оказанной мне милости и, на это высокое служение смотря как на ниспосланный мне дар, дошел до стран восточных. Обремененные тяжкими бедствиями, они тем громче взывали к нам о помощи. Между тем я твердо веровал, что всю душу свою, все чем дышу, все, что только обращается в глубине моего ума, мы обязаны принести великому Богу. Правда, мне хорошо известно, что люди, верно стремящиеся к небесной надежде, к этой избранной царице, и твердо основавшие ее в жилище божьем, нисколько не нуждаются в человече­ской благосклонности, потому что наслаждаются и большими почестями, чем больше удали­лись от земных потерь и бедствий; однако же, думаю, что на нас лежит обязанность: как можно далее отстранять теперь от невинных и во всем безукоризненных людей стеснительные обстоятельства и незаслуженные мучения, которые по временам тяготеют и над ними. Иначе было бы нелепо, если бы, тогда как сами ревностные гонители этих людей, за служение Богу, достаточно признают постоянство и твер­дость души их, - служитель Божий не захотел придать их славе большего блеска и бла­женства.

ГЛАВА 30.

Закон, освобождающий заточенных, отданных под суд и лишенных имения.

Итак, пусть все, по жестокому приговору судей, в какое бы то ни было время, переменили жизнь в своей семье на жизнь в чужой - за то что не презрели почтения к Богу и не оставили веры, которой посвятили всю свою душу, также внесенные в каталоги подсудимых, не будучи прежде в них,  пусть все они возвратятся на землю своих отцов, к привычному образу жизни, принося благодарения Освободителю всех - Богу. Много также было лишенных имущества, от потери всего благосостояния страдавших и проводивших доселе жизнь самую печальную: пусть и они идут в прежние свои жилища, соединятся со своими семействами, получают свое имущество и с радостью наслаждаются благодеяниями Су­щества Высочайшего.

ГЛАВА 31.

О сосланных на острова.

Такой же милостью повелеваем восполь­зоваться и тем, которые, против воли содер­жатся на островах. Доселе запертые теснинами гор и окруженные морем, пусть они осво­бодятся от этого мрачного и бесчеловечного уединения и возвратятся к своим возлюбленным, удовлетворяя таким образом самое прямое их желание. Равно и те, которые долго проводили жизнь скудную, в отвратительной нечистоте, могут теперь, как добычей, воспользоваться правом возвращения и, оставив всякую заботу, жить с нами без страха, потому что проводить жизнь под нашим правлением и бояться, когда мы считаем себя слугами божьими и хвалимся этим, было бы нелепостью не только неслыханной, но и не невероятной, мы и поставлены для исправления чужих погрешностей.

ГЛАВА 32.

Об осужденных на труд в рудных шахтах и на публичные работы.

Равным образом и осужденные на тяжкие труды в рудных шахтах (metalleiaV), либо несущие службу при общественных работах, пусть тяжелое свое бремя усладят покоем, проводят жизнь легкую и свободную, и скуку неумеренных трудов закончат сладким отдохновением. Если же найдутся лишившиеся общего уважения и подвергшиеся бесчестию, то представляя, что от прежнего общественного положения отвлекало их дол­говременное странствование, пусть теперь по­спешат они с надлежащей радостью на свою родину.

ГЛАВА 33.

Об исповедниках из военного звания.

Даже и те, которые некогда украшались воинским званием, но переданные следствию под жестоким, и несправедливым предлогом, за предпочтение т.е. исповедания Высочайшего Существа собственному достоинству, исключены из военной службы, даже и тем отдается на произвол или по любви к во­енному званию, оставаться в прежних чи­нах, или, после честной отставки, проводить жизнь на свободе ибо, кто показал столько великодушия и постоянства при встрече с опас­ностями, тому прилично и естественно или на­слаждаться, если хочет, отдыхом, или поль­зоваться, если угодно, честью.

ГЛАВА 34.

Отпущение свободных лиц, отданных в гинекеи, или рабство.

Равным образом, люди, насильственно лишенные чести[42] и подвергшиеся такому приговору судей, по которому засажены были в гинекеи или прядильни (linouriaV), где, несмотря на прежнее свое происхождение, несли трудную и низкую работу и считались рабами[43] эпарха, пусть и они познают цену почестей и сво­боды, какими прежде владели, пусть и они бу­дут призваны к обычным своим достоин­ствам и живут, наконец, со всяким, весельем. И тот, кто свободу переменил на раб­ство, кто вследствие преступного и подлинно несвойственного человеку безумия, так часто оплакивал непривычное себе служение, сознавая внезапное преобразование свое в раба из свободного, - и тот, по нашему определению, получив прежнюю свободу, пусть возвратится к родителям и возьмется за труды прилич­ные человеку свободному, а те несвойственные ему работы, в которых прежде мучился, выбросит из памяти.

ГЛАВА 35.

О наследовании имущества, принадле­жавшего мученикам, исповедникам и подвергшимся конфискации имущества.

Нельзя забыть и об имуществе, которого по различным причинам, лишились частные лица. Кто потерял их, проходя неустрашимо и бестрепетно славное и божественное поприще мученичества, или сделавшись исповедником и стяжав себе вечные надежды, кто утратил их, будучи принужден к переселению, потому что не соглашался уступить гонителям, требовавшим предательства веры, кто должен был лишиться их, хотя и не выслушал приговора к смерти - имущество всех этих лиц повелеваем отдавать в наследство их родственникам. И так как законы вообще определяют близость родства, то и легко распознать, кому принадлежит право наследства. Справедливость требует, чтобы, в случае естественной смерти упомянутых лиц, имение их переходило к родственникам ближайшим.

ГЛАВА 36.

О том, что, если у них нет родственников, — на­следство получает церковь, и что подаренное ими остается не­прикосновенным.

А когда после вышеупомянутых лиц, то есть мучеников, исповедников, изгнанников, переселенцев, по этой самой причине, не остается ни одного законного наследника из ближайших родственников, тогда в на­следство должна быть вводиться местная Цер­ковь[44]; ибо, конечно, не будет тяжело для умерших иметь наследницей ту, для которой они предприняли все свои труды. К этому, однако же, необходимо прибавить следующее: если кто из вышеупомянутых лиц подарил что-ни­будь из своего имения, кому хотел, то обладание подарком, по справедливости должно оставаться неприкосновенным.

ГЛАВА 37.

О возврате владельцам их земель, садов и домов, за исключением полученной от этого имущества пользы.

А чтобы в нашем повелении не было места никакому недоразумению, и чтобы каж­дый тотчас видел, в чем состоит справед­ливость, то да будет известно всем, что, кто владеет землей, домом, садом или иной собственностью вышеупомянутых лиц, тому хорошо и полезно будет признаться в этом и отказаться от подобных владений со всей быстротой. Впрочем, хотя некоторые от неправедного обладания ими получили, по-видимому, и много пользы, требовать этого, однако считаем несправедливым.

ГЛАВА 38.

О том, каким образом выдавать крепости на эти предметы.

Только они должны сами признаться, сколько и из чего извлекли себе выгоды, и просить у нас прощения за свой грех, чтобы таким исправлением загладить прежнее любостяжание, и чтобы великий Бог, приняв это за раскаяние, сделался милостив к согрешившим. Но господа подобных имуществ, если только к ним подходит такое название, может быть, скажут в свою защиту, что им невозможно было удержаться, когда представи­лось многообразное зрелище всяких ужасов: лица жестоко гонимые, беспощадно умерщвляемые, без цели блуждающие, имущество посто­янно и без причины отписываемое в казну, ненасытное преследование, продажа имений!.. Кто будет упорствовать в таких речах и удерживаться в корыстных своих правилах, тот увидит, что его упорство не оста­нется без наказания, особенно, когда таким образом мы служим великому Богу. Итак, что прежде гибельная необходимость принуди­ла взять, то теперь опасно удерживать, притом ненасытность желаний, во всяком случае, нуж­но обуздывать размышлением и примерами.

ГЛАВА 39.

О возвращении церквям из казны земель, садов и до­мов.

Если же что-либо вышеупомянутое ото­шло в казну, то и казне настойчиво удержи­вать взятое не позволяется, не дерзая ни од­ного слова произносить против святых цер­квей, она по справедливости возвратит им то, что некогда несправедливо удержала. Итак, повелеваем возвратить церквям все, что прямо окажется их собственностью, будут ли то дома, или какие-то поля и сады, либо иные стяжания, - возвратить, ни мало не уменьшая пределов их владения, но оставляя все в целости.

ГЛАВА 40.

О возвращении, церквям усыпальниц и мест, в которых скончались мученики.

Сверх того, кто усомнился бы, кто даже не повелел бы считать собственностью церквей и те места, которые почтены телами мучеников и служат памятниками славного их исхода, когда нет ни дара лучшего, ни труда более приятного и полезного, как по внушению Духа Божьего, прилагать попечение об этих местах и, через справедливое возвращение их, сохранить для святых церквей то, что под худыми предлогами было у них отнято людь­ми несправедливыми и развратными?

ГЛАВА 41.

О возвращении церквям вещей, купленных или полученных ими в дар.

Так как всесторонняя попечительность не позволяет нам прейти молчанием и тех, которые приобрели что-нибудь от казны либо по праву купли, либо безвозмездно, в виде дара, и делали это в угоду ненасытной своей страсти, то такие люди пусть узнают, что через подобную покупку, хотя подвергались они великой опасности удалить от себя наше человеколюбие, однако же, этого, сколько будет возможно и прилично, с ними не случится. Здесь остановимся.

ГЛАВА 42.

Ревностное увещевание к почитанию Бога.

Теперь, когда обнаружено самыми очевид­ными и ясными доказательствами, что частью сила всемогущего Бога, частью те увещевания и пособия, к каким благоволил Он всегда возбуждать меня, изгнали уже изо всей Ойкумены  прежние затруднительные обстоятельства человеческой жизни, — теперь рассудите ревностнее все и каждый, какова должна быть сила и милость, отвергшая и уничтожив­шая это, так сказать, семя лукавых и беззаконных, а добрых оживившая благодушием, и это благодушие щедро распространившая по всем странам. Та сила и милость снова дали всем возможность служить со всяким благоговением, как должно, божественному закону, а мужей, посвятивших себя ему, обеспечили в образе почитателя сего закона. Возникнув как бы из глубины мрака и получив ясное знание вещей, эти люди будут, наконец, слу­жить ему надлежащим образом и чтить его благочестиво и согласно. Да обнародуется это в восточных областях наших”.

ГЛАВА 43.

О том, как законы Константина исполнялись на деле.

Это-то повелевала первая, посланная к нам, грамота василевса. Определения закона скоро приведены были в исполнение, все делалось вопреки недавним дерзостям тиранской же­стокости, дары василевса изливались на всех, на кого простирался закон его.

ГЛАВА 44.

О том, что в начальники возводил он христиан, если же начальниками были и язычники, то запрещал им приносить жер­твы.

После сего василевс деятельно принялся за управление. И, во-первых, к народам, разделенным на эпархии[45], послал таких игемонов, которые большей частью посвятили себя спасительной Вере, а кто казался язычником, тому запрещал приносить жертвы. Этот же закон простирался и на лиц, занимавших степени выше должности игемона, и на самую высокую власть эпархов, если, то есть, они были христиане, внушал им вести себя соответственно своему имени, а когда на­ходились в ином расположении, повелевал оставить идолопоклонничество.

ГЛАВА 45.

О законах, которыми запрещалось приносить жертвы и предписывалось строить церкви.

Вслед за этим присланы были вдруг два закона. Один возбранял отвратительные об­ряды идольского служения, совершавшегося ни­когда в городах и селах, чтобы, то есть, ни­кто не дерзал воздвигать статуй, заниматься предсказаниями и иными пустыми делами, — во­обще, чтобы никто не приносил жертв. Дру­гой предписывал возводить выше молитвенные дома, также распространять церкви Божьи в ширину и длину, чтобы в то время, когда, можно сказать, почти все люди будут при­ходить к Богу, безумие многобожия было изгнано совершенно. Чувствовать и писать это к местным правителям, побуждало василевса благочестие его перед Богом. Равным образом, закон повелевал не щадить денег и все, нужное для постройки, приготовлять на счет сокровищ василевса. То же писано было и к каждому местному предстоятелю Церкви; то же благоволил он написать и нам, прислав на наше имя первое послание следующего содержания:

ГЛАВА 46.

Послание Константина к Евсевию и прочим епископам о постройке церквей, чтобы то есть, при помощи правителей, возобновлять старые и созидать обширнейшие.

Победитель Константин, Великий Август Евсевию.

“Так как нечестивая воля и тирания преследовали слуг Спасителя даже до настоящего времени, то я верно и твердо убежден, любезнейший брат, что все церковные здания либо от нерадения разрушились, либо от страха грозной несправедливости содержатся в неприличном виде. Ныне же, когда свобода возвращена, и тот змей провидением великого Бога и нашим служением удален от управления государством, я думаю, что для всех сделалась явной божественная сила, и что, следовательно, по страху или неверию, впавшие в какие-нибудь прегрешения, узнав, в чем истина, обратятся к истинному и правильному состоянию жизни. Поэтому и сам ты, как предстоятель многих Церквей[46], знай, и другим, известным тебе местным предстоятелям — епископам, пресвитерам и дьяконам напомни, чтобы они усердно занимались созиданием церквей, либо исправляя, какие сохранились, либо, увеличивая их, либо, по требованию необходимости, строя новые. В чем же встретится надобность, того для себя, а через себя и для прочих, испрашивай от игемонов и эпархов, ибо им предписано со всем усердием исполнять все, что будет сказано твоим преподобием. Бог да сохранит тебя, возлюбленный брат!”

Это-то писано было к предстоятелям Церк­вей в каждой провинции, и согласно с этим приказано действовать народным правителям[47], а посему постановления закона приходили в исполнение с великой скоростью.

ГЛАВА 47.

О том, что он писал против идолопоклонничества.

Простирая благочестие к Богу еще далее, василевс разослал ко всем областным правителям поучение об идолопоклонническом заблуждении, в котором находились предшествовавшие ему василевсы. В сем поучении он красноречиво увещевает подданных при­знать Бога всяческих и совершенно присое­диниться к Христу Его, Спасителю. Это соб­ственноручное его писание необходимо пере­ложить с латинского языка и поместить в настоящем сочинении, чтобы казалось, буд­то мы слушаем самого василевса, когда, он, к слуху всех людей взывает следующим образом:

ГЛАВА 48.

Послание Константина областям касательно заблуждения языч­ников. Выступление о добродетели и пороке.

Победитель Константин, Великий Август, восточным правителям.

“Все, определяемое главнейшими законами природы, дает каждому достаточно чувство­вать попечение и промысел Божьих распоряжений. И для тех, ум которых идет прямым путем ведения к известной цели, что­бы, то есть, ясные понятия здравого смысла и са­мого зрения, при нераздельном стремлении к истинной добродетели, посвятить познанию Бо­га, для тех в этом не остается никакого сомнения. От того благоразумный человек никогда не придет в смущение, видя, что чернь увлекается противоположными мнениями[48]. Благотворность добродетели оставалась бы для нас бесполезно сокрытой, если бы порок не противопоставлял ей жизни развращенного бе­зумия. Посему на добродетели лежит венец, а на суде владычествует всевышний Бог. Я постараюсь, сколько можно яснее, исповедать мои надежды перед всеми вами.

ГЛАВА 49.

 Об отце боголюбивого Константина, и о гонителях Диоклетиане и Максимине.

Я чуждался бывших перед этим автократоров, потому что видел дикость их нравов. Только мой отец, во всех делах с удивительным благоговением призывавший Бога Отца, держался правил кротости, а все прочие, не имея здравого смысла, заботились более о делах жестоких, нежели о милосердии, и, извращая истинное учение, эту же­стокость питали в свое время весьма щедро. Сила их лукавства воспламенилась до того, что между тем как все дела и божеские, и человеческие шли мирно, в их областях возникали междоусобные (emfulioV) войны.

ГЛАВА 50.

О том, что из-за оракула Аполлона, когда он не мог пророчествовать в присутствии праведников, воздвигнуто было гонение.

Тогда говорили, будто предсказания Апол­лона исходят не из уст человека, а из ка­кой-то пещеры, или темного ущелья, и будто живущие на земле праведники препятствуют ему прорицать истину, а посему прорицания треножника бывают ложны[49], от этого, волны его дыма расстилаются по земле и оплакивают бедствие людей, происходящее от гонения оракулов. Но посмотрим, чем все это кончилось.

ГЛАВА 51.

О том, что Константин, еще в молодых летах, услышал от человека, подписывавшего указ касательно гонения, что христиане праведники.

Теперь призываю (в свидетели) Тебя, всевышний Бог! Будучи еще в раннем детстве, я слыхал, как один, занимавший в то время первую степень между римскими автократорами[50], жалкий, истинно жалкий и душев­но заблуждавшийся человек заботливо расспрашивал своих дорифоров, кто таковы на земле праведники, и как некто из окружавших его совершителей жертв отвечал, что это,  без сомнения, - христиане. Выслушав та­кой ответ, будто вкусив меду, он устре­мился на безукоризненную святость с теми мечами, которые изобретены для наказания преступлений. Тотчас же убийственным, так сказать, острием подписал он кровавые указы и приказал судьям употребить все воз­можное остроумие для изобретения самых страшных казней[51].

ГЛАВА 52.

О том, какие роды пыток и казней придуманы были для христиан.

Тогда можно было видеть, с какой сво­бодой это величие благочестия ежедневно под­вергалось необыкновенным оскорблениям не­утомимой жестокости. Целомудрие, которого ни­когда не оскорбляли и самые неприятели, для неистовствовавших граждан казалось тогда делом маловажным. Какому огню, каким пыткам, какому колесованию не подвергали всякого тела, без различия возраста! В то время и земля действительно плакала, и всеобъемлющее небо, оскверняемое кровью, испускало стоны, и самый даже день от такого дива облачился в одежду скорби.

ГЛАВА 53.

О том, что христиан принимали варвары.

Но что говорить об этом? Теперь торжествуют над ними и варвары, которые в то время принимали наших беглецов и сохра­няли их в самом человеколюбивом плену, даруя им не только жизнь, но и безопасность в делах веры[52]. Таким образом, ныне римский народ носит всегдашнее пятно, каким тогда заклеймили его христиане, изгнанные из римского мира и убежавшие к варварам.

ГЛАВА 54.

О том, какой суд постиг тех, которые из-за оракула сделались гонителями.

Впрочем, для чего много говорить о скорбях и плаче всей Ойкумены? Нашли постыд­ный свой конец, низверглись в бездну Ахерона[53] для вечного мучения они, предписавшие эти ненавистные действия, запутавшись в междоусобных войнах, они не оставили после себя ни имени, ни рода. Этого, конечно, не слу­чилось бы с ними, если бы нечестивое предсказание дельфийского оракула[54] не покорило их обольстительной своей силой.

ГЛАВА 55.

Славословие Константина Богу, исповедание крестного знамения и молитва о церквях и народах.

Теперь молю Тебя, великой Боже! Будь милостив и благосклонен к твоим живущим на востоке народам, и через меня, твоего служите­ля, даруй исцеление всем эпархам, так пострадавшим от долговременных бедствий. Не без причины прошу этого, Владыка всех, святой Боже! Под Твоим руководством и начал я, и окончил дела спасения: везде нося перед собой твое (знамя), я вел победоносное войско и, куда призывала меня какая-нибудь общественная необходимость, следовал за теми же знаками (sunJhmasin) Твоей силы и шел на врагов. Потому-то и предал я Тебе свою, хорошо испытанную в любви и страхе душу, ибо искренно люблю Твое имя и благо­говею пред силой, которую явил Ты многи­ми опытами и которой укрепил мою веру. Теперь, подставляя собственные свои рамена, я приступаю к возобновлению святейшего Тво­его дома, разрушенного опустошительным безумием тех гибельных и нечестивейших властителей.

ГЛАВА 56.

О том, что он желает всем быть христианами, но не принуждает к тому.

Хочу, чтобы, для общей пользы и безмятежности всех людей, народ твой наслаждался спокойствием и безмятежностью, хочу, чтобы, подоб­но верующим, приятности мира и тишины ра­достно вкушали и заблуждающиеся, ибо такое восстановление общения может вывести на путь истины. Пусть никто не беспокоит другого, пусть каждый делает то, чего хочет душа. Люди здравомыслящие должны знать, что только те будут жить свято и чисто, кого Ты Сам призовешь почить под святыми Твоими зако­нами, а отвращающиеся пусть, если угодно, владеют жребием своего лжеучения. У нас есть святейший храм Твоей истины, дарованный нам Тобой по естеству, этого желаем и им, чтобы, то есть, приходя к общему единомыслию, и они наслаждались сердечными удовольствиями.

ГЛАВА 57.

Хвала Богу за Сына, посвятившего заблуждающихся.

Впрочем, наша вера не есть нечто но­вое и небывалое, мы убеждены, что Ты повелел с подобающим благоговением питать эту веру еще тогда, как произошло и устано­вилось устройство Ойкумены. Увлекшись всякого рода заблуждениями, род человеческий пал, но чтобы зло не отяготило еще более, Ты через Сына своего послал чистый свет, ты напомнил о Себе всем.

ГЛАВА 58.

Еще славословие Богу за служение мира.

В этом уверяют и дела. Твоя власть избавляет нас от виновности и делает верными. Солнце и луна совершают определенное течение, не беспорядочно описываются мировые круги и звездами, правильно сменяются времена года, Твоим Словом твердо стоит земля, и в указанное время приходит в движение ветер, силой неудержимого по­тока быстро несутся стремительные воды, а море содержится в неподвижных пределах. И что ни встречается на земле и океане, все приспособлено к самому удивительному и по­лезному употреблению. Если бы это соверша­лось не по суду Твоей воли, то столь великое разнообразие, такая многочисленность разных действующих сил, без сомнения, были бы гибельны для всего света и для наших действий, потому что, борясь между собой, они боролись бы и с человеческим родом  тем более жестоко, что враждебная их деятельность не­видима.

ГЛАВА 59.

Славословие Богу, за то, что Он всегда учит доброму.

Премного благодарю Тебя, Владыка всех, великий Боже, за то, что чем более познается, при помощи различных опытов, человеческая природа, тем более между людьми здравомыслящими и искренне пекущимися о добродетели утверждается учение Божественного Слова. А кто препятствует врачевать себя, тот пусть не винит в этом другого, потому что лечебница болезней - перед глазами и открыта для всех, только не вреди тому средству, за чи­стоту которого ручаются дела. Итак, удаляя совесть от всего противного, воспользуемся все жребием дарованного блага, то есть благом мира.

ГЛАВА 60.

Под конец указа, увещевание никому никого не оскорблять.

Впрочем, питаясь известными мыслями сам никто, да не вредит ими другому: что один узнал и понял, то пусть употребит, если возможно, в пользу ближнего, а когда это невозможно, должен оставить его. Ибо одно дело - добровольно принять борьбу за бессмертие, а иное быть вынужденным к ней посредством казни. Говоря об этом, я рас­пространился гораздо более, нежели, сколько требовала цель моего снисхождения, потому что не хотел скрывать веры в истину, а особен­но потому, что некоторые, слышу, утверждают, будто обряды (языческих) храмов и влады­чество мрака разрушены. Этому я охотно верил бы вместе со всеми, если бы сильное про­тивоборство гибельного заблуждения, ко вреду всеобщего восстановления, в душах некоторых людей не укоренилось слишком глу­боко”.

ГЛАВА 61.

О том, как, по поводу мыслей Ария, в Александрии возникли споры.

Так точно, уподобляясь громогласному вестнику Божьему, взывал василевс посредством своей грамоты ко всем эпархам и, отклоняя подданных от демонского заблуждения, побуждал их к принятию истинной веры. Но тогда как он радовался этому, молва возвестила ему о немаловажном, возникшем в церквях беспокойстве: пораженный таким известием, он начал придумывать врачевание. Дело состояло в следующем: Украшаясь прекрасной жизнью, народ Божий пользовался уважением, извне не возмущал его никакой страх, так что торжественный и глубочайший мир, по благодати Божьей, повсюду ограждал Церковь. Но зависть не упускала из виду наших благ: она проникла в недра Церкви и бродила среди самых собраний святых, она-то поссорила епископов и, под предлогом (защиты) божественных догматов, возбудила между ними несогласие и раздоры[55]. Вслед за этим, будто от искры, воспламенился великий пожар и, начавшись, как бы с главы, с Церкви александрийской, распространился по всему Египту, Ливии и за пределы Фиваиды[56]. Этот пожар истреблял уже и прочие эпархии и города, так что не одни предстоятели Церквей, как видно было, вступали друг с другом в словесные прения, но и народ раз­делялся: одни уклонялись к одной стороне, другие к другой[57]. Вид этих событий доведен был до такого неприличия, что божественное досточтимое учение подверглось самым оскорбительным насмешкам даже на языческих зрелищах[58].

ГЛАВА 62.

О том же, и о мелетианах.

Итак, одни в возвышеннейших предметах упорно состязались в самой Александрии, другие, по поводу возникшего прежде вопроса[59], ссорились во всем Египте и верхней Фиваиде, так что Церкви везде разделились, а вместе с ними, подобно расстроенному телу, впала в недуг и вся Ливия, заразились болезнью и прочие части пограничных областей, потому что, когда александрийцы отправляли послов к областным епископам,  державшиеся другой стороны, старались сделать их также сообщниками собственного сопротивления.

ГЛАВА 63.

О том, как со своим послом Константин прислал письмо (александрийцам) о мире.

Узнав об этом, василевс болел душой и, почитая сие дело собственным несчастьем, тотчас из окружавших себя благочестивых мужей избрал одного[60], которого хо­рошо знал, как человека, отличавшегося цело­мудренной добродетелью веры и в прежние времена прославившегося исповеданием благочестия, и, отправив его в Александрию с повеление водворить там мир между враждо­вавшими, дал ему весьма нужную грамоту на имя виновников раздора. Эту грамоту, заклю­чающую в себе свидетельство заботливости (Константина) о народе Божьем, хорошо поместить в повествовании о Константине. Она состоит в следующем:

ГЛАВА 64.

Послание Кон­стантина к епископу Александру и пресвитеру Арию.

Победитель Константин, Великий Август, Александру и Арию:

“Свидетельствуюсь самим помощником в моих предприятиях и Спасителем всех - Богом, что две причины побуждали меня к совершению предпринятых мной дел.

ГЛАВА 65.

О том, что он обыкновенно заботился о мире.

Во-первых, я сильно желал учения всех народов о божестве, по существу дела, привести как бы в один состав, во-вторых, телу всей Ойкумены, как страждущему тяж­кой некой болезнью, возвратить прежнее здравие. Предположив эту цель, иное рассматривал я внутренним оком ума, а иное старал­ся совершить силой воинской руки, и знал, что если я служу, всеми служителями Божьими, согласно с моими молитвами, восстановлено будет единомыслие, то ход общественных дел получит изменение, соответствующее благочестивым намерениям каждого.

ГЛАВА 66.

О том, что он при­мирил возникшие в Африке споры.

Поэтому, когда всю Африку объяло истин­но невыносимое безумие, и некоторые люди с безрассудным легкомыслием дерзнули раз­делять народное богопочтение на различные толки, я, для остановки болезни, не находил другого удовлетворительного в этом случае врачевания, как уничтожить общего врага Ойкумены, священным вашим соборам[61] противопоставлявшего беззаконное свое мнение, и отправить некоторых из вас на помощь общему делу, чтобы через них восстановить единомыслие между враждующими.

ГЛАВА 67.

О том, что благочестие началось с Востока.

Ибо, как сила света и закон священного богослужения, по благодеянию Всеблагого, вышли будто из недр Востока и священным сиянием озарили всю Ойкумену, то я не без основания старался разузнать вас и чувством души, и действием зрения, - я верил, что вы будете вождями народов к их спасению. Поэтому, тотчас после великой победы и истинного торжества над врагами, я ре­шился исследовать, прежде всего, то, что считал делом первым и важнейшим из всех.

ГЛАВА 68.

О том, что, огорченный раздором, Кон­стантин внушает мир.

Но, о благое и божественное провидение! Как жестоко поразила мой слух, или лучше, самое сердце весть, что между вами воз­никли разногласия более тяжкие, нежели какие были там прежде, и что вы, через которых я надеялся доставить исцеление другим, сами имеете нужду в гораздо большем врачевании! Когда же я рассуждал о начале и предмете этих споров, то повод к ним мне показался весьма незначительным и вовсе не стоящим такого прения. Посему, вынужденный к настоящему посланию пишу единодушной вашей прозорливости и, призвав на помощь божественное провидение, объявляю свое пра­во быть посредником в вашем недоумении и как бы покровителем мира между вами, ибо, если при содействии Всеблагого, не трудно было бы мне, и по поводу более важного разно­гласия, предложить свое слово благочестивому уму слушателей и каждого обратить к полезному; то почему не мог бы я обещать себе удобнейшего и легчайшего восстановления дела, когда преграду ему полагает случай столь мало­важный и ничтожный?[62]

ГЛАВА 69.

С чего начался спор между Александром и Арием, и о том, что спорить им не следовало.

Знаю, что настоящий спор начался таким образом: Когда ты, Александр, спрашивал у пресвитеров, что каждый из них думает о каком-либо месте закона, или лучше сказать представлял на обозрение  бесполезную[63] сто­рону вопроса, тогда ты, Арий, неосмотрительно предлагал то, о чем сперва не следовало и думать, или подумав, надлежало молчать - вот откуда родилось между вами разногласие[64], расторгалось общение[65],  и святейший народ, разделившийся на партии, удалился от единомыслия с общим телом Церкви[66]. Итак, пусть каж­дый из вас с равной искренностью простит другому и примет то, что справедливо советует вам ваш сослужитель. А что именно? О том в прежние времена не прилично было ни вопрошать, ни отвечать на вопросы, потому что подобные вопросы, не вынуждаются каким-нибудь законом, а предлагаются для увлечения бесполезной праздности в спорах[67], хотя и являются иногда, как средства естественного упражнения, но мы должны держать их в уме, а не вносить легкомысленно в общественные собрания и не вверять необду­манно слуху черни. Ибо кто может обстоя­тельно узнать, или по надлежащему истолко­вать силу столь великих и столь трудных предметов? Если же иной и счел бы это легким, то многих ли убедит он среди на­рода? Сверх того, при тщательном исследовании подобных вопросов, кто устоит против опасности подвергнуться[68] заблуждению? Итак, в изысканиях этого рода надобно удер­живаться от многословия, чтобы, или по сла­бости своего естества, не имея силы истолко­вать предложенный вопрос, или по тупости слушателей, не сумев сообщить им ясного понятия о высказанном учении, тем или другим образом не довести народа либо до бо­гохульства, либо до раскола.

ГЛАВА 70.

Увещевание к единомыслию.

Итак, пусть и неосторожный вопрос, и необдуманный ответ прикроются в каждом из вас взаимным прощением, ибо повод к вашему спору не касается какого-либо главного учения в законе, вы не вносите какой-либо новой ереси в свое богослужение, образ мыслей у вас один и тот же, поэтому вы легко можете снова прийти в общение[69].

ГЛАВА 71.

Но по поводу не многих выражений не надлежало вдаваться в спор о том же самом предмете.

Когда вы состязаетесь друг с другом касательно маловажных и весьма незначительных предметов, тогда самое несогласие ваших мыслей не позволяет вам управлять таким множеством народа Божьего и не только не позволяет, даже делает это противозаконным[70]. А чтобы представить вашему благоразумию небольшой пример, скажу следующее: знайте, что и самые философы, следуя одному учению, живут в союзе, если же нередко в рассуждении[71] какого-нибудь частного мнения и разногласят между собой, то, разделяясь степенью[72] знания, по однородности своей науки, тем не менее, сходятся друг с другом. А когда так, то не гораздо ли справедливее вам[73], поставленным на служение великому Богу, про­ходить это поприще[74] со взаимным единодушием? Подвергнем сказанные нами слова большему обсуждению и особенному вниманию: хорошо ли будет, если, по поводу мелочного и суетного словопрения между нами[75], брат восстанет на брата[76] и собрание почтенных лиц[77] разделится нечестивым разномыслием? Хорошо ли будет, если это произойдет через нас, поскольку мы будем спорить друг с другом о мелких[78] и вовсе ненужных предметах? Подобные споры - дело черни, и более приличны детскому неразумию, нежели вниманию[79] мужей священных и разумных[80]. Отдалимся же добровольно от дьявольских иску­шений. Великий Бог, общий Спаситель наш, излил для каждого[81] один и тот же свет. Позвольте же мне, служителю Всеблагого, до­вести под его Промыслом ревность мою до конца, чтобы посредством воззваний, пособий и непрестанных внушений, привести его на­роды в состояние соборного общения[82]. Если у вас, как я сказал, одна вера и одинаково разумение нашей[83] веры, если также заповедь закона общими своими частями обязывает ду­шу к совершенно одинаковому расположению, то мысль, возбудившая вас к мелочному спору и не касающаяся сущности всей веры, пусть ни под каким видом не производит между вами разделения и ссоры. Говорю это не с тем, что хотел бы принудить вас совершенно согласиться касательно того маловажного или какого бы то ни было другого вопроса[84], потому что достоинство вашего служения[85] может сохраниться неприкосновенным, общение ваше во всем может быть соблюдено ненарушимым, хотя бы между вами и оставалось какое-нибудь разногласие в отношении к частному и неваж­ному предмету[86]. Так как все мы хотим от всех не одного и того же, то и вы управляе­тесь не одной и той же природой или мыслью. Итак, в рассуждении божественного Провидения, да будет у вас одна вера, одно разумение, одно понятие о Существе Всеблагом[87]. А что касается до вопросов маловажных, рассмотрение которых приводит вас не к одинаковому мнению, то эти несогласные мнения должны оставаться в вашем уме и храниться в тайнике души[88]. Да пребывает же между вами непоколебимо[89] превосходство общей друж­бы, вера в истину, почтение к Богу и закон­ному богослужению. Возвратитесь ко взаимной дружбе[90] и любви, прострите свои объятия ко всему народу, очистите свои души, потом снова узнайте[91] друг друга; ибо, по отложении[92] вражды и по примирении[93], дружба часто бывает тем приятнее.

ГЛАВА 72.

О том, что, питая в душе великую скорбь, он принужден был проливать слезы, и, вознамерившись идти на восток, по этой причине, оставил свое намерение.

Итак[94], возвратите мне мирные[95] дни и спокойные[96] ночи, чтобы и я, наконец, нашел утешение в чистом свете и отраду в безмя­тежной жизни[97]. В противном случае, мне ни­чего не останется, кроме необходимости сте­нать, всему обливаться слезами и проводить свой век без всякого спокойствия, потому что доколе Божьи люди, говорю о моих сослужителях, взаимно разделяются столь несправедливой и гибельной распрей, могу ли я быть спокоен в душе своей?[98] А чтобы дать вам почувствовать[99] чрезмерность моей скорби, ска­жу[100], что недавно, прибыв в город Никомидию, я тотчас возымел, было намерение от­правиться на восток[101], но, поспешая к вам и уже большей частью находясь с вами, полу­чил[102] весть о событии[103], изложенном в этой грамоте[104], и удержался от своего намерения, чтобы не поставить себя в необходимость смо­треть глазами на то, что, по моему мнению[105], и для ушей невыносимо. Отворите же, наконец,[106] мне врата на восток посредством вашего единомыслия[107], врата которые вы заперли своими прени­ями[108]. Позвольте мне скорее увидеть вас и вместе насладиться радостью всех других народов, а потом, за общее единомыслие и сво­боду, в хвалебных речах вознести должное благодарение Всеблагому!

ГЛАВА 73.

О том, что и после этой грамоты шум прений продолжался.

Так боголюбивый василевс, отправляя это писание, заботился о мире Божьей Церкви! Слугой же его заботливости, не только по смыслу послания, но и в отношении к особым наставлениям пославшего, был человек отлич­ный, муж, как сказано, вполне благочести­вый. Но дело зашло так далеко, что его нель­зя уже было остановить одним посланием[109], и ссора враждующих чрезвычайно усилилась, и поток зла разлился по всем областям во­стока. Таково было действие зависти и демона, завидовавшего благосостоянию Церкви.

По изданию: [Евсевий. Жизнь Константина]/Перев. СПб. Духовной Академии, пересмотрен и исправлен Серповой В.В.; Примеч.: Калинин А. - М.: изд. группа Labarum, 1998