ИОВАННЕС ДРАСХАНАКЕРТЦИ

ИСТОРИЯ АРМЕНИИ

ГЛАВА ХLI

О войне царя Егерского Костандина и взятии его под стражу, а также о ненависти Атрнерсеха к Смбату

В это время наглый, строптивого нрава царь егерский Костандин ¹, устремляя очи не на справедливость, а на вероломные замыслы, собрал войско и двинулся, пустился в путь, пошел в северные края, что находятся в долинах Кавказских гор, чтобы подчинить себе и страну гугаров, обитающих близ Аланских ворот. Но, так как тот народ признавал, подчинялся и покорялся царю Смбату ², то царь Вирка Атрнерсех поторопился написать царю егерскому, который был его зятем, чтобы он рассеял, уничтожил, вырвал из сердца бесполезный, неправедный и суетный замысел и не противился по-глупому тому, кто стоит выше него. Но, поелику уши его заложило, перестал он внимать слову и не склонился к мудрому совету, то царь Смбат, собрав вместе множество войск, двинул их вперед и, взяв с собой царя Вирка, пошел вместе с ним в набег, навстречу Костандину. Когда тот увидел, что не в состоянии им противостоять, поворотил вспять и, засев, как в берлоге, в укрепленном месте, стал просить у него мира. Тогда царь отправил для переговоров с ним о мире тестя его Атрнерсеха и кое-кого из его нахараров. Когда они оказались друг перед другом и несколько замешкались, царские нахарары по приказанию Атрнерсеха неожиданно захватили царя егерского и погнали перед собой, словно козленка, [отделенного] от коз, того, кто, подобно льву, выскочил из своего леса, чтобы сожрать, рассеять наш народ. /111/ Меж тем царь Смбат завладел множеством крепостей в стране Вури ³ и, назначив в те края наместников, увез с собой егерского царя Костандина и посадил его в железных оковах в темницу крепости Ани. Однако по доброте нрава и понятий своих он не мучил его [лишениями], а щедро выдавал ему [153] всю необходимую одежду и содержание. Так продержал он его в заключении только четыре месяца. Но когда он узнал о распрях средь егеров, которые, резко расколовшись, вознамерились поставить над собой царем кого-то, еще большего насильника, чем Костандин, то, осведомившись точно и ни о чем более не думая, поторопился [царь] освободить его и в прежнем достоинстве утвердить в его государстве. [Царь Смбат] поступил так, во-первых, из благодарности царю Вирка, которому тот приходился зятем, и, во-вторых, [в надежде на то], что, быть может, став после этого как бы восприемником, тот из-за оказанных ему многочисленных милостей будет отныне покорен ему. Облачив его в царские одеяния, возложив ему на голову золотую корону, отделанную жемчугом, и опоясав его золотым поясом, украшенным драгоценными камнями, снабдив его необходимым для путешествия подобающим снаряжением и собрав для него войско, [царь Смбат] отправил его в принадлежащую ему страну ⁴. И после того как [Костандин] уехал, утвердился и начал самовластно управлять собственным своим владением, он, проявив величайшую покорность и единодушие, стал искренне служить царю Смбату, из-за выказанного тем по отношению к нему отцовского попечения, полагая это для себя удобным и желанным ⁵. Однако царь Вирка страшно ожесточился из-за освобождения Костандина, сделанного будто бы наперекор ему, и с той самой поры в раздражении начал, хотя и тайком, вооружать воинов против независтливого возмездника своего Смбата ⁶. Меж тем Смбат, удивленный его ошибочными рассуждениями, не обращал внимания на направленность его воли ко злу, но постоянно преодолевал сам себя ради дружбы его, ибо не улавливал смысла его мятежных мыслей.

ГЛАВА ХLII

О вероломном замысле Хасана и Атрнерсеха убить царя Смбата

Тем временем остикан Юсуф, вооружившись, чтобы поднять бунт против великого амирапета, причинял ему немалый ущерб ⁷, отступившись, отвергнув и отдав царский [154] указ на попрание уличной толпе. Уведомленный об этом, амирапет поспешно разослал во все уголки принадлежащей ему страны указы и послов, /112/ дабы отомстить Юсуфу – неправедному мятежнику. По этому случаю он отправил некоего своего почетного письмоводителя и к царю Смбату, с обязывающей грамотой, чтобы и он с большим войском пошел принять участие в отмщении Юсуфу, пообещав при этом освободить его на один год от царских податей. Меж тем царь, хотя и счел это весьма нежелательным из-за дружеского союза, заключенного с Юсуфом, однако, не имея возможности отвергнуть царский указ, собрал пред очами письмоводителя свое войско, составил полк и снабдил всех оружием и снаряжением, представившись более других [заинтересованным] в отмщении мятежнику. И как бы в качестве передового отряда он отправил вперед, в путь, в сторону Васпуракана тысячу мужей. А когда письмоводитель отбыл от него, царь тайком послал остикану Юсуфу письмо, дескать, то войско он отправил, чтобы помочь ему с тыла, а не для того, чтобы проявить к нему вражду. Но Юсуф хотя при чтении письма и внял его словам, однако, убежденный вкрадчивыми злыми языками, склонился ко злу. И вновь старый змий, угнездившийся, словно в крепком логове, в коварных намерениях его, стал домогаться удобного случая, чтобы излить свой яд на царя и уничтожить его, [все] разорить, разрушить, сжечь, всех предать мечу. Однако, не желая тотчас же открыть свое вероломство, он написал ответное письмо, которое содержало внешне весть жизни, а по сути – горькую смерть. После того, как мысли Юсуфа склонились к соглашению и он был приведен к полной покорности амирапету, ему позволили вновь подчинить себе вотчинное его владение ⁸. И вот, после этого, ожесточились требования с обеих сторон; с одной стороны, от амирапета, а [с другой], – остикана Юсуфа, которые снова еще настойчивее стали требовать уплаты царских податей, делая также все более тягостным ярмо служения [им] ⁹.

Меж тем Смбат, не имея возможности действовать против них силою и видя грозящее ему от них пагубное беззаконие, решил полностью отдать подати за один год и временно отвести зловредную грозу, предоставив заботу о будущем попечительному могуществу [155] промысла божьего. И вот по всем областям своего государства повелел он собрать пятую часть /113/ всех табунов коней, стад рогатого скота и отар овец, чтобы отдать несправедливо наложенную подать, в мыслях имея лишь то, что одной [частью] он обретет от казны мир, а четырьмя сможет легко обеспечить пропитание людей. Если же он разлучится, расстанется с миром, тогда и все пять [частей] не окажутся полезны для продления жизни людей. Поступив таким образом, он уплатил подати того года ¹⁰.

Однако царские нахарары, по невежеству не ведавшие о предстоящих в грядущем издевательствах и бичеваниях, сочли все это весьма тяжелым. Один из почетных нахараров по имени Хасан ¹¹, что был ишханом и управляющим всех царских владений, и не было никого, кто осмелился бы ослушаться его, и даже сам царь прислушивался к его словам, – так вот он, тая в себе коварство Ахитофела ¹² и вознамерившись [совершить] неслыханное, гибельное дело, замыслил убить царя. Он отколол от царя кое-кого, воздвигнув меж ними стену зла, и в их числе также нахараров Вананда и главных из сородичей своих – Хавнуни, числом пятнадцать мужей. И, во время тайных переговоров, чтобы склонить к участию в злодеянии царя Вирка, они решили убить [царя] Смбата и вместо него поставить [Атрнерсеха] повелителем Армении, уговорив его, таким образом, примкнуть к гибельному, коварному [заговору]. Так как он тотчас же был прельщен ими, то после этого они все вместе оказались впутанными в дело убиения царя. И вот некоего Хавнуни, зятя Хасана, примкнувшего к их нечестивому заговору, они уговорили и послали убить царя, а с ним вместе и присоединившихся к нему соумышленников, которые пустились в путь, поехали под предлогом служения царю, а сами ожидали подходящего часа, скрывая под спудом темные замыслы. Меж тем царь Вирка и Хасан – второй Ахитофел, а с ними и прочие соумышленники их, дождавшись дня умерщвления царя, условленного с Хавнуни, которого они послали [для этого], и с распираемыми от желчной злобы сердцами, полагая, что убийство уже совершилось ¹³, с величайшей поспешностью двинулись с многочисленным войском в пределы гавара Ширак. Хасан, не медля, передал крепость Ани в руки Атрнерсеха, а сами они засели в царском дворце [156] в Еразгаворке, ибо царь Смбат находился в /114/ краю Таширском ¹⁴. Тут кое-кто поведал царю подробности совершившейся измены – об Атрнерсехе, Хасане и их соумышленниках, которые поспешно прибыли и засели, как в берлоге, в Еразгаворке. Но когда правда о событиях раскрылась полностью, он вынужден был немедля с поспешностью набежника прибыть в гавар Ширак. Тут Атрнерсеха и Хасана, увидевших, что задуманное убийство не осуществилось, охватили, объяли трепет и страх пред ним. В большой спешке расхитили они все, что попало под руку, а также много добра, которое хранил [царь] в крепости Ани, и, бежав, [укрылись] в крепостях Тайка, засели там. Меж тем, когда тревожная весть с шумом разнеслась во всех пределах царских владений, все ратные люди прибыли в войско, являя все без изъятия единое сердце и вооружившись, как единое воинство, облачившись в единую броню истины и затянув свои станы единым поясом мужества, а также почитая смерть ради отмщения за царя истинной ¹⁵ жизнью. Таким образом, множество людей ¹⁶ собралось, прибыло к царю, который выступил против злого недруга, а также остальных гнусных мятежников. Когда достигли они страны, принадлежащей Атрнерсеху, каждый [способный воевать] муж сам вооружился для сражения с врагом, почти как некогда Давид, не только чтобы поразить камнем из пращи один лишь «холм мясной» ¹⁷, но чтобы обагрить [меч] кровью многих мужей ратных. Однако царь, не позволив им это, дескать, «Кто согрешит, тот и погибнет», отвел назад, отклонил меч от многих невинных людей, прося воздать только убийцам. Тут Атрнерсех сам покаялся в обольщении злым умыслом и попросил у царя прощение. И милосердный ¹⁸ [царь], кроткой душой принял [его извинения] и даровал ему мир, уведя с собой как заложника старшего его сына, но неверных нахараров своих он забрал от него, всех ослепил, выколов им глаза, и отправил одних к ромейскому императору ¹⁹, а других – к царю егерскому. Так, почитай, провидением божьим снова укрепилось его царство. [157]

ГЛАВА ХLIII

О противоцарствии Гагика Арцруни, которое стало причиной больших беспорядков

В это время главный и старший ишхан Гагик Арцруни ²⁰ обратился к царю Смбату с просьбой вернуть ему город Нахчаван ²¹, который будто бы еще дедами и прадедами [Гагика] был завоеван и придан их дому и роду, полагая его изъятие /115/ для себя обидой. Однако так как царь еще прежде отдал его в дар Смбату ²² – ишхану Сисакана, который всегда чуждался тщеславной гордости и с искренним старанием служил ему, то он не пожелал отнять у ишхана им же дарованную ему грамоту и обратить оказанные ему почести в бесчестие и оскорбление ²³. Страшно раздосадованный этим, ишхан Гагик вероломно нарушил верность ²⁴ царю. Приготовив много даров и приношений, он пустился в путь, поехал к остикану Юсуфу в Персию. Преподнеся ему свои многозначительные ²⁵ дары, он громогласно стал возводить на царя клевету и обвинения ²⁶. Меж тем Юсуф, с удовольствием приняв [все это], дал ему царскую корону, а также почести и дары царские: он надумал так поступить, чтобы нарушить их (Смбата и Гагика) согласие и чтобы после этого каждый из них легко был обманут его вероломством. Однако, [действуя] скрытно, подобно ползучему гаду, затаившемуся в расселине скалы, он не дал тотчас же почувствовать суть совершившегося. Но когда возомнивший себя царем ишхан Гагик вернулся в подвластную ему страну, все без исключения преисполнились чувством смятения и скорби, ибо были осведомлены о темных замыслах остикана, приготовившегося отворить двери погибели, кои ни в чьих силах не было закрыть, кроме бога. Меж тем царь, раздумывая про себя, как бы добром одолеть зло, не переставал платить по долгу службы привычную подать, пока не обнажилось коварство его. И вот, когда личина была сброшена, о чем нам дали знать рев и угрозы свирепого зверя агарян, уговоренный желавшим добра царем Смбатом, а также другими нахарарами, я решился отправиться в дальнюю сторону ²⁷ – в персидский Атрпатакан к разгневанному остикану с многочисленными дарами и подношениями, состоявшими из [158] пышных, шитых золотом одежд и вытканных женщинами узорчатых ковров из царской сокровищницы, множества коней и мулов в великолепном снаряжении ²⁸, а также золота и серебра. Но не только это. Из нашего дома святого ²⁹ мы также взяли, соответственно [нашим] возможностям, довольно подношений, чтобы и с своей стороны оказать помощь ³⁰, и повезли ему, [надеясь], что, быть может, сумеем прежде, чем изольется его яд и обрушатся камни церкви святой и народ Христов окажется в гибельном плену, /116/ обрести от него таким способом в дальнейшем мир, дабы матерь Сиона ³¹ не оказалась вовсе без чад своих, подобно бездетной женщине ³². И хотя вначале принял он меня добром и я был почтен им царскими почестями и превеликим ³³ благоволением, и согласился он всеми способами даровать стране мир, а царю Смбату спокойную жизнь, однако, полагаю, что, подстрекаемый [кое-кем] из наших ³⁴ отсюда, из побуждений тщеславной гордости и коварства, он уже больше не подлаживал свои замыслы к гладкости прежних речей. А затем с дьявольской ³⁵ хитростью он подверг меня заключению, схватив и засадив в [какую-то] темницу и окружив множеством стражников. И от объявших меня тяжких мучений я впал в растерянность.

В то время, как тщеславная гордость остикана направилась против меня, неожиданно, словно стремительная птица, прибыл к нему марзпан Армении Гурген, брат воцарившегося Гагика, чтобы, не обладая ни знаниями, ни опытом, убедить ³⁶ остикана вторгнуться ³⁷ в нашу страну. А затем, искусно и ловко взвесив [меру] своего служения ему и получив от него долг положенных почестей, он воротился оттуда с приглашением от остикана его брату прибыть к нему. Спустя какой-нибудь месяц прибыл, подоспел царь Гагик, согласно обещанию, чтобы и дело довершить и, в соответствии с наставлениями и обычаями благовоспитанности, уплатить долг, [налагаемый] дружеским договором: он преподнес ему дары от полной сокровищницы. Цель всех их совещаний друг с другом состояла только в одном – облегчить, открыть перед Юсуфом дорогу в Армению и вообще отомстить за обоих царю Смбату. Не ведал [Гагик], что вспыхнувшее пламя, на какой бы стороне ни нашло горючее, нелицеприятно начнет уничтожать, пожирать ³⁸ [эту] пищу. Затем, вторично увенчанный им (Юсуфом) короной и благосклонно [159] почтенный, он вернулся, приготовившись стать проводником для похода [Юсуфа] в Армению.

Меж тем я внимательно следил за прибытием царя Гагика, надеясь, что, быть может, по его просьбе, как того требует долг христианина, будет мне освобождение от тюрьмы, однако чаяния мои не осуществились, и меня по грехам моим еще более жестоко связали.

/117/ А когда время зимних холодов сменилось весенним южным ветром, остикан, собрав большое войско и рыча от непримиримого гнева сердца, двинулся в путь, прибыл, достиг нашей страны ³⁹, следом за собой везя в оковах и меня. Он направился в город Нахчаван и пробыл там какое-то время, пока не подоспели приглашенные проводники – Гагик и Гурген и не стало их много. Сперва часть войска набежников двинулась к пределам страны Сюник ⁴⁰. Меж тем гахерец, главный ишхан Сюника с братьями своими из того же рода и собранными вместе войсками, поспешив перекрыть дороги через перевалы и ущелья, с доблестным мужеством ⁴¹, согласно великой славе сородича, взялись за оружие и храбро сражались, многих низринув в пропасти. Но так как провидение божие не призрило на них, не смогли они устоять перед многомощной яростью врага и бросились спасаться в неприступные горные пещеры и долины. А неправедный (остикан), поворотив назад, если обнаруживал кого-нибудь из покинувших страну, нагих и отставших, – предавал одних мечу, а других угонял в плен. Случилось это в дни великого праздника Пасхи, в триста пятьдесят восьмом году Торгомова летосчисления (909 г.) ⁴².

Пробыв там двенадцать дней ⁴³, он направился на северо-восток, в столицу Двин. Когда он остановился на берегу реки Ерасх, к нему внезапно явился тэр Сюника Супан, отдавшийся во власть остикана, чтобы служить ему ⁴⁴. Тот весьма обрадовался этому, а его злоба на царя еще пуще распалилась. И вот, вооружившись хитростью и притворством ⁴⁵, он отправил царю Смбату [условие], дескать, если уплатит полностью подать за год, то он дарует ему твердый мирный договор, а сам удалится. А тот хотя и знал, что нельзя радоваться обещаниям мраколюбивого врага, однако, чтобы избегнуть обвинений божьих и людских, поторопился отдать требуемое в количестве шестидесяти тысяч дахеканов. Получив их, [Юсуф] тотчас же стремительно [160] погнался за Смбатом, гоня и тесня его вплоть до страны Вирк, пока не укрылся тот в неприступных крепостях Кларджка ⁴⁶. Меж тем я, заключенный в железной темнице в Двине и в железных оковах, претерпел после того от палачей смертельное поношение: избиение розгами и кутузку, тиски и заключение в темном и недоступном месте, а также в ужасных и жестоких пытках был брошен в какую-то глубокую яму или ров. А страшный шум и крики стражников с утра до вечера, все время, непрестанно терзали мой слух, поэтому сон удалился от вежд моих, а отдых – от тела.

ГЛАВА ХLIV

О том, как сдался спарапет Ашот, и об освобождении католикоса Иованнеса

Меж тем остикан Юсуф на протяжении всего летнего времени ⁴⁷ рычал подобно неукротимому льву и охотился за Смбатом. Этим он занимался много дней. Однако в тот раз, не сумев покорить его из-за того, что Смбат укрепился в высоких горах, в недоступных ⁴⁸ каменных пещерах глубоких ущелий, он вернулся обратно в Двин. Тут навстречу ему прибыл пригожий и благородный, для многих щедрый на подарки племянник [по брату] царя Смбата спарапет Армении Ашот, который отважился добровольно явиться, чтобы сдаться и покориться агарянам. Быть может, он, имея на уме славного Иосифа ⁴⁹, надеялся, что и ему удастся обрести благоволение второго фараона и обратить нрав злого остикана к добру для всего народа дома своего, а может быть, взял себе в голову пустые мечты, что сумеет собрать достаточно священной пшеницы ⁵⁰ против усиливающегося голода, на пропитание живущих в миру сынов нового Израиля и спасения их от грядущей голодной смерти.

Но когда он увидел того агарянина – фараона, которого не знал Иосиф, уразумел коварное его намерение замучить наш народ и не добился того, чего домогался, тогда устрашился дьявольской хитрости деспота, а вместе с тем [испытал] и страх смерти. И не сумев [161] найти какой-нибудь повод, чтобы удалиться, он был вынужден после этого, поневоле во всем поступая по желанию остикана, и в делах выгоды и в делах родства идти вослед, склоняться, действовать во исполнение его воли. Однако и таким способом ⁵¹ не мог он полностью привлечь к себе /119/ доверие сердца непостоянного и суетного лицемера. Меж тем остикан обосновался, засел в Двине, как в берлоге, чтобы провести в нем зимнюю лютую пору.

В это время я был вынужден просить у остикана приказ освободить меня, как некогда [просил] некто Продеиада ⁵² из преисподней; и это не из страха преждевременной смерти, которая во власти божьей, а потому, что он заботился о золоте, а я, с помощью многих возместив большую часть из несправедливых требований казны, уже ничего не имел, чтобы уплатить что-нибудь, и не было никого, кто бы помог мне, – вот почему я поступил так. И помощь Всевышнего избавила меня от того, чьи руки были обагрены кровью ⁵³. Страшась жестоконравного фараона, я бежал, подобно Моисею, [бежавшему] в Медину ⁵⁴, или Илие [спасшемуся] от второй Иезавели ⁵⁵ в Сарепте Сидонской ⁵⁶. И так как злые набежники коварных поработителей продолжали наводнять ⁵⁷ нашу страну, поэтому я, повелением господа скитаясь из города в город ⁵⁸, прибыл в край Восточный – Алванк к великому ишхану Сааку ⁵⁹ и к царю их Атрнерсеху ⁶⁰, что на северо-востоке Кавказа, ибо и они из нашего народа и паства пажити нашей. И каждый из них в меру своих возможностей немало израсходовал на наше содержание, как должник оплатив нужды всех [сопутников моих]. Оттуда мы удалились в пределы Гугарка и там поселились, уповая, что Господь дарует нам спасение. [162]

ГЛАВА ХLV

О неустрашимости сыновей царских Ашота и Мушела, предательстве севордиков и поимке Мушела

Меж тем, когда остикан пришел в Двин, тогда и царь Смбат, вернувшись из своего побега, прибыл в принадлежавшее ему владение Еразгаворк. А когда распахнулись врата весны и наступили теплые дни, остикан снарядил многочисленное войско для похода на царя Смбата, передал его царю Гагику и другим его нахарарам и коварно послал злоумышленников против него ⁶¹. Смбат, почувствовав вероломное предательство некоторых [нахараров], также собрал в страшной спешке многочисленное войско и передал его в руки сыновей своих Ашота и Мушела, повелев им остерегаться дорог. Пустившись в путь, /120/ они достигли гавара Ниг ⁶² и увидели, что посреди плоской равнины у подножья горы расположился стан иноплеменников, а с ними находится и царь Гагик. Так неожиданно столкнувшись с ними, они поневоле приготовились к сражению, не ведая о предательстве своих войск – жителей гавара Ути ⁶³, которых звали севордик ⁶⁴. Вступив первыми на поле битвы, они проявили неустрашимость в атаке и, с победоносной храбростью врезавшись в гущу боя, стали биться с ними. ⁶⁵ Но когда бой разгорелся и сражающиеся смешались друг с другом, войско утийцев, соответственно предательскому замыслу, неожиданно повернуло вспять и разбрелось безвозвратно кто куда. Так как Ашот находился на этой стороне войска, то поневоле был вынужден с ним вместе повернуть назад, ибо натиск иноплеменников еще более усилился. А Мушел, оказавшись в окружении врагов, выказал на удивление всем необыкновенную храбрость, однако он не смог устоять в единоборстве с толпой, его схватили и повели к остикану. Тот, возрадовавшись, возликовав по поводу поимки сына царского, юного Мушела, устроил для войска своего большое празднество. И после того горечь, [объявшая] души, нашла в этой победе горючее, жаркое пламя ⁶⁶ распространилось, перекинулось во все края нашей страны. И средь дня племя Асканазово было, словно темной ночью, объято непроглядным, густым [163] туманом, и если на чашу весов положить муки отчаяния и бедствий, причиненные отяготившим нас ярмом агарянина, то они окажутся тяжелее, нежели камни долины Ахор ⁶⁷, ибо посыпались на нас стрелы разбойников и копья господа. Корень несчастий, который некогда вырвал Господь из дома Торгомова, вновь насажденный, пустил отростки в духовном винограднике нашем, задушенном, уничтоженном, загубленном разросшейся чащей терниев.

С тех пор сердце мое терзается отчаянием и беспокойством и надрывается нутро мое от слез, ибо в беззакониях наших милосердие Господа не призрило на нас, и из-за прискорбной черноты наших дел солнце праведности с омерзением взглянуло на нас, и преданы мы в руки жестокогордого второго фараона и его злонравных надсмотрщиков, /121/ которые, причиняя больше ран, нежели гончарный круг горшечника, погубили нас, [нанося] один ужасный удар за другим. Ибо зашумел, подобно буре, смертоносный для нас, ядовитый ветер исмаильтянский и, взвихрив, словно пыль, рассеял, изгнал нас из наших жилищ, и, подобно стремительно мчащимся потокам, затопив, наводнив [все], упоил он дух безумия, как овец, погнав нас на убой. И вот потому, что проницательность взора моей кладовой мыслей помрачилась и исчезла, не достает мне слов в помощь намерению довершить [описание] больших бедствий, что постигли, объяли нас. Однако мне оказывает помощь смело говорящий Исайя, ибо поучает, как поступать мудро, когда милосердие Господа предостерегает, и оплакивать гнойные раны, [наносимые] настигающим гневом его. «Воспряни, – говорит, – воспряни, восстань, Иерусалим, ты, который из руки Господа выпил чашу ярости Его, выпил до дна чашу опьянения, осушил. Некому было вести его из всех сыновей, рожденных им, и некому было поддержать его за руку»⁶⁸. И, как намекает другой [пророк]: «ждал сострадания, но нет его, – утешителей, но не нахожу» ⁶⁹. И согласно сказанному: «Кто пожалеет о тебе? – опустошение и истребление? голод и меч: кем я утешу тебя?» ⁷⁰.

Ибо, согласно свидетельству прорицателя ⁷¹, поистине нас не могут утешить наши дети, растерянные и плененные, преследуемые, убитые и покоящиеся на перекрестках всех дорог ⁷². И действительно, изошло от нас предвещающее смерть зловоние, ибо, будучи почтены [164] и пользуясь благословением ласковой воли божьей, от коей пожинали добро, мы не оценили того по достоинству и не удовольствовались плодами утешения, почему и взыскал [бог] с нас долг. Поэтому и проучены были мы ими ⁷³ и семикратно воздались нам грехи наши в утробе нашей. Плачет и о нас пророк, говоря: «Так рушится Иерусалим» ⁷⁴, и слава Сиона унижена. Ибо лишились попечения Всевышнего даже богом созижденные церкви Христовы, уподобившиеся «шатру в винограднике и шалашу в огороде» ⁷⁵, «разрушили секирами и бердышами» ⁷⁶ врата [церкви] и осквернили алтарь имени его, и наследие Господа было попрано пятами нечестивцев и «проходящих путем» ⁷⁷, по-свински рыщущих глазами по земле, непорочную кровь служителей церкви пролили, «как воду вокруг Иерусалима» ⁷⁸.

/122/ И [усилиями] домашних ⁷⁹ более, нежели чужаков, взрос корень бедствий, ибо кое-кто, считавшиеся опорой, восстали на Господа и, вооружив свои языки неправедностью и беззаконием, стали говорить нашим ишханам вещи криводушные и ложные. Лжецы и обольстители возобладали над людьми честными и правдивыми, и истинные пастыри паствы Господа были уничижены в глазах полководцев наших и главных ишханов. И на соблазн себе получили они много пастырей, почему и претерпели мы поношение от людей лживых и безбожных, и стали мы предметом насмешек окружающих нас народов, и паства с пастырями вместе, захваченные жестокими крамольниками, были полонены и распроданы. А иные, чьи руки были святы, а сердца – непорочны, испытали ужасные мучения – избиение розгами, тиски, оковы, пытки – и погибли из-за злодеяний тех, кто в лице своем возвысил бесчестие и заблуждение. И «Трупы рабов Твоих отдали на снедение птицам небесным, тела святых Твоих – зверям земным» ⁸⁰. И не нашлось никого, кто проявил бы ревность к Господу вседержителю и изгнал, удалил из дома Господня работников неправедных, а те, кои пожелали это сделать, поистине претерпели на себе поругание заблудших. [165]

ГЛАВА ХLVI

О том, как Юсуф загубил сдавшихся ишханов, а с ними и Мушела

А теперь я вновь вернусь к плачевным речам своим и со скорбью в сердце, не мешкая, поведу рассказ о летящем, согласно речению Захарии, свитке ⁸¹ наших опасных страстей, о мече обоюдоостром, лоснящемся от крови сынов земли нашей, – многоубивающем посланце мстительности воров и их сотоварищей, лжецов и клятвопреступников, причем нам довелось увидеть даже возбуждаемые с южной стороны злодеяния и пытки, причиняющие всяческие муки многим сынам нашего народа, которых разили и язвили и голод, и меч, и коварная измена, пронзившая насквозь их тело, мозг и кости. Да не пренебрегу я здесь и другим пророчеством, согласно которому на пути моем встретятся те, кто пристрастился ко злу, как некогда идолопоклонники ассирийцы ⁸². Предо мною здесь и человек божий Моисей, который «вслух всего собрания» возвестил об отмщении нам за дурные дела наши в день возмездия ⁸³, когда настигнет нас изостренный, сверкающий меч, /123/ который не насытится «...плотью, кровью убитых и пленных, головами» ⁸⁴ наших ишханов. Ибо те, кои некогда сидели на высших ступенях и красовались, вознесенные в царский дворец, ныне здесь были лукаво обмануты злым остиканом и наказаны карой смертной. Одних, засадив в железную темницу, он убивал постепенно мечом, голодом и розгами, а других, которые, как казалось очевидцам, были им почтены, он коварно приговаривал к смерти скрытно. Сперва тайно, предательски убили племянника [по сестре] царя Смбата, ишхана ⁸⁵ Григора  из рода Хайказунк, который, как мы рассказывали выше, сам явился для служения ему. Его опоили смертельным ядом ⁸⁶, и он скончался в страшных мучениях. Похоронили его в построенной им церкви ⁸⁷ св. Шимавона. Точно таким же мучениям был подвергнут и доблестный юный сын царя Смбата Мушел, который из-за предательских действий жителей гавара был захвачен в плен. И он расстался с жизнью, будучи опоен смертельным ядом. Тело его взял [166] спарапет Ашот и отправил похоронить в усыпальнице предков его в Багаране.

Точно так же с помощью коварных ухищрений был лишен жизни во цвете лет [другой] племянник [царя] Смбата, молодой ⁸⁸ Смбат , который своей волей отважился прибыть для служения агарянам. Его похоронили рядом с предками его в Даруйнке. Вот почему, сокрушаясь о любимых и в голос скорбя, рыдая и молясь за них, я плачем плачу, ибо по грехам нашим дни наши завершились позором и сгинули в суетной надежде.

Таким же образом были уничтожены и некоторые другие мужи – азаты, о которых сейчас я не стану говорить по отдельности. И почти никто из добровольно сдавшихся и попавших к нему в руки знатных вельмож не избег злонамеренной, коварной смертной казни, кроме лишь благоразумного царя Гагика и пригожего спарапета Ашота, которые, видя, какой конец постиг у них на глазах тэров ⁸⁹ и братьев [их], и страшась столь ужасной смерти, во всем полностью подчинились воле остикана, поспешно исполняя /124/ все, что он скажет и задумает ⁹⁰.

Посадили под стражу и сына гахерец ишхана [княжества] Сюник Ашота – юного Васака, который сам сдался остикану. И вот однажды, на исходе ночи, он, неожиданно пустив в дело стальной меч, убил и наземь поверг стражников, а затем, пройдя довольно далеко и забравшись на городскую стену, соскочил с нее и бежал. Пока стража голосила, пока готовили вослед погоню, пока то да пока се, он, скрываясь в виноградниках, добрался до отчей крепости, в свою страну ⁹¹. После этого обнажилась тайная личина зла, и одних из благородных азатов отдали в пищу многоубивающему мечу, а прочих, кто бежал, оттеснили в юдоли и расселины скал. И вот толпы устрашенного народа потекли в пещеры, укрылись в лесах и горных дебрях. Женщины – знатные княгини ⁹², также захваченные поработителями, понесли на себе еще более тяжкое бремя телесных мучений, «нисколько не вспоминая даже об изнеженности, свойственной исконной их принадлежности к азатам». Одни из них, посаженные под стражу в темницы, были одеты в грубые, подобно власянице, платья, страдали от нищеты и нуждались в хлебе насущном, и казалось, что не в довольстве нежились они прежде, а трудились, как крестьянки. Некоторые из них, беременные, [167] [будущие] матери, доведенные ужасными пытками до, смерти, стали могилами для своих младенцев. А остальные, окончившие свою жизнь в муках ужасной смерти, «нисколько не отставали от тех, которые не вкусили мирского». Итак, дочери земли нашей не обрели освобождения от тюрьмы, и страждущие княгини не отряхнули со своих голов пыль ее, что осела на них подобно золе в печи. Они долго мучились, тяжко страдая и горестно вздыхая, сундуки, в коих [хранились] их украшения, [словно бы] облачились в траур, растрескались пиршественные их сосуды, в брачных чертогах их раскинул паук паутину, и покрылись копотью все их пологи и завесы.

Так, став могущественной, /125/ смерть поглотила многих. Потоки слез покрыли лик земли.

Угодив тебе стольким, я вернусь к порядку своего повествования, не прерывая речь на середине

ГЛАВА ХLVII

О подвигах Саака и Васака и о жестокостях Юсуфа

В это время родные братья Григора, умерщвленного остиканом, – Саак и Васак ⁹³ Хайказунк – старались в [эти] времена гонений поднять в себе дух мужества и употребить все средства, чтобы хотя бы изыскать способ обмануть притеснителей и, не удаляясь в чужие края, укрепиться в собственной крепости своего княжества, пока не пройдет гнев Господа. И вот, построив корабль на быстрых веслах, словно бы ковчег, они поплыли на нем и спрятались, укрепились на острове Севан со своей исповедующей христианство подвижницей матерью, женами, детьми и войском – полками азатов, ибо стремительный мутный поток исмаильтянских разбойнииков еще сильнее сотрясал наше построенное на песке жилище. Но вот пришла весть, что тот болтливый, как женщина, коварный агарянин, собрав войско, послал его на них. И когда оно достигло берега озера, вражеские мечи окружили их кольцом осады. Тогда любящие братья, поразмыслив вместе, [решили], что, быть может, окажутся они слабее врага и тогда им, [168] окруженным водной бездной, некуда будет бежать и будут преданы они в руки языческих насильников /126/ и [попадут] в трясину их неправедности. И вот укрепились руки моряков, пустились они в путь, поплыли вместе с матерью, всем семейством и добром, сколько в состоянии были понести их руки, и поторопились укрыться в труднодоступном гаваре Миапор. Меж тем исмаильтянский полководец, вступив в крепость острова и разграбив скорее много, чем мало оставшегося добра, оставил его под охраной, а сам, все разоряя по пути, пустился преследовать их. Тогда те [беглецы], поворотив [неожиданно] назад, ударили по врагам и, многих ранив и предав мечу, обратили их в бегство, а сами, продолжив путь, скрылись в недоступных пещерах лесных дебрей Гардмана ⁹⁴ и Арцаха ⁹⁵, уповая на милосердие Господа. Там упокоилась во Христе скромная и чистая в вере [своей] великая подвижница – их мать и сестра царя Смбата, тело которой они, вернувшись через несколько лет и вновь начав править вотчинным своим княжеством, похоронили в усыпальнице близ построенной ею церкви в Шолога ⁹⁶.

Меж тем неправедный остикан, видя, что его полководцы – начальники области – с легкостью одерживают большие победы во всех краях нашей страны и нет никого, кто бы напал на них, стал после этого отправлять жестоких набежников на грабежи и разорение во все края – и в [земли] рода Сисакан, и по ту сторону Ташира и Кангарка ⁹⁷, и к берегам озера Гелам. А затем послал он царя Гагика вместе с его нахарарами и многочисленным войском, чтобы окружить кольцом осады крепость Валаршакерт ⁹⁸ и взять ее. Пустились в путь, пришли они туда, много дней сражались с крепостью, но одолеть ее не смогли. И хотя защитники крепости ⁹⁹ многих средь врагов ранили и повергли наземь, однако те, не осмеливаясь ослушаться приказа проклятого ¹⁰⁰, продолжали еще много дней осаждать крепость. А те войска, что были отправлены крамольным остиканом в [разные] края, словно молния, поразил и все области земли нашей, взметнув ввысь испепеляющее пламя, чтобы рассеять, скосить и истребить жителей земли Арамовой, и все вообще – и азат и не азат, храбрец и воин, пятидесятник и судья, советник и следователь, мудрец и ученый, старый и малый, великий и ничтожный – были преданы в руки насильников-поработителей, [169] /127/ согласно пророчеству, дескать: «... и дети будут господствовать над ними» ¹⁰¹. Так ревность Господа сил небесных показала нам, что ожидает нас в будущем, в дни возмездия.

И вот каждый взял себе здесь в соплакальщики Иеремию, моля головы свои обратить в моря, а глаза – в источники слез, дабы не переставали они скорбеть, стенать и оплакивать ужасные, бедственные события, ибо, подобно пожару, охватившему леса и тростник, пожирающее пламя разбойничьих набегов исмаильтян распространилось средь нашего народа, и каждая голова страдала от боли, а сердце – от кручины.

ГЛАВА ХLVIII

О том, как царь Смбат остался без помощи и сдался Юсуфу, а также о бегстве Гагика

При виде этого, царь Гагик вместе с братом своим Гургеном поняли, что это их руками и напутствием грянул гром неправедности и разлились [потоком] жестокие преступления вокруг церкви Христовой и народа, верующего в бога. В душе беспокоились они также об [угрожающей] им предательской смерти и были объяты страхом пред насильником. Кроме того, в страхе божьем, укоряли и упрекали они себя и, сожалея в сердцах своих [о соделанном], горько раскаялись и задумали отколоться, удалиться в подвластную им страну. Однако им не скоро удалось осуществить свой замысел.

Вскоре после этого они раскрыли свои добрые намерения царю Смбату и, тайно заключив с ним союз, выжидали удобного времени, чтобы исполнить задуманное и с благочестивым мужеством очистить себя от содеянного зла. Меж тем царь Смбат удалился, укрылся в твердынях Ерасхадзора, надеясь, что ему удастся затушить вспыхнувший пожар зла, которое объяло народ Асканазов, ибо, воспользовавшись услугами великого, мудрого и ученого ишхана армянского Григора ¹⁰², он попросил амирапета даровать мир всей пастве Христовой и погасить пламя, зажженное неправедным остиканом. Однако хотя великий ишхан приложил [170] [к этому делу] все силы души, но так как царский двор ¹⁰³ был объят в это время смятением из-за восстания египтян ¹⁰⁴, то и не смог исполнить просьбу хитроумного ишхана прийти на помощь царю Смбату.

/128/ Царь ромейский Лев ¹⁰⁵, услышав об ужасных злодеяниях, совершаемых над нами, приказал направить на помощь Смбату большое войско, но тут неожиданно постиг и его обычный конец человеческой жизни, и он умер. После него стал царем брат его Александр ¹⁰⁶. Однако мятежные люди подняли вокруг него междоусобную смуту, и он также не смог прийти на помощь.

Что же касается сородичей нашего царя – ишханов, кусакалов и начальников, то одни из них были предательски умерщвлены остиканом, как это было выше рассказано в моем повествовании, другие – близкие и дальние, кто по принуждению, а кто и без принуждениия своими помыслами и делами весьма отдалились от него и предпочли признать чужака, а не его. И те, к кому он дружески благоволил, открыто ¹⁰⁷ отделились от него и смешались с врагами. А иные из отвернувшихся, поощряемые агарянином, также стали нападать на него с хулой, чтобы довести до смерти, как некогда было с нашим Трдатом ¹⁰⁸. После того, как царь поразмыслил об этом и еще о многом другом, надежда его на спасение [с помощью] людей исчезла, и ему осталось лишь ожидать небесного милосердия. Он удалился в пещерную крепость [в горах] Капуйт ¹⁰⁹, что в ущелье реки Ерасх, и там укрылся, ибо она была неприступна для людей. Но рука Исмаила с силой чрезмерною отяготила его ¹¹⁰, и спустя год ¹¹¹ враги окружили крепость кольцом осады. А затем по приказу проклятого остикана подстрекнули к мятежу, распрям и многочисленным убийствам чернь, сокрушавшую и вопившую, словно звери. Меж тем защитники крепости, будучи людьми отборными, искусно рассчитали дальнобойность машин и стрельцов, мечущих стрелы из широких луков и камни из пращи, и причиняли ратникам войска [вражеского] ужасные потери. Но так как под властью агарянина было много воинов, веровавших в Христа, то он именно их, постоянно вооружая, отправлял сражаться с крепостью, а своих щадил. При виде этих злодеяний и потерь, причиняемых христианам, которые погибали так, словно бы палачи находились рядом, царь Смбат, пренебрегая собственной безопасностью и поставив себе [171] целью телесную смерть свою, /129/ решил проявить заботу о спасении других. И, согласно пророческому от бога слову Иосифа ¹¹², счел предпочтимым, чтобы умер один лишь он, а не погиб весь народ, подобно Елеазару, «предпочитая славную смерть опозоренной жизни» ¹¹³.

И вот, потребовав от остикана письменные клятвенные заверения в дружбе, царь Смбат спустился к нему и тем самым спас весь ¹¹⁴ христианский   народ – и тех, что находились с ним вместе в крепости, и тех воинов-христиан, что были под властью агарянина, – от угрожавшей им напрасной смерти. Но как некогда лукавый сатана обманул Еву, так ныне остикан старался обмануть умудренного [жизнью] мужа ласковой речью, облачив его сперва в златотканые шелка, лаконские ¹¹⁵ украшения и великолепный плащ, чтобы представить, будто все козни сокрушены, и показать свою верность дружеским клятвам. Однако, будучи по естеству своему алчным, он из жадности к имуществу был одержим мыслью, что, быть может, у царя окажется что-нибудь спрятанным, и ему, являя себя честным, удастся это [спрятанное] захватить. Тайком соплетая злые козни и лукавя, как сын погибели, он считал, что будет угоднее представляться плодоносящим деревом. Но умудренный слушатель не вверил себя ему, ибо рассуждая здраво, знал, что [тот] льстил сладчайше, но горчайшим был конец. Несколько успокоив мстительный, коварный нрав [Юсуфа], он удалился в гавар Ширак и после этого, как у Дана, что был зием на дороге, аспидом на пути ¹¹⁶, предательский замысел кончился ничем.

Тем временем мудрый Гагик, поразмыслив об этих непредвиденных бедствиях, о разбитом сердце царя и о сердцах ишханов-отступников и охваченный стыдом за суетные [свои] дела, неожиданно вскочил на коня и бежал в свою страну. Ибо хотя остикан и доверил ему царство Армянское, однако внутренним чутьем ¹¹⁷ он понимал, что это [лишь] смертоносная личина, скрывающая вероломные, жестокие намерения, и что тот, кто добровольно обрекает себя на слепоту, никогда не выздоровеет. [172]

ГЛАВА ХLIX

Об осаде крепости Ернджак, о славной мученической смерти блаженного Смбата и знамениях, кои свершились над ним

После отъезда Гагика остикан прибыл в город Двин и, возведя на царя Смбата напраслину, вероломно замыслил после этого предать его ужасной смерти. Он посадил его /130/ под стражу и заковал ноги в железные цепи, поместив как бы промеж жизни и смерти, в преисподнюю превратил, – как сказано у Иова, – дом его, во тьме постелил постель его, день обратил в ночь; очи его были лишены света, так как темным было место его пребывания ¹¹⁸. И эти мучительные страдания, ковы и пытки продлились почти целый год ¹¹⁹. А после этого остикан, бурливший злыми мыслями, словно кипящий котел, направился в крепость, что зовется ¹²⁰ Ернджак , чтобы захватить, разорить и разрушить ее до основания, ибо там укрылись, окопались благочестивые госпожи – мать великого сюникского ишхана Смбата и жена его – сестра Гагика, жена Саака – брата Смбата, а также другие благородные мужи и жены из азатов. С собою он повез и царя Смбата, закованного в цепи. И вот принялся [остикан] со всех сторон ожесточенно штурмовать крепость, все время, непрестанно умножая ярость боя. Желая царю Смбату неописуемо [мучительной] смерти, остикан обрек его сперва на ужасные пытки; распаленный гневом и жаждой мщения, скрежеща на него зубами, он предал его [в руки] безбожных палачей, которые подвергли царя Смбата страшным мучениям, излив на него яд своей жестокости. К нему применяли [все новые] орудия пыток ¹²¹: его бичевали, растягивали на колоде и сжимали в тисках, ломая [кости]. Он был изнурен и ослаблен также из-за сильного голода и жажды, не только потому, что удовлетворению их мешали палачи, но больше оттого, что он по своей воле постился, жертвуя Господу необходимое, как некогда Давид [пожертвовал] воду, извлеченную из колодца в Вифлееме для утоления его жажды ¹²². Так не видел он от них ни малейшей жалости. И если ему приходилось иногда оставаться одному и какой-нибудь час не быть в единоборстве с палачами, то [173] он проводил его в непрестанных молитвах, молитвенных благодарениях и благословениях Христа. И по неколебимой вере в Христа и вознесению хвалы богу он удостоился причащения святых тайн неким высокопоставленным служителем закона господа ¹²³, провидением господа оказавшимся там. А когда его погнали на смерть, то зрелище пыток, которым его подвергли, вызвало в зрителях большую жалость и ужас, чем все дело в целом. Даже воспоминание, /131/ как укор, повергает меня в слезы. Ибо порочные звери – людоеды, позаимствовавшие у змеи коварное, ядовитое дыхание, вопреки свойству человеческого естества, даже через рот старались учинить ему смерть: позаимствовав у дьявола любовь к коварному, ненавистному зелью погибели, они, отняв у него (царя) его же полотенце, комком сунули ему в рот и принялись прутьями запихивать дальше в гортань, глубоко, почти до самого сердца, стремясь таким способом удушить в нем дыхание жизни. Накинув на шею его и подбородок веревки от кляпа, они, скручивая, сдавливали их, как в плотничьих тисках; затем они нагромождали ему на голову множество карасов и более десятка мужчин прыгали на него, словно град камней, стремясь с помощью всяческих злоухищрений удушить его. И когда после всех этих испытаний он все еще оставался жив, они подвергли неописуемым и немилосердным пыткам и терзаниям сокровенные части его тела, пока не испустил он дух. Подвергнув его таким немыслимым и жестоким пыткам, мучениям и изнурительному напряжению душевных и телесных сил ¹²⁴, они затем мечом отрубили ему голову. Он умер после двадцатидвухлетнего царствования.

Исполненный скверны и нечестивый остикан не разрешил похоронить и предать тело царя земле; его распяли, пригвоздили к дереву в городе Двине. Поелику погребен он был с Христом крещением в смерть ¹²⁵, должно было ему вместе с ним и распятым быть, и да не будет отвергнута мученическая отвага его, за которую вознагражден он будет великим воздаянием. Меж тем на том месте, где блаженный царь-угодник божий ¹²⁶ был пригвожден к древу, распят, кое-кто из верующих и неверующих видели, как говорят, лучезарное сияние, горевшее, подобно лучам светящейся лампады, повыше головы царя и приблизительно равное по величине ей. Поведавшие об этом говорили совершенно достоверно. [174] Но мы оставив это свидетелям, не замедлим рассказать о том, что видели своими глазами: землей, на которую упали капли сукровицы из честного тела, совершались многочисленные исцеления больных, одержимых разными недугами. И благодаря этим знамениям иные из язычников /132/ принимали христианскую веру и светом купели вновь рождались в святом духе божием.

ГЛАВА L

О захвате и разорении крепости Ернджак, о доблести и мужестве Ашота, сына царя Смбата, и его воцарении

Меж тем нечестивый остикан, упорно продолжая осаду крепости Ернджак, не удалялся оттуда до тех пор, пока не занял, не захватил ее посредством тайного предательства ¹²⁷. Им были отворены врата погибели ¹²⁸ обитателей [крепости], многие из коих были отданы в пищу многоубивающему мечу, а прочие были угнаны этими жестоконравными содомитянами в полон. Там, в крепости, были захвачены в плен и увезены в Двин славная и блаженная средь жен, благочестивая и премудрая мать Смбата, ишхана Сюника ¹²⁹, и благочестивая его жена с грудным младенцем своим, а также жена его брата Саака, тэра Сюника, которые содержались там в заключении в жестоких лишениях и мучениях, чтобы нельзя было понять, кто из них госпожа, а кто служанка. И те, кого до этого оберегали и холили на их тронах, ныне трудами рук своих удовлетворяли душеспасительные свои нужды, ибо богатства их отняли, украшения и убранство их домов расхитили, а во дворцах их слышались крики и рыдания, стенания и громкие вопли.

Когда весть о бедствии достигла ушей достойного ишхана Смбата и брата его Саака, одного – в пределах Васпуракана, а другого – в пределах Гугарка, они неустрашимо принялись снаряжать воинов, чтобы двинуться на врага и освободить свои полоненные семьи. Однако им не удалось быстро снарядить отряды воинов и подоспеть издалека до того, как тех заточили в надежно [175] охраняемую тюрьму. Там скончались великая княгиня, мать Смбата, и ишхан – сынок его, которых вместе похоронили у врат городской церкви Двина. А жен их увезли в Персию – в Атрпатакан и поместили там в прочной темнице.

Меж тем во времена гонений сын царя Смбата – победоносный и опытный в искусстве ведения боя Ашот проявил в жестоких сражениях необычайную быстроту передвижения, мужество и неустрашимость и всех сверстников ¹³⁰ своих превзошел славной доблестью. Еще до мученической кончины своего отца он, словно /133/ с распростертыми крыльями стремительно несущийся в воздухе орел, внезапно с тыла нападал на хищных иноплеменников, рассеявшихся в набегах по всему лику земли нашей. Но прежде всего он в течение очень короткого времени отвоевал и завладел всеми подвластными его отцу крепостями, которые захватил остикан. Раз обнаружив в какой-нибудь из них сарацинскую стражу, он предавал ее мечу и, укрепив крепость земляными валами, стражей и [снабдив] в изобилии съестными припасами, сам бросался вослед за врагами, туда, где совершали набеги исмаильтянские разбойники. Сердцем совершенно не ведая страха, он вместе с родным братом своим Абасом вел против врагов войну, почти подобную троянской. Обратив взор к богу, коего в душе имел руководителем, он напал на исмаильтянские войска, что сидели в гаваре Багреванд, и предал их мечу, а с их главного начальника, захваченного в плен, велел [содрать кожу] и повесить в виде бурдюка на стене крепости на лицезрение и во устрашение многим. После этого он двинулся в гавар Ширак и, настигнув войска, что разместились, засели там, их всех предал мечу, а оставшихся [в живых] разогнал, рассеял. Оттуда он снова устремился, словно летя по воздуху, в пределы Гугарка и овладел всеми принадлежавшими ему крепостями. А оттуда, подобно неожиданно захлопывающемуся капкану, он напал на войска агарян, что находились в столице Вирка – Тпхисе; одних отдали там в пищу мечу, а других, из знатных, взяли в плен и в железных оковах заключили в тюрьму, дабы посредством обмена освободить тех христиан, которые попали в руки злого остикана. Захватив там большую добычу, он вернулся в гавар Ташир и, узнав, что и в пещерах глубокого Ахстевского ущелья ¹³¹ также укрылись, засели [176] исмаильтянские войска, он отобрал из своего войска двести мужей и, совершив нападение на войско агарян, в невероятно ожесточенном сражении всех их обратил в пищу мечу. С захваченной добычей он вернулся в свой стан и тотчас же отправился к большому другу своему ишхану Гургену ¹³², с которым он держал тайный совет об общих заботах, а затем пустился в путь в сторону /134/ крепостей Аршаруника ¹³³. После этого разорители больше не появлялись в подвластных ему землях.

Видя, что Господь благоволит к Ашоту и вспомоществует, и сопутствует ему успех в благих деяниях, царь Вирка, придя в полное при том единодушие и согласие с пожеланиями войска его (Ашота), возложил на него корону и воцарил вместо отца его ¹³⁴, признав его заслуживающим достоинства самодержца и предоставив будущее вседержителю богу.

Текст воспроизведен по изданию: Иованнес Драсханакертци. История Армении. Ереван. 1986