ЯН ДЛУГОШ

ИСТОРИЯ ПОЛЬШИ

HISTORIA POLONICAE

ГОД ГОСПОДЕНЬ 1410

КОМАНДОР СВЕЦЕНСКИЙ ГЕНРИХ СПАСАЕТ МАРИЕНБУРГ, СОЗДАВ ВЕСЬМА МОЩНУЮ ОБОРОНУ.

Генрих, командор Свеца, узнав, что магистр крестоносцев Ульрих фон Юнинген убит и все его войско разбито и что дела Ордена находятся в угрожающем положении, принял самое здравое решение. Чтобы избежать [118] крайней опасности для дела Ордена и его уничтожения, командор прибыл в Мариенбург со всем пешим и конным войском своего Свеценского командорства. Он внушил надежду на спасение воинам, которые укрылись, туда бегством, а также некоторым воинам из других замков и укреплений. Затем, щедро раздав им жалование, Генрих с пятью тысячами рыцарей ревностно принялся укреплять Мариенбургский замок. Если бы он не пришел в Мариенбург столь быстро с. новым свежим войском и своей кипучей деятельностью и умением не поднял и не укрепил дух защитников, помышлявших о бегстве, и не взял бы на себя всего высшего начальства, то было бы покончено не только с Мариенбургским замком, но и со всем Орденом крестоносцев; последний после захвата королем Владиславом Мариенбургского замка, без всякого сомнения, был бы истреблен и уничтожен.

ЗАМКИ ПРУССИИ СДАЮТСЯ КОРОЛЮ.

В субботу, в день святого Арнульфа, восемнадцатого июля, утром, король выступает с войском и, достигнув озера, которое называется Густенским и находится между Моронгом и Гогенштейном, располагается здесь станом. По мере того как из соседних замков стекаются посланцы, объявляя об их сдаче, король отдает эти замки в управление своим рыцарям. В этот день Генрих фон Плауэн, командор, набрав с помощью уговоров и за деньги пятьсот наемников, прибыл в Мариенбургский замок, чтобы взять на себя его охрану и защиту. До его прибытия замок охраняло едва пятьдесят человек, объятых страхом, и Владиславу, королю Польши, легко удалось бы овладеть им, а следовательно, и всеми другими замками, если бы после битвы он сумел воспользоваться победой: неожиданно осадив замок, захватить его. К тому же венгерские бароны, выехав из Мариенбургского замка, отправляются в Гданьск, где Ульрих, магистр Пруссии, назначил им выдачу остальных двадцати тысяч флоринов. ¹⁶⁰

СДАЧА ЗАМКА МОРОНГА И СМЯТЕНИЕ В ПРУССИИ.

В субботу, девятнадцатого июля, Владислав король Польши, двинув войска, подошел к замку и городу Моронгу. Хотя замок, находясь среди болот и озер, был сильнейшим образом защищен самым своим положением, однако он сразу же был сдан королю; последний отдал замок вместе с городом в держание рыцарю Енджею из Брохоциц. Поразительно было это победное шествие! Ведь все замки и города Пруссии добровольно сдавались и добровольно выходили навстречу королю. После Грюнвальдской битвы сильный ужас охватил всех: дрожа от страха, бежали защитники почти из всех крепостей; объятые ужасом, хранили безмолвие жители городов, местечек и селений. Ибо все считали, что никто не может устоять против мощи войска польского, раз магистр Пруссии пал и войско его уничтожено. Итак, без всякой осады и даже не обложенные, сдавались замки, крепости и города. Таково было последствие несчастной битвы, в которой пали магистр и командоры Ордена, разгромлено войско их, а остальные пали духом. [119]

СДАВШИЙСЯ ЗАМОК ПРУСМОРК КОРОЛЬ ОТДАЕТ В УПРАВЛЕНИЕ МРОЧКУ ИЗ ЛОПУХОВА.

В воскресенье, перед праздником святой Марии Магдалины, двадцатого июля, король, выступив с войсками из Моронга, остановился на отдых, расположив стан у селения и озера Чолпе, близ замка Прусморка. Туда прибыло к королю много крестоносцев Ордена, оставленных для защиты этого замка. Смиренно умоляя короля о пощаде, они передают ему замок Прусморк; король же назначает его в держание Мрочку из Лопухова, герба Ласки, рыцарю Великой Польши. Но так как, по рассказам, в этом замке были спрятаны некоторые замечательные и ценные вещи и много сокровищ, то король послал в замок Прусморк своего нотария Яна Соху, герба Наленч, наблюдать за Мрочком в замке и составить список всех вещей и ценностей замка. Когда Ян Соха, проверив упомянутого Мрочка и переписав вещи, возвращался, его убили по дороге (свои или враги, осталось неизвестно) со всеми сопровождавшими. Упомянутому рыцарю Мрочку предъявили тяжкое обвинение в том, что он подстроил это убийство, чтобы из донесения Яна королю не стало известно состояние описанных вещей и сокровищ замка Прусморка. Во время ведения королем осады Мариенбурга был наряжен суд над Мрочком по обвинению его братьями и родственниками убитого Яна Сохи в убийстве; но Мрочек оправдался, принеся рыцарскую клятву.

ПОЛЯКИ ОВЛАДЕВАЮТ ЗАМКОМ ДЗЕЖГОНЕМ, ПОЛНЫМ ВСЕВОЗМОЖНЫХ ЗАПАСОВ, НО ПОКИНУТЫМ ЛЮДЬМИ, И УВОЗЯТ ОТТУДА В ПОЛЬШУ СТАТУИ.

В понедельник, в день святой Пракседы, двадцать первого июля, Владислав, король Польши, выступив с войском, расположился станом над озером Долстат, вблизи города и замка Дзежгоня. Во вторник же, в день святой Марии Магдалины, двадцать второго июля, он подошел к замку и к городу Дзежгоню. Вступив беспрепятственно в замок (так как братья. Ордена и прочие, оставленные для его охраны, услышав о приближении короля, в сильном страхе разбежались из замка), король нашел там горячие кушанья, накрытые обеденные столы, а также кладовые и погреба, полные вина, овса, пива, рыбы, мяса и всякого рода иного продовольствия; кроме того, там был найден склад одежды (на немецком языке траппария), полный пурпурных и дорогих тканей и одеяний, подобающих Ордену крестоносцев, из которого король щедро одарил рыцарей. С разрешения короля все королевское войско набрало себе всего в изобилии как из предметов одежды, так и продовольствия, найденного в замке Дзежгоне, нагрузив на свои повозки пиво, вино, мясо, рыбу, хлеб и прочие припасы. В тот день король прослушал обедню в замке Дзежгоне, но и следующий день, именно среду, двадцать третьего июля, он тоже провел там. Прекраснейшие же статуи, все вырезанные из дерева, которые нашли в замковой часовне, он распорядился отвезти в королевство [120] Польское и принес в дар сандомежской церкви святой Марии краковской епархии вместе с серебряным, позолоченным крестом, взятым позднее в Бродницах. Все это в сандомежской церкви сохраняется и по сей день в качестве памятного дара на вечную славу.

КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ, НЕ ПРИДАВ ЗНАЧЕНИЯ ПОСЛАНЦАМ КОМАНДОРА ГЕНРИХА ФОН ПЛАУЭНА, НАПРАВЛЯЕТСЯ С ВОЙСКОМ К МАРИЕНБУРГСКОМУ ЗАМКУ.

В четверг, накануне дня святого апостола Иакова, двадцать четвертого июля, Владислав, король Польши, отдав замок Дзежгонь во власть и управление маршалку Збигневу из Бжезя, выступил с войском и расположился станом на полдороге между Мариенбургом и Дзежгонем, над селением и озером Старытаргом. Туда явились к королю два рыцаря из Мариенбургского замка и просили предоставить безопасный проезд посланцам Генриха фон Плауэна, которые прибудут в большом числе; но король ответил, что по милости божьей он завтра сам прибудет в Мариенбург и тогда дарует безопасность скольким угодно послам. Для того чтобы город Мариенбург в случае его захвата не превратился для короля Польши в опорный пункт и крепость для его войска, откуда удалось бы еще теснее окружить Мариенбургский замок, последний был в тот же день. сожжен по приказу командора Генриха фон Плауэна.

ЛЕГКИЕ СТЫЧКИ ПОЛЯКОВ С ВРАГАМИ У ГОРОДА МАРИЕНБУРГА.

В пятницу, в день святого апостола Иакова, двадцать пятого июля, Владислав, король Польши, выслав вперед к замку Мариенбургу несколько рыцарских хоругвей с повелением занять удобные места для предотвращения засады и иных опасностей, расположился станом сначала над озером Грюнгау, а оттуда благополучно подошел к Мариенбургу и немедленно со всех сторон обложил замок осадой. Польское войско король разместил у верхней части замка к востоку и югу, литовское же поставил в нижней части; кроме того, в особом месте, к югу от замка, он расположил воинов земель своего королевства — Подолии и Руси. В течение всего дня между королевскими рыцарями и врагами шли легкие стычки за сожженный уже город Мариенбург; враги едва успели защитить город. от вступления в него польских рыцарей; ведь не трудно было быстро овладеть городом, не защищенным естественными укреплениями и покинутым разбежавшимися жителями.

МАРИЕНБУРГСКИЙ ЗАМОК ЕДВА НЕ БЫЛ ВЗЯТ БЛАГОДАРЯ ОТВАГЕ НЕСКОЛЬКИХ ПОЛЬСКИХ РЫЦАРЕЙ. НАКОНЕЦ, КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ ВЕЛИТ НОЧЬЮ УСТАНОВИТЬ БОМБАРДЫ В ГОРОДСКОЙ ЦЕРКВИ И ДОЛГО, НО ТЩЕТНО ОСАЖДАЕТ ЗАМОК.

В субботу, на следующий день после праздника святого апостола. Иакова, двадцать шестого июля, в то время как королевские воины из двух хоругвей (именно большой хоругви и хоругви олесницкой) по жребию, [121] поочередно несли стражу, к вечеру дело дошло до сражения. Королевские войска старались ворваться в город Мариенбург, враги же с большим мужеством препятствовали этому, причем мало-помалу пало большинство врагов; остальные же осажденные были вынуждены ввиду численного превосходства поляков отказаться от города Мариенбурга и укрыться в замок. Первым вошел в город Мариенбург Якуб Кобылянский, ¹⁶¹ рыцарь герба Гжималя, вторым — Добеслав из Олесницы, рыцарь герба Дембно, за ними последовали другие. Упомянутые двое рыцарей Якуб и Добеслав, решив не прекращать схватки, тут же, по взятии города, потрясая копьями, громкими криками стали призывать к приступу замка и стремительно добежали до церкви и почти до самых стен. Если бы остальные королевские воины поддержали их с такой же отвагой, то замок Мариенбург можно было бы взять в тот же час (доступ к замку был тогда еще открыт благодаря незаделанному большому пролому, через который рыцари могли бы ворваться). Так как все враги, охранявшие замок, разбежались, укрывшись в башни и в более надежные места, пребывая в сильном страхе и скорби, как если бы замок уже был взят, то поэтому полякам представлялся прекрасный случай захватить Мариенбургский замок. Эта возможность была упущена поляками, судьба благоприятствовала крестоносцам. С наступлением сумерек враги сожгли мост, который они держали в своих руках, через реку Вислу напротив Тчева, из опасения как бы оттуда польские рыцари не напали на замок. Это послужило к большой пользе королевского войска, так как фуражиры из королевского лагеря могли, пересекая реку Вислу, каждый день безопасно спускаться в Жулавы. Упомянутый широкий пролом, который мог, очевидно, представлять угрозу проникновения в замок, враги в течение всей следующей ночи заделывают, укрепляют и замыкают крепчайшими дубовыми бревнами. ¹⁶² Но и польский король Владислав в ту же ночь, установив большие бомбарды в городской церкви, непрерывной стрельбой из них бьет по замку. Поставлены были и другие бомбарды среди литовского войска: одни вдоль городских стен, другие у начала моста, сожженного с другой стороны Вислы; из всех них весьма сильно били по замку с четырех сторон. Королевский шатер с часовней и преддверием был помещен на высоком холме над Вислой, откуда король мог обозревать все свое войско и замок. Осаду же эту Владислав, король Польши, продолжал в течение целых двух месяцев. В это время туда прибыл епископ познанский Альберт Ястшембец навестить его светлость; прибытие епископа было приятно королю и его вельможам, так как он отличался блеском ума и энергии. Однако во время пребывания там епископ занемог лихорадкой, которая не оставляла пастыря год и шесть месяцев, и он по повелению короля был вынужден возвратиться в свою епархию.[122]

БОЛЬШАЯ ЧАСТЬ ПРУССИИ СДАЕТСЯ НА МИЛОСТЬ КОРОЛЯ ПОЛЬШИ И ПРИСЯГОЙ ОБЯЗЫВАЕТСЯ ЕМУ НА ВЕРНОСТЬ. ОТМЕННАЯ ВЕРНОСТЬ КОРОЛЮ ЭЛЬБИНГЦЕВ.

Во время осады Мариенбургского замка знать и рыцари земель Пруссии, Кульма и Померании, а также горожане почти всех главных городов, находящихся в упомянутых землях, а именно: Гданьска, Эльбинга, Торуня, Кульма, Кинсберга, Свеца, Гнева, Тчева, Новой Бродницы, Брандебурга, а также четыре епископа, Иоанн вармийский, Арнольд кульмский, Генрик помезанский и Иоанн самбийский, ¹⁶³ прибыли лично к Владиславу, королю Польши, и сдались со всеми своими владениями, то есть замками и городами, принеся присягу на верность, почитание и повиновение с возложением руки на евангелие. Однако знать и горожане упомянутых земель и городов, попавшие в плен к королю во время битвы, своими просьбами добились, чтобы их отпустили из плена прежде совершения ими обряда почитания и принесения присяги на верность; они заявляли, что нельзя им совершать обряды присяги и повиновения, пока они признаются пленными. По просьбе же рыцарей и горожан Владислав, король Польши, подтвердил их прежние права и вольности и к прежним добавил еще новые. Среди же всех прусских горожан отменной была верность и преданность королю эльбингских горожан. Последние после бегства командора эльбингского Вернера Теттингена с поля битвы и изгнания из Эльбингского замка, куда он укрылся, сдали Владиславу, королю Польши, Эльбингский замок с нетронутым имуществом и запасами продовольствия вместе с городом. Владислав, польский король, отдал замок в держание Яну из Тарнова, краковскому воеводе. Вступив во владение им, упомянутый воевода нашел там много ценных вещей и передал из них Владиславу, королю Польши, сто золотых и серебряных сосудов.

ЖЕСТОКАЯ БИТВА КОРОЛЕВСКОЙ СТРАЖИ С ВРАГАМИ, ПРЕДПРИНЯВШИМИ ВЫЛАЗКУ ИЗ МАРИЕНБУРГСКОГО ЗАМКА

Во время осады, когда рыцари трех хоругвей, именно Добеслава из Олесницы, Кмиты из Висниц и Грифов, несли стражу при бомбардах, вражеские рыцари, произведя вылазку из замка, пытались прорваться к месту охраны у бомбард. Но королевские рыцари из упомянутых трех хоругвей, предупредив их нападение, выходят им навстречу к реке Висле, где возникает сильная схватка, причем враги, потеряв значительную часть своих людей, успевают укрыться в замок; польские рыцари неотступно преследуют их вплоть до круглой башни, убивают и захватывают в плен. Чтобы отбросить преследователей, враги обрушивают стену замка, поврежденную королевскими бомбардами; при падении этой громады задавило многих польских рыцарей. Других враги осыпали стрелами, пуская сверху большое количество их, однако никому не нанесли смертельных ран. Ловчему сандомежскому Петру из Олесницы ударами камней так сильно помяло шлем, что последний можно было снять с головы лишь с помощью кузнечных молотов.[123]

СДАВШИЕСЯ ЗАМКИ И ГОРОДА КОРОЛЬ РАСПРЕДЕЛЯЕТ МЕЖДУ СВОИМИ РЫЦАРЯМИ.

Приняв сдавшиеся прусские замки и города, Владислав, король польский, распределил их между своими рыцарями для управления. Так, Бродницкий замок он отдал Миколаю из Михалова, воеводе сандомежскому; Миколай, вступив во владение им и найдя в замке много серебряных и золотых вещей, а также превосходные книги, в частности пять частей «Зерцала» Винцента, ¹⁶⁴ а также замечательные картины, украшенные золотом и серебром ларцы, кресты и украшения и много других драгоценностей, все честно представил королю. Хотя часть этих драгоценных вещей король пожаловал в дар краковской церкви, в частности «Зерцало» Винцента, однако самые замечательные предметы и драгоценности он распределил между виленским собором и приходскими литовскими церквами. Также замок Копшивно, иначе Энгельсберг, отдан был Добеславу из Олесницы; также замок и город Тчев — Петру Венглю; также замок Грабин — Альберту Мальскому; также город Гданьск — Янушу из Тулискова, каштеляну калишскому; также замок и город Гнев — Павлу из Вшерадова, каменьскому каштеляну; также город Торунь — Винценту из Гранова, каштеляну накловскому, а когда он там скончался от яда (как многие утверждали), поставил на его место Збигнева из Бжезя, маршалка Польского королевства; также замок Венцлав и Старгард, ¹⁶⁵ где хранилась голова святой Варвары, которую Владислав, польский король, не разрешил увезти оттуда, хотя его осаждали многочисленными просьбами; также город и замок Грудзёндз — Мосьцицию из Стеншева, каштеляну познанскому; ¹⁶⁶ также замок Голуб — Немоте из Щитников; также замки Остерод и Нидборг — князю мазовецкому Янушу; также замки Дзялдов и Щитно — князю мазовецкому Земовиту; также замки Кужентник и Братиан — Яну Кретковскому; также замок Ковале — Миколаю, подканцлеру королевства Польского; также Свеце, только город, ибо замок еще удерживали враги, — Добеславу Пухале; также замки и города Бытов и Гаммерштейн — Богуславу, князю слупскому; последний, прибыв к его светлости (во время осады Мариенбургского замка), подписал открытую грамоту в том, что будет верно служить и помогать королю и короне польской со своими воинами, горожанами и всеми подданными; по его просьбе и поручительству Владислав, король Польши, разрешил отпустить взятого в плен его родного племянника, князя Казимира щецинского; также замок и город Лемберг дан в держание Петру Хелмскому и его братьям; также замки Кинсберг и Голанд с городами — великому князю Литвы Александру; также рыбные ловли за Эльбингом, богатые рыбой, — Яну Тумиграле; также замок Рогозьно — чеху Гинчку; также замок и город Тухолю — Янушу Бжозогловому; также Штум — Андрею Брохоцкому. Ибо все города, селения и замки земель Пруссии, Померании, Михаловской и Кульмской уже отдались под власть короля Владислава, кроме замков Мариенбурга, Радзина, Гданьска, Свеца, Плохова, Бранденбурга, Бальги, [124] Рагнеты, Тройпеды, иначе Мемеля; однако замок Радзин осаждало королевское войско. Замок же Гданьск добился того, что король не подверг его осаде, заключив с королем договор, которым предусматривалось, что после завоевания замка Мариенбурга Гданьск должен будет сдаться королю.

КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ, УПОЕННЫЙ ПОБЕДОЙ, ПОБУЖДАЕТ НА ОТВАЖНУЮ ЗАЩИТУ ЗАМКА МАРИЕНБУРГА КОМАНДОРА ГЕНРИХА ФОН ПЛАУЭНА, КОТОРЫЙ ЯВИЛСЯ, ПРОСЯ ПОЩАДЫ И ПРЕДЛАГАЯ СПРАВЕДЛИВЫЕ УСЛОВИЯ МИРА.

В течение всего месяца июля, когда Владислав, король Польши, занят был осадой Мариенбургского замка, успех неизменно сопровождал короля и его войско во всех их военных действиях и сражениях; и в дальнейшем король надеялся на большие успехи. В начале же августа месяца командор Генрих фон Плауэн отправил к королю Польши Владиславу посланцев с просьбой разрешить ему явиться из Мариенбургского замка для переговоров и получил разрешение. Когда командор Генрих фон Плауэн с двоюродным братом своим мирянином Генрихом фон Плауэном и несколькими чехами и силезцами, прибыв, предстал перед королем, князьями и вельможами у черты города, ведено было его спросить, с какими предложениями он пришел и чего домогается. Командор произнес такую речь: «В великой битве и в страшной кровопролитной сече хоругви и войска наши и Ордена нашего недавно были побеждены и разгромлены тобой, могущественнейший и сиятельнейший король! Поэтому сокрушенные невзгодой и сломленные несчастной судьбой, с решением которой согласились, конечно, силы небесные и адские (тогда как магистр Пруссии Ульрих и его командоры в безумии отвергли мир, предложенный тобой на справедливых условиях и хотели устрашить тебя дерзкими заявлениями и двумя обнаженными мечами), мы пришли к тебе, почитая тебя победителем кротким и миролюбивым, с просьбой и мольбами в чаянии получить надежду, поддержку и милосердие от твоей милости. И вот я, которому это ближе всего, ибо я действую за магистра, молю и призываю твое непобедимое величество страстями господа нашего Иисуса Христа и его кровью, пролитой во спасение рода человеческого, и матерью его, благословенной девой Марией и чистейшим млеком Девы, грудью которой, наполненной с неба, питался и вскормлен был сам господь наш Иисус Христос, да удостоит твое превосходительнейшее величество, утишив бурю своего негодования, отвратить, наконец, бич мщения от нас и нашего Ордена и не стремиться навсегда уничтожить наш Орден после того, как ты достаточно смирил нашу спесь и заносчивость. Мы же ныне и впредь будем удовлетворены, если твоя милость соизволит выслушать наши просьбы, и открыто признаем, что мы и наш Орден получили от твоего величества вечное благодеяние, если твое превосходительство, приняв земли Померании, Кульмскую и Михаловскую с их замками, городами и селениями (по праву, составу и принадлежности входящие в твое Польское королевство [125] и из-за которых часто возникала война между королевством и Орденом), оставит Ордену земли Пруссии, приобретенные от варваров кровопролитными войнами и вашего польского народа и прочих католических народов, чтобы Орден крестоносцев, основанный для защиты христиан от язычников, не оказался полностью искорененным в прусских областях. ¹⁶⁷ Когда это посольство и просьба командора Генриха фон Плауэна были доложены большому совету, ¹⁶⁸ то, ввиду того, что в этой просьбе подозревали больше коварства, чем смирения, мнения князей и вельмож разошлись: постоянные удачи лишили советников способности вынести правильное решение; они не взвесили того, что чреда вещей скоротечна и переменчива и что никогда счастье не благоволит только одной стороне. Предложение понравилось советникам меньше, чем королю, так как советники считали, что замок Мариенбург не вынесет долгой осады и что, если Ордену крестоносцев оставить землю Пруссии, то он будет опять стремиться при случае завоевать земли, от которых отказывался: жадность получить больше, чем предлагали, вела поляков по неверному пути, и они следовали человеческой слабости. Также и король Владислав, веря, что удачи последуют одна за другой, в надежде приобрести большее потерпел крушение даже в том, что ему предлагалось. Великое счастье поражает слепотой умы людей! Ведь именно эти счастливые успехи и победа, одержанная в битве под Грюнвальдом, побудили короля Владислава вознестись заносчивостью победителя, согласиться на ответ слишком высокомерный для победоносного короля. Итак, было решено дать Генриху фон Плауэну ответ такого рода, по повелению короля объявленный ему Збигневым из Бжезя, маршалком Польского королевства: «Если бы ты, — сказал он, — командор Генрих, искренне пришел просить мира, то не определял бы нашему королю того, что по божескому и человеческому закону всегда принадлежало королю и его королевству и что возвращено ему после законной сдачи; тебе следовало бы, конечно, предложить передачу других замков, которые отказываются сдаться, и, прежде всего — Мариенбургского замка; знай, что как те, что уже сдались, так и те, что отказываются сдаться, являются наградой победителю. Итак, королю не за что тебя благодарить. Но если ты покинешь Мариенбургский замок, то король наш будет тебе благодарен за уступку его и после сдачи Мариенбургского замка не откажет Ордену крестоносцев в подобающем возмещении соответственно тому, какое Орден имеет в германских землях». На это командор Генрих сказал: «Значит, это окончательное решение короля и мы не должны надеяться на более милостивое?» Когда же маршалок Збигнев ответил, что объявленные им условия окончательные и что если командору нужен мир, то пусть представит более тщательно обдуманные предложения, командор добавил: «Я надеялся было, что король охотно примет мои справедливейшие просьбы и представления, сжалившись над нашим несчастьем. Впрочем, я считаю, что настоящее посольство и униженные просьбы искупили гнев сил небесных, излитый на нас за нарушение договора, и я вовсе не покину [126] Мариенбургского замка. Мало того, полагаясь на помощь всемогущего бога и заступничество блаженной девы Марии, я постараюсь защитить его всеми силами и не допущу, даже если придется погибнуть, с такой легкостью уничтожения моего Ордена». На этом собравшиеся разошлись, и король вернулся в свой шатер, а Генрих — в Мариенбургский замок. Между тем, как полагали, представление командора Генриха, столь покорное и смиренное, принесло большую пользу стороне крестоносцев, оно искупило, либо смягчило гнев сил небесных, в какой-то мере еще тяготевший над крестоносцами за нарушение договора; королевской же стороне принесло вред из-за гордости. Ответ этот показал, как безрассудно оскорблять кого бы то ни было, пока еще неясен жребий победителя и побежденного до окончания войны. Ведь с того дня счастье мало-помалу перестало благоволить королю и его войску, а дела Ордена стали принимать более благоприятный оборот. Так, через несколько дней враги произвели вылазку из замка, напав на рыцарей земли Велюньской, которые не особенно старательно охраняли бомбарды; им удалось взять в плен одного начальника, многих они ранили и повредили несколько бомбард. Еще немного позднее, когда такую же стражу несла хоругвь князя Мазовии Януша, бомбарда при своем откате ударила в стену сожженного в городе каменного дома; стена, отвалившись, раздавила своей тяжестью двадцать рыцарей, стоявших под ней. Но не только тогда, но и впоследствии неудача сопровождала большинство королевских дел и начинаний, особенно по сравнению с прежним временем, когда королю даровано было великое счастье. В довершение всего в королевском войске развелось такое множество мух от трупов павших лошадей, от кишок домашнего скота, а также от навоза и от гниющей падали, что.это не только причиняло тошноту, но и принесло великое мучение войску. Продовольствия же всякого рода имелось великое, почти невероятное изобилие, какого никто не мог бы иметь в собственном доме и хозяйстве; так что ни в чем не было недостатка. Коней почти из всего войска отвели на остров Жулаву, и они паслись подобно диким животным на покинутых жителями нивах селений. Сторожившие их конюхи, входя в дома бежавших поселян, не только подкреплялись и питались. Так как в каждой кладовой было много всякого продовольствия, то, отвозя продовольствие на рынки соседних городов, они выручали много денег, которые отправляли домой, купив себе прежде всего одежды. Во многих селениях Пруссии и Померании найдены были также большие запасы зерна, спрятанного в ямах, которые поселяне заботливо устраивали из-за частых войн. Во время осады Мариенбургского замка польским войском всякого рода продовольствия и всего необходимого было в таком же изобилии, как и в своей стране и в собственных домах, так как по всей Прусской земле царило спокойствие. [127]

МАГИСТР ЛИВОНИИ, ЧТОБЫ ПОМОЧЬ В ЗАЩИТЕ МАРИЕНБУРГСКОГО ЗАМКА, РЕШАЕТ ОСУЩЕСТВИТЬ ЭТО ХИТРОСТЬЮ; ОБЕЩАНИЯМИ ОН СКЛОНЯЕТ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ЛИТВЫ АЛЕКСАНДРА НА СВОЮ СТОРОНУ. ПРИХОДСКИЙ СВЯЩЕННИК ГОРОДА ГДАНЬСКА, ПОКИДАЯ МАРИЕНБУРГСКУЮ КРЕПОСТЬ, ВЫНЕС С СОБОЙ ТРИДЦАТЬ ТЫСЯЧ ПОЛНОЦЕННЫХ ЗОЛОТЫХ ДЛЯ ОКАЗАНИЯ ПОМОЩИ СОСЕДНИМ КОМАНДОРАМ, ПРИЧЕМ ПОЛЯКИ НИЧЕГО ОБ ЭТОМ НЕ ПОДОЗРЕВАЛИ.

Магистр Ливонии Герман фон Винткиншенк, намереваясь тайно помочь Мариенбургскому замку, о крайне стесненном положении которого. он узнал, прибыл в Прусскую землю с отрядом в пятьсот вооруженных людей; ¹⁶⁹ желая остаться незамеченным, магистр расположился в потаенном месте около города Кинсберга. Узнав от разведчиков о прибытии магистра, король Владислав послал против него великого князя литовского Александра, присоединив к силам князя двенадцать хоругвей польских рыцарей. Встретив магистра близ реки Пассарии за Голандом, Александр на следующий день собирался напасть на него. Однако ливонский магистр Герман, рассудив, что лучше служить делу Ордена хитростью, чем силой. оружия, просит (как задумал уже давно) князя Александра вступить с ним в переговоры. Получив согласие, он лично прибывает в стан князя и без всяких свидетелей вступает в переговоры и обсуждает с ним условия тайного соглашения. Предлагая Александру отказаться от Самагитской и Судавской ¹⁷⁰ земель (из-за которых началась война) и никогда больше не притязать на них, магистр при помощи щедрых посулов переманивает князя на сторону Ордена; ибо князь больше жаждал воссоединения своей литовской родины, чем польской. Итак, заручившись благосклонностью великого князя литовского Александра, магистр отослал свое ливонское войско в замки Бальга и Бранденбург, сам же только с пятьюдесятью всадниками, во главе с князем Александром, двинулся в королевский стан у Мариенбурга, чтобы выполнить обещания и тайный уговор с князем Александром. По прибытии туда он по ходатайству и при содействии того же великого князя Александра, прельстившегося на тайные посулы, получил дозволение вступить в Мариенбургский замок якобы для того, чтобы склонить крестоносцев к сдаче в согласии с требованием короля. Пробыв там несколько дней и проведя переговоры и совещания с Генрихом фон Плауэном о возвращении потерянных замков, городов и земель, а также о тайном соглашении, заключенном с литовским князем Александром, магистр уехал. И с этого времени упомянутый командор Генрих фон Плауэн, проникнувшись великой отвагой и энергией, которые возбудил в нем упомянутый магистр Ливонии Герман, сделался упорным, заносчивым и надменным, не желая и слышать никакого упоминания о мире. Поэтому при переговорах с ним о мире от имени короля его никак нельзя было склонить к соблюдению тех условий, принять которые сам же он ранее умолял. Теперь король, взвеся хотя и поздно, какую выгоду он отверг, соглашался принять их. Король знал, что настроение Александра, великого князя Литвы, уже сильно-переменилось и что князь решительно против продолжения осады, имея [128] в виду обратить передачу земель Польскому королевству на пользу Литвы. ¹⁷¹ Добавилась к этой и другая беда королю и королевству Польскому. Когда упомянутый магистр Ливонии Герман покидал Мариенбургский замок, с ним выехал приходский священник из Гданьска, брат Ордена крестоносцев, человек весьма преклонного возраста, будто бы для того, чтобы избежать тягот осады, на что король легко дал позволение. Его отъезд таил страшную опасность и нанес впоследствии великий ущерб делу короля; ибо через этого приходского священника Генрих фон Плауэн (считая иной путь ненадежным) переслал тридцать тысяч полноценных золотых для распределения между гданьским, члуховским и свецским командорами; последние по его распоряжению и наказу, в конце концов, позаботились о наборе на это золото значительного отряда наемных рыцарей из чехов, венгров, силезцев и немцев. Из этого любой человек по здравому суждению поймет, какую опасность может принести позволение на въезд или выезд из замка и города во время осады.

ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЛИТОВСКИЙ АЛЕКСАНДР ПОД ПРЕДЛОГОМ ТОГО, ЧТО ЕГО ВОЙСКО СТРАДАЕТ ОТ ПОНОСА, СНИМАЕТ ОСАДУ МАРИЕНБУРГСКОГО ЗАМКА; КРОМЕ ТОГО, ВОЗВРАЩАЮТСЯ ДОМОЙ И КНЯЗЬЯ МАЗОВИИ.

Приближался день рождества владычицы нашей девы Марии, (8/IX) приходившийся в понедельник; Александр, великий князь литовский, подбирал различные предлоги и уловки, благодаря которым мог бы возвратиться со своим литовским войском в Литву, сняв осаду Мариенбургского замка. Князь утверждал, в частности, что войско его страдает поносной болезнью от непривычной ему изысканной пищи и что если в скорости не уйдет, то недуг распространится еще больше; хотя это и было.правдой, однако при добром желании эту болезнь можно было пресечь простыми средствами. И хотя Владислав, король польский, старательно путем множества посулов пытался отговорить князя от его намерения, до, в конце концов, видя перемену его настроения и неискренность, разрешил князю уйти со всем войском. Получив это королевское разрешение, Витовт выступил со своим войском в четверг после рождества святой Марии и снял осаду Мариенбурга. Однако князь не решился идти без сопровождения королевского отряда, боясь нападения ливонцев или других крестоносцев и их наемников. Вследствие этого король Владислав предоставил ему шесть хоругвей своих войск из поляков; проводив князя до пределов Литвы, королевский отряд возвратился невредимым к осадному стану. ¹⁷² Несколько позже ушли также мазовецкие князья Земовит, Януш и Земовит младший со своими войсками. Король, однако, с остальными войсками своего королевства, численность которых после ухода князей Литвы и Мазовии, конечно, уменьшилась, продолжал осаду. Таким образом, крестоносцы с целью отвратить осаду Мариенбургского замка и предстоящий в скором времени его захват, если бы осада продолжилась, подали князю Александру-Витовту небезосновательную [129] надежду на возвращение Самагиттии. К этому князь с великой жадностью стремился, причем его надежда не расходилась с действительностью; прельстившись этой приманкой, Витовт переменил свое настроение и волю и задумал бросить осаду и, прекратив войну, уйти домой; Витовт стал не тем, чем был прежде. Кроме того, князь Витовт начал сильно опасаться за свое положение: как бы король, мирным путем овладев всей Пруссией, не лишил его литовского княжения.

ПОЛЯКИ, ОСАЖДАЮЩИЕ ЗАМОК МАРИЕНБУРГ, ОТВЕРГАЮТ СГОВОР С ЧЕХАМИ О СДАЧЕ ЕГО ПРЕДАТЕЛЬСТВОМ, СЧИТАЯ ЭТО ПОСТЫДНЫМ.

Между тем чешские наемники, защитники Мариенбургского замка, видя, что осада затягивается надолго, встревоженные этим, завели с Владиславом, королем польским, через посредство чеха Яська Сокола, королевского рыцаря, сношения и переговоры о предательской сдаче Мариенбургского замка; уже король и предатели условились, что в ту ночь, когда они будут нести стражу, откроют ворота и впустят королевское войско в замок; в награду за предательство они получат после того сорок тысяч флоринов и полную безнаказанность. Однако, когда это дело рассматривалось тайным советом, то королевские советники признали нечестным и постыдным захватывать неприятельские замки обманом, коварством, предательством и золотом, когда имеется оружие, которым без стыда для себя и для кого-либо другого можно их завоевать; и переговоры о захвате Мариенбургского замка подкупом, которым, как мы видим, очень часто пользовались и честные воители, прекратились.

РАЗЛИЧНЫЕ МНЕНИЯ О СНЯТИИ ОСАДЫ МАРИЕНБУРГА.

После этого в королевском стане распространился возникший по ложному представлению слух, будто венгерский король Сигизэдунд с большими войсками и силами вторгся в пределы королевства Польского, истребляя все грабежами и пожарами. Этот слух сломил мужество королевского войска, и оно стало проявлять склонность к возвращению; и среди вельмож было немало таких, которые настойчиво советовали отступить. Сильно пораженные этим новым обстоятельством и слухами о нем, рыцари и горожане Пруссии, в необыкновенном рвении и любви к Владиславу, польскому королю, приходят лично к нему и убеждают его светлость ни за что не прерывать осады Мариенбургского замка, так как, говорят они, продолжая осаду и овладев замком (что, должно надеяться, произойдет скоро), король впервые вкусит плоды своей победы; если же он не овладеет замком, то потеряет их, так как все замки и города, признавшие его власть, снова возвратятся в подчинение крестоносцам и Ордену. Когда же король Владислав стал ссылаться на недостаток денег, из-за чего наемные рыцари стали ему в тягость, и он заявил о намерении вернуться в Польшу для сбора денег, то прусские рыцари [130] и горожане дали ему, без сомнения, здравый совет: именно обложить все прусские города побором; тогда у него будет достаточно денег не только. на расплату с наемниками, но и для войны и продолжения осады. Однако король, чтобы в самом начале своего правления не обидеть прусские города, верность и преданность которых была еще шаткой, и не нарушить их прав и тем не побудить их к отпадению, предпочел воздержаться от обложения их побором. Ему внушали также и другой, столь же отличный совет: пожаловать замки и города в Пруссии и в землях Кульмской и Померанской, которые предались его светлости, наемным рыцарям; последние со своей стороны заявили, что охотно примут этот дар взамен жалованья, которое им причитается, и во всяком случае будут упорно продолжать осаду Мариенбургского замка. Однако король не счел заслуживающим одобрения и этот, хотя и весьма здравый совет, из опасения, что наемники будут в тягость прусским горожанам и поселянам или станут грабить их имущество, или же, подкупленные деньгами, начнут сговариваться с врагами о возврате им городов и замков. Таким образом, Владислав, король польский, в заботе о чужих тяготах был вынужден впоследствии испытать на себе самом и на своих людях еще большие трудности. Из всех же королевских советников никто с таким упорством не настаивал, многократно и ясно высказывая свое мнение, на продолжении осады Мариенбургского замка, пока последний не удастся взять приступом или заставить сдаться, как Миколай, подканцлер Польского королевства; Миколай утверждал, что в случае снятия осады тотчас же наступит много тяжких и горьких невзгод и ударов для короля и королевства; не довольствуясь одними советами и настояниями, подканцлер сопровождал их слезами и вздохами. Напротив, никто из всех вельмож с большей горячностью и усердием не убеждал снять осаду и возвратиться по домам, как Енджей из Тенчина, войницкий каштелян; он и склонил в пользу своего мнения большинство рыцарей и знати, будучи увлечен любовью к Анне из Красника, дочери подскарбия Польского. королевства Дмитрия, ¹⁷³ которую страстно любил.

ОСАДА МАРИЕНБУРГСКОГО ЗАМКА СНИМАЕТСЯ.

Владислав, король польский, неохотно, после многократных и весьма враждебных напоминаний наемных рыцарей, а также сдавшись на настоятельные убеждения и некоторых своих вельмож, решает, не овладев Мариенбургским замком, снять осаду. И хотя король велел хранить это решение в тайне, строго о нем умалчивая, однако молва об этом тут же распространилась в войске, а осажденных ободрила, доставив великую радость. Итак, в ближайшую пятницу, перед праздником святого Матфея, девятнадцатого сентября, напрасно не послушавшись полезного и здравого совета прусских рыцарей и горожан, король предал свой стан огню. Уже на полпути к славе, он отступает, сняв осаду и возвращается на родину скорее в обличий побежденного, чем победителя. Это было явлено [131] и ему самому в час его отступления зловещим знамением: когда королю подвели cziszawy, его коня, ¹⁷⁴ на котором он восседал в день великой битвы, конь громко заржал и начал рыть копытами землю; когда же король уже вкладывал ногу в стремя, конь внезапно упал, испустив дух, роковой смертью своей знаменуя, что с отказом короля от осады Мариенбургского замка радостям и удачам, до сих пор сопровождавшим короля, придет конец. Ведь было несомненно и даже совершенно несомненно, что Мариенбургский замок по прошествии одного лишь месяца перейдет под власть короля, так как осажденные из-за недостатка продовольствия (хотя оно готовилось на этот случай много лет) были вынуждены есть поджаренную пшеницу. От этой нездоровой пищи люди заболевали поносной болезнью, страшной заразой, от чего ежедневно многие погибали. Будучи не в силах сносить столь пагубный недуг, все защитники приходят к командору Генриху фон Плауэну и рассказывают о своем бедственном положении; они объявляют, что не будут терпеть тягот дальнейшей осады; ввиду неминуемой смерти, от которой они постепенно все погибнут, они покинут замок. Устрашенный этим заявлением, командор Генрих раздает осажденным несколько тысяч золотых [флоринов]; при этом он настоятельно упрашивает их продержаться только пятнадцать дней, уверяя, что по достоверным сведениям польский король вскоре снимет осаду. Просьбы и раздача денег смягчают осажденных, и они договариваются выдерживать осаду еще пятнадцать дней под тем, однако, условием, что по истечении этого срока они получат полную возможность сдать замок польскому королю. И вот, не прошло еще этих пятнадцати дней, как Владислав, король польский, отступил, хотя его отговаривали и порицали за это вернейшие советники, сопровождая уговоры стенаниями и слезами; столь легкомысленное и достойное сожаления отступление омрачило вечную славу королевских побед. Тогда впервые стало ясно, что король, разбив врагов, не сумел использовать победу и благоприятное время, и это отступление повлекло за собой много ужасных и пагубных войн. Енджея из Тенчина, каштеляна войницкого, считали главным виновником этого отступления. Пользуясь немалым влиянием среди рыцарей и простых воинов, он легко внушил стремление уйти многим из круга рыцарей, жаждавших снова увидеть своих жен, дома и детей, выставляя предлогом, будто венгерское войско выжигает и опустошает краковские и сандомежские земли.

Также и прочие польские советники (преимущественно те, которых князь Александр-Витовт, как уверяли, подкупом или обещаниями склонил к этому) приложили немало стараний убедить короля как можно скорее снять осаду Мариенбургского замка. Таким образом, польза государственная, как весьма часто бывает, была принесена в жертву личной выгоде; король же польский Владислав решал все военные и гражданские дела, по недостатку энергии и вялости ума, не своей, а чужой волей. [132]

ПРИ ВОЗВРАЩЕНИИ КОРОЛЯ ВЛАДИСЛАВА ПОСЛЕ ОСАДЫ МАРИЕНБУРГСКОГО ЗАМКА ЕПИСКОП ПОМЕЗАНСКИЙ ВСТРЕЧАЕТ ЕГО ВМЕСТЕ С ДУХОВЕНСТВОМ И ГОРОЖАНАМИ.

Владислав, король польский, отступая после осады Мариенбургского замка с войском, отягощенный всевозможной добычей, в тот же день прибывает в Квидзин. Остановившись по пути в замке Штуме и прослушав там обедню, он отдает замок в держание рыцарю Енджею Брохоцкому, оставив в помощь нескольких своих придворных, опытных воителей, а именно: Ганка Хелмского, Канимира из Туховиц, Яна Голого, Пакоша Быстшановского, Петра Цебровского, Беняша Говожинского, Бартоша из Трембовли и других. После отступления короля из Пруссии они нанесли столько потерь крестоносцам в Мариенбурге в неожиданных стычках, нападениями и опустошениями не давая им покоя, что даже захватили однажды десять тысяч флоринов, отправленных крестоносцами для уплаты жалованья наемникам, перебив при этом много сопровождающих.

По прибытии короля в Квидзин, Генрих помезанский, епископ этой области, со всеми канониками и духовенством торжественно вышел навстречу и принял короля с должным почетом. Епископ ввел короля в кафедральный собор, показал ему келью и жилище некоей благочестивой и набожной женщины Доротеи; Доротея вела суровую отшельническую жизнь и славилась многими чудесами, но еще не была канонизована. Пожаловав затем епископу, духовенству и городу просимые ими льготы, король на следующий день (20/IX) выступил из Квидзина, запретив запирать город, а своим воинам вступать в него, из боязни, чтобы те не учинили насилий и грабежей имущества епископа и горожан. В стане, расположенном в полумиле от города, король провел два дня и в следующую субботу отправил в Штум много повозок с продовольствием для подкрепления. Самый же стан был помещен над городом и озером Гардзее.

ГЕНРИХ ФОН ПЛАУЭН, ИЗБРАННЫЙ МАГИСТРОМ ПРУССИИ, СОБИРАЕТ ДЕНЬГИ НА ВЕДЕНИЕ ВОЙНЫ ПУТЕМ РАСПРОДАЖИ ВЛАДЕНИЙ ОРДЕНА В ЧЕШСКОМ КОРОЛЕВСТВЕ.

Генрих фон Плауэн, избранный на место магистра Пруссии, чтобы отомстить за поражение и вернуть прусские земли, отправил к чешскому королю Венцеславу послов и продал тому же королю Венцеславу значительное имение Ордена Хомонтово в королевстве Чешском (с доходом в четыре тысячи флоринов), за сто пятнадцать тысяч флоринов золотом наличными, с правом выкупить его впоследствии (однако оно не выкуплено и до сего дня). Набрав на эти деньги наемных рыцарей, магистр опять возобновил войну. Кроме того, он занял еще сто тысяч флоринов, охотно данных ему гданьскими горожанами, которые уже были склонны подчиниться его власти.

ЗАХВАТ ЗАМКА РАДЗИНА.

В воскресенье, в день святого Матфея, двадцать первого сентября, выступив из Квидзина, король прибыл утром к замку Радзину, который осаждался королевскими воинами со времени великой битвы; сам же [133] город уже состоял в верности и подчинении королю. Расположившись станом в четверти мили от замка, над озером Мельдзее, король стал обсуждать, следует ли ему снять осаду замка, или взять его приступом. Было решено, что король отнюдь не должен пытаться овладеть замком (так как последний был весьма сильно защищен своим естественным положением и укреплениями, и, кроме того, в нем находились отличные защитники), но на следующий день, однако, следует произвести ложный приступ в расчете, что страх как-то склонит осажденных к сдаче. Итак, вызвав к себе для переговоров первейших горожан Радзина, король попытался убедить их сдать ему замок без кровопролития. Так как те отказались, король отложил штурм до следующего дня. Это решение, как оказалось, было не столь умно задумано, сколь имело счастливый исход; после того как в войске распространился слух, что король назначил на следующий день приступ замка, едва кончился обед, рыцари самочинно, без повеления короля, взялись за оружие и пошли на приступ замка Радзина. Итак, никем не побуждаемое и без руководства войско с великим пылом выступило и начало со всех сторон сильнейший приступ замка. И хотя крестоносцы и прочие осажденные пять и более часов оказывали сильное сопротивление, однако польские рыцари вели приступ с такой настойчивостью и жаром, что защитники под ударами копий и стрел, столь густо и часто пускаемых, что никто не смел даже пальца высунуть, пали духом и вынуждены были прекратить защиту и сдать замок. Рыцарь Добеслав из Олесницы с людьми своей хоругви уже взломал ворота нижнего замка, и при этом, прикрывая щитом того, кто взламывал ворота, получил удар из малой бомбарды или фистулы, пробивший щит. Кроме того, уже первым взошел в верхний замок рыцарь Петр Хелмский (а за ним последовали Флориан из Корытницы, каштелян вислицкий, и другие); когда же на него напал на стене ¹⁷⁵ вице-командор замка, человек отважный, Петр вступил с ним в поединок, обратив врага в бегство. А Петр из Олесницы, сандомежский ловчий, с другими рыцарями уже вступил на предстенную площадку замка и, раненный в ногу, защищался от ударов сверху только своим щитом. Итак, осажденные под ударами стольких бедствий, опасаясь как бы им не пришлось погибнуть от рук разъяренных рыцарей, складывают оружие и сдают замок королю. Король, вступив в замок около часа последней вечерней службы, даровал жизнь всем осажденным и пленникам, среди которых имелось пятнадцать крестоносцев, мужей пожилых и даже старых; их, однако, король велел взять под стражу. Найдя в замке, кроме того, значительные сокровища, ценные вещи и продовольствие в изобилии, король пожаловал сокровища и ценные вещи рыцарям, а продовольствие оставил замку.

КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ, ОСТАВИВ ОХРАНУ В ЗАМКЕ РАДЗИНЕ, РАСПУСТИЛ ВОЙСКО И ПЕРЕШЕЛ ПО МОСТУ ВИСЛУ, ЧТОБЫ ВОЗВРАТИТЬСЯ В ПОЛЬШУ.

Овладев замком Радзином, Владислав, король польский, во вторник после дня святого Матфея, двадцать третьего сентября, отдал замок [134] Радзин в держание чеху Яське Соколу, рыцарю испытанной верности и отваги; с ним в том же замке осталось большое число поляков и чехов, среди других — чех Жижка, впоследствии знаменитый военачальник в Чехии, прославившийся многими победами, ¹⁷⁶ а также Ангел и многие другие; затем король отбывает из Радзина и подходит к замку Рогозьно, а оттуда в среду — в Голуб; там, отобедав в замке, он переходит реку Дрвенцу и по вступлении в Добжинскую землю распускает свои войска и каждому разрешает возвратиться в свою область.

Проведя этот день и ночь (25/IX) под Цехоцином, король в четверг, перед праздником перенесения мощей святого Станислава, прибывает в Пшипуст, для переправы через Вислу по мосту на лодках, который туда был доставлен из Плоцка. В Пшипусте король оставался пять дней, так как из-за какого-то тайного рока с трудом удалось за этот срок собрать и установить мост, который в прошлый раз, когда король направлялся в Пруссию, был установлен за полдня. Также не без затруднения и тяжелых усилий король переправился со своими людьми через Вислу; так что даже и на этом подтвердилось, что счастье изменило королю. Тогда и все польское войско возвратилось в разные места по своим домам, с грузом золота, серебра и прочей ценной утвари; каждый уносил все это с радостью и весельем к родным очагам [...]

ПОСЛЕ СДАЧИ ГОРОДА ТУХОЛИ КРЕСТОНОСЦАМ КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ ПОМЕЩАЕТ СТРАЖУ В КОРОНОВЕ.

Понедельник, именно день святого Михаила, (29/IX) также вторник и среду король пробыл в Нешаве; здесь он получил достоверное сообщение, гласившее, что замок Тухоля, которым управлял Януш Бжозогловый, обложен, а город сдан жителями крестоносцам; враги же, если не будет оказано сопротивления, вскоре совершат вторжение в Польское королевство, учиняя грабежи и пожары. Взволнованный этой новостью (как это и было естественно), король удержал просьбами и щедрыми подарками большинство рыцарей из числа своих придворных, требовавших увольнения; однако из всех придворных и королевских рыцарей можно было набрать едва сотню копий или несколько больше; король послал их для охраны королевства в город Коронов, слабо защищенный стенами и местоположением, присоединив к ним в подмогу нескольких рыцарей из областей Великой Польши. Хотя они были плохо снабжены оружием, конями, деньгами и одеждой, так как оружие у них заржавело, кони отощали, кошелек опустел на службе вдали от родины, а одежда износилась от жары и дождей, однако они охраняли упомянутое место, как надежнейшую крепость, неся там рыцарскую охрану. Королевское войско усилили также познанский воевода Сендзивой из Остророга, который, узнав о затруднениях королевства, прибыл с собственной хоругвью, и Доброгост из Шамотул, познанский каштелян, также пославший своих людей. [135]

КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ БЕСПОКОИТСЯ О КОРОНОВСКОЙ ОХРАНЕ.

В субботу, в день святого Франциска, Владислав, король польский, выступает из Нешавы и, прибыв в Юнивладиславию, (4/X) останавливается там со своим двором. Для обеспечения же обороны земель своего королевства король отправил некоторых надежных рыцарей, одних — в Бродницы, других — в Брест, третьих — в Накло, четвертых — в Рыпин; между ними он распределил куявских и добжинских жителей для дальнейшей охраны и несения стражи против врагов; при нем в Юнивладиславии оставалось совсем немного поляков и чехов. Во время пребывания там короля принесли новое известие о том, что из-за малочисленности защитников крестоносцами захвачены замки Остерод, Нидборг и Дзялдов, которые король поручил мазовецким князьям. Также и двое рыцарей, Станислав Харбиновский, герба Сулима, и Миколай Сыновец, герба Стары-Конь, из опасения гибели, так как враги в великом множестве стояли поблизости, покинули короновскую охрану. Прибыв к королю в Юнивладиславию, в оправдание своего ухода они уверяли (как оно и было), что врагов множество, а их оборонный отряд крайне малочислен и, если его не отвести, он подвергнется великой опасности. Этим они вселили в душу короля тревогу за жизнь его людей, омрачив ее тяжкой заботой и печалью, отчего он часто проливал слезы. Король считал неосторожным отзывать их из Коронова, опасаясь вторжения врагов в глубь своего королевства; а каких-либо войск, которыми он мог бы усилить их малочисленность, не оставалось, ибо все разошлись по домам. Тогда-то стало ясно, какие затруднения и бедствия король принес себе и своему королевству преждевременным снятием осады Мариенбургского замка и насколько омрачил он добытую победой славу свою и своего войска! И стало возможно полностью оценить, какое благо принесла бы твердость, к которой призывал Миколай, подканцлер Польского королевства, и какое зло повлекло за собой отступление, которого добился Енджей из Тенчина, каштелян войницкий!

КРЕСТОНОСЦЫ ТЕРПЯТ ПОРАЖЕНИЕ ОТ ПОЛЯКОВ В ОЖЕСТОЧЕННЕЙШЕЙ БИТВЕ У ГОРОДА КОРОНОВА.

Крестоносцы, обложившие осадой замок Тухолю, узнали, что лишь немногочисленное королевское войско пришло на охрану города Коронова и что к тому же город лишен каких бы то ни было укреплений. Между тем крестоносцы собрали сильное и многочисленное войско из всех наемных рыцарей, в числе которых был главный начальник Михаэль Кухмейстер, фогт Новой марки, и много рыцарей из придворных венгерского короля Сигизмунда, которые в значительном числе явились на помощь крестоносцам. Получив от крестоносцев достаточно хорошее содержание и побуждаемые венгерским королем Сигизмундом, они выступили походом для нападения на поляков. Они рассчитывали также получить верную добычу и одержать победу, соображая, что их множество, а врагов мало. Итак, в пятницу, в день святого Гереона, (10/X) королевское войско узнает, что против [136] него идет враг с большими силами; Томаша Шелигу из Вжесни, герба Роза, серадзского подкомория, и Миколая Дембицкого, герба Грифов, посылают разведать численность и силы врага. Продвинувшись неблагоразумно далее, чем было нужно, и задержавшись в какой-то топкой трясине, эти рыцари попадают в плен к преследовавшим их врагам; их тотчас же подвергают тщательному допросу, каково королевское войско в городе Коронове и сколько его? Рыцари хитро выдумали, что там находятся расстроенные отряды, неопытные, которых легко победить, если решительно на них напасть. В уверенности, что они сказали правду, враги весьма поспешно направляются к Коронову, где, подойдя вплотную, все слезают с коней, чтобы ворваться в город в пешем строю. Королевские же рыцари, заметив появление врагов, бросили начатый обед, и, подняв тревогу, все собираются в монастырь, расположенный под горой у вод реки Брды; затем, стремительно облачившись в доспехи, выбираются тайными и неизвестными врагам выходами, чтобы вступить в бой тесным строем. В сильном испуге от их появления враги быстро снова садятся на коней и уходят назад насколько могут поспешно, пока их не захватили поляки; причем обратный путь на расстоянии целой мили они проделали так искусно и хитро, что королевский отряд, находясь далеко от города Коронова, не мог бы получить поддержки от пеших рыцарей из города в случае необходимости. Однако при этом отступлении стрелки из королевского войска осыпают врагов множеством стрел, теснят, ранят и, налетая на вражеское войско, частыми нападениями повергают многих из них; если же враги пытались обрушиться на стрелков, то последние, вернувшись под защиту своих клиньев, сводили вражеский натиск на нет и опять теснили их новыми нападениями. Такого рода предварительные схватки между вражескими и королевскими войсками разыгрывались на протяжении целой мили. Когда же врагам надоело отступать далее, они заняли холм, возвышавшийся над другими, близ селения Короновского монастыря, под названием Лонцко; и стали, готовые к бою, ждать там приближения королевского войска, полагая, что благодаря выгодному местоположению они получат наилучшие условия для победы. Но королевское войско, не желая сражаться с врагом в невыгодных для себя условиях местности, уклоняется от прямого пути и отходит к более отлогой стороне холма. В обоих войсках силы по числу и качеству людей и по опыту в военном деле были, по-видимому, таковы, что с ними надо было считаться, и они с величайшим мужеством шли в бой. Однако, прежде чем войска сошлись, Конрад Немпч, силезец, рыцарь венгерского короля Сигизмунда, выступил из строя, вызывая охотника на поединок, и был побежден, повержен и сброшен с коня Яном Щицким, польским рыцарем герба Долива, который принял на себя эту честь; он показал этим, в какую сторону обратится счастье того и другого войска. После этого войска сходятся, подняв с той и другой стороны громкий крик; обе стороны мужественно встречают и отражают натиск, сражаясь с величайшей храбростью. Обе стороны бились с равным пылом и с равным [137] ожесточением несколько часов, так что довольно долго исход сражения был сомнителен; борьба отрядов становилась равной благодаря качеству людей, равных вооружением, стойкостью и подготовкой; ведь каждый на своем месте, тесня противника, сражался без передышки. И так как между ними кипел ожесточеннейший бой и ни та, ни другая сторона не поддавалась и не отступала, то все настолько устали от великих усилий в борьбе, что как бы по уговору в битве наступает перерыв. И вот в обоих отрядах раздаются крики о приостановке ненадолго сражения. Оба войска принимают это, и ряды расходятся; они отдыхают, переводя дух, отирая пот, и рассказывают друг другу о некоторых деяниях и рыцарских подвигах, как будто связанные общением и дружбой. После отдыха и некоторого перерыва перемирие прекращается, и оба строя снова сходятся; с обеих сторон держится тот же пыл, что и раньше, и много людей у тех и у других падает или попадает в плен. Когда усталость опять овладевает противниками, а судьба все еще не обнаруживает, на чью сторону падет перевес, снова в обоих войсках стали просить о возобновлении перемирия. Перемирие принимают, войска расходятся, и сильнейшие воители предаются новому покою, отирают пот с себя и с коней, перевязывают раны, отдыхают, беседуют между собой, обменивают пленных, возвращают друг другу захваченных той или другой стороной коней; для опознания последних можно было подходить к вражескому войску. Из обоих отрядов посылают друг другу вино для утоления жажды и увозят с места боя сброшенных в сражении с коней и тяжелораненых, которые были не в силах подняться и могли быть растоптаны; так что не знающему дела они могли показаться не враждебными, а самыми дружественными войсками. После этого, прекратив отдых и перерыв, они в третий раз вступают в сражение с безмерным мужеством. Память не сохранила сведений ни о каком другом более яростном сражении между двумя славнейшими войсками, где, по нашим сведениям, сошлись бы столь опытные и заслуженные рыцари и с величайшим напряжением сил добивались бы победы, пока не были ранены или взяты в плен. Вплоть до третьего столкновения борьба между ними шла с переменным успехом, и ход битвы был одинаков для обеих сторон. Но вот королевский рыцарь Ян Нашан из Островиц, герба Топор, ниспровергает с коня вражеского начальника и, отняв вражеское знамя, свертывает его и приторачивает к седлу; тотчас же польское войско стало брать верх, а вражеское, охваченное страхом, с потерей знамени начинает уступать. Тут польские рыцари, решительнее ринувшись на устрашенных и помышляющих уже о бегстве врагов, теснят их в тяжкой сече; когда же все вражеские части показали тыл, поляки одолевают вражеское войско, в котором с божьей помощью страх взял верх над стыдом, и одерживают полную победу над врагом, повергнув, убив, взяв в плен или обратив его в бегство. Ибо враг под усиливающимся натиском поляков подался назад, а затем показал тыл. А так как победители продолжали теснить бегущих и преследовали на сколько было сил преследовать, а руки были способны разить, то было убито восемь тысяч врагов. Без сомнения, [138] если бы возможно было продлить на некоторое время день, то редко какое-либо сражение блистало бы более славной красой; но наступившая ночь укрыла бегущих, помешав захватить их в плен полностью. Враги были рассеяны, обращены в бегство или перебиты; везде на полях слышалось погребальное пение победителей. Это сражение и победа из-за решительного упорства, проявленного с обеих сторон, считались среди опытных в военном деле людей более замечательными, более славными и великолепными, чем великая битва под Грюнвальдом в том же году в день рассеяния апостолов. (15/VII) Ведь это сражение было более ожесточенным, учитывая число сражавшихся; настолько оба отряда упорно стремились к победе; сердца тех и других были полны одинаковой решимости умереть, встретив смерть лучше в бою, чем в бегстве. И это мнение вполне основательно, ибо на стороне тех и других были знаменитейшие рыцари, испытанные во многих сражениях, сильные телом и крепкие духом; трудно было бы найти в каком-либо другом сражении равных им доблестью, настолько все они горели решимостью биться до последней крайности. Оба войска сражались каждое под одной хоругвью. Что касается королевского войска, то оно имело на знамени двойной пурпурный крест, вышитый на белом шелке; носителем знамени был Петр Ритерский, рыцарь герба Топор. Орденское же войско имело на своем знамени белое и красное поля, соприкасающиеся из угла в угол; знаменосцем его был Генрих, родом франконец, взятый в плен во время бегства, за что впоследствии его много раз попрекали соратники; он считался бы опозоренным, если бы от этого укора не получил оправдания королевским письмом, за которым лично явился к королю. Редко на памяти нашего века, даже между католиками и варварами, происходило столь славное сражение, где бы с таким мужеством и стойкостью бойцы обеих сторон боролись за победу. И хотя упомянутая короновская победа на деле была меньше, чем грюнвальдская, но по степени опасности, которой подвергались бойцы, по пылу и упорству сражения ее следует предпочесть даже грюнвальдским лаврам.

БЛАГОСКЛОННОСТЬ ВЛАДИСЛАВА, КОРОЛЯ ПОЛЬСКОГО, К ПЛЕННЫМ И ОБХОДИТЕЛЬНОСТЬ ЕГО СО СВОИМИ РЫЦАРЯМИ.

Взяты были в плен при этом поражении и бегстве Михаэль Кухмейстер, фогт Новой марки, главный начальник крестоносного войска, Конрад Немпч из Силезии и много придворных Сигизмунда, короля венгерского: Конрад Элькингер, Конрад Труклыпеш, впоследствии возведенный в звание магистра святого Иоанна в Лагове, Балтазар из Гловна, Гануш Лебедь и много других франконцев, силезцев, саксонцев и швабов; королевское войско сильно обогатилось также конями, оружием, деньгами и прочей добычей. О столь блестящем и счастливом успехе королевское войско озаботилось как можно скорее дать знать Владиславу, королю польскому, через рыцаря Заклику из Кожкви. Получив эту, столь замечательную новость, король с рыданием, вздохами и слезами возносит великую благодарность богу, а упомянутого Заклику из Кожкви, как [139] принесшего добрые и счастливые вести, награждает пятьюстами марками. В субботу, на следующий день после сражения, польские рыцари, взяв с собой знатнейших пленных, прибывают на место сражения и, подобрав тела своих и врагов и возложив их на повозки, отвозят в Короновский монастырь; затем, справив торжественно похоронную службу в присутствии всех пленных, которые с великим воплем оплакивали гибель соратников и свое поражение, предают трупы почетному погребению. Среди погибших был знатный юноша Ульрих Элькингер, ¹⁷⁷ настолько богатый, что за его выкуп мало было бы заплатить шестьдесят тысяч флоринов. Смерть его пленные оплакивали с особенной скорбью и добились разрешения похоронить его в отдельной могиле.

В воскресенье, перед праздником святой Ядвиги, двенадцатого октября, королевское войско ушло из Коронова, везя с собой пленных и добычу. По прибытии в Быдгощь, после трехдневного отдыха там, стали делить поровну военную добычу по обычаю ратных людей. После того, в среду, в день святой Ядвиги, (15/X) войско прибыло к королю в Юнивладиславию с великим множеством коней и повозок; за ними следовала длинная вереница пленных, которые ехали на шестидесяти подводах, высланных для этого королем, или на конях, или шли пешком, как за победителями в состязаниях. Король же Владислав велел приготовить для пленных великолепный обед, лечить и перевязать их раны и приставил определенных рыцарей для обслуживания сидящих за столом. В ту же ночь король Владислав собственной персоной, со светильниками, пришел навестить всех своих раненых рыцарей в домах, где им дали приют; никого из них он не оставил без внимания, оделяя всех лекарствами, ободряя словами. Можно было подумать, что это не король, а простой человек, который по обычаю частного лица ничего не упускает, чтобы снискать расположение к себе. И всем своим рыцарям он с королевской щедростью пожаловал дары за их мужественные подвиги в упомянутом сражении. Кроме того, в тот же день после обеда Владислав, король польский, в длинной речи подробно изложил пленным, сколь велика и очевидна справедливость и правда на стороне его дела и сколь велики несправедливость и неправда дела крестоносцев. На упрек его после этого, что они поступили неправильно, подняв оружие за неправое дело крестоносцев, он получил от пленных ответ: если бы они могли знать о неправоте Ордена и о правоте короля, то никогда не выступили бы в этот несчастный поход и не подняли бы оружия за Орден против короля.

В четверг, на следующий день после праздника святой Ядвиги, (16/X) произведя перепись имен, положения и званий пленных и назначив, когда и куда они должны явиться, Владислав, король польский, по благочестивой милости своей отпустил всех. Исключение он сделал для одного только фогта Новой марки, Михаэля Кухмейстера, которого отослал в оковах в Хенцинский замок. Рыцари же, одержавшие над врагами столь славную победу, были, как известно, следующие: Сендзивой из Остророга, воевода познанский, герба Наленч; Мацей из Лабышина, воевода брестский, [140] герба Топор; Петр из Медведзя, староста и начальник королевского войска, герба Стары-Конь; Мщуй из Скшинна, герба Лебедь; Якуб Кобылянский, герба Гжималя; Миколай из Повалы, славный многими ранами; Гневош из Далевиц, герба Стшегомя; Ян Фарурей из Гарбова, герба Сулима; Миколай Хшонстовский, герба Стшегомя; Петр Ритерский, Ян Нашан из Островиц, Ян Нос из Добркова, все трое герба Топор; Скарбек из Гур, герба Габданк; Дзик из Кадлуба, Миколай Белявский, герба Козлероги; Станислав Елитко, герба Долива; Бартоломей Пломиковский, герба Венява; Заклика Кожеквицкий, герба Серокомля; Кристин Магеро из Говожиц, герба Рава; Ян Щицкий, герба Долива; Добеслав Олевинский, герба Остоя; Добеслав Оквя, герба Венява; Ян Рей из Нагловиц, герба Окша; Домарат Кобыленский, герба Гжималя; Альберт Мальский, герба Наленч; Добеслав Пухала из Венгров, герба Венява; Томаш Каль-ский, герба Роза; Дерслав Влостовский, герба Окша; Александр Горайский, герба Гриф; Канимир из Туховец, иначе из Кунрациц, герба Зграя; Гжималя Зерницкий, Ян Челюстка, Марцин из Вроцимовиц, герба Полукозы, краковский хорунжий; Енджей Брохоцкий, герба Озория; Святополк из Завады, герба Лис; Ян Гжималка; Будек из Забожа; Сланка из Рудки; Миколай Боровец, Ян Лион. Я называю их всех по именам ради достоинства и чести и за их геройскую доблесть и мужественные подвиги, чтобы о всех и о каждом из них сохранить известность, славу, выдающееся отличие и неувядаемую хвалу у современников и потомков и в сердцах всех, кто прочтет настоящее наше сочинение. Эта битва, наконец, сломила и притупила гордыню крестоносцев; возроптали на них их же собственные рыцари и горожане за то, что они ведут беззаконные войны, вопреки заключенному договору, говоря, что не будут крестоносцы иметь успеха, если не вернут королевству Польскому отнятых областей и имущества. О величии и славе этой битвы можно в особенности судить но тому, что после упомянутой битвы крестоносцы и их предводители никогда уже не решались в течение многих лет завязывать с поляками открытого сражения, или становиться в боевой строй, довольствуясь только беспорядочными стычками.

ЯНУШ БЖОЗОГЛОВЫЙ, ОБМАНУТЫЙ ХИТРОСТЯМИ ВРАГОВ, ВОЙДЯ С НИМИ В СОГЛАШЕНИЕ, СДАЕТ ИМ ЗАМОК ГУХОЛЮ.

За успехом под Короновым последовало несчастье. В субботу, на следующий день после святого Гереона, то есть на второй день после сражения, (11/X) крестоносцы, осаждавшие замок Тухолю, приводят и показывают Янушу Бжозогловому и прочим осажденным в замке Тухоле много людей, одетых в польские доспехи и умевших говорить по-польски, и среди них некоего добжинского рыцаря Навира, который, покинув своего короля, перебежал к крестоносцам. По словам крестоносцев, они одержали под Короновым блестящую победу над королевским войском, и в доказательство победы они привели упомянутых одетых в польские доспехи людей, якобы взятых там в плен. Кроме того, чтобы придать больше веры своему хитрому [141] сообщению, они украсили упомянутого Навира, добжинского рыцаря, круглой сеткой для волос, сплетенной из жемчужин, какую поляки называют panthlik. ¹⁷⁸ Эту сетку во время боя под Короновым будто бы сорвал с Миколая Повалы какой-то немец, свалив его с коня и едва не захватив в плен. Итак, крестоносцы показывают Янушу Бжозогловому упомянутого Навира, украшенного этой сеткой и облаченного в доспехи, и выдают его за Миколая Повалу. Но хотя Януш Бжозгловый признал сетку, которую ему показывали, по метке на ней, как принадлежавшую Миколаю Повале, королевскому рыцарю, однако он требует от Навира, чтобы тот объявил, кто он и какой был исход сражения. Тот ложно утверждает, что он Миколай Повала и что королевское войско разбито крестоносцами и внушает Янушу Бжозогловому доверие ко всей выдумке крестоносцев и великий страх. Потрясенный этим сообщением и не зная о поражении крестоносцев (так как королевскому начальнику, ввиду наступления ночи и озабоченности другими делами, было трудно ему об этом сообщить), Януш, вступив в переговоры, договаривается с врагами о сдаче замка Тухоли. Затем, выполняя договор, Януш оставляет замок и со всеми своими людьми, которые вместе с ним терпели осаду, прибывает к королю в Юнивладиславию. Когда же Януш узнал, что королевское войско одержало над врагом блестящую победу, а он обманут хитростями врагов, он разразился плачем и рыданиями и начал рвать волосы на голове; так сильно он мучился стыдом и болью, что, будучи мужем опытным в войне и сведущим в ратном деле, позволил себя обойти такой гнусной и ловкой хитростью и отнять благодаря подставному лицу и обману крепчайший замок. За всю прежнюю и последующую жизнь судьба, которая щедро дарила его успехами, не повергала его в такое гнусное и позорное положение.

ПОЛЯКИ ПОД ПРЕДВОДИТЕЛЬСТВОМ ПЕТРА ШАФРАНЦА РАЗБИВАЮТ И ОБРАЩАЮТ В БЕГСТВО ОХРАНУ ТУХОЛЬСКОГО ЗАМКА.

После этого прусский магистр Генрих фон Плауэн набрал большое число новых наемных рыцарей, разноплеменных и разноязычных. Между шими главными были Эбергард, епископ вюрцбургский, ¹⁷⁹ и Иоганн, князь мюнстербергский, иначе замбицкий, из Силезии. Они прибыли по распоряжению прусского магистра и крестоносцев в Тухольский замок и, располагая множеством повозок, бомбард и прочего военного снаряжения, пытались вторгнуться через лишенные охраны области в Польское королевство. Узнав от разведчиков об этом новом обстоятельстве, Владислав, король польский, двинул в поход рыцарей земель Великой Польши, а также Велюньской, Познанской, Ленчицкой, Куявской, Серадзской и Добжинской земель, сам же, выступив из Юнивладиславии в воскресенье, перед праздником святых Симеона и Иуды, (26/X) остановился на ночлег. В понедельник же, накануне праздника святых Симеона и Иуды, (27/X) он прибыл в Быдгощь, куда уже раньше собрались отряды его рыцарей из упомянутых земель. После обсуждения предстоящих действий, король, оставаясь [142] в Быдгощи, отправляет собравшееся войско, присоединив к нему рыцарей своего двора, во вражеские земли. Начальником и предводителем войска, стоявшего под двенадцатью знаменами, король назначает Петра Шафранца, краковского подкомория. Итак, во вторник, в день святых Симеона и Иуды, (28/X) королевское войско, значительный отряд всадников и пеших, более внушительный на вид, чем по численности, сопровождаемое на расстоянии полумили, со вздохами и слезами, Владиславом, королем польским, выступает из Быдгощи, оставив там все телеги и снаряжение, чтобы удобнее было действовать при случае; быстрым ходом, опустошая и выжигая вражеские земли, в тот же день оно достигло Тухоли. Петр Шафранец, расположив войско в месте, удобном для засады, высылает шестьсот балистариев, чтобы раздразнить врагов, находящихся в Тухоле. Когда балистарии с этой целью вели захваченный в качестве добычи скот, враги, полагая, что тех не более, чем их было на виду, поддаются на эту приманку; выйдя из Тухоли быстрым ходом, они настигают шестьсот польских наемников, которые делают вид, что испуганы и обращаются в бегство до самого места засады; тогда королевское войско, выскочив из засады, с распущенными знаменами спешит в бой против врагов. Враги же, хотя и превышали их числом, словно устрашенные появлением королевского войска, стремглав обращаются в бегство; однако Петр Шафранец, предводитель королевского войска, несмотря на многократные просьбы рыцарей, долгое время не позволял преследовать бегущих, опасаясь и сам засады, подобной устроенной им; и только видя, что враги слишком беспорядочно бегут в город, отбросил опасения и дал знак королевскому войску преследовать бегущих. Хотя и с опозданием, но, пылко ведя преследование до самых ворот города Тухоли, поляки многих перебили и взяли в плен, в том числе даже пять вражеских начальников, а именно: Яна Коловрота из Черногуса, Яна Заеца и Генрика Маловца, чехов, Гедварта Рейдбурга, силезца, и Генриха фон Забена из Лузации. Королевское войско, кроме того, завладело вражеским лагерем и всем его обозом, который стоял перед городом и никак не мог быть введен в город, вследствие царившего там смятения и спешки, а также потому, что мешал напор бегущих; найденное там большое количество добычи войско разграбило. Многие люди опытные в военном деле, считали, что если бы предводитель Петр Шафранец вовремя дал позволение преследовать бегущих, то все вражеское войско было бы уничтожено в тяжкой сече и спаслись бы немногие. На это зрелище смотрели со стены Тухольского замка Конрад Немпч, королевский рыцарь, и Ян Повала младший, крестоносец, пленные и некоторые другие, и Конрад Немпч, говорят, увидев королевское знамя с двойным желтым крестом на небесно-голубом поле, сказал окружающим: «Лишь только покажется это знамя и это полотнище, ¹⁸⁰ не ведающее, что такое бегство, тотчас же мы видим и славную завязку боя». Увидев, однако, что крестоносцы бегут, не вступив в бой, прибавил: «На нас негодуют за то, что в битве под Короновым мы, будучи в конце концов побеждены, попали в руки победителей; насколько же [143] более следует негодовать на тех, кто, устрашившись одного вида врагов,, без всякой необходимости показал тыл. Мы-то бились под Короновым. как подобает мужам, и дали достойное доказательство нашей доблести, раз, и другой, и третий сходясь в бою; эти же даже не отведали начала битвы. И те, кто испытал это на себе, могут открыто объявить,чего стоит меч и рука поляков». Среди прочих обратились тогда в бегство князь. Иоганн Мюнстербергский и все знатнейшие рыцари. Некоторые же, отчаявшись попасть в город, оставили коней и вверились волнам, где множество их, захлебнувшись, погибло; больше погибло их в волнах, чем от меча. Многие, наконец, не считая себя в безопасности даже в Тухоле, бежали в Хойницы, как в более укрепленное место; но и при этом бегстве; попадали в плен к преследовавшим их полякам.

ПОЛЬСКОЕ ВОЙСКО ОТХОДИТ ОТ ТУХОЛИ, И КОРОЛЬ ОТПУСКАЕТ ПЛЕННЫХ ПОД РЫЦАРСКОЕ СЛОВО.

С наступлением ночи королевское войско, не имевшее отдыха в течение целого дня, усталое и голодное, начало отходить от Тухоли, чтобы найти где-либо продовольствие для себя и для коней. Но, обремененное добычей и телегами и не направляемое проводником (а ночь была очень темной, так как луны всю ночь не было и звезды не светили), войско кружило, блуждая из стороны в сторону. На рассвете же, обнаружив, что за всю эту ночь прошли только полмили и еще не ушли из вида Тухольского замка, они были охвачены сильным страхом, как бы враги не решились предпринять что-либо против них, усталых, измученных и голодных, и стали отступать к Быдгощи. Однако туман, длившийся до позднего дня, был до того густым, что и зрение стало бесполезным. Туман рассеял, однако, какие-либо опасения, и под покровом его королевское войско невредимым добралось в Быдгощь. Между тем Владислав, король польский, узнал от рыцаря Гневоша из Далевиц, посланного к нему от войска, что его войско после славной победы, вследствие которой враги в страхе бежали, собирается возвратиться домой ввиду приближения зимнего времени и ради добычи, взятой во вражеском лагере. Сев на коня, король быстро отправился из Юнивладиславии к Лабышину и Шубину, чтобы удержать войско от возвращения и направить на осаду врагов, бежавших в Тухолю. Но, хотя король спешил, он немного запоздал; войско уже разошлось в разные стороны и никак нельзя было собрать его, так как оно слишком рассеялось. Поэтому король решил возвратиться туда, откуда прибыл и, отобедав в день всех святых (1/XI) в Шубине и остановившись на ночлег в Лабышине, возвратился в Юнивладиславию на другой день, в воскресенье, на следующий день после дня всех святых. (2/XI) В понедельник, после праздника всех святых, (3/XI) к нему привели для обозрения все множество пленных, взятых под Тухолей; им король также изложил, что всегда защищает дело самое справедливое, противная же сторона крестоносцев является неправой; и после переписи имен и званий пленных, он отпустил их всех под простое рыцарское слово, назначив день и место явки. Одному [144] из них, Яну Заецу, чеху, он сказал: «Так как ты не можешь отрицать, что был моим придворным и приближенным, то объясни, как же ты поднял оружие против меня за моих врагов, крестоносцев, и опровергни преступление, которое ты совершил против нас». На это Заец ответил: «Не отрицаю, благочестивейший король, что я придворный и слуга твоего величества. Но если я, не заботясь о тебе, перешел на сторону твоих врагов крестоносцев, то причиной тому — моя отвага, ибо будучи мужем смелым и бесстрашным, иначе rabk, ¹⁸¹ и слывя таковым, я счел более достойным перейти на сторону павших и поверженных, ведь я слышал о твоих славных победах, много раз одержанных над Орденом крестоносцев. Так что, если бы я пришел к тебе на помощь, то моя утешительница (он имел в виду королеву Софию, супругу чешского короля Венцеслава) осыпала бы меня упреками за то, что я, опасаясь исхода битвы, склонился к тебе, которого до сих пор сопровождала удача. Итак, я пошел к тем, у кого дела были плохи, чтобы выказать свою отвагу, каков бы ни был исход; а так как тевтонцы бежали, то я, считая бегство постыдным, отдался в руки твоих рыцарей. Итак, поступай со мной как тебе угодно». Спрошенный затем королем, как он считал бы достойным победителя поступить с ним, пленным, который был придворным и приближенным короля, Заец ответил: «Поступай так, как внушает тебе твое милосердие, проявляя которое к побежденным, ты, видимо, обязываешь победу быть благосклонной к тебе». Польщенный таким остроумным ответом, король отпустил Заеца под рыцарское обещание, как и других рыцарей.

ПОЛЬСКИЕ РЫЦАРИ И ТУХОЛЬСКАЯ СТРАЖА ОБМЕНИВАЮТСЯ ПОСЛАНИЯМИ.

Между тем королевские придворные рыцари, нанесшие поражение врагам под Тухолей, шлют князю Иоганну Мюнстербергскому и всем наемникам крестоносцев, действовавшим в Тухоле, послание, украшенное сильными и красноречивыми выражениями; затем они передают его через герольда, предъявляя суровое требование выдать, согласно рыцарскому праву и обычаю, все доспехи, коней и военные знаки отличия, и в частности плащи, носимые поверх доспехов, которые называются wappenrokkyn, ¹⁸² с которыми они выступили в бой, так как это полагается им, как победителям; ведь с того времени, как они вышли на поле сражения и без боя обратились в бегство, они должны признаваться больше, чем побежденными. И не беглецу подобает носить оружие, а мужу; кто решился выступить в бой вооруженным, тот обязан по рыцарскому закону, в случае бегства, отдать оружие победителю. От крестоносцев же они получили ответ: они всегда заботились о своей чести и не считают, что когда-либо замарали ее позором какого-либо бегства; они будут по рыцарскому обычаю защищать свою честь при дворах королей и князей и очистятся от обвинений и хулы вооруженной рукой; и предлагали во свидетельство своей невиновности бой и поединки в отдаленнейших местах.

Это естественно было ожидать от тех, которые могли оправдывать свое [145] бегство только дерзкими и голословными заявлениями, тогда как польские рыцари вызывали их ко дворам Александра, великого князя литовского, а также князей Мазовии — Земовита, Януша и Болеслава, ¹⁸³ обещая им полную безопасность; те же, наоборот, называли польским рыцарям дворы королей Франции, Англии, обеих Испании ¹⁸⁴ и Неаполя, чтобы какими-нибудь прикрасами прикрыть свой стыд. Однако если бы и случилось, что польские рыцари приняли эти предложения, то наемники крестоносцев не сдержали бы обещания, а нарушили бы их, выставив в свое оправдание новый обман.

ПОЛЯКИ СДАЮТ КРЕСТОНОСЦАМ ЗАМКИ ШТУМ И МОРОНГ.

Генрих фон Плауэн, магистр Пруссии, видя, что попытки его нападения с войском наемных и своих воинов на земли Польского королевства остались тщетными из-за мужественного и стойкого сопротивления поляков, выводит войско из Померании и направляется в Пруссию. Там он осаждает замок Штум, управляемый Енджеем Брохоцким, чтобы прекратить великое и постоянное разорение, которое причиняли оттуда Мариенбургскому замку, пользуясь его близостью, королевские войска своими нападениями и враждебными действиями. Между тем как магистр тревожит замок непрерывными приступами в течение шести недель (а надежды никак не соответствуют его усилиям), вдруг (неизвестно — случайно или вследствие измены) сгорает башня большего замка, находившаяся над воротами, с запасами пороха, метательного оружия, боевых снарядов и продовольствия. От этого среди осажденных день ото дня растет отчаяние; не имея возможности иным путем избежать угрожающей гибели, они вступают с магистром в соглашение о сдаче замка, с тем, однако, что выполнят его не иначе, как с согласия и по повелению короля. Итак, с разрешения и под охраной магистра Пруссии они отправляют королю в Юнивладиславию двух рыцарей: Канимира и Голы-Яна, которые рассказали, какой несчастный случай произошел с пожаром башни и снаряжения и какая угрожает им опасность, если они будут упорно сопротивляться. По разрешению же и приказанию короля они сначала заключают соглашение о безопасном выходе из замка с конями, оружием и всяким добром, а затем передают магистру и Ордену не только замок Штум, но и замок Моронг, которому грозила подобная же опасность.

ОТРАЗИВ ПРУССКОГО МАГИСТРА, ОСАЖДАВШЕГО ЗАМОК РАДЗИН, ПОЛЯКИ БЕРУТ И СЖИГАЮТ ГОРОД.

Овладев двумя замками и обретя от этого новую и великую решимость, прусский магистр Генрих фон Плауэн теснит подобной же осадой третий замок, именно Радзин; в течение шести недель он громит замок непрерывной стрельбой из бомбард. Но так как королевские войска хорошо защищали этот замок, то магистр был вынужден со стыдом поспешно бросить осаду, оставив в городе Радзине большое количество раненых [146] на излечение. Это не могло остаться неизвестным королевским рыцарям, оберегавшим замок Радзин. Поэтому в следующую же ночь они направляют быстрого гонца к другим королевским отрядам, которые несли защиту замка Бронницы с просьбой скорее прийти им на подмогу; тогда, сделав набег, они легко овладеют городом Радзином с его имуществом и людьми, оставленными в нем крестоносцами для защиты и на излечение. Исполняя их просьбу, рыцари Бродницкого замка, а именно Альберт Мальский, Добеслав Пухала и много других, прибывают в условленный день и час. Узнав об их прибытии, рыцари, поспешно выйдя из замка Радзина, нападают на город Радзин через ворота, обращенные к замку; и, соединившись с бродницкими рыцарями, чередуя усилия, разбивают и проламывают ворота города при тщетном сопротивлении горожан и орденских воинов. В проходе же ворот поставлена была большая бомбарда, из которой выпалил какой-то священник, взявшийся не за свое дело, чтобы помочь своим согражданам, сбежавшимся во множестве к воротам для отражения угрожающей опасности; бомбарда своим напором, отпрянув в толпу горожан, задавила двадцать четыре из них; из королевских же воинов поразила только троих. Устрашенные таким несчастьем, горожане и воины крестоносцев прекращают защиту, и королевские воины занимают город и, разграбив, обращают его в пепел. Взяв в плен много людей из числа радзинских горожан и наемников крестоносцев, довольные и невредимые они возвращаются в свои замки.

ТОРУНЬ И ГДАНЬСК, НАРУШИВ ВЕРНОСТЬ КОРОЛЮ, ПРЕДАЮТСЯ ГОРОЖАНАМИ ДОБРОВОЛЬНО МАГИСТРУ ПРУССИИ ПО ЗАКЛЮЧЕННОМУ С НИМ РАНЬШЕ СОГЛАШЕНИЮ.

В то время, когда магистр прусский Генрих фон Плауэн стоял в осаде замка Радзина, он заключил с горожанами Торуня и Гданьска (хотя те дали заверение в повиновении и верности королю) тайное соглашение о сдаче ему упомянутых городов и убедил их (а они и сами были склонны к этому) передать ему упомянутые города. Итак, сняв осаду замка Радзина, он ведет войско на Торунь, чтобы овладеть обоими городами, как было условлено. Между тем торуньские и гданьские горожане, чтобы прикрыть свои хитрости и вероломство, отправляют донесение к Владиславу, королю польскому: торуньцы — через бургомистра Альбрехта Рота и Петра Шелигу, горожане же гданьские — письмом, сообщая, что прусский магистр Генрих скоро прибудет для осады их города и прося оказать защиту им и городам. Владислав, король польский, милостиво им отвечая, повелел им сохранять бодрость и стойкий дух и вполне надеяться на него, отбросив всякий страх, обещая своевременно оказать надежную помощь и защиту обоим городам. «Оставайтесь, — говорил он, — спокойно в ваших домах; мне и моим рыцарям оставьте только башни и стены; завтра я выступлю отсюда к вам с пятью, восемью, даже десятью тысячами, сколько я сочту нужным, всадников и спешно направлюсь [147] к вам. Позаботьтесь тем временем о судах для переправы моей через Вислу». Получив такой ответ, торуньцы уходят от короля и, возвратясь к своим, докладывают о наилучших намерениях короля по отношению к ним. Король же, выполняя обещание, на следующий день прибывает со всем своим двором в Гневков, куда к нему равным образом являются прежние торуньские послы. Увидев их, король тревожно стал их расспрашивать, готовы ли корабли для него и для его войска. Обойдя молчанием этот вопрос, они заявляют, что пришли к нему с новым докладом. Когда им предоставляется слово, они говорят: «Мы приходим к тебе, светлейший король, сообщить от имени нашего города, что мы находимся в такой крайности, что если ты завтра к заходу солнца не принесешь помощи нашему бедствующему городу, то знай, что мы передадим город магистру». В ответ на это заявление король говорит: «Прежде чем завтра зайдет солнце, я обещаю, что приду на помощь вам, если только вы предоставите корабли». Тогда они, понимая, что больше не могут скрывать своего вероломства, говорят: «Мы уже вошли с магистром в твердое соглашение (которое непозволительно нарушить), что завтра передадим ему город».

Столь открытое вероломство воспламенило бы в другом сильнейший гнев, но король Владислав, ничуть им не задетый, с благой кротостью довольствуясь только порицанием, упрекает послов: «Такова-то ваша верность? — говорит он, — такова ваша присяга, таковы обещания, которыми вы отдались под мою власть? Забыв их все, вы не постыдились заключить соглашение с моим врагом?» Сознавая свое преступление и не смея ни ответить что-либо, ни роптать, уже своим видом и опущенными в землю глазами они признают свое преступление. И советники уговаривают короля казнить смертью торуньских послов, как изменников и нарушителей договора, чтобы они стали свидетельством вероломства, не оставшегося безнаказанным; однако король, милостивый и кроткий, отвечает, что не должно казнить послов, доверившихся ему, и заявляет, что лучше пусть торуньцы и гданьцы не будут верны ему, чем он им.

С возвращением послов Торунь и Гданьск передаются под власть магистра, хотя никакая необходимость не вынуждала к этому горожан; магистр немедленно облагает осадой Торуньский замок, занятый королевским отрядом. Но так как королевские рыцари с мужественной стойкостью защищали его, производя частые вылазки и резню среди осаждающих, магистр никак не мог овладеть им.

КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ ПОСЕЩАЕТ ЦЕРКВИ ГНЕЗНЕНСКУЮ И ТЕЛА ХРИСТОВА ПОД ПОЗНАНЬЮ И, ВНОВЬ СОБРАВ ВОЙСКО, ОПУСТОШАЕТ ПОМЕРАНИЮ.

Обманутый вероломством горожан Торуня и Гданьска, Владислав, король польский, возвратился из Гневкова в Юнивладиславию. Во исполнение же обета, которым он перед великой битвой обязался посетить познанский монастырь в честь святейшего таинства, король прибыл [147] из Юнивладиславии через Стшельно и Квецишов в Тшемешно; оттуда, идя уже пешком из благоговения к богу и святому Адальберту, прибыл в Гнезно. Из Гнезно он прибыл в Победиски, а отсюда опять пешком совершил путь до Познани в монастырь Тела Христова. Прибыв туда в понедельник, (24/XI) накануне дня святой Екатерины, и проведя там три дня, король выполнил обряды и обет с великим благочестием; затем он возвратился теми же местами, как и пришел в Юнивладиславию, чтобы своим присутствием защищать Польское королевство от врагов, и новым призывом поднял на прусский поход земли Великой Польши, а также Серадзскую, Ленчицкую, Куявскую и Добжинскую. Когда по его повелению собралось в Юнивладиславии войско названных земель, король отправляет его в Померанию, поставив во главе Сендзивоя из Остророга, познанского воеводу. Вступив в нее, войско завоевывает город Нове, опустошает и сжигает его; затем проходит вдоль и поперек всю Померанию, овладевая вражескими, а также отпавшими замками и городами, опустошая ее пожарами и грабежами, и, прежде чем враги собрали силы для сражения, нагруженное взятой у врагов добычей, невредимым возвращается домой. Но так как обе стороны, утомленные ведением войны зимой, жаждали отдыха, то решено было заключить перемирие. Хотя посланный для заключения перемирия в Торунь Петр Шафранец, краковский подкоморий, не мог его осуществить, однако он назначает и определяет свидание короля и магистра для установления перемирия в городе Рацёнже в день зачатия пресвятой девы Марии. (7/XII)

СЦИБОРИЙ ИЗ СЦИБОЖИЦ, СОВЕРШИВ ВТОРЖЕНИЕ В ПОЛЬШУ ПО ПРИКАЗАНИЮ ВЕНГЕРСКОГО КОРОЛЯ, СЖЕГ ГОРОД СТАРЫЙ САНДЕЦ, ПРЕДМЕСТЬЕ НОВОГО САНДЕЦА И НЕСКОЛЬКО СЕЛЕНИЙ. ПОТЕРЯВ БОЛЬШУЮ ЧАСТЬ СВОЕГО ВОЙСКА, ОН ЕДВА УСПЕВАЕТ БЕЖАТЬ В ВЕНГРИЮ.

В это же время Сциборий из Сцибожип, семиградский воевода, с двенадцатью хоругвями войск Сигизмунда, короля Венгрии, собранных из чехов, моравов и австрийцев (венгры же, памятуя о союзе с поляками, который для них был как бы священным и вечным, ¹⁸⁵ не давали ни понудить, ни уговорить себя взяться за оружие), вступает в пределы королевства Польского через Срамовицы, так как королевские отряды, охранявшие Новый Сандец, наскучив долгим бездействием, разошлись по своим домам. Предав огню и разграбив город Старый Сандец, а также предместье Нового Сандеца с несколькими селениями, он быстрым ходом идет обратно в Венгрию через реку Попрот на Мушину по гористой и трудной дороге. Сигизмунд же, король венгерский, поручил Сциборию сделать вторжение в королевство Польское, чтобы иметь возможность заявить, что за сорок тысяч флоринов, полученных от магистра и Ордена, он выполнил свое обязательство об объявлении войны королю и Польскому королевству, а также чтобы показать магистру и Ордену, которые усиленно подстрекали его к защите их и к враждебным действиям против [149] Польского королевства, что он исполнил обещание, отправив против Польского королевства двенадцать хоругвей. Королевское же войско, оставленное оберегать границы королевства, не стерпело этого оскорбления и обиды; собравшись, оно стало стремительно преследовать Сцибория и его войско. В венгерском войске были следующие начальники: Сциборий, епископ агриенский, и его брат; ¹⁸⁶ в королевском же: Спытек Ярославский с хоругвью собственных рыцарей, Ян Щекоцкий, каштелян люблинский, ¹⁸⁷ Ян Валах из Хмельника и другие. Настигнув Сцибория, когда он уже перешел Альпы, ¹⁸⁸ около Бардзейова, поляки нападают на него и на его войско, хотя намного их сильнейшее. Некоторое время велась ожесточенная битва, и так как множество имело перевес над малочисленностью, то поляки стали уже помышлять о бегстве, однако Каспар Бохунек и Далибор, стоявшие во главе отрядов, возобновив сражение в нескольких местах, удержали их от постыдного бегства. Итак, после возобновления битвы Сциборий, несмотря на то, что превосходил поляков численностью и силой, был, в конце концов, разбит и разгромлен и бежал в Бардзейов, а войско его большей частью было взято в плен или перебито.

ДОСТОПАМЯТНОЕ ПОРАЖЕНИЕ ЛИВОНСКИХ РЫЦАРЕЙ, ПРИШЕДШИХ НА ПОМОЩЬ МАГИСТРУ ПРУССИИ.

В субботу, накануне праздника святого апостола Андрея, (9/XI) Владислав, король польский, покинув Юнивладиславию, в воскресенье (10/XII) прибыл. в Брест. ¹⁸⁹ В то время, как он там находился, произошла вторая славная для него и знаменитая победа над крестоносцами. Магистр Ливонии Герман фон Виткиншенк с сильным и многочисленным войском, набранным из различных народностей, прибыл в Пруссию на помощь магистру прусскому. Послав всю силу своего войска в Голуб, чтобы легче было с близкого расстояния нападать на Добжинскую землю, сам магистр с немногими прибыл в Мариенбург. Узнав об этом, начальники королевских отрядов, помещенных для охраны в Бобровниках и Рыпине, выводят рыцарей из обоих замков и собирают незначительный отряд; предводительство и распоряжение им принимает на себя Добеслав Пухала, знатный рыцарь герба Венява, и неустрашимо ведет его на Голуб, зная, что там стоит много врагов. По прибытии туда Добеслав Пухала, расположив засаду в подходящем месте, посылает отряд рыцарей к городским воротам, чтобы причинить врагам урон и угнать скот. В то время как поляки угоняли все вышедшее из города на пастбище стадо, производя при этом опустошения и поджоги, сильное числом и доблестью войско ливонских рыцарей в блестящих доспехах, выскочив из города; стало преследовать польский отряд, сделавший вид, что он испуган и бежит, пока не достиг самого места засады. Королевское же войско, немедленно выступив из засады и ринувшись с тыла, убивает, теснит и опрокидывает врагов. Ибо вражеское войско, охваченное сильным страхом, не оказывает никакого сопротивления, а немедленно обращается в беспорядочное бегство, спеша [150] возвратиться в город, преследуемое по пятам королевским войском. Не меньший трепет царит в городе и на стенах, так что горожане запирают ворота из опасения, как бы вместе с побежденными не ворвались в город и победители, хотя из защитников и половина еще не успела войти в город. Многие из врагов падают, теснимые в бегстве поляками, и сталкиваются друг с другом. В самих воротах, наконец, поднялась еще более сильная давка, и так как люди теснили друг друга, стараясь пройти раньше, то бегство врагов задерживалось и упавших гибло все больше; поэтому большая половина ливонского войска, отрезанная от входа в город, охотно сдалась в плен королевским отрядам, даже умоляя об этом, хотя по численности вчетверо превосходила поляков.

Таким образом попадает в плен много братьев Ордена и знатных рыцарей, и королевские рыцари связанными уводят их, сняв с них доспехи. Едва можно поверить, что пленных было вчетверо больше, чем взявших их в плен; несчастье до такой степени лишило пораженных страхом всякого соображения, что они не смогли как следует распознать ни малочисленности врагов, ни своей многочисленности.

Ведь враги и до и после поражения были во власти заблуждения, будто в лесах и рощах скрывается другое, главное королевское войско, сопровождающее тот отряд, который взял их в плен; обманутые этим, они и обратились в бегство и сдавались по собственному побуждению в плен. Поэтому, когда королевские воины вели их в Рыпин, они настойчиво допытывались у ведших их, где находится главное королевское войско и следует ли оно за ними. Королевские же воины, помня об опасности со стороны пленных, если скажут правду, утверждали, что сильное главное войско все время сопровождало и сопровождает их на близком расстоянии, но по некоторым основаниям еще не показывается; держа пленных в страхе такими выдумками, поляки приводят их в Рыпин. И только тогда, заключив пленников в оковы, они признаются, что большего королевского войска, чем то, которое нанесло им поражение и привело их связанными, не было. Услышав это, пленные разражаются жалобными рыданиями и слезами, громко заявляя, что только из-за неправой войны, на которую они пошли, их постигла столь жалкая участь и что меч божьей кары за нечестивые войны поразил их, раз такая ничтожная малость взяла верх над таким их множеством; ведь можно было еще и у ворот города Голуба и после, когда их вели, распознав свою многочисленность и малое количество врагов, перебить их. Затем из Рыпина всех пленных привели в Брест на показ королю Владиславу. Последний, по совершении благодарений богу за дарованную столь великую милость, заключил в башни всех рыцарей и братьев Ордена, а также всех куршей, ¹⁸⁶ которые считались людьми ненадежными; прочих же военных людей, обязав их клятвой, отпустил под простое обещание явиться в срок. [151]

КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ ПОСЛЕ ПЕРЕГОВОРОВ С МАГИСТРОМ ПРУССИИ В РАЦЁНЖЕ, ЗАКЛЮЧИВ С ПРУССАКАМИ ПЕРЕМИРИЕ НА ОДИН МЕСЯЦ, ПОКИДАЕТ ПРУССИЮ.

Выехав из Бреста в день зачатия пресвятой девы Марии, Владислав, король польский, прибыл (19/XII) в Рацёнж для свидания с магистром Пруссии. ¹⁹¹ Когда и магистр Пруссии Генрих фон Плауэн прибыл туда в сопровождении Эбергарда, епископа вюрцбургского, и большой свиты графов и рыцарей, то был любезно принят Владиславом, королем польским, приглашен со всей своей свитой на обед и почтен великолепным угощением. Во время обеда упомянутый магистр Генрих, перейдя с королем Владиславом на более откровенную речь, имел с ним следующую беседу: «Сиятельнейший король, — сказал он, — бог и судьба трижды подряд предоставляли тебе удобнейший случай, но ты не сумел им воспользоваться, когда ты легко мог бы захватить замок Мариенбург и овладеть навсегда землями Ордена. Первый был тогда, когда ты в великой сече разбил моего предшественника, магистра Пруссии Ульриха, и истребил все его войско; ведь если бы на другой день ты послал на осаду Мариенбургского замка несколько хоругвей, то он сразу подчинился бы твоей власти, так как в нем стояло весьма малое, слабое и ненадежное войско. Второй случай был, если бы, взяв город Мариенбург, ты предпринял приступ замка; ведь через пролом со стороны Вислы и замка, вследствие смятения еще не заделанный нами, твои воины могли бы ворваться в замок. Третий мог бы иметь место, если бы ты продолжил осаду замка еще только на пятнадцать дней; ибо мы до такой степени страдали от недостатка пищи и от голода, что у нас на все множество воинов, защитников замка, было только два живых барана и три окорока свинины; сверх того, из-за отсутствия хлеба мы сильно страдали от поносной болезни, так что были бы не в состоянии вынести осады, если бы ты упорно ее продолжал».

Король же Владислав ответил: «Ничего не может случиться с людьми без соизволения бога, правящего миром по своему промыслу», — и обед кончился. Затем на следующий день велись различные переговоры об установлении перемирия. Но так как заключить его не смогли, то, прекратив свидание.. король Владислав вернулся в Брест, а магистр Пруссии Генрих — в Торунь; однако после новых переговоров при посредстве краковского подкомория Петра Шафранца было установлено перемирие сроком только на один месяц. ¹⁹² По заключении его Владислав, король польский, уехал из Бреста и через Пшедец, Ленчицу и Лович прибыл в Выскитки, где его встретили и приняли с большой любовью и почетом князь Мазовии Земовит, его супруга Александра, сестра короля, с пятью сыновьями: Земовитом, Владиславом, Александром, Тройденом и Казимиром.

Через четыре дня, которые он посвятил охоте на зверей, король, выехав из Выскиток через Осухов, Бендков и Стромец, прибыл в Едльню и справил там праздник рождества Христова. [152]

Этот год был достопамятен великим поражением крестоносцев не только для поляков, но и для соседей их, как друзей, так и врагов, так как была укрощена и доблесть их и гордыня. И день славы ежегодно празднуется еще и по причине многих других побед, одержанных поляками над ними же под Короновым, Тухолей и Голубом, и над войском Сигизмунда, короля Венгрии, под Бардзейовом.

Комментарии

160 Очевидно, недоданных Орденом Сигизмунду, венгерскому королю, по договору, заключенному в 1409 г. (см. выше, прим. 12).

161 Якуб Кобылянский — каштелян гнезненский и староста брестско-куявский в 1407—1454 гг.

162 Мариенбург был опоясан тремя стенами. Первая стена окружала «подзамок», где помещались конюшни, амбары и прочие хозяйственные постройки. Между ним и так называемым «средним замком», резиденцией великого магистра, высилась отделенная рвом вторая стена. Третья стена шла вокруг «верхнего замка» — основной части Мариенбурга, где находился монастырь Ордена, хранилась его казна, жили рыцари-монахи и т. д.; перед ней тоже был глубокий ров. С. Кучинский считает, что пролом, о котором говорит Длугош, имелся в первой стене, окружавшей замок, а крестоносцы бежали в верхний замок (S. Кuсzуnski. Wielka wojna, стр. 395—397).

163 Правильно Длугош называет только епископа кульмского, в именах остальных он ошибается (см. выше, прим. 106, 107, 109).

164 Полное заглавие этого труда: «Speculum majus doctrinale, historiale, naturale et speculum minus vel imago mundi». Автор этой своего рода энциклопедии, Винцентий из Бовэ, умер в 1264 г. Впервые «Зерцало» было издано в XV в. Подробные сведения о нем см.: А. И. Малеин. Энциклопедия Винцентия из Бовэ. Труды Института книги, документа и письма АН СССР, т. 2, Л., 1932, стр. 23—41.

165 У Длугоша пропущено имя рыцаря, которому король передал замки Венцлав и Старгард.

166 Мосьциций из Стеншева был познанским каштеляном в 1401—1429 гг.

167 По поводу предложений Генриха фон Плауэна, приведенных Длугошем, в литературе существуют разные мнения. Большинство не сомневается в их достоверности. Некоторые считают их вымыслом Длугоша, полагая, что если бы магистр действительно предложил отдать Польше Хелминскую (Кульмскую) и Михаловскую земли с Поморьем, мир немедленно был бы заключен.

168 Т. е. королевскому совету в его обычном широком составе, а не тому, из 8 человек, который был избран королем в начале войны.

169 По сведениям «Хроники» Поссильге, ливонский отряд прибыл под начальством не магистра, а маршала ливонского (Possilge. Chronik, стр. 321), Бернда фон Гевельмана. Магистр был в это время болен.

170 Судавской земли, т. е. земли ятвягов (см. 1387 г., прим. 41), которые у прусов и литовцев именовались «судавы».

171 Польский историк С. Кучинский по поводу последних слов Длугоша замечает, что соблюдение со стороны Витовта своих интересов .было совершенно естественным, но отнюдь не означало, что ради них он собирался предать интересы Польши, как изображает Длугош (3. Кuсzуnski. Wielka wojna, стр. 431).

172 Своим сообщением о том, что Витовт не решился идти без охраны, Длугош сам опровергает выдвинутое им выше обвинение Витовта в измене и заключении тайного соглашения с крестоносцами. Видимо, Витовт отверг сделанные ему предложения, и на этом основании опасался нападения на свое войско и на себя лично со стороны крестоносцев.

173 Дмитрий из Краспика — то же, что Дмитрий из Горая (см. 1386 г., прим. 2).

174 «Czisawy», его коня, т. е. гнедого его коня (см. выше, прим. 131).

175 В тексте: «in Parkani muro». Польск. parkan означает «стена». Длугош употребляет рядом два однозначных слова, латинское и польское.

176 Ян Жижка — выдающийся деятель гуситского движения, один из вождей таборитов, революционного крыла движения. Замечательный полководец, отразил три «крестовых похода», предпринятых европейскими католическими государствами против «еретической» Чехии (1420—1422). В борьбе между таборитами и чашниками (бюргерско-дворянским лагерем движения) одержал блестящую победу над последними в 1424 г.

177 Ульрих Элькингер — брат упомянутого Длугошем Конрада Элькингера (см. стр. 138).

178 Польск. panthlik (pellik), от petia — шетля».

179 Епископа вюрцбургского звали не Эбергард, а Иоанн. Был епископом вюрцбургским в 1402—1412 гг.

180 У Длугоша «plachta» (польск., означает «платок», «кусок полотна»).

181 «Rabk» — искаженное чешское слово rabijak (от латинского rabies — «бешенство», «ярость», «неистовство») — «грубый, суровый человек». Здесь, очевидно, «неистовый».

182 «Wappenrokkyn» — немецк., совр. Waffenrock.

183 Болеслав — князь мазовецкпй, брат Земовита и Януша.

184 Под «обеими Испаниями» Длугош подразумевает, очевидно, так называемые «дальнюю» (к северу от р. Эбро) и «ближнюю» (к югу от р. Эбро) Испании, различавшиеся в средние века.

185 Длугош имеет в виду договор, заключенный в 1397 г., срок которого истекал в 1413 г.

186 Т. е. Спиборий из Сцибожиц и Томас, епископ эгерский, со своим братом (см. выше, прим. 18).

187 Ян из Щекоцин занимал эту должность в 1410—1432 гг.

188 точнее— Карпаты.

189 Брест — позднее Брест-Куявский.

190 Курши — в оригинале «cursones», одно из латышских племен, население позднейшей Курляндии (совр. Курземе в Латвийской ССР).

191 Длугош ошибается в дате съезда. Съезд состоялся, очевидно, между 10 и 13 декабря.

192 По другим источникам переговоры о перемирии начались еще в ноябре (Possilge. Chronik, стр. 324), а заключено оно было 7 декабря. По условиям перемирия военные действия прекращались на срок с 14 декабря 1410 по 11 января 1411 г.

Текст воспроизведен по изданию: Ян Длугош. Грюнвальдская битва. М. Изд. АН СССР. 1962