ЯН ДЛУГОШ

ИСТОРИЯ ПОЛЬШИ

HISTORIA POLONICAE

ГОД ГОСПОДЕНЬ 1410

ВЛАДИСЛАВ, КОРОЛЬ ПОЛЬСКИЙ, ОКАЗЫВАЕТ ГЕРМАНУ, ГРАФУ КИЛИЙСКОМУ, ЛЮБЕЗНЫЙ ПРИЕМ.

Справив праздник рождества Христова в Любомле, Владислав, король польский, отъезжает в Любохню, Тур, Шапко и Ратно и возобновляет занятия охотой, запасая мясо настигнутых зверей для прусской войны. Из Холмской земли король проследовал в Парчов, затем в Люблин, Казимеж, Сецехов, и в четверг перед мясопустом (30/I) прибыл в Козеницы, чтобы встретить приехавшую туда из Кракова королеву Анну; ¹ а из Козениц к мясопусту (2/II) уехал в Едльню. Туда к нему прибыл двоюродный (по отцу) брат королевы Анны, Герман, граф килийский, ² чтобы посетить короля Владислава и сестру свою, королеву Анну. В его присутствие, соответственно своему достоинству и достоинству королевства, Владислав назначил придворное празднество и распорядился устроить различные рыцарские состязания, развлечения и пляски. Упомянутого же Германа, графа килийского, Владислав, король польский, содержал при своем дворе, обильно снабдив его всем необходимым; при отъезде же из Едльни в Ильжу, Опатов и Сандомеж отпустил графа, обласкав и одарив в Сандомеже по-королевски подарками большой ценности. При этом посредничество и уговоры этого графа убедили и побудили короля провести вместе с двоюродным братом своим, великим князем литовским Александром, личное свидание с Сигизмундом, королем Венгрии, ³ в Кежмарке.

ПОСЛЫ КОРОЛЯ ВЛАДИСЛАВА, КНЯЗЕЙ МАЗОВИИ И АЛЕКСАНДРА, ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ЛИТОВСКОГО, ВЫСМЕЯВ НЕСПРАВЕДЛИВОЕ ТРЕТЕЙСКОЕ РЕШЕНИЕ КОРОЛЯ ВЕНЦЕСЛАВА, ПОКИДАЮТ ПРАГУ.

С приближением срока, когда Венцеслав, король римлян и Чехии, своим третейским решением должен был прекратить разногласия короля Владислава с магистром и Орденом крестоносцев, в Прагу направляются [59] с большой пышностью познанский епископ Альберт Ястшембец, маршалок Польского королевства Збигнев из Бжезя, каштелян накловский Винцент из Гранова, воевода Великой Польши Енджей из Брохоциц и королевский нотарий Дунин из Скшинна ⁴ — от лица короля Владислава и от имени королевства Польского, а также литовский рыцарь Бутрим и великокняжеский нотарий Миколай Цебулка ⁵ от имени великого князя Литвы Александра, от лица же и от имени князей Мазовии — Сциборий Рогаля из Санкоцина, маршалок Януша, и Плихта, маршалок Земовита. Прибыв туда, королевские и княжеские послы, так же как и послы крестоносцев, представили свои предложения, статьи и наказы Венцеславу, королю римлян и Чехии, как общему посреднику и избранному судье; они надеялись, что Венцеслав разберет это дело соответственно собственному своему достоинству и важности спора. Король же, питая отвращение к делам и редко бывая трезвым, занят был своими развлечениями и нимало не заботился о доверенном его совести деле, требовавшем справедливого решения, и уклонялся от его рассмотрения по достоинству. Однако, чтобы сам король римлян своим явным легкомыслием не навлек на себя порицания перед столькими послами и чтобы, кроме того, послы королевские, княжеские и крестоносцев не разъехались, не достигнув цели (тем более, что послы крестоносцев склоняли на свою сторону как просьбами, так и подкупом его самого и его советников), Йодок, маркграф моравский, глубоко враждебный королю польскому Владиславу и его сторонникам (за то, что тот часто оказывал помощь оружием и войском его противнику, другому моравскому маркграфу Прокопу), ⁶ вмешался вместе с несколькими чехами и немцами в решение этого дела. Йодок составил определенные, и притом грубые и отзывавшие явной несправедливостью, статьи для вынесения предварительного третейского решения и побудил упомянутого Венцеслава, короля римлян и Чехии, объявить решение согласно содержанию этих статей. ⁷ Предупрежденные об этом, посланники польского короля Владислава, а также князей Литвы и Мазовии, представили соглашение ограниченное и неполное, сохраняя за собой право на полное соглашение, с условием, а именно, чтобы объявление несправедливого решения не могло задеть и стеснить в чем-либо короля и князей. Итак, спустя много дней, назначается день той и другой стороне для оглашения третейского решения. ⁸ С наступлением этого дня обе стороны собираются в королевском дворце для слушания решения. И вот, после призыва соблюдать тишину, причем король Венцеслав, стоя, занялся вырезыванием какой-то деревяшки, нотарий, взойдя на возвышение, начал объявлять решение по-немецки. Лишь только он начал чтение, как посланники Владислава, короля польского, и князей Литвы и Мазовии, не испросив никакого разрешения, стали уходить из палаты, хотя некоторые из них так же хорошо понимали по-немецки, как и умели говорить на нем. Венцеслав, король римлян и Чехии, спросил их, почему они уходят, и получил ответ: «Потому, что здесь чтение происходит по-немецки, мы же — поляки и не понимаем немецкого языка и уходим отсюда в другое [60] место, чтобы услышать чтение на польском языке». На его предложение подождать немного, чтобы спокойно выслушать то же объявление на чешском языке, они сказали: «А мы и чешского не знаем». Тогда король Венцеслав заметил: «Оба языка звучат одинаково, и кто говорит на одном, понимает и другой». — «Но, светлейший король, — возразили они, — при одинаковом звучании они не имеют одинакового значения, ибо где чешский язык словом syedlak означает земледельца и селянина, по-польски под этим словом понимают мастера-седельника и ремесленника». Дав этот остроумный и полный насмешки ответ королю Венцеславу, они удалились из палаты и не пожелали слушать объявление решения на каком бы то ни было языке, будучи уверены в его незаконности и несправедливости. Однако Венцеслав, король римлян и Чехии, переслал решение королевским и княжеским послам за своею печатью. Оно, между прочим, содержало две смехотворные статьи, ибо сам король римлян Венцеслав, или, вернее Йодок, маркграф моравский, определял, что земля Добжинская, занятая крестоносцами, подлежит со всеми замками и владениями передаче в его же (Венцеслава) руки; а он, имея ее в своем владении, должен в течение года обдумать и, обдумав, решить, кому должно принадлежать право владения этой землей. Так же смехотворна была статья о том, что Польское королевство больше никогда впредь не должно избирать себе короля из Литвы или из восточных стран, но лишь одного из западных государей. ⁹ Из этого одного ясно обнаруживается опрометчивость и несправедливость решения, так как оно распространялось на предмет, чуждый спору и вовсе не нужный. Не получили посланники польского короля Владислава и князей Литвы и Мазовии у Венцеслава, короля римлян и Чехии, и никакой иной любезности, кроме того, что он пригласил их к столу и распорядился устроить после пиршества пляску, в которой его супруга, королева, в короне плясала вместе с девушками и женщинами, держа себя с большим блеском [...]

ВИТОВТА, КОТОРЫЙ ОТПРАВИЛСЯ ВМЕСТО КОРОЛЯ ВЛАДИСЛАВА В КЕЖМАРК ДЛЯ ПОДТВЕРЖДЕНИЯ МИРНОГО ДОГОВОРА, ЗАКЛЮЧЕННОГО МЕЖДУ ВЕНГРАМИ И ПОЛЯКАМИ, СИГИЗМУНД, КОРОЛЬ ВЕНГЕРСКИЙ, НАСТОЙЧИВО, НО ТЩАТЕЛЬНО СКЛОНЯЕТ ХИТРЫМИ РЕЧАМИ И ОБЕЩАНИЕМ КОРОЛЕВСКОЙ ВЛАСТИ ОТСТУПИТЬ ОТ ВЕРНОСТИ КОРОЛЮ ВЛАДИСЛАВУ.

В понедельник, на третьей неделе поста (24/II), Владислав, король польский, прибыл из Сандомежа в Пшишов, где, снова занявшись охотой, добыл много онагров и зубров, которые по-польски называются лосями; ¹⁰ затем, наполнив их мясом пятьдесят бочек, отправил по воде в Плопк про запас вместе с прочими для предстоящего похода. Из Пшишова, следуя через Ланженско, Копки и Ярослав, к воскресенью на четвертой неделе поста (2/III) король прибыл в Пшемысль, а к воскресенью на пятой неделе поста (9/III) — в Леополь. Отбыв оттуда (16/III) и быстро проехав через Подольскую землю, [61] которой тогда владел от имени короля и королевства Петр Влодковиц из Харбиновиц, краковский подчаший, герба Сулима, он к вербному воскресенью (23/III) прибыл из Каменца в Галич; отсюда же к празднику пасхи возвратился в Леополь. Находясь там, он уведомлен был о свидании, которое намечал иметь с ним в Кежмарке венгерский король Сигизмунд. Вследствие этого, предупредив брата своего, Александра, великого князя Литвы, спешным гонцом о выезде на упомянутое свидание в Кежмарк (с тем, чтобы и тот лично принял в нем участие), король отбыл из Леополя и через Гродек и Медику приехал в Ланцуту; сюда во вторник после святой недели (1/IV) прибыл к нему Александр, великий князь Литвы. Итак, в сопровождении своего брата Витовта, великого князя Литвы, польский король Владислав, проехав через Жешов, Ропчицы, Пильзно, Беч и Гребов, ко второму воскресенью после пасхи (6/IV) прибыл в Новый Сандец, куда уже собралось, по повелению короля, большое число польских епископов и вельмож, и как король, так и князь были помещены в каменном доме Герцдорфа. После доклада совета о настоящем положении дел было решено по многим различным соображениям, что король не поедет одновременно с князем в Кежмарк. Вследствие этого польский король Владислав посылает в Кежмарк для свидания с венгерским королем Сигизмундом великого князя Литвы Александра с большой свитой епископов, вельмож и рыцарей польских, а сам остается тем временем в Новом Сандеце один. Основной причиной, почему устраивалось упомянутое свидание, было желание укрепить и утвердить венгерского короля Сигизмунда в соблюдении условий мира с Польским королевством, заключенного на шестнадцать лет ¹¹ (из которых оставалось еще четыре года), чтобы свободнее предпринять поход против крестоносцев, не оставляя в тылу возможного врага. Когда Александр, великий князь Литвы, свиделся в Кежмарке с Сигизмундом, королем венгерским, князь просил его о соблюдении этого перемирия; Сигизмунд же, король венгерский, в качестве окончательного ответа сказал, что ему нельзя будет сохранить условия мира, если крестоносцы подвергнутся нападению. Он обещал, однако, что в случае возникновения войны, постарается решительным вмешательством ее прекратить, направив к магистру и Ордену знатных чрезвычайных послов. Ведь Сигизмунд, король Венгрии, уже тогда рассчитывал захватить верховную власть в Римской империи и старался снискать расположение к себе государей Германии какими только мог способами. Поэтому и с магистром крестоносцев Ульрихом фон Юнингеном и Орденом он стряпал тайные переговоры, обещая оказать им большую помощь войском против короля польского, если только магистр и Орден выплатят ему определенное количество золота; подобными выдумками и обещанием на словах помышлял он выманить золото у крестоносцев. ¹²

Между тем при этих переговорах, которые велись между венгерским королем Сигизмундом и великим князем Литвы Витовтом о соблюдении перемирия, Сигизмунд, венгерский король, задумал смертоносному яду подобный, коварный план, посредством которого он мог бы отторгнуть [62] Витовта, великого князя Литвы, от верности и подчинения Владиславу польскому королю. И вот, отведя Александра, великого князя литовского, в тайное место и удалив всех свидетелей, король начал усиленно побуждать его хитрыми и ловкими уговорами вступить с ним в союз и связь, покинув брата своего Владислава, короля польского; при этом Сигизмунд обещал властью своей, как короля римлян, сделать Витовта королем в Литве и освободить от подчинения, верности и присяги Владиславу, королю Польши (ибо курфюрсты империи, ввиду смерти Рупрехта Клема, герцога баварского и пфальцграфа рейнского, уже избрали его королем римлян, будучи недовольны легкомыслием Венцеслава, брата его, короля Чехии); ¹³ король сулил ему также всяческую дружбу и верную и бескорыстную помощь против Владислава, короля польского, и любых других противников в любом необходимом случае, дав в этом клятву. Но Александр, великий князь литовский, хотя и заметил хитрый умысел в словах короля Сигизмунда, однако, считаясь с обстоятельствами времени и места, дал благожелательный ответ. Уйдя же в отведенное ему помещение, он с своей свитой поспешно сел на коней и, не откланявшись королю Сигизмунду (который поднес ему немалой ценности подарки), выбрался из Кежмарка. Узнав о внезапном и неожиданном отъезде князя, Сигизмунд, венгерский король, пустился вслед за ним и, едва настигнув его в одной миле от селения Бяла, простился с ним, но не снизошел до каких-либо переговоров, понимая, что его убеждения будут отвергнуты. Хотя этот ядовитый замысел тогда был провален и отставлен, однако по прошествии времени король Сигизмунд вновь вернулся к нему и оживил его, неся несчастье и готовя гибель королевству Польскому и великому княжеству Литовскому. ¹⁴

В те же дни, когда происходило упомянутое совещание, в городе Кежмарке случайно возник широко распространившийся пожар, от которого польские вельможи и рыцари понесли значительные потери лошадьми, вещами и имуществом.

Итак, великий князь литовский Витовт, возвратясь из Кежмарка в Новый Сандец к Владиславу, королю польскому, раскрыл ему содержание всех переговоров, которые имел с Сигизмундом, королем венгерским, и разоблачил все коварство, которым тот пытался соблазнить его к отпадению и к принятию новой короны. После вторичного, в строжайшей тайне проведенного обсуждения приготовлений к войне против крестоносцев, князь Витовт, получив разрешение короля Владислава, быстро двигаясь на подводах, ¹⁵ спешит в Литву, и на третий день после выезда из Сандеца прибывает в Люблин, на четвертый же — в Брест; ¹⁶ там его возвращения ожидала супруга, княгиня Анна; все подвластные ему земли князь приводит в движение и велит подняться в прусский поход [...] [63]

КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ, ПОВЕЛЕВ ВЗЯТЬСЯ ЗА ОРУЖИЕ ПРОТИВ КРЕСТОНОСЦЕВ, РАЗМЕЩАЕТ СТРАЖУ ДЛЯ ОХРАНЫ ГРАНИЦ КОРОЛЕВСТВА СО СТОРОНЫ ВЕНГРИИ.

Владислав, король польский, рассудив, что у него не остается никакой надежды на мир с крестоносцами, предписал всем вельможам, рыцарям и подданным своего Польского королевства и подчиненных ему владений взяться за оружие и следовать в Пруссию против крестоносцев, о чем разослал грамоты и указы. ¹⁷ Но, желая обеспечить надежность границ королевства со стороны Венгрии, он оставляет старостой в городе и замке Сандеце каштеляна люблинского Яна из Щекоцина, рыцаря герба Одровонж. Король передает ему всех рыцарей из Сандецкого и Щижицкого округов, а также рыцарей земли Бечской, которую тогда он отдал в управление Томасу, епископу агриенскому, и его брату Ладиславу де Людонку, бежавшим от короля венгерского Сигизмунда, ¹⁸ освободив их or прусского похода и обязав оказывать помощь для предстоящей защиты и сражений; затем он повелевает всем подчиняться власти упомянутого Яна из Щекоцина в случае вооруженного нападения короля Венгрии Сигизмунда на границы королевства Польского.

ИНОЗЕМНЫЕ РЫЦАРИ ВЕРБУЮТСЯ ДЛЯ ПРУССКОЙ ВОЙНЫ.

В субботу на третьей неделе (12/IV) после пасхи Владислав, король польский, распорядившись об обеспечении сандецких отрядов, выезжает из Сандеца и, совершая путь через Чхов и Бохню, во вторник на четвертой неделе после пасхи (15/IV), прибывает в Краков. Пробыв там пятнадцать дней (до 30/IV), он освобождает и отпускает остальных рыцарей и придворных своих по домам для приготовления к прусскому походу. Кроме того, он призывает и нанимает за плату нескольких опытных в военном деле чехов и моравов, которые считались умеющими руководить войском, вести отряды и выбирать места, удобные для расположения войска; среди них наиболее выдающимися были: Сокол, Жолава, Збиславек, Костка, Станиславек и многие другие. Ведь хотя Владислав, король польский, не сомневался, что наберет сильное, храброе и многочисленное войско из собственных рыцарей, однако он склонился к найму иноземных рыцарей по многим причинам и разумным основаниям, весьма здраво выставленным его польскими советниками; последние убеждали короля вызвать для ведения войны сильную и многочисленную подмогу из иноземцев, в особенности по тому соображению, что, если победа достанется королю, то побежденные несомненно вынуждены будут уплатить победителям и воинское жалованье и все, что от них потребуют; если же нет, то, будучи взяты в плен или побеждены, иноземцы не смогут требовать должного им жалованья. Но при этом возникало опасение, как бы иноземные рыцари, нанятые королем и подлежащие найму, думая прежде всего о деньгах, не перешли бы на сторону врага, увеличивая его силу. Долгий был об этом спор между польскими советниками; Ян из Тарнова, краковский воевода [64] (мнению которого, как человека на редкость опытного, следовали и другие), убеждал лучше привлечь за жалованье своих же, не обязанных воинской службой, рыцарей, как более верных отечеству, не щадя сил, ревностно стремящихся к победе. Однако одержало верх мнение Збигнева из Бжезя, тогдашнего маршалка Польского королевства, что предпочтительнее нанять иноземных и пришлых рыцарей и что это будет выгоднее государству; ведь в случае победы они будут удовлетворены не из средств короля или королевства, но из вражеской добычи; в случае же поражения, не останется ни тех, кто стал бы требовать, ни тех, с кого требовать.

ПОСЛЫ КОРОЛЯ ВЕНГЕРСКОГО СИГИЗМУНДА ЕДУТ В ПРУССИЮ, ЧТОБЫ УСТАНОВИТЬ МИР МЕЖДУ ПОЛЯКАМИ И КРЕСТОНОСЦАМИ.

Нельзя оставить в стороне и то, что король польский Владислав до отбытия своего из Нового Сандеца отправил к королю римлян и Венгрии Сигизмунду ¹⁹ двух послов, именно рыцаря Завишу из Олесницы, знавшего венгерский язык, и нотария Станислава Цолека, ²⁰ с настоятельной просьбой соблюдать заключенный с ним и утвержденный договор о перемирии. Король, которому наскучили столь частые послы Владислава, короля польского, ответил, что решил ради восстановления мира между королем польским Владиславом и крестоносцами лично отправиться в Пруссию, если только Владислав, король польский, разрешит проезд через свое королевство и обеспечит ему безопасный пропуск; он обещал, что по восстановлении мира между королем и крестоносцами не только будет честно соблюдать перемирие в течение остающихся по договору лет, но даже вступит с королем и королевством Польским в договор о вечном мире. Когда королевские послы возвратились с этим ответом, Владислав, король польский, желая любым способом избежать военного столкновения с крестоносцами, посылает Станислава Цолека, нотария, к венгерскому королю Сигизмунду с письмом, содержавшим полную гарантию безопасности проезда, обещая и ручаясь всецело обеспечить на деле безопасное следование по своему королевству Польскому. Но король римлян и Венгрии Сигизмунд, переменив свое намерение и обещание, данное Владиславу, королю польскому, отказался лично ехать в Пруссию, уверяя, что занят. Однако он отправил двух баронов своего королевства, а именно Николая де Гара, палатина венгерского королевства, и Сцибория из Сцибожиц, трансильванского палатина, родом поляка, герба Остоя; ²¹ к ним король присоединил Георгия фон Керсдорфа, силезца, ²² будто бы для предотвращения войны, на деле же, чтобы выманить сорок тысяч флоринов, которые магистр и Орден крестоносцев обязались дать королю Сигизмунду в случае объявления им войны Владиславу, королю польскому. Эти послы Сигизмунда, короля римлян и Венгрии, прибыли в Краков еще во время пребывания в Кракове польского короля Владислава, имея с собой двести всадников; король Владислав оказал [65] им самый любезный прием и, одарив их, разрешил ехать в Пруссию через свое королевство, дав трех сопровождающих, которые должны были не только обеспечивать им безопасный проезд, но и заботиться по королевскому повелению о самом щедром удовлетворении всех их потребностей по всему Польскому королевству. Владислав же, король польский, велел послам Сигизмунда, короля римлян и Венгрии, ехать в Пруссию, полагая, что послы либо установят мир и прекратят войну, либо будут свидетелями умеренности требований короля и того, что вся вина за войну ляжет на крестоносцев; сам же он возьмется за оружие и подымет его лишь за правое дело и в самом крайнем случае.

КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ, ВЫСТУПИВ В ПРУССКИЙ ПОХОД, ОСТАВЛЯЕТ В КРАКОВСКОМ ЗАМКЕ АРХИЕПИСКОПА ГНЕЗНЕНСКОГО МИКОЛАЯ КУРОВСКОГО СВОИМ ЗАМЕСТИТЕЛЕМ ПО ВСЕМ ДЕЛАМ С ВЛАСТЬЮ, РАВНОЙ КОРОЛЕВСКОЙ.

Распорядившись и позаботясь обо всем, что он считал нужным для ведения прусской войны, и оставив в Краковском замке Миколая Куровского, архиепископа гнезненского (который во время прусского похода, замещая короля, имел попечение о всех возникавших делах), король польский Владислав в четверг, перед праздником пятидесятницы, выезжает из Кракова и через Могилу, Прошовицы и Вислицу прибывает в Новый город Корчин. Там он также распустил оставшихся рыцарей и придворных для подготовления к прусской войне, а сам с королевой Анной и небольшим числом юношей и тех рыцарей, которых оставлял для охраны королевства, провел праздники пятидесятницы (8/V), святой троицы и святого тела Христова в Новом городе Корчине. Сюда прибыла к нему теща его, родительница польской королевы Анны, княгиня Анна фон Дек, дочь Казимира II, короля польского (ибо по смерти первого мужа, графа Вильгельма Килийского, она второй раз была замужем за князем фон Деком). Пробыв несколько дней у зятя, и получив пожалованные королем подарки, она вернулась домой.

КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ, ОТПРАВЛЯЯСЬ НА ВОЙНУ, С ВЕЛИКИМ СМИРЕНИЕМ ПРЕДАЕТСЯ МОЛИТВАМ И ПОСТУ В МОНАСТЫРЕ СВЯТОГО КРЕСТА НА ЛЫСОЙ ГОРЕ.

Справив праздник тела Христова и его восьмидневное отдание ²³ в Новом городе [Корчине], Владислав, король польский, в субботу перед днем святого Вита (17/VI) выезжает из Нового города, чтобы отправиться на войну против крестоносцев. Через Стопницу и Шидлов он прибыл в Слупю и там оставался два дня. В течение этих дней он поднимался на рассвете и отправлялся пешком в монастырь Святого креста на Лысой горе, где целый день, преклонив колена, проводил в молитве и творил милостыню, предавая себя и свое дело защите господа и Святого креста. Он возвращался после молений из монастыря ради подкрепления сил только в сумерки, утомленный постом и молитвой в течение целого дня. [66]

С НАЧАЛОМ ПРУССКОЙ ВОЙНЫ, ПОЛЬСКИЕ РЫЦАРИ, ОСТАВИВ ВЕНГЕРСКОГО КОРОЛЯ СИГИЗМУНДА И ОБШИРНЫЕ ИМЕНИЯ, КОТОРЫМИ ОНИ БЫЛИ ПОЖАЛОВАНЫ В ВЕНГРИИ, ПРИБЫВАЮТ К СВОЕМУ КОРОЛЮ ВЛАДИСЛАВУ.

В то время многие польские рыцари находились при дворе и на службе у короля римлян и Венгрии Сигизмунда, в том числе: Завиша Черный ²⁴ и Ян Фарурей, родные братья, наследные владетели Гарбова, герба Сулима; Томаш Кальский герба Роза; Альберт Мальский, герба Наленч; ²⁵ Добеслав Пухала из Венгров, герба Венява; ²⁶ Януш Бжозогловый, герба Гжималя; Скарбек из Гур, герба Габданк, и некоторые другие. Узнав, что их государь и природный господин Владислав, польский король, предпринял поход против крестоносцев и что, с другой стороны, между его светлостью и королем Сигизмундом, которому они служили, возникли вражда и раздоры, способные, в конце концов, породить бурю войны, они получают отпуск от короля Сигизмунда (хотя он подарками и различными обещаниями пытался отклонить их от этого намерения и удержать у себя), затем они уходят от короля, оставив все владения, дарованные им королем Сигизмундом в Венгрии, и, отказавшись, сверх того, от его легковесных милостей и весьма щедрых посулов, прибывают к Владиславу, польскому королю, чтобы сражаться против его врагов, крестоносцев и любых других. Король Владислав оказал им благосклонный и ласковый прием, вознаградив их высокое благородство милостями, достойными их верности. Поэтому он и отдал в управление королевский замок Быдгощь. Янушу Бжозогловому, смелому и счастливому рыцарю; отсюда тот многократно одерживал победы над крестоносцами и частыми нападениями причинял им много бед. Но и другие рыцари из этого числа часто блистали геройской доблестью в бою с крестоносцами и во многих других сражениях.

ПОЛЬСКИЕ ОТРЯДЫ, НЕСШИЕ ОБОРОНУ ЗАМКОВ, ПРЕДАВ ОГНЮ НЕСКОЛЬКО СЕЛЕНИЙ КРЕСТОНОСЦЕВ, ПРИНУЖДАЮТ МАГИСТРА УЛЬРИХА ПРОСИТЬ О ДЕСЯТИДНЕВНОМ ПЕРЕМИРИИ.

Ввиду истечения срока перемирия между королевством и магистром и Орденом, король польский Владислав выслал дополнительно четыреста конных рыцарей и придворных в Юнивладиславский замок для его защиты и охраны рубежей королевства от вражеского нападения; юнивладиславский староста Боровец снабжал их и их коней всем необходимым. Также и других рыцарей и придворных король поместил в Бресте ²⁷для защиты против врагов. Так как срок перемирия ²⁸ истекал в день святого Иоанна Крестителя (24/VI), то накануне этого дня те и другие, объединившись вместе около Торуня в бору, ²⁹ который называется Слушовским, расположились в засадах; после захода солнца они подожгли хижины на берегу реки Вислы, а также селения Нешаву, Мужинов и много других, очень красивых и хорошо расположенных селений, принадлежавших тогда магистру и Ордену крестоносцев, в то самое время как магистр Пруссии Ульрих сидел за столом, обедая с Николаем де Гара, палатином [67] Венгрии, и Сциборием из Сцибожиц, послами Сигизмунда, короля римлян и Венгрии, и со многими командорами. Этот пожар (который представлял красивое, правда, но тяжелое для наблюдавших зрелище) произвел слишком тягостное впечатление на прусского магистра Ульриха, который увидел в нем не ущерб, а позор. Допустив много оскорбительных выражений против польского короля и его рыцарей за этот проступок, магистр, говорят, сказал венгерским баронам: «Что это за переговоры вы ведете с нами, якобы посредничая о мире, и сколь они коварны, когда у меня на глазах совершаются пожары, убийства и грабежи моих владений?». На это он получил от венгерских баронов подобающий ответ: «Этот малый и незначащий пожар не повредит переговорам об установлении мира, ибо война имеет свои условия и свое право. Ты обращаешь внимание на небольшой ущерб, нанесенный тебе королевством Польским, но не принимаешь во внимание ущерб, убийства и пожары, которые ты причинил королевству Польскому опустошением и занятием Добжинской земли этого королевства. Итак, чтобы легче и успешнее при нашем посредничестве завязать переговоры о мире, нам кажется благоразумным установить между вами на несколько дней перемирие». Магистр Пруссии охотно согласился с этим советом и обещал со своей стороны соблюдать перемирие в течение десяти дней, письменно подтвердив свое согласие, весьма необходимое и выгодное королю польскому Владиславу и его королевству. Ведь за время перемирия все рыцари и старосты королевства готовились к войне, не обращая внимания на врага; между тем пограничные области не подвергались вражескому вторжению, пока Владислав, король польский, придя со всеми своими силами и вторгнувшись во вражеские земли, не обеспечил всем своим землям большую безопасность.

КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ УТВЕРЖДАЕТ ДЕСЯТИДНЕВНОЕ ПЕРЕМИРИЕ ПО ПРОСЬБЕ ПОСЛОВ ВЕНГЕРСКОГО КОРОЛЯ.

Выехав из монастыря Святого креста на Лысой горе в четверг, в день святых Гервасия и Протасия (19/VI), Владислав, польский король, приехал в Бодзенцин. Там он пребывал два дня из-за приезда послов от князей столпенского, щецинского и магнопольского, ³⁰ которые предложили королю помощь против крестоносцев, великую и сильную на словах, по существу же и на деле притворную и достойную смеха. Отделавшись от них, король Владислав пошел в субботу (21/VI) из Бодзенцина на Ближины и в воскресенье прибыл в Жарнов, в понедельник — в Сулейов; во вторник, в день святого Иоанна Крестителя, (24/VI) прослушав обедню в Сулейовском монастыре и пообедав там, он прибыл в город Вольбож, где его уже встретили, по королевскому повелению, некоторые епископы, советники и почти вся сила польского войска, кроме войск и рыцарей Великой Польши, присоединившихся к королю позднее у Вислы; сюда съехались также и чешский барон Сокол с другими иноземными рыцарями, нанятыми за плату; а также собрались обозы и телеги с бомбардами и съестными [68] припасами и прочее военное снаряжение. Между тем как король Владислав стоял тут три дня, пребывая в постоянных совещаниях с советниками, к его светлости прибыли гонцы от баронов Венгрии Николая де Гара и Сцибория из Сцибожиц с сообщением, что заключено перемирие между королем и крестоносцами на десять дней, считая со дня святого Иоанна Крестителя, и с просьбой королю распорядиться соблюдать его запретив на это время тревожить нападениями вражеские земли. Король Владислав принимает эти условия, ибо они были весьма выгодны для него и его сторонников, так как за время перемирия войска его Польского королевства и великого княжества Литовского могли собраться и достигнуть земель крестоносцев.

КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ С ВОЙСКОМ ВЫСТУПАЕТ ПРОТИВ ПРУССИИ И, ПОЛУЧИВ ИЗВЕСТИЕ О ПРИБЫТИИ АЛЕКСАНДРА, ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ЛИТВЫ, ПЕРЕХОДИТ РЕКУ ВИСЛУ ПО МОСТУ, СООРУЖЕННОМУ НА ЛОДКАХ.

В четверг после дня святого Иоанна Крестителя (26/VI), после завтрака, Владислав, король польский, с ополчением и рыцарскими отрядами своих войск выступает из Вольбожа и делает первую стоянку в Любохне, в пятницу — в Высокиницах, а в субботу — у архиепископского железного рудника и большого рыбного пруда, называемого Сеймицы; здесь молния убила много коней и одного человека, а другого оставила полумертвым; в палатке же рыцаря Добеслава из Олесницы уничтожила целое блюдо жареной рыбы, стоявшее на столе перед многими едоками, но никому из сидящих не причинила вреда. В воскресенье, в праздник святых апостолов Петра и Павла (29/VI), король достиг Козлова, селенья, принадлежавшего епископу познанскому, которое лежит над рекой Бзурой; здесь он получил извещение от Александра, великого князя Литвы, о том, что князь Александр со своими и татарскими силами явился к реке Нареву и просит короля выслать ему навстречу для сопровождения несколько хоругвей польского войска; князь боялся продвигаться за Нарев, опасаясь врагов. Король Владислав тут же отправил ему двенадцать хоругвей польских рыцарей. В понедельник (30/VI), на следующий день после праздника святых Петра и Павла, король Владислав, снявшись станом из селения Козлове, подошел к Висле выше Червинского монастыря, к месту, где был наведен мост, сооруженный на лодках у Козениц; и в тот же день он перешел мост и реку, и за ним последовало все королевское войско в предписанном порядке, с телегами, нагруженными бомбардами и продовольствием, и прочим обозом. Туда собрались уже не только силы и цвет всего войска Польского королевства, но и оба князя Мазовии, Януш и Земовит, со своими войсками, а также наемные рыцари. Перейдя реку Вислу по пловучему мосту, Владислав, король польский, расположил свой стан на другом берегу той же реки Вислы, куда в тот же день подошел великий князь Александр со своим войском и татарским ханом, ³¹ имевшим с собой только [69] триста воинов. Владислав, король польский, выехал навстречу князю за четверть мили, со свитой князей и рыцарей своих и, благосклонно приветствовав его, проводил в лагерь. В этом месте Владислав, король польский, и князь Александр стояли станом в течение трех дней, пока не подошло все войско со всех земель, подвластных королевству Польскому, и не переправилось по мосту через реку. Король Владислав поставил у входа на мост лучший отряд из вооруженных рыцарей, чтобы не допустить давки и беспорядка среди вступающих на мост; кроме того, он оградил обе стороны моста толстыми бревнами, которые называются «кобылене», ³² чтобы никто не мог занимать их; все вынуждены были подходить к входу на мост раздельным порядком, каждый отряд со своими повозками, людьми и конями. После того, как мост выдержал переправу и все королевское войско перешло реку Вислу, самый мост, по королевскому повелению, тут же был разобран и отвезен в Плоцк, чтобы там храниться до возвращения короля и войска.

ИАКОВ, ЕПИСКОП ПЛОЦКИЙ, СВОЕЙ РЕЧЬЮ ПЕРЕД СОБРАВШИМСЯ ВОЙСКОМ ВООДУШЕВЛЯЕТ ПОЛЬСКИХ РЫЦАРЕЙ НА БОЙ.

В течение трех дней пребывания короля Владислава и князя Александра на реке Висле оба они провели со своими вельможами и рыцарями в Червенском монастыре день посещения пресвятой девы Марии (2/VII), выпавший на среду. Иаков же, епископ плоцкий, ³³ в качестве пастыря этой епархии, отслужив торжественную обедню, произнес также слово на польском языке ³⁴ ко всему войску, собравшемуся в огромном числе у храма; будучи человеком на редкость образованным и обладая даром речи, он много рассуждал о войне справедливой и несправедливой, многими и очевидными соображениями доказывая, что война, предпринятая королем против крестоносцев, будет справедливейшей, и своим удивительным даром убеждения воодушевил сердца всех внимавших ему рыцарей на защиту королевства и родины, на мужественный бой с врагами.

ДОБЕСЛАВ СКОРАЧОВСКИЙ, ГОНЕЦ ПОСЛОВ ВЕНГЕРСКОГО КОРОЛЯ, ВОЗВРАЩАЕТСЯ В ТОРУНЬ ОТ КОРОЛЯ ВЛАДИСЛАВА И РАССКАЗЫВАЕТ ПРАВДУ О ПОЛЯКАХ, НО МАГИСТР УЛЬРИХ ЕГО ОСМЕИВАЕТ.

В течение этих же дней к королю Владиславу прибыл гонцом от венгерских баронов Николая де Гара и Сцибория из Сцибожиц Добеслав Скорачовский с просьбой от имени своих господ соблаговолить назначить день и место, когда и куда они могли бы явиться к его светлости, чтобы выяснить мнение короля по поводу переговоров о мире, мнение магистра Пруссии и его приближенных им уже было известно. Король Владислав, обсудив ответ, сказал гонцу: «Мы назначаем срок прибытия твоим господам, желающим приехать к нам, в ближайшие субботу и воскресенье (5 и 6/VII); точное же место назначить не можем, потому что войско никогда не остается в определенных местах и не может заранее означать свои переходы какими-либо [70] установленными местами». Когда же упомянутый Добеслав возвратился в Торунь к баронам Венгрии и передал королевский ответ, магистр Пруссии Ульрих с большой тщательностью стал расспрашивать у этого Добеслава, прибыл ли тот из стана короля польского и в каком месте его покинул? Тот ответил: «Был я в королевском стане в течение двух дней и оставил короля в стане у монастыря в Червинске, после перехода через реку Вислу»; когда затем магистр спросил, соединился ли с ним князь Литвы Витовт, Добеслав сказал: «В тот день, когда я прибыл в королевский стан, прибыл и великий князь Литвы Александр с сильным, блистательным и многочисленным войском и присоединил свои силы к королевским». Тогда магистр сказал: «В войске Витовта можно найти больше людей с ложками, чем с оружием». Добеслав же ответил: «Поверь, мне, пожалуйста, магистр, что войско князя Витовта не только большое и сильное, но и снабжено отличным оружием». Магистр сказал: «Мы лучше тебя знаем его и сколь велико войско князя, и каково оно, и какую силу оно представляет людьми, оружием и конями; нам хорошо это известно по частому опыту. Но расскажи, прошу, нам о мосте, который, говорят, польский король соорудил висящим в воздухе». Добеслав сказал: «Видел я мост, с высоким искусством построенный из лодок, но держится он не в воздухе (так как воздух доступен только птицам), а на реке Висле; и на моих глазах все королевское войско переправилось по нему, как по суше, а также и огромные бомбарды, и не было заметно колебания моста под их тяжестью». Магистр же Пруссии Ульрих, считая донесение Добеслава шуткой, обратившись к венгерским баронам, со смехом сказал: «Это пустяки, и все, что осмелился рассказывать этот человек, очень похоже на выдумку. Ибо надежнейшие наши разведчики принесли известие, что польский король находится и разъезжает около реки Вислы и пытается, правда, но не в силах переправиться через нее. Уже много его воинов при попытке перейти ее вброд погибло в волнах; Витовт же стоит у реки Нарева и не осмеливается ее перейти». Услышав это, Добеслав Скорачовский, возражая на слова магистра, сказал: «Так как ты считаешь, что я сообщаю неправильные сведения, хотя я на все, о чем ты меня спрашивал, ответил тебе честно, то пошли со мной кого-нибудь более надежного, кого имеешь среди людей твоих, и в течение трех дней я докажу, что все, что я сообщил, истинно». Тогда магистр ответил: «В этом нет нужды, ибо истина объявится на деле и воочию. Ты ведь говоришь как поляк и сверх должного возвышаешь силу и деяния твоего короля».

МЕЖДУ ТЕМ, КАК КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ СТОИТ СТАНОМ В ЖОХОВЕ, ЯНУШ БЖОЗОГЛОВЫЙ БЛАГОДАРЯ ВОЕННОЙ ХИТРОСТИ ПОБИВАЕТ ОХРАННЫЙ ОТРЯД ГОРОДА СВЕЦЕ И ПРИВОЗИТ МНОГО ДОБЫЧИ ИЗ ПРУССИИ.

В четверг (3/VII), на следующий день после праздника посещения пресвятой девы Марии, Владислав, король польский, двинул свои и великого князя литовского Александра-Витовта войска от места на Висле у Червенского монастыря; идя к вражеским землям, он остановился станом у селения [71] Жохова. На остановке в пути ему сообщили о сильном поражении, которое Януш Бжозогловый, староста Быдгощи, нанес крестоносцам и их войску. Последний, ввиду истекающего срока десятидневного перемирия, всегда стремясь напасть на врага, собрал немалый отряд воинов и направился ночью к вражескому замку и городу Свеце; расположив затем в подходящем месте засаду, сам с некоторым числом своих воинов безнаказанно стал производить грабежи и поджоги на виду Свеце. Увидя это, охранявшие [город] Свеце крестоносцы, тотчас вскочили на коней и погнались за обратившимся в бегство Янушем Бжозогловым, полагая, что он явился только с таким небольшим отрядом воинов; он же, искусно избегая встречи с ними, завлек врагов до самого места засады. Когда же рыцари, скрывавшиеся в засаде, выскочили и враги были окружены сзади и спереди и у них уже не осталось никакой надежды или возможности ускользнуть, они воспламеняются отчаянием на борьбу и дают бой, более ожесточенный, чем можно было бы ожидать при их числе. В конце концов, однако, они все были либо взяты в плен, либо убиты. Не считая погибших, в числе пленных оказалось пять братьев Ордена. Этот почин являлся вместе с тем предзнаменованием, предвещая исход войны и предсказывая в равной мере военный успех полякам, а крестоносцам — жестокое поражение.

Итак, опасаясь отваги Бжозоглового, которую он обычно проявлял в своих действиях, магистр и крестоносцы, чтобы тщательнее оберечься и отражать его хитрые засады, оставляют в Свеце командора свеценского, Генриха Плауэнского, ³⁵ со всеми рыцарями Свеценского округа, присоединив к нему еще несколько отрядов наемных рыцарей, чтобы воспрепятствовать нападениям и грабежам Бжозоглового, ибо они считали, что на открытый бой он ни за что не отважится. Выступив из Жохова в пятницу, в четвертый день июля, Владислав, король польский, провел целый день в лугах какого-то неизвестного селения; отсюда с наступлением ночи были видны огни пожаров, зажженных воинами короля уже на неприятельских землях; они горели в различных местах очень ярко. Хотя оставалось еще четыре дня пути до вражеских земель, однако многие из королевского войска, нарушая воинские правила, вопреки приказам короля и князей, самовольно отправлялись тайком во вражеские земли; они разоряли их грабежами, убийствами и поджогами и приносили ночью в лагерь отнятые у врагов прекрасные доспехи; днем же они не осмеливались это делать из опасения наказаний.

КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ, ОБЪЯВИВ ОБ УСЛОВИЯХ МИРА, ПОДНИМАЕТ ДУХ СВОЕГО ВОЙСКА ИЗВЕСТИЕМ О ПРИБЛИЖЕНИИ ВРАГА.

В субботу, в пятый день июля, король Владислав стал лагерем у селения Ежово и там принял венгерских баронов Николая де Гара и Сцибория из Сцибожиц, которые призывали его и великого князя Литвы Александра согласиться на мир и назвать его условия. Вместе с ними прибыл и Георгий Керсдорф разведать силу и расположение войск короля и князя Александра. В следующее же воскресенье, которое было шестого июля, [72] польский король Владислав после совещания с князем Александром и советниками дал ответ на предложение венгерских баронов; король сказал, что ему никогда не были чужды и далеки мирные намерения; так же и теперь он не отвергает любого справедливого мира, чтобы не пришлось проливать крови католиков. Но мир только тогда будет справедливым, если за великим княжеством Литовским останется целиком его древняя и природная земля Самагитская, земля же Добжинская, несправедливо занятая магистром Пруссии и крестоносцами, будет возвращена королю и королевству Польскому; что же касается нанесенного ущерба, то он обещает подчиниться третейскому разбирательству и решению Сигизмунда, короля римлян и Венгрии. Венгерские бароны были удовлетворены и обрадованы, надеясь, что магистр и Орден крестоносцев охотно согласятся на предложенные условия, как наиболее справедливые, и даже приняли угощение королевским обедом. После обеда король снялся лагерем и в тот же день прибыл к одному селению, расположенному над рекой Вкрои. Александр же, великий князь Литвы, в этот день занимался построением литовского войска; разделив его по стародавнему обычаю предков по клиньям и хоругвям, он поставил в каждом клине в середину рыцарей на худших конях или недостаточно хорошо вооруженных, которых окружали другие на более сильных конях и отлично вооруженные. Такие клинья, сомкнутые и скученные, не допускали разреженности рядов, но один клин держался раздельно от другого на большом расстоянии. Под конец великий князь Литвы Александр присвоил этим клиньям сорок знамен, которые мы называем хоругвями, и велел каждому клину и отряду следовать под своим знаменем и подчиняться своему начальнику. Владислав же, польский король, поднялся с венгерскими баронами на высокий холм, с которого можно было видеть все польское и литовское войско, так как ниже на широком пространстве простирались ровные поля. Под холмом еще проходило литовское войско, уже построенное в ряды, и упомянутый силезец Грегорий Керсдорф внимательным образом оценивал, какой оно силы. Кроме того, в тот же день, по велению короля, был пущен слух о внезапном появлении врагов, и все королевское войско стало вооружаться, хотя не было никаких оснований опасаться появления врага. Король велел сообщить эту весть войску и взволновать его этим ложным слухом, дабы сила польского и литовского войска не ослабела от сознания безопасности, от сна и бездействия, но чтобы, всякий час ожидая появления врагов, оно стояло, всегда готовое к отпору и сражению.

ВЕЛЬМОЖИ КОРОЛЕВСТВАВ ПОЛЬСКОГО, И В ОСОБЕННОСТИ АЛЬБЕРТ ЯСТШЕМБЕЦ, ЕПИСКОП ПОЗНАНСКИЙ, НЕ ОДОБРЯЮТ СВИРЕПОСТИ ТАТАР И ЛИТОВЦЕВ.

В понедельник, седьмого июля, снявшись лагерем, Владислав, король. Польши, прибыл в селение Бендзино, расположенное над рекой Вкрои, и там стоял станом два дня. Хотя эта область, которую обходит и обтекает упомянутая река Вкра, принадлежит и принадлежала ранее княжеству [73] Мазовии, однако ею владел магистр Пруссии и крестоносцы; она была заложена за пять тысяч марок широких грошей князем Мазовии Земовитом. Поэтому литовцы и татары опустошали эту область, как вражескую, с варварской жестокостью убивая не только взрослых, но и отроков и даже младенцев, плачущих в колыбелях. Других же с их матерями они насильно уводили в плен, в свои палатки, как врагов и чужеземцев, хотя все жители этой области были людьми польского племени и языка. Матери же только что убитых младенцев приходили к королевскому шатру с распущенными волосами и с громкими воплями оплакивали умерщвление своих детей. Взволнованные этим, епископы и вельможи польские все приходят к королю с просьбами и мольбами, выступая с жалобой в отношении как убитых, так и взятых в плен, с которыми обошлись суровее, чем допустимо по обычаям войны. Прося прекратить варварскую жестокость и вернуть пленных их родным, они заявляют, что в противном случае они все покинут военную службу и столь нечестивый лагерь, который, в конце концов, поразит божье возмездие. Послушавшись их, Владислав, король Польши, с Александром, великим князем Литвы, приказали (и это было правильно) освободить пленных и затем, собрав их всех точным числом к шатру епископа познанского Альберта Ястшембца, возвратить родным и освободить; кроме того, они назначили смертную казнь за повторение таких жестокостей. Достопочтенный же отец Альберт Ястшембец, познанский епископ, вышел из своего шатра и милостиво разрешил собрать в нем женщин и малых детей и содержать в течение следующей ночи. Отсюда епископ перестал сопровождать короля; он сопутствовал королю из Польского королевства вплоть до этого лагеря и с его позволения возвратился в королевство Польское.

КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ СО СВОИМ ВОЙСКОМ, РАЗВЕРНУВ ЗНАМЕНА, СО СЛЕЗАМИ ВЗЫВАЕТ К БОГУ, ВОЗЛАГАЯ ВИНУ ЗА ВОЙНУ НА ВРАГОВ; НАЧАЛЬСТВО НАД ВОЙСКОМ ОН ПОРУЧАЕТ ЗИНДРАМУ ИЗ МАШКОВИЦ; АЛЕКСАНДР ЖЕ, ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЛИТОВСКИЙ, ВЕЛИТ ПОВЕСИТЬ ДВУХ ЛИТОВЦЕВ, СОВЕРШИВШИХ КОЩУНСТВО.

В среду, девятого июля, выступив из селения Бендзино, войска Владислава, короля Польши, и Александра, великого князя Литвы, под их счастливым водительством и руководством достигли вражеских земель и с божией помощью, пройдя две мили бором, прибыли на ровное место какого-то поля, раскинувшегося далеко во все стороны; здесь впервые были раскрыты и развернуты с редкостным и особенным всеобщим благоговением и сосредоточенностью воинские знамена, числом восемьдесят два, ³⁶ как собственно королевские и Александра, великого князя Литвы, так и князей Мазовии Земовита и Януша и вельмож Польши. Король Польши Владислав, взяв большое знамя, на котором весьма искусно был выткан белый с распростертыми крыльями и раскрытым клювом, увенчанный короной орел, являющийся гербом всего королевства Польского, со слезами на глазах произнес, развертывая его, такую молитву: «Ты, [74] всемилостивейший боже, которому ведомы тайны всех сердец прежде, чем их замышляют, ты видишь с небес, что я начал настоящую войну, которую и веду, будучи вынужден к ней и полагаясь на помощь имени твоего и сына твоего Христа. Ибо всеми возможными стараниями, жертвами и ухищрениями я жаждал сохранить мир со всеми католиками, и в особенности с крестоносцами, хотя за их вину и за подлый и незаконный захват земель моего королевства я был на них сильно разгневан; но так как они презрели мои законные и справедливые условия, то я полагаю, что добьюсь мира от этих гордых и высокомерных сердец только оружием и железом. Итак, во имя твое, в защиту справедливости и народа моего развертываю я эту хоругвь. Ты, всеблагий боже, будь мне и народу моему милостивым защитником и помощником и не с моей руки взыскивай за пролитую кровь католическую и за ту, которая еще будет пролита, но с рук врагов моих, которые возбудили, подняли войну и питают ее». Эту молитву, излитую с такой набожностью и смирением, король произнес настолько громко, что стоящее кругом множество рыцарей могло ее слышать, и она исторгла слезы у большой части войска: можно было видеть, что большинство предалось рыданиям и плачу. Подобную же набожность проявили и великий князь Литвы Александр, и князья Мазовии, и польские вельможи, развертывая свои знамена. Когда знамена были распущены и развернуты, все войско громко запело отчий гимн «Богородица». ³⁷Все чехи и моравы, считавшиеся опытными в военном деле, отказывались взять на себя руководство и распоряжение королевским и княжескими войсками, ввиду их многочисленности, и исполнять должность военачальника из опасения, чтобы на их голову не пала ответственность за неудачный исход начальствования. Тогда руководство и распоряжение ими было поручено краковскому мечнику Зиндраму из Машковиц, знатному вельможе из рода, гербом которого было изображение солнца, человеку хотя и небольшого роста, но деятельному и воодушевленному. Ибо никто из чехов и моравов, служивших у короля, не почитал себя подходящим распоряжаться и начальствовать над таким большим войском. Итак, распустив знамена на упомянутой равнине, король Владислав двинулся вперед и в тот же день разбил лагерь между двух озер (из них одно называется Тщино, а другое — Хелст), около города Лютерберга, уже разграбленного и сожженного его войском. В тот же день произошел новый и неслыханный случай: видя, что литовцы и татары грабят безчинствуя церкви и совершают варварские насилия над женщинами и девушками, а при ограблении одной из церквей выбросили из алтаря святые дары на потеху и посрамление, вельможи и рыцари Польши с сильной болью в сердце и опасаясь, что из-за таких гнусностей и сами они и все войско понесут кару справедливым божьим судом, приходят с повторной жалобой к Владиславу, королю Польши, и Александру, великому князю Литвы; они рассказывают о варварских жестокостях, заявляя, что никоим образом не потерпят их; и если таковые не будут пресечены и наказаны должной карой, они не станут под знамена в строй, пока не последует [74] должное возмездие. Разгоряченный их криками и резкими нападками, король Владислав велел произвести строжайший розыск грабителей церквей и осквернителей святейших даров. Когда же ему были представлены двое литовцев, наиболее виновных, то, по велению великого князя литовского Александра, их заставили самих себя повесить. Исполняя веление князя Александра, они сначала ставят виселицу, сколоченную собственными руками; затем без всякого понуждения всходят на нее и, наконец, сами накидывают себе на шею петлю; при этом один понукает другого, который, казалось ему, слишком медлит, скорее выполнить приказание, пока гнев князя не воспламенился сильнее. Все войско видело это, и такой страх напал после этого на всех, что никто уже не дерзал совершать насилия в церквах и простирать хищную руку к церковной утвари. Ибо как и во всякое время, так в особенности тогда, когда предстоит война, не подобает участвовать в беззаконных деяниях; и следует не только от больших и отвратительных преступлений с большой тщательностью очиститься и отвратиться, но даже и от малейших проступков, чтобы божественное величество, умилостивленное справедливыми и праведными деяниями, щедро даровало счастливый исход и желанную победу.

В ТО ВРЕМЯ КАК ПОЛЬСКОЕ ВОЙСКО СТОЯЛО У ОЗЕРА РУБКОВО, ИЗБИРАЮТСЯ ВОСЕМЬ СОВЕТНИКОВ И ДВОЕ ПРОВОДНИКОВ, [В ЗАДАЧУ] КОТОРЫХ ВХОДИЛО ДАВАТЬ СОВЕТЫ ОБО ВСЕМ, ЧТО КАСАЕТСЯ ВЕДЕНИЯ ВОЙНЫ, И ОБ УДОБНЕЙШИХ ПУТЯХ.

В четверг, накануне праздника святой Маргариты, который приходился на десятый день июля, Владислав, король польский, снявшись с лагеря от озер у города Лютерберга и рано утром пройдя еще до росы две мили, прибыл к большому озеру Рубково, вблизи замка и города Кужентника, и стал лагерем над озером. Войско же прусского магистра расположилось станом недалеко от королевского лагеря, за рекой Дрвенцой, оба берега которой крестоносцы за много дней до того укрепили частыми высокими кольями, чтобы королевское войско не могло перейти реки. И вот несколько польских рыцарей, узнав, что войско крестоносцев находится вблизи, подъезжают, чтобы их подразнить, и, завладев пятьюдесятью вражескими конями, которые стояли на водопое на реке Дрвенце, и сбросив их седоков, невредимыми достигают королевского лагеря. Увидев их, королевское войско, подкреплявшееся едой или отдыхавшее, решив по внешности захватчиков коней, что это враги, приходит в сильное движение; оставя завтрак, все по собственному почину вооружаются, наполняя воздух пылью, между тем как солнце сверху палило сильным жаром. Наконец, избавившись от напрасного страха, войско успокоилось. С наступлением же вечера, когда жар солнца ослабел, Владислав, король польский, созвав главных советников, выбрал из них только восьмерых, чтобы они давали советы о всем ходе войны (тогда как прочие держались бы в своих палатках) и заботились и распоряжались всем необходимым; в их руках должна была находиться высшая власть и право принимать [76] решения на войне. Итак, он избирает и назначает первым из них брата своего, великого князя Литвы Александра, а затем краковского каштеляна Кристина из Острова ³⁸ и Яна из Тарнова, воеводу краковского, Сендзивоя из Остророга, воеводу познанского, ³⁹ Миколая из Михалова, воеводу сандомежского, Миколая, настоятеля святого Флориапа, подканцлера, Збигнева из Бжезя, маршалка королевства Польского, и Петра Шафранца из Песковой Скалы, краковского подкомория. ⁴⁰ Эти восьмеро в строгой тайне обсуждали и назначали все необходимое, а особо — указания, каким именно путем идти войску и в каких местах на следующий день ставить лагерь. Были приглашены два проводника, а именно: Троян из Красностава и Ян Грюнвальд из Парчева, оба родом из Пруссии, хорошо знавшие там все тропы, места и дороги; они постоянно стояли у дверей совета и допускались иногда к нему, когда надо было рассудить что-либо о привалах и переходах на завтрашний день. Кроме того, предусмотрено было и строжайше запрещено кому бы то ни было из войска выступать, пока не выступит маршалок Польского королевства Збигнев с малью королевским знаменем (иначе proporzec); ⁴¹ за ним должны следовать все, но никто не смел выступать впереди. Также не смел никто во всем войске трубить, кроме одного королевского трубача, по первому звуку трубы которого перед зарей или на рассвете или в какое-либо другое время войско поднималось и вооружалось; по второму же звуку трубы седлали коней, а по третьему — войско трогалось с места и выступало, следуя за идущим впереди маршалком и тем знаменем, под которым состояло.

Итак, князь Александр-Витовт, муж на редкость деятельный, путем переговоров, расспросов и совещаний с семью вышеупомянутыми советниками, призывая иногда проводников и людей, знакомых с местностью, разузнавал, какое место назавтра займет войско для лагеря, какой самый безопасный, короткий и сухой путь оно на следующий день изберет, снявшись лагерем, и на каком найдется удобный водопой, пастбище и, достаточно дров.

КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ, ОТПРАВИВ ГОНЦА К ПОСЛАМ КОРОЛЯ ВЕНГЕРСКОГО, НАСТАИВАЕТ НА МИРЕ С КРЕСТОНОСЦАМИ; НЕ ДОБИВШИСЬ МИРА, ИБО МАГИСТР И КРЕСТОНОСЦЫ ЖАЖДУТ ВОЙНЫ, ОН ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЕ ПЕРЕЙТИ РЕКУ ДРВЕНЦУ, КОТОРУЮ ВРАГИ ДЕРЖАЛИ В ОБОРОНЕ.

Хотя Владислав, король Польши, после нескольких предложений мира теперь и сам все помыслы обращал на войну, однако в тот день. он посылает своего рыцаря Петра Корцбога, знатного мужа герба Корцбог (в котором изображены три карпа), к венгерским баронам, находившимся тогда недалеко в лагере магистра Пруссии и крестоносцев, требуя от них ясного ответа по поводу возможности заключения мира с магистром и Орденом и спрашивая, остается ли какая-либо надежда на заключение и возобновление мира. Тот, согласно повелению и наказу короля, прибыв [77] в лагерь крестоносцев, является к венгерским баронам и просит их дать окончательный ответ. Тогда последние приходят к магистру и командорам и всяческими доводами побуждают их к миру. Они внушают им и доказывают при этом, что условия мира, предложенные королем польским, справедливы и почетны, и усиленно упрашивают их не отказываться принять мир на справедливых условиях, пока дело не дошло до сражения, ибо Марс ⁴² один и тот же для обеих сторон и исход войны еще неизвестен. Магистр же прусский Ульрих фон Юнинген, удалившись на тайный совет, пригласил нескольких лиц, а именно: маршала Ордена Фридриха Вальрата, ⁴³ великого командора Конрада Лихтерштена, ⁴⁴ командоров — эльбингского Вернера Тетингера, торуньского Шворцборга, ⁴⁶ мевенского графа фон Венде, ⁴⁶ нешавского Готфрида Гоцфельда, ⁴⁷ тухольского Генриха, ⁴⁸ старогардского Вильгельма Ниппена, ⁴⁸ шонзеевского Николая Вильца, ⁵⁰, грудзендского Вильгельма Эльфекеча, ⁵¹ энгельсбергского Бурхарда Вобека, бродницкого Балдуина Штольма, ⁵² члуховского Арнольда фон Бадена, остеродского Печенгайна, ⁵³ щитновского Альберта фон Эчбора, ⁵⁴ бранденбургского Маркварда фон Зальцбаха, торуньского графа Иоганна фон Зейна и других, и с ними некоторое время совещался о мире и войне. А так как магистр Ульрих, как и его командоры, по пустому суеверию полагали, что никакой враг никогда на них не нападет и не победит (ибо они обладают некими мощами святых), то в своей гордыне они склонялись более к войне, чем к миру; и магистр Пруссии дал через посредство маршала Вальрата венгерским баронам такой ответ: «Сиятельные мужи, мы не отказывались бы подчиниться вашим убеждениям и доводам и вступить в мирные переговоры с королем Польши, если бы сам король, прежде чем сделать вражеское вторжение в наши земли, искал мира, находясь на земле своего королевства. Теперь же, когда король Польши домогается мира после того, как он напал на земли нашего Ордена и причинил нам пожарами и грабежами столь тяжкий ущерб, мы считаем позорным, после такого ущерба и пожаров, вступать с ним в переговоры о каком-либо мире; ведь с того времени, как Орден наш поселился на этих землях, никто и никогда из королей и государей, как и сам он, не мнил для себя возможным вторгнуться со столь враждебным войском в земли нашего Ордена. Поэтому мы не можем дать себя склонить к заключению мира с названным королем и не поддадимся никаким убеждениям, никаким просьбам и доводам, пока не отомстим нашим карающим мечом за учиненные нашему Ордену разорения и пожары. Итак, нашим разногласиям и спорам положат конец не наши слова, хотя бы произнесенные от имени цезаря, и не посредничество какой-либо другой власти, но меч и оружие; после того как мы видели, что опустошаются наши области и горят наши дома, мы погасим наши пожары вражеской кровью».

Услышав такой высокомерный и издевательский ответ, бароны Венгрии снова и снова упрашивают, уговаривают и настаивают, чтобы при посредничестве Сигизмунда, короля римлян и Венгрии, крестоносцы дали себя склонить и принудить к переговорам и заключению мира и, утишив свои [78] страсти, не отказывались испробовать любые средства примирения. Однако магистр и командоры, возбужденные неразумным пылом гнева и гордости, продолжали настаивать на данном ими, хотя и резком и противном всякой справедливости ответе; один только граф фон Венде, командор мевенский, среди стольких ненавистников мира, убеждая заключить мир, сказал: «Давно испытал я на опыте, что несет с собой мир и что — война, и мне кажется лучшим и более здравым, какие бы обиды и ущерб, причиненные как-либо королем Польши, ни остались невозмещенными, отбросив желание победы и мщения, прийти к мирным переговорам. Ибо часто, даже когда войска сходятся и готовы вступить в бой, бывает, что начинаются переговоры и заключают мир. И так как исход войны сомнителен и может даже все перевернуть стремительным наплывом опасностей, то я полагаю, что верный мир лучше надежды на победу». Недовольный этими словами и не будучи в силах сдержать порыв души, Вернер Тетингер, командор эльбингский, стал нападать на графа фон Венде, командора мевенского. «С таким расположением души, какое ты здесь выказываешь, командор мевенский, — сказал он, — тебе пристало бы оставаться дома под крышей, так как ты более пригоден для ухода за больными братьями Ордена, чем для военных дел». Мало задетый такой насмешкой, граф Венде возразил: «Что касается меня, то я не поколебался честно и с пользой высказаться за мир и в своей речи признать, что мир лучше всякой войны, так как я считаю отвратительным, чтобы в наши дни проливалась кровь католическая, когда не испытаны мирные средства, которые предлагаются. И хотя я стою за мир и больше всего желаю мира, но если по божьему попущению придется вступить в бой при враждебном нам Марсе, то я буду сражаться отважно, как подобает человеку благородной крови; ты же относись предусмотрительнее к тому, что и как ты советуешь и больше всего смотри, как бы ты, так грозно рассуждающий о войне в этих стенах, не пустился бежать из предстоящего сражения, подобно зайцу, напялившему на себя шлем». Затем один из баронов Венгрии, Сциборий из Сцибожиц, прервав ссору командоров, начал разными способами снова и снова склонять к миру, говоря, что он старый воин, бывалый в сражениях, испытавший много превратностей и случайностей войны, и что он полагается на себя, но, во всяком случае, пока возможно, не отвергает мира. Но он получил на это от магистра Пруссии Ульриха такой ответ: «Ты говоришь, Сциборий, — сказал он, — как поляк: ибо мы знаем, что ты родом из Польши, именно из Куявской земли, поэтому-то ты на благо и пользу твоего народа убеждаешь и советуешь принять мир, а мне и Ордену никоим образом принять его нельзя».

В этом деле воочию виден большой порок крестоносцев: они превозносились высокомерием и хвастались обладанием столь великими силами и средствами, что считали, будто не найдется на свете среди королей такого, который мог бы равняться в войне и мире с ними; и они полагали, что и все другие должны признавать за ними столько же, сколько они самонадеянно возомнили о себе сами в сердцах и мыслях; в таком своем ослеплении [79] они забывали, что еще не бывало человека, всеми признанного безупречным и могучим, которому бы не угрожала опасность даже от слабого.

Бароны венгерские, понимая, что магистр и его командоры по натуре не склонны принять мир даже на справедливых условиях, отсылают обратно королевского гонца Петра Корцбога; они сообщают Владиславу, королю польскому, что они с своей стороны приложили все свои старания, способности и труды и будут и еще прилагать их, насколько будет возможно; но они, однако, еще не получили согласия магистра и его командоров на мир, хотя еще не оставили надежды его устроить; и обещают послать завтра через их собственного гонца извещение королю об окончательном намерении магистра и крестоносцев. Когда Петр Корцбог возвратился к королю с ответом венгерских баронов, а также объявил все то, что сам он, Петр Корцбог, увидел и угадал в войске крестоносцев, то Владислав, король польский, понял, что у него не остается больше никакой надежды на мир. Ведь до этого дня как Владислав, король польский, и Александр, князь литовский, так и их приближенные и советники еще желали мира и надеялись на него; сохраняя эту надежду, королевское войско приближалось к берегам реки Дрвенцы и к лагерю крестоносцев, чтобы, если еще удастся, вступить в переговоры о мире, считая, что легче будет договориться о средствах к миру, когда войска той и другой стороны будут расположены на противоположных берегах. Но король, благодаря сообщению Петра Корцбога, был предупрежден и осведомлен, что магистр Пруссии, упорно стоя на своем и не терпя ничьего здравого совета, отвергает все возможности заключить мир; а также, что река Дрвенца по обоим берегам ее укреплена высоким частоколом, так что без боя ее нельзя перейти; а так как сильное вражеское войско обороняло бы столь укрепленные берега бомбардами, стрелами и любыми средствами, то возникало сомнение, следует ли королю идти тем путем, которым он начал идти, и надо ли переправляться, построив мосты, через реку Дрвенцу, или лучше, взяв немножко наискось, пойти назад; наконец король последовал лучшему и более здравому совету: решил идти назад и переправиться через реку посуху у ее истока, рассудив, что более выгодно (как это и оказалось) перенести небольшое промедление и тягость отступления, чем подвергнуть войско и рыцарей опасности вести бой на следующий день в открытом сражении, переправляясь через реку; идя же назад, вверх по реке, войско будет избавлено также от ненужного труда по наведению мостов. Разумность столь здравого совета была легко признана, и наконец он был приведен в исполнение.

КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ ПОЛУЧАЕТ ПОСЛАНИЕ ВЕНГЕРСКОГО КОРОЛЯ СИГИЗМУНДА О РАЗРЫВЕ МИРНЫХ ОТНОШЕНИЙ.

В пятницу перед праздником святой Маргариты, одиннадцатого июля, королевское войско, выступив по звуку трубы на рассвете, идет назад той же дорогой, по которой пришло, и прибывает на место своей стоянки [80] близ города Лютерберга, где стояло на отдыхе в прошедшую среду. Оттуда, оставив справа дорогу, по которой пришло из Мазовии, оно повернуло свой путь налево и, следуя по холмистым местам, расположилось в палатках близ города Дзялдова в селении Высокое. И так как, утомленное долгим и трудным путем, войско нуждалось в отдыхе, то стояло в том же лагере в течение двух дней, именно пятницу и субботу. В эти дни к польскому королю Владиславу прибыл Фрыч фон Рептки, силезец, явившийся от имени венгерских баронов Николая и Сцибория. Будучи введен на тайное совещание, он сказал: «Светлейший король, хотя венгерские бароны добросовестно и настойчиво делали магистру Пруссии и Ордену посреднические представления о мире, однако все их старания и труды были тщетными. Ведь магистр Пруссии Ульрих, влекомый в непредвиденную им пучину своей гордыней, не принял никаких справедливых и здравых предложений, но, поправ те и другие, решил следовать внушению своего воинственного пыла; он не дал утишить этот свой пыл ни справедливостью, ни по праву, ни по соглашению, ни по чьим-либо третейским решениям, но предоставил ему разрешиться только силой оружия. Но так как Сигизмунд, король Венгрии, посольство которого исполняют мои бароны, является в то же время наместником ⁵⁵ Римской империи, то не подобает ему покидать в настоящей крайности магистра и Орден крестоносцев, подвластный Римской империи; вследствие этого, по повелению венгерских баронов, я представляю твоей светлости послание Сигизмунда, короля венгерского, которым он разрывает с твоим превосходительством мир, принимая сторону магистра и Ордена». ⁵⁶

Король же Владислав, получив окончательный ответ о том, что нет надежды на мир, и послание короля венгерского Сигизмунда о разрыве, распорядился скрывать то и другое в тайне под строгой доверенностью, чтобы разрыв с королем венгерским Сигизмундом не дошел до сведения рыцарей и, ослабив их мужество, не отклонил их сердца от выполнения воинского долга.

Гонец Фрыч доверительно дал понять королю Владиславу от имени венгерских баронов, чтобы тот не придавал никакого значения разрыву с венгерским королем Сигизмундом, так как послание последнего о разрыве, приобретенное магистром и Орденом крестоносцев за весьма дорогую цену, именно за сорок тысяч флоринов, составлено только для устрашения и не породит никаких последствий. Затем он поощряет короля продолжать начатое им, не обращая внимания на какое бы то ни было устрашение, и, не откладывая, как можно скорее сразиться с крестоносцами; ведь последние силами, людьми, оружием и в любом отношении обнаруживали, что они слабее его, так что милостью божьей король одержит верную победу. Он заверял, что венгерские бароны до сего дня заботились о выгоде не магистра и Ордена, но короля своего Сигизмунда и своей собственной. Это сообщение Фрыча было сочтено честным и добросовестным (каким оно и было); ведь упомянутые венгерские бароны были отправлены королем Сигизмундом в Пруссию не с целью заключения упомянутого мира (так [81] как Сигизмунд предпочитал продолжение начатой войны ее окончанию), а для того, чтобы хитрыми путями и измышлениями выманить у магистра Ордена золото, которым по слухам (которые были ложны) у них была наполнена одна из башен. Итак, послы открыто объявили крестоносцам, что везут с собой послание Сигизмунда, короля венгерского, с объявлением войны в защиту магистра и Ордена и против польского короля Владислава; послы объявили даже, что получили от своего короля Сигизмунда поручение и наказ, чтобы никоим образом не предъявлять этого послания о разрыве Владиславу, королю польскому, до уплаты магистром и Орденом сорока тысяч золотых [флоринов]. Итак, магистр и Орден крестоносцев, рассчитывая, что это послание о разрыве будет иметь большую силу и значение для торжества их дела, согласились дать за малозначащую бумагу с объявлением войны означенные сорок тысяч флоринов; половину этой суммы магистр дал в своей походной ставке, а остальное выплатил тем же венгерским баронам в Гданьске. И за такое количество золота он не получил никакой иной пользы ни в настоящем, ни в будущем, кроме этого послания о разрыве, которое, однако, по повелению венгерских баронов, было предъявлено королю не открыто, а доверительно, так что никто из всего королевского войска, кроме восьми советников, не знал, что послание с этим объявлением войны было доставлено.

УЛЬРИХ ФОН ЮНИНГЕН, МАГИСТР ПРУССИИ, ПРОНИКАЕТСЯ СПЕРВА НАПРАСНОЙ РАДОСТЬЮ ВВИДУ МНИМОГО БЕГСТВА ПОЛЬСКОГО ВОЙСКА; ЗАТЕМ, ОДНАКО, УКРЕПЛЯЕТ СВОИ ГОРОДА И ВЫСТУПАЕТ, ЧТОБЫ СРАЗИТЬСЯ С КОРОЛЕМ.

Тогда как король Владислав в упомянутую пятницу совершал обратный переход, в лагерь магистра прибыл, обливаясь потом, покрытый пылью прусский разведчик, с известием, что король польский и его войско отступает и бежит. Весьма обрадованный его донесением, магистр Пруссии Ульрих привел его к венгерским баронам Николаю и Сциборию и сказал: «Вот человек, родом поляк, был послан на разведку и вернулся, донося нам, что несколько дней искал лагерь польского короля, но не мог достигнуть его; попав же на места их прежних стоянок, он нашел только пустую посуду, несколько оставленных больных коней и, сверх того, брошенные ядра для бомбард. Двигаясь затем по следам войска, он дошел до разветвления дороги, но в какую сторону повернуло войско, он никак не мог различить. Поэтому я уверен, что польский король и его войско обратились в бегство, устрашась моих сил и могущества, ибо отступление обычно служит верным признаком страха; и я колеблюсь, не зная, что мне предпринять при таком тайном бегстве моего врага. Прошу вас, посоветуйте: что мне делать? Преследовать ли бегущего врага, или оставаться на месте?» Венгерские же бароны, выслушав новое сообщение разведчика, рассудили так: «Брошенная посуда, к тому же пустая, и больные кони не являются действительным признаком отступления или бегства; ведь можно счесть лишенными ума тех, кто возил бы с собой пустую посуду и хромых [82] коней. Однако оставленные ядра для бомбард дают некоторое основание предполагать внезапное отступление или бегство. Дело требует, однако, более глубокого и надежного расследования и не следует сразу принимать за верное бегство такого большого войска». К этому некий старый рыцарь из войска магистра с откровенной смелостью добавил: «Берегись, магистр, как бы этим бегством, о котором нам сообщают, королевское войско не намылило тебе голову и как бы ты не отказался от ложного мнения. которое тебя радует, только тогда, когда поймешь, что королевское войско вторглось в твои города». Эти слова так подействовали на магистра, что он сразу стал заботиться уже не о преследовании короля, а о защити городов; выступив с своим войском, он подходит к замку Братиану и там располагает лагерь; сам же, укрывшись с венгерскими баронами в стенах замка, велит построить двенадцать мостов через реку Дрвенцу, по которым можно было бы перевести его войско. Отсюда с частыми, но скрытыми остановками магистр направляется к лагерю врагов, полный самонадеянности п спеси, вследствие речей льстецов, уверяющих его, что грядущее сражение будет иметь желанный для него исход.

КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ ТАЙНО ОБЪЯСНЯЕТСЯ С ГОНЦОМ ВЕНГЕРСКИХ ПОСЛОВ ФРЫЧЕМ, ОБВИНЯЕТ КОРОЛЯ СИГИЗМУНДА В ЗАБВЕНИИ ЕГО БЛАГОДЕЯНИЙ И ЗАТЕМ ОСВЯЩАЕТ СВОЕ ВОЙСКО ПРИЧАЩЕНИЕМ ТЕЛА ГОСПОДНЯ.

В воскресенье, в день святой Маргариты, тринадцатого июля, Владислав, король польский, по окончании служения обедни, на месте своей стоянки близ Дзялдова, в селении Высоком, вызвав гонца венгерских баронов Фрыча на тайное совещание, дал ему следующий ответ: «Никогда мы не подумали бы, что у брата нашего Сигизмунда, короля Венгрии, могла бы вспыхнуть такая вражда против нас, чтобы он должен был ради крестоносцев разорвать с нами, которые связаны с ним не только кровью и родством, ⁵⁷ но и договором, и предпочесть даже кровным связям проклятую жажду золота, забыв о боге, забыв о справедливости! Ведь он обещал нам иное через послов и в письмах, уверяя, что со всяческим старанием и усердием как лично, так и через послов будет вести переговоры о мире между нами и крестоносцами. Ведь мы, положившись на его королевское слово, милостиво приняли его послов, Николая и Сцибория, прибывших в наше королевство и приезжавших в Пруссию в качестве ходатаев для переговоров о мире; мы снабдили их всем необходимым; однако мы не замечаем, чтобы на все это он ответил нам также искренне и любезно. Мы видим на опыте, что брат наш, король Венгрии, подыскивает время и удобный случай напасть на нас и наше королевство и захватить наши владения; с совсем иными чувствами — приязнью и любовью — относились мы к нему в его двукратной беде: в первый раз, когда он был разбит турками и было даже неизвестно, в плену ли он, убит или жив. ⁵⁸ В другой раз, когда его же венгерские бароны, захватив его в плен, обрекли на смерть, а нас избрали, как полагалось, править Венгерским [83] королевством и частыми посланиями и посольствами настаивали, чтобы я соблаговолил прибыть и принять как можно скорее правление Венгерским королевством; мы же, двинув тотчас наше войско, выступили в Венгрию, чтобы освободить его всеми нашими силами. ⁵⁹ Итак, отвечает ли он на наши благодеяния по-рыцарски, в этом да рассудит нас бог и каждому из нас да воздаст по заслугам. Мы же не боимся его угроз и поднимемся на свершение нашего правого дела, поскольку мы поняли, что не осталось больше надежды на заключение мира, хотя мы даже и сегодня всеми силами и стремлением нашего сердца готовы были бы согласиться на мир, если бы кто-либо пожелал выступить посредником. Но, может быть, только милосерднейший бог, свидетель нашего смирения и миролюбивого сердца и гордыни врагов, сам примет на себя ведение этого дела и решит его исход по своему тайному помыслу». В этот же день польский король Владислав и почти все польское войско приняли святое напутствие, то есть причастие тела и крови Христовой, имея в виду, что вскоре они сойдутся с врагом лицом к лицу в общем сражении, как это и случилось. Понимая, что мира, к которому он много раз всячески стремился, он не может добиться, король обратил все помыслы на войну, хотя в силу кротости своей души предпочитал бы мир на справедливых условиях войне; после того, как не оставалось уже никакой надежды на мир, богобоязненный, благочестивый и набожный король стал молиться о ниспослании ему небом успеха в битве и скорой победы над врагами.

ПОЛЯКИ БЕРУТ ПРИСТУПОМ ГОРОД ДОМБРОВНО, УКРЕПЛЕННЫЙ ПРИРОДОЙ, УСЛОВИЯМИ МЕСТНОСТИ И ВОЕННЫМ ИСКУССТВОМ.

Отпустив Фрыча, гонца венгерских баронов, король Польши Владислав в день святой Маргариты (13/VII), справив обедню, снялся лагерем из Дзялдова, приказав выступить двумя часами раньше телегам и обозам, и повернул путь на город Домбровно. Этот город (который по-немецки назывался Гильгенбург) был окружен стеной и башнями и омывался озером и рекой с их изгибами; король расположил лагерь на равнине почти в полумиле от Домбровно, над озером, называемым Домбровское озеро, ⁶⁰ так как в тот день жар солнца был сильнее обычного. К вечеру, когда жара спала, много рыцарей выходят из королевского лагеря к городу Домбровно посмотреть на город и его расположение. А так как войска, пришедшие для защиты города, опасаясь нападения на них и на город, выступают навстречу, то тотчас возникает тяжелая схватка; эта схватка разгорелась до того, что польские рыцари, одержав верх над врагами и принудив их бежать в город, затем, скопившись в большом числе, бросаются, без приказания короля, на приступ города. Город был защищен не только высокими и крепкими стенами с башнями и выступами вокруг, но и своим местоположением: большую часть его окружало озеро, так что город был огражден его водами, а проход в город по суше был мал и тесен и пересечен глубоким рвом. В королевском лагере поднимается сильный крик; услышав его, король Владислав велит через глашатая [84] прекратить приступ города из опасения, что его рыцари пострадают и не смогут принести пользу в предстоящем сражении. Однако воины не обращают внимания на королевское запрещение, и все спешат массой на приступ, ибо сама судьба этого желала. Со своей стороны горожане стойко сопротивляются, отгоняя подступающих к стенам выстрелами из бомбард и камнями. Но польские рыцари в большом числе бросаются в озеро и стараются разбить и подкопать стены города; другие, приставив лестницы, взбираются по ним и в самое короткое время завладевают большим населенным городом, полным всякого достатка и богатств, добытых за годы долгого мира, городом, куда стеклись из нескольких ближайших областей знать и простой люд со своим имуществом и добром; и всеми этими благами овладевают победители. Добычей из упомянутого города обогатилось почти все королевское войско, наполнив еще и свои телеги продовольствием в необыкновенном изобилии, ибо трудно даже поверить, каким количеством имущества и продовольствия был полон этот город. Еще не вся добыча была вывезена, как город был подожжен и многие люди, которые искали убежища в церкви, погибли во вспыхнувшем пламени. Много тысяч пленных обоего пола было там взято, приведено в королевский лагерь и передано рыцарями королю польскому Владиславу. Многие, сверх того, подверглись резне, и никто не избежал гибели или плена, кроме тех, которые в челнах и лодках бежали по озеру. Тут не оказывали никакого уважения к возрасту, никакой жалости к нему, ибо поляки здесь не столько следовали праву войны, сколько, горюя о Добжинской земле, выжженной врагами, изливали свою ненависть к крестоносцам.

Услышав из донесений разведчиков, что польский король Владислав взял приступом и сжег Домбровно и решил вести свое войско на Мариенбург, магистр Пруссии Ульрих в сильном гневе решил, что нельзя дальше откладывать битву, а надо как можно раньше вступить в сражение всеми решительно силами, и двинулся сколь мог поспешно, чтобы напасть на короля. Не меньшая ярость пылала и в сердцах командоров и крестоносцев, негодовавших на выпавшее им на долю несчастье; ибо они, которые некогда захватили Померанию, Куявию и Добжинскую землю и их замки, подчинив их своей власти, а также предали огню больше половины польского королевства, теперь, когда Марс отвернулся от них, должны будут видеть разорение Пруссии, разрушение городов и осаду Мариенбургского замка.

ПОЛЬСКИЕ СТОРОЖЕВЫЕ ОТРЯДЫ ПОД НАЧАЛЬСТВОМ МАЦЕЯ ИЗ ВОНСОША ОПУСТОШАЮТ ПОМЕРАНИЮ, НО ТЕРПЯТ ПОРАЖЕНИЕ ОТ КРЕСТОНОСЦЕВ.

В тот же день Мацей из Вонсоша, ⁶¹ воевода калишский и староста Накловский, с отрядами, оставленными ему для защиты границ, именно со всеми рыцарями, стоявшими между рекой Велной и Померанией, вступил вражески в Померанскую землю и стал производить в ней грабежи и опустошения. Фогт же Новой марки, Михаэль Кухмейстер, чтобы воспрепятствовать [85] разорению Померании, выйдя навстречу воеводе Мацею, вступает с ним в бой. И хотя польские рыцари храбро бились за победу, однако, когда упомянутый воевода Мацей (был он из знатного рода, герба Топор) обратился в бегство, то все остальное войско, оставив сражение, разбежалось. В этой битве был взят в плен Ярослав Ивинский, хорунжий познанский, известный испанский рыцарь, ⁶² из рода Гжималя, вместе со многими другими, почитавшими бегство позорным. Однако это поражение было тогда сохранено в тайне и о нем доведено до сведения короля только тогда, когда он после победы осаждал Мариенбургский замок. И он сумел бы скрыть его, если бы оно не разгласилось благодаря пленению рыцаря Ярослава.

КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ ОТПУСКАЕТ НА СВОБОДУ ВЗЯТЫХ В ДОМБРОВНО В ПЛЕН, ОСТАВИВ У СЕБЯ ЗНАТНЕЙШИХ. ЧУДЕСНЫЕ ЗНАМЕНИЯ НА НЕБЕ.

Хотя польский король Владислав решил в понедельник после дня святой Маргариты, четырнадцатого июля, перевести лагерь и войско в следующее по пути место, однако он пробыл этот день на той же стоянке единственно ради того, чтобы собрать остававшиеся запасы вещей и продовольствия, спрятанные в кладовых и погребах города Домбровно, и распорядиться участью пленных, взятых в Домбровно. Итак, удержав в плену братьев-крестоносцев, а также знатнейших из местных мужей, он освобождает из плена всех горожан, простых людей, селян, также всех благородных женщин и девушек и всех женщин любого состояния и, сверх того, снабжает их надежной охраной, чтобы кто-либо из его войска не обидел освобожденных мужчин и женщин, не насмеялся над ними или не напал на них. Когда день уже склонялся к закату, король повелел на следующий день объявить поход, а рыцарям разойтись по шатрам и отдыхать, чтобы, поднявшись до восхода солнца, быть в состоянии лучше выполнить приказы, которые он распорядится объявить. Наступившая ночь была тихой и спокойной в королевском лагере; в войске же крестоносцев она была иной, ибо сильный ветер, налетев, свалил все палатки наземь; поэтому крестоносцы провели ночь почти без сна. Стало известно также, что в ту же ночь луна, которая тогда светила полным кругом, явила необыкновенное знамение, предвещая победу королю, что доказали и подтвердили события на следующий день. Некоторые рыцари, стоявшие ночью на страже, заметили, будто на лунном круге некоторое время шел жестокий бой между королем, с одной стороны, и монахом — с другой, и что, наконец, монах, побежденный все же королем, был сброшен с диска луны и стремглав низринут вниз. Это знамение, ставшее благодаря многим рассказам известным на другой день, подтверждал Бартоломей, настоятель клобуцкий, ⁶³ и духовник короля, уверявший, что собственными глазами наблюдал это видение. Было ли оно указанием, предсказывавшим победу, или своеобразным воздушным явлением или же каким-либо иным явлением, происшедшим в силу скрытых причин, — для нас неясно. [86]

Сверх того, передавали сообщение нескольких рыцарей из крестоносного войска, не легкомысленное и не пошлое, но основательное и веское, а именно, что на следующий день в течение всего времени, пока шло сражение, видим был ими над польским войском облаченный в епископское одеяние почтенный муж, который благословлял сражавшихся поляков и постоянно ободрял и сулил им верную победу. ⁶⁴ Эти видения были признаны чудесными знамениями, которые несомненно знаменовали предстоящую победу короля.

КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ НЕ МОЖЕТ ОТОРВАТЬСЯ ОТ МОЛИТВЫ, ХОТЯ ВРАГ ПОЧТИ НАСЕДАЕТ.

Во вторник, в день рассеяния апостолов, пятнадцатого июля, Владислав, король польский, решил выслушать обедню на рассвете на месте стоянки, однако из-за порывистого ветра невозможно было с такой быстротой, как было ведено, ни укрепить, ни даже развернуть шатер для совершения богослужения, ибо как только шатер развертывали, он падал. Накануне ночью был ливень с громом и молнией, однако над лагерем крестоносцев дождь лил еще сильнее, чем над королевским, так что ветром разбросало почти все палатки (примета завтрашнего поражения); когда же прояснилось, ветер усилился еще более. Таким образом, непогода помешала установить часовню у королевского шатра, и король, по совету великого князя Александра, снялся лагерем из-под города Домбровно; затем пройдя пространство в две мили (между тем как вокруг горели вражеские селения) и выйдя на поля селений Танненберга и Грюнвальда, которые станут знамениты происшедшим затем сражением, он велел расположить стоянку войска среди кустарника и рощ, ⁶⁵ которых было множество в той местности, и распорядился поместить на высоком холме над озером Любеном шатер часовни, чтобы прослушать богослужение, пока войско займется устройством стоянки. Между тем прусский магистр Ульрих фон Юнинген уже достиг селения Грюнвальда, которое он прославит своим поражением, и находился неподалеку, все еще, однако, незамеченный королевскими дозорными. И вот когда натянули шатер часовни и король спешил на богослужение, является Ганек из Холма, рыцарь герба Остоя, с известием, что видел в нескольких шагах вражеское войско; на вопрос же короля, сколько их, Ганек отвечает, что видел только одно из их знамен и тотчас прискакал сообщить об их прибытии. Еще не кончил он свой рассказ, как прибыл Дерслав Влостовскин, рыцарь герба Окша, и добавил, что видел два знамени врага. Не успел и этот закончить речь, как прибыл третий, за которым последовали четвертый, пятый и шестой, донося в один голос, что неприятельские ряды, уже готовые к битве, стоят близко. Однако король Владислав, ничуть не смущенный столь близким и внезапным появлением врагов, почитал достойным исполнить дело божие прежде воинского; войдя в часовню, он прослушал с благоговением две обедни, отслуженные его духовниками — Бартоломеем, священником клобуцким, и Ярославом, калишским настоятелем; молясь [87] о помощи свыше, он прослушал богослужение более торжественно и чинно, чем обычно. Не довольствуясь этим, он, преклонив колени и склонившись долгое время в молитве, просил царя небесного, чтобы поход был благополучен для него и его народа и чтобы счастливой была битва и скорее наступила победа над врагом. И хотя другой вождь, великий князь Литвы. который мог все что угодно перенести легче, чем промедление, тревожил короля Владислава различными просьбами и настояниями, сначала через гонцов, затем лично сам, побуждая громким голосом, чтобы тот, не заботясь о богослужении и молитвах, встал и поспешал на бой, так как вражеское войско, говорил он, готовое к сражению, уже несколько времени стоит в боевом строю и будет опасно, если оно ринется и нападет первым; однако ни просьбы, ни мольбы, ни, наконец, предупреждение об опасности не могли оторвать короля от богослужения и молитвы до их полного завершения. Вражеское прусское войско, хотя и уступавшее в силе, могло бы одержать победу или, во всяком случае, причинить королевскому войску огромный урон, если бы, находясь под оружием и готовое к бою, немедленно напало на безоружное, не имевшее ни распоряжений, ни порядка и занятое к тому же устройством лагеря войско короля. Однако крестоносцы думали, что королевское войско стояло среди рощ и кустарников не случайно, а умышленно, чтобы завлечь их в засаду; и единственно из боязни короля, направляемые роковой судьбой, они воздержались от нападения на королевское войско, пока все его рыцари не явились в строй под свои знамена. Поэтому нет ничего удивительного в том, что набожному и благочестивейшему королю, который ставил дело божие выше всех побед и опасностей, божество даровало славную победу, ибо известно, что крестоносцы пренебрегали этими обрядами и ни во что их не ставили.

Полагают, что королю перед битвой, во время битвы и после битвы благоприятствовали ветры, обратившие в лицо врагам свое дуновение и пыль; так что справедливо к нему можно приложить известные стихи поэта Клавдиана:

О, возлюбленный богом, с тобою в союзе и воздух,
Ибо на звук трубы являются ратовать ветры. ⁶⁶

Комментарии

1 После смерти Ядвиги в 1399 г. Владислав-Ягайло женился на Анне (ум. в 1416 г.), дочери Вильгельма, графа килийского, и Анны, дочери польского короля Казимира III.

2 Килия — теперь город на юге Молдавской ССР. Герман был двоюродным братом не Анны, а ее отца.

3 Сигизмунд, король Венгрии; правил в 1378—1437 гг.

4 Нотарий (секретарь) Дунин — Енджей Дунин (Донин), впоследствии подканцлер Польского королевства.

5 Миколай Цебулка занимал должность великокняжеского нотария в 1409—1429 гг.

6 Унаследовав маркграфство моравское после смерти своего отца в 1375 г., Йодок (см. 1390 г., прим. 72) младшим братьям своим, Прокопу и Яну-Собеславу, выделил только отдельные города в Моравии. Прокоп до самой смерти (1405 г.) вел с ним борьбу за маркграфство. Владислав-Ягайло действительно оказал Прокопу помощь в 1394 г.

7 Йодок состоял членом королевского совета при Вацлаве IV, и последние годы своей жизни пользовался большим влиянием на короля.

8 Срок вынесения третейского приговора был намечен при заключении перемирия в октябре 1409 г. на 9 февраля 1410 г. Вацлав огласил его 15 февраля.

9 Содержание третейского приговора подробнее изложено в других источниках. Кроме пункта о Добжинской земле, в них записано, что каждая из сторон сохраняет за собой право на владения, принадлежавшие ей до войны, что ни одной из сторон нельзя пользоваться помощью неверных, ни помогать им против другой стороны (под «неверными» понималось население Жмуди и Литвы). «Хроника» Поссильге добавляет еще пункты, касающиеся замка Дрезденко и упоминания Поморья в титуле польского короля (Possilge. Chronik, стр. 312). Пункт о Добжинской земле изложен в этих источниках иначе, чем у Длугоша: Орден должен вернуть Добжинскуго землю, но зато Польша (т. е. Польско-Литовское государство) лишается на вечные времена права на Жмудь. Установить точно содержание приговора не представляется возможным потому, что оригинал его уже в 1412 г. был утерян, и утерян, как не без оснований полагает С. Кучинский, намеренно (S. Kuczynski. Wielka wojna, стр. 284).

10 У Длугоша: «Onagrinas et zubrinas, quae in Polonico Loszy vocantur». Польск. «лоси», очевидно, относится к «onagrinas».

11 Имеется в виду договор между Владиславом-Ягайлой и Сигизмундом Люксембургским, заключенный в 1397 г.

12 Тайные переговоры с Орденом Сигизмунд начал вести еще весной 1409 г. Соглашение между ними было заключено в октябре того же года. Сигизмунд обязался совершить нападение на южные районы Польши, за что Орден обещал ему выплатить 40 тысяч флоринов.

13 Длугош несколько забегает вперед. Свидание Витовта с Сигизмундом происходило в середине апреля 1410 г., а Роберт Клем, избранный в германские императоры после низложения Вацлава Чешского в 1400 г., умер в мае. Выборы нового императора состоялись в сентябре 1410 г., но не привели к окончательному результату. Часть курфюрстов избрала Сигизмунда, остальные поддержали второго претендента — маркграфа моравского Йодока.

14 Озабоченный усилением мощи Польско-Литовского государства, Сигизмунд возобновлял свои попытки отделить Литву от Польши в 1411 и 1412 гг., после разгрома крестоносцев под Грюнвальдом. Проекты его чуть не увенчались успехом в 1429— 1430 гг., когда при активном участии Сигизмунда все уже было подготовлено для провозглашения Витовта королем Литвы, и только внезапная смерть Витовта сорвала эти планы.

15 В тексте «In Podvodis» (польск.). Имеется в виду одна из самых тяжелых крестьянских повинностей, заключавшаяся в том, что при проездах короля (князя) или его сановников крестьяне каждой из деревень, лежавших на пути следования, обязаны были в ущерб своему хозяйству поставлять свежих лошадей и транспорт.

16 Брест — позднее Брест-Литовский.

17 В оригинале «restibus» — «веревками». Этим латинским термином Длугош передал польский термин “вици" — королевские указы о сборе ополчения. Вицями они назывались потому, что вначале их привязывали к шестам, палкам (по-польски wic, множ. число wici) и так носили для всеобщего ознакомления. При подборе подходящего для передачи польского «вици» латинского слова Длугош, очевидно, исходил из значения польского глагола wic — «вить», «плести».

18 Томас — епископ агриенский (эгерский; Венгрия) в 1400—1410 гг. был с братом изгнан королем Сигизмундом за поддержку Владислава, короля сицилийского, предъявившего претензии на венгерский престол.

19 В это время Сигизмунд еще не был германским императором (королем римским). Был окончательно избран в 1411 г., после смерти в январе второго претендента, Йодока.

20 Станислав Цолек был секретарем Владислава Ягайлы в 1410—1421 гг.

21 Сциборий из Сцибожиц в ранней юности покинул родину, и с тех пор бессменно находился при венгерском дворе. Принимал самое активное участие во всех военных операциях и дипломатических переговорах, предпринимавшихся Сигизмундом. За свои услуги многократно награждался крупными земельными владениями, почему и был одним из богатейших венгерских магнатов.

22 Длугош неверно записал имя третьего члена венгерского посольства. На самом деле — это известный по другим источникам Кристоф фон Гересдорф, не силезец, а венгерский дворянин. Длугош называет его правильно один только раз, в списке пленных, взятых поляками в Грюнвальдской битве.

23 «Восьмидневное отдание» — церковная служба в течение восьми дней после больших праздников.

24 Завиша Черный — знаменитый польский рыцарь, снискавший себе славу необыкновенной отвагой и мужеством, воспетый в стихах и песнях. Свое прозвище получил якобы потому, что носил всегда черное вооружение. Погиб в 1428 г., участвуя вместе с другими европейскими рыцарями в войне Венгрии против турок.

25 Альберт Мальский — позднее староста ленчицкий и генеральный староста Великой Польши.

26 Добеслав Пухала из Венгров — впоследствии каштелян пшементский (Великая Польша). Один из видных приверженцев учения Яна Гуса в Польше.

27 Брест — позднее Брест-Куявский.

28 Речь идет о перемирии, заключенном с Орденом 8 октября 1409 г. (см. выше, стр. 52).

29 В тексте «in bогга» — см. 1409 г., прим. 54.

30 Столпенское (Слупское) и Щецинское княжества входили в состав Западного Поморья. Магнопольское (Мекленбургское) славянское княжество возникло на захваченных немецкими феодалами в конце XII в. землях прибалтийских славянских племен, как лен Германской империи. Западнопоморские князья, учитывая надвигавшуюся угрозу войны между Польшей и Орденом и возможное нападение на них со стороны Ордена, поспешили заключить с последним в 1409 г. союз против Польши, обещая свою помощь. Богуслав VIII, князь слупский, обещания своего не сдержал, князь же щецинский Казимир V со своими рыцарями сражался под Грюнвальдом на стороне Ордена.

31 Джедал-ад-дином — см. 1409 г., прим. 66.

32 Кобылене — см. 1391 г., прим. 80.

33 Иаков — епископ плоцкий в 1396—1425 гг.

34 Длугош отмечает этот факт потому, что, как правило, в католической церкви богослужение велось и проповедь произносилась на латинском языке.

35 Генрих фон Плауэн был комтуром в Свеце с 1407 г. до ноября 1410 г., потом — магистром Ордена.

36 Какое-то недоразумение. Ниже Длугош сам перечисляет 51 польское знамя и указывает число 40 для литовских знамен.

37 Одно из древнейших поэтических религиозных произведений на польском языке. Самая ранняя из сохранившихся копий датируется 1407 г., но возникла песня, очевидно, в XIII в. «История» Длугоша — единственный источник, из которого стало известным, что «Богородица», по-видимому, играла в свое время роль польского военного гимна.

38 Кристин из Острова был каштеляном краковским в 1410—1430 гг.

39 Сендзивой из Остророга— воевода познанский в 1401—1432 гг.

40 Петр Шафранец — подкоморий в 1406—1430 гг.

41 Польск. proporzec означает «знамя».

42 Здесь и в некоторых других местах Длугош пользуется риторически именем римского бога войны Марса для выражения идеи военного счастья и бранного пыла.

43 Фридрих Вальрат — Фридрих фон Валленрод (см. 1394 г., прим. 3).

44 Лихтерштен — Конрад Лихтенштейн (см. 1390 г., прим. 77).

45 Шворцборг — Альбрехт фон Шварнбург, в июле 1410 г. комтуром Торуня уже не был, а занимал пост интенданта Ордена. Комтуром Торуня был Иоганн фон Зейн, которого Длугош называет ниже.

48 Комтуром в Меве был не Фридрих фон Венден, а Сигизмунд фон Рамунген (1407—1410).

47 Готфрид Гоцфельд — комтур нешавский в 1407—1410 гг.

48 Генрих — Генрих фон Швельборн, комтур тухольский в 1404—1410 гг.

49 Не Вильгельм, а Эбергард фон Иппинбург (см, 1409 г., прим. 44).

50 Николай Вильц — комтур шонзеевский в 1399—1410 гг.

51 На самом деле Эльфенштейн был комтуром в 1404—1410 гг.

52 Балдуин Штольм — Балдуин фон Шталь, комтур бродницкий в 1409—1410 гг.

53 Печенгайн — Гамрат фон Пипценау, комтур остродский в 1410 г.

54 Альберт фон Эчбор — это имя и комтурство щитновское неизвестны.

55 В тексте «викарием». Звание викария, т. е. наместника, временного правителя, Сигизмунд носил с 1396 г., получив его еще при императоре Вацлаве.

56 Это послание Сигизмунда являлось результатом его соглашения с Орденом (см. выше, прим. 12). Оно было датировано 21 июня 1410 г., т. е. днем выезда послов Сигизмунда из Венгрии, а передано ими Владиславу-Ягайле только теперь.

57 Сигизмунд первым браком был женат на Марии, сестре первой жены Владислава-Ягайлы, Ядвиги, вторым — на Барбаре, сестре Анны, второй его жены. Вспоминая о договоре, Владислав имеет в виду договор, заключенный в 1397 г. на 16 лет.

58 Владислав-Ягайло вспоминает крестовый поход европейского рыцарства с Сигизмундом во главе против турок в 1396 г. Поход был вызван успехами турецкого завоевания и завершился жестоким поражением под Никополем.

59 Неудачный поход против турок и другие военные предприятия Сигизмунда, поглотившие громадные средства и нанесшие сильный ущерб стране, вызвали в 1401 г. возмущение Сигизмундом в Венгрии. Создалась оппозиция, Сигизмунд был арестован, были выдвинуты новые кандидатуры на престол. Среди кандидатов фигурировал и Владислав-Ягайло. Воспользовавшись возникшей вокруг престола борьбой, сторонники Сигизмунда, в том числе Николай де Гара и Сциборий из Сцибожиц, при поддержке Владислава-Ягайлы добились осиобождения и восстановления его на престоле.

60 У Длугоша — «Dambrowskye ieszyoro» (польск.)

61 Мацей из Вонсоша — то же, что Мацей из Лабышина (см. 1409 г., прим. 55).

62 Известный испанский рыцарь — очевидно, Ярослав Ивинский, как многие другие европейские рыцари, принимал участие в так называемой «реконкисте», борьбе, которую вели окрепшие христианские государства Испании с арабами, ее завоевателями, за независимость. Самая борьба почти закончилась в конце XIII в. (до 1429 г. под властью арабов оставался только Гренадский эмират), но необходимость закрепить за собой отвоеванные у арабов территории, охранять границы от вражеских набегов еще долго вынуждала Испанию прибегать к помощи иноземных рыцарей.

63 Бартоломей Клобуцкий — дядя Яна Длугоша.

64 Длугош имеет в виду св. Станислава, одного из национальных святых Польши. При жизни — епископ краковский, он принимал участие в оппозиции феодалов, недовольных политикой короля Болеслава II Смелого (1058—1075), и был последним казнен. Впоследствии канонизован.

65 У Длугоша «inter arbusta et gaiios» (см. 1409 г., прим. 52).

66 Клавдиан — латинский поэт греческого происхождения. Умер в 404 г. Цитата взята из произведения Клавдиана «На третье консульство Гонорпя Августа» (ст. 96—98).

Текст воспроизведен по изданию: Ян Длугош. Грюнвальдская битва. М. Изд. АН СССР. 1962