ЯН ДЛУГОШ

АННАЛЫ ИЛИ ХРОНИКИ СЛАВНОГО КОРОЛЕВСТВА ПОЛЬШИ

ANNALES SEU CRONICAE INCLITI REGNI POLONIAE

КНИГА ПЕРВАЯ

Поскольку Ванда умерла без наследника, поляки вновь обретают свободу, и избирают двенадцать префектов, которые правят долгое время.

Поляки, освободившись вследствие смерти Ванды от княжеского ига, со всем усердием взялись за приведение в порядок состояния свободы. Ибо всем делам свойственно некое стремление к перемене, так что обычно то, чего у нас нет или что мы оставили, кажется нам лучше того, что мы имеем сейчас или недавно приобрели. Итак, отвергнув управление и княжескую власть одного человека, они избирают двенадцать префектов, по числу провинций, которые тогда подчинялись Польскому королевству, и называют их на своём языке воеводами, то есть водящими войска; они поручают им управление провинциями и ведение войн, чтобы те усердно стояли на страже ради защиты и обороны отечества от вражеского вторжения, и всякий раз, как этого потребует необходимость, проводили воинские сборы, всех призывали к оружию, водили войска на врагов и посредством дисциплины обуздывали всех упрямцев и мятежников; а по установлении мира они должны давать правосудие подчинённым народам. Этот обычай, установившись в то время и пройдя через многие поколения, сохраняется у поляков и по сей день и даёт представление о понятиях старинного и давнего времени. Ибо в каждом герцогстве или провинции есть воевода или палатин, оплачиваемый за общественный счёт, который вместе с некоторыми другими, приставленными к нему для совета должностными лицами, разбирает, согласно польскому муниципальному праву, принятому во времена судей, важнейшие дела своей провинции; он проводит смотр, управляет и командует войском своей провинции, которое надлежит вести на войну, жалует полное прощение изгнанным и объявленным вне закона, только бы они обязались повиноваться праву. Ему и никому другому дано право назначать на общественные должности, проводить собрания и отдельные съезды своей провинции, устанавливать весы и меры, и прочие права по упорядочиванию, утешению и управлению провинцией. Потому и знатные родом, и те, которые обладали большими талантами, стараются занять эту должность, раз от них зависят благополучие или гибель государства, и исполняют её при королях и князьях таким же способом, каким исполняли в то время, когда царила свобода и власть королей и князей была отменена. Такого рода двенадцатью воеводами или префектами польские провинции управлялись многие годы, ибо каждый из названных воевод весьма усердно заботился о правосудии, о защите отечества и свободы, дабы сильное и тяжкое негодование поляков не возбудило в их умах желания избрать князя и погубить состояние свободы, при котором дела их, общественные и частные, весьма процветали.

В то время как в Польше свирепствовали паннонцы и моравы, а воеводы не могли оказать им сопротивление, воин Пшемыслав одолел их хитростью и силой и по общему решению был избран князем.

После того как польское государство находилось под управлением двенадцати воевод или начальников и процветало в течение многих лет, поляками, опять пресытившимися по обычаю человеческой натуры правлением воевод, вновь овладело желание княжеской власти, и они полагали, что под властью князя будут жить более счастливо; удобное время помогло им в исполнении этого основательного и уже назревшего желания; ибо два врага, причём оба в большом и многом числе, первый из Паннонии, а второй из Моравии, которым оказали поддержку прочие народы, напав на польские земли, ввели [свои] войска, намереваясь подчинить поляков и лишить их свободы. И хотя польские войска выступили против них под предводительством и командованием своих воевод и сражались по мере сил в завязавшейся битве, они всё же испытали превратность судьбы и неудачу и их, после того как они потерпели несколько поражений от врагов, охватила тревога и страх за общее положение вещей, в то время как враги, разбредясь по полям, непрерывно совершали грабежи и бродили без всякой опаски. Итак, когда войска были уничтожены, враги свирепствовали каждый день и все считали, что государство пропало, один муж восстановил его и сохранил. В эту пору был среди поляков один деятельный муж по имени Пшемыслав ⁷⁶⁶, усердный и опытный в воинском деле более, чем полагалось по званию, в котором он пребывал, известный скорее талантом и усердием, чем древностью рода, славившийся справедливостью и, кроме того, знаменитый в народе и славный многочисленными достоинствами, и эти обстоятельства наполнили поляков большей надеждой, чем самое очевидное; к врождённым его способностям добавлялась большая опытность в битвах, в которых он сражался. Когда он разведал, что у врагов всё делается весьма небрежно, то прибегнул к плану скорее коварному, нежели отважному; молча осмотревшись и долго раздумывая, каким бы способом одолеть вражескую мощь, которую, как он считал, невозможно сломить его слабыми силами, он выдумывает своим находчивым умом необычное дело и создаёт обстановку притворного страха и притворной готовности к битве. Так, рано утром, на восходе солнца, он приказывает повесить в большом количестве на примыкающих к вражескому лагерю холмах подобия шлемов. Их отблеск, вызываемый солнечными лучами, настолько устрашил войско врагов, что все они, наперебой и кое-как похватав оружие, стремительным бегом бросились туда, где видели сверкающие шлемы, не сохраняя ни строя, ни порядка, в надежде одержать новую победу над поляками. Однако, когда они добрались до мест, где видели подобия шлемов, и не нашли там ни польских войск, ни ранее виденных ими шлемов (ибо Пшемыслав, увидев, что войско паннонцев и моравов вооружается, велел их убрать, чтобы отвлечь их от мнения, в котором они пребывали), то решили, что поляки, которые появились, бежали, и ещё в большем беспорядке вернулись в лагерь. Пшемыслав же, видя, что случай для успешного ведения войны, который он искал, найден скорее благодаря притворству и хитрости, нежели благодаря подлинным силам, воодушевляет польских воинов, которые к нему присоединились, и побуждает их к битве, обещая им верную победу, если и они также посвятят победе свои души. Таким образом внушив им решительную установку на победу, дабы они дерзнули предпринять то, на что, как вполне основательно полагали враги, они никогда не осмелятся, он в первую стражу весьма храбро и отважно нападает с тыла и с флангов на лежавших в дрёме и ублажающих тела врагов, сражается, поскольку чувства поляков были далеки от мыслей об опасности и они неустрашимо встречали вражеские стрелы, и, после того как очень многие были убиты, а все остальные бежали, поражённые сильным страхом, вместе с немногими разбивает и побеждает вражеские войска, захватывает лагерь врагов, наполненный многими вещами и трофеями, и раздаёт воинам найденную там добычу. Множество бегущих врагов можно было легко уничтожить или взять в плен, но Пшемыслав, довольствуясь тем, что освободил отечество и победил врагов, запретил преследовать беглецов. За то, что он защитил и освободил родину, Пшемыслав снискал к себе такую любовь, что расположением воинов и народа был признан достойным власти и тут же при всеобщей поддержке и согласии избран польским монархом и князем. С этого же времени он, отвергнув старое имя, стал зваться Лешком, что означает хитрый и коварный, потому что он одолел вражеское и не раз побеждавшее войско скорее хитростью, ловкостью и лукавством, нежели силой и оружием, либо (что я считаю более верным), чтобы у него для положения и звания князя ни в чём не было недостатка, ему и было дано это старинное и общее для князей Польши имя, так как от Леха I прочие происходившие от него князья звались уменьшительным именем, что в обычае почти у всех народов, – Лешками, а не Лехами; это имя, передаваемое в поколениях князей Польши, сохранилось до нашего времени.

Когда умер Пшемыслав и многие домогались княжеского престола, поляки решают устроить бега всадников к воздвигнутой колонне, чтобы королём стал тот, кто первым её достигнет. Лешек тайно спрятал в землю, по которой следовало скакать, крюки и, в то время как сам он обезопасил ноги своего коня железными подковами, а кони остальных были ранены и остановились, он первым приходит к цели и его провозглашают королём. Но в это время другой юноша, пешком пройдя через ристалище, вторым пришёл к колонне и, после того как первого убили за его коварство, был назван королём Лешком.

Когда правление Лешка или Пшемыслава продолжалось несколько лет и окончилось весьма успешно (ибо никто в его дни не осмеливался вторгаться в польские земли с открытой войной, пока он правил, после того как паннонцы и моравы потерпели [от него] страшное поражение), между поляками вновь возник раздор по поводу избрания князя, появились после его смерти новые и разные стремления к княжеской власти. Ибо названный Пшемыслав или Лешек не оставил ни одного потомка своего рода, ни мужского, ни женского пола, а потому, когда он умер, очень многие, побуждаемые различными видами, вознамерились занять княжеский трон. Так, одного побуждал [к этому] род, другого – богатство, третьего – деловитость, четвёртого – трудолюбие, пятого – большие средства родичей, шестого – портреты славных предков. По этой же причине вышло, что, после того как настал день комиций для избрания нового князя, выявились различные как стремления, так и характеры домогающихся княжеской власти, которую каждый по мере сил пытался себе присвоить; итак, когда много дней прошло безуспешно в избрании нового князя, домогательство соискателей скорее усилилось, нежели ослабело, и не видно было конца этим странным выборам, так как голоса выборщиков разделились между многими [кандидатами], и каждый хотел поставить своего. Однако, боясь, как бы отвратительный раздор выборщиков не вылился в явные и открытые бои и расколы из-за соперничества выборщиков, а также в неоднократную резню и, кроме того, последующую гибель многих людей, как бы он не перешёл и постепенно не обратился в опасность и гибель для всего государства, они после долгих пререканий при всеобщем согласии нашли и избрали для устранения возникшего несогласия такой путь: в определённое и специально назначенное для этого время должна быть установлена колонна, которую все домогающиеся польского княжения, распределив коней, имеющих на телах разные отметины и цвета, должны будут достичь как можно более быстрым аллюром от указанного и заранее назначенного места, и тот из бегущих, кто первым достигнет колонны, получит польское княжение и власть, невзирая на его звание, вследствие более упорного бега. Итак, для обретения полезного и подходящего правителя таким путём, при котором, как полагали, нельзя употребить какой-либо хитрости и коварства, было выбрано ровное поле вблизи города Кракова, расположенное напротив реки Прандник, имевшее единообразный, спокойный и цветущий вид, была установлена колонна, чёткими знаками и границами заранее намечены места для участников пробега, устранены все препятствия и препоны, избраны старцы и пожилые вельможи, безупречные и честные, для обозрения и оценки заслуг бегущих и присуждения победителю и атлету знатного приза, а именно, власти над Польским королевством. Однако, поскольку человеческий ум нельзя ограничить какими-либо предосторожностями, легко был найден способ, посредством которого коварство, переступив через найденное человеческими усилиями решение, восторжествовало. Ибо некий исполненный хитростей и талантов муж, считавшийся наиболее пылким и честолюбивым среди добивающихся польского престола посредством пробега, по имени Лешек, глубокой ночью, без свидетелей, чтобы преступление никем не могло быть выдано или разглашено, осторожно наполняет и покрывает железными шипами всё поле, через которое следовало бежать к колонне, и засыпает свежим песком, чтобы их нельзя было заметить, оставив без порчи и покрытия шипами только одну боковую тропу, по которой, как он полагал, придётся бежать ему самому, и отметив её только ему понятными знаками. Сделав это, он не без сильной радости стал ждать дня комиций, не сомневаясь, что княжеская власть достанется именно ему. Между тем, однако, этот искусно придуманный замысел выдал случай. Ибо два юноши низкого и тёмного звания, выйдя ради развлечения к месту состязания, договариваются между собой шутки ради пешком добежать до установленной колонны, установив в качестве награды, чтобы проигравший всегда величал и называл победителя королём. Однако, желая исполнить заключённую договорённость, они в самом начале бега останавливаются, поскольку шипы ранят им ноги, и обнаруживают, что вся эта равнина покрыта такими же железками; полагая, однако, что не следует рассказывать о том, что они нашли в результате случайного открытия, они обходят молчанием всё это дело. Когда наступил день комиций, множество мужей и юношей прибыли на разного цвета конях, чтобы попытать счастья, и были приведены к месту состязания теми, кому была поручена забота об этом деле. Когда вся польская знать и народ сбежались на это торжественное и редкое зрелище в огромном числе, чтобы наблюдать исход необычного дела, назначенный на 15 октября для скачек день представлял интересное во всех отношениях зрелище. Посыпанное песком поле, воздвигнутый вельможами и князьями королевский трон, люди, который отовсюду собрались на зрелище и обращали на бегущих лица, умы и глаза, а в тех, как случается, было всё – и страх, и расположение, и милосердие, и страсть в зависимости от особенностей характера каждого. Когда все домогающиеся власти разом пустились вскачь, то кони их всех пострадали от шипов, которых никак не могли избежать; они сначала спотыкаются и останавливаются, и, наконец, падают, а седоков своих, ещё сильнее их погонявших, сбрасывают, задерживают или повергают на землю. Только Лешек, который коварно разбросал шипы и весьма тщательно защитил со всех боков копыта своего коня железными подковами, дабы тот избежал опасности со стороны шипов, если наткнётся на них случайным образом, пройдя по свободной [от шипов] тропе, первым и единственным, не без смущения и удивления со стороны товарищей и зрителей, добрался до колонны на коне и впереди всех, и схватил колонну, как победитель и атлет. Но один из двух юношей, бегавших, как мы показали ранее, [наперегонки] согласно шуточному уговору, тот, который получил меньшие раны от шипов и уже выздоровел, не счёл нужным пренебрегать этим состязанием; когда каждому всаднику был указан путь для пробега, и настало нужное время, он тут же окольным путём и косыми перебежками, не без насмешливых выкриков со стороны народа и смеха, своим ходом и быстрым бегом вторым добрался до статуи. Но, хотя Лешек первым, согласно условию, добрался до колонны на пегом коне, и все приветствовали его как короля и правителя, он, однако, был вскоре обвинён своими соперниками в очевидном коварстве и был вынужден защищаться в суде перед судьями, поставленными для рассмотрения заслуг бегущих. В качестве очевидного свидетельства совершённого коварства были приведены все четыре копыта его коня, покрытые железом со всех боков, и благодаря этому явному доказательству было установлено, что это он разбросал шипы и является лукавым нарушителем общественного установления; по общему приговору всех судей он был обвинен в обмане и осуждён, как виновник коварства. Когда же против него был вынесен обвинительный приговор, он был разорван на куски и растерзан своими товарищами, которых обманул, и прочими, которые были разгневаны его подлой выдумкой, этим суровым наказанием понеся достойную кару за своё вероломство. По согласному внушению и всеобщим оглашением тот юноша, который как бы в шутку своим ходом бегом достиг статуи, был признан достойным княжеской власти, возведён и усажен на королевский трон, и ему, хотя он (как мы говорили выше) был низкого звания, при всеобщем согласии была передана власть, поскольку все решили, что он честно заслужил это княжение согласно постановлению закона. А чтобы старое имя не мешало ему править, он, отвергнув прежнее, был назван Лешком; ибо это имя считалось тогда у поляков весьма славным, так что даже тех, кого они принимали в княжеское достоинство, они обозначали им, как неким титулом. Так, в одно и то же время в священной должности королевского величества было отказано коварному и честолюбивому человеку вместе с гибелью его самого, и она была передана смиренному и простому мужу с величайшей ему похвалой, и подтвердилось тогда изречение правдивого Писания: «Многие сидели на троне, но тот, о ком не думали, стал носить венец» ⁷⁶⁷.

О том, как Лешек, одержав множество побед над врагами, долго и мирно правил, украшенный многими добродетелями.

Свой низкий жребий и звание, поднятые благодаря удивительному промыслу Божьему до королевского величия, Лешек прославил такими геройскими подвигами, украсил столь славными деяниями, что стали верить, будто он родился не в крестьянской лачуге, но в царских чертогах и произошёл от выдающихся родителей. Обладая благородной, прекрасной и деятельной душой, а также благотворной отвагой, он не только отражал набеги нападавших на его владения враждебных соседей, но и сам объявлял войны паннонцам, моравам, чехам, немцам и другим окрестным народам; ведя их с ловкостью и удачей, он некоторых из врагов разбил в крупных битвах, а у остальных отобрал земли и владения. Если же не было внешнего врага, то он, чтобы тела воинов не ослабевали от долгого покоя, объявлял сборы, устраивал игры с копьями, подобия битв и прочие воинские упражнения, выставлял награды победителям и атлетам и с великой душевной радостью распределял их между победившими. Постоянное проведение турниров и воинских игр принесло ему великую любовь среди воинов, а постоянные упражнения и употребление оружия сделало воинов сильными и готовыми к ведению войн. Он, сверх того, славился такой щедростью и к своим, и к чужим, что часто предпочитал нуждаться из-за щедрости, чем богатеть от изобилия из-за скупости. Ни один хороший поступок он не оставлял без вознаграждения, и не отказывал в своей поддержке просящим или нуждающимся в покровительстве, желая, чтобы его считали не королём, но наилучшим покровителем всех нуждающихся. Довольствуясь малой и скудной пищей, он считался величайшим ненавистником пьянства и обжорства; наконец, свой стол он украшал с удивительной предусмотрительностью и бережливостью, чтобы у всех пирующих было достаточно пищи, но не было и повода к обжорству. Возможно, это показалось бы жалким и не заслуживающим восхищения в князе, если бы ко всему этому не добавлялось одно наглядное доказательство доблести, превосходящее прочие. Ведь ту скромность и умеренность души, какой он обладал, ещё когда был частным лицом (то ли приобретённую благодаря добродетели, то ли данную от природы, неизвестно), он сохранил и в королевском звании, и пользовался ею во всё время своей жизни. Часто в официальных делах, сколько бы раз ни заставляла его облачаться в королевский плащ та или иная необходимость, он всякий раз приказывал развешивать над своей головой на более возвышенном месте лохмотья и те грубые и простые одежды, в которых принял власть, чтобы это одеяние возобновляло и возвращало ему память о его первоначальном жребии, не давало, чтобы он, избранный господином жизни и смерти граждан, превозносился сверх меры, и отвращало его от греха всякой роскоши, гордыни и беззакония. С самого начала правления и до конца жизни он был человечным и милосердным, никогда не отрицал низость своего рода, и даже превратил в украшение и прекраснейшее деяние то обстоятельство, что ему случилось взойти и подняться на вершину власти из скромного жребия.

Лешек оставил наследником своего сына – Лешка III, ничем ему не уступавшего, а тот, в свою очередь, оставил наследником королевства единственного законного сына Помпилия, а между двадцатью незаконными, которых он оставил под его властью, ещё при жизни разделил определённые земли.

В то время как Лешек II победоносно и счастливо правил у поляков многие годы справедливым и умеренным правлением, он, удручённый многолетней старостью, достигнув преклонного возраста, ушёл из жизни. Некоторые утверждают, что этот Лешек был побеждён и убит в битве с Карлом ⁷⁶⁸, сыном Карла Великого; ибо я нашёл, что так писал о нём Мартин Галл: «В 805 году Господнем император Карл послал в Польшу своего сына Карла, который, опустошив всё, убил Леха, герцога этой земли, и, вернувшись оттуда к отцу, нашёл его охотящимся в Вогезском лесу ⁷⁶⁹». Хотя из этого следует, что поляки и тогда, и ранее вели войны и с императорами, и соседними королями, но из-за недостатка книг и авторов, которых тогда у поляков, как у язычников, не было, неизвестно, в какое время, в каком порядке, с каким результатом и при каких князьях это было. Итак, когда Лешек умер то ли естественной, то ли насильственной смертью, он оставил полякам в качестве наследника единственного сына своего имени – Лешка III, который ввиду выдающихся деяний и заслуг отца был признан достойным занять отцовский престол. Однако, он, ни в чём не уступая отцу в нравах, в которых был превосходно наставлен, в добром имени и в добродетелях, пользовался у своих и чужих такой славой, что казалось, будто он скорее превосходил отца доблестью и заслугами, чем равнялся ему. Ведя множество войн с соседями, он сделал известными имя и славу свою и своего народа многими геройскими подвигами; некоторые провинции Польского королевства, колебавшиеся и желавшие перемен, он сохранил в верности своей мудростью и воинской доблестью и подавил их волнения, а некоторые также, вновь захватив, подчинил своей власти. Неоднократно приглашаемый путём настойчивых просьб и даров паннонцами, которых тогда беспокоили войной греки и италийцы, для ведения войн, он во многих победах разбил италийские и греческие легионы и как своей и своего войска силой, так и воинской хитростью, которой отличался, позаботился, чтобы народ паннонцев, которые и сами были славяне ⁷⁷⁰, не сделался данником греков или италийцев. От законной жены он родил только одного сына, дав ему имя Помпилий ⁷⁷¹, и, приставив к нему учителей и наставников, позаботился воспитать его в достойных нравах и полезных обычаях, в надежде на его будущее преемство. От многочисленных же наложниц он имел двадцать детей, всех мужского пола, а именно, Болеслава, Казимира, Владислава, Вратислава, Отто, Барвина, Прибислава, Пшемыслава, Якса, Земиана, Земовита, Земомысла, Богдала, Спитигнева, Спитимира, Збигнева, Собеслава, Визимира, Крешимира и Вислава. Боясь, однако, как бы после его смерти между сыновьями не возникли ссоры и кровопролитные войны из-за его владений и княжеств, Лешек назначает законного сына Помпилия монархом и государем Польского королевства, а остальных его незаконнорожденных братьев подчиняет его власти и воле, связывает и обязывает клятвой, велев, чтобы они во всём его слушались и признавали его суд и верховенство. Он также делит между двадцатью названными сыновьями всю поморскую область славян и ругиев, полабов, ободритов, вагров, кашубов, протянувшуюся по направлению к Мейсену, Вестфалии и Океану, и все польские или славянские области, расположенные между реками Эльбой и Гавелем, и каждому назначает соответствующий удел. А те, осуществляя в них правление в течение долгого времени, основали от своего имени множество городов, замков, селений, крепостей, и, даже если их по прошествии времени захватил и удерживает до сих пор немецкий народ, древнее наименование городов, замков и мест, хоть и переделанное на немецкий лад, сохраняется по сей день, а именно, Буков ⁷⁷², Добин ⁷⁷³, Брема, Мекленбург ⁷⁷⁴, Люнебург ⁷⁷⁵, Ольденбург ⁷⁷⁶, Ратцебург ⁷⁷⁷, Зегеберг ⁷⁷⁸, Плён ⁷⁷⁹, Шлезвиг, Илов ⁷⁸⁰, Шверин, Малхов ⁷⁸¹, Росток, Кессин ⁷⁸², Верле ⁷⁸³. Названные земли и области славян были вместе с замками и городами захвачены саксами, вестфалами, голландцами, фризами и прочими народами немецкого языка, а последующие князья, вельможи, знать и дворяне названных стран истреблены и изгнаны немцами; под конец Генрихом Львом ⁷⁸⁴, герцогом саксов, был убит славянский князь Никлот ⁷⁸⁵ с двумя сыновьями – Прибиславом и Вартиславом ⁷⁸⁶. В сёлах же и деревнях по сей день живут крестьяне славянского племени и говорят не на каком ином языке, как на польском, или славянском, хоть и искажённом и во многом изменившимся из-за смешения и соседства с чужими языками и народами.

О замках, построенных двадцатью сыновьями Лешка; из этого ясно следует, какими обширными были некогда польские земли, которыми ныне владеют германцы.

Упоминание, сделанное о незаконных сыновьях Лешка, побуждает меня не обходить молчанием их княжества и владения, а также основанные и заселённые ими города, чтобы потомки поляков знали, сколько отнято немецким народом у польских земель, после того как все эти земли и провинции немцы подчинили своей власти, хотя в сёлах и деревнях всё ещё здравствует славянский народ и язык. Итак, Болеславу, первому из незаконнорожденных сыновей Лешка, Барвину и Богдалу досталась Нижняя Померания, Казимиру и Владиславу – Кашубия, Яксу и Земиану – Сербия ⁷⁸⁷, Вратиславу – Рания ⁷⁸⁸, Прибиславу, Крешимиру и Отто – Дитивония ⁷⁸⁹, нынешняя Ольшация, Пшемыславу, Земовиту и Земомыслу – Згожелиция, которая ныне зовётся на немецком языке Бранденбургом; другим же, оставшимся братьям, были выделены некоторые расположенные в такого рода провинциях уделы с добавлением к ним кое-каких пущ в лесах и дубравах. Вислав основал замок Медзибоже, который ныне зовётся Магдебург ⁷⁹⁰, Собеслав – замок Далей, который называют Даленбург ⁷⁹¹, Визимир – замок и город на берегу Северного моря Визимирию ⁷⁹², названную по его имени и даже по сей день носящую это имя. Прочими, как известно, возведены следующие замки: замок Бремен, расположенный на границе вестфалов и фризов, чтобы выдерживать вражеское бремя, ибо по-славянски pondus означает «бремя». Также замок Луна, который и поныне зовётся Люнебургом, поскольку расположен на очень высокой скале, которую со всех сторон окружают широкие и ровные поля, что и дало замку это имя; ведь блеск луны, светящей в ночное время, славяне называют Луной, и по подобию с ней назвали Луной скалу, сияющую на полевой равнине, и основанный на ней замок. Также замок и город Буковец, который немцы называют Любеком, хотя славяне, живущие в округе, зовут его старым именем; также Ратцебург; также замок Шверин; также замок Любов ⁷⁹³, который по той причине, что его основал некий Мекло, немцы называют Мекленбургом, а князей, которые в нём правят, Мекленбургскими; от широких же просторов полей он зовётся по латыни Магнополем ⁷⁹⁴ – [названием], составленным из двух цельных [слов], хоть и на двух языках, а именно, на латинском и на славянском. Также замок Илов – от тучности земли; также замок Росток – от разлива вод и наводнения; также замок Верле – от доверчивости; также Званово – от слова «звать»; ибо vocatus или vocandus по-славянски значит «званый»; также замок Остров ⁷⁹⁵ – от острова, на котором он был возведён; также Тессин ⁷⁹⁶, Марлев, Бобель, Требешево, Вольгост, Чашны, Волимеж ⁷⁹⁷ и многие другие замки, селения, города и крепости, которые были построены и воздвигнуты двадцатью сыновьями Лешка и их сыновьями и внуками около Сарматского Океана и Северного моря, в районе окружающих это море болот, островов и пущ; они были заселены и освоены большим количеством народов из-за приморских богатств и выгод, и возникли в тех районах разные постройки новых городов и многочисленное население. Ибо этот северный край, чем менее он нагревается солнечным зноем и более охлаждается снежным и ледяным холодом, тем здоровее для человеческих тел и пригоднее для рождения людей и произрастания растений.

Помпилия, сына Лешка, коронуют в короли после смерти отца; он утверждает послушных ему братьев в уделах, переносит королевскую резиденцию в Гнезно, а затем – в основанную им Крушвицу; там, наслаждаясь покоем и не совершив ни одного достопамятного деяния, он умер, оставив одного сына.

Воле Лешка III во всём, о чём он распорядился при жизни по поводу сыновей, повиновались, и его законный сын Помпилий со всеобщего одобрения и согласия как братьев, так и всех вельмож Польши, когда отец умер, был принят и избран в короли и монархи Польши всеми двадцатью братьями, рождёнными от наложниц и оказавшими ему, согласно клятве и решению отца, должное послушание и феодальное подчинение. Итак, утвердившись на троне, Помпилий отпустил двадцать братьев для управления провинциями, которые им пожаловал отец Лешко, и они с тех пор начали управлять ими с присущим каждому из них усердием. Итак, Помпилий или Попель, получив Польское королевство, пресытившись горами, возле которых был основан город Краков, стал находить удовольствие в полях и равнинах; поэтому, перенеся столицу своего королевства из замка и города Кракова, где, как он знал, жили его предшественники, он вернулся в первоначальную [столицу] древних князей Польши, то есть в Гнезно. Но, когда проживание там также породило в нём отвращение, он, желая оставить в потомстве память о своём правлении, основал на имевших широкий вид равнинах, возле озёр и болот, новый замок и новый город, и назвал его Крушвицей; перенеся в него постоянное своё местопребывание, он сделал его столицей своего королевства; по этой причине новый город, без труда наполнившись множеством купцов и колонов, считался в ту пору знаменитым и славным среди городов Польши. Всякий раз как Попель или Польское княжество подвергались нападению из-за вражеской непримиримости или в войнах с соседями, его братья всегда помогали ему и лично, и всеми силами против любых врагов, возвращаясь домой не раньше, чем враги будут разбиты, или возникшие волнения будут улажены достойным соглашением. Известно, однако, что названный Попель не совершил ни одного выдающегося героического или славного деяния, и дедовский или отцовский род не воссиял в нём ни в управлении королевством, ни в расширении его пределов, ни в совершении воинских подвигов; довольствуясь лишь управлением тем, что имел, он родил от законной супруги одного сына, которого назвал своим именем – Помпилием и, ещё не достигнув старости, в бессильном и слабом возрасте был поражён недугом и ушёл из жизни. Он без всякой причины был равно робким и недоверчивым; прочее в нём казалось более простительным, однако, наиболее преступным и неправильным (то ли это внушил ему нрав, то ли было предзнаменованием грядущего несчастья) было то, что он при всякой клятве или проклятии призывал, чтобы его сожрали мыши, что по прошествии времени таки случилось по Божьему попущению. На латинском языке он звался Цинереус, а на немецком – Оссерих; этот монарх, как полагают, правил у поляков и в течение многих лет управлял Польской королевством около 800 года от воплощения Господнего.

О том, как братья, придя к Помпилию и найдя его мёртвым, приняли в князья его сына Помпилия и позаботились о правильном управлении [государством].

Когда весть о болезни князя Попеля дошла до двадцати его братьев, которые получили княжества и владения на побережье Северного моря, в Нижней Померании и Кашубии, все они вышли из мест своих поселений и спешно съехались в Крушвицу, чтобы навестить заболевшего брата; но обнаружили, что уже на следующий день брат Попель испустил дух. Охваченные немалой скорбью по поводу его смерти, они проливают много слёз, тело по обычаю того времени хоронят в достойном месте и с положенными почестями совершают погребение. В груди их всех обнаружилась такая нежная любовь и верность к сыну брата, которого Помпилий единственным оставил после себя, что, хотя они и могли с согласия вельмож и князей Польши взять на себя под именем опекунов управление Польским королевством ввиду малого возраста племянника, всё же, оставив всякое честолюбие, они предпочли скорее оставить племяннику Помпилию, хоть и малолетнему, и ребёнку, правление, нежели захватить его в той или иной части. Поэтому, не ожидая в течение долгих дней совершеннолетия племянника, они тогда же возвели его в короли и монархи Польши и, как были связаны клятвой отцом, принесли ему оммаж верности и послушания. Некоторые из них, кому эту обязанность поручали остальные, приходили и в течение определённого периода выслушивали и принимали решения и постановления по важнейшим вопросам и жалобам, которые поступали к Помпилию, и с любезным долготерпением находились при дворе племянника, пока тот не повзрослел, полагая, что за столь любезную и ревностную услугу, оказанную в его детские годы, они будут ещё более любимы племянником Помпилием, после того как тот возмужает.

Об отвратительных нравах Помпилия и о том, как его жена ласками добилась от женоподобного мужа всей власти над государством и родила двух сыновей.

Под внимательным и тщательным попечением дядей Помпилий Младший перешагнул через годы юности и вскоре после того как дядья предоставили его своей воле и власти, начал отступать от дедовских нравов, стремясь только к тем вещам, которые, казалось, имели мало общего с добродетелью, и, склонный ко всеми порочному и преступному, считался [человеком] бесчестным и постыднейшим. В нём не было никаких благородных задатков, ни одного достойного храброго мужа и князя деяния, ни одного примера добродетели, никакой любви к достоинству; преданный сну, пьянству и обжорству, он не обращался за советами к своим баронам, но, приверженный распутству и разнузданности, был занят устройством пирушек, проведением попоек, гулянок и танцев; оставив всякую заботу о добродетели, он не изучал оружие, но, связанный дружбой и общением с женщинами, избегал общества мужчин, особенно, зрелых и мудрых, как чумы и погибели; из-за этого ярость враждебных соседей, подавленная бодростью и ловкостью прежних князей, вскоре ожила, пробуждённая злобой и малодушием князя Помпилия. Итак, тревожимый благодаря Божьему попущению частыми войнами, он вёл их трусливо и малодушно, постоянно возвращаясь к обычному и пустившему глубокие корни распутству. Поэтому и случалось, что враги, хоть и располагали меньшими силами, часто выходили победителями из завязавшихся битв; ибо сам Помпилий, весьма вяло заботящийся обо всём, что следовало решать железом, первым бросался в бегство и увлекал за собой остальных страшной опасностью смерти или плена, либо постыдным бегством. Если же какие-то войны при его правлении и велись более успешно, то они имели успех благодаря таланту не его, но военачальников, ибо по совету и решению баронов решено было никогда не привлекать его ни для отражения нападений, ни для ведения войн, как некую клоаку несчастий. Он вызывал у своих и чужих не только презрение, но и насмешки. Поскольку у него на голове были уродливые, и к тому же стёртые и редкие волосы, он считался из-за этого презренным, но ещё более презренным из-за распущенных нравов во всяком деле, и за позорное поведение получил от своих людей прозвище Хостско ⁷⁹⁸ (что означает никчемная, стёртая и мерзкая метёлка). Вялый и трусливый на войне, медлительный во всяком деле, он был не слишком честен и в отношении подкупа. За него была просватана и выдана замуж дама из соседних с Польским королевством князей Алеманнии, отличавшаяся знатностью рода и превосходившая изяществом редкой красоты большинство женщин своего века, но по женской натуре склонная ко всякому преступлению и, особенно, к честолюбию и алчности; дядья и вельможи Польши выдали её за него замуж с надеждой и оглядкой на то, что она изменит к лучшему отвратительные поступки и нравы мужа. Однако она до такой степени опутала его, прельстив и пленив своими женскими чарами и плутнями, что власть и управление всем королевством находились скорее у неё, чем у короля, и отдельные, подлежащие решению королём дела считались имеющими силу только после того как их одобрит и даст своё согласие королева. Затем, по прошествии времени у неё родились два ребёнка, оба мужского пола, и эта плодовитость вызвала к ней ещё большую степень уважения со стороны короля и вельмож королевства, а положение её и ввиду любви супруга, и благодаря рождению детей упрочилось в глазах верных. Из-за всего этого королева становилась всё более и более надменной и, забыв о своём статусе, забрала у ничтожного и изнеженного мужа и присвоила себе распоряжение и управление всем королевством, а королевский ум, сам по себе порочный и ленивый, хотя вельможи призывали его к лучшему, с ещё большим усердием склоняла к худшему. Королевским же детям были даны дедовские имена: одному – Лех, другому – Помпилий.

О том, как жена, с неудовольствием перенеся то, что дядья упрекали её мужа Помпилия, удивительными уговорами убеждает его отравить их ядом.

Дядья Помпилия II, видя и зная по опыту, что их племянник склонен к порокам и непристойностям, и вызывает величайшее презрение и насмешки как у своих, так и у чужих, часто приходят к нему частным образом и публично, часто увещевают его, умоляют и заклинают прахом деда и отца, чтобы он не бесчестил, не осквернял и не позорил недостойными нравами и шутовскими выходками свой и их род, показывая ему на основании очевидных доказательств, многочисленных доводов и примеров, что не только Божество, но и подданные не будут терпеть его отвратительное распутство и наглые деяния. Они часто угрожают ему гибелью королевства, часто указывают на своё отпадение и лишение его их поддержки и советов, до сих пор ему подаваемых. Однако, Помпилию II к внушённой природным нравом злобе добавилась ещё одна пагуба, а именно, нечестие супруги, которую он взял из немецких князей и которая склоняла душу Помпилия II, саму по себе слабую и склонную ко всему нечестивому, к ещё более худшему. Так, видя, что её супруг отвратителен и ненавистен как вельможам, так и простым людям, как богатым, так и бедным, и боясь, как бы вельможи королевства, питая отвращение к его дурным нравам и женским поступкам, не выступили, чтобы объявить его вне закона, низложить или убить, и не избрали на его место кого-либо из его дядей, а именно, князей, проживающих в северных областях, и чтобы не пришлось двум её сыновьям, которых она родила от Попеля, отправляться в изгнание, она днём и ночью женскими ласками смягчает, ублажает, умоляет душу своего мужа и прельщает, побуждает, склоняет его на убийство и ликвидацию дядей. «Нет, – говорит она, – ни тебе, ни твоему потомству, которое тебе наследует, спокойной жизни от оставшихся в живых дядей, нет спокойствия королевству, которым ты владеешь, но власть твоя ненадёжна и весьма опасна. Ибо сколько ты имеешь дядей, столько коварных врагов будет у твоих детей. Они делятся с тобой обстоятельными и дружескими речами, укоряют тебя частыми наставлениями, сваливают в кучу множество предостережений, обещают немалую поддержку вооружёнными силами; всё это они делают с хитрым и коварным умыслом, чтобы заманить тебя в ловушку, чтобы выставить тебя в глазах твоих подданных ещё более презренным и ненавистным, и хвалятся, что поступали по отношению к тебе не только как дяди, но и как родители. Они требуют в частых речах высокой взаимной компенсации, часто называют тебя не королём, не правящим князем, но рабом своей прихоти; они пытаются управлять тобой своими наставлениями и советами не для того, чтобы ты делался лучше и совершеннее, но чтобы казался ещё более презренным, и потому в постоянных рассказах приводят дедовские добродетели, нравы и поступки. Они побуждают тебя отражать или начинать войны, чтобы тем быстрее уничтожить; все их уловки и замыслы стремятся к тому, совершаются для того, направлены только на то, чтобы погубить тебя и твоё потомство и наследовать тебе на троне. Итак, в твоих руках выбор – то ли повелевать, то ли быть рабом других, то ли считаться славным, то ли презренным, то ли счастливым, то ли жалким. Итак, если ты умный, если обладаешь какой-то мудростью, если хочешь, чтобы положение твоё и твоих людей было прочным, пробудись, наконец, стряхни с себя ту вялость, в какой до сих пор пребываешь, и прежде чем интриги твоих дядей против тебя обретут силу, прежде чем они опутают тебя своими лживыми выдумками, лиши их жизни, если не мечом, коли ты считаешь его не слишком надёжным и подходящим, то по крайней мере ядом. И в этом деле ты будешь иметь во мне верную соучастницу и помощницу. Боги и пенаты предков, а также тени как отца, так и деда призывают тебя на царство и на королевский престол, но и народ, вся знать и собрание отцов назначают и называют тебя королём. И только дяди мешают тебе и не дают стать счастливым и славным королём. Но если ты их устранишь, то не сомневайся – всё будет делаться по твоему желанию». Подбадривая и уговаривая мужа этими и другими речами, она побуждает его к преступлению, совратив искусными речами и запутав женскими словами.

Помпилий, притворившись тяжело больным, призывает к себе своих дядей и, организовав похороны, поручает им своих сыновей.

Этими и очень многими подобными речами жена прельщает, склоняет и побуждает душу мужа к нечестивому убийству своих невинных дядей, и с немалой заботой высматривает удобное место и способ, чтобы как можно быстрее привести в исполнение задуманное. Итак, когда она с женской хитростью нацелила его на такого рода дело, Помпилий II, притворившись, будто тяжело заболел, ложится, словно больной и умирающий, на койку и заклинает дядей через частых послов и письма, чтобы те не медлили и как можно скорее пришли к нему, прежде чем болезнь его доконает, и услышали его последнюю волю. Когда те съехались по обыкновению с благосклонными и преданными намерениями, Попель изложил перед ними, в то время как это слышали также королева и первейшие из вельмож, следующее: «Узнав по милости богов, что мне предстоит скорая смерть от болезни, которая, как вы видите, меня поразила, и мне более не дано наслаждаться жизнью, я счёл необходимым призвать к себе вас, моих любимых дядей, чтобы, прежде чем мне придётся расстаться с жизнью, я по вашему спасительнейшему совету, которому всегда следовал, рассмотрел и решил вопрос о наследнике престола; чтобы как по вашей милости я правил, так же и жил в бессмертии посредством наследования моих сыновей по вашему вечному благоволению. Ибо я смогу считать себя скорее выжившим, чем умершим, скорее живым, чем мёртвым, если вместе с вами проведу собственные похороны, и живой, пока ещё теплится душа, увижу вашу ко мне привязанность, которую вы по влечению и закону человечности и приязни окажете мёртвому, ибо я по воле судьбы умираю и мне не дано долго находится вместе с вами. Так воздайте живому то, что вы намереваетесь оказать умершему, ибо отказать живому другу в том, в чём обычно не отказывают даже бездыханному врагу, следует считать безбожным деянием». Затем он изображает слёзы и стоны, искусно перемешанные со вздохами и издаваемые скорее от достойной проклятия хитрости, чем от настоящей боли, и, словно охваченный горем, подавленный слезами, испытывающий затруднение из-за всхлипываний и удручённый недугом, теряет связность речи. В ответ на эти столь учтивые и приправленные пленительной сладостью слова, поскольку все сердца были поражены глубокой скорбью, весь двор начал издавать громкие вопли; здесь были слышны искренние, там притворные рыдания, в одном месте вздохи или жуткие завывания, в другом били себя в грудь, всплескивали руками, девушки рвали волосы, женщины царапали лица, старухи разрывали одежды. Всеобщие рыдания усугубляет плач лицемерной королевы, изображаемый с вероломством большим, чем [пресловутое] пунийское ⁷⁹⁹; горестно обнимая то мужа, то дядей супруга, то отдельных вельмож, она в скорбных причитаниях мучает и ублажает их, и своим притворным плачем исторгает у дядей и вельмож искренние слёзы за супруга. И такая скорбь охватывает умы их всех, что в народе даже распространилась молва, хоть она и была ложной, будто некоторые медные идолы и статуи, расположенные во дворце, в ответ на столь сильные рыдания источали пот, наподобие слёз, причём более щедро, чем это подобало неодушевлённым вещам. Что же далее? По приказу короля Помпилия за счёт больших средств были организованы и проведены пышные похороны живого человека, что может показаться равным знамению, во время которых каждый из дядей короля Помпилия и вельмож Польши выразил свою приязнь и любовь в такой мере, в какой стремился понравиться королю, наблюдавшему и внимательно отмечавшему усердие их всех, и заслужить его милость и благоволение. Итак, когда эти вещие похороны были завершены по языческому обычаю и обряду того времени, все, которые там были, угощаются роскошной пирушкой и настраиваются на приём доставленной благодаря хорошему обслуживанию пищи; когда же они собирались встать из-за стола и уже несколько оправились от скорби, король Помпилий велел пригласить их к своей особе, заявив, будто благодаря их доставляющему радость присутствию и сладчайшей беседе ему будет легче перенести близящийся смертный час. Видя, что королева дала волю притворным слезам, он утешает её такими словами: «Что ты, дорогая жена, проливаешь горькие слёзы, что ты причитаешь, подавленная скорбными горестями? Уж не боишься ли ты вдовства? Но будь уверена, что пока живы те, кого я оставляю опекунами ради защиты твоего сиротства, тебе не придётся испытать тяготы вдовства, так что смотри на этих безупречных людей, как на меня самого, находящегося рядом с тобой. Ибо всех их, как моих дядей, связанных со мной тесным родством, так и лучших из моих баронов, которых я, умирая, оставляю, я хочу просить и умолять, чтобы в тебе и наших общих детях жила и здравствовала родовая память, так как я оставляю им тебя и моих сыночков, частицу моего тела и половинку моей души ⁸⁰⁰ в качестве залога». Подымаются дяди, подымается достопочтенное собрание баронов, и каждый обещает от себя в случае беды по мере сил оказывать свою помощь супруге и детям Помпилия, и клянётся, и присягает, что пусть лучше ему случится смерть или гибель, если он допустит каким-то образом нанести вред здоровью королевы и сыновей. Ибо все с простотой и искренностью наперебой выражали то, что чувствовали, чтобы показать состояние своей преданности и любви к королю и королеве. И они не могли ни поверить, ни представить, что слёзы и стоны как короля, так и королевы были притворством и вызывались хитростью, а не какой-либо болью. Дяди, князья и вельможи Польши, чтобы скорее прекратить горестные рыдания, осушить слёзы короля и королевы, которые по их мнению были пролиты взаправду, а не из коварства, прибавляют, что будут после смерти короля Помпилия заботиться о королевских сыновьях, ещё не вышедших из детского возраста, то есть, Лехе и Помпилии, так усердно, так тщательно, как о своих собственных, чтобы королевские сыновья не пожелали себе других родителей, и с не меньшей заботой перенесут на его оставшихся сыновей ту честь и почёт, верность и преданность, какую они обычно оказывали самому отцу. Король Помпилий делает вид, будто радуется великой радостью и, пролив притворные слёзы, которые исторгло величие его коварства и хитрости, воздаёт им всем благодарность, а затем, обращаясь к каждому по имени и склоняя к себе объятиями и лживыми поцелуями, заклинает их всех, чтобы они, дав силу своим словам, оставались в обещанной верности. В разговоре же, будто готовясь вот-вот умереть, он, проливая слёзы, поручает им свою супругу королеву и двух [сыновей], рождённых от неё для наследования Польского [королевства].

Дяди отравлены Помпилием.

Посреди этих разговоров солнечное сияние приблизилось к пространству наклонного неба ⁸⁰¹, и Помпилий проделал уже все свои хитрости, придуманные ловкостью жены для обмана дядей и первых из вельмож; дяди, а также вельможи, выполнив всё, что обычно надлежащим образом совершали в отношении умирающего или мёртвого князя, полагали, что настал его смертный час, согласно объявленному им утверждению божественного оракула; в то время как Помпилий, будто бы собираясь попрощаться со своими дядьями и вельможами, приказывает подать через слуг медовый напиток, чтобы посредством этого питья и поцелуя заключить последний договор с дядьями и вельможами. Это был золотой бокал, искусно и с тайной целью изготовленный по утончённому умыслу королевы, а налитая в него жидкость, пусть чистая и в небольшом количестве, сильно пенилась и, хотя была налита едва до середины чаши, из-за поднявшейся пены доходила до самого верха; когда же пену сдували, она возвращалась в нормальное состояние, как то бывает при кипении, когда убираешь огонь. Итак, налитое в такой сосуд смертоносное зелье подали сперва королю Помпилию, чтобы король попробовал его и остальные сочли его чистым и здоровым. Однако, король, притворно и для виду попробовав его перед всеми дядьями и вельможами, при помощи сдувания устранил пенную гущу, которая занимала половину чаши, не коснувшись и тем более не отведав самого содержания; а оставшуюся половину зелья, в которой содержался сильный яд, было приказано выпить каждому из дядей и вельмож, перед этим обменявшихся с королём поцелуем. Таким образом напоив их смертоносным зельем, он приказывает им уйти из спальни, сделав вид, будто его от приятной и непрерывной беседы с ними сморил сон, а на самом деле, чтобы кому-либо из них не довелось умереть у него на виду. Когда сила яда охватила внутренности и суставы несправедливо обречённых на смерть мужей, их внезапно охватило некое безумие и бешенство, и очень многие считали, что они пьяны, а другие – что они помешались и сошли с ума. Наконец, яд добрался до самого сердца и, прежде чем наступила полночь, все отведавшие смертоносного зелья умерли после жестоких мучений; обнаружившаяся на уже мёртвых телах открытая грыжа также очевиднейшим образом доказала, что они погибли от отравления ядом. Тогда же впервые всем стало понятно и известно, что король Помпилий опоил дядей предательским и отравленным зельем, что под нечестивым предлогом собственной смерти ускорил их смерть – пагубную для него самого, пагубную для отечества, пагубную для всего его рода, что он хотел повиноваться скорее уговорам и убеждениям жены, скорее своему честолюбию, чем божественным, естественным и природным законам. Ибо соблазнённый жаждой земель, которыми владели дядья, прельщённый указаниями и постоянными советами своей жены, в известной мере второй Иезавели ⁸⁰², он, и сам обратившись в Ахава ⁸⁰³, вознамерился изгнать родных дядей из их законных владений и отеческих мест и, презрев всякую общность крови, отринув всякий стыд, ни во что ни ставя Бога, карателя беззаконий, не веря, что тот отомстит за воистину невинную кровь, или когда-нибудь накажет его скорой и достойной карой за кровь родных дядей, прибегнул к притворному благочестию, вскоре вылившемуся в форменную жестокость, собираясь так или иначе совершить убийство родных дядей; и не ранее отказался от преступных начинаний, пока не совершил их, побуждаемый духом злобы.

О том, как Помпилий запретил хоронить тела дядей; по этой причине мыши сожрали его в Крушвице вместе с женой и его детьми.

Когда светила отечества закатились в результате незаслуженной и достойной сожаления смерти, молчаливая скорбь и частые вздохи охватили умы всех людей. Ибо сдержанные страхом перед тираном и боясь, как бы он не поступил ещё хуже с теми, которые будут открыто оплакивать смерть убиенных, они не смели громко выражать своё горе. И только тиран со своей супругой радовался поразительным ликованием, поносил убитых им при помощи яда невинных мужей и клеветнически обвинял их в преступлении, уверяя, будто они погибли, чудесным образом поражённые небесной карой за преступление, задуманное против короля, племянника и друга; в то время как все они ожидали смерть племянника и короля, по поводу которой торжествовали на вчерашних похоронах, то своей собственной внезапной гибелью благодаря Божьей каре обнаружили то безбожие, которое проявили под предлогом благочестия и любви, оплакивая лживыми и притворными слезами грядущую смерть короля и племянника. Не довольствуясь двойным преступлением против дядей и вельмож в виде убийства и обвинений, он, нагромождая грех на грех, прибавляет ещё одну мерзость: строжайшим запретом воспрещает кому бы то ни было прикасаться к трупам убитых, или хоронить их, отказав в погребении друзьям и дядьям, которых лишил жизни; тем же, которые поступят иначе, грозила смертная казнь; стремясь стать известным своим бессердечием, он явился первым, кто дал пример такой жестокости не без позора в этот век. Итак, трупы умерших лежали, разлагаясь, и внушали ужас всем взирающим на них с сочувствием и страхом. Между тем, тиран Помпилий, более жестокий, чем Ламия ⁸⁰⁴, проявляет величайшую страсть ко всем преступлениям и целиком погружается в лона бесстыдных развратниц, повинуясь прихотям не иначе, как закону, и полагая, что впредь, после того как дяди и вельможи приказали долго жить, будет вести блаженную и счастливую жизнь без какого-либо порицания в венках, хороводах, банях, маслах, благовониях, сне, пьянстве и разврате. Но руку Божью нельзя удержать ни изобретательностью, ни силой людской, чтобы она не покарала злодея, когда того хочет. Ибо мстящий и карающий все беззакония Бог тяжкой карой покарал то преступление, которое Помпилий пытался утаить и скрыть своими хитростями. Ведь в то время как отвратительный всем Попель умножает преступления, устраивает пирушки, заливается вином и маслами, предаётся разгулу и разврату, и, как второй Сарданапал ⁸⁰⁵, безумствует и оскверняет себя всякого рода распутством, его поражает внезапная Божья кара. Множество необычайной величины мышей, высыпав из трупов дядей и вельмож, которые тиран приказал бросить непогребёнными, начали постоянными и яростными укусами буйствовать против сидящего на пиру и предающегося удовольствиям Помпилия, не без изумления и замешательства прочих, причём только против одного тирана Помпилия, его жены и двух сыновей – Помпилия и Лешка. И хотя ревностное усердие воинов и слуг прогоняло их и свежие сменяли уставших, множество мышей, упорствуя днём и ночью, не давая ни минуты покоя, всё же одержали верх, тогда как приходившие на помощь люди либо утомлялись, либо устранялись от его защиты. Поскольку ярость мышей часто обращалась и против защитников, было придумано новое средство: развели множество горящих костров, и в середине их расположился Помпилий с женой и сыновьями, в надежде, что мыши, возможно, будут задержаны пламенем; но и костры, сколько бы они ни горели, не стали препятствием для мышей и не принесли Помпилию никакой пользы. Тогда обратившись к другой стихии, Помпилий вместе с женой и детьми отправляется на корабле по широко раскинувшемуся озеру и размещается в деревянной башне, со всех сторон окружённой водой; но и от этого было не больше спасения, чем от костров. Ибо мыши, проплыв все воды, в которые направился Попель, следовали за ним различными путями, и, достигнув судна, тревожили его, непрерывно грызя; воины же и моряки, чтобы не погибнуть, захлебнувшись в воде, вместе с пострадавшим от мышей кораблём, по распоряжению самого Помпилия вернули корабль к берегу. Когда тот сошёл с корабля, ему навстречу выходит новое полчище мышей и, соединившись с теми, которые преследовали его в озере, тревожит тирана ещё более яростно. Итак, поскольку ни эти, ни многие другие средства не принесли никакой пользы, все, признав могущество Божье, убегают от него. А тот, видя, что всеми покинут, вместе с женой и двумя сыновьями подымается в высокую башню Крушвицкого замка, где сначала два его сына на глазах у него самого и у несчастной матери, бывшей не в силах оказать им какую-либо помощь, затем кровожадная супруга, и, наконец, сам тиран Попель были настолько истерзаны, изгрызены и сожраны со всеми потрохами и суставами невероятно огромным множеством мышей, которые непрерывно их атаковали, что не осталось даже следа от какой-либо кости или сухожилия. Таким образом преступный и нечестивый Попель вместе с безбожной подстрекательницей, второй Иезавелью, и сыновьями был уничтожен Божьей карой и унесён необычайным и новым видом смерти, понеся справедливую кару от душ убитых дядей и вельмож. Когда стало известно о его гибели, кости и останки убитых им дядей и вельмож, которые ещё не успели разложиться, были с благочестивым состраданием собраны жителями Крушвицы, сложены в один гроб и погребены в одной могиле. Этот необычный и редкий случай Божьей кары, приключившийся с Попелем, тираном и правителем Польши, был, как известно, занесён в книги очень многими авторами и историками как необычайное явление и чудо. От подобной болезни и чуть ли не той же самой напасти погиб, как пишут, Арнульф ⁸⁰⁶, франкский король и римский император-август, сын Карла Великого от наложницы, умерев, правда, не от зубов мышей, как этот наш Помпилий, но от нападок кишевших повсюду глистов; не успокаиваясь ни днём, ни ночью, они сгрызают всё мясо и, оставив кости и сухожилия, добираются до внутренностей. Таким образом польский король Помпилий был уничтожен Божьей карой вместе с женой королевой и детьми и пал гораздо тяжелее, чем Фаэтон ⁸⁰⁷ с солнечной колесницы, из-за того, что верил, будто возвысится благодаря гибели и невинной крови дядей и вельмож и возвысит сыновей. Посмотри на это, прошу тебя, всякий смертный, обдумай с тщательным вниманием и направь глаза души своей и на императора Арнульфа, и на короля Помпилия: одному из них никакие лекарства не смогли помочь избавиться от глистов, а второго никакая защита воинов не смогла оградить от мышиных зубов; страдая как от боли, так и от отвращения, они погибли жуткой и жалкой смертью, ибо ни мельчайших глистов, ни безоружных мышей так и не удалось отогнать от их тел, и ни огромные средства, ни сокровища, ни корона, ни скипетр, ни пурпур не смогли защитить их от глистов и мышей; суди свои поступки и свои цели по этим двум очевиднейшим доказательствам человеческого злополучия, если других нет, устрашённый глистами Арнульфа и мышами Помпилия; отринув спесь, почитай Всемогущего Бога всеми силами души и тела, со спокойным духом относись к старшим, почитай по заслугам узами любви равных, сострадай, заботясь посредством любви, меньшим, и день и ночь размышляй о законе Всевышнего.

В Крушвице проходит съезд по поводу избрания нового правителя, и все расходятся оттуда, так ничего и не решив; из-за этого возникают междоусобные войны.

Когда тиран Попель погиб, съеденный мышами, и сыновья его были уничтожены и истреблены вместе с ним по справедливому приговору Божьему, все польские вельможи и дворяне, желая позаботиться о будущем короле и правителе, созывают генеральный съезд в Крушвице, как в городе, который в то время считался первым и наиболее славным; ныне же в нём нет ничего, кроме славы, и он едва сохраняет название посёлка и жалкие остатки огромных некогда богатств, малые и стёртые следы которых едва можно теперь видеть, так что вряд ли кто-то из современников поверит, что там была королевская столица, или хотя бы место королевского погребения; вся [Крушвица] или разрушилась от презренной старости, или сгорела в результате пожара, так как мудрейшая воля высшего Божества в содрогании от совершённого Помпилием преступления позаботилась, чтобы это место, хоть и имевшее плодородную почву, приняло облик скорее пустоши, нежели оживлённого центра. Когда переговоры по поводу избрания будущего короля и правителя Польши начались и продолжались много дней, среди выборщиков возникли разные несогласия, ссоры и расколы, ибо некоторые стремились присвоить себе княжескую власть посредством частного домогательства и при поддержке родственников, а прочие сопротивлялись этому, выставляя противоположные доводы, и считали недостойным выбрать в князья кого-либо из местных. Принять же сыновей убитых Попелем дядей и князей Польши всем вельможам и дворянам Польши было не угодно по многим причинам: во-первых, потому что те вели происхождение от наложниц; во-вторых, потому что клан и родство Помпилия были всем ненавистны и отвратительны; и, в-третьих, потому что у некоторых были страх и опасение, как бы сын кого-либо из убитых Попелем князей, выдвинувшись в князья, не решил отомстить за убийство отца и дядей, возложив вину за это на вельмож и дворян Польши. Итак, когда желания выборщиков разделились между разными сторонами, они с враждебными намерениями удалились из Крушвицы, не позаботившись ни о каком порядке для управления государством. Между тем, жившие в округе соседние народы, напав на Польшу с неприятельским войском, не встречая сопротивления, терзали её по своей прихоти грабежами и разбоями, а некоторые её уезды и земли захватили в свою власть и собственность. Кроме того, положение вельмож и дворян Польши было ещё ужасней, ибо они свирепствовали друг против друга во взаимной ненависти и губили себя постоянными разорениями, из-за чего Польша, бурля некоторое время внутренними и внешними войнами, была открыта страшному разорению и несчастью, а окрестные народы радовались и веселились необычайным ликованием, потому что верили, что Польское королевство, поражающее само себя многочисленными внутренними войнами, готовит себе окончательную погибель.

Назначают второй съезд ради избрания князя, а также о том, как Пяст, житель Крушвицы, муж доброй жизни, чудесным образом принял двух гостей.

Когда наиболее влиятельные из вельмож увидели, что из-за внутреннего раздора Польская земля угнетена и истощена больше, чем от войны с врагом, они назначают в Крушвице второй съезд по поводу избрания князя; в то время как на него ради назначения князя съехалась вся масса вельмож и народа, они, укротив закоренелую ненависть и вражду (ибо укротить их и унять заставила грозившая государству окончательная погибель), начали вести благоразумные и согласные переговоры об избрании князя. А в городе Крушвице жил некий муж по имени Пяст ⁸⁰⁸, получивший это имя от того, что он, хоть и был малого роста, но обладал мощным и крепким телосложением (ибо поляки на своём языке называют Пястом ту часть колеса, короткую и толстую, которая вращается на оси); это был муж смиренный и честный, отличавшийся природной справедливостью и прочими рангами добродетелей, но из-за бедности обрабатывавший убогим плугом небольшой участок земли; причиной же его бедности (как и у большинства людей) была его честность. У него была равной добродетели и нравов супруга, которую звали Репица, и единственный рождённый от неё сын, ещё не имевший какого-либо имени. Оба, занимаясь земледелием, всё, что приобретали из плодов земли, с достойной удивления и прославляемой всеобщей молвой любовью подавали приходившим беднякам, странникам, недужным лицам и прочим, умолявшим их о помощи, хотя сами были язычниками и идолопоклонниками, так что у их хижины собиралось больше просящих милостыни, чем у королевского дворца. Случилось же, что когда был жив нечестивый король Помпилий, загрызенный мышами, в Крушвицу пришли двое странников и гостей почтенного и учтивого вида, никогда ранее не виданных и никому неизвестных, и сперва просили принять их и накормить в королевском замке; когда же их прогнали от королевских ворот и не дали войти, они направились в дом Пяста, дававшего всем приют и ночлег, где как сам Пяст, так и его жена Репица встретили их с весёлым лицом и обошлись с ними с большой любезностью. Пяст же приготовил горшок мёда и вырастил откормленную свинью, и оставил их для устройства пиршества и для приёма соседей, в то время как по языческому обычаю близился день для пострижения волос единственного сына, когда мальчику давалось имя ⁸⁰⁹; однако, сильно обрадованный прибытием этих двух гостей, он решает накормить странников тем, что было предназначено для пиршества и, заколов свинью, готовит соответствующие своему положению кушанья, накрывает на стол и велит гостям садиться рядом, с большим усердием подаёт вместе с женой Репицей жареные блюда и медовый напиток, и, многократно повторяя просьбы, умоляет и заклинает обоих гостей, чтобы они не отвергали его скудные и убогие кушанья, и не изволили презреть его желающую всячески им угодить волю, но приняли во внимание его доброе чувство, даже если предложенные еда и питьё и убоги. Когда гости с подобающей благодарностью приняли предложенное им угощение и заявили, что Божество, вознаграждающее за все добрые дела, вознаградит его за это, стало известно, что медовый напиток сам собой сгустился и потоком полился через край. По уговору и приказанию гостей у соседей одолжили пустые сосуды в большом количестве и объёме, и бивший ключом медовый напиток до тех пор наполнял их, пока не кончили подавать сосуды. Кроме того, из зарезанной свиньи получили такое огромное количество мяса, что им едва смогли наполнить десять лоханей. Казалось, будто повторилось, возобновилось чудо, впервые совершённое Илиёй в Сарепте, сидонском городе ⁸¹⁰, а затем Елисеем в Самарии ⁸¹¹, только что вместо пророков были эти двое – то ли ангелы, то ли мученики. По этой причине Пяст, разбогатев благодаря оказанной ему гостями милости и щедрости, вершит все дела по воле этих своих гостей. А потому на будущее пиршество, которое он собирался устроить ради пострижения своего сына, он, поскольку так приказали гости, приглашает не только сограждан и соседей, но и самого князя Помпилия, которого вместе со всеми пирующими угощает великолепным завтраком, ибо Бог приумножил все [его средства]; тогда же сын Пяста был пострижен попечением двух гостей и теми же двумя гостями ему было дано имя Земовит ⁸¹²; совершив обряд, они с того самого дня пропали. Некоторые считают их ангелами, а другие верят, что это были мученики Иоанн и Павел, праздник которых отмечают 26 июня; ибо, возможно, что на вопрос Пяста, как их зовут и кто они такие, они назвались такого рода именами. Итак, каждый обнаружил, что наивысшему Богу весьма угодна эта услуга и что гостеприимство [заслуживает] величайшей награды, и такого рода поступок, хотя бы и со стороны язычников, Он не преминул вознаградить столь щедрой наградой, что они и приняли в гости ангелов, и обрели такую плодовитость своего потомства, славу и превосходство рода, что из их чресел произошли короли и князья Польши, и благодаря признанию единого истинного Бога их род, возникнув более 700 лет назад, продолжается до настоящего времени благодаря многочисленному, цветущему и обильному произрастанию.

Самого Пяста следует считать среди счастливейших, ибо он, хоть и язычник, обретя гостеприимный характер и нрав, за эту любезность и услугу увидел умножение ангелами медового напитка, не иначе, как вдова видела умножение масла по приказу пророка Елисея, пока не кончились подходящие сосуды ⁸¹³, и, подобно патриарху Аврааму ⁸¹⁴, принял в гости ангелов. С того времени и по настоящий день его род по Божьей милости здравствует в лице герцогов Польши, которые живут в Силезии и Мазовии, хотя величие и блеск королевского достоинства, которое им, сверх того, даровал Всевышний, они и потеряли, разгневав Его нечестием и беззакониями своими и своих подданных. Произошло же это, как пишут польские историки, в 964 году, а некоторые, и с большим основанием, говорят о 954 годе, когда во главе католической церкви стоял папа Агапит II ⁸¹⁵, который пребывал в должности восемь лет и шесть дней.

Избрание, низложение и жалкая смерть папы Иоанна ХII.

Когда Агапит II почил в мире, Иоанн ХII ⁸¹⁶, родом римлянин, не законно поставленный, но навязанный римлянам своим отцом, весьма могущественным [мужем], был охотник и сластолюбец, и открыто держал любовниц, за что и был низложен цезарем Оттоном ⁸¹⁷; ни во что не ставя это низложение, он [по прежнему] вёл себя как папа. Наконец, предаваясь разврату с женой некоего римлянина, он был поражён в это время дьяволом и внезапно умер без покаяния, после того как пребывал в должности семь лет и два месяца.

Пясту через этих двух странников объявлено о его будущем избрании, и он таким образом с великой всеобщей радостью был избран в князья и, долго противясь этому, [наконец], вынужден был принять трон.

Итак, когда польские вельможи и вся знать напрасно потратили в выборах будущего князя в Крушвице много дней, и не было среди вельмож согласия (ибо неблагоприятные голоса домогающихся княжеской власти делали избрание затруднительным), случилось, что у этого множества людей, которые собрались для выборов, закончились продукты питания. Когда все мучились от этой нехватки и собирались разойтись, не окончив выборы, те два странника, которые в прошлый раз постригли сына Пяста и добились умножения мёда и мяса, входят в дом Пяста к великой радости его и его жены, и сообщают, что ему надлежит быть будущим королём Польши, и он будет править в Польши многие годы через наследование сыновей и внуков. Тот, устрашённый этим предсказанием, был ободрён утешением своих гостей, сообщивших, что княжество, которое ему достанется, прирастёт счастливыми успехами благодаря Божьей воле, которой нельзя противиться. Итак, когда вельможи и дворяне Польши страдали не столько от голода, сколько от жажды, Пяст по указанию и повелению своих гостей предлагает им бокал мёда, каким питался только сам со своими домашними и помогал нужде странников. Когда всё это собрание и толпа съехались в его дом из-за сильной жажды, мёду из этого малого и убогого бокала, поскольку количество его умножилось благодаря могуществу Бога и прибытию гостей, хватило всем не только для необходимости, но и для насыщения. Когда же сперва стало известно о таком чуде, а затем убедились в его достоверности, сердца и стремления их всех были словно неким религиозным чувством побуждены к избранию в короли столь святого мужа, и казалось, что из всех один только Пяст, отмеченный чудесным знамением, достоин того, чтобы ему передали королевский престол; и трудно поверить, какое горячее желание охватило сердца вельмож и всей знати, чтобы передать Пясту такого рода должность. Итак, когда наступил следующий день, они, собравшись, как обычно, во дворе, все дружно провозглашают и избирают Пяста королём и, придя в огромном количестве в его хижину, согласно уведомлению, которое ему накануне было открыто ангелами, по отеческому обычаю принимают его, уже человека среднего возраста и мужчину, и возводят в короли ⁸¹⁸. Однако, чем настойчивее они пытались его избрать, тем упорнее он противился избранию. Наконец, все они, окутав его просьбами, побеждают (так что он скорее вынужденно, чем добровольно принял княжескую власть, причём к тем большей славе своей и своего потомства, что он, как верят, благодаря Божьему внушению взошёл к вершине этого величия не исканием популярности, но замечательной умеренностью нравов) поздравляют как короля и назначают и ставят королём над собой и всем народом и краем Польским, считая маловажным то обстоятельство, что этот муж родился в крестьянской лачуге и, не отличаясь каким-либо благородством, был также весьма низкого звания, а именно, занимался земледельческим ремеслом и бортничеством. Выведенный первыми лицами и вельможами Польши из простой хижины, в которой он жил, в княжеский дворец, он взял с собой сандалии из пробкового дуба ⁸¹⁹, и поручил сторожить их во дворце, демонстрируя и показывая их потомкам, чтобы все, намеренные занять польский престол, перестали кичиться и пыжиться и знали, что их первоначальный предок взошёл на королевский престол из низкого звания, и его следует считать очень счастливым, так как от него произросло столько выдающихся побегов, произошло столько славных князей, появилось на свет столько душ, претендующих на славные посты, и вплоть до наших времён процветает многочисленное потомство королей, а именно, правителей Польши.

Пяст, водворив мир повсюду, дома и снаружи, переносит резиденцию из Крушвицы в Гнезно; племянники Помпилия отказываются платить ему дань и совершают многочисленные нападения на поляков.

Пяст же противился всем попыткам своего избрания и считал бы, что оно отнесено к нему по какой-то ошибке, если бы не был предупреждён об этом божественным предсказанием своих гостей. Итак, хоть и смущённо, и с дрожью, он согласился с предложенным ему выбором, сильно удивляясь, что ему выпал такой жребий, на который он не надеялся и о котором не смел даже мечтать. Поэтому потомство его рода поднялось тем выше, чем ниже, казалось, был его корень. В осуществлении же власти и правлении Польским королевством Божья милость, которую он с тех пор старался почитать по своему, хоть и языческому, обычаю весьма ревностно и более славной, чем тогда, когда жил частным лицом, заботой о делах милосердия, дарила ему столько успехов, что его усердие казалось всем удивительным и славным. Все вельможи и вся польская знать, видя наглядное доказательство исключительной мудрости, и то, что она, казалось, сияла в нём, скорее данная и внушённая свыше, нежели пожалованная в качестве природного дара, решили оказывать ему полное послушание и повиновение во всём, что бы он ни решил или приказал. При его правлении улеглось бешенство всех нападавших на Польшу врагов, прекратилась ярость грабителей и воров, в то время как он с удивительной справедливостью и умеренностью обуздал врагов и, проявив строгость, наказал разбойников. Так вышло, что государству, которое при нечестивом и жестоком короле Помпилии и, наконец, после гибели его и его рода было сильно ослаблено и унижено из-за внутренних распрей и войн баронов и знати, он вернул величайшую силу и бодрость. Испытывая сильное отвращение из-за преступления, которое его непосредственный предшественник Помпилий совершил против своих дядей и вельмож, он перенёс королевскую резиденцию из Крушвицы в Гнезно, первоначальное и старое её место, считая недостойным оставлять польскую столицу и давать правосудие там, где было совершено столь ужасное преступление, которое оживало даже от самого вида этого места. И хотя в правление и княжение названного Пяста всё процветало счастливыми успехами, всё же одно обстоятельство на долгое время вовлекло Польшу в большую опасность: сыновья и внуки прибрежных князей Померании, кашубских и других земель, о которых мы упоминали выше, чьи родители были убиты Помпилием при помощи яда, пришли в страшную ярость из-за смерти родителей, а также из-за оказанного им пренебрежения и избрания в короли другого из низкого жребия, отказались платить дань и сбросили феодальное иго, которому до сих подчинялись, расстроенные, прежде всего, горечью, но ещё сильнее недостойным выбором, и, став скорее грозными врагами, чем феодальными правителями, свирепствовали против народа и края польского частыми неистовствами. Ибо они скорбели, что их родители погибли, будучи коварно отравлены, но посланная свыше кара уменьшила скорбь; однако сердцем каждого из них овладела ещё более мучительная боль от того, что они видели, как всех их обошли и каждый из них отвергнут, а человек низкого и мужицкого звания был предпочтён им и возведён на княжеское место. Князья же, вельможи и все сатрапы Польши не считали недостойным повиноваться власти Пяста и почитать его приговоры, хотя знали, что он – человек низкого звания, и были подвигнуты к этому религией не меньше, чем добродетелью этого человека. В сердце каждого из них таилось немалое удивление, ибо того, кого ещё недавно они видели державшим в руке плуг, запрягавшим быков, пахавшим на скудном участке земли, а также извлекавшим доход из пчелиных ульев и жившим в убогой лачуге, теперь они видели вершащим суд во дворце, распоряжающимся жизнью и смертью, водящим войска, одерживающим победы над врагами и берущим добычу.

Удивительные труды по превращению вещей блаженных Ремигия и Германа.

Чтобы это ни у кого не вызывало сомнения и недоверия и чтобы настоящие наши труды не давали повода для клеветы, я приведу два примера. Один из них можно прочесть в «Житии» святого Ремигия ⁸²⁰, который, будучи архиепископом Реймским и сильно беспокоясь о том, чтобы привести в небесные хлева вверенную его верности славную паству, каждый год лично посещал свой диоцез, исправляя безобразия и удаляя пороки и тернии; гостя в доме одной своей родственницы и видя, что она краснеет оттого, что у неё нет вина, он, бросив всё и совершив молитву перед пустой бочкой, сделал знак креста, и вино полилось через верх. Второй [пример] можно прочесть в «Житии» святого Германа ⁸²¹. Так, когда [Герман] проповедовал по Британии со своими товарищами и учениками, благочестивыми мужами, он, гонимый зимней стужей, вошёл в королевский дворец, прося короля о приюте, но тот ему отказал. Когда же королевский свинопас вышел из дома короля, неся к себе часть своей пищи, и увидел, что Герман и его монахи мёрзнут в снегу, то, движимый милосердием, пригласил их в свою хижину, убив и приготовив им телёнка, а блаженный Герман, собрав на шкуру кости [телёнка], воскресил его своими молитвами. Тогда же утром он вошёл во дворец и, созвав народ, упрекнул короля за жестокосердие и, показав, что он – плохой правитель королевства, свергнул его с трона, и тот не смог противиться силе Божьей, именем которой действовал святой, и, пусть неохотно, но ушёл из дворца со своей женой и детьми. А святой Герман поставил королём Британии названного свинопаса за его гостеприимство и любезность, и тамошние короли с тех пор вознеслись благодаря этому свинопасу ⁸²².

Пяст умирает, и ему наследует его сын Земовит, превосходный муж.

Когда Пяст мудро и счастливо правил Польским королевством многие годы, в течение которых многое испоганенное Помпилием было приведено к явному улучшению, сам Пяст, измученный долговременной старостью, в возрасте ста двадцати лет ушёл из жизни не без великой скорби и печали со стороны всей знати и народа. Ведь он каждого возвышал и награждал по его положению и заслугам, и почитался всеми скорее как отец, чем как король. После его смерти при одобрении и дружном желании [всего народа] в короли был возведён его сын Земовит, и решено было, чтобы он занял отцовский трон. Ибо он, назначенный в начальники войска ещё при жизни отца, отличился многими признаками честности и в ведении войн, и в прочих требующих совершения и разрешения государственных делах. Ибо он был вынослив к холоду, голоду и жаре, ел и пил ровно столько, сколько требовала природа, а не ради удовольствия, не различая времени бодрствования и сна, много раз ночевал среди часовых и воинских караулов ⁸²³, и, лично осматривая все места, где могли находиться вражеские засады, был расточителен в щедрости ко всем и умерен в строгости и выговорах; одежда его не отдавала никакой роскошью, и едва равнялась одежде вельмож и знати. Этими достоинствами он настолько снискал к себе расположение воинов, вельмож и всех польских сословий, что все они почитали его исключительной любовью и, когда последовала смерть отца, провозгласили его достойным княжеской власти; власть у поляков он получил в 921 году Спасителя.

Земовит успешно провёл множество войн и, наконец, умер в Гнезно.

Взойдя на отцовский трон, Земовит день и ночь пытался прибавить что-либо к прежним достоинствам. Направляя все усилия своего правления на хорошее управление государством, на возвращение захваченных земель королевства и расширение его за счёт новых, он, сперва поставив начальника войска, назначил также сотников, пятидесятников, десятников, трибунов, хилиархов, предводителей и начальников как конных, так и пеших отрядов, и, прежде чем вести их на войну, велел упражняться в подобиях битв и играх с копьями и турнирах, чтобы они выступали на врагов тем более храбро и осторожно; затем он начал войны против соседей, а именно, против паннонцев, алеманнов и пруссов, за земли своего королевства, захваченные при вялом правлении князя Попеля, и, проведя несколько битв, учинив врагам страшный разгром, приобрёл славу доблестного победителя и внушил ужас всем народам в округе. Возвратив благодаря непрерывности войн старые польские границы, он, обратившись вскоре к другому конфликту, объявил войну поморским, кашубским и прибрежным князьям, чьих отцов погубила ядом помпилиева свирепость, из-за отказа их подчиниться ему и отцу, и продолжал её несколько лет, поскольку эти князья храбро сопротивлялись не столько благодаря мощи и воинской силе, сколько благодаря своему положению и недоступной местности. Однако, прежде чем он укротил их суровые и мятежные шеи, он умер внезапной смертью в Гнезненском дворце, проведя в княжеской власти тридцать два года.

Три славянских князя прислали к императору Арнульфу послов с просьбой отправить к ним сведущих в Священном писании мужей.

В [царствование] императора Арнульфа, который начал править у римлян в 8[87] году от Рождества Господа нашего Иисуса Христа, три славянских князя, а именно, Ростислав ⁸²⁴, Святополк ⁸²⁵ и Коцел ⁸²⁶, отправили к греческому императору Михаилу ⁸²⁷ послов, чтобы он прислал для наставления в христианской вере их самих и их подданных учёных мужей, и тот посылает Кирилла и Мефодия ⁸²⁸, которые тогда впервые обращают к вере князей и народ славянский, переводят писание с греческого [языка] на славянский, совершают богослужения на славянском языке и учреждают епископский престол в Велеграде в Моравии. Вызванные после этого в Рим и обвинённые верховным понтификом в том, что проводили богослужение на славянском языке, они отвечали, что писание разрешало хвалить Господа всякой душе. Наконец, после проведения прений в священном сенате, хоть и явилось немало противников, было утверждено и решено, что богослужения можно совершать на славянском языке также, как на латинском, греческом и еврейском ⁸²⁹.

Лешек, сын Земовита, избран князем Польши.

Когда Земовит скончался, то его смерть вовлекла Польшу в глубокую скорбь. Ибо люди видели, что у них отнят князь, доблестью и под командованием которого они уже совершили великие дела и надеялись совершить ещё большие, и благодаря расточительной щедрости которого и победам они частным образом и открыто усилились за счёт богатств, оружия и коней, и не сомневались, что под его предводительством, и благодаря его ловкости добьются ещё более богатых победных трофеев, ещё больших наград и возрождения растерзанного отечества; расположение же, оказываемое Земовиту, они обращают на его единственного сына Лешка, которого тот оставил после себя. И хотя он ещё не достиг положенного возраста, всё же с общего согласия вельмож и знати после отцовских похорон, посредством которых поляки оказали ему по языческому обычаю того времени высочайшая честь, Лешек был избран князем и к нему, пока он не повзрослеет, в качестве опекунов были приставлены некоторые бароны. Дальнейшее ведение войн против поморских, кашубских, славянских и прибрежных князей, прерванное при их управлении, заглохло. Достигнув же мужского возраста, Лешек начал подражать отцовским доблестям, направляя государство с исключительной ловкостью и мудростью и отличаясь справедливостью, щедростью и честностью по отношению ко всем своим подданным. Но воинские обязанности он осуществлял не так усердно, как отец, и ничего не добавил к приобретённому и возвращённому отцом, а войну против славянских, кашубских, поморских и прибрежных князей совершенно прекратил; он был допущен к управлению Польской монархией в 952 году нашего искупления, скорее благодаря любви со стороны вельмож и знати Польши, чем по своим заслугам.

У Лешка рождается и наследует ему прекрасный сын Земомысл.

Во время княжения Лешка, продолжавшегося многие годы, у него рождается сын; веселясь по поводу его рождения великой радостью, он при пострижении даёт ему имя Земомысл, самим смыслом этого имени, которое означает «думающий о земле», поручая ему бдительную заботу о землях Польши, для будущего правления которыми он рождён. Итак, когда Лешек умер, его названный сын Земомысл, достигший совершеннолетия при жизни отца, наследует ему, отличаясь большой физической силой и блистая не меньшим набором добродетелей: ибо он старался по мере сил и проявлял главную заботу о том, чтобы во всех поступках подражать как дедовским, так и отцовским талантам и аромату добродетелей и также, как и они, изливать их на граждан и чужаков. И хотя он так и не проявил дедовской удачливости и отваги в ведении войн, всё же в остальных своих добродетелях он был ничем не хуже его; и то, что тот, как полагают, сделал для отечества воинской славой и оружием, этот сделал при помощи тоги и мудрейшей во всех делах умеренности.

Когда так безбожно умер папа Иоанн ХII, римлянами вопреки Льву ⁸³⁰ был избран Бенедикт V ⁸³¹; однако он был низложен цезарем Оттоном, отправлен в ссылку к саксам и там, состарившись, умер.

У Земомысла рождается слепой сын по имени Мешко ⁸³², который оставался слепым в течение семи лет.

А князь Земомысл терзался сильной печалью из-за того, что его жена уже многие годы оставалась бесплодной, думая, что его род угаснет. Но, когда видящий и вознаграждающий все добрые дела Бог, у которого ни одно дело не остаётся без награды, устранил позор бесплодия, она стала плодовитой и беременной. Однако, когда пришёл день родов, величайшей радости, которая, как верили, выпадет отцу по случаю рождения первого и нечаянного наследника, суждено было обратиться в горе. Ибо жена Земомысла родила мальчика, но слепого, что ввергло обоих родителей в величайшую скорбь и горечь, и тягота бесплодия от этого позора, казалось, ещё больше усилилась, вместо того, чтобы сойти на нет. Горе стало ещё сильнее оттого, что королева, родив этого единственного сына, перестала рожать и, как и прежде, оставалась бесплодной, а родившийся сын, подрастая в течение нескольких лет, не проявлял никаких признаков того, что будет видеть, и всё предвещало, что он навсегда останется слепым. Отец же мальчика, не став менее усердным в делах добродетели, но, блистая многочисленными угодными Богу деяниями, с величайшим усердием проявлял гостеприимство, которое, словно наследство, досталось ему от предков. Анналы же и сочинения всех польских историков, которые я когда-либо читал, согласны по поводу слепоты этого Мешко и пишут, что он навлёк на себя мрак слепоты ещё в лоне материнской утробы и, слепой от рождения, терпел муки слепоты целых семь лет. Но милосерднейший Бог, желая оказать польскому народу благосклонную милость после стольких веков, которые миновали, просветив поляков, равно как и прочие народы, светом веры, допустил по тайному своему промыслу, чтобы у них родился слепой князь и сносил бесчестье слепоты семь лет; чтобы князь, поражённый тьмой очей, умом видел лучше, чем плотскими очами, когда мрак слепоты покинет его по милости Спасителя, и тем охотнее отринул от себя самого и всего своего польского народа грязь и мрак идолопоклонства, укоренившиеся за долгое время.

Когда спустя семь Мешко принимает пострижение и отец устраивает пиршество, глаза его открываются и он начинает видеть ко всеобщей радости, и предсказатели обещают ему будущее величие; затем, когда он повзрослел, Земомысл умирает ко всеобщей печали.

Наконец, когда приблизилась седьмая годовщина его рождения, день, в который, согласно древнему польскому языческому обычаю сына князя надлежало постричь и подобрать и дать ему имя, князь Земомысл приглашает первых из вельмож и знати Польши на празднество, которое он собрался дать в честь пострижения своего, пусть и слепого сына. Когда же настал означенный день, то, пока совещались о наиболее подходящем имени, которое следовало дать мальчику, по желанию отца и знати решено было назвать его Мешко, что означает на польском языке «смущение» или «волнение», потому что состоянием своей слепоты он при самом своём рождении ввёл в смущение и родителей, и польский народ, и причинит ещё большее, когда умрёт отец Земомысл; ибо вельможи и знать Польши опасались и, часто повторяя это в речах и беседах, говорили, что Польшу, мол, когда умрёт его отец, князь Земомысл, постигнет такое же волнение, какое случилось после смерти Помпилия, или ещё большее. Итак, когда сын князя Земомысла был пострижен, и он, и все приглашённые вельможи начали пировать. Но, в то время как все веселились, один князь Земомысл, в душе и мыслях размышляя о слепоте постриженного тогда сына, наполнял душу глубокими вздохами, в молчаливых рыданиях бичуя себя самого за такое несчастье сына. И вот, к нему, подавленному таким тяжким горем, удивительным образом приходит нежданный гонец, сообщая, что сын Мешко в этот самый час прозрел и обрёл способность видеть. Но, поскольку отец князь и все пирующие скорее усомнились, нежели поверили в это, мать мальчика, княгиня, вышла из пиршественного зала, чтобы лично проверить правдивость сообщённой новости. Войдя в комнату, где содержался мальчик, и увидев, что в глазах, откуда исчезла и растворилась прежняя пелена, сияет ясный взор, она, поражённая радостью, упала на землю; поднятая слугами, она, как только пришла в себя, хватает мальчика на руки и приводит на обозрение к пирующим, зная, что если те лично не увидят мальчика, то никогда не поверят случившемуся чуду. Отец преисполняется величайшей радостью, преисполняются ею и пирующие; но отец, полнее ликуя по поводу смытого позора, оросил лицо слезами, которые исторгло из его сердца величие радости. Мальчик Мешко также ликует и с изумлением глядит то на лица родителей, то на пирующих, которых никогда прежде не видел, и все его наперебой целуют и рукоплещут; дни пиршества затягиваются, приготовление блюд также усиливается, и вся столица гремит от сильного шума, гама и веселья. Но Земомысл, и это считая недостаточным, жалует всем приглашённым вельможам и дворянам подарки, показав себя в этот день и в это время ко всем более щедрым, чем обычно, потому что милостью Божьей перестал быть несчастным и осиротевшим. Некоторые полагают, что княжич был назван Мечиславом, что означает «тот, кто обретёт славу», но постепенно из-за уменьшительного наименования, пока был в детском возрасте, перешёл к имени Мешко. Мы также придерживаемся этого мнения из многих оснований, ввиду того, что имена польских королей и князей обычно оканчиваются не на «ко», а на «слав»; так, на их языке образуются такие имена князей и королей, как Владислав, Болеслав, Мечислав, Пшемыслав, Станислав, Святослав.

После этого мальчик Мечислав был окружён со стороны предусмотрительных родителей более тщательной заботой, и число и порядок как слуг, так и средств для его благородного воспитания было удвоено; ибо о его будущем величии как отцу и вельможам и дворянам Польши, так и соседним народам стало ясно по данному свыше знамению в виде врождённой слепоты, которую он терпел до семи лет, и сверхъестественного прозрения. При этом князь Земомысл, сильнее, чем остальные, побуждаемый страстной отцовской любовью, часто и тщательно вопрошал предсказателей, гаруспиков, пророков и оракулов, что означает слепота его слепого от рождения сына и дарованное в семилетнем возрасте свыше прозрение. И получил от них всех согласный ответ: польский край, пребывавший в слепоте и мраке из-за дурных нравов и вялости предыдущих князей, будет просвещён и возвышен благодаря доблести и исключительной мудрости его сына; но, хотя отец и пророки думали, что это исполнится в материальном плане, оказалось, что исполнение произошло в истинно духовном смысле, после того как сам Мечислав, отринув языческое суеверие, которого придерживался по наследственной традиции, и почитание идолов, передававшееся на протяжении многих поколений и обозначаемое числом семь, которое служит всему, постиг свет истинного светила и веры (как мы расскажем в последующем). Итак, когда Земомысл, польский монарх, угодный гражданам, угодный чужакам, провёл в княжеской власти много лет, деятельно и мудро управляя государством, он почти в том же возрасте, что и его предок Пяст, оставив престол сыну Мечиславу, уже достигшему зрелого возраста, хоть и в безбожном обряде, умер и, в то время как его оплакивала вся Польша, был погребён по языческому обычаю в крепости Гнезно рядом со своими предками в 964 году от Рождества Христова, после того как провёл в управлении Польским королевством восемь лет.

Лев VIII, родом римлянин, был избран по всеобщему желанию после низложения Иоанна. Он постановил, чтобы никто не становился папой без согласия императора, из-за нечестия римлян, которые силой ставили во главе папского престола своих сыновей и родственников. Он занимал должность один год и четыре месяца, и ему наследовал Иоанн ХIII ⁸³³.

Мечислав наследует отцу Земомыслу, и, хотя он был склонен к сладострастию, всё же по совету католиков склоняется к принятию христианской веры и обещает это.

С достойными почестями совершив погребение князя Земомысла, вельможи и вся знать Польши утверждают за его единственным сыном Мечиславом, последним языческим князем, уже давно переданное ему отцом царство и принимают его в Гнезно в польские государи и монархи, с тем меньшим промедлением, с чем большей надеждой они верили в то, что их государство будет расширено им, как уверяли пророки. Но, хотя он и повелевал справедливым правлением и успешно провёл некоторые войны с соседями, всё же за многих годы так и не исполнил лживые пророчества авгуров, так что некоторые даже, казалось, потеряли надежду, которую возымели. Он был склонен также по варварскому обычаю к любовным утехам, и, хотя юность его была весьма целомудренной, в зрелые годы он стал сластолюбив и распущен: ведь у него было семь наложниц, которых он называл жёнами, но ни от одной из них он так и не имел потомства и утехи своего будущего наследования. В то время как он в частых беседах жаловался на тяготу своей бездетности, ему было внушено некоторыми католическими мужами, как монахами и духовными лицами, так и мирянами, которые обретались при его дворе или приходили к его двору из соседних стран и благодаря которым блеск веры и пришествия Христа искупителя уже начал понемногу сиять среди поляков, чтобы он, оставив безбожное идолопоклонство, признал одного истинного Бога и вместе со своим народом, преданным нечестивым обрядам, принял католическую веру; ибо тогда, мол, он счастливо обретёт и многочисленное потомство, и всё остальное, получит в самом себе и сыновьях более высокий престол среди католических князей славянского рода и языка, и будет велик и славен. Ему, склонившему к этому внушению благосклонный слух, благочестивыми мужами и отшельниками было добавлено ещё большее: ими были открыты и мерзость идолов, которых он до сих пор почитал, и то, что почитателям их уготованы адские и вечные муки, и в то же время они рассказали ему о величайшей милости Божьего замысла по спасению рода человеческого. Итак, вдохновлённый милостью Агнца Божьего, который захотел спасти польский народ, до сих пор мерзкий и отвратительный из-за безбожных обрядов и ненавистный и презренный для прочих католических народов, и привести его к признанию, призванию и почитанию своего имени, и убеждённый спасительными советами и увещеваниями благочестивых мужей и отшельников, он склонился к тому, чтобы почитать христианскую догму, поклялся во всех отношениях принять их учение, и торжественно обещал привести все польские земли от языческих богов к истинной православной вере и её обрядам.

Святой Венцеслав и Людмила; [Венцеслав] убит в Чехии братом Болеславом.

Гржимислав или Неклам, князь Чехии, перед смертью поставил князем старшего по рождению сына Хоствита, а второму сыну Дипольду дал в удел Гурменскую провинцию ⁸³⁴. Хоствиту наследовал Борживой, который сам вместе со своей женой Людмилой, дочерью графа Славибора ⁸³⁵, был приведён к милости крещения блаженным Мефодием, епископом Моравским. Борживой оставил двух сыновей – Спитигнева и Вратислава ⁸³⁶: первый наследовал отцу, но умер бездетно и оставил княжество брату. Жена Вратислава Драгомира ⁸³⁷, женщина дерзкая и склонная к преступлениям, родила двух близнецов – Венцеслава ⁸³⁸ и Болеслава ⁸³⁹. Первый был воспитан Людмилой, второй – самой матерью, и оба обрели нравы своих воспитательниц: Венцеслав стал благочестивым, кротким, религиозным и щедрым к бедным, а Болеслав, напротив, честолюбивым и привыкшим грабить, убивать, прелюбодействовать и угнетать. Людмила, получив после смерти отца власть над государством, была задушена по приказу Драгомиры и причислена к лику святых. Венцеслав считался славным и восхитительным благодаря народной любви и за святые нравы; брат Болеслав, охваченный ненавистью, которую внушила ему мать, устроил пир и, пригласив на него брата Венцеслава, зарубил его, когда тот после обеда спешил в церковь ради молитвы, прямо на пороге, в 938 году Господнем и в первый год Оттона I; и тот, блистая славнейшими чудесами, был причислен к лику святых. Мать Драгомира за совершённое против сына преступление была поглощена разверзшейся землёй возле Пражской крепости, а Болеслав, убив брата, ожидание смерти которого казалось ему слишком долгим, получил власть над всей Чехией. Император Оттон I, стремясь отомстить за невинную смерть блаженного мужа Венцеслава, поднялся на Болеслава, князя Чехии, объявил ему войну и длительный спор между ними продолжался четырнадцать лет ⁸⁴⁰.

Завешается книга первая.

Источник: Ioannis Dlugossii Annales seu cronicae incliti regni Poloniae. Liber 1/2. Warszawa. 1964