ЭНТОНИ ДЖЕНКИНСОН

ПУТЕШЕСТВИЕ В ПЕРСИЮ

1561-1564 гг.

1. Грамота Королевского величества к великому Суфию Персии, посланная с господином Антонием Дженкинсоном (Здесь дается перевод только этой грамоты. Грамота Елизаветы к царю Ивану, датированная тем же числом, 25 апреля 1561 г., с просьбой пропустить Дженкинсона через его владения в Персию, напечатана вместе с русским переводом в книге Ю. В. Толстого “Первые сорок лет сношений между Россией и Англией”, Спб. 1876, под № 5 (стр. 17—22) Подлинный текст обеих грамот составлен на английском и латинском языках.).

Елизавета, божией милостью королева Англии, Франции и Ирландии, могущественнейшему и непобедимейшему государю, великому Суфию, императору персов, мидян, парфян, гирканцев, караманцев, маргианцев, народов по сю и по ту сторону реки Тигра и всех народов и земель между Каспийским морем и Персидским заливом, шлет привет и пожелания счастия и всяческого преуспеяния. По милосердию всемогущего бога, если какие-нибудь народы отделены один от другого не только неизмеримыми пространствами земель и непобедимым простором морей, но и самыми частями небесного свода, то все же эти народы могут легко сообщать друг другу при помощи письма свои продуманные мысли и рассуждения, оказывать услуги, вытекающие из общего человеческого чувства, и делиться результатами взаимного понимания. Поэтому наш верный и возлюбленный слуга, Антоний Дженкинсон, которому вверены эти наши грамоты, уполномочен по нашему дозволению, благоволению и милости выехать из нашего королевства и, если бог позволит, проехать вплоть до Персии и других стран, находящихся под вашим управлением. Мы истинно желаем со всем нашим благоволением способствовать успеху его достойного похвалы намерения, тем более что все его предприятие основано только на честном намерении установить торговлю товарами с вашими подданными и с иностранцами, торгующими в ваших владениях. [194]

Вследствие этого мы сочли за благо написать к вашему величеству и просить вас пожаловать по нашему ходатайству слуге нашему, Антонию Дженкинсону, открытые листы и охранные грамоты, в силу и при помощи которых ему было бы дозволено и законно разрешено беспрепятственно путешествовать, передвигаться, разъезжать и останавливаться, сколько ему будет угодно, со своими спутниками, слугами, повозками, товаром и всякими иными вещами по всем вашим царствам, владениям, господствам и областям и возвратиться оттуда, когда он или они сочтут это нужным. Если такие права священного гостеприимства и добрые общечеловеческие услуги могут быть доброй волей установлены, искренно поддержаны и твердо соблюдены между нами, нашими государствами и нашими подданными, то мы надеемся, что и всемогущий бог поможет, чтобы из этого скромного начала возникли великие последствия в честь и украшение нам и к великой пользе наших народов. Тогда будет твердо установлено, что ни земли, ни моря, ни небеса, нас разделяющие, не в силах противостать крепким узам, которыми нас связывают божественное стремление, чувство человечества и взаимное благорасположение. Господь да дарует вашему величеству долгое счастье на земле и вечное на небесах. Дано в Англии, в знаменитом городе нашем Лондоне, 25 дня апреля месяца в лето от сотворения мира 5523, господа и бога нашего Иисуса Христа в 1561, царствования же нашего в третье.

2. Памятная записка, данная нами, губернаторами, консулами и ассистентами компании купцов, торгующих с Россией, мая 8 дня 1561 г. нашему доверенному другу, Антонию Дженкинсону, при его отъезде в Россию, в это наше восьмое путешествие (Восьмое путешествие, снаряженное компанией, считая от экспедиции Уиллоуби.).

Прежде всего вы должны заметить себе, что мы погрузили в наш добрый корабль, называемый “Ласточка” (Swallow), один сундук, ключи от которого мы вам настоящим передаем, и реестр, в который внесено в отдельности содержимое сказанного сундука и стоимость каждой вещи. Ввиду того что сундук этот, как вы знаете, представляет большую ценность, мы хотим, чтоб вы имели о нем особое попечение, и когда бог приведет вас в Москву, то наша мысль и желание таковы, чтобы вы, посоветовавшись с нашими тамошними агентами, отобрали для царя и его сына такие подарки — вино, парчу, красное сукно или золотую и серебряную посуду, — какие по вашему благоусмотрению будут признаны подходящими. И когда вы вручите царю грамоты королевского величества и поднесете сказанные подарки от имени компании, мы полагаем удобным, чтоб вы вошли к его высочеству с нижайшим ходатайством от [195] вашего имени о получении его разрешения или охранного листа для вас и для других наших слуг и агентов на выезд из его владений в Татарию (Под Татарией разумеются все азиатские страны, не подчиненные Московскому государю.), Персию и другие страны во все времена и с такими товарами, какие вы в настоящее время, а они (агенты) во все последующее время сочтете подходящими, а также на возвращение в Москву с товарами, какие вы привезете или пошлете из какой-нибудь земли или страны, не находящейся в его владениях. Если при этом вы и наши тамошние агенты найдете полезным заключить с царем или с лицами его правительства условия об уплате некоторых пошлин или сборов за товары, которые мы будем перевозить по этому пути, но так, чтобы мы были в наиболее благоприятствуемом положении, мы оставляем это на ваше благоусмотрение, с тем, однако, чтоб ваши переговоры по этому предмету не послужили бы к умалению наших прежних привилегий.

Что касается продажи нашей парчи, драгоценной посуды, жемчуга, сапфиров и других драгоценностей, то мы вполне доверяем вам в том, что вы будете преимущественно продавать их за наличные деньги или в кредит надежным должникам или же менять их на хорошие товары. При этом вы должны осведомлять наших других агентов, сколько и за какую цену вы продадите этих предметов, и передавать сказанным нашим агентам денежные суммы, счета и товары, полученные вами. Далее, мы считаем за благо, чтобы если вы увидите, что золотая и серебряная посуда и другие драгоценности или часть их не будут с выгодой проданы до выезда вашего из Москвы, то должны будете тщательно запаковать их и отдать приказ, чтоб они могли быть отосланы сюда обратно на будущий год с нашими судами, разве только вы найдете, что часть их было бы выгодно увезти в Персию, мы, однако, не хотели бы, чтоб их брали туда на очень большую сумму.

Мы также погрузили на вышесказанную “Ласточку” и на два других судна 80 тюков, содержащих, как это видно из накладной, 400 кусков каразеи. Эти тюки запакованы и предназначены к перевозке в Персию. Тем не менее, если вам посчастливится найти им хороший сбыт в Москве, то мы думаем, что хорошо было бы продать часть их там и взять с собою поменьше, ибо мы совсем не знаем, какой сбыт вы найдете в Персии или в других местах, куда вы поедете.

Если вы получите от царя разрешение выезжать из его владений и въезжать в них, как сказано выше, и увидите, что можете благополучно исполнить свое намерение, мы хотим, чтобы, выбрав наиболее удобное для вашего предприятия время, вы назначили, сколько и каких вы считаете необходимыми и полезными для вашего дела наемных наших служащих, и выделили их для того, чтобы сопровождать вас. Мы бы желали, [196] чтобы одного из них вы сделали своим доверенным лицом во всех ваших действиях, ввиду различных соображений и обстоятельств, которые могут случиться. Мы желаем и настоящей памятной запиской приказываем, чтоб означенные служащие и ученики повиновались вам, как нам самим, чтобы они не только ехали с вами и исполняли все, что вы прикажете им делать в вашем присутствии, но чтобы они отправлялись в такие страны и места, в какие вы их назначите с товарами или без товаров, и оставались там столько времени, сколько вы найдете нужным. Если же они, или кто-нибудь из них, откажутся исполнять то, что, как выше сказано, вы им прикажете, или если кто-либо из них, будь то наемный служащий или ученик, будет уличен в неповиновении или в каких бы то ни было беспорядочных действиях и не сможет исправиться мягкими и прямыми средствами, мы приказываем, чтоб вы отослали его обратно в Москву с прямым приказанием выехать из Москвы сюда. Вы должны поставить нас в известность о его дурном поведении для того, чтоб мы могли, если это наемный служащий, уплатить ему жалованье в соответствии с его службой, а если это ученик, то поступить с ним так, как он заслуживает.

Мы хотим также, чтобы, взяв с собою столько каразеи, красного сукна и других материй или иных товаров, какие вы сочтете нужным, вы предприняли во имя господне ваше путешествие в Персию через Астрахань и Каспийское море или иным путем, как вы найдете удобным. И когда бог приведет вас в Персию, мы хотим, чтоб вы предстали перед великим Суфием с грамотами королевского величества, если только он находится неподалеку от Каспийского моря и доехать до него нетрудно, и чтоб вы поднесли ему подарок, какой найдете подходящим. Если же вы поедете через владения других королей, государей или правителей до или после того, как вы предстанете перед Суфием, то и им вы, подобным же образом, должны поднести какие-нибудь дары, какие вы найдете подходящими, соответственно их положению и достоинству. Вместе с тем вы должны получить от названного Суфия и других государей привилегии и охранные грамоты в возможно широком объеме для твердого установления дальнейшей торговли товарами, которую в будущем мы будем вести и осуществлять в этих странах с тем расчетом, чтоб нам можно было не только свободно продавать во всех местностях его владений такие товары, которые мы будем возить отсюда, но также и покупать в его владениях и вывозить оттуда всякого рода товары, соответственно нашим целям и выгоде; далее, чтобы нам был обеспечен свободный проезд во все времена и чтоб мы могли, когда мы хотим, проезжать с нашими товарами в любую часть Индии или других стран, смежных с Персией, и таким же образом возвращаться через его владения в Россию или в другие страны. [197]

Что касается продажи нашей каразеи и других товаров, которые вы повезете с собою, мы вполне уверены, что вы сделаете все для обеспечения нам наибольших выгод. Точно так же мы предоставляем всецело на ваше благоусмотрение как все касающееся продажи вышеназванных наших товаров, так и приобретение взамен их таких предметов, какие вы найдете там и сочтете наиболее для нас выгодными. Однако если не удастся проехать в Персию через Астрахань или иным путем, то на будущее лето 1562 года наше желание заключается в том, чтоб вы постарались наши каразеи и другие товары, предназначенные для Персии, продать в Москве или в других владениях царя, если только вам удастся продать их по сколько-нибудь приемлемой цене. После же этого вы с теми из ваших слуг, каких вы найдете подходящими, должны будете заняться исследованием прохода у Новой Земли или же, если найдете нужным, вернуться в Англию. Однако, если вы заметите и узнаете, что на проезд в Персию можно надеяться на следующее лето, т. е. в 1563 г., или же если вы окажетесь не в состоянии продать наши каразеи во владениях паря, как сказано выше, по приемлемой цене, то в таком случае мы бы предпочли сохранить каразеи до лета 1563 г., чтоб тогда вам приступить к вышеозначенному путешествию вашему в Персию. Если же на проезд в Персию не будет надежды ни на будущий год, ни в 1563 г. и в то же время продажа наших каразеи во владениях царя не будет идти хорошо, тогда мы считали бы за лучшее, чтоб вы рассмотрели вопрос, нельзя ли перевезти вышеназванные товары по охранным листам через Польшу или иными какими-либо путями в Константинополь или в другую страну, где вы думаете, что они будут лучше продаваться, чем в России. Таким образом мы сообщили вам наше мнение о задуманном предприятии. Но мы знаем и понимаем, что если бы мы дали вам определенные директивы или точное приказание, что вам делать, то мы могли бы действовать прямо противоположно нашим целям и намерениям. Поэтому, зная вашу испытанную мудрость, вашу опытность и вашу тщательность и усердие в успешном исполнении (с помощью всемогущего бога) всего, что вы предпринимаете, мы передаем все наши дела по вышесказанному предприятию всецело на ваше усмотрение, моля бога послать вам успех, какой только может быть к его славе, к чести и пользе нашего государства и, наконец, к нашей выгоде и к возвышению вашего доброго имени на веки.

Тем не менее мы даже желаем и убедительнейше просим вас, как человека, дорожащего положением компании, чтоб вы обратили особое внимание на состояние наших контор и наших служащих в Колмогорах, Вологде и Москве и выяснили, нет ли среди наших служащих и учеников каких-либо непорядков, которые по вашему мнению могут в будущем привести к затруднениям или к частичной потере наших товаров и наших [198] привилегий в России, и вы не только постарайтесь устранить такие непорядки, но и уведомьте нас о ваших действиях подробным письмом, соответственно нашему к вам доверию.

Для того чтобы лучше узнавать цены и качества товаров, которые, как мы отчасти думаем, вы найдете в различных местностях России, мы вручаем вам некоторое количество химических снадобий, которые позволят вам определить лучшее качество товаров. Мы даем вам также список товаров и химических материалов, которые имеют там наилучший сбыт. Мы также передаем вам весы и гири на 1 пуд и 1 унцию из светлой меди с тою целью, чтобы при помощи их и росписи цен товаров вы могли узнать, какую ценность имеют там товары. Что касается знания шелков, то нам нет нужды давать вам какие-либо инструкции, кроме тех, которые вам известны.

Если вы увидите, что выгодно будет для компании продавать те или другие русские товары, вы возьмете их с собой в Персию или в иные страны; мы полагаем, что наши агенты или позаботятся приобрести их для вас или же выдадут вам деньги, чтобы вы запаслись ими сами. Так как русские говорят, что если проехать 30 или 40 дней на восток от Колмогор, то доедешь до открытого моря, то мы думаем, что Ричард Джонсон мог бы разузнать об этом пути по суше и поспеть в Москву ко времени вашего отъезда в Персию, ибо если верно, что можно проехать к морю “этим путем, и он может узнать, во скольких милях к востоку от Колмогор находится море, то это очень поможет нам найти пролив и проход в эту сторону, если только таковой вообще существует.

Губернаторы: Уилльям Джерард, Томас Лодж, Уильям Мерик, Блэйз Сэндерс.

3. Сжатое и краткое описание путешествия господина Антония Дженкинсона в Персидскую землю через Россию, Московию и Каспийское или Гирканское море, предпринятого для исполнения поручения достопочтенного общества купцов-предпринимателей для открытия земель, островов и т. д. Путешествие начато мая 14-го дня 1561 г., в третий год царствования нынешнего королевского величества. Настоящее описание написано и адресовано вышеназванному обществу.

Я сел на один из ваших добрых кораблей, называемый “Ласточкой” (Swallow), в Грейвзенде, и мы подняли якорь при добром попутном ветре и вверили всю нашу судьбу попечению божьему. Ветер много раз менялся во время нашего плавания, вследствие чего нам пришлось много раз менять курс (об этом здесь повторно не говорится, так как вы уже были раньше подробно обо всем осведомлены). 14 июля вышеназванного [199] года я прибыл в бухту св. Николая в России, а 26-го того же месяца, после совещания с вашими тамошними агентами о делах почтенной компании, я выехал оттуда и, проехав через Важскую землю (country of Vago), приехал 8-го следующего месяца, августа, в Вологду, находящуюся в 700 милях от Колмогор. Здесь я пробыл 4 дня, ожидая прибытия одной из ваших лодок, на которую погружен был сундук с драгоценностями и подарками, которые ваши благородия предназначили для царского величества. Когда лодка пришла и сундук был получен, я выехал с ним к Москве, куда и прибыл 20-го того же августа. Я немедленно известил секретаря его царского величества о моем приезде с письмом королевского высочества к царю, и тот доложил об этом царю. Однако его высочество, будучи очень занят делами и готовясь вступить в брак с одной знатной черкешенкой магометанской веры (С Марией Темрюковной Черкасской, дочерью кабардинского феодального князя Темир Гуки, или в русской переделке — Темрюка.), издал приказ, чтоб ни один иностранец — посланник ли или иной — не появлялся перед ним в течение некоторого времени с дальнейшим строжайшим подтверждением, чтобы в течение трех дней, пока будут продолжаться торжества, городские ворота были заперты и чтоб ни один иностранец и ни один местный житель (за исключением некоторых приближенных царя) не выходил из своего дома во время празднеств. Причина такого распоряжения до сего дня остается неизвестной.

6-го следующего месяца, сентября, царь дал большой пир, к которому приглашены были все посланники и иностранцы, выдающиеся по занимаемому положению и имеющие дела с правительством; я был в числе приглашенных. Однако еще до этого секретарь пожелал, чтобы я пришел к нему и показал грамоты королевского величества. Я отказался, сказав, что я передам грамоты не иначе, как в собственные руки царя. Выслушав это, секретарь заявил, что, прежде чем он не ознакомится с грамотами, я не буду допущен к царю, так что я не был на пиру. Тем не менее один дворянин известил меня, что царское величество спрашивало обо мне и что причина моего отсутствия была неизвестна ему. На следующий день я составил челобитную и направил ее в собственные руки его высочества. В ней я сообщил о причинах моего приезда, возвещаемых грамотами королевского величества, и об ответе вышеназванного секретаря и смиренно ходатайствовал перед его милостью, чтобы он принял грамоты ее высочества с такою же дружбой и честью, как его письма, посланные с Осипом Непеей, были собственноручно приняты нашей покойной повелительницей, государыней королевой Марией, в противном же случае, чтоб его высочеству угодно было отпустить меня, причем сказал, что вышесказанные грамоты я передам только в его собственные руки, ибо таков [200] обычай нашей страны. После того как все дело было взвешено и мое ходатайство достаточно обсуждено, мне немедленно приказано было явиться с грамотами перед его величество, и таким образом я, согласно просьбе королевского величества, отдал их в его собственные руки (вместе с подарками, которые были вами для него назначены). Грамоты были приняты любезно, и в этот день я с большим почетом обедал в присутствии его милости. Немного времени спустя, я пожелал узнать, будет ли разрешено мне, согласно просьбе ее королевского величества, проехать через владения его высочества в Персидскую землю, на что было отвечено, что мне не разрешат поехать туда, потому что его величество предполагает послать в ту сторону войско в землю Черкасов (черкесов, chircassi), отчего мое путешествие может стать опасным и затруднительным, и что если я там погибну, то это будет большим бесчестьем для его милости. Он (Т. е. думный дьяк или лицо, передававшее его ответ.), однако, имел в виду совсем другое, хотя и не высказывался прямо. Получив такой ответ, я, против моего ожидания и тем более моего желания, пробыл добрую часть года в Москве и за это время распродал большую часть вашей каразеи и других товаров, предназначенных для Персии. Когда время года потребовало моего возвращения в Англию, я пожелал получить паспорт и ямских лошадей за деньги; все это было мне дано. Но когда я уже получил паспорт и был готов к отъезду, к нам в дом пришел Осип Непея, который убедил меня не уезжать в этот день; он говорил, что царь неправильно осведомлен и очень обвинял секретаря за его упрямство, а секретарь не был моим другом. На другой день я вновь пошел к последнему и застал его вместе с Осипом Непеей. После больших доводов и возражений по существу и видя, что я действительно уеду, секретарь просил меня остаться, пока царскому величеству не будет вновь доложено относительно моего проезда в Персию. Я был очень доволен этим. Три дня спустя секретарь, прислав за мной, объявил, что царь соизволил не только разрешить мне проезд через свои владения в Персию, но и дает мне рекомендательные грамоты к иностранным государям и поручает мне некоторые свои дела, о которых здесь было бы слишком долго распространяться. После этого я приготовился к путешествию и 15 марта 1562 г. вновь обедал в присутствии его величества вместе с персидским посланником и другими лицами и получил из рук его величества кубок с напитком; после чего я откланялся ему. Царь дал мне не только грамоты, как сказано выше, но и поручил важное дело, которое я должен был выполнить по приезде в те страны, куда я собирался ехать. Приготовив все для пути, я выехал из города Москвы 27 апреля 1562 г. вниз по великой реке Волге вместе с названным выше персидским посланником, с которым я вошел в [201] большую дружбу и вел много разговоров во время всего плавания по Волге до Астрахани, куда мы прибыли в добром здоровье 10 июня.

Я опускаю в этом кратком рассказе все, что касается городов, городков, замков и стран, как магометанских, так и прилегающих к ним языческих, по которым я проехал от Москвы до Астрахани, так как я уже раньше подробно описал их, рассказывая о моем путешествии в Бухару. Приехав в Астрахань, как уже сказано выше, я обратился к тамошнему правителю, к которому я имел от царя рекомендацию и поручение, чтоб он не только всячески содействовал мне во время моего пребывания в Астрахани, но и дал мне отряд в 50 хорошо вооруженных стрельцов для сопровождения меня на двух стругах (stroogs) или бригантинах по Каспийскому морю, пока мы не проедем опасные места, где обычно держатся пираты и разбойники. Персидский посланник выехал раньше на своем собственном судне, я же, снарядив судно к морскому плаванию, выехал с моими спутниками из Астрахани и на следующий день вечером прошел устье Волги, находящееся в 20 милях к юго-востоку от Астрахани. 18-го к вечеру мы прошли мимо трех островов в 9 милях к ю.-ю.-з. от устья Волги, держа курс на ю.-ю.-з., а на следующий день вечером подплыли к земле, называемой Чаллика острова (Challica ostriva) (Имеются в виду “Четыре Бугра” впереди дельты Волги.). Это четыре круглых острова, один вблизи другого, в 40 милях от названных выше трех островов. Отсюда, держась того же курса, на следующий день мы видели землю, называемую Тюк (Tuke) в стране Тюмен (Tumen), где обыкновенно держатся пираты. Из опасения встретиться с ними мы вышли в открытое море прямо на восток на 40 миль, но, потеряв из виду землю, мы попали на песчаные мели, были на краю гибели и едва спаслись. 22-го мы увидали прекрасный остров, называемый Чаталет, отстоящий от Чаллика острова на сотню миль, но так как дул противный и притом свежий ветер, то мы не могли к нему подойти. Мы принуждены были стать на якорь под ветром в 6 милях от него в открытом море при глубине в 3—4 сажени. От материка, называемого Шамхал (Scafcayl) или Кумык (Connyk), магометанской земли, находившейся к западу от нас, мы были в 13 милях.

Мы стояли на двух якорях, не имея запасного, и потеряли один из них, когда шторм на море усилился, в нашем судне открылось много течей, и мы с большим трудом при помощи постоянного откачивания удерживали его на воде; мы выбросили много товаров за борт и даже потеряли бот, да и сами были в большой опасности или погибнуть в море или на подветренном берегу попасть в руки беззаконных неверных, поджидавших нашего крушения. И, конечно, было большим чудом, что мы избегли обеих крайностей, это могло случиться только благодаря [202] могуществу и милости божией, ибо буря продолжалась семь дней, а именно до 30 июля. Затем ветер подул с запада, и мы в прекрасную погоду подняли якорь и, распустив паруса, пошли па юг, а на следующий день вечером подошли к берету и оказались поблизости от земли, которую жители называют Ширваншах (Ширваншах — правитель Ширванской области, соответствующей северной части советского Азербайджана. Ширваншахи были вассалами персидского шаха. Ширванскую область Дженкинсон нередко называет также древним названием — Мидии и Гиркании, а местного правителя — гирканским королем.). Здесь мы снова бросили якорь, будучи в 150 милях от Чаталета, так как ветер стал противным, и стояли здесь до 3 августа. Затем при попутном ветре, дувшем на ю.-ю.-в., мы проплыли 60 миль и на следующий день перед полуднем прибыли в город, называемый Дербент, во владениях Гирканского короля. Все высадились и приветствовали правителя подарком. Он угостил меня и моих спутников обедом. Запасшись свежей водой, я поехал дальше.

Дербент — очень древний город со старым замком, построенным на холме Каста из белого камня и очень похожим на наши строения. Стены его очень высоки и толсты; он был впервые выстроен Александром Великим во время его войн с персами и мидянами. Затем Александр же построил стену удивительной вышины и толщины от этого города до Грузии и до главного города последней, называемого Тифлисом (Tewflish), хотя стена эта теперь разрушена и от различных причин пришла в упадок, основания ее все еще целы; она была построена с тою целью, чтобы жители этой страны, только что покоренной Александром, не могли легко бежать, а враги не могли легко вторгнуться. Город Дербент, находящийся теперь под властию персидского Суфия, расположен на берегу моря под 41° широты и примыкает к вышесказанной земле Шамхала (Shalfcall). Отсюда мы проехали около 80 миль на ю.-в. и ю.-ю.-в. и 6 августа прибыли к месту нашей выгрузки, называемому Шабран. Здесь мое судно выгрузили и сложили товары на берег, а в моей палатке поставили сильную стражу из опасения разбойников, которых здесь очень много — все они кочевники. Правитель этой области Алкан-Мурза (Alcan Murcy) приехал ко мне и обошелся со мной очень любезно. Я сделал ему подарок, и для моей охраны он назначил 40 вооруженных людей, которые должны были стеречь и оберегать меня до того времени, когда он получит вести от Ширванского короля. Вести эти пришли 12 августа; мне было приказано явиться к нему со всей поспешностью. Для отправки были приготовлены 45 верблюдов и лошади для меня и моих спутников; поэтому, погрузив товары и выехав 12 августа, я прибыл 18-го того же месяца в город, называемый Шемаха (Shamaky) в вышеназванной стране Гиркании, иначе называемой Ширваном. В этом прекрасном королевском [203] городе мне было отведено помещение, и товары разгружены. На следующий день, 19-го, я получил приказание явиться к королю, по имени Абдалла-хану (Obdolowcan), двор которого находился в это время в высоких горах и располагался в палатках в 20 милях от Шемахи для избежания убийственной жары. 20 августа я явился к нему. Он принял меня любезно. Поцеловав ему руку, я получил от него приглашение к обеду, причем он приказал мне сесть неподалеку от себя. Король сидел в богатом шатре, шитом шелками и золотом; он красиво стоит на склоне холма; длина его —16 сажен, ширина — 6; перед ним прекрасный источник сладкой воды, из которого пили король и его знать. Сам государь среднего роста и свирепого вида, богато одет в длинные шелковые и парче-вые одежды, расшитые жемчугом и драгоценными каменьями. На голове у него был остроконечный тюрбан, вышиною в пол-ярда из богатой золотой парчи, обернутый вокруг куском индийского шелка длиною в 20 ярдов и расшитый золотом. На левой стороне тюрбана возвышалась Эгретка из перьев, вставленных в золотой ствол, богато украшенный эмалью и усаженный драгоценными каменьями. У его серег были подвески длиною в ладонь с посаженными на конце их двумя рубинами большой ценности. Весь пол в его шатре был покрыт богатыми коврами, а под ним был постлан квадратный ковер, шитый серебром и золотом, на котором были положены две подушки соответственного достоинства. Король и его приближенные сидели в шатре, поджав ноги, но заметив, что мне было тягостно так сидеть, его высочество приказал подать стул и пожелал, чтобы я сел на него, как я привык. Когда приблизилось время обеда, на полу были разостланы скатерти и подали различные блюда; они были поставлены в ряд по различным видам кушаний; по моему счету их было 140. Когда их убрали вместе со скатертями, то разостлали другие и внесли 150 блюд с фруктами и другими пиршественными кушаньями, так что в обе перемены было подано 290 блюд. В конце обеденного пиршества король сказал мне “Куош куельд” (quosh quelde), т. е. “добро пожаловать”, велел налить чашу воды из источника и, отпив, передал мне остаток, спросив, нравится ли мне вода и есть ли такая же вкусная в нашей стране. Я отвечал на это так, что он остался доволен. После этого он стал предлагать мне вопросы касательно религии и состояния наших стран, затем расспрашивал о том, кто сильнее — германский император, русский царь или турецкий султан, а также о других вещах, которые было бы слишком долго повторять здесь. На все это я отвечал так, как считал подходящим. Потом он спросил, намерен ли я ехать дальше, и вообще о причинах моего приезда. На это я ответил, что я послан с грамотами от наисветлейшего английского королевского величества к великому Суфию просить о дружбе и о свободном проезде, чтоб он дал охранные листы английским купцам для торговли в его владениях с тем, что [204] такие же листы будут даны его подданным, если они приедут в наши страны; это послужит к чести и благосостоянию обоих государств и к выгодам подданных обеих стран; я говорил и еще многое другое, что здесь опускаю. Король, очень одобряя мои слова, сказал, что не только пропустит меня, но и даст мне охрану, чтобы проводить меня к сказанному Суфию, живущему в 30 днях пути от вышеназванного города Шемахи в Персидской земле в крепости Казвин. 24 августа, через три дня после того, как я уехал в этот раз от короля, он снова прислал за мной. Я явился к нему утром, но он еще не вставал с постели (обычай его таков, что он не спит ночью, пируя с женщинами, которых у него 140, а спит большую часть дня). Он приказал, чтобы я участвовал в соколиной охоте со множеством знатных людей его двора и чтобы мне показали всевозможные развлечения и забавы этой охоты. Это было сделано и было убито много журавлей. С охоты мы вернулись около трех часов пополудни. Король в это время уже встал и готов был к обеду. Я также был приглашен, и когда я приблизился к входу в королевскую палатку и был на виду у короля, двое из его придворных встретили меня с двумя одеяниями, сшитыми по обычаю этой страны, косо скроенными и достигающими земли. Одно было шелковое, другое — шелковое, шитое золотом; их послал мне король. Пригласив меня снять мою верхнюю одежду, — это было черное бархатное платье, отороченное собольим мехом, — они надели на меня вышесказанные два одеяния и подвели меня к королю. Я поклонился ему и поцеловал ему руку, после чего он пригласил меня сесть неподалеку от себя. Таким образом я пообедал в его присутствии. Король был в это время в веселом настроении и обращался ко мне со многими вопросами, между прочим, понравился ли мне их способ охотиться с соколами. По окончании обеда я попросил его высочество о пропуске, чтобы ехать к Суфию. Он отпустил меня с большой благосклонностью и назначил своего посланника (возвратившегося из России) и других лиц сопровождать и охранять меня. При отъезде он подарил мне прекрасного коня со всем снаряжением и освободил меня со всеми моими товарами от пошлин. Так я снова возвратился в Шемаху, где и оставался до 6 октября, чтобы заготовить верблюдов и лошадей и все необходимое для предполагаемого путешествия. Однако, прежде чем идти дальше, я хочу записать кое-что об этой стране Гиркан, ныне называемой Ширваном, о ее городах и о производимых в ней товарах. Гиркания в прежнее время была знаменитой страной со многими торговыми и укрепленными городами и замками. Ее короли в древние времена были очень могущественны и могли воевать с персидскими Суфиями. Но теперь все обстоит иначе; не только города, крепости и замки находятся в упадке, но и король подчинен названному Суфию (все же гирканцы имеют своего собственного [205] короля) и находится под его властью. Суфий покорил Гирканию несколько лет назад из-за различий в религии (Персы — магометане-шииты; азербайджанцы—магометане-суниты. Религиозная вражда и преследования со стороны шиитов особенно были сильны со времени вступления на иранский (персидский) престол династии Сефевидов, основатель которой Измаил (1491—1524 гг.) был шейхом суфиев-шиитов.) и не только истребил всех знатных и благородных людей этой страны, но более того — разрушил стены городов, крепостей и замков этого государства, чтоб не было впредь восстаний, и для устрашения всех выстроил в Шемахе башню из белого камня с выступающими кремневыми камнями и на этих кремневых камнях выставил головы казненных знатных и благородных людей. От моря город Шемаха находится в семи днях пути на верблюдах, но теперь он в большом упадке и населен главным образом армянами. Главный и самый богатый торговый город страны, называемый Арраш, находится на границах Грузии; вокруг него производится более всего шелка-сырца; туда съезжаются для торговли турки, сирийцы и другие иностранцы. В этом государстве можно достать различные доброкачественные и необходимые товары — орехи шершавые и гладкие, хлопчатую бумагу, квасцы, шелк-сырец, естественно производимый в этой стране, почти все виды пряностей и москательных товаров и кое-какие другие товары, привозимые сюда из восточной Индии, но не в большом количестве, потому что не обеспечен ни их сбыт, ни их продажа. Однако главный здешний товар — это шелк-сырец всяких сортов, которого здесь большое изобилие. Недалеко от вышеназванного города Шемахи была старинная крепость Гюллистан (Gullistone), теперь разрушенная тем же Суфием. Она считалась одной из самых сильных крепостей в мире: ее долго осаждал Александр Великий, прежде чем овладел ею. Поблизости от этой крепости был роскошно построенный монастырь, где была похоронена королевская дочь Амелек-Ханна (Ameleck-Channa), убившая себя кинжалом, оттого что отец хотел ее насильно выдать за одного татарского государя, хотя она дала обет сохранить девственность: по этому случаю девушки этой страны сходятся туда раз в год и оплачивают ее смерть. В этой же стране есть высокая гора, называемая Куикуифс (Quiquifs), на вершине которой, как здесь многие рассказывают, жил когда-то великан, по имени Арнеост, у которого на голове было два больших рога: уши и глаза его были лошадиные, а хвост коровий. Говорят еще, что это чудовище не позволяло никому проходить мимо, пока не явился святой муж по имени Хокойр Хамши (Haucoir Hamshe), родич одного из Суфиев, который взошел на гору, победил названного великана и не только заковал в цепи его, но и его жену, по имени Ламисач, и его сына — Афтера. За эту победу жители этой страны очень чтут этого святого мужа, а гора до сего дня, как носятся [206] слухи, издает такой дурной запах, что никто не может подойти к ней. Впрочем, правда это или нет — я оставляю до дальнейших исследований.

Теперь возвращаюсь к рассказу о моем дальнейшем путешествии к великому Суфию. 6 октября того же 1562 года я выступил с моими спутниками из Шемахи и, пройдя 60 миль, дошел до города Явати, где у короля прекрасный дворец с садами, полными плодов всякого рода. Через город протекает река Кура (Cor), берущая начало в горах Грузии; протекая через Гирканскую страну, она впадает в Каспийское или Гирканское море между двумя старинными городами Гирканского государства — Шабраном и Баку (Bachu). Выйдя отсюда далее, мы следовали по плодоносной стране, населенной пастушескими народами, в летнее время они живут в горах, а зимой спускаются в равнины, не заходя ни в города, ни в иные населенные места. В своих передвижениях они путешествуют караванами, состоящими из людей и скота, и везут жен, детей и имущество на волах. Пройдя 10 дней по стране этих диких людей и не встретив ни города, ни дома, мы прибыли 16 октября в город, называемый Ардебиль (Ardouill), где нас поместили в караван-сарае (hospital), выстроенном из белого камня отцом нынешнего Суфия, Измаилом, исключительно для оказания помощи и для помещения иноземцев и других путешественников; здесь все получают пишу и фураж для лошадей, но не более как в течение 3 дней. Вышеназванный покойный государь Измаил погребен в прекрасной мечети, в роскошной гробнице, сооруженной им еще при жизни. Город Ардебиль лежит на широте 38°; это старинный город провинции Азербайджан (Aberravgan), где обычно погребают персидских государей. Здесь был двор Александра Великого во время завоевания им Персии. В четырех днях пути к западу находится город Тебриз (Tebrise), в старое время называвшийся Тавризом, — самый большой город в Персии. Однако его торговое значение далеко не таково, каким оно было прежде или какое имеют другие города в настоящее время; это произошло вследствие нашествия турецкого султана, который завоевал у Суфия почти всю страну до сказанного города Тавриза. Последний был Турком разграблен, и это заставило Суфия покинуть его и перенести свой двор за 10 дней пути оттуда, в город Казвин (Отмечаемые Дженкинсоном события имели место в 1549 г. и повторно в 1554 г. Окончательное перенесение столицы в Казвин, или Казбин, произошло в 1554 г. Последний находится на дороге из Тегерана, нынешней столицы Ирана, в город Решт на южном берегу Каспийского моря.).

21 октября мы выехали из Ардебиля. Мы шли большей частью по горам и всегда в ночное время; днем же отдыхали. У нас совсем не было дров, и мы вынуждены были употреблять в качестве топлива лошадиный и верблюжий навоз, который мы по дорогой цене покупали у кочевников. [207]

Так мы шли 10 дней и 2 ноября того же 1562 года прибыли в вышеназванный город Казвин, где находится двор великого Суфия. Мне было отведено помещение неподалеку от королевского дворца, а спустя 2 дня Суфий приказал некоему принцу по имени Шалли-Мурзэ (Shalli-Murzey), сыну вышеназванного Абдалла-хана, короля Ширванского, пригласить меня к себе. От имени Суфия он спросил меня, как я поживаю, как мое здоровье, приветствовал меня с приездом и пригласил меня к обеду, за которым мне было предложено прекрасное угощение. После этого я возвратился в свое помещение.

На следующий день я послал моего переводчика к секретарю Суфия объявить ему, что я имею грамоты от нашей всемилостивейшей государыни, ее превосходнейшего величества королевы Английского государства, к Суфию, что в этих грамотах излагается причина моего приезда и что я желаю в удобное время предстать перед его величеством. Доложив об этом Суфию, секретарь через короткое время известил меня, что Суфий занят сейчас очень важными делами, по окончании которых я буду призван к нему; мне было также указано, чтобы я тем временем готовил подарки, если я желал таковые поднести.

В это время, за 4 дня до моего приезда, сюда прибыл посол турецкого султана, посланный заключить вечный мир между ним и Суфием. Он привез с собою золото, прекрасных коней с богатым убором и другие дары, оцененные все вместе в 40 тысяч фунтов. После этого мир был заключен при радостных пиршествах и торжествах и скреплен крепкими клятвами по их закону Алкорана (Alcaron), которыми каждая сторона обязывалась соблюдать мир, давалось обещание впредь обеим сторонам жить как соединенным клятвою братьям и помогать друг другу против всех государей, которые начнут войну с ними или с одной из них. По заключении мира Суфий приказал убить сына турецкого султана, Баязет-султана, храброго государя, который, бежав от отца к Суфию, жил четыре года при его дворе. Этот сын великого султана и был причиной великих войн между обоими государями и очень отличался во время их; турок требовал, чтобы сын был ему выдан, но Суфий отказал. Теперь, убив его по желанию турка, Суфий послал последнему его голову в подарок, весьма желанный и радостно принятый бесчеловечным отцом. В разговоре о различных предметах во время моего пребывания у Ширванского короля и моего приема у него означенный король Абдалла-хан спросил меня, в дружбе ли мы, англичане, с турками или нет? Я ответил, что мы никогда не были с ними в дружбе, потому что они никогда не разрешали нам проезжать через свою страну во владения Суфия, но что есть нация, неподалеку от нас, называемая венецианцами, которые живут в большом согласии с турками и торгуют в их владениях нашими товарами, главным образом меняя их на шелк-сырец, который, как мы знаем, [208] идет из Персии. Но если Суфию и другим государям угодно будет разрешить нам торговать в их владениях и дать нам паспорты и охранные листы так же, как турки дали их венецианцам, я не сомневаюсь, что торговля будет такой, какой здесь никогда не было, и разовьется к большой их выгоде. Они будут снабжаться нашими товарами и в то же время улучшать сбыт своих собственных, хотя бы ни один турок никогда не приезжал в их страну; много других доводов я представлял ему в пользу такой торговли. Король понял дело, высказал полное свое сочувствие и сказал, что он напишет об этом Суфию, что он действительно и сделал. Он уверял меня, что Суфий согласится на мою просьбу и что по моем возвращении к нему, он, король, дарует мне охранные грамоты и привилегии. В то время турецкий посол еще не приезжал в Персию и не было никакой надежды на заключение мира; напротив, делались большие приготовления к войне, и это очень содействовало бы моему делу. Но вышло иначе. Когда приехал турецкий посол и заключен был мир, то бывшие тогда в Казвине турецкие купцы заявили послу, что мой приезд (они называли меня франком) очень расстроит их торговлю, и говорили, что хорошо было бы ему, послу, убедить Суфия не относиться ко мне благоприятно, если его высочество предполагает соблюдать союз и дружбу с великим султаном, его государем. Об этой просьбе турецких купцов посол сделал серьезное представление Суфию; отпущенный с большим почетом, он выехал из персидского государства, как сказано было выше, с головой сына великого турка и с другими подарками. 20 ноября мне приказано было явиться к названному Суфию, иначе называемому шахом Тахмаспом. Около трех часов пополудни я приехал ко двору. Когда я слезал с лошади у дворцовых ворот, прежде чем мои ноги коснулись земли, на них была надета пара обуви самого Суфия, называемая на персидском языке башмаками (basmackes). Он носит их, когда ночью встает на молитву (такой его обычай). Без этой обуви меня не могли бы допустить ступать по священной земле, как христианина, или, по их названию, гяура (gower), т. е. неверующего и нечистого. Они считают неверными я язычниками всех, кто не верует, подобно им, в их ложных и грязных пророков — Магомета и Али (Martezalli). У ворот дворца вещи, которые я нес в подарок его величеству, были разделены по отдельным предметам между придворными служителями, которые должны были нести их передо мною, ибо ни одному из моих спутников и служащих не позволили войти во дворец за исключением меня и моего переводчика. Когда я предстал перед его величеством, я приветствовал его, как я это нашел удобным, и подал грамоты королевского величества вместе с моими подарками. Приняв мое приветствие, он спросил меня, из какой я франкской страны и за какими делами я приехал. Я ответил ему, что я из знаменитого города Лондона в славном английском королевстве, что я послан сюда от [209] превосходнейшей и всемилостивейшей государыни Елизаветы, королевы Англии, чтобы вести переговоры о дружбе и свободном проезде в Персию наших купцов и представителей нашего народа, о дозволении им приезжать и торговать в его владениях, ввозить наши товары и вывозить персидские к чести обоих государей, к обоюдной пользе обоих государств и к обогащению их подданных. Я говорил еще и другое, что опускаю. Тогда он спросил меня, на каком языке написаны грамоты. Я ответил, что они написаны по-латыни, по-итальянски и по-еврейски. Так, сказал он, но в нашем государстве нет никого, кто понимал бы эти языки, на что я ответил, что такой славный и достойный чести государь, как он, в своих обширных владениях не может иметь недостатка в людях всяких национальностей для того, чтобы перевести грамоты. Тогда он стал меня расспрашивать о состоянии наших стран, о могуществе императора германского, короля Филиппа и великого султана: кто самый сильный из них. Мой ответ, в котором я не унизил великого Турка, учитывая только что заключенный между ними договор о дружбе, удовлетворил его. Затем он много рассуждал со мной о религии, спрашивая меня, гяур ли я, иначе сказать неверный, или мусульманин, т. е. магометова закона. На это я ответил, что я не неверный и не мусульманин, а христианин. Что это такое? спросил он у сына грузинского царя, который, будучи христианином, перебежал к нему. Тот ответил, что христианином называется тот, кто верует в Иисуса Христа и признает его сыном божиим и величайшим из пророков. Так ли ты веруешь? спросил меня Суфий. Да, ответил я. “Ах, ты неверный, — сказал он, — мы не нуждаемся в дружбе с неверными”, и приказал мне выйти. Я обрадовался, отдал поклон и пошел к выходу в сопровождении многих из его придворных и других лиц. За мной шел человек с сосудом, наполненным песком, посыпая весь путь, который я прошел по двору от покоя, где принял меня Суфий до ворот.

Таким образом я снова удалился в свое помещение, где ночью Шалли-Мурза, сын короля Гирканского, выказывавший мне большое сочувствие, потому что я был рекомендован ему его отцом, велел сказать мне, чтобы я не предавался сомнениям, и подал мне надежду на успех в делах с Суфием и на хорошее с его стороны обращение.

Так я прожил некоторое время. Ежедневно ко мне приходили разные придворные, которых засылал Суфий, чтобы говорить со мной главным образом о делах, касающихся русского царя, а также чтобы узнать, какой дорогой я намерен возвратиться на родину — той ли, которой я приехал, или же через Ормуз и далее на португальских кораблях. На это я отвечал, что я не смею ехать через Ормуз, потому что мы во вражде с португальцами. Я отлично понимал их мысли: меня предупредили, что Суфий собирается воевать с португальцами и обвинил бы меня в том, что я [210] приехал как их шпион с намерением проехать через его владения к португальцам. Он думал, что они и мы — один народ, и всех называл франками. Однако божием провидением эта опасность была предупреждена.

После этого Суфий совещался касательно меня со своими приближенными и со своими советниками. Те убеждали его не оказывать мне хорошего приема и не отпускать меня с грамотами и подарками, ввиду того что я франк и принадлежу к народу, враждебному его брату — великому султану. Они говорили ему, что если он поступит иначе и весть об этом дойдет до султана, то это поведет к нарушению только что заключенного между ними союза и дружбы. Они отговаривали его также, говоря, что ему нет ни нужды, ни необходимости дружить с неверными, страна которых находится так далеко от него, и что для него было бы лучше всего отослать меня вместе с моими грамотами к сказанному великому султану. Он и принял решение так поступить в удобное время, предполагая отправить своего посла к великому Турку.

Однако сказанный выше сын гирканского короля, узнав об этих совещаниях, отправил посла к своему отцу, извещая его о таком положении. Тот, как милосердный государь, приняв во внимание, что я проехал через его владения и что я ехал с добрыми намерениями, написал Суфию все, что он думал о намерении последнего, говоря, что будет порукой чести его величества, если он причинит мне какой-нибудь вред или неприятность; он советовал ему переменить обращение со мной, ввиду того что я приехал в его землю по доброй воле, а не по принуждению; если же он будет дурно обращаться со мной, то мало иностранцев будут посещать его страну, а это будет ему ко вреду; он приводил ему и другие доводы. После этого Суфий хорошо взвесил и обдумал дела и, питая большое уважение к гирканскому королю, который был одним из самых храбрых государей, подчиненных ему, и близким его родственником, изменил свое решение и 20 марта 1563 г. (В тексте стоит 1562 г.; это, очевидно, случайная ошибка, так как Дженкинсон приехал в Казвин только 2 ноября 1562 г.) прислал мне богатое платье из золотой парчи и отпустил меня, не причинив мне вреда.

В течение моего пребывания в сказанном городе Казвине меня посещали разные купцы из Индии. Я советовался с ними о торговле пряностями. Они говорили, что они могут привозить пряности всех сортов и в любом количестве, если только будут уверены в успешном их сбыте. Я обещал им обеспечить сбыт и не сомневаюсь, что от времени до времени можно будет получать пряности через Персию в большом изобилии.

Того же 20 марта я двинулся в обратный путь из города Казвина, где провел всю зиму; всех моих верблюдов я отправил раньше; 30 апреля я прибыл в вышеупомянутый город Ардебиль, а 15 апреля — в Джават, [211] где в это время находился король Абдалла-хан. Он тотчас же прислал за мной и, задав мне много вопросов, заявил, что если бы не он, то я потерпел бы полное крушение и меня отослали бы к турецкому султану в качестве подарка от Суфия вследствие убеждений беззаконных советников, что сеиды (Zieties) и духовенство были главными зачинщиками и сторонниками этого дела. Сам же Суфий сначала очень желал мне добра и думал оказать мне хороший прием и поступил бы так, если бы не произошло такого случая, что был заключен мир и союз между ним и великим Турком. “Несмотря на все это, — сказал король, — Суфий написал мне, чтоб я оказал тебе хороший прием, и ты желанный гость в моей стране”. Он обращался со мною очень любезно; я пробыл при его дворе 7 дней и получил от него охранные листы и торговые привилегии на ваше имя с освобождением от уплаты пошлин, каковые я передал Томасу Олкоку и Джорджу Ренну (Wrenne) при их отъезде в Персию по вашим делам. Его высочество подарил мне два шелковых платья и отпустил меня очень благосклонно, снова отправив со мною посланника к русскому царю и доверив мне свои самые сокровенные тайны, которые я должен был передать царскому величеству по возвращении моем в Москву. Выехав 10 апреля в Шемаху, я пробыл там несколько дней, чтобы запастись верблюдами для пути к берегу моря; я послал также людей оттуда, чтобы исправить мое судно и приготовить его к плаванию. Во время моего пребывания в Шемахе меня посетил один армянин, посланец от грузинского царя (Царь Грузии Соломон.), который описал ужасающее положение этого царя, стиснутого между двумя жестокими тиранами и могущественными государями — великим Турком и Суфием, с которым он непрерывно ведет войны; он умолял меня из любви ко Христу и потому что я христианин, чтоб я ободрил его через посредство этого армянина, дал бы ему совет, как ему отправить посланника к русскому царю, и высказал свое мнение о том, окажет ли ему поддержку царь или нет. Армянин еще много умолял меня разъяснить царю, по моем возвращении, крайность, в которой находится грузинский царь. Он прибавил, что царь сам бы написал мне свои мысли, но он сомневался, проедет ли благополучно его посланный. Я также дал ему устный ответ и не только убеждал его отправить посла в Россию, не сомневаясь, что царь примет его с почетом и окажет ему помощь, но и указал ему дорогу, по которой он мог бы его послать: через страну черкесов, пользуясь благоволением Темрюка, короля названных черкесов, на дочери которого царь недавно женился. Через два дня после того, как я отпустил армянина, я отправил вашего служащего Эдуарда Кларка [212] (Clarke, Clearke) в город Арраш, где можно достать наибольшее количество шелка, и дал ему поручение проехать дальше в вышеназванную страну Грузию и там помочь царю. Объяснив мои поручения и открыв ему мою мысль добиваться от этого государя свободного пропуска для торговли наших купцов в его владениях, я приказал ему, кончив дела, возвращаться со всею поспешностью. Когда этот ваш служащий приехал в названный город Арраш, он нашел там нескольких армянских купцов, которые обещали ему вместе отправиться в Грузию; но когда они дошли до грузинской границы, то один военачальник открыл, что наш служащий — христианин, и спросил его, куда он направляется. Тогда тот, видя, что он не будет в состоянии ехать дальше, не возбуждая больших подозрений, ответил, что он приехал сюда покупать шелка, и показал имевшиеся при нем грамоты гирканского короля. Таким образом он мог вернуться обратно и 15 апреля прибыл в Шемаху. Оттуда я выехал 16-го того же месяца и 21-го достиг морского берега. Я нашел мое судно в готовности, приказал погрузить ваши товары и стал дожидаться попутного ветра.

Прежде, однако, чем рассказывать дальше о моем возвращении, я хочу, с вашего разрешения, поговорить немного о Персии, о великом Суфии, о стране, ее законах и религии. Персидская земля велика и обширна; она разделяется на многие государства и провинции, каковы, например, Гилян, Хорассан, Ширван и многие другие, в которых имеются большие и малые города и крепости. Каждая провинция имеет особого государя или султана, которые все повинуются великому Суфию. Вот названия главнейших городов: Тавриз, Казвин, Кашан (Kashan), Иерд (Yesse), Мешед (Meskit), Тегеран (Heirin), Ардебиль, Шемаха, Арраш и многие другие. В сторону моря страна по большей части плоская и богатая пастбищами; но далее вглубь — высокая, покрытая горами и притом крутыми. На юге она граничит с Аравией и восточным океаном, а на севере — с Каспийским морем и Татарскими землями; на востоке — с различными областями Индии, а на западе — с рубежами Халдеи, Сирии и с другими землями Турка. Все в этих пределах принадлежит Суфию, по имени Шаху Тахмаспу, сыну Измаила Суфия. Царствующий теперь Суфий не отличается храбростью, хотя власть его велика и народ его — воинственный. Вследствие его малодушия, Турок часто вторгался в его владения и даже доходил почти до Тавриза, где прежде обычно был двор Суфия. Теперь он покинул Тавриз и, главным образом, живет в Казвине. Когда нападает на него Турок, а он не в силах сопротивляться ему в открытом поле, он чувствует себя более безопасным в горах, нежели под защитой своих крепостей и замков. Поэтому в своих владениях он велел все их разрушить, а свою артиллерию расплавить, боясь, что его враги, преследуя его, усилятся ею за его счет. [213]

Этому государю около 50 лет; он среднего роста и имеет пять детей. Своего старшего сына он держит узником в тюрьме, боясь его отваги и деятельного характера. Он считает себя до некоторой степени святым и говорит, что он происходит от крови Магомета и Али. И хотя персы такие же магометане, как турки и татары, но они почитают ложного и вымышленного пророка Али, говоря, что он был самым главным учеником Магомета, и денно и нощно проклинают и бранят трех других учеников Магомета — Омара (Ovear), Османа (Usiron) и Абу-Бекра (Abebeck). Последние убили Али; по этой причине и вследствие других разногласий между духовенством и в законах, относящихся к религии, они вели и до сих пор ведут смертельные войны с турками и татарами. В настоящий момент мне нет нужды говорить о их религии вообще, которая более или менее заключается в законе Магомета и в Алькоране. Персы красивы и хорошо сложены; они горды, храбры и считают себя лучшим из народов, как по своей вере и благочестию, что совершенно ошибочно, так и по другим своим свойствам. Они воинственны, очень любят красивых коней и хорошее конское убранство, вспыльчивы, лукавы и жестоки. Вот что я хотел сказать об этом народе, а теперь возвращаюсь к рассказу об остальной части моего путешествия.

Как уже сказано выше, мое судно на Каспийском море было готово. Поручив себя богу, мы при попутном ветре прибыли 30 мая 1563 г. в Астрахань, испытав на обратном пути по морю не меньше опасностей, чем во время нашего пути в Персию. Мы оставались в Астрахани до 10 июня, когда для моей охраны во время плавания вверх по Волге было назначено 100 стрельцов. 15 июля я приехал в город Казань, где правитель принял меня очень хорошо. Когда он меня отпустил, то меня провожали от места до места вплоть до города Москвы, куда я приехал 20 августа 1563 г., благодаря бога, благополучно, со всем имуществом, товарами и драгоценностями, которые я приобрел как для царя, за его счет, так и для вас. Мне приказано было доставить весь товар в царское казначейство в запакованном виде, что и было мною исполнено. Я сдал те тюки товаров, которые были приобретены за счет величества — драгоценные камни и шелковые материи разного цвета и вида; ими его величество остался очень доволен. Остальной же товар, принадлежащий вам, т. е. и шелк-сырец, как видно из счета, был перенесен в ваш дом; часть его осталась там, а остальное погружено на ваши суда, недавно возвратившиеся.

Вскоре по моем приезде в Москву я явился перед царское величество и поднес ему платье, подаренное мне Суфием. Его высочество беседовало со мною о делах государя (Т. е. грузинского царя.), которые тот доверит моему попечению. Царь [214] с большим удовлетворением принял сообщение о моих действиях и сказал мне. “Я вижу твою верную службу, благодарю тебя и награжу тебя за нее”. Он выразил желание, чтоб я еще съездил по таким делам, по которым он хотел воспользоваться моими услугами. Я ответил ему, что сердечно радуюсь, что моя служба так угодна его высочеству и что во всем этом я только исполнял свой долг. Я смиренно ходатайствовал, чтоб его милость сохраняла свое благоволение к вам, и тогда же смиренно попросил его величество соизволить пожаловать вам новые привилегии, более широкие, чем прежние, каковые и были тотчас пожалованы, после чего я удалился. Потом, составив краткую записку о том, как я мыслил себе, чтобы были составлены эти привилегии, я ежедневно ходил к секретарю, следя за их составлением, и, наконец, получил их за большой печатью его величества. При отъезде моем из Москвы я оставил их на хранение у Томаса Гловера, вашего тамошнего агента. Копию этих привилегий, так же как и других, пожалованных и данных гирканским королем, я уже передал вам. Проведя всю эту зиму в Москве и ведя в то же время переговоры с царским величеством, я послал в Англию сухим путем вашего служащего Эдуарда Кларка с отчетами, а также делал приготовления для новой посылки людей в Персию в подходящее время года. Поручив это дело вашим служащим — Томасу Олкоку, Джорджу Ренну и Ричарду Чини (Cheinie), я выехал 28 прошлого июля из Москвы на ямских лошадях. Приехав в Колмогоры и спустившись по реке к морскому берегу, я нашел ваши суда закончившими погрузку и готовыми к отплытию. Я сел на ваш добрый корабль “Ласточку” (Swallow) 9 июля 1564 г., и, проехав по морю с большой опасностью потерять суда, товар и жизнь, мы благополучно прибыли (благодарение богу) сюда в Лондон 28 сентября.

Подобно храброму и отважному солдату, который подвергает опасности свою славу, тело и жизнь, верно служа своему государю, и, одержав победу, не оглядывается на прошлые опасности и не желает в награду себе ничего кроме того, чтобы служба его хорошо была принята тем, для кого он ее несет, я, видя ваше благоволение ко мне в том, что мои путешествия принимаются вами с удовлетворением, считаю себя тем самым в значительной степени вознагражденным. Я молю всемогущего бога послать такой успех вашим предприятиям, чтобы впредь время от времени пожинались плоды моих путешествий (стоивших вам многих забот, а мне не малых опасностей), дабы вы могли в полной мере собрать их и наслаждаться ими для прославления превосходнейшего королевского величества, для чести и пользы королевства ее высочества и для великих выгод и обогащения вашего и ваших преемников и потомков навеки. [215]

Мы, Абдалла-хан, могуществом бога, создателя неба и земли назначенный и ныне царствующий король Ширвана и Гиркана, единственно по нашему почину и нашей великой доброте, вследствие настойчивого ходатайства и просьбы нашего любезного и возлюбленного Антония Дженкинсона, посланника, дали и пожаловали весьма досточтимым сэру Уилльяму Гэррету, сэру Уилльяму Честору, сэру Томасу Лоджу, господину Ричарду Мэллэри и господину Ричарду Чемберлену со всей их компанией купцов-предпринимателей из города Лондона в Англии полную свободу, безопасный пропуск и разрешение приезжать или посылать своих агентов по торговле товарами в нашу страну, совершать покупки и продажи с нашими купцами и другими лицами на наличные деньги или в обмен, пребывать и обитать в нашей стране столько времени, сколько они пожелают, и уезжать, когда им будет угодно, без задержек, помех и препятствий как относительно их самих, так и их товаров.

Далее нам угодно повелеть, чтобы вышесказанные английские купцы и их компания не платили никаких пошлин за товары, которые они будут покупать или продавать в наших владениях. Если же в какое бы то ни было время наши сборщики пошлин или другие наши служащий, или кто-нибудь из них в нарушение нашего настоящего повеления будут чинить помехи и злоупотребления и силою принуждать сказанных английских купцов или кого-нибудь из них, или их агентов платить какие-нибудь пошлины или сборы с каких бы то ни было товаров, которые они приводят в наши владения или вывозят из них, и это сделается нам известным, мы приказываем, чтоб вышесказанные сборщики и служащие были уволены и выгнаны со своих должностей и подверглись нашей дальнейшей немилости, а английским купцам были возвращены все деньги и товары, которые наши сборщики собрали с них в нашу казну. Всякий же раз, как указанные английские купцы или их агенты привезут какие-нибудь товары, подходящие для нашего казначейства, наш казначей будет принимать такие товары в наше казначейство и уплачивать английским купцам или наличными деньгами или шелком-сырцом в размере стоимости этих товаров. И где бы в наших владениях эта наша привилегированная грамота ни была предъявлена или прочтена, мы требуем и повелеваем, чтобы она имела действие и соблюдалась во всех пунктах.

Дана в нашем городе Джавате в вышеписанный год и день, снабжена нашей государственной печатью и скреплена нашим секретарем в двенадцатый год нашего царствования.

Текст воспроизведен по изданию: Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. М. Соцэкгиз. 1937