/242/ Год тысяча двести тридцать первый

(3.XII.1815 — 20.XI.1816).

Месяц мухаррам начался в субботу (3.XII.1815). Правителем Египта и хозяином его земель и шортов, равно как и городов Джидды, Мекки и светлой Медины — страны Хиджаза, — является Мухаммад 'Али-паша, и это благодаря Аллаху, который благодетельствует того, кого он пожелает; Лаз Мухаммад является катходой-беем, заместителем паши, и уполномочен вершить дела людей от имени своего господина.

Ибрахим-ага является представителем Порты; дафтардаром является Мухаммад-эфенди — шурин паши. Мустафа-эфенди, который раньше был приближенным Мухаммада-эфенди Баш Джакрат, является рузнамджи, Гайтас-эфенди Сирджи (Здесь явный пропуск в тексте — не указана должность Гайтаса-эфенди Сирджи) и Сулайман-эфенди ал-Камахи — главный бухгалтер, а друг его Ахмад-эфенди — главный поставщик; Салих-бей ас-Силахдар и Хасан-ага возглавляют янычар; 'Али-ага аш-Ша'рави — правитель Каира и вали; Ахмад-ага — брат упомянутого Хасан-аги — ага ат-табдил ⁷¹⁴ ; Вали Ходжа — секретарь казны; му'аллим Гали — глава писцов-коптов. Сыновья паши: Ибрахим-паша — правитель Верхнего Египта, Тусун-паша — покоритель Хиджаза, Исма'ил-паша — правитель в Булаке, а Мухаррам-бей — зять паши, женатый на его дочери, — правитель в Гизе. Ахмад-ага по прозвищу Бонапарат — хазандар. Другие высокопоставленные и знатные лица являются правителями провинций, как, например, Дабус Оглу, Хасан-ага Сары Шишма, Хаджу-бей, Маху-бей и другие. [537]

В первый день этого месяца катхода-бей арестовал му'аллима Гали и приказал посадить его в тюрьму, равно как и брата его по имени Франсис и его казначея му'аллима Сам’ана. Катхода-бей сделал это по распоряжению своего господина, присланному из Александрии, и из-за того, что му'аллим Гали отказывался от уплаты требуемой с него издавна суммы в шесть тысяч кошельков, ссылаясь на то, что невозможно сразу же выплатить ее, так как эти деньги остались за его должниками, и что он старается собрать их, и просил для этого отсрочку до возвращения паши из поездки. Катхода-бей передал паше сказанное им и его оправдания [по этому поводу]. Тем временем группа коптов, враждебная по отношению к Гали, стала интриговать против него. Они сообщили катхода-бею, что если провести ревизию, то выяснится, что за му'аллимом Гали тридцать тысяч кошельков, на что катхода-бей им заявил: “Если этой суммы не окажется за ним, то вы будете обязаны внести ее в казну”. Они согласились на это. Катхода-бей направил извещение об этом паше, и был получен приказ арестовать му'аллима Гали, брата его и казначея, заключить их в тюрьму, отрешить от должности, но треббвать уплаты первой суммы в шесть тысяч кошельков за прошлое, а затем учредить ревизию. Катхода-бей вызвал недругов му'аллима Гали, а это были му'аллим Джурджис ат-Тавил, Маккариус ал-Батануни, Хана ат-Тавил, и уполномочил их возглавить писцов вместо Гали и его приспешников. А Гали оставался в тюрьме. Затем его, брата его и казначея доставили [к катхода-бею]. В его (му'аллима Гали) присутствии избили его брата, и катхода-бей распорядился избить и его самого. Му'аллим Гали спросил: “Меня тоже будут бить?” Катхода-бей ответил утвердительно, и его избили кнутом-пятихвосткой по ногам. Он поднялся, и его избили повторно. Сам'ану дали тысячу ударов, так что он едва не умер. В кармане у него обнаружили тысячу бундуки и двести золотых египетских монет, что вместе составляет двадцать две тысячи пиастров. По истечении нескольких дней освободили брата му'аллима Гали и Сам'ана, с тем чтобы они постарались раздобыть требуемую сумму, но Сам'ан умер. Му'аллим Гали [538] продолжал оставаться в тюрьме, но ни его, ни его брата не наказывали больше, не избивали, чтобы они не умерли.

10-го числа (12.ХII.1815) паша возвратился из своей поездки в Александрию и начал с того, что стал выводить войска вместе с их командирами в Нижний Египет, в ал-Бухайру, в порты. Они расположились лагерем перед ар-Рахманийей по западному и восточному берегам Нила, взяв с собой пушки, боеприпасы и снаряжение. Вывод войск продолжался изо дня в день. Это была хитрость, [направленная] против войск, чтобы удалить их из Каира в наказание за их предшествовавшие действия, и, высылаемые, они уходили

Месяц сафар священный 1231 года (2.I — 30.I.1816). /243/ В этом месяце врач Джиовани выступил посредникам [в деле] му'аллима Гали и взял его из тюрьмы к себе в дом. Войска продолжали готовиться и уходить, не ведая о своем назначении. В связи с этим умножились слухи, легенды, усилилось беспокойство и сомнения, а смысл стихов [скрыт] в душе [самого] поэта (Это выражение применяется к литературным произведениям аллегорического характера, а в данном случае им подчеркивается, что замыслы Мухаммада 'Али держались им в тайне).

Месяц раби' ал-аввал 1231 года (31.I — 28.II.1816) В этом месяце Тусун-паша и брат его Исма'ил-паша отправились в район Розетты и разбили свои лагери у ал-Хамады и в районе Абу Мансур. Хасаннбей Дали-паша и другие, как, например, Хасан-ага Эрзинджанлы, Маху-бей, Сары Джулла, Хаджу-бей, отправились в район ал-Бухайры, а многие из высших военачальников переправились на восточный берег Нила и в Дамиетту. Все это сделано для обмана солдат- поскольку при выходе их [из Каира] им сопутствуют дорогие паше сыновья, это должно подтвердить, что все будет благополучно.

12-го числа (11.II.1816) утром, в праздник дня рождения пророка, паша созвал шейхов. Когда они собрались, паша облачил шейха ал-Бакри в шубу почета, назначив на пост накиб ал-ашрафа вместо сейида Мухаммада ал-Махруки, с которым [539] паша вел переговоры относительно этого, имея в виду назначить его, но сейид Мухаммед ал-Махруки уклонился от этого. Он извинился и заявил “Я связан службой нашему господину, поставками, ведением торговли и снабжением Аравии и Хиджаза”. На это паша сказал: “Я предназначил тебя [на этот пост], так назови, кого бы ты хотел”. Тот ответил, что наиболее достойным для этого является шейх ал-Бакри. Когда собрались и поговорили, паша облачил его в шубу почета. Этот выбор был одобрен собравшимися, а затем они разошлись.

Вслед за этим сразу же был составлен фирман об отстранении ад-Давахили и высылке его в деревню Дасук. Этот фирман бы л доставлен ад-Давахили сейидом Ахмадом ал-Мулла ат-Тарджуманом, который в сопровождении турка-кавваса явился к нему неожиданно, когда тот, ничего не подозревая о случившемся, находился в своем гареме. Он вышел к ним, и сейид Ахмад подал ему фирман, и когда он прочитал его, то побледнел и ответил, что он повинуется. Тот приказал ему выехать, он сел на своего мула, и оба они выехали в Булак в жилище, которое было куплено ад-Давахили после смерти сына и шейха Салима аш-Шаркави Его убрали, словно волосок из теста, и окружавшие его рассеялись По приказанию паши шейхи стали расписывать от своего имени послание относительно ад-Давахили, приумножая преступления и прегрешения его, чтобы оправдать его отставку и изгнание и доказать свою непричастность к этому. Эта петиция подлежала отправке накиб ал-ашрафу в Стамбуле, так как накиб в Каире является его представителем и пересылает тому ежегодно подарки.

В числе приписанных ему прегрешений было обвинение в том, что он оскорбил Хусайна-эфенди, шейха турецкого ривака, посадил его в тюрьму, хотя тот не совершил никакого преступления. Произошло это из-за того, что ад-Давахили, купив у него абиссинскую невольницу за определенную сумму французских талеров, при вручении стоимости заменил их пиастрами, без накидки разницы в курсе этих монет. Сейид Хусайн отказался [от сделки], заявив “Или ты дашь мне наличными [540] деньгами то, что приходится за нее, или дополнишь недостающую разницу”. Они стали спорить, жестикулировать, и это привело к тому, что ад-Давахили его оскорбил и посадил в тюрьму, а ведь сейид Хусайн — человек высокого ранга, сведущий, преподаватель и шейх турецкого ривака в ал-Азхаре. Это дело произошло приблизительно за два года до события с высылкой шейха ад-Давахили. Точно так же его обвинили в том, что он оскорбил сейида Мансура ал-Йафи перед большим собранием, хотел ударить его и сбил с головы его чалму из-за вынесенной шейхом ал-Йафи фетвы о действительности вакфа, учрежденного по просьбе заболевшей женщины перед, ее смертью, — эта фетва не была обоснованной. Его обвинили в том, что он противодействовал [верховному] судье, выносимым им решениям, сокращал его доходы, что у себя на дому он выписывал акты по судебным делам, понося подчиненных кади и медлительность суда, что он противодействовал шейху мечети ал-Азхар и тому подобное.

Когда написали петицию, шейхи приложили к ней свои печати, и ее отправили в Стамбул. Однако дело заключалось в его преступлениях перед пашой, а не в этих пустых шутках, замечаниях, а об этих преступлениях он |244/ даже не подозревает и на них не обращал внимания. За всем этим закрыты действительные причины, одни из которых ясны, а другие остаются скрытыми от нас Все это из-за того, что паша любит власть и хочет, чтобы приказы его и все его стремления осуществлялись беспрекословно. Он любит лишь тех, кто ему не противодействует, даже в малом, или же тех, кто приоткрывает ему дверь, откуда доносится запах дирхемов и динаров, или тех, кто укажет ему, где какую выгоду можно получить, безотносительно к путям и средствам добывания и вероисповедания того, от кого это исходит.

Когда в конце прошлого года произошло восстание солдат и паша обосновался в крепости, чтобы принять меры против них, он обязал являться к нему еженощно наиболее влиятельных из знати и специально ад-Давахили как наиболее выдающегося из улемов и накиб ал-ашрафа, а по рангу это у турок считается вали. Тогда-то ад-Давахили овладело [541] самообольщение, он вообразил, что паша попал в тяжелое положение, ищет выхода из него в примирении и раздаче торжественных обещаний Он видел, как паша добивается благосклонности ограбленного населения, выплачивая возмещение за нанесенные убытки, как ищет расположения высших командных чинов, награждая их большим количеством кошельков денег, как не стесняется подробно распространяться в беседе с ним, как мягок в разговорах и обсуждениях с ним. Когда он увидел расположение паши к себе, то в нем возросло стремление быть откровенным с пашой, и он сказал ему: “Да сохранит Аллах нашего господина и да ниспошлет ему победу над его врагами и противниками! После успокоения этой смуты и умиротворения его души мы просим пашу о милости пожаловать нас восстановлением наших обычаев, покровительством, освобождением от уплаты налогов с относящихся к нам поместий, илтизамов и вакуфных земель [ризк]” Паша ответил на это положительно, заявив: “Да, это будет так, и вы, шейхи, обретете спокойствие, и народ будет удовлетворен”. Он обошелся с ним мягко и с кротостью. Шейх ад-Давахили призвал на него благословение и оказал: “Да хранит всевышний нашего господина и дарует ему победу над его врагами, и да будет конец тому, что нарушает спокойствие, и да осуществится желаемое вами спокойствие! Для удовлетворения народа надлежит предоставить неотторжимые имущества мечетям и беднякам”. Паша ответил утвердительно и дал ему лживое обещание. Ад-Давахили по возвращении из крепости к себе домой обычно рассказывал присутствовавшим у него обо всем, происходившем между ним и пашой, и о разговорах, подобных этому, и они становились известными народу.

Когда паша приказал писцам произвести расчет для удовлетворения мултазимов, то учредил для этого специальные диваны: [один] — для лиц своего окружения и высших военачальников, — этот благожелательный к ним диван находился в крепости, — а другой — для всех мултазимов вообще — находился в городе. В особом диване в крепости принимали в расчет все существовавшие в Египте повинности, в том числе и дополнительные, ал-баррани, преподношения и прочие, а [542] общий диван все это в расчет не принимал. Увидев этот порядок, ад-Давахили сказал паше: “Я ваш покорный слуга, сочтите меня человеком своего окружения”. Паша согласился и составил ему реестр вместе с высшими государственными чинами, и паша пожаловал его, сверх того, большим количеством кошельков. Когда же положение прояснилось и паша упорядочил свои дела с военными, ад-Давахили стал напоминать о выполнении обещания, повторял ему и катхода-бею сказанное пашой и говорил: “Вы нам солгали, а мы лгали народу”. Он оскорбил также писцов-коптов в связи с делами, которые были им поручены и которые они должны были завершить, а мотивы волокиты были ему неизвестны. Он обругал их в присутствии катходы, бранил их, говоря некоторым из них: “Разве вы не извлекли урок из того, что произошло с Гали” Они его возненавидели и стали жаловаться на него паше и катходе.

Кроме того, верховный судья стал жаловаться на подобное же его противодействие по отношению к нему и по отношению к выносимым им решениям. К тому же случилось, что Ибрахим-пашу, приехавшего из Верхнего Египта, сопровождал Ахмад Челеби, сын Зу-л-Факара, катходы ал-Фаллаха, который, как яг думаю, был его катходой в Верхнем Египте. Народ жаловался на его действия и на то, что он вводит в заблуждение Ибрахим-пашу. Ад-Давахили встретился с ним у сейида Мухаммада ал-Махруки, а до того он явился к нем>, чтобы приветствовать его. И каждый раз он делал ему строгое замечание, порицал за его поступки грубыми словами при большом скоплении народа. Тот отправился к паше с доносом и жалобой, в которой говорил: “Я искренне усердствовал в служении своему господину и раскрыл сокрытое, что не в состоянии был сделать никто другой, кроме меня. Заслужил ли я слышать /245/ от этого шейха оскорбительные слова, которые мне бросил он публично? Если бы он любил нашего господина, то он не ненавидел бы то, что ему полезно, того, кто с усердием служит ему”, и тому подобное, что нам неизвестно.

Подобные этому поступки восстановили пашу против ад-Давахили, хотя в действительности они не вызывают [543] осуждения у тех, кто привержен к добру. А я говорю, что все случившееся с ад-Давахили, это наказание и возмездие за его поступок в отношении сейида 'Омара Мукаррама, так как он был главным из тех, кто клеветал на него до тех пор, пока его не сместили и не выслали из Каира; возмездие это того рода, о котором сказано: “Скажи злорадствующим, очнитесь! Вам [в свою очередь] встретятся злорадствующие, как они встретились нам”.

Когда ад-Давахили сместили и сослали, многие из подобных ему богословов проявили злорадство и торжество, устроили пиры ч увеселения, соответственно тому, как говорится:

“Дела, от которых смеются глупые, по своим последствиям вызывают слезы умных”. -

Утратив свой престиж и достоинство, они предались всецело мирским делам, эгоистическим удовольствиям, дьявольскому наваждению и участвовали вместе с невежественными в совершении грехов. С торопливостью животных они, как собаки, рыскали по пирам, ища веселья, и грешили. Вы их видели отправляющимися по любому приглашению, восседающими за беспутными трапезами, жадно поглощающими шашлык и кебаб, а возложенные на них обязанности, которые они должны были исполнять, они забросили.

В конце этого месяца начали устраивать большое торжество в превосходном доме Вали-эфенди по прозвищу Вали Ходжа. Он является секретарем казначейства, происходит и” арнаутов, и паша к нему очень привязан и полагается на него в делах. В его же ведение паша отвел регистр всех доходов, всех поступлений взимаемого по стране поземельного налога и вновь учрежденных налогов. Он построил большой дом в квартале Баб ал-Лук у водоема, именуемого Абу-ш-Шавариб ⁷¹⁵, включив в это сооружение несколько соседних домов. Он построил его на европейский и турецкий манер и стремился к изяществу при украшении и расширении его. Постройка дома продолжалась около двух лет.

По окончании ее пригласили кади, шейхов и знать, и в их присутствии заключили брачный контракт двух его сыновей с родственницами паши и устроили пышное торжество. Его [544] организовал сейид Мухаммад ал-Махруки по тому же порядку и с теми же издержками, что и свадьбы сыновей паши. Собрали канатоходцев и скоморохов у водоема и на прилегающих улицах, устроили иллюминацию и собрали людей на зрелище По ночам организовали фейерверки, жгли факелы, бенгальские огни, давали салюты из пушек в течение семи дней непрерывно. Бракосочетание устроили в четверг и собрали повозки, изображающие соответствующие профессии, как в прошлом году и даже в большем масштабе, так как паша не видел свадьбы своих сыновей, находясь в это время в Хиджазе. Паша прибыл, чтобы посмотреть [свадебный кортеж], и сел для этого в медресе ал-Гурийа. Сейид Мухаммад ал-Махруки устроил ему обед. Свадебная процессия с утра тронулась в путь и шла длинной кружной дорогой, и Сук ал-Гурийа она миновала лишь к концу дня.

Месяц раби' ас-сани 1231 года (1.III — 29.III.1816). Вывод войск в Нижний Египет продолжался. Паша в маджлисе дал разъяснения и упомянул между слов о мотивах вывода войск из города. Он заявил, что численность их возросла и пребывание их в городе в таком большом количестве вредно, что это расстраивает и стесняет население, да и держать их в городе нет никакой необходимости, а, главное, из предосторожности надо держать их за его /246/ пределами, расположить вокруг него и [направить] для охраны портов от всяких неожиданностей или событий внешнего порядка. Свое содержание и рационы они будут получать в местах их пребывания. Он скрыл тайные цели вывода войск, скрыл, что это вызвано их изменой и предательством, их восстанием и связанным с ним грабежом и волнениями, происшедшими в конце ша'бана прошлого года. Прибегнув к хитрости, паша начал отправлять одного за другим своих сыновей и доверенных лиц, раскрыв свои замыслы сыновьям Его сына Тусун-пашу сопровождал один из приближенных паши, по имени Ахмад-ага ал-Бахурджи ал-Мадаллили Тусун-паша стал подготавливать расправу с теми, кого избрал для этого. Он начал с Maxy-бея — высшего из военачальников, у которого было больше всего войск. Тусун-паша вошел в сношения с его солдатами, в результате чего лишь [545] немногие остались с ним. Затем Тусун-иаша сразу же потребовал к себе Маху-бея [якобы] для совета, но упомянутый Ахмад-ага ал-Мадаллили отправился к нему, раскрыл ему секрет, что имеется в виду, и посоветовал ему не являться. Маху-бей сразу же поехал в [корпус] дулатов. Тогда послали к Мустафа-бею — одному из командиров корпуса дулатов, брату жены паши, — и к Исма'ил-паше — сыну паши, с тем чтобы они взяли на себя посредничество в примирении Маху-бея с пашой, чтобы он простил Маху-бея и разрешил ему возвратиться на родину. Оба они послали сообщить паше об этом и о том, что передал Маху-бею Ахмад-ага ал-Мадаллили. Паша заявил, что неразумно было со стороны Маху-бея поверить сказанному и бежать в корпус дулатов. Затем паша сказал: “Если бы он по сути своей не был бы предателем, то он бы не сделал того, что сделал, не поверил бы и не бежал бы”. После того как обнаружилось, что Ахмад-ага предупредил Маху-бея, Тусун-паша задержал его и направил к своему отцу, дав знать тому об этом. Паша потребовал, чтобы тот явился в Каир, и, когда он предстал перед ним, паша начал упрекать его. Сказав ему: “Ты сеешь смуту между моими сыновьями и военачальниками”, паша приказал его казнить. Спустились с ним к воротам Баб Зувайла и отрубили ему там голову. Его тело оставили брошенным там в течение дня, затем перевезли в его дом, а наутро устроили похоронное шествие и похоронили его. В течение этого же месяца Исма'ил-паша и Мустафа-бей прибыли в Каир.

В конце этого месяца прибыл человек по имени Салим-кашиф из военных, состоявших у мамлюкских эмиров, посланный оставшимися эмирами и их приближенными, на которых время обрушилось всей своей тяжестью и отдалило их от родины. Они поселились в Донголе в Судане и существуют тем, что выращивают сами своими руками, обрабатывая землю. Их отделяет от самой дальней точки Верхнего Египта большое расстояние, составляющее около сорока дней пути. С течением времени многие из них умерли, равно как и их руководители, такие, как 'Осман-бей Хасан, Салим-ага, Ахмад-ага Шувайкар и другие, вести о которых из-за дальности расстояния не [546] доходят до нас и даже до их родственников. А из тех, кто не умер, остались Ибрахим-бей старший, 'Абд ар-Рахман-бей из свиты 'Осман-бея ал-Муради, 'Осман-бей Йусуф, Ахмад-бей ал-Алфи — муж 'Адилы, дочери Ибрахим-бея старшего, 'Али-бей и остальные менее значительные эмиры и мамлюки, подозреваемые в предательстве.

Ибрахим-бей старший уже очень состарился, ослабел, стал хилым. Когда жизнь на чужбине затянулась, они послали к паше этого посланца с письмами, вымаливая, чтобы он их простил, оказал им милосердие и даровал спокойствие их душам, разрешив им переехать из Донголы в пределы Египта, обосноваться и жить здесь под его покровительством. Они заявили, что будут довольствоваться самым малым в жизни, будут выплачивать поземельный налог в том размере, какой будет установлен, и не будут противодействовать ни распоряжениям, ни приказам его.

Когда посланец прибыл, то был принят пашой. Он разговаривал с ним, и паша расспрашивал его об их положении и делах, о тех, кто умер, и о тех, кто жив из них, и тот обо всем ему рассказал. Затем паша велел посланцу удалиться в отведенное ему место, пока он не даст ему ответ. Он пожаловал ему пять кошельков, и тот прожил несколько дней, пока паша не написал ответное письмо, выражающее готовность даровать им помилование на /247/ условиях, нарушение одного из которых повлечет за собой лишение их безопасности, расторжение соглашения; в этом случае их постигнет то, что постигло тех из них, кто был раньше.

Первое условие если они решатся переехать оттуда, где они находятся, то должны перед этим прислать нарочного с оповещением об этом передвижении, чтобы назначенный пашой уполномоченный мог принять их на месте встречи. Второе: если они поселятся в Верхнем Египте, то обязуются не взимать с населения [никаких] поборов, даже ни одной курицы или лепешки, — лица, назначенные для их встречи, обеспечат им все необходимое из провианта, фуража и на расходы. Третье они не получают поместий, никаких земель и районов [в свое распоряжение] и не обосновываются на каких бы то [547] ни было землях Египта, но являются ко мне и по моему усмотрению будут получать соответствующее каждому из них жилье и назначенное им содержание. Те из них, кто еще силен, будут назначены на соответствующие им посты и службы или будут приданы некоторым высокопоставленным военачальникам; слабым же и пожилым будет отпускаться содержание для них и их семей. Четвертое: если, прибыв на этих условиях в Египет, они потребуют хоть что-нибудь из поместий, вакфов, плотин или самую малость того, что в прошлые времена было в их распоряжении, или подобное этому, то договоренность их с” мной расторгается, они лишаются безопасности за нарушение хоть одного из этих условий.

Было семь условий, но остальные я перезабыл, — хвала Аллаху всемогущему, который возвышает и унижает по своему усмотрению. Поучительно, что, когда мамлюкские эмиры вступили в Каир после убийства Тахир-паши и ваяли в свои руки бразды правления, турецкие войска состояли у них на службе. Тогда эти презренные отряды получали свое содержание из рук эмиров, их писцов и подчиненных, а у могущественного тогда эмира Ибрахим-бея состоял на жалованье Мухаммад 'Али-паша, который ел его хлеб, мясо, рис, масло и то, что тот ему назначал из своих погребов. Аллах — наша защита от дурных превратностей!

Салим-кашиф, посланный к эмирам с ответом, содержащим условия, отправился в обратный путь.

В это же время паша приказал заключить в тюрьму Ахмада-эфенди — контролера пробы монетного двора, равно как и 'Абдаллаха Бакташа — заведующего монетным дворам — под тем предлогом, что они совершали злоупотребления. Оба они оставались в заключении в течение ряда дней, пока их не обложили суммой в семьсот кошельков и от Хаджжи Салима ал-Джавахирджи, поставляющего золото и серебро, необходимые для работы монетного двора, потребовали приблизительно такую же сумму. Затем обоих упомянутых освободили, с тем чтобы они добыли назначенную им сумму. Точно так же освободили и Хаджжи Салима. Они стали распродавать” свое имущество и брать взаймы. Хаджжи Салим так был [548] удручен насилием, что умер внезапно; говорили, что он проглотил драгоценный алмаз. За ним были долги, остававшиеся еще с первого раза, когда его в свое время оштрафовали.

В связи с этим делом произошло удивительное и поразительное происшествие. Когда в "свое время умер Ибрахим-бей ал-Маддад — служащий монетного двора, то на вдове его женился Ахмад-эфенди, упомянутый контролер пробы. Когда его арестовали, то упомянутая его жена, опасаясь, что ее постигнет беда вроде распоряжения об опечатании дома и тому подобное, собрала свои драгоценности и все то, за что она опасалась, что легко перенести и составляет большую ценность, связала все это в сверток и положила его у своей знакомой женщины. На дом этой женщины напал вор, забрал этот сверток и отправился с ним в дом своей родственницы, живущей поблизости от мечети ал-Муски ⁷¹⁶. Он сказал ей: “Сохрани у себя этот сверток, пака я не вернусь”. Он спустился вниз во двор, но она его позвала, сказав: “Подожди, я дам тебе кое-что поесть”. Тот согласился, сказав: “Хорошо, кстати, я голоден”. И он остался сидеть в нижнем дворе в ожидании, пока она даст ему поесть. Тем временем случилось, что неожиданно явился муж этой женщины. Вор его приветствовал, а муж этой женщины знал о его поведении и не хотел, чтобы он приходил к нему в дом. Он поднялся к своей жене, обнаружил у нее этот сверток и справился о нем. Она ему сообщила, что это принес упомянутый ее родственник, с тем чтобы оставить это у нее, пока он не заберет его. Муж взял сверток в руки, обнаружил, что он тяжелый, и сразу же 248 спустился, зашел к Мухаммаду-эфенди |248/ Салиму, одному из почтенных своих соседей по кварталу, и поставил его в известность. Тот собрал несколько своих соседей, в числе которых был ал-Ходжа, который принадлежал к окружению убитого Ахмад-аги Лаза. Они вошли в дом, где вор в это время был занят едой, и поручили слугам охранять его. Принесли сверток, раскрыли его и обнаружили в нем драгоценности и кошелек, внутри которого оказалось много серебряных монет. Говорили, что насчитали сорок тысяч пара, но в еще не отчеканенном виде. Вое это забрали и в сопровождении вора [549] направились к катхода-бею. Тот с угрозами допросил его, и вер признался, сообщив место, где совершил воровство. Доставили хозяйку, и та сказала, что это оставила жена Ахмада-эфенди — контролера пробы. Это подтвердило их подозрения относительно его злоупотреблений и похищения государственных средств. Когда об этом спросили Ахмада-эфенди, то он возразил, заявил, что ничего не знает об этом, что его жена была раньше женой Ибрахима ал-Маддада и что, может быть, это у нее оставалось с того времени. Она тоже была опрошена и подтвердила это, сказав: “Верно, Ибрахим ал-Маддад купил эти монеты у некоего магрибивца в то время, когда солдаты-марокканцы разграбили монетный двор в момент столкновения египетских эмиров с турецкими войсками, восставшими против них, когда мамлюки уходили из Каира”. Это объяснение не сняло подозрения с Ахмада-эфенди, но еще более усилило его. Необыкновенный случай явился поразительным совпадением. Содержимое свертка оценили и засчитали стоимость в счет взыскиваемого с Ахмада-эфенди.

В четверг, 20 раби' ас-сани (20.III.1816), в доме ал-Бакри происходило собрание, на котором присутствовали шейхи и их заместители. [Оно было созвано] по тайному распоряжению главы государства. Речь шла о действиях верховного кади, о чинимых им притеснениях, жадности в захвате имущества людей и их доходов. И это, воистину, оттого, что верховные судьи, которые присылаются Стамбулом, во времена мамлюкских эмиров не нарушали, а придерживались древних обычаев и законов, а когда эти турки взяли верх над мамлюками — а кади из их же среды, — то дела кади стали безнравственными: возросла их алчность, претензии, они начали изобретать уловки для ограбления имущества у населения, сирот и вдов. Каждый из вновь прибывавших кади первым делом выяснял, что же изобрел тот, кто был до него, вплоть до последней мелочи, и стремился отличиться в этом перед своим предшественником, так что они непомерно нарушали границы возможного даже при вынесении судебных решений, касающихся высших государственных сановников, катхода-бея и даже самого паши. Это стало неизбежным и ужасным делом, и они [550] не стеснялись и не считались ни с чем ни в отношении друга, ни высокопоставленного лица, ни знатного человека. По давнему обычаю, вновь назначенному судье в первый год его пребывания привилегированные должностные лица [верховного] суда обязаны были выплачивать некоторые, установленного размера, суммы. Точно так же были установлены незанятые, или вакантные, должности, ежемесячные оклады с которых судья получает по судам районов вне городских стен, таким, как суды ас-Салахийа, Баб Са'ада, Баб ал-Харк, Баб аш-Ша'рвйа, Баб Зувайла, Баб ал-Футух, Тулун ⁷¹⁷, Канатир ас-Сиба', Булака, Старого Каира и других. По обычаю, правительство отпускало им зерно, и ничего больше. Кроме того, они получали плату за подпись по пять пара за каждую. Если кто-либо из населения нуждался в судебном разбирательстве в [установлении трав] наследования, то вызывали из ближайшего суда шахида и по осуществлении судебного разбирательства ему отдавали плату, и он выписывал документы, купчую или бумагу на право вступления в наследство. Собрав некоторое количество бумаг за каждую неделю или за месяц, он давал их на подпись судье, уплачивал ему гонорар, и ничего больше. Что же касается улемов, эмиров, то за раэбор их судебных дел судьи получали с них соответственно их щедрости и великодушию. А судьи в те времена опасались могущества богословов, которые тогда отстаивали истину, не заискивали и не льстили. Когда же положение изменилось и у власти стали турки, то судьи, происходившие из них же, стали изобретать различные новшества, я числе которых упразднение заместителей судьи — представителей трех толков, за исключением лишь заместителя-ханифита, для того чтобы все ответчики были во власти судьи и его заместителя. По вынесении судебного решения судья приказывает сторонам отправиться к его катходе, что бы уплатить сбор, и требует с них невообразимые, непостижимые уму суммы сверх тайных даяний |249/ и скрытых взяток. Дополнительные определения, раздел имущества — эти обязанности судья сохраняет за собой и не уполномочивает на это ни одного из шахидов, как это было в прошлом. Если кто вызовет шахида для того, чтобы составить акт на продажу [551] или на наследование, то тот мажет направиться не иначе, как с разрешения судьи и в сопровождении его исполнителя для приведения в исполнение решения, и ему также причитается доля. Алчность этих исполнителей все возрастала, так что они не желали довольствоваться немногим, как это было вначале. Жители Каира избегали пользоваться их услугами, когда перед теми открылась эта возможность и они заняли положение власть имущих. Из суммы каждого наследства судья получал десятую часть, свою плату получали секретарь суда, судебный исполнитель, посыльный; затем выделялись средства на подготовку похорон, на уплату долгов, и то, что оставалось после этого, делилось между наследниками; случалось, что наследнику-сироте ничего не доставалось.

Судья получал также с кредиторов десятую часть суммы займов. Он получал и с местных судей плату в течение двух-трех лет [за предоставленные им должности], а случалось, что судья давал пользоваться должностью без всего, только лишь из милости. Некоторые из судей начали проверять весовщиков, требуя предъявления документов, подтверждающих их права, и выясняли, от кого они их получили. Одни из весовщиков отговаривались отсутствием у них установленных правомочий, у других эти права оказались на имя женщин, а некоторые оказались неправоспособными. Это было для судей источником накопления больших денег.

Таким же источником явилось контролирование смотрителей вакфов, отстранение и назначение на заведование ими, что приносило судьям выгоду. Христиан — коптов и греков — обложили большими ежегодными суммами под предлогом возможного контроля управления монастырями и церквами. Но верхом безобразия является [следующее]: если жалоба истца признается неосновательной и отвергаются его притязания на такую-то и такую-то сумму и прочее, после того как будет записано определение суда о признании иска основательным или неосновательным, разумным или бессмысленным, и выяснится несостоятельность притязаний или действительность их в какой-то части, и будет признано право тяжущейся стороны на получение суммы, на которую претендовал истец, и секретарь [552] это запишет, то ответчик обязан уплатить кади сбор на всю сумму иска или же его будут держать в тюрьме, пока он не уплатит сполна; и это сверх того, что судья получит от другой тяжущейся стороны.

К примеру случилось, что некто, пользующийся покровительством катхода-бея, был заключен в тюрьму в целях получения с него судебного сбора. Катхода-бей послал просить о его освобождении и о снижении суммы судебных издержек, но судья ему отказал. Катходу это привело в ярость, и он послал своих людей, чтобы освободить его из тюрьмы.

Одно из тяжелых притеснений — волокита при подписании и оформлении документов, она состоит в следующем. Если к кади с жалобой обратится посланец катходы или паши для разрешения судебного дела, и будет вынесено определение в пользу одной из тяжущихся сторон, и тот, кому будет присуждено, попросит приговор об этом, чтобы посланец мог взять его с собой для катходы или паши, то его не выдадут и возможно дольше не удовлетворят, просителя, пока не сдерут с него две шкуры. Он получит копию приговора после того, как подчиненный катходы или паши неотступно будет просить судью поторопиться, а катхода окажет ему содействие, а [истца судейские] будут утешать одержанной победой над противником.

Однако французы, не исповедующие никакой религии, назначив шейха Ахмада ал-'Ариши верховным судьей над мусульманами, поставили ему определенные границы во взимании сборов — не свыше лишь двух процентов, включая сюда и оплату писцов.

Когда положение усугубилось и задело интересы сановников государства, устроили вышеупомянутое собрание в доме ал-Бакри. После обсуждения составили протокол, в котором упомянули некоторые из этих новшеств и обратились с ходатайством к паше, прося как милости, чтобы он заставил кади вести себя по отношению к населению, следуя одному из трех путей: либо -пути, которому судьи следовали во времена мамлюкских эмиров, либо порядкам, установленным при французах, или же порядкам, господствовавшим во время прибытия [553] вазира. Последний путь ближе и предпочтительнее всего, его следует избрать, так как он вполне удовлетворителен в отношении имеющих сейчас место притеснений. Закончили составление протокола, познакомили с ним /250/ пашу, который переслал его кади, и тот скрепя сердце повиновался приказу, вписал его в книгу для записей, не оказав противодействия.

Месяц джумада ас-санийа 1231 года (29.IV — 27.V.1816). В середине его пришла весть о смерти Мустафа-бея Дали-паши — родственника паши, брата его жены, — последовавшей в районе Александрии.

Месяц раджаб 1231 года (28.V — 26.VI. 1816) начался во вторник. 3 раджаба, в четверг, после полудня среди населения возникла тревога, шум, и владельцы лавок таких рынков, как, например, Сук ал-Гурийа, Марджуш, Хан ал-Хамзави, Хан ал-Халили, и прочих перенесли из них свои товары. Но для этой тревоги не было никакой причины; напуганные жители стали поговаривать о смерти паши. Ага янычар и полиция явились [в квартал] ал-Гурийа и провели здесь весь день, приказывая открыть лавки и призывая к спокойствию. Точно так же и вали 'Али-ага находился в районе ворот Баб Зувайла.

С наступлением субботы паша выехал в Куббат ал-'Азаб, устроил маневры и возвратился в Шубра. Катхода-бей явился в Сук ал-Гурийа, сел на кладбище и приказал избить шейха квартала ал-Гурийа. Его бросили навзничь на политую водой землю посреди рынка, и турки его побили своими палками, а затем подняли и отнесли его к нему в дом. Затем катхода распорядился переписать хозяев лавок, переносивших свое имущество, и стали это делать, однако многие торговцы разбежались, и их арестовывали по домам. Затем катхода поехал своим путем в Хан ал-Хамзави. [Здесь он] потребовал привратника, и когда тот предстал перед ним, то он точно так же приказал побить его, равно как был побит и шейх квартала Мардакуш. Что же касается Хан ал-Халили и христиан ал-Хамзави, то они не подверглись никаким карам.

Месяц ша'бан 1231 года начался в четверг (27.VI. 1816). В этот день некоторые бездельники из воров забрались в [554] кофейную [во дворце] в Шубра и забрали всю утварь — кофейники, чашки и сосуды. Паша потребовал к себе начальника караула этого района и обязал доставить воров и украденное. Он предупредил, что не примет никаких извинений за промедление, даже в том случае, если стоимость украденного будет возмещена казне даже в большем размере. Иначе быть не может, и только [поимка воров] отвратит тяжкое наказание. Тот, пораженный этими словами, попросил отсрочки, и паша дал ему срок в несколько дней. Он явился с пятью лицами, доставившими все украденное в полной сохранности, без какой-либо пропажи. Паша распорядился посадить воров на кол в близлежащих местностях после получения от них показании относительно их сообщников. Они указали места пребывания свыше пятидесяти воров, которых повесили в различных местах, как, например, в провинциях ал-Калйубийе, ал-Гарбийе, ал-Мануфийе.

В середине месяца, в пятницу, что соответствует 4-му дню коптского месяца мисра, Нил достиг своего высокого уровня, и в субботу открыли плотину.

В этот же день из необычайных происшествий произошло вот что: женщина родила младенца о двух головах, с четырьмя руками, с лицами, повернутыми навстречу друг другу и отделенными друг от друга, начиная с шеи, плечами; говорили, что они с одной грудью и животом, тремя ногами, на одной из которых десять пальцев. Это существо прожило ночь и два дня и умерло. Его видели многие, с ним поднялись в крепость, его посмотрел катхода-бей и все те, кто в это время присутствовал в его канцелярии, — хвала великому творцу! /251/ Месяц шаввал (Эпизод, описанный в хронике за месяц рамадан, в переводе опущен ввиду его непристойности) 1231 года начался в субботу (25.VIII.1816), а в действительности [он должен был начаться] в воскресенье. Это произошло из-за группы людей, прибывших в конце рамадана из Даманхура и ал-Бухайры и известивших, что население Даманхура начало поститься в четверг. Паша потребовал, чтобы явился тот, кто заметил серп [555] луны в эту ночь. Пришли два солдата, засвидетельствовавших, что они видели его в среду вечером. [На этом основании] установили, что месяц рамадан заканчивается в пятницу. Группа [лиц] заявила также, что они видели луну шаввала в пятницу вечером, но что серп был в эту ночь чрезвычайно мал. В следующую же ночь его можно было заметить лишь с прудом, и показания очевидцев взяли под сомнение. Ввиду того что Марс был обращен к Венере в созвездии, где находится солнце, а позади него и между обеими планетами и солнцем сверкали лучи солнца, напоминающие серп полумесяца, то наблюдающие и сочли их за луну. Это поняли, и на это надо обратить внимание. Такие тонкости скрыты и от понимающих людей, не говоря уже о простонародье, которое готово подрывать религиозные установления, основываясь на лажных представлениях, [лишь бы похвастаться] тем, что видел такой-то, и тому подобное.

В конце этого месяца паша назначил одного из своих родственников, по имени Шариф-ага, возглавляющим диван по нововведениям. Он передал ему группу писцов, мусульман и коптов, и отвел им помещение в доме Абу-ш-Шавариб, который перестроили в огромное здание. Здесь постоянно и ежедневно происходили заседания для учреждения нововведений и регистров обложения.

Месяц зу-л-ка'да 1231 года (23.IX — 22.Х.1816). В этом месяце часть оросительных сооружений, построенных пашой в Шубра, силой напора вод Нила была внезапно разрушена, и деревянные части их были приведены в непригодность. Вместе с ними упали в воду находившиеся здесь люди, и некоторые из них спаслись, а некоторые потонули. Паша находился в это время во дворце Шубра и видел это.

Завершился год, и вот изложение некоторых его событий.

И в этом году были бесчисленные новшества, которые не поддаются учету. В числе их следующие: феллахам, арендующим землю, с которой выплачивается поземельный налог и на которой они разводят лен, сезам, желтяницу, индиго, хлопок, дикий шафран, желающим получить свой доход, запретили продавать, как обычно, урожай кому бы то ни было, кроме как [556] паше, и по установленной им цене, [доведенной] до сведения доверенных лиц и кашифов провинций. Феллахи обязаны доставить урожай в места, указанные им, где им дают плату или засчитывают в счет причитающегося с них основного налога. То же, в чем феллахи нуждаются, они покупают по установленным высоким ценам. Точно так же они не имеют права продавать никому, кроме паши, пшеницу, фасоль, ячмень, и [так же] за установленную им цену.

Кашифам провинций отдано распоряжение объявить для всеобщего сведения о запрещении /252/ потреблять зеленые бобы, зерна верблюжьей травы, горох.

Чиновникам, исполнителям и кашифам районов возбраняется брать что-либо у феллахов бесплатно, как они это обычно делают. О ком станет известно, что тот взял что-нибудь, будь это хоть лепешка или солома или даже навоз из-под скотины, того постигнет тяжелейшее наказание, окажись он даже из числа самых высокопоставленных лиц.

Было приказано также одеть намордники на скот, пасущийся на пастбищах вокруг плотин и полей.

Из других событий: один христианин из армян получил откуп на скупку поступающего из Верхнего Египта черного тмина, зерен укропа, аниса и тому подобного. За этот откуп он уплатил большое количество кошельков; монополию он получил на скупку и на продажу по установленным им ценам. Стоимость этого откупа, выплаченная им казне, достигла пятисот кошельков, а во времена египетских эмиров его сдавали [всего лишь] за десять кошельков, и не больше. Когда представителем Порты стал Салих-бей ал-Мухаммади, то он повысил [стоимость этой концессии] на десять кошельков. При Мустафа-аге — предыдущем представителе Порты — торговля всем перечисленным, а также хлопком была монополией учрежденного в то время вакфа в пользу священных городов Мекки и Медины, как и многое другое. При нынешнем правительстве [эта монополия сдавалась] за двести кошельков. В нее включили торговлю сушеными финиками, пальмовыми листьями, корзинами, канатами, растительным волокном. Цена корзины, которая служит мерой пшеницы, достигла двадцати [557] пяти пара, тогда как раньше ее покупали за один или два пара, если она была уж очень хорошей, а в общем их покупали и за меньшую цену.

Другие события. Карабит, владелец таможни в Булаке, взял на откуп заведование банями. Он ввел поборы с хозяев бань и с женщин банщиц, назначив определенное количество дирхемов в неделю, и [сверх того] установил, что в его пользу поступает доход с каждой бани за один день в неделю.

Из числа [событий], имевших место в этом году, — недостаток мыла и отсутствие его на рынках; перевелись и мелкие торговцы, торговавшие им. Мыло — это такая вещь, без которой не обходится ни богатый, ни бедный; оно исчезло по той причине, что купцы, торгующие мылом, повысили его цену, ссылаясь на поборы, которые они обязаны выплачивать, и на те поставки, какие они обязаны делать государственным сановникам. По распоряжению катхода-бея была установлена цена на мыло, но торговцы воспротивились, заявив, что терпят убыток и не получают прибыли, и такое положение повторялось не раз. Торговцы жаловались на незначительный привоз мыла до тех пор, пока стоимость ратла мыла не была установлена в тридцать шесть пара, но они этим не удовлетворились и усилили свои жалобы. Катхода потребовал от них отчетность, проверил ее, прибавил им по пять пара на каждый ратл и поклялся, что больше этого не повысит цену. Но торговцы упорно утверждали, что терпят убыток. Катхода послал одного из своих агентов — турка — для наблюдения за продажей, с тем чтобы торговцы не превышали установленную цену. Тот, осуществляя это, ежедневно отправлялся в хан и проводил там приблизительно два часа в течение дня; он следил за тем, чтобы покупающему продавали по этой цене. Торговцы закрывали оклады и переносили торговлю на следующий день. На протяжении этих двух часов солдаты толкались здесь, и, кроме них, никто из жителей города не мог получить [туда] доступ, чтобы купить мыла для себя. Солдаты же продавали купленное ими населению с непомерной надбавкой: они покупали по пиастру за ратл, а продавали его по два пиастра. Население пожаловалось катходе, и тот [558] приказал продавать мыло у ворот Баб Зувайла, у двух общественных фонтанов, один из которых расположен напротив ворот, а другой — тот, что был устроен госпожой Нафисой ал-Мурадийа ⁷¹⁸ у хана, находящегося напротив мечети ал-Му'айади. Это распоряжение было отдано, чтобы облегчить простонародью покупку мыла, но положение не улучшилось, потому что торговцы садились в помещении при фонтане, запирали за собой дверь и продавали мыло через окна тому, кто платил цену. Солдаты целыми отрядами толпились у этих фонтанов, руками и ногами своими цеплялись за окошки, и простонародье оставалось сзади, не имея возможности получить что-либо. Солдаты не давали кому бы то ни было конкурировать с ними. У этих фонтанов царил шум и крик, исходивший от обеих сторон; бедному жителю оставалось лишь купить у солдата по цене, какая тому вздумается, или же возвратиться в свое жилище ни с чем. Так продолжалось /253/ в течение многих дней. Временами увеличивалось количество мыла, имевшегося на руках у продавцов на рынке, и тогда скопления публики не получалось — перед продавцом высилась огромная груда мыла, и он ждал того, кто бы купил его. Так бывало на большей части таких рынков, как ал-Гурийа, ал-Ашрафийа, Баб Зувайла, ал-Бундуканийин, и в местах, находящихся за их пределами. Но наутро уже ничего нельзя было достать, и возобновлялось столпотворение у двух фонтанов, как вначале. И из других событий. Паша выпустил обращение к населению города и поручил группе архитекторов и производителей работ обследовать заселенные дома, и если будут обнаружены трещины в том или в другом доме или в какой-либо части его, то отдать распоряжение разобрать его и перестроить. Если же хозяева не смогут выполнить этого, то приказать им очистить дом, перестроить его заново за счет казны, и он станет собственностью государства. Поводом для этой уловки явилось дошедшее до паши известие о том, что в каком-то месте обрушился дом и что под обломками его погибло три человека из числа населявших его. Поэтому паша выпустил такое обращение и послал архитекторов и упомянутое распоряжение. Оно вызвало большую тревогу среди [559] населения города, так как многие оказались неимущими, не имели доходов, а цены на все возросли. Тот же, кто имел достаток, чтобы смести и построить дом, не мог сделать этого из-за невозможности обеспечить эту работу всеми необходимыми материалами, а также потому, что было запрещено пользоваться где бы то ни было рабочими, кроме как на постройках паши и государственных сановников. Дошло до того, что, если человек нуждался в малейшем ремонте здания, он не мог найти рабочего для этого и не мог получить сколько-нибудь золы из бани, как только лишь по письменному разрешению. Если же кто-нибудь получал что-либо тайком и неожиданно об этом узнавали, то и его и владельца бани наказывали,

Паша имеет свыше двух тысяч ослов, которые в течение всего дня перевозят в мусорные ямы золу из бань, а также кирпичи, щебень, землю и обломки разрушенных домов на постройки в крепости и в другие места. И видишь рынки и переулки, переполненные вереницами ослов, отправляющимися и возвращающимися. Если человек в соответствия с приказом снесет свой дом, к нему тотчас же направят вереницу ослов, чтобы увезти рассыпанные кирпичи, и лишь влиятельное лицо может воспротивиться этому. И не являются ли эти распоряжения уловкой для заполучения обломков — строительного материала, так необходимого паше? Мусор от разрушенных зданий остается нетронутым на проездах, его не перевозят, и видишь большинство дорог и районов замусоренными. Что же касается сноса и перевозки больших домов и обширных жилищ, в которых обитали египетские эмиры, в особенности в Биркат ал-Фил, в ал-Хаббанийе, то там это было общим явлением, пока не остались от них руины, фундаменты и ужасные груды; они сравнялись с дорогами, стали мрачными пристанищами одних лишь сов, после того как были пастбищем для газелей. Все виденное там напоминает слова того, кто сказал: “Это жилища людей, живших спокойной жизнью, наслаждавшихся тем, к чему лежит душа. Теперь их постигли бедствия, и сини переселились в могилы; от них не осталось ни глаза, ни следа”. [560]

Точно так же обстоит дело и с Булакам, который был местом для гуляний влюбленных и друзей. Сулайман-ага ас-Силахдар ⁷¹⁹ и Исма'ил-паша полностью завладели властью в отношении сноса там зданий и использования их обломков для своих построек в Инбабе и Джазират ал-Вуста ⁷²⁰. Между Ин-бабой и Булаком Сулайман-ага разбил большой сад в сторону Инбабы, обвел его стеной, построил при нем дворец, сакии. Он стал сносить строения Булака — караван-сараи и дома, перевозя на барках оттуда днем и ночью на противоположный берег камни и строительный материал. Исма'ил-паша точно так же развел сад и построил дворец у ал-Джазират и стал расширять свой дворец и свою резиденцию в Булаке. Пользуясь постановлением относительно старых зданий, он стал забирать населенные дома, вплоть до последнего амбара для зерна, большого и длинного. Они разрушили и другие дома, кроме этих, совершенно без препятствий и каких-либо преград, а обломки перевезли к месту строительства. /254/ Точно так же и Вали Ходжа начал сооружать дворец с садом в ар-Рауда. Последнее, что было снесено в Старом Каире, он свез к себе на постройку, но он умер до того, как она была завершена.

Что же касается христиан-армян (а ты не знаешь, что такое армяне), являющихся приближенными нынешнего правительства, то они возводят дома, дворцы и сады в Старом Каире, чтобы обосноваться там. Они точно так же сносят и перевозят для своих построек что им вздумается, и нет запретного для них, но лишь для мусульман — [коренных] жителей города — предназначаются запрещения, препятствия, ограничения и разрушения.

И из других событий. Паша отдал приказ о строительстве жилищ для солдат, которых он вывел из Каира и разместил по провинциям. Он распорядился повсеместно в провинциях строить помещения для жилья солдат, именуемые казармами (ал-кишлат) Это вызвано тем вредом, какой наносили страдания, испытываемые солдатами от длительного пребывания в палатках во время зноя и холода, и необходимостью каждый раз обновлять и чинить их, содержа для этого [561] многочисленную прислугу. Это название — кишлат — есть множественное число от [слова] кышла с кафом, согласованным касрой, и сукуном над шин. В турецком языке оно означает зимнее помещение, так как зима на их языке именуется кыш, с кафом, огласованным касрой, и сукуном над шин.

По районам и деревням были отданы письменные распоряжения заготовить необожженный кирпич, затем обжечь его и доставить его в места построек. Каждое селение и деревню обязали поставить определенное количество кирпича- от деревни, для примера, требовали пять тысяч штук кирпича или больше, соответственно величине деревни. Кашифу района надлежало собрать шейхов деревень и от каждого из них потребовать двадцать или тридцать тысяч штук кирпича — больше или меньше. Их обязали заготовить его, обжечь и доставить в тридцатидневный срок. От каждой деревни потребовали также определенное количество балок из пальмового дерева и пальмовых ветвей. Они обязаны также поставить определенное количество людей на место производства строительных работ для использования их на перевозке всего необходимого для построек в [разных] районах, вплоть до Александрии и дальше. Оплата их работы установлена в семь пара в день на человека, и не больше. Для вырабатывающих кирпич также установлена плата; за пальмовые ветви и балки была установлена оплата, но по очень низкой расценке.

Из других событий. Кашифам по всей стране направлен указ, чтобы те, как только сойдет вода с полей, предупредили феллахов, засевавших в предыдущем году по два феддана льна, или гороха, или сезама, или же хлопка, что они обязаны в этом году засевать по четыре феддана, — вдвое больше того, что прежде. Между тем арендаторы решили ничего этого больше не засевать, после того как у них забрали за бесценок Урожай, принадлежавший им, и их посевы в уплату добавочного поземельного налога. Этим они, бывало, торговали, налог же бывшим мултазимам выплачивали небольшой, да и то с оттяжкой и жалобами. Сеял земледелец посевы из этих семян, оставляемых им в амбаре; затем продавал феддан зеленой конопли на корню по высокой цене, если ему это нужно было [562] спешно, а не то он оставлял ее до полного созревания, собирал, обдирал, толок и продавал по самой высокой цене, как продаются отборные семена. Затем он завершал свою работу по замачиванию и расстиланию, тереблению и очистке от грязи и шершавости и выпрямлению ее для прядения и тканья, после чего он продавал по временам то по ратлю, то по окка. Точно так же дело обстояло с хлопком, индиго, желтяницей. Когда же обрушились на них ограничения и стали для них запретными заработки, расширявшие их жизненные возможности, позволявшие им приобретать скот и украшения для женщин, они заявили: “Какой же нам расчет сеять эти вещи?” Они полагали, что забросят эти культуры для тех, которые для них важнее, но они позабыли о хитрости их правителей и о том, что они подневольны. И вот был издан указ, обязавший их сеять вдвое больше. Они встревожились и стали обращаться за содействием, чтобы получить разрешение удовлетвориться количеством посевов, равным прошлогоднему. Кое-кому разрешили это, а кое-кому, а именно состоятельным людям, было отказано. Весь урожай подлежал сдаче по цене, установленной казной, и покупался ее представителями, а продавался [ею] по значительно более высокой цене, доход же шел в пользу господина паши. Это сопровождается притеснениями, строгими запретами, проверками, направленными против злоупотреблений. Кого же заметят хотя бы в малейшем /255/ злоупотреблении, в присвоении хотя бы ничтожного количества, того постигнет самое суровое наказание, чтобы удержать от этого других. Были поставлены чиновники и писцы для ведения учета каждого вида продукта, взвешивания его, контроля при прохождении им соответствующих стадий [обработки] и при сдаче ремесленникам. В итоге — дороговизна на вещи. Цены для населения повысились. Так, отрез ткани, цена которому была тридцать паря, теперь стоит до десяти пиастров. Вместе с тем трудно стало достать это на рынках, обычно предназначенных для их продажи, как, например, на рынке Марджуш и других, где теперь этим торгуют лишь с рук странствующие торговцы. Мужское белье, цена которому была два пиастра, теперь стоит семь пиастров. [563] Припоминаются прошлые времена, когда оно продавалось по двадцать пара. Хлопчатобумажная одежда продается по сорок пиастров, а, бывало, продавалась по шестьдесят пара. И с остальным дело обстоит соответственно.

Из-за монополии, установленной на индиго, вздорожала окраска одежды бедняков, так что стоимость окраски одного локтя достигла половины пиастра. Да сжалится Аллах над положением своего творения, да не продлит подчинение его женщине и не даст ему жариться на горящих углях!

И из других событий. Продолжали вводить монополию на рис. Ограничения на возделывающих его земледельцев дошли до такой степени, что, как бы они ни трудились над ним, они не имели права взять себе даже зернышка, так как [урожай его] целиком поступает паше по цене, им установленной. Его обрабатывают, обмолачивают и очищают в крупорушках рабочие, оплачиваемые за счет паши, а затем он продается по определенной цене.

Случилось, что один из жителей города, по имени Хусайн: Челеби 'Аджва, сам придумал чертеж нового приспособления для очистки риса и сделал модель ее из жестянки; по сравнению с обычными приспособлениями она вращается намного легче и требует в два раза меньше тягловой силы. Он представил эту модель паше, поразил его этим, и паша наградил его деньгами, приказав отправиться в Дамиетту и построить там крупорушку соответственно своему замыслу и познаниям. Паша отдал приказ о том, чтобы его снабдили всем, в чем он будет нуждаться: деревом, железом, деньгами на расходы. Хусайн Челеби построил крупорушку, и слова его подтвердились. Затем он построил вторую такую же в Розетте, и дела его по этой причине пошли в гору.

И из других событий. Когда паша увидел эту изобретательность Хусайна Челеби, то он заявил: “Египтяне обладают высокими достоинствами и способностями к познаниям”. Он приказал построить на территории своего же дворца школу, которую он укомплектовал сыновьями жителей города ж своими мамлюками. Во главе ее он поставил Хасана-эфендш по прозвищу ад-Дарвиш ал-Маусили. При участии турка по [564] имени Рух ад-Дин-эфенди и даже европейцев учеников обучали основам арифметики, геометрии, тригонометрии, измерению объема и высоты и нахождению неизвестного путем решения уравнений. Паша доставил для этой школы различные геодезические приборы английского производства для измерения расстояния, высоты и площади. Он установил для слушателей этого училища, именуемого инженерным, годичное содержание и одежду. Ежедневно ученики собирались сюда с утра и находились до послеполуденного времени, когда они отправлялись по домам. В некоторые дни они отправлялись в поле для занятий по измерению земельных площадей при помощи измерительных приборов, что является желанной целью паши.

И из других событий. Продолжалось сооружение больших и малых судов для перевозки разного рода зерна из Верхнего и Нижнего Египта в район Александрии для продажи европейцам. Суда грузились на побережье Верхнего Египта и доставляли зерно в Булак и Старый Каир, где оно высилось огромной грудой. Прибывали морские суда для перевозки зерна, и наутро от него ничего не оставалось, а затем прибывали другие суда, и возобновлялось вчерашнее положение. Это же происходило и у побережья Розетты. Что же касается зерна из Нижнего Египта, то оно сюда (В Булак и Старый Каир) и не поступало, а отправлялось оттуда, где оно было, в Розетту, а затем в Александрию. Когда же переставал действовать прилив, то собирали множество ослов и верблюдов и перевозили на них зерно сушей за незначительную плату, а из-за недостатка корма и трудностей пути животные подыхали. Этим зерном нагружали затребованные из европейских стран суда по цене в шесть тысяч пара /256/ за ардабб на суше. Что же касается бобов, ячменя, маиса, верблюжьей травы и других [видов] зерна, красителей и жиров, то они продавались по различным ценам. Взамен этого шли товары и деньги во французских талерах, которыми наполнялись маленькие, окованные железом ящики; их перевозили на верблюдах, по три ящика на [565] каждом, в казну, в крепость, куда тянулись [целые] вереницы их, Когда время жатвы миновало и поступление зерна резко сократилось, кашифам Верхнего и Нижнего Египта было отдано распоряжение обложить [известным] количеством зерна селения и деревни. Они обязали шейхов селений доставить разверстанное ими на каждое селение количество пшеницы, бобов, дурры, маиса, с тем чтобы те собрали и получили это с феллахов. Шейхи [в свою очередь] делают эту раскладку в отношении феллахов своего селения. Чиня насилие, они забирают зерно, предназначенное для прокорма семей. Оно оплачивается по цене в восемь реалов за ардабб на месте привоза с выплатой половины [этой цены], а вторая половина идет в счет основного налога, подлежащего взысканию в следующем году.

И из других событий: пришло на ум паше создать оросительные каналы, сооружения и пашни в месте, именуемом Рас ал-Вади ⁷²¹ в аш-Шаркийе в Бильбейсе, а также развести там тутовые и масличные деревья. Он отправился туда и установил, что земли этого района обширны, пустуют и не возделываются, а почва песчаная, бесплодная. Он уполномочил людей привести ее в пригодное состояние, подготовить ее, выкопав здесь свыше тысячи сакий, возвести постройки и жилища, посадить тутовые деревья для разведения шелковичных червей, много масличных деревьев для выделки масла. Приступили к работе — рытью и строительству, изготовлению деревянных колес для сакий. Их делали в доме ал-Джубджаби [в квартале] ат-Таббана и постепенно перевозили на верблюдах в Ра'с ал-Вади.

Паша приказал также перестроить мечеть аз-Захира Бейбарса, находящуюся за ал-Хусайнийей, превратив ее в мыловарню для изготовления в ней мыла, наподобие того как оно выделывается в Сирии. Он уполномочил на это сейида Ахмада ибн Йусуфа Фахр ад-Дина. Тот построил здесь большие бассейны для жиров и поташа.

И [в числе] нововведений. В квартале Тахт ар-Раб' также оборудовали место под плавильню и стали изготовлять медную утварь и котлы огромного размера. [566]

И из других событий. Изготовление пороха на пороховом заводе, оборудованном для этого на острове ар-Рауда, поблизости от ниломера. Порох добывают из груды солончаковой земли в построенных для этого бассейнах и сбивалке. Затем при помощи варки его очищают, пока соль его не становится совершенно белой, столь же хорошей, как и та, что привозится из Англии.

Главным руководителем этого завода является европеец, который получает плату ежемесячно. В крепости у янычарских ворот имеется литейная мастерская для литья пушек и ядер, их изготовления, измерения, подготовки их чертежей, их высоты и размера — это предприятие называется топхане. ⁷²²

Его возглавляет начальник, при нем состоят писцы, рабочие. Они получают оплату помесячно.

И из других событий [надо отметить следующие]. Сильнейшее стремление паши любыми путями получить налоги и изыскать добавочные [обложения]. После того как он овладел деревнями, 'поместьями, неотторжимым имуществом, он отменил передачу путем купли-продажи или наследования доходов [с этих земель], урожая в амбарах и тому подобного. Каждый, кто получал часть доходов с неотторжимого имущества или содержания, со своей смертью лишается всего того, что записано на его имя, “ все это причисляется к доходу дивана, даже если у покойного остаются дети или же если он переписал это на имя детей и они умирают до него, — [и в том и в другом случае] он или его дети остаются ни с чем. Если же тот пожалуется паше, то он прикажет обследовать его доходы, и если окажется, что тот числится по регистру другой местности или на службе, то ему будет оказано, что этого достаточно для него, а если будет установлено, что у него во владении ничего, кроме этого, нет, то паша прикажет через отдел податей выделить ему кое-какой доход в пиастр или полпиастра в день или что-нибудь подобное.

Вместе с тем паша проявляет большое внимание к торговым компаниям и стремление к разного рода торговле. Он строит суда на Средиземном и Красном морях и учреждает свои представительства в различных приморских городах, [567] вплоть до Франции, Англии, Мальты, Измира, /257/ Туниса, Неаполя, Венеции, Йемена и Индии. Он дает большие суммы денег людям, которые отправляются с ними [в другие страны], чтобы закупить товары. Он установил, что треть прибыли идет в их пользу, в вознаграждение за их услуги, разъезды. В числе таких ра'ис Хасан ал-Махруки, которому он дал пятьсот тысяч французских талеров для поездки в Индию, закупки индийских товаров и доставки их в Египет. Точно так же он дал одному христианину шестьсот тысяч французских талеров, равно как и тем, кто отправляется в Бейрут, в Сирию для закупки шелковых коконов, шелка и всего прочего. Паша устроил в Каире ткацкие мастерские для переработки хлопка в ткани, употребляемые людьми для хлопчатой и шелковой одежды, а также организовал мастерские по производству холста и изготовлению шаланд.

Он целиком монополизировал производство всего этого и закрыл мастерские ремесленников, уничтожил их станки и мастерские и поставил их на работу за плату в учрежденные мы ткацкие мастерские. Он лишил их заработка, а также и дутей добывания его. Забирая потребное ему количество ткани и одежды, он оставшееся сверх этого распределял между купцами для продажи народу по самым высоким ценам: цена дирхема шелка достигла двадцати пяти пара, а до того он продавался по два пара.

И из других событий. Паша упразднил диван, ведавший взысканием сбора с барок, на которых отправляются в такие пункты, как Шибин ал-Кум ⁷²³, Саманнуд, в Нижний Египет. Сборы и налоги с них взыскивало взявшее их на откуп лицо по имени 'Али ал-Джаззар. [Это упразднение] произошло потому, что большинство барок, спускающихся и поднимающихся по Нилу, за очень малым исключением, принадлежит паше. Он все время продолжает их строить на верфях. Хозяева их и матросы служат за плату. Ремонт повреждений, канаты и see необходимое для них обеспечивают верфи, которые располагают наполнителями, писцами, доверенными лицами, записывающими и учитывающими расход и приход. Эти верфи находятся на побережье Булака. Там находится большое [568] количество дерева разных сортов и все, что необходимо для строительства барок. Сюда поступает ввозимый из Турции и Сирии лес. Лишь немногое, излишнее, отпускается по высокой цене торговцам лесом, а остальное отвозится на верфи, сюда идет весь ввозимый лес и древесина, прибывающие в оклады паши. Торговцы получают это лишь отсюда и в очень небольшом количестве.

Из диковинок получены из Англии водооросительные машины из железа, они приводятся в движение водой, но течение Нила не обеспечивает длительного вращения.

И из других событий: построили насыпь, тянущуюся от моста ал-Лимун по правую сторону пути, ведущего из Булака в Шубра по прямой линии; края ее обсадили тутовыми деревьями. Подобным же образом устроили дороги в провинциях.

И из числа других событий. С начала месяца раджаба вплоть до конца года уменьшилось поступление мяса, повысились цены на него, вместе с тем ухудшилось качество его, оно стало тощим. Ратл его продается по двадцать пара или около того, и продают его вместе с костями, отходами и отбросами. Причиной всему этому является обязанность мясников поставлять мясо государству по низким ценам, и они возмещают свои убытки за счет населения. Некоторые солдаты покупают овец, режут их и продают их по высокой цене, обвешивая при этом, но жители не осмеливаются проконтролировать их.

И из числа событий. Паша назначил кашифом провинции ал-Мануфийа Ибрахим-агу, который был катходой Ибрахим-паши. В числе своих дел он занимался тем, что вызывал шейхов селений или деревни и допрашивал кого-либо из них. На вопрос о том, над кем он является шейхом, тот называл населенный пункт, сообщал, с какого времени занимает пост. Тогда ему задавали вопрос, а что же ему было преподнесено за это время, и угрожали или сажали в тюрьму, если тот пытался отрицать это. Если же он сообщал обо всем от начала до конца, показывая, что он получал то-то и то-то деньгами или овцами, то писец это записывал, и это засчитывалось мултазимам и заносилось в регистр. Сообщение об этом [569] посылалось в диван, с тем чтобы высчитать это у мултазимов из их фа'иза, /258/ записанного за ними в диване. Случалось, что записанное за мултаэимом превышало установленную для него сумму [фа'иза], тогда излишек взыскивали с него или заносили в счет [суммы фа'иза] следующего года.

Из других событий. Наложили запрет на персидский тростник — никто не имеет права купить даже единой тростинки, не получив разрешения катхода-бея. Каждый нуждающийся в тростнике для стройки, или для окон, или для веретен для прядения шелка, или же для курительных трубок должен получить фирман на нужное ему количество; с этой целью приходится прибегать к посредничеству и разбирательству и приводить доводы, чтобы добиться требуемого.

И из событий. Хорошо то, что паша обратил свое внимание на восстановление большой плотины, ведущей к Александрии. Плотина была повреждена с давних времен, соленые воды моря просачивались и губили большое количество земель, деревень и пашен. По этой же причине приходили в негодность пути и дороги. Государство не могло с этим справиться, и соленые воды, не переставая, все больше наступали на земли, так что они достигли канала ал-Ашрафийа, откуда наполняются водоемы порта [Александрия]. Здесь сооружали запруды из земли и глины. Когда паша стал заботиться о восстановлении Александрии, об усилении ее фортов и укреплений, он, не переставая вести это строительство, позаботился также и о дамбе. Он направил туда чиновников, чернорабочих, рабочих людей: плотников, строителей; разного рода материалы: гвозди, железные части, запас камней, лес, большие балки, понтоны; и все это посылалось до тех пор, пока работы не были окончены. Паша обладает настойчивостью, которой нет ни у одного из правителей этой эпохи. Если бы Аллах наделил его справедливостью в дополнение к присущей ему решительности, способности руководить, организовывать, проницательности и способности дерзать, то он был бы единственным для своего времени и чудом эпохи.

Что же касается состояния денежного обращения, то [размен денег] не перестает оставаться на чрезмерно высоком

[570] уровне: разменный курс французского реала равен девяти пиастрам, а это в четыре раза больше общепринятой стоимости реала. Из-за того, что с прошлого года перестали чеканить пиастры, взамен которых выпускают по половине, четверти и восьмой части пиастра, размен его производится с прибылью. Мелкой монеты недостаточно в обращении, и на руках ее очень мало. Человек, желающий получить в обмен на мелкую монету золото, французские талеры или пиастры, должен уплатить сверх размениваемой суммы десять пиастров, то есть четыреста пара. Разменный курс ал-бундуки достиг восьмисот пара, венгерского дуката — восьмидесяти пиастров, египетского махбуба — четырехсот пара, исламбули ⁷²⁴ — четырехсот восьмидесяти пара.

Все эти монеты трудно достать, несмотря на то что их чеканят в огромных количествах. Они существуют номинально, а не фактически. Их забирают сирийские и греческие купцы за барыш и посылают закупать на них товары, так как реал в этих странах котируется лишь за третью часть от сотни пара, так что на каждом реале получается шестьдесят пара барыша. Когда паша узнал об этом, то он стал посылать своим представителям в Сирии ежемесячно по тысяче кошельков мелкой монеты, вместо которой он получал французские талеры, к номиналу которых он добавлял треть меди и чеканил из этого мелкую монету, получая на этом огромный барыш и оставаясь, таким образом, в выигрыше без ростовщических процентов.

Среди событий [истекшего] года — удивительное сражение между англичанами и населением Алжира, которое отличается силой и приспособлено к морским битвам. Алжирцы нападают на суда европейцев, захватывают добычу, берут пленных, и у них большое количество пленных, в том числе и англичан. Порт их укреплен, он обнесен стенами, [высящимися] над морем в виде полукруга огромного размера, которые отличаются прочностью, имеют форты, снабженные пушками, ядрами, снарядами. Алжирцы выслеживают и нападают, а суда их находятся в укрытии. К ним прибыло несколько английских судов с указом от турецкого султана освободить за

[571] выкуп их пленных. Они отпустили свыше тысячи человек с выплатой за каждого пленного по сто пятьдесят французских талеров, и те возвратились туда, откуда они явились. Спустя какое-то время на подступы к порту прибыло некоторое количество их судов, которые выбросили флаги мира /259/ и беспрепятственно прошли через вход в гавань. С них спустились на фелюги люди с требованием выдать остальных пленных. Правитель Алжира отказал в этом, и начались переговоры, пререкания, во время которых прибыло большое количество английских судов — шеленботов, представляющих собой небольшие суда, приспособленные к ведению боя. Пользуясь попутным ветром, они прошли в гавань, и завязалось сражение. Англичане, стреляя своим новым способом, подожгли суда алжирцев. В бой вступили и жители города, несмотря на их неподготовленность и на внезапность нападения противника. Пушки внутренних фортов не могли попасть в небольшие низкие шеленботы, а те били безошибочно, имея также преимущество нападения. В разгар боя правителю доложили, что его солдаты-турки оставили сражение и начали грабить город и поджигать дома. У него опустились руки, и он пришел в замешательство, не зная, продолжать ли драться против прибывшего врага или же против своих солдат, чтобы воспрепятствовать им и удержать их от грабежа, поджогов, разрушений и всех таких дел. Ему осталось лишь спустить флаги и запросить у англичан мира. Военные действия были приостановлены, обстрел прекратился, и возобновились переговоры о мире, который был заключен на следующих условиях: выдача остальных пленных, немедленное и без какой-либо отсрочки возвращение денег, уплаченных в качестве выкупа в прошлый раз. Так и сделали: выдали пленных, среди которых были юноши, принявшие ислам и изучившие Коран, и заключили перемирие сроком на шесть месяцев. Англичане возвратились в свою страну с победой, освободив пленных. Один лишь Аллах — вершитель судеб! Затем алжирцы занялись восстановлением того, что было разрушено во время военных действий: [крепостных] стен, фортов и мечети, а также того, что было [572] разрушено своими солдатами; эти последние — худшие из всех врагов ислама и мусульман.

Сведения об этом событии сразу же разошлись по свету, и алжирцам помогли: султан Марокко, его величество Сулайман, послал суда взамен потерянных ими, послал им строителей, инструменты и все необходимое для строительных работ, так же как это сделали правитель Туниса, турецкий султан и другие.

Ничего более страшного или подобного этому событию, о котором мы узнали, еще не случалось с населением Алжира. Это произошло в начале месяца шаввала этого года, в день праздника розговения — это был для них предельно скверный праздник. На все воля Аллаха всевышнего, великого!

Упоминание о тех, кто умер в этом году. Что же касается умерших в этом году из тех, кто заслуживает упоминания, то умер проницательный, выдающийся ученый, богослов, законовед, грамматик шейх Ибрахим ал-Басйуни ал-Баджирами шафиит, сын сестры шейха Мусы ал-Баджирами, шейха благочестивого, стремившегося к праведности, набожного. Шейх Ибрахим посещал занятия выдающихся старых шейхов. Он всегда был в числе лучших учащихся и сам приносил пользу учащимся, более того — большинству людей. Он отличался простотой, воздержанностью, скромностью и смирением. Ему было присуще преклонение перед Аллахом. Он имел представление о [всех] разделах богословия, занимался логикой, поэзией, грамматикой, литературой. Он обладал прекрасной памятью, его общество и беседа не могли наскучить. И так он жил, поучая, в воздержании и целомудрии, пока не заболел и не умер в субботний день середины мухаррама этого-года (3.XII.1815 — 1.I.1816). Он умер приблизительно семидесяти пяти лет. Молитву над ним совершили в ал-Азхаре при большом стечении народа, — да помилует его и нас всевышний Аллах!

Умер ученый законовед, богослов, грамматик шейх 'Али ал-Хасави шафиит. Его нисба происходит от названия селения Хаса в провинции ал-Калйубийа, откуда он родом. Малолетним он прибыл в ал-Азхар, усвоил здесь Коран и основные [573] тексты. Он посещал занятия таких шейхов, как шейх 'Али ал-Адави ал-Мунсафиси, известный под прозвищем ас-Са'иди, шейх 'Абд ар-Рахман ан-Нахрири по прозвищу ал-Мукри. Он посещал лекции шейха Сулаймана ал-Джамала, а после него изучал у шейха 'Абдаллаха аш-Шаркави Муслих ал-хадис ⁷²⁵, изучал Джам’ ал-Джавами' ⁷²⁶ вместе с его комментарием к сочинению Джалала /260/ ал-Махалли по основам богословия и Мухтасар ас-Са'да. С пользой для обучающихся он вел занятия с ними. Он был хорошим человеком, вежливым и скромным. Он не видел для себя места в жизни, [обреченный] на безвестность своих усилий и на недостаток средств к жизни. Он был добродетелен и не завидовал другим, безропотно страдал от неприятностей, причиняемых ему женой. К концу жизни его частично поразил паралич, и по этой причине он в течение ряда месяцев был оторван от жизни, затем слегка оправился от этого, [сохранив] невредимыми органы чувств, и возобновил занятия. Так жил он достойно, довольный и удовлетворенный, не раздражаясь и не жалуясь людям, пока не умер в месяце джумада ас-санийа 1231 года (29.IV — 27.V.1816), — да помилует его и нас всевышний Аллах!

Умер проницательный, выдающийся шейх, ученый сейид Ахмад ибн Мухаммад ибн Исма'ил из потомков сейида Мухаммада ад-Дукати ат-Тахтави, ханифит. Отец его был турок, прибывший в Египет в качестве кади в Тахта — местечко поблизости от Асйута в Верхнем Египте. Он женился здесь на благородной женщине, и она родила ему сейида Ахмада и брата его — сейида Исма'ила. Он жил там вплоть до своей смерти и оставил упомянутых двух сыновей и их сестру. Сейид Ахмад приехал в Каир в 1181 (1767-68) году — в период возмужания, после того как в своем местечке он усвоил Коран и почитал кое-что из грамматики. Он поступил в ал-Азхар и посещал занятия по богословию шейха Ахмада ал-Хамаки, ал-Мукаддаси, ал-Харири, шейха Мустафы ат-Та'и, шейха 'Абд ар-Рахмана ал-'Ариши. Он изучил у него начало книги ад-Дурр ал-мухтар ⁷²⁷, вплоть до книги ал-Буйу' ⁷²⁸. Вместе с группой учащихся он прекратил занятия у шейха 'Абд ар-Рахмана, так как последний по распоряжению 'Али-бея был [574] направлен в 1183 (1769-70) гаду в Стамбул по некоторым делам. Он просил моего отца закончить с группой изучение книги — это было принято, и они приходили к нам в дом для занятий, и шейх Ахмад в том числе. В это время, по окончании занятий с группой, сейид Ахмад оставался, и мы вместе с ним читали с отцом тексты Hyp ал-идах ⁷²⁹, потому что отец был высоким авторитетом, так как усвоил этот текст от сына составителя, который его передавал от деда моего отца, а тот [в свою очередь] воспринял его от самого автора. Дед моего отца и автор оба носили имя Хасан — это удивительное совпадение. Сейид Ахмад и я, грешный, подходили друг другу по характеру, были в дружбе. Я проводил вместе с ним большую часть времени в ал-Азхаре и дома, потому что у него был приятный характер, а возраст наш был сходен. Видя это, отец, бывало, справлялся у меня о нем, если тот иногда отсутствовал, и спрашивал: “А где твой друг ас-Са'иди?” Сейид Ахмад повторял уроки вместе со мной, объяснял мне то, что трудно было попять, так как, не в пример мне, грешному, он не переставал всегда усидчиво работать, имея превосходную память и живой ум, чем я не отличался, и [хорошо] воспринимал на слух. Он получил иджазу от каждого из [следующих] шейхов: Хасана ал-Джиддави, Мухаммада ал-Амира, Абд ал-'Алима ал-Файйуми. Эти трое получили иджазу от шейха ал-'Адави ал-Мунсафиси, а тот получил ее от шейха Мухаммада 'Акила, авторитет которого прославлен. Когда сейид Ахмад получил полномочие обучать, то, так как жилище его было в районе ас-Салиба, он преподавал в медресе аш-Шайхунийа и ас-Саргатмишийа. Вокруг него объединились жители этого района и высокопоставленные лица его. Они позаботились о его делах, поселили его в подходящем для него доме, проявили к нему щедрость, сочувствие, чтили его. Этот район был заселен высокопоставленными лицами, и покойный был для них единственным, потому что он принадлежал к тому же религиозному толку и был их соплеменником, турком по происхождению. В этом районе не было других богословов, а особенно никого из ханифитов.

Сейид Ахмад был похвального поведения. Он занял [575] почетное положение, потому что приносил пользу, имел благородную душу и потому стремился избежать всего непорядочного, что не могло привлечь к нему милость [Аллаха]. Любовь к нему все возрастала, и выносимым им решениям и его суждениям доверяли.

Он обратил внимание на вакфы и доходы обеих Шайхумий (Медресе и мечети), на то, чтобы улучшить их положение, начал восстанавливать их. Все, приемлющие добро, помогали ему в этом. Он обновил здание мечети и странноприимного дома и основал при нем водоем. В это же время он /261/ переселился со 261 своей семьей в прекрасный дом по соседству с мечетью, расположенной в переулке, именуемом Дарб ал-Майда' ⁷³⁰, и учредил вакф для поддержания мечети. Вместе с тем покойный не прекращал своих посещений ал-Азхара, где он ежедневно вел занятия в мечети. Когда же возросло число его учеников, то он перенес занятия в медресе ал-'Айнийа ⁷³¹ поблизости от ал-Азхара.

Когда Мухаммад-эфенди ал-Ваднали построил мечеть и школу по соседству со своим домом, напротив моста, именуемого мостом 'Омар Шах, то он поручил сейиду Ахмаду вести здесь ежедневно после полудня занятия по изучению хадисов с десятью учащимися. Он назначил им и их шейху определенное и достаточное содержание, которое выплачивал им диван. После смерти шейха Ибрахима ал-Харири сейид Ахмад был назначен [вместо умершего] на пост шейха ханифитов. Хотя он сопротивлялся этому назначению, он занимал этот пост до изгнания из Каира сосланного сейида 'Омара Му-каррама, когда в отношении того была написана петиция Порте, в которой на него были возведены небылицы. Когда сейиду Ахмаду предложили засвидетельствовать ее, он отказался, его стали поносить, оскорблять, и его отставили от поста шейка ханифитов, назначив вместо него шейха Хусайна ал-Мансури. Когда же упомянутый умер, сейида Ахмада восстановили на посту шейха ханифитов, — это было в начале месяца сафара 1230 года (13.I — 10.II.1815). Его облачили в шубу шейх [576] аш-Шанвани — шейх мечети ал-Азхар, паша и остальные почтенные шейхи. Все были единодушно за него.

В этом же году он попросил у меня разрешение построить для себя на случай смерти склеп на кладбище рядом с шейхом Абу Джа'фаром ат-Тахави. Я ведал этим кладбищем и дал ему разрешение. Он построил склеп рядом с усыпальницей своего учителя, и когда он умер, то его здесь похоронили. Он умер в четверг вечером, после захода солнца, а это было 14 радакаба 1231 года (10.VI.1816).

Он оставил комментарий в четырех томах к ад-Дурр ал-мухтар, ясно освещающий этот текст. В этом комментарии он собрал источники этого текста и дополнил еще кое-чем.

Умер умный, способный, редкий и удивительный [человек], чудо своего времени, прекрасный друг Хасан-эфенди по прозвищу ад-Дарвиш ал-Маусили, как он сам называл себя. Он был проницателен, с острым умом, очень восприимчив, был сам по себе удивительным, выдающимся явлением для своего времени и знаменитым в Каире. Он путешествовал по [разным] странам и областям, объезжал царства и иностранные государства, познал чудеса творения. Он знал многие языки и мог быть отнесен к любому племени, его легко было счесть за представителя любого народа. Временами его относили к персам, а временами — к евреям, как соответствует сказанному: “При встрече с йеменцем — он йеменец, а при встрече с ма'аддийцем — он 'аднанец” (Арабская пословица, которая характеризует способность подлаживаться под собеседника. 'Аднан — имя одного из родоначальников арабов. Бану 'Аднан — арабские племена, населяющие Хиджаз и Неджд, а в переносном смысле — чистокровные арабы. В данном контексте йеменцам противопоставлены “чистокровные арабы” — 'аднанцы).

Это сочеталось с красноречием, силой души. Он был так причастен ко всем точным и гуманитарным наукам, что слушающий его полагал, что он искусен в одной лишь этой области, на самом деле это не так. Благодаря силе ума, памяти, способности к изучению ему не нужно было посещать занятия шейхов, да и к тому же не стало ученых, которые представляли бы эти науки. Он изучал достижения науки и [577] основных ее представителей, выделялся в ней [удачными] формулировками, украшал и совершенствовал ее. Он помнил названия книг, имена шейков, мудрецов, мог определить малоизвестное в данной науке и ее достижения.

Знание языков облегчало ему общение с разными национальностями, и представитель каждой данной народности считал, что он один из его соплеменников. Он держал в голове много сомнений и осмысленных знаний и логических доказательств и пренебрегал категорическими предписаниями и обязанностями, накладываемыми шариатом. Может быть, он передразнивал слова безбожников и сомнения еретиков, отпавших от веры. На некоторых собраниях его язык блеснул ошибками такого рода, и он навредил себе. Люди поэтому осуждали его отношение к религии и исключили его из числа верующих мусульман. О нем думали плохо, количество порицаний росло, а после его смерти стали громко говорить о нем то, что при его жизни скрывали, боясь силы его влияния. Он был вхож к знати и умел устанавливать связи с должностными лицами любых направлений и любого времени, с начальниками писцов и чиновников, |262| коптов и мусульман, в высшей степени симпатизировавшими ему, и извлекал из этого пользу. Беседа и общение с ним не надоедали. Когда паша пожелал основать заведение для обучения арифметике, геометрии и измерению площадей, то он назначил покойного заведующим и учителем тех, кто должен был учиться в этом училище. Это произошло потому, что при помощи ухищрений он проник сюда для обучения мамлюков паши чтению, арифметике и прочему. Паша назначил ему рацион и месячное содержание, и под его руководством некоторые мамлюки превосходно усвоили знание счета и тому подобное. Это очень поразило пашу, а покойный стал подговаривать его к тому, чтобы отвели помещение для обучения и чтобы к мамлюкам добавили юношей из населения, желающих обучаться. Паша распорядился основать это училище, и доставили сюда из Англии некоторые пособия по геометрии, измерению площадей, по астрономии и прочее. Среди населения города отобрали свыше восьмидесяти юношей, способных к [578] ученью. Каждому из них назначили ежемесячное содержание и одежду, выдаваемую в конце года. Хасан-эфенди сочувствовал тем, кто заслуживал сожаления, он старался ускорить выдачу одежды раньше срока несостоятельным учащимся чтобы те могли выглядеть прилично среди своих ровесников. Он покупал для них ослов, чтобы облегчить им спуск и подъем в крепость.

Для учебы собирались ежедневно с утра до дополуденного времени. В помощь шейху Хасану дали человека, приехавшего из Стамбула и знающего арифметику и геометрию” для того чтобы тот обучал этому тех учащихся, кто не знает арабского языка; имя [этого] нового учителя Pyx ад-Дин-эфенди. Так продолжалась девять месяцев, когда шейх Хасан умер, потому что, сделав себе кровопускание, он поднялся в крепость и здесь, рассердившись на одного из учащихся, ударил его; повязка развязалась, и потекла в большом количестве кровь. Он заболел заражением крови и через несколько дней умер. Его похоронили в мечети ас-Сиражд ал-Булкини, находящейся в Байна-с-Сийаридж. Он умер в четверг. 17 джумада ас-санийа этого года (15.V.1816).

С этого момента и стали множиться злопыхательские разговоры и начали говорить во всеуслышание то, что при жизни его скрывали. Некоторые говорили, что умер глава еретиков, а другие — что погибла опора эиндиков ⁷³². Ему приписывали обладание книгой Ибн ар-Раванди ⁷³³, составленной для некоторых евреев, которая должна была опровергнуть Коран. Утверждали, что он читал ее и уверовал в нее. Об этом собщили катходе-бею, и тот затребовал книги покойного, просмотрел их, “о этой книги не обнаружил.

Но его ненавистники и завистники этим не удовлетворились и продолжали поносить его, утверждая, что видели его в дурных снах. Это свидетельствует о том, что он обречен на вечные муки. А Аллах лучше всех знает о его творении.

А в общем он был странной породы.

Училищем стал единолично заведовать упомянутый Рух ад-Дин-эфенди.

Умер в Салониках почтенный и уважаемый шериф [579] Галиб, который был отстранен от управления Меккой, Джиддой, Мединой и всем остальным Хиджазом. Его управление продолжалось почти до [12]27 (1812) года. Он унаследовал правление у шерифа Сурура, умершего в 1203 (1788-89) году.

Шериф Галиб был хитроумный ученый, описание достоинств которого потребует двух томов. Он продолжал оставаться эмиром, пока Аллах не подстрекнул против него этого пашу, который не переставал хитрить, интриговать против него, пока не смог арестовать его и выслать в Салоники. Лишенный власти и могущества, Галиб оказался на чужбине. Имущество его было разграблено, его сыновья и невольницы умерли, и сам он умер в этом году.

Умер эмир Мустафа-бей Дали-паша — родственник паши, его зять. Он был крупнейшим сановником его правительства знаменитым, отличающимся отвагой и храбростью. Он умер в Александрии, и, когда весть об этом дошла до паши, он чрезвычайно огорчился и очень сожалел о нем. Паша назначил его кашифом аш-Шаркийи вместе с 'Али-кашифом. Они пробыли там около двух лет, умиротворили провинцию, наведя большой страх на бедуинов, укротили их, истребив многих из них. Дали-паша собрал для своего господина большое количество денег.

Он был огромный, толстый, мог съесть целиком козла и запить его бурдюком вина, за этим следовала одна или две кринки молока, и он сразу же заваливался спать, /263/ как большой мычащий теленок.

Тем не менее он оказывал услуги тем, кто обращался к нему, любил людей хорошего происхождения, сочувствовал им, от многого отказывался и давал им все, что по праву им. положено. Он был великодушен и справедлив по отношению к тем, кто этого заслуживал. Когда его сестра, бывшая женой паши, а также его мать удостоверились в его смерти, то распорядились доставить его тело в Каир и похоронить в их усыпальнице. Для осуществления этого был назначен Сулайман-ага ас-Силахдар. Он отправился в Александрию, положил его тело в ящик, покрытый смолой, и на арбе доставил [580] в Каир через двенадцать дней после его смерти. Это было в четверг, 15 джумада ас-санийа (13.V.1816), в два часа после захода солнца. Его отнесли на кладбище с факелами позади шествия. Когда прибыли туда, то хотели опустить его в могилу вместе с ящиком, но это оказалось невозможным. Разбили ящик, и оттуда вырвался такой запах, что все присутствующие разбежались. Тело завернули в циновку и опустили в могилу. Могильщики упали в обморок. Сердца не выдерживали запаха, исходившего от деревянного ящика, его засыпали землей. Не было никого, кто бы вспомнил о нем или почтил его.

Умер также Хасан-ага, правитель Суэцкого порта. Он умер от чумы. Вместо него паша назначил сейида Ахмада ал-Мулла ат-Тарджумаяа.

Умер также Сулайман-ага — правитель Розетты.

Умер великий эмир, известный Ибрахим-бей ал-Мухаммади, самый знатный из тысяч египетских эмиров. Он умер в Донголе, на чужбине, вдали от пределов Египта. Он происходит из мамлюков Мухаммад-бея Абу-з-3ахаба ⁷³⁴ и был назначен эмиром в 1182 (1768-69) году во время правления 'Али-бея старшего. После смерти его господина в 1189 (1775-76) году он был назначен шайх ал-баладом и правителем страны вместе со своим хушдашем Мурад-беем и остальными эмирами.

Все они были довольны его руководством и правлением, не противоречили ему, и он считался с ними. Он больше заботился о менее значительных из них, нежели о более высокопоставленных, и бдительно поддерживал единство и сердечное согласие между ними. Время его правления было длительным — около десяти раз он был каймакамом в Каире при везирах. В [11]86 (1772-73) году он был амир ал-хаджжем, а в [11]87 стал дафтардаром. Оба эти случая были при жизни его господина. Он покупал много мамлюков, обучал их, отпускал на свободу, производил в эмиры и назначал одних начальниками санджаков, а других — кашифами, отводил им обширные дома, раздавал поместья. Многие из них умирали при его жизни, и он назначал вместо них других мамлюков. [581]

Он видел детей своих детей и даже правнуков, его потомство все время росло. Он был эмиром около сорока восьми лет, в течение которых он благоденствовал. Под конец жизни, изгнанный из родных мест, он страдал жесточайшим образом. Ему были присущи храбрость и героизм. Он вел много войн, был спокойным, терпеливым, добрым, дружелюбным, склонным к самоограничению, справедливости. Развлекался он изредка и вполне пристойно и прилично. Не любил зря проливать кровь. Многие поступки и злоупотребления своих соратников он старался не замечать, а они противодействовали ему во многих делах, в особенности Мурад-бей и его подчиненные. Он закрывал на это глаза, обходил, не обращая внимания, не противоречил, не подавал виду, какое это производит на него впечатление. Он заботился лишь о продлении единодушия между эмирами и о предотвращении смуты. Если между эмирами происходило что-нибудь, что вызывало вражду, то он старался это уладить и исправить. Но это пренебрежение и то, что он на все смотрел сквозь пальцы, служили причиной проявления зла, так как эмиры упорно преступали границы дозволенного. Их обуяли самообольщение и беззаботность относительно последствий поступков, они недооценили своих врагов, и руки их протянулись к имуществу и товарам европейских купцов — французских и других, они захватывали их без оплаты, презрительно относясь к владельцам. Они перестали придавать значение своему султану и уважать его, хотя и провозглашали, что состоят у него в подчинении. Они нарушали его указы и воздерживались от уплаты в его казну денег, пренебрежительно относились к вали, пашам, мешали им управлять, распоряжаться делами, опекали их, а те суммы, что доходили к этим последним, выглядели, милостыней. Так было до тех пор, пока в 1200 (1785-86) году против них не двинули Хасан-пашу ал-Джазаирли. Он прибыл уже известным образом и при помощи /264/ черни изгнал эмиров из города в Верхний Египет, и они были опозорены.

Затем, в 1206 (1791-92) году, они возвратились к власти и восстановили прежний порядок и даже превзошли его [582] в нарушении границ дозволенного. Это вызвало французскую экспедицию против них ⁷³⁵. Положение продолжало ухудшаться, и ужасы следовали один за другим, пока не произошли потрясения основ Египта и эмиры совсем не утратили уважения. Это положение вынудило Ибрахим-бея уйти на чужбину, блуждать и скитаться вместе со своими соратниками. Они бежали в Судан, где существуют тем, что разводят табак. Одеждой им служат рубахи, которые носят торговцы. Так жил Ибрахим-бей, пока в месяце раб и' ал-аввале этого года (1.1816) не прибыла весть о его смерти.

Что же касается общих сведений о нем, то они приведены выше в предшествующем изложении, попутно с изложением событий.

Умер выдающийся эмир Ахмад-ага ал-Хазандар, прозванный Бонапартом. Он пользовался известностью и был из числа крупнейших должностных лиц. Многое о нем, в частности его путешествие в Хиджаз, уже известно из предшествующего изложения. Он построил большой дом у водоема ал-Азбакийа в районе ар-Рувай'и. Затем он устроил большое торжество по случаю женитьбы своего сына, хотя в это время он уже был болен и смерть витала над ним. Объявили день свадебной процессии, а спустя несколько дней после празднества он умер. Это было в среду, 3-го числа месяца джумада ас-санийа (1.V.1816).

Умерла важная дама, бывшая рабыня 'Али-бея Балута Кабана, его 'наложница. Он построил для нее большой дом у водоема ал-Азбакийа на улице 'Абд ал-Хакк, провел канал и устроил на нем мельницу. Когда 'Али-бей умер и эмиром стал Мурад-бей, то он женился на ней. Она жила долго, неизменно была влиятельной и могущественной. Большинство жен эмиров происходит из ее вольноотпущенниц. Не было ни одной женщины, кроме жены Шувайкара, которая пользовалась бы такой славой.

Во времена французов, когда Мурад-бей заключил мир с ними, она была облагодетельствована ими, они осыпали ее своими милостями, учредили для нее от своего дивана ежемесячное содержание в сто тысяч пара, принимали ее [583] посредничество, не отклоняя его. А в общем она была доброжелательной, благодетельствовала нищим, помогала им. Она построила новый хан и водоем при “ем у ворот Баб Зувайла. Она умерла в четверг, 20-го числа месяца джумада ал-ула (18.IV. 1816), в упомянутом своем доме на улице 'Абд ал-Хакк. Ее похоронили в их склепе на маленьком 'кладбище, поблизости от мавзолея имама аш-Шафи'и. Ее дом отошел правительству, и в нем поселили некоторых высокопоставленных лиц. Хвала вечносущему, который не умирает!

Умер милостивый господин Ахмад-паша, известный под именем Тусун, — сын господина везира Мухаммада 'Али-паши, властителя Египта, Хиджаза, портов и всех прилегающих к ним [владений]. Уже было упомянуто о возвращении Тусуна из Хиджаза, о поездке его в Александрию, возвращении из нее в Каир, затем о поездке в район Розетты и о том, что войска его расположились лагерем в районе ал-Хаммады, как об этом говорилось выше. Из своего лагеря он ездил в Розетту, Барнабал, Абу Мандур и в ал-'Азаб. Возвращаясь на этот раз, он захватил с собой из Каира певцов, музыкантов, играющих на лютне, цитре, свирели, скрипках; это были Ибрахим ал-Варрак, ал-Хабаби, Кашва и другие сопровождающие их товарищи. Он отправился с некоторыми из своих приближенных в Розетту вместе с 'названными лицами и провел здесь несколько дней. Тем временем из Турции доставили невольниц и певиц, умеющих и танцевать. Он переехал с ними во дворец Барнабал и ночью, когда он наслаждался, свершилось предопределенное ему. Он заболел чумой. Около десяти часов он метался, а затем умер. Это было в субботу, 6-го числа месяца [зу-]л-ка'да (28.IX.1816). Его посетил Халил-эфенди Кулали — хаким Розетты. Как только Тусун-паша испустил дух, тело его вздулось, и цвет его изменился — оно посинело. Его обмыли, одели в саван, положили в деревянный ящик и доставили на судне [в Каир] во вторник, 9-го числа [этого же месяца], в полночь. Отец его был в это время в Гизе, и ему не осмеливались сообщить об этом. К нему отправился Ахмад-ага — /265/ брат катхода-бея. Когда паше дали знать о его прибытии ночью, он рассердился на него за приезд в такое [584] время. Тот сообщил ему, что Тусун-паша болен и прибыл в Шубра. Тогда паша сразу же сел в крытое судно и поехал в Шубра. Поднявшись во дворец, он стал обходить покои, спрашивая, где же Тусун-паша, и никто не отважился заявить ему во всеуслышание о его смерти. Тело Тусун-паши находилось в его судне, причалившем к арсеналу в Булаке. [В это время] явился к паше плачущий катхода-бей, пашу охватила ужасная тревога, и он едва не упал на землю. Подали судно, и он отправился в Булак, — а ночь уже была на исходе, — разослали гонцов, чтобы оповестить знать, которая в полном составе приехала в Булак. Прибыли кади, шейхи и сейид ал-Махруки. Соорудили навес и завесили им судно. Ящик вынесли, а из него сочились кровь и гной. Тогда позвали конопатчика, чтобы заделать в нем щели и отверстия. У изголовья устроили шест, на который водрузили корону везира, именуемую талхан, и погребальная процессия двинулась без какого бы то ни было порядка. Все сопровождающие тело шли пешком впереди и сзади него, и не было ни обычных для похоронных процессий групп богословов, ни мальчиков-школьников, ни членов религиозных братств. Из Булака направились через ал-Мадабиг ⁷³⁶, ворота Баб ал-Харк, Дарб ал-Ахмар, ат-Таббана к ар-Румайле, где верующие совершили над ним молитву, и отправились к мавзолею, приготовленному пашой для себя “ умерших родственников. Все это расстояние отец его — паша — шел за катафалком и плакал. Четыре осла, нагруженных [мешками] с пиастрами, мелкой золотой монетой и обычной мелкой монетой — пара, шли за погребальной процессией, и деньги горстями рассыпали по земле. Справа и слева от катхода-бея шли два человека с монетами в бумажных кульках, которые он раздавал беднякам и детям, появлявшимся на их пути. Как только вокруг него вырастала толпа, он швырял в нее то, что оставалось у него в руке, и его оставляли, чтобы собрать брошенные на землю монеты. Количество розданной обычной мелкой монеты составило двадцать пять кошельков, то есть пятьсот тысяч пара, и это сверх [розданных] пиастров и мелкой золотой монеты. Перед погребальной процессией вели шесть больших буйволов, чтобы распределить их между [585] могильщиками, их помощниками и служителями мавзолея имама аш-Шафи'и, а беднякам роздали лишь то, что осталось после этого.

На прочтение заупокойных молитв выдали сорок пять кошельков для раздачи их беднякам ал-Азхара, но роздали их в мечети ал-Факахани, соответственно стремлениям богачей, получивших большую часть того, что предназначалось для бедняков, а богословы из бедных в большинстве своем ничего не получили.

Когда прибыли на кладбище, то пришлось взломать вход в мавзолей, расширить могилу, куда тело опустили вместе с ящиком, поскольку невозможно было извлечь его, так как оно распухло и разложилось. Вокруг гроба пришлось в золотых курильницах курить благовония, а [трупный] запах царил над всем этим.

Матери Тусун-паши о его смерти сообщили лишь после похорон, и она чрезвычайно скорбела о нем, надела траур, равно как все женщины и их приближенные. Они покрасили свои покрывала черным и голубым. Точно так же лицемеры из жителей в знак траура даже забрызгали грязью двери домов в Булаке и в других местах. На протяжении сорока дней совсем запретили устраивать свадьбы, бить в барабаны в войсках паши, Исма'ил-паши, Тахир-паши и даже запретили ту музыку, которую дервиши ал-Муллавийа ⁷³⁷ наполняют при встречах в своих странноприимных домах, [играя] на свирели и барабане. В течение тех же сорока дней множество чтецов Корана беспрерывно читали Коран. Их обеспечили животными для принесения в жертву, питанием и всем необходимым, а затем последовали для них подарки от матери [покойного], его сестер, родственников и других, сообразно словам того, кто сказал: “Несчастья одних являются благом для других”.

Тусун-паша умер в расцвете молодости, не достигнув двадцати лет. Он был белый, дородный и имел уже значительную бороду. Он был отважным героем, великодушным, любил арабов, следовал религии ислама. Он противоречил своему отцу в [некоторых] его действиях. Солдаты боялись его и благоговели перед ним. Допустившего малейшее нарушение [586] дисциплины он готов был /266/ убить, а тех солдат, которые отличались преданностью и повиновались его приказам, осыпал милостями и благодеяниями. Большая часть населения его любила и надеялась, что он будет наследником своего отца, но [все свершается] лишь так, как того желает Аллах!

Умер великий веэир Йусуф-паша, отстраненный от управления Сирией, бежавший три года тому назад под покровительство правителя Египта в конце 1227 (1812) года.

Происходит он из курдов ад-Дакарлийа ⁷³⁸, а его относят к курдам ал-Малийа ⁷³⁹. По словам тех, кто его знал, история его начинается с того, что пятнадцати лет он бежал от своей семьи и прибыл в Хама, где занялся продажей хашиша и удобрений. Затем в течение нескольких лет он служил у человека по имени Мулла Хусайн, пока тот не надел на него колпак. После него он служил у Мулла Исма'ила Биликташа, у которого он обучился верховой езде, скачкам. Проигравши однажды в азартной игре, он, опасаясь за себя, бежал к 'Омар-aгe Басили — вольноотпущеннику Ибрахим-паши, по прозвищу ал-Уздун. Он направился с ним в Газу, а у Йусуфа был породистый конь, рысак. Упомянутого 'Омар-агу правитель Газы 'Али-ага назначил дали-пашой ⁷⁴⁰. Однажды правитель потребовал у Йусуфа его коня, а тот ему сказал: “Если ты меня назначишь дали-пашой, я тебе его отдам”. Тот согласился на это, отстранил 'Омар-агу и назначил Йусуфа вместо него на этот пост, а тот отказался отдать коня. На этом посту он находился несколько лет.

От Ахмад-паши ал-Джаззара Йусуфу прибыло [однажды] распоряжение арестовать правителя и доставить его к ал-Джаззару. За это он обещал наградить Йусуфа суммой в пятьдесят кошельков и сотней байраков ⁷⁴¹. Йусуф это сделал: он арестовал 'Али-aгy, чтобы направить его в ‘Акку — местопребывание ал-Джаззара.

В пути правитель сказал Йусуфу: “Знай, что ал-Джаззар — человек кровожадный. Не доставляй меня к нему, а если он обещал тебе денег, то я дам тебе вдвое больше. Освободи меня, и я отправлюсь туда, куда Аллах пожелает, — не будь его соучастником в [пролитии] моей крови”, Йусуф не [587] согласился и доставил его ал-Джаззару. Его посадили в тюрьму, затем убили и бросили в море. Покойный провел при дворе ал-Джаззара несколько дней, а затем тот послал ему распоряжение отправиться, куда он пожелает, так как ничего хорошего от него ждать не приходится, 'поскольку, предав своего господина, он способен предать и своего нового начальника. Он отправился в Хама и обосновался у Исма'ил-аги, который служил 'Абдаллах-паше по прозвищу Иби ал-'Азм. Йусуф служил у него в качестве кладовщика в течение приблизительно трех лет. 'Абдаллах-паша и Ахмад-паша ал-Джаззар враждовали между собой. Узнав, что 'Абдаллах-паша отправился в объезд [своих владений], ал-Джаззар послал своих солдат, чтобы отрезать ему дорогу, но тот следовал по другому пути. Когда 'Абдаллах-паша прибыл в Джанин ⁷⁴², — а это поблизости от владений ал-Джаззара, — [последний] направил против него своих солдат. Узнав о приближении войск, население этих районов отказалось платить налоги, и 'Абдаллах-паше оставалось лишь уехать. Он направился в район Наблуса ⁷⁴³, который находится на расстоянии двух дней пути. Забрав пушки из Яффы, он осадил селение Суфайн и держал осаду в течение шести дней, пока осажденные не запросили пощады. Он пощадил их, снял осаду и отправился в сторону гор. На расстоянии получаса езды он разослал своих солдат по деревням для сбора мири, а при нем осталось лишь немного солдат. Однажды после полудня к нему явился верховой с сообщением о прибытии солдат ал-Джаззара, которые находятся на расстоянии получаса езды и насчитывают пять тысяч бойцов. Придя в замешательство, 'Абдаллах-паша послал по районам собирать своих солдат. Некоторые из них явились, так что собралось около трехсот всадников, да при нем находилось около восьмидесяти человек. Он дал приказ выступить, а когда они приблизились к противнику, многочисленность врагов привела их в ужас. Ими овладело убеждение в неизбежной гибели. Йусуф выступил перед солдатами и советовал им быть смелыми, сказав: “Если мы обратимся в бегство, то погибнем все до последнего”. Вместе со своим агой — Мулла Исма'илом — и подчиненными им [588] солдатами они врезались в середину вражеской конницы и яростно напали, собрав все силы в один кулак. Враги обратились в бегство, но Йусуф преследовал их, пока не наступила ночь. Его войска возвратились с головами /267/ убитых и с захваченными лошадьми. С наступлением дня они представили везиру около тысячи голов и тысячи лошадей. Он наградил их, поблагодарил, и они возвратились в Дамаск, Йусуф вместе со своим агой возвратился в город Хама, где оставался пока в Дамаск не прибыл великий везир Йусуф-паша по прозвищу ал-Ма'дан в связи с французской экспедицией.

Йусуф оставил своего господина и с семьюдесятью всадниками, праздный, стал рыскать в окрестностях Хама. Он вел переписку с ал-Джаззаром, с тем чтобы присоединиться к нему, но после прибытия везира ал-Джаззар был отставлен от управления Дамаском, и вилайет этот был передан 'Абдаллах-паше ал-'Азму. Когда Йусуф узнал об этом, он направился в Ма'арру ⁷⁴⁴ к ‘Абдаллах-паше, чтобы повидать его. Тот облагодетельствовал его и назначил его дали-пашой — возглавляющим всю конницу, так что его ага — Мулла Исма'ил-ага оказался под его началом. Он провел некоторое время в Дамаске, пока 'Абдаллах не осадил Триполи, в чем Йусуф принял участие. Здесь была получена весть о том, что солдаты ал-Джаззара овладели Дамаском и прилегающими к нему селениями. 'Абдаллах-паша отправился в Дамаск, взял его с боем и разбил свой лагерь за пределами его. Об этом узнал ал-Джаззар и стал сноситься с войсками 'Абдаллах-паши, склоняя их на свою сторону. Так как большинство из них были чужеземцами, то они пошли на предательство и договорились, что арестуют 'Абдаллах-пашу и выдадут его ал-Джаззару. 'Абдаллах-паша узнал о заговоре и, удостоверившись в этом, отправился в сопровождении некоторых своих мамлюков и приближенных в палатку Йусуфа, который в это время был дали-пашой, и известил его об этом и о том, что он хочет спасти себя. Йусуф вместе с теми, кто был при нем, вопреки противодействию солдат верхом вывез его из лагеря и доставил в пригород Багдада, а затем, на верблюде, тот отправился в Багдад, а Йусуф направился в Хама. Еще [589] до прибытия туда он получил вызов от ал-Джаззара и отправился к нему. Тот поставил его во главе тысячного отряда, назначив его начальником снаряжаемой им экспедиции в Хиджаз [для сопровождения паломников].

Амир ал-хаджжем Сирии был в это время Сулайман-паша, замещавший своего начальника Ахмад-пашу ал-Джаззара. На половине пути до них дошла весть о смерти ал-Джаззара, и Йусуф возвратился в Сирию. [В это время] Исма'ил-паша овладел 'Аккой, но пост правителя Сирии был предоставлен Ибрахим-паше по прозвищу Кутр-ага, то есть “ага мулов”. В фирмане о его назначении содержался приказ обезглавить Исма'ил-пашу и конфисковать имущество ал-Джаззара. Йусуф вместе со своей конницей и подчиненными отправился к Ибрахим-паше,и поступил на службу к нему. Он отправился в 'Акку и осадил ее, расположившись лагерем в районе ал-Курдани, на расстоянии часа езды от 'Акки.

Война между ними шла с переменным успехом. У Исмаил-паши было около десяти тысяч солдат. Йусуф давал сражения и в каждом сражении брал верх над врагом. Однажды, когда он ни о чем не подозревал, к нему в лагерь проникли другим путем солдаты Исма'ил-паши. Захватив с собой три пушки, Йусуф бросился к ним навстречу, стал сражаться с ними, нанес им поражение и преследовал их, пока не окружил в деревне, именуемой Даук. Затем он привел их невредимыми в свой лагерь, хорошо их принял и устроил для них угощение, длившееся три дня, после чего он их отослал в 'Акку, не получив на то разрешения везира.

Вслед за тем Ибрахим-паша, сопровождаемый Йусуфом, отправился в объезд [своих владений], оставив вместо себя Сулайман-пашу. А Исма'ил-паша вышел из 'Акки, и ворота ее заперли, так как солдаты сговорились выдать его. Они его арестовали и доставили Ибрахим-паше, а последний отдал приказ сдать 'Акку Сулайман-паше. Йусуф отправился с этим указом, ввел Сулайман-пашу в город, возвратился к своему господину и отправился вместе с ним в объезд владений, а затем оба они возвратились в Дамаск. [После всего этого] прибыл указ об отставке Ибрахим-паши с поста правителя [590] Сирии и назначении вместо него 'Абдаллах-паши по прозвищу ал-'Азм, выданный 'благодаря посредничеству паши Багдада, Йусуф отправился из Дамаска в Халаб навстречу новому паше, и тот назначил его дали-пашой — командующим всеми его войсками, а по прибытии в Дамаск — вали Хаурана ⁷⁴⁵, Ар-беда и ал-Кунайтиры ⁷⁴⁶ для сбора с них податей. В этом положении он оставался около года. Затем он сопровождал пашу в Хиджаз с караваном паломников, и у ал-Джадиды ⁷⁴⁷ они встретились с бедуинами. Йусуф сразился с ними и разбил их. Свершив паломничество, они возвратились и оставались [в Дамаске] до следующего года, когда 'Абдаллах-лаша снова отправился в хадж, оставив Йусуфа в Дамаске своим /268/ заместителем. Когда он прибыл в светлую Медину, ваххабиты воспрепятствовали ему совершить хадж, и он возвратился, не совершив паломничества. Когда весть об этом дошла до Порты, то был издан указ об отстранении 'Абдаллах-паши от управления Сирией и назначении Йусуфа правителем Дамаска и примыкающих к нему областей. Это назначение привело в ужас население провинций и бедуинов. Он оставался [в Дамаске] год, и на этот раз не отправился в хадж лично, но послал вместо себя Мулла Хасана. Но и на этот раз ваххабиты не дали совершить хадж, а с наступлением следующего года дело приняло неудачный для него оборот: против него восстали некоторые города, и он выступил против них. Он осадил местечко по названию ал-Курданийа. Здесь он испытал большие затруднения, пока ему удалось взять его с боем. Он истребил население, а затем отправился к Джабал Набулус и, сломив сопротивление населения, собрал с него большую дань. Возвратившись затем в Дамаск, он стал вести себя правильно. В управлении он был справедлив, следовал шариату и сунне, упразднил новшества и греховные дела, приводил к покаянию грешниц и выдавал их замуж, стал помогать бедным, ученым, чужеземцам, странникам, распорядился прекратить расточительность в еде и одежде. Весть о его справедливости распространилась [повсеместно] по областям, но труди” было людям расстаться с тем, что им привычно. Он отправился в область, населенную христианами, вступил с ними в [591] войну, победил их, взял в плен их женщин и сыновей и предложил им помилование, если они примут ислам, угрожая в противном случае изгнать их из родных мест. Они воспротивились, вступили с ним в борьбу и были побеждены, а женщины и сыновья их были проданы. Увидя это, они проявили готовность принять ислам и стали по внешности новообращенными. Он простил их и оставил их в стране. Отсюда он отправился в Триполи и осадил город, потому что эмир Триполи — Бербер-паша — восстал против везира. Осада велась в течение десяти месяцев, пока Йусуф не овладел городом и крепостью. Он разграбил имущество купцов и прочих.

Затем он отправился в Дамаск и оставался здесь некоторое время, пока не проникла весть о появлении ваххабитов в Мзарибе. С большой поспешностью он выступил им навстречу, но по прибытии в Мзариб оказалось, что они уже ушли без боя. Он задержался здесь на несколько дней, но узнал, что Сулайман-паша явился в Дамаск и овладел им. Йусуф поспешил в Дамаск, встретился с войсками Сулайман-паши, и началось сражение, длившееся до вечера, когда войска устроились на ночь, каждое на своем месте. В полночь, когда Йусуф и его солдаты опали, ничего не подозревая, на них внезапно обрушились войска Сулайман-паши и окружили их. К Йусуфу явился его катхода, разбудил его и сказал: “Если ты не поторопишься, то они непременно схватят тебя”. Йусуф сразу же поднялся и бежал, сопровождаемый лишь тремя своими мамлюками.

Его имущество и достояние были разграблены, и он лишился власти в течение одного часа. Он не останавливался, пока не прибыл в Хама ⁷⁴⁸, но вступить в город не смог, так как население его воспрепятствовало ему в этом, изгнало его. Он отправился в Сиджар, оттуда — в местечко, в котором вырабатывают порох, а оттуда — в селение, именуемое Рима ⁷⁴⁹. Он остановился у Са'ид-аги и провел у него три дня. Затем в сопровождении группы приближенных упомянутого Са'ид-аги он отправился в окрестности Антакийи ⁷⁵⁰, а затем в Сувайду ⁷⁵¹. У него не осталось ничего, кроме единственной лошади. Тогда-то он послал к Мухаммаду 'Али-паше — правителю [592] Египта, прося у него разрешения прибыть в Египет, и тот ему написал, что он приветствует его приезд к нему. Он прибыл в Египет в уже упомянутое время. Правитель Египта встретил его, оказал ему почет. Он дал ему лошадей, ткани, денег, поселил его в обширном доме в ал-Азбакийе. Он назначил ему большой рацион мяса, хлеба, масла, риса, топлива и всего необходимого для дома, наградил его невольницами и прочим, и это время Йусуф жил в Каире.

Мухаммад 'Али снесся по поводу него с Портой. Посредничество Мухаммада 'Али было принято, и Йусуф получил прощение и благоволение, если не считать того, что он был лишен права на управление Сирией. У него обнаружилась болезнь: в груди раздавались какие-то хрипы с громкой икотой, слышной и тем, кто находился далеко от него. Его посещали врачи-европейцы и другие. Вместе с некоторыми студентами-соседями он изучал книги по медицине, но не нашел в них целительных снадобий. Он переселился во дворец ал-Асар с /269/ целью перемены климата и жил там, пока болезнь не усилилась и он не умер ночью в пятницу, 20-го числа месяца зу-л-ка'да (12.Х.1816).Похоронная процессия направилась на кладбище из ал-Асара — места уединенного. Его похоронили в ограде, воздвигнутой пашой и приготовленной для него да случай его смерти. Он прожил в Египте около шести лет. Хвала присносущему, который не умирает, вечному властителю!

Комментарии

714 Ага ат-табдил — термин, значение которого точно не установлено. По-видимому, он обозначал начальника отрядов полиции

715 Пруд Абу-ш-Шавариб находится северо-западнее Биркат ал-Фил.

716 Мечеть ал-Муски расположена восточнее ал-Азбакийи.

717 Улица Тулун и ворота Ибн Тулун находятся юго-западнее мечети Ибн Тулун.

718 См. прим. 399.

719 Сулайман-ага ас-Силахдар — приближенный Мухаммада 'Али, один из вдохновителей убийства автора данной хроники — ал-Джабарти, что установлено современными египетскими учеными. Такую же роль сыграл и Мухаммад-ага Лаз, состоявший при Мухаммаде 'Али катходой, а затем дафтардаром.

720 Джазират ал-Вуста — улица в северной части о. Джазира.

721 Ра'с ал-Вади — долина юго-западнее Исма'илийи.

722 Топхане — пушечный завод.

723 Шибин ал-Кум — город в провинции ал-Мануфийа, северо-восточнее ал-Мануфа.

724 См. прим. 477.

725 Муслих ал-хадис — произведение, в котором истолковываются разного рода хадисы.

726 Джам' ал-джавами' — см. прим. 560.

727 Ад-Дурр ал-мухтар — произведение ал-Хаскафи (ум. в 1677 г.); это комментарий к Танвир ал-абсар ва джами' ал-бихар — компендиуму-ханифитского права, составленному Шамс ад-Дином ад-Димурдаши. Уроженец Тазы, он в 1590 г. переехал в Каир, где и умер (в 1595 г.).

728 Книга ал-Буйу' — произведение уже упоминавшегося ас-Суйути.

729 Тексты Hyp ал-идах ва наджат ал-арвах принадлежат перу Абу-л-Ихлас Хасана ибн 'Амшара ал-Вафа'и аш-Шурунбилали (ум. в 1658 г.), преподававшего в ал-Азхаре.

730 Дарб ал-Майда' — переулок южнее ал-Азбакийи.

731 Мечеть ал-'Айнийа расположена юго-восточнее мечети ал-Азхар. При ней имеется медресе.

732 Зиндики — зороастрийцы-огнепоклонники, а в более общем смысле — вольнодумцы.

733 Ибн ар-Раванди — известный еретик (род. в 820—830 г., ум. ок. 864 г.)

734 Мухаммад-бей Абу-з-Захаб — главный военачальник правителя Египта 'Али-паши ал-Каздоглу (см. прим. 623). Предав своего покровителя в борьбе с Османской империей, он сам стал мамлюкским правителем Египта и вместе с тем — и пашой Порты (с 1772 по 1775 г.).

735 Ал-Джабарти неправильно оценивает причины экспедиции Бонапарта в Египет, когда пишет, что она была вызвана бесцеремонным обращением мамлюков с французскими купцами и их товарами. Автор хроники совершенно игнорирует подлинные и главные причины экспедиции: стремление французской буржуазии превратить Египет в свою колонию, поставить под свой контроль торговлю со странами Ближнего Востока. Ал-Джабарти не представлял себе и стратегических целей экспедиции: превращение Египта в базу для французского завоевательного похода в Индию, чтобы нанести решающий удар Англии.

736 Ал-Мадабиг — район Каира северо-западнее площади 'Абдин.

737 Дервиши ал-Муллавийа (иначе мавлавийа) — орден, основанный персидским поэтом-мистиком Джалал ад-Дином Руми (1207—1273).

738 Курды ад-Дакарлийа — одно из курдских племен, местоположение которого установить не удалось.

739 Курды ал-Малийа населяли область к северо-востоку от Халеба (Алеппо) — одного из наиболее крупных городов Сирии (на севере страны).

740 См. прим. 583.

741 В данном случае речь идет не о знамени (байрак), а о воинском подразделении янычар.

742 Джанин — населенный пункт к северу от Наблуса.

743 Наблус — город к северу от Иерусалима.

744 Ма'арра — селение к северу от Дамаска.

745 Хауран — горная область на юге Сирии.

746 Ал-Кунайтира — населенный пункт к югу от Дамаска.

747 См. прим. 520.

748 Хама — город в Сирии юго-западнее Халеба (Алеппо).

749 Рима — селение к северу от Иерусалима.

750 Антакийа (древняя Антиохия) — город к северу от порта Латакия.

751 Сувайда — город в Сирии к югу от Дамаска, центр одноименной провинции, основное население которой составляют друзы.

Текст воспроизведен по изданию: Абд ар-Рахман ал-Джабарти. Египет в канун экспедиции Бонапарта. М. Наука. 1978