Год тысяча двести двадцать восьмой

(4.I.1813—23.XII.1813).

Он посещал также занятия ученого ал-Хифни по комментарию Са'да ат-Тафтазани на ат-Талхис ⁶⁰⁵, по комментарию на ат-Тахрир ⁶⁰⁶ шейх ал-ислама и по комментарию на ал-Ал-фийа ⁶⁰⁷ Ибн 'Акила ⁶⁰⁸ и ал-Ашмуни ⁶⁰⁹. Ом посещал занятия и шейха 'Омара ат-Тахлави маликита по комментарию к ал-Аджуррумийа ⁶¹⁰ шейха ал-Халиди и отчасти по комментарию к ал-Хамзийа ал-Хафиза ибн Хаджара ⁶¹¹, и частично по Тафсир ал-Джалалайн ⁶¹² и ал-Байдави ⁶¹³.

Он слушал и лекции шейха-шафиита Мустафы ас-Сандуби по комментарию Ибн Касима ал-Гази на книгу Абу Шуджа ⁶¹⁴; сейида ал-Балади по комментарию на ат-Тахзиб, принадлежащему ал-Хабиси ⁶¹⁵, шейха 'Атийат ал-Аджхури шафиита по комментарию ал-Хатиба на книгу Абу Шуджа' ⁶¹⁶ и по комментарию на ат-Тахрир шейх ал-ислама и на Тафсир ал-джалалайн. Шейх Шамс ад-Дин посещал также занятия шейха Мухаммада ан-Нари по его комментарию к книге ас-Суллам ⁶¹⁷ и комментарию к ат-Тахрир. У шейха Ахмада ал-Куси он слушал комментарий Ибн Касима ал-'Убади на ал-Варакат ал-кабир ⁶¹⁸. Он слушал первоначально Мусалсал ⁶¹⁹ у ученого магрибинца шейха Мухаммада ибн Суда ат-Тауди ал-Фаси маликита во время пребывания его в Каире в 1182 (1768-69) году, когда [421] тот направлялся в хадж. Шейх ат-Тауди собственноручно написал ему иджазу с санадой (Иджаза и санада. — Очевидно, в первом случае шейх ат-Тавди вручил Шамс ад-Дину диплом-разрешение на дисциплину в целом, а в другом случае — на указанные определенные произведения), а также иджазу [на право читать] Дал’ ил ал-хайрат ⁶²⁰ и Ахзаб аш-Шазали ⁶²¹.

Точно так же он получил иджазу от ученого 'Абд ал-Валхаба ибн 'Абд ас-Салама ал-'Афифи ал-Марзуки; он получил также от имама священной Мекки шейха Ибрахима ибн ар-Раис Мухаммада аз-Замзами иджазу на ал~Мусаба'ат ⁶²², попросив [в свою очередь] у него разрешение для себя на чтение тех молитв, право на произнесение которых Шамс ад-Дин [унаследовал] от своих предков. Шейх аз-Замзами дал ему прозвище “преуспевающий”. Это было в 1179 (1765-66) году во время совершения хаджа Шамс ад-Дином.

Когда в 1176 (1762-63) году умер сейид Мухаммад Абу Хади и с его смертью прекратилась мужская ветвь его рода, Шамс ад-Дин пожелал быть преемником рода и приготовился к этому: надел венец, а также повязку и сделал прическу, [соответствующую этому званию]. Но его желание не осуществилось — ему противостоял сейид Ахмад ибн Исма'ил-бей, известный под именем ад-Дали, прозванный Абу-л-Амдад, приходившийся родственником сейиду Мухаммаду Абу Хади; его мать госпожа Умм ал-Муфахар - — дочь шейха Абд ал-Халика. Назначение его преемником состоялось в соответствии с решением старейшин, благодаря его происхождению из рода эмиров. Их дом стал словно жильем эмиров: обширным, изысканным по убранству приемных и зал, а внутри его сад с пальмами, плодовыми деревьями, с разными фруктами и плодами.

В наше время, чтобы быть прославленным, именитым, главенствовать, надо иметь изысканные жилища, роскошные одежды, большой доход, слуг, свиту, особенно если с этим сочетается привычка к щедрости, свершению благодеяний, уважение к гостеприимству. Тот, кто обладает [все этим], становится выдающимся и исключительным человеком [своего] времени. Если же мы представим себе человека, сочетающего в себе все [422] совершенные духовные качества, познания всего мира, но лишенного то го, о чем мы упоминали, — окажись он бедняком, с небольшими средствами и большой семьей, — люди с ним не будут считаться, на него не обратят внимания ни правящие лица, ни религиозные авторитеты.

Когда назначен был упомянутый сейид Ахмад, шейх Шамс ад-Дин, оставшись не у дел, должен был утешиться и успокоиться. Затем, в 1179 году, он направился совершить хадж, как об этом упоминалось. По возвращении он женился на матери шейха Мухаммада Абу Хади и поселился с ней в доме, смежном с домом /187/ преемника, примыкающем к нему, поблизости от объекта своих чаяний. Шейх Абу-л-Амдад жил недолго и умер в [11]82 году, как мы об этом упоминали в его биографии. Таким образом, у Шамс ад-Дина не осталось соперника, положение его облегчилось, и дело его упрочилось. Он сблизился с теми шейхами и другими, кто опасался его прихода к власти и противодействовал ему.

Похоронив сейида Ахмада, наутро вместе с шейхами своего времени, шейхом Ахмадом ал-Бакри, последователями его толка и возглавляющими его они направились к месту уединения их деда в квартале ал-Хурунфиш, посидели здесь час, и главы толка совершили моления и выполнили свои обязанности, а затем вместе с шейхами он отправился к правителю, которым в то время был 'Али-бей ⁶²³. Тот облачил его в шубу, и они возвратились к себе домой — к известному месту их управления.

И шейх Шамс ад-Дин стал назначенным преемником своих предков и возглавляющим их религиозное братство, он был достоин этого. Он выдвинулся перед своим братом — шейхом Йусуфом, несмотря на то что тот старше его и чрезвычайно добродетелен. Шейх Йусуф не мог противостоять хитрости и здравомыслию своего брата, о котором он был хорошего мнения.

Дела шейха Шамс ад-Дина упорядочились, он вел себя наилучшим образом, держал себя скромно, вежливо, с достоинством, спокойно с шейхами и равными себе. Он добивался расположения власть имущих и лиц высокопоставленных, привлекал их внимание к себе похвальным поведением и был далек от всего непорядочного. С решимостью приносить пользу занимал [423] он часть своего времени чтением, обсуждением религиозных, литературных и моральных вопросов, общался с учеными, заседал с ними и спорил относительно тонкостей.

Он приобретал книги по всем областям знания, но вместе с тем он усердно добывал мирские блага, ухитряясь увеличивать свой доход путем использования посредничества и любезности, избегая того, что умаляет достоинство. Так он осуществлял свое стремление достигнуть знатности и хорошего отношения к себе. Он вел обширную переписку. Он скупился на самые мелочи, скряжничал, спорил с писцами и не платил установленных регистром налогов, — более того, взимать их с него считалось за грех. Точно так же терпели ущерб от него учрежденные диваны по рыночным сборам — все, имевшее к нему отношение, освобождалось от обложения. “Чем больше надежды [на блага], тем больше поддержка [ — они сбываются]”, особенно если устои государства колеблются и возвышаются низы. Тогда в глазах людей прошлое становится величественным и славным, а они по отношению к нему малозначащими, заслуживающими лишь пренебрежения. Постепенно сходили со сцены шейхи, которых он почитал и которым он повиновался. А они следовали старым установлениям добродетели, сочетая все те качества, которые не подрывают почтения к науке и ученым, а общение с людьми [практическими] ограничивали лишь самым необходимым. Их же преемники, пришедшие после них, сильно отличаются, а [ведь] это крупнейшие ученые его времени. Они окружали его, часто посещали его, ели за его столом, преувеличенно чтили его, целовали ему руку, славили его в красноречивых касыдах, домогаясь его благоволения, небольшой награды, известности, надеясь [таким путем] возвыситься, выбиться из неизвестности, познакомившись с теми из эмиров и высокопоставленных лиц, которые посещали его дом. А он также все больше важничал и держался в их присутствии надменно, не обращая на них внимания, как ни тянулись они к нему. В нем усилились гордость и высокомерие, и дошло до того, что он не вставал навстречу большинству из входивших к нему; а входившие к нему были чрезвычайно почтительны, прикладывались к его одежде и произносили при виде его: “О господин мой [424] единственный!”

В ответ он говорил теми же словами: “О господин мой, о долговечный, о высокий, о мудрый”.

Приближаясь к нему примерно на два локтя, [входивший] падал перед ним на “колени и протягивал правую руку, простирался вправо, чтобы поцеловать его руку или “край его одежды. А что касается низших, равно как и его подчиненных, слуг, приближенных, то они не целовали край его одежды. А если приходили к нему иноверцы или чиновники высшего ранга и целовали ему руку, то, поговорив с ними о деле, после их ухода он требовал таз и кувшин с водой и мыл руку с мылом, чтобы уничтожить след их губ. На приветствия он отвечал лишь [одним словом]: “Ладно, ладно”, не прерывая по большей части времяпрепровождения с находящимся у него обществом, свитой и собеседниками, в разговоре с которыми он критиковал своих соотечественников, преимущественно своих отсутствующих современников. На этом душа его успокаивалась, и он был склонен к этому. |188/ “Но нет! Человек восстает” (Коран, XCVI, 6).

В 1190 (1776-77) году прибыл в Египет 'Абд ар-Раззак-эфенди, значительный в Турции человек, назначенный сюда в качестве главы писцов, и Шамс ад-Дин сблизился с ним, стал его другом, давал ему подарки, приглашал его к себе в гости. В этом же году прибыл назначенный пашой Египта Мухаммад-паша, прозванный ал-'Иззати. При посредстве упомянутого начальника писцов шейх Шамс ад-Дин довел до сведения паши, что необходимо восстановить небольшую мечеть. Он пригласил пашу посетить могилы [своих предков] в установленный ежегодный праздник рождения. [Там] он напомнил паше о своем желании, показал ему некоторые повреждения и расписал это дело как выполнение религиозного долга, представив [гробницу] как мавзолей, о котором надлежит позаботиться, и как территорию, посещаемую народом.

Помощником, посредником и пособником в этом был также наш шейх нового времени сейид Мухаммад ибн Муртада ⁶²⁴, который был влиятельным человеком у турок. У него раис [425] 'Абд ар-Раззак изучал ал-Мусалсала, получал у него иджазы, читал с ним Макамат ал-Харири ⁶²⁵.

Паша откликнулся и обещал выполнить это. Он написал Порте, и оттуда пришло распоряжение выдать из египетской казны пятьдесят кошельков на расходы по восстановлению мечети. Шамс ад-Дин приступил к сносу ее стен, расширил фундамент и уничтожил находившиеся в стенах и вокруг нее могилы и склепы. Он украсил ее резьбой, разноцветным мрамором, позолотой, мраморными колоннами.

Затем он написал Порте о том, что ассигнованной суммы не хватило и что восстановительные работы не закончены, а доброе дело надлежит завершить, — ему выдали другие пятьдесят кошельков, и он завершив это сооружение в нынешнем его виде.

Вокруг мечети он возвел жилища, кладовые, расширил дворец, примыкающий к мечети, предназначенный для него, и помещения для пребывания здесь жен в дни праздника рождения. Вслед за тем он послал в Стамбул своего катходу и уполномоченного им шейха Ибрахима ас-Сандуби с письмами и петицией к должностным лицам Порты с ходатайством снизить сумму мири, ежегодно выплачиваемую дивану с деревни Зифта и других, находящихся в его ведении как мултазима. Упомянутый Ибрахим был чрезвычайно ловок и хитер, дьявольски льстив, умел вводить в заблуждение. Его ходатайство было удовлетворено, желание исполнено соответственно пробитой им с самого начала бреши и измышлениям, им сфабрикованным. Шейх Шамс ад-Дин не только перестал платить положенные с него налоги, но получил, кроме того, некоторые [новые] привилегии.

Когда в начале века в Каир прибыл Хасан ал-Джазаирли-паша, египетские эмиры ушли в Верхний Египет, а их имущество он конфисковал, захватил их жен и детей и приказал переправить их на рынок и продать с аукциона, утверждая, что они рабы казны, и так и было сделано.

Шейхи собрались и отправились к нему, и шейх Шамс ад-Дин держал речь перед ним, сказав: “Ты пришел в эту страну, и тебя прислал султан для того, чтобы водворить [426] справедливость, устранить гнет, как ты это говорил, или для того, чтобы продавать свободных людей, матерей, детей, бесчестить жен?” Тот сказал: “Это рабы казны”. Шейх Шамс ад-Дин возразил: “Это неправда, и никто не может этого сказать”. Паша сильно разгневался на него, потребовал секретаря своей канцелярии и сказал ему: “Перепиши их имена, и я сообщу султану об их противодействии его указам”. Сейид Махмуд ал-Бануфари заявил ему: “Пиши, что хочешь, а мы сами напишем свои имена”. Тот понял и приостановил осуществление своего намерения.

Паша хотел также проследить за тем, у кого мамлюкские эмиры оставили свое имущество, а Ибрахим-бей старший оставил его на хранение у шейха Шамс ад-Дина, равно как Мурад-бей оставил его у Мухаммада-эфенди ал-Бакри. Хасан-паша узнал об этом и послал солдат к сейиду ал-Бакри, и тот без сопротивления отдал все, что было у него. Точно такое же требование выдать вещи, данные ему на хранение Ибрахим-беем, было послано шейху Шамс ад-Дину, но тот воспротивился, сказав: “Владелец их “е умер. Я дал ему на них за своей подписью документ и не выдам их до тех пор, пока жив их владелец”. Это усилило ярость паши против шейха, и он стремился уничтожить его. Но Аллах благостью своей защитил от паши шейха Шамс ад-Дина, как и [всех] поборников справедливости.

Паша говорил о нем: “Я не видел среди всех мамлюков никого, кто 'бы осмеливался так противиться мне, был проникнут такой смелостью, так выступал бы против меня, как этот человек. Воистину, он сокрушил мое сердце”.

Когда /189/ паша оставил Египет и к власти возвратились мамлюкские эмиры, с сейидом ал-Бакри получилось следующее: из-за его упущения со сданным ему на хранение имуществом Мурад-бей обязал сейида ал-Бакри уплатить огромную сумму, в счет погашения которой были проданы его поместья. Сейид ал-Бакри воспротивился, отказываясь от возмещения. Мурад-бей применил к нему принуждение, тот заболел по этой причине, и болезни следовали одна за другой, пока он не умер. Говорят, что Мурад-бей послал ему лекаря, тот подлил ему в лекарство яд, и он умер. Да будет милостив к нему Аллах! Он [427] допустил ошибку. Но и породистый конь неизбежно спотыкается, а тому, кто не предвидит последствий, судьба не друг! А над ней кто властен!

Говорили даже, что именно сейид ал-Бакри дал знать Хасан-паше об оставленных на хранение имуществах, чтобы добиться еще большего расположения у него и оставить часть [этого имущества] себе. Доказательством этому служит тот широкий образ жизни, который он повел после этого. Он оказался во власти предположения, которое сложилось у большинства людей, что пришел конец мамлюкским эмирам. Они упустили, что судьба всегда изменчива.

Что же касается шейха Шамс ад-Дина, то о“ благодаря твердой решимости остался благополучным, он возвратил владельцу вещи, отданные ему на хранение, как только тот прибыл. Это улучшило его репутацию среди мамлюков, и их расположение к нему усилилось.

Вслед за этим упомянутый сейид Мухаммад-эфенди ал-Бакри был отставлен от обязанностей попечителя мечети ал-Хусайни, и они были возложены на шейха Шамс ад-Дина. Сейид ал-Бакри прислал ему ящик с регистрами вакфов этой мечети, управление которой долгое время принадлежало его дому. Шейх Шамс ад-Дин обещал, что взамен этого он передаст ал-Бакри управление имуществом вакфов мавзолея аш-Шафи'и. Но когда место оказалось вакантным, то он завладел регистрами, нарушил свое обещание, возымев вожделение удержать за собой обе должности. Пользуясь покровительством эмиров и отсутствием тех, кто бы мог ему противостоять, он протянул свою руку и к другим вакфам, кроме этих двух, как, например, к мавзолеям ан-Нафисы ⁶²⁶, аз-Зайнаб ⁶²⁷ и остальным мавзолеям с большим доходом, который закрепляется за ними на этом свете от каждой общины и поступает из пожертвований людей и разного рода обетов.

Шамс ад-Дин стал контролировать служащих и писцов упомянутых мавзолеев, поступление доходов и даров и правильность малейших расходов. Он унижал, оскорблял этих служащих, высушенной пальмовой ветвью бил их по ногам. Так поступил он с сейидом ал-Бадави — смотрителем мечети [428] ал-Хусайни, происходившим из родовитых и почтенных людей, известных в Каире и за его пределами.

Сейид ал-Бадави всех больше ущемлял сейида ал-Бакри, подстрекал против него и был причиной отстранения его от управления мечетью. У ал-Бакри сердце сжималось из-за него, из-за его противодействия, его стремления захватить место, забрать доходы с вакфов, сократить необходимые расходы, что он приписывал управляющему.

Ал-Бакри был — да будет милостив к нему Аллах — человеком большой энергии, сдержанным и терпимым, он усматривал совершенно иное в этих пустяковых делах и отстранился от этого, предоставив действовать другим.

Когда Шамс ад-Дин так обошелся с сейидом ал-Бадави и другими ответственными служителями, то это ввергло остальных в подавленное состояние, они почувствовали себя униженными и, сильно испугавшись его, стали доносить друг на друга. Он же стал требовать с них все, что приносили по обетам: свечи, овец, телят, деньги, получаемые кассой мавзолея. Обычно все это присваивалось ими и обеспечивало даже самому ничтожному из них жизнь в достатке. Впитывая деньги, как губка, они собирали их при помощи подлости и настойчивости даже с самых неимущих, не имеющих ни копейки денег, ни черствого куска хлеба.

Если Шамс ад-Дин намеревался избить или оскорбить кого-нибудь, то, опасаясь последствий этого или упреков со стороны того, кто состоял защитником этого лица, ан заранее исподтишка подготовлял путь для нападения на него. И действительно, когда он захотел избить сейида ал-Бадави, то [предварительно] побывал у шейха ал-'Аруси и ему подобных и сообщил им по секрету о своем намерении.

Он протянул свою руку к писцам суда кади. Бывало, если до шейха Шамс ад-Дина доходило, что кем-нибудь из них выписан взамен истекшего акт на владение или акт о сдаче в аренду на долгий срок подлежащей оплате недвижимости, в отношении которой он пользовался преимущественным правом, и если этой недвижимости по истечении срока надлежало перейти к одному из мавзолеев, находящихся в его управлении, то он [429] вызывал к себе этого писца, бранил и проклинал его, а то и избивал. Он расторгал этот контракт и вычеркивал его из реестра кади, или же с ним договаривались о выполнении этого контракта, с тем, однако, что недвижимость перейдет к этой стороне лишь по истечении многих лет. А улемы указали, что вакфы и пожалования на поддержание гробниц и мавзолеев недействительны. А если скажут, что они разрешаются лишь в пользу бедных, то мы ответим, что теперь служители мавзолеев вовсе не бедняки, /190/ а, наоборот, они наиболее богатые люди; действительные же бедняки в противоположность им это те, кто ничего не зарабатывает, равно как и многие из неизвестных ученых, которых из-за их добродетели невежды считают богатыми.

Когда Шамс ад-Дин захватил управление мечетью ал-Хусайни, то он силой занял дом к востоку от мечети, где жил упомянутый служитель сейид ал-Бадави. Он выселил ал-Бадави, разобрал его дом и возвел для себя дом, в котором проводил дни установленного праздника рождения.

Он являлся сюда каждую пятницу или через пятницу. Когда закончилось сооружение этого дома и устройство его и приблизилось время праздника, он переехал сюда со своими слугами и гаремом и обратился к начальнику полиции, с тем чтобы тот приказал публике и объявил торговцам и владельцам лавок, что те должны бодрствовать по ночам, жечь светильники, лампы и фонари на протяжении пятнадцати ночей праздника, тогда как в прошлом это делалось лишь одну ночь.

В течение этих ночей организовали шествия и сборища с барабанами, флейтами и факелами. Собрали чернь, относящуюся к таким сектам, как ал-Ахмадийа, ас-Са'дийа, аш-Шу'абийа ⁶²⁸. Под бой барабанов чернь перебрасывалась гнусными словами, обращаясь к шейхам их сект со словами и выражениями, вызывавшими отвращение. Шейх Шамс ад-Дин распорядился, чтобы они проходили мимо его дома, а он на протяжении этих дней приглашал к себе различных знатных людей города. Абдин-пашу же он пригласил в день праздника рождения.

Как только он поселился в этом доме, находящемся [430] напротив места омовения и отхожих мест, то стал страдать от запаха и вознамерился перенести их отсюда. Он купил дом к югу от мечети, отделенный от ее южной стены промежутком; он сделал с этой стороны вход в мечеть, расширив и несколько приподняв вход над полом мечети на ступеньку, для того чтобы сохранить отличие от древнего здания. В “нем же он устроил михраб, а за ним место уединения, куда входили через упомянутый главный вход красивым проходом, находившимся перед местом уединения, которое окно соединяло с малым молитвенным залом, находившимся под сводом мавзолея.

В остальной части дома он устроил место омовения и отхожие места, открыв туда дверь с другой стороны, рядом с дверью, ведущей к водоему. Он упразднил старое место омовения, чтобы устранить вред, причиняемый его запахом. Путь прохода людей к этому новому месту изнутри и снаружи изменился. Прошло лишь несколько дней, как дурной запах стал, преследовать молящихся и тех, кто находился в мечети. Я не говорю уже о моче и нечистотах на ногах черни из-за близости этих мест к мечети. Публика и те турки и купцы [квартала] Хан ал-Халили, которые посещают мечеть в часы молений, порицали перенос места омовения. Они поднялись все как один, заперли дверь, упразднили это место омовения и запретили доступ сюда. Им содействовали в этом суфии — их соплеменники. Это пристыдило шейха Шамс ад-Дина, он не смог осуществить свое дело и восстановил старое место омовения в прежнем виде. Новое он сделал стойлом для ослов, используя плату за это, после того как снес бассейн для омовения и стер следы его. Это дополнительное сооружение было построено в 1206 (1791-92) году.

Затем он значительно расширил занимаемое им жилище, находящееся в районе пруда, именуемого Биркат ал-Фил ⁶²⁹, за садом. При этом расширении он захватил значительное количество примыкающей к пруду земельной площади. Он построил здесь большую квадратную приемную, с двух сторон прилегающую к пруду. Посреди приемной высилась колонна из мрамора, и зал он вымостил мрамором. Рядом он построил спальню, а за ней большой вестибюль с окнами, выходящими на [431] водоем. Дверь старого зала, именовавшаяся ка'а ал-газал, вела теперь во внутренний вестибюль.

Эта постройка была названа ал-Ас'адийа. Из вестибюля дверь “ела в служебные помещения и отхожее место. Затем он вздумал изменить расположение дома с другой стороны; он снес навес над большим залом и его вестибюлем. Этот зал называют Умм ал-Афрах, он построен шейхом Абу-т-Тахс'исом. Это самая большая приемная в доме. Все ее стены разукрашены резьбой с позолотой, китайским фаянсом /191/ и разноцветным мрамором. Здесь находится фонтан со струей воды, круглые отверстия для притока воздуха над окнами с цветными стеклами. В стене открывается вход в вестибюль, занимающий свободное пространство двора. Он разрушил другой зал, в который подымались по лестнице из другого вестибюля, шее также кладовые, находившиеся под этим залом, пол его выровнял под уровень земли и устроил здесь мраморный фонтан, а службы дама устроил во внутреннем помещении. Из зала дверь вела в гарем; он назвал этот зал ал-Анварийа, соответственно своему имени. Перед ним он устроил большой вестибюль — место собраний со скамьями и стульями; оттуда галерея через середину сада ведет к залу, именуемому ал-'Газал и ал-Ас'адийа.

Он снес также старую гостиную с колоннами и аркой и наружное помещение, именуемое кладовой молитвенных ковриков, одну из нижних кладовых, а на их месте он построил мечеть, в которой молился по пятницам. Он воздвиг здесь кафедру для произнесения хутбы. [Он сделал] это из-за отдаленности его дома от общественных мечетей, из-за своей большой гордыни, исключающей долгие моления, и нежелания общаться с чернью. Он забрал большую часть дома катходы чаушей и использовал его для расширения сада. Он насадил здесь деревья, душистые травы, плодовые деревья.

Большую часть своей жизни он потратил на добывание благ земных, чтобы обеспечить 'жизненные удобства, и приобрел все_, что могла пожелать его душа. Он покупал невольниц и мамлюков, рабов, абиссинцев и евнухов; был разборчив в пище, напитках и одежде; приобретал благовонные мази, ароматические вещества и составы, радующие [человека], восстанавливающие [432] силу. Он возгордился и смотре л свысока на людей своего круга, так что даже считал ниже своего достоинства надевать корону и присутствовать в ал-Азхаре на праздничных собраниях в ночь ми'раджа, равно как и присутствовать на собраниях последователей секты, славой и гордостью которых он был Он стал надевать на голову зеленую чалму, чтобы уподобиться великим эмирам и как можно меньше походить на носящие обычную чалму факихов и чтецов Корана.

Годы шли. Умирали его сверстники и те, которых он стеснялся и уважал. Менялись правители государства — исчезли влиятельные эмиры, и стали править члены их свиты и их мамлюки, которые навытяжку стояли перед своими патронами и властителями. Они знали, как учтиво те усаживали покойного, и, несомненно, их сердца были преисполнены почтения к самому великому из их, предшественников. Они считали себя незначительными перед ним, а он своими словами убеждал, обязывая выполнять распоряжения, отданные им. Он упоминал имена великих эмиров словами: “Сын наш, эмир такой-то”. И нужды его удовлетворялись ими, они прислушивались к его словам, и ходатайства, исходившие от него, принимались ими, и указания его при их дворах и гаремах выполнялись.

Случилось как-то, что один из самых ответственных писцов-коптов приостановил выполнение его распоряжения. Он заставил его явиться, стал проклинать и оскорблять его, обнажил ему голову и бил по ней кожаным ремнем, а тот не нашел защиты у своего эмира, который в то время был градоправителем. Когда он пожаловался своему господину на то, как шейх Шамс ад-Дин с ним обошелся, тот сказал: “Что ты хочешь чтобы я сделал с великим шейхом, избившим христианина?” Да будет Аллах милостив к их “остям!

Случилось также, что группа именитой молодежи города собралась ночью у одного из своих друзей и, разговорившись, стала воспроизводить манеру держаться некоторых знатных лиц. Шамс ад-Дину донесли об этом сборище и о том, что он был в числе тех, над кем они глумились. Ему назвали их имена, когда он оправился о них. Он заставил явиться к нему одного за другим, оскорблял и избивал их. Каждая мелочь, [433] происходившая в его доме, [влекла за собой] побои и оскорбления людей. Точно так же он обращался с феллахами поместий, которыми он владел и на которые держал откуп. Он взимал с них более высокие налоги, чем другие мултазимы, ввел дополнительные обложения, месяцами держал их в тюрьме, избивал их кнутами. Короче говоря, он изменил положенный, естественный порядок поведения, и после того, как жилище его было местом благоразумного поведения, прибежищем веры, оно превратилось в дом полицейского управления, которого боялся всякий, допустивший малейшую ошибку, и который обходили люди различного происхождения.

Его друзья и товарищи не противоречили ему ни в чем, но, наоборот, поддакивали ему. С ним разговаривали не иначе, как взвешивая каждое слово, /192/ остерегаясь довериться ему; отвечая на его вопросы, были чрезвычайно вежливы и в разговоре льстили ему. Они не употребляли местоимений в обращении к нему, они не обращались к нему ни на “вы”, ни на “ты”, и если в их речи цитировались хадисы, относящиеся к пророку, и прочие образцы красноречия и прекрасные выражения, то и тогда они не употребляли местоимений. Они занимались расписыванием его великих достоинств и прекрасных качеств.

Сейид Хусайн ал-Манзалави, проповедник, как-то в пятницу произнес проповедь в присутствии шейха Шамс ад-Дина в мечети ал-Хусайни и в его маленькой мечети в дни праздника рождения и [в этих проповедях] в такой степени переусердствовал в возвеличении покойного и его значения в выявлении важных дел, дал такое отпущение грехов, что после молебствия я слышал, как кто-то сказал: “Проповеднику остается лишь сказать: „Падите ниц, поклоняйтесь и чтите шейха ас-Садат"”.

Когда в начале 1213 (1798-99) года в Египет прибыли французы, то они не препятствовали ему ни в чем и понравились его сторонникам. Французы захотели сблизиться с ним и приняли его посредничество. Его посещал их начальник и самые влиятельные из них, а он устраивал для них пиры. Я, бывало, сопровождал его при посещении их жилищ, при обозрении им их предметов искусства, картин, резьбы и диковинок. Так было до тех пор, пока в [12]15 (1800-01) году не появились турки [434] и не был заключен мирный договор об эвакуации французами Египта и возвращении их в свою страну на условиях, о которых они договорились с везиром Османской империи и в числе которых значилось обязательство французов погасить убытки, причиненные ими тем лицам, которые были враждебны им.

Покойный, как и многие другие, думал, что все закончено и что французы безусловно эвакуируются, и тогда его охватила жадность — он вспомнил сумму, которую он выплати л войсковому писарю за высвобождение задержанного у него имущества. Он потребовал ее от Буслика ⁶³⁰ — управителя республики, — а также ту сумму, которую получил его переводчик. Ему ответили, что это общий порядок и что суммы эти зачислены в счет республики.

Мнение французов о нем изменилось. Это требование было оплошностью с его стороны и причиной охлаждения их отношения к нему.

Когда мир был нарушен и возникло осложнение, а внутри города вспыхнуло сражение, солдаты-мусульмане и жители города забаррикадировались в[разных] его районах и прекратился привоз продовольствия для населения города на протяжении тридцати шести дней, то богатых и почтенных людей обязали кормить и нести расходы по содержанию сражающихся бойцов каждого данного квартала и района Шейха Шамс ад-Дина, как и других, заставили содержать тех, кто был вблизи его дома.

Когда же борьба прекратилась, французы победили, а везир, потерпевший поражение, вместе с теми, кто был при нем, отправился в Сирию, французы стали мстить тем, кто боролся против них, отбирая у них имущество вместо жизни. Они арестовали и Шамс ад-Дина, посадили его в тюрьму, унижали его в течение нескольких дней, оштрафовали его на большую сумму, которую он должен был уплатить, как мы об этом подробно упоминали в своем месте. Говорили, что Мурад-бей подстрекал против него французов, когда он заключил с ними мир и: устроил для них пир в Гизе.

Причиной этому послужило [следующее]. Когда французы неожиданно напали, появились в Александрии и весть об этом [435] дошла до Каира, то собравшиеся на площади эмиры потребовали шейхов, чтобы посоветоваться с ними по поводу этого со>-бытия. Шейх Шамс ад-Дин в разговоре с ними упрекал их, сказав. “Все это за ваши дурные дела, за чинимый вами произвол, и последнее, что вы с нами сделали, — дали овладеть нами европейцам”. Указывая на Мурад-бея, он сказал: “Особенно [это наказание] за твои действия и злобность твою и действия твоих эмиров против купцов, захват их товаров, за унижение их”.

Мурад-бей за это возненавидел его, но скрывал это до тех пор, пока не помирился с французами, и передал им то, что оказал шейх ас-Садат. С Шамс ад-Дином поступили так, как об этом упомянуто, а было это на второй день приема [французов Мурад-беем].

Когда же в следующем году при помощи англичан в Египет возвратились турки и приблизились к городу, французы посадили шейха Шамс ад-Дина вместе с другими влиятельными лицами в крепостную тюрьму, опасаясь, что они поднимут мятеж в городе. [В это время] умер его сын по имени Мухаммад Нураллах, а сам он находился в заключении. Ему разрешили присутствовать на похоронах сына, и он пришел в сопровождении конвоира, неотступно следовавшего за ним, [пока не закончились похороны], /193/ и препроводившего его затем в крепость.

Сын его был отроком двенадцати лет, и шейх Шамс ад-Дин: надеялся, что после него он будет преемником их рода, — но Аллах дает осуществиться лишь тому, что он пожелает!

Когда дело кончилось и французы оставили Египет, а сюда явился везир Йусуф-паша вместе с теми, кто был с ним, шейх Шамс ад-Дин представил ему жалобу на свое положение и на то, что его постигло

Он выдавал себя за бедняка и нуждающегося, тогда как французы не забрали ничего из его дохода и из того, что имело отношение к нему. Но, подобно другим людям, он принес эту жалобу обо всем случившемся с ним и прикинулся бедняком, чтобы спасти свой доход и имущество, избавив себя от выплаты вознаграждения туркам. Жалобу он дополнил требованиями [разного рода] привилегий. [436]

Он пригласил к себе в дом везира и власть имущих, вершащих дела государства, и прежние чувства гордости и высокомерия заговорили в нем.

После отъезда везира и упрочения Мухаммада Хосров-паши в качестве правителя Египта, а Шарифа-эфенди в качестве дафтардара Шамс ад-Дин, используя неосведомленность их обоих, получал разрешения, нужные ему для добывания и расширения доходов, пока обстоятельства не изменились и в [12]18 (1803-04) году не возвратились мамлюкские эмиры. Затем они были удалены, и произошли все те события, о которых упоминалось выше; утвердился Мухаммад 'Али-паша, и выдвижение его на управление Египтом было упрочено поддержкой низов и сейида 'Омара Мукаррама. Мухаммад 'Али стал подготавливать осуществление своих намерений, а сейид 'Омар препятствовал ему в этом.

Мухаммад 'Али подстроил изгнание сейида 'Омара Мукаррама из Каира, собрал шейхов, велел явиться шейху Шамс ад-Дину, облачил его в шубу почета и назначил его на пост накиб ал-ашрафа. Сейид 'Омар был изгнан из Каира в Дамиетту в [12]24 (1809-10) году, как это оказано выше.

Этот поступок Мухаммада 'Али соответствовал стремлению Шамс ад-Дина, а может быть, все это было осуществлено его усилиями по причине тайной ненависти его к сейиду 'Омару из-за того, что он домогался его поста накиб ал-ашрафа и претендовал на то, что это прерогатива его рода, на том основании, что шейх Абу Хади выполнял в течение нескольких дней эти обязанности, а после него они перешли к Абу-л-Амдаду, который передал их Мухаммаду-эфанди ал-Бакри старшему. Покойный не переставал тайно помышлять о посте накиб ал-ашрафа, что явствует из его высказывания, что [этот пост] “из [числа] наших старых прерогатив”.

Он добился из Стамбула указа об этом, но держал его в секрете, не показывая его в течение жизни Мухаммада-эфенди ал-Бакри старшего, а когда тот умер и его преемником был назначен сын его Мухаммад-эфенди, покойный выразил свои претензии и предъявил указ. Когда разнесся слух об этом, в мечети ал-Хусайни собралось великое множество шерифов, [437] выступивших против него и заявивших: “Не желаем его ни в качестве накиба, ни в качестве судьи над нами”. Его желание не исполни лось. Когда же умер Мухаммад-эфенди младший, он полагал, что не остается никого, кто мог бы конкурировать с ним, и ничего не подозревал, как вдруг был назначен сейид 'Омар, благодаря содействию Мурад-бея и Ибрахим-бея, из-за того, что сопровождал он их обоих и был их другом в то время, когда мамлюкские эмиры находилась в Верхнем Египте. Покойный смолчал, злобствуя и тая в себе ярость. Иногда он проявляя ее, тем более что считал, что сейиду 'Омару для этого поста многого недостает.

Когда французы ушли и в Каир вступил везир, то его сопровождал сейид 'Омар, назначенный накиб ал-ашрафом, каковым он являлся и до того. Сейид Халил ал-Бакри был отстранен, и дела сейида 'Омара пошли в гору, и влияние его усилилось с возникновением событий, связанных с Мухаммадом 'Ami. Когда тот стал у власти, то сейид 'Омар стал вершителем дел, разрешающим общие и частные вопросы.

Шейх Шамс ад-Дин его тайно ненавидел, но внешне проявлял по отношению к нему противоположные чувства, а последний держал себя так, как это выразил поэт:

“Я вынужден дружить с ним, и он поневоле тоже делает вид, что он мне друг, а вражда между нами усиливается.
Я не считаю, что между нами дружба, и он исходит из этого.
Я это знаю, и он это хорошо знает. Ему известно, что я ему противник,
Я его опасаюсь, и он меня боится. Ненависть между нами скрывается, а любезность проявляется”.

Когда же паша изгнал сейида 'Омара и назначил Шамс ад-Дина накиб ал-ашрафом и тот достиг своей мечты, тогда-то он проявил то, что было скрыто /194/ в его душе, и дал волю коварству против сейида 'Омара и тех, кто примыкал к нему, был близок ему.

Он сочинил донесение Порте, в котором он обвинял сейида 'Омара в разного рода правонарушениях, в том числе и в том, что он включил группы коптов в реестр шерифов и предоставил [438] им ренту, которой были лишены заслуженные шерифы; что он был причиной разорения страны и возникновения мятежей; что он был горячим приверженцем мамлюкских эмиров и подстрекал их к захвату власти и даже советовал им неожиданно для паши, населения и солдат напасть на город в день открытия плотины; что именно он подстрекнул мамлюкских эмиров к убийству 'Али-паши Бургула ат-Тарабулуси, когда тот прибыл в качестве правителя Египта; что он якобы переписывался с англичанами и вместе с ал-Алфи побуждал их к захвату страны в то время, когда они прибыли в Александрию и овладели ею, но Аллах даровал победу воинам-мусульманам.

[Это послание содержало] и другие положения, противоречащие действительности и продиктованные своекорыстными щелями.

Шейхи подписались под этим и приложили свои печати, за исключением шейха-ханифита ат-Тахтави, который отказался от зла и воздержался от лжесвидетельства. Поэтому он стал объектом злобы и гнева, и его освободили от обязанностей муфтия.

Сведения об этом уже приведены в изложении событий [12]24 (1809-10) года, и смысл возвращения к этому здесь [заключается лишь] в полноте биографии Шамс ад-Дина. Это возвращение продиктовано опасениями сокращений и упущений в общем изложении, и если я спас мысль от забвения, то в интересах жизнеописания покойного.

В [12]26 (1811) году шейх Шамс ад-Дин построил рядом со своим жильем огромный дам и потратил на него большую сумму. Он устроил в нем приемные и залы, спальни, служебные помещения, уборные, фонтаны. Он устроил при нем сад, в котором посадил плодовые деревья разных сортов. Он присоединил примыкающие сюда разрушенные дома амиров.

Сейид Халил ал-Бакри купил дом на улице ал-Фурн — это было после ухода французов и во время застоя в его делах, когда он был отстранен от поста шейха в роде ал-Бакри и от выполнения обязанностей накиб ал-ашрафа. Он устроил при атом доме красивый сад и построил домик, предназначенный для его сына и примыкающий к саду. [439]

Когда сейид Халил умер, Шамс ад-Дин, нарушив права его сына сейида Ахмада, насильно забрал у него это г сад за бесценок и присоединил его к саду нового дома. Он обвел его стенами, и между садом и домом упомянутого встала стена, скрывшая его и лишившая окна этого домика света.

С годами, чем больше он жил, тем все больше росла его гордость, все уменьшалась его праведность и становилось чрезмерным чинимое им зло.

Когда силы его стали ослабевать, он отказался подниматься навстречу даже самым важным людям, входившим к нему, ссылаясь “а изнеможение и слабость, и стал беспрерывно употреблять возбуждающие составы, но аптекарь своими снадобьями не мог исправить то, что подточило время.

В месяце шаввале того года, когда он умер, он вызвал своего племянника Сиди Ахмада, воспринявшего впоследствии пост шейха после него, облачил его в шубу, надел на него венец и назначил его своим представителем на пост накиб ал-ашрафа. Он отправил его, облаченного в шерстяной плащ, верхом на лошади к паше в сопровождении сейида Мухаммада, прозванного Абу-д-Дафийа, а впереди него, как принято, шли чауши, положенные посту накиба.

Войдя к паше, посланный сообщил ему, что его дядя назначает его своим преемником, [на что] паша сказал: “Поздравляю”. [Сопровождающий] намекнул паше, чтобы тот облачил его, но паша заявил: “Уполномочивающий его [Шамс ад-Дин] уже это сделал, хотя не вправе облекать властью самостоятельно. Он не мною назначен. Если я назначу, то и облачу”.

Тот поднялся и приехал в свой дом, в котором жил его дядя, — а это дом, что у мечети ал-Хусайни, — и начали к нему приходить люди с приветствиями и поздравлениями.

В этом.же году Шамс ад-Дину пришло также в голову расширить мечеть ал-Хусайни, в дополнение к тому расширению, которое было осуществлено в 1206 (1791-92) году. Он снес построенную ранее стену, отделявшую пространство, на котором было устроено место для омовения, присоединил его к мечети и построил на нем ряд колонн, так что это место стало составлять одно целое со старым молитвенным залом. [440]

Он начал строительство большого дома, чтобы жить в нем во время наступления праздника мавлид ⁶³¹ и в другое время вместо того дома, от которого он отказался в пользу племянника. Этот дом должен был быть на далеком расстоянии от /195/ старого места омовения, с тем чтобы оттуда не доносились запахи, и выходить на улицу, чтобы процессии проходили позади него и чтобы не было нужды пересекать мечеть. Вход сделали с той стороны, что и дверь мавзолея. В стене, отделяющей пристройку от нового дома, он устроил окна, направленные на мечеть, чтобы женщины, находящиеся в доме, и прочие могли видеть зал собраний и иллюминации.

И когда уже это было близко к завершению, слабость и болезнь его усилились, и он перестал уже выходить из гарема. Расширение мечети было закончено, осталось лишь достроить дом. Он торопил с этим, бранил архитектора и производителя работ за то, что они недостаточно подгоняют рабочих. Он говорил: “Близок праздник рождения, а дом не закончен. Где же мы будем жить в дни этого праздника?”

А болезнь его с каждым днем усиливалась, ноги его опухли, он с трудом передвигался. Он говорил это, надеясь жить. Но когда состояние ухудшилось и он убедился, что он на пути к всепрощающему, великому нашему владыке, тогда он завещал денежные суммы своим приближенным и Зу-л-Факару, бывшему катходе ал-Алфи, а в настоящее время смотрителю сада паши в Шубра. Он завещал ему пятьсот реалов, потому что жена его — приближенная жены Шамс ад-Дина, — а обе они были невольницами Исма'ил-бея старшего, — и так как он хотел, чтобы Зу-л-Факар был помощником ей в делах.

Подобную же сумму он дал Сиди Мухаммаду Абу Дафийа в награду за его службу и беззаветную его привязанность к нему. Он завещал, чтобы омовение его тела было произведено лишь на индийской кровати, на которой он спал в течение своей жизни, чтобы даже в смерти быть иным, отличаться от всех.

В воскресенье, 18 раби' ал-аввала этого года (21.III.1813), после полудня он по милосердию Аллаха скончался и мертвый оставался в своем доме. С наступлением понедельника его обмыли и завернули в саван, как он это завещал, на его кровати. [441]

Его на катафалке перевезли из его дома в ал-Азхар, и здесь над ним совершили молитву после того, как были продекламированы стихи элегия, сочиненные ученым шейхом Хасаном ал-'Аттаром, сделавшим во вступлении искусный намек на гордость и надменность покойного, и гласившие так “Он избавился от мира, так как его оставила слава”. Затем его перенесли на кладбище в мавзолей его предков и похоронили в могиле, заранее приготовленной им самим рядом с могилой деда

В этот же день его двоюродный брат сейид Ахмад, сын шейха Йусуфа, по прозвищу Абу-л-Икбал, был назначен на пост шейха их толка. Это произошло при [большом] скоплении благородных и черни. Он стал вместе со своим братом Сиди Йахйей принимать соболезнования. Наутро он прибыл в место уединения своих предков в ал-Хурунфише, находящееся при маленькой мечети в [квартале] ар-Рибат ⁶³². Здесь они пребывали, когда приехали из Магриба в Каир. У них было принято, что всякий принимающий пост шейха должен непременно прийти сюда утром, войти в место уединения, побыть здесь некоторое время, чтобы снискать милость и проникнуться благодатью и святостью.

Шамс ад-Дин разрушил стену этого места уединения, претендуя на то, что является последним из святых [своего рода] и что не будет, кроме него, никого, кто заслуживал бы поста шейха, и как будто тем самым ему открыты [предначертания провидения]. Он упустил, что господь не перестает создавать творения и что святость — не дело рук человека, его стараний и стремлений. Всевышний в твердом стихе оказал: “Аллах лучше знает, где помещать свое посольство” (Коран, VI, 124 ); и сказал, — хвала Аллаху: “О да, ведь для друзей Аллаха нет страха, и не будут они печалиться; те, которые уверовали и были благочестивы...” (Коран, X, 63 — 64). Мы просим у него умиротворения, спокойствия и чтобы он уберег [нас] от заблуждений.

Когда все это свершилось и захотели выполнить старый обычай и посвящаемый прибыл в сопровождении шейхов своего [442] времени, сейида Мухаммада ал-Макруиси, группы последователей и прочих зрителей, то вместо стены, которая была разрушена, место уединения отделили покрывалом и [посвящаемый] уединился там, а собравшиеся последователи читали Коран. Затем накиб ал-ашраф поднялся, и с шейхом ал-Бакри они встретили шейха, вышедшего к ним в широком плаще. Он поздоровался с ними, и они поехали с ним, сопровождая его в крепость. [Здесь] катхода-бей облачил его в жалованную одежду, и, уйдя, они опустились в свою маленькую мечеть на кладбище в сопровождении выступавших впереди них последователей секты и чаушей накиб ал-ашрафа. Посидев здесь некоторое время, в течение которого члены секты читали молитвы, они затем отправились в дом покойного, /196/ чтобы вместе с братом его участвовать в обычном в этих случаях траурном собрании и чтении Корана.

Катхода-бей послал к паше в Файйум гонца с сообщением о смерти Шамс ад-Дина. Паша, когда отправился в Верхний Египет, прибыл верхом на муле в Бани-Сувайф, достигнув его за четыре часа. Следовавшая с ним овита на дромадерах и мулах ехала позади, и большинство его спутников отстало от не-то — у них пало семнадцать верблюдов. Курьер возвратился через три дня с ответным письмом, в котором говорилось, чтобы не чинили помех наследнику покойного и чтобы в течение четырнадцати дней до его возвращения сохранялось существующее положение вещей.

Паша приехал 8 раби' ас-сани, в субботу (10.IV.1813) вечером. Прибыв в Пизу, он послал распоряжение опечатать жилище покойного. Никто не знал об этом, кроме Хусайна — помощника катходы-бея, прибывшего с ним представителя казначейства и других.

Они опечатали гостиные в гареме и приемную для мужчин, а также шкаф покойного, арестовали его писца-копта по имени 'Абд ал-Кадус и дворецкого и бросили их обоих в тюрьму.

Ночью паша переправился в Каир и поднялся в крепость. Наутро к нему приехали шейхи в сопровождении племянника покойного, который сменил его на посту шейха, и стали вести с ним разговор в том смысле, что дома шейхов почитаемы и [443] что не принято их опечатывать, в особенности же когда дело идет о покойном, который был выдающимся в своей области. Они сказали паше: “Вы ведь знаете о нем и о его чрезвычайной заботе и уважении по отношению к вам”. Паша возразил: “Да я не намерен наносить оскорбление их домам и не покушаюсь на то, что относится к их постам шейхов и их давним обязанностям, привилегиям, на которые они имеют право. Но для вас не секрет, что покойный был жаден и копил деньги на протяжении всей его долгой жизни, так как он владел поместьями и был мултазимом. Он не любил своих родственников и ничего не выделил им, но отписал все, чем владел, своей жене, — а это жадная рабыня, предмет добычи, цена которой тысяча пиастров или около того, — и ничего не завещал детям своего брата. Несправедливо будет дать рабыне захватить все это. В первую очередь это должно принадлежать казне, нуждающейся в расходах на содержание солдат для борьбы с еретиками и для освобождения святых мест Мекки и Медины, а также казне султана. Я сниму печати в соответствии с вашим желанием”.

Они призвали на него благословение и перешли в приемную катходы, и паша облачил вновь в шубу почета шейха, 'представляющего род ас-Садат, в знак его полномочий на пост шейха в этом роде. Он назначил сейида Мухаммада ад-Давахили накиб ал-ашрафом и облачил его в соболью шубу — это вместо сейида Ахмада Абу-л-Икбала, назначенного преемником ас-Садата; тем самым он лишил его поста накиб ал-ашрафа. Чауши и должностные лица накиб ал-ашрафа, как, например, главный чауш и писец, следовали теперь впереди и сзади ад-Давахили. Сейида ал-Махруки он назначил смотрителем мавзолея ал-Хусайни вместо покойного (тот назначил на это место своего племянника, но паша не выполнил его волю).

На следующий день в дом ас-Садата явились агенты, сняли печати, потребовали сака' гарема ⁶³³ и забрали его с собой. Они подвергли его пыткам, привели архитектора, [строившего дом], и допытывались у них обоих о потайных местах. Затем они возвратились в дом, вскрыли тайники, сделанные архитектором, и обнаружили в них ненабитые бархатные подушки, медную утварь, хлопчатобумажную ткань, китайскую посуду. [444]

Они оставили все это и ушли, поставив при доме стражу и нескольких солдат, заночевавших здесь. Затем они возвратились на третий день и вскрыли другой тайник, в котором обнаружили завязанные пакеты; они полагали, что в них деньги, но, открыв, нашли в них кофе, мыло, восковые свечи, — денег они не обнаружили.

Оставив это, они спустились в приемную покойного, вскрыли его шкаф и нашли в нем деньги, пересчитав которые установили, что сумма достигает ста двадцати семи кошельков. Ее они забрали. Затем сейид Мухаммад ал-Махруки начал посредничать в интересах вдовы, чтобы примирить ее с пашой. В результате была установлена сумма [обложения] в тысячу пятьдесят кошельков и пять кошельков ал-баррани для казны. Вычтя то, что было обнаружено в сейфе, от вдовы требовали остальную сумму. И это после того, как с ней обошлись сурово; угрожали и сулили утопить ее в Ниле, если она не покажет, где деньги! Писцу было приказано подсчитать доходы и расходы Шамс ад-Дина в течение /197/ года, учесть расходы на постройки и посмотреть, что остается после этого за истекшие годы. Сейид Мухаммад ал-Махруки не переставал посредничать и ходатайствовать до тех пор, пока не была установлена упомянутая сумма, и он обязался ее выплатить, выдав на нее векселя. Паша захватил поместья, арендованные покойным, которые тот записал на имя жены; в числе этих поместий были Калкашанда ⁶³⁴ в ал-Калйубийе, Савада и Дафирина ⁶³⁵ в Верхнем Египте и другие.

По истечении установленного законом срока вдова при посредстве сейида ал-Махрукч попросила пашу разрешить ей выйти замуж за племянника покойного, то есть за сейида Ахмада Абу-л-Икбала, который стал его преемником в роде. Паша разрешил это, и вскоре брак был заключен после того, как было вынесено решение о разводе его с женой, бывшей невольницей его новой жены, которую она выдала за него замуж при жизни его дядя и or которой у него были дети. Упомянутый упрочился в качестве преемника в роде л шейха их религиозного братства, главы его. Он жил вместе со своим братом Сиди Йахйей, — да умножит Аллах счастье, благополучие их [445] обоих и укрепит согласие между ними, да освещает им восходящая звезда горизонт благополучия светом своим! Абу-л-Икбал отличается всеми достоинствами.

“В колыбели ему было суждено счастье его деда, — знак высокого достоинства был очевидным:

Воистину, полумесяц при виде его серебрил его; я был убежден, что блеск его усилится”.

Умер шейх-отшельник Мухаммад ибн 'Абд ар-Рахман ал-Йуси ал-Магриби. Он возвратился после совершения хаджа в Каир и поселился здесь у торговца благовониями Хаджжи Мустафы ал-Хаджина. Он избегал общения с людьми и стремился следовать достойным и хорошим путем. Люди к нему приходили за благословением и просили совета относительно [своих] дел, и он отвечал каждому человеку так, чтобы снять тяжесть, умиротворить, удовлетворить его, скромно, без высокомерия. Он отрешился от мира, болел в течение многих лет и умер во вторник, 28 мухаррама (31.I.1813). Его отпевали в ал-Азхаре при большом стечении народа и похоронили на большом кладбище ал-Муджавирин рядом с могилой хатиба ⁶³⁶ аш-Ширбини.

Комментарии

605 Ат-Талхис ал-мифтах принадлежит перу Джалал ад-Дина Абу-л-Ма'али Мухаммада ибн Абд ар-Рахмана ибн 'Омара Хатиба Димашки ал-Казвини (1267—1338). Автор был проповедником главной мечети Дамаска (мечети Омейадов), а с 1327 г. — верховным кади Египта. Его произведение — извлечение из Мифтах ал-'улум — трехтомного трактата ас-Саккаки (1160—1228), “закономерного кодекса арабского языка” (И. Ю. Крачковский), имеющего огромную литературу и вызвавшего многочисленные различные обработки. Комментарии на этот труд составлены Са'д ад-Дином Мас'удом аг-Тафтазани (1322—1392). Автор — прославленный по тому времени филолог — был увезен Тимуром в Самарканд, где и умер.

606 См. прим. 556.

607 См. прим. 394.

608 Автор наиболее известного комментария на ал-Алфийу—египетский кади, грамматист Баха ад-Дин ибн ал-'Акил (1294—1367).

609 Другой комментарий на ал-Алфийу принадлежит перу Hyp ад-Дина 'Али ибн Мухаммада ал-Ашмуни (ум. в 1494 г.).

610 Ал-Аджуррумийа — грамматическое пособие, широко используемое и поныне; автор — Абу 'Абдаллах Мухаммад ибн Да'уд ал-Санхаджи ибн Аджуррум (ум. в 1328 г.).

611 В книге Хафиза ибн Хаджара ал-Хамзийа описываются в стихах качества пророка.

612 Тафсир ал-Джалалайн — комментарий к Корану, начатый Джалалом ал-Махалли и законченный Джалалом ас-Суйути, поэтому именуется комментарием “двух Джалалов” (Джалалайн — форма двойственного числа).

613 Тафсир Насир ад-Дина 'Абдаллаха ал-Байдави (ум. в 1286 г.) — полный свод толкований Корана. Считался наиболее авторитетным среди мусульманских богословов.

614 Книга басрийского кади Абу Шуджа' (ок. 1043—1107) трактует основы шафиитского толка ислама и является до сих пор наиболее признанным пособием, породившим большую литературу. Ибн Касим ал-Гази (ум. в 1512 г.) — автор широко известного комментария на книгу Абу Шуджа'. Этот комментарий часто переиздается на мусульманском Востоке.

615 'Убайдаллах ибн Фадлаллах Фахр ад-Дин ал-Хабиси — автор трактата по логике ат-Тахзиб (сост. в 1640 г.).

616 Вероятно, имеется в виду комментарий Шамс ад-Дина ал-Хатиба аш-Ширбини (ум. в 1569 г.).

617 Ас-Суллам — возможно, что имеется в виду ас-Суллам ал-'улум — произведение Мухиббаллаха ал-Бихари (ум. в 1708 г.).

618 Ал-Варакат ал-кабира — труд, трактующий каноны религии; автор его Абу-л-Ма'али 'Абд ал-Малик ал-Джувайни (1028—1085) — имам Мекки и Медины. Автор упоминаемого в тексте комментария на ал-Вар-кат — Касим ал-Убади (ум. в 1586 г.).

619 Мусалсал — возможно, что речь идет о сборнике хадисов Абу Тахира ас-Саракости ал-Аштаркуни (ум. в 1143 г.).

620 Дала'ил ал-хайрат — произведение суфия Абу 'Абдаллаха ал-Джазули (ум. в 1485 г.).

621 Аш-Шазали, Нураддин 'Абд ал-Джаббар ал-Хасани ал-Идриси ал-Му'тари аз-Зарвили (1196—1258). Родом из Туниса, учился в Фесе, эмигрировал в Александрию. На обратном пути из Мекки умер в Верхнем Египте и похоронен в Хумайсира, где один из мамлюкских султанов воздвиг ему усыпальницу. Ему принадлежат тексты шести молитв — Ахзаб (множ. от хизб “молитва”).

622 Ал-Мусаба'ат — значение не установлено. Возможно, что при переписке текста была искажено название. Французский перевод IV т. ал-Джабарти, в основу которого, судя по всему, положены другие списки рукописей, дает Мусалба'ат.

623 'Али-бей Балут Кабан ал-Каздоглу (1728—1773) — полновластный мамлюкский правитель Египта с конца 1767 по 1772 г. Он первый попытался оторвать Египет от Османской империи. 'Али-бей изгнал из Цитадели турецкого пашу, перестал платить подать в султанскую казну, напал с организованным им войском на армию султана. Его борьба, преследовавшая цель самому стать сильным и независимым правителем, потерпела неудачу, но с этого времени власть Порты в Египте становится номинальной.

624 Шейх Мухаммад ибн Мухаммад Муртада аз-Забиди Абу-л-Файад (1732—1791) — составите ль широко известного многотомного словаря арабского языка Тадж ал-'ару с фи шарх ал-камус.

625 Макамат — один из величайших памятников арабского языка — произведение арабского литератора и грамматиста Абу Мухаммада ал-Касима ибн 'Али ал-Харири (1054—1122).

626 Мечеть и мавзолей Сайиды ан-Нафисы расположены юго-западнее цитадели.

627 Мечеть Ситти аз-Зайнаб расположена в юго-западной части Каира.

628 Орден аш-Шу'абийа — орден танцующих дервишей, почитающих халифа 'Али как лучшего из первых четырех (“праведных”) халифов.

629 Биркат ал-Фил — пруд северо-западнее цитадели.

630 Буслик — Ж. Б. Пусьельг (1764—1845), главный интендант экспедиции Бонапарта в Египет, ведавший финансами и таможнями Египта.

631 Мавлид [ан-наби] — праздник рождения Мухаммада; отмечается в начале месяца раби' ал-аввал.

632 Ар-Рибат — квартал Каира юго-западнее ворот Баб ан-Н'аср.

633 Сака' — мужчина-слуга, наряду с евнухом имеющий доступ в гарем и выполняющий поручения вне дома.

634 Калкашанда — селение в провинции ал-Калйубийа, восточнее пирамид Гизы.

635 Даферина и Савада — селения в провинции Атфих.

636 Хатиб (духовная должность) — мусульманский проповедник, произносивший во время пятничной молитвы хутбу,

Текст воспроизведен по изданию: Абд ар-Рахман ал-Джабарти. Египет в канун экспедиции Бонапарта. М. Наука. 1978