В субботу, 1 мухаррама, паша обратил внимание на дела Хиджаза и стал готовиться к отъезду туда. В ночь на пятницу, 7-го числа (1.II.1811), паша отправился в Суэц. Его сопровождал сейид Мухаммад ал-Махруки, поставлявший все необходимое. Приехав в Суэц, паша задержал все суда, прибывшие с махмалом, и отправил несколько вновь построенных барок, чтобы задержать и захватить суда, находящиеся в портах. Он реквизировал обнаруженное им в Суэцком порту кофе, принадлежащее купцам. Когда весть об этом дошла до Каира, то стоимость кофе стала повышаться, пока не достигла пятидесяти французских реалов вместо тридцати шести, и двенадцати тысяч пара — пятисот полупара (Так в тексте, но весь этот расчет неясен пятьсот пиастров составляют не двенадцать, а двадцать тысяч пара) [вместо цены бывшей еще ранее].

Месяц сафар благостный 1226 года начался в воскресенье (25.II.1811). В понедельник, 2-го числа, паша возвратился из Суэца в Каир в шесть часов вечера, а утром салют из многих пушек возвестил о его прибытии. Паша приехал один на дромадере в сопровождении лишь одного бедуина, ехавшего тоже на дромадере и показывавшего паше дорогу. Это расстояние паша преодолел в течение одиннадцати часов. Сопровождавшие его лица прибыли на следующий день. Они очень опешили. Сейид Мухаммад ал-Махруки прибыл с багажом лишь на третий день. Сопровождавшие пашу сообщили, что паша спустил с побережья Суэца на воды Суэца пять судов из всех построенных для военных нужд, экипировал их всем необходимым снаряжением и военными экипажами и направил в Йемен ⁵⁰¹, для того чтобы они захватывали барки, какие и где только застанут. Они же сообщили, что мастера с большим усердием работают над сооружением больших судов, предназначенных для перевозки солдат, лошадей и снаряжения.

В этот же день прибыл /127/ Салих-ага Кудж — правитель Асйута, и стали распространяться вести о том, что египетские эмиры Верхнего Египта, прибывшие было в ат-Тина ⁵⁰², [300] возвратились в район Куна ⁵⁰³ и Куса ⁵⁰⁴, где против них выступил Ахмад-ага Лаз. Он сразился с ними, и при этом было убито большое количество его солдат.

В этот же день паша назначил своего сына Тусун-пашу главнокомандующим экспедицией, направляемой в Хиджаз. Войска его вывели в Куббат ал-'Азаб ⁵⁰⁵, где они расположили свой лагерь и раскинули палатки. Паша с большим усердием и поспешностью дал указание безотлагательно отправить военную экспедицию во главе с Шахин-беем ал-Алфи в Сирию, чтобы водворить Йусуф-пашу на его пост правителя этих владений, « тому подобное. Паша потребовал от астрологов указать подходящее время для облачения его сына в почетное дорожное одеяние в связи с отъездом. Те указали пятницу, четыре часа.

В четверг, 4-го числа (Так в тексте, но четверг — не 4-е, а 5-е), чауш объезжал все рынки, оповещая, то старому обычаю, о предстоящей большой процессии. Одетый в плащ, с высоким остроконечным колпаком на голове, он сидел на рослом осле, а впереди него выступал с жезлом в руке начальник, окруженный группой стражников, которые повторяли его слова: «Завтра на процессию!» Они повторяли это по всему городу. Военачальникам, беям, мамлюкским эмирам,— сторонникам ал-Алфи и другим — было разослано письменное предупреждение о том, что им необходимо явиться рано утром в крепость во всей форме и что они должны будут идти впереди процессии. 6-го числа, в пятницу, с наступлением утра, все поднялись в крепость верхом. Египетские эмиры явились со своими мамлюками, приближенными и солдатами. Эмиры зашли к паше, приветствовали его, посидели немного, попили у него кофе, и он шутил с ними. Затем процессия тронулась, составленная по установленному порядку. [В начале] шел отряд дулатов со своим эмиром по имени Азун 'Али, а за ними — вали, мухтасиб, правители, аги, корпуса и египетские наемные войска и те, кто одевается, как они, а за ними следовали пешие и конные солдаты, офицеры, высокопоставленные должностные лица и среди них Ибрахим-ага — главный военачальник Порты. [301]

Сулайман-бей ал-Бавваб находился в постоянном движении, распоряжаясь шествием. А паша, сговорившись лишь с Хасан-пашой, Салихом Куджем, вероломно напал на мамлюкских эмиров и уничтожил их, поэтому он утром завладел Ибрахим-агой — главным военачальником Порты (Очевидно, для того, чтобы Ибрахим-ага не помешал истреблению мамлюков). Как только процессия тронулась и отряд дулатов и следовавшие за ним корпуса, египетские наемные войска отошли от ворот Баб ал-Азаб, Салих Кудж тотчас приказал запереть ворота и поставил в известность о своем замысле свой отряд. Его солдаты обернулись и стали избивать мамлюков, которые всей своей массой были сконцентрированы в узком каменном проходе, спускающемся к воротам Баб ал-Азаб, на пространстве между воротами Баб ал-'Али, ведущими к базарной площади крепости, и оттуда к Баб ал-Асфал. На высоких выступах камней и на стенах, окружающих это место, было подготовлено некоторое количество солдат. Когда началось это избиение внизу, эмиры хотели было отступить, но это оказалось невозможным из-за лошадей, поставленных в ряд в этой узкой выемке, и из-за того, что сзади в них тоже стреляли из ружей и карабинов. Солдаты, находившиеся наверху, были осведомлены о намерении паши и также стреляли. Увидев, что их постигло, эмиры не знали что делать, пришли в замешательство и растерялись. Многие из них упали. Тогда они спешились. Шахин-бей, Сулайман-бей ал-Бавваб и многие другие вместе со своими мамлюками смело бросились, пробиваясь кверху, но со всех сторон в них стреляли. Мамлюки сняли с себя шубы, тяжелую одежду и продолжали продвигаться, держа наготове свои сабли, пока не добрались до среднего двора против колонного зала. Но большая часть из них уже пала. Раненый Шахин-бей упал на землю, ему отрубили голову и поторопились снести ее паше, чтобы получить за нее бакшиш. А паша, как только процессия тронулась, оставил дворцовый диван и отправился в дом, /128/ где находился гарем, а это был дом Исма'ила-эфенди, в котором чеканилась монета. Что же касается Сулайман-бея ал-Бавваба, [302] то он, спасая свою душу, бежал и вскарабкался на стену большой башни. Ему вслед стреляли до тех пор, пока он не упал. Ему также отрубили голову. Многие бежали в дом Тусун-паши, полагая найти здесь убежище и укрытие, но их убивали и здесь. Солдаты неистово убивали египтян, грабила все, что было на них надето. Они не щадили никого, проявляя при этом таившуюся в них злобу, ненависть и свирепость. [Солдаты не щадили] и тех жителей города, кто сопровождал мамлюков и носил одежды, похожие на одежды мамлюков, в целях украшения процессии. Одни крича ли, молили о пощаде, кое-кто из них восклицал «Я не солдат, не мамлюк!», а другие: «Я не их племени!» Но [солдат паши] не трогали ни крики, ни вопли, ни мольбы о пощаде, и они преследовали растерянных беглецов во всех концах крепости, ее закоулках, в домах и других местах, куда прятались убегавшие. Они арестовывали тех, кого не настигала пуля, и даже тех, кто, уклонившись от участия в процессии, сидел у катходы, например Ахмад-бея ал-Каларджи, Йахйа-бея ал-Алфи, 'Али Кашифа ал-Кабира. [Солдаты] содрали с них одежду, собрали их в тюрьму, которая находится под залом заседаний катхода-бея, а затем доставили палача, который во дворе канцелярии стал снимать головы [узникам] одному за другим. Казни, начавшиеся ранним утром, продолжались до ночи, пока двор канцелярии не переполнился убитыми. Какое-либо умерщвленное почетное лицо сваливали на дороге крепости, отрубали голову, а тело стаскивали к остальным телам. Труп Шахин-бея связали по рукам и ногам веревкой и проволокли по земле во двор канцелярии, как поступают с издохшим ослом. Это то, что произошло в крепости.

Что же касается того, что произошло внизу, в городе, то, как только заперли ворота крепости и оттуда в ар-Румайлу донеслись звуки выстрелов, солдаты, находившиеся в ар-Румайле и ожидавшие процессию, перепугались и бросились бежать, равно как и зрители, [собравшиеся для этого же], и произошла паника на рынках города. Те, кто находился на улицах в ожидании зрелища, бежали, взволнованные. Люди стали запирать свои лавки, никто не знал, что случилось, и все терялись в догадках Когда же солдаты удостоверились в том, что произошло [303] избиение эмиров, они со стремительностью саранчи бросились по домам мамлюкских эмиров и тех, кто живет по соседству с ними, чтобы ограбить их и захватить добычу. Они проникали туда внезапно, грабили беспощадно, бесчестили всех находившихся в гаремах, уводили с собой жен и невольниц, дам высокого ранга, чтобы снять с них драгоценности и одежду. Солдаты проявили свою истинную сущность, для них не осталось ни сдерживающего начала, ни запрета; некоторые из них, когда им не удавалось быстро снять браслеты, рубили руку женщине.

К концу дня ужас и страх охватили народ, и он ожидал неописуемого коварства. Ведь мамлюки и их солдаты жили повсеместно во всех районах и кварталах. Каждый эмир имел большой дом, в котором жила его семья, приближенные, мамлюки, находились его лошади, верблюды. Кроме того, он владел одним или двумя небольшими домами в переулках районов ал-Азхара и мечети ал-Хусайни, где они прятали то, чем дорожили, полагая, что дальность и неприкосновенность этих кварталов обеспечивает сохранность этого в случае опасности. Но многие военачальники, жившие по соседству с ними во всех кварталах, наблюдавшие за ними и за их положением, знали каждый их шаг. Они общались с ними, посещали их. Проводя с ними вечера, они проявляли по отношению к ним благожелательность, расположение, в то время как сердца их были переполнены лишь злобой и ненавистью к ним, как и ко всем арабам. Когда же произошло это событие, они дали волю своим заветным стремлениям и выказали то, что было скрыто в их душе. В особенности они мстили женщинам, так как бывало, если даже знатный среди них сватался к самой последней из женщин мамлюков, то она не соглашалась, испытывая чувство брезгливости и отвращения при мысли о сближении с ним. Если же он проявлял настойчивость, то она обращалась к тому, /129/ кто мог бы ее защитить, или убегала из своего дома и скрывалась месяцами. В противовес этому, если ее сватал даже самый последний из среды мамлюков, она тотчас же принимала предложение и соглашалась немедленно. Случилось, что, когда паша заключил мир со сторонниками ал-Алфи, они стали [304] просить себе дома, и в это время появились многие из укрытых и скрывавшихся женщин, и наперебой стали заключаться браки. Им дарили одежду, подарки, обставляли новобрачным дома всем необходимым, и все это происходило на глазах турок, ненавидящих это всем своим сердцем. Были среди них немногие, которые защищали своего соседа [мамлюка], охраняли дом его, и некоторые из наиболее высокопоставленных препятствовали действиям черни, но таких было очень мало, и делалось это с определенной целью.

Как только заканчивался грабеж и арестовывали находившихся в доме, то защитник накладывал свою руку на него и находившееся в нем имущество. Таким образом живущими по соседству были разграблены многие дома мамлюков, равно как и дома их приближенных. По малейшему подозрению или без всякого подозрения сюда входили под предлогом обыска, говоря: «У вас есть мамлюк», или: «Мы слышали, что у вас хранятся вещи мамлюка». В таком положении население провело ночь и день. За это время было разграблено столько денег и имущества, что никто, кроме Аллаха преславного и великого, не в состоянии подсчитать. Были разграблены многие дома знати, не имеющей отношения к намеченным эмирам, а состоящей на службе у паши, таких лиц, как, например, дом катходы Зу-л-Факара — заведующего садами паши, разбитыми в Шубра, или дом эмира 'Осман-аги ал-Вардани, Мустафы Кашифа ал-Мурали, дома эфенди-писцов и других. Наступила суббота, а грабеж, убийства и аресты скрывающихся все продолжались,— одни указывали на других, доносили.

В субботу в предполуденное время паша выехал из крепости в сопровождении высокопоставленной свиты, следовавшей пешком. Перед ними шел отряд ас-сафашийа ⁵⁰⁶ и чаушей, одетых в превосходную форму. Все они шли пешком, за исключением одного лишь паши, которого они окружали, идя впереди и сзади него в огромном количестве. Их лица были полны радости, удовлетворения убийством мамлюков, ограблением их и победой, одержанной над ними. Проезжая мимо начальников патрулей, полицейских чинов, паша остановился перед ними и стал их упрекать за грабеж и за то, что они не оказали [305] этому противодействия. В действительности же они первыми стали грабить, а другие последовали за ними. Когда паша проезжал через улицы продавцов жареного мяса и греков — торговцев галантереей, к нему подошел один из магрибинских купцов, по имени ал-'Араби ал-Халу, и закричал ему в лицо: «Что это за положение и какое мы имеем ко всему этому отношение, что солдаты нас грабят? Мы люди бедные, магрибинские мелкие торговцы, а не мамлюки и военные». Паша остановился и послал с ним человека в его дом, где застали двоих, один из которых был турком, а другой — местным уроженцем; они подбирали оставшееся после предшествовавших грабителей. Паша приказал их казнить. Их увели к Баб ал-Харк и здесь отрубили головы. Затем паша направился в сторону ал-Ка'кийин ⁵⁰⁷ и встретился с человеком, известившим его, что шейхи собрались с намерением встретиться с ним, чтобы приветствовать и поздравить его с победой. Паша сказал: «Я сам отправлюсь к ним» — и продолжал следовать своим путем, пока не дошел до дома шейха аш-Шаркави, у которого провел приятный час. А к защите шейха аш-Шаркави прибегли два мамлюкских кашифа, и теперь он обратился по поводу них к паше, просил помиловать их, не казнить и гарантировать им безопасность. Он сказал паше: «Не позорь моей бороды, о сын мой, прими мое заступничество, дай им свой платок в знак безопасности» ⁵⁰⁸. Паша согласился и ответил: «Твое заступничество принято, но никаких платков мы не даем. Их безопасность будет обеспечена моим словом, или мы напишем бумагу об их неприкосновенности и пришлем тебе». Это успокоило шейха, а паша уехал, поднялся в крепость и послал шейху бумагу с требованием препроводить их обоих к нему. Шейх аш-Шаркави сказал мамлюкам: «Паша прислал эту бумагу о помиловании вас обоих и требует вас к себе». Они ответили: «А что он сделает с нами, когда мы придем к нему? Нет сомнения в том, что он убьет нас». На это шейх заявил: «Не может быть, чтобы он, взяв вас из моего дома, убил вас после того, как он /130/ принял мое заступничество». Те отправились с посыльным. Двор крепости был переполнен убитыми. Здесь рубили головы попавшим в число заключенных. И как только эти два мамлюка [306] пришли туда, их присоединили к этим последним, арестовав их и включив в их число.

В этот же день приехал Тусун — сын паши — в то самое время, когда его отец объезжал город. Тусун-паша также объезжал город и убил одного из грабителей, в результате чего грабеж приостановился и солдаты перестали заниматься этим. Если бы не объезд паши и его сына в это утро, то солдаты разграбили бы остальное в городе и причинили бы много вреда. Что же касается арестов мамлюков и солдат эмиров, то они продолжались, равно как и аресты тех, кто видом одежды походил на них. Больше всех арестов производили солдаты Ха-сан-1паши ал-Арна'уди. Они устраивали внезапные облавы в домах и местах, в которых скрывались мамлюки, нападали на их след и арестовывали тех, кого могли схватить, и грабили все, что могли унести,— одежду, драгоценности,— уводили женщин. По дороге один, двое или большее количество солдат, сопровождавших арестованных, снимали с них шапки, одежду и забирали то, что находили в их карманах. Если аресту подлежал высокопоставленный человек или эмир, которых следовало бы постесняться, то они вежливо спрашивали его и, когда он являлся перед ними, говорили ему: «Наш господин Хасан-паша зовет тебя к себе, и ты ничего не бойся». Он успокаивался немного, полагая, что они спасают его. Но при любых обстоятельствах ему оставалось только повиноваться, так как, окажи он сопротивление, его бы взяли силой. По выходе из дома часть солдат отправлялась сопровождать со, а остальные подымались в дом, забирали все, что они в состоянии были унести, а затем присоединялись к сопровождающим. С арестованным же происходило то же, что с ему подобными.

Некоторые из скрывавшихся мамлюков прибегли к [помощи] группы солдат-дулатов, переодевшись в их форму, в их высокие остроконечные колпаки, и под их покровительством многие бежали в этот день в Верхний Египет. Некоторые же переодевались в одежду женщин-феллашек и выбирались из города, присоединившись к феллашкам, которые продавали кизяк и сыр. Те из мамлюков, кто спасся, бежали в Сирию и в другие места. [307]

Что же касается катхода-бея, то из-за сильнейшей ненависти к мамлюкам он не щадил никого из доставленных к нему, будь это даже одряхлевший бедняк из мамлюков бывших эмиров, и приказывал рубить ему голову. Он разослал кашифам провинций письменное распоряжение истреблять всех обнаруживаемых в деревнях и городах мамлюков. На следующий день из [разных] районов привезли головы и сложили их в ар-Румайле на площадке у общественного колодца, находящегося у ворот Баб Зувайла. Это было время, когда большое количество подчиненных эмиров находилось в провинции, взыскивая подати, которые эмиры были обязаны внести за своих крестьян. Срок истек, от них требовали погашения, а крестьяне были не в силах платить. Задержка же не допускалась, не принимался в расчет ни один довод для отсрочки мултазимам. Им не оставалось ничего другого, как самим отправиться для взыскания требуемого диваном. И когда в это-то время кашифы получили указания об истреблении мамлюков, находящихся в провинции, они начали убивать кого только могли. Они стали посылать солдат к тем мамлюкам, кто был подальше от них, и те неожиданно обрушивались на них, убивали их, грабили их имущество и собранные ими с феллахов деньги, а головы их отсылали или, прибегая к уловкам, арестовывали и затем убивали их. Ежедневно из Верхнего и Нижнего Египта стало поступать множество голов, которые складывались у ворот Баб Зувайла и у ворот крепости. Никакое заступничество не принималось. Если некоторым и гарантировалась безопасность, то, как только они являлись, их арестовывали, срывали с них одежду и убивали. А паша знал о сильнейшей ненависти своего катходы к мамлюкам и предоставил ему все полномочия по отношению к ним, так как между катходой и Мухаммадом — агой чаушей, бывшим катходой, с давних пор возникла вражда, поводом чему послужило то, что Мухаммад-ага породнился с одним из сторонников ал-Алфи, выдав за того свою дочь. Мухаммад-ага отсутствовал и находился в деревне, именуемой Фир'аунийа, по соседству со своим поместьем. Он отправился туда затем, чтобы лично собрать с деревни повинности и поземельный налог, которые он обязан был внести в казну. За день до [308] происшествия катхода-бей послал кашифу ал-Мануфийи приказ относительно Мухаммад-аги, и кашиф направил группу солдат. Они явились к нему на заре, в момент совершения им омовений к утренней молитве. Они убили его, /131/ отрубили голову и доставили ее в Каир. К катходе приводили и представляли лиц, остававшихся в наиболее старинных домах. Их допрашивали, и они сообщали о себе, о своем отношении к владельцам и своем происхождении. Считая их показания лживыми, катхода приказывал держать их в тюрьме до тех пор, пока не выяснится их положение и не подтвердятся их показания. А если милостью божьей они и спасались, то лишь после того, как воочию видели смерть, и такие случаи были очень редки.

За время этих событий было убито свыше тысячи человек: эмиров, солдат, кашифов, мамлюков. Потом стали на досках сносить их трупы для обмывания к водоему в ар-Румайле. Затем их сбрасывали в ямы, сваливая одних поверх других, не отличая эмира от простолюдина. Они скальпировали несколько голов знатных людей и бросили скальпированные черепы поверх трупов в эти же самые могилы. Это деяние было самым ужасным из всего происходившего, и прошлое не знает ничего подобного.

Из сторонников ал-Алфи спаслись лишь Ахмад-бей — муж 'Адилы-хакум, дочери Ибрахим-бея старшего, который отсутствовал, находясь в районе Буша ⁵⁰⁹; Амин-бей, перелезший через стену крепости и бежавший в Сирию. 'Омар-бей — также бывший сторонник ал-Алфи, приехавший в этот день в Файйум, был убит там, а голова его была отослана по истечении пяти дней вместе с другими головами, числом около двадцати пяти. Дабус Оглу — правитель ал-Минийи — прислал тридцать пять голов, и, кроме того, много голов было получено из Нижнего Египта. А что касается тех из убитых, кто заслуживает упоминания и о которых я осведомлен, то это: Шахин-бей Кабир ал-Алфи, Йахйа-бей, Ну'ман-бей, Хусайн-бей младший, Мустафа-бей младший, Мурад-бей, 'Али-бей — из числа сторонников ал-Алфи, а из других Ахмад-бей ал-Каларджи, Йусуф-бей Абу Дийаб, Хасан-бей Салих, Марзук-бей — сын Ибрахим-бея старшего, Сулайман-бей ал-Бавваб и Ахмад-бей — из его [309] свиты; Рашван-бей и Ибрахим-бей— члены его свиты, Касим-бей — из свиты Мурад-бея старшего, Салим-бей ад-Дамирджи, Рустам-бей аш-Шаркави, Мустафа-бей Аййуб, Мустафа-бей — из свиты 'Осман-бея Хасана, 'Осман-бей Ибрахим и Зу-л-Фа-кар — из свиты Джуджара — знатного человека старшего [поколения], отошедшего от дел. Он бежал с Мустафой-беем ал-Джиддави и еще одним человеком к Салих-бею ас-Силахдару, прося у него покровительства. Тот успокоил Их и послал сообщить о них. Получив приказ отрубить им головы, он позвал палача, и в его приемной им отрубили головы и отослали их.

Перечислим убитых кашифов из числа эмиров — сторонников ал-Алфи: 'Али-кашиф ал-Хазандар, 'Осман-кашиф ал-Ха-баши, Йахйа-кашиф, Марзук-кашиф, 'Абд ал-'Азиз-кашиф, Рашван-кашиф, Салим-кашиф Татар, Каид-кашиф, Джа'фар-кашиф, 'Осман-кашиф, Мухаммад-кашиф Абу Катийа, Ахмад-кашиф ал-Фаллах, Ахмад-'кашиф — зять Мухаммада-аги, Халил-кашиф, 'Али-кашиф Кийтас, Ахмад-кашиф, Муса-кашиф и многие другие, имена которых я не припоминаю. Да одарит их всех Аллах блаженством, так как дошло до меня от тех, кто наблюдал их в заключении и при свершении казни, что они читали Коран, произносили формулу исповедания веры ⁵¹⁰, просили прощения у Аллаха. Некоторые из них требовали воды, совершали омовения, молитву и коленопреклонения перед тем, как положить свою голову на плаху, а те, кто не мог достать воды, совершали омовение песком. Родственники убитых, озабоченные своей собственной участью и охваченные растерянностью из-за грабежа и изгнания, не оплакивали своих покойников и не справлялись о них. Лишь мать Марзук-бея — сына Ибрахим-бея старшего — сильно скорбела о нем. Она потребовала выдачи его трупа. Его тело узнали по одному чз признаков его черепа (он был одноглазым), извлекли, одели в саван и похоронили в их склепе. Это было по истечении двух дней после несчастья. У нее собралось много родственников убитых, их жены оставались здесь в течение нескольких месяцев.

В день истребления мамлюков Мухаррам-бей — зять паши и правитель Гизы — собрал на пастбищах этой провинции [310] имущество, принадлежащее мамлюкам: лошадей, верблюдов, дромадеров и другой скот, которого было чрезвычайно много.

8 сафара (4.III.1811) объявили о безопасности для жен /132/ убитых мамлюков, им предложили возвратиться и жить в своих домах, несмотря на то что они были опустошены. Некоторые из женщин, менее пострадавшие, возвратились, а некоторые продолжали скрываться, Паша раздал своим любимцам дома эмиров со всем тем, что в них находилось. Те их заняли, поселились, надели женщинам кольца, обновили домашнюю обстановку и утварь, главным образом за счет награбленного. Паша дал своему родственнику Хусайн-аге дом Шахин-бея, который пострадал меньше других, так как он примыкает к дому Тахир-паши, и тот направил для охраны отряд солдат, стороживших у дверей. Что же касается Ахмад-бея ал-Алфи, то, получив извещение [об этом], он уехал из Буша и отправился « эмирам Верхнего Египта. Когда к этим последним дошла весть о событиях и Ибрахим-бей узнал о смерти своего сына в связи с этим, они стали оплакивать своих братьев и надели траур.

На следующий день после происшествия прибыл один из кашифов, посланный эмирами Верхнего Египта, просить у паши помилования и предоставления им территории, где они могли бы существовать. Паша холодно пообещал дать ответ в другое время, но пренебрег этим, и я не знаю, чем это кончилось.

В этот же день паша назначил своего племянника Мустафа-бея командиром корпуса дулатов. Он вызвал его из аш-Шаркийи, с тем чтобы тот отправился в Верхний Египет, а вместо него кашифом аш-Шаркийи паша назначил 'Али-кашифа, сына Ахмад-катходы из ал-Масралийа. 18 сафара (14.III.1811) упомянутый Мустафа-бей переправился в Гизу, для того чтобы отправиться в Верхний Египет. Он расположил свой лагерь к северу от дворца. Паша также переправился в Гизу и рано лег спать во дворце. Солдаты корпуса дулатов стали переправляться днем и ночью.

B этот же день выступила также часть корпуса дулатов в количестве около пятисот человек. Они направились в район Куббат ал-'Азаб, с тем чтобы отправиться по своим местам [311] [назначения]. В течение многих дней они продолжали заканчивать свои дела, а затем уехали.

В понедельник, 23-го числа (19.III.1811), Мустафа-бей, направлявшийся в Верхний Египет, переехал из Гизы в район аш-Шайх 'Осман ⁵¹¹, а паша переправился в Каир.

В этот же день прибыли два гонца из Турции с извещением о помиловании Йусуф-паши, смещенного с поста правителя Сирии, и об удовлетворении ходатайства об этом паши Египта, посредничавшего в этом деле.

В среду, 25 сафара (21.III.1811), из Верхнего Египта доставили шестьдесят четыре человека, большинство из которых были потомками древних родов, обосновавшихся в стране с незапамятных времен. Это были люди различных [общественных] положений. Когда их привезли в Старый Каир, то оставили на ночь в заключении, а затем на берегу Нила зажгли факелы, отрубили им головы, побросали тела в Нил, а головы снесли к воротам Баб Зувайла, чтобы люди увидели их, как видели головы других.

Месяц раби' ал-аввал 1226 года начался во вторник (26.III.1811). В воскресенье, 6 раби' ал-аввала (31.III.1811), паша устроил в честь своего сына Тусун-паши большой парад. Накануне ночью солдат предупредили о том, чтобы они собрались поутру. Паша поехал смотреть на парад в мечеть ал-Гурийа в сопровождении Хасан-паши. Сейид ал-Махруки по этому случаю подготовил для него в упомянутой мечети ковры, подстилки, подушки. Процессия тронулась, ее возглавлял отряд дулатов, а за ним везли на телегах десять больших пушек и на двух телегах — две мортиры и пушечные ядра. Затем следовали многочисленные пешие отряды солдат — турок и арнаутов; смешанными и беспорядочными толпами они шли долго. Затем следовали военачальники, ехавшие верхом, в сопровождении своих отрядов. За ними шли вали, мухтасиб, аги, начальники полиции, а затем отряды того, в чью честь был устроен парад, его приближенные, чауши, вестники, адъютанты, затем следовал [сам] Тусун-паша, а за ним его подчиненные, его военачальники, катхода — а это был Мухаммад-катхода, известный под кличкой ал-Бардиси, он же был катходой ал-лАлфи, Его [312] сопровождал казначей, а за ним шли турецкие барабанщики. По окончании парада ал-Махруки пригласил пашу к себе, и тот прошел через потайную дверь мечети, известной под названием ал-Гури; его сопровождал Хасан-паша. /133/ Они отправились в дом ал-Махруки. Паша, его подчиненные и приближенные дообедали у него. Ал-Махруки подготовил там оркестр. Паша провел там время до конца дня в веселье и наслаждении. Ал-Махруки поднес паше подарки, затем тот уехал к себе.

В понедельник, 14 раби' ал-аввала (8.IV.1811), паша уехал на канал ал-Фир'аунийа, так как хотел видеть, как его перекроют. Туда непрерывно подвозились на барках камни. Паша провел у места заграждения канала четыре ночи и отправился в Александрию, как только дошли до него вести о прибытия английских судов для закупки зерна. Он отправился, чтобы продать им собранное зерно, и продал его по сто турецких пиастров за ардабб, что составляет немногим больше четырех тысяч пара. Паша усилил внимание к работам по сооружению стен Александрии и восстановлению башен и фортов. Он потребовал присылки каменщиков и строительных рабочих; их собрали сюда из различных мест. Пребывание паши здесь затянулось до тех пор, пока он не осуществил свои цели. Он гарантировал безопасность бедуинам племени Авлад 'Али, населяющим ал-Бухайру. Это была уловка. Когда шейхи племен прибыли к нему, он их арестовал, обложил их большой суммой денег, а затем, наградив, задержал их, а солдат послал в места их поселений, они ограбили бедуинов, обесчестили их женщин и детей, увели их скот.

Что же касается катходы, остававшегося в Каире, то он устанавливает налоги на всю страну. Вместе с писцами в соответствии с указаниями своего господина они выработали новый порядок обложения деревень, а именно: подсчитав причитающееся по всем видам налогов за четыре года, издали указы о взыскании половины этой суммы налога в два приема. После того как -это было установлено « отношении первой половины и кое-что собрали в соответствии с этим постановлением, а остаток присоединили к тому, что приходится на вторую [313] половину,

то потребовали это от налогоплательщиков, не считаясь ни с чем, и не шли ни на какие уступки. С тех, кто обязывался погасить установленную для него сумму налога и сам гарантировал ее уплату, подписав об этом акт с установленным определенным сроком, требовали погашения даже до истечения этого срока, объясняя это крайней необходимостью. Налоговые счета направляли налогоплательщику через солдат, которые вселялись ж нему в дом с обязательствами, для него непереносимыми, и уже не покидали его, притесняя хозяина. [А содержание их] было ему не по средствам, и не оставалось ему спасения и прибежища. Приходилось либо уплатить любым способом, либо отказаться от своего владения безвозмездно в пользу дивана. А тогда у него не оставалось ничего для своего пропитания и пропитания семьи, и он становился неимущим бедняком, если не получал дохода с чего-то другого.

Месяц раби' ас-сани 1226 года (25.IV—23.V.1811). Катхода разными способами извлекал деньги и ухитрялся изыскивать их разнообразными уловками. Вот одна из них. Катхода посылает одному из ремесленных цехов распоряжение продавать свои изделия за полцены, делая вид, что заступается за потребителей из сострадания к ним и стремится снизить стоимость товаров в связи с тем, что шейхи цехов переходят границы в повышении цен. Тогда взволнованные ремесленники этого цеха собираются и в волнении предъявляют книги, показывающие их капитал и те накидки, какие они делают на одно их изделие, и сколько приходится на него таможенных пошлин и городских сборов, издержек по перевозкам морем и сушей. Но катхода не прислушивается к их словам, не принимает их доводов и дает распоряжение об их аресте. Тогда они просят пощады и заключается мировая за определенную сумму денег, которую они выплачивают ему. Они раскладывают эту сумму по душам [на каждого члена цеха], а затем надбавляют цену на свои изделия, чтобы возместить свои потери за счет покупателей, оправдываясь перед ними этим убытком. Не их постигал на самом деле этот ущерб — надбавка затем постоянно увеличивалась. Полагаю, что и в дальнейшем продолжалось штрафование цехов. Таким способом было собрано огромное количество денег. [314]

На самом деле это было грабежом средств и богатых и бедных людей.

В конце этого месяца паша (внезапно прибыл из Александрии. Он переночевал во дворце Шубра, а затем был доставлен в дам в ал-Азбажийу, где провел два дня, а потом поднялся в крепость. Тогда же прибыло такое огромное множество турецких солдат и солдат-арнаутов, что они заполнили собой город, и, куда ни бросал взгляд прохожий, только их он и видел перед собой и за собой по улицам и проулкам, — и это не считая /134/ тех, которых Мухаммад 'Али оставил в Александрии, и тех, что были в районах и областях Верхнего и Нижнего Египта. И никто, кроме господа твоего, не знает численности солдат!

Тогда же паша большое внимание уделил подготовке военной экспедиции и обложил деревни, требуя верблюдов, соломы и зерна.

Месяц джумада ал-ула 1226 года (24.V—22.VI.1811). Прибыл посланный Порты с извещением о том, что у султана родилась дочь. По этому случаю устроили празднество и а течение трех дней в часы пяти молитв давали пушечные салюты с башен крепости.

В этом же месяце с людей состоятельных и с ремесленников потребовали по одному, по два и по три мула. Тот, кто не имел мула, обязан был купить его или уплатить цену его — один кошелек, что составляет двадцать тысяч пара. В этом же месяце прекратился ввоз кофе из Хиджаза, и его стоимость повысилась настолько, что достигла двухсот семидесяти полупара за ратл. Оно стало редко появляться на рынках и в лавках, и достать его можно было лишь с трудом. Потребители стали делать кофе из разного сорта жареного зерна: ячменя, пшеницы, бобов, семян чертополоха и других, смешивая их с кофе или без него.

Месяц джумада ас-санийа 1226 года (23.VI—21.VII.1811). 20-го числа этого месяца (12.VII.1811) паша уехал в Бирку, требуя от бедуинов доставки вьючных верблюдов и караванов. Он поторопил отряд солдат к отъезду в Суэц; солдаты взяли под свое наблюдение вход и выход из города, стали отбирать ослов, мулов, верблюдов у каждого встречного, едущего [315] верхом или идущего со скотиной. Если они встречали кого-либо из знатных, то и его заставляли спешиться и усаживались вместо него. В большинстве своем люди, охваченные страхом, отказывались от поездок по своим делам и стали прятать своих ослов и мулов. Паша провел три дня в районе Бирки, а затем отправился в Суэц.

В этот же день прибыли барки и суда с кофе, вызванные пашой из Джидды и Йемена для перевозки войск и припасов; цены на кофе немного снизились.

Месяц раджаб 1226 года (22.VII—20.VIII.1811). В понедельник, 22 раджаба (12.VIII.1811), что соответствует 7-му числу коптского месяца мисра, поднялся уровень вод Нила, и наутро во вторник в присутствии катхода-бея открыли плотину. Паша же был в "отсутствии и находился в Суэце.

Месяц ша'бан 1226 года (21.VIII—18.IX.1811). 12-го числа этого месяца Диван-эфенди отправился по воде с оставшимися солдатами, а 8 ша'бана (28.VIII.1811), во вторник, паша прибыл из Суэца и занялся подготовкой к отправке солдат сушей. 10 ша'бана (30.VIII.1811), в четверг, паша направился в ал-'Адлийу и постарался поскорее отправить солдат сушей. От всех [ремесленных] цехов и от каждой профессии собирали группы людей в отряд, и тот, кто был не в состоянии ехать, должен был выставить кого-нибудь вместо себя.

Из богословов назначили для поездки шейха Мухаммада ал-Махди как шафиита, сейида Ахмада ат-Тахтави как ханифита, а шейх-ханбалит прибыл из Сирии. Предписали явиться сейиду Хасану Криту — маликиту из Розетты и шейху 'Али Хафаджи из Дамиетты. [Эти два последних,] явившись, извинились, попросили освободить их от поездки и возвратились в свои города.

В этом месяце появилась с севера комета между Малой и Большой Медведицами, головой она была направлена к западу, а хвостом поднималась к востоку; она испускала длинные лучи величиной с /135/ копье. Она появлялась каждую ночь, и народ рассматривал ее, разговаривал о ней, расспрашивал астрономов о ней, выясняя, каким предзнаменованием она является и какие битвы предсказывает. [316]

Комета продолжала появляться на протяжении приблизительно трех месяцев. Она уменьшилась несколько в своих размерах и, склоняясь к югу, приблизилась к созвездию Орла.

Месяц рамадан 1226 года начался в среду (19.IX.1811). В четверг, 9-го числа этого месяца (27.IX.1811), солдаты снялись из Хасвы и прибыли в Биркат ал-Хаджж. А в воскресенье, 12 рамадана (30.IX.1811), они оставили Биркат ал-Хаджж. Таким образом, время пребывания лагеря, считая со дня выступления, вплоть до дня их ухода из Биркат, составляло приблизительно шесть с половиной месяцев, и все это время люди находились в состоянии смятения во всем.

В тот же день выехал сейид Мухаммад ал-Махруки, отправившийся сопровождать экспедицию. Он выступил с большой торжественностью, так как вошел в состав руководства экспедиции, ведая снабжением ее всем необходимым, а также делами, касающимися бедуин и их руководства. Паша рекомендовал своему сыну Тусун-паше — главнокомандующему — ничего не предпринимать, не посоветовавшись с ал-Махруки и не поставив его в известность, и ни одно из дел не приводить в исполнение, не обсудив с ним.

В тот же день прибыли сообщения о том, что морские воинские части захватили порт Янбо и разграбили все товары купцов. Это случилось потому, что в порту Янбо находилось большое количество барок и судов. Эмир Мекки — шериф Галиб — переписывался с пашой, проявляя к нему сердечное отношение, дружбу и искреннюю симпатию. Паша точно так же переписывался с ним, посылал к нему сейида Салама ан-Наджари, сейида Ахмада ал-Манала — переводчика ал-Махруки — с многочисленными письмами и ответами, и неоднократно они являлись как бы посредниками между ними обоими. Шериф Галиб в каждом письме с каждым посланцем заверял пашу [в дружбе] и обещал поддержку его солдатам. Шериф лицемерил и льстил обеим сторонам — и туркам, и ваххабитам. Так как шериф Галиб не был властен над ал-Ваххаби, то, опасаясь его, он делал вид, что согласен с ним, подчиняется ему, готов выполнять взятые им на себя обязательства прекратить религиозные притеснения, новшества и тому подобное, а в глубине души он был [317] сторонником турок, так как был одного вероучения и толка с ними.

Он договорился с пашой, что по прибытии его солдат он полностью и со всем усердием поможет им. Все имущество купцов со всех барок, находившихся в порту Янбо, шериф Галиб распорядился перенести в крепость и оставить на попечении своего везира и оставил в его ведении около пятисот солдат. Суда же нагрузили товарами шерифа, пряностями, кофе и послали в Суэц для продажи этих товаров в Египте, с тем чтобы здесь их нагрузили снаряжением военно-морских частей. Когда эти суда прибыли, то они бросили якоря перед Янбо, испытывая потребность в воде, но им не помогли в этом. Группа солдат высадилась на сушу, чтобы разыскать источник воды, но охрана оказала им противодействие, стала драться с ними и изгнала их, не допустив к воде. На обратном пути на них обрушились с крепости пушечные и ружейные залпы. В действительности положение было неясным для обеих сторон. И тогда солдаты подготовились к штурму крепости, окружили ее и забросали ее ядрами и пушечными снарядами. Они приставили к стенам крепости лестницы и взобрались на них, не обращая внимания на пули, которыми осыпали их находившиеся в крепости. Овладев крепостью, солдаты истребили всех находившихся в ней. Уцелел лишь везир с шестью людьми, которые бежали на лошадях. Солдаты разграбили все, что нашли в Янбо из товаров, денег, тканей, кофе, обесчестили женщин и девушек, живших в порту, захватили их в качестве пленниц и торговали ими, продавая их друг другу.

20 рамадана (8.Х.1811) прибыли мубаширы ⁵¹² с сообщением о взятии Янбо. По этому случаю из крепости были даны многочисленные пушечные залпы и устроено празднество. Глашатаи объезжали дома знати, /136/ чтобы получить бакшиш.

С этой хорошей вестью послали в Стамбул специально назначенное почтенное лицо, чтобы оповестить должностных лиц Порты и султана мусульман. Это была первая победа.

Месяц шаввал 1226 года начался в пятницу (19.Х.1811), но в действительности он должен был бы начаться в субботу, так как полумесяц в четверг ночью не появлялся, лишь немногие [318] видели его в пятницу и утверждали, что он составлял десятую степень диска.

16 шаввала (3.XI.1811) прибыл на дромадере посланец с письмами от сухопутной экспедиции, оповещавшими, что она прибыла в Бандар Мувайлих ⁵¹³ 7-го числа этого месяца (25.Х.1811). Солдаты этой экспедиции в субботу в пещерах Шаиб ⁵¹⁴ устроили праздник.

Тогда же отправилась в поход в Верхний Египет военная экспедиция для борьбы с оставшимися в районе Ибрим ⁵¹⁵ мамлюкскими эмирами.

Месяц зу-л-ка'да 1226 года начался в воскресенье (17.XI.1811). В этот день прибыли морем паломники-алжирцы на многих судах, из которых приблизительно три оказались неисправными. Спустя насколько дней прибыли на судах триполитанцы и высадились на сушу в Булаке. 6 зу-л-ка'да (22.XI.1811) прибыл марокканский караван и с ним сын султана Марокко, его высочество Ибрахим, сын султана Сулаймана. Паша проявил внимание к нему, послал катхода-бея, чтобы встретить его, преподнес ему подарки, отвел для него жилище 'Али Кашифа, поблизости от дома ал-Махруки, поручил раису Хасану ал-Махруки обслуживать его, а подчиненных его обязал готовить для него и кормить его. Сын султана, переправившись через Нил, поднялся в крепость. Паша его принял, и он отправился в приготовленный для него дом, а впереди следовали вооруженные слуги из турок, каввасы, янычары и турки-барабанщики. Впереди шли пешком марокканцы, которые заставляли сидевших у своих лавок людей вставать перед ними.

Он пробыл пять дней, пока не закончил свои дела. В течение этого времени посланцы паши непрерывно приходили к нему и уходили; навещал его посланный паши, и паша послал ему подарки и разного рода припасы: сахар, мед, масло, муку, сухари и прочее. Паша дал ему пороху и тысячу ружей, заряжающихся пулями. Ибрахим выступил 10-го числа, и они отправились 12-го.

В четверг, 19 зу-л-ка'да (5.XII.1811), прибыли всадники на дромадерах с письмами, адресованными паше и другим. Они извещали о том, что сухопутные войска соединились с [319] морскими, что они взяли без боя Янбо ал-Барр ⁵¹⁶ и что бедуины явились толпами, и Тусун-паша принял их, одарил их одеждой и наградами. Затем приток известий прекратился.

Месяц зу-л-хиджжа 1226 года (17.XII.1811—15.I.1812). В середине его прибыли всадники на дромадерах с головами убитых и письмами, датированными серединой месяца [зу-л-]ка'да и содержащими сообщение о том, что 21 шаввала (8.XI.1811) прибыли в Янбо и встретились здесь сухопутные войска и морские части и что они завладели деревней, которая была у ваххабита Ибн Джаббара. Эта деревня называется ас-Сувайк. Ибн Джаббар бежал. Бедуины прибыли в большом количестве, и сын паши — Тусун их принял. Войска в момент составления письма стоят в селении Янбо в ожидании прибытия припасов, а суда задерживает зимний встречный ветер. Сообщалось также, что 14-го числа текущего месяца (30.XII.1811) они узнали о скоплении приблизительно семи тысяч всадников и пехоты под командованием видных ваххабитов, среди которых 'Абдаллах ибн Мас'уд и 'Осман ал-Мада'ифи ⁵¹⁷. Они прибыли с намерением внезапно напасть на лагерь. Против них выступил шейх Хувайтат Шадчд вместе с отрядом дулатов и солдатами, и изгнали их до восхода солнца. Между ними произошло сражение, /137/ во время которого ваххабиты выкрикивали: «О вы, язычники!» Сражение, длившееся два часа, завершилось поражением ваххабитов, у которых взяли добычу: около семидесяти хороших вьючных верблюдов, нагруженных кладью. Это краткое изложение того, о чем упоминалось в полученных письмах.

25 зу-л-хиджжа (10.I.1812), в пятницу, из Суэца прибыл караван, с которым приехали Чауш-паша, привезший с собой письма, а также сейид Ахмад ат-Тахтави, шейх ханбалит ⁵¹⁸. Они сообщили, что войска переправились из Янбо 17 зу-л-ка'да (3.XII.1811) в Манзалат ас-Сафра ⁵¹⁹ и в Джадиду ⁵²⁰ и расположились лагерем, разбив палатки поблизости от гор. Здесь они обнаружили траншеи и укрепления, обрушились на первую линию траншей и взяли их, а затем захватили и вторую линию укреплений. Солдаты поднялись на вершину горы и тут были поражены многочисленностью войска противника. [320] Кавалерия двигалась в теснинах этих гор, в то время как сражение на их вершине продолжалось день и ночь до послеполуденного времени среды 13 [зу-]л-ка'да.

Вдруг солдаты, находившиеся внизу, увидели, что с гор спускаются солдаты, потерпевшие поражение. Все они обратились в бегство, ища спасения, оставив свои палатки, багаж и снаряжение и грабя что полегче из имущества своих начальников. Тот, кто посильнее, захватывал имущество своего ослабевшего товарища, его верховое животное, садился верхом, а может быть, и убивал более слабого, чтобы забрать верховое животное и бежать. Они устремлялись на побережье в Бараик ⁵²¹ к судам, так как некоторое количество их из предосторожности стояло наготове. Их сердца были охвачены ужасом, и они были убеждены, что их преследуют, а на самом деле их никто не преследовал, потому что не преследуют отступающих в бегстве. Так как они отступали в беспорядке, то ни один из них не остался бы в живых, если бы их преследовали. На берегу моря солдаты стали криками звать суда. Когда к ним подходило судно небольшой вместимости, то солдаты, столпившиеся в огромном количестве, спускаясь на него, давили друг друга. Взобравшиеся на судно препятствовали доступу остальных своих сотоварищей, и если те не отставали, то пускали в ход ружья и пули. Из-за сильного желания попасть на суда и объявшего их страха солдаты поторопились пуститься вброд по горло в воде, точно ифриты ⁵²² гнались за ними, чтобы схватить их. Много солдат и слуг, видя давку на побережье у Барайка, отправилось в Янбо пешком, и произошла сумятица с верховыми животными, кладью, обслуживающими [обозы] людьми и другими. В Янбо возвратился Тусун-паша, после того как на день отлучился от своего войска, так что уже считали его пропавшим. Возвратились также и ал-Махруки и Диван-эфенди. Они обосновались в Янбо. Ал-Махруки оставил свои палатки со всем, что в них было. Отряд отступавших солдат, с трудом преодолевавших усталость и голод, обнаружил в них пищу, сладости, разного рода конфеты, пирожные, приготовленные с финиками, сахар-рафинад, гурейбу ⁵²³, печенье разного рода, варенье, всевозможные напитки и обрушился на все это, поедая [321] и грабя. Удостоверившись в том, что бедуины не преследуют их и не идут за ними следом, они провели так два дня, пока не добились того, чего хотели: насытили свои желудки, дали своему телу отдохнуть, а затем догнали своих сотоварищей. Таким образом они доказали, что, хотя и не преднамеренно, оказались благоразумнее других.

Лагерь пробыл в Янбо в течение двадцати четырех дней, что же касается кавалерии, то она, сосредоточившись, возвратилась в ал-Мувайлих. Кавалеристов очень донимала усталость, недостаток припасов, фуража. Рассказывают, что перед сражением на верблюда приходилось лишь по полкадаха ⁵²⁴ червивой пшеницы, в то время как на ежедневный рацион для верблюдов требуется четыреста пятьдесят ардаббов.

Что же касается ал-Махруки, то против него восстали военачальники, от которых он выслушал много оскорбительных слов и которые чуть было не убили его. Он спасся от них, сев на судно, и приехал в Каир через ал-Кусайр. Отдельными группами возвратились и его подчиненные и слуги. Что касается /138/ отправившихся в ал-Мувайлих Тамур-кашифа, Хусайн-бея Дали-паши, то они остались там в ожидании, разрешит ли им паша возвратиться в Каир или нет. Что же касается Салих-аги Куджа, то он, сев на судно, возвратился в ал-Кусайр, считая себя самостоятельным, так как он был высокого мнения о себе и полагал, что только он вправе возглавлять экспедицию, и пренебрегал мнением ал-Махруки и Тусун-паши. Он говорил: «Разве эти юнцы годятся для того, чтобы руководить военными действиями?» Он произносил во всеуслышание эти и еще более резкие выражения, а отступил он первым. Паша все это знал -из писем своего сына Тусуна и тайно возненавидел Салих-агу. Эту ненависть усилила поспешность возвращения Салиха Куджа в ал-Кусайр и то, что он не ожидал разрешения ни на возвращение, ни на пребывание там.

Все происшедшее не поколебало решимости паши, и он продолжал со всей энергией подготовку других солдат, которых он вывел за город. Он обязал деревни поставить верблюдов, позволяя думать, что это зачтется в счет налогов и повинностей в будущем. На таких же основаниях он потребовал зерна. Одна [322] лишь провинция аш-Шаркийа должна была под ответственность кашифа поставить двенадцать тысяч ардаббов. Да воздаст ему Аллах то, что он заслуживает!

И завершился год со своими событиями, в числе которых это событие. Я думаю, что оно будет иметь продолжение.

Вот другие события этого года. Уровень вод Нила снизился незадолго до празднования дня Салиб ⁵²⁵, после того как разлив его достиг чрезвычайно высокого уровня, так что затопило летние культуры и маис. Когда вода сошла, посеяли клевер, а время было летнее, земля сохранила тепло, и в ней развелись черви, которые поели посеянное; клевер посеяли вторично, и снова черви поели его. Нашествие червей на ранние культуры было совершенно исключительным во всех провинциях и в особенности в провинциях Гиза, ал-Калйубийа, ал-Мануфийа.

Паша учредил диван и устроил его в старом доме ал-Бакри в ал-Азбакийе. Он представил его как управление по подсчету того, что причитается ему с деревень, и по контролю за этим, но скрытое его назначение — другое. Он назначил в это управление Ибрахима Катходу ар-Раззаза, шейха Ахмада Йусуфа, писца Хусайна-эфенди ар-Рузнамджи и присоединил к ним писцов-мусульман, а не коптов, с тем чтобы они составили регистр взыскиваемых налогов, дополнительных налогов (му-даф) и традиционных крестьянских повинностей {ал-баррани). Диван заседал ежедневно, за исключением пятницы. Затем обстоятельства открыли дорогу паше к бушующей деревне: дело в том, что многие феллахи, услыхав об учреждении дивана, направились со всех районов в Каир и написали петиции катхода-бею и паше, жалуясь на своих господ и сообщая, что те завышают сумму собираемых ими налогов и строго наказывают при взыскании обложения или недоимок. Паша или катхода направляли их в этот вновь учрежденный диван для рассмотрения их дел в сопровождении посланца-турка. Его обязанностью было привести [данного] мултазима, феллахов, шахида ⁵²⁶, сборщика налогов со списками обложения для проверки. Во время проверки Ибрахим-катходу занимают списки, и он требует опечатанные списки обложения за прошлый год и тому подобное. Когда распространяется молва об этом в селениях, [323] то группы крестьян толпами являются в этот диван, начинаются вызовы мултазимов, сеется вражда и вызывается борьба между ними, и положение становится ужасным. Собираются толпы, раздаются вопли, крики.

Точно так же паша отстранил му'аллима Мансура и находившихся в его ведении писцов из управления возглавляемого его сыном Ибрахям-беем дафтардаром, и назначил в место них Мухаммада Ганима ар-Рашиди, Мухаммада-эфенди Салима и тех, кого он присоединил к ним. Сделал вид, что он поступает так из-за того, что узнал о предательстве коптов, но его скрытое намерение было совсем противоположно. Он стремился овладеть всеми налогами полностью, хватить их и лишить других даже небольшого дохода. Вот почему он натравливает одного против другого, сеет вражду между людьми, наполняет сердца одних неприязнью к другим и подстрекает этого против того. Некоторые называют этот диван диваном раздоров.

Среди событий — непомерное повышение курса размены монеты наряду с уменьшением в весе по отношению к нормальному стандарту. Все это потому, что господин паша оставил монетный двор в своем распоряжении, как собственное владение, управляющим над ним поставил своего дядю со стороны матери и установил, что для него /139/ ежемесячно должно чеканиться пятьсот кошельков. А до того, когда управляющим был ал-Махруки, ежемесячный выпуск составлял пятьдесят кошельков. Вес пиастров уменьшили почти наполовину по сравнению с нормальным и настолько увеличили добавление примесей, что в пиастре не осталось и четверти чистого серебра, а обменивается он на сорок пара. Точно так уменьшили вес и вес и ценность монеты махбуб. А так как люди легко разменивали махбуб и французские реалы и принимали их в погашение юридических расписок от несостоятельных должников и банкротов а также при торговых сделках с неходкими товарами, то из-за трудностей жизни курс их все повышался, пока курс реала не достиг двухсот пятидесяти пара, а махбуба – двухсот восьмидесяти. Положение еще более усугубилось из-за попустительства народа, и курс еще повысился. [324]

Тогда правитель снова объявляет о запрещении дальнейшего повышения. Это соблюдается несколько дней, а затем курс становится прежним или даже еще более высоким. Снова следует [такое же] провозглашение, и вследствие этого сурово преследуется тот, кто допускает обмен выше курса. Агенты хакима хватают, арестовывают, бросают в тюрьму, избивают, штрафуют, а иногда и расправляются с ним: продырявят нос и подвесят реал, распнут у его лавки в назидание другим.

И в то же время объявили, что реал разменивается по курсу двести семьдесят, а махбуб — по триста десять. Люди вслушивались, удивлялись этому странному распоряжению, подобного которому не приходилось слышать. Разменной монеты на руках у людей не хватало, так что человек, желающий разменять пиастр и заявляющий, что поступится при этом четырьмя пара, кружит полдня, пока получит европейской монетой достоинством в двенадцать, двадцать пять или пять пара. Иногда желающий разменять пиастр купит кое-что: масла, овощей, зелени, или кое-что у мясника, и остается за продавцом остаток мелочи, и он обещает записать на счет покупателя остаток, и много раз приходится покупателю возвращаться к нему, пока он рассчитается с ним и получит задержанные деньги. Так происходит не с ним одним, таких много. А причина тому — недостаток пара, несмотря на то что ежедневно монетный двор чеканит [их] тысячами. Но купцы скупают пара с надбавкой по сто пара на каждую тысячу этих монет и посылают их в Сирию и Турцию, где на монетном дворе выменивают их на французские деньги и золото, так как эта валюта идет в этих странах по более низкому курсу, чем в Египте. Спустя некоторое время дошло до того, что за размен тысячи было установлено двести пара, и это было зафиксировано в списках исчисления мири: сборщику налогов платили тридцать пиастров, то есть тысячу двести пара, и он засчитывал их только лишь за тысячу. Французский реал и махбуб принимаются по этому общепринятому расчету. И все от Аллаха!

А что касается тех, кто умер в этом году и кто заслуживает упоминания, то нет таких из числа прославленных богословов, а что касается эмиров то уже раньше упоминалось о [325] том, что произошло с ними, в общих чертах рассказано об их истреблении, и я избегаю повторений. И да будет Аллах милостив ко всем нам!

Комментарии

501 Йемен — государство в Юго-Западной Аравии. Граничит на севере с Саудовской Аравией. С запада омывается Красным морем.

502 Ат-Тина — небольшое селение на Ниле в 5 км к югу от Каира.

503 Куна (или Кина) — город в Верхнем Египте юго-восточнее Джирджи.

504 Кус — город в Верхнем Египте, к югу от Куна.

505 Куббат ал-'Азаб — селение к северо-востоку от Каира, где размещались казармы янычар.

506 Ас-сафашийа — род турецких войск, какой именно — не установлено.

507 Ал-Ка'кийин —улица в восточной части Каира, к югу от ал-Азхара.

508 Имеется в виду платок (махрама ал-аман), жалуемый в подобных случаях и служивший знаком помилования и гарантией безопасности.

509 Буш — селение на левом берегу Нила северо-западнее Бани Сувайф.

510 Имеется в виду формула “нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммад — пророк его”.

511 Аш-Шайх 'Осман — селение к югу от Каира, юго-западнее Тура.

512 Мубашир—собственно “распорядитель”, а у ал-Джабарти употребляется в смысле “вестник”.

513 Бандар Мувайлих — торговый город и порт Хиджаза.

514 Пещеры Ша'иб находятся на пути из Янбо в Медину.

515 Ибрим — остров и большое селение на Ниле к югу от Асвана.

516 Янбо ал-Барр (букв. “Янбо сухопутный”) находится северо-восточнее порта Янбо.

517 'Осман ал-Мада'ифи — прославленный военачальник ваххабитов, сыгравший главную роль в покорении ваххабитами Хиджаза, так как он был шейхом племен 'Аднан, населявших Хиджаз и Неджд На сестре ал-Мада'ифи был женат шериф Мекки — Галиб.

518 Шейх Ахмад ат-Тахтави в данном случае упомянут в качестве ханбалита — в остальных четырех случаях он фигурирует в качестве ханифита.

519 Манзалат ас-Сафра' находится на пути из Янбо в Медину.

520 Джадида — селение между Янбо и Мединой.

521 Барайк — небольшой порт к югу от Янбо

522 Ифриты — злые духи, персонажи арабского фольклора.

523 Гурейба — вид печенья, изготовляемого из сахара, яиц и муки, без добавления жидкости.

524 Кадах — мера сыпучих тел, равная 1/96 ардабба или 2,0625 л.

525 Салиб — коптский праздник Воздвижения — 27 сентября; считается, что к этому времени приостанавливается подъем вод Нила.

526 Шахид — лицо, ведавшее деревенским регистром, в котором фиксировались размеры надела общинника и лежавшие на нем повинности.

Текст воспроизведен по изданию: Абд ар-Рахман ал-Джабарти. Египет в канун экспедиции Бонапарта. М. Наука. 1978