Год тысяча двести двадцать второй

(11.III.1807—27.II.1808).

В описании этого шейха отметим, что обычно он не разговаривал, открывая свои рот лишь для произнесения зикра ³⁶¹ и немногих слов, чтобы потребовать необходимое ему, а в большинстве случаев изъяснялся при помощи жестов. Он подчинился шайтану и явился в Каир вместе со своими людьми и гулямами ³⁶² при барабанах и цимбалах по образцу шейхов — людей нашего времени,— которые считают это хорошим поступком. Они вступили в город неожиданно, держа в руках бичи, которыми они беспрерывно хлопали, сопровождая это криком и шумом. За шейхом Сулайманом следовали гулямы, бедуины со своими шейхами в центре. Они шествовали, пока не вступили в мечеть ал-Хусайни, и сидели в этой мечети, совершая зикр. Часть из них, потрясая бичами, прошла в дом сейида 'Омара Мукаррама — накиб ал-ашрафа.

В мечети они просидели до вечера. Затем их позвал к себе один из военных, по имени Исма'ил Кашиф Абу Манахир, уверовавший в святость упомянутого шейха. Вместе с ним они отправились к нему в дом, расположенный в переулке 'Абдаллах-бея ³⁶³. Здесь они поужинали и провели ночь, а с наступлением дня шейх сел верхом на мула этого военного и отправился со своим отрядом к гробнице имама аш-Шафи'и и сидел здесь вместе со своими приближенными в мечети, также совершая зикр. Катхода-бей узнал все об этом шейхе и ему подобных. Он написал сейиду 'Омару ан-Накибу записку с требованием, чтобы упомянутый шейх явился к нему и дал ему свое благословение, решительно настаивая на выполнении этого требования. Он намеревался уничтожить шейха Сулаймана, который им надоел. Сейид 'Омар знал, чего от него хотят, и послал сказать шейху Сулайману [следующее]: “Если ты действительно принадлежишь к числу святых, то яви чудо и покажи свою святость, а если [169] нет, то уходи и скройся”. А Салих-ага Кудж, когда узнал о нем, то вместе со своими солдатами отправился к мавзолею аш-Шафи'и, чтобы схватить шейха Сулаймана, но находившиеся здесь люди запугали его, говоря: “Не следует тебе нападать на него в таком месте, а вот выйдет он, тогда и возьмешь его”, и он стал дожидаться во дворце Шуваикар. Шейх задержался [в мечети] почти до вечера. Ему посоветовали выйти через южные ворота. Многие из собравшихся к нему теперь разошлись, и он отправился к гробнице ал-Лайса ибн Са'да ³⁶⁴, а затем в район Джабала. Бедуины же его и гулямы отправились в дом Исма'ила Кашифа, где и заночевали. Когда шейх Сулайман вышел в пустыню, его догнал Хаджж Са'уди ал-Ханави, который шел за ним вслед, и передал ему письмо сейида 'Омара. По возвращении он застал у сейида /65/ 'Омара катхода-бея и Раджаб-агу, прибывших сюда, чтобы расспросить о шейхе Сулаймане. На этот раз они не удовольствовались первым требованием. Сейид 'Омар сообщил им, что шейх ушел, и вручить ему письмо не удалось. Они рассердились и заявили: “Мы пошлем к кашифу ал-Калйубийи, чтобы его схватили, где бы он ни был”. И они ушли. Между тем солдаты отправились в дом Исма'ила Кашифа Абу Манахира, арестовали гулямов и отправили их по своим домам, и спаслись из них лишь те, кто был далеко, успел бежать или отсутствовал. Разбежались и пожилые последователи шейха Сулаймана. Что же касается шейха, то он продолжал свой путь через пустыню, пока не прибыл в Бахтим ³⁶⁵, а оттуда отправился в Нуб ³⁶⁶. О его местопребывании узнал шейх 'Абдаллах Заказук ал-Банхави, который уговорил его явиться в Каир. Когда шейх Сулайман попал к нему в руки, он отрекся от него. Отправившись к катхода-бею, шейх 'Абдаллах ал-Банхави попросил помилования и сообщил, что шейх Сулайман скрывается в мавзолее имама аш-Шафи'и. Катхода-бей обещал ему безопасность, и шейх 'Абдаллах ал-Банхави отправился к шейху Сулайману и доставил его из Нуба. Когда шейх Сулайман предстал перед катходой, тот сказал ему: “Дай своей бороде отрасти и оставь все это, живи в своей деревне, и я дам тебе землю, которую ты будешь возделывать. Не становись поперек дороги, и никто ,не станет поперек твоей. Не [170] противодействуй никому, и никто не будет противодействовать тебе”. Шейх молчал, не проронил ни слова. Его сопровождали четыре человека из числа его учеников, которые и разговаривали с катходой или заговаривали со своим шейхом. Затем катхода отдал распоряжение солдатам, и, взяв шейха, они отправились в Булак и здесь посадили его на барку. Некоторое время они отсутствовали, а возвратясь, разъяснили, что они убили шейха Сулаймана и бросили его в Нил и лишь один из сопровождавших его учеников сам бросился в реку, поплыл по воде, поднялся на берег, сбежал, и тем дело его кончилось.

В этом же месяце паша, находившийся в ар-Рахманийе, послал к шейху Дасука ³⁶⁷, требуя его к себе. [С этой целью] к шейху явилась группа солдат. Тот заупрямился и спросил: “Что паше нужно от меня? Сообщите мне, что он требует от меня. Если нужны подати или налоги, то я уплачу их”. Ему ответили: “Мы не знаем, у нас есть приказ доставить тебя”. Шейх Дасука отвлек солдат едой и питьем кофе, а сам укрыл в разных местах свой скот и своих женщин и все, чем он дорожил. К тому времени, когда прибыли барки с солдатами и выгрузились на берег, шейх селения вместе с другими оседлал лошадей, призвал к борьбе против солдат, храбро сразился с ними и, уничтожив их в большом количестве, бежал. Солдаты вступили в селение, разграбили его и забрали все, что находилось в домах его жителей. Они разорили мавзолей сейида ад-Дасуки ³⁶⁸ и перерезали всех, кого они здесь застали, и в том числе слепых студентов, находившихся в мечети сейида ад-Дасуки.

В этом же месяце катхода-бей отправился верхом к зданию ад-Да'удийа, в котором находился отряд дулатов. Здесь он увидел одного из солдат, швырявшего камеями в курицу, чтобы сбить ее с террасы соседнего дома. Катхода стал кричать на него и хотел его ударить, но против катходы выступили товарищи солдата по [корпусу] дулатов, напугали его, и он вынужден был сбежать от них вместе со своей свитой и быстро ускакал, пока не прибыл в район ал-Азбакийи.

Месяц раджаб 1222 года начался в пятницу (4.IX.1807).

4 раджаба (7.IX.1807) прибыли от паши письма о том, что [171] заключен мир с англичанами, согласившимися оставить Александрию и покинуть ее; паша требовал присылки пленных англичан.

10-го числа этого месяца (13.IX.1807) приехал посланный султана капуджи по имени Наджиб-эфенди. Он прибыл в Булак в понедельник, 11-го числа, через Дамиетту. Когда он узнал, что паша находится в районе ал-Бухайры, то отправился к нему и встретил его в Даманхуре. Он привез кафтан, саблю специально для паши, шубы и деньги для высшего командного состава, для таких, как Хасан-паша, Тахир-паша, 'Абдин-бей, 'Омар-бей, Салих Кудж. Капуджи остановился в доме Мухаммада ат-Тавила ат-Татанджи в Булаке.

В тот же день барки с пленными англичанами отправили в Александрию.

В среду, 13 раджаба (16.IX.1807), приехал гонец с извещением о том, что англичане погрузились на суда, оставив Александрию. В город вступил катхода-бей и поселился в доме шейха ал-Масири. Паша продолжал оставаться у плотины.

В субботу, 16 раджаба (19.IX.1807), окапуджи торжественно въехал /66/ из Булака в Каир, пересек центр города и направился к дому паши. В честь его прибытия дали салют из крепостных пушек.

В среду, 27 раджаба (30.IX.1807), у Мухаммада 'Али-паши родился ребенок от его наложницы.

В этот же день прибыли вестники с сообщением о том, что англичане оставили Александрию, а паша вступил в нее. Было устроено празднество и произведен салют из крепостных орудий в течение трех дней в часы пяти молитв. Последний салют был дан в субботу.

В течение четверга, пятницы и субботы прибыло много солдат, вступивших в город. Они потребовали жилищ у населения и растревожили народ, и выгнали многих с насиженных мест. Люди подняли шум. Многие явились к сейиду 'Омару и шейхам и написали петиции об этом катхода-бею. Он занялся этим делом, пригласил группу военачальников, переговорил с ними, и все они согласились с его заявлением, что каждый должен поселиться в том доме, в каком он жил до отъезда в лагерь, и не [172] препятствовать жителям дома оставаться в нем. Но эти слова мало помогли, так как солдаты по своему обыкновению разрушили дома, в которых они жили до того, сожгли их деревянные части и оставили их в руинах.

Месяц ша'бан 1222 года начался в субботу (4.Х.1807).

3-го числа, в понедельник, паша прибыл в Булак. В честь его прибытия дали залп из крепостных орудий и устроили трехдневное празднество. Случилось так, что паша, возвращаясь из Александрии, сел на маленькое суденышко в сопровождении Хасан-паши, Тахир-паши и Сулайман-аги, бывшего вакила. Лодка опрокинулась, и трое из них чуть не утонули. Некоторые схватились за край лодки, и их спасла от гибели подошедшая другая барка, и они были благополучно доставлены. Это произошло около Зифты ³⁶⁹.

В тот же день составили бумагу с извещением о том, что англичане оставили Александрию, и разослали ее по городам и селам. Население городов и сел обязали платить по четыре и по две тысячи пара в качестве путевых издержек за доставку этой вести. А произошло вот что: когда паша прибыл в район Александрии, то списался с англичанами, и несколько человек из них прибыло к нему. Паша уединился с ними, и никто не знает, какие разговоры имели место между ними. Они уехали, после чего было объявлено о заключении мира. Солдаты обрадовались, так как были испуганы, когда увидели укрепления англичан из кирпича, их совершенную кладку, окопы и между ними рвы, наполненные водой.

Затем приехали высшие командиры англичан, а паша, узнав о том, что они прибывают, организовал диван, построил войска, и солдаты стали рядами справа и слева. Когда англичане прибыли, в честь их был дан многократный пушечный салют, устроено празднество. Им дали лошадей, подарки, индийские ткани и облекли их в почетные одежды, в кашемировые шали и тому подобное; затем паша вместе с ними в сопровождении нескольких человек поехал в находящееся неподалеку расположение их главнокомандующего и их высших чинов, и здесь они встретились друг с другом. Паша преподнес английскому главнокомандующему другие подарки. Затем англичане поехали [173] вместе с пашой в Александрию и сдали ему форты. Это произошло через пять дней после вступления катхода-бея в город. Среди пленных англичан были и лица высокого ранга. Паша их освободил вместе с остальными пленными, и заключение мира завершилось возвращением пленных, так как они явились сюда не для того, чтобы завладеть страной, как это видно из всего предшествовавшего ³⁷⁰. Англичане, погрузившись на суда, удалились на небольшое расстояние от порта и продолжали препятствовать прибывающим судам войти в гавань из-за обострения отношений с турками. Вот все, что относится к англичанам. Что же касается солдат, то они перешли всякие границы в своих бесчинствах среди населения. Они насильно захватывали дома, у их владельцев. Группами они вваливались в населенный дом и без всякого стыда и разрешения вторгались на женскую половину под предлогом осмотра верхней части дома. Женщины поднимали крик, сбегались жители квартала. Население пыталось образумить солдат, но они не обращали внимания ни на увещевания добрым словом, ни на попытки применения силы, /67/ ни на вмешательство влиятельных лиц. Если и удавалось отделаться от них, то только ценой выкупа, дорогостоящими подарками; они ставили условие, чтобы им давали кашемировые шали. Бывало и так, что, когда им приносили требуемое, оно не нравилось их старшему и он требовал вместо доставленной шали красную или желтую. Случилось как-то, что к одному из домохозяев вошел со своим отрядом бинбаши ³⁷¹ и оставался там до тех пор, пока они не сговорились на том, что бинбаши возьмет шаль и оставит его дом. Хозяин дал ему желтую шаль, но бинбаши сделал вид, что он желает получить только красную и стремится лишь к соглашению. Хозяин дома попросил, чтобы бинбаши возвратил ему желтую, тогда он принесет и даст ему красную. Бинбаши, не выпуская шаль, стал убеждать его, чтобы он оставил ее до тех пор, пока не принесет ему красную, чтобы можно было выбрать ту из них, которая понравится. А когда тот принес ее, бинбаши присоединил ее к желтой и ушел от него, унеся обе шали, сверх того, что он забрал у него деньгами. Когда солдаты уходили из какого-нибудь дома, то хозяин его полагал, что он уже [174] отделался от них, а через два-три дня появлялись другие, и он попадал в новое осложнение, подобное первому, более легкое или еще более тяжелое. А некоторые солдаты вселялись в дом, прибегнув к хитрости. Они мягко говорили хозяину: “О брат мой, о любезный, со мной еще три или четыре человека и никого больше. По истечение десяти дней мы двинемся в путь, и наша просьба, чтобы ты дал нам место на мужской половине, а сам бы перешел на женскую половину, на верхний этаж дома”. Полагая, что они говорят правду, и рассчитывая их удовлетворить, хозяин дома поневоле соглашался, чтобы предотвратить их ненависть. Они переезжали к нему, усаживались, как и говорили, на мужской половине, привязывали во дворе лошадей, бросали свое оружие и говорили: “Мы стали твоими гостями”. Если же хозяин хотел перенести обстановку из [отведенного им] помещения, они говорили: “А мы, что же, сидеть будем на циновке и камнях? И что же станется с обстановкой?” И он был вынужден оставить ее. Затем солдаты требовали пищу и напитки, заставляли домохозяина обеспечить им это вовремя. Они пользовались его утварью и требовали от него все, что им было нужно: таз, кувшин и все прочее. Затем постепенно к ним начинали приходить их товарищи; вооруженные, они приходят и уходят. В занимаемом помещении им становится тесно, и они говорят хозяину дома: “Очисти другое помещение наверху для наших товарищей”. Если он скажет: “Нет у меня другого места” — или попытается ограничить их требования, то они применяют силу, и тогда домовладелец понимает, что [занятое] помещение они не освободят. Проходит, может быть, десять дней, или больше, или меньше, и солдаты покажут свое свинство, загрязнят помещение, прожгут ковры горящими угольками, падающими с наргиле, трубок. Они пьют, бушуют, кричат, хлопают в ладоши, поют на своих различных языках. В доме чувствуется запах водки, и сжимаются сердца хозяина дома и его домочадцев, и они предпочитают покинуть свой дом и переехать. Они обращаются с просьбой к родным или знакомым уделить им часть своего жилья, дать им возможность жить с ними совместно. Женщины уходят неожиданно, [чтобы не быть замеченными] с одеждой и с тем, что они в состоянии захватить. [175]

Затем начинают переносить имущество, утварь, посуду, домашнюю обстановку, а солдаты все это задерживают и не выпускают, заявляя при этом: “Если вы все это возьмете, то на чем же мы будем сидеть и в чем станем готовить? У нас ведь нет ни мебели, ни посуды, а то, что было с нами, пропало в пути и во время священной войны, которую мы вели, защищая вас от неверных, тогда как вы сидели в покое в своих домах и у своих жен”. Возникает спор между солдатами и хозяином дома, и дело кончается тем, что либо хозяин оставляет дом совсем тем, что в нем имеется, либо же они договариваются помириться при чьем-либо посредничестве и делят имущество, и так далее. Такие случаи происходили со знатными людьми и лицами, проживавшими в местах поселений мамлюкских беев, их войск, их приближенных и тому подобных. Затем солдаты стали направляться в такие кварталы и районы, которые никогда раньше не предоставлялись им для заселения, а именно в такие кварталы, как район мечети ал-Хусайни и квартал, расположенный за мечетью ал-Му'айади ³⁷², кварталы ал-Хурунфиш ³⁷³ и ал-Джамалийа ³⁷⁴. Все кварталы стали перенаселенными, так как некоторые почтенные лица переселялись из своих домов, как только по соседству с ними появлялись солдаты, опасаясь зла с их стороны. Солдаты взбирались на крыши, террасы и окна и стреляли /68/ в соседей из ружей и пистолетов. Случилось как-то, что один из офицеров вместе со своим отрядом вошел к уважаемому богослову и приказал ему оставить дом для того, чтобы он мог его занять. Богослов сообщил офицеру, что он принадлежит к числу крупных ученых, но тот не обратил на это внимания. Богослов оставил его, надел чалму и верхом на муле прибыл к своим коллегам — шейхам и попросил их выручить его. Группа шейхов отправилась с ним в дом и въехала [во двор] на своих мулах, а солдаты, уже прибывшие сюда, завидев их, подхватили оружие и направили на них сабли. Тогда некоторые из шейхов повернули и пустились бежать, а оставшиеся проявили упорство, спустились с мулов, стали разговаривать с офицером и объяснили ему, что это дом выдающегося ученого и что так не следует поступать с ним: “Христиане и евреи, — говорили они, — уважают своих священников и [176] монахов, тем более есть основания ждать этого от вас — мусульман”. Те заявили в ответ: “Вы не мусульмане, так как вы надеялись, что страна ваша попадет под власть христиан и что они будут лучше нас. Мусульмане мы, и мы сражались, чтобы изгнать христиан и выставить их за пределы страны. Мы имеем больше прав, чем вы, на эти дома”. И они наговорили много других оскорбительных слов. Не прекращая препирательств, они остались в этом доме и на следующий день, пока домовладелец не дал им двести пиастров и кашемировую шаль для их офицера. Так они поступали во многих домах, водворившись в них таким способом. В других домах они получили еще больше. Так, например, в доме Исма'ила-эфенди — контролера монетного двора, человека уважаемого — они взяли пятьсот пиастров и кашемировую шаль. Так же они поступали и с другими. Когда количество жалоб на это, поданных паше и его катходе, возросло, то последний заявил: “Эти люди сражались много дней и месяцев, вели священную войну, страдали от зноя и холода до тех пор, пока не изгнали из вашей страны неверных. Разве не должны вы стремиться дать этим людям жилье” И он говорил другие слова в этом роде.

Когда это все закончилось, положение паши упрочилось, он успокоился и получил египетские владения и порт Александрию, который до прихода англичан был вне пределов его власти. Действительно Александрия не была под его владычеством. Когда же англичане пришли туда и были изгнаны, то порт Александрия также стал его владением.

Первое, с чего паша начал, была отмена для шейхов и богословов предоставленного им права не платить налоги с земельных угодий, взятых ими на откуп. Когда вводились налоги и подати, которыми обложили деревни, и учредили налог кашифийа ³⁷⁵, то их распространили на все пожалования и виды доходов, принадлежащие всем, начиная с высших военных чинов и кончая самыми низшими. Исключение составили лишь деревни и доходы, принадлежащие шейхам, с которых не положено было брать ни половины, ни трети, ни четверти фа'иза, равно как с тех, кто имеет отношение к ним или пользуется их покровительством. И шейхи начали брать вознаграждение и [177] подарки с владельцев и крестьян, находившихся под их защитой и опекой Они стали высокомерны и поверили в незыблемость этого порядка вещей, и преуспевающие стали скупать в большом количестве участки у их владельцев за бесценок. Они соблазнились земными благами, забросили изучение и преподавание наук, сохранив это лишь в той мере, в какой это им было необходимо для поддержания своего положения. Они совершенно оставили дела. Дома некоторых из них уподобились домам прежних эмиров-тысячников. Они набирали слуг и помощников, сажали людей в тюрьму, осуждали их, избивали фалакой ³⁷⁶ и кнутами.

Они пользовались услугами писцов-коптов, совершали злоупотребления, посылая по деревням своих приближенных и устанавливая определенную плату, которую им надлежало взыскивать с населения в качестве путевых издержек. Они торопили крестьян, предостерегая их от опозданий с выполнением требуемого с них, не прислушивались к жалобам феллахов и вели с некоторыми из них давние тяжбы, вызванные завистью и ненавистью, заложенными в их зловредной природе. Они изменились в основе своей. На их собраниях упоминались лишь дела, связанные с мирскими благами,— пожалования, поместья, подсчеты мири, фа'иза, выгоды, разные домогательства, тяжбы и жалобы. /69/ Они совещались с коптами и приглашали их влиятельных лиц на свои собрания и пиршества, заботились об их делах, гордились их частыми посещениями, визитами, которые они сами наносили, и подарками, которыми они обменивались с ними, и тому подобное, что потребовало бы долгого объяснения. И что хуже всего — это рост враждебности между ними, зависти, злобы и борьбы за руководящую роль Дело приняло серьезный оборот. Они рьяно занимались пустяками и доставлением себе суетных удовольствий. Они были скупыми по природе, все жаловались и выпрашивали, жадничали и не находили удовлетворения. На все у них загорались глаза. Они стремились поесть и участвовать в пирах богатых и бедных и были в претензии, когда их не приглашали. Они прикидывались нуждающимися из-за многочисленности членов семей и домочадцев и расширяли свое поместье. Они совершали дела, [178] далекие от порядочности, выходящие за пределы законного. Они собирались, чтобы слушать музыку и песни, певиц и музыкальные инструменты, раздавать подарки и призы за реплики шутника, его афоризм и острое слово во время вечеринки. А он говорит громко в присутствии всех мужчин и женщин — как из простых, так и уважаемых,— повышая голос, так, что он слышен близкому и дальнему. Обращаясь к главной певице, он говорит: “О моя госпожа, его превосходительство шейх ислама и мусульман, наставник стремящихся к знаниям, преученейший шейх такой-то, так от него столько-то и столько-то золотых монет”, и называет большее или меньшее количество монет. Сумма звучит как большая, а на самом деле — маленькая. В результате — кичливая ложь и издевательство над наукой в присутствии простонародья и подонков, которые подражают шейхам, совершая непозволительные поступки без всякого стыда, тогда как в обязанность шейхов входит запрещать им подобные действия. В каждом собрании они смеются и хохочут так, что их слышно далеко. Они постоянно шутят, смеются, говорят двусмысленности и состязаются друг с другом в поисках благосклонности подростков и прочее.

Тогда же начали взыскивать с мултазимов оставшиеся за ними суммы мири за последние четыре года.

10 ша'бана (13.X.1807) открыли реестр по сбору мири вперед за следующий год и в качестве сборщиков направили солдат. Население поразила ужасная беда, деревни все время разорялись непрекращающимися контрибуциями, налогами, обложениями по погашению путевых издержек, по срочным и отложенным вызовам, за доставку добрых вестей. Жители деревни, застигнутые этим несчастьем, направляются в деревню, находящуюся под покровительством одного из шейхов, чтобы обосноваться там, но узнают, что и эти земли за это время уже попали в разряд облагаемых. Большими суммами в количестве 150, 100, 50 кошельков — больше или меньше — обложили такие города, как Дамиетта, Розетта, ал-Махалла ³⁷⁷ и ал-Мансура; и это сверх обложения по погашению дорожных издержек за доставку хороших вестей.

В это самое время ввели обложение на города и села [179] натурой: пшеницей, маслом, ячменем. В тех случаях, когда сборщики, назначенные для сбора повинностей, не обнаруживали требуемых у феллахов денег, они забирали их скотину, коров и передавали своему главному для продажи по назначенной цене. Собранную скотину оставляли без корма и воды и после этого продавали ее насильно мясникам, по самой высокой цене, принуждая их представить деньги, а если те колебались или не имели этой возможности, то им угрожали тюрьмой и избиением.

В четверг, 13 ша'бана 1222 года (16.X.1807), паша проходил через район Сувайкат ал-'Аззи ³⁷⁸, направляясь в сторону Байт Булгийа. Над дорогой, ведущей к двум улицам, вверху находится школа, расположенная фасадом к направляющимся в этот район; туда поднялись два солдата, чтобы подстеречь в засаде пашу, и в то время, когда он шел по направлению к школе, они оба выстрелили в него, но промахнулись. Пуля попала в лошадь одного из двух офицеров, находившихся около, и лошадь упала. Паша спустился со своего скакуна, сел на каменную скамью у одной из закрытых лавок и приказал слугам привести к нему тех, кто укрылся в этой школе. Слуги поднялись, схватили их, а затем из дома, находившегося по близости, явился их начальник и попросил для них пощады у паши, заявив, что они сумасшедшие и пьяны. Паша распорядился изгнать их из Каира и поехал к себе /70/ домой.

В понедельник (Так в тексте. В действительности 23 ша'бана приходится на воскресенье), 23 ша'бана (26.Х.1807), солдаты арнауты и турки собрались к дому Мухаммада 'Али-паши и потребовали выплаты им содержания. Он пообещал им это, но солдаты заявили: “Дольше терпеть не будем”. Они стали стрелять из ружей и продолжали оставаться на месте, а затем разошлись и рассеялись. Город взволновался, и сейид 'Омар послал сказать купцам ал-Гурийи ³⁷⁹, ал-'Аккадин ³⁸⁰ и [торговцам] на рынках, чтобы они забирали свои товары из лавок. Те так и сделали, а лавки заперли. После захода солнца к дому паши подошел отряд солдат [корпуса] дулатов, и они также стали стрелять из [180] ружей. Войска паши в ответ открыли огонь, убили четырех человек и ранили некоторое количество солдат-дулатов. Те перестали стрелять и отступили. Население провело ночь в страхе, в особенности жители района ал-Азхара: после захода солнца здесь заперли ворота, [поставили] охрану и вооружились, а открыли ворота лишь после того, как солнце взошло.

Настал вторник, а положение продолжало оставаться тревожным. Паша переправил в крепость этой ночью и на следующий день все свое ценное имущество, а в среду ночью он сам поднялся в крепость в сопровождении Хасан-паши, который затем возвратился к себе домой. Говорили, что часть солдат паши хотела предать его этой ночью и что паша узнал об этом по условным знакам, которыми они обменивались друг с другом. Он обманул их и тайно вышел из дома, о чем не знал никто, кроме немногих его приближенных, большинство которых составляют его родственники и соотечественники. Как только Бонапарт Хазандар удостоверился в том, что паша покинул свой дом и поднялся в крепость, он приказал присутствующим немедленно перенести туда же имущество и казну, а также переправить лошадей и седла. Солдаты, нагруженные оставшимся имуществом, обстановкой, утварью, направились в крепость, и поэтому по городу разнесся слух, что солдаты грабят дом паши, вследствие чего усилились шум и тревога. Никто ничего не знал о действительном положении вещей, даже военачальники. Страх перед солдатами возрос, а те стали буянить и снимать чалмы и одежду [с прохожих], и нескольких человек они убили.

Настал четверг, а ворота крепости оставались открытыми. Здесь разместились солдаты, стоявшие в полном вооружении. Некоторые командиры войсковых соединений поднялись в крепость без своих отрядов и возвратились оттуда. Такое положение сохранилось на протяжении следующего дня — пятницы. И солдаты, и население были в большом волнении. Воинские части опасались друг друга. Арнауты раскололись на две группы — одна из них склонялась к туркам, а другая полагалась на себя; войска дулатов склонялись к туркам и ненавидели арнаутов, а население опасалось всех. Среди жителей были [181] такие, которые опасались восстания черни, проявлявшей симпатии к солдатам, а среди последних были такие, которые смешались с населением переулков, где они поселились и обзавелись женами. В субботу в крепость поднялась группа шейхов, чтобы переговорить и посоветоваться относительно успокоения и разрешения этого положения любыми мерами, а затем они спустились оттуда. Ночь на воскресенье была временем новолуния, приближения месяца рамадана. Установленного по обычаю праздника на этот раз не устроили. Праздничные церемонии состоят из собрания, созываемого в доме кади, иллюминации и факельного шествия мухтасиба и шейхов цехов, сопровождаемого музыкой флейт и барабанов. Народ собирается на базарах и улицах, чтобы посмотреть [на эту процессию]. Все это не состоялось, и люди не удостоверились своими глазами в появлении луны в эту ночь. Настало воскресенье, люди позавтракали, когда же наступил полдень, призвали к воздержанию, но не было известно, как быть дальше.

Месяц рамадан 1222 года начался в понедельник (2.XI.1807), а в воскресенье вечером до заката солнца со стен крепости были даны многократные пушечные залпы, сопровождаемые множеством ружейных выстрелов. Солдаты, расположенные в городе, стали стрелять со своей стороны во всех районах с крыш домов и жилищ, и это было страшно. Так продолжалось до захода солнца; эти залпы были даны в честь наступления рамадана, как было принято праздновать начало и конец его.

4-го числа этого месяца (5.XI.1807) вопрос (Речь идет об удовлетворении требований солдат о выплате им содержания) разрешился тем, что потребовали собрать сумму в две тысячи кошельков. [Решение было принято] после совещаний и собраний, /71/ проведенных то в доме сейида 'Омара — накиб ал-ашрафа, то в других местах, как, например, в доме сейида ал-Махруки и прочих, где это и было установлено. Сумму эту распределили частью на приближенных паши, частью на шейхов — мултазимов, в возмещение за полное освобождение от обложения. На их долю пришлось двести кошельков, которые распределили [182] соответственно количеству киратов земли ³⁸¹, принадлежащих тому или иному шейху, из расчета три тысячи пара за каждый кират. [Эти двести кошельков рассматривались] как ссуда, подлежащая возврату или засчитываемая в счет кашифийи и податей, которые будут теперь причитаться с подведомственных им крестьян. Другими суммами этой контрибуции были обложены шейхи цехов и население [квартала] ал-Гурийа, торговые дома, торгующие мылом, бурдюками, и мелкие торговцы.

Диван по взысканию суммы, установленной с духовных лиц, обосновался в доме Ибн ас-Сави, а ведающие обложением турок и жителей Хан ал-Халили — в доме Исма'ила ат-Тубджи. Все связанное с взысканием обложения передавалось на разрешение сейида 'Омара ан-Накиба.

Многие ремесленники, как башмачники и другие, укрылись в мечети ал-Азхара, пробыв здесь ряд дней, но это не оказалось опасением для них. Сборщики обложения, назначенные из числа турецких каввасов, солдат корпуса дулатов и местных каввасов, расходились с бумагами, в которых указывались суммы обложения с каждого лица и, сверх того, плата каввасу за дорогу. И постигло людей это несчастье в благословенный месяц. Спит человек в доме своем и думает о том, как ему прокормить свою семью. Неожиданно обрушивается на него требование, с которым на заре к нему является сборщик, будоражит его, кричит на него, даже подымается на женскую половину, будит ее, как громила, не обращая внимания на ранний час. Хозяин дома пытается умилостивить сборщика, дает ему обещания, плату за дорогу, предусмотренную бумагой, в которой прежде всего значится сумма обложения. Не успеет он отделаться от одного сборщика, как является к нему следующий, действующий так же, как его предшественник.

В тот же день прибыл Мухаммад — катхода Шахин-бея ал-Алфи — с ответам на письмо, посланное пашой его господину. Он оставался [в Каире] ряд дней, ведя переговоры с пашой относительно заключения мира с Шахин-беем, и они договорились, что последний явится в Гизу. Придя к соглашению с пашой, катхода уехал 12 рамадана (13.XI.1807) в сопровождении Салих-аги Силахдара. [183]

В четверг, 18 рамадана (19.XI.1807), паша, решив изгнать Раджаб-агу ал-Арна'уди, послал ему приказание покинуть страну, предварительно прекратив выдачу его рациона и уплатив ему содержание. Раджаб-ага отказался уехать, сказав: “Мне с паши причитается пятьдесят кошельков, и я не уеду, пока не получу их”. Эту сумму Раджаб-ага требовал вот почему: при жизни ал-Алфи старшего Раджаб-ага договорился с пашой, что он отправится к ал-Алфи, [притворно] присоединится к нему, чтобы перехитрить и [предательски] убить ал-Алфи. Если хитрость его удастся и он действительно убьет ал-Алфи, то паша должен ему дать пятьдесят кошельков.

Раджаб-ага отправился к ал-Алфи и прикинулся, что желает служить ему и ненавидит пашу и гнет его. Ал-Алфи встретил его милостиво, облагодетельствовал его, но вместе с тем принял меры предосторожности против него. Когда прошло много времени и Раджаб-ага не смог добиться цели, он возвратился к паше. Когда паша приказал ему отправиться, (покинуть Египет], Раджаб-ага стал с него требовать пятьдесят кошельков, а паша отказался и заявил: “Я назначил [эту сумму] в надежде, что дело будет сделано, но, поскольку оно не вышло, нечего спрашивать [вознаграждения] за него”. Раджаб-ага продолжал упорствовать, потому что нелегко им было расстаться с Египтом, где они стали эмирами и высокопоставленными лицами после того, как у себя на родине были дровосеками и зарабатывали на пропитание низменным ремеслом. Раджаб-ага собрал свои арнаутские войска в район своего жилища,— это был дом Хасан-катходы ал-Джарбана у ворот Баб ал-Лук,— а паша направил против него войска, чтобы его разгромить. Со стороны моста Баб ал-Харк ³⁸² сюда прибыл Хасан-ага, командующий нерегулярными частями. Со стороны дубилен также прибыло большое количество турок во главе со своими военачальниками. С обеих сторон эти части устроили укрепления и немного приблизились к жилищам арнаутов, расположенным напротив дома алнБаруди. Однако они не осмелились пойти против них в наступление прямо по дороге, а заняли дома, расположенные рядом, и проникали из дома в дом, делая отверстия в стенах, пока не добрались до первого жилья /72/ арнаутов. Они пробили [184] отверстие в доме, занимаемом шейхом Мухаммедом Са'дом ал-Бакри, проникли в соседнее помещение и через него в дом 'Али-аги аш-Ша'рави, затем в дом Сиди Мухаммада и в дом брата его Сиди Махмуда, именуемого Абу Дафийа. Этот дом примыкает к жилищам арнаутов. Солдаты хозяйничали в этих домах и пугали их жителей своими гнусными поступками. Вступив в первый дом, они поднялись на женскую половину самым неподобающим образом, без разрешения и пробили отверстия в верхнем помещении гарема, разрушили стену и отсюда вошли на женскую половину следующего и других домов. Часть из них поднялась на террасу крыши, мимоходом стреляя в воздух из ружей. И не секрет, что происходит с женщинами, как это их будоражит: они начинают кричать и вместе со своими детьми перебегают в другие кварталы, как квартал Кавадис ³⁸³, и в район квартала 'Абдин; полные страха, ужаса и смятения, они пробираются туда задворками упомянутых домов. Солдаты же приступают к грабежу имущества, одежды, обстановки, разбивают сундуки, забирая содержимое, без всякого стыда они поедают находимую ими пищу — днем во время рамадана. Я был очевидцем последствий их мерзких деяний в доме упомянутого Абу Дафийа. Я видел взломанные сундуки, развеянную во все стороны набивку матрацев и подушек, которые они вспороли, чтобы захватить с собой наматрасники. У жителей этих домов не уцелело ничего, кроме вещей, находившихся вне дома на далеком расстоянии, или тех, что были розданы до этих событий. Мухаммад-эфенди Абу Дафийа был ранен в плечо выстрелом одного из солдат, проламывавших в это время отверстия в стене. Точно так же поступали в других домах солдаты, наступавшие со стороны дубилен. Все это продолжалось на протяжении трех дней и ночей. В понедельник, 22-го числа этого же месяца (23.XI.1807), ночью к упомянутому Раджаб-аге прибыли живущий в Булаке 'Омар-бей старший ал-Арна'уди и Салих Кудж и увезли его в Булак. Так закончилась война между ними. Баррикады утром снесли, и это сражение завершилось ограблением домов, пробивкой отверстий в них, волнениями их жителей. С обеих сторон были небольшие потери, а среди населения города были убитые и раненые. В субботу [185] прибыл в Дахшур Шахин-бей ал-Алфи и сопровождающие его барки, груженные подарками для паши от Ибрахим-бея и Мухаммад-бея ал-Муради ³⁸⁴, известного под кличкой ал-Манфух (“Ал-Манфух” означает “толстопузый”). Эти подарки включали тридцать лошадей, сто кантаров кофе, сто кантаров сахару, четырех евнухов и двадцать черных невольниц. Когда Шахин-бей прибыл в Дахшур, то в [Каир] приехал Мухаммад — катхода его — и 'Али Кашиф старший, и паша послал с ним Шахин-бею подарок в сопровождении своего сына и Диван-эфенди.

В четверг, 25 рамадана (26.XI.1807), уехал Раджаб-ага, от которого отступились многие его солдаты и приближенные; он отправился из Дамиетты.

В этот же день возвратились из Дахшура Диван-эфенди и сын паши, которого Шахин-бей одарил почетной шубой, дал ему подарок и ценное английское оружие.

28-го числа этого месяца (29.XI.1807) Шахин-бей приехал в Шубра-Мант, а паша уже распорядился к тому времени, чтобы ему очистили провинцию Гиза и чтобы кашиф Гизы и солдаты переправились на восточный берег Нила. Они передали 'Али Кашифу старшему ал-Алфи замок и все, что вокруг него и в нем, в том числе пороховой склад, пушки, военное снаряжение и прочее.

Месяц шаввал 1222 года начался во вторник (2.XI.I.1807). В эту ночь солдаты из-за подавленности не устроили установленного празднества, они не стреляли, как обычно, во всех районах города: с крыши, с домов, с террас. Только из крепостных орудий давали залпы в честь праздника в течение трех дней в часы пяти молитв.

В четверг паша начал заниматься восстановлением замка для /73/ Шахин-бея в Гизе, который был разрушен солдатами равно как и дома Гизы, где уцелело лишь немного зданий. Паша решил восстановить замок и собрал строителей — каменщиков, плотников, столяров. Привезли доски из Булака и Других мест и разобрали дом Абу-ш-Шавариба, привели верблюдов и ослов, чтобы перевезти деревянные части [этого дома], [186] извлеченные отсюда в огромном количестве и такой толщины, подобной которой нет в наши времена.

7 шаввала (8.XII.1807) Шахин-бей прибыл в Гизу и заночевал в замке. В честь его прибытия дали многократный салют из пушек. 'Али Джурджи Муса ал-Гизави устроил для него пир, стоимость которого обязали возместить население города. Паша назначил его кашифом и мултазимом всей провинции Файйум и пожаловал ему также тридцать деревень района Бахнаса, десять деревень Гизы, которые он сам выберет, и сделал его кашифом Гизы и ал-Бухайры, отдав все это в его полное распоряжение вплоть до границ Александрии. На это пожалование в диване была составлена грамота.

В среду утром, 9 шаввала (10.XII.1807), сейид 'Омар-эфенди, накиб ал-ашраф, вместе с шейхами поднялся верхом в крепость по вызову, посланному им этой ночью. Как только они прибыли в крепость, сын паши Тусун-бей, находившийся там, отправился вместе с ними по направлению к Старому Каиру. Шахин-бей в это время переправился на восточный берег Нила вместе с группой кашифов, отрядом мамлюков и бедуинской кавалерией, и шейхи его приветствовали. Их сопровождала часть войск дулатов, шествовавшая впереди народа со своими барабанами и флейтами, затем следовала конница, а за ней кашифы, мамлюки, сейид 'Омар ан-Накиб с шейхами, затем Шахин-бей и рядом с ним сын паши, за которыми шли их приближенные и слуги. Шествие замыкали музыканты. Про цессия направилась в сторону кладбища, и [участники ее] посетили мавзолей имама аш-Шафи'и, затем верхом направились в крепость, куда они поднялись через ворота Баб ал-'Азаб ³⁸⁵, к зданию дивана. Шейхи отделились от них и отправились к себе домой, а остальные были приняты пашой. Шахин-бей его приветствовал, а паша подарил ему дорогую меховую шубу, саблю и кинжал, усыпанный драгоценными камнями, а также лошадей с седлами. Сын паши пригласил Шахин-бея к себе, и паша разрешил ему направиться в сопровождении Тусун-бея в его дворец. Они поехали и пообедали у него, а затем Шахин- бей в сопровождении своей свиты спустился из крепости и поехал к Хасан-паше. Тот его тоже встретил, приветствовал [187] и подарил ему коней. Отсюда в сопровождении Тусун-бея и Хасан-паши они отправились к Тахир-паше — племяннику паши, тот тоже его приветствовал и дал ему подарки. Затем Шахин-бей возвратился в Гизу, в свою палатку в Шубра-Мант, и продолжал оставаться здесь в лагере, пока не было закончено восстановление замка [в Гизе]. Его кашифы и солдаты часто посещали свои дома в городе, проводя там и ночь, и две, а затем возвращались в лагерь.

Тогда же паша прекратил выдачу рациона и жалованья [частям] корпуса дулатов и приказал им возвратиться к себе на родину.

В пятницу сторонники ал-Алфи всем своим войском и лагерем переправились к северу от Гизы. В субботу, 12 шаввала (13.XII.1807), прибыли четыре санджака сторонников ал-Алфи, а именно: санджаки Ахмад-бея, Ну'ман-бея, Хусайн-бея и Мурад-бея. Они поднялись в крепость, и паша одарил их шубами, саблями и другими подарками. Затем они отправились к Хасан-паше и приветствовали его, и он также одарил их. Отсюда они отправились в дом Салих-аги Силахдара и оставались у него до конца дня. Потом они отправились по домам, где находились их жены, переночевали там, а наутро отправились в Гизу.

Во вторник, 15 шаввала (16.XII.1807), состоялось обручение Ахмад-бея ал-Алфи с 'Адилой-ханум ³⁸⁶, дочерью Ибрахим-бея старшего. Последнего при заключении брачного договора представлял шейх ас-Садат, /74/ а Мухаммад-катхода был представителем Ахмад-бея. Паша со своей стороны дал приданое в сумме восемь тысяч реалов.

В тот же день договорились послать Ну'ман-бея, Мухаммад-катходу и 'Али Кашифа ас-Сабунджи к Ибрахим-бею старшему, чтобы заключить мир. Тогда же хотели обручить Ну'ман-бея с Зайнаб-ханум, дочерью Ибрахим-бея, но та воспротивилась, заявив: “Это невозможно без разрешения моего отца. Пусть Ну'ман-бей отправится к отцу и напросит у него разрешения, а я подчинюсь его воле”. С этим согласились.

Шахин-бей со своей стороны захотел жениться на вдове убитого Хусайн-бея, известного по кличке ал-Вашшаш, который состоял в его свите. Вдова его была дочерью ас-Суфти. [188]

Шахин-бей попросил на это разрешений паши, а тот сказал: “Я хочу женить тебя на моей дочери, и ты будешь моим зятем. Дочь моя должна скоро прибыть, я уже послал к себе на родину в Кавалла, чтобы ее доставили сюда. Если она задержится с прибытием, я подарю тебе невольницу, чтобы ты женился на ней”.

В среду паша выехал из крепости и отправился на стрельбище. Он вызвал Шахин-бея из Гизы, и они состязались в метании копий и фехтовании на саблях. Затем они все вместе поднялись в крепость, и Шахин-бей оставался у паши до послеполуденного времени, а потом вместе с Ну'ман-беем он отправился в дом 'Адилы-ханум, где они провели время до захода солнца, когда за ними прислал паша и они поднялись в крепость. Там они провели ночь, а наутро отправились в Гизу. Здесь уместны слова поэта: “Эти дела вызывают смех неразумных, но проницательные плачут от их последствий”.

Тогда же паша назначил Хасан-агу — командира нерегулярных частей — правителем Дамиетты вместо Ахмад-бея, а 'Абдаллаха Кашифа ад-Дарандали — правителем Мансуры взамен 'Азиз-аги.

В среду, 23 шаввала (24.XII.1807), прибыл капуджи с несколькими указами, одним из которых были подтверждены права Мухаммада 'Али на владение Египтом, вторым — сын паши Ибрахим был назначен дафтардаром, третьим — давалось помилование всем солдатам в виде вознаграждения за то, что они изгнали англичан из Александрийского порта. Последний подтверждал необходимость скорейшей подготовки военной экспедиции против Хиджаза для освобождения священных городов и рекомендовал пашу обитателям и купцам Хиджаза. Посланный султана привез также в качестве дара шубу и деньги.

В четверг устроили торжественный въезд капуджи. Он поднялся в крепость, и здесь были зачитаны упомянутые указы в присутствии паши, шейхов, высшего командного состава, Шахин-бея и его мамлюкской свиты — сторонников ал-Алфи. [По этому случаю] дали пушечный салют и устроили празднество.

Тогда же Ибрахим-бей, сын паши, отправился по [189] направлению к Калйубийи в сопровождении группы писцов-коптов, возглавляемой Джурджисом ат-Тавилом, и группы чиновников и писцов-мусульман из рузнаме ³⁸⁷. В их задачу входило установить количество земель, орошаемых нильскими водами, и количество земель неорошаемых. И обрушилось на деревни несчастье -— необходимость возмещать их путевые издержки, нести повинности. Они установили налог, взимаемый в казну с каждого феддана орошаемой Нилом земли, в сумме четыреста пятьдесят пара серебром сверх того, что причитается мултазиму, и чрезвычайных налогов и ал-баррани ³⁸⁸, а также обложения в погашение путевых издержек и многочисленных других налогов.

Месяц зу-л-ка'да 1222 года начался в среду (31.XII.1807). В этот день зажиточную часть населения обложили некоторой суммой кошельков в счет налогов, которые будут для них установлены на будущее, и назначили солдат для истребования этой суммы. Большинству из этих лиц пришлось скрыться, так как у них не было денег, кошельки их были опустошены. Многие из них прибегли к людям влиятельным и не отходили от их домов, пока те не ходатайствовали за них и не избавили их от этой печали.

10 зу-л-ка'да (9.I.1808) дошло известие из Верхнего Египта, что мамлюкские беи в соответствии с приказом паши вступили в борьбу с Йасин-беем, напали на него в районе Минийи и разбили его. Йасин-бей укрылся в городе Минийе, а эмиры разграбили имущество [его лагеря]. Вслед за этим сообщением прибыл в Каир отец Йасин-бея и были назначены войска к отправке в /75/ Верхний Египет во главе с Бонапартом Хазандаром. Перед ними шел Сулайман-бей ал-Алфи с другими войсками.

20 зу-л-ка'да (19.1.1808) было направлено некоторое количество войск на побережье под командованием 'Омар-бея — человека из ближайшего окружения ал-Ашкара ал-Масрали — для охраны Розетты, а другие войска были направлены в Александрию. 'Омар-бей задержался с отправкой из-за того, что в Александрию прибыл английский корабль, с которого сообщили о походе французской эскадры в воды Сицилии и о [190] возможном захвате ее, равно как и о предполагаемом захвате Мальты. По получении этого известия английский консул Батруш, пребывавший в Розетте, переехал со своей семьей и близкими в Каир.

В конце этого месяца собрали большое количество каменщиков, плотников и надсмотрщиков для того, чтобы восстановить стены крепости в Александрии, Абукире и на всем побережье.

Месяц зу-л-хиджжа 1222 года начался в пятницу (30.1.1808).

12 зу-л-хиджжа (10.II.1808) стало известно, что Сулайман-бей ал-Алфи, прибыв к Минийе, занял всю местность вокруг нее и что против него выступил со всем своим войском и бедуинами Йасин-бей, и между ними произошло большое сражение. Йасин-бей потерпел поражение и бежал в Минийу, Сулайман-бей с небольшим количеством солдат преследовал его и, перебираясь через траншею, упал, раненный выстрелом солдата, спрятавшегося внутри траншеи. Сулайман-бей умер. Было захвачено все снаряжение Йасин-бея, его верблюды и казна, а войска его были рассеяны. С остатками своих войск и бедуинов Йасин-бей укрепился внутри города Минийа. Битва произошла в среду, 6 зу-л-хиджжа (4.II.1808).

Когда об этом сообщили паше, он проявил огорчение и сожаление по поводу смерти Сулайман-бея. Близкие Сулайман-бея в Гизе стали в своих домах принимать выражения соболезнования, устраивать похоронные церемонии. Паша стал порицать отвагу мамлюкских эмиров и смелость их — как это Сулайман-бей мог рисковать собой и сам бросился внутрь траншеи? При этом паша заявил: “Я послал к нему, чтобы предупредить его и сказать, чтобы он ожидал Бонапарта Хазандара и чтобы он предварительно снесся с Йасин-беем и ознакомил его с имевшимися у него на руках указами, и, лишь убедившись в том, что тот отказывается подчиниться, вступил в бой с ним, и чтобы вперед были брошены турецкие части, более терпеливые и сведущие в осадных делах. Сулайман-бей не захотел прислушаться к тому, что я ему говорил, и оказался жертвой собственного тщеславия. Необходимо, чтобы каждый крупный [191] военачальник находился в арьергарде своих войск. Он — руководитель. В случае его ранения его люди теряются, и наоборот, если он с ними, они отважно бросаются навстречу самой грозной опасности”. Войска Сулайман-бея прислали сообщить, что их военачальник умер и что они всем своим лагерем продолжают осаждать Минину и ожидают, когда паша назначит им командира вместо погибшего Паша послал Шахин-бею свое соболезнование и попросил его избрать из своей свиты того, кого паша мог бы назначить вместо Сулайман-бея. Шахин-бей стал совещаться с приближенными, но ни один из высокопоставленных не захотел получить это назначение, и их выбор пал на одного из мамлюков, по имени Йахйа. Его послали к паше, который дал ему назначение и приказал ему отправиться в Минийу. Тот переправился в Гизу и стал заканчивать свои дела.

В середине этого месяца прибыло сообщение о том, что Бонапарт Хазандар приехал в Минийу после сражения и послал к находившемуся в осаде Йасин-бею, призвав его к повиновению. Он дал ему ознакомиться с письмами и посланиями паши, находившимися при нем, и огласил их ему и присутствующим эмирам, ознакомив также и отсутствующих. Они содержали 'предупреждение: в том случае если Йасин-бей откажется подчиниться и будет продолжать упорствовать в своем бунтарстве, Бонапарт [Хазандар] и мамлюкские беи поведут против него военные действия. Йасин-бей отдал себя во власть Бонапарта [Хазандара] и явился к нему после того, как получил гарантию безопасности. Об этом сообщили в Каир. Бедуинам, осажденным в Минийе, после заключения мира открыли дорогу, и они отправились восвояси. Бонапарт[Хазандар], овладев Минийей, пробыл здесь два дня, а затем отправился в Каир.

В понедельник ночью, 18 зу-л-хиджжа (16.I.1808), Йасин-бей прибыл /76/ в Булак, а утром он поднялся верхом в крепость. Паша задержал его и хотел убить, но этому воспротивились 'Омар-бей ал-Арна'уди и Салих Кудж и другие, которые в пятницу поднялись в крепость, а паша к этому времени поставил наряды солдат у наружных и внутренних дверей крепости и окружил себя ими. 'Омар-бей и Салих Кудж-ага поговорили [192] с пашой по поводу Йасин-бея и просили оставить его в Каире. Паша на это возразил; “Ему невозможно оставаться в Каире. Я тотчас же убью его и посмотрю, что за этим последует”. После этого заступникам осталось лишь подчиниться. Затем Йасин-бей предстал перед пашой, и тот наградил его шубой и дал ему сорок кошельков. Йасин-бей вместе с сопровождающими его отправился после полудня в Булак, чтобы уехать в Дамиетту и оттуда на Кипр; его сопровождала стража.

В воскресенье из Минийи прибыл в Каир Бонапарт Хазан-дар, и год закончился.

А что касается того, кто умер в этом году и кто заслуживает упоминания, то умер ученый шейх, последний из достойнейших улемов, праведных и благочестивых и скромных — шейх Ахмад ибн 'Али ибн Мухаммад ибн 'Абд ар-Рахман ибн 'Ала' ад-Дин ал-Бармави аз-Захаби, шафиит, слепой. Он родился в селении Барма ³⁸⁹ провинции ал-Мануфийа в 1138 (1725-26) году; здесь он рос, обучался Корану, текстам у шейха ал-Ма'асари, а затем он переехал в Каир, в медресе Шайхунийа ³⁹⁰ в [квартале] ас-Салиба ³⁹¹. Там он обучался хадисам у шейха Ахмада ал-Бармави, посещая занятия шейхов ал-Азхара: шейха Мухаммада Фариса, шейха 'Али Каитбея, шейха ад-Дафри, шейха Сулаймана аз-Зайата, шейха ал-Маллави, шейха ал-Мадабиги, шейха ал-Ганими, шейха Мухаммада ал-Хифни и брата его Йусуфа и 'Абд ал-Карима аз-Зайата, шейха 'Омара ат-Тахлави, шейха Салима ан-Нуфрави, шейха 'Омара аш-Шанвани, шейха Ахмада Разза, шейха Сулаймана ал-Басуси, шейха 'Али ас-Са'иди. Он обучался и преуспевал в своем образовании и неотступно занимался им. Жил он уединенно, был неприхотлив, довольствуясь тем, что уделялось ему. Он не соперничал ни с кем и не вмешивался в мирские дела. Его сын, достойный улем шейх Мустафа, рассказал мне, что его отец от рождения был зрячим, но еще в младенчестве, заболев оспой, потерял зрение. Дядя его отца шейх Салих аз-Захаби взял его, воззвал к Аллаху и сказал в своем призыве: “Как ты закрыл его глаза, так же просвети его разум!” И внял Аллах его призыву. Шейх Ахмад был [человеком] большого ума. Он передвигался самостоятельно, без поводыря, [193] отправился без слуги в дальний путь и, направляясь в ал-Азхар, не сбивался с пути; лучше зрячих он своим посохом отводил от себя встречных на осле или верблюде, могущих задеть его, или преграды, лежащие на его пути. Ему изумлялись и ставили его в пример, как это выразил тот, кто сказал: “Что такое слепота глаз по сравнению со слепотой души — она-то (последняя) и есть полная слепота и подлинное испытание: слепые глаза — закрытые глаза, слепота же душ — вот настоящее несчастье”.

Он продолжал следовать своему уединенному образу жизни, усердно занимался наукой, чтением Корана, всенощным бдением. Каждую ночь он читал половину Корана, вплоть до дня, когда он умер, во вторник 11 раби* ал-аввала этого года (19.V.1807), восьмидесяти четырех лет от роду. Молитву над ним совершили в мечети Тулуна ³⁹², а похоронили по соседству с мавзолеем, именуемым мавзолеем Сайиды Сакины ³⁹³,— да будет благосклонен к ней Аллах,— и поблизости от шейха ал-Зармави. Да помилует его Аллах, и да благословит его сына шейха Мустафу, и да придет ему на помощь в нужный момент.

Умер опора добродетели, исполненный всех достоинств шейх Мухаммад ибн Йусуф, сын дочери шейха Мухаммада ибн Салима ал-Хифнави, шафиит. Он родился в 1163 (1749—50) году, воспитывался в доме своего деда и воспринял его характер. Здесь он усвоил Коран, ал-Алфийу ³⁹⁴, тексты. Он посещал занятия своего деда и брата деда — шейха Йусуфа ал-Хифнави. Он обучался [также] у шейхов своего времени, таких, как шейх 'Али ал-'Адави, шейх Ахмад ад-Дардир, шейх Атийат /77/ ал-Аджхури, шейх 'Иса ал-Барави и другие. Он усовершенствовался и воспринял от своего деда учение секты Халватийа ³⁹⁵ и усвоил его. Когда дед его умер, он стал вместо него вести занятия в ал-Азхаре. С малых лет он шел по пути добродетели и был далек от суетных мирских дел. Он всецело занимался наукой и в доме своего деда придерживался образа жизни, ранее установленного для него: совершал зикр в назначенные для этого часы. Он был человеком большой души, воспитанным, с хорошим характером, общительным с друзьями, шутливым, но [194] избегающим всего, что задевает достоинство. Его перу принадлежат некоторые комментарии, ему приписывают [также] поэтические произведения. Так он жил, пока не умер в субботу, 4-го [дня] месяца раби' ал-аввала (4.V.1807). Молитву над ним совершили в переполненной мечети ал-Азхара и похоронили его в одной могиле с дедом на ал-Муджавирин — кладбище [ал-Азхара]. Он не оставил после себя мужского потомства. Да помилует его Аллах!

Умер шейх, выдающийся и искусный ученый Мухаммад ал-Хасафи шафиит, законовед и грамматик. Он получил образование у шейхов высшего ранга, обучался в ал-Азхаре и успешно читал полезные книги. Всю свою жизнь он проводил уединенно в молитвенном помещении, не испытывая интереса к жизни и сторонясь ее. Неприхотливый, он довольствовался тем, что уделил ему Аллах и чем о“ его порадовал. Он не принимал приглашений на пиры и не предавался мирским делам. Так он жил, пока не умер в понедельник, 13 шаввала этого года (14.XII.1807).

Умер опора чести шейх Мухаммад 'Абд ал-Фаттах маликит, уроженец селения Кафр Хашад [в провинции ал-Ману-фийа]. Еще в детстве он покинул свою деревню и стал обучаться в ал-Азхаре, слушал шейхов своего времени и занимался у шейха ал-Амира. По окончании курса он стал законоведом и специалистом в умозрительных вопросах и заслужил признание и в других отраслях учения маликитов. Он отправился к себе в деревню и обосновался здесь, давая советы населению, которое обращалось к нему за разрешением тяжб и претензий. Он ни от кого не принимал ни вознаграждения, ни подарков. Он приобрел известность в округе. [Люди] убедились в его благочестии и добродетели и в том, что он судит справедливо, не возьмет взятки или вознаграждения и не будет пристрастным. [Население] подчинялось его решениям и указаниям. Если, бывало, один из судей селения выносил решение по поводу тяжбы, то тяжущиеся стороны обращались обычно к покойному, И если он находил решение правильным, соответствующим шариату, то подписывал его. После этого тяжущиеся стороны не противились решению, считаясь с знаниями шейха и с тем, [195] что у него нет другой цели, кроме установления истины. Ему повиновались тяжущиеся стороны и тогда, когда он сообщал им, что решение, вынесенное судьей, противоречит праву. И так он жил, пока не отправился в Танту на установленный для этого города праздник рождения. Туда же направился сын шейха ал-Амира, и Мухаммад ал-Фаттах намеревался встретиться с сыном своего шейха. Он вошел в дом, где тот поселился, а стены комнаты, в которой он находился, обрушились на него, и он, мученик, умер под обломками. Вместе с ним погибло еще трое жителей деревни Акрут ³⁹⁶. Это произошло в начале месяца зу-л-хиджжа, и не осталось после него никого подобного ему. Да смилостивится над ним Аллах!

Умер эмир Са'ид ал-Хабаши — ага Османской империи, прибывший в Египет после приезда Йусуф-паши, везира. Он торжественно въехал в дом по улице Дарб ал-Джамамиз, в котором жил дафтардар Шариф-эфенди, после чего последний переехал из него. Он начал ревизию ведомства вакфов Мекки и Медины и других вакфов, напугав людей. К нему прибыли писцы вакфов и стали причинять людям неприятности, начали придираться к ним, требуя документы на владение. Угрожая упомянутым агой, они вымогали взятки, а затем представляли are дела так, как это соответствовало их целям, давали ему лишь часть [взяток], а себе брали остальное. Он узнал об этом, прогнал большую часть писцов, усилил наблюдение за остальными и стал снисходительным к людям. Он был умным человеком, и с ним считались в руководящих кругах. К нему собирались и устраивали обсуждение важных дел и событий, как об этом упоминалось в своем месте. Он болел воспалением легких в течение нескольких месяцев и умер в понедельник, 4 сафара (14.III.1807).

Умер эмир Сулайман-бей ал-Муради — один из тех, кто стали эмирами после смерти Мурад-бея. Он был деспотичным, невежественным и был известен под кличкой Раййаху, /78/ так как если он хотел незаконно убить человека, то обычно говорил одному из приближенных слуг: “Возьми его и успокой (раййаху)”,— и тот его убивал. Сулайман-бей умер в последнем сражении при Асйуте, когда его поразило пушечное ядро, [196] угодившее в голову и в руку Его узнали по перстню на пальце оторванной руки.

Умер Сулайман-бей ал-Алфи, который был убит в сражении с Йасин-беем около траншеи при Минийе, равно как и другие. И Аллах лучше знает!

Комментарии

361 Зикр — моление, заключающееся в беспрерывном произнесении имени Аллаха; радение дервишей.

362 Гулям — в данном случае мальчик или юноша.

363 Переулок 'Абдаллах-бея расположен северо-западнее мечети султана Хасана.

364 Лайс ибн Са'д 'Абд ар-Рахман ал-Фахми ал-Фариси Абу-л-Харис (ум. в 791 г.) — прославленный мусульманский богослов. Его биография (Мархама ал-гайсийа би-т-тарджама ал-лайсийа), упоминаемая в тексте на стр. 167, принадлежит перу Ибн Хаджара ал-'Аскалани ал-Кинани (см. прим. 223).

365 Бахтим — селение в Дельте юго-восточнее Калйуба.

366 Нуб — селение в провинции ал-Калйубийа, юго-западнее Шибин ал-Канатир.

367 Дасук — окружной центр в Дельте на восточном берегу западного рукава Нила, северо-восточнее г. ар-Рахманийа.

368 'Имеется в виду мавзолей сейида Ибрахима ад-Дасуки (1234—1277)—основателя суфийского ордена ал-Барахима (или ал-Бурхамийа). В пантеоне святых Египта Ибрахим ад-Дасуки занимает второе место после Ахмада ал-Бадави. День рождения сейида ад-Дасуки отмечается большим празднеством

369 Зифта — город в Нижнем Египте юго-восточнее г. Танты

370 См. прим 306.

371 Бинбаши — командир отряда в тысячу человек, тысячник.

372 Мечеть ал-Му'айади построена в 1420 г. при мамлюкском султане Му'айад Шайхе (1412—1421); расположена северо-западнее ворот Баб Зувайла.

373 Ал-Хурунфиш — улица и квартал Каира юго-восточнее площади ал-Азбакийа.

374 Ал-Джамалийа — квартал Каира южнее ворот Баб ан-Наср.

375 Кашифийа — доля кашифа из общей суммы ренты-налога, которая уплачивалась феллахами.

376 фалака — плеть из кожи носорога, служившая орудием наказания.

377 Ал-Махалла — очевидно, имеется в виду широко известный город в Нижнем Египте Махаллат ал-Кубра, расположенный на западном берегу правого рукава Нила, в провинции аш-Шаркина.

378 Сувайкат ал-'Аззи — район юго-восточнее ворот Баб ал-Вазир.

379 Ал-Гурийа — улица и мечеть того же названия, расположенные северо-западнее университета ал-Азхар.

380 Ал-'Аккадин — район северо-западнее мечети ал-Му'айади.

381 Кират земли — 1/24 часть земельных владений каждого мултазима; Каждая деревня, сданная в налоговый откуп, делилась на 24 равные части. Вместе с тем кират равен 1/24 феддана, т. е. 175 кв. м (не смешивать с киратом — мерой веса).

382 Баб ал-Харк — мост северо-западнее ворот Баб Зувайла.

383 Кавадис — квартал юго-западнее базара Баб ал-Харк.

384 Мухаммад-бей ал-Муради ал-Манфух — сторонник ал-Алфи, деятельно участвовавший в переговорах с Мухаммедом 'Али по поводу перехода на сторону последнего Шахин-бея со всем его окружением.

385 Баб ал-'Азаб — ворота в Каирской цитадели; в свое время служили главным входом в крепость. 1 марта 1811 г. здесь произошло избиение мамлюков.

386 'Адила-ханум — дочь Ибрахим-бея старшего

387 См. прим. 116.

388 Ал-баррани — традиционные крестьянские повинности, по обычаю выполнявшиеся феллахом по отношению к мултазимам. На протяжении XVIII в. эти повинности превратились в регулярно взыскиваемый налог, а в дальнейшем был введен дополнительный или новый ал-баррани,

389 Барма — селение в провинции Нижнего Египта ал-Мануфийа, северо-западнее Танты.

390 Шайхунийа — медресе и мечеть, расположенные юго-западнее ворот Баб ал-'Азаб. Мечеть воздвигнута в 1349 г. При ней — ханака (обитель) дервишеского ордена ал-Кадирийа — религиозного братства, учрежденного сейидом 'Абд ал-Кадиром ал-Джилани (ум. в 1166 г.).

391 Ас-Салиба — переулок и квартал к западу от каирской крепости.

392 Мечеть Ахмада ибн Тулуна расположена юго-западнее Каирской цитадели. Воздвигнута в 876—879 гг основателем династии Тулунидов

393 Мавзолей Сайиды Сакины расположен юго-восточнее мечети Ахмада Ибн Тулуна.

394 Ал-Алфийа (“Тысячестишная”) — грамматическое руководство, легкое для заучивания, так как изложено в тысяче стихов; принадлежит сирийцу Ибн Малику (1203—1274).

395 Суфийский орден Халватийа, именуемый так по принятому обычаю поститься в течение сорока дней с заходом солнца, удалившись в уединенную келью (арабск. Халва —“уединение” от хала — “он был один”). В Египте этот орден обрел большое количество последователей после турецкого завоевания, когда два ведущих шейха этого ордена — сейид Мухаммад ад-Димурдаши (ум в 1524 г) и сейид Ибрахим ал-Джулшани (ум в 1527 г.) — развернули активную миссионерскую деятельность среди очагов Египта. На протяжения XVII и XVIII вв. наиболее влиятельные шейхи основали многочисленные филиалы этого ордена. Возглавляющий его шейх с начала XIX в. стал наследственным главой суфийских орденов (шайх ал-маша'их).

396 'Акрут — деревня в провинции ал-Мануфийа на правом берегу розеттского рукава Нила, юго-западнее Танты.

Текст воспроизведен по изданию: Абд ар-Рахман ал-Джабарти. Египет в канун экспедиции Бонапарта. М. Наука. 1978