(1798-1801)

Год тысяча двести четырнадцатый

(5.VI.1799 — 24.V.1800).

/90/ Начался месяц шаввал 1214 года (26.II.— 26.III.1800).

7 шаввала (3.III.1800) произошло столкновение между французскими и турецкими солдатами. Это была первая стычка между ними. Группа турецких солдат повздорила с группой французских солдат, и в стычке был убит один француз. Охваченные волнением и тревогой жители закрыли лавки. В ал-Джамалийе и в примыкающих к ней районах турки начали строить траншеи и укреплять их. В последовавшем за этой стычкой новом столкновении между французами и турками было убито с обеих сторон небольшое число солдат. События угрожали перерасти в настоящее восстание. Обе стороны [248] провели ночь, готовясь к бою. Но высшие чины армии с обеих сторон вмешались в эти приготовления, удержали своих солдат и приказали разрушить траншеи.

Мустафа-паша разыскал тех, кто подстрекал к восстанию. Их оказалось шесть человек. Он их казнил и отправил тела их верховному главнокомандующему французской армией. Но последний этим не удовлетворился. Он заявил: "Ваши войска должны возвратиться в ваш лагерь и находиться там до тех пор, пока не истечет срок соглашения. А если какой-либо турецкий солдат пожелает войти в город, то он должен прийти только по дороге и без оружия".

Тогда Мустафа-паша приказал турецким солдатам всем до единого покинуть город. Отряд французских солдат расположился около Баб ан-Наср, и когда кто-либо из турецких солдат или из представителей турецкой знати желал войти в город, то он спешивался около этих солдат, оставлял им оружие и входил в город в сопровождении одного или двух человек, которые были с ним до тех пор, пока он не заканчивал свои дела и не возвращался. Когда он проходил мимо французской стражи, находившейся за пределами города, ему отдавали era оружие, которое он надевал, а затем возвращался в свой лагерь. Так обстояло дело.

В середине месяца несколько высокопоставленных лиц французской армии, в том числе генерал Дюга — комендант Каира, генерал Дезе — губернатор Верхнего Египта, Пусьельг — начальник канцелярии и таможен, направились со своим имуществом и багажом в Александрию. Некоторые из них добрались до моря и собирались отплыть на родину, но в этом им воспрепятствовали англичане. Тогда они послали донесение об этом верховному главнокомандующему в Каир. Последний сообщил о создавшемся положении великому везиру. Великий везир прислал ответ, не удовлетворивший Клебера, а сам выступил на следующий день со своей армией в ал-Ханаку. Все это происходило в последние дни срока, установленного в соглашении для эвакуации французов из Каира и вступления в город везира. Когда французы увидели, какой оборот [249] приняло дело, они потребовали отсрочки эвакуации Каира на восемь дней и получили на это согласие.

Насух-паша перенес свой лагерь в ал-Матарийу. Он прибыл туда с частью турецкой армии и с мамлюкскими беями и раскинул там свои палатки и шатры.

Французы использовали упомянутый восьмидневный период для того, чтобы стянуть свои войска из Верхнего и Нижнего Египта. Они раскинули свои палатки вдоль берега Нила, и их лагерь растянулся по всему Каиру — от Старого Каира до-Шубра. Они вновь заняли пустовавшую крепость и с лихорадочной поспешностью днем и ночью завозили туда на повозках боеприпасы, снаряды, военное оборудование, порох, ядра, бомбы и пушки. Жители удивлялись всему этому. Мустафа-паша, комендант, и его приближенные видели все это, но ничего не говорили.

Некоторые утверждали, будто везир прислал французам распоряжение восстановить в крепости все как было. Другие распространяли различные небылицы, которым умные люди не станут верить.

Говорили, будто французы были извещены некоторыми из своих друзей из английского лагеря о том, что везир договорился с англичанами окружить их, когда они подойдут к морю. Поведение англичан и великого везира подтверждало вышесказанное. Французы запросили обо всем этом Йусуф-пашу, но тот им не ответил ничего определенного и стал спешно готовиться к вступлению в Каир.

Во время переговоров с везиром французы имели возможность разъезжать по турецкому лагерю, осматривать его, наблюдать за турецкой армией и изучать ее расположение. Они видели ее состояние /91/ и знали, что она слишком слаба, чтобы вести с ними борьбу.

После того как произошли упомянутые нами события, французы начали готовиться к войне. Они вновь принялись завозить в крепость пушки, а покончив с этим, начали возводить укрепления в различных местах и, оставив для их обороны незначительную часть своих солдат, вышли со всей своей [250] армией за пределы города, двинулись в сторону Куббат ан-Наср ⁴⁰¹ и расположились в этом районе. В городе они оставили лишь тех солдат, которые находились в крепости, а также нескольких солдат в доме ал-Алфи и в других домах на площади ал-Азбакийа. Большинство жителей думало, что они выступили в связи с отплытием.

20 шаввала (16.III.1800) французы вызвали к себе Мустафа-пашу и Хасана-эфенди — интенданта, а когда те прибыли, отправили их в Гизу.

23 шаввала (19.III.1800), на рассвете, верховный главнокомандующий Клебер выступил с войском в поход. В его армии были пушки и военное снаряжение. Клебер разделил свою армию на колонны, причем одна направилась к лагерю везира, а другая двинулась в сторону ал-Матарийи. Вторая колонна ударила по туркам и вынудила их обратиться в бегство, побросав палатки и шатры.

Насух-паша и его свита бежали в Каир. Французы не стали их преследовать, а разграбили лагерь Насух-паши, захватили имущество и скот, заклепали жерла пушек и бросили их, после чего присоединились к своим соотечественникам, двигавшимся к лагерю везира в ал-Ханаке.

Приблизившись к лагерю противника, французы послали везиру приказ, чтобы он покинул ал-Ханаку не позднее чем через четыре часа. Везир вынужден был отойти. Французы направились следом за ним. Большинство солдат везира было рассеяно в это время по городам, деревням и районам, где они собирали налоги и контрибуции и всячески угнетали бедноту.

Между тем среди жителей Каира, услыхавших пушечную стрельбу, начались всякие толки и пересуды, но никто из них не знал истинного положения дел. Жители заволновались, устремились на окраины города и убили нескольких французов, выходивших из города и направлявшихся к своим соотечественникам. Толпа каирского простонародья проникла во французский лагерь и разграбила все, что там нашла, например изделия из дерева и меди и тому подобное. В это время сейид [251] Омар-эфенди — накиб ал-ашраф — и сейид Ахмад ал-Махруки вышли из города. К ним присоединились турки квартала Хан ал-Халили и проживавшие в Каире магрибинцы. Так же поступил Хусайн Ага Шанан — брат Аййуб-бея младшего. За ними последовала большая толпа простонародья. Все они собрались за Баб ан-Наср на холмах. Многие из них были вооружены дубинами и палками, некоторые имели оружие. Многочисленные группы простонародья, черни и бродяг с шумом и криками двигались по улицам и по окрестностям Каира, перебрасываясь по дороге всякими вздорными словами собственного изобретения. Таким образом все жители города поднялись, и многие из них вышли за пределы города.

Когда наступило утро, в Каир прибыл отряд египетских солдат. Среди прибывших были раненые. Жители принялись их расспрашивать, но те ничего не говорили, так как сами не знали истинного положения дел.

Так продолжалось до полудня, когда с криком и шумом появилась большая толпа тех самых жителей, которые ранее вышли из города, как мы об этом рассказывали выше. За этой толпой шел Ибрахим-бей. Затем следовала другая группа в сопровождении Салима Ага ⁴⁰² и третья группа с 'Османом Ага — государственным министром. Далее двигался На-сух-паша с большим числом солдат. С ними шли сейид 'Омар ан-Накиб, сейид Ахмад ал-Махруки, Хасан-бей ал-Джиддави, 'Осман-бей ал-Муради, 'Осман-бей ал-Ашкар, 'Осман-бей аш-Щаркави, 'Осман Ага ал-Хазандар, Ибрахим — катхода Мурад-бея, известный под именем ас-Саннари, с мамлюками и приближенными. Они вошли через Баб ан-Наср и Баб ал-Футух, миновали квартал ал-Джамалийа и подошли к торговому двору Зу-л-Факара.

В это время Насух-паша, обращаясь к простонародью, сказал: "Убивайте христиан! Ведите священную войну с ними!" Услыхав эти слова, народ зашумел. Раздались выкрики. /92/ Толпа двинулась, убивая попадавшихся на ее пути христиан — коптов, сирийцев и других. Одна из групп направилась в христианские кварталы, к домам христиан в районе Байна-с-Сурайн ⁴⁰³, [252] Баб аш-Ша'рийа и в квартале ал-Муски. Они врывались в дома, грабили, убивали или захватывали попадавшихся им мужчин, женщин и детей. Так они поступали и с жившими по соседству мусульманами. Тогда христиане объединились и приняли меры предосторожности. Каждый из них собрал сколько мог французских солдат и греков. Они заранее были настороже, предвидя, что может случиться что-нибудь подобное, и поэтому у них оружие и порох и солдаты были наготове.

Началась борьба между обеими сторонами. Христиане защищались, стреляя с верхних этажей домов из ружей и карабинов по собравшемуся в переулках простонародью и солдатам. Последние же стреляли снизу, штурмуя дома и взбираясь на них.

Эту ночь Насух-паша, государственный министр, Ибрахим-бей и некоторые командиры корпусов и египетские кашифы со своей челядью и отрядами солдат провели на улице ал-Джамалийа, в торговом дворе Зу-л-Факара.

Когда наступило утро, послали в ал-Матарийу, привезли оттуда три пушки, но их дула были заклепаны. Их стали чинить, и прочистили дула. Тогда Насиф-паша (Автор хроники называет одно и то же лицо то Насиф-паша, то Насух-паша) встал, засучил рукава, подпоясался и двинулся вперед. Его сопровождали пешком мамлюкские беи. Впереди волокли три пушки. Установив их в ал-Азбакийе, открыли огонь по дому ал-Алфи, в котором находился отряд французских солдат. Те открыли ответный огонь из пушек и ружей. Бой продолжался весь день и утих только к вечеру. Восставшие провели ночь, призывая окриками друг друга к бодрствованию.

В этот день жители Каира вместе с солдатами построили укрепления во всех концах города и в квартале ал-Азбакийа, а в некоторых местах приступили к возведению стен. Они работали с усердием, стараясь укрепить город как можно лучше.

Ночь жители города провели возле укреплений. Когда стемнело, французы открыли артиллерийский огонь из фортов по [253] городу. Особенно усиленно они стреляли по кварталу ал-Джамалийа, так как здесь собралась большая часть жителей.

Увидав все это, предводители и военачальники единодушно решили в ту же ночь оставить город, так как форты находились в руках французов, а продолжать сопротивление было невозможно из-за недостатка в солдатах, оружии и продовольствии. Окружить Каир также не было возможности: он был слишком велик и слишком населен. Такое положение могло бы продолжаться долго, и тогда город оказался бы без продовольствия, так как большая часть его ежедневно доставлялась из деревень, а это стало бы невозможным, если бы восстание разрослось. Поэтому они и решили в ту же ночь покинуть город.

Когда жители услышали об этом, большая часть их стала готовиться к уходу. Улица ал-Джамалийа и прилегающие к ней кварталы наполнились толпами людей, желающих уйти из города. Было так много народа, что люди теснили друг друга, а весь прилегающий район был заполнен ослами, мулами, лошадьми, дромадерами и нагруженными верблюдами. В таком положении жители Каира провели ночь. Невозможно описать, сколько трудностей, горя и страха испытали в ту ночь люди.

Узнав о происходящем, жители квартала Хан ал-Халили и некоторые магрибинцы кварталов ал-Фаххамин и ал-Гурийа пришли в ал-Джамалийу и начали поносить тех, кто хотел покинуть город. Их поддерживали некоторые янычары. Они захватили эмирских лошадей и заперли их в доме кади и в торговых дворах. После этого они заперли Баб ан-Наср.

Эту ночь большинство жителей провело на мастабах лавок. Некоторые знатные лица расположились в домах своих друзей в ал-Джамалийе, а также в переулках кварталов, причем все были готовы к отъезду.

Когда наступила суббота, военачальники, солдаты и жители Каира, за исключением больных, которые не имели сил участвовать в войне, приготовились к борьбе. Большая их часть направилась в сторону ал-Азбакийи, многие расположились в пустых домах, а некоторые — за баррикадами. [254]

/93/ Они взяли с собой, кроме трех, упомянутых выше, еще несколько пушек, которые были найдены закопанными в домах эмиров, а также забрали из лавок торговцев пряностями каменные и железные гири, которыми взвешивали товары, и, используя их вместо ядер, начали обстреливать дом верховного главнокомандующего в ал-Азбакийе.

'Осман Катхода постоянно находился в торговом дворе Зу-л-Факара в ал-Джамалийе, и всякий, кто хватал христианина, еврея или француза, отводил его в ал-Джамалийу, где находился 'Осман Катхода, и получал за это награду. Некоторых людей посадили в тюрьму для установления их вины, а некоторых невиновных убили. Возможно, что и простой народ тоже кое-кого убивал. Головы убитых приносились для получения награды. Таким образом, каждый, отрубивший голову французу, приносил ее или Насух-паше в ал-Азбакийу, или 'Осману Катходе в ал-Джамалийу и получал за это деньги.

Через несколько дней заперли Баб ал-Карафа ⁴⁰⁴, Баб ал-Баркийа и остальные ворота, находившиеся на окраинах города, а количество жителей, занятых на постройке и защите укреплений, возросло.

'Осман-бей ал-Ашкар расположился возле баррикады у Баб ал-Лук и в районе ал-Мадабиг. ' Осман-бей Табл расположился у баррикад ал-Махджар, Мухаммад-бей ал-Мабдул — у Баб аш-Шайх Райхан ⁴⁰⁵, Мухаммад Кашиф Аййуб и отряд. Аййуб-бея старшего и Аййуб-бея младшего — в ан-Насирийе,. Мустафа-бей старший — у Канатир ас-Сиба' ⁴⁰⁶, Сулайман Кашиф ал-Махмуди — около Сук ас-Силах, жители района ал-Карафа, простонародье и чернь кварталов ал-Хусайнийа и ал-'Атуф ⁴⁰⁷ и группа янычар — у Баб ан-Наср, Баб ал-Хадид и Баб ал-Карафа, группа жителей квартала Хан ал-Халили и-ал-Джамалийа — у Баб ал-Баркийи — ворот, известных в настоящее время под названием ал-Гариб. Одним словом, жители различных окраин города присоединялись к находившимся в их районе солдатам. В результате этого получилось так, что все жители Каира и солдаты расположились в различных [255] концах города у ворот, укреплений и стен, а часть турецких солдат и присоединившихся к ним вооруженных жителей Каира находились в квартале ал-Джамалийа, и, если к ним присылали за подкреплением гонца из какого-либо района, они посылали туда часть своих людей.

Все жители Каира днем и ночью находились либо на улицах города — кто не мог воевать, либо на окраинах за баррикадами — кто обладал отвагой и мог сражаться. Никто не спал дома, кроме больных и трусов.

Насух-паша, Ибрахим-бей со своими отрядами, янычарами,. арнаутами, дулатами ⁴⁰⁸ и так далее расположились в районе ал-Азбакийи, возле Баб ал-Хава', и на большой площади, которая находится около Мечети Азбак ⁴⁰⁹, и у ал-'Атаба аз-Зарка' ⁴¹⁰.

'Осман Катхода устроил мастерскую для производства боеприпасов в доме Ка'ида Ага на улице ал-Хурунфиш ⁴¹¹. Сюда привели также оружейников, тележников, кузнецов и литейщиков и заставили их изготовлять пушки и бомбы, исправлять пушки, найденные в некоторых домах, делать колеса, ядра и так далее. Им доставляли все то, в чем они нуждались: дерево, ветки, железо. Сюда собрали также кузнецов, столяров, литейщиков и различных ремесленников, которые умели изготовлять военное снаряжение. Все это происходило в доме кади, на соседнем с ним постоялом дворе и на площади, примыкающей к дому со стороны мавзолея ал-Хусайни. 'Осман Катхода уделил этой мастерской много внимания и израсходовал на нее большие средства. Привезли и остальные пушки, находившиеся в ал-Матарийе, и всякий раз, когда подвозили пушку, за ней: с криком и воплями следовала большая толпа черни и детей. Они выкрикивали: «Аллах!. Дай победу султану! Погуби неверных!» и подобные этому слова.

На следующий день прибыл Мухаммад-бей ал-Алфи. Он укрепился в районе небольшого рынка, расположенного возле улицы 'Абд ал-Хакк ⁴¹² и переулка ал-Байдак. Его сопровождали приближенные, мамлюки и несколько турок. Он и его мамлюки проявили решительность, /94/ храбрость и отвагу. [256] Энергично действовали также его кашифы и особенно Исма'ил Кашиф, известный под именем Абу Катийа. Последний упорно сражался, наступая на врага, пока не захватил район Растр ал-Хашшаб и дом Мурад-бея, который раньше был домом Хасан-бея ал-Азбакави, а также дом Ахмада Ага Шувайкара и не укрепился в них.

Хасан-бей ал-Джиддави забаррикадировался в районе ар-Рувай'и и возможно, иногда по ночам оставлял свою баррикаду, чтобы помочь другому району.

Прибыл также один магрибинец, о котором говорили, что это был тот самый, который прежде сражался с французами в провинции ал-Бухайра ⁴¹³. Вокруг него сплотилась группа местных магрибинцев и группа хиджазцев из числа прибывших до этого с ал-Джилани, о котором ранее упоминалось.

Этот магрибинец совершал дела; заслуживающие порицания, так как большая часть грабежа и убийств невинных людей в основном была делом его рук. Он следил за домами, в которых находились французы и христиане, и нападал на них. С ним действовал отряд, состоящий из черни и солдат. Они убивали всех, кто попадался им под руку, грабили дома, хватали женщин и отнимали у них украшения и одежду. Среди них нашлись и такие, которые отрубили голову маленькой девочке, чтобы взять золотые украшения из ее волос.

Люди предавались своим порокам и делали все то, на что их толкала жажда наслаждений, ненависть и злоба.

Шейх Халил ал-Бакри был обвинен в том, что он сочувствовал французам и посылал им пищу. На него напала группа солдат и несколько человек из простонародья. Они разграбили его дом, схватили его детей и жен и привели его в ал-Джамалийу. Он шел босиком с непокрытой головой. Ему пришлось испытать большие унижения и выслушать всяческие оскорбления и брань от простого народа. Когда он предстал перед 'Османом Катходой в таком виде, последний пришел в ужас и сильно огорчился. Он обещал шейху Халилу ал-Бакри, что все хорошо кончится, и успокоил его. Сиди Ахмад ибн Махмуд Мухаррам, купец, взял его вместе с женами в свой [257] дом, оказал им почет и дал одежду. Там они пробыли До тех пор, пока не закончились события.

Сейид Ахмад ал-Махруки и другие купцы и богатые люди несли расходы и издержки, кормили и поили повстанцев. То же делали все жители Каира. Все вносили свою лепту. Жители отдали все, что имели, и помогали друг другу всем, чем могли.

Что касается французов, то они укрепились в фортах, окружавших город, в доме ал-Алфи, в частных домах, прилегавших к нему, и в домах коптов, находившихся по соседству.

После прибытия в Каир паши, эмиров, их приближенных и солдат жители продолжали входить и выходить через Баб ал-Футух и Баб ал-'Адави в течение нескольких дней.

В эти дни жители ближайших деревень доставляли такие необходимые продукты, как масло, сыр, молоко, зерно, солому, овец и коз, продавали все это жителям Каира, а затем возвращались домой.

Между тем никто не знал истинного положения французов, направившихся с их главнокомандующим на войну, а вести о них приходили различные.

После отступления везира из лагеря часть его солдат осталась в Билыбейсе. 'Осман-бей Хасан, Салим-бей Абу Дийаб ⁴¹⁴ со своими мамлюками после сражения с французами возвратились в Бильбейс. Французы их осадили. А еще до того как началась осада, 'Осман-бей, Салим-бей, 'Али-паша ат-Тарабулуси и некоторые командиры янычар вышли из Бильбейса и направились в сторону лагеря везира.

Французы сражались с находившимися в Бильбейсе солдатами, но те не располагали достаточными силами. Они запросили мира, французы обещали им безопасность, отобрали их оружие и отпустили. Те отправились группами по деревням, прося подаяния у жителей и находя приют в разрушенных мечетях, и большая часть их умерла от холода и голода.

Когда же 'Осман-бей и его спутники достигли лагеря возле ас-Салихийи, они обратились к везиру с упреками. Последний извинялся и оправдывался, ссылаясь на неподготовленность [258] к войне и на то, что он оставил большую часть боеприпасов и больших пушек в ал-'Арише, надеясь на мир, который был заключен между обеими сторонами. Он считал, что французы, заключив мир, допустили оплошность, /95/ так как он и англичане подстроили им ловушку ⁴¹⁵.

Тогда 'Осман-бей сказал везиру: "Пошли с нами солдат и жди нас здесь". Затем он обратился к солдатам и пообещал им множество благ. Но его послушались только самые дисциплинированные и добровольцы, числом около тысячи, остальные же отказались.

'Осман-бей тотчас двинулся обратно и собрал по дороге тех, которые были разбросаны по селениям. Они вернулись, преисполненные желания воевать с французами, и разбили лагерь в долине возле ал-Курайна. В это время местные жители, увидев, что находившиеся поблизости французы малочисленны, и зная о близости упомянутого отряда, напали на французский отряд с палками и камнями.

Один удар дубиной пришелся по седлу лошади верховного главнокомандующего, и оно сломалось. Переводчик его упал на землю. Мусульмане услышали об этом и поскакали на помощь к своим. Французы также позвали на помощь своих солдат. Те прибежали, между обеими сторонами завязалось сражение, которое продолжалось, покуда не помешала ночь. Тогда противники прекратили борьбу и разошлись каждый в свою сторону. Когда же наступила ночь и стемнело, французские солдаты окружили мусульманских солдат. Мусульмане проснулись и увидели, что они окружены со всех сторон. Кавалеристы сели на коней, за ними двинулась пехота. Они прорвали кольцо, причем некоторые погибли, а другие спаслись и вернулись в ас-Салихийу. Тогда везир двинулся в путь и вернулся в Сирию.

Что касается Мурад-бея, то, как только он увидел, что французы атаковали пашу и эмиров в ал-Матарийе (а был он в это время возле горы), тотчас он вместе со своей свитой направился мимо подножия горы в сторону Дайр ат-Тина ⁴¹⁶, чтобы выждать там, как обернутся события. Мурад-бей, не [259] присоединяясь ни к одной из сторон, отделился от них и по-прежнему находился в мире с французами.

Так рассказывали о происшедшем жители провинции аш-Шаркийа.

Когда паша и эмиры, осажденные в Каире, узнали об этих событиях, они скрыли это известие от жителей, стремясь поддержать их решимость в борьбе, и распространили слухи, противоположные полученным сведениям.

Паша продолжал делать вид, будто он отправляет гонцов с письмами, в которых требует подкрепления и помощи.

Время от времени паша и эмиры сочиняли ответы, якобы полученные на эти письма. Распространяясь среди жителей, эти ответы успокаивали доверчивых людей. Паша и эмиры постоянно твердили жителям, что господин великий везир прилагает все силы в войне с французами и что через день или два после того, как он отрежет противника от города, он двинется с солдатами в Каир. А когда он придет, наступит окончательная победа. Солдаты разрушат форты и обрушат их на остатки французских войск, после чего везир наведет порядок в городе и освободит народ. Так они прилагали все усилия, продолжая обращаться к жителям и солдатам с воззваниями на арабском и турецком языках, побуждая их к борьбе и призывая их проявить стойкость в бою с врагом и так далее.

В это время возвратился отряд французских солдат. Они прибыли из своего лагеря на помощь своим соотечественникам в Каире. Это подкрепление усилило французов, находившихся в Каире. Часть прибывших расположилась за Баб ан-Наср, а другая — за Баб ал-Хусайнийа. Они разграбили мечеть ад-Димурдаш ⁴¹⁷ и сооружения, находившиеся около нее, как, например, Куббат ал-Гури и ал-Мунйал.

Тем временем прибыло около пятисот солдат-арнаутов, тех самых, которых везир послал по деревням для сбора налогов и податей. Когда они приблизились к Каиру, им преградили путь французские солдаты, находившиеся на холмах за городом. Арнауты стали защищаться, сумели отбиться от французов и прорвались в Каир. Жители обрадовались их приходу. [260]

Простой народ шумно приветствовал их, и силы восставших возросли.

Арнаутов подучили говорить в ответ на вопросы жителей, будто они пришли в качестве подкрепления и что следом за ними идут еще двадцать тысяч человек с начальником и так далее.

Что касается Булака, то там восстали все как один. Хаджи Мустафа ал-Баштили и другие ему подобные были полны решимости и подняли народ. Булакцы заготавливали палки и оружие, ковали копья и щиты. Первым делом восставшие отправились на берег Нила к палаткам, которые оставили там французы. Около этих палаток находилась французская охрана. Восставшие перебили всех попавшихся им французов и разграбили все, что там находилось: палатки, имущество и так далее. Затем они вернулись в город, открыли принадлежавшие французам склады с зерном и имуществом /96/ и забрали там все, что хотели.

После этого они соорудили вокруг города траншеи и баррикады и приготовились к священной войне. Решимость их все возрастала. Они держали в страхе живших в Булаке христиан — коптов и сирийцев: кое-кого они ограбили, а некоторых и убили. Это то, что происходило у восставших.

Что касается французского верховного главнокомандующего и сопровождавшей его армии, то когда он убедился в поражении везира и в том, что тот не возвратится, он продолжал преследовать его до тех пор, пока не занял ас-Салихийу. После этого он оставил там, так же как в ал-Курайне в Бильбейсе, французских солдат для охраны и возвратился в Каир.

К этому времени он уже получил известия о приходе в Каир Насиф-паши и эмиров и о восстании жителей. Поэтому он не останавливался до тех пор, пока не прибыл в свой дом в ал-Азбакийе.

Французские солдаты окружили Каир и Булак и не давали никому входить и выходить из города. Таково было положение через восемь дней после начала восстания.

Французы, окружив оба города плотным кольцом наподобие браслета, не допускали никакого подвоза продуктов. [261]

Сотрудничавшие с французами жители окруженного города, например некоторые копты, христиане, сирийцы и другие, бежали к ним, перелезая через стены вместе со своими женами и детьми.

К этому времени борьба ожесточилась, а вместе с тем возросли и тяготы. Французы непрерывно вели огонь из ружей и пушек. Еще чаще с вершин холмов и занятых ими фортов стали падать ядра, бомбы и особенно большие снаряды. Они падали без перерыва и ночью и днем, и утром и вечером.

В городе начала ощущаться нехватка продовольствия и поднялись цены на товары. Стали исчезать с рынков продукты питания: зерно и хлеб. Исчезли разносчики хлеба на лотках. Находившиеся в городе солдаты отнимали у жителей пищу и питье. Цена на воду из колодцев и источников возросла и превышала шестьдесят пара за бурдюк. Что касается Нила, то почти никто до него не мог добраться.

Тогда купцы, зажиточные люди и представители знати взяли на себя содержание солдат, находившихся на укреплениях по соседству с ними. Шейха ас-Садата обязали нести расходы по содержанию Мустафа-бея и его солдат у Канатир ас-Сиба'.

Что касается наиболее видных коптов, таких, например, как Джурджис ал-Джаухари, Фалтиюс и Малти, то они просили покровительства у представителей мусульман, так как, находясь среди мусульман, они были осаждены в своих домах и опасались, что, если они убегут, дома их будут разграблены. Им обещали полную безопасность, после чего они пришли, встретились с пашой, катходой и эмирами и оказали им помощь деньгами и всем необходимым.

Что касается Йа'куба, то он, собрав солдат и много оружия, укрепился в своем доме на Дарб ал-Васи' ⁴¹⁸, в районе ар-Рувай'и, и в своей крепости, которую он соорудил после первого сражения ⁴¹⁹.

В большинстве сражений с Йа'кубом принимал участие Хасан-бей ал-Джиддави. [262]

К жителям все время обращались на арабском и турецком языках с призывами продолжать борьбу и защищать баррикады.

Начальник полиции Мустафа Ага был обвинен в склонности к французам и в том, что у него в доме скрывалась группа французов. Солдаты напали на его дом на улице ал-Хаджар и нашли там нескольких французов. Те начали защищаться. Большинство из них было убито, а некоторые бежали и спаслись в квартале ан-Насирийа. Солдаты схватили Ага и привели его к 'Осману Катходе. Затем он был передан янычарам, которые задушили его ночью в торговом дворе около Баб ан-Наср, а тело его бросили в мусорную яму за пределами города. Его пост занял Шахин Кашиф, проживавший в ал-Хурунфише. Он старался воздействовать на жителей, обращаясь к ним с повторными призывами, а также запретил заходить в дома. Если он находил кого-нибудь из жителей в доме, он ругал его я бил.

Все жители, даже эмиры и знать, ночевали на улицах и на рынках.

/97/ Из-за отсутствия корма, соломы, бобов, ячменя и люцерны скот погибал от голода, так что продавцы начали просить 100 серебряных пара, один реал или еще меньше за осла или мула со снаряжением, стоившего не меньше 30 реалов, и все равно покупатель не находился.

Между тем положение с каждым днем все более осложнялось и становилось невыносимым. Мусульмане наступали на район Расиф ал-Хашшаб. В результате артиллерийского огня, который вели обе стороны, дома, находившиеся между противниками, сгорели.

Исма'ил, кашиф [Мухаммад-бея] ал-Алфи, укрепился в доме, принадлежавшем ранее Ахмаду Ага Шувайкару. А еще раньше французы заложили под этим домом мину с порохом. Мина воспламенилась и взорвала находившиеся над ней здания. Все эти здания взлетели на воздух, а все люди, которые были в доме Ахмада Ага, погибли. Среди погибших был упомянутый Исма'ил Кашиф. Все расположенные в этом районе [263] дома, а также выходившие на озеро большие здания и дворцы были разрушены.

Были полностью сожжены все дома, расположенные между мечетью 'Османа Катходы ⁴²⁰ и районом Расиф ал-Хашшаба. Такая же участь постигла квартал, известный под названием ас-Сакит, до площади ал-Азбакийа, расположенной перед домом ал-Алфи, где жил французский верховный главнокомандующий.

Были полностью сожжены также кварталы ал-Фаввала и ар-Рувай'и с двумя огромными колоннами и всеми расположенными там домами до границ квартала христиан. Все эти кварталы превратились в груды развалин, как будто бы в них не раздавались раньше веселые песни и не были они местом прогулок и развлечений.

Наш друг, выдающийся ученый, человек с острым умом шейх Хасан ал-'Аттар,— да сохранит его бог,— писал об этих местах так:

"Около озера на площади ал-Азбакийа находились дома эмиров и жилища высокопоставленных лиц. Оно было окружено густыми и тенистыми садами, подобных которым нет нигде. Густая зелень, в которой утопали белые дворцы, напоминала зеленую тафту платья, затканного серебром. Ночью озеро освещалось множеством светильников и ламп. Около него никогда не прекращалось и не запрещалось веселье. Красота его вселяла радость в сердца и, как хмельное вино, дурманила разум. Сколько наполненных радостью дней и ночей провел я в этих местах! Эти замечательные часы сияют в ожерелье дней моих подобно редкостным жемчужинам. Я смотрел на лунный лик, отразившийся на его щеках, и на серебристый блеск, разлившийся по его поверхности. Легкий ветерок колыхал, словно оперение, серебряное водяное одеяние озера, играющие волны которого разрезали берег подобно мечам. На вершинах растущих на его берегах огромных деревьев пели птицы, наполнявшие сердца радостью. Жизнь, полная наслаждений, не прекращалась там ни на минуту.

О них я скажу так: [264]

"В ал-Азбакийе я восхитительно провел время, полное радостей и наслаждений.

Там плывущая по воде лодка была похожа на цветок в небесах.

Ее окружали дома, подобные прекрасным звездам небосвода.

Ее, подобно тафте, покрывали зеленые холмы, и всюду ворковали голуби.

По ней, увлажняя зефир и донося аромат розовых кустов, струилась вода.

Ее поверхность была подобна покрытому серебряными точками щиту, который пронзили красные розы.

Ее открытое пространство — пастбище для турецких газелей, а лесные чащи — убежище для львов.

Собутыльники находили в ней источник жизни, которая непрестанно возрождается волею времени и пребывает неизменной.

Они теряли разум, когда созерцали красоту ее и когда бутылка обходила их круг.

В ал-Азбакийе сходились и расходились друзья. Эта площадь стала для них местом, где они вкушали вино".

Я говорил уже о том, что время и события уничтожили все это, и о том, как были разрушены красоты этих мест и опустошены /98/ жилища. Все это результат несправедливости и деспотизма.

Осажденные в городе повстанцы отправили Мурад-бею посланца с просьбой, чтобы он либо сам прибыл на помощь, либо прислал своих беев и солдат. Мурад-бей отказался выполнить эту просьбу, сославшись на то, что он должен защищать район, в котором находится. Тогда к нему вновь направили гонца с просьбой сообщить о положении армии везира. Мурад-бей ответил, что он примерно за десять дней до этого отправил на восток солдата верблюжьей кавалерии, но посланный до сих пор не вернулся, и что французы, победив турок, не будут их убивать и бить. "И вас с ними также, — писал он. — Примите мой совет: просите мира — и уйдете невредимыми". [265]

Когда Хасан-бей ал-Джиддави, 'Осман-бей ал-Ашкар и другие получили это сообщение, они пришли в ярость и назвали это мнение нелепым. Они заявили: "Как это возможно? Мы вошли в город и овладели им, как же мы покинем его добровольно?.. Этого не будет никогда".

Ибрахим-бей посоветовал отправить обратно ал-Бардиси в сопровождении 'Осман-бея ал-Ашкара для того, чтобы последний передал Мурад-бею то, что нужно. Когда ал-Ашкар, повидавшись с Мурад-беем, возвратился в Каир, он относился к создавшемуся положению уже не так, как до отъезда. Решимость его ослабла, и он склонялся к тому мнению, которого придерживался Мурад-бей.

Между тем положение оставалось прежним. Пылал огонь войны. Горести и невзгоды усилились. Из фортов на дома и жилища падали бомбы. Разрушения и пожары продолжались. В домах женщины и дети кричали от страха и тревоги. Жители терпели голод, потому что не хватало пищи и питья, лавки, мельницы и пекарни бездействовали, торговля замерла, к тому же население разорилось и не имело средств на расходы даже в тех случаях, когда что-либо можно было купить.

Огонь из пушек и ружей продолжался непрерывно, так что ни днем ни ночью людям не было ни сна ни покоя. Они не имели времени, чтобы хоть на мгновение присесть, постоянно находясь в переулках и на улицах, и замерли в тревожном ожидании. Что же касается женщин и детей, то они отсиживались в подвалах зданий, складов, под сводами и тому подобным.

В это время торговцы и другие лица были обложены налогом в 100 кошельков. Эти деньги были отданы таким, как ас-Садат и ас-Сави. Пища большинства людей в это время состояла из риса, сваренного с медом и молоком. Все это продавалось в мисках и другой посуде на улицах.

Ежечасно французы атаковали какой-либо из кварталов и вели бой с теми, кто там находился. Когда они овладевали какими-либо баррикадами, защитники баррикад призывали на [266] помощь. Люди передавали их призыв дальше, крича друг другу: "Квартал такой-то! Спешите туда, братья-мусульмане!" После этого люди бросались к баррикадам и сражались до тех пор, пока не очищали эту улицу, а затем переходили на другую. Так они действовали.

Главным инициатором обороны был Хасан-бей ал-Джиддави. Когда до него доходили сведения о наступлении французов на какой-либо квартал, он со своими солдатами спешил на помощь его защитникам. Днем и ночью люди были свидетелями его отваги, храбрости и стойкости в борьбе с врагом, а это говорило о высоких качествах его души, твердости сердца и большой решительности. Мало было таких сражений в каком-либо из районов, душою которых он бы не являлся и где бы он не возглавил воинов.

Ага и вали многократно обращались с призывами к населению. То же делали шейхи и факихи, такие, как сейид Ахмад ал-Махруки, сейид 'Омар — накиб ал-ашраф. Они постоянно обходили улицы, отдавая приказания и побуждая людей к священной войне. Некоторые турки также ходили по городу в сопровождении стражников и обращались с подобными же призывами на турецком языке.

Невозможно описать, как настрадались в те дни жители Каира. Никто, ничего подобного не ожидал. Нельзя было разобраться не только в целом, но и в частностях. Ни днем ни ночью никто не вкушал ни сна ни покоя, провизия подорожала, а многие продукты — особенно жир — и вовсе отсутствовали. Ежеминутно ожидая гибели, люди переносили такое, что, казалось бы, невозможно перенести. Невежды восставали против разумных людей, глупцы нападали на начальников, /99/ простой народ вел себя безрассудно, смутьяны болтали вздор и так далее. Всего не перечислишь.

Так продолжалось около десяти дней. В это время то и дело являлись посланцы от французов (это были то 'Осман-бей ал-Бардиси, то Мустафа Кашиф Рустам — оба из числа приближенных Мурад-бея). Они вели переговоры о мире и об уходе турецких войск из Каира. Они говорили, что город [267] будет сожжен и разрушен, если их миссия не увенчается успехом. Они упорно пытались добиться своего.

Затем французы установили в середине озера легкий шатер, водрузили на нем флаг, прекратили в эту ночь огонь и отправили к паше, катходе и беям посланца, требуя, чтобы , шейхи переговорили с ними об этом деле. Шейхи направили для переговоров аш-Шаркави, ал-Махди, ас-Сирси, ал-Файйуми и других.

Когда шейхи прибыли к верховному главнокомандующему и сели, последний обратился к ним через переводчика со словами, смысл которых состоял в следующем: он, верховный главнокомандующий, уже гарантировал полную безопасность жителям Каира, а паша, катхода и находящиеся с ними турецкие солдаты должны покинуть Каир и присоединиться к своим, причем французы берут на себя снабжение их пищей и припасами, пока те не достигнут своего лагеря.

Что касается египетских солдат ⁴²¹, находящихся с ними, то среди них имеются и мамлюки, и турки, и кто захочет оставаться в Каире — пусть останется. Им будет оказано уважение. А кто хочет уйти — пусть уходит. Раненые турецкие солдаты будут разоружены, и если катхода (Имеется в виду 'Осман Ага, катхода Империи (государственный министр), которого автор иногда именует просто 'Осман Катхода) захочет взять их оружие, то пусть возьмет. "Мы будем лечить раненых до тех пор, пока они не выздоровеют, — заявил Клебер. — Кто захочет после выздоровления остаться у нас, того мы будем снабжать провиантом, а кто захочет уйти — пусть уходит. Жителям города Каира мы предоставим "аман", так как они наши подданные". На том и порешили.

На следующий день распространилось известие о переговорах и заключении мира. Французы спросили шейхов: "Для чего вы это делаете, к чему эта борьба? Ваш везир потерпел поражение и бежал, и вернуться он может только через шесть месяцев". Шейхи пытались оправдать везира, говоря, что это все дело рук Насиф-паши, государственного министра, [268] Ибрахим-бея и их сподвижников. Это они подняли смуту, взбудоражили население и тешили людей ложными надеждами, а простой народ ведь неразумен.

После долгой беседы французы заявили: "Скажите им, чтобы они прекратили борьбу, покинули город и присоединились к своему везиру, ибо у них нет возможности воевать с нами и они станут причиной гибели жителей и сожжения обоих городов — Каира и Булака".

Тогда шейхи ответили: "Мы опасаемся, что они послушаются и, согласясь на перемирие, выйдут и отправятся к своему верховному главнокомандующему, а вы потом отомстите и нам, и жителям".

Французы ответили: "Мы не сделаем этого. Если они согласятся прекратить войну, мы соберемся с вами и с ними и заключим мир. Мы не потребуем от вас ничего, ведь ваши жертвы не уступают нашим. Мы дадим тем, кто покинет город, все то, в чем они нуждаются, лошадей и верблюдов и будем сопровождать их из нашего лагеря до безопасного места и никому не причиним вреда после этого".

Когда шейхи вернулись и передали эти слова янычарам и жителям, те накинулись на них, ругали и поносили их, а шейхов аш-Шаркави и ас-Сирси избили, сорвали с них чалму и обругали их. Они говорили: "Эти шейхи отступили от веры и действуют заодно с французами, а цель их — добиться поражения мусульман. Они получили от французов деньги". Подобный несуразный вздор исходил от черни и всякого сброда. Особенно в этом деле усердствовал окруженный толпой магрибинец. Он кричал от своего имени: "Мир расторгнут! Вы должны вести священную войну, а кто отступится — тому отрубят голову!"

Ас-Садат находился в это время в доме ас-Сави и не знал, что делать. Тогда, чтобы спастись от гнева толпы, он применил хитрость. Он вышел, а перед ним шел человек, который кричал: "Не отходите от баррикад!" Этот призыв соответствовал желанию простого народа, который не способен был предвидеть последствий всего происходящего. [269]

Жители сплотились вокруг магрибинца и всячески поддерживали один другого. А целью этого магрибинца было /100/ продолжение смуты, ибо при этом он получал то, чего хотел: грабил, разбойничал и, собирая вокруг себя чернь, разыгрывал из себя военачальника.

Жители взяли на себя снабжение его и тех, кто к нему присоединится, пищей и питьем. Он же привередничал в еде, в то время как людям нечего было есть. Бывало, что он приходил в один из районов города и заявлял, что ему требуется провизия или охрана. Ему давали пищу, но он, делая вид, будто постится, говорил, что не ест ничего, кроме цыплят, и из-за своей привередливости и непомерных требований обременял жителей этого квартала разными заботами, которые были особенно тягостны в это трудное время. Вместе с тем никакой пользы от него для людей не было. Если даже враг неожиданно появлялся в том квартале, где он находился, то он обычно скрывался и переходил в другой квартал. Он был не из тех, у кого в Каире имелось что-либо, за что он мог опасаться; не было у него ни жилья, ни семьи, ни имущества и даже, как говорится, "здесь нет ни моей верблюдицы, ни верблюда" (Арабская пословица, имеющая значение: "Он был здесь чужим"). Когда же случилось то, чему суждено было случиться, то он скрылся со своими сторонниками в одном из кварталов и ушел в окрестные деревни или в другое место. Там он вновь стал простым человеком, возвратился к своему первоначальному состоянию и утратил свое высокое положение, которое он избрал для себя, чтобы привлекать народ в расставленные силки, обманывая неразумных и доверчивых людей. Во время смут всегда действует много обманщиков — такова их природа. Если бы к священной войне его побуждали благородные помыслы, то доказательства тому были бы "виднее, чем свет на горе" (Арабская пословица) во всех его действиях, и он смело бросился бы в пламя борьбы, как это делали другие, о ком известно, как искренни они были в священной войне и как отдавали свои жизни ради всевышнего. [270]

Он не привередничал бы перед бедняками, не растрачивал бы свои силы на разорительные грабежи, и его подвиги были бы известны людям.

"Какое бы свойство ни скрывал человек, хотя он и считает его тайным, — оно проявится" (Строчки из му'аллаки арабского доисламского поэта Зухайра ибн Абу Сулма (530—627 гг. н. э.)). Одним словом, этот человек привел к разрушению большинства жилищ в ал-Азбакийе и навлек на Каир другие бедствия. Он был из тех, кто в момент, когда было заключено перемирие и шейхи вели переговоры о мире, провозгласил: "Мир расторгнут, и вы должны вести священную войну, а кто отступится — тому отрубят голову". Он: присваивал чужие права и вмешивался в то, что его не касалось, в то время как в городе были такие люди, как паша, кат-хода и мамлюкские беи.

А между тем этот безумец не имел никакого права ни расторгать мир, ни заключать его. И кто он такой, чтобы обращаться с призывами к народу и предназначать себя для того, для чего его никто другой не предназначал? Но ведь во время смуты иной раз случается, что мелкие птицы превращаются в орлов, особенно когда поднимаются простой народ и чернь, ибо-это именно то, что им нужно.

"Грех совершили глупцы, а кару понесли за них невиновные".

Шейхи не издали никакого приказа, не упомянули ни о мире, ни о чем ином. Они пришли как бы на совет, ради которого они были вызваны к катходе, и вот из-за этого-то поднялся против них простой народ, из-за этого их ругали, всячески поносили, даже били, а с некоторых сбросили на землю чалму и, наговорив им оскорбительных слов, подвергли их всяческим издевательствам. Стали говорить, что если бы не проклятые неверные, то они бы победили. Высказывали разные суждения, например что предложение французов о прекращении военных действий и мире вызвано их слабостью и тем, что у них иссякли запасы пороха и снаряжения, и делали другие неверные предположения. [271]

Французам не ответили, но открыли огонь из пушек и винтовок. Французы отправили посланцев спросить об ответе, за которым направлялись шейхи. Тогда паша и катхода послали к ним, сказав, что солдаты не хотят мира. "Наши солдаты говорят: мы не перестанем воевать, пока не одержим победу над врагом или не погибнем все до последнего, — и потому не в наших силах вынудить их принять мир", — заявляли они.

Французы прислали бумагу с ответом, в котором говорилось: "Мы удивляемся вашим словам о том, что солдаты не желают мира. Что же это за военачальник, если солдаты не выполняют его приказа?" и так далее. Они послали также к жителям Булака посланца, предлагая /101/ заключить мир и прекратить военные действия, а также предупреждая о последствиях их упорства, но те не согласились и решили стоять на своем. К ним отправили послание вторично, но они еще сильнее упорствовали в своем неповиновении.

Тогда французы в пятый раз послали посланца, который кричал: "Да будет мир! Да будет мир" (В арабском тексте "суа", видимо, французское soit ("да будет")). В руках его была бумага от верховного главнокомандующего. Его стащили с лошади и убили. Все жители Каира думали, что французы же хают заключения мира от слабости и бессилия, и вот они зажгли, пламя борьбы и сражались не останавливаясь.

Французы тоже не переставали вести огонь снарядами и бомбами и непрерывно стреляли из ружей. В это время ал-Алфи пришел к 'Осману Катходе с предложением, которое у него возникло и которое он считал правильным. Его мысль состояла в том, чтобы на полумесяцах минаретов днем вывесить флаги, а ночью зажечь фонари, чтобы подходящее войско, увидев это, поняло, что город находится в руках мусульман и что они берут верх над противником. Это сделали также и жители Булака, так как они были уверены в том, что им на помощь приближается войско. Жители Булака приняли это за свидетельство победы жителей Каира и решили продолжать войну. В таком положении стороны продолжали оставаться до четверга 22 шаввала, [272] что соответствует 10 бармуда ⁴²² коптского календаря и 6 апреля византийского календаря. В этот день небо покрылось густыми тучами, ударил сильный гром и потекли потоки ливня. Все залило водой, все дороги размыло, и людям пришлось заняться осушением дорог и удалением с них грязи. Эмиры и солдаты измазали шаровары и обувь глиной.

В это время французы наступали на Каир и Булак со всех сторон. Они не обращали внимания на дождь, так как находились на открытом пространстве за пределами города, где вода меньше мешает передвигаться, чем среди строений. Кроме того, их хорошая подготовка, а также удобная легкая одежда и головные уборы давали им преимущество. Их оружие, снаряжение и амуниция были также не такие, как у мусульман.

Когда начался ливень, они воспользовались этим и атаковали оба города со всех сторон. Они заготовили фитили, пропитанные маслом и смолой, и повесили на шею специальные круглые выпуклые приспособления с нефтью и искусственно приготовленной смолистой жидкостью, от которой пламя при соприкосновении с водой становится еще сильней. Особенно сильным был их натиск со стороны Баб ал-Хадид, Кум Абу-р-Риш ⁴²³, районов Биркат ар-Ратли, моста ал-Хаджиб, ал-Ху-сайнийи и ар-Румайлы. Они стреляли из пушек и метали бомбы из фортов, расположенных возле мечети аз-Захир и моста ал-Лимун. Они наступали таким образом, что перед ними везли пушки, а позади следовал отряд гвардии, который назывался "солдаты". Одни из них беспрерывно стреляли из винтовок, а другие держали в руках фитили и воспламеняющиеся круглые приспособления, при помощи которых они поджигали крыши и ставни лавок и окна домов. Таким образом они продвигались шаг за шагом вперед. Мусульмане также прилагали все усилия и сражались со всей решимостью и энергией. Ага и большая часть жителей направились в ту сторону, где происходило сражение, и сильно волновались в тот день и в ту ночь. Простой народ был возбужден, женщины и дети кричали и прыгали со стен, а огонь охватывал тех, кто находился между двумя борющимися сторонами. А между тем часть дня [273] и всю ночь на пятницу лил дождь, гремел гром и сверкала молния.

'Осман-бей ал-Ашкар ал-Ибрахими, 'Осман-бей ал-Бардиси и ал-Муради ⁴²⁴ и Мустафа Кашиф Рустам посредничали между французами и мусульманами, стремясь добиться мира между обеими сторонами. Затем французы, применив ту же тактику, атаковали Булак со стороны Нила и со стороны ворот Абу-л-'Ала. Жители Булака бросались в огонь, сражаясь изо всех сил, до тех пор пока французы не победили, не окружили их со всех сторон и не уничтожили их огнем и мечом.

Французы овладели Булаком и предались грабежу и разбою, поступая с населением так, что при воспоминании об этом волосы седеют от ужаса. На всех дорогах и улицах валялись трупы. /102/ Здания были сожжены, особенно дома и дворцы, выходившие к Нилу и расположенные на окраинах Булака.

Многие жители, убедившись в победе французов, спасаясь, бежали в Верхний Египет. Но французы окружили город и не давали никому выходить из него. Они захватили лавки, торговые дворы и склады, завладели хранящимся там имуществом и товарами, заняли дома и захватили находившиеся там вещи и деньги, женщин, служанок, мальчиков и девочек, склады с зерном, сахаром, льном, хлопком, семенами, рисом, жирами, благовониями — одним словом, захватили столько, что всего не описать ни в каких строках и не охватить никакой книгой. Всех тех, кто не сражался и у кого не было оружия и кого французы находили спрятавшимися в домах, они грабили, раздевали, а потом уходили, не лишая их жизни. Таким образом, больные жители Булака, а также те здоровые люди и знать, которые не принимали участия в сражении, оказались бедняками, не имевшими чем прикрыть свою наготу.

В пятницу, 23 шаввала (19.III.1800), Мухаммад ат-Тавил, французский писарь, получивший от них для себя "аман", дал понять своим товарищам, что он сражается на их стороне, а во время наступления французских солдат присоединился к последним. Ал-Баштили скрылся, но его выдали. Его схватили вместе с его помощниками и другими руководителями восстания, [274] причем ал-Баштили посадили в ал-Кулийу, а остальных — в дом верховного главнокомандующего. Их притесняли до того, что даже не разрешали отправлять нужду, а на третий день отпустили.

Французы собрали простой народ, входивший в отряд ал-Баштили, передали им их руководителя и приказали убить его собственными руками, так как они утверждали, что именно он возбудил смуту и мешал заключить мир, что именно он написал 'Осману Катходе письмо, в котором говорил: "Эта собака призывала нас к миру, но мы отказались от него", — и отправил его с посланцем к катходе, но оно попало в руки верховного главнокомандующего Клебера и побудило его взять Булак и разграбить его. В отместку за это он был передан своему отряду, и его подчиненным было приказано водить его по городу, а затем убить. Те выполнили это и убили его дубинами.

Затем Клебер обязал жителей Булака организовать диван для обсуждения дел. В его состав вошли девять человек, избранных из числа знатных лиц Булака. Через два дня жителей обязали уплатить контрибуцию в 200 тысяч реалов.

В Каире в это время положение продолжало оставаться прежним. Бедствия войны, грабеж и разбои продолжались до 26-го числа, так что жителям стало более невмоготу выносить сумятицу, напряжение, пожары, бодрствование и днем и ночью. На их долю выпало испытать голод, доводивший до гибели людей, особенно бедняков, и их скот, перенести обиды от солдат, которые забирали все, что находили. Потому жители хотели ухода солдат и возвращения французов, чтобы восстановилось прежнее положение.

Положение мусульман постоянно ухудшалось из-за недостатка продовольствия и отсутствия подкреплений. Положение французов было иным. Каждый день они продвигались вперед, а мусульмане отступали. Французы вступили в районы, прилегавшие к Баб ал-Хадид, Кум Абу-р-Риш и мосту ал-Хаджиб, причем они поджигали фитилями баррикады и захватывали их, пока не дошли через район моста ал-Харуби ⁴²⁵ и Баб ал-Хадид до Баб аш-Ша'рийа. Там у баррикад находился Шахин Ага. Он был ранен и потому поднялся со своего места и ушел. [275] Его уход привел к поражению мусульман, и, отступая, они топтали друг друга. Французы овладели Кум Абу-р-Ришем и оказались, таким образом, наверху, в то время как мусульмане были внизу.

А еще до этого ал-Махруки подделал письмо от имени везира. Его доставил человек, утверждающий, будто он посланец везира, будто он незаметно пробрался и спрыгнул со стены и будто везир, которого он покинул в ас-Салихийе, прибудет через два-три дня. Все это была ложь, не имевшая никакого основания. Ал-Махруки заявил, что он от имени шейхов и купцов написал ответ на письмо и отправил его везиру во время боя.

Тем временем ал-Бардиси, Мустафа Кашиф и ал-Ашкар хлопотали /103/ о заключении мира до тех пор, пока не довели дело до прекращения военных действий. Французы дали туркам и мамлюкам три дня сроку, чтобы те собрались и отправились туда, откуда пришли. Они назначили ал-Халидж ⁴²⁶ — канал, пересекающий город, — границей и требовали, чтобы ни с той ни с другой стороны никто не переходил ал-Халидж и не вторгался в пределы другой стороны.

Прекратили войну, потушили пожары, перестали сражаться. Турки, мамлюки и солдаты, готовясь к отъезду, стали заканчивать свои дела. Французы снабдили их провиантом, дали им денег, верблюдов и прочее. Был составлен в связи с заключением мира фирман, в котором говорилось, что французы задержат у себя 'Осман-бея ал-Бардиси и 'Осман-бея ал-Ашкара и пошлют троих человек из числа высших офицеров, которые будут сопровождать 'Османа Катходу до ас-Салихийи, а верховный главнокомандующий пришлет им генерала Дюма с тремястами солдат для охраны их от бедуинов. Тот, кто пришел из какого-либо района, может туда вернуться, а если кто-нибудь из жителей Каира захочет уехать, пусть уезжает, это не относится только к 'Осман-бею ал-Ашкару, ибо он, когда вернутся три французских офицера, отправится с ал-Бардиси к Мурад-бею в Верхний Египет.

Трех упомянутых лиц отправили в торговый двор Зу-л-Факара в ал-Джамалийу и поместили их в мечеть ал-Джамали ⁴²⁷ [276] вместе с Насух-пашой. Чернь пришла в состояние крайнего возбуждения и пыталась их убить. Жители собирались также убить 'Османа Катходу, но двери торгового двора оказались заперты, и Насух-паша помешал им напасть на мечеть.

Магрибинец сел на коня, направился в ал-Хусайнийу и призвал к продолжению войны с французами. Тогда жители ал-Хусайнийи пришли к 'Осману Катходе и спросили его, должны ли они последовать за магрибинцем, или им следует помешать ему в его намерениях. Насух-паша приказал остановить магрибинца и прекратить военные действия.

Тогда ал-Махруки сел на коня и поехал через Сук ал-Хашаб ⁴²⁸, а перед ним шел глашатай и объявлял о том, что мир нарушен и необходимо строить баррикады. Но его остановил турецкий интендант.

Затем открыли дверь торгового двора, и из него вышли солдаты с палками. Они разогнали толпу, а затем ушли, и наступило спокойствие.

Все рассказанное выше произошло из-за нарушения мира и прихода турок и их солдат в город. Они заставили жителей совершить недостойные дела, в результате чего произошло все вышеизложенное. Сейид Ахмад ал-Махруки привез шейху Абу-л-Анвару ас-Садату письмо от 'Османа Катходы. Шейх в ответ написал записку. Вот ее текст:

"Достаточно нам Аллаха, он — прекрасный доверенный (Коран, III, 167). Близок день, когда сгинут угнетатели (Коран, XI, 84).

Я думал, что ты будешь орудием моим, которым я стану разить, что в тяжелую минуту ты станешь, десницей моей! Я бросил тебя, но не достиг того, на что надеялся. Ведь человек может подавиться чистой и свежей водой.

А затем ты нарушил договор со мной и отрекся от любви к роду деда моего. Ты подчинился низким угнетателям и послушался приказов подлых бунтовщиков. Ты содействовал им в их несправедливости и тиранстве, ты поспешил исполнять их [277] порочные желания, ибо ты обязал и малого и великого, и богатого и бедного кормить солдат ваших, которые причинили правоверным много унижений и вреда и которые в разбое и пороках дошли до предела. Война, в которой они участвовали, происходила в местах греховных и злачных. На долю мусульман выпали величайшие бедствия и тяготы, усугубились разрушения, умножилась гибель, исчезла пища, и замерла жизнь. Поэтому ваше войско осталось без поддержки и навлекло пожар войны, ставший из-за него всеобщим, на всякий дом, который раньше благоденствовал.

Как же могло быть иначе? Ведь ваши начальники затаили ненависть, стесняли солдат во всем жизненно необходимом, отбирали их жалованье и уничтожили имевшийся у них провиант и имущество. Вы навели ужас на жителей города, которому не угрожала никакая опасность, раздули в то время уже погашенный огонь смуты, а потом бежали; как убегают мыши от кошек, оставив слабых ожидать грядущих ужасов.

На помощь же! На помощь! О, помоги нам Всепомогающий! Помоги нам, просящим помощи! Рассуди по справедливости, мудрейший судья. Помоги нам, ибо мы слабые и обиженные рабы твои. О милосерднейший из милосердных!.."

/104/ Месяц зу-л-хиджжа 1215 года начался в пятницу (26.IV.1800).

В этот день турки вышли из Каира и направились в ас-Салихийу. Вместе с турецкими солдатами город покинули Ибрахим-бей со своими эмирами и мамлюками, ал-Алфи со своими солдатами, сейид 'Омар Мукаррам, старейшина тарифов, сейид Ахмад ал-Махруки — глава каирских купцов, а также множество жителей Каира верхом на лошадях и пешком. Так же поступил Хасан-бей ал-Джиддави со своими солдатами. Что касается Осман-бея Хасана и его приближенных, то последние уехали вместе с великим везиром. Ибрахим-бей и Хасан-бей не могли покинуть своих приближенных и мамлюков и уехать без них в Верхний Египет. Им пришлось, взяв с собой своих приближенных, отправиться вместе с турками.

Все эти события принесли мусульманам много горя. Их [278] бедственное положение стало очевидным. Разочарование испытывали и те, которые ушли из Каира, и те, которые остались. Жители не извлекли ни малейшей пользы из происшедших событий, результатом которых были лишь разрушения и великие бедствия.

Военные действия и осада города продолжались, включая три дня перемирия, тридцать семь дней. Это были дни непрерывных волнений, горестей, тревог и бедствий, сражений, убийств и грабежей. В эти дни верховодили злодеи, а благородные люди испытали бесчестие. Но страшнее всего было то, что сделали французы с жителями уже после событий и о чем я расскажу тебе, читатель, позднее.

Во время этих событий были разрушены многие прекрасные кварталы Каира, например вся восточная часть квартала ал-Азбакийа от мечети 'Османа ⁴²⁹ и до дома верховного главнокомандующего, расположенного около моста ад-Дикка. В эту часть города входили улица ал-Фаввала, улица Катходы, Расиф ал-Хашшаб и квартал ас-Сакит. Такая же участь постигла район от Баб ал-Хава' до квартала христиан на юге. Что же касается домов, парков и садов, окружавших озеро Биркат ар-Ратли, то все это превратилось в холмы, покрытые грудами развалин и земли. А возле этого озера и в древности и в последнее время находился один из самых красивых парков Каира. Около него была сооружена подземная труба для стока воды и плотина, а рядом был расположен павильон, известный под названием Дахлиз ал-Малик. В прошлом это озеро называли Биркат ат-Таввабин, затем в период правления султана ан-Насира Мухаммада ибн Кала'уна ⁴³⁰, эмир Бектимур ал-Хаджиб расширил его и пустил в него воду из канала ан-Насири. С тех пор оно стало известно под названием озера ал-Хаджиба. Эмир ал-Хаджиб построил на озере мост и соорудил на берегу озера и на плотине, отделявшей озеро от канала, прекрасные здания. На этой плотине был разбит один из красивейших парков.

В десятом веке (По хиджре), во время войн между султаном Салим-ханом ⁴³¹ и султаном ал-Гури ⁴³², находившиеся на плотине здания были разрушены. На их месте был разбит большой парк. Позднее французы вырубили там большую часть деревьев и финиковых пальм. В одной древней касыде поэт говорит:

«Удар судьбы поразил плотину, и она сгинула, подобно молодой луне, которая, едва появившись, исчезает в облаках.

Глаза Нила помутнели от слез, словно он оплакивал невозвратные счастливые времена».

И в ней же:

«Верни нам, господи, то время, когда мы проводили безмятежные часы на плотине. Оно миновало».

Кади Ибн ал-Джи'ан владел множеством прекрасных домов. Мечеть, носящая его имя, существует до настоящего времени на берегу озера, так же как мечеть ал-Хурайси.

Позднее это озеро еще раз изменило свое название и стало называться Биркат ар-Ратли, так как на его восточном берегу, в тени многочисленных пальм, работал человек, изготовлявший железные гири, при помощи которых торговцы взвешивают свои товары. Этого человека звали 'Али ар-Ратли, и от его имени произошло название озера.

Об этом озере один поэт писал:

«На земле нашей певицы находится озеро, поражающее взор и воображение.

На весах моего разума это озеро перевешивает все земные моря».

Слова поэта «на земле нашей певицы находится озеро» означают, что это озеро было расположено на земле, принадлежавшей знаменитой певице, жившей в конце правления Кафура ал-Ихшиди ⁴³³.

Когда магрибинец Му'изз ал-Фатими ⁴³⁴ прибыл в Египет и начал домогаться почетных титулов имама и халифа /105/ и отнимать эти титулы у членов династии 'Аббасидов, к нему навет-гречу из Каира вышла певица со своей свитой. Она шла впереди, «била в тамбурин и повторяла следующие стихи:

«О 'Аббасиды, отдайте власть. Теперь Му'изз стал правителем [280].

Ведь ваша власть была взята взаймы, а то, что взято взаймы, надлежит вернуть».

Эти стихи понравились Му'иззу, и он пожелал вознаградить за них певицу. Она попросила его отдать ей этот участок земли, что он и сделал. В результате озеро стало называться ее именем.

На озере растет водяная лилия, стебель которой поднимается над водой даже во время разлива, когда вода достигает самого высокого уровня. Таким образом, этот цветок всегда лежит на воде. Эта лилия желтого цвета, а лепестки ее белые, и по форме она напоминает раскрывшуюся розу. Вокруг растут зеленые листья. Цветок все время обращен к солнцу и поворачивается вслед за ним. Вот что написал об этом цветке один поэт:

«На озере растет восхитительная водяная лилия, похожая на прекрасное и радостное лицо любимой, которая спит с открытыми глазами.

Когда солнце близится к закату, веки на ее лице смыкаются, и она погружается в озеро, чтобы в его водах укрыться от нескромных взоров».

Эта водяная лилия растет на озере только в одном месте — против упомянутой плотины.

Из районов, подвергнувшихся разрушению, следует упомянуть улицу ал-Макасс, начиная от места около Сук ал-Хашаб и до Баб ал-Хадид. Все расположенные в этом районе дома превратились в груду пепла и обгорелых развалин, при виде которых на глазах невольно выступают слезы. При этом приходят на память следующие строки о тиранах:

«И вот — это дома их, разрушенные за то, что они были несправедливы. Поистине, в этом — знамение для людей, которые знают!» (Коран, XXVII, 53). Всевышний сказал: «Сколько мы погубили селений» которые гордились своей жизнью!» Вот — их обиталища необитаемы после них, кроме немногих. И мы были наследниками. Господь твой не был таков, чтобы губить селения, пока не [281] пошлет в народе их посланника, читающего им наши знамения. Мы не губили селений без того, чтобы обитатели их были неправедны!» (Коран, XXVIII, 58, 59). Бог всевышний сказал: «А когда мы желали погубить селение, мы отдавали приказ одаренным благами в нем,. и они творили нечестие там; тогда оправдывалось над ними слово, и уничтожали мы его совершенно» (Коран, XVII, 17).

В тот же день французы вступили в город и начали расхаживать по нему. Они смотрели на жителей глазами, полными ненависти. Они захватили заготовленные турками пушки, снаряды, запасы пороха и военные машины. Говорили, будто французы заплатили туркам стоимость этого имущества и возместили понесенные ими расходы и будто те взяли эту сумму у французов.

В этот же день после полудня шейхи и знатные лица отправились в дом верховного главнокомандующего. Когда они вошли и сели, верховный главнокомандующий дал им прочесть бумагу, в которой было написано следующее:

«Победа зависит от бога, который хочет, чтобы победители обращались с жителями милостиво и снисходительно. В соответствии с этим верховный главнокомандующий желает даровать полное и всеобщее прощение населению Египта вообще и жителям Каира в частности, хотя они и оказали поддержку туркам во время военных действий. Он желает, чтобы каждый занялся добыванием средств к жизни и своими делами».

Затем верховный главнокомандующий приказал шейхам и знатным лицам прибыть на рассвете следующего дня в Куббат ан-Наср. После этого присутствующие вышли от него, пересекли город и объехали улицы. Их сопровождал глашатай, который призывал жителей к спокойствию и обещал безопасность.

На следующее утро шейхи и начальники янычарских корпусов выехали за пределы города через Баб ан-Наср. Из города выехали также полицейские, христиане — копты и сирийцы — к другие лица. [282]

Когда все собрались, образовалось шествие, которое двинулось с места, чтобы въехать в город через Баб ан-Наср. Впереди ехал отряд вооруженных стрелков, заставлявших жителей при прохождении процессии вставать. Некоторые французы ехали верхом на конях с обнаженными саблями в руках и, криками прогоняя жителей с дороги, заставляли их вставать, а с теми, кто не торопился встать, обращались весьма грубо. Жители вынуждены были стоять все время, пока двигалось шествие.

Вслед за /106/ французскими кавалеристами, заставлявшими жителей вставать, ехал большой отряд французской кавалерии с обнаженными саблями в руках. Все кавалеристы были одеты в форму из красного сукна, а на голове у каждого из них была высокая меховая шапка иного вида, чем те, которые французские кавалеристы и пехотинцы носили раньше. Далее следовали различные части кавалерии и пехоты с трубами и барабанами. Эти кавалеристы и пехотинцы были одеты в различную форму. За войсками следовали знатные люди, шейхи и начальники янычарских корпусов, каждый со своей свитой. Далее ехал французский верховный главнокомандующий, непосредственно за которым ехали 'Осман-бей ал-Бардиси и 'Осман-бей ал-Ашкар. Далее опять двигались отряды французской кавалерии.

После окончания шествия глашатаи приказали жителям устроить иллюминацию. Иллюминация продолжалась в городе три дня и закончилась во вторник. В эти дни жители бодрствовали в ночную пору и зажигали светильники. В среду верховный главнокомандующий пригласил знатных лиц города на званый обед, причем стол был накрыт по египетскому обычаю. После окончания обеда он беседовал с присутствующими с помощью переводчика. Последний передал им приглашение верховного главнокомандующего прийти через день, в пятницу, для того чтобы заняться вместе с ним делами управления и учредить диван для установления порядка в стране и улучшения положения государства и жителей.

В тот же день Мухаммад Ага ат-Танани был назначен начальником полицейских отрядов. Он объехал город и объявил [283] об установлении мира. Шейху ал-Бакри был предоставлен дом 'Османа Кашифа — катхода ал-хаджжа ⁴³⁵, принадлежавший ранее ал-Баруди второму. Шейх ал-Бакри немедленно поселился в нем и поспешил обставить его. В этот день ему была пожалована соболья шуба. Присутствующие на обеде у верховного главнокомандующего ушли от него радостные, довольные и успокоенные.

В четверг, 7 зу-л-хиджжа (2.V.1800), верховный главнокомандующий по приглашению Мурад-бея отправился в Джазират аз-Захаб ⁴³⁶. Мурад-бей устроил французам пышный прием, дал в их честь роскошный обед, радовался вместе с ними, безудержно хвалился и подарил многим из приглашенных ценные подарки. Он передал также французам захваченных им овец и другой скот, всего около четырех тысяч голов, которых Дервиш-паша отправил ранее в Каир в помощь паше и мамлюкским беям. Верховный главнокомандующий назначил Мурад-бея правителем Верхнего Египта от Джирджи до Иена, а затем вернулся в свой дом в ал-Азбакийе.

В пятницу, 8 зу-л-хиджжа (3.V.1800), на рассвете шейхи направились к дому верховного главнокомандующего. Они надели на себя свои самые великолепные одежды и постарались иметь самый лучший вид. Каждый из них надеялся, что верховный главнокомандующий назначит его в этот день на какой-либо пост или, может быть, если произойдут изменения в составе дивана, его введут в особый диван. Когда они пришли, их заставили просидеть очень долго в зале ожидания, причем никто с ними не разговаривал и никто к ним не обращался. Затем их пригласили войти в помещение, где происходили заседания. Они вошли и просидели здесь столько же времени, сколько в зале ожидания. Наконец, к ним вышел верховный главнокомандующий. Его сопровождали переводчик и группа французских высокопоставленных лиц. Главнокомандующему поставили в середине зала заседания кресло, в которое он сел. Переводчик и сопровождавшие его лица стали около него. Военачальники и командиры янычар выстроились с одной стороны от него, а представители знати из христиан и [284] купцы — с другой стороны. Осман-бей ал-Ашкар и ал-Бардиси также присутствовали на заседании. Верховный главнокомандующий обратился к переводчику с длинной речью, а затем остановился, после чего переводчик обернулся к собравшимся и пересказал им содержание его речи на арабском языке. Собравшиеся выслушали его. Вот краткое содержание речи:

"Верховный главнокомандующий говорит вам, — сказал переводчик, — что он требует от вас в качестве контрибуции десять миллионов франков". Об этой контрибуции речь будет идти в конце.

В дальнейшем верховный главнокомандующий говорил, обращаясь только к ал-Махди:

"Прибыв в вашу страну, мы увидели, что улемы являются самыми разумными из жителей и что жители им подчиняются. Эти улемы должны показывать пример. Вы выказали нам свою любовь и склонность, мы поверили вашим дружеским заявлениям, оказали вам предпочтение перед другими и избрали вас для управления страной и улучшения положения народа. Мы назначили вас членами дивана, осыпали вас милостями, выслушивали вас, сделали вас влиятельными людьми и удовлетворяли ваши ходатайства. Вы же внушали нам, что народ вам повинуется, следует вашим приказаниям и подчиняется вашим запретам. Но когда пришли турки, вы обрадовались их приходу /107/ и оказали им поддержку. Этим лишь подтвердилась ваша неискренность".

Шейхи возразили ему: "Мы присоединились к туркам по вашему же приказанию. Вы нам сообщили, что мы переходим, начиная со 2 рамадана, под власть султана, который вновь становится верховным правителем страны и находящегося в ней имущества. С другой стороны, султан — наш старый правитель и глава всех мусульман. Мы узнали о враждебных отношениях между вами и турками неожиданно, когда мы находились среди "их и не могли уже отделиться от них".

"Но почему, — спросили французы, — вы не воспрепятствовали жителям поднять восстание и вести с нами борьбу?"

"Мы не могли этого сделать, — ответили шейхи, — так как [285] народ в это время уже стал повиноваться другим начальникам. Вы слышали, что сделали с нами жители, как нас били и оскорбляли, когда мы посоветовали заключить мир и прекратить борьбу".

Тогда верховный главнокомандующий сказал: "Но если дело обстоит так, как вы говорите, и не в вашей власти было прекратить восстание и выполнить все, что вам полагалось, то что пользы в том, что вы стоите во главе управления, если вы приносите нам только вред. Когда в страну прибыли наши противники, вы объединились с ними и выступили против нас, а теперь, когда они ушли, вы возвращаетесь к нам и просите прощения. Вы заслужили, чтобы мы с вами поступили так, как мы поступили с жителями Булака: чтобы мы вас уничтожили всех до последнего, сожгли ваш город и захватили ваших жен и детей. Но мы обещали пощадить вас, и мы не возьмем обратно свое обещание. Мы вас не уничтожим, но мы потребуем от вас уплатить контрибуцию в размере десяти миллионов франков. Считая, что каждый франк равен двадцати восьми пара, это составит два миллиона французских реалов, или пятнадцать тысяч турецких кошельков, или тринадцать тысяч египетских кошельков (Весь этот и дальнейший расчет не совсем ясен). Пятьсот тысяч французских реалов из той суммы должны уплатить двести человек. Шейх ас-Садат лично должен уплатить из этой суммы пятьсот тридцать пять тысяч реалов, шейх Мухаммад ибн ал-Джаухари — пятьдесят тысяч реалов, брат последнего шейх Футух — пятьдесят тысяч реалов, шейх Мустафа ас-Сави — пятьдесят тысяч реалов, шейх ал-'Анани — двести тысяч реалов. Общая сумма контрибуции будет уменьшена на пятьдесят тысяч реалов в связи с тем, что "французские власти захватили имущество ряда лиц, бежавших вместе с турками, таких, как ал-Махруки, сейид 'Омар Мукаррам, Хусайн Ага Шанан. Вы будете наблюдать за сбором Контрибуции и распределите эту сумму среди жителей. Мы оставим у себя в качестве заложников пятнадцать человек. Выберите их сами из вашей среды. Они останутся у нас до тех пор, пока вы не уплатите всю сумму". [286]

После этого Клебер поднялся и ушел со своей свитой во внутреннюю часть дома, дверь закрылась, а чтобы помешать сидевшим в зале шейхам уйти, перед наружной дверью была поставлена стража. Присутствовавшие растерялись, побледнели, с недоумением смотрели друг на друга и пришли в замешательство.

Эта мера не коснулась только ал-Бакри и ал-Махди: первого потому, что он пострадал за свою близость к французам, а второго потому, что его дом сгорел у них на глазах. Последний еще до пожара перевез все то, что было в его доме, в квартал ал-Хурунфиш, так что в доме ничего не оставалось, кроме нескольких циновок и слуг. Ал-Махди был льстив и привык угождать обеим враждующим сторонам.

Между тем шейхи продолжали находиться под арестом в состоянии глубокой растерянности и оцепенения. Каждый из них предпочел бы не подвергаться таким испытаниям. Они оставались под арестом до середины дня, так что большинство из лих мочилось прямо в одежду, а некоторые оправлялись через окно дома. Тогда они начали обращаться к христианам-коптам и просить их о помощи. Среди последних не было ни одного сколько-нибудь значительного лица. Копты пробирались к ним и уводили их под различными предлогами. Некоторые из шейхов оставляли свои башмаки и уходили босиком, не веря тому, что им удалось вырваться.

Христиане и ал-Махди совещались, распределяя и устанавливая контрибуцию и составляя реестры. Налогом были обложены мултазимы, члены ремесленных цехов и различных корпораций: даже фокусники, обезьяньи вожаки, шуты, мелкие торговцы, торговцы углем и шелком, золотых дел мастера, медники, торговые посредники, весовщики, судьи и так далее. Каждый цех был обложен определенной суммой: тридцатью или сорока тысячами французских реалов. То же самое относилось к торговцам табаком, мылом, торговцам галантерейным товаром, /108/ пряностями, к бакалейщикам, торговцам шашлыком, мясникам и цирюльникам. Здесь были представлены все профессии и ремесла. Контрибуцией в размере полной годовой арендной [287] платы были обложены также владельцы недвижимости, имений и построек.

После того как реестр был составлен, свободным от обложения шейхам было разрешено отправляться туда, куда они пожелают. К тем, которые не уплатили контрибуции, были приставлены солдаты, которые должны были их сопровождать неотступно до тех пор, пока они не уплатят требуемую сумму.

Шейхи ас-Сави и Футух ибн ал-Джаухари были посажены в дом коменданта, шейх ал-'Анани бежал, и его не могли найти, дом его сгорел, а причитающаяся с него контрибуция была дополнительно наложена на шейха ас-Садата, и таким образом общая сумма, которую должен был уплатить последний, достигла ста пятидесяти тысяч реалов. На этом заседание закончилось.

В тот же день верховный главнокомандующий отправился в Гизу. Он поручил Йа'кубу-копту действовать в отношении мусульман, как тот найдет нужным. Комендант и казначей отвечали на все вопросы, принимали собранные деньги, руководили всеми делами и наблюдали за заложниками.

Шейх ас-Садат вышел в сопровождении десяти солдат и отправился в свой дом. Солдаты расположились под дверьми его дома. В середине ночи к нему прибыло еще десять солдат, его отвезли в крепость и заключили в ней.

Ас-Садат попросил 'Осман-бея ал-Бардиси помочь ему, Последний обратился с ходатайством за него. Ему ответили: "Поскольку ты ходатайствуешь, мы не подвергнем его казни, но контрибуцию он должен заплатить. Он будет находиться под арестом и нести наказание, пока не уплатит контрибуцию".

Были также арестованы и заключены в тюрьму слуга ас-Садата и его управляющий. Затем ас-Садата отправили в дом коменданта, где он провел два дня, после чего его снова перевели в крепость и посадили в подвал, где он спал на земле, подложив камень под голову. В эту же ночь он был подвергнут пытке. Через два дня он попросил свидания с Зу-л-Факаром Катходой. Последний пришел к нему вместе с Бартелеми. [288] Шейх сказал им: "Отпустите меня домой, чтобы я мог распорядиться, продать вещи и уладить мои дела".

Шейху позволили это сделать и отпустили его домой. Он принес имевшиеся у него деньги, всего девять тысяч реалов, что соответствует шести тысячам французских реалов. Французы оценили принесенные им вещи — драгоценности, серебряные изделия, меха, одежду и тому подобное за бесценок. Все это •ему дало сумму в пятнадцать тысяч французских реалов. Таким образом, он уплатил, считая и наличные деньги, отданные им раньше, и ценности, двадцать одну тысячу французских реалов. Все это время за ним неотлучно следовали охранявшие его солдаты, не отпускавшие его одного даже в гарем. Впрочем, он перевел своих жен и детей в другое место.

После того как шейх ас-Садат отдал французам полностью все свои ценности, они приступили к обыску его дома, рылись везде, даже землю копали, стремясь отыскать спрятанное. Они дошли до того, что раскапывали уборные и спускались в них, но ничего не нашли.

Затем они перевели шейха ас-Садата в дом коменданта, причем заставили его идти туда пешком. Там они начали его избивать. Каждое утро они давали ему пятнадцать палочных ударов. То же самое они делали вечером. Затем они приказали привести его жену и сына, но, так как их не удалось найти, они потребовали к себе его слугу Мухаммада ас-Сандуби и страшно пытали его до тех пор, пока тот не указал убежище последних. Их привели, причем сына поместили к are янычар, а жену заключили вместе с шейхом и били его в ее присутствии. Она плакала и кричала. Они это делали, чтобы еще сильнее запугать ее.

После того как шейхи аш-Шаркави, ал-Файйуми, ал-Махди, Мухаммад ал-Амир и Зу-л-Факар Катхода просили, чтобы ее отправили в другое место, французы перевели ее в дом шейха ал-Файйуми. Шейх ас-Садат был оставлен на старом месте. Как уже говорилось, французы арестовали его слугу и привратника и заключили их в тюрьму. Большинство его слуг разбежалось и попряталось. [289]

Шейхи Футух ал-Джаухари и ас-Сави обратились с ходатайством о пересмотре их дела и уменьшении размеров наложенной на них контрибуции. Французы уменьшили контрибуцию на них до пятнадцати тысяч французских реалов с каждого, причем разница была присоединена к контрибуции, наложенной на город.

Шейх Мухаммад ибн ал-Джаухари скрылся, и его не смогли найти. Французы конфисковали имущество, находившееся в его доме, а также в доме его зятя, известного под именем аш-Шувайх. Шейх обратился за помощью к госпоже Нафисе — жене Мурад-бея. Нафиса сообщила об этой просьбе Мурад-бею, находившемуся поблизости от Фашна ⁴³⁷. Последний отправил одного из своих кашифов, и тот ходатайствовал перед французами за шейха. Французы удовлетворили это ходатайство, освободили Мухаммада ибн ал-Джаухари от контрибуции и также прибавили соответствующую сумму к общей наложенной на город контрибуции.

Французы возложили сбор контрибуции и всех денег на Йа'куба-копта, взявшего на себя в этом деле полную ответственность. Последний расположил свою канцелярию в доме ал-Баруди. Сбор налогов с некоторых цехов был возложен на агу. Ему были переданы списки, в которые были внесены /109/ имена членов этих цехов. В распоряжение аги были выделены солдаты, и ему было приказано приступить к сбору контрибуций с членов цехов. Такое же задание получили ага — приближенный вали аш-Ша'рави, Хасан Ага мухтасиб и катхода Сулайман-бея ⁴³⁸. Все эти чиновники рассылали жителям извещения об уплате контрибуции, отправляли своих помощников за теми из жителей, кого хотели вызвать, а потом их арестовывали и били.

Никогда еще на жителей Каира не обрушивались такие страшные бедствия. Никогда не случалось ничего, даже отдаленно напоминавшего все это. Праздник жертвоприношения прошел, но никто не обратил на это внимания и никто не отмечал его, так как все были поглощены обрушившимся на них несчастьем и теми унижениями, которые они терпели и которые [290] невозможно описать. Эти бедствия затрагивали всех жителей, независимо от того, были ли они богаты или бедны.

Жители, занимавшиеся ремеслом или принадлежавшие к какой-либо корпорации, должны были платить контрибуцию как члены цеха, а если они занимались двумя ремеслами, то в качестве членов двух цехов. Кроме того, они должны были уплатить контрибуцию, наложенную на их дома, в размере, равном полному годовому налогу. В результате этого каждый житель должен был платить контрибуцию по двум-трем реестрам одновременно. Люди не имели денег, и каждый нуждался в ссуде, но невозможно было найти заимодавца, который бы дал необходимую сумму, так как все были заняты своими собственными делами и несчастьями. Жители вынуждены были продавать свое имущество, но не могли найти покупателей, а если они приносили это имущество вместо платы, французы отказывались его принимать. Жители изнемогли и жаждали смерти, но не находили ее. В тех случаях, когда им удавалось упросить принять у них драгоценности и серебряные изделия, они приносили все, что у них было, и отдавали все это за бесценок. Что же касается домашней обстановки, утвари, медных изделий и одежды, то это принимать никто не соглашался.

Французы приказали собрать всех мулов. Они запретили мусульманам ездить на них. Исключение было сделано для пятерых мусульман: аш-Шаркави, ал-Махди, ал-Файйуми, ал-Амира и Ибн Мухаррама. Не запрещалось это христианам — переводчикам и прочим.

Притеснения при сборе контрибуции все усиливались. Рассылались специально назначенные люди и солдаты, которые вызывали жителей, нападали на дома, хватали жителей, невзирая на их общественное положение, — даже женщин, оскорбляли их, арестовывали и избивали. Если им не удавалось найти владельца дома вследствие его отъезда или бегства, они арестовывали его родственников или жен и забирали находившееся в доме имущество. Если же они не находили там ничего, они накладывали причитающуюся с него контрибуцию на других членов его цеха или корпорации. [291]

Христиане — копты и сирийцы оскорбляли мусульман, ругали их, били и забирали у них все, что хотели. Они выказывали всю свою ненависть к ним, не оставляя никакой возможности для примирения. Они кричали о гибели ислама и о конце могущества сторонников единобожия.

Писцы, инженеры и строители обходили улицы города и регистрировали размер арендной платы за жилые дома, недвижимость, торговые дворы и бани, записывали имена их владельцев и стоимость их имущества.

Жители покидали город и убегали в деревни и провинции. Среди тех, кто покинул Каир, был наш друг, образованный человек и выдающийся ученый, шейх Хасан ⁴³⁹, о котором мы уже говорили выше. Он уехал в Верхний Египет, обосновался в Асйуте и прожил там около восемнадцати месяцев. Он часто писал мне письма и выражал в них страстное желание возвратиться в Каир. Вот одно из его посланий, написанное в ответ на мое письмо:

"По милости всевышнего я получил твое письмо. Его прибытие остудило пламя, пылающее в моей душе. В нем красноречиво сказано, что милость свою бог оказывает кому хочет. Это письмо подобно прекрасному одеянию, подобно саду, украшенному цветами. Оно написано с удивительным красноречием и искусством и свидетельствует о большом таланте и умении так выражать свои мысли, чтобы слова послушно и последовательно располагались друг за другом.

В каждой строчке этого письма воплотилась мечта, а каждое его слово подобно жемчужине ожерелья.

Воистину это письмо, вобравшее в себя все достоинства речи, пробудило все то, что было скрыто в моем сердце. Оно, подобно высекающему искры огниву, разожгло в моей душе огонь страсти. Долго и страстно жаждал я узнать новости и с нетерпении ожидал известий о положении дел. Наконец прибыло такое письмо, о господин мой, исцеляющее недуги воспоминаний и удовлетворяющее страстное желание и размышление. Пыл его выражений проникал в тоскующее сердце, будто влюбленный встретился со своей возлюбленной. Какое замечательное письмо! [292]

Оно сообщало мне о прекрасных друзьях, и сердце, обращаясь к письму с любовью, сказало ему, что оно — сказания Ну'мана ⁴⁴⁰.

"Расскажи о Неджде и о том, кто там проживает" (Иносказательное выражение, означающее: "Расскажи о земле обетованной (Каире) и о жителях ее"), /110/ о делах, о которых я давно ничего не знаю. Прошло уже много времени, и они превратились в предания далекого прошлого. Я не хотел бы дожить до того, чтобы судьба странника играла со мной, как с мячом на площади города. Я испытывал сильное горе, покидая Каир, и с того момента мои цветущие дни отошли в прошлое. Горести изгнания и обстоятельства моего отъезда, составившие часть моих мучений, принудили меня, изменив привычный образ жизни, выдавать себя за другого и скрывать свое прошлое.

"Сегодня я бедный шейх в маленькой мечети, завтра я писарь у двери правителя".

Я стараюсь жить в согласии с друзьями и не усложнять свою жизнь раздорами.

В тех случаях, когда я вижу дружелюбно относящегося ко мне человека, — я радуюсь, а если я вижу человека, настроенного ко мне враждебно, — я огорчаюсь.

Все это заполняет мое время, укрепляет связывающие меня с жизнью нити и спасает их от разрыва. Я стараюсь перенять характер тех людей нашего времени, которые достигли наибольших высот и которые сумели перенести и хорошее и дурное, пока зеркало их ума не отразило вещи в их действительном зиде и пока им не стала ясна их сущность без всяких прикрас. Ведь известно, что вода равно хорошо смешивается с молоком и с вином, а также что водою можно захлебнуться, а можно испить ее с радостью: "Если я осведомлен в некоторых вопросах, то в других лучше оставаться невеждой..."

Сильная тоска, которую вызвало у меня твое письмо, чуть не унесла меня к тебе, подобно крыльям. Я готов был броситься в море, чтобы либо доплыть к тебе, либо погибнуть. [293] Главное, что заставляет меня стремиться поскорее приехать, — это желание увидеть твое лицо, своим сиянием не уступающее звездам, встретить друзей, открывающих врата радости, и почуять аромат садов, которые после нашего отъезда увяли. Приняв решение, я стал готовиться к отъезду, но в пути возникли затруднения и появились неожиданные препятствия. Не может быть греха в том, что предопределено богом-заступником. Препятствия возникли из-за карантина, установленного и на суше и на море для того, чтобы помешать распространению чумы, эпидемия которой вспыхнула у нас в соответствии с предсказанием Корана в сурах ал-Иншикак и ал-Фаджр (Ал-Иншикак (Раскалывание) и ал-Фаджр (Заря) — названия LXXXIV и LXXXIX сур Корана) и в связи с появлением этой болезни во всех районах Каира и в его окрестностях. Но все это ничто в сравнении с тем, что произошло раньше и от чего способно разорваться сердце, с тем, что было причиной моей разлуки с родиной и моего расставания с родными. И тогда я убедился в том, что нет избавления от этого несчастья и что тут ничего нельзя сделать. Мусульманин не может быть укушен два раза из одной норы. Умный человек не вернется в то место, где его настигла беда, и вот из жалости к себе, боясь попасть в опасное положение и пережить новые неприятности, я раздумал ехать. Я сказал себе в ответ на появившуюся у меня мысль об отъезде, подкрепленную чтением твоего письма и вызванную очарованием твоих слов:

"В твою дверь постучалась охотница за сердцем, но сейчас не время посещений. Вернись обратно с миром"".

Он писал далее о многом другом, развивая свои мысли в стиле высокой риторики.

Большая часть лиц, бежавших из города, вернулась в Каир, так как из-за отсутствия средств к существованию жизнь в деревнях оказалась трудной. Оставаться в провинции было страшно, ибо враждовавшие между собой шайки разбойников и бедуинов рыскали и днем и ночью. Сильный обижал слабого. Дороги стали непроходимыми, рынки покрылись грязью, [294] торговые дворы, торговые ряды и лавки были закрыты. Несчастье стало всеобщим, и у всех было так тяжело на душе, что и разумный человек мог сойти с ума. На жителей обрушились огромные контрибуции, средств к существованию не хватало, нужда ощущалась во всем, жители на каждом шагу испытывали затруднения, а ходатайства их не удовлетворялись. Если какой-нибудь человек был готов бежать /111/ в отдаленное место и соглашался покинуть своих соотечественников, то он не сумел бы найти безопасного пути для отъезда из-за проклятых бедуинов. Эти бедуины — отвратительнейшее племя, и от них жители испытывали больше всего горя. Таким образом, положение жителей было ужасным, — нет мощи ни у кого, кроме всевышнего. "Такова хватка твоего господа, когда он схватил селения, которые были неправедны. Поистине, хватка его мучительна, сильна!" (Коран, XI, 104)

20 зу-л-хиджжа (15.V.1800) канцелярия Йа'куба-копта, возглавляющая сбор контрибуции, переехала из дома ал-Баруди в дом ал-Кайсарли, расположенный на площади. Контрибуцию собирали со все большей настойчивостью. По малейшему поводу жителей наказывали.

Так закончился 1214 год, и таковы были главные события, происходившие на протяжении этого года в Египте, Сирии, Турции и Мекке. Важнейшим событием этого времени было прекращение морского судоходства и закрытие портов. Путешественники не могли более двигаться ни по суше, ни по морю. Англичане овладели Александрией и Дамиеттой и препятствовали ввозу и вывозу товаров. Их корабли проникли также и в Красное море.

Караван с египетскими паломниками в этом году не отправлялся в хадж. Даже махмал ⁴⁴¹ не вернулся в Каир, он был задержан в Иерусалиме. Когда в Египет прибыла мусульманская армия, он под ее охраной был переведен в Бильбейс, и говорили, что сейид Бадр вернулся с ним в Джабал ал-Халил ⁴⁴².

Бедуины и шайки разбойников занимались грабежами [295] во всех областях Верхнего и Нижнего Египта — в провинциях аш-Шаркийа, ал-Гарбийа, ал-Мануфийа, ал-Калйубийа, ад-Дакахлийа и в других районах. Они нападали на путников и грабили путешественников и купцов даже в тех случаях, когда последних сопровождала охрана, захватывали селения, грабили крестьян, горожан и ремесленников, раздевали их догола, захватывали их имущество и скот — коров, овец, верблюдов и ослов, а также разоряли поля и пастбища. Жители боялась выйти за пределы своей деревни, чтобы выгнать на пастбище скот или напоить его, так как их всюду подстерегали бедуины. Жители деревень сами нападали друг на друга, подобно бедуинам, а последние, пользуясь этими междоусобицами, вмешивались в дела жителей, домогались власти над ними, чтобы притеснять и грабить их, облагать различной данью. Сильный обижал слабого.

"Бедуины занимались вымогательством у жителей деревень и требовали у них выкупа и возобновления обычая подношений, якобы существовавшего в древности. Когда наступило время сбора урожая, жители вынуждены были заключить с бедуинами мир, так как это было для них наименьшим злом. А когда кончилась война с французами, последние, придя в деревни, обвиняли жителей в том, что те вошли в соглашение с бедуинами, бранили их и избивали, грабили, требовали с них контрибуцию и возлагали на них тяжелые повинности. Когда же они, окончив свои дела, уходили, возвращались бедуины, и восстанавливалось старое положение. "Господь твой не был таким, чтобы погубить селения несправедливо, раз жители их творили благое" (Коран, XI, 119).

В этом году Нил не достиг достаточно высокого уровня. Страну поразила засуха. Жители переехали из провинции ал-Бухайры в ал-Мануфийу и ал-Гарбийу. Бедуины ал-Бухайры радовались отъезду жителей, так как "им оставалась пальма, с которой можно сорвать плоды" (Т. е. предоставилась возможность грабить (арабская поговорка)). [296]

После того как в Египет прибыли турки и распространился слух о заключении мира и о том, что французы подчинились им, отряд французов отправился в ал-Мануфийу и начал собирать с жителей этой провинции налог, предназначавшийся для покрытия расходов по эвакуации. Когда этот отряд прибыл в Махаллат ал-Кубра, жители подняли восстание, собрались и во главе с кади выступили против французов. Последние устроили восставшим засаду и неожиданно открыли по ним огонь из пушек и ружей. Свыше шестисот жителей было убито, в том числе и кади. Спаслись только те, кто бежал и кому суждено было долго жить.

То же самое произошло в Танта. После прихода французов в Египет в город приехал один турок, по профессии мясник, для того чтобы посетить мавзолей Сиди Ахмада ал-Бадави. Он приехал верхом на коне в сопровождении примерно пяти человек. В это время в Танта находилось несколько французов, прибывших по своим делам. При виде турка простой народ и торговцы стали кричать: "Победа Аллаху и мусульманской вере!" Женщины издавали радостные крики, дети вопили. Жители заволновались и, придя в состояние сильного возбуждения, начали насмехаться над французами и бросать в них все, что попадалось под руку. Избив и изувечив французов, они прогнали их. Французы бежали, но через три /112/ дня возвратились с отрядом солдат и с пушками. Французы окружили город и открыли по жителям такой артиллерийский огонь, что сердца жителей содрогнулись. После этого французы повели наступление на город и ворвались в него с обнаженными саблями в руках, причем впереди наступающего отряда шли барабанщики. Они потребовали к себе служителей мавзолея ал-Бадави, которые носили имя "детей ал-Хадима", были мултазимами и с давних пор слыли богатыми и знатными людьми города. А еще за три месяца до этого французы по наущению коптов арестовали служителей и якобы в наказание за дружбу с бедуинами отобрали у них пятнадцать тысяч французских реалов.

Прибыв к домам, где жили служители мавзолея, французы [297] потребовали их к себе. Опасаясь, что их дома будут разграблены, те не пытались спрятаться. Они вышли к французам, которые их связали и увели за пределы города. Французы оставались в окрестностях города около пяти дней. Ежедневно они брали с горожан контрибуцию в шестьсот реалов, не считая мелкого рогатого скота и других обложений. Через пять дней они уехали в Мануф, забрав с собой упомянутых лиц. Там французы продержали их несколько дней под стражей, а затем перевезли их в Гизу, где те оставались все время, пока в Каире происходили бои. Когда борьба в Каире закончилась и французы вступили в город, один из французских отрядов возвратился в Танта и доставил туда арестованных, на которых там была наложена контрибуция в пятьдесят одну тысячу французских реалов. Подобная же или даже еще более высокая контрибуция была наложена на остальных жителей города. В ожидании уплаты этих налогов французы расположились вокруг города и выпустили на свободу часть арестованных. Они оставили под арестом лишь одного человека по имени Мустафа ал-Хадим, так как он был самым важным лицом среди служителей и владел большей частью илтизамов. От него требовали денег. Ежедневно избивая его и подвергая различным пыткам, французы дошли до того, что связывали ему руки и ноги и выставляли в таком виде на солнце, а дело было в летнее время, в сильную жару. Так как Мустафа ал-Хадим был человек весьма тучный с большим животом, то тело его покрылось пузырями.

Французы арестовали также настоятеля мавзолея святого Сиди Ахмада ал-Бадави и отправили его в Мануф. Затем они его привезли обратно и назначили ответственным за сбор наложенной на город контрибуции. Контрибуция была распределена между владельцами домов, лавок, маслобоен и так далее. Сбор контрибуции продолжался до конца года, причем французы дошли до того, что забрали с могилы святого сделанные из чистого золота украшения, вес которых был равен почти пяти тысячам мискалей ⁴⁴³.

Что касается города Махаллат ал-Кубра, то французы в [298] него возвратились, обложили жителей контрибуцией более чем в сто тысяч французских реалов и немедленно приступили к ее распределению и сбору. Они неожиданно врывались в жилища горожан и преследовали состоятельных жителей города. Кроме того, они ежедневно требовали от жителей Махаллат ал-Кубра и Танта выполнения обременительных повинностей, выказывая непомерные притязания.

Сбор контрибуции французы доверили находившимся у них на службе кашифам. Последние угнетали жителей еще более жестоко, чем сами французы или бедуины. Зная все хитрости и располагая сведениями об их положении, кашифы умели их всячески обмануть и раскрыть их секреты и потому были наибольшим злом. Так обстояли дела.

"А если бы обитатели селений уверовали и боялись бога, мы открыли бы им благословения неба и земли. Но они сочли ложью, и мы схватили их за то, что они приобрели!" (Коран, VII, 94).

В числе прочих событий этого времени следует отметить также следующие. После того как между турками и французами был подписано мирное соглашение, везир разослал фирманы в портовые города Османской империи, в которых извещал об освобождении приморских районов Египта. В результате этого в Александрию прибыли корабли и купцы с товарами. Их сопровождали три султанских галиота и корабль, груженный провиантом и снаряжением, предназначенным для его превосходительства везира и офицеров турецкой армии. Когда эти корабли приблизились к александрийской гавани, они подняли флаги и произвели артиллерийский салют. Тогда французы, стремясь завлечь их в гавань, стали выказывать мирные намерения и подняли турецкие флаги. Турецкие корабли вошли в гавань, стали на якорь и попали в подстроенную французами ловушку. Последние захватили все турецкие корабли и находившиеся на них пушки и другое вооружение, а также взяли в плен капитанов и знатных купцов. Они собрали взятых в плен моряков, лиц, имеющих отношение к морскому делу, а [299] также христиан-греков, значительное количество которых было на кораблях, выдали им оружие, одели их в свою одежду и включили их в свою армию. После этого они отправили вновь завербованных солдат в Каир. Эти солдаты совершали по отношению к мусульманам самые отвратительные злодеяния и "ставили после себя самые худшие воспоминания. Затем французы сняли с кораблей находившийся на них груз — различные товары и сушеные фрукты — и забрали все это себе. Это событие произошло в середине месяца зу-л-ка'да.

/113/ После расторжения мира французы отправили отряд солдат, чтобы взять бразды правления в Суэце, власть над которым перешла в руки назначенного турками правителя. Выступившие в защиту последнего жители города завязали бой с французами, но те одержали победу, перебив при этом всех жителей до последнего, разграбив город и захватив находившиеся в нем склады с кофе, перцем и другими товарами, принадлежавшими купцам.

Мурад-бей, направлявшийся после заключения мира в Верхний Египет, захватил по дороге собранное Дервиш-пашой в Верхнем Египте продовольствие, а также лошадей и баранов и отправил все это французам в Каир. Дервиш-паша бежал на восток — в Сирию.

После окончания военных действий французы захватили склады с зерном, овсом и соломой, собранными турками в деревнях провинции аш-Шаркийа и в некоторых деревнях провинций ал-Гарбийа и ал-Калйубийа. Следуя примеру турок, французы начали также требовать все это с жителей деревень и, обложив районы контрибуцией в виде зерна, ячменя, бобов и соломы, стали вдобавок ко всему этому требовать еще лошадей и верблюдов. Каждую провинцию они обложили налогом более чем в тысячу лошадей и тысячу верблюдов. К тому же жителям приходилось давать сборщикам взятки для того, чтобы они приняли животных. Величина этих взяток была почти равна стоимости животных, а иногда даже превосходила ее. Принимая зерно, сборщики контрибуции также проявляли чрезмерную придирчивость, просеивали его и так далее. [300]

Все это делалось по наущению коптов и представителей других религий, так как именно их французы назначали на самые высокие должности. Эти люди распределяли между собой провинции и брали на себя ответственность за сбор всех контрибуций. Каждый высокопоставленный чиновник из их числа отправлялся в сопровождении отряда французских солдат в одну из провинций и подобно крупному эмиру располагался в ее центре. Он выезжал в свою провинцию с большой пышностью. Вместе с ним ехали писцы, саррафы ⁴⁴⁴, свита, состоявшая из солдат и оказавшихся без дела мамлюков, слуг, различных служителей, поваров и привратников, стрелков и военачальников. Они везли с собой палатки. Перед коптским чиновником вели простых лошадей и скакунов с дорогим убранством, иноходцев и мулов. Солдаты его свиты были вооружены посеребренными и позолоченными копьями и полным набором оружия. Их сопровождали нагруженные верблюды.

Высокопоставленный чиновник, назначенный в провинцию, со своей стороны рассылал по районам провинции сборщиков-коптов в ранге кашифов, которых также сопровождали французские солдаты и отряды чаушей. Саррафы и военачальники выезжали с такой же свитой. Они разъезжались по городам и деревням и требовали уплаты налогов и несения изнурительных повинностей. При этом они прибегали к насилию. Они назначали жителям для уплаты налогов срок в несколько часов. Если к назначенному времени налог не был уплачен, они грабили и сжигали дома, а людей угоняли с собой. Особенно часто они поступали так в тех случаях, когда шейхи деревень, поддавшись страху или будучи несостоятельными, убегали. Если же они оставались, их хватали, били кнутами и всячески пытали: сдавливали щипцами суставы и колени, тянули на веревке за всадником и так далее. Остальные жители, видевшие это, пугались и старались посредством взяток и подкупов подладиться к военачальникам и их приближенным. Заодно со сборщиками налогов действовали самые мерзкие копты и отвратительные предатели. Чиновники склоняли этих людей на свою сторону и привлекали их к себе возможностью извлечь выгоду [301] и притеснять жителей. Вместе с тем эти люди, не будучи в - состоянии сдержать наполнявшие их сердца чувства ненависти и зависти, сами сводили счеты с некоторыми из жителей. "Мы не губили селений без того, чтобы обитатели их были неправедны!" (Коран, XXVIII, 59).

В этом году умер достойный и благочестивый человек и выдающийся ученый имам шейх 'Абд ал-'Алим ибн Мухаммад ибн 'Осман, маликит, азхариец. Он был слепым. В прошлом он посещал лекции 'Али ас-Са'иди, человека прекрасно знавшего свое дело и умевшего передавать свои знания другим, под руководством которого он изучил сборники под названием ас-Сахих ⁴⁴⁵ ал-Муватта ⁴⁴⁶ аш-Шама'ил ⁴⁴⁷, ал-Джа-ми'ас-сагир ⁴⁴⁸ и Мусалсалат Ибн 'Акила ⁴⁴⁹. Он учился также у таких ученых, как ал-Малави, ал-Джаухари, ал-Балиди, ас-Саккат, ал-Мунайир и ад-Дардир ⁴⁵⁰. Во время хаджа он имел возможность слушать лекции ат-Тауди ибн Суда ⁴⁵¹.

Шейх 'Абд ал-'Алим преподавал и приносил пользу своим ученикам. Он был очень стыдлив, любил поплакать и проливал слезы всякий раз, когда в его присутствии произносили имя бога. 'Абд ал-'Алим был сведущ в заклинаниях, знахарстве и каббалистике. Позднее он все это забросил под влиянием виденного им сновидения, о котором он мне рассказал. Он умер в этом году и был похоронен на кладбище ал-Муджавирин.

Умер также /114/ выдающийся, достойный и высокообразованный человек, крупный ученый, наш друг знаменитый шейх Шамил Ахмад ибн Рамадан ибн Са'уд ат-Тарабулуси, азхариец, преподаватель чтения Корана. Он прибыл в Каир в 1191 году из Триполи (Имеется в виду город Триполи в Ливии) и учился в ал-Азхаре. Он был очень способным человеком, посещал лекции шейха Ахмада ад-Дар-дира, ал-Бийали, шейха Абу-л-Хасана ал-Галаки ⁴⁵², а также изучил Мусалсалат и другие труды с нашим учителем сейидом Myртада ⁴⁵³ и получил у последнего в 1192 году диплом. [302]

Когда умер один из магрибинских купцов — господин Хасан ал-Банани, он женился на вдове последнего Бинт ал-Гарйани и поселился в ее большом доме, расположенном в квартале ал-Ка'кийин ⁴⁵⁴. Он стал носить красивую одежду и всячески выказывать жителям свою склонность приятным обхождением и проявлять в отношениях с ними достоинства своего характера. Он был очень щедр, обладал мягким характером и с ним было приятно общаться. Когда сейид 'Абд ар-Рахман ас-Сафакси, слепой, был отстранен от должности старшины, ривака магрибинцев, шейх ибн Са'уд был назначен на его место. Он выполнял обязанности старшины ривака с такой добросовестностью и таким достоинством, что прославился и стал известным человеком. Он был представителен, обладал высоким ростом, прекрасной внешностью и отвагой. Когда он занял пост старшины ривака, наш друг шейх Хасан ал-'Аттар прославил его имя в касыде, в которой он намекал на отношения между назначенным на указанную должность шейхом, жизнь которого мы описываем, и сейидом 'Абд ар-Рахманом, прежним старшиной. При этом он говорил о дружбе своей с первым и о своих совсем иных взаимоотношениях со вторым. Вот первая касыда:

"Вставай, ибо полчища мрака уже рассеялись, отступив; перед снявшим чадру утром.

Листья запели на своих ветвях, призывая стаю пить вино.

Цветок заулыбался на возвышенности, когда из глаз облака полились слезы дождя.

Ветви деревьев, горделиво покачивавшие своими цветами,, уподобились связанным в ожерелье жемчужинам.

Восточный ветер, доносящий с равнины благоухание садов, освежает воздух и исцеляет недуги.

А роза на своей ветке подняла прелестную головку, напоминающую золотую корону.

Реки и ручьи напоминают очищенные от коры ветви деревьев, а широкая река похожа на меч.

Виноградная лоза подобна прекрасному узору из рубинов, а мирт окутывает покрывалом ее пылающие огнем ланиты. [303]

Голуби, воркуя, сообщают нам о благородстве этого имама".

После этого поэт на протяжении многих строк вышеприведенного дивана ⁴⁵⁵ расточает хвалу шейху и в заключение говорит:

"Радуйся, господин наш, этой должности, которая давно о тебе мечтала.

Бог будет постоянно давать тебе удачу на этом посту.

Мы нашли в тебе все, чего ожидали. Живи среди нас во. здравии. Салам".

Когда произошли описываемые события и французы подошли к Каиру, в ту самую ночь он бежал с другими, уехал в. Иерусалим и умер там в этом же году.

Умер также величайший ученый, достойная опора бога, сын преподавателя чтения Корана и сам преподаватель чтения Корана, умнейший человек и великий знаток всех наук, луна, светящая на небесах знания, самая замечательная жемчужина среди сокровищ, выдающаяся личность, человек, обладающий глубочайшими знаниями во всех областях, который проник в смысл сокровенного и раскрыл самые ценные и самые дорогие истины. Не удивительно, что он достоин всех этих эпитетов. Разве может быть иначе, ведь мы упомянули только часть достоинств этого выдающегося ученого и тарифа ал-Хасана ибн 'Али ал-Бадри ал-'Авади. Он воспитывался под. наблюдением своего отца, еще в детстве изучил наизусть текст Корана, позаимствовал у своего отца знание чтения Корана и в совершенстве овладел умением читать Коран четырнадцатью допустимыми способами ⁴⁵⁶, предварительно /115/ в совершенстве овладев арабским языком, мусульманским правом и другими науками. Он посещал лекции знаменитых шейхов своего времени, выделялся своими способностями среди студентов, читал лекции и сочинял прекрасные стихи, достоинства которых признавали выдающиеся ученые. Его перу принадлежит известный среди жителей сборник стихотворений, в которых он прославлял знатных людей. Между ним и ас-Салахи ⁴⁵⁷ и Касим ибн 'Ата'аллахом ⁴⁵⁸ происходили поэтические диспуты, о которых мы частично упоминали при описании [304] жизни последних. Вот что говорил ему во время взаимного обмена замечаниями выдающийся ученый своего времени шейх Мухаммад ал-Амир, да сохранит его бог:

"Приветствуй факиха-шафкита и спроси его: "Что это за суждение, которое вызывает удивление?"

Осквернение, которое прощается, несмотря на то что скверна смешалась с оскверненным, все же остается осквернением.

А если бы этот человек оказался не осквернен, а чист, то нет прощения ему! О разумные люди, удивляйтесь!"

Шейх, жизнь которого мы описываем, ответил:

"Я приветствую тебя, поскольку ты приветствуешь нас и спрашиваешь, удивляясь тому, чему нечего удивляться.

Никогда не бывает прощения оскверненному, лишенному подобного ему. Пойми же!

Ничто нельзя уберечь от подобного ему, однако все сторонится чуждого ему.

Я вижу, что ты дозволил то, что запретно. Вот что действительно удивительно, а понимание этого — еще более удивительно".

В стихах, сочиненных им по случаю дня рождения ас-Садата ибн ал-Вафа ⁴⁵⁹, он писал:

"Мы сочинили вам касыду и восхваляем вас самой прекрасной, великолепно написанной одой.

Мы видели то новое, что сделали вы, и мы в красноречивых выражениях отмечаем дату вашего рождения".

Он прославлял звучными стихами своего учителя Абу-л-Анвара ибн Вафа, и ему принадлежат и другие многочисленные произведения, упомянутые в его диване. Его перу принадлежат также трактаты по различным отраслям богословия. Так, он написал сочинение, посвященное растолкованию слов всевышнего: "Возгордился ли ты или оказался из высших?" (Коран, XXXVIII, 76).

Поводом для написания этого трактата послужил диспут, имевший место между ним и шейхом Ахмадом Йунисом ал-Халифи в доме 'Али-бея ад-Дафтардара, по поводу смысла [305] этого стиха Корана. Ал-'Авади одержал верх над упомянутым шейхом, и 'Али-бей наградил его тем, что поручил ему преподавать в мечети ал-Хусайни и немедленно назначил ему пенсию в размере десяти пара в день, которую он должен был получать с вакфа каждый месяц. Ал-'Авади получал эту пенсию все время до самой смерти, последовавшей в месяце ша'бане этого года. Да будет милостив к нему бог! После его смерти не нашлось человека, который был бы равен ему в знаниях и мог бы его заменить.

Комментарии

401. Куббат ан-Наср — то же, что Куббат ал-'Азаб (см. прим. 219).

402. Салим Ага — крупный чиновник, занимавший при мамлюках должность амин ал-бахрайна, начальника полиции и т. д.

403. Байна-с-Сурайн — улица в северной части города, к востоку от площади ал-Азбакийа.

404. Баб ал-Карафа — ворота в южной части города, за которыми находилось кладбище.

405. Баб аш-Шайх Райхан — ворота в западной части города.

406. Канатир ас-Сиба' — мост через канал того же названия в юго-западной части города.

407. Квартал ал-'Атуф — квартал на северо-восточной окраине Каира.

408. Дулаты — турецкая кавалерия, сформированная из сирийских горцев.

409. Мечеть Азбак расположена к востоку от площади ал-Азбакийа.

410. Ал-'Атаба аз-3арка^- — улица к востоку от площади ал-Азбакийа, около мечети Азбак.

411. Ал-Хурунфиш — улица в северо-восточной части города.

412. 'Абд ал-Хакк — улица к югу от площади ал-Азбакийа.

413. Магрибинец — о нем см. стр. 99 — 100.

414. Салим-бей Абу Дийаб — мамлюкский военачальник, один из приближенных Мурад-бея.

415. Имеется в виду намерение турок и англичан принудить французскую армию к полной капитуляции.

416. Дайр ат-Тин — селение на берегу Нила в нескольких километрах к югу от Старого Каира.

417. Ад-Димурдаш — мечеть в северной части Каира.

418. Дарб ал-Васи' — улица в северо-западной части Каира, к северу от коптского квартала.

419. Под “первым сражением” ал-Джабарти подразумевает Каирское восстание 1798г.

420. Мечеть 'Османа Катходы находилась к юго-западу от площади ал-Азбакийа.

421. Имеются в виду солдаты, находившиеся в Египте перед началом французской экспедиции. Они противопоставляются турецким солдатам, прибывшим в Египет в составе армии великого везира.

422. Бармуда — восьмой месяц коптского календаря.

423. Кум Абу-р-Риш — возвышенность к северу от Каира, за пределами городской стены.Французы соорудили на ней форт.

424. Иногда к именам мамлюков прибавлялись имена их сюзеренов (ал-Муради — мамлюк Мурад-бея, ал-Ибрахими — мамлюк Ибрахим-бея).

425. Ал-Харуби — мост через канал ал-Харуби в северной части города.

426. Ал-Халидж — канал, пересекающий Каир с севера на юг.

427. Ал-Джамали — мечеть в квартале ал-Джамалийа.

428. Сук ал-Хашаб — улица в северной части Каира.

429. Мечеть 'Османа — мечеть 'Османа Катходы (см. прим. 420).

430. Ан-Насир Мухаммад ибн Кала'ун — мамлюкский султан, правивший трижды (1294 — 1296, 1299 — 1309, 1310 — 1341).

431. Салим I (1512 — 1520) — османский султан. Турецкая армия Салима I в начале 1517 г. нанесла поражение отрядам последнего мамлюк-ского султана Ашрафа Туман-бея, вступила в Каир и разграбила город.

432. Ал-Гури (Ашраф Кансух) (1501 — 1516) — мамлюкский султан.

433. Кафур ал-Ихшиди (966 — 968) — один из представителей династии Ихшидидов, правивших в Египте и Сирии в 935 — 969 г г. Прославился как полководец.

434. Му'изз ал-Фатими (ал-Му'изз ли дини-л-лах Абу Тамим Ма'адд ибн Исма'ил ал-Мансур) — четвертый фатимидский халиф (953 — 975), при котором в 969 г. войсками Фатимидов (шиитская исмаилитская династия, возникшая в Северной Африке в 909 г.) был завоеван Египет.. Фатимиды сделали основанный ими Каир столицей своего государства.

435. Катхода ал-хаджж — помощник амир ал-хаджжа, исполнявший в караване интендантские обязанности.

436. Джазират аз-Захаб — небольшое селение на берегу Нила южнее Гизы. В Джазират аз-Захаб находился один из дворцов Мурад-бея.

437. Фашн — город в Верхнем Египте в провинции Бани-Сувайф.

438. Сулайман-бей — Сулайман-бей Ага (см. прим. 62).

439. Шейх Хасан — Хасан ал-'Аттар (см. прим.263).

440. Ну'ман (Ан-Ну'ман ал-Мунзир) — последний царь (580 — 602) из династии Лахмидов в Хире — главном городе государства, существовавшего на аравийско-иракской границе в III — VII вв. н. э. О времени правления Ну'мана мало что известно. Сохранились лишь упоминания о его деятельности в произведениях доисламских поэтов (Ан-Набига аз-Зу-бйани и др.), а также всевозможные легенды.

441. Махмал — роскошно украшенный паланкин со священными дарами для Ка'бы, отправляемый ежегодно с караваном паломников в Мекку.

442. Джабал ал-Халил (ал-Халил) — город в Южной Палестине (см. прим. 468).

443. Мискал — мера веса, равная приблизительно 4,68г.

444. Сарраф — сборщик налогов, меняла.

445. Ас-Сахих — название сборников мусульманских священных преданий ал-Бухари и Муслима (см.прим. 42).

446. Ал-Муватта — один из ранних сборников мусульманского священного предания (сунны), принадлежащий имаму Малику (ум. в 795 г.).

447. Аш-Шамаил — собрание хадисов иранского традиционалиста ат-Тирмизи (ум. в 888-89 г.).

448. Ал-Джами.' ас-сагир (“Малый сборник”) — сборник хадисов египетского богослова, филолога, историка и поэта Джамал ад-Дина ас-Суйути (1445 — 1505).

449. Мусалсалат Ибн 'Акала (Ал-Фаваид ал-джалила фи мусалсалат Ибн 'Акила) — собрание хадисов мекканского богослова Ибн 'Акилы (ум. в 1737 г.).

450. Ал-Малави, ал-Джаухари, ал-Балиди, ас-Саккат, ал-Мунайир, ад-Дардир — каирские богословы XVII в.

451. Ат-Тауди ибн Суда (Мухаммед ибн Суда ат-Тауди ал-Фаси) — богослов и правовед XVIII в.

452. Ал-Бийали, Абу-л-Хасан ал-Галаки — каирские богословы XVIII в.

453. Сейид Муртада аз-Забиди (1732 — 1791) — азхарский богослов и филолог, одним из учеников которого был 'Абд ар-Рахман ал-Джабарти.

454. Ал-Ка'кийин — улица в восточной части Каира, к югу от ал-Азхара.

455. Диван — собрание стихотворений.

456. Догматическое мусульманское богословие допускает несколько видов чтения Корана вслух.

457. Ас-Салахи — египетский поэт XVIII в.

458. Касим ибн 'Ата'аллах ал-Мисри по прозвищу аз-Заджжал (“сочинитель народных песен”) (ум. в 1790 г.) — египетский поэт.

459. Ас-Садат ибн ал-Вафа — Абу-л-Анвар ибн Вафа ас-Садат, один из великих шейхов (см. прим.70).

Текст воспроизведен по изданию: Абд ар-Рахман ал-Джабарти. Египет в канун экспедиции Бонапарта. М. Наука. 1978