Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

БЕРНАЛЬ ДИАС ДЕЛЬ КАСТИЛЬО

ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ ЗАВОЕВАНИЯ НОВОЙ ИСПАНИИ

HISTORIA VERDADERA DE LA CONQUISTA DE LA NUEVA ESPANA

БЕЗУМНЫЙ ПОХОД

В свое время я рассказал, как Кортес послал Кристобаля де Олида в Гондурас и как тот под влиянием губернатора Кубы Диего Веласкеса ему изменил 1. Лишь только Кортес узнал об этом поступке, как он, не имея возможности отправиться самому, послал прибывшего из Кастилии Франсиско де Лас Касаса с 5 кораблями, дав ему на подмогу несколько конкистадоров первого призыва - Педро Морено Медрано, Хуана Нуньеса де Меркадо, Хуана Бельо и других.

Приказ гласил кратко: во что бы то ни стало захватить Кристобаля де Олида. Флот вышел из гавани Вера Круса и после очень удачного перехода прибыл в гавань Триунфо де ла Крус, где находились и корабли Кристобаля де Олида. Не зная, в чем дело, Кристобаль де Олид, тем не менее, послал навстречу две хорошо вооруженные каравеллы [(carabelas)] с запретом входа в гавань. Лас Касас не подчинился; завязался бой, и Олид потерял одну из каравелл и четырех человек, что для него тогда было крупным уроном, а посему он, желая выиграть время и подтянуть разбредшие свои по стране силы, начал как бы мирные переговоры. Лас Касас поддался на эту удочку, несмотря на то, что во время боя ему тайно подбросили письмо, где сторонники Кортеса советовали ему скорее высадиться и захватить Кристобаля де Олида.

Переговоры установили перемирие на сутки, а ночью поднялась ужасная буря: все корабли Лас Касаса со всем их грузом затонули, 30 человек погибли, а остальные, спасшиеся, после двухдневных скитаний, голодные и холодные, должны были сдаться. Еще важнее для Кристобаля де Олида было, что и Лас Касаса удалось захватить; его он и продержал в тюрьме, а с остальных взял присягу верности, после чего они были выпущены на свободу.

Но этим триумф Кристобаля де Олида не ограничился. Дело в том, что часть своих сил он послал к заливу Дульсе [(Golfо Dulce)], где засел некий Хиль Гонсалес де Авила 2 в качестве губернатора, случайно прибывший в эти края и основавший там город Сан Хиль де Буэна Виста [(San Gil de Buena Vista)]. Окрестные туземцы были очень воинственны, и Хиль Гонсалес де Авила лишь с трудом держался против их напора. Узнав об этом, Кристобаль де Олид задумал ликвидировать весь гарнизон. План не удался; [289] гарнизон отчаянно защищался, и люди Олида потеряли 8 человек. Теперь экспедиция возвращалась: города, правда, не взяли, зато вели нескольких пленных и среди них самого Хиля Гонсалеса де Авилу.

Подобные успехи значительно подняли дух Кристобаля де Олида, и он решил пойти против Нако, большого поселения внутри страны. Взял он с собой и обоих своих пленников, ибо считал себя достаточно сильным, чтобы не опасаться их. В оспользовавшись его беспечностью, Лас Касас и Хиль Гонсалес быстро составили заговор, опираясь на большое количество сторонников Кортеса, даже среди людей Олида, и решено было напасть на Олида при сигнале: "За короля и Кортеса!"

Между тем, Олид ничего не замечал. Поэтому как-то вечером, когда заговорщики у него ужинали, Лас Касас внезапно вскочил, бросился на Олида и вместе с другими нанес ему множество ран. Олид упал замертво, а те продолжали ужин. Вдруг слышат они голос убитого: "Сюда, друзья, помогите!" Оказывается, Кристобаль де Олид, человек геркулесовой силы, очнулся, встал на ноги и теперь пытался укрыться в кустах, призывая на помощь. Многие солдаты сейчас же бросились к нему, но тут выступил Лас Касас и именем короля и Кортеса повелел им отстать от тирана и самозванца. Солдаты повиновались, отступились от Олида, его вновь схватили, судили и на следующий день обезглавили на торговой площади в Нако.

Так кончил Кристобаль де Олид, храбрец, но властолюбец, столь легко забывший, сколь многим он обязан Кортесу... После его казни командование перешло к Франсиско де Лас Касасу и Хилю Гонсалесу де Авиле, которые действовали в большом единодушии. Лас Касас основал город Трухильо, а Хиль Гонсалес послал небольшой отряд в прежний свой город, Сан Хиль де Буэна Виста, чтобы немного усилить гарнизон, пока он сам не вернется из Новой Испании, куда они с Франсиско де Лас Касасом решили отправиться за дальнейшими подкреплениями...

Кортес, между тем, прождав несколько месяцев и не имея никаких известий об экспедиции Франсиско де Лас Касаса, стал сильно беспокоиться и, не очень надеясь на море, решил самолично отправиться сухим путем в Гондурас на выручку своим.

Приготовления прошли быстро и без задержки. Перво-наперво Кортес позаботился о безопасности Мешико. Крепость и верфи были снабжены пушками; временными губернаторами были назначены казначей Алонсо де Эстрада и контадор Альборнос. До сих пор не понимаю, почему выбор Кортеса остановился на Альборносе. Правда, он тогда еще не знал, что тот всячески чернит его пред королем, но все же это назначение было жалким. Старшим алькальдом стал лиценциат Суасо, а старшим альгуасилом и майордомом всех владений Кортеса - Родриго де Пас. Всеми уважаемого фрай Торибио "Мотолинию" из Ордена Сеньора Сан Франсиско и других священнослужителей Кортес попросил не только заботиться об обращении индейцев, но и о сохранении всего в добром мире и порядке, а Куаутемоку - верховному сеньору Мешико, а также и сеньору Тлакопана, как и другим многим знатным, среди них был весьма знатный Тапиесуела, и остальным старшим касикам, велел отправляться с ним в поход, чтобы не могло возникнуть никаких восстаний. И из провинции Мичоакан привлек многих касиков, и донья Марина, наша переводчица, по-прежнему сопровождала Кортеса, а Херонимо де Агиляра в то время уже не было в живых. Отправились вместе с ним в поход и многие рыцари [(caballeros)] и капитаны, жители Мешико: и Гонсало де Сандоваль, который был старшим альгуасилом, и Луис Марин, и Франсиско Мармолехо, Гонсало Родригес де Окампо, Педро де Ирсио, Авалос и Сааведра, которые были братьями, и Паласиос [290] Рубиос, и Педро де Сауседо "Римский", и Херонимо Руис де ла Мота, Алонсо де Градо, Санто Крус, уроженец Бургоса, Педро Солис Каскуете, Хуан Харамильо, Алонсо Валиенте и Наваррете, и Серна, и Диего де Масариегос, двоюродный брат казначея, и Хиль Гонсалес де Бенавидес, и Эрнан Лопес де Авила, и Гаспар де Гарника, и множество других; и присоединились священник и два монаха-франсисканца, фламандцы, большие теологи, чтобы проповедовать по дороге. Окружен был Кортес и значительным придворным штатом: при нем были майордом Карранса, дворецкие Хуан де Хасо и Родриго Маньеко, виночерпий Серван Бехарано, кондитер де Сан Мигель, что жил в Оашаке; взято было много столовой посуды из серебра и золота, за которую отвечал Тельо де Медина; и был камердинер Саласар, уроженец Мадрида, и медик лиценциат Педро Лопес, который жил в Мешико, и хирург Диего де Педраса, и множество пажей, среди них был дон Франсиско де Монтехо, он по прошествии времени был капитаном на Юкатане, не путать с его отцом аделантадо 3; и конюшенный с конюхами, сокольники, гобоисты, трубачи, акробат и фокусник; не забыли захватить и большое стадо свиней, чтоб в дороге не было недостатка в свежем мясе. Также отправились вместе с ним больше 3 000 мешиков со своим вооружением и много других касиков с их отрядами.

Выступили в октябре 1524 года. За несколько дней до выступления фактор Саласар и веедор Чиринос уговорили лиценциата Суасо, Родриго де Паса и целый ряд конкистадоров первого призыва обратиться к Кортесу с просьбой, чтобы он не оставлял страны, ибо последствия могут быть неожиданные и печальные. Но представление это не изменило решения Кортеса, и тогда многие, особенно Саласар, испросили разрешения сопровождать его хотя бы до Коацакоалькоса. По пути туда Саласар всячески ухаживал за Кортесом, стараясь расположить его к себе рабской услужливостью и льстивыми речами. Он ловко рассчитал свои действия: встречая Кортеса, он срывал свою шляпу и кланялся почти до земли; говоря с ним, он как бы трепетал от почтения и любви. Иногда он, как бы в порыве преданности, желал еще и еще раз удержать Кортеса в стране, нежно распевая 4: "Ох, дядюшка, давай вернемся! Ох, дядюшка, давай вернемся! Так как видел этим утром горевестную примету!" На что Кортес, вторя ему, отвечал из той же песни: "Так вперед же, мой племянник! Так вперед же, мой племянник! И не верь во все приметы, сбудется, что Бог положит! Так вперед же, мой племянник!"

Так они обменивались любезностями. Да и вообще в начале похода не было недостатка в веселье и удовольствиях. Так, например, Хуан Харамильо отпраздновал недалеко от поселения Орисаба свадьбу с доньей Мариной, нашей переводчицей. А оттуда со многими встречами и приветствиями Кортес направился дальше и по пути к Коацакоалькосу прибыл к большому поселению Уаспалтепек, которое было энкомьенде [(encomienda)] Сандоваля. При его приближении нас всех, живущих вокруг Коацакоалькоса, вытребовали, и многие из нас проскакали путь в 33 легуа, сломя голову, как на пожар, чтобы приветствовать Кортеса. Вот как любили и почитали Кортеса! Он это высоко ценил и с охотой принимал товарищеское поклонение. Впрочем, сейчас же за Уаспалтепеком начались и неудачи: при переправе через большую реку опрокинулось две лодки, и много ценностей и скарба погибло; особенно пострадал новобрачный Хуан Харамильо.

Прием в Коацакоалькосе был отменный: для переправы через большую реку мы согнали до 300 лодок; всюду возвышались триумфальные арки; банкеты, турниры и фейерверки сменяли друг друга... Шесть дней пробыл здесь Кортес. Этот срок весьма ловко использовали фактор Саласар и его креатура, веедор Чиринос. Чуть ли не по-родственному они умоляли Кортеса вернуться, лживо указывая, что у них есть известия, будто Эстрада и Альборнос уже теперь куют ковы против него, Кортеса. Дальше - больше, и, в конце концов, Кортес выдал обоим назначение - сменить, если это окажется необходимым, Эстраду и Альборноса. Это была великая ошибка, корень многих жестоких зол, как мы узнаем. И хотя кое-кто возражал, дело было сделано, а оба молодчика, фактор и веедор, втайне ликуя, внешне же выказывая глубочайшую печаль, простились с Кортесом и отправились обратно в Мешико. Наиболее ловким комедиантом был Саласар: он так и разливался, точно неутешная вдовушка...

Из Коацакоалькоса Кортес написал в Вера Крус своему майордому Симону де Куэнке, чтоб снарядили два корабля с провиантом и подковами, которые должны были идти вдоль берега, сопровождая армию. Кроме того, всем нам, колонистам в Коацакоалькосе, велено было примкнуть к походу. Не того мы ждали! Ведь мы все принадлежали к людям первого призыва, порядком устали, а посему надеялись отдохнуть от своих подвигов, занимаясь земледелием на своих энкомьендах. Теперь же велено было [291] тащиться больше чем за 500 легуа пути, все время по враждебной территории! Но выбора не было, да и отказа быть не могло: если бы кто осмелился на него, его бы быстро призвали к порядку... И вот мы пошли в поход, в котором пробыли больше двух лет и трех месяцев!

Вся армия состояла теперь из 130 конных и 120 аркебузников и арбалетчиков, не считая множества солдат-новобранцев, только что прибывших из Испании. Сам я, в чине капитана, получил начальство над 30 испанцами и 3 000 мешиков и на первых порах должен был охранять фланг нашего движения.

С Тоналы начались наши трудные переправы через реки и водные пространства. В 7 легуа от Тоналы, например, Кортес должен был построить мост через лиман почти в 1/4 легуа пути 5, грандиозное сооружение, удавшееся как нельзя лучше. Но это было лишь началом: скоро пришлось переправиться через огромную реку Масапа [(Mazapa)], которую моряки назвали Рио де Дос Бокас [(Rio de Dos Bocas - Река Двух Устий)], в верховьях которой лежит Чиапа, затем еще другую, бурную, затем опять широкий лиман. Даже когда мы вошли в большое поселение Копилько и двигались по цветущей мирной долине провинции Чонтальпа [(Chontalpa)], сплошь покрытой плантациями какао, предстояли новые переправы, пока мы не добрались до поселения Сагуатан [(Zaguatan)], где нас встретили касики Табаско с 50 лодками, гружеными маисом и другими припасами.

Дальнейший путь представлял ту же картину 6: водные переходы были не менее часты, туземцы то бежали, то мирно нас встречали, хотя все время не доверяли нам. Но страна была изобильна, и нужды мы не терпели... В другом поселении, которое называлось Истапа [(Iztapa)], Кортес созвал местных касиков и торговцев, чтобы выяснить маршрут; он им показал большую мешикскую карту на полотне из хенекена [(henequen)], на которой изображены были все поселки вплоть до Гуэйакалы 7. Они указали, что Гуэйакала по местному называется Большой Акалой, в отличие от другого поселения, Малая Акала, и что местность изобилует крупными реками, так что до другого поселения, которое называется Тамастепек [(Tamaztepeque)], всего в трех днях пути, нужно четырежды переправиться. Тогда Кортес попросил у них лодок, а также работников для наводки мостов. Но они их так и не прислали, а что касается Тамастепека, то он оказался не в "трех", а в семи днях пути!

Припасы наши вышли, и мы питались разными дикорастущими кореньями. Работать пришлось всем, капитанам и солдатам, с величайшим напряжением, почти всегда в воде: валить лес, вбивать сваи, строить мосты. Целых три дня, например, пошло на мост через довольно широкий лиман, а когда мы стали переправляться, то никакой дороги не нашли, всюду натыкались на густые заросли, где двое суток пришлось прорубаться мечами. Когда же мы, наконец, выбрались, то оказалось, что мы все время кружили и вновь вернулись к прежнему месту.

Кортес сильно печалился, тем более, что всюду раздавались проклятия против него и всего этого похода. Выхода как будто не было. Вдали перед нами вздымались горы, высокие, неприступные, до самого, казалось, неба; сколько раз ни взбирались мы на деревья, все та же картина - над горой ближайшей высится еще большая, и нет им конца-края! К тому же двое наших проводников улизнули, а третий заболел, лежал [292]

пластом и ни на что не годился. Но Кортес, никогда не отчаивавшийся, всегда деятельный, нашел и тут выход: вместе с пилотом Педро Лопесом он при помощи компаса и мешикской карты установил нужное направление. Кортес вновь велел нам врубиться в чащу, и через двое суток мы подошли к горам, всё время руководствуясь компасом. Мы лезли все выше и выше, и многие из нас охотно бы бросили все и вернулись в милую Новую Испанию, но отступления ни для кого не было!

Вдруг мы натолкнулись на свежеподрубленное дерево. Мы возликовали, ибо эта примета указывала на близость жилья, и сейчас же сообщили Кортесу о ценной находке. Все встрепенулись, сбросили уныние и с великой надеждой пошли по еле заметной тропинке, которую вскоре удалось найти. Впрочем, до жилья было не близко: нам пришлось переправиться через реку и два болота, и тут только мы наткнулись на селение. Жители бежали, но запасы маиса и овощей остались; мы набросились на них с неистовством долго голодавших. Оправились и наши кони. И мы возблагодарили Бога!

Действительно, напряжение последних дней не прошло для нас даром: акробат Кортеса и трое солдат-новичков умерли от истощения; перемерло также немало индейцев, а остальные стали хилыми и больными. Захворали и все наши музыканты, кроме одного; впрочем, нам было не до музыки, и когда уцелевший трубач, желая нас подбодрить, наигрывал на своем инструменте, всюду ворчали: пора бросить эту ерунду, столь же приятную, как волчий вой; лучше бы раздать всем по горсти маиса.

Если же читатель спросит: а что же сталось со свиным стадом? На это отвечу: повар Кортеса, ловкач и продувная бестия, велел это стадо гнать далеко за нами, в четырех днях пути, а затем заявил, что свиньи погибли от напряжения или от акул и аллигаторов во время речных переправ. Впрочем, всего стада, конечно, не хватило бы и для однодневного прокорма.

Голодуха одно время дошла до того, что кое-кто из наших индейцев тайно поймали несколько туземцев и съели их. Кортес, узнав об этом, разъярился и пригрозил, что в случае повторения он казнит всех участников трапезы, а пока для примера накажет лишь главного зачинщика, одного из мешиков. Людоедство, правда, более не наблюдалось, но оба наших проводника удрали, так как не смогли вынести голода.

Всюду и везде, на более видных местах и перекрестках, мы вырезали кресты и прибивали записки такого содержания: "Здесь проходил Кортес тогда-то". Делали мы это для отставших и заблудившихся. Много, кстати, помогли нам несколько десятков индейцев из Тамастепека, ловко и быстро устраивавшие мосты на туземный манер, а кроме того, много способствовавшие тому, чтоб население не бежало при нашем приближении.

Когда мы пришли в поселение Сигуатепекад, Кортес отправил двух испанцев на север, к морю, чтоб разузнать о двух кораблях под командой Симона де Куэнки с провиантом. Одним из посланных был Франсиско де Медина, человек исключительной выносливости, весьма сообразительный, хорошо знавший к тому же всю прибрежную полосу. Ему Кортес поручил стать сокомандиром этих кораблей. Но отсюда-то и пошло все несчастье. Франсиско де Медина весьма удачно добрался до кораблей, но когда прежний командир Симон де Куэнка узнал о его поручении и полномочиях, разгорелся спор, перешедший в драку; экипаж тоже разделился на две партии, и произошел настоящий бой, от которого уцелело лишь 7 человек; [293] а эти семеро были убиты индейцами из поселений Шикаланко и Гуэатаста, которые все время следили за братоубийственной распрей; корабли были разграблены и сожжены. Впрочем, обо всем этом мы узнали лишь через два с половиной года.

По указаниям касиков Сигуатепекада, нам до поселения Гуэйакала [(Большая Акала)] надлежало перейти две большие реки и очень опасное болото. Посланные вперед два испанца донесли, что переправа через реки возможна, а о болотах и топях ничего не сказали, да навряд ли сами дошли до них. Вот мы и двинулись вперед, ничего, собственно, путного не зная.

В это время Кортес отрядил меня и Гонсало Мехию, в сопровождении нескольких знатных из Сигуатепекада, в акальские поселки [(Большой и Малой Акалы)] 8. Их было более 20, часть из них лежала на сухопутье, часть на островах среди болот. Продвигаться, ввиду топкого места, было очень трудно, нелегко было также найти верный путь, ибо три наши проводника-индейца из Сигуатепекада в первую же ночь бежали, боясь встречи с жителями акальских поселений, с которыми они были во вражде. Все же мы достигли первого поселка, где нас приняли почти враждебно. Но на следующий день все изменилось: прибывшие индейские торговцы сообщили о близости Кортеса с большой армией, наши хозяева стали шелковыми, и вся местность охотно согласилась доставлять нам съестные припасы.

Между тем, Кортес двинулся дальше и дошел до самой большой реки 9, вернее, до лимана. Недавние дожди вздули реку выше обычного, а ширина была столь значительна, что постройка моста казалась несбыточной. Сам Кортес сел в лодку, чтобы выяснить глубину: оказалось четыре двойных локтя, да еще локтя на два донного ила. И все же Кортес велел начать наводку моста!

Индейцы готовили бревна, а испанцы вбивали их в грунт - труд тяжелый, во время которого опять посыпались проклятия по адресу нашего полководца. Стройка шла медленно, а волнение все росло. Кортес как бы ничего не замечал, но, в конце концов, должен был сказать решительное слово: он испросил еще лишь четыре дня, и если за этот срок мост не будет закончен, он подчиниться общему желанию и повернет обратно.

Все теперь зависело от наших индейцев. Кортес с великим умением пришпоривал их то угрозами, то обещаниями. И они, действительно, творили чудеса: работа шла почти круглые сутки - пока одни собирали корешки, дикие плоды и все, что могло идти в пищу, другие валили лес, обтесывали, носили, вколачивали сваи. Конечно, разогрелись при этом виде и испанцы - лихо принялись они за работу, не брезгуя ничем, хотя все еще изрядно ворчали и поругивались. Сам Кортес был всюду и всегда, и вот за четыре дня мост был закончен! Истинное чудо! Ведь одних крупных бревен, толщиной со взрослого человека, пошло более тысячи, не считая настилки, которая весьма искусно прикреплялась лианами. Неказист был мост на вид, но крепок вполне - великолепный пример выносливости и доброй воли индейцев.

Во время стройки Кортес отрядил четырех солдат за провизией вверх по реке. Но ни один не вернулся, все были перебиты индейцами. Мы с товарищем были счастливее, ибо вернулись (как раз мост был только что закончен) со 130 каргами маиса, 80 курами, медом, фасолью, солью и другими плодами. Был поздний вечер. Но все же солдаты нас заприметили. Они давно нас ожидали, так как, подобно Кортесу, верили в мое счастье и мою расторопность. И вот они нас окружили и в один миг растащили всю нашу ношу, ни крошки не оставив ни для Кортеса, ни для Сандоваля, ни для прочих командиров. Как ни упрашивал повар Кортеса, как он ни гнался за похитителями, теребя мешки, чтобы заполучить хоть малую толику, он ничего не добился; в ответ слышались лишь речи вроде: "Вы жрали сочную свинину, когда нам с голоду подводило животы; теперь наш черед подумать о себе!"

Кортес сперва страшно распалился, грозил судом и расправой, но вскоре затих, велел позвать меня и спросил, почему распределение провианта произошло столь незаконно. В ответ я сказал: "Следовало бы Вам выслать охрану навстречу. Впрочем, и тогда бы все расхитили, ведь голод превыше всякой дисциплины". Кортес согласился, что беда большая и не следует ее увеличивать строгостью и расследованиями, нужда солому ломит, а нужда была большая, подлинная. Потом, окончательно смягчившись и даже повеселев, он обратился ко мне: "Сеньор Берналь Диас дель Кастильо, скажите не в службу, а в дружбу - ведь спрятали же Вы где-нибудь съестное. Уверен, что для себя и для своего друга, Сандоваля, Вы кое-что припасли". Просительный, смиренный тон растрогал меня, а тут еще Сандоваль с печальным вздохом сказал: "Ей Богу, лишь бы горсть маиса, больше не нужно". Не мог я более сдержаться и быстро ответил: "Знайте же, в ближайшей деревне оставлено мною 12 карг маиса, три горшка меда, 20 кур, немного соли и две индеанки для печения хлеба. Это - подарок, поднесенный мне [294] туземцами. Сейчас совсем стемнело, лагерь успокоился и заснул, пойдемте принесем эти вещи, пока их у нас не отняли". Сандоваль обнял меня от души, мы счастливо достали припасы и все по-братски разделили их.

Рассказываю же я об этом, чтобы показать, сколь неожиданные положения могут встретиться полководцу в чужой, вражеской стране: великому Кортесу, грозному генерал-капитану не дали даже горсти маиса! А Сандоваль, известный капитан многих и многих, самолично и тайком должен был отправиться за пищей, так как не уверен был в силе своего приказа!..

Итак, мост был готов, и мы переправились. Но вскоре мы уперлись в болото. Сколько мы ни бросали туда бревен и сучьев - ничто не помогало; лошади погружались по шею, хотя мы подвязывали им лыжи и связки прутьев. К счастью, самая глыбь кончилась вскоре, и мы проложили по опасному месту нечто вроде правильной дамбы, а далее лошади переправлялись то волоком, то вплавь. Оказавшись на сухопутье, мы возблагодарили Бога. Припасов все еще было мало, и мне пришлось опять отправиться в акальское поселение, но на сей раз Кортес заявил, что штука примет иной оборот - никому не удастся их расхватать как попало. Действительно, когда мы привезли более 100 карг маиса и много другой пищи, Кортес сам заведовал и охраной, и правильным распределением.

Наконец, мы достигли Гуэйакалы [(Большой Акалы)], где нас приняли радушно, с подарками, съестных припасов здесь было вдоволь. Стали мы расспрашивать, через переводчицу донью Марину, нет ли поблизости, на побережье, людей с бородами, тоже владеющих конями с кораблями. Ответ получили: да, есть, но в 8 днях пути; число их велико; у них бороды, женщины из Кастилии, лошади и три acales, так они называли корабли. Дорогу нам указывали по полотняной карте, и ясно было, что придется идти опять через многие реки и болота.

Тем не менее, весть эта сильно обрадовала Кортеса, и он решил спешить туда. Посоветовавшись с касиками, он послал нас в числе 80 человек в окрестности за провиантом и лодками. Командовал экспедицией Диего де Масариегос, двоюродный брат казначея Алонсо де Эстрады, оставленного управлять Мешико, недавно лишь прибывший из Испании, на деле же я, ибо Кортес нарочно наметил этого новичка, будучи уверен, что он выпросит меня с собой и всюду будет руководиться моим опытом. Так оно и случилось. Я же говорю об этом не для возвеличивания себя, а потому, что все наши об этом знали, да и Кортес упомянул о сем в своих донесениях. Дело свое мы справили хорошо; правда, из многих селений жители спасались бегством, но припасов мы находили вдоволь, а их-то нам и было нужно.

В лагере, между тем, совершались печальные вещи. В свое время я рассказал, что Куаутемок - великий касик Мешико - и другие знатнейшие мешики сопровождали нас в походе. И вот теперь вдруг выяснилось, что они задумали напасть на нас, всех перебить, а затем вернуться в Мешико, чтобы поднять свой город против оставшихся там чужестранцев. Кортес узнал об этом от двух великих касиков мешиков, которых после крещения звали Тапия и Хуан Веласкес. Этот Хуан Веласкес был генерал-капитаном у Куаутемока, когда мы сражались в Мешико. Подтвердили эти сообщения и кое-кто из остальных касиков: оказывается, что замысел этот возник в самый отчаянный момент нашего похода, когда голод валил всех, и все впали в беспомощное состояние; предполагалось использовать неравенство сил, ведь было мешиков более 3 000 вооруженных с копьями и мечами, и наброситься на нас во время какой-либо переправы. Сам Куаутемок сознался, что такой разговор был, но исходил он будто не от него, да и не все, по его [295] мнению, знали о нем, однако, это были лишь разговоры, а об исполнении никто, дескать, не думал. Что же касается сеньора Тлакопана, то от него добились лишь следующего: часто они с Куаутемоком говорили о том, что лучше бы умереть, чем ежедневно быть свидетелями бесславной гибели стольких своих масеуалей 10 и родственников. Никаких дальнейших свидетельств Кортес не получил и все же он велел повесить Куаутемока и его двоюродного брата сеньора Тлакопана, позволив перед тем, как их повесили, монахам-франсисканцам укрепить их дух и препоручить Богу с помощью переводчицы доньи Марины. А когда их вешали, Куаутемок сказал: "Ох, Малинче! Давно я понял, что эта смерть мне предрешена, и знаю, что речи твои фальшивы, так как ты меня убиваешь несправедливо! Бог тебе судья, поскольку не мной нарушено обещание, когда я сдавался тебе в моем городе Мешико". Сеньор же Тлакопана сказал, что счастлив умереть вместе со своим сеньором Куаутемоком. И прежде, чем они были повешены, их исповедовали монахи-франсисканцы с помощью переводчицы доньи Марины. Меня лично смерь обоих глубоко огорчила; вспомнил я прежнее их величие, да и те многие услуги, какие они нам оказали в этом походе. И была эта казнь совершенно несправедлива, и считали ее злом все, кто участвовал в походе 11. Опасались мы мести со стороны мешиков, а посему продолжали путь с сугубой осторожностью. Но бедные мешики были поглощены собственной бедой и кое-как тащились дальше, помышляя лишь о скором окончании ужасного похода. Зато Кортес становился все тише и мрачнее. Неудача похода, множество испанцев и еще большее количество индейцев, погибавших от болезней и переутомления, укоры совести за слишком поспешную казнь индейских сеньоров - все это легло на него такой тяжестью, что он не находил себе места, лишился сна и часто вскакивал и бродил по ночам. Однажды, когда он таким образом покинул ложе и вышел в соседнее помещение в главном строении поселка, где стояли идолы, он оступился, скатился со ступенек и больно зашиб себе голову. Впрочем, он это старался утаить от всех, сам наложил повязку, а утром выступил с нами в обычное время.

Проводники наши держались точно намеченной по карте дороги. И вот, пройдя по ряду трясин, затем по плоскогорью, мы опять спустились в топи и наткнулись на крупное поселение, только что вновь отстроенное; кругом были болота, а в более доступных местах крепость была защищена стенами и даже башнями. Жители бежали, но весь поселок был наполнен битой птицей в таком количестве, что нас невольно обуяли крайние опасения. Найдено было также большое здание, сверху до низу набитое маленькими копьями, луками и стрелами; зато возделанных полей странным образом нигде не было видно... Но вот вскоре вышли к нам из болота 15 индейцев, касики этого поселка, с униженными просьбами не разорять их домов. Они объяснили, что соседи их, лакандоны 12, изгнали их из прежних насиженных мест в долине и заставили искать убежище в этих неприступных, но и негостеприимных местах. Случилось это столь недавно, что они до сих пор ждут нового набега, а посему перебили всю свою птицу, желая заготовить запас на случай осады.

На следующий день мы наткнулись еще на два поселка того же племени. Назывались они Масатекас 13, что значило на их языке - поселения или земли дичины, и, действительно, скоро мы спустились в благодатные края, где дичины было изумительно много. Животные нисколько не боялись человека, и в несколько минут мы заполевали более двух десятков. Оказалось, что животные эти считаются священными, [296] никто их не трогает, а посему они и размножились в невероятном количестве. Вскоре наткнулись мы и на прежнее пепелище Масатекас, теперь совершенно пустынное: встретились нам лишь двое индейцев-охотников, несшие пуму и несколько игуан, вроде больших ящериц, очень вкусных.

Наутро мы отправились по широкой удобной дороге, но вскоре она сузилась и скоро превратилась лишь в извилистую тропу. Так пробирались мы до темноты, пока не добрались до новых гор, пред которыми! расстилалась большая водная поверхность. На разведку отряжены были четыре отряда, и один из них захватил две лодки с индейцами. Их привели в лагерь, и донья Марина так сумела их расположить к себе, что они скоро вернулись с множеством других лодок и изрядным запасом провизии из своего поселения Тайясаль 14, на острове посреди воды. Переправа состоялась благополучно, и мы щедро одарили индейцев и их касиков. От них мы также узнали, что испанцы проживают в двух разных местах: в Нито, на берегу моря, и затем в десяти оттуда днях пути, в Нако, внутри страны. Удивились мы этому, но думали, что Кристобаль де Олид почему-то разделил свой отряд надвое, ибо о городе Сан Хиль де Буэна Виста и его строителях мы не имели ни малейшего понятия. В Тайясале был оставлен раненый конь. Несмотря на удачную переправу через большую реку, ночью от нас сбежал негр и две индеанки; а вскоре их примеру последовали и три испанца, которые предпочли остаться у туземцев, нежели продолжать ужасный путь с нами. Сам я тогда тоже страдал от солнечного удара; но жара все же не донимала нас так, как страшный ливень, который в течение трех суток беспрерывно обрушивался на нас. Идти было очень трудно, а тут мы пришли еще в горы, где камни были столь остры, как ножи. Пробовали мы найти иную дорогу, но напрасно. Пришлось идти по режущим остриям. Особенно страдали лошади; они часто оступались, падали на колени и разрезали себе ноги, а одна даже вспорола себе брюхо. Еще хуже был спуск; восемь лошадей пало, а остальные все до единой были переранены; пострадали и люди, а один из нас, Паласиос Рубиос, перешиб себе ногу. С великим облегчением вздохнули мы, когда горы эти, прозванные нами Кремневыми, остались позади, и возблагодарили и восславили Бога.

Вскоре мы должны были подойти к поселению Тайка [(Taica)], где надеялись поесть и отдохнуть. Но пред нами опять выросла могучая река, вздувшаяся от непомерных дождей; неслась она бурно по каменистому руслу с таким шумом и ревом, что его слышно было за добрых два легуа. О переходе вброд нечего было думать, а на постройку моста у нас пошло целых три дня. Когда же мы благополучно переправились и вошли в Тайку, то не только не встретили жителей, но не нашли и припасов, ибо их за время нашей стройки не спеша и дочиста вывезли.

Не того мы ждали! Кровь наша как бы оледенела от ужаса. Что же будет с нами дальше? С лихорадочной поспешностью бросились мы в окрестности, но и там ничего не нашли. Даже личные слуги Кортеса, вышедшие на поиски с проводниками, вернулись с жалкой меркой полуспелого маиса. А ведь был канун Пасхи Святого Воскресения Нашего Спасителя Иисуса Христа 15! С великой печалью встретили мы первый день Пасхи.

Тогда Кортес велел позвать меня и еще несколько наиболее опытных товарищей и сказал: "Не буду тратить лишних слов. Вы хорошо знаете отчаянное положение нашего войска. Прошу Вас, обыщите страну, найдите хлеба!" Нас отправилось пятеро (увязался было Педро де Ирсио, но я его отвел), не считая двух проводников, и к великому нашему счастью после долгих скитаний по топям и горам мы увидели дым крупных костров. Оказывается, сюда укрылись местные беженцы со всеми своими припасами. Нас приняли неплохо, сытно накормили, а ночью подоспело около 1 000 наших мешиков. Мы их нагрузили до отказа, а сами остались на месте, так как удалось найти еще большие склады всякой снеди, и Кортес немедленно забрал и это... Вот как истерзанное наше войско насытилось. Недаром же в Тайке мы пробыли пять дней.

Кстати, о наших мостах. Они сохранялись в течение многих лет, когда вся страна давным-давно уже покорилась нашему государю. Когда проезжие испанцы видели эти громады, успешно противостоявшие [297] силам природы и зубу времени, они восхищенно восклицали: "А, вот они каковы, эти мосты Кортеса!" Так некогда в древности говаривали: "А, вот они каковы, столпы Геркулеса!"... После другого поселения, которое называлось Тания [(Tania)], мы опять попали в лабиринт ручьев и рек. Проводники наши сбежали, ливни продолжались, и мы не знали, как и куда идти. Кортес опять хмурился и, наконец, вызвал охотников для поимки проводников или нахождения годного пути. Вызвались Педро де Ирсио и Франсиско Мармолехо, каждый забрал с собой несколько товарищей, но на третий день они вернулись ни с чем. Тогда Кортес, еще более огорченный, обратился ко мне - он послал Сандоваля с просьбами и уговорами, так как знал, что я болен. Я отказался. Но Сандаваль до тех пор настаивал, пока я не согласился, несмотря на свое болезненное состояние. Выбрал я себе двух надежных спутников, и мы пошли. Долгое время мы пробирались вдоль речонки, но вот на пригорке мы увидели подрубленный сук, известную путевую наметку индейцев; мы пошли по этим наметками и через час выбрались на поляну, засеянную маисом, далее шли хижины, и в одной из них слышался разговор. Мы пока что схоронились, а ночью осторожно прокрались к спящим, захватили трех индейцев и двух молодых индеанок и с ними вместе вернулись в лагерь, взяв кур и маис. Первым нас заметил Сандоваль и бросился к Кортесу с радостным известием. У Кортеса как раз был Педро де Ирсио, за последнее время особенно меня недолюбливавший, посему Сандоваль, желая уколоть Ирсио, заметил: "А ведь Берналь Диас дель Кастильо был прав, когда в свое время не взял с собой некоторых людей, умеющих лишь говорить о графе де Дуруэньи и его сыне доне Педро Гироне (такова была излюбленная тема Педро де Ирсио!). Нет, Берналь Диас дель Кастильо - молодец, и напрасно Вы, сеньор Педро де Ирсио, стараетесь его очернить пред Кортесом и мною!" Все присутствующие засмеялись, а Кортес горячо меня благодарил. Впрочем, наград я не хотел, да я их и не получил. Достаточно, что, вспоминая этот поход Кортеса, будут вспоминать и меня...

Захваченные индейцы нам очень пригодились: по их указаниям мы легко добрались до Околисте [(Ocolizte)], крупного поселения - более 200 домов, ныне брошенного населением, где, однако, мы нашли массу маиса и овощей. Удалось нам, наконец, повидать и местных индейцев, и они объявили, что испанцы живут в двух лишь днях пути, на берегу моря. Тогда Кортес послал вперед Сандоваля с 6 солдатами, чтобы разузнать подробнее положение отряда Кристобаля де Олида, ибо другого капитана мы не чаяли встретить в этих местах.

Сандоваль пошел вдоль реки и скоро увидел лодку, которая готова была причалить. Он легко ею завладел; оказалось, что она держала курс в залив Дульсе, куда везли соль, маис и разный индейский товар. Теперь, в лодке, дело пошло быстрее и спокойнее, скоро вошли в большой залив, и тут Сандоваль увидел, наконец, четырех испанцев, которые были посланы из города Сан Хиль де Буэна Виста для сбора пищи. В колонии был большой недостаток, все переболели, окрестные индейцы наносили урон за уроном и уже убили, после отъезда Хиля Гонсалеса де Авилы, 10 солдат. Выходили поэтому с великой опаской. Указанные четверо [298] как раз собирали кокосовые орехи, когда увидели приближашуюся к ним лодку: они очень испугались и, хотя вскоре убедились, что это не индейцы, тем не менее, не знали - бежать ли им или оставаться на месте. Сандоваль успокоил их, и понемногу они рассказали ему о всех событиях: о постройке их колонии, гибели флота Лас Касаса, о пленении Лас Касаса и Хиля Гонсалеса де Авилы Кристобалем де Олидом, о казни Олида в Нако и об отъезде обоих капитанов в Мешико. Далее они точно указали, сколько народа теперь в живых, а также сообщили о тяжкой голодухе и о том, что недавно им пришлось повесить коменданта города, так как он противился возвращению на Кубу.

Сандоваль забрал с собой колонистов, дабы они не предупредили о приходе Кортеса, и быстро вернулся к армии. Кортес был доволен и радостен и немедленно двинулся в Сан Хиль де Буэна Виста. Там уже считали своих посланных погибшими, а теперь, увидав большое войско (сперва колонисты тоже испугались) и узнав, что это прибыл сам знаменитый Кортес, возликовали, и каждый спешил первым приветствовать дорогого гостя, даже какие-то припасы появились от полноты сердца, но это была, разумеется, капля в море.

Четыре дня длился переход через громадную реку; а есть при этом у нас почитай, что не было ничего. Не лучше было и в городке с его 40 испанцами, 4 испанками и двумя мулатками; все они были больны и желты, ибо хлеб не видали уже много месяцев. Кортесу пришлось опять отрядить людей на фуражировку в окрестности, и когда те нашли обильные поля, он отправил туда и Сандоваля с большей частью армии, так как места эти лежали по пути в Нако. А тут, к счастью, подошло судно с Кубы с грузом солонины и прочих деликатесов. Мы сильно налегли на эти припасы, но колонисты настолько были расстроены длительным недоеданием, что хорошая и обильная пища свела многих в могилу.

Пользуясь моментом, Кортес на местной бригантине и нескольких лодках поднялся вверх по реке, где имел несколько столкновений с индейцами. Местность показалась ему плодородной, но настолько мало заселенной, что колонии по реке учреждать не стоило. Зато, когда он по возвращении поехал по морю и набрел на прекрасную гавань в Пуэрто де Кабальос, он построил город Нативидад, ибо Сан Хиль де Буэна Виста был избран неудачно.

Далее Кортес намеревался пойти в новый город 16 Трухильо, чтоб замирить тамошние окрестности. Для этого он хотел иметь непременно хоть десяток дюжих людей из Коацакоалькоса, а так как мы все были у Сандоваля, он обратился к нему. Сандоваль в то время не добрался еще до Нако, так как по пути приходилось иметь множество стычек. Когда же он прибыл туда, весь этот большой поселок был совершенно пуст. Еды, впрочем, мы нашли достаточно, а, кроме того, открыли чудесный ключ, дававший самую лучшую во всей Новой Испании питьевую воду. Население быстро привыкло к нам, ибо убедилось, что мы требуем лишь то, что им нетрудно дать; вернулись понемногу и жители Нако.

Из Нако уже Сандоваль и послал Кортесу желанных ему десять опытных людей, я лично уклонился, ибо все еще не поправился окончательно, и Сандоваль был очень доволен моим решением. Кортес же, сейчас по их прибытии, сел на корабли и отправился в Трухильо, куда и прибыл на шестой день. Прием был восторженный: все высыпали на берег, и даже окрестные индейцы сбежались целыми толпами, чтобы поглазеть на Малинче, победителя Мешико. И после Кортес говорил с касиками четырех главных поселений с помощью доньи Марины о разном, касательно нашей святой веры, и что все мы вассалы великого императора дона Карлоса, множество великих сеньоров - его вассалы, и он нас послал в эти места для истребления содомского греха, грабежей и идолопоклонства и для того, чтобы не ели человеческое мясо, не совершались жертвоприношения, не было воровства и не было войн одних с другими, но чтобы все стали новообращенными братьями, а также, чтобы повиновались ему, королю и сеньору, и платили подати и служили, как все его вассалы; и было сказано и многое другое доньей Мариной полезное, чтобы они признали власть Его Величества; и те, что были наказаны, два монаха-франсисканца, хорошие и [299] набожные, успели обучить испанскому языку двух мешиков, которые также переводили с этого языка; и все добровольно, по закону, признали власть нашего короля и сеньора. И все касики стали вассалами Его Величества. Лишь несколько горных поселков не подчинились добровольно и не приняли подданства нашего короля; но и они много наслышались о Кортесе и звали его по-своему: el capitan Huehue de Marina, то есть: старый Маринин 17 вождь.

Между тем, в Трухильо пошли болезни. Люди так и валились. Кортес отправил больных на Кубу, причем, кстати, хотел известить Королевскую Аудьенсию на острове Санто Доминго о положении дел. Но корабль погиб недалеко от Гаваны, и лишь немногие спаслись на его останках. Только тогда и узнали, что Кортес еще жив, что войско цело, хотя и нуждается сильно в съестных припасах, вине, лошадях. Радость была очень велика. С Санто Доминго сейчас же отправили два корабля с лошадьми, платьем и множеством прекрасных вещей. Распространилась добрая весть о нашем спасении и по всей Новой Испании, где давным-давно уже считали всех погибшими.

Между тем, Кортес узнал от индейцев, что на близлежащих, в 8 легуа, Гуанахских островах появился корабль с вооруженными аркебузами и арбалетами испанцами, которые хотят там обосноваться и подчиняют местных индейцев. Сейчас же отправлен был хорошо вооруженный корабль с приказом: во что бы то ни стало схватить этих людей. Индейцы, со своей стороны, деятельно помогали и тоже выставили несколько военных пирог. Но налетчики, видя приближающийся грозный корабль, бросились наутек. Позднее мы узнали, что предводителем этих бродяг был некий бакалавр Морено, сосланный за "хорошие" дела в Номбре де Дьос 18. На Гуанахские острова он попал либо случайно, занесенный течением, либо нарочно, охотясь за рабами.

Но вернемся к Сандовалю в город Нако. Он неожиданно увеличил свои силы целым отрядом под командой некоего Педро де Гарро. Дело в том, что капитан Франсиско Эрнандес, который был человек губернатора Тьерра Фирме - Педро Ариаса де Авилы, казнившего Бальбоа - мужа свой дочери доньи Изабеллы Ариас де Пеньялосы, строил новые города в Никарагуа и послал оттуда Гарро во внутрь страны. Тот мало церемонился с индейцами, и касики из двух индейских поселений пожаловались Сандовалю, который внезапно обрушился на Гарро и захватил его вместе со всем отрядом. Узнав, что они попали в руки Кортеса, они вполне успокоились, так как, по их словам, давно об этом мечтали. Тогда Сандоваль отрядил десятерых из нас - я тоже был среди них - и пятерых из людей Гарро, к самому Кортесу в Трухильо. Переход был тяжкий, изобиловавший опасными переправами через реки и болота, многими стычками, отсутствием еды и годного питья; индейцы, не зная, что мы принадлежим к войску Кортеса, считали нас за авантюристов, каких тогда развелось очень много. К морю мы вышли около Триунфо де ла Круса, где видели остатки разбившихся кораблей 19; а оттуда уже пошли куда бодрее, пока не прибыли в Трухильо. Еще за городом мы встретили Кортеса, прогуливавшегося по взморью. Он нас сразу узнал и даже прослезился от радости: "Друзья, счастлив Вас видеть! Если бы Вы знали, как я скучал по Вас всех!" Но вид у Кортеса был ужасный: лицо бледное, глаза ввалившиеся, безжалостно его трепала лихорадка, и бесчеловечно терзался он неизвестностью, не ведая, что происходит в Мешико.

Ужинали мы у Кортеса. Но, увы, какая скудость! Напрасно мы, например, думали полакомиться кусочком хлеба! Оба корабля с Санто Доминго уже прибыли к тому времени, но припасов забыли погрузить, а все эти платья и безделушки только растравляли тщеславие и облегчали кошель. [300]

ВОЗВРАЩЕНИЕ КОРТЕСА

Вскоре после нашего прибытия в Трухильо пришло судно из Гаваны, посланное лиценциатом Суасо, с кое-какими припасами и очень печальными вестями, столь печальными, что больной Кортес громко разрыдался и только на следующий день смог сообщить нам подробности. Оказывается, в Мешико распространен был слух о гибели всей армии; вследствие этого имущество наше было продано с молотка, а индейцы наши переданы другим лицам. Далее сообщалось, что Его Величество, поверив доносам и наветам Альборноса, вновь распалился на Кортеса, и лишь заступничество герцога де Бехара спасло его от полной немилости, во всяком случае, Нарваэс получил патент на завоевание стран вокруг реки Пальмас, некий Нуньо де Гусман 20 назначен губернатором в Пануко, зато старый враг Кортеса, епископ Бургоса Фонсека, умер.

Что касается Новой Испании, то новости были из рук вон плохи. Фактор Гонсало де Саласар и его креатура, Педро Альминдес Чиринос, весьма ловко пустили в ход назначение, неосторожно данное им в Коацакоалькосе Кортесом. Кое-кого из конкистадоров первого призыва они перетянули на свою сторону, а затем повели открытую интригу против обоих заместителей Кортеса, Эстрады и Альборноса, заявляя, что те неспособны, их нужно сместить и заменить ими самими. Пошли ссоры и столкновения, сперва словесные, потом с оружием в руках, Саласар схватил Эстраду и Альборноса и бросил их в темницу. Но от этого распри лишь усилились, не проходило дня без вооруженных стычек; правосудие принуждено было молчать и старший алькальд Суасо вынужденно бездействовал, Родриго де Пас тоже арестован, даже внутри борющихся партий пошли несогласия и раздоры. Воспользовавшись общей неурядицей, восстали сапотеки, зашевелилась провинция миштеков, веедор Чиринос пошел было их усмирять, да так и вернулся ни с чем. [301]

А тут еще усилилась уверенность в гибели Кортеса. Распространил ее, хотя невольно, Диего де Ордас, только что вернувшийся из Испании. Видя ужасное положение вещей, он сам вызвался отправиться за точными вестями, сел на корабль, но добрался лишь до поселения Шикаланго, где полегли Симон де Куэнка, капитан Франсиско де Медина и остальные испанцы, что были с ними, собрал там сведения и вернулся с полной уверенностью в гибели экспедиции Кортеса. Вернувшись в Вера Крус, он письменно известил об этом Саласара, с которым сблизился уже порядочно, а потом поспешил на Кубу закупать коней и рогатый скот.

Саласар, разумеется, не утаивал полученных известий. Множество людей облеклись в траур и, собравшись той же ночью в соборе Сеньора Сантьяго и его внутреннем дворе, недалеко от Тлателолько, там, где раньше было святилище главного идола - Уицилопочтли, отслужили, как полагается, мессу за упокой души Кортеса, доньи Марины, капитана Сандоваля и остальных и поставили памятник. Затем Саласар через герольдов объявил себя губернатором и генерал-капитаном всей Новой Испании и, кстати, разрешил мнимым вдовам избрать себе новых мужей.

Но тут прибыли в Мешико Франсиско де Лас Касас и Хиль Гонсалес де Авила. Они громогласно заявили, что все распространившиеся слухи невероятны и неверны, что Кортес, по-видимому, жив, а если уж случилась такая беда, то не фактору Саласару править Новой Испанией - найдется более достойный. Действительно, они списались по этому поводу с Педро де Альварадо, но тот, видя откровенную тиранию Саласара и узнав, что он давно жаждет его извести, побоялся покинуть свою провинцию.

Саласар давно уже набрал уйму денег, чтоб послать ее, вместе с тайными донесениями, в Испанию, к Его Величеству. Франсиско де Лас Касас, лиценциат Суасо, Родриго де Пас и некоторые другие решили этого не допустить и послали Франсиско де Лас Касаса в Вера Крус, чтоб задержать отправку. Но Саласар их опередил, Франсиско де Лас Касас был схвачен и вместе с Хилем Гонсалесом де Авилой отправлен в Испанию, дабы их там судили за казнь Кристобаля де Олида. Суасо был брошен в тюрьму, а затем навьючен на мула и отправлен в Вера Крус, откуда его перевезли на Кубу, Родриго де Пас был повешен. Несколько более начеку были те солдаты и жители Мешико, которые все еще оставались верны Кортесу. Они забаррикадировались в монастыре франсисканцев, и хотя их было немного, тем не менее, Саласар счел себя в опасности - все оружие было перевезено из арсенала в его дворец, пушки были сняты с кораблей и укреплений для охраны того же дворца, свою же особу он окружил отрядом телохранителей.

Вот что сообщал Суасо Кортесу. Он умолял его быть осторожным, ежели он намеревается отправиться в Мешико, ибо Саласар обвинил его, Кортеса, в подлогах и хищениях, и соответствующие доносы уже пошли к королю. Сообщил он также, что падре Ольмедо, вскоре после ухода Кортеса, скончался, весь Мешико оплакивал его, индейцы не ели три дня, от смерти его и до похорон, а похороны состоялись пышные и трогательные. "Словом, - так кончал Суасо свое послание, - в Мешико срам и ужас. Все погибло. Пишу Вам с Кубы, куда меня, старшего алькальда, сослали незаконно и насильно".

Такие известия исполнили нас и скорбью, и гневом. Даже против самого Кортеса послышались нарекания и жалобы, мы единодушно требовали - немедленно сесть на те три корабля, которые находились при нас, и нагрянуть в Мешико. Но Кортес спокойно и с большим достоинством выдержал наш напор: "Нет, товарищи, с предателями, подобно Саласару, нужно поступать осторожно и мудро. Я возьму с собой пять-шесть из вас и высажусь в какой-либо малой гавани, дабы прибытие мое не разгласилось, пока не доберусь до самого Мешико. К тому же у Сандоваля в Нако немного народу, а ведь ему придется пойти сухим путем, через неспокойную Гватемалу, поэтому, Вам, сеньор Луис Марин, нужно отправиться к нему на подмогу и вместе с ним двинуться в Мешико".

Очень просил я Кортеса взять меня с собой, но он ответил отказом и весьма серьезными соображениями: "Кроме того, нельзя же Вам оставить друга Вашего, Сандоваля". Итак, мы двинулись по назначению. К нам присоединился и Диего де Годой, комендант Пуэрто де Кабальоса, со слабосильной командой, ибо климат в Нако был куда лучше и здоровее. Не скоро и не без опасностей добрались мы до Сандоваля, а затем немедля направились с ним по пути в Новую Испанию.

Кортес сел на корабль в Трухильо, но не в добрый час: дважды он должен был вернуться в гавань: один раз из-за бури, другой - из-за поломки мачты. Болезнь его усилилась, а настроение духа все ухудшалось, и вот он задумал отложить отъезд до более благоприятного времени. Трех конных гонцов послал он к нам, чтоб задержать наше наступление. Но мы встретили это решение с негодованием, посыпались проклятия, брань, клятвы, насмешки - все горели желанием идти на Мешико, и Сандовалю еле-еле [302] удалось уговорить разбушевавшихся подождать хотя-бы до тех пор, пока и Кортес, узнав наше настроение, даст свое согласие. Мы составили соответствующее письмо, затем пришел на него ответ, но без отмены прежнего приказа. Тогда сам Сандоваль поехал в Трухильо, чем сильно обрадовал Кортеса. И все же решение осталось неизменным. Единственное, чего смог добиться Сандоваль, это - в Мешико Кортес отправляет одного из своих близких слуг, Мартина Дорантеса, умного и осторожного человека; он уполномочивается передать управление страной, до возвращения Кортеса, в руки Педро де Альварадо и Франсиско де Лас Касаса, а если их не окажется, то казначея Алонсо де Эстрады и контадора Альборноса, для которых Кортес дал дружеское письмо, хотя в то время уже знал о происках и наветах Альборноса. Сам Мартин Дорантес должен был высадиться между Вера Крусом и Пануко, без всяких провожатых, а корабль, привезший его, немедленно уйти.

Так оно и случилось. Мартин Дорантес благополучно прибыл и, переодетый простым колонистом, пешком направился в Мешико. Бумаги он нес в ладанке на груди. Вскоре он встретил испанцев, хотя и избегал населенные места, но никто его не признал, ибо за два года и три месяца отсутствия он сильно изменился, да и назвал себя бедняком Хуаном де Флечильей.

На четвертый день, под вечер, он пришел в Мешико и направился прямо в монастырь франсисканцев, где застал множество сторонников Кортеса, в том числе и монахов-франсисканцев, среди которых были фрай Торибио "Мотолиния" и фрай Диего де Альтамирано. Восторг был безграничен, все возблагодарили Бога, когда он объявил себя и предъявил письма, раздались виваты, люди обнимались, чуть не плясали; выходы были немедленно закрыты, дабы никто не узнал о прибытии дорогого гонца, а в полночь привели Эстраду и Альборноса и, обсудив все дело, решили назавтра попытаться захватить фактора Гонсало де Саласара.

Всю ночь длились приготовления, а рано утром все отправились к дому фактора с криками: "Да здравствует король наш сеньор! Да здравствует Эрнан Кортес, который жив, как то свидетельствует его верный слуга Дорантес!" Слыша это, жители выбегали из домов, кое-как одетые, но запасшись оружием. Фактор Саласар приготовил было отпор, пушкари стояли с дымящимися фитилями подле орудий, за ними толпились телохранители, но толпа проникла в дом через балконы, да и гарнизон не очень-то защищался, а пушкари прямо нарочно действовали вяло, и Саласара, выбивавшегося из сил при виде грозной опасности, удалось схватить живьем и посадить в деревянную клетку. Весть о случившемся быстро распространилась по провинциям, а посему вскоре пойман был и улизнувший Чиринос и посажен вместе с фактором.

Сейчас же послали гонца к Педро де Альварадо в Гватемалу, чтоб известить его о повороте дела и просить его прибыть в Мешико, но не прямым путем, а через Трухильо, что было не так уж далеко, дабы побудить Кортеса к наискорейшему возвращению. Спешность была очень нужна, ибо кое-где поднимались уже недовольные, да и Альборнос стал вести себя двусмысленно. Дела с каждым днем запутывались все более, а посему, недолго думая, снарядили еще особый корабль, и фрай Диего де Альтамирано и отправился на нем прямо к Кортесу.

Между тем, заговор все же состоялся, и лишь счастливый случай посрамил его. А именно: слесарь, которому был заказан подобранный ключ для клетки Саласара, в самый последний момент донес казначею Алонсо де Эстраде, который в первую голову должен был быть убит. Тот ринулся по свежему следу [303] и накрыл сборище из 20 заговорщиков, самых главных, вина их была очевидна, и расправа последовала немедленно. При этом выяснилось, что Альборнос был также замешан. Между тем, фрай Диего де Альтамирано прибыл к Кортесу и сумел настоять на немедленном отбытии. Кортес отказался от сухопутного пути, так как ввиду апреля месяца море было спокойно. Решено было подождать лишь капитана Гонсало де Сандоваля, который с 60 солдатами находился в Оланчо, далеко в глубине страны. А попал он туда следующим образом. Люди того Педро Ариаса де Авилы 21, который строил города в Никарагуа, напали на Оланчо и сильно пограбили окрестности. Теперь Сандоваль должен был их наказать, что он и выполнил, когда его настиг гонец Кортеса. Быстро он вернулся в Трухильо, все время мечтая о Мешико. Но получилась новая задержка. Ко дню отъезда Кортес так расхворался, что не чаял оправиться. Когда же выздоровление наступило, он с нетерпением устремился в Гавану. Переезд был великолепен, а встреча изумительна. Его окружили всяческими заботами, но он уже через пять суток поехал дальше, благо из Мешико пришли добрые вести. Через 12 дней он уже прибыл в Медельин и высадился с 20 надежными товарищами. До близкого Вера Круса Кортес хотел дойти пешком, но на его счастье как раз гнали табун лошадей и мулов, он его задержал и, быстро проехав 5 легуа, прибыл в Вера Крус.

Нагрянул он туда нежданно-негаданно. Было лишь два часа утра, и он со всеми спутниками мог остановиться лишь в местном соборе, который никогда не закрывался. Тут их и увидел ризничий, когда пришел для уборки; Кортеса он не знал в лицо, ибо лишь недавно прибыл из Испании, испугался при виде стольких вооруженных и с громким криком бросился на улицу. Сбежались вооруженные жители и в энергичных выражениях потребовали оставить собор. Кортес ответил им, и тут только его узнали, ибо болезнь и волнения сильно его изменили. Сбежался весь город, ибо всякий спешил принести ему почтительнейшее поздравление. Было тут и немало старых его товарищей, всех он узнавал, называл по имени, жал руки, обнимал и растроганно с ними беседовал. Отслужили мессу и с великим торжеством повели гостя в самое лучшее помещение. Целую неделю отдыхал здесь Кортес, и целую неделю продолжались празднества и ликование.

Не меньшая радость охватила Мешико и всю страну. Отовсюду индейцы, не говоря уже об испанцах, присылали подарки и подношения; дорога в Мешико лихорадочно исправлялась, и на всех остановках воздвигнуты были павильоны. Большие толпы целыми днями ждали приезда, а затем примыкали к Кортесу, так что к Мешико подошло целое войско. Особенно усердствовала Тлашкала и самые знатные люди то пели, то плясали пред Малинче. Танцами же встретили его и касики Тескоко, куда, кстати, выехал и Альборнос, желая такой предупредительностью загладить возможное дурное впечатление.

Из самого Мешико навстречу вышли все власти и все чиновники, во главе с Эстрадой. Оркестры игграли. Касики нарядились в роскошные военные уборы времен Куаутемока. Озеро покрыто было лодками, и отовсюду неслись крики и приветствия. На всех улицах громадного города весь день шла праздничная сутолока и веселая неразбериха, а вечером была иллюминация окон и балконов. Воистину, его приветствовали точно властелина, и еще много дней со всех сторон стекались посольства с подарками из отдаленнейших провинций.

Кортес вернулся в Мешико в июне 1526 года. Уже через несколько дней начался процесс против Саласара, Чириноса и других мятежников. Тянулся он неимоверно долго, и я знаю из хороших источников, что в Испании такая затяжка произвела неблагоприятное впечатление. [304]

КОРТЕС НЕ У ВЛАСТИ

Напомню 22, что в свое время император решил послать лиценциата Луиса Понсе де Леона в Новую Испанию, дабы потребовать от Кортеса полного отчета и, в случае нужды, привлечь его к ответственности. Сборы его длились неимоверно долго, но, наконец, он все же высадился в Вера Крусе. Кортес встретил его с великим почетом, и тот, согласно воле монарха, тотчас вступил в управление всеми делами Новой Испании и секретным образом сообщил Кортесу о всех возведенных на него обвинениях. Кортес легко доказал их вздорность. Но этим дело не ограничилось: фрай Томас Ортис, умный, но лукавый человек, прибывший вместе с лиценциатом, то и дело давал понять Кортесу, что есть еще ряд претензий угрожающего характера и что Луис Понсе де Леон имеет неограниченные полномочия, вплоть до вынесения смертного приговора. Конечно, монах хотел урвать малую толику золота, но Кортес не дал себя запугать, а, наоборот, заявил, что от короля за свои услуги он ждет не кары, а награды.

Затем Луис Понсе де Леон через глашатаев оповестил, что всякий, кто имеет жалобы или претензии, может их предъявить. Началось множество мелких, скучных процессов. До наиболее же крупного и интересного вопроса Луис Понсе де Леон так и не добрался, именно до широкого и справедливого, по мере заслуг, распределения земель между подлинными конкистадорами: он заболел злокачественной лихорадкой и вскоре скончался. Своим преемником он назначил лиценциата Маркоса де Агиляра, но с условием, чтоб он вступил в должность лишь после специального на то разрешения Его Величества. [305]

Новый наместник был человек слабосильный, чахоточный, без всякого веса. Враги Кортеса требовали, чтоб он немедленно продолжал расследования, а друзья, наоборот, указывали, что Луис Понсе де Леон не имел права назначать от себя "наместника", а посему ему придется либо совсем уступить управление страной Кортесу, либо править совместно с ним. Впрочем, сам Кортес противился и той, и другой комбинации.

Как раз в это время прибыли мы, под предводительством Луиса Марина, из Нако в Мешико. Долго мы в Нако ждали известий о Кортесе, но все его и Сандоваля письма перехватывались. Тогда было отряжено 10 всадников (среди них был и я) в Трухильо, но уже в начале пути нам встретились два больных испанца, сообщивших об отъезде Кортеса, затем прибыло и письмо с официальным об этом сообщением. То-то была радость! Мы тотчас же пустились в путь по направлению к Гватемале, где вскоре соединились с Педро де Альварадо и его отрядом. Альварадо тоже был рад, что ему не нужно идти в далекий Трухильо на выручку Кортесу.

Вся страна была объята открытым мятежом. Всюду мы должны были пробиваться силой. К тому же раз нас застигло изрядное землетрясение: земля так тряслась, что многие из нас попадали, но другого ущерба мы не потерпели, хотя толчки продолжались долго и многократно.

Чем ближе к Мешико, тем больше росло наше нетерпение. Из Чалько мы послали гонца, что идем мы, его старые товарищи, числом 80, во главе с Альварадо. На это сообщение Кортес тотчас пустился нам навстречу до Истапалапана, причем участвовали в этом не только свита, боевые наши друзья, но и все власти города. В Мешико, в главном кафедральном соборе возблагодарили мы Нашего Сеньора Иисуса Христа, в доме Кортеса дан был роскошный банкет в нашу честь, а по окончании его нас развели в прекрасно обставленные помещения. Наутро мы были завалены подарками: и от Кортеса, и от Сандоваля, и от многих других. Представились мы в этот день и губернатору Маркосу Агиляру, причем просили его назначить нам энкомьенды с индейцами поближе к Мешико, он охотно соглашался, но указал, что в настоящий момент у него нет еще полноты власти.

Вернулся вскоре с Кубы и Диего де Ордас. За него крепко принялись и сам Кортес, и другие, ибо его легкомысленная доверчивость положила начало всем бедам и смутам. Но он отрицал за собой всякую вину и все сваливал на извращения Саласара и его козни. Впрочем, Кортес быстро помирился с умным и изворотливым Ордасом. Ведь это он, Ордас, заметил раньше других, что с момента прибытия Луиса Понсе де Леона Кортеса чтут и боятся меньше. Он же и дал совет, чтоб Кортес наверстал утраченное: пусть он живет пышнее, как гран-сеньор, пусть принимает представляющихся ему, сидя под балдахином, пусть зовет себя не просто Кортесом, а дон Эрнан Кортес. Скажу прямо, что Кортесу такие советы пришлись по сердцу. Но мы, конкистадоры первого призыва, так и не могли привыкнуть к новым пышным наименованиям; вот и я, в продолжение всей своей книги, называл нашего товарища и полководца просто Кортесом. Да и чем имя Кортес хуже и менее славно, нежели Цезарь, Помпеи, Ганнибал?

Маркоc де Агиляр, губернатор, с каждым днем все угасал, чахотка все усиливалась, а тут привязалась еще лихая лихорадка. Через восемь месяцев его не стало. Своим преемником он наметил казначея Алонсо де Эстраду, но с теми же оговорками и ограничениями, какие указаны были Луисом Понсе де Леоном по отношению к нему самому. Но Эстрада, к сожалению, не сумел использовать даже долю власти. Нуньо де Гусман, бывший в Пануко, с каждым днем все наглел и спокойно нарушал королевские указы, в конце концов он дошел до того, что стал переходить границы Мешико, вмешиваться в его внутренние дела, совершать насилие и даже казнить людей.

При таких условиях городской совет Мешико не раз обращался к Эстраде с просьбой - разделить власть с Кортесом. Но [306] Эстрада уклонялся, да и Кортес этого не хотел, опасаясь новых наговоров и козней. Наконец, решили к Эстраде приставить Гонсало де Сандоваля. Вышло как будто хорошо, но враги Кортеса все же не дремали: выдумывались лживые обвинения, между прочим, будто Кортес отравил Луиса Понсе де Леона, Маркоса де Агиляра и Гарая, а теперь хочет извести еще Саласара и Чириноса.

Подлая эта клевета была записана и отправлена в Испанию, куда только что прибыл контадор Альборнос и еще усилил кутерьму. Откуда ни возьмись, всплыли и прежние обвинения. Словом, император решил: быть Эстраде одному, без помощников, а Саласара и Чириноса освободить и вернуть им все их имущество. Одновременно в Новую Испанию посылался главный командор Ордена де Алькантары, Педро де ла Куэва, чтоб разобрать дело Кортеса по всей строгости законов. Но главный командор так никогда и не прибыл в Новую Испанию.

Между тем, дела шли все хуже. Эстрада ничего не мог сделать с бунтами и восстаниями. Все еще, например, не подчинялись сапотеки и миштеки; войска, посылавшиеся туда, состоявшие из недавно прибывших новичков, были бессильны справиться; пришлось вмешаться опять нам, старым конкистадорам, особенно жившим в Коацакоалькосе, и заняться этим делом. [307]

Куда храбрее зато Эстрада выступал в делах внутренних. Своеволию его тут не было предела. Так, например, в отсутствие Сандоваля, он схватил одного из слуг, кое-как судил его и приговорил к отрубанию руки. Узнав об этом, Кортес разгневался и страшно обрушился на Эстраду. Тот струсил и окружил себя телохранителями, а, кстати, выпустил Саласара и Чириноса, чтоб усилить свою партию. В благодарность за освобождение те дали ему совет - выслать Кортеса из Мешико, что тот и сделал!

Приказ этот Кортес принял с величайшим спокойствием. "Отлично, - заявил он, - я подчиняюсь. Из страны, завоеванной мною и моими товарищами ценою несчетных ран и трудов, изгоняют меня люди, неспособные даже водворить порядок. Хорошо. Отправлюсь в Испанию и изложу Его Величеству все до последнего".

Действительно, он тотчас же покинул Мешико, перебрался в соседний город Койоакан, а оттуда направился в Тескоко и Тлашкалу. Но жена Эстрады, почтенная и умная сеньора, испугалась последствий и заставила мужа помириться с Кортесом, ибо боялась, что последствием будут нескончаемые ссоры и убийства. Дело поручено было дону фрай Хулиану Гарсесу, первому епископу Тлашкалы, уроженцу Арагона, который, сильно встревоженный, встретил Кортеса, дабы как-нибудь уладить дело. Но Кортес был неумолим - он набирал средства для поездки в Испанию, и то же делали Гонсало де Сандоваль и Андрес де Тапия, решившие сопровождать его.

Прибавлю, что за время пребывания Кортеса в Тлашкале у него перебывало множество всякого люда: друзья и боевые товарищи, касики разных племен, жители разных городов. Бывали, конечно, и разные интриганы и авантюристы, предлагавшие ему захватить власть в свои руки, стать королем Новой Испании, ибо никогда, по их словам, условия не были столь подходящими. Но Кортес с негодованием обрывал шептунов, советовавших ему государственную измену, а когда они не сразу успокоились, он двух из них велел посадить в тюрьму, обещая следующих молодчиков прямо уже вешать. С другой стороны, нашлись и другие сеньоры, которые старались натравить Эстраду, сообщая, что Кортес набирает войска, поднимает индейцев. Эстрада опять прибег к дону фрай Хулиану Гарсесу, но тот его успокоил, написав, что никаких наборов нет, а были лишь подлые людишки, которым острастку дал уже сам Кортес: "Эх, сеньор Алонсо де Эстрада, без всякой нужды бросились Вы в омут, изгнав Кортеса!"

Кортес энергично готовился к отъезду: заботу о своих владениях и доходах он передоверил лиценциату Хуану Альтамирано, собрал множество птиц, неизвестных в Испании, двух ягуаров, разные другие диковины, ловких индейцев-акробатов, несколько карликов и уродов. А тут еще пришли письма от друзей из Испании с печальным известием о смерти его отца, Мартина Кортеса, а также о новых наветах и клеветах, так что личное его прибытие становилось все более необходимым.

Кортес сильно опечалился: к трауру по жене прибавился еще траур по отцу. Но это не сломило его рвения - так как не было достаточно кораблей на месте, он велел скупить вновь прибывшие, роскошно обставил их всем, что необходимо для столь высокого и богатого путешественника. Кстати, он объявил, что охотно и безвозмездно возьмет с собой в Испанию всякого, кто пожелает, и будет считать его своим гостем на все время переезда. Так, кроме Сандоваля и Тапии, с ним отправилось много народа.

Переезд был отличный, и уже на 42-ой день показался берег Испании. То было в декабре 1527 года. Якорь бросили близ Палоса, около монастыря Нашей Сеньоры де ла Рабиды. Все, возблагодарив Бога, были вне себя от радости, но она скоро омрачилась печальным событием: Сандоваль, верный соратник Кортеса, захворал уже в дороге, а ныне лежал при смерти в Палосе, в домике позументщика. О таком его печальном состоянии известили Кортеса, но пока слуги были в монастыре Нашей Сеньоры де ла Рабиды, хозяин дома из ларя, подле самой кровати умирающего, взял 13 слитков золота и сейчас же пустился наутек. Сандоваль все отлично видел, но не в силах был помешать, да и опасался, как бы негодяй его не прикончил; когда же прибыл Кортес и послана была погоня, того уже и след простыл, и он благополучно, говорят, перебрался в Португалию.

Сандовалю становилось все хуже, твердо и по-христиански принял он смерть, распределив оставшееся свое добро между сестрой, бедняками и церковью. Душеприказчиком стал Кортес и похоронил его в монастыре Нашей Сеньоры де ла Рабиды с великой честью и искренним плачем. Да простит его Бог. Аминь.

Сандоваль был храбрым, решительным и осмотрительным капитаном. В Новую Испанию он прибыл 22 лет от роду, но скоро, как мы знаем, забрался высоко-высоко, вплоть до одиннадцатимесячного [308] пребывания в роли губернатора совместно с Эстрадой. Росту он был высокого, крепкого сложения, с высокой грудью, широкими плечами, очень пропорциональный, и только ноги его были несколько искривлены. Волосы и борода вились и были русы. Голос имел неприятный: слегка сиповатый, да иногда и шепелявил. Науки он ведал ровно столько, сколько нужно было; завистью, скупостью и жадностью никогда не страдал. От солдат требовал строгой дисциплины, но всегда заступался за них и в походах хорошо о них заботился. Платье носил всегда скромное, солдатское; зато лошадь его была таких качеств, каких я ни до, ни после не видал ни в Hoвом Свете, ни в Испании, все знали его "Мотилью", караковой масти с белой отметиной на лбу и на бабках...

Похоронив Сандоваля, Кортес сейчас же известил Его Величество, герцога де Бехара, графа Карлоса де Арельяну и прочих знатных друзей о своем прибытии и о горестной утрате. В докладе Его Величеству он достойным образом описал Сандоваля, его выдающиеся таланты и заслуги как природного вождя и командира.

Двор с величайшим интересом ждал прибытия героя. Герцог де Бехар и граф де Арельяна бросились к королю и так много и восторженно рассказывали о Кортесе, что Его Величество сменил гнев на милость и издал приказ, чтоб Кортесу всюду по дороге оказывались подобающие почести, торжественные встречи и приемы. Сам герцог де Медина Сидония с великой охотой зазвал Кортеса к себе и лишь через два дня отпустил его на паломничество к Нашей Сеньоре де Гуадалупе 23. Вот тут-то Кортес и встретился с сеньорой доньей Марией де Мендосой, супругой главного командора [Ордена] де Леона, дона Франсиско де лос Кобоса, которая пребывала в Гуадалупе с большой свитой изящных сеньор, среди которых особенно выделялась ее сестра, редкая красавица. Столь чудесная встреча пришлась по сердцу Кортесу; справив все обязанности паломника, он, несмотря на тройной траур, по жене, отцу и Сандовалю, охотно пребывал в кругу дам, тонким своим обращением и великой своей славой завоевывая все сердца. Да и понятно, где найти второго, столь же образованного, известного, веселого, щедрого и речистого. Много он роздал изящных подарков, разные вещицы из золота, серебра, жемчуга, перьев, лучшие же дары он подносил донье Марии и ее сестре: даже золото в слитках он просил их принять, дабы они могли заказать себе украшения по собственному вкусу. С ними же он из Гуадалупы прибыл ко двору, который в ту пору был в Толедо. А по дороге он устраивал всевозможные празднества и торжества, и столь расположил к себе донью Марию, что она охотно поженила бы его на своей сестре и тогда Кортес без всякого сомнения сейчас же был бы назначен губернатором Новой Испании, но - увы! Кортес уже был помолвлен с доньей Хуаной де Суньигой, племянницей герцога де Бехара.

Донья Мария в своих письмах к мужу без устали расхваливала Кортеса и требовала, чтобы тот всячески повлиял на Его Величество: отменный рыцарь и благородный человек не может не быть самым преданным слугой; пусть король не только не гневается, но [309] вознаградит его по заслугам. Впрочем, и сам король все больше горел нетерпением увидеть, наконец, того, кто завоевал для него обширнейшие страны, кто был предметом стольких похвал и нареканий.

Когда поэтому Кортес прибыл, он, по приказанию короля, был торжественно встречен, и герцог де Бехар, граф де Арельяна, главный командор [Ордена] де Леона и прочие сановники проводили его на аудиенцию. Кортес преклонил колено, но Его Величество сейчас же его поднял, и наш вождь в простой и свободной речи стал повествовать о своем тяжком походе в Гондурас и о предательстве Саласара и Чириноса. Затем он передал королю особо на сей счет составленную меморию.

Король отпустил его очень милостиво и вскоре, разобрав дело, не поскупился на отличия: Кортес был возведен в маркизы дель Валье Оашаки, получил богатые поместья, большой крест Ордена Сантьяго и патент на чин генерал-капитана Новой Испании. Содержание ему, впрочем, установлено не было, почему - не знаю.

Кортес испросил вторичную аудиенцию для принесения благодарности. Но уже через несколько дней он так опасно занемог, что его считали погибшим, и его друзья, особенно герцог де Бехар, уговорили государя посетить умирающего. Столь исключительная милость вызвала немалую зависть, и когда Кортес поправился, многие постарались отвратить от него короля. Они в этом преуспели, ибо сам Кортес стал несколько зазнаваться. Он забыл, что сделали для него главный командор [Ордена] де Леона и его супруга, донья Мария, и признавал как бы одного лишь [герцога] де Бехара. При его посредстве он бомбардировал короля просьбами о назначении его губернатором Новой Испании. Но король не соглашался, будь то по наущению Совета по делам Индий или по совету обиженного главного командора [Ордена] де Леона - во всяком случае, расположение короля все более исчезало, и когда поступила еще новая просьба подобного рода, было велено раз и навсегда покончить с такими домогательствами.

После сего король отбыл в Барселону, а Кортес занялся брачными делами. Свадьба его с доньей Хуаной де Суньигой была отпразднована с такой пышностью, что многие уверяли, будто подобной никогда еще не было в Испании. При сем случае, как мне рассказывали, королева узнала, что драгоценные камни, поднесенные ей Кортесом по приезде, куда хуже, нежели его подарок невесте, и она, уже раньше расхоложенная неблагодарностью Кортеса к прежним его покровителям, главному командору [Ордена] де Леона и его жене донье Марии де Мендосе, теперь окончательно отвернулась от него...

Став маркизом, Кортес послал, между прочим, идальго Хуана де Эрраду в Рим к папе Клименту VII 24, предыдущий - Адриан VI - уже скончался 3 или 4 года назад, с богатыми подарками, подробным донесением об открытых и завоеванных землях и просьбой об уменьшении десятины. Подарки приняты были милостиво, особенно понравились индейцы-акробаты; увлекались также реляциями о наших победах и страданиях, прислано было особое благословение за усердное и удачное искоренение язычества, но... сбавки десятины не получилось! [310]

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ

В Мешико между тем прибыла назначенная Его Величеством Королевская Аудьенсия во главе с Нуньо Гусманом, прежним наместником в Пануко. Двое из четырех прибывших с ним аудиторов вскоре заболели и умерли, и будь Кортес в Мешико, его бы, разумеется, обвинили в их кончине. Но оставшиеся весьма энергично принялись за дело. В один момент, например, они скрутили Эстраду, который не сумел им противиться, хотя условия были благоприятны. Впрочем, у Аудьенсии было куда больше власти, чем у любого наместника: она, например, могла раздавать энкомьенды не на время, а на вечные времена, причем конкистадоры "первого призыва" должны были идти в первую голову. Вот и съехались они со всех концов Мешико 25 и, в общем, они получили недурные куски, но... о вечном владении речь как-то заглохла, так как Аудьенсия боялась слишком большой их независимости. Говорят, что такой оборот дел получился по наущению Саласара; может быть, во всяком случае, он был у них излюбленным советчиком.

Посыпались опять обвинения и выдумки против Кортеса. Напрасны были старания поверенного Кортеса, лиценциата Хуана Альтамирано, горячего и преданного человека, напрасно было и наше заступничество - нам не верили и немало нам за это причинили притеснений. Вообще, произвол все рос и рос; между прочим, клеймение рабов 26 достигло небывалых размеров, так что провинция Пануко совершенно обезлюдела. Но это и переполнило чашу: король узнал о бесчинствах Гусмана и отозвал всю Аудьенсию.

Аудьенсия пыталась бороться, послала поверенного в Испанию, оправдывалась, просила, чтоб Кортеса отнюдь не посылали вновь в Новый Свет. Но и мы не отставали. Только что вернулся из Испании Педро де Альварадо, который был там возведен в наместники Гватемалы, и мы вместе с ним составили [312] убедительную бумагу с точным изложением всех козней Аудьенсии, осмелившейся вновь очернить Кортеса. В силу этого, прежнее решение о роспуске Аудьенсии не было отменено, но Нуньо Гусман уже по-своему вознаградил себя за потерю власти. Он предпринял поход в провинцию Халиско 27, где нахватал уйму золота, действуя гадкой хитростью и небывалым насилием.

Между тем, в Мешико из Испании прибыла новая Аудьенсия опять из четырех аудиторов с президентом доном Себастьяном Рамиресом де Фуенлеалом, все люди великой честности и редкой справедливости. Когда они через четыре года отпросились на заслуженный покой, их провожали похвалы и благословения. Действительно, они - я сам это испытал не раз - работали, не покладая рук, заботились об индейцах и их просвещении, совершенно запретили клеймение, творили суд праведный. Только с Гусманом они не смогли справиться: он все еще был в дальнем походе и смеялся над их законными требованиями. Удалось лишь добиться присылки из Испании особого уполномоченного, лиценциата Диего Переса де ла Торре, которому поручено было отыскать Гусмана и арестовать его.

Впрочем, это случилось лишь при вице-короле доне Антонио де Мендосе 28, который был прислан после отбытия Себастьяна Рамиреса де Фуенлеала и оказался столь же деятельным и неподкупным. Но бедняга Диего Перес де ла Торре так и не воспользовался плодами своих забот: вернувшись из Халиско, он скоропостижно скончался...

Но вернемся к Кортесу. Пробыв ряд лет в Испании, он стосковался но Новому Свету и в качестве генерал-капитана и маркиза решил переехать море и поселится в своем маркизате. Встретили его с [313] подобающими почестями, но далеко не так, как прежде, и он, пробыв некоторое время в Куаунауаке, каковой город принадлежал к его маркизату, отправился в Мешико к вице-королю, чтоб с ним точнее договориться насчет подданных и генерал-капитанстве на Южном море 29.

Переговоры эти шли неудовлетворительно. Число подданных было, правда, заранее определено, но Кортес за единицу считал семью, а вице-король - каждого взрослого индейца в отдельности. Так они и разошлись, и Кортес поссорился не только с Аудьенсией, но и с самим вице-королем. Апеллировали в Испанию, а пока Кортес взимал подати по своему усмотрению и собственному расчету.

Впрочем, в это же время Кортес снаряжал экспедицию в Южное море, ибо к этому его обязывал особый договор, заключенный с Его Величеством в городе Гранаде 22 июня 1526 года, в бытность Кортеса в Испании. Ведь уже до своего отъезда Кортес построил и отлично снарядил 4 корабля в провинции Сакатуле, командующим которых поставил идальго Альваро де Сааведру Серона. Заданием было: идти на Молукки или в Китай, чтоб выяснить прямой путь на родину гвоздики и других специй. В декабре 1527 года корабли двинулись в путь и действительно дошли до Молукк, хотя и сильно пострадали от бурь, голода и болезней. Молуккские острова оказались во власти Португалии. Это и многое другое, достойное удивления, рассказал мне года через три один матрос, участник плавания 30. Теперь Кортес направил уже вторую экспедицию. А случилось это в мае 1532 года. На сей раз шли лишь два корабля под командой некоего Диего Уртадо де Мендосы. Продвигался он все вдоль берега, чем экипаж остался недоволен, и один корабль взбунтовался и отделился от него; правда, потом они сообщали, что поступили так с его разрешения, но в этом можно вполне усомниться. Впрочем, ушли они недалеко: вскоре корабль разбился, и лишь немногие смогли спастись в Халиско. Что же касается другого корабля и самого [314] Диего Уртадо де Мендосы, то они исчезли бесследно. Потери эти весьма огорчили Кортеса, но он все же снарядил два новых корабля во главе с идальго Диего Бесеррой де Мендосой; капитан другого корабля Эрнандо де Грихальва был подчинен Бесерре. Сперва они должны были отправиться на поиски Диего Уртадо де Мендосы, а затем двинуться на открытие новых земель. Сильная буря разъединила их в первую же ночь. Один корабль, на котором был Эрнандо де Грихальва, нашел какой-то необитаемый остров, названный Сан Томе, на расстоянии более 200 легуа пути, да с тем и вернулся. На другом вспыхнул бунт во главе с пилотом Ортуньо Хименесом, Бесерра был убит, а экипаж продолжал путь. Открыт ими был остров, прозванный Санта Крус, с большим якобы изобилием жемчуга; но туземцы были столь свирепы, что убили Хименеса и всех, кто высадился с ним, а немногие остальные вернулись в Халиско, чрезмерно восхваляя богатства новооткрытой земли 31.

Вторая неудача нисколько не охладила Кортеса. Прежний свой план он изменил лишь в том смысле, что решил сам пойти на поиски великих новых земель, которые, по его убеждению, должны были находиться в Южном море. Для этой экспедиции он назначил три корабля, только что отстроенных в Теуантепеке.

Весть о том, что собирается сам Кортес, мгновенно привлекла множество народа - все были заранее уверены в удаче; вскоре набралось 320 человек, среди которых было лишь 30 семейных. Снаряжение закончилось быстро, и без особых приключений дошли до острова Санта Крус. Отсюда Кортес послал корабли обратно за колонистами и их женами; но исход был печален: два судна пропали, и лишь одно вернулось в Санта Крус, где настала тяжкая нужда. Съестные припасы истощились, туземцы не имели ни маиса, ни овощей, а промышляли лишь рыболовством да сбором диких растений. Начались болезни, и многие поумирали. Но Кортес все же, движимый человеколюбием, отправился на поиски пропавших двух кораблей. После долгих поисков их, наконец, нашли в отчаянном положении - на мелях и острых рифах, тем не менее, их удалось снять и счастливо привести на Санта Крус со всем грузом, особенно съестными припасами. Оставшиеся на острове набросились на сытную еду с таким остервенением, что сразу захворали, а многие и померли. Избегая этого печального зрелища, Кортес вновь пустился по морю вдоль побережья, открывая другие земли, соединенные между собой, это была Калифорния. Но тут он захворал, вернуться же в Новую Испанию ни за что не соглашался, так как опасался насмешек и издевательств ввиду безрезультатности экспедиции 32.

Между тем супруга Кортеса пребывала в великой заботе, тем более, что прослышала, будто один из кораблей погиб около Халиско. Она снарядила два корабля на поиски, послав с ними трогательное письмо, зовя вернуться к семье, ибо геройских дел и без того совершено было достаточно. Подобное же письмо присовокупил и вице-король дон Антонио де Мендоса. Письма подействовали: Кортес передал команду Франсиско де Ульоа, а сам устремился домой, в Куаунауак, к донье Хуане. Радость домашних трудно описать, но довольны были также вице-король и вообще все население Мешико, опасавшиеся, что при отсутствии Кортеса все касики могут поднять восстание.

Наконец, через несколько месяцев Кортес послал еще одну, четвертую, флотилию. Семь месяцев носилась она по морю, но вернулась ни с чем.

На все эти морские предприятия Кортес потратил из собственного кармана более 300 000 песо. Вполне понятно его желание, чтобы король возместил хотя бы часть этих издержек; не менее необходимо было убедить испанские власти в правильности учета Кортесом подданных. Вот [315] почему он и стремился вновь поехать в Испанию. Но еще до отъезда он сумел дать ряд очаровательных и пышных празднеств - турниров, представлений, процессий, маскарадов, боев быков и прочее - в честь только что состоявшегося мира между Испанией и Францией. В празднествах этих принимали участие как сам вице-король, так и члены Королевской Аудьенсии, с которыми Кортес опять близко сошелся.

Незадолго до отъезда Кортес пригласил меня поехать с ним вместе, тем более, что в Испании он мне мог быть очень полезен. Я согласился, и на целых два месяца опередил его, так как он задержался - это было в 1540 году - ввиду траура по королеве Изабелле.

В Мадриде Кортеса приняли приветливо, с почестями, предоставив ему весьма видную квартиру; ежели же он, по делу, направлялся в Совет по делам Индий, его всегда приглашали на эстраду, где помещался президиум. Тем не менее, хлопоты его не увенчались успехом, и государь не отпускал его в Мешико!

Что касается меня, то я вернулся в Новый Свет, где меня ждала печальная новость: туземцы горной части Халиско возмутились, и при их усмирении пал Педро де Альварадо.

Альварадо, еще в 1537 году построил в Гватемале, где он был наместником, на самом западном краю Нового Света, в гавани Акахутлы, большой флот из 13 кораблей. Целью было: найти путь в Китай. На это предприятие Альварадо потратил почти все свое состояние, все те громадные богатства, какие он вывез из Перу 33. Но вице-король, узнав об этом и предвидя успех, непременно захотел участвовать в деле. Альварадо согласился и в 1538 году прибыл в Мешико, чтоб совместно с вице-королем избрать начальника экспедиции, так как сам он не мог оставить Гватемалу в виду сильного брожения.

Вот тут-то и случилось восстание в Халиско. Альварадо поспешил на помощь весьма вовремя, так как кучка испанцев была близка к истощению. Неприятель отпрянул, но продолжал отбиваться в горах; Альварадо наступал. И случилось так, что на горной тропе лошадь одного из солдат оступилась, затем опрокинулась и так сильно подмяла Педро де Альварадо, что он впал в беспамятство. Его уложили в носилки, он несколько раз приходил в себя, но вскоре умер, так как не было настоящего ухода и покоя.

Так скончался один из виднейших наших товарищей, подлинный конкистадор "первого призыва". Многочисленная его семья горько плакала, больше всего убивалась его жена, донья Беатрис де ла Куева. Все мы, старые его товарищи, старались ее утешить, но напрасно. И вот, неисповедимым образом случилось, что и она вскоре покинула сию юдоль печали при необычных совершенно условиях.

А именно: соседний с городом Сантьяго де Гватемала вулкан, бушевавший уже трое суток, изрыгнул такой поток лавы, камней и кипящей воды, что по пути вырывались столетние деревья и пробивались самые толстые стены. Все смешалось, никто не знал, что делает сосед, отец не смел помочь сыну. Было это 11 сентября 34 1541 года, в воскресенье, под вечер. Почти половина Сантьяго де Гватемалы погибла, разрушен был и дом, где жила вдова Альварадо. Она с дочерьми и прислужницами спасалась в крепкой часовне, но ворвался горячий вал и всех истребил, спаслись лишь дочь и две служанки, их вытащили из-под развалин со слабыми признаками жизни. Дочь эта и осталась единственным отпрыском Педро де Альварадо, ибо сыновья тоже умерли в молодости. [316]

Что же касается большого флота, то его участь была плачевна. Экипаж почти весь разбрелся, узнав о гибели Альварадо. Лишь через год с лишним вице-король куда-то послал несколько кораблей. Что они сделали - не знаю; знаю лишь, что никогда никто не думал вернуть семье Педро де Альварадо хотя бы малую часть громадных его затрат...

Что касается Кортеса, то он все еще задерживался в Испании. Его Величество в то время предпринял поход на Алжир 35 огромной армадой. Кортес - маркиз дель Валье тоже предложил свои услуги и выступил вместе со своим старшим сыном, наследником майората, взяв также дона Мартина Кортеса, который был от доньи Марины, и множество оруженосцев, слуг и лошадей, отплыв на отличной галере в компании с доном Энрике Энрикуесом. Но такова была воля Бога, что по прибытии страшная буря, как известно, уничтожила почти всю королевскую армаду; разбилась и галера Кортеса, при чем он, его сыновья и его присные с великим трудом спасли жизнь, зато потеряли все богатое имущество. Военный совет - все маэстре де кампо и капитаны, - рекомендовал Его Величеству, ввиду громадности потерь среди рыцарей и солдат, прервать поход. Но Кортес был иного мнения: с оставшимися немногими силами он ручался атаковать и взять Алжир, если командование передано будет ему. Предложение это принято не было, и Кортесу окончательно опротивел двор; остатки армады Его Величества отплыли от Бужи, что около Алжира. А Кортеса постигла и иная досада: брак старшей его дочери доньи Марии Кортес с Альваро Пересом Осорио, сыном маркиза де Асторга, разбился, хотя в приданое Кортес давал 100 000 дукатов золотом и множество драгоценностей. Все эти обиды сильно расстроили Кортеса, стали сказываться и годы, и последствия великих его военных тягот. Окончательно подорвали его силы внезапный взрыв лихорадки и дизентерия. Он решил уехать из Севильи, где вокруг него всегда толпилось множество людей и попрошаек, и поселился в тиши, в Кастильехе де ла Куесте. Здесь он готовился к смерти: написал завещание, распределил имущество, выделил крупные суммы на дела благотворительности. Умер он 2 декабря 36 1547 года. Останки его с великой помпой похоронены были в усыпальнице герцогов Медины-Сидонии, но впоследствии, в силу последней его воли, перевезены в Новую Испанию, где они покоятся в Койоакане или Тескоко, точно не помню. Умер он, по моим расчетам, на 62-ом году жизни, поскольку в год, когда Кортес отправился с нами с острова Куба в Новую Испанию - 1519-й, ему было 34 года. Из его дочерей и сыновей законнорожденными были - дон Мартин Кортес, унаследовавший маркизат, донья Мария Кортес, о которой я уже говорил, вначале была в браке с доном Альваро Пересом Осорио, после с графом Луна де Леоном, на донье Хуане женился дон Эрнан Энрикуес, унаследовавший де Тарифа, а донья Каталина де Арельяно умерла юной девой в Севилье; супруга Кортеса сеньора маркиза донья Хуана де Суньига переехала в Испанию... И было два незаконнорожденных сына, одного звали дон Мартин Кортес, командор [Ордена] Сантьяго, от переводчицы доньи Марины, и дон Луис Кортес, также командор - Сантьяго, от другой сеньоры доньи де Эрмосильи; и трое дочерей от других цветных женщин; все они вышли в люди, и Кортес щедро обеспечил их в своем завещании.

Герб Кортеса представлял семь голов сеньоров: все-побежденных им индейских владык: Мотекусомы, великого сеньора Мешико; Какамацина, племянника Мотекусомы, который был великим сеньором Тескоко; и Куитлауака, сеньора Истапалапана; сеньора Тлакопана; [317] сеньора Койоакана; и великого касика, сеньора двух провинций - Тулапы и Матлацинко; и владыки Куаутемока, который воевал с нами во время завоевания великого города Мешико и его провинций - соединенных цепью; внизу был девиз, весьма выразительный, но передать его не могу, так как латыни не знаю.

Внешность Кортеса была высокоприятна 37: статное тело, хороших пропорций; лицо красиво, но слишком округлое; цвет лица - сероватый; глаза серьезные, часто печальные, но нередко полные ласки и привета; борода редкая, черная; волосы черные, не слишком жесткие; грудь могучая, плечи широкие; ноги несколько искривлены; под старость стал заметно полнеть. Ездок он был превосходный, боец удивительный, в конном ли, в пешем ли строю, с каким угодно оружием. За ним, в молодости, было немало интриг с женщинами и по сему поводу дуэлей с мужчинами; от одного такого случая осталась и пометка - рубец под самыми губами, глубокий и заметный, несмотря на бороду. По способу держать себя, походке, разговору, одежде и прочему всякий бы понял, что это - человек воспитанный, родовитый. Одевался он по моде, но всегда скромно, предпочитая разным шелкам и бархатам изящную простоту. Никогда он не навьючивал на себя огромных золотых цепей и прочих украшений. На нем всегда была лишь одна и та же тоненькая шейная цепочка с золотым медальоном; на пальце был один лишь перстень, но с большим и весьма ценным алмазом; на его бархатном берете лишь один медальон, да и то он впоследствии носил лишь суконные береты без всяких украшений.

Жил он гранд-сеньором: его домом заведывал майордом, его столом и кухней - два метрдотеля; всегда было много пажей; кушал на серебре и золоте. Обедал он в полдень, довольно плотно, запивал еду большим кубком вина, размешенного водой; ежедневно был и ужин; но никогда он не стремился к деликатесам и редким вещам, разве что при торжественных банкетах из уважения к гостям.

К своим капитанам и солдатам, особенно к тем из нас, которые с ним вместе прибыли с Кубы, Кортес всегда относился сердечно и приветливо. Он знал латинский и, говорят, был бакалавром права; с учеными людьми он всегда говорил на этом языке. Он был также немного поэтом и охотно и легко писал прозой и стихами. Говорил он сдержанно, но с большой убедительностью. Излюбленной своей защитницей считал он Нашу Сеньору Деву Санта Марию, но премного почитал также святых: Педро, Яго и Хуана; и щедро раздавал [318] милостыню. Клялся он просто: "Порукой совесть моя!" А коль разгневается, скажет: "Ах, чтоб вас чума!'' В гневе на шее и на лбу у него раздувались жилы; иногда он сбрасывал с себя плащ, но никогда не изощрялся в брани, да и вообще был терпелив с людьми; часто мы, разгорячившись, ляпнем что-нибудь неладное, обидное, а он лишь скажет: "Замолчите" и: "Отправляйтесь и пораздумайте! Как бы мне не пришлось Вас наказать!"

Воля его была непреклонна, особенно насчет военных дел. Повеления его должны были исполняться во что бы то ни стало, какой угодно ценой. Порицать его за это легко, но пусть не забывают, что он сам никогда и ни в чем не уклонялся, всюду был первым. Впрочем, весь мой рассказ дает достаточно свидетельств 38... Конечно, без нас, своих сотоварищей, не свершить ему всех подвигов, но он был нашим сердцем и головой, он нас направлял и объединял. [319]

Игру в карты и кости он очень любил, при проигрыше не сердился, при выигрыше не кичился. Всякое дело исполнял охотно и до точности; ночные обходы делал сам, проверяя лично, как спят солдаты - в полном ли снаряжении, не раздеваясь, как было приказано, или раздевшись, в преступной беспечности. Во время похода в Гондурас он и сам ложился на часок после еды; раньше этого никогда не было, но годы и остальное сделали свое; расстилали коврик, и он на него валился, будь дождь или палящая жара - безразлично. С этого же времени он стал немного грузен, да и бороду стал подкрашивать. А еще позже его, всегда столь щедрого, тронула какая-то непонятная скупость, и в 1540 году один из его слуг подал даже в суд за невыплату жалованья. Впрочем, не нужно забывать, что все его последние предприятия не удавались - ни Гондурас, ни Калифорния, ни все остальное. И все же он был великолепным человеком. Наш Сеньор Иисус Христос поможет ему, и Бог простит дону Эрнану Кортесу его грехи. Это гораздо важнее всего, всех наших завоеваний и побед!.. 39 Ежели же читатель спросит: "Что же сделали вы, все эти конкистадоры, в Новом Свете?" Я отвечу так. Прежде всего, мы ввели здесь христианство, освободив страну от прежних ужасов: достаточно указать, что в одном лишь Мешико ежегодно приносилось в жертву не менее 2 500 людей! Вот что мы изменили! Переделали мы, в связи с этим, и нравы, и всю жизнь. Множество городов и селений построено заново; введено скотоводство и плодоводство на европейский манер; туземцы научились многим новым ремеслам, и новая работа закипела в новых мастерских. Возникло немало художественных зданий, а ребята обучаются даже в правильных школах; что же касается самого Мешико, то там учреждена Универсальная коллегия, где изучают грамматику, богословие, риторику, логику, философию, и где раздаются ученые степени лиценциата и доктора. Книг там множество, и на всех языках. Всюду устроены добрые суды и поддерживается полная безопасность; индейцы привыкли уже выбирать себе свое самоуправление, и все мелкие дела решаются по их праву и обычаю. Касики по-прежнему богаты, окружают себя множеством пажей и слуг, имеют знатную конюшню, зачастую владеют конскими заводами и стадами мулов, пуская их с большой выгодой под торговые караваны. Индейцы ловки, удачливы, сметливы, легко все перенимают. Словом, и страна, и люди улучшаются.

Но что стало с теми, которые совершили все эти великие деяния? От 550 товарищей, направившихся вместе с Кортесом с острова Куба, ныне, в 1568 году, в Новой Испании осталось не более пяти! Все остальные погибли: на полях сражений, на жертвенных алтарях, на одре болезни. Где памятник их славы? Золотыми буквами должны быть высечены их имена, ибо они приняли смерть за великое дело. Но нет! Мы пятеро согбены годами, ранами, болезнями, и влачим мы остаток своей жизни в скромных, почти убогих условиях. Несметное богатство доставили мы Испании, но сами остались бедны. Нас не представляли королю, нас не украшали титулами, не отягощали замками и землями. Нас, подлинных конкистадоров, людей "первого призыва", даже забыли: писатель Гомара много и красиво говорит о Кортесе, о нас же не упоминает.

Но довольно! Пусть никто не посмеет злоключать на основании моих слов... Что нам осталось, и что от нас осталось? Все! В 119 битвах и сражениях я участвовал; я участвовал в приобретении Новой Испании; в этом - мои сила и слава.

Комментарии

К главе "БЕЗУМНЫЙ ПОХОД"

1 См. стр. 277-278 в главе "ОХОТА ЗА ЗОЛОТОМ".

2 Хиль Гонсалес де Авила (Gil Gonzalez de Avila) (? - 1543 г.) - конкистадор, участвовал в завоевании Панамы; его племянником был Франсиско де Авила (см. прим. 80 к главе "ЭКСПЕДИЦИЯ В ТАБАСКО")

3 .. аделантадо - Франсиско де Монтехо (см. прим. 80 к главе "ЭКСПЕДИЦИЯ В ТАБАСКО").

4 Слова популярной в то время песни.

5 1/4 легуа (1 легуа = 5,572 км)= 1,393 км.

6 Берналь Диас дает множество утомительных однообразных подробностей (Л., 1928 г.). О лесах этих мест Кортес писал: "Кроны деревьев отбрасывали такую тень, что солдаты не видели, куда ставить ногу".

7 Гуэйакала (Gueyacala) - Большая Акала (Gran Acala) и Малая Акала (Acala la Chica); сама провинция, согласно Кортесу и некоторым другим авторам, называлась Акалан (Acalan); столицей Акалана был город Ицамканак.

8 См. прим. 7 к этой главе.

9 Очевидно, река Канделария (Candelaria - Сретение). При постройке этого моста было много трудностей, ропот конкистадоров, требующих возвращения в Мешико, нарастал; они кричали Кортесу: "Безумец, куда ты нас завел?! Немедленно веди назад!" Как сообщает Франсиско Лопес де Гомара в "Истории завоевания Мешико": "Никогда еще Кортес не испытывал таких неурядиц. Он не вступал в споры и не ругался с солдатами, а испросил у них лишь 5 дней. И если в течение этого времени мост не будет построен, он дал обещание повернуть назад". Постройка индейцами этого моста была завершена за 4 дня.

10 Масеуали (науа - простолюдин; как группа - масеуальтин), составляли основную часть населения государства мешиков; это были общинники - члены кальпулли, с выделенным каждому земельным наделом, - земледельцы, ремесленники, охотники и рыбаки - рядовые воины в армии мешиков. Масеуали в отличие от другой, гораздо меньшей по численности части - текутли (с науа - владыка; так мешики называли свою знать: глав кальпулли, военачальников, жрецов, чиновников, которая к тому времени была наследственной, от этого ее другое название - пилли, с науа - дети владык; как группа - пильтин), не платящей налоги и имевшей много других привелегий, несли на себе бремя налогов и различных повинностей. Была и другая группа мешиков, формально свободных, но не имеющих своего земельного надела и работающих за плату на чужой земле, презираемых в мешикском государстве - тлальмаитль (с науа букв. - рука, у которой нет земли); ниже же всех были рабы - тлатлакотин.

11 Эрнан Кортес об этих событиях в своем пятом письме-реляции (от 3 сентября 1526 г.) императору Карлу V сообщает следующее: "Здесь, в этой провинции [Акалан], произошло одно событие, о котором сообщаю Вашему Величеству особо. Один честный житель города Теночтитлан, которого звали Мешикальсинго, а после крещения - Кристобаль, весьма секретно ко мне прийдя ночью, принес мне изображение на бумаге, сделанной в своей земле, и дал понять, что хочет сообщить мне важное о Куаутемоке - бывшем сеньоре города Теночтитлан, которого я победил и пленил, и как человека, склонного к мятежу, взял с собой в этот поход вместе со всеми остальными сеньорами, которых также было опасно оставлять, ибо они могли взбунтоваться на своих местах. И сообщил мне этот Кристобаль, что Куаутемок и Коанакочцин - бывший сеньор Тескоко, и Тетлепанкецальцин - бывший сеньор Тлакопана, и еще Такитекль, который был - в Тлателолько, части города Мешико, много раз говорили о том, как вернуть себе свои земли и власть, отнятые испанцами. И сообщил Мешикальсинго, которого, как я сказал, теперь зовут Кристобаль, что они решили это исправить и вернуть себе власть и владения, и говорили об этом много раз в этом походе, и они приняли решение - воспользоваться подходящим случаем и убить меня и тех, что шли со мной, а после, убив нас, призвав людей этих мест, пойти и убить Кристобаля де Олида и всех людей, что были с ним. И послать своих вестников в город Теночтитлан для того, чтобы убили всех испанцев, которые в нем были, сделав это внезапно и быстро, а потом, покончив с ними, начать войну и уничтожить во всех городах и селениях живущих там испанцев, и еще во все порты послать отряды, чтобы ни один корабль не вернулся в Кастилию. Вот что было решено этими сеньорами, которые уже распределили земли между собой, также и этого Мешикальсинго сделали сеньором какой-то провинции. А поскольку я был столь подробно информирован этим Кристобалем о готовящемся бунте против меня и против других испанцев, я принес множество благодарностей Нашему Сеньору [Богу], а затем на рассвете взял под стражу всех сеньоров и поместил их отдельно одного от другого, и произвел допрос о том. как было дело, и каждый рассказал мне тоже самое, что и другие, хотя каждый из них находился отдельно от других; так все они признали правдой, что Куаутемок и Тетлепанкецальцин были организаторами этого дела, и все другое было правдой, а они только слушали, однако никогда не собирались согласиться на это; таким образом, повешены были эти двое, а остальные были отпущены, поскольку, на мой взгляд, не были больше ни в чем виноваты, кроме того, что слушали, хотя одним этим они заслуживали смертной казни". Следует заметить, что позже, когда этого Мешикальсинго (Кристобаля) подверг допросу с пристрастием Иштлильшочитль (дон Эрнан) - правитель Тескоко, то первый утверждал, что ничего не сообщал Кортесу. Добавим, что Кортес не сообщил Карлу V о том, что рядом с Куаутемоком и Тетлепанкецальцином повесил монаха Хуана де Текто, а второй монах, Хуан де Айорас, также не вернулся из этого похода. Об этих двух монахах Берналь Диас вскользь говорит (в этой же главе, стр. 298-299): "...и те, что были наказаны, два монаха-франсисканца, хорошие и набожные, успели обучить..." В этой книге на стр. 294 есть иллюстрация со старинного индейского рисунка, где изображены повешенные на ветвях сейбы Куаутемок и Тетлепанкецальцин. а рядом на виселице монах Хуан де Текто. В старинном индейском предании из родного города Куаутемока Ичкатеопана (совр. штат Герреро в Мексике) рассказывается, что Эрнан Кортес, желая любой ценой вырвать у Куаутемока, который был уже христианином, признание в заговоре, послал к нему монаха Хуана де Текто, который, вернувшись, сказал, что Куаутемок ни в чем не замешан. Кортес разгневался и повесил монаха на виселице, а в первом часу ночи 28 февраля 1525 г. конкистадоры, ворвавшись в хижину, где спал Куаутемок, забрали его и 9 или 10 знатнейших мешиков и всех их повесили без суда. На ветвях дерева вместе с Куаутемоком и Тетлепанкецальцином, по другим источникам, были повешены многие другие вожди, число их называют разное. Так например, испанский хронист Хуан де Вильягутьерре Сото Майор говорит о 8, а другие -от 5 до 10 человек. А в старинной индейской рукописи из Тепешпана в месте, где говорится о событиях 1525 г., нарисовано дерево, а на его вершине привязано за ноги обнаженное тело Куаутемока с отрубленными головой и руками до плеч. И хотя Хуан де Торкемада в своем труде "Индейская Монархия" делает следующий вывод: "...если меня спросят о причине этой казни, то я должен сказать, что она была не иначе, как следующей: для Кортеса было большой нагрузкой все время охранять этих сеньоров", несомненно то, что Кортес боялся Куаутемока, которому были преданы мешики, ведь если бы он поднял восстание, они бы не раздумывая пошли за ним. Ведь Кортес, по словам Франсиско Лопеса де Гомары, еще раньше в Мешико никогда не выезжал верхом и не выходил из дома без Куаутемока и постоянно держал его при себе в качестве заложника. Относительно других знатных мешиков скажем, что их не спасло от смерти то, что они были Кортесом "отпущены'', ибо как говорит Диего Дуран в "Истории индейцев Новой Испании": "...но не один Куаутемок был отправлен на тот свет, все те знатные сеньоры и сановники, которых Кортес взял с собой из страны мешиков, нашли свой конец в тех краях: одни умерли сами, другие погибли насильственной смертью, будучи повешенными, затравленными собаками или убитыми иным способом..." В заключение расскажем следующее. После ухода войска Кортеса от места казни несколько десятков мешиков, оставив тайно его ряды, вернулись, сняли трупы своих вождей, и по обычаю обложив их душистыми растениями, завернули в куски тонкой хлопчатобумажной ткани. Тело Куаутемока было скрытно доставлено в его родной город Ичкатеопан, там жила его мать, и там ему как верховному правителю Мешико были устроены, согласно обычаю, пышные похороны с погребальным костром, а останки были погребены в родовой усыпальнице предков-правителей Ичкатеопана. В этот город в декабре 1529 г. пришел известный монах Торибио де Бенавенте "Мотолиния", уважаемый и любимый индейцами, он, узнав о том, где погребены останки Куаутемока, убедил индейцев перенести их в другое место и, захоронив, возвести над этим местом христианскую часовенку, поскольку, как уже говорилось, Куаутемок был христианином. Через 7 или 8 лет при содействии этого же монаха на месте этой часовенки был построен величественный собор, спланированный так, что место, где были погребены останки Куаутемока, оказалось под его алтарем. Это место захоронения по совету того же Торибио де Бенавенте "Мотолинии" индейцы держали в строжайшей тайне, передавая от поколения к поколению, от отца к сыну, на протяжении сотен лет. В начале 1949 г. ее хранитель, умирая, раскрыл ее на исповеди католическому священнику, а тот сообщил центральным властям в Мехико, оттуда прибыла в Ичкатеопан специальная комиссия из известных ученых - археологов, архитекторов, медиков и антропологов. 26 сентября 1949 г. под алтарем этого собора на глубине двух метров исследователи нашли узкую щель, оказавшуюся входом в маленькую гробницу, высеченную в твердом скалистом грунте; в ней были части сильно обожженных человеческих костей, пепел, медные кольца, бусы и подвески, два украшения из столь ценимого мешиками голубого нефрита и большой медный наконечник копья, тут же рядом лежала тонкая пластинка овальной формы из сильно окислившейся меди, на ее лицевой стороне отчетливо были видны крест и короткая надпись из букв в староиспанском стиле, выбитых или выгравированных каким-то острым и твердым предметом. Надпись гласила: "Государь и повелитель Коатемо". Учеными было установлено, что этот собор был построен до конца 30-х годов XVI века над уже имевшейся там гробницей, также был доказан древний возраст, более 400 лет, медных изделий и пластинки с надписью; палеографический анализ самой надписи позволил уверенно отнести ее к XVI веку. Были изучены и части человеческих костей, найденных в этой гробнице; в заключительном протоколе этой комиссии сообщалось: "Большая часть исследованных костей принадлежит мужчине атлетического сложения, 25-30 лет, 180 сантиметров роста... На третьей плюсне пальца правой ноги заметна деформация, которая, очевидно, не является следствием возрастных изменений, травмы или какого-то заболевания (например, туберкулеза). Остается предполагать, что она вызвана повреждениями, полученными при жизни в результате сильного ожога ступней ног..." (MartinezH. Perez, Guzman Е., Сиагоп A. Quiroz, Labre A. Teja, La supervivencia de Cuauthemoc. Mexico, 1951, p. 202-203).

12 Лакандоны (Lacandones) - индейский народ, говорящий на диалекте языка юкатанских майя (языковая семья майя-киче).

13 Масатекас (Mazatecas); Эрнан Кортес называет эту область: "...провинция Масатлан (Mazatlan).

14 Тайясаль - столица индейцев маяй-ицев (обосновавшихся в этом районе с XII в.), располагалась на острове посреди озера Петен Ица, в нее можно было попасть лишь по воде на лодках, от берега до нее было несколько километров. Эрнан Кортес в своем пятом письме-реляции Карлу V сообщает: "Покинув провинцию Масатлан, я направился в Тайясаль и через 4 легуа заночевал в безлюдном месте, безлюдной была и вся земля на протяжения этой дороги. Со всех сторон были горы и дремучие леса, а еще здесь был трудный перевал, который из-за своих камней и скал, состоящих из ломкого алебастра, получил название Алебастрового. Мои разведчики, находившиеся впереди вместе с проводниками, на пятый день увидели перед собой огромное озеро, похожее на морской пролив, и я даже поверил, что так оно и есть, несмотря на его пресную воду, - так велико и глубоко было это озеро". Кортес отправил на лодке в Тайясаль к правителю майя-ицев Канеку посланца, одного из своих проводников, жителя Масатлана; конкистадоры тем временем строили укрепленный лагерь. Кортес продолжает: "И таким образом я расположился на берегу этого озера и собрал всех своих людей, разместил, наилучшим образом позаботившись о них, так как проводник из Масатлана сообщил мне, что здесь есть много людей, весьма искусных в военном деле, так что все соседние провинции очень их боятся. [Проводник вернулся ночью вместе с двумя знатными из Тайясаля.] Я принял их весьма радушно и подарил им несколько вещиц, сказав, что прибыл в эти края по приказу Вашего Величества повидаться и переговорить с их сеньорами и простыми людьми о некоторых делах по Вашей королевской службе и о делах, выгодных для них. [Кортес, провожая гостей, просил о встрече с Канеком и, дабы снять подозрения, послал с ними одного солдата.] На другой день на 5 или 6 лодках прибыл Канек, и вместе с ним примерно 30 человек... Я принял его весьма учтиво и, поскольку наступил час мессы, я приказал ее провести с пением и музыкой очень торжественно". В конце долгих переговоров с участием доньи Марины Канек добровольно признал себя вассалом Карла V и обещал уничтожить всех своих идолов. Что же касается оставленного Кортесом коня, то его поместили в храм, преподносили мясо и букеты цветов. А когда он умер, майя-ицы сделали его статую почти в натуральную величину, дав и имя новому идолу - Циминчак ("Громовой тапир"; цимин - тапир, чак - гром, дождь, гроза), и поклоняясь как божеству дождя, грома и молний; статуя была разбита монахом-франсисканцем. Последнее государство индейцев майя-ицев было завоевано конкистадорами лишь в 1697 году, в марте месяце.

15 Пасху Святого Воскресения Нашего Спасителя Иисуса Христа в 1525 году римско-католическая церковь праздновала 16 апреля (по старому стилю, а по новому - 26 апреля 1525 г.); следовательно, канун Пасхи приходился на 15 апреля (по ст. ст., а по новому - 25 апреля 1525 г.).

16 ...новый город Трухильо - основанный Франсиско де Лас Касасом (см. стр. 288 в начале этой главы); расположен около мыса Гондурас; в настоящее время город-порт в Республике Гондурас.

17 То есть, доньи Марины (Л., 1928 г.).

18 См. прим. 15 к главе "ОТКРЫТИЕ ЮКАТАНА".

19 То есть, кораблей Франсиско де Лас Касаса (см. стр. 288 в начале этой главы).

К главе "ВОЗВРАЩЕНИЕ КОРТЕСА"

20 Нуньо де Гусман, полное - Нуньо Бельтран де Гусман (Nuno Beltran de Guzman) - испанский конкистадор; был губернатором провинции Пануко, главой Аудьенсии Новой Испании, позже был заключен в тюрьму Мехико, а затем отправлен в Испанию, где и умер в безвестности.

21 ...люди Педро Ариаса де Авилы - того самого, о котором Берналь Диас говорит в начале главы "ОТКРЫТИЕ ЮКАТАНА", стр. 10 (см. также прим. 28 к той же главе).

К главе "КОРТЕС НЕ У ВЛАСТИ"

22 См. в главе "КОРТЕС И ИСПАНИЯ" стр. 287.

23 См. прим. 27 к главе "БОРЬБА ЗА ДАМБЫ".

24 Папа Климент VII (кардинал Джулио Медичи; считается, что он стоял во главе заговора против предыдущего папы Адриана VI, в результате которого последний был отравлен) - с 1523 г. по 1534 г.

К главе "ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ"

25 ...со всех концов Мешико - то есть, со всех концов бывшего государства мешиков (астеков).

26 Под видом наказания за "бунт" (Л., 1928 г.). При Нуньо Гусмане число индейцев, обращенных в рабство в провинциях Пануко, Халиско и проч., было очень велико; он продавал их огромными партиями работорговцам с островов Эспаньола, Ямайка, Куба и других, на которых местные индейцы были уже почти полностью истреблены. Не намного отставали от него и прочие конкистадоры. Бартоломе де Лас Касас в "Кратком донесении о разорении Индий" сообщает: "Уничтожая невинных людей и разоряя их земли, испанцы прикрывались тем, что будто бы они карают за неповиновение королю. Если индейцы не так быстро выполняли требования испанцев и не торопились попасть в их жестокие руки, то испанцы называли их мятежниками, восставшими против короля.... Однажды пришли испанцы в поселение и принесли с собой индейских идолов, которых они отобрали в прежних походах. Капитан вызвал касика и повелел ему взять идолов и за каждого идола дать раба или рабыню, в ином случае угрожал войной. Касик, устрашенный этим, приказал взять идолов, а испанцам дать рабов. Где было два сына, брали одного, а где три - двух. Таким образом, он выполнил требование испанцев... Вот теперь вы видите, какие примеры христиане показывали индейцам!.. Не могу не рассказать о том, что корабли, увозившие рабов-индейцев, бросали потом в море более одной трети людей. В погоне за большим количеством рабов, чтобы получить побольше денег за них, корабли набивали сверх всякой меры. Продуктов и воды едва хватало для испанцев, ездивших грабить. Индейцы умирали в дороге от жажды и голода, их тела бросали в море. Один испанец говорил, что на всем протяжении от Лукайских [(Багамских)] островов до Эспаньолы, на расстоянии 60-70 легуа, корабль мог идти без компаса, ориентируясь только по трупам индейцев, брошенных в море с кораблей. Привозили индейцев на острова, и сердце могло разорваться у каждого, кто видел этих голых, падающих без сознания от голода детей и стариков, женщин и мужчин. Как ягнят, отделяли детей от отцов, жен - от мужей. Разбив индейцев на группы по 10-20 человек, испанцы начинали делить их между собой. Они бросали жребий, кому какая группа достанется, и если там попадался старик или больной, то испанец кричал: "А этого старика пошлите к дьяволу. Зачем вы его мне даете, чтобы я его похоронил? Зачем мне этот больной, чтобы его лечить?" Вот какую любовь к ближнему выказывали эти христиане!.. Все рассказанное могут подтвердить многие свидетели, прокуроры из Королевского Совета по делам Индий. Но все чиновники-юристы, которые должны заниматься вопросами права, очень мало разбираются в этом, и до сего дня из-за их невероятной слепоты никто не занимается изучением всех этих преступлений и убийств, совершаемых и по сие время. Они только регистрируют: "Такой-то и такой-то совершили такие-то жестокости по отношению к индейцам, и из-за этого король потерял из своих доходов столько-то тысяч кастельяно". Раньше индейцы считали испанцев посланцами с небес, и как они их принимали, как верили им до тех пор, пока испанцы не показали, кто они есть на самом деле и что им нужно!.. Заканчиваю я свой труд в Валенсии, 8 декабря 1542 года, когда тирания продолжается во всей ее силе - угнетение и разорение, скорбь и тревога, насилие и коварство - во всех частях Индий, где имеются христиане... Испанцы бесчинствуют, не хотят выполнять "Новых законов", занимаются узурпированием прав индейцев и держат их в постоянном рабстве. Там, где перестали убивать индейцев ударами мечей, их убивают непосильным трудом и несправедливостью. И до сих пор король недостаточно могуществен, чтобы этому помешать, ибо все испанцы - и дети и взрослые - грабят, одни больше, другие меньше, одни публично и открыто, другие скрытно, тайком, прикрываясь тем, что они служат королю".

27 У залива Калифорнии (Л., 1928 г.).

28 Антонио де Мендоса (Antonio de Mendoza) - знатный испанский вельможа, конкистадор, первый вице-король Новой Испании, был назначен 17 апреля 1535 г., вступил во владение 14 ноября 1535 г., передал власть приемнику - Луису де Веласко (Luis de Velasco) 25 ноября 1550 г.

29 То есть Тихом океане (Л., 1928 г.).

30 Кортесом был поставлен во главе этой экспедиции (из трех небольших судов и 115 человек) его двоюродный брат Альваро де Сааведра Серон (Alvaro de Sayavedra Zeron). Эта экспедиция отплыла 31 октября 1527 г. от тихоокеанского побережья; ею были совершены открытия в Океании. Но Кортес долго не знал о судьбе этих судов и их экипажа, он так и не увидел больше Альваро де Сааведру Серона, умершего в октябре 1529 г. во время этого плавания. Молукки были уступлены императором Карлом V за 350 000 дукатов Португалии по договору, подписанному в Сарагосе 23 апреля 1529 г.

31 Во главе второй экспедиции (из двух небольших судов) Кортес поставил другого своего двоюродного брата - Диего Уртадо де Мендосу (Diego Hurtado de Mendoza); она вышла из Акапулько 30 июня 1532 г. в Тихий океан на поиски пролива между Северной и Южной Америками. Третья экспедиция (из двух судов), во главе с Диего Бесеррой де Мендосой (Diego Becerra de Mendoza), снаряженная Кортесом, вышла в Тихий океан 20 октября 1533 г. Остров Санта Крус - южная оконечность полуострова Калифорния, которую испанцы перестали считать островом лишь после экспедиции Франсиско де Ульоа.

32 Неудачи не остановили Кортеса, и он в мае 1537 г. отправил снаряженную им экспедицию (из трех судов, во главе с Андресом де Тапией (Andres de Tapja)), которая продолжила открытие Калифорнии до 29° северной широты и вернулась обратно в мае 1538 г. Кортес снаряжал и другие экспедиции; самая успешная - последняя экспедиция из снаряженных Кортесом (из трех судов, во главе с Франсиско де Ульоа (Francisco de Ulloa)) - вышла 8 июля 1539 г. из Акапулько, завершила открытие полуострова Калифорния, продвинулась почти до 33° северной широты и благополучно вернулась обратно в Акапулько в конце лета 1540 г.

33 В 1534 г. Педро де Альварадо во главе флота (из 12 судов) и войска (из 500 конкистадоров, более половины - конные) прибыл на северное побережье владений поверженного государства инков и двинулся с севера к городу Кито, стремясь первым занять его и перехватить часть богатств у Франсиско Писарро и его сподвижников. После тяжелого перехода через Кордильеры ему удалось достичь долины Кито. В этой долине уже находились два отряда, посланные Франсиско Писарро: Себастьяна де Белалькасара, который первым захватил Кито (22 июня 1534 г.) и якобы не нашел там сокровищ, и Диего де Альмагро. Дабы избежать столкновения, было заключено мирное соглашение, по которому Педро де Альварадо получил 100 000 золотых песо за то, что передал Франсиско Писарро свой флот, войско, все припасы, и за отказ от претензий на захваченные земли.

34 11 сентября - по старому стилю, а по новому - 21 сентября 1541 г.; этот столичный город был позже разрушен землетрясением в 1773 г. (на его месте теперь город Антигуа), после этого он был перенесен на 40 км северо-восточнее прежнего места и заново отстроен в 1776 г. (теперь это город Гватемала - столица Республики Гватемала).

35 Неудачный поход императора Карла V на Алжир, октябрь-ноябрь 1541 г. События эти развивались следующим образом. В октябре 1541 г. Карл V с 360 судами и 21 000 войском отправился к Африке, намереваясь захватить Алжир, хотя его предупреждал об осенних штормах венецианский адмирал Андреа Дориа (1466 г. - 1560 г.). Войско Карла V высадилось 20 октября на мысе Матифу в 28 км восточнее города Алжир, а затем, подойдя, осадило его. Но предводителю алжирских пиратов Хайр-эд-Дину "Барбароссе" - правителю Алжира (с 1519 по 1546 гг.), вассалу Османской империи - повезло: в начале осады сильная буря разметала флот Карла V и уничтожила большую часть судов. Этим воспользовались осажденные и совершили вылазку, в результате которой войско Карла V понесло большие потери. Остатки его (14 000 человек) отступили к Матифу, потом погрузились на оставшиеся суда и отплыли в Европу. Что же касается отношения Карла V к Кортесу в последние годы завоевателя Новой Испании, то его хорошо иллюстрирует следующий эпизод, сохранившийся у французского философа Вольтера. Эрнан Кортес, однажды пробравшись сквозь толпу, вскочил на подножку кареты императора Карла V, который, притворившись, что не узнает знаменитого конкистадора, спросил придворных: "Что это за человек и чего он хочет?" Кортес, услышав это, гордо сказал: "Это тот самый человек, который подарил Вам больше земель, чем Ваши предки оставили Вам городов!"

36 В пятницу 2 декабря 1547 г. (по старому стилю, а по новому - 12 декабря 1547 г.) Кортес был торжественно похоронен в фамильной усыпальнице герцогов Медины-Сидонии в монастыре Сан Исидора в Севилье. В 1562 году, исполняя последнюю волю Кортеса, выраженную в его завещании, прах Кортеса перевезли из Испании через океан в Новую Испанию и предали земле в Тескоко, в монастыре Сан Франсиско, рядом с могилой его матери, которая после смерти мужа прибыла вместе с Кортесом и его женой в Новую Испанию весной 1530 г. В 1629 г. прах Кортеса опять был потревожен, на этот раз его перенесли в Мехико, в храм Сан Франсиско. Прах Кортеса потревожили вновь в 1794 г., перезахоронив его на территории основанного Кортесом госпиталя Иисуса из Назарета в Мехико; на новой могиле Кортеса был установлен его бронзовый бюст работы известного скульптора Мануэля Тольса. Но этим дело не кончилось. В 1823 г.. когда мексиканцы с оружием в руках завоевали независимость, изгнав испанцев, группа молодых мексиканцев решила разрушить склеп Кортеса и развеять по ветру его прах. Но их противники успели в последний момент спрятать на территории этого же госпиталя железный черный ящик со злополучным прахом Кортеса, ими же был пущен слух, что прах Кортеса был отправлен на остров Сицилию, где в то время проживал герцог Монтелеоне, один из потомков Кортеса. И вот в 1946 г. мексиканским антропологам Эйсебио Давалосу Уртадо и Даниэлю Ф. Рубину де ла Борбольи удалось при помощи старинных архивных документов найти этот железный черный ящик с прахом Кортеса, он был замурован в стене госпиталя Иисуса из Назарета в городе Мехико (Maza de la El busto de Heman Cortes por Manuel Tolsa у ип "retrato" del conquistador - "Boletin del Institute National de Antropologia e Historia", N31 (Mexico), 1968, p. 31-34). Комиссия авторитетных ученых очень тщательно исследовала останки Кортеса и представила свое заключение, по которому, опровергая все приукрашенные изображения и описания знаменитого конкистадора, Кортес в действительности был человеком ниже среднего роста, со множеством патологических отклонений - врожденных и приобретенных позже (Guzman E. Relaciones de Нernап Cortes a Carlos V Sorbe invasion de Anahuak, t. 1. Mexico, 1958, p. LXXXII-XCIII).

37 Франсиско Лопес де Гомара в своей "Истории завоевания Мешико" дает такое описание Кортеса: "Эрнан Кортес был хорошего роста, крепкий и широкогрудый, с кожей пепельного цвета, редкой бородкой и длинными волосами. Он был необычайно силен, энергичен и весьма искусен во владении оружием..." А вот описание Кортеса, мимоходом данное Хуаном Хуаресом де Перальтой, братом первой жены Кортеса - Каталины Хуарес Ла Маркайды, в своих мемуарах: "[Эрнан Кортес -] низкого роста, почти безволосый и с редкой бородой..."

38 Далее Берналь Диас еще раз приводит длинный ряд отдельных, уже известных нам примеров (Л., 1928 г.).

39 Далее следует длиннейший поименный перечень всех "конкистадоров первого призыва" и сбивчивая, но любовная характеристика наиболее выдающихся (Л., 1928 г.). Ко всему этому для полноты картины приведем сообщение Бартоломе де Лас Касаса из его "Краткого донесения о разорении Индий": "Что же касается этого большого материка [(Южной и Северной Америк)], то доказано, что наши соотечественники-испанцы разорили более десяти густонаселенных стран, превратив их в безлюдные пустыни; земли каждой из этих стран больше всей Касталии. И я берусь решительно утверждать, что за сорок лет, охватываемых в моей книге, вследствие власти христиан и их сатанинских поступков умерло там несправедливой смертью больше 12 миллионов мужчин, женщин и детей; а точнее будет сказать, что число жертв превышает 15 миллионов, и я не думаю, что ошибаюсь".

Текст воспроизведен по изданию: Берналь Диас де Кастильо. Правдивая история завоевания Новой Испании. М. Форум. 2000

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.