БРАГГОН-ШАБДРУН-ГОНЧОК-ДАМБА-РАБДЖАЯ

ДЭБТЭР-ЧЖАМЦО

ВВЕДЕНИЕ

«Дэбтэр-чжамцо» представляет собой крупнейший памятник тибетской историографии XIX в., свод сведений по истории родо-племенных групп Амдо, Куку-нора и Шарай-гола, по истории буддизма, составленный на основе данных тибетских сочинений ¹. Он принадлежит перу тибетского ученого Браггон-Шабдрун-Гончок-Дамба-Рабчжая (род. в 1801 г.) — 49-го настоятеля монастыря Лавран. Его учителем был амдоский ученый Балман-Гончок-Чжалцан (1764-1853), написавший по заказу потомков ойратского (хошутского) Гуши-хана «Краткую летопись Индии, Китая, Тибета и Монголии».

В 1833 г. Браггон-Шабдрун-Гончок-Дамба-Рабчжай «по заказу Гончок-Чжалцана написал сочинение по истории буддизма в Амдо. Но оно было признано слишком кратким, и потому автор расширил его и дополнил новейшими сведениями. Свой труд — в его настоящем виде — автор закончил в конце 1865 г., доведя до этой примерно даты и изложение исторических событий» [Востриков, 1962, с. 105].

Первоначально все три тома «Дэбтэр-чжамцо» были изданы в амдоских монастырях Амчог-гонба и Лавран.

Изложение событий в этом произведении начинается с истории куку-норских княжеских родов, так как по монгольской и тибетской традиции древней [4] историко-культурной области Куку-нор отдается предпочтение в историографии двух народов. Более того, историю Куку-нора, т. е. монгольских феодальных владений (XVI-XVIII вв.), в тибетской историографии принято было излагать отдельно; поэтому и в «Дэбтэр-чжамцо» история Куку-нора составляет самостоятельную главу (первая глава 1-го тома).

Написанная на основе тибетских источников, глава содержит малоизвестные сведения о монголах этого региона, политике монгольских правителей Куку-нора (туметских феодалов, Холочи-нойона, Лигдэн-хана, Цогт-тайджи, Гуши-хана и его наследников) в отношении тибетцев Амдо.

В этой главе и в ряде других 1-го тома содержатся отрывочные сведения по истории монголо-тибетских взаимоотношений в древности и средние века, прежде всего данные по истории отношений иерархов тибетских монастырей с монгольскими нойонами Куку-нора, которые часто выступали в роли покровителей и защитников монастырей. Многие иерархи буддийских монастырей Амдо XVI-XVIII вв. вели свое происхождение из родов и семей князей Куку-нора; кроме того, из монголоязычной части монашества Амдо вербовались проповедники для монгольских монастырей. Глава по истории Куку-нора заканчивается изложением генеалогии нойонов и тайджей [Бира, 1960, с. 78], т. е. потомков десяти сыновей Гуши-хана.

Монгольский академик Ш. Бира отмечает, что «...из всех этих данных большой интерес представляют именно те, которые относятся к истории куку-норских монголов и джунгарских ойратов. Этих данных представлено в «Истории буддизма в Амдо» (т. е. «Дэбтэр-чжамцо».— Р. Д.) значительно больше, чем в какой-либо другой известной нам работе тибетского автора» [Там же].

Таким образом, 1-й том «Дэбтэр-чжамцо», в особенности первая глава тома, является ценнейшим историческим источником по истории Куку-нора и монгольских владетельных ханских династий XVII-XVIII вв., а также по истории взаимоотношений монголов Куку-нора и соседних народов.

У истоков изучения тибетских источников по истории монголов стояли русские и советские ученые-востоковеды (Владимирцов, 1934, с. 19; Востриков, 1962, с. 150]. [5]

В европейской литературе впервые о существовании «Дэбтэр-чжамцо» сообщил Б. Барадийн [Барадийн, 1924, с. 10]. А. И. Востриков еще в 1933 г. в статье «К библиографии тибетской литературы» подчеркивал важность изучения тибетской исторической литературы и указывал на крупные письменные источники, в том числе на «Дэбтэр-чжамцо» [Библиография Востока, 1934, № 2-4]. По его словам, библиографический список этого произведения послужил ему «руководящим пособием при розысках тибетских исторических сочинений» [Востриков, 1962, с. 57]. В книге А. И. Вострикова «Тибетская историческая литература» широко использованы сведения «Дэбтэр-чжамцо» и дана высокая оценка этому сочинению как важнейшему источнику по истории Тибета и буддизма. Большое значение «Дэбтэр-чжамцо» отмечали также Ш. Вира, Д. Туччи и др. В Индии Л. Чандра издал 1, 2 и 3-й тома «Дэбтэр-чжамцо» (см.: Серия шатапитака, т. 225, 226 и 227) [Sata-pitaka, 1977, 1975].

На протяжении многих лет исследованием монгольских и тибетских исторических памятников занимается Ш. Бира [Бира, 1960, 1964, 1978]. Характеризуя «Дэбтэр-чжамцо», он писал, что данные 1-го тома этого памятника «относятся главным образом к истории великих монгольских ханов и монголо-тибетских отношений в период их правления, к периоду первоначального распространения желтошапочной религии среди монголов, к истории кукунорских монголов... и, наконец, касаются административного деления и краткого историко-географического описания аймаков и хошунов куку-норских монголов» [Бира, 1964, с. 78].

В настоящее время «Дэбтэр-чжамцо» занимается ряд ученых-востоковедов, в частности Ленинграда и Улан- Удэ.

Предлагаемая работа содержит историю Куку-нора в древности и средние века, освоения монголами этого региона Центральной Азии, взаимоотношений монголов и тибетских племен, историю куку-норских монголов в XVI-XVIII вв.— в период правления туметских князей, халхаского Цогт-тайджи, ойратского Гуши-хана и его потомков и их взаимоотношений с тибетскими иерархами и Цинской династией. Вторая часть книги представлена публикацией перевода части 1-го тома «Дэбтэр-чжамцо». [6]

1. К ВОПРОСУ О ДРЕВНЕЙ ИСТОРИИ КУКУ-НОРА

Всемирно известный эпос «Лин-Гэсэр» содержит богатые иллюстративные материалы об историческом прошлом Амдо и Куку-нора, об образе жизни местных жителей.

Страна Лин, откуда «происходил» Гэсэр,— это, по мнению тибетских авторов, район к югу от оз. Куку-нор, охватывающий верхнее течение р. Хуанхэ (Желтой реки). Из «Дэбтэр-чжамцо» явствует, что «весь район правобережья верховья реки Ма-чу… входил в состав владения Лин-Чже Гэсэр-чжалпо» [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 273^б5] ². Так начинается историческое повествование о прошлом «страны Желтой реки». Возможно, Гэсэр монгольских преданий «правил» жителями долины истока Ма-чу (тибетское название Желтой реки), называемой местными монголами Алтан-гол (по-монгольски эта долина называется еще Ходун-нуур, т. е. Звездное озеро) [Дамдинсу- рэн, 1962, с. 217]. Один из правых притоков Желтой реки в верховьях называется по-тибетски Сэр-чу (Желтая, или Золотая речка), в его долине живет племя Сэр-та (Золотая лошадь) неизвестного происхождения, входившее в состав голоков [Козлов, 1906, с. 592].

Часть этнотопонимики Верхнего мдо (Амдо), или Мар-Кама, образовавшаяся на основе языков местных племен, содержит тайны многих исторических событий древности. Тогда сюжетами многих преданий становились реальные события. По историческим преданиям трудно установить начало исчисления событий в хронологии «времен Лин-Гэсэра». Но упоминания о начале деятельности Лин-гэсэр-чжалпа в известной степени дают [7] основание соотнести его со временем «нашествия войск хоров» в район истоков Желтой реки. Это пока что наиболее раннее свидетельство исторических памятников тибетской историографии.

Согласно преданиям, в древности с Ляодунского полуострова в долину Желтой реки перекочевала часть племени муюн, названная позднее тогонами, или монголо-язычными хорами. В 312 г. из долины Желтой реки вслед за своими полудикими табунами пегих и гнедых скакунов направились в Куку-нор тогоны во главе со старейшиной Тогоном. Орда Тогона облюбовала горные долины Куку-нора и верхнего течения Желтой реки. Об этом сообщает предание местных племен, зафиксированное в «Дэбтэр- чжамцо»: «...Во времена Гэсэра стояло столь [много] хорских войск, что они сплошь покрывали и горы, и долины» страны Абчи-дугтанг, вблизи которой в «небесной» долине Лха-лун Юмдо — родина Гэсэра ³. Здесь не отмечен его титул «чжалпо», это немаловажный факт. По местному преданию племен Амдо, Гэсэр якобы в малолетстве был сослан в район Желтой реки [Дамдинсурэн, 1962, с. 193] своим дядей Цотоном, коварным изменником и преследователем героя ⁴.

По устной традиции почти невозможно установить этническое происхождение местных кланов, которые обитали в верхнем течении Желтой реки «во времена Лин-Гэсэра», ибо не сохранились летописи тех времен. По данным этно-топонимики этого района, называемого иногда долиной Ма-янг-чугмо («Богатая долина с обрывистыми берегами»). Монгольское слово янг (анг?) обозначает обрывистость, крутизну склонов, берегов, там обитали му-шан-шунги. Позднее эту местность называли Байлан, там жили племена, «которых туфаньцы называют динлинами» [Бичурин, 1833, с. 242]. В Амдо есть реки с этническими названиями, к примеру, Дин-чу, Ца-чу и др. [Дэбтэр-чжамцо, т. III, л. 248^б, 4, 256^а2, 258^б5]. [8]

Исторические предания не могут заменить исторического летописания. Предания «времен Лин-Гэсэра» лишь сопутствуют историческим хроникам и летописям, дополняя сведения о древних ханствах монголоязычных народов Центральной Азии.

Господство сяньбийцев муюн в Куку-норе было значительной вехой в истории края. Они «сумели создать прочное государство, которое долгое время играло значительную роль в политической истории Центральной Азии» [Викторова, 1980, с. 136]. Тибетская хроника приводит название этого государства — Тулухун [Кузнецов, Зайцев, 1969, с. 194], более близкое к принятому этническому названию — тугухунь, что значит «подданные Тогона». Ханство Тогона стало продолжателем местных традиций государственности, прежде всего племен сэ-аши, в состав которых входили бра, белые чжуны, черные чжуны и желтые чжуны и лин. Более близкие к муюнам по культуре племена Куку-нора вошли в состав тогонов-тулухунов.

Потомки Тогона, как сказано в «Дэбтэр-чжамцо», правили «своей прекрасной страной и подданными» [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 34^а4-5]. Привилегированным сословием ханства стали старейшины и приближенные ханов. Сяньбийцы муюны были опорой хана, который эксплуатировал местные племена, вел частые войны с племенами дон-миняг, обитавшими в горных районах правобережья Желтой реки. В период своего могущества тогоны-тулухуны «совершали походы на север; в Восточном Туркестане захватили и разграбили Хотан, вели борьбу с Китаем» [Викторова, 1980, с. 136].

Тогоны большей частью жили полуоседло и имели укрепленные поселения. За свою историю тогоны имели несколько столиц, ибо им приходилось восстанавливать их или строить новые после частых разрушительных войн. В городах дома в основном были глиняные, а крыши часто куполообразные. Развалины городов и укрепленных пунктов сохранились до сих пор. В городах были улицы ремесленников и купцов, к которым приезжали, как мы сейчас сказали бы, коллеги из различных стран. «Тогоны заняли ключевые позиции на торговых путях, ведущих из Китая и Тибета в Восточный Туркестан, что дало им на некоторое время возможность контролировать торговлю между Востоком и Западом» [Там же]. [9]

Торговля для тогонов была прибыльным делом и ставила хана на равную ступень с правителями сопредельных государств. Купцы-тогоны не только посредничали в торговле, но и вывозили на рынок продукцию ремесленников и скотоводов. «Основным занятием населения было скотоводство с ярко выраженным коневодческим направлением...» Разводили яков и метисных пегих лошадей для торговли с соседними народами [Викторова, 1980, с. 135]. Разведение яков тогоны заимствовали у местного населения и распространили среди населения горно-степных районов Центральной Азии, с которым поддерживали широкие этнокультурные связи.

Ко времени выхода тибетской империи на мировую арену (VII—IX вв.) Тогонский каганат переживал период упадка. Тибетцы искали выхода к просторам Центральной Азии и флангового обхвата территории Танской империи через область Куку-нор. И тогоны оказали тибетцам кратковременное, но отчаянное сопротивление. Они были опытными, закаленными воинами и большей частью сражались в конном строю. У них были настоящие боевые кони, по данным «Дэбтэр-чжамцо», в основном гнедые, как у Гэсэра [см. Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 33^а5]. В 663 г. тогоны стали федератами. Правитель их получил тибетский титул гьэ-трэн — «малый владыка», что в «Дэбтэр-чжамцо» приравнивается к социальному положению местных правителей. «Малый владыка» называется в «Дэбтэр-чжамцо» тибетским нон Аши, «восседающим» на седалище гнедого скакуна [см. Дэбтэр- чжамцо, т. I, л. 34^а5]. Однако в конце VIII в. тогоны-аши были окончательно покорены.

Китайские источники, использованные Н. Я. Бичуриным в труде «История Тибета и Хухунора...», свидетельствуют об экономическом, политическом и военном значении владений аша. Воины-аши использовались на различных должностях, выполняли разные поручения и миссии. Знание ими местных обычаев и традиций, военного и производственного потенциалов и языка как союзников, так и противников было нужно тибетцам-горцам.

После распада единого Тибетского государства в IX в. аши-тогоны вновь обрели самостоятельность. К этому времени они расселились от Ордоса и Алашани до верховий Желтой реки и входили в состав владений тангутов и тибетцев Цзюесыло [Викторова, 1980, с. 138]. Роль и [10] значение монголоязычных аши в X-XII вв. слабо изучены.

Касаясь истории тогонов-аши этого периода, следует отметить, что во главе их мелких самостоятельных владений, которые в основном были расположены вблизи оз. Куку-нор, стояли наследники-князья из каганской фамилии. Со временам сильнейший из них стал править княжеетвом Аши. В «Дэбтэр-чжамцо» отмечено, что во время гонений Лан-дармы, когда утвердилось правление пон Та-манбо тибетского Аши, прославившегося своими десятитысячными гнедыми скакунами и богатством подданных, в набережной пещере Гонбо-дон на куку-норском острове «Сердце озера» поселился лама Лан-гар [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 34^а4-5]. Судя по этим материалам, период возвышения княжества Аши должен быть отнесен к середине или концу IX в. В это время оно граничило с тибетским владением Амдо-Барий, княжеством Чжонэ и др.

В «Дэбтэр-чжамцо» правитель (пон) Аши назван Чжи- поном, но по рангу он приравнивался к потомкам тибетских цэнпо, сохранявших традиционную власть своих предшественников. Написание «чжи» могло быть и опиской (вместо «ти» — «наследственный пон»). Правители Аши продолжали вести активную внешнюю политику, поддерживали связь со страной Лин. В исторических преданиях племен Амдо упоминаются «страны» Лин, Дан, Дуд (еретиков) и Хор [Дамдинсурэн, 1962, с. 175]. «Страна Хор находилась от страны Лин недалеко. Она была расположена на юге от семи крепостей у р. Бручу и в верховье реки Чумар (Красная вода), в верховье долины Ачин, у великой горы Ганчаг-Карбо» [там же]. К востоку от них располагалось княжество Чжонэ.

В IX-X вв. феодальное право потомков тогонских каганов на владение куку-норскими землями, оспариваемое потомками тибетских цэнпо, было признано. В XI в. южные группы аши вошли в состав объединения тибетских племен Цзюесыло, а алашаньские и другие северные группы аши стали подданными Тангутского государства Си-Ся (982-1227 гг.). Самостоятельные группы аша сохранялись в горных районах Амдо, частично на правобережье Желтой реки (такие, к примеру, как Сэ-бэ-ху, Сэ-лунг-ба-три, Сэ-ри-чу-бар-три [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 395^а6] и др. Среди соседей правобережных аши упоминаются кланы Лин-пон-по, Лан-чжан-пон-по, Хор-пон-по [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 395^б1-4] и др. [11]

2. МОНГОЛО-ТИБЕТСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В XIII-XIV вв.

(Политика монгольских правителей в отношении феодально-клерикальных кругов Тибета)

В период образования Монгольской империи в XIII-XIV вв. и внешних завоевательных войн монгольские феодалы столкнулись с различными религиозными верованиями и формами вероисповедания.

Монгольские племена, как известно, придерживались шаманизма, который почти до XVII в. продолжал оставаться господствующей формой вероисповедания монголов. Однако политика монгольских феодалов в отношении других религиозных верований отличалась гибкостью и веротерпимостью.

Следует заметить, что проникновение идеологии буддизма в среду господствующего класса Монгольской империи, а затем превращение буддийской церкви в государственную было следствием установления тесных взаимоотношений монгольских ханов и феодально-клерикальных кругов Тибета. Политику монгольских феодалов в отношении феодальных владений Амдо и центральных районов Тибета направлял второй сын Угедей-хана, царевич Годан — удельный правитель в районе Куку-нора и южных районах владений бывшего Тангутского государства, павшего под ударами монголов в 1227 г. Южные границы удела Годана вплотную примыкали к территории расселения амдоских тибетских племен, в основном переселившихся на правобережье Желтой реки. Стремление монгольских феодалов распространить свою власть на горные районы Амдо, естественно, встретило сопротивление со стороны тибетских племен. В некоторых районах Амдо и восточных районах Кама были созданы военные базы с гарнизонами. Куку-нор служил тыловой базой для продвижения монгольских войск в другие районы Тибета. Н. Я. Бичурин приводит сведение, что в 1254 г. монгольский хан собрал князей по западную сторону Куку-нора и принес жертвы небу, солнцу, луне и горам [Бичурин, 1829, с. 322].

Укреплению монгольского влияния в среде тибетских и тангутских племен способствовали междоусобицы и [12] распри не только между племенами и родами, но и различными буддийскими сектами, успевшими основать свои дочерние монастыри. В «Дэбтэр-чжамцо» довольно часто упоминаются названия монастырей и храмов сект кармапа, бригун, сакья и др. Особенно много названий монастырей сект догэлугбийских направлений встречается в уделе Чжа-хор, у потомков монголоязычных сяньбийцев-тогонов. Многие секты возникли в XIII-XIV вв., но наличие незначительных очагов монашеских общин до нашествий монгольских орд бесспорно.

С установлением монгольского протектората в северных районах Тибета тибетское монашество нашло известную поддержку в монгольских феодальных кругах. В этих районах монголы обнародовали указ об освобождении лам от податей и военной повинности, проводили такие мероприятия, как реставрирование тангутских монастырей, пострадавших в период военных действий [Бира, 1964, с. 35]. Оказывая покровительство местному духовенству, монгольские феодалы стали активно вмешиваться во внутреннюю междоусобную борьбу, что способствовало расширению их влияния на северные пределы Тибета. Под определенным давлением со стороны монгольских правителей тибетские племенные вожди, особенно иерархии духовенства, в то время незначительного по своему влиянию в Амдо и Каме, стали искать поддержки у тибетских буддийских сект, обладавших значительной властью в Тибете.

Обрисовать социально-политическое положение в Северо-Восточном Тибете в период монгольских нашествий на основе тибетских источников почти невозможно. Однако в них приводятся отрывочные сведения о монголо-тибетских отношениях в XIII-XIV вв., характеризующие прежде всего религиозные связи. В истории имеются факты о встрече Чингисхана с тангутскими ламами. В «Дэбтэр-чжамцо» говорится о том, что Чингисхан почитал ламу Сина-гэбши, который из монастыря Сакья был направлен в Нижнее Амдо [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 196^а3]. В «Дэбтэр-чжамцо» содержатся данные о деятельности Сина-гэбши. Он родом из Нижнего Амдо. Отца его звали Дорчже Чжалцаном, а старшего брата Сина Лан-ба. Сина-гэбши направился на север в царство хоров (монголов) для распространения религии Будды, ведя за собой трех премудрых гэбши в сопровождении [13] слуг. Они были из трех областей: из Цзана, Чжормолунга и Лхаса-Гунтана. Чингис, пребывая в своем небесном царском дворце, устроил им встречу. Хан спросил, откуда они, из какого рода происходят и где постигли мудрость учения. Они ответили, что все четверо тибетцы, пришли из Сакья, что в Цзане, и являются знатоками учения премудрого Будды. Хан спросил, можно ли сразу познать учение Будды. «Я являюсь владыкой всех этих великих земель. В этой Вселенной нет величайшего, чем я. Вы,— сказал хан,— есть премудрые сыновья того (Будды) и сейчас же на меня пошлите дождь». Они вчетвером закрыли глаза, выдернули зубы руками, непрерывно полился дождь, который покрыл водой все горы и долины. «А теперь прекратите дождь,— сказал хан». И сразу же дождь прекратился. Хан с приближенными, увидев это знамение небес, воздал пришельцам большие почести. В тот год зимой во дворец хана привезли с пятиглавой горы бога Чжамьяна и из Поталы Чжанрай-сига и поставили их рядом с престолом. «Старательно Сина-гэбши проповедовал перед ними» [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 196^а3-197^а3]...

Таким образом, Сина-гэбши стал, если верить данным «Дэбтэр-чжамцо», монахом при дворе Чингисхана. И автор сочинения отмечает, что якобы действия Сина-гэбши предшествовали приезду Сакья-пандиты. Интересно то, что «сина» — название рода, относящегося к дон- миньягам, т. е. тангутам, но миньяги-сина жили в местности Бобор-гад, которая не входила во владения Тангутского государства Си-Ся. У этого рода был монастырь Сина-Самдуб-лин, основанный Сина-лама Чхоймпхаг-чжалцаном. Возможно, один из иерархов монастыря Сина-хамбо Шейраб-Ешей содействовал установлению союза Пагба-ламы и царя (Годана?) ⁵. Интересно также, что Сина-гэбши был близок ко двору Чингисхана, а Сина-хамбо Шейраб-Ешей знаком с Годаном. Известно, что Сина-хамбо Шейраб-Ешей содействовал приглашению Сакья-пандиты и Пагба-ламы к Годану и был посредником при составлении договора между Годаном и иерархами секты сакья. В дальнейшем за определенную услугу и за верную службу был пожалован земельной [14] собственностью [см. Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 26^а6]. Здесь мы видим один из примеров того, как укреплялся союз между представителями тибетского духовенства и монгольскими князьями. Кроме того, Сина-хамбо был назначен правителем местности Цзонка-Де-Кам. Так монгольские феодалы привлекали на свою сторону наиболее авторитетных- представителей местного духовенства. При содействии Годана был основан монастырь — резиденция местного владыки Сина-Самдуб-лин недалеко от монастыря Сэртог, на южном берегу р. Цзончу. Согласно «Дэбтэр-чжамцо», область Цзонка-Де-Кам расположена в этом районе [см. Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 197 3, 26^а6].

Приглашение Годаном сакьяских иерархов и принятие, им и его окружением буддийской религии было заметным явлением в общественной жизни монголов. Ю. Н. Рерих пишет, что ко времени прибытия Сакья-пандиты влияние буддизма было значительным и что монголы времен империи были хорошо знакомы с тибетской культурой [Рерих, 1958, с. 340]. Ш. Бира пишет, что большой интерес для изучающих историю буддизма в период монгольского государства представляют данные о существовании религиозных отношений между Монголией и Тибетом в период правления Угедей-хана. Согласно сведениям «Золотой книги» Ш. Дамдина, Угедей-хан по завещанию Чингиса пригласил из Тибета ламу Гунтанбу, который был настоятелем матери Сайн-эх ⁶ и ее сына ⁷, и жил в городе Курум, т. е. Кара-Корум, где еще при Угедее установилась традиция буддийского богослужения, проводившегося уйгурами и монголами [Вира, 1964, с. 35]. Монах Гун- танба являлся представителем секты гунтан, которая, по-видимому, одна из первых среди других сект тибетского буддизма установила связь с монгольским ханским двором и заняла привилегированное положение при Угедей-хане.

В период правления Мункэ-хана в его ставку в 1255 г. был приглашен и назначен придворным ламой Карма-багши [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 26^б3]. [15] Карма-багши являлся одним из известных иерархов секты кармана, как сообщает «Дэбтэр-чжамцо», был подвергнут испытанию: его бросили в огонь, в воду, в пропасть, но он остался невредимым и тем самым способствовал распространению веры среди монголов [Васильев, 1890, с. 376].

Благодаря деятельности Карма-багши и его приближенных росло влияние секты кармапа в Монголии. Вслед за Карма-багшой, согласно сведениям автора «Дэбтэр-чжамцо», во дворце монгольских ханов побывали религиозные деятели кармана — Карма Ранч-жун-Дорчже (1284-1339), Ролби-Дорчже. При их содействии были основаны «общины созерцания Кармапы» и сооружены храмы и монастыри в Куку-норе и Амдо [см. Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 26^б1].

Император Юаньской династии Хубилай-хан издал указ, возводящий тибетский буддизм в государственную религию империи. Однако эта попытка не имела успеха: сильны были традиции шаманизма. Одно бесспорно: Хубилай-хан, обнародовав указ, открывал для себя возможность вмешиваться во внутренние дела тибетцев, что в конечном счете привело к установлению протектората Юаньской династии над всем Тибетом. Умело используя междоусобицы в стране, монгольские завоеватели закрепили в Тибете феодально-клерикальную форму правления, победу феодального духовенства. Это не значит, что тибетцы были во всем покорны иноземцам, что не было с их стороны сопротивления. В «Дэбтэр-чжамцо» есть сообщение о том, что из 18 уделов страны Чжалмо-рон три — «Дамба, Рабдан и Цзан- лха,— расположенные на южной стороне р. Большой (или Серебряной, или Киен-чуен), оказались довольно сильными и не подчинились монгольскому хану (Мун-кэ? или Годану?), а во время правления великого Гон-мы (Хубилая?) подчинились после длительной ожесточенной борьбы в течение 12 лет с войсками военачальника нона Аачжан-чжуна» [Дэбтэр-чжамцо, т. III, л. 265^б3]. Последний стремился покорить владения Рабдана и Цзан-лха, расположенные к западу от р. Киен-чуен. Если учесть, что борьба длилась в течение 12 лет, то можно предположить, что здесь располагался значительный очаг сопротивления. Как [16] известно, в этом районе с древних времен были сосредоточены племена, отличающиеся своей воинственностью и неукротимостью.

По данным «Дэбтэр-чжамцо», удел Рабдан назван большой страной, или царством бона (т. е. религия бон пользовалась в нем значительным влиянием). Здесь были довольно устойчивы древние традиции, но «по желанию» (приказу?) Гонмы, т. е. императора Юаней, влияние бона было ослаблено и его крупный культовый центр преобразован в буддийский монастырь Дан-пхэл-лин, которому была оказана финансовая поддержка.

Монгольский двор разделил центральные районы Тибета на три основных владения под главенством трех церковных иерархов, а духовным главой их был назначен сакьяский иерарх Пагба-лама, власть которого ограничивалась деятельностью особого чиновника, состоящего при иерархе с титулом «великого правителя» (пон-чэна), который ведал гражданскими и военными делами. Первым из таких правителей был Сакья-санг-по, который получил от Хубилая тамгу на управление тремя областями Тибета, так называемыми Сань-лу [Рерих, 1958, с. 341].

Монгольские ханы приглашали к своему двору не только крупных духовных феодалов, но и глав небольших монастырей, известных своей «ученостью». При Хубилае монголо-тибетские религиозные связи получают значительное развитие. В 1258 г. им был созван духовный собор для обсуждения и решения узловых вопросов церковной политики. Буддийских делегатов на соборе возглавлял Пагба-лама. Результатом деятельности собора было осуждение даосистов. Книги их были сожжены, а повторными указами (указы 1258, 1261, 1280, 1281 гг.) было предписано вернуть буддистам захваченные монастыри и храмы [Рерих, 1958, с. 340]. Хубилай и его преемники оказали покровительство тибетскому духовенству, освободив буддийских монахов от всех повинностей и податей.

Много тибетских монахов было при дворе монгольских ханов. Они занимались литературной и переводческой деятельностью, проповедью буддийского учения. В период Юаньской империи при прямом содействии монгольского ханского двора проводилась большая [17] переводческая работа тибетских буддийских сочинений на монгольский и другие языки. В основном это делали тибетские, китайские и уйгурские монахи, по-видимому, среди них были и монгольские ученые. Однако несмотря на определенные успехи в развитии культуры, особенно переводческого и издательского дела, она не сумела стать связующим звеном, подобно квадратной письменности, которой отводилась роль межнациональной. Ханский двор особое внимание обращал на распространение религиозных учений, и в соответствии с этим культурная деятельность имела в основном религиозную окраску. В период правления Юаньской империи по обширным степям Монголии и городам Китая передвигались в разных направлениях проповедники различных религий, среди которых особенно много было тибетских монахов. Их деятельность зафиксирована в тибетских, монгольских и китайских источниках.

Веротерпимость в политике монгольских ханов привлекла на их сторону духовенство подчиненных стран. Как известно, после объявления буддизма государственной религией Юаньской империи не последовало какого-либо преследования других религий. Основная масса монголов продолжала исповедовать шаманизм, а буддизм тибетского толка имел преобладающее влияние только при дворе Хубилай-хана. По некоторым данным, в Юаньской империи в период царствования Хубилай-хана было уже 42 тыс. буддийских храмов и более 200 тыс. лам — в большинстве своем в Китае и Внутренней Монголии [Дамдин, 1936]. Если верить этим данным, то, естественно, такое огромное количество лам не могло быть выходцами из Тибета, тем более — сторонниками секты Сакья. Но вполне можно допустить, что сакьяские ламы при поддержке монгольского двора заняли привилегированное положение в церковной организации Юаньской империи.

С превращением буддизма в государственную религию различные толки буддизма, существовавшие да этого в Тангутском государстве, Китае и Уйгурии, постепенно объединяются под главенством тибетского буддизма. При этом следует, что особых различий между ними в религиозно-философских воззрениях почти не было, тем более, что издавна поддерживались связи [18] между ними, особенно тесные между уйгурскими, тангутскими и китайскими формами.

Политика монгольских ханов в Тибете сыграла в конечном итоге отрицательную роль, ибо со времен императора Хубилая и его уполномоченного Пагба-Лодой-Чжалцана (1234-1280) в Тибете утвердилась особая форма управления — тибетская теократия. «В ней следует искать зачатки позднейшей духовно-светской власти далай-ламы» [Кучера, 1970, с. 263]. Политика установления союза лама — патрон была выгодна монгольским правителям, так как выразителями воли светской власти в XIII-XIV вв. выступали монгольские ханы, а в XVI-XVIII вв.— монгольские князья Куку-нора (туметские феодалы — сыновья Алтан-хана, тумет-Холочи-нойон, Цогт-тайджи, Гуши-хан и его потомки). Юридические стороны положения лама — патрон нашли свое отражение в тибетской и монгольской исторической литературе.

3. КУКУ-HOP В XV-XVI вв.

После падения Юаньской династии в Китае районы Амдо и Куку-нора еще некоторое время продолжали оставаться под властью монгольских правителей, но начался процесс постепенного их вытеснения. Изменение политической ситуации сказалось на тибетских племенах Верхнего Амдо. Северными соседями племен голоков были роды го-ми, или го, которые обитали в горных долинах Амне-Мачин и горах Цзонла. Их соседями были племена ариг, цзодгэ и другие, которые входили в состав так называемых «панака» или «хара-тангутов» Куку-нора. В районах Цзонка, что к востоку от бассейна оз. Куку-нор, обитали потомки воинов-тибетцев, по данным «Дэбтэр-чжамцо», оказавшихся в этом районе еще во времена Тибетской империи (VII— IX вв.) [см. Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 262^б5-6]. В названном сочинении они именуются «камалог» (т. е. не нарушившими повелений цэнпо Тибета). Но этот термин не удержался в среде населения Цзонка как этническое название. И воины-камалоги растворились в среде панака. [19]

По сведениям «Дэбтэр-чжамцо», камалоги имели значительное влияние среди тибетцев времен империи, ибо прикрывали северо-восточную границу тибетского государства и были сосредоточены в районах Цзонка и города Син-чень. В последнем находилась ставка их предводителя советника Сангх-чина — пона Великого Льва Сэнг-чена. Согласно монгольскому «Лин-Гэсэру», Гэсэр стал «главой страны Лин, получил титул сэн-чэн джалбо —«великий лев-хан» (Арсалан-хан) [Дамдинсурэн, 1962, с. 91].

Возможно, в состав камалогов входили потомки тогонов-аша. Большая часть камалогов состояла из местных родов Куку-нора (ажа и др.). Среди тибетских племен Восточного и Северо-Восточного Тибета были роды и племена, которые с определенной оговоркой можно отнести к отибетившимся потомкам тюрко-монгольских переселенцев или к оставшимся там родам со времен эпохи правления монгольских ханов. В китайских источниках местное население Амдо и Куку-нора называлось си-фани (западные фани). Название, по всей вероятности, относилось первоначально к тангуто-тибетским племенам, которые позднее в отличие от тюрко-монгольских элементов стали называться «черно-юртными фанями», а монголо-тюркское население, прежде всего амдоские монголы (далды или широнголы) и югуры («желтые» уйгуры Нань-Шаньских гор) — «желтоюртными фанями». Монголы-кочевники, появившиеся в районе Куку-нора со времен Ибири-тайджи (начало XVI в.), стали называться «белоюртными фанями» (бай-фань) [Успенский, 1880, с. 109]. Касаясь появления образных этнических названий, отражающих быт и традиционные особенности края, следует заметить, что эти названия встречаем в различных вариантах «Гэсэриады» — «желтоюртные хоры» (тюркоязычные племена), «белоюртные хоры» (монголоязычные племена) и «черноюртные номады» (тибето-тангутские кочевые племена Амдо). С древних времен коренное население Амдо и Куку-нора было неоднородным, с преобладанием тангуто-тибетских племен. В XV-XVI вв. в указанном регионе отмечаются монгольские элементы: не только амдоские монголы, но и монгольские, роды, проникшие в район Куку-нора со стороны Джунгарии и Южной Монголии (Ордос). [20]

Тибетские племена Куку-нора и Амдо были разобщены и ослаблены постоянными междоусобными столкновениями, о чем свидетельствует успешный поход в этот район монгольского князя Ибири-тайджи. Вместе с его многочисленными родами сюда пришло «поколение Алу-тусы (Ар-тусы)» [Успенский, 1880, с. 101]. Для нас представляет интерес само название — Ар-тусы, поскольку оно созвучно титулу вождя племени широнголов (или далды) — монголоязычного народа монгор, населявшего некоторые районы Амдо [Потанин, 1950, с. 397]. По-видимому, титул вождя племени со временем стал названием всего этого «поколения». Как оно оказалось в Южной Монголии? Не располагая данными, можем предположить, что раздоры и междоусобицы явились основной причиной его переселения. Возможно, алу-тусы приняли участие в восстании под руководством Ибири-тайджи в Ордосе. Д. Покотилов отмечал, что восстание «одного из южномонгольских племен» было вызвано тем, что Даян-хан назначил туда наместником одного из своих сыновей — Улус-болода. «Под благовидным предлогом затеяна была ссора, окончившаяся общей свалкой, во время коей Улус-болод был убит» [Покотилов, 1893, с. 144], а участвовавшие в восстании монголы вынуждены были уйти из родных мест и направиться в район Куку-нора. Вполне возможно, ар-тусы были их проводниками.

Ибири-тайджи довольно энергично начал подчинять своей власти куку-норских тибетцев. Об этом имеются данные в китайских источниках, приводимые в вышеназванных трудах В. Успенского [Успенский, 1883, с. 103] и Д. Покотилова. Наиболее влиятельные деятели — приближенные Ибири-тайджи — происходили из рода юншаибу. Интересно, что этот род в первой четверти XVII в. оказался в местности Дам в Тибете. В «Дэбтэр-чжамцо» говорилось о том, что в 1632 г. (воды—обезьяны) из-за смуты 1629 г. по пожеланию чахарского Лигдэн-хана четыре аймака юншаибу достигли Куку-гора и затем обосновались в местности Цайдам [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 38^а1]. Позднее эти четыре аймака племени юншаибу были подчинены войскам Арсалан-тайджи в местности Дам [там же].

Опираясь на данные монгольских и китайских летописей, Г. Грум-Гржимайло пишет, что в конце XV и [21] начале XVI в. усилились стремления монгольских племен к передвижению на юг и на запад, в частности в ку-ку-норские степи в поисках воды и хороших пастбищ. В конце XV в. Минскому Китаю пришлось в области Ордос «снять аванпосты и отодвинуть на юг свои поселения» [Грум-Гржимайло, 1926, с. 592]. Это свидетельствовало о том, что Китай был не в состоянии установить военный и административный контроль вдали от своих пограничных укрепленных пунктов. Монгольские кочевья вновь широко раскинулись к югу от пустыни Гоби. Во второй половине XV в. центр монгольской политической жизни переместился с берегов Толы, Орхона и Керулена на юг, в район Чахара, куда была перенесена и ставка всемонгольского хана [Златкин, 1964, с. 62]. Укрепившись в этих районах, монгольские племена начали проникать в район Ордоса и затем Куку-нора. Миграции восточных монголов отрезали владения ойратов от китайского рынка. Во второй половине XV — первой половине XVI в. ойраты вынуждены были активизировать свою политику на западе и северо- западе, в Восточном Туркестане, в степях Дешт-и-Кип-чака и Средней Азии, оказывая значительное влияние на сложные исторические события, происходящие в этом регионе. В 30-е гг. XVI в. могулистанские войска нанесли поражение ойратам, вынудив часть из них покинуть родные кочевья и бежать на юг, в степные районы Куку-нора [Златкин, 1964, с. 66].

В середине XVI в. активизирует свою деятельность туметский Алтан-хан, вступивший в борьбу за Куку-нор. И в 1559 г. Алтан-хан с двумя сыновьями двинул свои войска в Куку-нор и без особого труда овладел им, подчинив местные тибетские роды. Алтан-хан «оставил правителем сына своего Бинь-ту, а второго сына Бинь-ту посадил в Суньпане, на южном берегу Хуанхэ» [Успенский, 1880, с. 160]. В ближайшем окружении туметского правителя в Куку-норе были Чечень-тайд-жи и Холочи чин-Батур. Деятельность Алтан-хана и его Бинь-ту в Куку-норе характеризовалась прежде всего тем, что в ряде мест они построили буддийские храмы, тем самым способствовав распространению буддийской религии среди монгольских кочевников и сближению с тибетскими религиозными деятелями. События тех лет освещаются в «Дэбтэр-чжамцо». В частности, [22] там описаны приглашение туметским Алтан-ханом далай-ламы Содном-чжамцо и его приезд в 1577 г. в ставку Алтан-хана.

Автор «Дэбтэр-чжамцо» указывает, что в 1571 г. Алтан-хан «проникся светом учения» ⁸. Интересно, что такое же сообщение, даже с указанием этой же даты, встречается в биографии Ундэр-гэгэна [Намтар Ун-дэр-гэгэна, л. 2]. Остается сделать предположение, что в указанном году Алтан-хан впервые совершил какое-то «богоугодное» дело, заставившее монахов зафиксировать его как начало обращения хана в ламаистскую веру. Принятие ламаизма возвышало Алтан-хана в глазах окружающих, особенно среди равных по положению князей. С другой стороны, хан, став повелителем куку-норских тангутов, или фаней, должен был учитывать, что последние были буддистами и принятие веры давало возможность пойти на сближение с иерархами «желтошапочной» церкви.

Во второй половине XVI в. Тибет переживал период феодальной раздробленности. Особенность этого периода заключалась в переплетении политической и религиозной борьбы духовных и светских феодалов. Каждая феодальная группировка сплачивалась под знаменем какой-то религиозной секты. А наличие многочисленных сект было следствием феодальной раздробленности страны. В последней четверти XVI в. в основном борьба велась между «красношапочной» и «желтошапочной» сектами тибетского буддизма [Schuleman, 1958, S. 50]. Первая имела сильное влияние в области Цзан, правитель которой Гарма Пунцок-Намчжал поддерживал ее борьбу с «желтошапочной». Последняя (гелугпа), основанная известным реформатором Цзон-кавой Лобсан-Дагбой, к этому времени уже набирала силу. Наибольшее влияние она имела в северных районах Тибета, включая Куку-нор. В 70—80-е гг. XVI в. положение гелугпы, стремившейся упрочить свое положение в области Уй, стало ухудшаться в связи с агрессивными притязаниями цзанского правителя Гарма Пунцок-Намчжала. А на севере, в районе Куку-нора обосновались монгольские феодалы, которые стали [23] притеснять северо-восточные племена. При такой политической ситуации для иерархов «желтошапочной» секты было выгодно установление «дружественных отношений» с монгольскими феодалами, но это в какой-то мере заставляло тибетских иерархов признать создавшееся политическое положение в районе Куку-нора и Амдо.

В «Дэбтэр-чжамцо» есть параграф, рассказывающий во всех подробностях о встрече Алтан-хана с далай-ламой III Содном-чжамцо и об установлении договорного отношения лама — патрон [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 34^а5-35]. Предполагаем, что источником для автора «Дэбтэр-чжамцо» по этому вопросу была биография далай-ламы III Содном-чжамцо: все сведения, которые сообщает Ю. Н. Рерих в статье, написанной на основе биографии Содном-чягамцо, полностью совпадают со сведениями «Дэбтэр-чжамцо» как в композиционном плане, так и в смысловом [Рерих, 1959, с. 196]. В результате переговоров между далай-ламой и Алтан-ханом были установлены договорные отношения, выраженные в знаменитой формуле «чход-ен» (т. е. договорные отношения между духовным наставником и милостынедателем — светским правителем), однако не означавшие вассальной зависимости духовного иерарха от светского правителя. Это был скорее всего союз двух самостоятельных властителей, вступивших в договорные отношения, по которым духовник освящал своим авторитетом положение светского правителя, а тот, в свою очередь, принимал на себя покровительство и защиту интересов своего союзника. Именно так следует понимать контакты между монгольскими владетелями и тибетскими иерархами. Конечно, временами эти связи превращались в вассальную зависимость более слабой стороны и многое зависело от личности правителя [Рерих, 1959, с. 196]. Здесь следует указать, что образцом подобных дипломатических отношений мог служить союз Хубилай-хана с сакьяским иерархом Пагба- Лодой-Чжалцаном (1235-1280). Главные принципы взаимоотношений государства и церкви были изложены в монгольском сочинении XIII в. «Белая история», приписываемом Хубилай-хану. Ш. Бира указывает, что «Белую историю» переработал и дополнил в духе своего времени Хутухтай Сэцэн-хун-тайджи. По-видимому, [24] она и послужила основным руководящим пособием при заключении договора — патрона-милостынедателя с ламой — тибетским иерархом [Бира, 1970, с. 123— 136].

Визит далай-ламы III Содном-чжамцо к Алтан-хану в его ставку близ Куку-нора сыграл большую роль в упрочении позиции ламаизма во владении Алтан-хана. С именем далай-ламы Содном-чжамцо связано основание первого буддийского храма в ставке Алтан-хана в районе Куку-нора. В «Дэбтэр-чжамцо» приводится краткое описание этого монастыря Чхабца Тэгшин Чхойнхор-лин. Монастырь, судя по восторженному описанию автора источника, по своему внешнему и внутреннему устройству представлял собой довольно внушительное сооружение с многочисленными храмами и был окружен тройной стеной [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 35^а-6]. По-видимому, строительство монастыря в основном было закончено к приезду далай-ламы, во всяком случае в 1579 г. в нем велись богослужения [см. там же, л. 3562]. Такие большие сооружения не могли быть построены за короткое время, вероятно, монгольские князья заранее приступили к строительству храма. Согласно хронологическим таблицам Сумба-хамбо, строительство было завершено в 1578 г. [см. Васильев, хронол. табл., с. 75]. Ц. Дамдинсурэн это событие переносит на 1579 г. и при этом замечает, что храм расположен в городе Хухэ-хото [Дамдинсурэн, Лувсандэндэв, 1969, с. 893]. В данном случае выходит, что упоминаемый нами монастырь был построен в Куку-норе, точнее, в урочище Цабчил на Желтой реке. Все тибетские источники утверждают, что храм был основан на месте встречи и затем, по окончании переговоров, Алтан-хан вернулся в Монголию, а далай-лама поехал в Восточный Тибет, в Кам [Рерих, 1959, с. 198]. На обратном пути по приглашению Бинь-ту, сына Алтан-хана, далай-лама посетил его ставку (мы не можем точно указать ее месторасположение), где основал вихару.

В новых храмах при поддержке монгольских феодалов умножалось число монахов. По сообщению автора «Дэбтэр-чжамцо», от далай-ламы получили посвящение «трое благородных», т. е. представители господствующего класса. И далее сообщается, что за ними последовали сотни послушников. С этого времени многие монгольские тайджи становились духовными иерархами [см. Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 38^а4], для них открылся новый путь обогащения и эксплуатации народных масс.

Туметы господствовали в Куку-норе до 1630-х гг.— до прихода сюда халхаского Цогт-тайджи. Тумет Чин-Батур (Холочи Чин-Батур), Гуру хун-тайджи, младший лхабцзун Лобсан Данцзин-чжамцо, старший лхаб-цзун Данчжон Лобсан-чжамцо и ряд других туметских князей занимали видное положение в Куку-норе, совершали успешные походы в районы Амдо и Уя, грабительские набеги на независимые тибетские племена, даже нападения на пограничные районы Минского Китая.

В «Дэбтэр-чжамцо» упомянут поход отряда младшего лхабцзуна Лобсан Данцзин-чжамцо и Гуру хун-тайджи в 1621 г. в Лхасу [см. Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 38]. В материалах китайских источников содержатся многочисленные данные о походах и набегах туметов. Так, например, говорится о том, что «главарь Холочи в другой части границы производил мелкие грабежи», «в 1597 г. они (монгольские князья) повторили свое нападение, причем грабили и убивали без счета» [Покотилов, 1893, с. 210]. Чечень-тайджи и Холочи время от времени продолжали грабить фаней (т. е. тибетцев). Род Холочи угрожал даже всей области Синин [Успенский, 1880, с. 152]. Источники справедливо упоминают Холочи, считая его одним из главных предводителей туметских монголов в Куку-норе. В «Дэбтэр-чжамцо» он назван нойоном Куку-нора, правителем области, ставка которого находилась в крепости Дам [см. Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 35^б6, л. 36^а5].

В монгольских исторических памятниках встречаются интересные материалы о Холочи (Xулучи). «Зая-пандита в 1616 г. приехал в Куку-нор, где в то время владел князь Хулучи» [Калмыцкие..., 1969, с. 128]. Более четверти века Куку-нором правил Холочи-нойон. Только в 1634 г. Холочи подчинился халхаскому Цогт-тайджи. В летописи «Болор-толи» сказано:«... в районе Куку-нора Цогт победил Хушууч-нойона и подчинил его подданных. Затем пытался ликвидировать [26] «желтую» религию» [Чимитдоржиев, 1974, .с. 16]. Такая попытка действительно имела место. Цогт-тайджи направил своего сына Арсалана во главе войск в Тибет. Началом этого мероприятия было подчинение ряда районов правобережья Желтой реки. Монгольский историк Ш. Нацагдорж писал, что Цогт-тайджи в 1634 г. покорил «куку-норского Тумэн Холч-нойона, обосновался в местности Нуурын-Ам, затем завоевал значительную часть Амдо и стал известен как Куку-норский цоохор Цогт-хан» [Нацагдорж, 1963, с. 32].

Как бы закрепляя успех Арсалан-тайджи на правобережье, Холочи-нойон во главе ряда куку-норских тайджей (туметских?) переходит на правый берег Желтой реки. Перекочевка подданных Холочи-нойона на правобережье происходит в 1632-1664 гг. Был ли согласован уход Холочи из Куку-нора с Цогт-тайджи, нам не известно. Но по этому вопросу «Дэбтэр-чжамцо» отмечает, что туметы жили в Цхо-ка. Отделившись от халхасцев, они ушли в Дам-ког [см. Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 289^б6], где были расположены кочевья племени юншаибу, покоренные Арсалан-тайджи [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 38^б4]. По-видимому, часть туметов Куку- нора и племя юншаибу ушли от войск Цогт-тайджи на правобережье и затем в 1635 г. были подчинены халхасцами. Первыми на правобережье испытали на себе монгольский (туметский) грабительский набег представители тангутского племени цзод-гэ-лин. Неожиданный набег увенчался успехом. Часть племени отошла в горные районы, оставив свои родовые кочевья туметам. По данным «Дэбтэр-чжамцо», они отбили стада овец, яков, табуны лошадей [См. там же, л. 289^б4]. Туметы, по материалам этого же источника, устроили традиционное пиршество по случаю удачного набега, якобы особенно предпочитая нежное, молодое мясо ягнят [См. там же, л. 289б6] и молодняка других пород домашнего скота, отбитого у тангутов цзод-гэ-лин. Можно предположить, что это был не только грабительский набег туметов, но и организованный переход на южный берег реки с целью основания там монгольского владения.

Основная часть туметов обосновалась в долине Ам- чог Дог-чу и Пагтар-чу, подчинив себе местное [27] тибетское население [см. там же, л. 289^б5]. Ставка Холочи-нойона находилась в долине р. Пагтар-чу (даже владетеля стали именовать Пагтар-Холочи). Из долины этой реки Холочи совершал нападения на своих противников. В «Дэбтэр-чжамцо» отмечено, что Холочи-нойон сам возглавил ночное нападение на кочевья Балшоу. Позднее это событие описал в своей биографии Чже Сайканбо брулгу (в момент описанных событий ему было два года, трагедию той ночи он пережил между кошмами, укрытый заботливой рукой матери) [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 289^б5].

Холочи Чин-Батур был не только военным, совершавшим частые походы и грабительские набеги, но и приверженцем «желтошапочной» религии, сторонником установления в Куку-норе отношений лама — патрон. По примеру Алтан-хана и его сына Бинь-ту он занимался строительством монастырей, покровительствовал крупным религиозным центрам. По данным «Дэбтэр-чжамцо», им был основан в 1604 г. монастырь Гон-лун, который со временем превратился в один из главных монастырей Куку-нора. Повествуется о встречах настоятеля монастыря Чхубсан Намчжал-Балчжора с тумет Холочи [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 104^а2]. В «Дэбтэр-чжамцо» сказано также, что из, среды туметских тайджей вышло много покровителей, строителей монастырей в Амдо, Куку-норе.

Туметы господствовали в Куку-норе с середины XVI в. по 30-е гг. XVII в. и оказали известное влияние на развитие политической жизни, хозяйство и быт местного населения. В «Дэбтэр-чжамцо» упоминаются «поколения людей из туметов» в этой стране [см. там же, л. 289^б5]. Тесные этнокультурные контакты тангутов Амдо и монголов Куку-нора способствовали взаимообогащению обычаев и традиций населения. Тибетцы, особенно старейшины, как и монголы, стали составлять родословные хроники, генеалогические таблицы, а в отдельных случаях — придерживаться монгольских обычаев и традиций. Монголы-туметы привезли с собой степной уклад жизни. Богатые тангуты стали использовать монгольские юрты, а бедные монголы все чаще отдавали предпочтение вместительным тибетским палаткам. На привольных горных пастбищах Куку-нора [28] паслись многочисленные стада туметского скота, верблюды и «лошади туметской породы» [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 290^а2 ].. Жизнь кочевников гор Амдо мало чем отличалась от быта и жизни кочевников-монголов. То же самое можно сказать о периоде господства в Куку-норе и Амдо халха-монголов и ойратов в XVII-XVIII вв. Халхаский Цогт-тайджи, хошутский Гуши-хан, их потомки, господствовавшие в XVII-XVIII вв. в Куку-норе, установили тесные политические, этнокультурные, религиозные связи с местным населением, с духовными и светскими феодалами. Укреплению власти монгольских феодалов в Куку-норе способствовали отношения лама — патрон, установившиеся там в последней четверти XVI в.

4. КУКУ-HOP В XVII-XVIII вв.

В начале XVII в. политическая обстановка в Центральной Азии была довольно сложной. Монголия находилась в состоянии феодальной раздробленности и постоянных междоусобиц. Возникшее в 1616 г. Маньчжурское военно-феодальное государство почти с первых лет существования встало на путь завоеваний. Походом против Кореи открылась эпоха маньчжурских захватнических войн. Как пишет Ш. Б. Чимитдоржиев, экспансионистская политика маньчжурских феодалов была направлена прежде всего против ближайших соседей — Китая и Монголии. Обстановка в обеих странах благоприятствовала захватчикам [Чимитдоржиев, 1974, с. 8].

Наиболее дальновидные монгольские деятели понимали опасность, исходившую от все более крепнущего агрессора. Одним из первых монгольских князей, восставших против эуой угрозы, был чахарский Лигдэн-хан. Однако внутри- и внешнеполитическая обстановка не благоприятствовала его патриотической деятельности. Когда маньчжуры завоевывали Южную Монголию, где Лигдэн-хан вел трудную борьбу за независимость, влиятельные халхаские феодалы не оказывали помощи жертвам агрессии. Лишь один Цогт-тайджи поддерживал Лигдэна в его освободительной борьбе. [29]

Обстановка в Южной Монголии была сложной: князья по-разному относились к объединительной, антиманьчжурской политике Лигдэна. Одни поддерживали его, другие переходили на сторону противника, а иные уходили к Халху [Чимитдоржиев, 1978, с. 63].

Лигдэн-хан потерпел поражение и направился из Ордоса (последнего пункта сопротивления маньчжурам) в район Куку-нора.

По-видимому, отражением сложной обстановки в Южной Монголии является утверждение автора «Дэбтэр-чжамцо», что Чахар Лигдэн-хан начал междоусобную борьбу в Чахаре [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 38^а1]. Судя по источнику, Лигдэн отправил посольство в составе четырех сановников из рода юншаибу к далай-ламе в Тибет. Посольство останавливалось в местности Дам, Цхокхуле и, прибыв в Лхасу, было принято Чжалваном, т. е. далай-ламой Агван Лобсан-чжамцо, которому была передана просьба Лигдэн-хана о помощи. Из «Дэбтэр-чжамцо» трудно узнать, о какой помощи идет речь, по-видимому, о помощи в антиманьчжурской борьбе. Если даже имела место такая просьба, то отклика на нее на деле не последовало. Нужно иметь в виду тот факт, что Лигдэн являлся сторонником «красношапочной» секты, которой поклонялись еще при дворе юаньских императоров. Между тем некоторые источники отмечают, что он, как и Цогт-тайджи, в молодости увлекался учением «желтошапочной» секты буддизма. Но в целом в тибетской буддийской литературе их обоих причисляют к врагам «желтой» религии.

Согласно «Дэбтэр-чжамцо», Лигдэн прибыл в Куку-нор в 1634 г. и в том же году скончался в местности Шара-тала [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 38^а5]. Во время его бегства чахары разбрелись в разные стороны. Значительная часть их ушла в Халху. Вопрос о южномонгольских беженцах обострил взаимоотношения халхаских феодалов. Цогт-тайджи был вынужден уехать в Куку-нор. Летопись «Болор-толи» («Хрустальное зеркало») сообщает о том, что Цогт-тайджи вместе со своими войсками был вытеснен из Халхи [Болор-толи, т. II, л. 53].

Б. Я. Владимирцов считает, что Цогт-тайджи прибыл в Куку-нор в 1632 г. [Владимирцов, 1927, с. 234]. [30]

Опираясь на данные монгольских летописей, Ш. Б. Чимитдоржиев утверждает, что и Лигдэн-хан, и Цогт-тайджи прибыли в Куку-нор в один год (1634 г.), но Лигдэн скончался еще до прихода Цогт-тайджи [Чимитдоржиев, 1974, с. 66].

Халхаский Цогт-тайджи вступил в борьбу с куку-норским Тумет Холочи-нойоном, в ходе которой одержал победу и обосновался в местности Нуурын-Ам, а затем завоевал значительную часть Амдо и стал известен как куку-норский цоохор Цогт-хан ⁹.

Мы склонны согласиться с Ш. Б. Чимитдоржиевым, который пишет, что Лигдэн и Цогт-тайджи, каждый в отдельности, проводили одну политику, суть которой заключалась в том, чтобы, утвердившись в Куку-норе, продолжать аитиманьчжурскую борьбу [Чимитдоржиев, 1974, с. 17]. Действительно, Цогт-тайджи, обосновавшись в Куку-норе, начал действовать в целях усиления экономической и политической мощи своего княжества. Он захватил владения монгольских князей, расположенные в долине Желтой реки. По этому случаю автор «Дэбтэр-чжамцо» указывает, что монгольские князья Кхуя-тайджи, Пагтар Холочи и другие многочисленные тайджи один за другим переходили на южный берег реки, где захватили много людей страны Рон [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 38^а4].

Цогт подчинил своей власти владения тангутов Амдо, начал проводить политику укрепления союза с определенными кругами духовных иерархов края. К примеру, в «Дэбтэр-чжамцо» сообщается, что известный религиозный деятель Намчжал Балчжор, по прозвищу Чхубсан-па (название монастыря), во время «присоединения туметов» к Цогт-тайджи вернулся в родные края и был настоятелем монастыря Гумбум. В Тибете он сблизился со светским правителем Дэсрид Содном-Чхоймпэлом, в свое время был близок к далай-ламе IV Ендон-чжамцо и давал обеты монгольскому [31] нойону тумет-Холочи. Именно его Цогт-тайджи при гласил в свою ставку Цо-ка (Куку-нор), и затем именно он вместе с Дэба-цорджи обратился к Холочи с призывом прекратить сопротивление воинам Цогт-тайджи [см. там же, л. 104^а3-4].

Необходимо заметить, что многие тибетские источники, в том числе «Дэбтэр-чжамцо», подчеркивают, что целью перехода Цогт-тайджи в район Куку-нора была борьба с «желтошапочной» религией, причем она осуществлялась в сговоре с Лигдэн-ханом. Следуя этой традиции, «Дэбтэр-чжамцо» обличает Цогт-тайджи в вероотступничестве. Автор сочинения Дамба- Рабчжай отмечал, что Цогт делал вид, что почитает Карчжудбу, а на самом деле отступил от религии и поклонялся китайскому Дао-си [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 38^а5]. Тем самым автор выражал свое отношение к «отступнику» от буддизма «желтого» толка.

Мнение тибетских авторов поддерживалось и монгольскими летописцами. Б. Я. Владимирцов писал, что монгольская летопись «Болор-толи» рассказывает, будто бы Цогт-тайджи не любил буддизма вообще, а имел склонность к даосизму, к китайским даосам. По-видимому, эта версия возникла под влиянием известий о сношениях Цогта с китайцами; мы знаем, что при построении монастыря при Цаган-Байшинг у Цогта работал китайский мастер [Владимирцов, 1927, с. 239]. Стремление Цогта-тайджи строить и познавать, учиться и стремиться к новому отличало его от окружающих феодалов-нойонов. Вполне возможно, что он был знаком с учениями даосизма, как в молодые годы увлекался учениями «желтошапочников». Это подкрепляет мнение Б. Я. Владимирцова, который пишет, что Лигдэн-хан, по свидетельству Сананг-Сэчэна, так же как и Цогт-тайджи, находился, особенно в молодые годы, в сношениях с ламами «желтого» толка. Впоследствии он, по-видимому, сделался более решительным сторонником сакьясцев, «красношапочников» [Там же, с. 237]. В другом случае Б. Я. Владимирцов выявляет причину приверженности их к «красношапочной»- секте. «Если принять во внимание политическое направление Легдан-хана и Цокту-тайджи, которые были, так сказать, монгольскими цезаристами, только таким образом [32] умея выявлять монгольскую национальную идею, то неслучайным должно показаться, что оба они были, по-видимому, горячими приверженцами красного сакьяского учения буддизма» [Владимирцов, 1927, с. 239].

Этим самым Б. Я. Владимирцов подчеркивает, что многие представители высших аристократических кругов, подобные Лигдэн-хану, потомку юаньских императоров, сохранили в своей среде буддизм «красношапочного» толка. Следование данной традиции потомков аристократических кругов юаньских императоров и их стремление сосредоточить всю власть в своих руках вызывали определенное противоборство со стороны монгольских тайджей. В их среде «желтошапочный» буддизм находил наиболее благодатную почву. Различия религиозных мировоззрений и тем более политических ориентаций способствовали поляризации сил обеих группировок монгольских феодалов. Здесь ламаизм, почти не успев распространиться в широких массах, превратился в орудие не только идеологической, но и политической борьбы. В то же время в среде народных масс все еще господствовал шаманизм. По свидетельству монгольских источников, известные первые распространители ламаизма принимали меры по искоренению шаманизма вплоть до принудительных, естественно, опираясь на полную поддержку представителей господствующего класса. Буддизм, распространившийся в то время в Монголии в форме ламаизма, соответствовал интересам общественного развития Монголии, более способствуя развитию общества, чем шаманизм. В свою очередь «желтошапочная» секта гелугпа привлекала монгольских феодалов и более пышным ритуалом, который к этому времени превратился (или деформировался) в обычную шаманскую религию.

Цогт-тайджи, обосновавшись в районе Куку-нора, превратил его в базу для борьбы с «желтошапочниками». Поэтому, не без основания, авторы некоторых источников, придерживающиеся стороны «желтошапочников», указывают, что он пришел и обосновался здесь для борьбы с этой сектой. В дальнейшем Цогт действительно активно включился в междоусобную борьбу в Тибете на стороне «красношапочников», направив туда даже один тумен (10 тыс.) воинов под [33] руководством сына Арсалана. Автор «Дэбтэр-чжамцо» указывает, что в 1635 г. (дерева — свиньи) Цогт, его сын, «красношапочник» Рабчжампа вместе с Цзанбой и его правительством решили уничтожить (даже) имя гелугпы [см. Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 38^б4]. Подобное сообщение можно обнаружить и в «Исторической хронике Куку-нора...» тибетского историка Сумба-хамбо. Здесь дополнительно сообщается, что к этому союзу примыкал и правитель области Бэри. По мнению Сумба-хамбо, в то время возник союз «красношапочников», направленный против гелугпы.

Монгольский летописец сообщает, что Цогт-тайджи, поддавшись влиянию «красношапочника» Рабчжампы из северного Цзана, решил искоренить «желтошапочцую» религию [см. Бугд Найрамдах Монгол Ард Улсык туух, т. II, 1968, с. 59]. Рабчжампа приобрел большое влияние при дворе Цогт-тайджи, по-видимому, он содействовал включению Цогт-тайджи в междоусобную борьбу на стороне «красношапочников». Цзанба, будучи правителем области Цзан, где преобладало влияние этой религии, вероятно, выступил в качестве союзника Цогт-тайджи. «Карма-Пхунцок-Намджал в качестве независимого правителя контролировал весь Цзан, Тох, Западный Тибет и часть Уя. Он не раз самостоятельно воевал с Бутаном. Далай-лама не имел над ним никакой власти» [Кычанов, Савицкий, 1975, с. 82]. Цогт-тайджи, обосновавшись в районе Куку-нора, проводил активную политику установления дипломатических отношений с некоторыми представителями тибетских феодальных теократических кругов. Согласно «Дэбтэр-чжамцо», он пригласил в Куку-нор Дэба-Цорджу [см. Дэбтэр-чжамцо. т. I, л. 38^а6], активно участвовавшего в политической борьбе в Тибете. Нам не известна причина этого приглашения, но сам факт его указывает на то, что Цогт проводил гибкую политику. Очевидно, здесь он стремился использовать влиятельность Дэба-Цорджи для отрегулирования отношений с монгольскими нойонами, оказавшимися в зависимом от Цогта положении. Для последних авторитет светского правителя Тибета Дэба-Цорджи был немаловажным аргументом. К гибкой тактике халхаского тайджи вынуждала обстановка: в Амдо было много сторонников трех направлений — сакья, [34] бругба, кар [Там же, л. 38^б1]. Из «Дэбтэр-чжамцо» также узнаем о том, что Цогт-тайджи занимался строительством субурганов, которые были возведены близ его ставки в Куку-норе. По словам Г. Цыбикова, Цогт-тайджи предсказали гибель от рук неизвестных Врагов, и, чтобы избежать ее, он по совету ламы ежегодно строил один субурган. Эту тяжелую работу выполняли его подданные, и, согласно преданию, они однажды подняли бунт [см. Цыбиков, 1919, с. 61].

О политической и военной деятельности Цогт-тайджи и его сына Арсалана в «Дэбтэр-чжамцо» содержатся интересные факты. Например, сообщается о том, что некоторые тибетские племена Куку-нора и Амдо оказывали сопротивление Цогт-тайджи. Указано, что когда войска Арсалана окружили монастырь Шалдо-ри-тод Даши-Чхоймпхэл, толпы монахов и «воинов» брулбы, вышедшие из ограды монастырских укреплений, отразили натиск монголов. Этот успех автор сочинения приписывает действию оракула-чхойчжона Чхой-чжал дугру [см. Дэбтэр-чжамцо, т. III, л. 9^б1]. Монголы обходили стороной наиболее влиятельные монастыри и сильные владения тибетских родоплеменных групп голоков, чжонэ или чжалморон. Под натиском отряда Арсалана бывшие в зависимости от туметов роды и племена со своими монастырями переходили на сторону Цогт-тайджи.

В «Дэбтэр-чжамцо», а также в родословных хрониках крупных родоплеменных групп чжонэ, чжалморон, голоков, дон-шул не приводится сведений о столкновениях с войсками Арсалан-тайджи. Не говорит ли это о том, что халха-монголы обошли стороной владения наиболее сильных родоплеменных групп и наиболее влиятельные монастыри?

В нашем источнике есть данные о походе армии Арсалана-тайджи в глубинные районы Тибета вплоть до Лхасы, о разногласиях между Цогтом и Арсаланом. Военные действия в горах Тибета, среди враждебного населения постепенно ослабили воинский дух халхаского войска, и «Арсалан стал порицать в душе великое книжное учение карманы». Он прошел с войсками через монастырь Сурпхуи и местность Долба, везде разрушая «желтошапочные» монастыри. В конце зимы правое крыло монгольских войск двигалось на [35] монастырь Бригун, а левое — по северному Цзану. И наконец, преодолевая слабое сопротивление тибетских войск, отряд Арсалана дошел до Лхасы—центра «желтой» религии. В «Дэбтэр-чжамцо» образно описывается, как Арсалан изменил клятве быть вечным противником этой религии. Когда подъехали к Гандан-Кансару, главному монастырю в Лхасе, тайджи уверял себя в том, что не станет преклоняться, но лицезрев далай-ламу, сразу смягчился и начал молиться [см. Дэбтэр- чжамцо, т. I, л. 39^а1-4]. Это вызвало протест со стороны некоторых его ближайших соратников. Разногласия в руководстве и длительность, трудность военного похода подорвали силу и моральный дух войск Арсалан-тайджи. В «Дэбтэр-чжамцо» указывается, что в 1636 г. (за год до смерти Цогт-тайджи) «красношапочник» Рабчжампа и командующий-тайджи направили из Тибета посланца с вестью, что Арсалан не следует приказу Цогт-тайджи. По-видимому, это вызвало возмущение Цогт-тайджи. Согласно «Дэбтэр-чжамцо», он велел тайком умертвить Арсалана. В источнике нет сведений, как был исполнен приказ.

Арсалан-тайджи, естественно, мог пользоваться поддержкой со стороны некоторой части воинов. Наш источник указывает, что в стране Бэри между противниками и сторонниками Арсалана начались столкновения. Из-за богатства, захваченного в стране Бэри, убили друг друга четыре военачальника [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 39^б2-4]. В другой книге отмечено, что правитель цзана Гарма Пунцок-Намчжал известил отца Арсалана об отказе сына начать войну с гелугпой. Это стоило Арсалану жизни — он и двое его людей погибли от руки подосланных убийц [Кычанов, Савицкий, 1975, с. 84]. Противодействие Рабчжампы и его сторонников, облаченных определенными полномочиями со стороны Цогт-тайджи, предопределило конец этой экспедиции. Остатки отряда Арсалана не решились вернуться домой и остались кочевать у оз. Тенгри-нор, заселив долину Замар. и образовав группу населения, известную в Тибете как согде [Там же]. По данным «Дэбтэр-чжамцо», последние сведения об Арсалане-тайджи приводятся в связи с вторжением в страну Бэри и захватом ее богатств. [36]

Арсалан во главе одного тумена войск был не в состоянии покорить область Уй без поддержки Цзанба-хана, однако последний не оказал ему существенной помощи, по-видимому, не желал усиления монгольского влияния в Центральном Тибете. В источниках не сообщается о совместных военных действиях тайджи с Цзайба-ханом против «желтошапочников». Возможность таких действий была, ибо войска Арсалана дошли до границ Северного Цзана. Арсалан-тайджи, удаленный от тыла, среди враждебно настроенного населения и в неизвестной для него местности, без надежного союзника был вынужден принимать решения по своему усмотрению и изменять приказы Цогт-хана. Оказавшись в глубине Тибета, он в какой-то мере стал ориентироваться более реалистично и понял всю безрассудность идеи ослабить позиции «желтошапочников» только одним туменом войска без поддержки цзанского правителя. В конечном счете этот поход превратился в обыкновенный грабительский набег.

Несмотря на неудачу, попытка Цогт-тайджи значительно ослабила влияние и значение «желтошапочной» секты в области Уй. Естественно, разгрому подверглись монастыри гелугпы. Создавшееся в Центральном Тибете положение вынудило иерархов предпринять неотложные меры по борьбе со своими опасными соседями — владетелем Куку-нора Цогт-тайджи. По словам известного тибетского ученого-ламы Сумба-хамбо Ешей-Бальчжора, это было время «ослабления религии Богда Цзохавы» (Богд Зонхубын шапган доройтов) [Сумба-хамбо, Хох нуурын домог..., л. 13-14; Бугд Найрамдах Монгол..., 1968, с. 61]. Автор «Дэбтэр-чжамцо» вторит Сумба-хамбо, говоря, что «так бесславно закончились дела Цогта» [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 39^б5]. Тем самым он присоединяется к мнению монгольских и тибетских летописцев, которые видели в Цогт-тайдже «отрицательную личность», т. е. врага «желтошапочной» религии.

«Руководство секты гелугпа, недовольное своим шатким положением, приняло решение искать помощь у своих новых покровителей — джунгаров (калмыков). Три посла гелугпы во главе с Соднам Чойпалом прибыли к джунгарам, чтобы побудить их начать религиозную войну с врагами веры. Это было тем более [37] необходимо, что, по некоторым сведениям, правители Цзан даже предприняли попытку убить далай-ламу» [Кычанов, Савицкий, 1975, с. 83].

В 30-е гг. XVII в. в Джунгарии заканчивался процесс консолидации и объединения страны. Он ускорялся внешнеполитической обстановкой, сложившейся в это время в Центральной Азии. Чороские князья во главе с Хара-хулой вели успешную борьбу против других группировок ойратских феодалов, среди которых особенно выделялись хошуты во главе с Байба-гасом. Он был старшим среди пяти братьев, которых в то время называли пятью барсами. Гуши-хан был третьим, но уже к этому времени пользовался славой талантливого военачальника и дипломата.

Те, кто не пожелали принять главенство чороских князей, уходили из родных кочевий. Так, торгуты и часть дербетов и хошутов перекочевали сначала в сибирские пределы, а потом, в 30-е гг. XVII в., — на Волгу [Чимитдоржиев, 1978, с. 26]. В 1636 г. при правителе Джунгарии Батур-хун-тайджи с родовых кочевий ушла на юг, в район Куку-нора, большая группа хошутов во главе с Гуши-ханом (Туру-байху). До этого Гуши-хан кочевал вместе с другими братьями к западу и югу от Тарбагатайских гор, в долинах рек Или и Эмели. Группа ойратских князей вскоре оказалась в конфликте с Батур-хун-тайджи, который дошел до вооруженного столкновения. Хошутам Гуши-хана грозил полный разгром, должно быть ввиду этого Гуши-хан встал на путь примирения. Он должен был лично сам явиться перед Батур-хун-тайджи, притом один, без лошади, и просить его о перемирии. Эти сведения, сообщаемые автором летописи, говорят о соотношении сил и вполне поясняют положение, в котором оказался Гуши-хан [см.: Калмыцкие ист.-лит. памяти., 1969, с. 116]. В результате поражения Гуши-хан был вынужден покинуть родовые владения, которые, естественно, попадали в руки Батур-хун-тайджи. По всей вероятности, обращение иерархов-«желтошапочников» с просьбой о помощи и сложившаяся обстановка способствовали его решению о перекочевке в район Куку- нора.

В 1636 г. (огня — мыши) Гуши-хан во главе своих хошутов выступил из Джунгарии. Хошутские воины, [38] вынужденные покинуть родовые владения, естественно, шли с семьями и табунами лошадей и скота, что скорее всего походило на перекочевку большого аймака феодала. Они шли по пути, проложенному паломниками, которые в те времена установили прямое сообщение с Тибетом через Аксу, Баркуль и Куньлунь. Войска Гуши-хана, по примерным подсчетам, составляли не менее одного тумена, т. е. более 10 тыс. чел., из них 5 тыс. были воинами [см. там же, с. 22], остальную часть составляли подданные примкнувших джунгарских князей. Согласно родословной таблице потомков Гуши-хана из «Дэбтэр-чжамцо», вместе с Гуши-ханом следовали его младшие братья Засагту-чинг-Батур и Буян-Хатун-Батур и братья от другой матери Хами- га-Бекту и Хайнак-Тушиету [см. Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 40^а6]. Они достигли пределов района Куку-нора в начале 1637 г. (огня — коровы) и дали отдых людям и лошадям близ горы Минган Ямтур. Здесь охотились на горных коз и баранов (за обилие их горе и дали название Минган Ямтур, т. е. «Гора тысяч коз»).

По некоторым данным, Цогт-тайджи был застигнут врасплох. Хотя часть войска (более чем один тумен) во главе с Арсалан-тайджи не возвратилась из Тибета, Цогт мог выставить довольно внушительную силу. Он располагал тремя-четырьмя туменами войска. Сражение было кровопролитным. Оно произошло недалеко от берега оз. Куку-нор, близ рек Большое и Малое Улан-хошо. По словам Гончог-Дамба-Рабчжая, не только реки истекали кровью, но ею покрылись вершины двух гор [Там же, л. 39^б1]. Войска Цогт-тайджи были разгромлены. Во время этой битвы отличился старший сын Гуши-хана Даян-тайджи. Он преследовал остатки войска Цогт-тайджи по льду р. Харгэл (по-видимому, Хор-гол) и сумел окружить их на левом берегу. Воины Цогт-тайджи сдались в плен, с тех пор эта местность называется «Шахалта» («Окружение). Автор нашего источника, как и Сумба-хамбо, писал, что Цогт-тайджи был пойман в норе сурка (тарбагана), спасаясь от преследования. Так тибетские авторы выражали свое отношение к врагу «желтошапочной» религии.

Описание битвы между войсками Гуши-хана и Цогт-тайджи, приводимое в «Дэбтэр-чжамцо», почти полностью совпадает с описанием у Сумба-хамбо в его [39] «Исторической хронике Куку-нора...». Одной из причин крупного успеха хошутских войск была внезапность, полная неожиданность удара хошутов, которая лишила Цогт-тайджи возможности собрать все свои силы. При этом нельзя не учитывать, что значительную часть войск Цогт-тайджи составляли отряды подчиненных ему куку-норских князей, тяготившихся его властью. Кроме того, для Цогт-тайджи большим ударом была смерть сына Арсалана. Все это предопределило неудачу Цогта. Халхасцы Цогт-тайджи, по словам Н. В. Кюнера, смешались с олютами (ойратами), а часть их была изгнана на юг от Желтой реки [Кюнер, 1908, с. 20]. Владения Цогт-тайджи в районе Куку-нора и Амдо полностью попали в руки Гуши-хана, который разделил их между своими девятью сыновьями по степным правилам — на два крыла: правое и левое.

В «Дэбтэр-чжамцо» говорится о том, что, отмечая победу, Гуши-хан пригласил к себе одного из видных тибетских церковных деятелей — Дэба-Цорджи. Затем хошутский правитель вместе с ним и своими нойонами отравился в Лхасу, на поклон к далай-ламе Аг-ван-Лобсан-чжамцо. Во время встречи была достигнута договоренность о современных действиях против главного противника «желтошапочников»— правителя Цзана Гарма Пунцок-Намчжала. Далай-лама присвоил Гуши-хану титул Данцзин чхойчжал [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 40^б6].

Через некоторое время Гуши-хан отправил Мэргэн габчжу Шейраб-чжамцо к далай-ламе с приглашением нанести визит в Куку-нор, в ставку хошутского хана [Там же, л. 39^б6]. Но о прибытии далай-ламы в Куку-нор не сообщается.

В связи с рассмотрением деятельности хошутов в Куку-норе наш источник сообщает об участии в походе отряда джунгарского правителя Батур-хун-тайджи, который якобы после похода вернулся на родину со своими войсками, приняв обет дорчже прэнбы [Там же, л. 40^б5]. «Историческая хроника Куку-нора...» сообщает о том, что в 1636 г. «Гуши, взяв армию, совместно с подданными джунгарского Батур-тайджи направился туда» [Сумба-хамбо. Историческая хроника Куку-нора..., М., 19.72, с. 64] (т. е. в Куку-нор). [40] Опираясь на данные китайских источников, В. Успенский отмечает участие в хошутском походе отряда джунгарских войск во главе с полководцем Докэсин-нойоном [Успенский, 1880, с. 116].

По-видимому, бесспорно участие в куку-норском походе джунгарского отряда, но не совсем ясен вопрос об участии в нем самого джунгарского правителя Батур-хун-тайджи. Основной причиной перекочевок ойратских племен— торгутов, хошутов, дербетов на север, в степи Южной Сибири, затем на Волгу и на юг, в Куку-нор, как считают И. Я. Златкин и Ш. Б. Чимитдоржиев, являлась междоусобная борьба в Западной Монголии, в ходе которой возвысились джунгары. Ш. Б. Чимитдоржиев отмечает, что их возвышение не одобрялось хошутскими феодалами, поэтому последние, воспользовавшись приглашением тибетцев, направились на юг, в богатые, привольные степи Куку-нора [Чимитдоржиев, 1974, с. 18]. В то же время он пишет, что хошутский Гуши-хан мог перекочевать с одобрения Батур-хун-тайджи с целью распространения ойратского влияния на Куку-нор и Тибет под флагом защиты «желтой» религии [Там же].

Во 2-м томе «Истории Монгольской Народной Республики» высказывается предположение о том, что куку-норскому походу Гуши-хана предшествовал совет ойратских нойонов [Бугд Найрамдах Монгол..., т. II, 1968, с. 61]. Нам неизвестны состав участников совета и его решения.

Основываясь на данных источников, прежде всего «Дэбтэр-чжамцо», мы согласны с теми исследователями, которые подтверждают участие джунгарского отряда в куку-норском походе хошутского Гуши-хана.

«Дэбтэр-чжамцо» содержит многочисленные сведения о политике Гуши-хана после установления хошутского господства в районе Куку-нора. С утверждением там власти Гуши-хана усиливается позиция «желтошапочников». Однако их основные противники — правители Цзана и Бэри продолжали действовать, даже, по некоторым данным, заключили союз против Лхасы. «Дэбтэр-чжамцо» сообщает о том, что они притесняли сторонников «желтой» религии вплоть до заключения в тюрьмы и разрушения монастырей [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 40^а1-2]. [41]

Хошутский Гуши-хан в 1640 г. вступил в борьбу с противником «желтошапочников». Сначала он одержал победу над правителем Бэри в Восточном Тибете, затем направился в Лхасу, где вел переговоры с лхасскими иерархами о походе против правителя Цзана. Совет лхасских иерархов, в работе которого участвовали далай-лама V и дэсрид Содном-Рабдан, подчеркнул необходимость принять жесткие меры по защите интересов «желтошапочников» [Там же, л. 40]. В то же время военные приготовления велись весьма активно и со стороны Цзанба-хана, который построил новую крепость Донкарцзон [Там же].

«Дэбтэр-чжамцо» сообщает о военных действиях между войсками Гуши-хана и правителем Цзана Гар- ма Пунцок-Намчжалом. Цзанба оказывал упорное сопротивление превосходящим по численности силам противника, умело используя свои крепости, но в конечном счете потерпел поражение. Крепость Самдубцзе, в которой укрылся Цзанба, была взята штурмом. Гуши захватил его дворец и пленил хана.

Таким образом, в 1642 г. все области Тибета оказались под контролем хошутского Гуши-хана. На встрече с далай-ламой V Агван Лобсан-чжамцо в Цзане он заявил, что торжественно вручает ему власть над тринадцатью туменами Тибета [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 41^а2]. При дворе далай-ламы было создано светское правительство, члены которого были назначены Гуши-ханом и полностью зависели от него.

По тибетским источникам довольно трудно определить положение Гуши-хана. Известно, что он до смерти (в 1654 г.) являлся фактическим правителем Тибета. От него зависели и далай-лама, и панчен, и высшие тибетские чиновники. После смерти Гуши «его сыновья Даши-Батур и Даян-хан правили первые пять лет совместно, но в 1660 г. решили произвести раздел тибетских владений. Даян-хан остался в Центральном Тибете, а Даши-Батур получил Куку-нор» [Кычанов, Савицкий, 1975, с. 87]. Источники свидетельствуют, что далай-лама тяготился владычеством хошутов и искал поддержки извне. Далай-лама V Агван Лобсан-чжамцо активизирует дипломатические связи с Цинской империей, пытаясь уменьшить влияние [42] Гуши-хана в Тибете. В свою очередь Гуши-хан установил связи с цинским двором.

Маньчжуры проводили довольно гибкую политику натравливания и разъединения политических и религиозных сил Тибета. Тибет как центр ламаизма играл важную роль в центральноазиатском регионе, население которого в основном исповедовало ламаистскую веру. Учитывая это, цинские богдоханы уделяли значительное внимание Тибету, стремясь перетянуть на свою сторону ламаистское духовенство во главе с далай-ламой.

В «Дэбтэр-чжамцо» и других тибетских источниках содержатся некоторые данные, характеризующие борьбу группировки далай-ламы за власть против своих покровителей — хошутов. После смерти Гуши-хана эта борьба усиливается. «Дэбтэр-чжамцо» сообщает, что крупный религиозный деятель Дэба Чжидшодпа, скрываясь в разных местах, тайно распространял письма, призывающие к широким выступлениям против политики хошутов [см. Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 41^б2]. Письма его были перехвачены, а группа кардан, к которой принадлежал Дэба, разгромлена.

Волнения происходили и в других районах, в частности в Лхасе.

Если далай-лама У Агван Лобсан-чжамцо находился в дружбе и согласии с маньчжурским богдоханом, то Дэба Санчжай-чжамцо, ставший при нем светским правителем, выступал решительным противником сближения с Цинской империей, внешняя политика которой носила ярко выраженный экспансионистский характер. Санчжай-чжамцо установил тесный контакт с джун- гарским Галдан-ханом в борьбе против этой угрозы. Сообща они принимали меры по защите и отстаиванию своей свободы и независимости.

Далай-лама V умер в 1682 г., но Дэба скрывал его смерть в течение 16 лет. От имени далай-ламы он вершил внешнеполитические дела Тибета. Смерть Агван Лобсан-чжамцо стала известна лишь в 1694 г. [Чимитдоржиев, 1974, с. 49]. В период деятельности Санчжай-чжамцо была преодолена феодальная раздробленность Тибета и сведено к минимуму покровительство хошутских князей. При его поддержке была найдена кандидатура далай-ламы VI — Цаньян-чжамцо, [43] который в пятнадцатилетнем возрасте был возведен в далай-ламы. Всем противникам его было ясно, что он ставленник Дэба Санчжай-чжамцо.

В то время номинальным правителем Тибета считался хошутский Лхабсан-хан, но его положение было незавидным. Он не обладал реальной властью и существенным влиянием в Лхасе. По словам автора «Краткой истории Индии, Китая, Тибета и Монголии», из-за разногласий между Лхабсан-ханом и Дэбой Лхабсан был вытеснен в район Наг-чу (Черной реки) [Балман Гончок-Чжалцан, л. 70^а1], однако продолжал сохранять власть в Тибете до своей гибели (1717 г.).

В конце XVII в. укрепляются связи между Цинской империей и хошутами Куку-нора. В усилении влияния Цинской династии на Куку-нор значительную роль сыграло ламаистское духовенство, которое проявило инициативу в созыве в 1698 г. съезда куку-норских князей [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 49^б5-6]. Согласно «Дэбтэр-чжамцо», в 1697 г. цинский богдохан Канси прибыл в г. Нинся [Там же, л. 49^б5], откуда руководил подготовкой этой встречи. Она знаменательна тем, что на ней было обнародовано решение о принятии куку-норскими князьями цинского подданства. Съезд удостоил правителя Куку-нора Даши-Батура, младшего сына Гуши-хана, звания чин-вана, а остальных князей — званий ванов различных категорий [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 49^б5-6]. Им было определено соответствующее жалованье и установлена очередность приезда каждого ко двору императора. Даши-Батур, уже до этого снискавший расположение богдохана Канси своим враждебным отношением к ойратскому Галдан Бошокту-хану, получил в жены дочь Канси и стал императорским зятем. Все князья Куку-нора были приведены к присяге на верность Цинской маньчжурской династии.

Вскоре после этого события в Куку-норе появился первый гарнизон маньчжурских войск.

В «Краткой истории Индии, Китая, Тибета и Монголии» Балман-Гончок-Чжалцана и в «Дэбтэр-чжамцо» содержатся сведения, характеризующие деятельность Лхабсан-хана и его отношения с Дэбой Санчжай-чжамцо и далай-ламой Цаньян-чжамцо. В ходе открытой борьбы за власть Санчжай-чжамцо в 1705 г. был убит [44] Лхабсан-ханом. Затем хан обвинил в измене и далай-ламу Цаньян-чжамцо, которого хотел доставить в Пекин. По пути, согласно официальным данным, этот далай-лама умер в Куку-норе [Цыбиков, 1981, с. 144]. По некоторым тибетским версиям, он был убит, другие утверждают, что он был отпущен охраной и будто бы убежал [Балман-Гончок-Чжалцан, л. 71^а4]. Вторую версию поддерживает монгольский ученый Ц. Дамдинсурэн [Дамдинсурэн, 1969, с. 35-39].

Лхабсан-хан в 1705 г. (огня — свиньи) на престол далай-ламы посадил своего человека Падгар Цзинбу Агван Ешей-чжамцо [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 45^а4-5]. По-видимому, по этой причине Падгар Цзинбу не был признан настоящим далай-ламой. Оппозиция выдвинула в далай-ламы известного «чудесами» литанского мальчика Галсан-чжамцо. Народ поддержал его кандидатуру. Все куку-норские роды встретили избранника с восторгом. Однако Цинский двор, установивший тесные связи с Лхабсан-ханом и уже вмешивавшийся во внутренние дела Тибета, счел этот выбор сомнительным. Новый претендент на престол далай-лама VII Галсан-чжамцо из Литана был оставлен Цинами в монастыре Гумбум до лучших времен.

Произошло дальнейшее осложнение политической обстановки в стране. Ставленник Лхабсан-хана, продолжавший исполнять обязанности далай-ламы, придерживался, как и хан, маньчжурской ориентации. События в Тибете и Куку-норе не нравились правителю Джунгарского государства Цэван-Рабдану, дочь которого была замужем за сыном Лхабсан-хана. Джунгары продолжали решительно отстаивать свою свободу и независимость. Назревала новая война между Джунгарией и Цинским Китаем. Каждая из сторон стремилась упрочить свои позиции в стратегически важных районах, в том числе и в Тибете. Намерение Цеван- Рабдана укрепить связи с кукунорскими монголами, а также со светскими правителями Лхасы путем установления родственных отношений не увенчалось успехом, но послужило поводом для вмешательства джун- гаров в дела Куку-нора и всего Тибета.

Лхабсан-хан направлял в Джунгарию своих представителей с разведывательными целями. «Дэбтэр- чжамцо», в частности, сообщает о поездке пона Качен [45] Ерканбы из крепости Нгария к ойратам с подобным поручением [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 45^а5].

Важное место в джунгаро-тибетских отношениях занимает поход ойратских войск во главе с военачальником Цэрэндондоком-старшим. Поводом к походу послужило возвращение сына Лхабсан-хана [Там же, л. 45^а6]. Ойраты выступили в поход под видом сопровождения его свадебного кортежа. Куку-норские монгольские князья отказались пропустить ойратский отряд через свою территорию, т. е. по наиболее удобному пути — через Куку-нор и р. Муруй-усу. Джунгары избрали другой путь — через Хотан и горы Куэнь-лунь. Этот путь был наиболее трудным, но имел одно очень важное преимущество: по нему можно было пройти незаметно и застать врасплох войска Лхабсан-хана.

Преодолев все трудности изнурительного перехода по горным тропам Куньлуня, ойратские войска проникли на территорию Тибета. Сделав привал у горы Танглха, они прошли мимо оз. Тенгри-нор и вступили в местность Дам [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 45^б1-2]. Войска Лхабсана оказались неподготовленными к сражению и начали терпеть неудачи. Не помогло и посредничество панчен-ламы, прибывшего к Цэрэндондоку в сопровождении высокопоставленных лам [Там же, л. 45^б1-2]. Джунгары захватили Лхасу и другие стратегические пункты Тибета. Помощники Цэрэндон-дока Чхоймпол-зайсан и Дугар-зайсан учинили по всему Тибету разгром монастырей сторонников Лхабсана [Там же, л. 45^б2-6] (Лхабсан -хан, считавшиися около 30 лет правителем Тибета, погиб в 1717 г.).

В связи с приходом в Тибет войск Джунгарского государства джунгаро-цинские отношения обострились до предела. Маньчжуры снарядили в Тибет в 1719 г. армию, но она была разгромлена джунгарскими войсками. Вскоре был снаряжен новый крупный отряд цинских войск, к которому присоединились куку-норские князья со своими отрядами. Под их натиском джунгарские войска потерпели поражение, остатки — около тысячи воинов — ушли обратно в Джунгарию той же дорогой, по которой пришли.

Между прочим, второй цинский воинский отряд вместе с войсками куку-норских князей в 1720 г. [46] сопрбвождал далай-ламу VII Галсан-чжамцо, направлявшегося в Лхасу по указу императора Канси. В свите далай-ламы находились представители «желтошапочной» церкви из различных областей. В «Дэбтэр-чжамцо» приводятся имена наиболее важных персон из свиты далай-ламы. Среди них — представители цинского богдохана.

Далай-ламу VII Галсан-чжамцо сопровождали Ту-уган Гонма Чхой-чжамцо, Сэркогба Да-лама Ганчжурба Лобсан-принлай, представители императора два чжанчжи — А-да-Лха-да, Кошай Эцзин и др. и из Куку-нора — Данцзин-чин-ван, Галдан-Эрдэни-джунанг, Эрдэни Эрхэ-Далай-Бошогту, Мэргэн-Дайчин и др. [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 50^б1 -4].

По-видимому, многие иэ этих монгольских тайджи шли во главе своих воинских подразделений, входивших в состав маньчжурского отряда. Приводятся имена наиболее известных в то время иерархов и военачальников. В некоторых других источниках упоминаются многие участвовавшие в походе куку-норские тайджи, среди них встречается имя Цаган-Даньцзин Даячин- хошоци [см. Попов, 1895, с. 119].

Одержав победу над джунгарскими войсками в Тибете, Цины стали наводить порядки, ими были наказаны вплоть до казни тибетские и куку-норские деятели и ламы, подозреваемые в связях с джунгарами. Затем Цины лишили хошутских феодалов того влияния, которым они пользовались при дворах далай-лам. При церемонии возведения на престол далай-ламы VII Галсан-чжамцо хошутским куку-норским князьям Цины отвели задние, менее почетные места, тогда как почетные места заняли цинские чиновники.

Цинское правительство Китая, кроме того, предприняло меры по укреплению своего положения в районе Куку-нора. Незаметно для куку-норцев там были поселены 2 тыс. китайских солдат-поселенцев. Им были отведены земельные участки от южных гор до Цзя-юй-гуаня [Успенский, 1880, с. 120]. На новом съезде куку-норских князей в 1720 г. маньчжуры уточнили границы их владений (в зависимости от заслуг перед правящей Цинской династией), пригодные для обработки земли были отобраны для колонистов. На это отдельные представители куку-норских феодалов [47] отвечали, что во всех местах, годных для земледелия, они позволяют солдатам и народу заниматься хлебопашеством, за собою же оставляют только места, годные для кочевки [Там же, с. 120].

Хошутские владетельные князья все тяжести чужеземного гнета перекладывали на плечи трудового народа. В период войн крестьяне выполняли изнурительные функции курьеров и гонцов, несли различные повинности для обеспечения коммуникаций и баз снабжения многочисленной маньчжурской армии на ойратской границе. В то же время интересы части куку-норских феодалов были ущемлены политикой цинских властей. Тем самым хошутские тайджи и их подданные были объединены общим патриотическим подъемом, стремлением отстоять свободу и независимость.

Яркой страницей в истории куку-норских монголов является восстание 1721-1723 гг. под руководством Лобсан-Данцзина, носившее антицинский, освободительный характер. Тибетские историки считают, что потеря привилегий, которыми пользовались куку-норские феодалы при дворе далай-ламы, притеснения со стороны маньчжурских властей послужили основными причинами этого восстания. Автор «Дэбтэр-чжамцо» отмечает, что Лобсан-Данцзин после возвращения из Лхасы, где участвовал в церемониале восшествия далай-ламы VII, решил объединить Куку-нор под своей властью [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 51^а1]. Другими словами, он развернул подготовку к восстанию с целью освободиться от цинского засилья, установил связь с правителем Джунгарского государства Цеван-Раб-даном. В местности Саган-Тологой был созван сейм куку-норских князей, где некоторые феодалы (Чаган-Данцзин, Эрдэни-Эрха-Токтонай) выступили против плана Лобсан-Данцзина, в основном одобренного большей частью участников сейма. Этот конфликт был решен военной силой, противники восставших, потерпев поражение, нашли спасение в китайских городах. На сейме по предложению Лобсан-Данцзина было решено отказаться от всех китайских титулов и восстановить монгольские титулы и звания.

К восстанию примкнули со своими подданными Пунцок-Балчжар, фугогун Чикчичжабу, бэлэ Лобсан-чаган-Цэрэн, Дуньбоду, Лачабу и торгоутский тайджи [48] Ноян-гэлэн-Норбу, Чаган-номын-хан — влиятельный деятель духовенства в Куку-норе [Успенский, 1880, с. 121]. Вскоре на помощь к восставшим прибыл джунгарский отряд под командованием Сэбтан-чжаба, На стороне повстанцев выступили также некоторые монастырские общины и довольно много лам [см. Дэбтэр- чжамцо, т. I, л. 51^а1-2]. Они создавали отряды и участвовали в военных действиях. «Дэбтэр-чжамцо» сообщает о том, что в восстании участвовали ламы монастыря Чжа-дог-гон, избрав военачальником Сэр-когба лин Далай-Цорджи. Вооруженные служители монастыря Чжа-дог совершили налет на китайский город Кхашай. Цзанбо Цэчэн-рабчжампа, собрав многочисленных монахов, разграбил Санян-чжинги во главе сотни воинов захватил Мра-ний-ба чжон [Дэбтэр- чжамцо, т. I, л. 104^б6].

Руководитель восстания куку-норских монголов Лобсан-Данцзин был сыном Даши-Батура — младшего сына Гуши-хана, который наследовал титул отца, титул цин-вана и главы сейма. В ходе этой освободительной борьбы Лобсан-Данцзин присвоил себе титул далай-хун-тайджи. Восстание быстро распространялось по всему Куку-нору. Оно могло перекинуться и на другие районы и превратиться в освободительную войну монголов против цинских завоевателей. Но с самого начала куку-норские феодалы ставили целью только восстановление своих узкоклассовых привилегий и не поддерживали связи с патриотическими силами Халхи и Внутренней Монголии.

Согласно «Дэбтэр-чжамцо», восставшие разрушили много городов и укрепленных постов Цинской империи [Там же, л. 51^а1-2]. Маньчжурские чиновники и солдаты-колонисты были изгнаны из Куку-нора. Создалось довольно трудное для Цинов положение. Власти пограничных областей выступили с самыми различными предложениями и рекомендациями по подавлению восстания [Там же, т. I, л. 51^а2-3].

Карательные отряды под командованием Нянь-Чэнь-яо, действовавшие против восставших, не смогли подавить восстание. На помощь к Няню были направлены дополнительные силы. В генеральном сражении у горы Хамар-Дабан войска Лубсан-Данцзина были [49] разгромлены. Сам он с группой сторонников ушел к своему союзнику Цеван-Рабдану.

Восстание было подавлено в 1724 г. Согласно «Дэбтэр-чжамцо», «Алагшаба по велению императора в год дерева — дракона полностью восстановил положение в Куку-норе» [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 51^а4].

В тибетских сочинениях, особенно в «Дэбтэр-чжамцо», содержатся многочисленные сведения о ходе восстания, и особенно о жестоком разгроме его. В ходе карательных операций маньчжурские войска разрушали монастыри и убивали лам. Так, был полностью разрушен большой монастырь Гонлун (2500 лам), 17 сел, 700 домов превратились в пепел, было убито 6 тыс. человек. Другие монастыри в Амдо и Куку-норе также были полностью разрушены и несколько тысяч лам убиты [Бира, 1960, с. 30]. Цинские войска разрушили монастыри Серког и Чжа-тог-гон, сотни их монахов были убиты, храмы, монастырские здания и прочие строения сожжены. Три монастыря в районе Шa-ког, Чжа-дог в районе р. Чжулаг, Сэмнид, Лхород и Брати-гон и другие значительно опустели [Дэбтэр-чжамцо, т. I, л. 104^б6-105^я6].

Для предотвращения волнений в будущем маньчжурские чиновники провели ряд преобразований в административной системе управления куку-норскими монголами. Потомки Гуши-хана были лишены наследственного привилегированного положения в Куку-норе. Стал проводиться принцип «разделяй и властвуй». Хошуты отделены от чоросов, хойтов, торгутов и халхасцев, которые должны были состоять под командованием своих родовых старшин. В 1725 г. куку-норские монголы были разделены на 29 знамен: 21 знамя — из хошутов, 2 — из чоросов, 1 — из хойтов, 4 — из торгоутов и 1 — из халхасцев. Территории знаменам были отведены со строгим учетом интересов маньчжурской администрации, лучшие участки были переданы маньчжуро-китайским колонистам. Вся полнота власти предоставлялась цинской администрации.

Куку-норские монголы попали в полную зависимость от Цинского Китая. Но, несмотря на поражение восстания, монголы Куку-нора не смирились с зависимым положением и продолжали антицинскую освободительную борьбу. Тем не менее в конечном итоге Цины установили полный контроль над Куку-нором. [50]

Итак, материалы тибетской хроники «Дэбтэр-чжамцо» представляют собой ценный источник по истории Куку-нора, его политических и этнических связей с соседними странами и народами, особенно с тибетскими и другими кочевыми племенами.

Эти материалы свидетельствуют о том, что в область Куку-нор из различных районов Монголии поэтапно переселялись племена, игравшие важную роль в истории Куку-нора и Амдо. В XVII в. возникло самостоятельное ойрато-монгольское (точнее, хошутское) государство во главе с Гуши-ханом (Туру-Байху). Хан хошутов, самодержавный повелитель судеб монголов Куку-нора, был в то же время правителем тангуто-ти- бетских племен Амдо.

«Дэбтэр-чжамцо» проливает свет на разносторонние монголо-тибетские отношения в XIV-XVIII вв., характеризует контакты монголов Куку-нора, их правителей с тибетским духовенством, ламаистскими иерархами Лхасы; оттеняет проблему так называемого духовно- светского союза, особенно в период хошутского господства, не только в Куку-норе, но и во всем Тибете.

Комментарии

1. Амдо — название северо-восточной части Тибета, охватывающей бассейн верхнего течения Жёлтой реки (Хуанхэ). Река делит Амдо на две части (северную и южную), часть Северного Амдо принято называть Куку-нором. Область Куку-нор — это обширный регион бассейна оз. Куку-нор, который в древности назывался страной Аши, а в XVI-XVIII вв. — Сок (тибетское название монголов).

2. При ссылке на работу Браггон-Шабдрун-Гончок-Дамба-Рабчжая «Дэбтэр-чжамцо» (т. I-—III) указывается название труда, том, лист.

3. По-видимому, эти сведения автор «Дэбтэр-чжамцо» переписал из предания племени цзо (хайныков), которые позднее вошли в состав племенной группы цзо-гэ-лин. См.: «Дэбтэр-чжамцо», т. I, л. 33а 3-4.

4. В «Сокровенном сказании» приводится имя монголки Цо-тан, матери невесты Темучина Борте. См.: С. А. Козин. Сокровенное сказание. М., 1941, с. 95.

5. Здесь и далее в круглых скобках даются пояснения переводчика.

6. По словам Ш. Бира, здесь имеется в виду жена Тулуй-ной-она Соркуктани-Хатан.

7. По-видимому, Хубилай-хан.

8. См.: «Дэбтэр-чжамцо», т. I, л. 34а5. В 1571 г. в ставку Алтан-хана приехал Дзогэ-А-сенг-лама.

9. По-монгольски «цоохор» означает «рябой», «пестрый», В книге «Бугд Найрамдах Монгол Ард Улсын туух» (Улаанбаатор, 1968, дэд боть, с. 58) сказано, что это слово здесь употребляется не в значении «пестрый» (цоохор), а в значении титула — «цэхур», но значение и происхождение этого титула не раскрыто. По нашему мнению, прозвище «цоохор» могло произойти от названия ставки — Цо-ка (по монголизированному чтению).