АРАКЕЛ ДАВРИЖЕЦИ

КНИГА ИСТОРИЙ

(О ПРОИСШЕСТВИЯХ В АРМЕНИИ, В ГАВАРЕ АРАРАТСКОМ И В ЧАСТИ ГОХТАНСКОГО ГАВАРА НАЧИНАЯ С 1051 П0 1111 ГОД АРМЯНСКОГО ЛЕТОСЧИСЛЕНИЯ) (1602-1662)

ГЛАВА 33

О том, по какой причине выселили христиан армянского происхождения из центра города Исфахана и, переселив на окраину города, поселили на том берегу реки

[Было это] в период царствования шаха Аббаса второго, царственный престол которого находился в величественном городе Исфахане.

Случилось этому царю шаху Аббасу выехать вместе со всем войском своим из города Исфахана и поехать в город Казбин; он назначил управляющими и властителями города Исфахана кое-кого из известных мужей, дабы они управляли [345] городом согласно условиям городского порядка, и наряду с другими поручениями приказал им [как нечто] особенное и более важное, чем все остальные поручения, чтобы они запретили и отменили вино, дабы вовсе не было вина в городе; [чтобы] никто /443/ не давил виноград и не делал вина и [чтобы] никто не продавал вина и никто не пил его; [чтобы] не было никаких признаков или запаха вина [в домах] – ни у простолюдинов, ни у власть имущих или же воинов конницы. А если найдут у кого-либо вино – будь то продавец или покупатель, такового накажут штрафом и отсекут ноздри и уши. И если увидят, что безобразия повторяются, [провинившихся] убьют, распоров живот, отрубив голову и подвергнув их различным иным мучениям. Поручив это как самое важное [из всех поручений] назначенным им градоначальникам, шах выехал из Исфахана и направился в Казбин.

Спустя несколько месяцев наместник царя, которого они называют эхтимал-довлатом, по имени Махмат-бек, находившийся на службе у царя в городе Казбине, расспросил прибывших из Исфахана о положении в городе и разных вещах, а особенно о вине. И сколько он ни спрашивал то одного, то другого, все единодушно отвечали, что запрещение вина не привилось [в городе], что пьяные мужчины без конца бродят повсюду на площадях и улицах. А эхтимал-довлат, весьма озабоченный этим, спрашивал то одного, то другого, мол, почему не вошло в обиход запрещение вина в городе Исфахане; каждый отвечал и говорил свое мнение.

Однако кто-то из ненависти к даруге города Исфахана свалил вину на него и сказал: «Быть может, это даруга ради собственной выгоды позволяет [делать вино], чтобы самому поймать продавца и покупателя [вина], оштрафовать их, получить взятку и взыскать с них большие деньги».

Эхтимал-довлат передал царю вместе с другими, /444/ услышанными от людей, и эти слова. Во время беседы царя с эхтимал-довлатом тот сказал царю: «Если государь повелит, пошлем кого-либо из верных слуг царя в город Исфахан, чтобы глашатай снова обошел город и громко провозгласил о запрещении вина, а сам он (посланец) тайно оставался бы [347] там, наблюдал и выяснил, верно ли то, что рассказывают о даруге». Царь, которому понравились эти речи, приказал эхтимал-довлату сделать так, как было решено. Эхтимал-довлат выбрал среди царских слуг одного из приближенных к царю прислужников, человека осторожного и расторопного в делах, юношу по имени Наджаф-Кули-бек, поручил ему поехать в город Исфахан, еще раз объявить о запрещении вина, чтобы вина вовсе не было в городе Исфахане, а кроме того, потихоньку узнать все, что рассказывают о даруге.

А Наджаф-Кули-бек, гордясь и кичясь поручением эхтимал-довлата, выехал из Казбина, приехал в город Исфахан, где очень строго, угрожая и ужасая всех страшной бранью, запретил вино. Послал глашатаев, т. е. джарчи, на все площади, и они, выйдя, громогласно объявили, дескать, по приказу царя вино запрещено, а у кого [оно] будет найдено, тот будет сочтен врагом царя и приговорен к смерти и такового непременно убьют. Сам /445/ Наджаф-Кули-бек подготовил несколько человек, поручил им [это дело], сказав, что нужно поехать во все концы города, где, по его мнению, должно было быть вино; и люди эти, оставаясь там днем и ночью, тщательно [должны были] следить [за всем] и примечать всех, кто проходил. Таким образом в назидание [другим] наказали многих пьянствующих мужчин: отсекли им ноздри и уши, руки и ноги. Однако и этим не смогли упразднить вино. И так как [люди прибегали ко] множеству различных уловок, [Наджаф-Кули-бек] был в смятении и спрашивал то одного, то другого, чем же должно кончиться это дело.

В это время какие-то знатные мужи – государевы слуги, издавна знакомые с этим Наджаф-Кули-беком, пригласили его как-то в знак уважения и любви к себе домой.

Присутствовало на этом пиршестве и много других знатных мужей, в числе которых был и некий князь, хранитель царских книг (все царские книги были поручены ему, чтобы он хранил и выдавал их тем, кому они нужны, и брал обратно). На этом торжестве во время беседы на разные темы шел разговор и о вине. В этой связи Наджаф-Кули-бек обратился [к присутствующим] с вопросом, мол, удивляюсь, почему не [348] укореняется [у нас] запрещение вина; государь который раз приказывает, а мы прибегаем к стольким пыткам и наказаниям и все же не можем упразднить вино. И каждый из сидевших отвечал и говорил свое мнение.

А князь – хранитель книг ответил Наджаф-Кули-беку, мол, напрасен труд ваш – запрещение вина не /446/ укоренится, ибо на это есть множество причин, а паче всего то, что все народы живут вперемежку друг с другом – магометане, не пьющие вина, и другие народы, пьющие вино, т. е. франки, армяне и евреи. И если вы поймаете кого-либо с вином при себе и спросите: «Где ты взял это и куда несешь?» – он оправдается тем, что несет из дома одного армянина домой к другому армянину. И тогда приказ ваш и запрещение будут обойдены. Кроме того, любой магометанин, пожелавший выпить вина, входит в их дома и пьет вино, а также покупает у них по высокой цене, везет куда хочет и пьет. И всему этому причина та, что население живет вперемежку. Так вот, если царь действительно желает, чтобы вино в городе вовсе не употреблялось, он должен разделить и разъединить эти народы, поселить магометан отдельно от других народов здесь, в центре города, а других, армян и евреев, он должен, выселив из города и переселив на его окраину, поселить в каком-либо соответствующем месте. Для каждого народа нужно установить определенные правила и порядок, тогда, что бы ни приказали царь и его вельможи, все будет беспрепятственно исполнено.

Эти слова, сказанные князем – хранителем книг, понравились многим, а также и Наджаф-Кули-беку, и он, поразмыслив над ними, сохранил их глубоко в душе и решил сообщить о них в соответствующее время эхтимал-довлату. Сам же он, взяв на себя это дело, всячески старался исполнить приказ царя и запретить вино.

/447/ Что же касается слов, сказанных князем – хранителем книг на этом торжестве, то говорили, будто сказал он это не от себя, а по предложению других. И это было так.

У царей принято держать при дворах своих евнухов для прислуживания им и женам их. Число их этот царь шах [349] Аббас второй еще более умножил; поскольку он собрал множество жен из всех племен, соответственно этому собрал и много евнухов. Из этого множества евнухов некоторые (кто по старости, кто потому, что не угодил [шаху], другие еще по каким-то причинам) были изгнаны из царского дворца и отпущены так, что они могли уйти куда угодно и жить отдельно. И эти евнухи, изгнанные из царского дворца, обосновывались в центре города, в квартале, называемом Шамшапат, вот почему: во-первых, потому, что квартал этот находился вблизи дворца царского (дабы если они пожелают пойти в царский дворец или же [кто-либо] из друзей их из царского дворца пожелает прийти к ним, было бы удобно и быстро, ибо близко); во-вторых, этот квартал был расположен поблизости от рынка и торговых рядов; в-третьих, и наипаче из-за воды, ибо воды в этом квартале хватало круглый год, поскольку большая канава, немногим меньше реки, проходила через этот квартал в Чарбах – государев виноградник и оттуда текла к царскому дворцу, где все нужды людей и животных, садов и цветников и другие удовлетворялись этой водой. Вот это так.

Кроме того, следует знать, что великий шах Аббас первый, разоритель страны армянской и /448/ погубитель народа армянского, когда изгонял и переселял армян в Персию, какую-то часть христиан из армян, которых называли даштцами (потому что они были выходцами из селения Дашт, что в гаваре Гохтн), согнал и поселил здесь, в квартале, называемом Шамшапат, с магометанами. Ввиду того что место было хорошее, множество магометан из других кварталов города перебиралось и поселялось здесь; также и евнухи, ушедшие из царского дома: они пришли и поселились здесь. Людям, собравшимся там отовсюду, со всех концов [страны], не хватало места, и они терпели много неудобств из-за этого, поэтому магометане, договорившись с царскими евнухами, начали притеснять христиан-даштцев, чтобы выжить их оттуда, дабы самим им было бы просторнее. И по этой причине они много раз доносили на армян-даштцев, когда по справедливости, а когда и понапрасну. [350]

И поскольку существовал приказ царя, запрещающий вино, теперь уже и персы тоже стали доносить на христиан, [говоря], мол, это племя пьяниц, они без конца оскверняют воду вином, ибо когда давят виноград и делают из сусла вино, то выжимки бросают в воду, оскверняя тем самым воду; и когда гонят водку, осадок выливают в воду, чем оскверняется вода; а когда хотят помыть винные карасы, погружают их в канаву и оставляют на день-два в воде, а затем уже моют, а при мойке вода опять льется в канаву и оскверняется.

/449/ И вот все эти доносы, а также то, что сказал князь – хранитель книг Наджаф-Кули-беку, и много других слов, как несправедливых, так и справедливых, сказанных приходящими в квартал Шамшапат и здесь живущими евнухами князю – хранителю книг, были переданы тогда хранителем книг Наджаф-Кули-беку.

А когда шах и эхтимал-довлат вернулись из Казбина и приехали в Исфахан, они спросили, исполнен ли приказ о запрещении вина, тогда Наджаф-Кули-бек, опечаленный до глубины души, сказал: «Мы старались изо всех наших сил, но [в городе] продолжают употреблять вино». И эхтимал-довлат долго недоумевал и размышлял о запрещении вина, ибо, согласно нечестивой вере их и по книгам преданий их, вино считается нечистым, а питье вина для них грехом.

Наджаф-Кули-бек в удобный час пересказал слова князя – хранителя книг эхтимал-довлату, и речи эти понравились тому, а также и другим, восседавшим [там], и эхтимал-довлат в подходящее время передал слова князя – хранителя книг царю. Не однажды, а во всякое удобное время эхтимал-довлат и другие нахарары, вхожие к шаху, без конца говорили царю одно и то же, ибо эхтимал-довлат и другие нахарары были крайне озабочены тем, чтобы выселить христиан из центра города. И столько говорили они, пока не склонили волю царя к тому, чтобы издать грамоту с приказом [о том], чтобы все народы, употребляющие вино, /450/ отделились от магометан и, переселившись на окраину города, поселились отдельно. [351]

Получив от царя этот приказ, эхтимал-довлат призвал пред очи свои даштцев, сообщил о повелении царя и приказал им покинуть центр города и переселиться на окраину, хотя им и трудно было сняться со своих насиженных мест. Поэтому армяне пошли по дворам вельмож, умоляли оставить их на своих местах, но никто не внял их словам, ибо воля и намерения всех власть имущих магометан были одинаковы относительно выселения их. Вот так по приказу царя и [из-за] насилия власть имущих, а также и вследствие притеснений своих ближних магометан армяне-даштцы попали в безвыходное положение: ушли из домов и жилищ своих, переселились кто в Джугу, кто в Гаврапат, наняли дома и обосновались там вместе с семьями и имуществом своим.

Когда случилось так, что магометане выселили даштцев, они начали выселять из города и других армян. Здесь, [в Исфахане], собрались армяне, ставшие изгнанниками, переселившиеся и обосновавшиеся в области Атрпатакан из всех областей: из Амида, Газика, Багеша и Муша, из Беркри, Арчеша и Вана, из Арцкэ, Ерзнка и Дерджана, из Баберда, Эрзерума и Спера, из Басена, Кахзвана и Шираквана, из отдельных городов Араратской области, из Алашкерта, Маку и Хоя, /451/ из Салмаста, Урмии и многих других областей. Шах Аббас первый приказал собрать их всех и согнать в город Исфахан; они поселились в центре города, в кварталах, называемых Торосакан и Шихшабан. Точно так тот же шах Аббас великий приказал выселить армян – коренных ереванцев из Еревана, погнать их в город Исфахан и поселить в центре города вперемежку с магометанами в кварталах, называемых Тахтихарадж и Багат.

В период царствования шаха Аббаса второго после выселения даштцев начали выселять ереванцев и шихшабанцев. Эхтимал-довлат призвал к себе старшину ереванцев, по имени ходжа Иакобджан, с другими мужами и сообщил им царский приказ: мол, вы обязаны выселиться из центра города и обосноваться на окраине его. Обещал им множество милостей и говорил с ереванцами очень ласково. Хотя некоторые из армян согласились, однако другие, упрямые и грубые [352] мужи, не согласились и начали сопротивляться и прекословить, поднимать шум, брань и устраивать беспорядок, что в конечном счете повредило им самим. Все они вместе пришли и собрались на пути следования царя и при приближении к ним царя сообща стали жаловаться ему, и этот их поступок показался царю весьма неприятным и тягостным, и царь разъярился и разгневался на армян. И так как царь разгневался на /452/ армян, иноплеменники, воодушевившись, приободрились, уподобились львам и начали насильно изгонять армян. Эхтимал-довлат назначил вельмож и с воинами [поставил их] над армянским населением, чтобы те не давали им снисхождения во времени, [чтобы] выселяться понемногу день за днем, а торопили их безжалостно и, жестоко насильничая, выселили их из центра города.

И тогда армяне впали в отчаяние, ибо у них не было никакой надежды получить пристанище или убежище от царя либо власть имущих – ведь все сердились на них; а вельможи и воины, приставленные к ним, жестоко притесняя, заставляли их выселяться из города. И вот, когда участились удары дубин по голове армян, они оставили природное высокомерие свое, присущее им от рождения, и, призвав [все] свое благоразумие и рассудительность, стали смиренно просить князей: они написали арзу и вручили ее эхтимал-довлату, [прося] не притеснять их больше, снизойти к ним, дать им срок для постепенного переселения (В тексте ***, что соответствует ***, т.е. "медленно", "тихо", "спокойно". М Броссе перевел это слово как "удобно" (см. "Livre d'histoire" стр. 487)). Эхтимал-довлату понравились их речи, и он приказал быть посему. Тогда воины, выселявшие [армян], отстали от них.

После этого шах, эхтимал-довлат и другие нахарары, посовещавшись, соблаговолили выделить [армянам] для жительства место по ту сторону реки, поближе к джугинцам.

Расположение города Исфахана таково: большая река, протекающая по городу, проходит с запада на восток; город, все магометане, царский дворец, торговые ряды и остальное, [353] что /453/ относится к городу, – все это находится к северу от реки. Джугинцы же обосновались на юге, по ту сторону реки, отдельно и обособленно от других народов. И нынче место, которое [царь] хотел выделить жителям, выселяемым из города, соблаговолено было дать где-то неподалеку от джугинцев, рядом с ними по берегу реки. Мысль эта понравилась всем: царю, знати, армянам и всем остальным, кто слышал. Тогда по приказу царя эхтимал-довлат отправил землемеров, измеривших [землю] и передавших [ее] народу, а народ распределил ее меж собой: каждому в соответсгвии с количеством душ. И начали строить дома и жилища для себя как ереванцы и даштцы, так и другие, согнанные отовсюду беспорядочной толпой; здесь они обосновались и поселились все вместе.

Таким образом, поводом к выселению христиан из центра города явилось потребление вина – [это было] именно так, как мы рассказали.

Но вначале, когда христиан выселили из города, им было тяжело, ибо казалось, что трудно будет уйти с насиженных мест своих. Однако теперь они очень довольны и благодарят бога, ибо по промыслу Божьему свершилось это над христианами. Благодарность христиан имеет много причин. Во-первых, потому, что там, в городе, христиане и магометане жили вперемежку друг с другом и некоторые христиане, не очень сильно верующие, непрерывно видя легкую, уводящую к низменному (В тексте второго и третьего изданий: ***, однако в первом издании у Воскана стоит: ***- "скользящий вниз", последнее представляется нам более походящим.) и плотоугодливую веру магометан и /454/ слыша все время проповеди и рассказы о вере их, ослабевали в вере христианской, пока вовсе не отвращались и не отрекались от христианства в [пользу] магометанства и становились мусульманами. Во-вторых, если сыновьям христиан нравились дочери магометан или же сыновьям магометан нравились дочери христиан, магометане столько замышляли тайно и скрытно, [столько] говорили с дочерьми и сыновьями христиан, [354] пока всех их не склоняли на свою сторону и не обращали в веру Магометову. Мы своими собственными глазами видели множество [юношей и девушек], которые уходили и попадали в дома магометан. И хотя христиане очень старались вызволить их оттуда, но из этого [ничего] не получалось, и те отрекались [от своей веры]. В-третьих, потому, что там, в центре города, христианам было тесно и неудобно, не хватало воды, и из-за маловодья им приходилось терпеть множество лишений; а здесь, на новом месте, им было просторно и привольно, здесь они построили роскошные и красивые дома, просторные и большие, с различными украшениями, с высокими покоями, с летними пристройками, с местами для отдыха перед ними, парками, цветниками и плодовыми деревьями. В-четвертых, потому, что, переселившись, они отделились от змеенравного племени магометан, которые, непрестанно уязвляя, обманывали и не давали покою христианам. А ныне [здесь] собрались все христиане, живут вместе и благодарят бога, которому слава во веки веков. Аминь.

Следует знать, что когда начали /455/ выселять христиан из города и выселили даштцев, был 1104 год нашего, армянского, летосчисления (1655), а в 1105 (1656) году выселили ереванцев, которые переехали из центра города и собрались на новом месте, где построили дома для жительства, а в городе не осталось христианского населения, [ибо] все они собрались во вновь выделенном [для них] месте. А нынче, когда мы пишем эту историю, 1108 (1659) год.

Еще одна история, подобная предыдущим

Как мы во многих местах говорили, так и сейчас [повторяем], что великий шах Аббас первый не два и не три раза переселял армянское население из области Атрпатакан в Персию, а много раз. И когда был 1067 год нашего летосчисления (1618), вышеуказанный царь шах Аббас первый опять приказал выселить все армянское население из области Атрпатакан и погнать в Персию.

По этому приказу вельможи его выступили с большим войском, отправились в город Ереван и гавары его, в [355] Ганджу и гавары ее, в Тавриз и гавары его, в Ардебиль и гавары его и стали искать и допытываться среди армян, кто является потомственным, коренным жителем тех мест, а кто нет и из какой страны приехали и собрались они [здесь]. Коренных жителей оставили, а пришельцев всех записали поименно /456/ в списки, назначили над ними начальника и надзирателя из армян, назвав их меликами, и, вверив им все население, поручили находить и приводить [их] обратно, если кто-либо из записанных людей спасется бегством или каким-либо иным способом, а если [они] не найдут, то [мелики] будут ответственны перед царем и заслужат смерть. Вот так всех выселили с их насиженных мест и погнали в Персию.

Выделив всех ремесленников-каменотесов, погнали их в город Исфахан, ибо ремесло их могло пригодиться там при строительстве дворца для царя и вообще для персов. Их поселили там, в Исфахане.

Всех остальных выселили и погнали в город Фахрабад, а там поселили кого в городе, а кого в селениях. [Армяне эти] не остались там и не умножились: из-за сурового, зловонного и вредного воздуха, к которому они не привыкли, день ото дня их становилось все меньше и меньше, они рассеялись, пока вовсе не исчезли оттуда. И хотя многие хотели бежать, однако не смогли, ибо придорожной страже, которая называется рахдар, царь велел впускать всех, кто хочет вступить в область Фахрабадскую, но не выпускать никого, кто желает покинуть ее. А если найдутся такие, кто тайком уйдет, их следовало поймать и убить. Поэтому никто не мог убежать, а оставшиеся там [армяне] умирали и погибали. Переселились более 10 тысяч домов армян, а нынче [там] осталось едва ли 400 домов. В настоящее время, если случится христианину по важному делу [пуститься] в путь или что-либо еще, следует ему явиться к градочачальнику и просить письменного повеления /457/ рахдару в знак того, чтобы не препятствовали ему и не вернули его обратно, ибо, если не будет грамоты, не разрешат [ему] выехать. А градоначальник сперва берет кого-либо в залог взамен него, а затем дает ему грамоту, и тогда только путешественник отправляется в путь. [356]

Ремесленников-каменотесов, переселенных в город Исфахан, поселили в южной части города, на том берегу реки, там, где было поселено племя гебров, в соседстве и вперемежку с ними.

И теперь, в 1108 году армянского летосчисления (1659), в мае месяце, царь шах Аббас второй приказал армянам, а с ними вместе и племени гебров уйти оттуда и переселиться туда, где устроились ереванцы, шихшабанцы, даштцы, и там поселиться, дабы все иноплеменники и иноверцы отделились бы от магометан, чтобы магометане, живя отдельно от них, обрели бы очищение. Поэтому армяне и гебры перебрались оттуда и поселились близ вышеперечисленных христиан.

Если же кто спросит относительно племени гебров, так вот: великий шах Аббас первый, законченный угодник сатаны, как армян выселил из области Атрпатакан и согнал в Персию, так и племя гебров ¹ изгнал из исконной их родины, из Кермана, Иезда, Шираза и других мест, переселил в разоренный дотла Исфахан и, заполнив его ими, отстроил /458/ и превратил Исфахан в многолюдный город.

Вот таким образом переселились эти гебры в Исфахан и обосновались там. А нынче их тоже выселили с их [насиженных] мест, погнали и поселили около армян, несколько в стороне [от них]. И это тоже так.

ГЛАВА 34

История евреев, проживавших в городе Исфахане, а также и других евреев, которые проживали под владычеством персидских царей, [о том], по какой причине их вынудили отречься от своей религии и принять веру Магомета

После выселения армян из центра города Исфахана было положено начало также и выселению евреев.

Однажды в период царствования этого шаха Аббаса второго, в 1106 году армянского летосчисления (1657) (то было [357] в пятницу вечером, накануне субботы), тот же эхтимал-довлат, по имени Махмат-бек, который выселил из центра города Исфахана армян, а нынче хотел выселить и евреев, снарядил воинов и послал их против племени евреев, кое и есть племя иудеев, мол: «Вы, все евреи, должны переехать отсюда, из центра города, переселиться за черту города и обосноваться где-нибудь на окраине города, потому что вы, мол, /459/ не веруете в Магомета, вы нечистое племя; выходите из нашего города и живите за чертой города, ибо таково повеление государя относительно вас».

Евреи били ему челом, говоря: «Раз таково повеление государя относительно нас, а мы высоко чтим государев приказ и беспрекословно исполним его, однако просим у вас снисхождения на три дня, чтобы с сыновьями и дочерьми, со всем имуществом и добром своим собраться и уйти. Тем паче вы видите, что день клонится к вечеру, а [среди нас] множество больных и немощных, стариков и малых детей, кои не могут сейчас, на ночь глядя, идти, поэтому просим вас о снисхождении на три дня».

А пришедшие воины не разрешили и не сделали снисхождения, чтобы они остались до завтрашнего дня, а потребовали, не мешкая, быстро выбраться в тот же вечер, ибо таков был приказ эхтимал-довлата: без снисхождения и послабления, [не дожидаясь] утра следующего дня, в тот же вечер и в ту же ночь, выгнать всех их с семьями, а если кто останется до следующего дня, таких подвергнуть палочным ударам, заключению и пыткам за то, что они не подчинились приказу эхтимал-довлата и не ушли.

Эхтимал-довлат так поступил с евреями, дабы евреи отказались бы от своей субботы, которой они понапрасну придерживаются, и преступили ее.

Воины эхтимал-довлата, пришедшие выселять евреев, мучая и нанося удары и раны мечами и дубинами, насильно выгнали всех евреев с их насиженных мест, скарб и утварь их разбросали и очаги разрушили. А евреи, подняв крик и плач, /460/ громко вопя и сетуя, взяв каждый за руки сыновей и дочерей своих, взвалив на спину постель и одежду, вышли [358] из своих жилищ ночью, в необычное время, и кружили по дворам магометан, по площадям и улицам. И не было никого, кто пожалел бы их.

Затем евреи, выйдя из города, отправились в Джугу и Гаврапат, но и там не нашли они приюта, поскольку [туда] пришли какие-то воины, якобы посланные эхтимал-довлатом, и приказали джугинцам и гаврапатцам не давать им приюта, поэтому те не дали. И все племя еврейское осталось без крова. И снизошло на них несчастье и горе великое, ибо то было холодной осенью, к началу зимы, холод чрезвычайно досаждал и томил их, ведь жили они под открытым небом, без крова.

Среди них было много несчастных мужчин и женщин, были престарелые и дряхлые, истощенные и немощные, а иные вовсе больны и хворы, с чахлым телом и не были в силах передвигаться. И было множество молодых матерей с грудными младенцами на руках и беременных женщин с отяжелевшими ногами, молодых девушек и юношей пригожих, которым похотливые, мерзкие, развратные мужчины песьей породы из персов говорили гадкие и скверные слова, вызывая тем самым у них страдание и стыд великий. И другие магометане, общавшиеся с ними, ругали их, выказывали свое презрение, гнушались ими, били и причиняли этим несчастным множество страданий.

/461/ Увидев, что добровольно их нельзя обратить в мусульманство, эхтимал-довлат задумал обратить их в мусульманство насильственно. С этой целью он приказал жителям-магометанам, и особенно военным, хватать всех евреев, где бы они ни были, и тащить ко двору эхтимал-довлата. И каждый магометанин, где бы ни встречал еврея, схватив, тащил его к стопам эхтимал-довлата, а тот сначала кротко толковал с ним и говорил: «Ступайте вы, люди, отрекитесь от ложной веры вашей, признайте создателя и господа бога земли и неба и станьте нашими братьями».

А евреи отвечали: «господа и бога земли и неба признаем и поклоняемся ему, но быть братьями вашими не желаем и от веры нашей не отречемся, ибо вера наша праведна и дарована [359] нам богом, ведь бог дал ее нам через посредство пророка Моисея, это ты и сам знаешь».

Эхтимал-довлат сказал: «Если обратитесь в нашу веру, будете нашими братьями любимыми, более того, множество сокровищ, даров и почестей дадим вам».

На эти слова один из евреев, которого звали Иосифом, ответил: «Когда приходят к нам земледельцы страны нашей покупать нечистоты человеческие для садов, мы прежде всего берем деньги за нечистоты и затем отдаем нечистоты им, а вы бросаете нам религию вашу, положив на нее сокровища и дары». Так сказал муж [по имени] Иосиф, дабы эхтимал-довлат, разгневавшись на него за эти слова, убил бы его. Точно так же говорили и остальные евреи: «Убей всех нас, ибо лучше всем нам умереть, нежели принять вашу веру».

/462/ И эхтимал-довлат сказал: «Я знаю, вы говорите эти возмутительные слова, чтобы я, разгневавшись на вас, убил вас, но так и знайте: никого из вас я не убью, зато так долго буду мучить вас изысканнейшими и долгими пытками, пока вы, окончательно отчаявшись, не обратитесь в нашу религию».

Мужчины-евреи с общего согласия обратились с мольбой к эхтимал-довлату, прося предоставить им место для поселения, и сказали: «Как армянам, которых вы выселили из центра города, вы позволили поселиться в другом месте, так и нам выделите место, чтобы мы поселились и жили где-нибудь на окраине города; там мы постепенно отстроим каждый для себя жилище, уйдем из города, соберемся вместе и будем жить».

Эхтимал-довлат с согласия других власть имущих персов указал им какое-то место далеко за городом, называемое Гозалдара, близ Мусалас-Имама; место здесь было неудобное и неплодородное: во-первых, оно было расположено далеко от города, и, во-вторых, здесь не было воды, а когда проводили сюда воду из далеких мест, вода не шла, не доходила из-за дальности расстояния; когда же на месте рыли колодец, вода не била, ибо место было гористое и каменистое. Указали столь неудобное место, дабы и тут евреи [360] оказались бы в безвыходном и неопределенном положении, чтобы не смогли бы перебраться туда, а остались бы под открытым небом.

Затем эхтимал-довлат задумал постепенно мучить /463/ евреев. Исстари, с незапамятных времен, где-то на окраине города, вдали от строений и жилищ, было место, обнесенное высокой оградой с воротами в ней; но внутри, за оградой, не было ничего: ни жилищ, ни домов – одна лишь голая ограда вокруг.

Эхтимал-довлат приказал своим воинам приставить к каждым двум евреям одного воина в качестве мучителя и, схватив всех оказавшихся там евреев, связав, повести и загнать их за ту ограду. Землю же там залить водой и всех [евреев], скрутив им руки за спину, сняв исподнее и подняв подол одежды, посадить на землю. А было это в холодную осеннюю пору, так что земля намокла от пролитой воды, более того, она покрылась льдом, и несчастные евреи сидели на оледенелой земле, а персидские воины, стоя над ними, били их. Три дня и три ночи оставались евреи там, голодные, с пустыми желудками, ибо никто не дал им ничего поесть, а родичи их, придя [туда], стояли по ту сторону ограды и бросали за ограду принесенный [с собой] хлеб, чтобы было чем прокормиться; но и это воины отнимали и сами ели, не давали евреям. Поэтому они оставались голодными три дня, пока эхтимал-довлат не приказал вывести их оттуда, привести в город и бросить в темницу.

/464/ Эхтимал-довлат спросил предводителя и главу своей веры, которого они называют садром, относительно евреев, мол: «Как мы ни стараемся, добровольно они не принимают веру нашу, можно насильственно обратить их или нет?» Садр ответил: «Наша религия не предписывает насильственного обращения кого-либо [в магометанство]». Вторично эхтимал-довлат спросил: «Так что же мы будем делать?» – И садр сказал: «Это не моя забота, делай как знаешь».

Снова эхтимал-довлат призвал к себе евреев, посоветовал им покориться и принять веру Магометову, поскольку, мол, тому, кто примет веру нашу, подарим два тумана и он будет [361] избавлен от мучений и спокойно будет сидеть у себя дома; а тому, кто раньше обратится в нашу веру, дадим должность и власть.

Были среди евреев люди, недостаточно твердые в вере своей, совратившиеся на неправедную [стезю] воровства, распутства и подобных злодеяний и в помыслах своих склонные принять веру Магомета. Увидев все, пережитое евреями, а также услыхав увещания эхтимал-довлата, один из этих не очень верующих людей, по имени Аватия, сам уж вовсе неверующий и нечестивый, пришел раньше всех, предстал перед эхтимал-довлатом и согласился отречься от иудейства и исповедовать мусульманскую веру. Речь его очень обрадовала и осчастливила эхтимал-довлата, и он, почтив суетной милостью, превознес и обласкал его, объявил его своим названым братом и всю одежду, что /465/ на нем была, сняв, надел на него, вплоть до того, что кольца, сняв с пальцев своих, надел ему на пальцы. И еще подарил ему множество вещей, тем самым накрепко привязав его к себе.

Вероотступник Аватия стал советчиком персидских властителей, он сказал: «Мужчин-евреев не держите по нескольку человек вместе и не приводите на суд по пять или по четыре, ибо они, подбадривая друг друга, укрепляют дух свой; приводите их по два или по три и обращайте [в магометанство] насильственно, ведь по доброй воле они не обратятся в [вашу веру]». И еще: «Сперва схватите священника их, которого называют хахамом, и потрудитесь над ним как следует – посулите подарки, угрожайте пытками, может быть, он обратится, ибо, если он обратится [в мусульманство], обратятся и все остальные». Этот нечестивец и вероотступник Аватия научил их множеству уловок, подобных этим. По его наущению персы, не мешкая, стали искать и нашли хахама, которого звали Саид, и, приведя его, представили эхтимал-довлату, и тот сказал: «Послушайся меня и исполни повеление государя – прими нашу, магометанскую веру, и [тогда] ты получишь от меня множество подарков и благ». Но хахам не согласился, отказался. И долго говорили вельможи с хахамом, но не склонили его; он попросил [362] разрешения вернуться к себе домой, и вельможи позволили ему уйти. Но и здесь вероотступник Аватия внушил вельможам [мысль]; не отпускать его домой, а держать при себе. И вельможи так и сделали. На следующий день снова привели его в присутственное место и в тех же словах приказали ему обратиться в магометанскую веру, а хахам и на этот раз не согласился. /466/ На третий день дело кончилось тем же. А на четвертый день после долгих разговоров с хахамом вынесли такое решение: если он не обратится в магометанскую веру, распороть ему живот и, взвалив на верблюда, возить его по городу, а имущество и семью [его] разграбить. Вынесли решение и тут же привели верблюда, усадили [хахама] на него; явились палачи, оголили живот и, вынув мечи свои, требовали, чтобы хахам отрекся [от иудейства], иначе они угрожали распороть ему живот. И хахам, боясь смерти, а также жалея семью свою, отступился: его вынудили принять их исповедание, они обратили [его] в свою, магометанскую религию и возрадовались этому несказанной радостью.

Обратив хахама в свою религию, они стали приводить мужчин-евреев по одному или по двое в присутственное место и говорили им: «Что вы еще можете сказать? Ведь вот и хахам ваш перешел в нашу веру, почему же вы все еще упорствуете и сопротивляетесь?»

Но евреи не поддавались уговорам. Поэтому вельможи приказали воинам увести евреев в темницу, и тотчас же привести их снова; так их по многу раз уводили и приводили. Когда их водили туда и обратно, присутствовавшие там воины, рабы и слуги вельмож плевали, ругали, наносили удары и пощечины, валили их на землю и волоком тащили и, приведя, ставили перед вельможами, эхтимал-довлатом и насильно заставляли их принять веру Магометову. А евреи от страха перед муками вопреки желанию своему принимали [магометанское исповедание]. После принятия [магометанства] персы приносили новую капу и облачали в нее обращенных, дарили каждому из них по два тумана /467/ денег из государевой казны и позволяли им вернуться восвояси. А тех, кто не отрекся [от своей веры], возвращали в темницу и [там], [364] оставляли; затем приводили во второй, третий и много раз еще, ставили перед [эхтимал-довлатом] и заставляли отречься. И таким образом всех задержанных мужчин обратили в веру лжеучителя Магомета: в течение месяца они обратили в веру Магомета 350 человек.

После этого евреи выглядели еще более слабыми перед персами, ибо половина их перешла в веру персов. А персы еще более усилились над евреями и больше не давали им жить, хватали их, приводили изо дня в день к эхтимал-довлату и насильственно вынуждали их обратиться в Магометову веру.

И так долго персы преследовали евреев и насильничали над ними, дабы совратить их, и не уступали ни в чем, даже самом малом, пока не обратили в магометанство все еврейское население, проживавшее в городе Исфахане (евреев, проживающих в городе Исфахане, было мало – около трехсот домов, но не более того).

Покончив с ними, [персы] приставили к ним магометанского моллу, чтобы он обучал их вере Магомета, постоянно водил в персидскую молельню молиться по-персидски, детей их обучал магометанской грамоте и исповеданию. И еще распорядились, чтобы евреи дочерей своих выдавали за магометан и сами брали [магометанских] девушек, а также чтобы не приносили в жертву животных, как прежде это делали, а покупали бы мясо на торжище у мясников-магометан. /468/ И много подобных порядков установили персы для евреев. После этого приставленный к ним молла всегда собирал их, и они вместе отправлялись в мечеть. И евреи, чтобы угодить персам, молились несколько дней; из-за того же, что они приняли исповедание Магомета не от всей души, они ходили [в мечеть] несколько дней, а затем, отступая понемногу, [вовсе] оставили это. А когда приставленный к ним молла спрашивал евреев: «Почему не приходите в молельню?» – евреи отговаривались той или иной причиной. Молла предостерегал их, но они не внимали ему. Тогда молла явился к сановникам-магометанам и донес на них, мол, [евреи] не обращаются в нашу веру. Евреи тоже донесли на моллу, мол, [365] он хочет получить с нас взятку, поэтому так мучает нас, а мы не даем, потому он клевещет на нас. И так много разных небылиц и козней приписали евреи персам, что персам-вельможам и молле надоело [все это] и они отстали от них. Всем персам стало ясно, что евреи не желают принять Магометову веру.

Были также евреи, не ходившие в персидскую мечеть и даже не приближавшиеся к ней; они не покупали мяса на торжище и только у себя дома закалывали овец или же жили много дней подряд без мяса. Случалось, что изредка, боясь доносчиков и персов, евреи шли на /469/ торжище и покупали у мясников-персов мясо закланных [овец] и на глазах у всех, смело и открыто приносили к себе домой, якобы чтобы самим есть, но на самом деле они не ели [это мясо], а потихоньку выбрасывали его псам. И много таких дел было совершено евреями, и это ясно доказывало, что евреи не желают отказаться от иудейской веры.

Но нечестивец и вероотступник Аватия и вместе с ним его коварные товарищи-споспешники, отрекшиеся [от своей веры], были рады своей вновь обретенной вере, религии Магомета, и тверды в ней. Поэтому, вращаясь среди евреев, наблюдали, осведомлялись и доискивались, кто по доброй воле своей склонился к религии Магомета, а кто нет и все еще тайно поклоняется иудейской вере. В связи с этим они причиняли много неприятностей евреям – как существенных, так и несущественных: хватали евреев, притесняли, ругали, оскорбляли их, спрашивали: «Почему ты не ходишь в мечеть молиться, а ходишь в молельню еврейскую?» А иным [говорили], мол: «Сына своего посылаешь на обучение к хахаму, а не к молле». Кое-кому они говорили: «Мясо не покупаешь на торжище, а в доме своем закалываешь». И много подобных дел творили с евреями вероотступники из их же среды. Евреям, боявшимся персов, еле-еле удалось спастись из их (вероотступников) рук [ценою] многократных просьб и взяток.

Более того, эти вероотступники были причиной того, что персы взяли себе в жены дочерей трех евреев, /470/ ибо они упоминали при персах об этих девушках, очень хвалили [их] и [366] подстрекли персов взять этих девушек в жены; более того, сами из мстительных чувств заставили родителей этих девушек отдать их персам в жены. Евреи не хотели выдать [их за персов], и родители девушек прибегали ко всяким хитростям, давали взятки, чтобы избавить девушек, но не смогли [ничего сделать], и персы женились на [этих] трех девушках.

Евреи, глубоко уязвленные поступками вероотступников, были в большом горе, исполнились гнева и ярости. Они твердо решили про себя убить отступников, и прежде всего Аватию, ибо он был самым опасным.

Был среди евреев человек – отчаянный мститель за веру иудейскую, – которого звали Финхасом. Он, будучи ревнителем веры отцов своих, страстно желал в душе убить Аватию, с умом задумал и нашел еще трех человек из евреев – сообщников и товарищей себе в деле убийства нечестивца Аватии. Имя одного [из них] было Исаак, второго – Масих и третьего – Иуда. Эти четверо сговорились и твердо условились меж собой при [первом же] удобном случае убить Аватию.

И благодаря попечению Божьему случилось однажды такое дело: Аватия, по обыкновению своему, ходил по домам евреев, чтобы проведать и проследить за ними; встретил он священника еврейского, которого называют хахамом, и сказал ему, угрожая: «Это ты не даешь евреям обратиться в /471/ мусульманство, обходишь их дома, поучая, увещеваешь их остаться верными иудейству, а также совершаешь в домах их заклание животных?» И хотя хахам отпирался, всячески доказывал и клялся, [что он непричастен к этому], чтобы избавиться от него, ему это не удалось. Аватия сказал: «Если ты говоришь правду и не совершаешь заклания животных, то почему же держишь при себе меч для жертвоприношения. Так принеси и отдай его мне». А меч для жертвоприношения, требуемый Аватией, таков: это не простой меч, который есть у каждого, а совсем другой – большой, длинный и чрезвычайно острый, так что с одного раза, как только дотронешься до шеи овцы, отсекает голову, в крайнем случае – со второго раза, но не более, ибо если повторить трижды, то жертва считается не принятой. Меч этот изготовляется специально [366] для жертвоприношения, и держит его при себе для приношения жертвы священник, и никто кроме него. Поэтому Аватия сказал священнику, мол, дай мне меч для жертвоприношения. И хахам не в силах отвязаться от него отдал ему меч для жертвоприношения. Взяв меч, Аватия заткнул [его] за пояс и, оставив хахама, пошел по улице, на которой был дом Финхаса, и дошел до ворот его дома. Случилось так, что в это же время Финхас выходил из своего дома и тут же встретился с Аватией; оба они стали здороваться друг с другом и справляться о здоровье друг друга. Финхас из коварства и хитрости притворился другом и благожелателем [Аватии], сердечно и благосклонно настоятельно приглашал его к себе домой, якобы чтобы угостить. И Аватия пошел к Финхасу домой. Пришли туда и /472/ трое товарищей и сообщников Финхаса: Исаак, Масих и Иуда. Выдвинули стол, принесли яства и вино, и, так как время было весеннее, и на столе были огурцы, Финхас попросил у матери нож, чтобы очистить огурец. Мать его, зная, что [сын] просит нож, чтобы убить Аватию, не дала, отговорившись тем, что в доме нет ножа. А Финхас дважды и трижды повторил матери свою просьбу, но она не дала.

Тогда Аватия, достав меч, отнятый им у священника и бывший при нем, протянул Финхасу. «Вот нож, – [сказал он], – возьми и им очисти [огурцы]». Финхас, взяв в руки меч, тотчас же поднялся, схватил Аватию левой рукой за бороду и сказал: «Это ты отрекся от богом данной веры моисеевой и еще вынуждаешь сыновей Израиля делать то же самое!» И хотя Аватия громко вопил, Финхас не внял его [мольбам] и в тот же миг тем мечом отсек голову Аватии и отбросил его прочь при помощи трех своих товарищей.

После того как нечестивец Аватия околел, четверо мужей решили сделать так, чтобы бесследно исчез нечестивый труп его. И хотя они долго говорили на разные лады, но единодушия между ними не было, а с согласия четверых сделали так: с наступлением ночи, в полночь, взвалив на себя труп нечестивца Аватии, понесли его подальше от своих домов и бросили где-то посреди улицы, а сами исчезли. [367]

Мы спрашивали многих евреев, /473/ почему, мол, вы поступили так необдуманно и нелепо: вместо того чтобы после убийства [труп] уничтожить тайно где-либо, вы взяли и открыто бросили его посреди улицы. И все объясняли нам так: есть у евреев обычай – когда умирает мужчина, необходимо, чтобы жена его была очевидицей смерти мужа. А если муж умер в дальней стране, необходимо, чтобы кто-либо из очевидцев, приехав, удостоверил бы смерть мужа ее или чтобы прибыла достоверная весть либо письмо, удостоверяющее [смерть] и сообщающее о смерти мужа; тогда закон разрешает женщине сочетаться браком с другим мужчиной; в противном случае женщина эта не может выйти замуж, а должна сидеть, вдовая и беспомощная, горемычная и страждущая, до самого дня смерти своей. И четверо этих евреев из жалости к жене Аватии бросили труп его на улице, дабы жена его, увидев, получила бы право выйти замуж за другого.

Наутро, после ночи, когда был выброшен на улицу труп нечестивца Аватии, с рассветом, около трупа собралось множество народа, и опознали его; известили евреев и сородичей убиенного, которые собрались над ним и возмущенно, с громкими криками требовали выяснить, кто сделал это. Мать и жена Аватии тут же пошли ко двору эхтимал-довлата с плачем и стенаниями, рыдая, сообщили ему: «Брата твоего, Аватию, убили». Они явились также к государеву диван-беку, ему тоже сказали. Эхтимал-довлат и диван-бек тотчас же приказали множеству воинов немедля отправиться в еврейский квартал, в дома, на улицы, /474/ на торжища, и, где только ни встретят мужчин-евреев, всех, схватив и связав, привести пред очи диван-бека. И воины сейчас же исполнили [приказ]. А труп Аватии по приказу власть имущих убрали оттуда, принесли и бросили посреди большого городского майдана.

Затем стали приводить в присутственное место мужчин-евреев по трое, по четверо и спрашивали, мол, кто убийца? Евреи все в один голос отвечали: не знаем. И хотя многих уже спросили, однако открыть тайну не смогли.

А открыли ее таким образом: жил там один человек из [368] евреев, по имени Сасун, и было у него много имущества и доходов. Сасун этот был братом матери вероотступника и [дядей] убитого Аватии, но сам он не отрекся [от веры своей]. Покуда Аватия был жив и [уже] отрекся [от иудейства], он непрестанно хвастался перед дядей своим Сасуном, мол, так как я омусульманился, все твое имущество и доходы перейдут ко мне: я отберу их у тебя по закону и суду персидскому ². И Сасун, слыша от него такие слова, очень боялся, всегда поставлял ему яства и питье и якобы дарил драгоценные вещи и серебро, [а на деле] давал взятку, ублажал волю его, чтобы тот на деле не сделал то, о чем говорил на словах. И так проходили дни его. И вот в дни и часы, когда искали и не могли найти убийцу Аватии, в связи с этим заподозрили и схватили Сасуна, вокруг него собралась толпа мужчин, которые говорили: «Это ты убил Аватию, чтобы он не отнял твое добро». И хотя Сасун долго убеждал, доказывал и клялся, но так и не смог их убедить. И, попав таким образом в безвыходное положение, начали /475/ сам Сасун и друзья его неотступно искать [убийцу] среди евреев, расспрашивать встречных. И во время этих поисков Сасун встретил одного из товарищей Финхаса и со скорбной мольбой обратился к нему, клялся и божился, что никому не скажет, лишь бы нашлась для него возможность спастись, «ибо, – говорил он, – если схватят меня, с меня возьмут большой штраф и много добра, поскольку я прослыл богатым, а с тебя возьмут умеренный штраф, и все, что с тебя возьмут в качестве штрафа, я выплачу тебе, об одном прошу тебя: открой мне обстоятельства дела». Долго и убедительно просил и умолял Сасун, и тогда человек тот смягчился и рассказал Сасуну об убийстве нечестивца Аватии. А Сасун, чтобы спасти себя, сообщил все это персам. Персы тотчас же схватили трех товарищей Финхаса, убивших вместе с Финхасом Аватию, но самого Финхаса, как ни старались, найти не смогли, ибо еще в ту ночь, когда труп Аватии был выброшен на улицу, [рано] утром, на рассвете, Финхас вышел из города и бежал – уехал в дальние страны, чтобы больше не вернуться. Поэтому и не нашли [его]. [369]

Затем сел диван-бек в суде, и привели пред очи его трех убийц Аватии. Он стал спрашивать их об убийстве, и они признались в содеянном. Поэтому диван-бек вынес решение: приказал отвести этих трех убийц на большой майдан и там возле трупа Аватии убить всех троих и бросить около него. Так и было сделано.

В то время когда диван-бек пришел и сел, /476/ чтобы судить убийц, а вместе с ними и всех находившихся в заключении у персов мужчин еврейского происхождения, всем им завязали руки за спиной и персидские ратники охраняли их. Собрались там палачи и ратники, воины и военачальники персидские, а также почти все население персидское; и напоминали они не стаю птиц-скворцов, а капли дождевые и песчинки в пустыне, не поддающиеся счету, – собрались они у дверей суда, и не хватало места для всех собравшихся. Когда диван-бек приказал отвести трех мужей и убить, толпа персов-магометан, палачи и ратники, благородные и простолюдины подступили к евреям, наносили им удары, били по голове мечами, дубинами, рукоятками сабель и ружейными прикладами, бросали их на землю, волочили по земле, топили их в воде, поднимали и опять били. И стольким мучениям подвергли бедных евреев, что я не в состоянии перечислить! А трех мужей – убийц Аватии – повели на большой майдан и убили близ трупа нечестивца Аватии. После убийства [этих] трех мужей персам самим надоело все, что они сделали, и остальных евреев они бросили и ушли. Трупы же убитых дня три оставались там, посреди майдана, и лишь спустя три дня по приказу персидских правителей их убрали оттуда, увезли и похоронили.

После этого персы уже ничего не говорили и не делали с евреями: не требовали с них казенных податей и никаких иных государевых повинностей, почитали их за персов, за принявших религию Магомета, поэтому оставили жить, как им хотелось. Хотя персы и знали, /477/ что евреи не приняли веры Магометовой, но временно оставили все, как было.

Евреи же на собраниях своих, в своей среде поклонялись и исповедовали иудейскую религию, а не магометанскую. [370] Они говорили: «Мы ежегодно откладываем причитающиеся с нас казенные подати, кладем их из года в год в шкатулку и храним, чтобы, как только потребуют, тут же дать и избавиться». И еще говорили: «Те два тумана, что подарили нам в день вероотступничества, мы тоже сохранили и постоянно добавляем к ним ежегодные проценты, чтобы, когда потребуют, дать им и избавиться». До нынешнего года, когда излагаем сию историю, а это 1109 год нашего летосчисления (1660), 10-й день марта месяца, персы и евреи так и живут, как я рассказал, а грядущее известно [лишь] богу.

* * *

Следует также знать, что, когда все евреи города Исфахана волей или неволей обратились в веру Магомета, после этого эхтимал-довлат взял у государя грамоту и послал ее во все области Персидского государства к властителям земель, с тем чтобы евреи, где бы они ни жили, в деревнях или городах, все оставили бы иудейскую веру и приняли бы веру Магомета. Кто добровольно подчинится [приказу], хорошо, а кто воспротивится, таковых власть имущие должны насильственно и с пытками обратить в веру нечестивца пустыни. И как только доходил /478/ приказ государев до места, быстро, подобно пламени, охватившему тростник, созывали всех евреев и принуждали их исполнить повеление царя. Но евреи, где бы они ни жили, не желали принять веру Магомета, они отделывались [от этого] кто при помощи взяток, кто бегством, а кто иным способом. Те же, кто был в безвыходном положении, волей-неволей, притворно, видимости ради принимали веру Магометову, и хотя при персах и притворялись магометанами, но не были ими, а тайно все оставались в иудейской вере.

Из евреев, живших в персидских городах, следующие, попав в безвыходное положение, поневоле, видимости ради приняли веру персов: жители Кашана, Хума, Тавриза, Ардебиля, Казбина, Лара, Шираза, Бандарикума. А не приняли религии персов при помощи ли взяток, бегства или же [371] открытого сопротивления [уроженцы] Гюльпекана, Хунсара, Бандара, Шуштара, Хамадана, Иезда, Кермана, Хорасана, Думаванда, Астарабада, области Гилянской, селений Фахрабада.

Евреи, проживавшие в городе Фахрабаде, выступили открыто, воспротивились приказам государевым и не приняли магометанства. Приставленный же к ним вельможа, которого звали Мирза Садых, как только услышал, что евреев города Исфахана обратили в магометанство, взялся также за евреев, проживающих в городе Фахрабаде, и начал насильственно обращать их в мусульманство. Сделал это вельможа еще до того, как поступил к ним государев приказ, /479/ а евреи, огорченные его притеснениями, сказали в лицо властителю: «Не приказывал тебе царь подобных вещей, так почему же ты мучаешь нас?» От этих речей властитель несколько приуменьшил притеснения, но, затаив в душе сильную злобу, дождался, пока прибыла государева грамота; тогда этот властитель призвал евреев и сказал: «Ну, что вы можете сказать? Вот она, грамота с приказом царя. Так вот, идите выполняйте приказ царя – примите веру Магомета».

А евреи, открыто и смело воспротивившись, сказали: «Не примем веры Магомета и не оставим веры отцов наших, а ты делай с нами что хочешь».

Властитель долго подвергал их мучениям: несколько раз они были вздернуты на виселицу, их били батогами, пока они не стали бездыханными, много раз топили их в воде и, вынув [оттуда], снова били батогами; к ним домой были посланы воины разграбить их имущество и обесчестить жен, и те с большим рвением и наглостью делали это с женами, сыновьями и дочерьми евреев. Евреи же эти были богаты и имели [большие] доходы, многие из них владели лавками, то есть духанами, на торжище и торговали в них драгоценными кумашами и серебряной посудой, поэтому властитель приказал магометанам разграбить все добро в еврейских лавках, и они сейчас же были разграблены. А добра в лавках тех было не то чтобы достаточно, а много.

/480/ Было взято под стражу более ста мужчин-евреев, всем на шею [372] надели тяжелые и длинные железные цепи, и все они один за другим были скованы той цепью в ряд, и цепь была одна. Их без конца приводили во дворец властителя на суд и уводили в тюрьму, где держали в заключении. Длилось это три или четыре месяца. Властителю самому надоели все те пытки, которым он подвергал [евреев]. Тогда он приказал им, раз они не желают отречься от иудейства, надеть на себя какой-либо четкий знак, по которому все, кто увидит их, мог бы узнать, что они – евреи. Приказ этот был охотно принят евреями. А властитель, издеваясь над ними, приказал нанизать на шнур медные колокольчики, куски железа и меди, ручки от ковшиков и кружек, из которых пьют воду, и повесить все это на шею мужчинам-евреям, [чтобы] евреи ходили по улицам и площадям, по торжищам и повсюду с таким знаком. А еврей, у которого не будет этого знака, будет подвергнут наказанию, заключению и штрафу. И все евреи пошли на это: повесили себе на шею то, что велел властитель, и так ходили повсюду.

Евреи перенесли также много других притеснений и пыток, вплоть до того, что самим мучителям их, персам, надоело притеснять их и они оставили их в покое, перестали мучить. Таким образом, они избавились и все еще остаются [верными] родной вере иудейской, а будущее известно богу, которому вечная слава, аминь.

/481/ ГЛАВА 35

О сильном землетрясении в городе Тавризе

Пятого февраля 1090 года армянского летосчисления (1641), в пятницу, в городе Тавризе и окрестных гаварах его внезапно и неожиданно случилось ужасное землетрясение с сильными толчками, так что вся твердая толща земли дрожала, как лист, трепещущий в руках, или же вода в сосуде, колеблемом в разные стороны: ужасно загрохотала земля, загремело из пучины преисподней, затем началось [373] землетрясение, и оно погубило, разрушило и разорило все городские строения.

Многие из прекрасных и великолепных зданий, просторных и высоких, стоявших в городе, как известно всем, кто видел, с древнейших времен и [доставшихся нам] от царей, в мгновение ока обвалились и превратились в кучи земли.

Во время землетрясения обвалилось также прославленное здание, называемое Усташагырт (По видимому, караван-сарай), /482/ и засыпало множество верблюдов и иных животных, кои нашли там защиту от холода и снега зимнего.

С головокружительной небесной высоты высот низверглись стройные, причудливые башни и минареты мечетей; рушась и устремляясь вниз, они ударялись об землю и вконец исчезали.

А также [разрушилось] и прославленное здание, огромное и высоченное, прекрасное, всем известное строение, называемое Шамгазан ³, расположенное неподалеку от города, на берегу реки Шор ⁴, – вся кровля его обвалилась, и остались стоять лишь стены вокруг, да и те были расшатаны в основании, с четырех сторон появились щели, и стены развалились на четыре части. Все это так и стоит по сей день.

Что же касается домов и дворцов, баней и футки, то есть караван-сараев, кто может перечислить, сколько их было разрушено до самого основания? Множество людей, животных и скота, утвари и скарба, сокровищ и имущества осталось под землей, в поисках их [люди] дней двадцать или тридцать копали землю и камни, и с трудом им удавалось вытащить трупы или вещи.

Хотя это землетрясение причинило огромный ущерб городу Тавризу, гораздо больший ущерб – разрушение и ниспровержение, гибель людей и скота – был нанесен окрестным гаварам, как, например, гаварам Хосров-шах и Уску, селению Духуркан.

От сильного и грозного колебания разверзлась толща земли, и поднялись, устремляясь, подобно ручьям, черные воды; [374] и воды эти потекли по /483/ своим руслам. Спустя три дня снова было сильное землетрясение, и родники те иссякли, но появились другие, мелкие родники в иных местах; когда вода скапливалась, она напоминала прежние черные воды. И все время, пока продолжалось землетрясение, были и родники черной воды, а как только землетрясение прекратилось, исчезли и они.

Рассказывали, будто однажды какой-то пастух пас отары овец, а когда началось землетрясение, внезапно разверзлась толща земли и открылась глубь бездны, туда провалились, скрылись и исчезли, поглощенные землей, пастух и часть овец.

[Исчезло] также целиком и какое-то селение, возведенное под каменистой скалой: когда случилось землетрясение, рассеклась и раздробилась каменная твердь скалы и, низвергнувшись, [на селение то] хлынула, подобно лаве из песка, камня и земли, покрыла его все, разорила и дотла уничтожила.

Произошло землетрясение это в зимнее время, в пору жестокого холода. Зима была многоснежной, и не то чтобы всего раз, два или три раза поколебало бы землю и кончилось – длилось оно шесть месяцев. В течение [первых] двух месяцев колебания были часты: случалось за сутки, днем и ночью, пять-шесть раз бывали, а иногда больше или меньше этого; и так было каждый день. А спустя два месяца колебания бывали раз в десять, двадцать и тридцать дней.

/484/ По этой причине все были объяты ужасом и тревогой, обезумели от страха перед землетрясением, которое начиналось внезапно. И хотя многие спасались, выбегая из домов, избавлялись от обвалов и смерти, но много было и таких, что остались под развалинами и погибли от удушья. В ту зиму [люди] не выдерживали и не могли жить в помещениях, все они выходили из домов и жили в шалашах и шатрах – кто у ворот дома, кто в виноградниках и садах, а кто в иных подходящих местах, пока не пройдет гнев господень. Ибо жителям страны, а также и всей вселенной стало ясно, что было это не обыкновенное землетрясение, а что открыто [375] снизошли на них кара, и возмездие, и гнев господень, как на ниневитян (Иона, 1).

Жители города и гаваров, увидев себя виновными перед господом (ибо он беспрестанно наставлял их жезлом гнева), придя в себя, обращались [к нему] с бесконечными молитвами и мольбами, обетами и жертвоприношениями, взывали к тому, кто в силах был избавить их от беды. Ибо хотя за тяжкие грехи [господь] гневно поучает и яростно бранит, однако – ведь Ему свойственны милосердие Творца и сострадание Попечителя – и Он сжалился над созданиями [рук] Своих, согласно речению пророка: «бог благий и милосердый, долготерпеливый и многомилостивый» (Иона, 4, 2). Он не гневался до конца и не затаил злобу навеки, а отвратил от них грехи их, по /485/ истолкованию неба и земли, сжалился над тварями своими, подобно тому как отец и мать [жалеют] детей своих, ибо вспомнил, что это люди и сотворены они из праха. Распростер и распространил на них милость и сострадание Свое, отменил кару и даровал им незыблемость земли, спокойствие стране и мир людям, которые живут, воссылая ежечасно хвалу Ему, ибо, хотя Он, предостерегая, проучил их, но смерти не предал. В этом проявилось и стало очевидным всесилие и могущество бессмертного царствия Его, благость и милосердие человеколюбивой воли Его, а посему все единодушно прославляют благословенное царствие бога нашего, восхваляемое во веки веков, аминь.

/486/ ГЛАВА 36

Рассказ о могиле а костях патрика ⁵ Варда

Как написано в истории о патрике Варде ⁶, он коварством и плутнями дал персам [возможность] уничтожить ромеев ⁷. Соперничество это и злобу ромеи до сих пор затаили и по сей день изыскивают средства отомстить за это соперничество. [376] И из года в год приезжают [к нам] люди из племени ромеев, чтобы выкрасть останки костей патрика Варда, повезти их к себе и исполнить над ними злую волю свою, так как угодно душе их.

В последнее время случилось так, что однажды в 1013 году армянского летосчисления (1564) приехали снова двое мужей из ромеев, чтобы украсть кости патрика Варда, погребенные в церкви селения Хоргом, в гаваре Айудзор, области Васпуракан. Так вот, кости патрика Варда погребены в церкви, первоначально возведенной на земле, на естественном грунте. Затем эта церковь была засыпана, и на нее навалили столько земли, что получился большой холм, так что со стороны казалось, что этот холм существовал здесь со дня сотворения [мира], испокон века и создан он богом, а не людьми. Церковь была засыпана землей, и [холм] стал еще выше; и уж затем поверх нижней церкви на вершине холма была сооружена /487/ новая. В этой церкви священники отправляют церковную службу и семь таинств церковных, а селяне приходят туда и молятся. Селение расположено не вокруг церкви, а к востоку от нее, прямо на холме; на расстоянии около двадцати саженей к западу от церкви и холма находится море, называемое Ванским морем. Кроме того, к востоку от селения и церкви течет река, она проходит к югу от них и вливается в море.

Двое пришлых ромеев сперва притворялись людьми добродетельными, честными и отрекшимися от всего мирского, так что даже священники и прихожане поверили им, дали ключ от церкви и назначили [одного] ключарем церкви и [другого] пономарем. А они спустя много ли, мало ли времени, воспользовавшись случаем, вырыли яму на расстоянии около пятнадцати саженей к западу от церкви, прорыли подкоп и, подкапывая таким образом, продвигались вперед, надеясь попасть в нижнюю церковь, где были погребены кости патрика Варда. Землю же, вынесенную из подкопа, перетаскивали и сбрасывали в море с вершины обрыва (на берегу моря был обрыв, подточенный морскими волнами). И так как селение находилось к востоку от холма, а западный [377] склон его был безлюден, сторона эта была безопасна от людей, поэтому, успокоившись, эти ромеи действовали. И вот, когда они высыпали землю, а волны морские, плескаясь, замутили воду, мутная вода смешалась с речной водой и поднялась вверх по реке, ибо вода речная образовала запруду и стояла у морского берега. /488/ Поселяне, увидев, что вода, всегда прозрачная и чистая, стала теперь мутной, удивлялись: «Дождь не шел и паводка не было, почему же вода помутнела?» Так говорили они друг другу, удивлялись и допытывались причины. Стали ходить и искать и заметили разбросанную землю, а затем нашли яму и подкоп. Тогда крестьяне схватили этих мужей и заперли их в потайной внутренней комнате и долго изощрялись, пока те люди все правдиво не рассказали: мол, приехали мы с целью выкопать кости патрика Варда и увезти. Тогда несколько поселян, договорившись, втайне от остальных однажды ночью посадили этих двоих на плот, вывели их в открытое море и, подталкивая вперед, довели до середины моря и там, привязав им камень на шею, оставили их в глубине морских вод. Тем и кончилось это дело, как рассказали нам пожилые и старые люди; и с тех пор крестьяне бдительнее стали охранять церковь ту, подобно завету, полученному сынами от отцов, во славу бога. И это тоже так.

/489/ ГЛАВА 37

О землетрясении в городе Ване и его окрестных землях

И вот 2 апреля 1097 года армянского летосчисления (1648), в ночь с великой пятницы на великую субботу, когда ночь минула и наступило утро и уже служили утреннюю молитву, неожиданно грянул гром и [раздался] треск, а вслед за этим [началось] ужасное землетрясение – такое, какого никто из жителей всех этих гаваров никогда не видывал.

От этого землетрясения обвалилась ограда внутренней [378] крепости города Вана от Тавризских ворот (У Аракела: ***, от перс. dargah-"ворота") до Игарской башни (В тексте *** от араб. burg -"башня в крепостной стене") и еще то там, то тут, во многих местах, обвалилась и обрушилась стена, а там, где не обрушилась, была повреждена так, что впоследствии пришлось разрушить всю [ограду] и возвести новую.

Церкви в городе Ване или были повреждены, или обрушились. Вовсе развалилась церковь во имя святого Саака, которая впоследствии [вновь] была сооружена ходжой Ахиджаном. Была повреждена церковь, называемая Эчмиадзином, /490/ и опять тот же ходжа Ахиджан восстановил ее, и лучше, чем первую. А в церкви святых Апостолов обвалилась кровля изнутри, восстановили ее ходжи Атомяны. Обрушился также купол церкви святого Погоса, который восстановил Геракенц Зирак. А из мечетей остались лишь мечеть Мустафа-паши и ее минарет, остальные мечети и их минареты все обвалились. Обвалился минарет мечети в вышгороде.

Разрушено было много домов, дворцов и строений, а под их развалинами осталось множество людей и животных. И так велико было [число] умерших, что их погружали на телеги и вывозили за черту города; не хватало могил, чтобы хоронить каждого в отдельности, [поэтому], вскопав землю, рыли большие ямы и, завернув в холстину по восемь или десять трупов, опускали их в яму и засыпали землей.

Дней восемь земля непрестанно колебалась, так что [люди] не могли жить в домах, а жили в шатрах в отдаленных местностях, ибо в течение тех восьми дней земля, подобно шлюпке на поверхности воды, без конца колебалась, а после этого она несколько успокоилась, и колебания бывали уже раз в четыре, пять и десять дней; так продолжалось, пока не кончился месяц июнь, и тогда земля милостью Божьей обрела устойчивость.

После первого землетрясения все, кто избежал смерти, пришли к себе домой и стали копать землю и вытаскивать из-под развалин вещи и людей. И хотя погибло бесчисленное [379] множество [людей], много было и таких, кои попечением Божьим выжили, пока их не вытащили из-под развалин. Так что спустя десять-пятнадцать дней все еще вытаскивали из-под развалин живых людей.

/491/ И еще в дни этого землетрясения произошел случай, которому многие удивлялись: какой-то человек, бедный и нищий, армянин по происхождению и веры христианской, уроженец того же города Вана, еще до землетрясения вышел из города и отправился побираться в селение под названием Карапос. Было у этого человека двое сыновей, младшему было около десяти лет, [немногим] больше или меньше этого; эти двое мальчиков остались дома, а когда наступил вечер, они, по обыкновению, легли спать. В ночь же, когда произошло землетрясение, обвалился и их дом, а дети остались под развалинами. Отец их, отправившийся в селение Карапос, спал в чьем-то доме, и когда случилось землетрясение, свалилась балка и перебила ему ноги. По этой причине человек этот оставался в селении Карапос до [праздника] Вознесения, пока не зажили его сломанные ноги. Тогда он собрался, поехал в город и увидел, что дом его обвалился. Сам он и все остальные думали, что дети, оставшиеся дома, погибли. Он собрал несколько человек, привел их туда, те раскопали обломки и увидели живых детей и, восхищенные, воссылали хвалу богу, потому что после землетрясения прошло сорок четыре дня, в течение которых дети оставались под развалинами, и благоволением и милостью Божьей они вышли из-под них живыми. И все, кто слышал и видел это, были восхищены и диву давались. Молва об этом дошла до городского паши, который привел детей к себе и, расспросив, удостоверился во всем и, записав на бумагу этот случай, происшедший с детьми, сохранил у себя на память о чудесах /492/ Божьих. Когда детей спрашивали, мол, что вы ели, они показали немного хлебных крошек, мол, мы иногда ели это, а когда спрашивали о воде – показали посуду, где была квашеная свекла, мол, когда нам хотелось пить, мы ели это и утоляли [жажду], но мы не знали ни дня, ни ночи. И дети эти милостью всемогущего бога живы до сей поры. [380]

Кроме того, обвалились и разрушились монастыри области Ванской ⁸: Верхний Вараг, Нижний Вараг, церковь святого тэр Тодика, большая церковь монастыря Салнапата, монастырь Шушаниц, монастырь Курупаша, монастырь Хекуц, монастырь Эремера, монастырь Срху, монастырь Бердака, монастырь Кендананиц, монастырь Крунка, монастырь Ангуснера, монастырь Алера и монастырь Арджака. Из указанных монастырей лишь оба Варага, монастырь Крунка и монастырь Хекуц были восстановлены, от остальных остались лишь руины. В селениях, расположенных вокруг Вана, обвалились все строения, и с ними вместе разрушились их церкви. А церковь Норагеха была [сначала] отброшена на расстояние одного артачапа (У Аракела: ***-букв. "площадь", "растояние в одно поле") от своего [прежнего] места и затем развалилась.

И от этого землетрясения иссякли многие родники, бившие испокон века; высохли также и все ручьи Ехнаберда, приводившие в движение шесть мельниц, потому из-за отсутствия воды крепость перенесли оттуда и возвели в Хасрике. Точно так же и селение, называемое Нижний Багах, где высохли источники: из-за отсутствия воды это селение перенесли и обосновали в Хасрике. И еще источники селения Аван – двенадцать родников – все они иссякли, а сейчас их и не видно.

В ущелье достославной обители монастыря Огвоц ⁹, недалеко от него, была гора, /493/ и гору эту называли Абегнер; в ночь, когда произошло землетрясение, эта гора из камня, твердая, крепкая, богом сотворенная, сдвинутая ужасным толчком, сокрушенная и раздробленная, низверглась сверху вниз в ущелье, там разворотила ущелье и заполнила его; завалив все [ущелье], убила трех мужчин, отрезала путь (так что позже в другом месте провели дорогу), уничтожила водяную мельницу ([потом] построили ее в другом месте) и, завалив ущелье, на много дней преградила течение воды в реке, и уже после, спустя много дней, понемногу вода сама прорыла себе путь и пошла этим путем. А в гаваре Айоцдзор, [381] близ монастыря Эремер, опустилась вниз и была поглощена землей площадь величиной с поле, и получилась огромная глубокая яма до [самой] бездны, а из ямы и бездны поднялись черные воды и затопили яму. И все так и остается по сей день.

Паша города Вана и другие сановники описали в грамоте все происшедшие события и послали в город Константинополь, сообщили государю хондкару Ибрагим-султану, мол, столько строений, городов и селений, мечетей и церквей разрушено. И еще ходжи города Вана послали [человека] к ходже Рухиджану, находившемуся в те дни в Константинополе, [с просьбой] получить у государя позволение заново отстроить разрушенные монастыри и церкви, и ходжа Рухиджан получил от государя разрешение и послал в Ван ходжам, а те, как мы раньше рассказали, начали строить церкви в городе и в монастыре Варага. Прежде всего вардапет Киракос, настоятель Варагского монастыря, дал обет построить молельню, что и выполнил, построив ее; /494/ ходжа Амирхан [восстановил] церковь св. Креста, Мархас Челеби – церковь Богородицы, ходжа Диланчи – церковь святого Сиона, ходжа Иованнес – церковь святого знамения. Эти церкви были отстроены, но остались церковь Бердов ¹⁰ и церковь Сорока иноков; была возведена ограда вокруг монастыря. Завершили также строительство монастыря Нижний Вараг и других монастырей и церквей. И все они стоят, каждая на своем месте, милостью Божьей, которому вечная слава. Аминь.

ГЛАВА 38

История и причины разорения славного монастыря, называемого Варагом, [о том, как] похитили и [увезли] святое знамение в крепость Хошаб и возвратили его в город Ван

Владетель крепости Хошаб, которого звали Сулейман-беком, самовольно вскрывал вьюки в караванах, шедших из Вана в Тавриз и из Тавриза в Ван, и, если что-либо из вещей [382] ему нравилось, он бросал хозяину немного денег и, отняв у хозяина, брал эти вещи себе под предлогом, будто купил их за деньги.

А владетелем и повелителем города Ван в это же время был некий высочайший сановник, уроженец того же города Вана, которого звали Хюсейн-ага. Явившись к нему, люди, чьи вещи и товары разграбил Сулейман-бек, возвели на Сулейман-бека множество обвинений, а /495/ Хюсейн-ага поставил в известность о действиях Сулейман-бека государев двор в Стамбуле. Вследствие чего государь приказал Хюсейн-аге относительно Сулейман-бека, мол, отними вещи и верни их владельцам, но Сулейман-бек не вернул. Поэтому Хюсейн-ага, взяв все ванское войско, а также собрав всех окрестных князей из племени Маров, в том числе и великого князя маров Ездишера, который был владетелем Джуламерка, Шагаха и многих других гаваров и крепостей, пошел вместе с ними, осадил крепость Хошаб, в которой, укрепившись, сидел Сулейман-бек; три месяца продолжалась осада, и они опустошили всю страну. Вследствие этого Сулейман-бек впал в отчаяние и тревогу; не видя выхода, он дал большую взятку золотом и серебром великому парону Ездишеру, дабы он как-нибудь увел Хюсейн-агу и всех остальных прочь. Дело завершилось тем, что они получили много добра с Сулейман-бека и, уйдя прочь, каждый из них отправился восвояси.

Когда после их ухода прошло несколько дней, пришел как-то надменный, кровожадный и проливающий кровь человек – победоносный воин и непобедимый боец, по имени Чомар. Хондкар, царь османов, пожаловал ему честь и власть паши и дважды или трижды посылал его в города и области управлять по обычаю османов ими, но везде, куда бы его ни посылали, он правил страною крайне жестоко и несправедливо, разорял, грабил и расхищал [добро], обращался несправедливо со всеми – как с воинами, так и с простым людом. И отовсюду, куда бы его ни отправили, /496/ к царю и везиру доходила молва о [его] несправедливости и злоупотреблениях. Поэтому, когда исполнился [срок] его управления в городах, где он был пашою, и он явился ко двору государя, ему больше [382] не предоставили власти и пашалыка. Это было для Чомара крайне тяжелым и болезненным ударом, поэтому он взбунтовался против государя, выехал из Константинополя и направился в сторону Бурсы и Анкюрии. К нему примкнули праздношатающиеся люди и бродяги, все воры, разбойники, разрушители и им подобные злоумышленники; вместе с ними он обитал в горах и пустынях и так проводил дни свои. Когда ему было угодно, он спускался вместе с ними с гор, выжидал в засаде проходящие по дорогам караваны, бросался на них: кого убивал, кого вынуждал к бегству, а [сам] уходил, захватив золото, серебро и все, что ему хотелось. И делал он это не то чтобы несколько раз или же тайно, а явно и смело, много дней подряд, так что прекратилось движение по дорогам, и молва об этом долетела до Константинополя, дошла до царя. Поэтому царь издал приказ встать во главе большого войска, выйти на бой с ним и убить [Чомара]. Военачальник, снарядив большое войско, пришел сразиться с ним; убить его не смогли, однако вынудили к бегству оттуда. А Чомар, куда бы ни пошел, везде делал то же самое. Поэтому царь приказал властителям и военачальникам всех областей: куда бы Чомар ни пошел, властители и воины той страны должны были сразиться с Чомаром и убить [его]; и если найдется человек, который принесет голову и знак Чомара, он получит большие подарки и будет возвеличен /497/ царем (так как палец правой руки [Чомара] мышцами был стянут к руке и прижат к ладони, поэтому и было сказано принести знак). Из-за этого приказа царя, куда бы ни пошел Чомар, все воины и властители областей преследовали его. И Чомар, не находя нигде покоя от преследования, бежал и добрался к Сулейман-беку. Сулейман-бек из-за львиной храбрости его и победы в боях принял его и сказал: «Будем братьями, сохраним родную страну нашу и будем владеть ею сообща».

Еще одна история, необходимая в этом повествовании моем: тот, вышеописанный, Хюсейн-ага по каким-то причинам заключил дружбу и союз с великим князем маров Ездишером и дочь брата своего выдал замуж за брата Ездишера, [384] которого звали Хосров-паша. Эти двое – Ездишер и Хюсейн-ага – горячо полюбили друг друга, подружились и стали кумовьями и друзьями.

Еще одна история: этот Хюсейн-ага очень укрепился и усилился в городе Ване, так что ему подвластны были и паша, и кадий, и янычар-агаси, и гуллар-агаси, и все другие, он убил десятерых из знати города, в том числе и гуллар-агаси, а остальные вельможи в страхе убежали от него.

И еще случилось такое дело. У османов принято, в том случае если старого пашу смещают с должности, на его место посылать нового пашу; так, в городе Ване сместили старого пашу, /498/ и царский двор послал в Ван нового пашу – Мусалима. А Хусейн-ага и старый паша, договорившись, не признали вновь прибывшего пашу Мусалима, а вернули [его] в Стамбул. Пароны города Вана, оскорбленные Хюсейн-агой, тайно от него, украдкой написали множество обвинительных слов против него и послали с возвращающимся ко двору царя Мусалимом.

Спустя несколько дней прибыл от царского двора [на должность] янычар-агаси города Вана некий князь, по имени Синан; вошел он в крепость, стал править в вышгороде и всеми янычарами. Спустя несколько дней этот вновь прибывший янычар-агаси, Синан-ага, начал из вышгорода стрелять из пушки по двору паши, говоря, дескать, государь велел [мне] идти на тебя, дабы ты собрался и ушел из города. Пушки стреляли также и по дому Хюсейн-аги, которому посылали послания, мол, не задерживай пашу, выпроводи его. А Хюсейн-ага и паша, испугавшись пушки, собравшись, направились к северной стороне нижней крепости, поближе к Тавризским воротам, вошли в местечко, называемое Палти-Тнер, и укрепились там, ибо ядра, летящие из вышгорода, не доходили туда, потому что скалистая гора, подобно шатру, прикрывала сверху его. А гулы ванские, очень боявшиеся Хюсейн-аги, собрались к нему, хотя враждовали с ним и ненавидели его.

Янычар-агаси послал людей в крепость Хошаб и доложил [385] Сулейман-беку о приказе, полученном от царя, и об исчезновении Хюсейн-аги и паши; Сулейман-бек, ввиду ярости и жажды мести за прошлое, только и /499/ мечтал, что о такой вести, не медля ни минуты, он быстро собрал большое войско, взяв с собою и упомянутого нами выше Чомара, направился в город Ван; они без конца рыскали там и тут по селениям вокруг города, дабы как-нибудь настигнуть Хюсейн-агу. И так, рыская, они добрались до селения Арджак, а оттуда пришли в селение Харакунис. Селение это принадлежало Хюсейн-аге, и, мстя Хюсейн-аге, Сулейман-бек, подняв на копье, убил танутэра этого селения.

Выйдя оттуда, Сулейман-бек и Чомар направились с войском своим к монастырю Варага. И здесь они воочию увидели и узрели великолепную обитель Варага, о которой они и раньше слыхали, [восхищенно] разглядывали [ее]; подумав, они решили, что в таком чудесном, прославленном и великолепном монастыре должны быть собраны в течение долгих лет имущество и добро, утварь и посуда из меди, серебра и золота, так что пришло-де время захватить все это.

С этой целью они неожиданно захватили всех обитателей монастыря, связали их, бросили в темницу и, приводя по одному к себе, допрашивали относительно имущества монастыря и требовали, чтобы они [показали, где оно]; а они показывали лишь то, что было видно, об остальном же говорили: «Все увезли в город и там хранят, ибо в страхе перед ворами и разбойниками ничего здесь не оставляют».

Однако всех обитателей монастыря, хотя и помучили, кого сильно, а кого слегка, [вскоре] оставили; те из них, кому удалось убежать, убежали безвозвратно. Трех престарелых иноков из монастырской братии, которых звали тэр Иованнес, тэр Саак и тэр Мовсес, схватили и /500/ держали в цепях с большими предосторожностями; они говорили: «Остальные обители молоды и ничего не знают о монастырских тайниках, эти же престарелы и древни по возрасту, они знают все». Их приводили к себе, требовали, сперва пытаясь убедить словами, а затем угрозами, показать им монастырские тайники. [386] Иноки говорили: «Мы не знаем даже, о чем вы говорите»; они охотно, от всей души решили принять смерть и умереть, но не указать [тайники].

После долгих допросов начали мучить их: сперва повесили за ноги, жестоко, немилосердно и долго-долго били их дубинами.

Затем каждому иноку скрутили обе руки назад, привязали друг к другу большие пальцы, протянули веревку между обеими руками, подвесили их высоко над землей и, принеся тяжелые камни, положили им на плечи. И так оставили их висеть, и они висели до вечера, так что обе руки у них были вывихнуты в суставах, и иноки плакали и кричали, мол, ничего не знаем о том, что вы у нас спрашиваете. Но нечестивцы не внимали ничему.

После этого закинули петлю из веревки на голову инокам таким образом: веревку от светильника (В тексте: ***-спещиально выделываемая, очень прочная и тонкая веревка, на которой в церквах висели светильники.), тонкую и прочную, связали, вдели в нее, как в кольцо, голову, продели в веревку палку и начали ее крутить; когда крутили палку, веревка крутилась и сучилась, и стала она очень прочной, влилась в мясо и кожу головы иноков, и головы их были зажаты, словно в тиски; все мясо, кожа, жилы /501/ головы и шеи вздулись и налились кровью, и глаза их готовы были выскочить из орбит, а иноки, бездыханные, в обморочном состоянии, замертво упали на землю.

А потом принесли тонкую и прочную веревку, обвязали иноков вокруг поясницы и потащили их вверх, подвесили их высоко [над землей], а вокруг собрались нечестивцы и войско их, богохульствовали, оплевывали [их] и издевались над ними: «Какие муки переносите, отчего же не покажете тайники монастырские?» Но иноки не показывали и решили умереть.

Позже пришел Чомар, сам раздел сокрытые тела иноков и, накинув платок на мужской член их, взяв [его] в рот, жевал [387] его зубами; и это причинило инокам жестокие страдания, и они упали бездыханные, словно трупы.

Вот такие ужасающие муки перенесли бедные иноки; при каждой пытке они почти умирали и [вновь] оживали, и особенно при последней, той, что была для них крайне тяжелой мукой. От долгих пыток они были так измучены, изнурены и измождены телом, что не в состоянии были стоять на ногах. Все эти перечисленные нами поименно мучения были явными и значительными, мы подробно и описали их, а мелкие [мучения], что мы опустили, ты сам вообрази. И все это было задумано и совершено проклятым и безжалостным безбожником, зверем в человеческом обличье – Чомаром.

После такого горя и мучений, когда Чомар понял, что иноки не покажут тайники, он сам взялся за дело и решил обыскать и найти монастырские тайники. Взял он в руки молот, т. е. /502/ кирку, и стал ходить по монастырским церквам, домам – повсюду, останавливался, смотрел, разглядывал и отмечал все места, а затем повсюду, где, по его мнению, был тайник и что вызывало его подозрения, выстукивал молотом, находившимся у него в руках. И, так обходя, пришли они к одной из церквей и вошли [в нее]; и когда он ударил по подозрительному месту, тотчас же раздался гул, поэтому стали быстро рыть и обнаружили яму, полную утвари, ибо всю медную монастырскую посуду, вынесенную отовсюду, собрали в одном месте, зарыли и спрятали там. Найдя этот тайник, [нечестивцы] еще более уверились в том, что существует множество таких [тайников], и начали еще тщательнее искать и выстукивать повсюду. Оттуда пошли они в другую церковь, и, когда ударили, там загремело; поспешно [начав рыть], они обнаружили пустой тайник, в котором не было ничего.

Оставив его, они пошли еще в одну церковь и, когда выстукивали, обнаружили большой тайник, в котором хранились великое святое знамение и все сосуды церковные; быстро разрыли и нашли дверь тайника. Войдя внутрь, увидели, что он полон сокровищ, и там же поверх всей утвари лежало великое святое знамение ¹¹, завернутое во множество покрывал, [388] в красивом ковчежце. Сулейман-бек сам взял в руки святое знамение и вынес [оттуда]. Затем вынесли оттуда и всю утварь. Там было множество серебряной посуды, чаши, кресты, крест в человеческий рост, весивший один литр [страны] хондкара, на котором было начертано: «Крест Давида»; множество Евангелий в золотых и серебряных окладах /503/ и другие книги, серебряная утварь, рипиды, ладанницы и светильники, великолепные и драгоценные ризы и занавесы, покрывала для алтаря и множество скарба и утвари, спрятанной там. Все это собрали и вынесли наружу. Всю серебряную утварь положили в сундук, а медную уничтожили; остальное же, в том числе и святое знамение с его украшениями, взвалили на коней и, схватив какого-то священника, привели и велели ему идти со святым знамением, чтобы служить ему. А Сулейман-бек и Чомар с войском своим, захватив все это, уехали и добрались до Хошаба.

Таким образом, вся утварь и имущество [монастыря] Вараг были перевезены в Хошаб, когда был 1100 год нашего летосчисления (1651).

А трое иноков, которых столько пытали, хотя и продолжали жить еще один год, но [жили] подобно умирающим пресмыкающимся и жаждали смерти, ибо их снедала чахотка; (В тексте: *** М. Броссе переводит слово *** a demi-morts; *** (от груз glerk'i, glerk)-"чахотка", "туберкулез" (см. "Livre d'histoire" стр. 506)) спустя год смерть настигла их и избавила от мучений.

Комментарии

1. Гебры — персы, не принявшие ислама, последователи зороастризма.

ГЛАВА 34

2. Речь идет о законе Имама-Джафара (см. прим. 44 к гл. 5).

ГЛАВА 35

3. Речь идет о древних сооружениях, возведенных ханом Газаном (1271—1304) в начале XIV в. в пригороде Тавриза, о которых Рашид ад-дин писал: «[Газан-хан] заложил еще и другой город, [по площади] больше огражденной площади старого Тавриза, в местности Шанб, называемой также Шам, где он выстроил абваб ал-бирр (букв. „врата милосердия", „справедливости".— Л. X.), так что он включает в себя [эти] богоугодные заведения и большую часть их садов, и дал ему название Газанийе» (см.: «Джами ат-таварих», т. III, стр. 235).

4. Говоря о р. Шор, Аракел имеет в виду р. Аджи-чай, что по-турецки значит «соленая река».

ГЛАВА 36

5. Слово «патрик» (от греч. itaTpixiot, лат. patricius) применительно к VII—VIII вв. обозначало титул высокопоставленного должностного лица в Византии. Этот титул носили также и правители византийской части Армении. У Аракела Даврижеци это слово иногда употребляется по отношению к богатым и влиятельным вельможам (см. стр. 280).

6. Патрик Вард — сын Теодороса, последний отпрыск княжеского рода Рштуни. Титул патрика он получил от византийского императора Константа (см.: «История анонимного повествователя», стр. 94—106). Патрик Вард был некоторое время спарапетом (военачальником) армян.

7. Эпизод, связанный с изменой патрика Варда византийцам и переходом его на сторону персов (вернее, арабов), нашел широкое отражение в средневековой армянской исторической литературе. Подробнее об этом см.: «Всеобщая история Вардана Великого», стр. 87; «История халифов, вардапета Гевонда», стр. 8; «История анонимного повествователя», стр. 94—98. Событие это включено также во многие рукописи, хранящиеся в Матенадаране им. М. Маштоца. Рассказ о вероломстве патрика Варда сводится к следующему: император Констант, узнав о готовящемся походе мусульман на Армению, велел правителю Киликии выйти им навстречу и, отстранив князя Теодороса Рштуни от должности спарапета, передал ее Смбату Багратуни. Ему было предписано присоединиться к главнокомандующему греческими войсками, а Теодорос должен был все же повести свои полки на помощь греческой армии. Теодорос Рштуни приказал своему сыну Барду при первой же возможности перейти на сторону неприятеля. Во время сражения, заметив, что верх берут арабы, Вард перешел на их сторону, дав тем самым неприятелю возможность окружить его недавних союзников — греков (см.: «Всеобщая история Вардана Великого», прим. 305 к стр. 115).

ГЛАВА 37

8. Все эти церкви и монастыри, а также разрушения, причиненные сильным землетрясением 2 апреля 1648 г., подробнейшим образом описаны Амазаспом Воскяном в многотомном труде «Монастыри Васпуракана-Вана».

9. Огвоц, или Огеацванк (Духов монастырь),— один из прославленных армянских монастырей, расположенный недалеко от Вана. С этим монастырем связана легенда, на которую ссылается Аракел Даврижеци в гл. 41 (см. также и прим. 3 к гл. 41).

10. В тексте: *** в переводе М. Броссе: «...celle de Berdov» (см.: «Livre d'histoire», стр. 501). У А. Воскяна церкви под таким названием не значится. Быть может, речь идет о монастыре св. Богородицы в сел. Бердак (в Тоспе), тем более что у Воскяна («Монастыри Васпуракана-Вана», т. I, стр. 231) в связи с этой церковью упоминаются разрушения, вызванные землетрясением, описываемым Аракелом Даврижеци.

ГЛАВА 38

11. Речь идет об одной из реликвий армянской церкви — о святом знамении Варагском, с которым связано предание (см.: «Шаракан», стр. 303—304, прим. 1).

Текст воспроизведен по изданию: Аракел Даврижеци. Книга историй. М. 1973