АРАКЕЛ ДАВРИЖЕЦИ

КНИГА ИСТОРИЙ

(О ПРОИСШЕСТВИЯХ В АРМЕНИИ, В ГАВАРЕ АРАРАТСКОМ И В ЧАСТИ ГОХТАНСКОГО ГАВАРА НАЧИНАЯ С 1051 П0 1111 ГОД АРМЯНСКОГО ЛЕТОСЧИСЛЕНИЯ) (1602-1662)

/3/ Преднаписание к предлагаемой «Книге историй»

Повествование о событиях и страданиях, постигших в последнее время страну Армению от руки царя по имени шах Аббас и народа его – персов. И о том, как померкла слава святого Престола Эчмиадзинского и его католикосов. А также об извращении порядков и веры христианской. Здесь найдешь ты вместе с тем и другие исторические сведения, разделенные по главам в соответствии со временем, о событиях, имевших место в городах и гаварах при [различных] царях, князьях, католикосах и других.

И еще надлежит знать, что согласно требованию необходимости следовало бы здесь положить в основу [изложения] хронологию и затем по обычаю историков возвести над ней историю как строение. Но так как народ наш из-за грабителей, насильников и сборщиков податей разбрелся и рассеялся [по свету], измученный и связанный, прикованный, как говорится в псалме, к нищете, как к железу (См.: Псалт., 106, 10: «Они сидели во тьме и тени смертной, окованные скорбью и железом»), когда каждый еле-еле добывал себе дневное пропитание, мы не нашли знающего человека, сведущего вместе с историей и в хронологии. Однако, [прикладывая] большие усилия, мы искали; и там, где доискались, вместе с историей поместили и дату, там же, где не нашли, описали без дат. А ты, не обвиняя, так и прими [труд] сей и помяни в своих молитвах тех, кто корпел над ним. [40]

/5/ ГЛАВА 1

О страданиях католикосов из-за податей, требуемых с них насильниками

Итак, в последнее время ослабели народы, исповедующие христианскую веру, усилились народы, исповедующие магометанскую религию: на востоке – персы, на западе – османы, отнявшие в 902 году армянского летосчисления (1453) ¹ у ромеев славный город Константинополь.

После взятия Константинополя османы еще более умножились и усилились, их власть простерлась на восток и достигла Тавриза; османские паши восседали [уже] в Тавризе, Ереване и Гандже, в Шамахе и Дамур-Гапу ²/6/ – [всё], вплоть до Худафрина, они подчинили своей власти. Они захватили также Грузию и обложили [ее] данью. В то время католикосом святого Эчмиадзинского Престола был владыка Аракел ³ из того же селения Эчмиадзин – муж добродетельный и постящийся, скромный и благообразный во всем – в делах, речах и одежде, который правил патриархией при жизни своей и преставился к господу.

После него католикосом святого Эчмиадзина стал владыка Давид ⁴; этот тоже был уроженцем селения Эчмиадзин. Приняв сан католикоса, правил он несколько лет по велению времени и по своим возможностям; но еще при жизни, оставаясь католикосом, сам рукоположил в католикосы другого, имя которому Мелкисет ⁵, уроженца Гарнийского гавара, селения, называемого Ахджуцванк ⁶. [Католикос] рукоположил его, надеясь, что он будет ему помощником, но тот стал, как показывают последующие события, помехой и врагом его. Говорят, были две причины, по которым католикос Давид благословил Мелкисета католикосом. Кто говорит: благословил, чтобы тот стал помощником и сотоварищем ему, ибо подати иноплеменников легли тяжелым бременем на христиан, разоряли их, и от католикоса тоже требовали много добра; а он, когда мог – давал, а когда не мог – подвергался гонениям и прятался от сборщиков. И, прожив некоторое время [41] так, преследуемый, как вор, утомленный мучительной жизнью, когда ему непрестанно приходилось /7/ бежать и прятаться, задумал обрести себе товарища, чтобы помогать друг другу и сочувствовать в беде, авось тогда они смогут вдвоем, странствуя один здесь, другой там, запастись имуществом, достаточным для нужд католикосата. Итак, говорят: потому Давид благословил Мелкисета католикосом, чтобы он стал помощником ему.

Другие говорят, что католикос Мелкисет, муж тщеславный и подчиняющийся верховной власти, щедро одаривал всех добром и, завоевывая их сердца по примеру Авессалома (Очевидно автор имеет в виду следующее место из Библии: "И когда подходил кто-нибудь поклониться ему (Авессалому), то он простирал руку свою и обнимал его и целовал.. и вкрадывался Авессалом в сердца израильтян" (II кн. Царств, 15, 5-6)), дружил со всеми, дабы они помогли ему и согласились, чтобы он стал католикосом, дескать, он дал много добра владетелю той области, чтобы стать католикосом. А владетель, получив добро, заставил насильно католикоса Давида благословить Мелкисета; Давид же, не имея другого выхода, благословил Мелкисета католикосом. Кое-кто говорит так.

Ну вот, так или иначе, стало на одном престоле в одно и то же время два католикоса.

/8/ ГЛАВА 2

О прибытии вардапета Срапиона в святой Эчмиадзин и о том, как он стал католикосом

Хотя, как я сказал, стало двое католикосов, дабы они облегчили долги [Эчмиадзина], однако те еще более умножили их, ибо до сих пор был один католикос – один расточитель, а нынче стало двое католикосов – двое расточителей. Таким образом, вследствие ли их расточительности, из-за налогообложения ли тогдашнего или по какой-либо иной причине, но долги святого Эчмиадзинского Престола при их помощи накопились [42], возросли и умножились и, говорят, достигли 50 тысяч гурушей, а [католикосы] не могли их выплатить. И когда, бывало, приходили заимодавцы и требовали обратно ссуженные ими [деньги], а также когда приходили царские и княжеские сборщики /9/ податей, чтобы взыскать государственную (поголовную) подать, католикосам по бедности нечем было платить. Поэтому они непрестанно находились в бегах и скрывались, не могли оставаться два или три дня в одном месте либо переходить из одного селения в другое при дневном свете, а делали это ночью. И, как рассказывают очевидцы, жизнь их в то время была крайне убогой, ввиду чего, оказавшись из-за несчастий и бремени налогов в безвыходном положении, они были все время в смятении и надеялись, авось найдется какое-либо спасительное средство. Долго обдумывали они и обсуждали эту мысль. И вот двое католикосов по воле своей и всех советчиков своих сделали следующий вывод из своих размышлений: написать письмо, [исполненное] почтения, любви и привета, великому вардапету Срапиону ⁷, духовному предводителю города Тигранакерта ⁸, чтобы он, приехав, уплатил долги; в письме было написано: дескать, мы вот по воле своей отречемся от патриаршего сана, ежели ты приедешь и уплатишь долги, – да будут твоими престол и сан патриарший.

Вардапет Срапион был родом из города Урфы ⁹, сын благочестивых и весьма богатых родителей. После смерти родителей множество добра и большие доходы достались вардапету, который, возлюбив жизнь святую и целомудренный образ жизни, обратился к чтению Священных книг и пошел в ученики /10/ к великому вардапету Гукасу Кегеци ¹⁰ – главе всех вардапетов того времени. Пройдя у него обучение, он стал мужем, в совершенстве владеющим всей мудростью и [знающим] Священное Писание.

Достоинства его (Срапиона) видел вардапет Гукас и все прихожане, поручившиеся [за него], поэтому вардапет Гукас 20 февраля 1035 года нашего летосчисления (1586) в городе Амиде вручил ему жезл вардапета, чтобы он проповедовал слово жизни, орошал, подобно роднику, жаждущие души [43] народа. И все прихожане были довольны и охотно сделали его духовным предводителем своего города. И он, согласно речению апостола, прославлял служение свое (Библия, II, 13), ибо служба его по прекрасному и последовательному чередованию песнопений и музыки, прославлений и мелодий, гимнов и аллилуй (Все это- разновидности армянских средневековых песнопений) была подобна небесному торжеству. И, совершенно не ленясь, ежедневно читал проповеди и поучения, превратив это в свое обычное занятие. Жизнь свою он проводил как пустынник, в воздержании и посте.

Слава о мудрости и добродетелях его распространилась повсюду. Поэтому шли к нему из всех областей жаждущие знаний служки церковные, дабы изучить Священное Писание.

И он, подобно воде из родника животворящего, утолял жажду всех: учредил школу для учащихся и обучал всякого, кто становился его учеником. Многие из его учеников стали мужами знаменитыми и прославленными.

/11/ Был среди них вардапет Григор Кесараци ¹¹ – муж ученый, знаток церковных и светских наук, победоносный борец с врагами истины как из нашего народа, так и иноплеменных. И великодушный вардапет Барсег, ставший после вардапета Срапиона духовным предводителем Тигранакерта, т. е. Амида. И вардапет Иованнес Урфаеци, ставший духовным предводителем Урфы, большой знаток астрономии и вообще искусства математики. И вардапет Аристакес Таронаци, в совершенстве знающий песни и мелодии. И вардапеты Иовсеп и Иованнес из Хзы. И другой вардапет Иованнес из Каджберуника, т. е. из Арчеша. И католикос Мовсес ¹² из Сюнийской области, ставший просветителем восточной части нашей страны, обновивший святой Эчмиадзин, историю заслуг которого я расскажу ниже.

И зачем дальше продолжать? святой вардапет Срапион был знаменит и прославлен в глазах всех, не только нас, армян, но и ромеев, сирийцев и магометан, и за какое бы дело житейское он ни брался, ни в чем не терпел неудачи. [44]

Поэтому двое католикосов написали ему письмо привета и любви, где было сказано: «Вот мы изнемогаем и не в состоянии более выплачивать многочисленные долги, в которых увязли. Почему мы по доброй воле своей отрекаемся от сана патриаршего и владения святым Престолом. Итак, все даруется тебе – католикосат и престол, /12/ как ты того заслуживаешь; и нынче мы просим тебя, не мешкая, приехать во имя спасения нашего и наипаче – ради восстановления старого духовного родителя твоего – святого Престола Эчмиадзинского».

А вардапет Срапион, как только услышал о святом Эчмиадзине, согласился поехать. Но не ради католикосата и славы, ибо был он прославлен богом и людьми, а ради спасения светозарного престола, ибо, как сын родной за престарелого родителя, болел он душой за него. И, покинув Тигранакерт, он пустился в путь через город Ван и достиг Верхней области Армении и городка Джуги ¹³ – крупного и известного в то время в восточной части нашей страны поселения, ибо жители его еще не были угнаны в Персию. Приехав в Джугу, он остановился здесь, а молва о его приезде распространилась повсюду. Услыхав об этом, двое католикосов, захватив с собой некоторых своих наперсников – епископа хавуцтарского ¹⁴ Манвела и другого Манвела, епископов – хорвирапского ¹⁵ и гегардского ¹⁶ Аствацатура – и кое-кого из светских родичей своих, приехали в селение Джугу, где находился и вардапет Срапион.

По прошествии нескольких дней они замолвили слово о деле, в связи с которым вызван был вардапет. И пока они вели переговоры и дело их продвигалось вперед, враг справедливости и противник истины, искуситель, непрестанно раздирающий церковь Христову, нежданно внес распрю в их среду: приближенным католикосов не понравились несколько пренебрежительные слова вардапета, из-за чего они и /13/ подняли сумятицу и шум. Так, епископ хавуцтарский Манвел здесь же, на этом собрании, самочинно поднялся и, громким воплем вызвав замешательство среди них, не дал [другим] ни говорить, ни слушать. Вздорное поведение его возмутило всех присутствующих. И, обнаружив, что ненавидят друг друга, они с отвращением бросили все и разбрелись кто куда. [45]

Уехав отсюда, католикосы со своими людьми направились в Татевский монастырь ¹⁷, что в Сюнийском гаваре. А вардапет Срапион, пробыв несколько дней в Джуге, подобно громогласному евангелисту нового Сиона, непрестанно поучал и просвещал всех светоносной проповедью своей, что очень понравилось и доставило удовольствие джугинцам и всем восточным [армянам], которые радовались и воссылали благословение Всевышнему.

Они препроводили вардапета к высочайшему престолу в святом Эчмиадзине и созвали весь народ страны – духовенство и мирян; собрался синод великий, и торжественно рукоположили вардапета Срапиона в католикосы всех армян и восприемники святого Эчмиадзинского Престола 14 августа 1052 года нашего летосчисления (1603). И в день рукоположения нарекли его по имени святого просветителя Григором, уповая, что молитвами его в грядущем, как того в прошлом, воссияют армяне. И намерение это, и дума исполнились в наши дни.

/14/ ГЛАВА 3

О том, как царь персидский шах Аббас пришел в Армению и завладел всем, и о том, как вардапет Срапион вернулся опять к себе

Двое католикосов – Давид и Мелкисет – и их приближенные, увидев, что между ними и вардапетом Срапионом не установилось согласия, более того, вместо согласия возник даже раздор, покинув Джугу, направились в Татевский монастырь. И, пробыв там дней десять, совещались – думали да гадали, как бы найти средство не лишиться католикосского сана, удержать католикосат в своих руках и как-нибудь ускользнуть из рук заимодавцев. Посовещались, но не с господом, как говорится в Писании, а на погибель себе, на [46] уничтожение и ниспровержение страны [своей], на истребление своего народа: они твердо решили /15/ промеж себя отправиться в Исфахан к царю персидскому по имени шах Аббас ¹⁸.

А причина их поездки к шаху была следующая: они верно и точно знали, что шах готовится к нашествию на Армению; еще до них многие магометанские и христианские князья и правители страны Атрпатакан ¹⁹ ездили к персидскому царю, ибо племя османское подвергало их жесточайшим гонениям, грабило и мучило их тяжелыми налогами, разоряло, бесчеловечно глумилось над верой и подвергало их иным мукам, и не только армянский народ, но также грузин и магометан; и из-за этих-то притеснений отправились они к царю персидскому, надеясь с его помощью изыскать средство освобождения от османского ига.

Некий Гази-хан из племени курдов, великий князь и правитель страны Маров ²⁰, притесняемый османами, ибо османы хотели убить его и овладеть его княжеством, послал преданного ему человека по имени Авдал-хан к шаху [с просьбой] прийти спасти его, сам же он [обещал] быть на стороне шаха.

Другой князь из племени Маров ²¹, по имени Улама-оглы Гайбад-бек, не то чтобы других послать, – сам поехал к шаху. Цари грузинские тоже хотели, чтобы персы завладели их страной, ибо до глубины души были оскорблены /16/ османами – и не столько из-за притеснений их, но наипаче из-за захвата царя их, Симон-хана великого ²². Османы, захватив его, увезли в Стамбул и там убили и внука его тоже обманом повезли в Стамбул и тоже убили. Сверх того, у персидских царей много было заложников – грузинских царей: так, например, дочь и сын вышеупомянутого Симон-хана Тифлисского, сын кахетинского царя Александра, которого звали Константином, а также брат Атабека, владетеля Сомхета, которого звали Тахмасп-Кули. И много других заложников из грузин было при царях персидских.

А из страны Агванк ²³ от армян поехали: Сарухан-бек и брат его Назар из селения Восканапат, кешиш Оглан и брат его Галабеки из селения Атерк, Джалал-бек с племянниками [47] из Хачена, мелик Суджум из Дизака, мелик Пашик из селения Кочиз, мелик Бабе из селения Бритис, епископ Мелкисет из селения Меликзата из Верхнего Закама, мелик Айказ из селения Ханадзах из области Кштах. Кроме того, [жители] четырех селений области Дизак снялись и отправились все вместе в Персию. И шах поселил их в городе Исфахане. А еще третья часть населения местечка, называемого Дашт, что находится в гаваре Гохтн, близ Агулиса, переселилась в Персию, и шах их тоже поселил в городе Исфахане. Причиной же переселения дизакцев и даштцев были тяжесть налогов, грабеж и разорение, насилия и безжалостное истребление христиан.

/17/ Все они крайне обнищали, были в долгах и в безвыходном положении, вот почему бежали в Персию. Мужи, чьи имена мы упомянули, все были людьми знатными; они, и помимо них еще многие другие, были у шаха, о чем знали католикосы; более того, им было известно, что шах непременно должен приехать в страну армян, поэтому они хотели явиться к нему, дабы выказать себя друзьями шаха, уповая на поддержку и помощь его против притеснений и долгов.

Тогда по завершении всех совещаний католикос Давид и хорвирапский епископ Манвел остались в Армении. А католикос Мелкисет, хавуцтарский епископ Манвел и гегардский епископ Аствацатур, покинув Татев, под каким-то предлогом поехали в Персию. И было так, что, прибыв в пределы страны персидской, [они], не мешкая, пустились [снова] в путь и ехали, пока не добрались до города Исфахана. Предстали перед царем шахом Аббасом и доложили ему о своем намерении. Шах, как только услышал и узнал это, возрадовался душой, возликовал умом, взбодрился телом, ибо радость его в эти дни была превыше [радости] во все остальные дни жизни его. И как было свойственно коварному нраву его, шах Аббас стал возвеличивать их, преподносить дары и щедрые даяния и изо дня в день приглашал их к себе, беседовал с ними об их намерениях; привлекал их сердца, а сам притворно выказывал им свою преданность и дружбу, /18/ обещал оказать им великие [48] благодеяния и множеством суетных и коварных ухищрений разыгрывал из себя их верного друга, так что выведал все [их] сокровенные помыслы: узнал входы и выходы стран их и [имена] владетельных мужей. И, поняв, что действительно на душе у них то, о чем говорят уста, [шах] велел военачальникам своим подготовить войско к походу. Приказ был тотчас, немедля исполнен.

Затем все войска двинулись по направлению к Тавризу против войск османских, расположившихся там лагерем, и овладели Тавризом и его гаварами.

Шах, выступив из Исфахана, чтобы пойти на Тавриз, взял с собою всех вышеназванных мужей. Выехав из Исфахана на борзых быстролетных конях, они через несколько дней достигли Тавриза. Османские войска даже и не думали о приходе персов, ибо те добирались до Тавриза недолго, а всего лишь несколько дней. Когда шах Аббас прибыл в Тавриз, дела для него обернулись счастливо. Владетель Тавриза по имени Али-паша, начальник всех османских войск, охранявших страну, собрался и со всем двадцатитысячным войском выступил по направлению к гавару Салмасту против упомянутого ранее курдского властителя Гази-хана, ибо османам известно было, что Гази-хан откололся от союза с османами, сговорился с персами и послал к шаху своего наперсника Авдал-хана. Вот /19/ почему османские войска собрались и пошли в Салмаст на Гази-хана. А Гази-хан еще до прихода османских войск вышел из Салмаста, направился в гавар Урмию, вошел в неприступную крепость, называемую Гогарчин-галаси, посреди озера Урмийского и укрепился там. Али-паша с османскими войсками, придя в Салмаст и увидев, что Гази-хан ушел в Урмию, сам не пошел в Урмию, ибо хотел сначала овладеть областью Салмаст и крепостью и затем уже двинуться к Урмии против Гази-хана. И так как в области Салмаст была лишь одна сильная крепость, называемая Гарниярух, [османы] стали готовиться к сражению в окрестностях ее. Османские войска оставались там почти три месяца, сражались против крепости, но не смогли взять ее.

В дни, когда османы сражались за крепость Гарниярух, [49] в Тавриз приехал шах, [затем] он покинул город и выступил против османских войск. Османы, узнав о приходе персов и удостоверившись, что это сам шах (ибо до того полагали, что это какой-нибудь военачальник), сразу бросили осаждать крепость, отступили и подошли к селению Софиан; и там на Софианском поле они столкнулись в открытом бою. В этом сражении отменную храбрость проявил Улама-оглы Гайбад-бек: он преподнес шаху 20 голов и, подобно лютому и ненасытному зверю, [снова] ринувшись в бой, добавил еще. От долгих походов и /20/ усилий конь его изнемог, а османские воины окружили его и, метнув ядро, убили. Увидев это, персидские войска, испугавшись, дрогнули, поэтому на миг показалось, будто персы побеждены. Но шах тотчас же потребовал к себе великого хана Зилфигара, подбодрил его и призвал к бою. А тот, воодушевленный ободрением шаха, ринулся на арену боя и могучим ударом сокрушил османские войска. Увидев это, персидские войска нагрянули со всех сторон, рубя острыми мечами, раскидали всех по полю, остальные же спаслись бегством.

Али-паша, увидев поражение своей стороны, а также [то], что это действительно шах, взял с собой сына своего и, явившись к шаху, пал к стопам его и молил даровать ему свободу. А шах благосклонно и милостиво принял его, держал с великими почестями при себе и повез с собою в Исфахан.

Одержав победу в бою, шах возвратился, вступил в Тавриз и, захватив его, покорил город и все гавары. И крепость городскую, разрушив до основания, сравнял с землей. [Шах] пробыл там несколько дней, завладел всей страной, назначил правителей и должностных лиц во всех концах ее.

А остальные османские войска, те, что убежали из города /21/ Тавриза, и те, что избежали войны, направились к Нахичевану и собрались [там]. Посовещались с войсками нахичеванскими и решили: дескать, персидский царь пришел сюда ради этой именно страны, и, следовательно, в конце концов он отнимет ее у нас. Так давайте же до его прихода мы разорим эту страну и, расхитив, награбим в селениях этого [50] гавара, что можем, и, захватив с собою все, уйдем. Замысел этот стал известен крестьянам гавара и особенно [жителям] Джуги – поскольку больше всего решение это касалось Джуги, поэтому все [жители], покинув насиженные места, убежали из селений, поднялись в горы, пещеры и твердыни [и стали] дожидаться, чем же все это кончится.

Молва об этом дошла до шаха в Тавриз, вот почему он назначил Чрах-султана полководцем и послал его с большим войском защищать население Нахичеванского гавара. И тот поехал и добрался до Джуги. Османы, увидев это, отказались от своего намерения. Однако хоть и не очень много, но кое-что они сумели награбить в ближайших селениях, разорили и опустошили [гавар] и собрались в Нахичеване.

Жители же Нахичевана, как воины, так и простой люд, услыхав о взятии Тавриза, об изгнании оттуда войск, а также о том, что персы готовятся идти на них, растеклись, подобно [весенним] водам, по всей стране, с унынием в сердце, с опущенными руками. Войска османские, что убежали из Тавриза и пришли в Нахичеван, не смогли остаться там и противостоять персам, а, объятые великим страхом до глубины души, вышли в панике и тревоге из Нахичевана и направились в город Ереван. И в южной /22/ части Ереванской крепости, вплотную к ней, возвели ограду и построили еще одну крепость, а сами в боевом снаряжении вошли в нее.

В эти тревожные дни османы, ссудившие деньгами католикоса Давида и католикоса Мелкиседека, задержали католикоса Срапиона и стали требовать у него свое добро, говоря: «Долг этот числится за престолом, восприемником и католикосом которого нынче являешься ты, тебе и следует заплатить нам».

И хотя он в ответ им сказал много верных и справедливых слов, они ему не вняли. И хотели даже взять его с собою в крепость, но милосердие Божье помогло: Срапион дал одним много [денег], а другим – меньше и ускользнул из их рук, так что в крепость его не взяли, а оставался он в гаваре, пока в Ереван не приехал шах. [51]

Шах Аббас, еще до того как выехал из Тавриза, послал Зилфигар-хана в Нахичеван обосноваться там и править городом до его прибытия, что Зилфигар-хан и сделал.

Приехав [туда], он расположился станом и осел близ крепости Нахичеван, так близко [к ней], что можно было достать выстрелом из ружья. Поэтому друзья Зилфигар-хана говаривали ему: «Будь осторожен, как бы османы не попали в тебя из ружья». И Зилфигар-хан отвечал им, улыбаясь и хуля османов: «Пусть пуля их попадет мне [прямо] в глаз». А на второй день он отправил к владетелю города посольство, дескать, не стреляйте из ружья или лука, ибо я с несколькими мужами иду к вам /23/ откровенно и по справедливости переговорить кое о чем.

И, взяв с собою двадцать человек, он вышел из стана и пошел пешим к городу; дойдя до городских ворот, [он] уселся там, и, когда собралась к нему вся знать города, Зилфигар-хан обратился к ней: «На что вы надеетесь и чего вы ждете, оставаясь здесь? Ведь пришел сражаться с вами не я и не подобный мне хан, а сам державный государь с многочисленными войсками пришел домогаться страны отцов своих. Что за сила у вас, чтобы сопротивляться и воевать с ним? Вот потому и говорю вам по-дружески, ибо мне кажется, так будет лучше. И если вы согласны со мной, сейчас же выходите вместе с семьями и имуществом своим и идите с миром – не сопротивляйтесь и не упорствуйте, сражаясь, ибо, возможно, вы не победите, а потерпите поражение. И тогда вас убьют, семьи ваши заполонят, а имущество разграбят».

И знать, и население османское, согласившись с ним, попросили назначить дни для выхода из города, что хан и сделал. Затем все османское население стало покидать город Нахичеван и расположилось станом недалеко от города, пока там не собрались все. Когда османы выходили из города, пришли воины из войска Кызылбаша и встали у городских ворот; они отнимали у османов из наличного оружия лишь ружья, и больше ничего. Взяв все свое имущество и оружие, кроме ружей, османы уходили.

К Зилфигар-хану пришли многие из воинов города /24/ и [52] сказали: «Те, что собираются уйти, не коренные жители города сего, что же касается нас, мы коренные жители города и не желаем уходить отсюда. До сей поры власть в городе принадлежала хондкару – ему мы служили, отныне, так как власть перешла к шаху Аббасу, желаем остаться здесь и служить ему». Хан весьма охотно согласился с их речами, благосклонно и милостиво принял их и приказал быть посему. И воины, пришедшие [к хану], быстро сняли с себя османскую одежду, постригли длинные бороды свои, облачились в кызылбашскую одежду и стали похожи на стародавних кызылбашей. Затем хан приказал глашатаю выйти и громогласно провозгласить в городе, что отныне власть и управление страной перешли к шаху; кто доброжелателен к шаху – пусть спокойно остается здесь, а кто хочет уйти – пусть уходит с миром своей дорогой. Остальные мужчины остались в соответствии с этим предписанием в городе до тех пор, пока сам шах не прибыл в Нахичеван.

Шах, будучи еще в Тавризе, очень быстро уладил все тамошние дела и тут же приказал своим начальникам конницы двинуться прямо на город Нахичеван. И по пути, когда они достигли городка Джуги, все многочисленное и разнообразное население города, заранее подготовившись, вышло навстречу шаху, как и подобало [встречать] царя. Знать – как старые, так и молодые, разряженные и /25/ вооруженные, облаченные в чудесные златотканые одежды, – шествовала навстречу [шаху]. И юные отроки подносили сладкое, благородное вино в золотых чашах. Священники с зажженными свечами, ладаном и фимиамом и светские певчие, шествуя впереди, пели благозвучными голосами. Путь царя был украшен: от берега реки до дворца ходжи Хачика дорога была устлана коврами, драгоценной, прекрасной парчой, по которым царь прошествовал и вступил в дом ходжи Хачика. А дома ходжа Хачик, вручив сыну своему золотое блюдо, полное золотых [монет], преподнес [его] царю. Все вельможи джугинские тоже преподнесли дары, подобающие царю. Шах оставался там три дня, и джугинцы потчевали его прекрасными, изысканными яствами и благоуханным вином. [53]

Шах Аббас же, этот вишап из преисподней, издревле исполненный змеиной ненависти к христианам, увидев такое богатство и благосостояние христиан, почувствовал зависть. И стал выискивать в уме повод и удобный случай, чтобы предать их. Однако, утаив на время яд, внешне притворялся довольным.

Спустя три дня он вышел из Джуги, направился в Нахичеван и, войдя в город, овладел им без боя и уж вовсе без усилий; пробыв там несколько дней, он назначил князей и должностных лиц во всех концах его.

А сам он со всем войском /26/ своим выступил, двинулся на город Ереван и, достигнув Еревана, окружил, осадил крепость без всяких трудов и усилий, осел и остался там, ибо окрестные земли, занятые по его же приказу, были благоустроенны и изобиловали всяким добром, откуда и восполнялось войско персидское людьми и животными. И, так разместившись, он преспокойно ждал. Сражался подчас жестоко, а подчас вяло. Временами посылал в крепость людей с предложением мирного союза и договора, с ложными клятвами и коварными речами, [прося] сдать ему лишь крепость, а самим, взяв добро свое, уйти с миром к себе на родину. Но османские войска не прислушивались к словам шаха, а продолжали надеяться, авось откуда-нибудь придет спасение.

В эти дни шах приказал персидским войскам направиться в область Араратскую и ее окрестные гавары, поднять отовсюду мужчин, называемых райятами, будь то христиане, магометане или какого-либо иного племени, собрать и привести их в стан персов, чтобы они вместе с персидскими войсками участвовали в сражениях, толкали сибай и иными действиями помогали персидским войскам. Чтобы в бою, когда начиналось наступление или выдвигали сибай, выталкивая вперед христиан, подставлять их под огонь и меч и чтобы тем самым народ армянский истреблялся с обеих сторон: османами – спереди и персами – сзади.

/27/ После взятия Тавриза, когда шах находился еще там, послал он оттуда Амиргуна-хана ²⁴ в Ганджу, чтобы он оставался [54] там и преграждал путь османским войскам, дабы те неожиданным нападением не нанесли бы урона персидской рати. И тот, прибыв в Ганджу, пробыл там два месяца, а когда узнал, что османы бессильны и не в состоянии взять [Ганджу], предал в области Гандзакской огню и мечу все, что только мог; [жителей], где вырезал, а где, разорив, угнал в плен вместе со скарбом и семьями и все это доставил в Ереван для удовлетворения и насыщения рати персидской. Осадив же Ереванскую крепость и ведя [там] бои, шах отдал Амиргуна-хану Ереванскую область и назначил его ханом этой области.

Когда шах прибыл в Ереван, все жители страны пришли поклониться и приветствовать государя, преподносили дары в соответствии со своими возможностями. Пришел с дарами и католикос Срапион, представился царю и на вопрос шаха, кто он и откуда, ответил: дескать, он католикос армян и родом из страны Амид. Шах пренебрег им и не побеседовал с ним, ибо не признал его; он хотел назначить католикосом Мелкисета, которого держал при себе (тот притворялся шахисеваном). А Срапион, увидев, что шах его не признал, выехал из Еревана и отправился в Джугу, дабы оттуда вернуться к себе.

В те дни искушенный в коварных помыслах шах Аббас призвал к себе католикоса Давида /28/ и католикоса Мелкисета и сказал: «Обычай и закон у царей, как вам известно, таков: так как раньше страна эта принадлежала османам, а теперь перешла к нам, то все имущество и доходы их, оставшиеся без хозяина, должны стать казенными, т. е. миримали. Сейчас у вас находятся огромные богатства османов, одолженные вами у них, и вы должны их вернуть безо всяких отговорок, ведь это долг, который должен быть уплачен в государеву казну, так как это имущество османов. И поскольку мы захватили их страну, постольку все их добро должно стать миримали. Когда же вы уплатите [долг] в царскую казну, я дам вам грамоту об освобождении через диван и суд; мол, я получил все деньги, одолженные ими, пусть никто не требует с них ничего, поскольку они уплатили мне». [55]

Католикосы эти бежали из-за долгов и рассчитывали на шаха, надеясь, что, может быть, шах их спасет от заимодавцев, а теперь сам шах требует с них долг; так вот она, помощь шаха, на которую они уповали!

И католикосы поняли, что из его рук они не ускользнут, ибо знали жадность его. Волей или неволей они выплатили весь долг шаху Аббасу, невзирая на то, кому они были должны. В этой связи был вспомянут и католикос Срапион; шах сказал католикосам: «Сейчас вот я посылаю одного из слуг своих, такого-то, за тем католикосом. И вы со своей стороны снарядите кого-либо, чтобы он с посланцем моим поехал, нашел его и /29/ привез, как подобает тому». Вот поэтому католикосы послали одного из своих служителей вместе с царским слугою за католикосом Срапионом. Поехав в Джугу, они нашли католикоса Срапиона, задержали его, взяли под стражу и стали требовать у него большие деньги. И он хотя и давал сколько мог, но тем все было мало, и, проявляя бесчеловечный и дикий нрав свой, они подвергли Срапиона ужасным мукам, били батогами и плетью, всячески унижали почтенного мужа сего, вплоть до того, что подвесили его за ноги на площади и много дней подряд жестоко били дубинами на виду у всех. Срапион, видя, что неоткуда ему ждать спасения, взял в долг большие деньги и отдал им, пока, подобно Иуде, не насытились очи их деньгами и взятками, и тогда они отпустили его. И он, вырвавшись, как ягненок из пасти волчьей, уехал из Джуги и еле-еле избавился от них. И, скорбя душой и тоскуя сердцем, безутешно и горько стеная, поехал он в город Ван, а оттуда в город Амид. Пробыв здесь год, он на второй скончался и преставился к господу. И кончина его имела место в 1055 году нашего летосчисления (1606), 23 апреля. Похоронили его на кладбище города Амида. Да будет благословенна память о нем, и молитвами его да помилует нас господь, аминь.

А шах, пока воевал, осадив Ереванскую крепость, не переставая разорял страну и угонял в плен армян. Послал он [своих] военачальников /30/ с большим войском в сторону Эрзерума. Они отправились, разорили области Басен и Хнус, [56] долину Эрзерума и другие [земли], куда только смогли дойти, и, разрушив, разорив, предав огню и осквернив области и поселения, разграбив скарб и имущество, зарубив мужчин, заполонив женщин и детей, привезли [их] в Ереван, в лагерь свой. Войска были посланы и в область Арчеш; придя туда, они, подобно вышеописанному, разорили, полонили и осквернили население армянское в зимнюю пору.

В это же время, покуда шах воевал, осадив Ереванскую крепость, прибыл из Шираза в Ереван к шаху Аллахверди-хан ²⁵, и это принесло персам большую пользу. Шах послал Аллахверди-хана на город Арцкэ. Причина же, по которой отправили его в Арцкэ, следующая. Когда был еще 1049 год армянского летосчисления (1600), царь грузинский Симон-хан великий восстал против османского владычества и истребил османские гарнизоны, находившиеся в Грузии. Поэтому хондкаром Мухаммед-Султаном владетелю Тавриза Джафар-паше был отдан приказ собрать большое войско и идти на Симон-хана. Джафар-паша со множеством войск по приказу царя пошел на Симон-хана. И случилось так, что Симон-хан попал в руки османов, и Джафар-паша поручил одному паше, по имени Мамад-паша, отвезти его в Константинополь к хондкару. И когда этот Мамад-паша привез Симон-хана к хондкару, хондкар пожаловал ему (Мамад-паше) в хила пашалыкство в Эрзеруме, а также в /31/ арпалых пашалыкство в Ване. И, отправившись по царскому приказу в Эрзерум, Мамад-паша управлял пашалыкством. Городу же Вану и другим окрестным касабе это не понравилось, ибо им была невыносима мысль о том, что город Ван с его крепостями так обессилел, что превратился в арпалых Эрзерума. И поэтому они не желали подчиниться Мамад-паше. А Мамад-паша выступил из Эрзерума, прибыл в город Ван и, подчинив своей воле, покорил его. И уехал оттуда, чтобы подчинить себе также и окрестные касабе; объехав их, привел все в порядок, пока не дошел до Арцкэ. Но владетель Арцкэ, тоже по имени Мамад-паша, не пожелал подчиниться, а, услыхав о его прибытии, собрал большое войско и, запершись в крепости, укрепился там и не покорился, ибо крепость была [57] неприступной. Прибывший Мамад-паша обложил крепость и, начав с ним войну, мужественно сражался. А другой Мамад-паша, что был внутри крепости, с целью избежать войны по совету своих единомышленников послал кого-то из преданных ему людей, чтобы те тайком добрались до шаха, расположившегося в то время вокруг крепости Ереванской и сражавшегося [там]. Люди эти явились к нему и сказали: «Государь, живи во веки веков, Мамад-паша, восседающий в крепости Арцкэ, желает стать шахисеваном и сдать крепость шаху, а ванский паша не хочет этого; он пришел, окружил крепость и хочет сам завладеть ею. Поэтому Мамад-паша послал нас к твоему величеству и просит тебя послать ему на помощь войска, дабы спасти его, а страну и крепость он сдаст твоему полководцу».

/32/ А искусный в коварных помыслах шах Аббас приказал Аллахверди-хану взять большое войско и выступить. И наказал ему: «Ежели страну и крепость сдадут тебе – добро, завладеешь страной и осядешь в крепости, но если они захотят обмануть тебя – причини им какой только можешь вред и, заполонив страну, возвращайся сюда». Аллахверди-хан вышел из Еревана и направился в Арцкэ. Мамад-паша, окруживший крепость, услыхав о прибытии хана, ушел оттуда и направился в область Муш. И хан, подойдя к Арцкэ, ждал, когда Мамад-паша, находящийся в крепости, явится к нему и выполнит свое обещание. А тот к хану не явился и крепость не сдал; более того, он стал готовиться к бою с ханом. Тогда хан предпринял наступление на крепость, паша же, выйдя с войском из крепости, в первый раз обратил в бегство ханские войска; во второй же раз, желая начать наступление на крепость, хан устроил засаду и поручил сидевшим в засаде: «Оставайтесь там и прячьтесь, а мы пойдем в бой против крепости, а когда из крепости выйдут [войска], мы, якобы убегая от них, уйдем подальше от крепости. Вот тогда вы подниметесь позади них, а мы спереди, и, окружив, уничтожим их». И когда так и сделали, окружив, уничтожили вышедшие из крепости войска, воины, оставшиеся в крепости, заперли ее и не сдали хану. [58]

Увидев твердую волю защитников крепости не сдавать ее, хан ушел прочь оттуда, напал /33/ на гавары этой области и всю землю Арцкэ разорил дотла, сжег и предал огню, истребил все население мужского пола, разграбил имущество и скарб, угнал в плен сыновей, дочерей и жен…

Выйдя оттуда, он пришел в Арчеш, Беркри и Ван, и во всех этих гаварах он сделал то же самое. Он разъезжал [по стране], подобно владетелю и князю, без страха и сомнений разъезжающему по гавару своему, разрушал и разорял земли, в которых бывал. И оставался на одном месте по многу дней, ибо не было никого, кто был бы в состоянии оказать ему сопротивление. Он делал все, что желал и что мог. Собрав отовсюду пленных, стада животных, отары овец и табуны лошадей, погнал, соединив их в могучий буйный поток, и привел в Ереван для насыщения рати персидской. Вот по какой причине отправился Аллахверди-хан в Арцкэ, отчего было взято в плен так много христиан, и число их, как говорят, достигло двадцати трех тысяч, помимо убитых.

Османские войска, находившиеся в крепости Ереванской, во главе которых стояли Саид-паша и сын Хтыр-паши Сулейман-паша, смело преградив путь царю и войскам персидским, сражались восемь месяцев, а на девятом, оказавшись в безвыходном положении, сдали крепость, ибо османы пришли к выводу, что неоткуда им ждать помощи: ни из городов, расположенных окрест, ни из двора царя их, так как двор царский раздирала смута. Ибо хондкар султан Мухаммед скончался в том году, а /34/ сын его, султан Ахмед ²⁶, возведенный на престол, был отроком двенадцати лет; царь был новый, к тому же мальчик. Более того, среди вельмож не было любви и согласия и приверженности к царской фамилии. К тому же много было внутри страны мятежных джалалиев ²⁷, разрушавших города и земли государевы, и все они (вельможи) были заняты [джалалиями] и не могли помочь войскам, находившимся в Ереване. Имена этих джалалиев мы упомянем ниже, в главе, посвященной им, и, прочитав ту главу, ты узнаешь, кто такие джалалии. По вышесказанным причинам и множеству иных затруднений, переживаемых османскими [59] войсками, осажденные в Ереванской крепости [османы], теснимые, не имея надежды на помощь и спасение, сдали крепость персидским войскам.

Взяв крепость, шах приказал глашатаям возвестить всенародно в станах персидском и османском: «Великий государь шах Аббас повелевает: все те, кто любит шаха и страну сию и желает остаться в отчей стране своей, пусть остаются с богом, они по заслугам получат почет и признание шаха; а кто желает уйти к своему племени и народу, пусть уходит с миром, взяв имущество свое и достояние». Саид-паша стал шахисеваном, домогался у шаха власти и управления Имамурузом ²⁸ и получил от него просимое: он отправился в Хорасан управлять Имамурузом. Сулейман-паша попросил у шаха разрешения вернуться к племени своему, шах позволил ему уйти. И тот собрался и ушел, и с /35/ ним [ушли] пять тысяч всадников, а также множество людей. Несколько полков из дьявольских войск персидских последовали за ними и, тайком настигая их, [идущих] порознь друг от друга, ударяли по ним, кого уничтожали, а кого, разогнав, обращали в бегство; и так, разграбив их имущество, возвратились они в стан свой.

И все это сделал царь персидский. Народ османский и царь их, восседавший в Константинополе, услыхав об этом, сговорились и вышли на ратный подвиг, чтобы ударить врага в лоб. Поставили главою некоего сардара, по имени Синан-паша ²⁹, прозванного Джгал-оглы; он собрал большое войско, с которым выступил из Константинополя и двинулся к нам, в восточную страну.

После взятия крепости шах приказал поискать, найти в области Ереванской и согнать в Персию всех странников и чужбинников, сколько бы их ни было, а также людей, освобожденных из плена, будь то христиане, магометане или иудеи, которых ханы сгоняли отовсюду, куда они вторгались за добычей. Так, Амиргуна-хан пригнал [жителей] из области Ганджинской, Аллахверди-хан – из Арцкэ и Арчеша, Беркри и Вана. И иные ханы, согнавшие в другое время людей из Арчеша, Маназкерта, Алашкерта и Маку. И еще ханы [60] согнали [людей] из Карса, Кахзвана, Басена, Эрзерума, Хнуса. И всех других, откуда бы они ни были.

/36/ И приказ этот был немедленно исполнен: сколько ни было таких людей, всех их погнали в страну персов.

Еще когда шах взял Тавриз и покуда находился там, он велел погнать в страну персов всех бывших там чужбинников, что и было исполнено.

А когда он, покинув Тавриз, приехал через Нахичеван в Ереван, чужбинники в Нахичеване, узнав, что шах тавризских чужбинников изгнал и переселил в Персию, сочли это для себя благом, и кое-кто из них поехал в Ереван, предстал перед шахом, дескать, мы тоже шахисеваны, и желаем поехать в страну персов. И шах, дабы ублажить их и обмануть этаких простаков, велел преподнести им хлхат, и им дано было пять хлхатов. [Шах] поставил над ними проводников, которые переселили их в Персию.

И все это произошло в течение двух лет: прибытие католикоса Срапиона в Эчмиадзин, избрание его католикосом, прибытие в том же году шаха и овладение им Тавризом, Нахичеваном и Ереваном, возвращение Срапиона к себе и все другое, о чем мы рассказали в этой главе, – все это имело место в течение двух лет, кои были 1052 и 1053 годы нашего летосчисления (1603 и 1604).

/37/ ГЛАВА 4

О первом нашествии Джгал-оглы, из-за которого шах окончательно выселил все население Араратской страны и сопредельных с ней близлежащих земель

Покончив со всеми делами и начинаниями, предпринятыми им, шах со всем своим войском выступил из Еревана и двинулся на Карс, чтобы завладеть и им. И когда достиг он гавара Ширакван, наряду со множеством высланных им [61] лазутчиков, непрестанно приносивших ему слухи о продвижении Джгал-оглы, явились туда и другие лазутчики и сообщили точные сведения: Джгал-оглы уже пришел и вступил в Каринский гавар, т. е. в Эрзерум. Услыхав эту новость, шах повернулся и /38/ поехал в бывший Ервандакерт, который ныне называется Агджакала. И там он сообщил наперсникам своим то, что с давних пор вынашивал в сердце своем: об изгнании христианского населения и разорении Армении. Ибо в глубине души он понимал, что в [открытом] сражении не сможет противостоять Синан-паше, т. е. сардару Джгал-оглы. Поэтому и приказал выселить всех жителей Армении – и христиан и евреев, и магометан – в Персию чтобы османы, придя, нашли бы страну обезлюдевшей. Войско же османское, не найдя провианта и корма, нужного как им самим, так и скоту их, было бы обеспокоено отсутствием необходимого. Кроме того, изгнанное население [в Персии] стало бы неотвратимо и навеки тяглыми рабами и земледельцами.

И пока [шах] все еще колебался, стало известно, что Джгал-оглы выступил из Карина. Тогда [шах] призвал пред очи свои вельмож страны армянской и, лицемерно притворяясь сочувствующим армянам, сказал старейшинам и вельможам: «Слыхали мы, будто Джгал-оглы пришел и уже вступает с неисчислимой ратью в страну вашу. Наши войска тоже бесчисленны. И, как вы знаете, в такое время и на одной и на другой стороне появляется множество людей с ожесточившимся сердцем: грабителей, разбойников и негодяев, о которых мы не знаем даже, кто они и откуда. Может случиться, что кое-кто из них, пренебрегши жизнью своей и приказом начальников, неожиданным ударом нападет на часть страны вашей и народа вашего и, похитив скарб и ближних ваших, разбежится. И попадут люди /39/ ваши в плен и погибнут. Так вот, сочувствуя вам, я хочу спасти вас таким образом: пусть селяне и жители страны вашей, поднявшись со своих мест, немного продвинутся и пройдут путь нескольких дней, а мы приостановим продвижение османов, вступим в бой с ними. И если господь дарует нам [успех], вы вернетесь на свои места и будете нашими подданными, [62] а если господь даст [победу] им, мы уйдем и вы вернетесь к себе и будете их подданными».

Так сказал шах вельможам армянским, главу которых звали тэр Иованнесом, коего велеречиво называли ага тэртэром. Но те поняли предательские козни и не согласились на это предложение, а, ища предлога, явились к шахскому нахарару и сказали: «Время нынче осеннее, – ибо было это уже после праздника Св. Креста, когда стали выселять [жителей] страны, – люди не все готовы отправиться в путь, [не у всех] есть вьючный и иной скот, чтобы погрузить на них имущество и детей; ведь хотя здоровые и сильные пойдут пешком, старики и младенцы-то пешком пойти не могут. Умоляем, пусть сейчас царь смилуется над нами, а весной мы с богом выполним его приказ». Они говорили так, чтобы выиграть время.

А разоритель стран и погубитель христианских народов, обиталище Несара (Т.е. "обиталище дьявола" (ne"sar, евр.) "дьявол, сатана"), шах Аббас не внял мольбам армян. Он призвал к себе своих нахараров и назначил из них надсмотрщиков и проводников жителей страны, с тем чтобы каждый князь /40/ со своим войском выселил бы и изгнал население одного гавара. [Население] собственно города Еревана, Араратской области и отдельных близлежащих гаваров [было поручено] Амиргуна-хану.

Шах приказал под страхом меча, смерти и плена выселить [жителей] отовсюду, куда только они могли добраться, изгнать их и не оставить ни единой живой души, будь то христианин или магометанин, согласный [на переселение] или несогласный или нарушитель приказа царя.

Получив такой всесокрушающий и жестокий приказ царя, каждый из военачальников выступил со своим полком и устремился в тот гавар страны армян, куда ему было приказано; и, словно бушующее пламя, бегущее по тростнику, они погнали перед собой объятых паникой и тревогой жителей гаваров, выселенных отовсюду из их жилищ, и насильно гнали, подобно огромному сонмищу стад, пока не довели до [63] Араратского гавара, где они заняли от края до края всю обширную равнину. Ширина стана простиралась от подошвы Гарнийских гор до берега большой реки Ерасх, а длину его я [лишь] укажу, а ты сам измерь – путь одного дня. Но я видел, в другом месте было написано путь пяти дней.

Только что сменился год и наступил 1054 год армянского летосчисления (1605), был первый армянский месяц навасард ³⁰, когда изгнали /41/ жителей страны. И персидские войска, посланные выселять народ, подняв, изгоняли его из деревень и городов, предавали огню и безжалостно сжигали все поселения, дома и обиталища. А также заготовленные впрок сено и солома, пшеница и ячмень и другие припасы – все было уничтожено и предано огню.

Так персы разорили и опустошили страну из-за османских войск, дабы не осталось ничего для прокормления их и они оказались бы в опасности. А также чтобы у изгнанного населения при виде этого дрогнуло бы сердце и оно не вернулось бы обратно. И пока персидские войска, назначенные сопровождать народ, выселяли и сгоняли его на Эчмиадзинское поле, а шах Аббас находился в Агджакале, османский сардар Джгал-оглы со своим войском добрался до Карса. Шах Аббас знал, что в [открытом] бою не сможет задержать османов, и, испугавшись многочисленности их, повернул и пошел со всем войском своим за ратью народной к Персии.

Войска османские тоже последовали за персидскими войсками. И стало три рати – великие и неисчислимые: первая – рать народная, вторая – персидское войско и третья – войско османов. И так сложились обстоятельства, что, когда уходила рать народная, в их стане, остановившись, располагался шах Аббас с персидским войском; а по выступлении их располагался на том же месте Джгал-оглы с войском османов. Так, идя след в след, наступая друг другу на пятки, шли они до тех пор, пока народ и персы не пришли в местечко Джуга и османы не дошли до Нахичевана. И /42/ тогда персы, не давая народу передышки ни на час, стали с крайней жестокостью гнать его, нанося смертельные удары, [64] отсекали ноздри и уши, а некоторым (как, например, брату католикоса Аракела – Оганджану) отрубали головы и втыкали на шесты. [Оганджану] и другим отрубили головы на берегу реки Ерасх и воткнули их на шесты. [Персы] терзали людей подобными и еще более [жестокими] пытками на страх и ужас им самим и всем очевидцам, дабы заставить их быстрее перейти реку. Коварное племя персидское подвергало народ всем этим мукам от страха перед османами, шедшими вслед за ним. Ибо персы глядели на рать народную – была она несметна, смотрели и на свое войско – и оно было велико. Прошло бы много дней, прежде чем такое множество [народу] переправилось бы через реку. Персы боялись, как бы османские войска за эти дни внезапным ударом не разгромили персидские войска и не нанесли им урона или же не отбили народ и не вернули его, что помешало бы их коварным замыслам. Поэтому они торопили народ перейти реку. Народу было много, а шлюпок и плотов для переправы не хватало. И хотя откуда-то были доставлены шлюпки, а, кроме того, на месте было построено множество плотов, однако, так как народ и персидское войско были многочисленны, этого все еще было недостаточно. Воины же /43/ персидские, сопровождавшие народ, окружив, удерживали людей, чтобы никто не убежал, и подгоняли ударами дубин, рубя и избивая, сгоняли их в воду. Так сгущались опасность и горе над народом.

А несчастный народ видел впереди широкую реку, подобную морю, которое топит, а сзади – меч персидский, который рубит, и не находил пути к избавлению; повсеместное скорбное рыдание и обильные слезы, текущие из глаз, породили второй Ерасх; плач и стенания, крики и стоны, сетования и скорбь слились в единый громкий вопль, а милосердия и спасения не было ниоткуда.

Вот здесь нашему народу был бы очень нужен древний Моисей и ученик его Иисус, дабы спасти новый Израиль из рук второго фараона (Автор намекает на библейский эпизод о чудесном избавлении израильтян от фараона (Исх. 14-18) или приостановить течение многоводной и широкой великой реки; но их не было, ибо обилие грехов наших закрыло пред нами двери сострадания милосердного бога.

А безжалостные персидские воины, согнав людей, заставили их войти в воду; в реке же они от страха все громче и громче вопили и рыдали. И переправились они, кто ухватившись за край лодки, кто держась за плоты, иные – за хвосты лошадей, быков и буйволов, а другие – вплавь. Не умеющие плавать и немощные: старики и старухи, мальчики, девочки и младенцы – сплошь устилали реку, /44/ и она, подхватив их, несла, подобно соломинке в весеннее половодье.

Река была полна людьми, которых уносило течением, и, хотя кто сумел – переправился, много было и таких, кто погиб, утонув в воде. Среди христиан шныряли какие-то всадники из воинов персидских, смелые и сильные, на могучих конях; они приглядывались и примечали сыновей и дочерей христиан и, если кто-то из них приходился им по душе – будь то женщина, девушка или юноша, – обманывали родителей, предлагая, мол, дай ради тебя переправлю через реку на тот берег, и, переправив, не отпускали, а забирали с собой, увозили куда хотели. А некоторые увозили, захватив тайком. Другие же увозили, отняв у родителей силой или убив их.

Нестерпимые бедствия, нависшие над людьми, заставляли многих матерей покинуть детей своих на дороге, другие уходили, оставив больных родственников. Итак, повторяю: невыносимые бедствия и ужасы постигли народ наш, но я не в силах [выбрать], по какому образцу сложить плач печальный и скорбный о гибели племени армянского, сумевшего перенести столько бедствий. Ибо хотя [народ наш], подобно древнему Израилю, гнали в плен рукою вторых вавилонян, но не было ни второго Иеремии, который поучал бы, ни Иезекииля, который просвещал бы, и ни Иисуса или Зоровавеля, который возглавил бы возвращение, а был он подобен рассеявшемуся стаду без пастыря, преследуемому клыкастыми волками и хищными зверями, /45/ насильно изгонявшими [66] их. И они шли и рыдали, и некоторые из них несли семена свои. (Автор намекает на Библию, где говорится: "сеявшие со слезами будут пожинать с радостью. С плачем несущий семена возвратится с радостью, неся снопы свои" (Псалом 125, 5, 6))

Однако того, что последовало за этим [там] (ведь говорится: возвращаясь, шли и радовались), здесь не имело места (Т.е. возвращения народа на родину), ибо [армяне] не вернулись и не было радости. Остались они там, куда переселили их и задержали, то есть в стране персов.

И случилось так, что весь народ перешел реку; переправилось, смешавшись с ним, и войско персидское. До этого места народ погонял Амиргуна-хан, здесь же шах Аббас приказал ему уйти вместе со своим войском. Он назначил сопровождающим народ Элиаз-султана Халифалу ³¹ и приказал ему быстро погнать народ, отвести подальше от войск османских и довести до страны персов. Сам шах со всем войском персидским вступил на дорогу джадахн, то есть на царскую дорогу, и направился в город Тавриз. А народ повели в Тавриз не по той, царской дороге, ибо боялись, как бы османы, следуя за ними, не отбили [народ] у персов. Шах приказал Элиаз-султану повести [армян] по тесным, потайным и трудным местам, по которым не смогла бы вслед за ними пройти рать османская. И он, переправив народ, повел [его] по дороге в ущелье, где течет по руслу своему река Ерасх, по трудным горным стремнинам и склонам, по ущельям и узким тропам. И со множеством злоключений и страданий прошли они трудные горные местности. Проведя народ через труднопроходимые места, привели его в область, называемую /46/ Тарумхалхал, а также в Агар, Мушкун и их окрестности и поселили их там на несколько месяцев из-за жестокого зимнего холода, мешавшего продвигаться.

А по наступлении благостной весенней поры назначили начальником над [армянским] населением другого властителя, по имени Абутураб-бек, который снова погнал народ, пока не привел его в город Исфахан. И в том городе разместили [67] и поселили горожан, а селян и крестьян разместили в гаварах вокруг города Исфахана: в Лнджане и Алнджане, в Гандимане и Джлахоре, в Пари и Бурвари. Обосновались они и остаются там по сей день. Ибо старики, переселившиеся из Армении и знавшие прелесть Армении, умерли там, а те, кто родились, были вскормлены и обучены там, привыкли к той стране, полюбили ее и свыклись с ней, так как к этому они были приучены, поэтому там остались и живут по сей день.

Из [числа] армян, переселенных в Исфахан, отделили пятьсот домов и поселили в Исфахане, пятьсот же домов отделили, повели в Ширазскую область и поселили там. (Так как армяне были покорными и верными, владетель Шираза Аллахверди-хан попросил шаха Аббаса даровать ему часть армян, чтобы они стали его подданными; царь уважил его просьбу, и он переселил их и обосновал в Ширазском гаваре).

[А теперь] вернемся опять к началу нашего повествования: когда по приказу царя /47/ Амиргуна-хан собрался выселить [жителей] Араратской области, он послал часть своих войск в Гарнийский гавар, чтобы поднять и повести [тамошних жителей] и присоединить их к переселенцам. А войско, прибыв, вступило прежде всего в селение Гарни и начало вопреки повелению государя захватывать, подобно разбойникам и грабителям, имущество и детей христиан. И, видя это, жители села, сговорившись, напали на них огромной толпой, [вооруженные] мечами и мотыгами, камнями и дубинами; перебив и обезглавив [многих], обратили персов в бегство, а сами беспечно остались на месте, как во времена Маврикия ³², не разбежались оттуда, не пошли к хану и не доложили ему о бесчинствах [персидских воинов]. Меж тем убежавшие воины, явившись к Амиргуна-хану, начали клеветать на крестьян, свалили всю вину на них. Разъяренный этим, [Амиргуна-хан] в великом гневе пришел с войском в Гарнийский гавар и, сперва схватив мужчин селения Гарни, подверг их мучительным пыткам: их били батогами, отсекали им члены. И тут же выселил их и поручил своим воинам погнать и присоединить их к большой рати переселенцев. [68]

И погнали их, присоединили к переселенцам, вместе с которыми они пустились в путь, в страну персов. А в Гарни Амиргуна-хану сообщили, что есть в том гаваре и иные селения, жители которых укрепились в горных твердынях гавара, в пещерах и расщелинах [скал]. И назвали поименно епископа Хавуцтарского монастыря Манвела и епископа Гегардского монастыря Аствацатура, они-де укрылись в этих пещерах, укрепились там. Эти два епископа, услыхав об изгнании [жителей] страны, запаслись самым /48/ необходимым, чтобы есть и пить, и, взяв кое-кого из близких своих – духовных и мирян, пошли к Гегардскому ущелью и укрылись в одной из пещер (ибо в Гегардском ущелье с давних пор есть много выдолбленных пещер и твердынь). Узнав об этом, Амиргуна-хан пришел вместе с войском, находившемся при нем, в Гегардское ущелье и, встав перед пещерой, где были епископы, начал [им] кричать, уговаривать мирно покориться государеву приказу.

А [епископы] оттуда громогласно выкрикивали безобразные оскорбления, ругательства и хулу да еще метали в хана камни и стрелы. И, увидев, что мирным путем они не покорятся, хан приказал своим войскам выполнить его волю любой ценой. И несколько скалолазов из его войска поднялись на вершину горы, где была пещера, и, держась за выступ, спустились по извилистой тропе к входу [в пещеру]. Один из скалолазов-мусульман, добравшись до пещеры, в которой находился епископ Манвел, встал и заглянул внутрь. Увидев сидевшего там епископа, [мусульманин] прежде всего приветствовал его на своем языке, а епископ, опешив, не смог даже ответить ему; мусульманина это приободрило и в душе и на деле – он вошел в пещеру, выхватил из-за пояса меч, ударил епископа и убил его на месте, а отсеченную голову сбросил вниз к стопам хана. Потом и другие /49/ воины-персы, подбодренные, быстро взобрались в пещеру и, схватив единомышленников этих епископов, спустили их вниз к хану, и все они здесь же были убиты. Затем персы учинили великий розыск по всему ущелью и, поискав, нашли всех беженцев, спрятавшихся в расщелинах и за выступами скал, разграбили [69] их имущество, кое-кого убили, а остальных погнали и присоединили к основной рати переселенцев.

Итак, здесь ясно проявился справедливый суд Божий над этими двумя епископами, которые поехали в Исфахан и привели оттуда племя персидское ³³, разорившее Армению; [суд праведный], лишивший их возможности жить, мыслить и дышать: они и сами погибли от меча, ибо те, на кого [епископы] уповали, стали их убийцами. Согласно тому, как сказано в Писании: «Чем кто согрешит, тем и наказывается» (Кн. Прем. Соломона, II, 17). Не получив никакой пользы от суетного предложения и нечестивых дел своих, они перед справедливым судом Божьим понесли наказание за разорение страны армянской, за гибель народа и за смерть невинных людей, за лишнее кровопролитие, за разорение святых церквей и много других несчастий, и после всего этого сами околели от меча персидского.

Покончив с этим, хан собрал все свое войско и выступил против других беженцев в Гарнийском же гаваре; оставив тех, кого не смогли поймать, /50/ разграбив и перебив тех, кого поймали, выселили [остальных] и погнали с собой, пока не дошли до обширной долины, называемой Корадара. И хотя много было в том ущелье пещер и твердынь, где прятались христиане, [персы], оставив все, обратились к прославленной пещере, которую называли пещерой Яхышхан; ибо, прослышав о неприступности ее, здесь собралось много мужчин и женщин христианского вероисповедания, около тысячи душ. Христиане тщательно охраняли путь к пещере. А персидские войска, хоть и дрались несколько часов [подряд], вооруженные стрелами и ружьями, однако ничего не добились, так как [пещера] находилась чрезвычайно высоко, в глубине [скалы]. И вот коварные персы изобрели иной способ: отделили от войска своего двести человек, вышли из ущелья и поднялись на вершину утеса (а утесы и скалы в ущелье возвышались друг над другом поясами); привязавшись веревками друг к другу, они стали спускаться с пояса на пояс, с пояса на пояс, пока не дошли до вершины пояса, на котором находилась [70] пещера; там облачили четырех человек в железные доспехи, одели их с ног до головы в железо, привязав к поясу каждого четыре или пять сабель (дабы когда сломается одна, была наготове другая), дали им в руки обнаженные мечи и опоясали каждого двумя или тремя веревками (дабы если оборвется одна, поддержала его другая). Затем спустили их на веревке с огромной высоты, те /51/ добрались до пещеры, вошли в нее и, напав на мужчин и женщин с обнаженными мечами, стали безжалостно рубить их, подобно тому как волк, забравшийся в загон для скота, пожирает без пощады скот. Христиане, увидев безжалостный меч персидский, разящий их, начали громко кричать, горестно вопить, рыдать и оплакивать гибель своих близких. И, негодуя, подобно бушующему морю, бросаясь взволнованно друг к другу, они в смятении метались по пещере, жаждая избавления, но не было им спасения.

Люди, охранявшие путь к входу в пещеру, услышав шум и узнав о случившемся, покинули оборонные [посты] и, волнуясь за своих близких, ворвались в пещеру, чтобы спасти их. Персы же извне, увидев, что защитники ушли, все сразу вошли в пещеру и начали убивать христиан смертоносным мечом, начиная от входа в пещеру и вплоть до дальних углов ее; всех зарубили и бросили наземь, подобно скошенной траве. И так как были убиты все непригодные им мужчины и все старики, земля пещеры была залита морем христианской крови и все камни были обагрены. Грудных младенцев вырывали из объятий матерей и выбрасывали из пещеры вниз. Кое-кто из женщин, юношей и девушек, избежавших гибели, видя, что они попали в руки нечестивых зверей в человеческом обличье, которые угонят их в плен и различными мерзостями осквернят их чистоту, сочли за благо умереть в святости, /52/ нежели жить еще сколько-нибудь, но в грехе и беде: многие из них, укрыв лицо повязкой и одеждой своей, бросались с непомерной высоты пещеры вниз и погибали. И так как внизу, в ущелье, рос густой лес, кое-кто из выбросившихся из пещеры, падая, зацепился за ветви деревьев и застрял там, а других сучья [проткнули насквозь]   [71] от живота до крестца, а иных – от сердца до плеч. Эти тоже умерли столь тяжкой и горькой смертью. Остальных же, взяв в плен, погнали [в Персию], а имущество их разорили, разграбили и поделили между собой, [дабы] разбогатеть. Войска персидские вместе с пленниками выступили оттуда и пришли в основной стан персидский.

Когда мы слышим и пишем обо всем этом, сердце наше щемит, и содрогаются внутренности наши, и глаза наши источают потоки слез из-за бедствий, постигших народ наш. И не можем решить, по какому примеру или по какому образцу будем оплакивать здесь гибель народа и страны нашей, о которой появился смертоносный приказ из уст второго Сабюроса, огненное дыхание из ноздрей которого сожгло кедр ливанский ³⁴, ибо он превратил в необитаемую [пустыню] благоденствующую и плодородную Армению. Ибо при переселении он изгнал в Персию [жителей] не одного или двух, а многих гаваров, начиная с /53/ границ Нахичевана через Ехегадзор ³⁵, вплоть до берегов Гегамских ³⁶, Лорийский и Хамзачиманский гавары, Апаран, Шарапханэ, Ширакван, Заришат и часть селений Карса, все ущелье Кахзвана, всю область Алашкертскую, селения Маку и область Ахбак, Салмаст, Хой и Урмию и всех чужбинников и странников, оставшихся в городе и селениях Тавриза, всю долину Араратскую, город Ереван, землю Кырхбулахскую, ущелье Цахкунуц, ущелье Гарни и Урцадзор. А еще до того, разграбив и заполонив, изгнали [население] гаваров Карина и Басена, Хнуса и Маназкерта, Арцкэ и Арчеша, Беркри и Вана – добычу и пленных доставили в Ереван и погнали дальше вместе с другими.

Итак, шах приказал выселить [население] всех этих гаваров, а также и других и переселить их в страну персов, и превратил прекрасную Армению в развалины и пустыню.

И ныне мы видим изобильные, плодородные земли, поля и луга ее, руины многочисленных сел и многолюдных поселений. И разрушение, сокрушение и разорение сложенных из прочных глыб неприступных и твердокаменных замков и скрепленных известью неодолимых крепостей. И еще более известные [72] прославленные монастыри, места [паломничества] и усыпальницы святых господа [нашего]. И сооруженные из тесаного, прочно скрепленного камня, высоченные, небом данные сводчатые церкви Армении.

И в них тщательно подобранная живопись, /54/ красиво украшенные и искусно высеченные в камне изображения лилий и [святые] лики. [Церкви], в которых все таинственно: форма и расположение зданий, колонны и капители, многообразие сводов, окна и двери.

А также сладкая, прозрачная вода бурно бегущих родников. И звонкие, журчащие, вечно живые потоки, сбегающие со снежных вершин высоченных, ослепительно-белых гор, что спешат в долины напоить ее поселения. И благоуханный, здоровый, живительный воздух и ветер [родины] – душа замирает при виде всех этих благ, и, источая слезы, скорбим и рыдаем, ибо благодатная, прекрасная страна наша превратилась в пустыню. И племя и народ наш, разлученные с [родными] и отторгнутые от истинного наследия отцов – благословенной родины, изобилующей святыми мощами, орошенной кровью святых мучеников, освященной проповедью святых апостолов ³⁷, – были изгнаны и переселены на чужбину, к инородному и иноязычному племени, врагам по сердцу и по вере, а по плоти – жаждущим крови их. И [число армян] там день ото дня все убывает и убывает из-за [естественной] смерти и убийств, а также вероотступничества, ибо некоторые из них принимают неправую веру нечестивца пустыни. (Имеется в виду пророк Магомет)

Что же сказать мне о райских и небоподобных церквах, оставшихся во мраке и /55/ запустении, оголенных, лишенных украшений, ставших жилищем чудищ и страусов, согласно пророку Исайе (Здесь автор ошибся; подобные слова мы нахождим в книге пророка Иеремии: "И поселятся там степные звери шакалами и будут жить в ней страусы и не будет обитаема вовеки... " и т.д. (Иерем., 50, 39)) ,  логовами лисиц и зайцев, загонами для, скота и животных, гнездами птиц и сов – обитательниц руин.

Вместо того чтобы изо дня в день обновляться, [церкви наши], разрушаясь и разоряясь, с каждым днем превращались [73] в руины; вместо приятного благовония ладана были они полны плача; умолкли голоса, прославляющие бога, перестали отмечаться годовые празднества и спасительные литургии.

И нужен нам здесь древний Иеремия, чтобы оплакать новый Израиль; ибо, согласно скорбопевцу Мовсесу – отцу стихотворцев ³⁸, не вернется уж к нам жених, удалившись, ушел он безвозвратно от нас. Так назовем же народ наш вайкабовт (Т.е. "бесславный", "несчастный" (евр) См. I кн. Царств, 4, 21), ибо перенял он славу Израиля, согласно древнему сказанию.

Вернемся опять к порядку прежнего повествования нашего, к словам, которыми мы довели Джгал-оглы до Нахичевана, а шаха – до Тавриза. Итак, направился шах в Тавриз и перезимовал там с войском персидским, ибо страх его перед османами исчез.

А Джгал-оглы, шедший вслед за персидским войском, достигнув Нахичевана, узнал, что шах переправил переселенцев через реку Ерасх и погнал в Персию, а также выселил и погнал джугинцев, предав огню все строения [их]. И ошалел от величайшего изумления [Джгал-оглы], что так быстро за несколько дней персы смогли свершить столько великих дел. Поэтому снарядил двух лазутчиков и приказал им добраться до Джуги, посмотреть и узнать правду и принести ему /56/ точные сведения. А лазутчики, добравшись [до Джуги], увидели, что все уже было кончено: строения Джуги были сожжены, а головешки продолжали дымить. Они вернулись к Джгал-оглы и [сообщили] о достоверности рассказанного. И там Джгал-оглы решил в душе не идти по джугинской дороге, не переправляться по реке Ерасх и не следовать за персами. Во-первых, потому, что был в сомнении и подозревал персов в уловке: как бы не повернули они стопы и неожиданным ударом по османам не зажали их между Ерасхом и ущельем и не уничтожили их. Во-вторых, потому, что изгоняемый народ вели по дороге, по которой тяжелое османское войско, если бы даже захотело, не смогло бы пройти. [74] И в-третьих, так как приближался их знаменитый [праздник], дня Возвращения, называемый Касум Гюню ³⁹. Подумав обо всем этом и тому подобном, [Джгал-оглы] тогда не пошел на Тавриз, а, выйдя из Нахичевана, переправился через Ерасх близ селения Астабад и направился с ратью своей в город Ван и там перезимовал до весны.

/57/ ГЛАВА 5

Об изгнании [населения] самого богатого городка Джуги в Персию

Итак, мы рассказали обо всем, что было соделано царем шахом Аббасом со страной и народом армянским, изгнанным в Персию, и теперь пора нам рассказать о большом и прославленном городке Джуге. Ибо накопленные издавна горький яд и ненависть к Джуге, сокрытые в сердце шаха, нашли здесь случай открыто проявиться. Он последовал примеру предшественника своего – Сабюроса ⁴⁰. Как мы уже рассказали в предыдущей главе, шах выделил для армянского населения провожатых из персидских войск и послал их во все области армянские, и они выселили и изгнали [армян]. Так поступили и с Джугой. /58/ Призвал к себе [шах] Ханиса Тахмасп-Кули-бека, о котором мы сказали в самом начале ⁴¹, что он брат Атабека и был заложником грузин у персидских царей и, вскормленный последними, отрекся от [своей] веры.

И вот теперь шах призвал этого Тахмасп-Кули пред очи свои, написал номос с приказом, отдал ему и велел отправиться в Джугу, выселить оттуда все [население] и не оставить в ней ни единого жителя. И Тахмасп-Кули, вернувшись от царя, совершил стремительный поход прямо в Джугу и, призвав к себе вельмож, в большой ярости грозился предать их жестокой и мучительной смерти, если они тотчас же, немедля, не выполнят повеления царя. И, достав, прочли всему народу номос с приказом царя, в котором написано было: «Наше величество приказывает вам, джугинцам, подняться [75] с мест своих и отправиться в страну персов». Затем Тахмасп-Кули-бек велел выйти джарчи, т. е. горнисту, и созвать [народ] отовсюду в городок Джугу. «Приказ великого царя шаха Аббаса вам, всем жителям Джуги, подняться с мест жительства своего и двинуться в страну персов. И если вы выступите в течение трех дней – будет вам снисхождение, а того, кто будет обнаружен здесь через три дня, убьют, семью же и имущество захватят в плен, [в случае] же если кто убежит или спрячется, имущество [убежавшего] перейдет к тому, кто указал, а голова – к царю». И горнист всенародно выкрикивал этот приказ, пугая всех; джугинцы же под страхом смерти совершенно не стали мешкать: приказ /59/ царя тотчас же был выполнен, и они снарядились в путь. Но так как выступать им пришлось поспешно и непредвиденно, люди не могли найти вьючного и тяглового скота и были в сильном беспокойстве, ибо пожитки и имущество их, разбросанные и разоренные, находились перед ними, но они из-за отсутствия вьючного скота не могли нагрузить и увезти ничего. Кто сумел увезти, увез кое-что, а кто не сумел, зарыл в тайники и убежища. Многое же из имущества их было растеряно и расхищено, ибо не только воины, прибывшие с Тахмасп-Кули-беком, – не только они торопили население скорее уйти, [их торопили] и магометане, собравшиеся здесь из окрестных селений, и те из войск персидских, что шли впереди основной рати и присоединились к войску Тахмасп-Кули-бека. День ото дня [число] персов в Джуге росло. И случалось так, что магометане, собравшись вместе по десять, двадцать, тридцать [человек], заходили в дома христиан, жестокими побоями заставляли их собраться и уйти, грабили пожитки и скарб, брали все, что им нравилось, а остальное разбрасывали, чтобы подобрали другие. Так истреблялось и грабилось имущество христиан.

И, видя бесчеловечные злодеяния персов, убийства, грабежи и насилия, все жители Джуги, отчаявшись, поневоле собрались уйти. И хотя сильные телом или имущие уже снарядились в путь, немощные и неимущие, вдовые и старцы не /60/ могли уйти, они жалобно вздыхали, скорбели и рыдали [76], оплакивали горькими слезами: кто – дом и кров свой, кто – жилище и вотчины, кто – церкви, кто – могилы и гробницы умерших предков своих, а кто – немощность тела и неспособность уйти; и текли из глаз обильные потоки слез, и не было никого, кто пожалел бы их и помог, ибо закрыты были перед ними врата благости милосердного бога.

Священники взяли ключи от церкви, называемой Верхний Катан, и, когда вышли за городские ворота Джуги, подошли и [остановились] перед церковью во имя Богородицы, выстроенной за [стенами] Джуги; глянув, увидели эту церковь. Множество христиан, которые тоже принесли ключи от домов своих, подойдя, примкнули к священникам, и все вместе подняли горестный крик, и с сердцем, разрывающимся на части, и глазами, полными слез, стенали, и плакали, и громко взывали к Богородице, и говорили: «О святая Богородица, тебе вверяем мы ключи от святой церкви и домов наших; верни, нас из чужбины, куда угоняют нас». И, молвив это, бросили ключи в реку. Так плакали они и причитали много часов подряд, а потом пустились снова в путь.

И вот жители Джуги – и богатые и бедные – поднялись и пошли к берегу реки Ерасх, чтобы переправиться через нее; остановились они там, расположившись станом, пока не пришло туда все население деревень и не собралось на месте сбора на берегу реки. И когда уже собрался весь народ, персы приказали перейти реку. /61/ В эти дни царь шах Аббас приехал в Джугу и остановился на берегу реки Ерасх, а в тот час якобы из сочувствия к джугинцам, желая им помочь, шах Аббас велел своим военачальникам приказать, войскам помочь народу и переправить [их] на конях и верблюдах на другой берег реки. И когда персидские всадники переправляли христиан, все, что приходилось им по душе – будь то женщина, девушка или отрок, либо что из имущества, они забирали и уходили куда глаза глядят, а хозяева и родные не могли преследовать их; и попадали они в плен и погибали. А те, кто был слаб, падали в воду и, барахтаясь и крича, неслись по течению реки; многие тонули и умирали. На обоих берегах реки валялись тела и трупы утонувших [77] людей. Вот с такими мучениями переправился народ через реку Ерасх и, продвинувшись немного вперед, раскинул стан, покуда все не собрались в стане.

В те тревожные дни искушенный в коварных помыслах шах Аббас задумал новые беды для Джуги – призвал к себе того же Ханиса Тахмасп-Кули-бека и спросил: «Поджег ли ты строения Джуги, выселив жителей оттуда?» Тогда [Тахмасп-Кули] ответил, мол, царь не приказывал [этого], потому и не подожгли. И там же [шах] долго ругал его, затем приказал вернуться тотчас же с большим войском [в Джугу] и поджечь все строения, дома и иные сооружения. И направились сейчас же в Джугу большие банды и горящими факелами, тростниками и светильниками, наполненными /62/ керосином, начали поджигать, предали все огню, руша кровли и ломая каменные строения. И не осталось там ни одного целого здания: все было разорено и осквернено. А завершив свое злое дело, они повернули обратно, пришли в стан и, представ перед царем, рассказали, мол, властелин наш, как ты приказал, так мы и сделали.

Затем шах приказал Тахмасп-Кули-беку не давать жителям Джуги больше задерживаться, а, подгоняя, довести их до Тавриза. И он, вернувшись, сразу поднял людей оттуда, где они раскинули стан. В тот день и час, когда люди поднимали свою ношу, сразу и небо и ветры обиделись на христиан: сгустились тучи и взволновались ветры, потемнело небо, подули сильные вихри, сверкнула молния с великим шумом, пошел дождь, смешанный со снегом, на горе христианам. И кто был силен телом или [имел] вьючных, пустились в путь, а немощные настигли [их лишь] спустя несколько дней; и, [доставляя им] такие огромные мучения и тяготы, гнали их [персы] и довели до города Тавриза.

И там, в Тавризе, какие-то нечестивцы из злых сокровищ сердца своего исторгли коварные слова о Джуге коварному Тахмасп-Кули-беку: вспомнили, что в Джуге все еще остались жители, ибо многие бежали в горы и ущелья, а другие, отговариваясь слабостью, старостью, бедностью или какими-либо иными причинами, не переселились, остались там и [78] поныне живут в Джуге. Когда Тахмасп-Кули-бек услыхал об этом, его /63/ охватил жестокий гнев, однако [джугинцам] он не мог причинить вреда, ибо это было не в его власти. И оставили их там до весны. А в начале весны [Тахмасп-Кули-бек] снарядил одного знатного мужа из своих людей, некоего Хамдан-агу, с многочисленным войском, затем, взяв грамоту с приказом царя, вручил ему и послал его в Джугу привести остальных жителей. Хамдан-ага, прибыл со своим войском в Джугу, созвал оставшихся жителей и молвил грозно и жестоко: «Коль повинуетесь приказу царя, собирайтесь с семьями своими и имуществом и отправляйтесь вместе [с нами], если же не хотите идти – мужчин и сильных ваших перебьем мечами, а семьи ваши и имущество заполоним». [Персы] поднялись также в горы, и в ущельях нашли в тайниках беженцев, привели их в Джугу и в понедельник второй недели Пятидесятницы ⁴² двинулись из Джуги и направились к Тавризу. И, проведя через [Тавриз], довели их до первой группы переселенцев в городе Казбине. Стояли зимние холода, поэтому они не могли двинуться дальше, и разместили их всех вместе там, в городе Казбине и селениях его.

И [как только] подули весенние ветры, [их] снова подняли и погнали, пока не довели до города Исфахана, где и поселили их, выделив им участки для застройки; [джугинцы] застроили их своими домами и жилищами – прекрасными сооружениями, сводчатыми [торговыми] рядами, дворцами с пристройками и летними беседками, стройными и величественными строениями, затейливо /64/ украшенными разнообразными и ласкающими взор золотыми и лазурными цветами. Построили также дивно убранные церкви, достойные славы господа, с небоподобными хоранами, высоченными куполами, сплошь раскрашенными разноцветными красками, золотом и лазурью, с [изображениями] страстей господних и ликами святых. И на маковке купола каждой церкви на гордость христианам, венчая церковь, был воздвигнут образ святого Креста.

Причин, из-за которых жители Джуги и другие армяне переселились в город Исфахан и обосновались там, было много. [79] Царь шах Аббас, будучи рассудителен, мудр и попечителен, изыскивал различные способы, чтобы удержать армянское население в стране персов, ибо, если бы он так не старался, [армяне] там не остались бы. Во-первых, сам шах Аббас дружил с армянами и почитал их, особенно джугинцев, главу которых звали ходжа Сафар ⁴³, и брата его ходжу Назара, и сыновей их Мелик-агу, Султанума и Сарфраза. Всегда самолично приходил к ним домой, ел и пил с ними все без разбору (а ведь у персов принято привередничать у христиан), а также приглашал их к себе домой, к столу своему, и воздавал им почести наряду с вельможами своими, и своим нахарарам наказал поступать также. Во-вторых, он облегчил, как того хотели христиане, царскую подать, платимую христианами. В-третьих, если случались какие-либо ссоры и распри /65/ христиан с магометанами либо другое подсудное дело – большое или маленькое, христиан он оправдывал, магометан – осуждал. В-четвертых, когда он изгнал христиан [из Армении] и переселил их в Исфахан и окрестные селения, множество магометан было выселено с места их жительства, а дома и поля их были отданы христианам. В-пятых, он по доброй воле своей приказал построить повсюду в Джуге и селениях церкви, а внутри крепости городской – просторную и высокую [церковь]; он благоволил к христианам и сам увещевал их строить церкви. А в дни великих праздников – Воскресения, Вознесения и других – приходил в церкви и радовался [вместе] с христианами. В-шестых, христиане смело придерживались всех христианских обычаев и ритуалов – били в трещотку, сзывали в церковь и отмечали большим торжеством праздник Водокрещения. И случалось, шах сам приходил в день Водокрещения на торжество и тоже веселился. И когда умерших выносили из города и, чтобы похоронить, шли с хоругвями и громкими шараканами через рынок, никто из персов не произносил слов осуждения или хулы. Вот таким образом множеством различных средств шах угождал христианам. Шах предоставил христианам такую свободу, что, если на площади или рынке случалась ссора или распря христиан с магометанами, они одинаково без [80] страха били и ругали друг друга. Это обижало персов, и [особенно] их /66/ духовенство и знать, до того, что те спросили шаха: «Почему ты дал христианам так осмелеть или почему не обращаешь их из блудной веры в истинную веру Магомета?»

И шах, видя их душевную досаду, сообщил им тайну своего сердца и сказал: «Пусть вас не огорчает преходящая и суетная любовь моя, выказываемая им, и не ругайте вы меня, ибо насилу я привел их в нашу страну, [ценою] больших затрат, трудов и уловок, но не ради их пользы, а ради нашей: ради благоденствия страны нашей и роста населения нашего. Если вы всех христиан, переселившихся из страны своей и живущих здесь, даже разрубите на части – ни один из них не примет веры нашей. Наоборот, остальные, испугавшись, начнут по одному, тайком убегать и возвращаться в свою страну; и получится, что труды наши пропали даром. Вот потому я и выказываю любовь к ним, дабы, связанные этим, они остались в нашей стране. Старики, родившиеся в Армении и переселившиеся сюда, все умрут, а [поколения], родившиеся от них в нашей стране, – эти уже без нашего приглашения и без наших стараний сами добровольно перейдут в веру нашу. Так вот, если вы радеете о пользе народа нашего, то поступайте по-моему». И тогда они ушли восвояси, согласившись со словами шаха и превознося мудрость его.

Слова, сказанные шахом Аббасом вельможам, полностью исполнились /67/ сейчас, в наши дни: все старики, родившиеся в Армении и переселившиеся оттуда в Персию, умерли; и хотя была у них мечта вернуться в страну свою, но [осуществить ее] они не смогли по вышесказанным причинам, а также [потому, что] им не позволили персы. А потомки их, [те], кто родился в Персии, там были вскормлены, полюбили эту страну, поэтому живут там; и, хотя некоторые из них – благочестивые и честные люди – хотят перебраться в Армению, персы не позволяют им уехать. А кое-кто из вновь родившихся детей христиан из-за вероломства, мошенничества и распутства своего, оставив светозарную веру христианскую [81], обратились и все еще обращаются в нечестивую веру Магомета и, примкнув к персам, всячески притесняют христиан. И особенно те, что дают магометанам взятки и определяют их лжесвидетелями, тащат христиан к судьям-магометанам на суд и требуют с христиан, что только ни придумают. С некоторых [требуют], мол: «Должен мне, уплати долг свой». И с иных, мол: «Я родственник твой, все твое имущество и добро принадлежат мне, верни мне». И иные поклепы, какие только могут придумать. Судьи же согласно нечестивому закону их оправдывают речи вероотступников под тем предлогом, что, раз он перешел в веру Магомета, к нему должно перейти все имущество родственников его ⁴⁴. И так, обирая бедных христиан, грабя все имущество их, отдают его тем вероотступникам. И не то чтобы какую-нибудь мелочь, а вплоть до дома [ценою] в пятьсот /68/ туманов. Оправдав нечестивыми законами этими слова вероотступников, отняли наследство одного христианина и отдали вероотступнику, и это мы видели своими глазами. Более того, какие-то вероотступники из родственников умерших христиан, присвоив дома и все имущество умерших христиан, завладели также сыновьями, дочерьми и служанками умерших. И хотя джугинцы долго ходили по дворам власть имущих, тщетно стараясь спасти детей, однако ничего не получилось, так как все защищали [вероотступников], ибо сами они были магометане. А ты на этих двух случаях, описанных мною тебе для примера, поразмыслив, поймешь последствия опасностей, которым подвергало христиан коварное племя персов.

И, как говорит Божественное Писание, «умер Иосиф, и все братья его, и весь род их… и восстал… новый царь, который не знал Иосифа, и сказал он народу своему: «Перехитрим же народ Израиля»» (Исх., I, б, 8-10). Так же случилось и с нашим народом, ибо царь шах Аббас знал, с какими злоключениями переселили народ армянский в Персию и все те горести, которые он сам причинил народу армянскому, поэтому сочувствовал [82] и жалел армян и выказывал любовь, хоть и лживую, суетную и неверную, однако любовь.

Скончался он и все князья и мужи того времени. И после шаха Аббаса воцарился внук его – /69/ шах Сефи ⁴⁵. И он обращался с христианами сносно, при нем все еще живы были некоторые из нахараров шаха Аббаса, которые напоминали ему об обхождении шаха Аббаса с армянским народом, а также о доброжелательстве армян к предку его. И поэтому армяне легко переносили бедствия. [Потом] умер шах Сефи и все старики. А после шаха Сефи воцарился сын его, которого нарекли опять шахом Аббасом по имени предка его, поэтому мы называем его шахом Аббасом вторым ⁴⁶. Этот хотя и слышал о событиях, связанных с армянами, но не видел их [своими] глазами; точно так же и нахарары его, управлявшие государством.

Поэтому они не проявляли никакой заботы об армянах – ни попечения, ни жалости; и лишь единственной их заботой было обратить под каким-либо предлогом армян в веру Магомета. Поэтому приставили к христианам людей кровожадных, нечестивых, похотливых и распутных, людей, которые сладострастие и наслаждение плоти почитали [высшим] блаженством жизни; некоторые из них были вероотступники из армян, а другие – коренные персы. Они притесняли, неволили и оскверняли христиан, жестоко обращались с ними. И еще того из детей христиан, кто приглянулся персам, – мальчика, девочку или молодку – похищали, уводили в царский дворец и, назвав слугой, более не возвращали семьям их и из веры Христовой обращали в веру Магометову. Во-первых, для гнусных дел своих, во-вторых, для умножения [числа] /70/ царских слуг и населения персидского и, в-третьих (В подлиннике: "во-вторых"), чтобы по прошествии времени в связи с этими похищенными детьми захватывать в плен, грабить и опустошать дома и жилища, [отнимать] имущество и жизнь оставшихся семей их – христиан.

И по сей день, до времени, до которого мы дошли, джугинцы [83], а также все те армяне, что жили в стране персов, не ведали о змеенравном коварстве персов по отношению к себе. А [нынче], узнав, сетуют, вздыхают, томятся и мучаются, чтобы высвободиться оттуда, явно или тайно вернуться в Армению, и не могут. Ибо персы не позволяют им выехать из страны своей, подобно египтянам, [не позволявшим] уйти народу Израиля (См.: Исход.).

[Как знать], может быть, молитвами великих патриархов, пророка Моисея и просветителя нашего, святого Григора, все та же могущественная и всесильная рука господа выведет и их отсюда, как тех оттуда?

/71/ ГЛАВА 6

О втором нашествии, поражении и возвращении Сардара Джгал-оглы

Как только Сардар Джгал-оглы добрался до Вана, он расположился там со своим войском и приказал распределить его среди населения страны на зимовку. Распределили войско по Ванской области и по всем окрестным гаварам ее. И войска, расположившиеся на зимовку в области, как звери в видении Даниила, пожирали и сокрушали, остатки же попирали ногами (Даниил, 7, 1-7); вместо того чтобы благоустроить страну, они безжалостным грабежом и иными гнусностями разорили, разрушили [ее] и довели до края бедствия.

Увидев, что шах вернулся из Ереванской области в Тавриз, а область Ереванская осталась без властителя, Джгал-оглы назначил одного из знатных мужей, по имени /72/ Омар-ага, начальником и послал его с большим войском в область Ереванскую завладеть этой областью. И тот пришел, поселился в Нахичеване и стал править страной. Шах же, находившийся в Тавризе, услыхав об этом, послал Амиргуна-хана [84] с множеством воинов против Омар-аги, и тот, прибыв, сражался с Омар-агой, убил его, разбил его войско и захватил живыми множество воинов; и этих захваченных живыми и головы убитых [Амиргуна-хан] послал шаху в Тавриз, а сам, укрепившись, занял место Омар-аги в Нахичеване и правил страной, как велел ему шах.

Джгал-оглы провел в городе Ване морозную зимнюю пору и, как только наступило время весеннее, вывел все табуны лошадей своих и армии своей на зеленые пастбища, чтобы лошади вдоволь насладились бы весной. А искушенный в коварных помыслах шах Аббас, находившийся в то время в Тавризе, снарядил Аллахверди-хана с большим войском и послал его в Ван привести коней Сардара, а также сделать все, что в его силах. Аллахверди-хан вышел из Тавриза и нежданно-негаданно объявился в Васпураканском гаваре, то есть в Ване. Сперва напал на табун османских коней, захватил невзнузданных, угнал их в свой стан, перерезал жилы и заколол всех [коней], связанных цепями и путами, а сам, расположившись станом и укрепившись, обосновался в стране.

Когда Джгал-оглы увидел, что Аллахверди-хан пришел и сделал все это, он снарядил и подготовил /73/ многочисленное войско и назначил военачальником его ванского пашу. А когда наступил день битвы, они вышли на бой друг с другом посреди поля перед крепостью Ванской; сам же Джгал-оглы следил за воинами, сидя на крепостной стене, ибо поле битвы находилось не очень далеко от крепости. Когда обе стороны столкнулись друг с другом, началась жестокая битва и ужасная сеча, и трупы людей, подобно земле и камню, покрыли поле боя. Сторона османская была побеждена, а сторона персидская приободрилась и обратила в бегство войско османское [и преследовала его] до ворот крепости Ванской. Двое персов, преследуя османов, тесня и подгоняя, довели их до крепостных ворот, и, когда османы вошли за ограду, вошли [туда] и персы; и там между двумя стенами, называемыми [85] сиратч, османы схватили одного из персов и увели [с собой]. Другой перс там же убил одного османа и взял себе его голову. Потом этот перс подбросил вверх к небу свой платок и, выхватив меч свой, на виду у османских войск и самого Джгал-оглы рассек надвое платок, и Джгал-оглы видел все своими глазами, так как сидел на стене неподалеку от этого места. Увидев это, Джгал-оглы приложил платок к глазам, из глаз его потекли слезы, и он заплакал, ибо предчувствовал в душе гибель народа своего и успех персов. А перс, ударивший и рассекший мечом платок, вышел из-за стены, пошел, смешался с полком своим, с войском персидским.

/74/ Аллахверди-хан, изгнав войска османские, вступил в страну, чтобы разграбить и осквернить, согласно реченному господом: «Прежде свяжите сильного и тогда расхитите дом его» (Никто, войдя в дом сильного не может расхитить вещей его, если прежде не свяжет сильного и тогда расхитит дом его" (Марк, 3, 27)). Так он и сделал: все запасы пшеницы и других плодов, сена и соломы, жилые строения – все было предано огню. И повсюду, куда только смогли добраться, они [подвергли гонениям] всех попавших к ним в руки жителей гаваров: мужчин зарубили, а остальных взяли в плен. И, собрав в большую рать как людей, так и животных, погнали их и привели в Тавриз для обогащения племени персидского.

А Джгал-оглы, увидев столь великое поражение, ушел из Вана, сел на судно и отправился по морю в Арцкэ, оттуда в Хнус, оттуда в Эрзерум и осел там. [Потом] призвал к себе всех окрестных князей, как из грузинских, так и из марских областей, среди которых был и великий князь племени Маров, которого звали Миршараф. И так собрал он всех начальников областей и пограничных земель в город Карин, то есть Эрзерум. И приказал, чтобы каждый из них подготовился и вместе с войском своим в полном составе и в военном снаряжении прибыл в Ван к тому времени, когда сам Джгал-оглы приедет туда, дабы, объединившись, пойти на Тавриз воевать с персами. [86]

Затем, выйдя из Карина, Джгал-оглы отправился в Тигранакерт, то есть Амид, остановившись там, хлопотал о подготовке к сражению и собрал себе войско из всех средиземных гаваров ⁴⁷ Азии и Междуречья.

/75/ Великий и известный в то время паша, по имени Насиф-паша, уроженец города Бериа, то есть Халеба, тоже прибыл в Амид к Джгал-оглы. Они вместе готовились к войне, ибо он по славе своей был равен Джгал-оглы. Эти двое собрали вокруг себя все войско страны османской и, выступив из Тигранакерта, пришли опять в Ван, там тоже собрали вокруг себя войско из Курдистана и Эрзерума. И получилась великая и неисчислимая рать. Выйдя из Вана, направились они к Тавризу и, достигнув границ его близ селения, называемого Софиан, на поле том начали сражение. И войска османские потерпели поражение ⁴⁸.

Многоопытный шах Аббас разделил войско персидское на четыре полка: первый полк поручил Аллахверди-хану и приказал ему открыто и явно выйти на бой с войском османским. А остальные три [полка] поручил трем нахарарам своим: один – Карчиха-хану, второй дал Зилфигар-хану и третий – Пирбудах-хану – и приказал им тайно укрыться в засаде с трех сторон. Сам же шах, спрятавшись со своими слугами, остался на вершине дальней горы.

Как только наступил назначенный день битвы, Аллахверди-хан, выйдя со своим полком, появился перед войсками османов. Увидев их, османы решили, что войска персидские лишь те, что видны, поэтому радостно выступили вперед и начали сражаться. Тогда сторона персидская быстро согласно договоренности /76/ подала дымом сигнал; и, увидев этот дым, персы, [сидевшие] в засаде, выскочили, напали на османские войска и, окружив их с четырех сторон, начали сечу и, вырезав всех, завалили трупами поле. И было бедствие великое и день горестный.

Сардар оставался в своем стане, но был он в глубокой печали и, подобно роженице, измученной родовыми схватками, не находил нигде ни отдыха, ни покоя. В сердечном смятении смотрел и наблюдал он за дорогой военной, [ожидая], [87] не появится ли кто и не принесет ли ему доброй вести. Но не было никого.

При Сардаре находился великий парон, курд Миршараф, которого мы упомянули ранее. Он почуял в душе, что сторона Сардара побеждена, потому и не было вестей. Он старался найти предлог, чтобы уйти от Сардара и убежать. И вот он молвил Сардару притворные слова соболезнования: «Прошу твое величество приказать и мне вступить в бой, авось встречусь там в бою с шахом». [В ответ] на многократные просьбы его [Сардар] приказал ему вступить [в бой]. А Миршараф, отойдя от стана, повернул прямо к своей стране, куда и ушел безвозвратно.

Войска персидские одержали победу над османскими войсками, и обратили их в бегство к стану османскому, и сами [шли] по пятам, преследуя и убивая, и довели их до самого стана. Персы вступили и в их стан и [там] тоже убивали османов. Карчиха-хан, подойдя близко к шатру Сардара, /77/ ударил по нему мечом, рассек [его] и прошел через него, но никто не осмеливался выйти против него. До вечера не прекращалось кровопролитие: кого зарубили, кого обратили в бегство, кого схватили и бросили к стопам шаха. Говорили, якобы было захвачено тридцать четыре известных вельможи: паши, кехиа, гуллар-агаси, санджак-беки и многие другие.

Итак, кончилась битва, и Джгал-оглы, увидев, что войска его потерпели поражение и он не сможет уже собрать воинов и сражаться, а также, что оставшееся войско его потихоньку разбегается, подумав, как бы не попасть в руки персов, решил немедленно вернуться в город Ван. В ту же ночь Сардар и все войска его стали поворачивать обратно, и тогда каждый стал заботиться лишь о своей собственной жизни и старался в безумной спешке убежать раньше товарищей, дабы персы неожиданно не догнали и не прикончили их. И в спешке бегства они оставили все свое добро: утварь и скарб, верблюдов и скот, съестные припасы, сокровища в сундуках и ящиках, оставили светильники зажженными, шатры как были воздвигнутыми – оставили, бросили все, что было у [88] них, и, круто повернув, поспешно убежали. И до утренней зари не осталось никого [в стане]. А утром на рассвете персидские войска узнали о побеге османов. Когда /78/ доложили об этом шаху Аббасу, он приказал войскам персидским войти в стан османов и учинить разгром; и те тотчас же разграбили и расхитили [все] и радостные, с большой добычей вернулись в Тавриз и разместились там – шах и войска его. А Сардар, покинув Софиан, бежал, пока не достиг города Вана, и там, сев на судно, переплыл море и направился в Амид, где и умер. Сражение состоялось 25 октября, сам он поехал в Амид и умер 6 февраля. Кто-то говорил, что он отравился от стыда за поражение.

Итак, было два нашествия Сардара Джгал-оглы: в первый раз пришел он в начале 1054 (1605) года; только начался месяц навасард, пришел он в Нахичеван и оттуда ушел в город Ван. Второй его поход – это тот, когда пришел он в Софиан, потерпел поражение и ушел; и было это в 1055 (1606) году, в начале нового года, в пору ранней осени ⁴⁹.

И как только ни разорялась и ни разрушалась страна наша во время передвижения этих двух завоевателей мира, поднявшихся на войну: Сардара, пришедшего с запада, и шаха, [пришедшего] с востока, и при наступлении их и при отступлении; каким тяжким поборам подвергали народ и как жестоко с них взыскивали; а также сурусат ⁵⁰, который они заставляли возить вслед за войском, и еще заставляли зимой выводить коней на кишлаки, или же разрушение домов и садов и потрава полей, расхищение из амбаров пшеницы и иных семян, разорение /79/ и грабеж скарба и имущества, [угон] сыновей и дочерей, явное и тайное убийство невинных людей и все иные беды, выпавшие на долю страны [нашей], перечислить нам не под силу. [Это может лишь] тот, кто исчисляет множество звезд и [кто] создал людей, ставших [жертвой] тех безжалостных и бесчеловечных зверей.

Комментарии

1. Аракел Даврижеци (как и все армянские историки), приводя даты, подчеркивает: «нашего летосчисления». По решению Двинского церковного собора (VI в.) в Армении было введено новое церковное летосчисление, разница между которым и христианской эрой составила 551 год. Это так называемое Большое армянское летосчисление было принято не сразу, а лишь в 574 г. благодаря стараниям католикоса Мовсеса Егвардци. Окончательное исправление армянского церковного календаря относится к 1774 г., когда католикос Симеон Ереванци составил так называемый верный календарь.

2. Дамур-Гапу, Темир-Гапу, Темир Капысы («Железные Ворота») — ныне Дербент.

3. Согласно данным историка армянской церкви М. Орманяна, Аракел был не католикосом, а восседал на Эчмиадзинском престоле в качестве коадъютора (вместе с Тадеосом II, а позже, с 1597 г., и Давидом IV) при католикосе Грягоре XII Вагаршапатци с 1575 г.

4. Давид IV Вагаршапатци стал католикосом в 1587 г. после смерти католикоса Григора.

5. Мелкисет, или Мелкиседек Гарнеци, с 1593 г. был коадъютором при эчмиадзияском католикосе Давиде, умер 18 марта 1627 г. в г. Каменце.

6. Ахджуцванк — монастырь, расположенный недалеко от Гегарда, в ущелье р. Азат, в .переводе означает «девичий монастырь» (см.: Г. Алишан, Айрарат, стр. 352); согласно преданию, трое из сподвижниц святой Рипсимэ, спасаясь от преследования, нашли прибежище в горах Гарни.

ГЛАВА 2

7. Срапион позже, 14 августа 1603 г., был избран католикосом под именем Григора ХIII, умер 23 апреля 1606 г. Подробности о нем сообщает сам Аракел Даврижеци.

8. Тигранакерт — г. Амид (нынешний г. Диярбакыр в Турции).

9. Урфа — Эдесса (город в Турции).

13. Джуга — городок на левом берегу р. Араке. Уже в XVI в. он славился торговыми связями с Востоком и Западом. Джугинские купцы вели оживленную торговлю шелком со странами Западной Европы и Россией. Благодаря этому город разбогател, стал одним из красивейших армянских городов того времени, с великолепными домами, церквами и школами. Воюя с Турцией, шах Аббас I. решил разорить и выселить жителей всех районов по левому берегу Аракса, дабы османы не могли использовать их как базу для своего наступления. Шах руководствовался соображениями не только стратегического, но и экономического характера: в дальнейшем развитии шелковой торговли Ирана с Западной Европой богатым джугинским купцам отводилась одна из первых ролей. Аракел рассказывает печальную повесть об осуществлении плана шаха Аббаса Г (см. гл. 5 и далее «Книги историй»).

15. Хорвирап, или просто Вирап,— одно из наиболее почитаемых армянами святых мест, связанное с именем просветителя армян Григора.. По преданию, Григор за приверженность к христианству был брошен-царем Трдатом в темницу, кишащую ядовитыми змеями и другими пресмыкающимися. Там он провел четырнадцать лет и выжил «благодаря божественному провидению» и доброте некой вдовы, которая каждый день бросала ему в темницу скудную пищу. Царь Трдат подвергся участи Навуходоносора — обезумел и, подобно вепрю, скитался с дикими зверями по лесным чащам. Ужас объял страну. И тогда пришлось освободить Григора, ибо сестре царя Хосровидухт явилось видение, что спасти царя и страну может лишь узник Хорвирапа (подробности этой легенды сообщает историк Агафангел, см.: «История Армении», стр. 30—133).

18. Аббас I — персидский шах из династии Сефевидов (род. в 1557 г. — ум. в 1629 г.), младший сын шаха Худабенде, был правителем Хорасана, когда умер его отец (1585 г.). По наущению Аббаса I были убиты два его старших брата, и он стал шахом (1986 г.). Почти весь период царствования Аббас I вел кровопролитные воины с Турцией, боролся за возвращение территорий, потерянных в период царствования его предшественников, и присоединение новых областей. Владения Персии при нем значительно выросли. Аракел описывает военные действия между войсками шаха Аббаса I и Османской Турции.

24. Амиргуна-хан — один из военачальников шаха Аббаса I, имя которого тесно связано с историей Армении того периода, ибо Амиргуна-хан был несколько позже (в 1605 г.) назначен шахом Аббасом I беглербегом Ереванской области, как рассказывает ниже и сам Аракел Даврижеци. На протяжении 20 лет (он умер в 1626 г.) своего беглербегства Амиргуна-хан сделал многое для восстановления разоренной Армении. Армянские историки довольно лестно характеризуют этого военачальника. Так, один из них, Закарий Канакерци («Хроника», т. I, стр. 70), называет Амиргуна-хана «мужем храбрым и смелым, доблестным в битвах, неустрашимым и безбоязненным, благоустроителем и другом христиан».

27. Джалалии, джеляли — первоначально участники повстанческого движения в окрестностях Тохата (Турция) в 1519 г.; называли их джалалиями по имени шейха Джаляли, руководители этого движения. Аракел Даврижеци сообщает интересные подробности о движении джалалиее. Благодаря достоверности приводимых им сведений «Книга историй» Аракела Даврижеци имеет исключительную ценность как источник для изучения повстанческого движения в Турции на рубеже XVI и XVII вв. (см.: А. С. Тверитинова, Восстание Кара-Языджи.,., стр. 19—20).

32. В тексте: *** — времена Маврикия (582—602), военачальника, а затем и императора византийского, вошли у армянских авторов в поговорку: они считали, что в период его правления в Византии царил мир. На самом же деле именно в этот период народные восстания и волнения в войске достигли особой силы. Сам Маврикий погиб в результате восстания — в 602 г. он был убит вместе с братьями и сыновьями по приказу Фоки, возглавившего восстание и объявившего себя императором.

34. Здесь Аракел Даврижеци сравнивает шаха Аббаса I с Шапуром II (Sapores, греч. и лат.) (309—379), персидским царем из династии Сасанидов, при котором была покорена Армения и который жестоко преследовал христиан, уничтожал греческие и армянские книги. Намек на сожжение кедра ливанского относится к библейскому эпизоду, описанному в 9-й главе Книги судей: «...выйдет огонь из терновника и пожжет кедры ливанские».

38. В тексте у Аракела: ***. Речь идет о Мовсесе Хоренаци, последняя глава труда которого «История Армении» озаглавлена так: «Плач о прекращении Армянского царства из рода Аршакуни и патриаршества из дома овятого Григория». Аракел называет Мовсеса Хоренаци вслед за другими историками ***, «отцом стихотворцев».

42. Пятидесятница *** — пятидесятидневный пост, который предшествовал у армян празднику рождества и явления Христа (.6 января), начинается 21 ноября предшествующего года.

44. Наследственное право мусульман-шиитов при передаче имущества после смерти христианина отдает предпочтение тому из его родственников, который отрекся от христианства и принял магометанство (согласно так называемому закону Имам-Джафара); подробнее об этом см.: Г. А. Эзов, Сношения Петра Великого с армянским народом..., стр. XII; А. Д. Папазян, К вопросу об ассимиляторской политике Сефевидского Ирана.

46. Шах Аббас П (1642—1666) — сын шаха Сефи I. Армянские хронисты, как правильно отмечает И. П. Петрушевский, считают период его правления временем экономического процветания закавказских стран.

47. В тексте: ***. Под «средиземными гаварами» Аракел Даврижеци подразумевает внутренние области Армении.

49. Речь идет о новом годе по древнеармянскому календарю, по которому первым месяцем считался навасард, соответствующий августу юлианского календаря.

50. Сурусат — здесь: поставка райатами продовольствия и фуража для военных сил, расположенных в данной местности, а также по мере надобности и для главных сил армии. См. подробнее: И. П. Петрушевский, Очерки по истории феодальных отношений..., стр. 276—377.

Текст воспроизведен по изданию: Аракел Даврижеци. Книга историй. М. 1973