АРТУР ЭДУАРДС И ЛОРЕНС ЧЭПМЭН

1568—1569 гг.

1. Четвертое путешествие в Персию, совершенное Артуром Эдуардсом, агентом, Джоном Спарком, Лоренсом Чэпмэном, Христофором Фоусэтом и Ричардом Пинглем в 1568 г., изложенное в настоящем письме, написанном из Казвина в Персии вышесказанным Лоренсом Чэпмэном одному достопочтенному купцу, члену русской компании в Лондоне, 28 апреля 1569 г.

Достопочтенный сэр, помня всегда мой долг и пожелав вам доброго здоровья и доброго успеха во всех ваших делах во славу божию и согласно желаниям вашего сердца и т. д., сообщаю вам, что ваш агент, г. Артур Эдуарде, и мы выехали из Ярославля в июле 1568 г. и 14 августа благополучно прибыли в нашу гавань Бильбиль на вашем судне “Милость божия” (Grace of God) и с товарами. Мы благодарим за это бога, но мы не нашли там людей, которые помогли бы нам вытащить судно на берег и разгрузить его и которые, вместе с тем, так бы повиновались шаховой привилегии, как об этом была извещена достопочтенная компания. Когда наши грузы были перенесены на сушу, нам пришлось открыть тюки и продавать товары по цене, которую назначили местные жители; иначе нам было бы хуже. Удовлетворив их желания, мы быстро получили помощь верблюдами по предписанию князя Эразбек-Султана для перевозки наших товаров в Шемаху, куда мы прибыли 1 сентября. Вследствие нашего позднего приезда, мы застали этот город настолько насыщенным товарами всякого рода, привезенными туда до нас, что никто не хотел покупать у нас ни одного куска каразеи. Прошел целый месяц, пока агент ваш Артур Эдуарде разослал нас в разные места с товарами, прибывшими из России позднее, мы доставили товары в разные города и спустили по низкой цене то, что могли бы продать по высокой, если бы нас послали вовремя. Это было помехой для достопочтенной компании, а для нас было горем смотреть на такие дела. В заключение сообщаю, что наши ежедневные призывы к нему (Эдуардсу) склонили его отправиться в Казвин с большей частью товаров и двумя из [240] служащих компании, а именно — Джоном Спарком и мною, чтобы помочь ему лучше продать там товар. В Шемахе остались Христофор Фоусэт и Ричард Пингль с 350 кусками каразеи на руках; предполагалось, что их удастся продать там или в Арраше до его возвращения из Казвина, но насколько я знаю, они до сих пор по большей части лежат непроданные. Когда мы находились в пути, нам удалось в одном городе, называемом Ардебиль (Ardoubill), обменять с купцами 9 кусков каразеи на 84 батмана корицы, продав каразею по 150 шахов кусок.

Находясь неподалеку от Тавриза, считающегося важнейшим в стране городом по сбыту сукон и каразеи, я, после долгих уговоров, убедил вашего агента послать туда человека, чтобы выяснить, как обстоит там дело, и, получив от него 54 куска каразеи и полномочия на их продажу, я отправился туда в обществе одного толмача. В этом городе я нашел большие запасы тонкого сукна и каразеи, которые навезли сюда частью постоянно живущие там турки, частью армяне, которые ездят за ними в Алеппо, а частью сами тавризцы, ездящие в Венецию и покупающие их там. Вследствие этого никто не предложил мне ни пенни больше, чем 140 шахов за кусок. Так как я имел специальное поручение от вашего агента не оставаться в Тавризе более 7 дней со дня моего приезда, но со всей поспешностью вернуться в Казвин, а с другой стороны, заботясь о том, чтобы не снижать, согласно вашему желанию, цен на ваши достопочтенные товары, я нашел средство выменять их на пряности, какие там были, хотя я не удовлетворен ни их ценой, ни их качеством. Тем не менее, приняв во внимание общий застой в делах, касающихся вашей каразеи, последние вести, что ормузский путь закрыт, потому что индийцы воюют с Ормузом (Война португальцев.), что на самом деле и есть, и, наконец, ваше желание покупать такие товары, как пряности, я счел необходимым купить их. Их цены и все прочее подробно указаны в моем отчете и представляют, как я думаю, настоящую цену пряностей в данное время.

В Тавризе мне случайно пришлось встретить купца правителя Грузии, который очень хотел купить у меня 100 кусков каразеи для своего господина, по имени Леонтия (Вероятно, здесь дело идет о правителе одного из отдельных царств, на которые Грузия распадалась в XVI в.), и предлагал мне такие хорошие ручательства полной готовности последнего уплатить мне, при сдаче каразеи, деньгами или шелком, какие только можно иметь в этой стране. Он предлагал мне, кроме того, выдать от имени своего господина письмо с обязательством, что за каразею не будут спрашивать таможенного сбора, обещал также, что достопочтенная компания получит из рук его господина столь же широкую привилегию на посещение его владений, какую [241] выдал компании шах. Услышав от армян очень хороший отзыв об этом правителе и узнав к тому же, что он христианин, я был тем более склонен делать с ним дела и потому продал ему 100 кусков каразеи за 160 шахов кусок с тем, чтобы уплата была произведена вышеупомянутым купцом в Грузии деньгами или шелком в течение 3 дней по сдаче каразеи на месте. Я получил от правителя обязательство об исполнении договора (собственноручно писанное митрополитом, что является самым верным документом, какой можно здесь придумать). После этого я послал моего толмача обратно в Шемаху с товарами, купленными мною в Тавризе, и для того, чтобы сказать служащим компании, чтоб они последили за совершением этой сделки. Но когда товары пришли в Грузию, то, как видно, правитель отказался от сделки и не взял товара, сказав, что он ему не нужен. Таково постоянство людей в этой стране, с кем бы вы ни делали дела. Если купленный товар перестает им нравиться, они приносят его обратно и заставляют заплатить уплаченные за него деньги, считая шаховы привилегии, которые говорят противоположное, за соломинку, колеблемую ветром. Из этого достопочтенные члены компании могут видеть, все ли истинно, что пишется о жителях этой страны.

Все тавризские маклера говорят мне, что когда откроется дорога на Ормуз, оттуда будут привозить столько пряностей, сколько желала бы получить достопочтенная компания, и что здесь, в Тавризе, частью за деньги, частью в обмен, можно будет разместить до 300 или 400 кусков каразеи разных цветов и качества согласно посылаемых вам образчиков. Насколько я могу себе представить, если довести количество каразеи до 1000 кусков, а тонкого сукна до 100 кусков, то это все, что можно будет ежегодно разместить в этой местности.

Подорвать торговлю венецианцев со всей массой армян невозможно, если только компания не найдет возможность забирать у них ежегодно товара количеством до 1000 грузов мулов или лошадей и платить им за него третью часть деньгами, а остальное каразеей и сукном подходящих для этих стран цветов. Образчики, как сказано выше, посланы вам.

В Амадии, в 6 днях пути от Тавриза, растут в изобилии орехи, которые вывозятся ежегодно венецианцами; они продаются на месте по 2 биста за тавризский батман, равный, по словам вашего агента, 6 фунтам английского веса. Но я сомневаюсь, так ли это. Тем не менее можно думать, что покупать их будет очень выгодно, если только некоторые люди будут исполнять половину того, что написано.

Что касается москательных товаров, то их много как в Тавризе, так и в Казвине, но качество их не идет в сравнение с теми, которые привозят в Англию из других мест, а цена их так высока, что закупка их принесла бы мало прибыли. Однако, если бы я был снабжен деньгами в той мере, как это могло бы быть, если бы кое-кто этого захотел, то я [242] все же закупил бы некоторое их количество с тою целью, чтоб в Англии могли судить о качестве их. Приехав в Казвин, я увидел, что никакой продажи товаров не производится, но все, что привезено, продолжает лежать; рассказывают (так говорит ваш агент), что шах купит все товары, находящиеся у вашего агента, и уплатит за них шелком-сырцом и пряностями. Но по слухам, шах никогда в своей жизни не покупал сукна для своей казны и не собирается этого начинать. Он торгует только шелком-сырцом и продает его за деньги армянам, туркам и другим. Надеясь на то, чего, вероятно, вовсе не будет, агент упустил время и ничего не разослал по другим городам. Вследствие этого товары достопочтенной компании лежат непроданными до сего дня к большому ее убытку, на что я, по крайней мере, смотрю с немалым горем.

Вавилон находится отсюда в 15 днях пути; по достоверным слухам, там очень много фиников, продаваемых по одному бисту за батман. Это — подходящий товар для Англии, а Вавилон так близок, что можно было бы туда съездить разузнать, если бы этого хотел тот, чьи дела и слова так расходятся. Кашан также всего в 7 днях отсюда; по слухам, это город, где во всякое время можно достать большое количество пряностей — больше, чем в каком бы то ни было городе этой страны. Но сейчас он не желает дать позволения посмотреть и испытать это дело; если получится убыток компании, отнесите это на счет того, кто может делать то, о чем он говорит только на словах.

Путешествовать по этой стране не только тяжело и неудобно, потому что здесь мало городов и селений, в которых можно было бы найти приют на ночь и освежить людей здоровой пищей, когда это необходимо, но и из-за недостатка воды: часто за 3 дня пути не найдешь ни одной капли воды, годной для питья человеку и скотине. Кроме того, большая опасность грозит нам от ограбления этими неверными, которые считают, что получают отпущение грехов, если вымоют руки в крови одного из нас. Из-за всего этого лучше, по-моему, оставаться всю жизнь нищим в Англии, чем 7 лет жить богатым купцом в этой стране, как некоторые считают, приезжая сюда.

По приказанию агента я ездил в Гилян, чтоб узнать, есть ли, во-первых, там удобные гавани для наших судов, а во-вторых, какие там лучше всего можно продать товары и в каком количестве. Я нашел, что дорога туда так опасна и трудна, что я своим пером не могу вам этого и описать. Отсюда никто не ездит туда, кроме самого бедного люда, которого нужда заставляет ехать, чтобы купить риса для поддержания жизни. На свою скотину они не грузят больше 20 батманов; ноша не спускается ниже краев седла, да и при этих условиях путник проезжает с трудом.

Я видел город Лайгон, который был столицей этого края, а также Лангро и Розар; они теперь завоеваны шахом, подчинены его власти и [243] так разрушены, а народ так ограблен, что никто там не в состоянии купить ни одного куска каразеи.

Лучший товар, который можно купить там, это — шелк-сырец; в летнее время он продается за наличные деньги по 38 шахов за лайгонский батман, что составляет немного больше 40 фунтов. Там можно также достать сколько угодно квасцов, цена которым — один бист за тавризский батман.

В этом краю постоянно живет много турецких купцов, которые делают вид, что они очень рады, что мы сюда приезжаем, а втайне являются нашими смертельными врагами и стараются всячески вредить нашей торговле, ибо мы можем скоро одержать верх над ними, потому что наша торговля, я надеюсь, со временем здесь очень разовьется. Они желали бы, чтобы мы ехали с непроданными товарами в Алеппо. Они говорят, что мы встретим там хороший прием, несмотря на большое число живущих там венецианцев, что таможенные сборы составляют там 2 %, и наши каразеи будут там сейчас же проданы, сколько бы их ни было, за 12 дукатов кусок, что составляет на здешние деньги 168 шахов. Но те, которые знают тамошний город, рынок и покупателей, передают нам весьма вероятные и совершенно противоположные слухи, что такая каразея, как наша, не продается там выше 8 дукатов, что таможенные сборы доходят до 30 % и больше, что нет города лучше снабженного хорошим сукном и каразеей, притом самых хороших цветов. Мы предполагали, что они лукавят и предлагают это нам, чтобы смутить нас. Да хранит нас бог от этого. Цены на пряности приводятся ниже. Они в настоящее время поднялись, вследствие того что дорога в Ормуз закрыта. Когда она откроется, я намереваюсь, с божьей помощью, ознакомиться с ней и сообщить достопочтенной компании, насколько буду в состоянии, какие всякого рода прибыли можно получить в той стороне.

Перец - 25 шахов тавризский батман,

Гвоздика - 50 шахов тавризский батман,

Длинный перец 25 шахов тавризский батман,

Большие мускатные орехи 50 шахов тавризский батман,

Имбирь 24 шаха тавризский батман.

Все пряности продаются за наличные деньги, а иначе и не смотри на них. Лучший сорт шелка-сырца стоит 60 шахов тавризский батман. Не имея больше материала, чтобы продолжать письмо, я на этот раз кончаю, моля бога постоянно сохранять ваше здоровье.

Ваш покорный слуга Лоуренс Чэпмэн. [244]

2. Заметки о четвертом путешествии в Персию, начатом в июле 1568 г. Записаны г. Ричардом Уилльсом со слов г. Артура Эдуардса, бывшего там агентом.

Когда Эдуардс явился к шаху в его дворец в Казвине вместе со своим переводчиком и стал в отдалении, Суфий, сидевший на троне и окруженный множеством придворных, трижды звал его подойти ближе, пока Эдуарде не подошел так близко, что мог дотронуться до шаха рукой. Первый вопрос, который шах предложил ему, был: из какой страны он приехал? Эдуардс ответил, что он приехал из Англии. Шах тогда спросил своих придворных, кто из них знает такую страну? Когда Эдуардс увидел, что ни один из них понятия не имел о таком названии, он назвал Англию “Ингильтерра”, как ее называют итальянцы. Тогда один из придворных сказал “Лондро”, имея в виду Лондон, название которого лучше известно в далеких нехристианских странах, нежели название Англия. Когда Эдуардс услышал слово “Лондро”, он сказал, что так называется столица Англии, как Тавризом называется столица Персии. Шах спрашивал его о многом другом — об английском государстве, причем дивился словам Эдуардса, что это такой богатый и могучий остров. О богатстве и обилии наших товаров шах узнал также из рассказов о нашей торговле с Московией и другими странами. Он много расспрашивал также о ее королевском величестве, об обычаях и законах королевства, часто повторяя на своем языке: “бара колла”, т. е. “хорошо сказано”. Также много спрашивал он о короле Филиппе и о его войне с турками на Мальте. Затем он спросил, какова главная причина моего приезда в его царство. Удостоверившись, что англичане приехали для торговли товарами, шах спросил, какие товары они будут привозить в Персию. “Такие же товары, сказал Эдуардс, как и венецианцы. Живя в нашей стране в городе Лондоне, они посылают товары в Венецию, а оттуда в турецкие владения, в Сирию, через Алеппо и Триполи. Из этих мест товары, через вторые и третьи руки с большими накладными расходами в виде многократных таможенных сборов и т. п., наконец, привозятся в вашу страну, в персидские города”. “Какие же это товары?” — спросил шах. Эдуардс ответил, что они состоят из большого количества каразеи прекрасного качества, из тонких сукон всех сортов и цветов — красных, фиолетовых и других, и что это лучшие сукна в мире. Венецианцы вывозят из Англии не только готовые сукна, но, кроме того, большое количество готовой шерсти, которую они смешивают со своими шерстями, без чего они не могли бы выделывать тонких сукон. Эдуарде утверждал, что таким путем вывозится из Англии свыше 200 тысяч кусков каразеи и столько же тонкого сукна, кроме тонкой шерсти и других товаров и громадного количества подобных же сукон, вывозимых в Испанию, Берберийские страны [245] и другие земли. Тогда Суфий спросил, какими же средствами можно все эти товары возить в Персию. “Можно очень хорошо возить, — сказал Эдуардс, — через Московию и притом с большей безопасностью и в более короткое время, чем могут привезти венецианцы, которые сначала везут их из Англии в Венецию, а оттуда в Персию, через Турцию. А поэтому, если вашему величеству угодно будет даровать нам свободный проезд во все ваши владения с такими привилегиями, которые обеспечивали бы безопасность нашей жизни, имущества и товаров, мы будем доставлять в вашу страну и все эти и другие товары скорее и дешевле, чем вы можете получать их через турецкие руки”. Такой разговор, в котором затронуты были и другие вопросы, продолжался между шахом и Эдуардсом два часа. Все это так понравилось шаху, что он даровал вышесказанному Артуру Эдуардсу новые привилегии для торговли товарами в Персии. Грамота была написана лазоревыми и золотыми буквами и передана хранителю большой печати Суфия.

Хранитель, по имени Коз-Калифэй, сказал, что когда шах (т. е. король или государь) будет торжественно заседать для печатания грамот, на этой последней привилегии будет поставлена печать, и она будет вручена Лоренсу Чэпмэну. В этой привилегии есть одна важная статья, касающаяся служащих и купцов: если агент заметит, что по своим негодным деяниям кто-нибудь из них захочет сделаться мусульманином (busormen), агент, где бы он ни обнаружил такого служащего, или служащих, имеет право арестовать его и заключить его в тюрьму, и никто не имеет права держать их у себя или оказывать им поддержку. Эта статья была дарована, принимая во внимание обычай персов, которые, будучи магометанами, дружески и ласково принимают, наделяя дарами и имуществом всех христиан, которые, изменяя своей религии, желают принять веру персов. И это тем более, что до дарования этой привилегии негодным слугам было очень легко обманывать и грабить своих хозяев, прикрываясь переходом в другую веру, и жить среди них в полной безопасности и так, что на них нельзя было получить суда и управы, нельзя было их ни наказать, ни получить обратно имущество, которое они себе присвоили.

До того времени как Суфий (который, как говорят, удивительно мудрый и милостивый государь) стал казаться благорасположенным к нашей нации и дал нам подобные привилегии, здешние жители худо обходились с англичанами и так их ненавидели, что не хотели притрагиваться до них рукой и презирали их, называя кафарами или гяурами (cafars or gawars), т. е. неверными или лживо верующими. Но после того, как они увидели, как велико расположение государя к англичанам, они стали относиться к ним с большим почтением, стали целовать их руки и обходиться с ними очень ласково. А раньше не считалось дурным делом грубить, [246] обманывать их, лжесвидетельствовать на них и брать обратно или возвращать уже купленный или проданный товар и менять его, когда только они этого хотели. Если же иноземец по несчастному случаю убивал перса, то за убитого они требовали жизни двух человек; за долги же иностранца можно было забрать имущество любого человека той же национальности и позволить себе другие подобные злоупотребления. Все это было неизвестно государю до жалоб наших людей и просьб о пресечении подобных Злоупотреблений. Из-за перечисленных причин ни один купец, исповедывавший иную религию, не смел приезжать со своими товарами во владения шаха, а ведь это могло бы приносить большую прибыль и ему и его подданным.

10. Купцы имеют полную свободу, как это говорится в первой привилегии, ездить в Гилян и другие города владений шаха и теперь и впредь, когда для этого представится случай.

11. Если, по несчастью, какой-нибудь из английских кораблей разобьется или выбросится на берег моря в той или другой части шаховых владений, все его подданные обязаны оказать ему помощь со всей поспешностью, спасать товары и передавать их купцам, оставшимся в живых, или же хранить их в целости, пока кто-нибудь из купцов не востребует их.

12. Если кто-нибудь из вышесказанных купцов умрет в каком-нибудь большом или малом городе, или на караванной дороге, правители должны наблюдать, чтоб его имущество хранилось в целости и было выдано кому-нибудь другому из купцов, кто будет его требовать.

13. Вышесказанные купцы могут брать тех погонщиков верблюдов из сельских жителей, кого они пожелают. Ни один кизиль-баш не имеет права мешать и препятствовать им. Сказанные хозяева верблюдов должны отвечать купцам за товары, которые они получили из их рук, и принимать на свой счет потерю верблюдов или лошадей.

14. Сказанные возчики не имеют права спрашивать с купцов больше обусловленного соглашением вознаграждения.

15. Если есть договоренность с возчиками и дан задаток, то хозяева верблюдов должны наблюдать, чтобы соглашение исполнялось.

16. Если кто-нибудь из вышесказанных купцов страшится путешествия, хозяева верблюдов должны дать им одного или больше людей для сопровождения купцов и для охранения их и их товаров до того города, в который они направляются. [247]

17. Во всех местах, т. е. во всех больших и малых городах и селениях, расположенных на караванных дорогах, все шаховы подданные обязаны давать купцам кров и съестные припасы за плату.

18. Вышесказанные купцы в любом городе, где сочтут наилучшим, могут строить любой дом или любые дома для своего собственного пользования. Никто не имеет права тревожить их и причинять им беспокойства; они могут останавливаться в караван-сараях, где им будет угодно и где они сочтут наилучшим.

Можно предполагать, что прибыли купцов от персидской торговли будут очень велики и со временем станут, может быть, даже больше, чем те, которые дает торговля португальцев с Восточной Индией, тем более что оборот с Англией по персидскому пути может совершаться ежегодно, тогда как португальцы совершают оборот из Каликута только раз в 2 года, да еще долго и с опасностями плывя все время по морю. Так как город и остров Ормуз, лежащий в Персидском заливе, является самым большим торговым городом Восточной Индии, куда свозятся товары из всей Индии, последние могут в более короткое время с большей безопасностью перевозиться через Персию и по Каспийскому морю и далее через Россию и Московию по рекам до города Ярославля, а оттуда опять все время водой до самой Англии

Товары, которые можно получить из Персии в обмен на наши, состоят из шелков всех цветов, как в сыром, так и в обработанном виде, а также всякого рода пряности и москательные товары, жемчуг, драгоценные камни, разного рода ковры и иные роскошные товары. Мне говорили лица, недавно приехавшие из Персии, что в любом персидском городе вырабатывается больше шелка, чем сукна в Лондоне, и что одно селение в Армении, называемое Гильгат, ежегодно вывозит шелк на 500, а иногда и на 1000 мулах в Алеппо в турецкой Сирии, город находящийся в 4 днях пути от Триполи, где постоянно проживают венецианцы, высылающие оттуда шелка во все христианские страны в обмен на английские каразеи и сукна.

Как христиане становятся мусульманами и изменяют своей вере

Я уже выше отметил, что когда какой-нибудь христианин захочет стать мусульманином, т. е. изменяет своей вере и становится магометанином, персы награждают его многими дарами, а иногда и недвижимым имуществом. Способ действия таков: когда дьявол входят в сердце христианина и внушает ему изменить своей вере, он отправляется к султану или правителю и заявляет ему о своем дьявольском намерении. Правитель дает ему коня и спутника, который едет на коне перед ним, держа в руке саблю. Новый мусульманин со стрелой в руке разъезжает по городу, [248] проклиная своего отца и мать. Если же он когда-нибудь вернется в свою прежнюю веру, то он повинен смерти: это и означает сабля, которую несут перед ним. Один молодой человек, слуга одного из наших купцов, был подозреваем в желании изменить своей вере, потому что не мог избежать наказания от своего хозяина за свои проступки. Но такова была воля божия: он внезапно заболел и умер прежде, чем предался дьяволу. Если бы он стал мусульманином, он причинил бы много хлопот, купцам: ибо если бы он тогда сказал, что половина их товаров принадлежит ему, то его словам придали бы веру. Чтобы избежать такого неудобства, и было внесено в привилегию, чтоб ни один мусульманин и т. д., как это видно из грамоты (На самом деле (см. XII, док. № 5) в грамоте, т. е. в официальном документе, статьи этой нет.).

Во многих местах Персии палатки и домашнее имущество бедных людей, у которых нет ни верблюдов, ни лошадей, перевозится на быках и коровах.

В Персии очень много хлопчатой бумаги и притом очень хорошей. Она растет на некоем маленьком деревце, или терновом кусте, высотой доходящим до груди человека или несколько больше. У деревца тонкий ствол, как у терновника или у гвоздичного левкоя; оно очень ветвисто, и на каждой ветке растет плод или, скорее, стручок круглой формы, содержащий волокно. Когда эта почка, или стручок, достигнет величины грецкого ореха, он открывается, и обнаруживается волокно. Последнее продолжает расти, пока не становится похожим на руно шерсти, величиной с человеческий кулак; тогда оно начинает отваливаться, и его собирают как зрелый плод. Семена этих деревьев величиной с горошек, черные, несколько плоские, а не круглые; их сеют на вспаханной земле, а они в изобилии растут на полях во многих областях Персии и в других странах.

Как персы пишут

Артур Эдуардс показал мне грамоту Суфия, написанную их буквами в обратном порядке и подписанную рукою Суфия и его секретаря. Подпись Суфия состояла только из одного слова (я думаю, что его имя — шах), написанного золотыми буквами на красной бумаге. И вся грамота была написана на том же куске красной бумаги, длинном и узком — до [249] фута длиною и не шире трех дюймов. Личная печать шаха состоит из круглого печатного знака величиной не более английской золотой монеты, просто приложенного к бумаге без воска и без другой печати. Вся грамота кажется такой нелепой и беспорядочной, что можно подумать, что это какое-то случайное бумагомарание. Однако, говорят, что почти каждая буква с ее остриями и изгибами обозначает целое слово; это тем более вероятно, что исписанный ими кусочек бумаги в ладонь величиной содержит столько же, сколько содержится почти в целом листе нашего письма.

Текст воспроизведен по изданию: Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. М. Соцэкгиз. 1937