ИСТОРИЯ ЗОЛОТОЙ ИМПЕРИИ

КРАТКИЙ ОЧЕРК ИСТОРИИ ЧЖУРЧЖЭНЕЙ ДО ОБРАЗОВАНИЯ ЗОЛОТОЙ ИМПЕРИИ

В политической и культурной истории народов Дальнего Востока чжурчжэни занимают исключительно важное место. Не случайно в последние десятилетия к ним приковано особо пристальное внимание исследователей восточно-азиатской этнокультурной области.

Если обратиться к эпохе раннего средневековья, то впервые название "чжурчжэнь" появилось на страницах источников первой половины VII в. Происхождение их в летописных хрониках по традиции связывалось с древними тунгусо-маньчжурскими племенами - сушень, илоу, уцзи, а затем - мохэ, которые с незапамятных времен, сменяя друг друга, заселяли горные районы и речные долины Маньчжурии, Приамурья и Приморья. Чжурчжэни считались безраздельными хозяевами земель по рекам Сунгари, Уссури, Нонни, Ялу и Амур, а также в пределах границ горной системы Чанбошань и отрогов Сихотэ-Алиня.

Богатая страна севера славилась среди соседей разнообразными природными ресурсами и продуктами хозяйства коренных племен: превосходными лошадьми, коровами, овцами, кабанами, тонкими холстами; ондатрами, белками, соболями и осетрами. Мастера по изготовлению оружия на востоке Азии хорошо знали медь и железо древнего края, а ювелиры помнили, что в долинах говорливых таежных и горных речек укрыты богатые россыпи золота и серебра. В укромных уголках роскошных лесов Маньчжурии и Дальнего Востока встречался таинственный корень жизни - женьшень. В тех же местах можно 6ыло, при удаче, подстрелить оленя, чтобы затем из пантов приготовить чудесный элексир, продлевающий жизнь. Там раскинулись благодатные земли, откуда во многие дальние страны востока издавна расходились экзотические товары севера - моржовый клык и зрачки кита, кедровые орехи и красная яшма, крабы и жемчуг, арбузы и воск. Охотники императорских дворов средневековой Кореи, Монголии и Китая гордились соколами и кречетами "страны восточного моря", а придворные красавицы мечтали о нарядах, украшенных нежным мехом соболей и белок, добытых в дремучей тайге, засыпанной осепительно белым, поблескивающим алмазной чистотой снегом. Вместе с тем, северо-восток издавна считался краем суровой природы. Глубокие снега надолго покрывали его землю; сильные морозы могли вынести только привычные к холоду туземные обитатели северных стран. Даже вода в речках там была необычна - если брали ее в пригоршню, то она казалась черной по цвету.

Однако такие подробности о стране чжурчжэней стали известны сравнительно поздно. Долгое время сведения о самых первых их предках - сушенях - и о землях, которыми они испокон веков владели, оставались предельно скудными и, главное, настолько рассредоточенными в труднодоступных и сложных для понимания и перевода источниках, что до сих пор воссоздать по ним события далекого прошлого Дальнего Востока - задача исключительно сложная. Данное обстоятельство предопределяет острую необходимость разобраться в существе дела, разработать хотя бы краткий очерк истории предков маньчжур -чжурчжэней, а также их предшественников, освоивших многие века назад дальневосточные горы и долины ¹. Главное внимание при этом, естественно, обращено на разделы, оставшиеся, по тем или иным причинам, неосвещенными в маньчжурском варианте "Истории Золотой империи", которая в переводе Г.М. Розова предлагается теперь вниманию читателей.

Начиная с последних веков до нашей эры, сведения о дальневосточных племенах появляются в письменных источниках, по большей части, в официальных летописных хрониках. Таким образом, впервые становится возможным представить по "этнографическим" замыслам путешественников, дипломатов и лазутчиков особенности жизни и быта древних обитателей Дальнего Востока так, как их наблюдали современники-соседи, и, что не менее важно, отметить связанные с ними конкретные эпизоды из политической и военной истории. Последнее обстоятельство вызывает исключительный интерес, поскольку позволяет подвергнуть анализу роль дальневосточных народов в полных драматических коллизий событиях на севере Восточной Азии в древности и в эпоху раннего средневековья. Внимательный анализ летописных хроник, в которых содержатся разнообразные сведения о так называемых "восточных иноземцах", со всей очевидностью показывает, сколько здесь еще открывается неиспользованных возможностей для воссоздания их ранней истории.

На востоке Азии о сушенях - самом древнем и загадочном народе севера - знали, если верить начальным страницам истории Китая, посвященным деяниям пяти легендарных императоров, очень давно ⁴. Однако конкретные сведения о них ограничивались, по существу, лишь сообщениями о том, что их посольства преподносили при визитах ко двору императоров древки стрел из дерева ку с насаженными на них наконечниками, которые изготовлялись из камня ну. Сушени долгое время, по крайней мере, до конца эпохи Хань, представляли своего рода синоним диковинных и экзотических людей Дальнего Востока, юга Маньчжурии. Не случайно в древнем сочинении "Чжунсинсюй" в одном ряду с ними перечислялись "длинноногие", "белокожие", "люди с разными ногами", "однорукие", "мужеподобные", "люди с тремя туловищами", "плодородные" и "женоподобные". Не в лучшей кампании они упомянуты также на страницах знаменитого географического трактата эпохи Хань - "Шаньхайцзин". Если такие фантастические представления о сушенях господствовали в период Ханьской династии и непосредственно предшествующие ей века, то что реально могли знать о них на востоке Азии за два тысячелетия до этого? И все же сушени, несмотря ни на что, начиная с легендарной эпохи, упоминались как народ, совершенно определенный и играющий какую-то значительную роль, а также, из-за отсутствия конкретных сведений о нем, как нечто полуреальное. При всей досадной скудости информации о сушенях и эпизодах их политической истории, предшествующей времени "Трех династий", слова о значительности роли древнейших обитателей Дальнего Востока отнюдь не оговорка и не преувеличение. Далее будет раскрыт их истинный смысл.

Впервые имя народа сушень (в другом, реже встречающемся написании, - "сишень" и "цзишень") упомянуто в записях о примечательных событиях времен легендарного императора Шуня ("Шицзи", гл. Уда бэньцзи; "Хуайнаньцзи", гл. Юаньдаошунь; "Дидай лицзи", гл. Шаоцзянь). Сообщение предельно просто: в 2021 г. до н.э. ко двору прибыло посольство племени сушень и преподнесло подарки в виде стрел с грубыми каменными наконечниками. Хронологическая точность события, как бы оно важно ни было, вызывает, однако, подозрение, поскольку речь, собственно, идет об эпохе неолита, когда на территории Маньчжурии и Монголии существовала так называемая микролитическая культура, а в пределах Китая - культура яншао. Археологические материалы подтверждают контакты между ними, хотя трудно вообразить, чтобы уже на стадии новокаменного века, какой бы развитой ни казалась культура крашеной керамики бассейна реки Хуанхэ, велась точная фиксация происшествий, вроде случившегося в 2021 г. до н.э. Однако оставим в стороне многие несуразности, которые станут очевидными в случае доверия к хронологии. Гораздо важнее рассмотреть здесь вопрос о том, что, согласно источникам, заставило сушеней появиться при дворе Шуня, ибо в ответе скрывается, как увидим далее, ключ к правильной оценке множества последующих, сходных по характеру событий исключительного значения.

Позже происходило то же самое. Один за другим вступали на престол добродетельные императоры -Юй династии Ся, Тан-ван династии Шан, Вэнь-ван династии Чжоу, а в разделе "Шаоцзянь" сочинения "Дадай лицзи" по поводу каждого из них повторялся мотив восхищения деяниями великих правителей древности. И каждый раз одним из результатов их мудрой деятельности, своего рода знамением угодного Небу труда, неизменно отмечался приход с подарками все тех же варваров четырех сторон света. В качестве примера можно привести текст одного из разделов указа 134 г. до н.э. императора У-ди ("Хань шу", гл. 6). Обращаясь в нем к владыкам позднего периода Чжоу Чэн-вану и Кан-вану, он прославлял их за отмену наказаний, за безграничное распространение их царственных добродетелей, которые, по его мнению, достигли даже птиц и животных. Панегирик У-ди по адресу предков завершался традиционным аккордом: из-за границы пришли сушени, бэйфа, цюйшоу, да и цянь, чтобы предложить им свою покорность. Предки же составляли по такому торжественному случаю соответствующие указы.

Анализ немногих упомянутых в источниках событий политической истории сушень эпохи Инь и Чжоу раскрывает их видную роль. Обратимся сначала к эпизоду преподнесения сушенями стрел с каменными наконечниками чжоускому князю У-вану, который, "проложив дорогу к северным и южным, варварам", победоносно завершил борьбу с последним иньским императором Чжоу-синем. Факт поднесения стрел подтверждается также притчей все того же Конфуция, изложенной в "Луюй" (гл. 5), в биографии философа из "Шицзи", а также в "Хань шу". Существо события изложено следующим образом. Когда Конфуций находился в княжестве Чэнь, то однажды случилось невиданное, как будто специально ниспосланное Небом, чтобы продемонстрировать окружающим широту и глубину познаний почетного гостя князя Миньгуна, - во внутренний двор строений упала стая кречетов, сраженных стрелами из дерева ку с каменными наконечниками. Удивленный Миньгун приказал слугам подобрать убитых птиц и вместе со стрелами отнести в дом, где жил Конфуций, и спросить его, что за диковины упали ему во двор. Гость сказал: "Птица - род кречета, происходящего из страны Сушень, а стрелы с каменными наконечниками тоже доставлялись издалека, они употреблялись сушенями". Далее Конфуций рассказал хозяину дворца историю о том, как сушени поднесли в дар чжоускому У-вану древки стрел из дерева ку с наконечниками из камня ну. У-ван весьма гордился таким подарком из немыслимо далекой страны и приказал Юну выставить стрелы и, сохраняя их, выгравировать на гуа - оперенной части древка - такие слова: "Стрелы, подаренные племенем сушеней". Позже, выдавая дочь замуж за Ху Гуна из семейства У, которого У-ван назначил главой княжества Чэнь, он подарил ей из своей сокровищницы часть сушеньских стрел, как знак установленных теперь родственных связей с Ху Гуном. Такой дар человеку, не находившемуся в кровном родстве с владыкой Поднебесной, служил в дальнейшем, по словам Конфуция, напоминанием о необходимости соблюдать верность монарху и одновременно означал, что Ху Гуну впредь предстояло получать часть подарков, доставленных ко двору отдаленными народами, в том числе - сушенями. С тех пор княжеству Чэнь выделяли из подношений стрелы из дерева ку с каменными наконечниками. В заключение рассказа Конфуций предложил "своему господину" Миньгуну, чтобы он отдал распоряжение чиновникам порыться в старых кладовых. По его утверждению, они непременно должны найти сушеньские стрелы. Можно представить удивление главы княжества Чэнь, когда подчиненные, производя, в соответствии с указаниями, поиски в сокровищнице, обнаружили в золотом ящике сушеньские стрелы.

Эта легенда, по-видимому, содержит в себе зерно истинных событий. Во всяком случае, известно внимание, с которым относился к сведениям о далеких иноземцах великий философ древнего Китая. Так, раздумывая над нескончаемыми беспорядками в своей родной стране, он однажды, "питая гнев", произнес знаменитые слова о том, что только у девяти племен иноземцев можно жить в спокойствии и порядке. Конфуций с негодованием отвергал традиционно презрительное отношение представителей правящей элиты княжеств к варварам-иноземцам, которых они неизменно "подозревали" в невежестве, отсталости, сохранении "древнего" в обычаях и культуре. Когда Миньгун высказал нечто подобное в связи с эпизодом со стрелами, Конфуций, опровергая такие заключения, произнес, негодуя: "Почему следует презирать их? Благородный муж обитал там. Имел также учеников, имел желтого феникса". Далее последовали не менее примечательные слова: "Я верю в древнее и люблю его. Я ревностно ищу в нем познание". Если к сказанному добавить, что, по отдельным сведениям, Конфуций желал жить в краю иноземцев, называя его "безыскусным и обильным источником человеколюбия и почтения, превосходства и справедливости", то уважительное отношение философа к соседним с Китаем народам окажется бесспорным.

Учитывая общую ситуацию в бассейне Хуанхэ в начале эпохи Чжоу, нельзя не прийти к заключению, что сушени представляли собой далеко не простую пешку в сложной политической игре, которая велась тогда на востоке Азии. Не менее любопытны сведения по истории сушеней периода, последовавшего за временем правления Чэнвана и Кан-вана, когда, если верить "Шуцзин", дикие племена на востоке были разбиты, а сушени принесли дань. Что стояло за этим событием - раскрывает рассказ о том, как сушени в годы чжоуского Му-вана по каким-то причинам, возможно, из-за очередных попыток "проложить дороги" в их коренные земли, стали инициаторами союза всех "девяти племен восточных иноземцев". Присвоив себе новое имя Сюйи, сушени двинули войска на столицу Чжоу. "Свирепствуя", как сообщает источник, они успешно продвигались на запад и через некоторое время достигли Хуанхэ. Чем закончился поход -остается, из-за отрывочности сведений, тайной. Вероятно, чжоускому Му-вану в конце концов удалось утихомирить северян. Известно, что позже, когда циньский князь попытался обезопасить свои границы от нападений восточных иноземцев, прежде всего он приказал министру Инбо составить повеление о подкупе сушеней. Но, по-видимому, их не удалось вывести из игры. Дерзкая военная операция союза племен "девяти восточных иноземцев", который возглавили вожди сушеней, не оценена пока в той мере, в какой она заслуживает того.

Японский историк-востоковед X. Икэючи, который посвятил сущеням специальное сочинение, высказал предположение, что посольства сушеней не прибывали к императорским дворам доханьской эпохи, а сведения о них - выдумка. Приведенные выше эпизоды из политической истории иньско-чжоуской эпохи, в которых фигурируют сушени, показывают, что дело обстояло не так. Реальность поднесения подарков подтверждают, в частности, "Бамбуковые анналы" ("Ичжоу шу"), где отмечается факт представления цзишенями императору Чжоу большого оленя или лося. Внимания заслуживает и закономерность появления послов сушеней в самые, пожалуй, критические моменты чжоуской истории. Возникает подозрение: не провоцировались ли порой престижные для определенных политических сил Чжоу посольства сушеней, подносящих дары с экзотическими стрелами из дерева ку с насаженными на них каменными наконечниками ну?

Подоплеку появления посольств, очевидно, обусловленную канонами престижного порядка чжоуского двора, раскрывает эпизод, связанный с попытками министра Инбо подкупить сушеней ради безопасности северных границ Китая. Возникает мысль об иных аспектах установления контактов с сушенями. О том, что так оно и было на самом деле говорят события истории конца Инь, периода Трех царств, Вэй, У и Шу, а также Западной и Восточной Цзинь, охватывающих хронологический отрезок времени в несколько веков.

Остановимся, однако, на анализе одной из главных проблем. Какие обстоятельства вызвали приход первых после очень длительного перерыва посольств сушеней? Что в действительности скрывалось за такими дипломатическими акциями? Каким образом удалось собрать сведения о подробностях жизни одного из племен "восточных иноземцев", особенностях их страны и места ее расположения в пределах границ северных земель?

Учитывая результаты предшествующего анализа событий, связанных с сушенями, можно априори предположить далеко не случайный факт первого появления их послов в период, когда на севере Китая окрепло могущество государства Вэй. Именно тогда в "Анналах" государя Мин-ди (гл. III "Вэйчжи", записи пятого месяца четвертого года эры цинлун) в 236 г. появилась знаменательная запись: "Племя сушеней подарило стрелы ку". Как и правители двух других царств, на которые распалась взорванная противоречиями, раздорами и войнами империя Хань, вэйский император Мин-ди стремился всеми силами продемонстрировать свое величие перед соперниками-соседями. Можно ли представить более весомый показатель своих добродетелей и влияния на дела всей Поднебесной, чем распространение слухов о прибытии ко двору послов легендарных сушеней, тех самых, кто, как известно, преподносили стрелы из дерева ку Шуню, Юю, а также целой череде могущественных чжоуских правителей? Хитроумный Мин-ди к тому времени, накапливая силы к предстоящей борьбе с соперниками, активно готовился к захвату Ляодуна, где с позднеханьского времени делами в губернаторстве Пинчжоу вершило, сохраняя независимость от Китая, семейство Гун-сун, главная резиденция которых находилась в Сянпине (современный Ляоян). Пинчжоу, где тогда правил сын Гун-суна Вэнь-и (он же Юань), располагалось в беспокойном соседстве с восточными иноземцами, в том числе, с могущественными корейским государством Когурё, племенами фуюй, а также сушенями. Однако угроза, нависшая над Пинчжоу со стороны Вэй, не без основания представлялась Вэнь-и смертельной, не сравнимой с тем, что можно было ожидать при самом неблагоприятном развитии событий во взаимоотношениях с дуни, "восточными иноземцами", то есть с корейскими и тунгусо-маньчжурскими племенами Дальнего Востока. В такой ситуации появление посольства сушеней в 236 г. при дворе вэйского Мин-ди следует рассматривать как предупреждающий шаг Вэнь-и. Он, демонстрируя, как посредник, свою лояльность Вэй, организовал прибытие послов из страны, с которой, судя по всему, поддерживал контакты.

Задуманная акция, однако, не привела к желанным результатам. Через два года после того, как Мин-ди принял посланцев сушеней, в 238 г. экспедиционная армия Вэй под руководством полководца Ван Цзи обрушилась на Ляодун, положила конец самостоятельному Пинчжоу и, как следствие происшедших изменений, лишила власти Вэнь-и. Согласно сведениям географического раздела "Цзинь ши" ("Дилицзи"), Пинчжоу сначала превратили в одну из провинций царства Вэй, а затем включили в состав вэйской провинции Ючжоу. Поскольку правители Вэй теперь сами решили сложные проблемы взаимоотношений с "восточными иноземцами" (в том числе и с сушенями), в Сянпине (Ляояне) им пришлось создать специальное административное подразделение "Дуни цзяовэй" (или "Ху дуни цзяовэй"). Задача его заключалась в "сдерживании" иноземцев и "наблюдении" за событиями в районе Дальнего Востока, где расселялись корейские и тунгусо-маньчжурские племена. Таким образом, в результате прямых контактов с членами посольства, а также при посредстве "Дуни цзяовэй" создавались предпосылки для накопления сведений о народе сушень. Нужно иметь в виду, ко всему прочему, что около 245 г., во время правления Ци-вана, была предпринята очередная военная экспедиция против Когурё. Армию Вэй возглавлял губернатор округа Сюаньту, все тот же Ван Цзи, который, преследуя когурёского государя по приказу полководца My Цзюцзяня, дошел до границ сушеней и даже "попрал их очаги". Сведения о том содержатся в "Вэйчжи", что подтверждается каменной стелой Ван Цзи, обнаруженной японскими археологами на горе Ваньду в уезде Цзиань провинции Гирин. В тексте, выбитом на камне, сообщается о результатах военной акции. Первые столкновения с отрядами сушеней тоже, очевидно, позволили собрать сведения о них, что затем летописцы и включили в описание народа сушень в хрониках "Вэйчжи" (раздел "Илоу").

Жест этот, вне каких-либо сомнений, полон глубокой символики и значения. То и другое отчасти раскрывает "Цзинь ши", когда в той же главе о сушенях неожиданно напоминает, что они точно так же пришли с наконечниками к чжоускому двору, когда Чжоу-гун принял на себя регентство "в защиту" Чэн-вана. Затем сушени тысячу лет не появлялись при императорских дворах. Только тогда, когда Сыма Чжао стал премьер-министром государства Вэй (исходя из реальной власти, конечно же, регентом Чэнь Лю-вана - В.Л.), сушени как благостный (а для кого трагический) признак предстоящих знаменательных перемен власти снова появились при дворе императора. Этим, однако, дело не ограничивается, поскольку столь же глубоко значительна по подтексту сама по себе последующая передача Чэнь Лю-ваном дара сушеней не кому-нибудь, а именно Сыма Чжао, по существу, его сопернику. К счастью, понять подтекст в данном случае можно. Дело в том, что подобный же прецедент в истории уже отмечался, и не случайно связан он все с тем же чжоуским Чжоу-гуном, возвышение которого знаменовало собой прибытие сушеньских послов. В предисловии к "Шуцзину", а также в "Шицзи", "Шаншу дачжуань" и в "Шаюань" рассказывается история о том, как Тан Шу, брат чжоуского императора Чэн-вана, однажды послал ему три зерна необычного злака, произрастающего на склонах холмов. Стебли его соединялись в один общий колос, достигая в высоту уха человека, а зерна были настолько крупными и тяжелыми, что заполняли телегу. Зерна, доставленные во дворец, Чэн-ван, однако, приказал отправить на восток в военный лагерь Чжоу-гуна, который не замедлил воздать хвалу правителю в специальном трактате "Послание зерен". Давая объяснение феномену, он говорил, что три растущие в один колос зерна представляют собой знак благополучия, гармонии и единения Поднебесной. А разве тогда, на шестом году его, Чжоу-гуна, регентства не царило спокойствие над всей страной Чэн-вана? Не при его ли, Чжоу-гуна, неустанных стараниях созданы кодексы этикета и определены музыкальные стандарты? Поэтому прибытие с севера послов племени сушень, подаривших стрелы с каменными наконечниками, следовало оценивать как знак всеобщего умиротворения. О том же свидетельствовал приезд на трех слонах послов южного племени юэшань. Они прибыли настолько издалека, что пришлось неоднократно расспрашивать их о дороге. Послы преодолели множество труднопроходимых гор и рек, столько при том натерпелись страха, что даже рассказать невозможно. Теперь они прибыли и дарят тому, о ком прошли вести по всему миру, несколько белых фазанов. Затем Чэн-ван передал подарок послов юэшань (как, очевидно, и стрелы сушеней) тому, кто, по его мнению, на самом деле заслужил их - регенту Чжоу-гуну. Знаменательная аналогия!

Итак, письменные источники оставляют мало сомнений в том, что Сыма Чжао в полной мере использовал приход послов сушеней на Ляодун для поднятия собственного престижа и возвеличивания своих добродетелей, чем и объясняются многозначительные намеки летописей на исторические прецеденты. Полный захват власти семейством Сыма как конечная цель ажиотажа вокруг посольства сушеней 262 г., то есть за три года до падения династии Вэй, представляется очевидной. А пока, как бы то ни было курьезным, Чэн Лю-вану не оставалось ничего другого, как расплачиваться из своей собственной казны за затею своего честолюбивого премьер-министра Сыма Чжао. Послы сушеней отбыли в столицу с подаренным императором их вождю Жуцзи несколькими кусками золотой парчи, шелковой материи и небольшим войлочным ковриком цзи.

Подводя итоги сказанному выше, можно констатировать, что сушени даже через две тысячи лет после первого появления их имени на страницах хроникальных записей продолжали играть однажды отведенную им в канонических традициях роль показателя праведности и могущества императора или стоящего за его спиной лица. В случае с Сыма Чжао возникает, кроме того, счастливая и редкостная возможность приоткрыть завесу над святая святых закулисной стороны дела, проясняющего истинный характер взаимоотношений Китая с миром "восточных иноземцев". Неожиданное для начала второй половины III в. расширение сведений о сушенях с весьма характерным описанием деталей жизни и быта незнакомого народа, на который мог обратить внимание лишь чужестранец, оказавшийся в поразительно непривычном для него мире, со всей определенностью показывает, что Сыма Чжао не просто воспользовался счастливой случайностью прибытия на Ляодун сушеней, а, заранее обдумав и разработав "операцию", послал к ним своих людей с дарами, которые "спровоцировали" благовоспитанного вождя Жуцзи на ответное посольство с подарками вэйскому государю. Возможно, правда, "заманивание" послов сушеней в 262 г. так же, как за год до того прибытие вождей племен Хань и Вэймо от границ древней Кореи, организованное догадливыми чиновниками "Дунцзи цзяовэя" Ляодуна, "наблюдавшими" и "сдерживающими" восточных иноземцев. Лукавые подданные Чэн Лю-вана чувствовали, как ослабла власть государя, и решили подыграть тому, кто обладал реальной властью. Но суть случившегося от этого не менялась: сушени, которые за четверть века до этого призваны были провозгласить возросшее могущество царства Вэй, теперь приглашались объявить его печальный конец. В этом как раз и состоит существо исторического эпизода.

Агенты Сыма Чжао, побывав в стране сушеней, предоставили в распоряжение исследователей ранней истории Маньчжурии первый связный и достаточно подробный рассказ о жизни обитателей севера Дальнего Востока в начале нашей эры. Раздел династийной хроники "Цзинь ши", посвященный сушень, представляет собой отчет доверенных лиц Сыма Чжао, подосланных в земли вождя Жуцзи. Необходимо обратить внимание на то, что агенты Сыма Чжао, строго говоря, не нашли на юге Маньчжурии тот народ, который носил название сушень. В действительности, Жуцзи возглавлял племя, самоназвание которого звучало в произношении лазутчиков из Китая как "илоу". В свете сюжетов, описанных ранее, возникает, естественно, такая проблема: на самом ли деле илоу и есть те же сушени чжоуской эпохи, как старается уверить "Цзинь ши"? Не связаны ли илоу с сущенями намеренно, для поднятия престижа Сыма Чжао, ибо кто же в Китае знал каких-то илоу?

Однако исключительная значительность факта прибытия ко двору посольства сушеней и преподнесения ими подарков резко возрастает в последующее время, когда на севере Китая начинаются очередные потрясения, обостряется политическая борьба между отдельными группами феодальной знати и усиливается натиск в бассейн реки Хуанхэ кочевых племен. Это приводит к полному развалу империи Западная Цзинь и образованию обособленных государств, слабых и маловлиятельных. За первым же после длительного перерыва сообщением о поднесении подарков сушенями в Цзянцзо (низовья Янцзы), отмеченном в "Цзинь ши" (гл. 6), скрываются весьма значительные события. На этот раз сушени поднесли стрелы и каменные наконечники стрел в восьмом месяце второго года эры Тайсин правления императора Юань-ди (т.е. в 319 г.). Это произошло на второй год после того, как Юань-ди, образовав новое государство Восточная Цзинь, обосновался на Янцзы в Цзянкане (Нанкине) - городе, который превратился в столицу новой империи. Кажется маловероятным, чтобы сушеньские послы прошли в тот тревожный период так далеко на юг, чтобы приветствовать едва только образовавшееся государство. Так оно, как выясняется, и было на самом деле. В сочинении "Дазуан бэйцзин", включенном в "Шаньхайцзин гуанчжу", сообщаются некоторые подробности происшествия. Оказывается, подарки двору Юань-ди поднесли не сами сушени, а специальный посланник главы Пинчжоу и Ляодуна Цай Би, чиновник по имени Гао Хуэй. Он доставил в Цзянкан не только наконечники стрел, но также луки и древки. При этом еще в Пинчжоу заметили, что наконечники сушеней выглядели очень похожими на бронзовые или костяные. Когда посла сушеней спросили об этом, он ответил, что такие предметы произошли из страны среди моря. Именно контакты с нею позволили им применять такое оружие.

Что, в действительности, скрывается за визитом Гао Хуэя на берега р. Янцзы позволяют раскрыть некоторые материалы, собранные Хироси Икэючи. Оказывается, в начале IV в. в огромной степени усилилась роль корейского государства .Когурё, и, соответственно, сошло на нет влияние стремительно клонившейся к упадку империи Западная Цзинь. Дошло до того, что когда вождь племени сяньби My Юн-гуэй занял на юге Маньчжурии город Дацзичэн, то основателю Восточной Цзинь не оставалось ничего другого, как сделать хорошую мину при плохой игре - "назначить" My Юн-гуэя главой провинции Пинчжоу. Разумеется, правителя Когурё Ифули такая чисто символическая мера не перепугала, и он начал непрерывные атаки на Ляодун, сферу давнего влияния корейских племен. Отразить продвижение войск Ифули сяньбинец My Юн-гуэй не мог. Посольства восточных племен, столь многочисленные во вторую половину правления западно-цзиньского У-ди, прекратились, если обратиться к более раннему времени, уже в первые годы после вступления на трон его преемника Хуэй-ди.

Можно ли всерьез представить, что через три года после такой оглушительной катастрофы, когда трон Цзинь наследовал бежавший на Янцзы правнучатый племянник знаменитого Сыма Чжао Ланъе -Ван Жуй (он же Юань-ди), сушени вдруг вздумали направить своих послов с "данью" в неведомый им Цзянкан? Правда, согласно сообщению "Дахуан бэйцзин", сушеньское посольство будто бы прибыло лишь на Ляодун к его главе Цуй Би, который тогда сосредоточил в своих руках судебную власть в провинции Пинчжоу и возглавлял "дуни цзяовэй". Но для каждого непредубежденного наблюдателя ясно, каким беспомощным оставался тогда Ляодун, который с одной стороны атаковали сяньби, а с другой - войска Когурё. Цуй Би проявлял тогда массу изворотливости, стараясь столкнуть Когурё, дуань и юйвэнь с их очевидным конкурентом My Юн-гуэем. Именно на те тревожные дни, когда в 319 г. Цуй Би сколачивал коалицию, и приходится, оказывается, прибытие на Ляодун посольства сушеней. Более нелепую ситуацию для поднесения "дани" трудно вообразить, если учесть, что влияние китайцев на Ляодуне в то время было сведено на нет. Ясно, что сушени опять, после некоторого перерыва, выступили в своей традиционной роли племени, призванного самим фактом прихода своего посольства поднять престиж очередной в истории Китая личности, задумавшей укрепить свое влияние.

Учитывая то обстоятельство, что Цуй Би в борьбе с My Юн-гуэем удалось привлечь на свою сторону Когурё, соседа сушеней на юге Маньчжурии, организовать прибытие многозначительного посольства не составило труда. Цуй Би, как можно догадаться, преследовал при этом, по крайней мере, три цели: поднять свой престиж как главы наспех сколоченной коалиции; запугать, если это вообще можно вообразить, вождя сяньби My Юн-гуэя; установить (очевидно, следуя по стопам Сымы Чжао) на севере страны собственную династию. А пока ему не оставалось ничего другого, как с помощью даров сушеней, демонстрируя перед Юань-ди - основателем династии Восточная Цзинь - свое влияние на севере, отослать подарки на берега р. Янцзы, тем самым поздравить столь своеобразным способом возрождение династии Цзинь. На сей раз, однако, сушени не помогли очередному честолюбцу. Когда победа была совсем близка, а войска коалиции Цуй Би окружили столицу My Юн-гуэя - Цзичэн (современный г. Цзиньсян провинции Ляонин), вождю сяньби неожиданно удалось поссорить своих противников, а затем, разгромив их, заставить умолять о мире. Цуй Би пришлось бежать в Когурё и расстаться навсегда с головокружительными замыслами. Что касается Ляодуна, то этот район вошел впоследствии в состав владений My Юн-гуэя. Так закончился очередной выход сушеней из небытия событий дальневосточной истории. То, что посольство их на Ляодун следует рассматривать как спровоцированное Цуй Би, подтверждает факт отсутствия какого-либо упоминания о "дани" сушеней вплоть до конца династии Восточная Цзинь.

Следующее появление сушеней отмечено в источниках, в том числе в "Цзинь ши", среди перечня знаменательных событий 330 г. и связано с весьма примечательными обстоятельствами. Посольство сушеней прибыло на сей раз в город Сянго (современный Шуньдасянь провинции Чжили) к новоявленному императору, хунну по национальной принадлежности, Ши Лэю. Он по собственной инициативе провозгласил установление новой династии Поздняя Чжао. На этот же год приходятся многочисленные сообщения о прибытии со всех сторон Поднебесной ко двору Ши Лэя посольств соседних народов, которые, если верить записям в хрониках, торопились преподнести "дань". Учитывая анализ такого же рода происшествий, случившихся ранее, возникает желание разобраться в закулисной стороне дела. А она не лишена любопытных обстоятельств. Начало сюжета восходит к 318 г., когда умер Лю Цун - главный инициатор разгрома государства Западная Цзинь и основатель новой династии Поздняя Хань. Трон через некоторое время занял один из его военачальников - генерал Лю Яо, который перенес столицу в Чаньань и назвал свое государство Раннее Чжао. Он то и назначил Ши Лэя - одного из представителей хуннской знати, в недавнем прошлом своего сослуживца - гуном Чжао. Однако Ши Лэя, человека честолюбивого и претендующего на большее, такой оборот дела явно не устраивал, и он вскоре провозгласил себя императором, обосновавшись в г. Сянго. Свое государство он назвал Позднее Чжао. Таким образом, царство Поздняя Хань распалось на две части, предопределив неизбежность столкновения двух генералов-соперников, которые не могли смириться с тем, что их власть в Северном Китае небезраздельна.

Счастливые предзнаменования, которые так удачно осенили начало правления новой династии выходцев из знати народа хунну, не благоприятствовали, однако, прямому и законному наследнику Ши Лэя, его сыну Хуну. Императорский трон самозванно занял вскоре один из старых сподвижников Ши Лэя, его племянник Ши Цзи-лун (иначе его называли, - Шиху) - представитель правящей верхушки хуннского племени цзе. Он заслуживает внимания потому, что с его именем в "Цзинь ши" и ряде других источников связывается очередное, после длительного перерыва, упоминание племени сушень. Если суммировать не очень многочисленные и богатые на подробности сообщения о прибытии посольства сушень ко двору нового выскочки-императора Ши Цзи-луна, то события развивались следующим образом. В 336 г. этот правитель Позднего Чжао перенес свою столицу в город Е (современный г. Чжандесянь, пров. Хэнань). Перед Ши Цзи-луном, в точности так же, как и перед его предшественником Ши Лэем, вскоре возникла проблема возвеличивания значения своего восшествия на престол.. Поскольку на его глазах развертывалась "операция" по заманиванию посольств соседей чиновниками Ши Лэя, то Ши Цзи-лун решил "спровоцировать" прибытие посольств сушеней. Земли их располагались, согласно представлениям чиновников двора, в 15 тыс. ли на северо-восток от Е. Действительно, послам сушеней потребовалось 4 года (примечательно, что ровно столько же времени прошло после захвата трона Ши Цзи-луном), чтобы добраться до Хэнани и поднести в Е подарки - каменные наконечники и стрелы, изготовленные из дерева ку. Сушени, поднося "дань", будто бы так объяснили причину своего необычайно продолжительного путешествия: им бросилось в глаза, что их коровы и лошади три года подряд спали, обратив головы на юго-запад. Сушени поняли такое явление как явный признак того, что именно в тех местах находится могучая страна, ибо они всегда следили за таким важным знамением. Вот почему они и пришли ко двору Ши Цзи-луна.

Что касается того, как Ши Цзи-лун намеревался использовать факт предоставления "дани" сушенями, то, к счастью, в "Цзичжи тунцзянь" (гл. 96) сохранилось описание одного из эпизодов, который проливает яркий свет на определенные обстоятельства. Оказывается Ши Цзи-лун в тот же 340 г., по совету главного секретаря Ван Бо, для возвеличивания своего могущества и устрашения одного из потенциальных соперников повелел послать стрелы из дерева ку и каменные наконечники сушеней вождю племени хунну шухань Ли Шоу. Намерения Ши Цзи-луна очевидны - подарок демонстрировал соседу, насколько далеко распространилось благотворное влияние высокосовершенного по моральным качествам и могучего по силе правителя империи Позднее Чжао. История эта, вероятно, и не заслужила столь подробного описания, если бы не поистине прекрасный по комичности ее финал. Ли Шоу, конечно, превосходно знал, что представляет собой генерал-император Ши Цзи-лун, чтобы, получив от него многозначительный дар, с убийственной иронией бросить в ответ фразу, которая прозвучала в стиле классических канонических записей о "варварах" китайских династийных хроник: "Послы племени цзе (император Ши Цзи-лун, как отмечалось ранее, был вождем хуннуского племени цзе - В.Л.) принесли нашему двору и предложили нам дань из стрел ку!"

Следующие и последние два прихода посольств сушеней с дарами относятся ко времени Южных и Северных династий. Первый визит датируется одиннадцатым месяцем третьего года эры жамин правления сунского императора Сяо У-ди, то есть 459 г. В хронике "Сун ши" (гл. 6 и 97) указывается, что этот год примечателен прибытием посольства Когурё, которое преподнесло в дар туземные продукты, и визитом послов сушеней. Последние пришли издалека, ибо им, как отмечается, пришлось "повторно объясняться", то есть неоднократно расспрашивать о дороге. Сушени подарили Сяо У-ди стрелы из дерева ку и каменные наконечники. Если учесть, что в тот же год "Западная область" (по-видимому, Восточный Туркестан) прислала танцующих цирковых лошадей, то можно не сомневаться в закулисной стороне и подоплеке прибытия посольств: Сяо У-ди потребовалось поднять свой престиж. В связи с этим нельзя не обратить внимание на одну замечательную деталь: если в главе 6 "Сун ши" указывается, что сушени сами поднесли "дары", то в главе 97, где собраны сведения о Когурё, стрелы и наконечники дарили Сяо У-ди когурёсцы, а не сушени. Следовательно, учитывая традиции, невозможно отделаться от впечатления, что Когурё недвусмысленно демонстрировало Сун свою значимость, посылая им стрелы сушеней. Но составители "Сун ши" представили дело так, что сушени сами преподнесли дар сунскому двору. Могли ли, в самом деле, сушени, преодолев территорию могущественного корейского государства Когурё, представить подарки самостоятельно? По-видимому, нет, ибо еще ранее, в годы правления Дай У-ди - императора династии Поздняя Вэй - границы Когурё на севере достигали пределов территории, занятой ранее племенем Фуюй, соседей сушеней. Подарок правителя Когурё Чжан Шоу-вана - стрелы и наконечники сушеней - императору Сун Сяо У-ди следует рассматривать как не допускающий иных толкований знак могущества.

Последнее посольство сушеней прибыло в Китай почти ровно через 100 лет - в седьмой месяц пятого года эры правления тяньбао династии Северная Цзи, то есть в 554 г. Какие-либо подробности визита сушеней к императору Вэнь Сюань-ди в главе "Сун ши", где помещена скупая строчка о приходе посла с уплатой "дани", не приводятся. Но достаточно припомнить, что такое событие относится ко времени, когда прошло всего 4 года после свержения Вэнь Сюань-ди своего предшественника - императора династии Восточная Вэй Сяо Цзин-ди, чтобы заподозрить неладное. Разве не те же 4 года потребовалось сушеньским послам, чтобы достигнуть Е - столицы Ши Цзи-луна, правителя династии Поздняя Чжао? Не случаен также приход ко двору Вэнь Сюань-ди в ту же эру правления тяньбао двух посольств северо-восточных соседей сушеней - племени шивэй. Странно, однако, что они прибыли ранее расположенных к Северному Китаю сушеней - в 552 и 553 гг. Из-за отсутствия фактов нельзя утверждать с уверенностью, но, учитывая обстоятельства визитов сушеней за все предшествующие века, когда они появлялись при дворах императоров очень' кстати, трудно отделаться от мысли, что Вэнь Сюань-ди, как и его многочисленные предшественники, не страдал отсутствием честолюбия и отвращением к самовозвеличиванию. В таком случае можно предполагать, что прибытие посольств сушеней и шивэй спровоцировали догадливые подданные жаждущего славы и могущества Вэнь Сюань-ди. Есть, наконец, еще одно весьма веское соображение, которое усиливает сомнения в добровольности визитов сушеней в двух последних случаях, если они вообще по-настоящему подлинный исторический факт. Дело в том, что, начиная со второй половины V в., название сушень на страницах хроник нельзя не рассматривать как анахронизм, ибо в Китае тогда знали, что в тех местах, где, как считалось ранее, живут сушень-илоу, в действительности обитают уцзи или мохэ. Только особые (вряд ли благовидные) цели заставили авторов летописаний вновь обратиться к легендарному имени. Они взывали к нему, надеясь, что оно, как и ранее, поразит воображение современников и увеличит политический капитал тех, кто в тот момент, по-видимому, остро нуждался в нем.

В источниках танской и последующих эпох посольства сушеней больше не упоминались. Виной тому не только появление нового самоназвания маньчжурских и дальневосточных племен - уцзи, но, главным образом, агрессивная, по отношению к народам северо-востока, политика правительства танской империи. Армия Тан, приступая к активным действиям, нацелилась на первую жертву - государство Когурё.

События, связанные с агрессией Китая на север, - особый исторический сюжет. С ним связаны потомки уцзи-мохэ, непосредственные предшественники чжурчжэней перед их выходом на широкую историческую арену активной политической и военной деятельности. До того, как наступит пора рассмотреть эти трагические страницы, следует обратиться к анализу сведений, позволяющих представить в реальности, кто же такие легендарные сушени (они. же илоу), особое место которых в истории Восточной Азии не подлежит сомнению.

Что касается севера, то в хрониках обычно отмечается отсутствие сведений о том, насколько далеко протянулась страна в том направлении, следовательно, возникают, кажется, непреодолимые затруднения в определении названий северных соседей сушеней. Тем не менее, если привлечь для решения такой сложной проблемы краткие указания о северо-восточных землях, содержащиеся в ханьских географических трактатах "Шаньхайцзин" и "Хуайнаньцзы", то можно хоть в какой-то степени и, естественно, весьма приближенно попытаться осветить поставленный вопрос. Так, в "Шаньхайцзине" (раздел "Хайвай бэйцзин") есть описание Сюаньгуго - "Страны черноногих людей", Маоминьго - "Страны волосатых людей", лаоминь - "народа лао" ⁵. Южнее других располагалась земля "черноногих людей". О ней сообщается лишь, что название народа происходит из-за черного цвета нижних конечностей от бедер и ниже, и что они "одеты в рыбу", то есть изготовляли одежду из соответствующим образом обработанной рыбьей кожи. Конечно, название "черноногие" произошло, по-видимому, оттого, что у китайцев север вообще ассоциируется, согласно канону о пяти элементах, с черным цветом. Но четкое упоминание о такой характерной черте, как одежда из рыбьей кожи, ясно перекликается с позднесредневековыми известиями о "рыбьекожих" обитателях севера Дальнего Востока, поэтому трудно отделаться от мысли, что речь идет о каком-то из народов Амура.

В "Цзинь ши" при общей оценке территории, которую контролировали сушени, отмечается, что земли их простирались с востока на запад и с севера на юг на несколько тысяч ли. Климат и почвы в тех местах холоднее, чем в стране племени фуюй. Описание географических особенностей страны Сушень скупы и однообразны. В источниках отмечается лишь, что там господствуют скалистые труднопроходимые горы и узкие долины. Путешествие здесь небезопасно, ибо дороги там круты, "коварны" и затруднены для проезда на телегах и лошадях. Кроме того, отмечается, что из страны Сушень удобно плавать на судах, чем сушени и пользуются, осуществляя военные вторжения в пределы племени северных воцзюй (по другому названию - чжигоулоу). Таких намеков достаточно, чтобы без особой боязни допустить грубую ошибку и прийти к твердому убеждению, что сушени расселялись к востоку от степной по характеру Маньчжурской равнины, в покрытой дремучими лесами северной половине Восточно-Маньчжурской горной страны.

Из общих сведений к важнейшим, с точки зрения этнической характеристики, относятся беглые замечания "Хоухан шу" и "Вэйчжи" о языке сушеней. В этих хрониках совершенно точно определяется, что по языку они полностью отличаются от всех окружающих их восточных иноземцев, главным образом, тех, кто относился к корейским родо-племенным группам вэймо, соседствовавшим с ними на юге - фуюй, воцзюй, Когурё. С большим основанием можно говорить о несходстве его с языком кочевых племен степей Внутренней Монголии - сяньби. Отсюда можно сделать вывод о том, что строй языка сушеней, по всей видимости, тунгусо-маньчжурский. Речь сушеней обращала на себя внимание краткостью и сдержанностью. Что касается их облика, то физический тип сушеней, по чисто внешним наблюдениям (сообщения "Вэйчжи"), не отличался от фуюй.

Экономика сушеней характеризовалась разносторонностью занятий населения, а также динамичностью изменений в них, что можно объяснить оживленными контактами с соседними культурно-хозяйственными ареалами Дальнего Востока. Некоторые различия в описании хозяйства разными источниками можно объяснить также тем, что записки о сушенях делались в разное время, да и племена их могли специализировать свои занятия в зависимости от особенностей географического окружения и климата, далеко неодинаковых в разных местах центральных районов Маньчжурии. Сушени умели обрабатывать землю ми, сеяли пять родов хлеба, то есть пшеницу, гаолян, просо, рис и сою.. Из домашних животных они особенно любили разводить свиней, но содержали также быков и лошадей. Среди ремесел особое развитие получило, очевидно, ткачество, поскольку в источниках отмечается умение сушеней делать из волокон нити и изготовлять пеньковые ткани. Сохранились также сведения, что ткань изготовлялась из щетины свиней, а волосы пряли для приготовления материи. Возможно, в последнем случае имеется в виду шерсть овец, но утверждать это с уверенностью нельзя, ибо в "Цзинь ши" отмечается, что таких животных сушени не содержали. Важнейшей отраслью хозяйства оставалась также охота, в частности, промысел пушного зверя. Особой популярностью на востоке Азии пользовался соболь.

Не меньший интерес вызывает ответ на вопрос о том, что представлял собой камень ну. Несмотря на противоречивость сведений древних авторов, включая эпоху Мин, можно воссоздать особенности сырья, которое использовалось народами Дальнего Востока для изготовления наконечников стрел, поскольку камень ну и в последующие эпохи по традиции привлекал внимание аборигенного населения. Оно хранило его как необычное сокровище. Камень ну можно было купить только за определенное количество зерна или за отрез материи. По всей видимости, за ну следует принять многоцветные халцедоны и яшмы (не их ли в летописи называют "изумрудами"?), которые распространены в пристенной части долины р. Сунгари и по р. Хурхе. Согласно преданиям, в ну превращались кусочки сосновой смолы, которые попадали в воду и находились в ней тысячелетия, пока не приобретали свойства камня. Цвет такого камня варьировал от черного до желтого и белого, а при осмотре внутренней структуры камня в ней нетрудно было заметить прожилки, напоминающие волокна древесины. Камни такого рода настолько прочны, что они оставляли царапины на железе, почему их использовали для заточки лезвий режущих инструментов из металла. С помощью ну можно было также просверливать отверстия в других породах камня. Однако ну описывался также и как один из сортов окаменевшего дерева черного и темно-голубого цветов. Такая разновидность ну появлялась, согласно преданиям, после того, как ветки вязов и сосен попадали в воду, и в течение очень многих веков волны реки носили их, пока они не окаменевали. Мастера по изготовлению наконечников специально отыскивали окаменевшую древесину, отдавая предпочтение сорту каменного вяза перед ветками окаменевшей сосны, будто бы несколько уступающими по качеству первым.

В хрониках сохранились описания стрел и луков сушеней - их главного оружия на охоте и войне. Что касается стрел, то длина их составляла 1 фут 2 дюйма, 1 фут 5 дюймов или 1 фут 8 дюймов. Луки изготовлялись сушенями из дерева тан, то есть, очевидно, из черной березы, широко распространенной в Маньчжурии, Корее, Приморье и Приамурье. Благодаря особым качествам черной березы, луки из такой древесины отличались исключительной мощностью, упругостью, прочностью, крепостью и, следовательно, стремительностью, с которой соскальзывала с тетивы стрела. Она сохраняла убойную силу до 400 шагов. Длина луков сушеней составляла 3 фута 5 дюймов или 4 фута. По дальности боя подобные луки и стрелы не уступали такому совершенному типу орудия, каким считался на востоке Азии рубежа нашей эры арбалет или самострел. Эффект оружия многократно увеличивался оттого, что стрелы, перед тем, как пустить их в дело, опускались в яд. Достаточно было ранить человека отравленной стрелой, чтобы он непременно погиб. Сушени довели до совершенства искусство владения луком, поэтому на охоте или войне били почти без промаха, наводя ужас на врагов. Понятной становится запись в хронике о том, что соседи боятся их луков и стрел. Достаточно сказать, что сушени при стрельбе могли намеренно целить и попадать в глаз человеку. Если стрела поражала врага, то такое древко старались вернуть назад, чтобы снова использовать его в бою. В завершение поневоле не очень пространного сюжета, связанного с описанием военного снаряжения, следует сказать, что в сражениях тела воинов сушеней защищали "доспехи" из шкур животных, железа, кости и рога. Следовательно, они умели изготовлять панцири, составляя их из костяных и железных пластинок.

2. Ларичев В.Е. Палеолит Маньчжурии, Внутренней Монголии и Восточного Туркестана // История и культура востока Азии. Сибирь, Центральная и Восточная Азия в древности. Эпоха палеолита. - Новосибирск, 1976; Он же. Палеолит Кореи // Там же; Он же. Палеолит и мезолит Японии // Сибирь и ее соседи в древности. - Новосибирск, 1970. - Вып. 3: Древняя Сибирь.

3. Ларичев В.Е. Неолит Дунбэя и его связи с культурами Северо-Восточной Азии // Археологический сборник. Улан-Удэ, 1959. - Т. 1; Он же. Древние культуры Северного Китая // Тр. отд. истории археологии и этнографии Дальневосточ. филиала АН СССР. - Владивосток, 1959. - Т. 1; Он же. Неолитические памятники бассейна Верхнего Амура // Материалы и исследования по археологии СССР. - 1960. - № 80; Он же. Бронзовый век Северо-Восточного Китая // Сов. археология. - 1961. - № 1; Он же. Неолит и бронзовый век Кореи // История и культура востока Азии. Сибирь, Центральная и Восточная Азия в древности. Неолит if эпоха металла. - Новосибирск, 1978; Он же. Палеолит Маньчжурии, Внутренней Монголии и Восточного Туркестана // Сибирь, Центральная и Восточная Азия в древности. Эпоха палеолита. - Новосибирск, 1976.

4. Описания сушень-илоу см.: "Хоухань шу", гл. 75; "Саньгочжи", "Вэйчжи", гл. 30; "Цзинь ши", гл. 97. Сведения о сушенях имеются также в следующих сочинениях: "Гоюй", гл. 5; "Шицзи", гл. 1 и 47; "Хань шу", гл. 6 и 27; "Шоюань", гл. 18; "Дадай лицзи", гл. 7 и 11; "Шицзин", предисловие. Отдельные тексты переведены на русский язык: Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в средней Азии в древние времена. -М.-Л., 1950. - Т. II; Кюнер Н.В. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. - М., 1951. См. также: Ларичев В.Е. Летописные известия о древних тунгусо-маньчжурских племенах сушень-илоу // Изв. СО АН СССР. Сер. обществ, наук. - 1964. - Т. IX. - Вып. 3. Отличную подборку сведений о сушенях можно найти также в статье: Hiroshi Ikeuchi. A study of Su-shen // Memors of the research department of Toyo Bunko. 1930. № 5; Wada S. The natives of the Lower reaches of the Amur river as represented in Chinese record // Memoirs of the research department of the Toyo Bunko. - 1938. - № 10.

5. Wada S. Op. cit.; Du Halde J.B. Description of the Empire of China. - Vol. II; Schlegel G. Problemes geographiqueus. Les peuples etrangers chez les historiens chinois I. Fou Sang-Kouo // Toung Pao. - 1892. - Vol. III. - № 2; Hiouen-kouo-kouo // Toung Pao. - 1893. - Vol. IV. - № 5.

6. Подборку о ку см.: Bretshneider E. Botanicum Sinicum. - Shanghai, 1892. - Vol. II.