Письмо Лаврентия Блюменау кардиналу Петру фон Шаумбургу, епископу Аугсбурга. DrevLit.Ru

ПРИЛОЖЕНИЕ

Письмо Лаврентия Блюменау кардиналу Петру фон Шаумбургу, епископу Аугсбурга.

Дано в Мариенбурге, 2 апреля 1455 г.

[Шлю вам] служение благоговейнейшего смирения и должного послушания наряду с сыновним одобрением. Опыт крайне печальных событий и превратности разных бед, которые терзают меня, подавленного жестоким жребием, вызывают клубок несчастий. О достопочтенный отец, благосклонный господин! Я узнал, что землю Пруссии вначале населяло варварское племя готов; эти люди, занявшие океанские мысы, сперва были удалены из тех мест благородными мужами Германии во главе с магистром Германом и, наконец, вынуждены к признанию света истинной веры. После того как они мирно пожили в вере Христовой под властью ордена, очень скоро у них, хоть это и звучит неправдоподобно, возникло изобилие во всём, но от чрезмерности возникла зависть и, наконец, жажда властвовать. Ибо когда орден, опекая их по отцовскому обычаю, часто насыщал их яствами, поглаживая по голове, они замыслили посредством преступления захватить всю полноту власти. Итак, названные подданные, из которых тогда многие были сержантами в замках ордена ¹, войдя в преступный сговор, добровольно поставили себе господином короля Польши, которого раньше часто старались отражать как врага. Опираясь на его помощь, они проникают в Пруссию, подобно призракам убивают прецепторов, братьев ордена и прочих их верных в их собственных жилищах, а остальных вынудили под страхом смерти оставить родную землю и, уйдя из старинных мест обитания, искать новые места в качестве странников и изгнанников. Итак, захватив земли господ, они осадили и бесчестным образом заперли в замках Мариенбурге ² и Штуме ³ прочих добрых людей, которых тогда, как известно, было всего несколько сотен, и какое-то время устрашали там остатки несчастных голодом, отчаянием и страхом, так что даже тех, кого не вынудили к смерти в крепости Штуме, истощённых до постыдной худобы, во всяком случае изнурённых, отослали после сдачи замка в Мариенбург, где моих хозяев, магистра, епископа Вармийского и меня после многих графов, баронов и дворян, снаружи терзали атаки поднявшихся отовсюду врагов, а внутри страх перед обнаружившимися засадами, и мост замка, по которому шёл путь на остров, который был укреплён не только характером местности, но ещё больше массивными башнями, стеной и рвами, едва удалось защитить в ожесточённой битве. Ибо жители Данцига, захватив развалины, называемые в народе Кальденхоф, которые примыкают к мосту, поспешили напасть на нас самым враждебным образом, но, когда мы выскочили из замка, то во внезапной битве разгромили войско осаждавших, и удивлялись, что из него тогда было изрублено более 500 врагов; остальные, обратившись в бегство, раненые и печальные рассеянными толпами пришли в свой город. Но и после этого ярость не оставила жителей Данцига; более того, собрав новое войско, они к старым козням примешали новые. Ибо подведя к мосту на судах огромный костёр, они сожгли почти половину моста и, гордясь этим деянием, полагали, что в скором времени одержат победу, потому что корм и фураж для наших лошадей и нашего скота можно было добывать только по мосту. Однако мы, соединив суда, установив сваи и положив сверху доски, тут же восстановили его и принудили к бегству тех, кто нас осаждал, после трёх дней осады из-за недостатка припасов, который был у них в войске. Оставив лагерь и бросив воинское снаряжение, они вновь едва убрались в целости. После этого шли битвы со вторым войском, которое стояло с другой стороны замка, по большей части с переменным успехом, так как оно было сильнее предыдущего. Сами враги сообщают, что пало 2000 врагов, а с обеих сторон – ещё больше людей. Всё же эта, часто даруемая небом победа нас не спасла бы, более того, полагаю, что тогда настал бы последний час ордена, если бы не верные дворяне Германии и Моравии, которые пришли нам на выручку, и, чудесным образом сразившись под городом Конитцем ⁴, сокрушили могущество короля Польши. Ибо в той битве войско поляков было больше нашего вчетверо. Но так было угодно Господу, коему честь и хвала. Ибо чем мощнее была сила короля, тем тяжелее поражение. Ведь тогда пала молодёжь со всей Польши. И если бы наступление ночи не положило конец битве, поражение поляков компенсировало бы все потери ордена. Многие всё же, которые спаслись бегством из этой битвы, даже на следующий день были изрублены или схвачены нашими людьми в многочисленных облавах. Поэтому к нам после победы возвратились многие города и крепости, а также множество народа вернулось под покровительство и власть ордена. Но, хотя мы немало радовались этому обстоятельству, всё же солдаты ⁵, которые, как мы полагали, пришли нам на помощь, доставили обездоленным такую печаль, что мы, признаться, сомневались, то ли освобождены, то ли скорее побеждены ими. Ибо большая надежда была на то, что оставшаяся часть потерянной страны будет вновь возвращена нам, как потому что вода здесь покрылась толстым льдом и позволяла лёгко пройти к самым городским стенам и конным, и пешим, так и потому что народы, уже уставшие от долгой войны, имели намерение вернуться к нам. Но нечестивая жадность этих людей, распущенность и своенравие, боюсь, станут причиной нашего крайнего разорения. О времена, недостойные даже упоминания! Кто выразит словами эти убийства и чудовищные деяния и сможет равнять с теми слезами наши горести ⁶. Если я проживу нынешнее время и нынешние события, то наверное вынужден буду сказать, что только раздражённый и разгневанный Бог может потрясти столь несчастным образом, и только Он, умилостивленный и милосердный, может даровать умиротворение. О милостивейший Иисус, ведь от этой лучины занялся такой сильный огонь, а из пагубного костра рассыпались по многим местам горящие головни, и многие пожары произошли от одной искры! После этого последовали взятия укреплений, постыднейшее обугливание храмов, святотатства, злодеяния и убийства. Наконец, народ, который, презрев святую римскую церковь и священную империю, пользовался вместо закона собственными чувствами и волей, вверг новое насаждение Христово в бездну несчастий. Ибо эти люди вынудили достопочтенных отцов, епископов Кульмского, Помезанского и Самбийского, сложить с себя одеяние своего ордена и обязали их дать клятвенное обещание стремиться вечно устранять и преследовать орден словом и делом. Если я попаду в их руки, то не будет [мне] позволен путь смерти ⁷ и не сохранят в отношении меня по крайней мере права врагов, которые ничего не отбирают у побеждённых, кроме жизни⁸, или оставляют их пленными, но совершат свою тиранию воистину для объявления вне закона всех, которые с досадой перенесут моё несчастье. Вот какое утешение будет тому, кто гневается на глупый народ, который кричит вместе с Вергилием:

«Единственное благо для побеждённых – не надеяться ни на какое благо!» ⁹.

Вдобавок, после нарушения мира родина шатается от этих опаснейших вражеских водоворотов. Почти всё уничтожено огнём и мечом. Я потерял более 500 золотых годового дохода. Осталось только тело, которое всё ещё стоит за справедливость и церковную свободу и даже и в будущем будет охотно стоять за них, – о если бы я в этом преуспел, – так что я оплакиваю не свою бедность, но разорение и крушение ордена и церквей. Особенно я скорблю, когда вижу, что христианские князья Германии, недооценивая страшную опасность для нашей нации, не спешат устранить её решительными действиями. Они не проявляют заботы теперь, когда зло ещё не проникло к их собственной погибели слишком глубоко, то зло, противостоять которому впоследствии будет отнюдь не так легко. Ведь для меня родина всюду, пока дела у меня идут хорошо. Я пользуюсь преходящими благами во всякой земле, словно в родной. У меня ни в чём нет недостатка, когда со мной тот, из любви к которому я всё это терплю, особенно, когда у всех также есть Бог, который, как я надеюсь, не оставит меня, бедного, ибо Господня земля и что её наполняет ¹⁰, отчего Он всем всё даёт. Но вернусь к деяниям короля Польши, который, побуждаемый горечью поражения, почитая неистовство за добродетель, недавно собрал новое войско, вместе с которым окружил и целый месяц держал в осаде город Лессен ¹¹, который вернулся под наше покровительство. Когда я вместе с другими был отправлен к нему в поле, где он расположился лагерем, и как посол ласково и почтительно упрекал его за то, что он из-за безбожного упорства заговорщиков вопреки клятве, дважды даваемой его величеством по поводу соблюдения вечного мира, запятнал себя нарушением договора, то он коварно велел сказать в ответ многочисленные, исполненные силы и якобы миролюбивые слова¹², и по этим ответам мы легко поняли гневные намерения короля. Ибо жажда власти настолько связывает охваченные ею сердца поляков, что они не видят правды. Ведь наши величайшие бедствия считаются у них величайшим благом. Но чтобы они стяжали блистательную и добрую славу, король, наконец, распустил войско и отправился к литвинам, которые до сих пор честно соблюдали мир, в котором клялись, с твёрдым намерением возобновить новую войну. Сведения об этих бедах, о достопочтенный отец, о благосклонный господин, этих худших из всех войн, какие могли произойти ныне, и несчастных из-за постыдных деяний, я, полагаясь на дружбу с вашей достопочтенной милостью, посылаю вам из тех малых [краёв], где рождён, ибо не нахожу для написания более радостных [тем]. Однако, поскольку физическая опасность, которой не пренебрегает ни один умный человек, очень скоро сделает меня изгнанником и странником, я, о почтеннейший господин, взываю к вашей досточтимой милости: смилуйтесь над упрёками и мучениями, которые я терплю за правду, и, имея перед глазами уважение к святой римской церкви, чьим официалом я, к сожалению, перестал быть, соизвольте спасти меня, бедного, от крушения и рекомендовать кому-либо из князей Германии, служа при котором своим талантом и умением, я получал бы достойное жалованье за свои труды. В особенности я предпочёл бы посвятить свои труды скорее князьям, чем общинам. Пусть ваша достопочтенная милость, к которой я припадаю и которой смиренно вверяюсь, спасёт меня, угнетённого этими обстоятельствами, и почтит своим особым доверием. Из замка Мариенбурга 1455 года, в Пепельную среду ¹³.

Смиренный служитель вашей достопочтенной милости, Лаврентий Блюменау,

доктор того и другого права, каноник Вармийский.

Комментарии