БЕРНАРД КАЗНАЧЕЙ

ИСТОРИЯ ЗАВОЕВАНИЯ ЗАМОРСКОЙ ЗЕМЛИ

L'ESTOIRE DE LA CONQUESTE DE LA TERRE D'OUTREMER

44. – Тивериадская битва и взятие Иерусалима Саладином. 1187 г.

(Около 1230 года).

 Автор единственной хроники, которая обнимает собою почти оба столетия крестовых походов от начала их и до конца (1090-1275 г.) и которая была притом писана на французском языке того времени, берет за основу своего труда хронику Вильгельма Тирского (см. о нем выше, на стр. 437) и переводит ее буквально с латинского языка до самого 1184 года, на котором остановился Вильгельм Тирский; затем он продолжает своего предшественника и является потому сам оригинальным писателем. Вильгельм Тирский кончил рассказом о ссоре короля Балдуина IV с своим зятем Гвидо Лузиньяном (см. выше, на стр. 437), на место которого Балдуин избрал правителем государства Раймунда графа Триполя. Потому его продолжатель рассказывает с большими, впрочем, отступлениями, [462] историю правления Раймунда от 1184 до 1187 г., сначала за болезнью Балдуина IV Прокаженного (Mesiaux), и потом за малолетством его племянника Балдуина V, сына сестры короля, Сибиллы, и пасынка ее мужа Гвидо Лузиньяна; смерть Балдуина V сделала престол вакантным, и враги Раймунда избрали королевою Сибиллу, а она вручила королевство своему мужу. Непризнанный Раймундом, Гвидо объявил ему воину; вследствие того Раймунд заключил союз с Саладином, но, по настоянию послов Гвидо, он согласился примириться с новым королем и дать ему присягу в верности.

 Когда король Гвидо Лузиньян узнал о том (т. е. о готовности Раймунда примириться с ним), он был весьма обрадован таким известием. Выйдя из Иерусалима, он пошел на встречу к графу Триполи (Раймунду). Они встретились у замка св. Иова; и едва король завидел графа, как сошел с лошади и пошел пешком. Граф, видя, что король сошел, также оставил лошадь и пошел к нему на встречу. Приблизившись к королю, граф стал пред ним на колени. Король поднял его, поцеловал, и они вместе возвратились в Неаполь (Наплуза). Там король совещался с графом Триполя и притом баронами о том, как действовать. Граф советовал ему созвать армию и соединить ее у источника Сафории (на месте древнего города Диоцезареи, в Галилее; ныне деревня Сафоре), ибо ему было хорошо известно, что Саладин приготовил армию, чтобы вступить в его владения. Он советовал также просить, о помощи князя Антиохии. Король последовал совету графа, отправился к Сафорию и созвал свои войска. Князь Антиохии прислал ему туда своего сына с 50 рыцарями. Патриарх (Ираклий, враг Вильгельма Тирского, обвиняемый в его смерти; см. выше, на стр. 438) отправил в армию истинный крест и извещал короля, что дела не позволяют ему явиться лично. При этом исполнилось предсказание архиепископа Тирского (Вильгельма), когда избирали Ираклия в патриархи: «Ираклий (т. е. Византийский император VII века) завоевал истинный крест и принес его в Иерусалим; и Ираклий же вынесет его, и крест будет с того времени потерян». Действительно, Ираклий вынес крест из Иерусалима, и с того времени крест не возвращался, и был потерян в битве, как вы то увидите ниже.

Когда св. крест был принесен в армию, магистр Тамплиеров советовал королю обнародовать повсюду, что кто желает иметь деньги (sous), пусть явится к нему; король даст всякому хорошее жалованье и предоставит сокровища, которые принадлежат королю Англии и хранятся в доме Тамплиеров. Но я вам расскажу об этих сокровищах, которые король Гейнрих (II, Плантагенет) имел в Тампле и в Госпитале. Когда король Англии предал мученической смерти св. Фому Канторберийского (Бекета), он подумал после в себе, что он поступил дурно, и что ему следует примириться с Господом, как за этот поступок, так и за другие; вследствие того, после мученической смерти св. Фомы, он отправлял ежегодно огромные суммы в Тампль и в Госпиталь в Иерусалиме, желая, по своем прибытии в Палестину, иметь [463] все наготове, чтобы подать помощь этой стране. Эти-то сокровища, которые хранились у магистра Тампля, магистр вручил королю Гвидо (Guion), и выразил ему при этом свое желание, чтобы он собрал как можно более войска для борьбы с сарацинами и для отмщения им за причиненный ими стыд и убыток. Тогда король взял сокровища Тампля и, раздав их рыцарям и простым воинам (serjans), приказал начальникам их иметь на своих знаменах герб английского короля, ибо они будут содержаться на его счет. Между тем как король оставался пять недель в том месте со своими людьми, Саладин переправился чрез реку и осадил Тивериаду (Tabarie). Когда Саладин начал осаду, в городе заходилась жена графа Триполя; у нее не было в распоряжении ни одного рыцаря; все удалились в армию короля и ее четырех сыновей-рыцарей, которых она имела от владетеля замка Сент-Омера (во Франции). Старший из сыновей назывался Гуго Тивериадский, другой Вильгельм, третий Рауль и четвертый Одо.

Когда графиня увидела, что турки осадили ее, и что она не может устоять против стольких сарацин, она отправила посольство к королю Гвидо и к графу, своему господину, и объявила им, что, если они не подадут ей немедленно помощи, она лишится города, не имея достаточно людей, чтобы сопротивляться огромной армии сарацин. Посол графини явился к королю, и король, выслушав его, пригласил к себе магистра Тамплиеров и баронов. Когда они собрались, он возвестил им, что Саладин осадил Тивериаду, что графиня просить скорейшей помощи, или она потеряет город, и что о том нужно подумать. «Государь, заметил граф Триполя, я дал бы вам совет, если бы мне поверили, но я знаю, что мне не поверят». – «Во всяком случае, сказал король, говорите, что вы желаете сказать». – «Государь, я советую лишиться Тивериады, и скажу вам почему: Тивериада моя, и там моя жена; следовательно никто столько не потеряет, как я. Но я знаю, что если сарацины овладеют городом, они не разрушат его, но только займут, и не пойдут искать нас; они захватят мою жену и моих людей, поместятся в моем городе, но я все это возвращу, когда мне представится к тому возможность. Притом я предпочитаю, чтобы был взят один мой город, нежели погибла вся страна. Наконец, я вполне уверен, что Тивериада погибла даже и в том случае, если вы пойдете к ней на помощь; я вам должен сказать, что отсюда до Тивериады нет совсем воды, кроме небольшого источника, а именно: Криссона: его мало для всей армии. Лишь только вы выступите в поход, сарацины станут пред вами, и будут беспокоить вас до самой Тивериады, пока не заставят остановиться против воли; сражаться вы будете не в состоянии, по причине жаров, и людям нечего будет пить; если же вы захотите вступить в битву, сарацины рассеются и убегут в горы, а вам нельзя будет идти вперед без пехоты; наконец, если они вас заставят остановиться, что будут пить ваши люди и ваши лошади? они умрут от жажды. Затем сарацины возьмут вас всех в плен, ибо у них есть и вода, и съестные [464] припасы, и они не будут утомлены, а мы будем погибать от жажды и жары. Таким образом, нас всех убьют или полонят. На основании всего того, я советую вам лучше потерять Тивериаду, нежели потупить всю страну». На все это заметил магистр Тамилиеров, что «тут есть несколько волчьей шерсти». Но граф не обратил внимания на эти слова, и продолжал говорить королю: «Государь, если вы пойдете туда, я даю вам голову па отсечение, что все мною сказанное сбудется». Король спросил у баронов, что они думают относительно совета, поданного графом; они отвечали, что граф говорит правду, и что они все с ним согласны. Сам король и Госпиталиты согласились также, как и все другие, кроме магистра Тамплиеров. Не смотря на то, король обещал всем баронам последовать совету графа. Тогда все разошлись по палаткам, ибо было около полуночи. Король отправился ужинать. После ужина к нему пришел магистр Тампля и сказал ему: «Государь, неужели вы верите совету, который дает вам этот изменник? Он желает покрыть вас стыдом. Вы еще правите недавно, и никогда король этой страны не имел в такое короткое время столь огромное войско. Для вас будет великий стыд, если вы допустите в 5 милях от себя потерять город, в то время как вам предоставляется первый случай показать себя. Знайте, что Тамплиеры сбросят с себя белые мантии и продадут все, что имеют, нежели пропустить возможность отмстить за стыд, который мне причинили сарацины. Государь, возвестите всему лагерю, чтобы брались за оружие и шли по местам; пусть явится и святой крест». Король не осмелился противоречить ему, так как он сделал его королем и выдал ему сокровища короля Англии. Король велел объявить свой приказ (crier son bon), чтобы все вооружились и чтобы каждый строился в своем отряде. Когда бароны услышали королевский приказ, они изумились и спрашивали друг друга, по чьему совету король так действует. Все отправилась к палатке короля, чтобы отвратить его от похода. Но король не хотел и слушать, и говорил одно, чтобы все шли вооружаться и следовали за ним. Они с неудовольствием взялись за оружие, как люди уверенные, что в будущем не случится ничего хорошего. В этот день Балиан Ибелин (Bellen Dibelin, один из главнейших баронов Палестины) командовал аррьергардом и потерял много рыцарей. Прежде нежели король тронулся с места, турки сделали все, что предсказывал граф Триполя. и начали нападать на пего в большом числе.

 Теперь я опять расскажу вам о короле Гвидо и его армин, которая прибыла к источнику Сафорию для помощи городу Тивериаде. Когда они тронулись еще в дорогу, сарацины начали беспокоить их с фронта, как то предсказал граф Триполи; так что был уже девятый час дня, а они сделали только половину дороги до Тивериады и источников. Тогда король спросил графа Триполя, какой он даст ему совет, и что тут делать. Граф дал на этот раз худой совет, а именно, чтобы войско разбило палатки и остановилось. Многие говорили в то время, что если бы прямо напасть на сарацин, то они были бы разбиты. Тут король Гвидо принял и дурной совет, а прежде не хотел верить хорошему. Когда сарацины увидели, что христиане остановились на месте, они весьма обрадовались и расположились так близко от них, что могли переговариваться; даже кошка не могла бы выйти из лагеря христиан незамеченною сарацинами. Эта ночь была весьма тяжела для наших, ибо ни человек, ни животное не могли достать себе питья. Они вышли из Гамлы в пятницу; на следующий день приходился праздник летнего св. Мартина пред месяцем августом. Христиане провели эту ночь в оружии, и муки жажды еще более увеличились. На следующий день, они тронулись вперед, вооружившись вполне и изготовившись к битве, а сарацины, с своей стороны, отступили, не желая начать бой прежде, нежели наступить самый жаркий час дня. Место, где находились христиане, было покрыто вереском. Сарацины подожгли его, чтобы увеличить страдания наших как от огня, так и от солнца, и продержали их в этом положении до третьего часу дня (по нашему, до девяти часов утра). Тогда пять рыцарей из отряда графа Триполя отправились к Саладину и сказали ему: «Государь, чего вы ждете? нападите на них, они беспомощны и все падут». Действительно, пехота открыто бросала оружие и без боя сдавалась сарацинам, вследствие мук жажды. Когда король увидел отчаяние пеших людей, сдававшихся сарацинам, он приказал графу Триполя напасть первому, так как битва происходила на его земле и ему принадлежало право первого нападения. Граф и напал на сарацин, спускаясь по покатости холма; как только сарацины увидели то, они раздвинулись и дали ему пройти; таким образом, граф удалился. После того сарацины сомкнулись и, бросившись на короля, взяли его в плен со всеми баронами, кроме одного аррьергарда, который успел уйти. Когда граф Триполя, проникнувший сквозь ряды сарацин, услышал, что король в плену, он убежал в Тир. Хотя Тивериада была всего в двух милях от того места, но он не осмелился зайти туда из страха быть взятым в плен: с ним убежали сын князя Антиохии, рыцари, сопровождавшие его, и четыре пасынка графа. Балиан Ибелин, находившийся в аррьергарде, ушел и спасся в Тире, куда скрылся и Райнольд, владетель Сидона (Sajettes).

В этом сражении был потерян св. крест, и долгое время не знали, что с ним сделалось. В то время, когда граф Гейнрих Шампанский сделался государем королевства иерусалимского, один [466] из братии Тамплиеров, участвовавший в сражении, объявил ему: «Государь; если бы можно было найти кого-нибудь в этой стране, кто мог бы меня проводить на место той битвы, то я наверное нашел бы св. крест, ибо я зарыл его своими руками во время сражения». Граф Гейнрих призвал одного из своих пеших людей, тамошнего уроженца, и спросил его, может ли он указать место битвы; он отвечал утвердительно и говорил, что может узнать то место, где был взять король. Тогда Гейнрих приказал ему вести туда Тамплиера, зарывшего крест. Последний утверждал, что идти можно только ночью, пли иначе они попадутся в плен. Они и отправились ночью, рылись целых три ночи, но ничего не нашли.

Когда Саладин разбил и полонил наших христиан, он расположился на отдых, возблагодарил нашего Господа за честь, полученную им, и потом приказал привести в свою палатку всех плененных рыцарей: так и сделали. Привели короля и с ним князя Райнольда, владетеля Крака (Шатильонскаго), Гумфрида Торонского (мужа Изабеллы, сестры королевы Сивиллы), магистра Тамплиеров, маркиза Бонифация Монферратского, графа Иосцелина и коннетабля Эмери, королевского маршала. Все эти вельможи были взяты вместе с королем во время битвы. Происходило же это в субботу, в день св. Мартина летнего. Христиане были поражены в год от воплощения господня 1187, июля пятого дня (le cinquiesme jor de juignet: ошибка, вм. июля).

Когда Саладин увидел пред собою короля и баронов, находившихся в его власти, он пришел в великую радость. Он видел, что королю жарко, и знал, что он охотно напился бы чего-нибудь. Тогда он приказал подать полную чашу сиропа, чтобы утолить его жажду. Король, отпив, подал чашу Райнольду, чтобы и он выпил. Когда Саладин увидел, что король дал напиться Райнольду (который еще прежде ограбил его мать в мирное время), человеку самому ненавистному для него, он пришел в гнев и заметил королю, что он весьма недоволен тем, но уже если это случилось, то пусть он пьет, только с тем условием, что это будет в последний раз в его жизни. Затем он спросил меч и собственноручно отрубил голову князю Райнольду, потому что он никогда не соблюдал клятвы во время перемирий; по приказанию Саладина, его голова была провезена по всем городам и замкам, что и было исполнено. После того Саладин повелел внять короля и всех пленных и отвести их в темницу в Дамаск, а сам расположился под Тивериадой.

Когда графиня узнала, что король взят и христиане поражены, она сдала Саладину Тивериаду. В тот же день Саладин отправил часть своих рыцарей к Назарету, и город сдался. В среду он пошел к Аккону, и тот сдался; оттуда к Тиру, но Саладин не хотел начинать осады, потому что там заперлись рыцари, ушедшие с поля сражения. При этом случае Балиан Ибелин просил у Саладина охранной грамоты для пути в Иерусалим, чтобы оттуда [467] привести королеву (Ибелин был женат на Мария, вдове короля Иерусалимского Амальрика и дочери Исаака Комнена), свою жену и своих детей. Саладин дал ему то охотно, но под условием, чтобы он не оставался в Иерусалиме долее одной ночи и не воевал против него.

Когда Балиан прибыл в Иерусалим, городское население встретило его с радостью, дало по этому случаю праздник и просило его именем Бога взять на себя его защиту и управление. Он отвечал, что не может, ибо дал клятву Саладину, что останется только одну ночь. Патриарх ему отвечал: «Государь, я разрешаю вас от греха и клятвы, данной вами Саладину; знайте, что больше греха сдержать ее, чем нарушить; будет великий стыд и вам, и вашим наследникам, если оставите Иерусалим в настоящем его положении, и никогда па земле не будет вам никакой чести». Тогда Балиан обещал остаться. Жители города дали ему вассальную присягу (homage) и признали его своим государем. В Иерусалиме оставалась еще королева, жена короля Гвидо; но спасшихся после битвы было всего два рыцаря. Тогда Балиан Ибелии возвел в рыцари 50 сыновей горожан; и знайте, что город был так переполнен женщинами и детьми, убежавшими туда при известии о плене короля и поражении христиан, что по размещении их по домам, сколько то было возможно, другие должны были оставаться на улицах. Тогда патриарх и Балиан открыли памятник Гроба, покрытый серебром, и обратили все это в монету, для раздачи рыцарям и пехоте. И каждый день рыцари и простые воины ходили по стране около города и закупали съестные припасы, предвидя близкую осаду. Впрочем, остановимся говорить о Иерусалиме и обратимся к Саладину, который стоял подле Тира.

Саладин полагал, что пока находятся в Тире те рыцари, ему не удастся ничего сделать. Потому он пошел дальше и осадил город Сайетт (Saida. Sidon), отстоящий на шесть миль от Тира. При этом он взял город Габул, а потом замок Батрий. Из этого-то замка происходила та дама, которую граф Триполя не соглашался выдать за Герара Рошефор, который с досады вступил в Тампль: отсюда произошла та вражда, которая погубила страну. Когда граф Триполя узнал, что Саладин вступил в его землю, он пустился морем вместе с князем Антиохии и со всеми рыцарями, и удалился в Трпполь; но он не долго жил по своем прибытии туда, и, как говорят, умер от печали, оставив свои владения сыну князя Антиохии, который с того времени сделался графом. Когда Райнодьд Сидонский и начальник Тира увидели, что все рыцари удалились, и что у них осталось мало людей и мало пищи, они пригласили к себе Саладина и обещали сдать ему Тир. Саладин, услышав о том, пришел в великую радость: он избрал одного рыцаря и отправил с ним свое знамя, чтобы водрузить его на башне; но начальник отвечал, что он не смеет сделать того, опасаясь жителей города, но как только явится Саладин, он водрузить его знамя и удержит. Рыцарь возвратился и донес о [468] том Саладину. Тогда Саладин поспешно отправился к Тиру; но Бог еще до его прибытия послал городу помощь, не желая его погубить; Господу было угодно удержать Тир за христианами, чтобы у них оставалось хоть немного земли; и теперь я вам расскажу, каким образом Бог помог Тиру.

Когда Саладин увидел, что ничего нельзя сделать с Тиром, он удалился, осадил Цезарею и взял ее; оттуда пошел к Яффе и взял ее; потом подошел к Аскалону и осадил его; но город оказался хорошо укрепленным, и Саладин не мог его взять так легко, как он прежде думал. Тогда он пошел в Дамаск, чтобы привести в лагерь Иерусалимского короля. По прибытии его, Саладин сказал жителям Аскалона, что если они желают сдать ему город, то он даст свободу им и королю. Король переговаривался с своими людьми, находившимися в городе, и объявил им, что он не желает сдачи Аскалона для себя, ибо это было бы жаль сделать для одного человека; но он просит их именем Бога, если они не будут в состоянии держаться и сдадутся, то пусть это устроят так, чтобы и он получил свободу. Тогда граждане собрались, совещались и объявили, что они не видят ни откуда себе помощи; а потому лучше сдать город для спасения жизни и имущества, нежели умереть от голода или быть взяту силою. Они и сдали город Саладину на следующих условиях: им и их имуществу обеспечивается независимость, и Саладин обязуется доставить их безопасна на землю христиан. Король быль освобожден вместе с другими девятью, которых он выберет в темнице; но король должен быль остаться в заключении до конца марта, а Аскалон сдался в конце августа предшествовавшего года.

Овладев Аскалоном. Саладин отправил короля в Наплузу (Naples) и предложил королеве, его жене, отправиться туда же, потому что он не желал бы видеть ее в Иерусалиме во время осады. Когда королева узнала о том, она отправилась к королю в Наплузу и оставалась там до тех пор, пока Саладин не овладел Иерусалимом.

В день взятия Аскалона к Саладину явились посланные из Ирусалима, которых он пригласил для переговора о сдаче города, если то будет возможно. Это происходило в пятницу, и солнце около девятого часа так изменилось, что, казалось, наступила ночь. Тогда Саладин сказал гражданам Иерусалима, что они сами видят, что вся Сирия, кроме Тира и Иерусалима, завоевана, а потому, сдав ему город добровольно, они поступят благоразумно. Я забыл вам сказать, что в день взятия Аскалона Саладину сдались и все его окрестные замки. Граждане Иерусалима отвечали ему, что, если то угодно Богу, они никогда не сдадут города. «А я вам говорю, [469] возразил Саладин, что вы это сделаете. Я очень верю, что Иерусалим – божий дом; такова наша вера. Я неохотно приступаю к осаде божьего дома, и не возьму его приступом, если возможно сделать то же по договору и согласию. Я вам дам 30 тысяч византинов (besans), если вы обещаете сдать Иерусалим. Вы можете идти на пять миль в сторону, куда пожелаете, и можете пахать землю в 5 милях от города; я вам доставлю столько съестных припасов, сколько их нигде нет по такой дешевой цене. Предлагаю вам перемирие до Пятидесятницы; и когда это время наступить, защищайтесь, если получите откуда-нибудь помощь; по если никто не придет к вам, сдайте город, и я прикажу отвести вас в целости па христианскую землю со всем имуществом». Но они отвечали, что, если угодно Богу, они никогда не сдадут города, где Господь претерпел смерть и пролил за нас свою кровь. Когда Саладин увидел, что они не уступают ему города миролюбиво по договору, он поклялся, что возьмет его не иначе, как силою.

Пока Саладин стоял пред Аскалоном, Балиан Ибелин просил его именем Бога дать охранную грамоту его жене и детям для препровождения их в Триполь; сам же он не может выполнить условий, предписанных Саладином при отъезде его в Иерусалим, ибо за ним так строго наблюдают, что нет возможности уйти. Саладин владел тогда всем королевством, за исключением Иерусалима, Тира и Крака. Крак никогда не был им осаждаем, но по завоевании страны, спустя два года, голод принудили его жителей к сдаче. Прежде нежели решиться на то, они продали сарацинам своих жен и детей для покупки съестных припасов, и в замке не было ни одного животного, ни чего другого, чем они могли бы питаться. Саладин был очень обрадован, когда они сдались; он выкупил жен и детей, проданных ими, и возвратил им все; сверх того, дал им большую награду и приказал отвести их в христианскую землю. Он поступил так потому, что они столь хорошо и честно защищали замок, пока могли, не имея владетеля. В среду вечером Саладин отправился из Аскалона для осады Иерусалима; на следующий день он обложил город от женской больницы прокаженных (maladerie, т. е. malum Lazari, болезнь Лазаря) до мужской и ворот св. Стефана.

Но до начала осадных действий он предложил жителям сдать город на условиях, высказанных им под Аскалоном; если же они не согласятся, то пусть знают его клятву в случае приступа овладеть городом не иначе, как силою. Жители Иерусалима отвечали, что он может делать, что хочет, но они не уступать города. Тогда Саладин приказал изготовиться к приступу. Жители также вооружились и вступили в битву с сарацинами; но сражение недолго продолжалось, ибо утреннее солнце было прямо им в глаза, и они отступили в ожидании вечера, когда возобновился приступ до самой ночи. Так Саладин действовал 8 дней, и сарацины не могли загнать христиан в город, ибо они целый день оставались за городом, даже два-три раза гнали сарацин до самых палаток. С этой же стороны сарацины не могли поставить ни камнеметательных [470] машин, ни других осадных орудий. Тогда сарацины начали нападать на христиан следующим образом; они не беспокоили их до девятого часа дня, а после того солнце становилось за спиною сарацин и в лицо христианам, также и пыль: тогда только турки шли на приступ, имея в руках лопатки, которыми они подбрасывали па воздух песок и пыль, летевшие в глаза и лицо христианам.

Когда сарацины убедились, что они ничего не могут сделать с этой стороны, они переменили место осады и облегли город с другой стороны, от ворот св. Стефана до ворот Иосафата и аббатства Масличной горы, откуда они могли видеть все, что делается в городе, исключая узких переулков. Эта перемена произошла в пятницу. Когда осада повелась с этой стороны, христиане были до того оттенены, что не могли делать вылазок, ибо на всем этом пространстве у них не было ни ворот, ни закрытых ходов (posternes), которыми можно было бы выйти в поле, исключая хода Магдалины, которым сообщались между двух стен. В день перемены плана осады Саладин устроил камнеметательную машину, которая в тот же день пустила семь раз камни в городскую стену; ночью прибавили орудий, так что на следующий день считалось до 12 машин, укрепленных балками. Утром Саладин, вооружив своих рыцарей, повел их тремя отрядами на приступ; они держали пред собою щиты. Стрелки шли позади и пускали стрелы градом, так что в городе не нашлось человека, который осмелился бы показаться на стенах. Турки дошли до рвов и, спустив туда копачей (mineurs), приставили лестницы к стенам. В два дня они подкопали стены на 15 локтей (toises), подкопав и подперев стену бревнами, они подложили огня, и подкопанная часть стены обрушилась в ров. Христиане не могли вести контрмины (miner encontre), ибо опасались камней и стрел, которых они не могли выдержать.

Тогда христиане собрались для совещания, как поступить; они явились к патриарху и к Ибелину, и говорили им, что они предпочитают идти ночью для нападения на лагерь и умереть честно в бою, нежели быть взятыми в городе и постыдно умерщвленными. Они видели, что нет возможности выдерживать долее, что дальнейшее защищение не послужит ни к чему, и лучше уже умереть там, где Христос претерпел за нас смерть, нежели сдать город. Граждане, рыцари и простые воины согласились с этим решением, но патриарх предложил противное: «Господа, я вполне одобрил бы это, ежели бы не было ничего другого; но если мы погубим себя и вместе с собою других, которых мы могли бы спасти, то в таком случае тот план нехорош: на каждого человека в городе приходится до 50 женщин и детей; если же мы падем, то сарацины захватят их и не убьют, а обратить в веру Магомета, и они будут потеряны для Бога; если же, с божиею помощью, кто-нибудь из нас мог бы ходатайствовать пред сарацинами так, чтобы мы могли выйти и скрыться в христианской земле, то такой исход дела казался бы мне лучшим, нежели подверженная [471] случайностям битва». Все согласились с этим советом и просили Балиана Ибелина идти к Саладину и спросить, каковы его условия. Он пошел и начал переговоры; но пока они говорили о сдаче города, турки сделали приступ, притащили лестницы и поставили их к стене. От десяти до двенадцати знамен уже развевались на стене, и неприятель даже успел войти проломом в город. Саладин, увидев своих людей и знамена па стенах, сказал Балиану: «К чему вам предлагать и рассуждать о сдаче города, когда мои люди готовы и без того войти туда? теперь поздно: город уже мой». Но едва он выговорил это, как наш Господь вдохновил такою отвагою христиан, находившихся на стене, что они оттеснили и сбросили турок со стен на землю, даже загнали их за ров. Саладин, видя то, смешался и опечалился; а Балиану приказал возвратиться и придти завтра, когда он охотно выслушивает все, что бы он ни пожелал. Скажу вам еще, что ночью из метательной машины камень ударился с такою силою о палисад окопов, что этот палисад обрушился с великим шумом; стража в лагере и в городе начала кричать от страха: «измена, измена!» В городе думали, что сарацины ворвались, а в лагере полагали, что христиане уже в лагере.

Иерусалимские дамы (les dames) взяли чаны и, поставив их на площади пред Лобным-Местом, наполнили холодною водою; погрузив туда своих дочерей, они отрезали им косы и бросили прочь. Священники, монахи и монахини ходили босоногими процессиею по городским стенам и носили пред собою св. крест, который имели сирийцы. Священники несли на головах corpus Domini (тело Христово); но Господь наш Иисус Христос не хотел внять им, сколько они ни молились; ибо грязная и вонючая роскошь и распутство не допускали молитвы подняться к Богу. Наш Господь не хотел более терпеть их и до того вымел город от жителей, что в нем после не осталось ни мужчины, ни женщины, ни ребенка, кроме двух пожилых людей, которые также не долго жили после того. Впрочем, оставим это и скажем о Балиане Ибелине, который отправился к Саладину, чтобы сдать город.

Бадиан отправился в третий раз к Саладину и спросил его, зачем он пришел. «Государь, сказал Балиан, я пришел к вам за тем же, о ием и прежде просил». Саладин ему отвечал, что он остается при прежних условиях, а если они не приняли их, то и он ничего не переменит, ибо город и без того в его руках. «Государь, сказал Балиан, именем Бога, возьмите с [472] бедных более умеренный выкуп, и если я буду в состоянии, то сделаю, что вам заплатят все, ибо изо 100 не найдется двух, которые могли бы заплатить». Тогда Саладин отвечал, что, во-первых, для Бога, а потом и для него, он будет довольствоваться более умеренным выкупом, и назначил для мужчин 10 ливров, для женщин – 5 и для детей один. Так был определен выкуп для тех, которые могут его внести; все же остальное их имущество, движимое или другое какое-нибудь, они имеют право забрать с собою, и никто им в том не воспрепятствует. Тогда Балиан сказал снова Саладину: «Государь, вы определили выкуп богатых; теперь назначьте, что хотите для бедных, ибо в городе будет до 20,000 человек, которые не в состоянии заплатить того, что следует с одного человека. Ради Бога, будьте умеренны, и я буду хлопотать в Тампле, в Госпитале и у граждан, чтобы все бедные были выкуплены». Саладин охотно согласился быть менее требовательным, и обещал за 100 тысяч византинов отпустить всех бедных. «Государь, – заметил Балиан, – когда все зажиточные выкупятся, то не лучше ли взять с них половину выкупа, который вы требуете с бедных?» Саладин не согласился. Тогда Балиан подумал, что ему невыгодно говорить о выкупе всех вместе, но лучше сговориться на определенную часть, а потом с божиего помощью для остальных еще что-нибудь выторговать. Потому он спросил Саладина, а за сколько бы он отпустил 7,000 человек. Саладин отвечал: «За 50,000 византинов». – «Государь, возразил Балиан, это невозможно; Бога ради, будьте умеренны». Наконец, они договорились так, что за 7,000 будет заплачено 30 тысяч византинов, и двух женщин считать за одного мужчину; то же и в отношении десятерых детей. Когда все было устроено, Саладин дал время для продажи и заклада имущества, чтобы внести выкуп. Срок был назначен в 50 дней, и всякий, кто к этому времени окажется в городе, будет принадлежать Саладину со всем своим имуществом. Саладин обещал, когда христиане выйдут за город, он прикажет отвести их в целости на христианскую землю: все имеющие оружие должны вооружиться, и' если разбойники или воры нападут на них, то пусть они защищаются и охраняют проходы, пока не пройдут чрез них все безоружные.

Когда все было таким образом определено, Балиан простился с Саладином и вернулся в город. Патриарх пригласил Тамплиеров, Госпиталитов и горожан для выслушания договора Балиана с Саладином. Все собрались, и Балиан рассказал им все, как было. Они одобрили образ его действия, ибо он не мог поступить лучше. Тогда отправили к Саладину ключи от города, и он, получив их, выразил великую радость и возблагодарил Бога. Он послал стражу в башню Давида и приказал поставить па ней свое знамя, ворота же городские запереть все, кроме одних: а именно, ворот св. Давида. При них были поставлены рыцари и простые воины, чтобы никто из христиан не мог выйти, и там же входили и выходили сарацины для покупки того, что христиане имели [473] продать. Сдача Иерусалима произошла в пятницу, в день св. Лежье (St. Legier), что бывает во второй день октября (le second jor d'octembre), в год от воплощения господня 1188 (1187). Когда Саладин совершенно укрепил башню св. Давида и городские ворота, он приказал кричать по городу, чтобы христиане несли выкуп в башню св. Давида и вручали его тем лицам (baillis), которые им для того поставлены; и чтобы никто не ждал срока 50 дней, ибо всякий с того времени будет принадлежать телом и имуществом Саладину, кого найдут еще в городе. Патриарх и Балиан отправились в Госпиталь и, взяв оттуда 30 тысяч византинов для выкупа 7,000 бедных, отнесли эту сумму в башню св. Давида. Когда 30 тысяч византинов были уплачены, они созвали граждан города, и после того, взяв с каждой улицы двух выборных (prodomes, т. е. prud'hommes), известных им лично, заставили их поклясться всем святым, что они не прикроют ни мужчины, ни женщины, и без ненависти и пристрастия спросят под присягою у каждого, что он имеет; принудив при этом поклясться, что никто не удержит для себя больше, нежели сколько ему нужно для возвращения в христианскую землю (т. е. на запад), на остальное же выкупать бедных людей. Затем составили поименный список бедных каждой улицы и, смотря по положению каждого, выбирали одного предпочтительно пред другим. Так составилось 7,000 человек, и их вывели за город. После того патриарх и Балиан созвали Тамплиеров, Госпиталитов и граждан, и просили их именем Бога позаботиться о выкупе бедных людей, остававшихся в Иерусалиме; они помогли, но не так. как то следовало бы, ибо у них не было страха лишиться имущества, так как Саладин обеспечил их в том; на отобранное у бедных, выведенных за город, когда при осмотре их у них было найдено больше, чем им нужно на дорогу, они выкупили еще нескольких бедных, но я не скажу вам числа выкупленных таким образом.

Теперь я опишу, каким образом Саладин расставил стражу в Иерусалиме, чтобы сарацины не могли причинять оскорблений христианам, находившимся в городе. В каждой улице было поставлено по два рыцаря (т. е. мусульманских) и десять простых воинов для охранения города, и они так хорошо исполняли свое дело, что никто не слыхал, чтобы христианам сделано было какое насилие; по мере того, как выкупившиеся выходили из Иерусалима, они располагались пред лагерем сарацин, менее нежели на расстоянии полета одной стрелы. Саладин приказал ограждать днем и ночью христианский стань, чтобы им не делалось никаких оскорблений и чтобы мошенники не могли туда проникнуть. Когда заплатившие выкуп вышли за город, в Иерусалиме оставалось еще много бедных. Сальфедин пришел к Саладину, своему брату, и сказал ему: «Государь, я помогал завоеванию страны и народа, а потому прошу вас дайте мне тысячу рабов из оставшихся в городе». Саладин спросил, что он хочет с ними делать, а он отвечал, что намерен поступить с ними, как ему будет угодно. Саладин дал ему требуемое и приказал своим людям отсчитать тысячу [474] рабов; так и было сделано. Когда Сальфедин получил тысячу бедных, он освободил их для Бога. Тогда и натриарх просил Саладина дать и ему во имя Бога бедных, которые не могут выкупиться; он дал ему 700. Патриарх освободил их. Потом Балиан попросил себе бедных у Саладина; и он дал ему 500. Балиан освободил их. Тогда Саладин сказал своим людям: «Сальфедин, мой брат, сделал милостыню; патриарх и Балиан то же самое; теперь и я хочу сделать свою милостыню». Тогда он приказал своим людям открыть проход св. Ладра и объявить в городе, чтобы все бедные выходили, повелев при этом заключить в темницу таких, при обыске которых будет найдено, что они имели чем выкупиться; старых людей вывести за город, а юношей и молодых женщин поставить между двух стен. Осмотр и вывод продолжались от восхода солнца до заката, и они были выпущены чрез проход. Такую милостыню оказал Саладин бесчисленным бедным. После того сосчитали оставшихся, и их оказалось 11 тысяч. Патриарх и Балиан пришли к Саладину и просили его именем Бога взять их самих в заложники и освободить остальных бедных, пока христианство не выкупит их. Саладин отвечал, что он не хочет иметь двух человек за 11 тысяч, и чтобы они больше не говорили ему о том; и они не говорили больше.

Саладин сделал еще одну великую любезность (un grant courtoisie), когда дамы из горожанок и дочери рыцарей, убежавшие в Иерусалим, мужья которых были взяты или убиты в сражении, выйдя из Иерусалима после выкупа, пришли к Саладину и умоляли его о пощаде (crier li merci). Саладин, увидя их, спросил, кто они, и ему отвечали, что это жены и дочери рыцарей, убитых или взятых в сражении; тогда он обратился к ним с вопросом, чего они желают; они ему говорили, что просят его именем Бога сжалиться над ними, бароны которых (т. е. мужья и отцы) в темнице, а земли утрачены; и да поможет им в том Бог. Когда Саладин увидел их плачущими, он возымел великую жалость, и приказал им справиться, живы ли их господа (seignors), и выпустить всех, которые окажутся в темницах; и всех, кого нашли, выпустили. После того он приказал щедро наградить из своего имущества тех дам и девиц, которых отцы или господа умерли; одним было дано больше, другим меньше, смотря по состоянию. Им дали столько, что они прославляли пред Богом и добрыми людьми (au siecle du bien) благодеяние, оказанное им Саладином.

Когда все христиане, имевшие право уйти из Иерусалима, вышли, мусульмане изумлялись, не понимая, откуда могло взяться столько народу, и говорили Саладину, что из города выходит такое множество христиан, что они не могут вместе идти. Саладин разделил их на три части: Тамплиеры должны были вести одну часть; другую – Госпиталиты; и Балиан с патриархом – третью. Когда они были разделены таким образом, он дал каждому отделу по 50 рыцарей (мусульман), чтобы охранять их до самой христианской земли. И я расскажу вам, как они их вели и охраняли. Двадцать [475] пять рыцарей ехали впереди; пообедав, они ложились спать, и днем давали корм лошадям; поужинав же, садились снова па лошадей и шли всю ночь с христианами, чтобы сарацинские воры не пробрались в их среду. ехавшие же сзади, когда видели мужчин, женщин или детей уставших. спешивали своих оруженосцев и сажали уставших до пристанища, а детей брали к себе и помещали впереди или сзади на лошадях. Когда они останавливались для отдыха, то ужинали, ложились спать, и па следующий день авангард менялся с аррьергардом. В опасных местах они вооружали христиан, которые имели при себе оружие, и приказывали им охранять проход, пока не пройдут все. Во время стоянок местные жители приносили им пищу в таком количестве, что христиане имели всего в изобилии. Из этих трех отрядов Тамплиеры вели один, Госпиталиты – другой, а патриарх и Балиан Ибелин – третий. Патриарх и Балиан оставались последними, в надежде выпросить у Саладина остальных христиан.

Саладин приказал конвоировать христиан таким образом, пока они шли по его стране, до владений Триполя; когда же они прибыли в Триполь, то граф Триполя приказал запереть ворота и не впускать никого; даже выслал своих рыцарей в поле, чтобы отнять у них то имущество, которое им предоставил Саладин. Большая часть бедных удалилась в земли Антиохии и Армении; другие остались у Триполя, и после были впущены туда. Но жители Аскалона не нашли себе приема в окрестных замках, и потому пошли на зимовку в Александрию; когда христиане приблизились к Александрии, паша (bailli) устроил им стан, окружил его и приказал охранять, чтобы им не приключилось какого-нибудь бедствия. Так они благополучно провели зиму до марта, когда они пустились морем в христианскую землю.

При этом я расскажу вам, как поступали с ними в Александрии. Сарацинские старшины (prodome, т. е. prud'horames) города Александрии выходили ежедневно за город и награждали христиан деньгами и хлебом. Богатые же люди, имевшие довольно денег, закупили товары, поместили их на корабли и, отправившись за море, нажились. Вот что с ними приключилось: в Александрии зимовало 38 кораблей пизанских, генуэзских, венецианских и других наций, делавших большие закупки к месяцу марту. Когда наступил март и те, которые наняли корабли, сели на них, осталось, по крайней мере, тысяча христиан, которые не могли нанять кораблей, ни купить съестных припасов для помещения на них. Хозяева кораблей пришли к Александрийскому паше для уплаты ему того, что следовало, и просили возвратить им паруса и рули, желая при первой хорошей погоде и ветре выйти в море. Паша же отвечал им, что они не получать от него ни рулей, ни парусов, пока не поместят на корабли всех бедных христиан. Но они отказывались, говоря, что бедные не имеют ничего, чтобы заплатить за переезд и купить съестные припасы. «Что же вы хотите сделать?» говорил паша. Они отвечали, что оставят их и не возьмут на корабли. Тогда паша спросил их, христиане ли они, что они [476] подтвердили. «Как же, продолжал паша, вы хотите оставить их в рабстве у Саладина. Это невозможно; вы должны их взять с собою. И вот как я поступлю в этом случае, для Бога и для них: я дам им столько хлеба и воды, сколько им нужно, а вы посадите их на корабли; иначе я не отдам вам пи рулей, ни парусов». Когда мореходы увидели, что им нечего делать, они согласились. «Но вы дайте мне клятву, сказал паша, призвав всех святых, что вы отвезете их как следует в христианскую землю, и не высадите их за то, что я принудил вас, иначе, как вместе с богатыми людьми, и не причините им никакого зла; если же я узнаю, что вы поступили с ними дурно, то я отмщу на купцах вашей земли, которые явятся в нашу страну». Так отправились в безопасности те христиане, которые, пройдя сарацинскую землю, пришли на зиму в Александрию. Теперь расскажу я вам о Саладине.

Саладин, овладев Иерусалимом и отправив первый отряд христиан с Тамплиерами, не хотел оставить города прежде, нежели он будет сам в Тампле для молитвы, и до выхода из города всех христиан. Он послал в Дамаск привести достаточное количество розовой воды, чтоб омыть Тампль до своего входа в него; говорят, что с этою целью прибыли четыре или пять верблюдов, тяжело навьюченных. Но прежде, нежели Тампль был омыт розовою водою и он вошел в него, было приказано сбросить на землю большой золоченый крест, помещенный над Тамплем. Сарацины, опутав его веревками, волокли его до ворот башни Давида; там они разбили его на куски, и, когда тащили, сопровождали крест страшными криками; я не утверждаю, чтобы это было сделано по приказанию Саладина. Когда храм был омыт, Саладин вошел в него и возблагодарил Бога за то, что он предал в его руки свой дом. После того он отправил часть своей армии для осады Тира. Другая же часть оставалась пред Иерусалимом, пока не вышли из города все христиане, которые должны были выйти. Наконец, и сам он отправился к армии, которую послал против Тира.

Далее автор рассказывает историю Палестины в эпоху третьего крестового похода (См. о том ниже, в ст. 52), завоевание Византии латинами, попытку крестоносцев овладеть Египтом во время пятого похода; и, наконец, останавливается на завоевании Иерусалима Фридрихом II и оканчивает свою хронику возвращением его в Европу (1230 г.). Неизвестные продолжатели довели труд нашего автора до 1275 года.

Казначей Бернард.

L'estoire de la conqueste de la Terre d'outremer etc. Стр. 9-63 (по изд. Гизо).

Казначей Бернард (Bernardus Thesaurarius) жил в конце XII и в первой половине XIII века. О нем мы знаем одно, благодаря упоминанию итальянских хроник, что он служил при лице императора Фридриха II Гогенштауфена и был его казначеем. Бернард оставил нам единственную полную историю всего времени крестовых походов, и притом на старо-французском языке. Для начала ее, от 1096 г. до 1184 г., автор ограничился переводом истории Вильгельма Тирского (см. о нем выше, на стр. 115), и затем продолжал ее сам до 1230 года; неизвестное лицо или несколько лиц, один за другим, довели его хронику до 1275 года. Это произведение сделалось известным сначала в латинском переводе, который был сделан монахом XIV века Франциском Пипином из Болони: Муратори не нашел оригинала и издал в VII томе своего сборника Rerum italicarum scriptores один этот перевод, в 1725 году. Но в 1729 г. о. Мартен нашел оригинал на старо-французском языке и, опустив начало, служащее переводом Вильгельма Тирского, поместил самостоятельный труд Бернарда от 1184 года вместе с продолжателями до 1275 г. в V томе своего сборника: Veterum scriptoram etc. collectio (Par. 1724 -33, в 9 том.). – Новейшие издания: в Recueil des historiens des croisades (Par. 1841-44, в 2 томах), т. II; и у Guizot, в его Collect, t. XIX. Par. 1824, вместе с переводом на современный французский язык.

(пер. М. М. Стасюлевича)
Текст воспроизведен по изданию: История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых. Том III. СПб. 1887