АБУ-Л-ФАЗЛ БЕЙХАКИ. ИСТОРИЯ МАС'УДА. 1030-1041. DrevLit.Ru - библиотека древних и средневековых рукописей

АБУ-Л-ФАЗЛ БЕЙХАКИ

ИСТОРИЯ МАС'УДА

1030-1041

[ЛЕТОПИСЬ ГОДА ЧЕТЫРЕСТА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОГО]

Наступило лето четыреста двадцать четвертое. Первый день месяца и, года; был четверг ¹. В дороге пришло письмо от начальника почты в Рее: «Ташферраш здесь показал большую силу и cын Каку и все, кто находится по сторонам, повесили головы. Дебир Тахир должность кедхудая исправляет хорошо, никакой неурядицы нет. Сын Говхарагина, Шахренуш, зазнался и захватил было Казвин, принадлежавший его отцу. [Ташферраш] послал Ярук-Тугмиша, джамедара, и несколько сильных саларов: Говхараина Хазине[дара], Хумарташа-и хейль туркмен, и покончил с делом этого негодяя, а сейчас совершает объезд [по окрестным местам], чтобы поубавить спеси; и в Ираке поднялась суматоха». Вместе с похвалой было отвечено, что у нас-де есть намерение из Буста пойти в Герат. Когда прибудем туда, то назначим верного человека и пришлем с ним подарки Таш[феррашу], дебиру Тахиру и тем, кто ходил на войну с сыном Говхараина, Шахренушем, а также приказы отправиться в Рей, Джибаль и Хамадан. Когда [государь] приехал в Герат, то с помощью Мас'уда, сына Мухаммеда Лейса, человека доблестного, умного, проницательного и незаурядного, служившего эмиру в Герате и умершего в молодые годы, были справлены подарки и посланы. Говорили, /362/ что высочайшее знамя пойдет следом в Нишабур, дабы зиму и весну провести там и Мас'уд с подарками отправился.

Десятого числа месяца мухаррама ² ходжа Ахмед, сын Хасана, занемог. Недуг был весьма тяжкий, так что навис приговор смерти. Он не мог являться в везирский диван, сидел у себя дома и занимался каким-нибудь делом, принимался за людей, а люди грызли его. Он притянул Абу-л-Касима Кесира, который прежде был сахиб-диваном Хорасана, понуждал рассчитаться, угрожал и даже приказал доставить дыбу, кнут и палача и хотел было его сечь. Тот протянул руки к моему наставнику и взмолился о помощи. Наставник написал записку эмиру и устно через Абдуса дал знать: «Я не говорю, что не нужно требовать расчета от государственного дивана ³ и средства ⁴, которые [327] числятся за ним, ему придется отдать во что бы то ни стало ⁵, однака слуг и рабов государевых, возвышенных султаном-отцом, нельзя истреблять нарочно. Наш везир тяжко болен и, потеряв надежду выжить, хочет до смерти успеть свести счеты. У Бу-л-Касима Кесира есть старые заслуги и он сделался знаменитым человеком. Ежели высочайшее усмотрение одобрит, то его надобно спасти». Узнав это, эмир соизволил сказать: «Ты, Бу Наср, сходи к великому ходже под предлогом навестить болящего, а Абдус, чтобы пришел вслед за тобой, справился о здоровье от нашего [имени] и сделал, что требуется на сей счет». Бу Наср отправился.

Придя в серай везира, он увидел в суффе Абу-л-Касима Кесира, с ним шел спор о [казенных] средствах, [тут же находились] доставленные мустахридж, дыба, кнут и орудия пытки, пришел и палач. [Бу-л-Касиму] передавали грубые сообщения ходжи. «Остановите на час это дело,— сказал Бу Наср,— покуда я повидаюсь с ходжой». Он вошел к ходже и увидел его одного на почетном месте, лежащего на спине, очень озабоченного и больного. «Как себя чувствует ходжа?»— спросил Бу Наср. «Сегодня мне лучше,— ответил ходжа,— да только меня все время удручает этот племянник Кесира. Сей человечишка утаил [казенные] средства и желает их присвоить, но не понимает, что прежде чем умереть, я их вытяну у него из глаз и зубов, прикажу вздернуть на дыбу и сечь, покуда он не вернет обратно то, что украл». «Зачем господину горячиться?— заметил Бу Наср,— Бу-л-Касим ни в коем случае не осмелится присвоить достояние государственного казначейства ⁶. Прикажи, я выйду к нему и выну у него из /363/ ушей хлопчатую бумагу ⁷».— «Не стоит,— ответил ходжа,— пусть на себе почувствует возмездие».

На этом подошел Абдус, отвесил поклон и сказал: «Государь султан спрашивает и говорит, как себя чувствует сегодня ходжа?» Тот поцеловал подушку и ответил: «Сегодня по милости государя лучше, через каких-нибудь два-три дня я поправлюсь настолько, что смогу явиться на поклон». Абдус продолжал: «Государь говорит, мы, дескать, слышим, великий ходжа возлагает на себя непосильный труд, печалится и ввязался в дела Бу-л-Касима Кесира касательно [казенных] средств. Никто не посмеет утаить достояние государственного казначейства, пусть этот труд [ходжа] на себя не берет. Сумму того, что с Бу-л-Касима надлежит получить, пусть ходжа напишет и передаст Абдусу, дабы [Бу-л-Касима] привели ко двору и не отпускали с раннего утра, пока еще солнце не бросило тени ⁸, до тех пор, покуда он не отдаст [казенное] добро. И сказал государь, пусть, мол, мустовфии напишут памятку и вручат Абдусу, и еще он сказал, что надобно, мол, Бу-л-Касима отправить с ним во дворец». [Затем] Бу Наср и Абдус сказали: «Ежели мнение господина найдет возможным, пусть [328] [Бу-л-Касим] явится к государю». «Нет и нет милости!» — ответил тот. «Он стар,—доложили они,— и заслуги у него есть».

Долго они таким образом разговаривали, покуда [ходжа] не дал разрешения. Бу-л-Касима ввели, он поклонился очень вежливо. Ходжа его усадил и спросил: «Зачем ты не отдаешь султанское достояние?» ⁹. Тот ответил: «Да будет долгой жизнь господина! Я отдам все, что по правде будет установлено и господин не будет недоволен мной».— Вернешь то, что украл, выкинешь из головы мечту стать везиром и никому до тебя не будет дела»,— промолвил [ходжа]. «Слушаюсь, все что верно, я отдам, а мечты о везирстве у меня нет и не было; ежели бы она была, то великого ходжи здесь не было бы из-за тех посягательств, кои на него совершали».—«Ты их совершал или кто другой?» — спросил [ходжа]. Бу-л-Касим опустил руку и достал из-за голенища сапога письмо, отдал его гуляму, чтобы тот передал ходже. [Ходжа] взял и стал читать, развертывая письмо своей рукой. Прочитав до конца, он снова его свернул и прикрыв унван ¹⁰, положил перед собой. Несколько времени он оставался в задумчивости и как будто был смущен, затем /364/ сказал Абдусу: «Ступай, сегодня вечером я дам распоряжение, чтобы выявили [казенные] средства и недоимку с него, а завтра [справку] вместе [с Бу-л-Касимом] доставят во дворец, дабы мнение государя повелело, что найдет нужным».

Абдус откланялся и удалился. Выйдя из серая, он остановился, покуда не вышел Бу Наср. Сойдясь вместе, Абдус сказал Бу Насру: «Странное дело, [ходжа] прицепился к человеку, приготовил дыбу, дело дошло до последней крайности, передано было и устное сообщение от султана по этому же делу, а [тут Бу-л-Касим] дал ходже какое-то письмо, тот прочитал и [сразу] уважил».— «Ты еще молод, ходжа,— рассмеялся Бу Наср,— он его сейчас [даже] отпустит, и Бу-л-Касим придет ко мне домой, приходи и ты ко мне». В час вечерней молитвы Бу-л-Касим явился в дом Бу Насра и поблагодарил его и Абдуса за их заботу и пожелал много добра султану за то, что он удостоил его высочайшим вниманием. Он попросил, чтобы наилучшим образом передали и рассказали эмиру, что за ним по государственному казначейству ничего не числится. Горстку излишков, однако, собрали, а мустовфии из страха перед ходжой Ахмедом присчитали [стоимость] продовольствия, которое он [Бу-л-Касим] и его люди съели за время пребывания [его] сахиб-диваном, и месячное жалование, кое они получали, и все это сильно преувеличили. То, что у него есть, он имеет по повелению государя. Коль скоро он не будет прощен, на [жизнь] раба [государя] посягнут. «Все это будет сказано,— ответил Бу Наср,— даже больше того, но расскажи случай с письмом, что случилось, почему человек смягчился, когда прочитал, [расскажи], чтобы Абдус мог завтра пересказать эмиру», Бу-л-Касим поведал: «То было [329] повеление эмира Махмуда, с его печатью, уничтожить ходжу Ахмеда, ибо необходимо возмездие за пролитую по его приказу кровь. Я же пошел наперекор такому падишаху, как Махмуд и, чтобы человек остался жив, ответил: не мое, мол, дело. Будь у меня желание, его тотчас же убили бы. Когда ходжа прочитал письмо, ему стало совестно, и после вашего ухода он много извинялся».

Абдус пошел и рассказал все, как было. Эмир спросил, в каком состоянии ходжа. «Он болен,— ответил Абдус,— я узнавал у лекаря. [Тот] говорит, что наступила слабость и к тому еще две-три болезни. Излечить их трудно, ежели он от них избавится, то будет необычайно».— «Надобно сказать Бу-л-Касиму Кесиру, чтобы он сдался,— промолвил эмир,— не упорствовал бы и не упрямился, дабы его не огорчать. Мы на этой неделе поедем в Нишабур; Бу-л-Касиму с ходжой надо остаться здесь, [посмотрим] каково будет состояние болезни». С этой надеждой Бу-л-Касим вновь обрел жизнь.

/365/ Восемнадцатого числа месяца мухаррама ¹¹ султан выехал из Герата в Нишабур. Ходжа со всеми чиновниками остался в Герате, Первого числа месяца сафара ¹² эмир расположился в Шадьяхе. В тот день стояла сильная стужа и было много снега. [Государь] дал распоряжение, чтобы висаки гулямов и дворцовых людей построили в Нишабуре поближе к нему, а подальше расположили бы челядь.

В субботу прибыла спешная почта из Герата, что ходжа Ахмед, сын Хасана, через неделю после отбытия высочайшего знамени отошел [в иной мир], после того как обидел многих чиновников. Наставник мой, прочитав письмо, пошел к эмиру, представил письмо и сказал: «Да будет государю мира жизнь долгая — досточтимый ходжа Ахмед приказал долго жить Высокому собранию». «Жаль,— промолвил эмир,— Ахмед единственный человек [нашего] времени, редко бывает такой, как он». [Государь] очень жалел и скорбел и сказал: «Ежели бы его продали обратно, мы не пожалели бы никаких сокровищ для него». Бу Наср ответил: «Сему слуге довольно счастья было умереть в благосклонности [к нему] государя». [Затем] он пошел в диван, час-другой провел в размышлении и на смерть [ходжи] сочинил стихи. Вместе с другими [моими] бумагами они утрачены, но в памяти у меня остался один стих:

*О объявляющий смерть затмением солнца и месяца,
Ты возвестил утрату, омрачение и скорбь!*

Со смертью этого вельможи умерли доблесть, благочестие, способность и великодушие. Сей мир не вечен для прохожего, все мы [лишь] на стоянке каравана и уйдем один вслед за другим, никто здесь не останется. Жить надобно так, чтобы после смерти за человека молились. Ходжа Бу Наср, оплакавший этого вельможу в стихах, тоже скончался в [330] Герате. Я расскажу [об этом] в своем месте. Сын Руми в этом смысле прекрасно сказал стихи:

*Время отнимет все мне доверенное
И нет в вещах благ, данных и отнятых,
Оно облекло меня в одеяние юности и речи
И то, чем облекло, похитило скоро*.

/366/ Я удивляюсь алчности людей и спорам друг с другом, множеству золота и страданию, почитанию и униженности, ведь голодного нищего, несчастного и стонущего, и богача, [владеющего] всеми благами, когда придет смерть, не отличить друг от друга. Человек — тот, коего имя после смерти остается в живых. Рудаки сочинил кыт'у:

Долга ли жизнь иль коротка она,
Ведь все равно придется умереть —
Смотается с катушки наконец
Нить жизни, будь она даже предлинной.
Живи ты хоть в несчастье и невзгодах
Или в спокойствии, богато, в холе,
Мирись хоть с самой малой долей мира,
Хоть захвати от Рея до Тараза, —
Все это для души лишь суета.
Что значит сон — одно воображенье!
Все в день кончины станет безразлично,
Ты друг от друга их не отличишь!

Когда эмир кончил прием, он остался с вельможами и столпами [царства], с сипахсаларом Али Дая, старшим хаджибом Бильга-тегином, аризом Бу-л-Фатхом Рази, Бу Сахлем Хамдеви и Бу Насром Мишканом и затем сказал: «Ходжа Ахмед скончался. То был старец мудрый, издавна вельможный; нас он не заставлял ломать голову. Обязательно нужен везир, потому что без посредника дело не пойдет прямо. Кого вы знаете, кто бы мог возглавить эту большую должность? Они ответили: «Государь знает слуг как своих, так и тех, коих возвысил покойный эмир. Кого [государь] назначит, тому все будут повиноваться и блюсти величие его должности; никто не осмелится возразить против высочайшего мнения государя». «Ступайте туда и сядьте без посторонних, где место дебиров». Они уселись в тереме посередине сада, где было место дебиров посольского дивана.

[Эмир] позвал Бу Насра обратно и сказал: «В то время, когда мой отец посадил Ахмеда, он назвал несколько имен, которые были поставлены выше Хасанека, скажи, кто они?» Бу Наср ответил: «Бу-л-Хаеан Сейяри, но султан Махмуд заметил: «Человек он способный, но его высокий рост и чалму я не люблю, ему быть сахиб-диваном, ибо есть в нем способность и честность». О Тахире Мустовфи эмир сказал, что он-де из всех /367/ самый достойный, однако медлителен, а я тороплив, рассержусь, а у него руки-ноги отнимаются. У Бу-л-Хасана [331] Укайли есть достоинство и способность, однако он деревенщина, но [умеет] передать устные сообщения, которые я посылаю, а к тому что он разговаривает неотесанно, я привык; получив ответ, он принесет ¹³. Бу Сахль Хамдеви возвышен нами, он долго был помощником Ахмеда, сына Хасана, однако еще молод, ему надобно еще некоторое время побыть помощником, покуда поболее образуется, тогда он будет стоить важного дела и должности в Газне, а область эта очень велика. Нужен человек, который нас не заставлял бы ломать голову. Хасан приобрел значение, но не знает счетоводства и письмоводства, но его наместники правят должность [сахиб-дивана] в Нишабуре они могут благодаря его силе. Достойней всех Ахмед, сын Абдаида. Таких как он у Алтунташа больше нет, а Хорезм страна общая. Таково положение с этим народом, да будет долгой жизнь государя. В конце концов султан назначил [везиром] Хасанека, но потом каялся. Все они и по сейчас живы, кроме Хасанека. Но у государя ведь есть и свои стоящие рабы и слуги». «Нужно написать имен всех людей и представить вельможам»,— сказал эмир. Бу Наср написал и пошел к ним. Они ответили: «Один достойней другого, государь кого надобно облечет доверием». Эмир сказал Бу Насру: «Бу-л-Хасан Сейяри исправляет должность сахиб-дивана Рея и Джибаля и благодоря ему это дело приведено в порядок. Бу Сахль Хамдеви отправился в Рей, потому что от дебира Тахира кроме пьянства и легкомыслия ничего не получается. Тахир Мустовфи годится для счетного дела. Бу-л-Хасан Укайли — для нашего собрания. Наше сердце, как в конце концов у султана, остановилось на Ахмеде, сыне Абдаиде потому что он сумел привести в Амуй столь громадное войско, знает хорошо письмоводство, счетоводство торговое дело ¹⁵ и человек благоразумный». Бу Наср ответил: «В пору халифов из рода Аббаса и во времена [правления дома] Самани везирство давали кедхудаям эмиров и хаджибом кедхудаем Бу-л-Хасана Симджури был Кесир, [эмиры дома] Самани несколько раз его /368/ выпрашивали у Бу-л-Хасана чтобы поручить должность везира, Бу-л-Хасан говаривал, что у него, мол, помимо [Кесира] никого нет. Дела в Хорезме были в порядке. Сын ходжи Ахмеда, Абдалджаббар, когда его отец получит степень везира, сможет заступить на его место».

Эмир велел принести чернила и написал своей рукой записку Ахмеду такого содержания: «У нас к ходже есть дело государственной важности. Сей хейльташ послан спешно. Надобно, чтобы как только ты ознакомишься с этим письмом, написанным нашей рукой, срочно через Нису приехал ко двору и не мешкал бы в Хорезме», [эмир] отдал Бу Насру и сказал: «Припиши что-нибудь свое и упомяни в обращении «шейх мой», «поверенный мой», [332]. На случай, ежели в Хорезме произошел бы беспорядок, пусть вместо себя оставит надежного человека, а сына своего Абдалджаббара пусть возьмет с собой. Как только ему будет оказана честь приема у нас, он с подарком и лаской, [с соблюдением] правила и порядка вернется в Хорезм. И от себя тоже напиши письмо и расскажи обстоятельно, что зовут его ради того, чтобы назначить везиром, что, мол, султан со мной в тайности говорил [об этом, упомяни это], дабы его ободрить. Бу Наср составил письмо [от имени] султана, как он умел это сделать, потому что по этой части был искусником своего времени. От себя он написал записку такого содержания:

«Да будет долгой жизнь ходжи сейида и да здравствует он многие лета во славе и счастье! Пусть ведает он, что в тайнике рока заключено много участей, и тайна та ведома господу богу, велик он и всемогущ, ибо участи предопределил он. Еще государь султан, великий благодетель, предпочел избрать сего друга [ходжи сейида] Бу Насра Мишкана узнать эту тайну — султанское послание написал я своей рукой по высочайшему повелению, да вознесет Аллах его еще выше, и оно было скреплено царской печатью; к нему приложена записка, [написанная] высочайшей рукой. А сие письмо я пишу от себя по высочайшему распоряжению, его придется несколько растянуть. Пусть [ходжа] как можно скорей приедет, потому что грудь везирства истомилась по человеку, который достоин ее, а [достоин] ходжа сейид. Пусть приезжает он поскорей, дабы глаза [сих] ничтожных узрели свет от встречи с ним. /369/ *Аллах всевышний да продлит его дорогую, драгоценную жизнь, доведет до цели его намерение и да сведет меня с ним по милости своей!*» Эти письма [Бу Наср] снабдил царской печатью. Назначили одного из хейльташей и девсуваров и наказали ему, чтобы он в десять дней съездил в Хорезм и вернулся обратно в Нишабур. Тот сейчас же поехал.

Седьмого числа месяца сафара ¹⁶ из Буста спешной почтой прибыло письмо, что факих Бу Бекр Хусейри, который оставался там больной, помер. Сколь удивительны превратности судьбы! Между ходжой Ахмедом, сыном Хасана, и этим факихом постоянно была неприязнь, а смерть их обоих случилась почти одновременно.

В это же время пришло известие, что посол ал-Каима биамриллах, Бу Бекр Сулеймани доехал до Рея и вместе с ним слуга из личных слуг халифа. Подарки находятся при нем, а прочие важные предметы — при после. [Государь] повелел оказать им добрую встречу. Они пробыли там одну неделю, и содержали их прекрасно. Со значительным отрядом телохранителей и людей, кои заботились о нуждах их, они прибыли в Нишабур. Эмир приказал, чтобы в округ Бейхак спешно отправились люди и заготовили продовольствие и корм для животных ¹⁷. Восьмого числа месяца раби ал-ахир ¹⁸ нишабурские факихи, казии и [333] вельможи выехали для встречи. В среду отправились мертебедары и посольские приставы. От ворот рейской дороги до самой пятничной мечети сделали украшения, а также на базарах рассыпали и разбрасывали много диремов, динаров, сахару и [всяких] диковинок.

[Посла] поместили в саду Абу-л-Касима Хезани и [это] заняло время до часа пополуденной молитвы. [Туда] отнесли много роскошного угощения из яств и десять тысяч диремов на баню. Каждый день [оказывали] какую-нибудь новую любезность. По прошествии недели, когда [посол] отдохнул, устроили блестящее шествие от дверей сада Шадьях до дверей серая посла. Все войско, служилая знать и серхенги сидели верхом, держа [в руках] значки. Пешие в полном вооружении построились перед конницей, а мертебедары в два ряда. В суффе на престоле сидел эмир, да будет им доволен Аллах, и находились военачальники и хаджибы. День был весьма торжественный. Одного хаджиба и несколько сипахдаров, пердедаров, щитоносцев, заводных лошадей и около двадцати мулов ¹⁹ [отправили за послом]. Рано утром в серай посла за дарами ездил посольский пристав.

Посла и слугу [халифа] посадили верхом, а халифские дары в сундуках навьючили на мулов. Во главе казначейские помощники вели в поводу восемь оседланных лошадей /370/ с золотыми сбруями и седлами; свернутый стяг в руках одного всадника и жалованную грамоту и послание в руках другого всадника держали, как полагалось, перед послом, а впереди них хаджибы и мертебедары. Раздались звуки рогов и барабанов и поднялись клики, ты сказал бы, что ужасающий шум сей есть наступление дня страшного суда; держали и несколько слонов.

Посла и слугу [халифа] спешили и ввели к эмиру. Посол приложился к руке, слуга облобызал землю и оба стали на месте. «Как поживает государь, повелитель верующих?» — вопросил эмир. «Он в полном здравии и благополучии, все дела [его] в согласии с желанием и он доволен великим султаном, долгая жизнь ему, [который] для него — опора величайшая» — ответствовал посол. Хаджиб Бу Наср взял посла под руку и подвел его от середины суффы к престолу и усадил. В этой суффе сидели [только] сипахсалар Али Дая и ариз везира ведь не было, как я рассказал.

Посол начал говорить: «Да будет долгой жизнь государя! Когда я прибыл в столицу халифата и изъяснил Высокому собранию послушание, повиновение и подданство султана, как он признал обязательным [для себя] исполнить обряд оплакивания по ал-Кадиру биллах, и как совершил торжественное поздравление повелителя верующих, [ныне] украшающего [собой] престол халифата, и как он позаботился об обряде чтения хутбы, и каким образом он затем исполнил требования присяги на верность и достойно отпустил меня обратно,— [334] повелитель верующих, как подобает его высокой доблести, воссел на престол я на той же неделе открыл общий прием. С каждым, кто подходил к его престолу, он беседовал, хвалил султана и находил нужным сказать [о нем] столь много хорошего, что даже изволил промолвить: «Величайшая опора наша и ныне наикрепчайшая—Поборник веры в Аллаха, Хранитель стран божиих, Отмститель врагам Аллаха, Абу Са'ид Мас'уд». И на том же собрании он повелел написать на имя султана жалованную грамоту на владения унаследованные, благоприобретенные и на те, что он захватит вновь. Он прочитал ее во всеуслышание, принесли чернила и он украсил ее высочайшей подписью и печатью. «В час добрый!» — произнесли высочайшие уста. Потом он велел запечатать [жалованную грамоту] и ее препоручили любезному слуге вместе с посланием. [Повелитель верующих] потребовал стяг, [его] принесли и он своей рукой свернул его. Принесли ожерелье, пояс, перчатки и венец; каждую вещь по отдельности он вручил [слуге] и помолился, чтобы господь бог, /371/ велик он и всемогущ, благословил [их]. Принесли и шитые одежды. Он упомянул о разных великолепных предметах, а также о царских верховых животных, коих вслед за сим привели, и между прочим [сказал], чтобы принесли чалму и меч. Высочайшие уста произнесли слова: «Сия чалма свернута нашей рукой, [ее] надобно вручить все так же связанной Поборнику веры в Аллаха, пусть он возложит [ее] на голову после венца». Он обнажил меч и промолвил: «Надобно повергнуть зиндиков и карматов и соблюсти в этом обычай отца [султана]—Десницы державы и веры —и силой меча захватить другие владения, кои находятся в руках супостатов». Все это передали мне на том же собрании, а сегодня доставили сюда, дабы султан по [своему] усмотрению распорядился [ими], как сочтет необходимым».

Эмир, да будет им доволен Аллах, сделал знак Бу Насру Мишкяну, мол, надо принять жалованную грамоту и послание. Бу Наср вышел из ряда и сказал послу по-арабски, чтобы он встал и жалованную грамоту, завернутую в черный шелк, поднес эмиру и положил на престол. Бу Наср принял [ее], отошел в сторону ²⁰ и остановился. Посол, стоя, сказал султану: «Ежели [государь] соблаговолит, пусть сойдет с престола, дабы в добрый час надеть на себя халат повелителя верующих». «Постелите мусаллу!» — велел [государь]. Оружничий, державший при себе мусаллу, постелил. Эмир обратился лицом к кибле; затрубили в золотые рога, которые держали на середине сада. Звуки их смешались со звуками других рогов и поднялся рев, а у дворца забили в литавры и заиграли на рогах и слоновых зерцалах ²¹. Подбежал Бильга-тегин и другие хаджибы и, взяв эмира под руки, [помогли] сойти с престола. [Эмир] сел на мусаллу. Посол потребовал сундуки с дарами, [их] принесли. Вынули семь фереджи ²², одно из них было [335] черного шелка, а прочие разные из багдадских тканей. Эмир приложился к ним устами, исполнил два рак'ата молитвы и взошел на престол. Поднесли венец, осыпанный самоцветными камнями, ожерелье и перчатки, [тоже] украшенные [самоцветами], поцеловали их и положили на престол по правую руку от эмира. Свернутую чалму поднес слуга. Эмир приложил ее к губам и, сняв шапку, возложил ее на голову, правой рукой подержал стяг, подвесил меч на перевязи, [затем] поцеловал и отложил в сторону.

/372/ Бу Наср прочитал послание и перевел его на персидский язык, прочитал и жалованную грамоту. Начали осыпать деньгами, так что середина суффы стала золотой от рассыпанных монет, а середина сада — серебряной от кошельков. Посла повезли обратно, кидая [в народ] ценные вещи, так что не было [им] предела. В час предзакатной молитвы посол прибыл домой в великом благолепии. Несколько дней подряд непрестанно продолжалось ликование и музыка. Веселились и ликовали ночью и днем. Ни в какие времена никто подобного не запомнил.

В это время пришло известие, что сын Ягмара туркмена и сыновья других туркменских предводителей, коих Ташферраш, сипахсалар Ирака, приказал убить, прибыли с Балхан-куха со множеством других туркмен в то время, как Ташферраш двигался в Рей, и намереваются напасть на окраины владения, чтобы отомстить мусульманам за отцов. Эмир, да будет им доволен Аллах, приказал сипахсалару Али Дая отправиться в Туе, а старшему хаджибу Бильга-тегину — в Серахс. Отправили разведывательный отряд разведать положение туркмен. Старший хаджиб Бильга-тегин со своими гулямами и хейлем выступил из Нишабура, а сипахсалар Али [Дая двинулся] на другой день, в среду. Пошли письма к Бакалиджару с гонцами на верблюдах-скороходах, чтобы он был бдителен и осторожен и послал сильное войско в Дихистан, дабы оно стало в рабате ²³ и охраняло дороги. Пошли также письма в Нису и Баверд, чтобы шихне и население тех областей слушались сипахсалара Али [Дая] и хаджиба Бильга-тегин а.

Спешный хейльташ, ездивший в Хорезм к ходже Ахмеду, сыну Абдассамада, привез обратно ответ и сообщил: «Он меня держал два дня и подарил дорогого коня, двадцать штук одежды и двадцать тысяч диремов, сказав, что двинется вслед за мной через три дня». Ответное письмо было такого содержания: «Высочайшее повеление прибыло, [написанное] рукой ходжи Бу Насра Мишкана и украшенное царской печатью; к нему была приложена записка, [начертанная] высочайшей рукой. [Я], слуга, приложил их к голове и очам ²⁴. Бу Наср тоже написал записку по высочайшему повелению и довел до моего ведома несколько слов, от коих слуга [государя] был весьма испуган [336] по той причине, что услышал он нечто такое, чего он не стоит, чего он никогда и в мыслях не допускал и чего не заслуживает. Хейльташэ он, [слуга], отпустил обратно, а должность, которую исправляет, передаст Бу Насру Баргаши, ибо он человек способный и добропорядочный. Харун весьма /373/ умен и воздержан. Ежели будет угодно Аллаху всевышнему, он в отсутствии слуги [государя] таким и останется. Абдалджаббара слуга [государев] привезет с собой в силу высочайшего повеления, дабы он вернулся обратно, получив указания и счастье сослужить службу высочайшему двору. Слуга [государя] отбудет отсюда вслед за хейльташем через три дня, дабы поскорей прибыть к высочайшему двору». Он написал ответ и моему наставнику с обычным обращением: «Превосходительному шейху, сейиду Абу Насру, сыну Мишкана — Ахмед, сын Абдассамада, его малый и ничтожный [слуга]». Он высказал ему много слов с подобострастием, так что Бу Наср удивился и сказал: «Совершенный человек сей вельможа. Я был с ним знаком, однако не знал, что он таков». Письма [мой наставник] отнес к эмиру.

Когда пришло известие, что ходжа приближается к Нишабуру, эмир приказал, чтобы все выехали встретить его. Все было приготовились поехать, как узнали, что он уже прибыл ко двору с сыном в. среду, в первый день месяца джумада-л-ула ²⁵. Приезжавшие люди приветствовали [его]. Эмир открыл прием. [Ему] объявили, что приехал ходжа Ахмед, и он велел ходже явиться. [Ахмед, сын Абдассамада], облобызал два-три раза землю и остановился у шатрового столба. Эмир сделал знак Бильга-тегину, Бильга-тегин сделал знак одному хаджибу, распорядился ввести [ходжу Ахмеда] в суффу и усадил его в отдалении от престола. Для ходжи Ахмеда приготовили в подарок тысячу динаров, а он извлек из рукава жемчужное ожерелье,— говорили, оно стоило [тоже] тысячу динаров,— хаджиб Бильга-тегин принял его и передал хаджибу Бу Насру, чтобы тот поднес эмиру. «В каком, состоянии ты оставил дела Хорезма, Харуна и войска?», — спросил [эмир]. «Благодаря величию высокой державы, как желательно, никакой неурядицы нет»,— ответил [ходжа]. «Ты потрудился, надобно отдохнуть»— промолвил эмир. [Ходжа] откланялся и удалился. Коня выкликнули по кунье [ходжи], поспешно снарядили, и он поехал в серай Абу-л-Фазла Микала, который убрали и привели в порядок для него, и [там] расположился; а сын его в другом серае поблизости от помещения отца.

Приставу было распоряжение посылать побольше яств и угощений. Каждый день [ходжа] являлся во дворец на поклон и удалялся. Когда прошло три дня, эмир велел усадить его в тереме близ суффы, удалил также посторонних из своего собрания, и Бу Наср Мишкан, Бу-л-Хасан Укайли и Абдус носили между [ними] устные сообщения. Эти негласные переговоры длились до часа пополуденной молитвы. [337]

Много было разговора, о везирстве, но ходжа не соглашался и говорил: «Слуга [государя] чужой /374/ среди [придворных] людей и не знаком с правилом этой службы, ему бы лучше оставаться все тем же помощником да исполнителем».

Рассказ об этом, ежели его изложить [обстоятельно], затянулся бы. Короче говоря, [дело] было решено, и [ходжа] услышал много милостивых, задушевных слов от Высокого собрания и из благословенных уст [его], И он удалился с тем, чтобы написать, как положено, соглашение и испросить в нем [согласие на свои] условия исправлять должность [везира]. Коня его опять выкликнули по кунье. Когда людям стало ясно, что везирeм будет он, они стали в нем заискивать и оказывать услуги. [Ходжа] написал соглашение и послал к моему наставнику. Эмир собственноручно написал ответы и согласился на все, что тот требовал и просил в условиях. Приготовили самый великолепный халат и в понедельник, шестого дня месяца джумада-л-ула ²⁶, халат надели [на ходжу], пояс к нему был тысячный. Хаджиб Бильга-тегин взял его под руку и посадил около престола. Эмир сказал: «Да будет благословен [сей] халат для нас, для ходжи, для воинства и для раиятов!» Ходжа встал, поклонился и поднес эмиру жемчужное ожерелье ценой в пять тысяч динаров. Эмир вручил ходже бирюзовый перстень с начертанным на нем именем эмира и сказал: «Сей перстень— царство, его мы отдаем ходже, он наш наместник. С бодрым сердцем и большой радостью надобно приняться за работу, ибо после нашего приказа, приказывать надлежит ему по всем делам, кои направлены на благо державы и государства». Ходжа ответил: «Слуга [твой] повинуется и приложит все старание, какое требует покорная служба, дабы оправдать благоволение государя»,— облобызал землю и удалился.

Одному из принадлежащих ему гулямов, как водится, дали халат хаджиба, и он ушел вместе с ним. Когда ходжа пришел домой, все [султанские] родичи, свита и придворные вельможи отправились к нему с поздравлением и богато осыпали его деньгами. Золото, серебро и то, что [ему] поднесли, он целиком [приказал] вписать в реестр и послал эмиру очень много. А то, что привезли из Хорезма, он тоже послал отдельно с сыном Таша Махруя, поскольку отец с сыном в чести не были, а Таш в битве с Али-тегином погиб на глазах хорезмшаха. Эмир все одобрил, а сына Таша сделал своим телохранителем, ибо таких как он не было и трех-четырех среди трех-четырех тысяч гулямов. У него появились завистники и поклонники тоже из числа дворцовых гулямов. Случилось так, что однажды ночью к нему пришел с намерением один из его товарищей по висаку, обуянный к нему страстью. /375/ Сын Таша ударил кинжалом, и тот гулям был убит. Упаси боже от злосчастья! Эмир повелел отплатить ему тем же. [338]

«Да будет долгой жизнь государя! — сказал дворецкий ²⁷,— жаль было бы закопать в землю такое лицо». «Дать ему тысячу палок и оскопить! Ежели помрет, значит ему отплатили, а коль выживет, посмотрим, на что он будет годен».

Он выжил и вернулся к своему ремеслу слуги, сделался еще в тысячу раз лучше и прекрасней, чем прежде, и его произвели в хранители эмирского чернильного прибора. Конец его жизни был таков. В пору эмирства Абдаррашида его заподозрили в том, что он вошел в соглашение с эмиром Мерданшахом, да будет им доволен Аллах, которого содержали в крепости, и тот будто бы принял от него присягу на верность. [Эмир Мерданшах] с другими лицами и с сим беднягой были казнены. [Их] положили на клыки слонов и с ними вместе несколько хаджибов, старшин и серхенгов унесли с майдана и бросили. *Да будет милость Аллаха над всеми ними*.

Ходжа Ахмед сел в диване и начал править должность везира отменно хорошо. Он установил строй и порядок, потому что был человек способный и достойный, тихий и вежливый, ученый и обходительный при многих душевных свойствах мужа выдающегося. Много прекрасных дел он совершил, так что стало ясно, сколь совершенный человек он был. Эти два бейта будто сказаны про него:

*Явилось везирство покорно к нему,
Ему приготовясь усердно служить.
Везирство его лишь было достойно,
А он был достоен только везирства*.

При том он был отважен, храбр и смел. В благословенную пору падишаха Мас'уда он водил рати и совершал славные подвиги. За все время его везирства за ним заметили только одно-два прегрешения, но ведь человека безгрешного и быть не может. Первое, он в начале везирства [своего] во всеуслышание сказал несколько неприятных слов ходже Али и ходже Абдаррезаку, сыновьям ходжи Ахмеда, сына Хасана, и при этом пренебрежительно отозвался об их столь почтенном отце. Люди, знатные и простые, остались недовольны. Второе, в конце [своего] везирства при эмире Мавдуде /376/ он сказал несколько слов об Ар-тегине ²⁸, которого сам возвысил ²⁹, отчего сей турок оскорбился и заподозрил недоброе, а ходжа из-за этого погиб. В своем месте я об этом расскажу, оно весьма замечательно ³⁰; это—*люди высокообразованные*.

В пятницу, в десятый день месяца джумада-л-ула, эмир повелел надеть на сына везира Абдалджаббара халат и также изволил сказать, что необходимо потребовать с гурганского правителя Бакали-джара откупные деньги и привезти его дочь, на которую заключили брачный договор, прежде чем он уедет из Нишабура. Было решено послать туда послом Абдалджаббара, сына везира, вместе с одним [339] законоведом и служилыми людьми, как положено. Эмир промолвил: «Это — первая служба, которая возлагается на твоего сына». Наставник мой Бу Наср составил черновики писем и устных сообщений и [их] переписали. С Абдалджаббаром были назначены законовед Бу-л-Хасан Каттан, из числа выдающихся учеников имама Казн Са'ида, и Кафур Му'аммири, доверенный слуга [эмира] Махмуда. Справили балдахин, служителей и дары, как положено по правилу и обычаю. Двенадцатого дня месяца джума-л-ула Абдалджаббар с этими людьми отбыл из Нишабура в Гурган.

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ЗНАЧЕНИИ МИРА

Скажу я несколько слов о мире обманчивом, одной рукой рассыпающем сахар, а другой рукой отравляющем ядом, одних испытующем несчастьем, других одевающем в рубашку благоденствия, дабы людям умным стало ясно, что привязываться душой к благам мирским — нелепо. Мутанабби говорит стихи:

*Кто в мире долго прожил, [у того] изменился он
На глазах так, что представляется истина ложью*.

До этого места я довел сей том «Истории», [когда] падишах Фаррухзад отдал благородную и драгоценную душу свою отнимающему жизнь и препоручил ему. Полили его водой, омыли и воссел он на коня деревянного ³¹ и, вместо множества цветущих садов, дворцов и чертогов деда, отца и брата, он удовольствовался четырьмя-пятью локтями земли, а над ним сложили груду праха. Дакики ³² сказал по этому случаю ³³ стихи:

Увы, как Мир Бу Насра жаль, как жалко! /377/
Не много радости познал он с детства,
Но у владык великодушных, славных
Дни жизни коротки, цветам подобно.

Стихи

Где царь царей, царь Нуширван?
Где живший до него Шапур?
Уж древних греков славных, владык земли, не поминают!
[Где] устроители земель, к которым Тигр тек и Хавур?
Судьбы превратность: разорено именье, двор покинут.
Они листок увядший от ветра с запада и всхода.
Стихи Абу Таййиба Мус'аби ³⁴
О призрачный мир наслажденья, увы нам,
Ни с кем ты не ровен, ни с кем ты не ладишь!
На вид ты как месяц, на слух ты как солнце, [340]
Когда ж отнимаешь, ты — коршун, ты — сокол.
На вкус ты отрава, послушать — ты лютня,
Подвижен как ветер, сверкаешь алмазом.
Алоэ Кимара ты, мускус Тибета,
Ты амбра состава Йемена, Хиджаза.
Снаружи ты дом, весь в рисунках Азера,
Внутри же свинья и мерзостный боров.
Одному ты блаженство, другому ты ад,
Кого вознесешь, кого в пропасть спровадишь.
Плодовый ты сад, и богатств в нем довольно,
Но к этому скуп ты, тому благодетель.
Ты весь испытанье, ты полон видений,
Ты кажешься будто шитье по атласу.
«Шах и мат!» от тебя перенял шахматист,
Для тебя все мы пешки в шахматной игре.
Почему кто умен, тот живет в нищете,
Почему дураку жить в довольстве дано?
Зачем живут мало фазаны, павлины,
К чему долголетье гадюке и грифу?
/378/ Сто с лишним годов сумасброду-невежде,
А муж сей араб зачем жил шестьдесят три? ³⁵
Если действуешь ты не в противность всегда,
Отчего же ты любишь того, кто скверней?
О мир наслажденья! В судьбе сей, конечно,
Повинны мы сами, ибо жаждем тебя.

Предопределяющий течение жизней, создатель ночи и дня, преславный и всемогущий, да вознесется величие его и да святятся именa его, положил сроку жизни и царствования эмира Фаррухзада, да будет над ним милость Аллаха, такую меру, и скорбь превеликая поразила сердца людей знатных и простых по случаю безвременной кончины его при столь многих достославных деяниях и достохвальном образе жизни и явном правосудии, дошедшем до всех стран света. Стихи:

*Однако же люди — доброе слово,
Так будь добрым словом тому, кто помнит!*

Поскольку он отошел [в иной мир], господь бог, велик он и всемогущ, в счастливый час, блаженный и великий, привел в столицу, к престолу предков, дабы его украсить восшествием на него, — память хосроев, наидостойнейшего из государей, великого султана и благодетеля Абу Музаффара Ибрахима, сына Поборника веры в Аллаха. Древние старики узрели [в нем] исчезнувшие следы Махмуда и Мас'уда. Да будет сей повелитель ублаготворен постоянно и да насладится он царством и юностью. В понедельник, девятнадцатого числа месяца сафара лета четыреста пятьдесят первого ³⁶, когда я довел «Историю» до сего места, великий султан Абу Музаффар Ибрахим, сын Поборника веры в Аллаха украсил государство этого обширного земного пояса своей особой. Время прекраснейшим языком сказало, стихи: [341]

Ушел падишах высокого рода,
Сел на престол царь, рожденный от гурии.
Весь мир по усопшем погружен в печаль,
Весь мир торжествует от севшего вновь.
И если отняли светильник от нас,
Свечу на замену поставили нам.
Такого, как царь Ибрахим, получил
Всяк, кто утратил царя Фаррухзада ³⁷.

Величие сего падишаха было, во-первых, оттого, что из крепостного мрака [взошло] столь яркое солнце, что достигнув девятнадцатой степени, оно осветило весь мир, когда попало в эмирский дворец. Родичей, свиту и весь /379/ народ он расставил в таком порядке, как того требовало дело управления государством и степень царской власти. В указаниях и речах к живущим на свете он представил и изъяснил значение самодержавности. Сначала он изволил исполнить обряд оплакивания брата и дал понять на самом деле, что для сей паствы пришел такой пастырь, что она уже больше не понесет убытка от волков и диких зверей. Воинство, которое не было довольно, он с помощью царственных подарков полностью оживил и привел к единодушию и согласию. Он выслушал слова жалобщиков и страждущих и оказал правосудие; он —чтобы не сглазить ³⁸ —второй Нуширван ³⁹.

Ежели кто-нибудь скажет: «Великий! Высочайший! Есть дело эмирского достоинства», то ежели оно попадет в руки самодержавного, умного и могущественного властелина, он его таким способом разрешит и так с ним справится, что его будут истинная вера и мир земной, а ежели попадет в руки слабого [падишаха],то он сам себя изведет и народ из-за него изведется. Боже сохрани, чтобы кто-нибудь оказался куплен их благодеяниями и говорил бы непутевые слова о царствовании владык этого дома. Но видавшие свет старики, претерпевшие превратности судьбы, из сочувствия и по любви говорят: вот, дескать, такое-то дело он сделал достойно, а в таком-то — допустил ошибку. Так бывало, начиная с Адама и до наших дней. Рассказывают, что *пришел человек к пророку, да благословит его Аллах и семейство его и да приветствует, и спросил его: «Скверная ли вещь господство? Тот, привет ему, ответил: «Процветает дело господства, ежели оно взято по праву и законно»*. Великий султан взял по праву и законно и явил то, что являют могущественные властелины. Еще хадис. Когда царь Парвиз ⁴⁰ скончался, весть дошла до пророка, привет ему, и он спросил: «*Кто преемник его?» [Ему] ответили: «Дочь его, Пурандохт». Он сказал, привет ему: «Никогда не будет хорош народ, который предоставляет повелевать женщине*». Это самое большое доказательство. Царству нужен муж смелый, способный и сильный, ибо ежели он не таков, то мужчина и женщина одинаковы. Ка'б-Ахбар ⁴¹ высказал [суждение]: «Султан и народ подобны шатру, воздвигнутому и [342] держащемуся на одном столбе, а тяжи его натянуты и прикреплены к колышкам; шатер мусульманства — царство, подпора — падишах, тяжи и колышки — раияты. Ежели приглядеться, то основой является подпора, на коей держится шатер; когда она ослабнет и упадет, ни шатра не останется, ни тяжей, ни колышков». Нуширван говорит: «Не живите в городе, где нет властного, сильного государя, справедливого судьи, /380/ длительных дождей, ученого лекаря и проточной воды. Но ежели даже все есть, но нет могучего падишаха, то и это исчезнет». *Пошли сии дела кругом ⁴² благодаря эмиру, как шар вращается вокруг оси, а ось есть царь*.

Явился владыка справедливый и добрый, да будет он явен всегда и да здравствует! И ежели из рода Махмуда и Мас'уда воссел [на престол] царства государь могущественный и властный, то нет ничего удивительного. Ведь Якуб, сын Лейса, был медником, а Бу Шуджа Азуд ад-довле в-ад-дин не был ли сыном Бу-л-Хасана Буйе, который покорно явился к сынам дома Самани из среды дейлемцев. Благодаря своему величию и способности и промыслу господа бога, да превознесется слава его, Бу-л-Хасан Буйе обрел царство; потом его сын Азуд; благодаря своим способностям и величию стал могущественней отца и родственников и содеял и явил то, что рассказано в «Венечной книге» Бу Исхака Саби ⁴³. Предания о Бу Муслиме, поборнике дела дома Аб-басова, о Тахире Зу-л-яминейне и Насре, сыне Ахмеда Самани, читают много. Рек господь бог, да будет он славен и превознесен, а он правдивейший из возвещавших о достоинстве Саула: *и умножил он ему объем в знании и в теле* ⁴⁴. Всюду, куда обращается заботливость творца, да вознесется величие его, и проявляются все добродетели и высокие качества души, там из-под пепла возгорается огонь.

Работая над этой «Историей», я попросил факиха Бу Ханифу Искафи сочинить касыды на смерть султана Махмуда, на восшествие на престол эмира Мухаммеда и на взятие государства Мас'удом. Я предсказывал, что коль скоро он без вознаграждения и без месячного содержания [сумеет] сочинить этакие касыды, то ежели какой-нибудь падишах пойдет ему навстречу, Бу Ханифа доведет [свое] слово до большой высоты ⁴⁵. Предсказание оправдалось. То, что прошло над сердцем, по тому прошлось перо. Когда престол достался великому султану Ибрахиму, он увидел несколько книг, написанных факихом Бу Ханифой, и одобрил их слог и слово, и [мое] предсказание получило признание. По восшествии на престол царства [султан] заказал Бу Ханифе стихи. Тот сочинил касыду и был вознагражден. Затем [султан] потребовал еще стихов, и прочие стихотворцы после того, как оставались семь лет без покровительства и наград и о них не спрашивали, /381/ снова получили жалованье. Бу Ханифа сделался видным человеком и сочиняет блестящие касыды. Вот одна из его касыд: [343]

Сто тысяч похвал премудрого господа
Да будут туче милосердия Ибрахима,
Солнца царей семи земных поясов,
Ибо силой его цветет величие древнее.
Ради того, чтоб расцвел сад прославления,
Снова полился щедрости ливень,
Снова запел соловей мастерства
И донеслось из сада дыхание славы.
Хотя по превратности судеб мира
Жемчужина долго пребывала в раковине,
Но, слава Аллаху, в конце концов
Сменились невзгоды благополучием.
С небес искусства снизошел Джем ⁴⁶,
Вновь захромал черт, побитый камнями.
Лев, оскаливший зубы, расправивший когти,
И усобицы бык сами собой утратили силу.
Что может поделать фараонов волшебник,
Коль посох Авраамов сделался змием.
Каждый из тех, кто познал Соломона,
Тот прекрасным трон Билькис не сочтет.
Как поступить, от творца знает царь,
Не доверяет он звезд предсказаньям.
Пути не проложит к нему раскаяние,
Ибо в гневе бывает он мягок.
Везир у него по его доброй воле,
Недимы — по доброму нраву его.
О царь, властелин, государь!
Речь к тебе поведу, как нанизанный жемчуг.
Меньше не станет побед падишаху,
Когда он забаву надвое разрубит.
Задумаешь дело, пусть свершится оно по желанию.
Терпенью отдай предпочтение пред страстью.
У каждого бывает такая пора,
Что мать-государство его от груди отлучает
И сторонится его как недруга недруг.
Если не выдержать кожу на дне колодца,
Она от воды чистой не станет. /382/
В шахматное царство сыграй кое с кем.
. . . . . . ⁴⁷
Как пойдет для начала соперник?
Что судьба под гилимом скрывает?
Возьмись за клинок, откажись от вина.
Коль услышал, что царство без пользы.
Если перо ты с мечом подружишь,
То справишься с царством в семь земных поясов.
Не такой-то совершил преступление, ни имярек,
Ни лежала надежда на ком-то, ни кто-то был страшен,
Все зло и добро, что нас постигает,
Бывает велением милосердного бога.
Мужчина змеею гюрзой должен быть,
А не представлять собой рыбу.
Не следует быть и змеею и рыбой,
Ни эта, ни та, неприятного нрава. [344]

Ниже подлеца ты никого не считай,
Хотя б возносил его всякий высоко.
Обычай, повадка сей шайки злодеев,
На страуса очень походит, коль взглянешь.
Никто не друг и бoг не помощник
Тому, чью душу пожрал адский пламень.
Краткий рассказ многословия краше,
Жемчужин рудник не дает, а серебра — море.
Будь неподатлив и лют наподобие бeсов,
Коих за свойствo сие исторгнуло небо ⁴⁸.
Доколе стан добронравных прям как элиф,
Доколь словно джим ⁴⁹ людей добрых кудри,
Пусть будешь свеж ты и румяно лицо,
А зложелатель боль мучений терпит.
Да будет поприще твое поприщем скромных,
Как в пору хаджжа к опоре хатим ⁵⁰.
Подобно деду деда и деду отца твоего
Будь милостив и к знатным и к люду простому.

Тоже его

Слава ланитам прекрасным как серебро
И паре черных кудрей твоих в виде двух джимов!
Твой с головы и до ног я, ничего другого не вижу.
Коль рассказ поведу я о твоей, красоте, то на неделю.
Видишь ли стан словно тополь, ступающий плавно и томно,
Что природы рука на серебро кладет груду роз?
/383/ . . . . . . . ⁵¹. . . . . . . .
От свиданья с тобой нет у друга в руках ничего,—
Для мужа с благим устремлением бедность мученье.
Ты лицом и тeлом на луну и на рыбу похожа,
Видал ли кто-либо луну нежней, чем естествo рыбы?
За «сиротство» твое и двуличие тебя осуждают —
Не роза всяк тот, кто двулик, сирота ⁵² не всегда жемчуг.
Если пряди волос на висках твоих не будут спокойны,
То не диво, коль заскочат они в ямки заушные белые.
Не похищай мой разум! Не хватает того, чтобы ради тебя
Был сражен и убит твоими кудрями мудрец.
Был ли смущен и испуган жеманный твой взор,
Если только не испугала его кудрявая прядь вороная?
Кто же твои кудри такие, что пугают твой взор,
Иль кто ты сама, что их учишь внушать боязнь другому?
Ты больше не будь такой дерзкой и смелой,
Если слышала имя царя семи земных поясов,
Хусроя Ирана, эмира арабов, персидского шаха —
Лучше кратко сказать — Ибрахима, властителя мира.
Того, кто как дед и отец, во всех случаях жизни, всегда
Поминал и славил Аллаха, ты получаешь от мудрого бога.
Царь — в сердце народа, праведник — в сердце своем,
У такого царя государство бессильным не станет. [345]
Не являет он миру какой-либо доблести, покуда
В сердце своем первенство не отдаст помыслам умных людей.
Терпеливый искатель, своих тайн сердечных хранитель,
Победитель могучий, милосердный к своим побежденным.
Его помысел словно судьба и диремы как звезды,
А страсти старых и юных — все тот же дьявол проклятый.
Без того, чтобы совершить какой-либо грех,
Он тринадцать лет терпел гнет злодейки судьбы,
Если кто-нибудь в жизни пробудет тринадцать лет
В заключении, тому жизнь покажется адом.
Тринадцать годов царь царей оставался в тюрьме
И из всех услад мира в недимы ему досталось терпенье.
Только господь его охранял от дурного народа,
Хоть претерпел он строгости разной для страха.
Раз царство богом дается и он же его отнимает,
К чему же тогда поговорка, мол, *царство бесплодно*?
О хусров, шах, эмир, государь справедливый!
Зачем же тогда надо бить в барабан под гилимом?/384/
Послушай кое-какие советы и за них не серчай,
Ведь такой раб как я простодушен и глуп.
О мудрый шах, уму поучайся у неумных людей,
Ведь скосивши калам ⁵³, научились писать люди верно ⁵⁴.
Могучим мечом обнови Махмудов обычай,
Ведь решению судьбы никто сопротивляться не станет.
Надень меч через плечо, но не взыщи за минувшее,
Если желаешь, чтобы имя твое докатилось до Мекки.
Для начала ты мощь покажи, потом избери себе кротость;
Когда кротость не от мощи исходит, человек не кроток.
Кто из тазиков и турок этой великой столицы
Тебя не любил бы сильней серебра и злата?
Со стариками такими, даже с такими юнцами
Хорасанское ожерелье вскоре будет в порядке нанизано.
То, что из славной повадки своей ты являешь,
Ни один не делал хусров, ни эмир, ни за'им.
Что за беда, что Авраам не владел речью,
Зато превратил он посох в змия.
Не следует быть совсем непреклонным с врагом,
Иногда неплоха пополам поделенная точка.
Ныне завистник так схоронился, молчит,
Что вчера я не отличал его от Дабшалима ⁵⁵.
Человек туповат по природе, не скородум,
Его уловка — молчание, как у недруга бедного.
Славу воздай господу мира, кто удостоил
Древним царством тебя без чьих-либо стараний.
Сделал то ни такой-то, ни другой, ни старый, ни юный,
Ни от смены года то было, ни от звезд предсказанья,
Нет, все свершилось по воле владыки вселенной,
По воле властителя мира, по приветствию слуг,
Дабы сказали: мученик царь был высоких помыслов,
Из всех царей его добрый нрав был наилучшим.
Ликуй, веселись и вино пей из ручек кумира,
Чьи уста словно мим созданы для лобзанья,
Твой враг сокрушен, разбит и узами связан,
Он ниспровергнут и в сокрушении остался без сил, [346]
Справедливостью и радушием благоустрой государство,
Да не будет здрав никогда тот, кто не славит тебя!

Эти две касыды написаны со столь многим назиданием и советом, а к великим, могущественным и славным повелителям такое слово и надобно обращать, справедливое и суровое, и побуждать их возвести величественное здание, дабы они, хотя в их естестве это заложено от природы, двигали дело, /385/ благодаря слову и побуждению. Независимые владыки с высокими помыслами были как раз из тех, кто хранил слово как сокровище. Всех ближе к нам Сейф ад-довле Абу-л-Хасан Али ⁵⁶. Следует посмотреть, поскольку он был муж отважный и способный, преисполненный усердия, какое похвальное слово ему сочинил Мутанабби; доколе на свете будет существовать арабский язык, то слово не будет забыто. С каждым днем оно будет делаться свежее и слава Сейф ад-довле благодаря ему останется живой. Вот как он сочинил: ⁵⁷

*Друг мой, я не вижу стихотворца иного!
Раз их ищут, от меня исходят касыды.
Нет удивленья обилию мечей! Оно
Теперь лишь единому Сейф ад-довле! ⁵⁸
Нрав его благородный проявляется в битве,
Держась доброты и прощенья, он опускает меч.
Когда увидал я, что род людской не стоит его,
То понял: людскому веку он оценку дает.
Достоин званья Сейф тот, кто рубит шеи,
И повелителя — тот, кому не в тягость несчастье.
Рум, беднейшая из божьих стран, ее сыны
Согласны в том, и в похвале тебе у них отказа нет.
Не раз подвергал ты Рум грабежам, пока не бросил,
И франки дальние за ним от страха сна не знали.
Виднеются их замки на горах высоких,
А конница твоя их окружает ожерельем.
Походов ратных друг, его мечи не отдыхали,
Тогда лишь разве, как застывал Сейхан ⁵⁹.
Никто не получал пощады помимо юных жен
С губами алыми, высокогрудых.
Оплачивают их во тьме ночной батрики ⁶⁰,
Зато у нас они товар без спроса.
Так судит рок в среде своих людей:
Кому несчастье достается, кому барыш.
Хотя и убивал ты, однако за отвагу
В среде людей ты полюбился как прощатель.
Столь много жизней ты сгубил, что если б прожил их,
То век бы ликовал весь мир, тебя благодаря.
Ты — меч державы и поражает им Аллах,
Ты — знамя веры и повязал его господь.
Люблю тебя, о солнце века и луна его,
Хоть и бранят меня за то два Фаркада ⁶¹ и Суха ⁶²,
Все потому, что добродетели твои сияют
И жизнь легкая тебе чужда*. [347]

Не будь у этого мужа столь высоких помыслов, где бы Мутанабби нашел смелость сочинить о нем такое слово, ведь большие люди скрытую насмешку не терпят и за нее отрубают голову. Сколько свет стоит, владыки совершают великие дела и поэты их воспевают. Нужно посмотреть на величие славного дома султана Махмуда, да будет им доволен Аллах, на то, что сочинил в похвалу ему Унсури, несколько блестящих касыд коего я привел в моей «Истории» ⁶³. Очевидны ясные признаки, что от этого великого падишаха, султана Ибрахима, увидят махмудовские деяния, дабы наездники прозы и поэзии вступили на ристалище красноречия и показали изумительное искусство гарцевать, так чтобы утереть нос предшественникам. *Аллах, да славится поминание его, по милости и могуществу своему облегчит и упростит ему [дело], ибо всесильный над ним, и он угоден Аллаху*.

То, что сочинил Дакики, я тоже написал вслед за этими словами, дабы когда читатели «Истории» дойдут до этого места, они ознакомились бы с ним себе на пользу. Затем я снова возвращусь к истории поры павшего жертвой султана Мас'уда, да будет над ним милость Аллаха, чтобы начать оттуда, где я отложил перо, ежели будет угодно Аллаху, велик он всемогущ. Дакики говорит, стихи:

Двумя вещами забирают владенья,
Одна словно шелк, другая будто шафран.
Одной господь бог дал название злато,
Другая — железо Йемена с закалкой.
В ком возникает мечта добыть себе царство,
Того небо подвигнуть должно на сие.
Речистый язык нужен, щедрые руки,
Коварство всегда, постоянно любезность.
Царство твое ведь добыча, коей не взять
Ни орлу в поднебесье, ни страшному льву.
Две вещи есть, кои добыть его могут:
Индийский меч и самородное злато.
Мечом его надо присвоить себе,
Динаром связать ему ноги, коль сможешь./386/
Кто счастьем владеет, мечом и динаром.
Копьем с длинным древком, кто царского рода,
Тому нужны мудрость и щедрость и смелость:
Судьба разве даром дает государство?

Написана и эта касыда. Как стало видно в недавние дни по делам сего могущественного государя, мы, старики, коли живы будем, еще узрим похвальные деяния, ибо когда в молодом деревце заметны целость, блеск и полномочие, то можно понять, каковы у него будут плоды. И я, Бу-л-Фазл, пребуду в сем обманчивом, пожирающем людей, мире дотоле, покуда не напишу книгу о деяниях сего царского дома и о счастливой поре этого падишаха, да живет он долгие годы. И когда я дойду до тогo места, то внесу [свою] долю участия, и хусройский: [348] шелк, который я начал ткать, его именем превращу в золотую парчу, клянусь Аллахом, подателем помощи при [исполнении] намерения и убеждения, по милости и превосходству его! ⁶⁴

23. О нем. Бартольд, Обзор, 81. Из последних археологических работ см. Г. А. Пугаченкова, Архитектурные памятники Дахистана, Абиверда, Серахса. Труды ЮТАКЭ, II, стр. 193 и сл.

24. Знак глубокого уважения и готовности служить.

25. 4 апреля 1033 г.

26. 9 апреля 1033 г., в среду.

27. *** — в его ведении находились гулямы-телохранители.

28. МИТТ, 278 — Тегин-Арук.

29. АП: “на сестре коего был женат”.

30. В сохранившейся части “Истории” Бейхаки об этом ничего нет. См. примеч. к летописи 423 г.

31. Т. е. положили в деревянный гроб, чтобы отнести к месту погребения.

32. Абу Мансур Мухаммед б. Ахмед Дакики (ум. между 977—981 гг.) — таджикский поэт; положил начало поэтическому эпосу Шах-намэ.

33. Не по случаю смерти Фаррухзада, конечно, так как Дакики в это время уже давно умер. Цитированные стихи относятся, вероятно, к кому-нибудь из саманидских царевичей или членов династии Мухтаджидов.

34. Абу Таййиб Мухаммед б. Хатим Мус'аби — малоизвестный вельможа, везир и поэт при дворе Саманидов.

35. Правильней читать не ***, как указано в некоторых списках и как сделал Е. Э. Бертельс. "Муж сей араб" — Мухаммед, основатель ислама, умерший в возрасте 63 лет. Бертельс. История..., 131.

36. 6 апреля 1060 г.

37. *** Абу-л-Фазл Бейхаки несколько изменил, применительно к упоминаемому событию, принадлежащие бухарскому поэту Фазл б. Аббасу Рабинджани следующие ниже стихи, написанные на смерть Наср б. Ахмеда Самани: *** В свое время Дж. Дармстетер отметил эти стихи как старейший случай изъявления формулы le roi est mort, vive le roi, хотя еще раньше арабский поэт Абдаллах б. Хумам Салуси выразил эту же формулу в стихах по случаю смерти халифа Муавик (661 г.) и восшествия на престол Язида. Бертельс, История..., 343—344.

38. Добавлено по АП.

39. Далее до слов “Но видавшие свет старики”... текст оригинала местами испорчен и смысл его не всюду ясен.

40. Хусров Парвиз (590—628) — царь из династии Сасанидов.

41. Ка'б ал-Ахбар, Абу Исхак б. Мати б. Хайсу — еврей из Йемена, принявший мусульманство при халифе Абу Бекре. Старейший авторитет в области иудейско-мусульманских преданий у арабов. Ум. в 652 или 654 г.г.

42. Т. е. все дела потекли в порядке.

43. См. выше, стр. 193.

44. Кор. 2₂₄₈.

45. См. выше, стр. 267.

46. Джем — мифический царь-пастух Иима Хшаета (Джемшид Шах-намэ), по зороастрийской традиции (Авеста) он первый человек, который от божества Ахура Мазды получил наставление в маздаизме.

47. Неясное по смыслу полустишие: ***

48. Т. е. с подлецами и злодеями будь неподатлив и лют как бесы, которых за непослушание отвергло небо.

49. Т. е. стан, локоны на висках и, в следующей касыде, рот красавицы сравниваются с начертанием букв ***

50. Часть южной стены храма в Мекке.

51. В ГФ, СН и ВМ этот бейт представлен в таком виде, что смысл его не понятен, в АП он целиком опущен. См. к нему примечание в ГФ, 283.

52. *** — сиротство, а также единственность в своем роде, бесподобность; сиротой — *** — называют крупную редкостную жемчужину.

53. Чтобы писать, нужно сперва очинить калам (тростниковую палочку), срезав один конец наискось, наподобие стального пера.

54. ***

55. Дабшалим — индийский царь Девасарм, для которого была написана книга “Калила и Димна”. См. бейрутское издание этой книги, 1899 г., предисловие.

56. Сейф ад-довле Абу-л-Хасан Али б. Хамдан (915—967) — наиболе значительный из представителей династии Хамданидов, правившей в Халебе. Известен своими войнами с византийцами и покровительством ученых. Меценат Мутанабби.

57. Бейхаки цитирует, опустив начало касыды и ряд бейтов в приведенной ниже части ее. Ср. *** Укбари.

58. Игра слов: сейф — меч, Сейф ад-довле — почетное прозвище “Меч державы”.

59. Сейхан — река в юго-восточной части Малой Азии.

60. *** от латинск. patricius — так арабы называли военачальников христианских народов.

61. Два Фаркада — две звезды, избираемые в качестве путеводных при странствовании по пустыням.

62. Суха — название очень слабо светящейся звезды в созвездии Малой Медведицы.

63. Касыды Унсури, по-видимому, были приведены в утраченных начальных томах “Истории” Бейхаки.

64. Далее следует том VIII. Судя по содержанию начальных строк его, между написанием конца тома VII и началом VIII прошло некоторое время. Собственно говоря, том VII остался незаконченным, события, повествуемые после главы “О значении мира”, вызванные смертью эмира Фаррухзада, являются продолжением событий 424/1032—1033 гг.

Текст воспроизведен по изданию: Абу-л-Фазл Бейхаки. История Мас'уда. Ташкент. Изд-во АН УзССР. 1962

АБУ-Л-ФАЗЛ БЕЙХАКИ

ИСТОРИЯ МАС'УДА

1030-1041

[ЛЕТОПИСЬ ГОДА ЧЕТЫРЕСТА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОГО]

Комментарии