АБУ-Л-ФАЗЛ БЕЙХАКИ

ИСТОРИЯ МАС'УДА

1030-1041

Во имя Аллаха милостивого, милосердого! /1/

Повествующий эту быль, Абу-л-Фазл Бейхаки, дебир, о виденном им самим рассказывает так:

Когда покойный султан Махмуд, сын Себук-тегина Гази, - да будет им доволен Аллах, получил в Газне [божие] повеление переселиться в иной мир [и] вверенную на время драгоценную душу отдал обратно творцу душ, старший сын его и наследник престола, эмир Мас'уд, пребывал в Исфагане, собираясь двинуться на Хамадан и Багдад, и обретался очень далеко от престола царства. Основываясь на этом, хранители и столпы Махмудовой державы, как-то: старший хаджиб эмир Али Кариб ¹, Азуд ад-довле эмир Абу Якуб Юсуф, сын Насирад-дина Себук-тегина, брат султана ², который был сипахсаларом, эмир Хасан ³, везир, который был известен под именем везир Хасанек, Бу Наср Мишкан ⁴, начальник посольского дивана, Бу-л-Касим Кесир, начальник воинского дивана, Бектугды, начальник дворцовых гулямов ⁵, Абу-н-Наджм Аяз ⁶ и Али Дая, родственник султана, все они совместно с прочими знатными и могущественными мужами, с одобрения друг друга, и как того требовало время ⁷, привезли из Гузганана ⁸, расположенного близко от столицы, меньшого сына покойного султана, да просветит Аллах его доказательство, эмира Абу Ахмеда Мухаммеда ⁹ и посадили его заместо великого отца на престол царства, а старший хаджиб, эмир Али Кариб, самый именитый из хранителей державы, стал во главе правления и начал вершить государственные дела. Когда эмир Мас'уд, да смилуется над ним Аллах, отменив решение идти на Багдад, прибыл из Исфагана в Рей, из Рея в Нишабур и из Нишабура в Герат, эмир Али, опять-таки с согласия и одобрения прочих могущественных сановников, заключил эмира Мухаммеда в теги-набадскую крепость Кухтиз ¹⁰. Извиняясь тем, что это было совершено ради пользы [государства], они сие послание ¹¹ посредством Менгите-рака, брата старшего хаджиба, и Бу Бекра Хусейри, недима покойного султана, доставили ко двору государя султана Мас'уда, да будет ими доволен Аллах ¹². [44]

[ЛЕТОПИСЬ ГОДА ЧЕТЫРЕСТА ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО]

/2/ СПИСОК ¹³ С ПОСЛАНИЯ, КОТОРОЕ СТОЛПЫ МАХМУДОВОЙ ДЕРЖАВЫ ИЗ ТЕГИНАБАДА ОТПРАВИЛИ К ЭМИРУ МАС'УДУ В ГЕРАТ

«Да пребудет долгой жизнь властителя мира, преславного султана-благотворителя, в величии и могуществе, в царском достоинстве и преуспеянии, в обретенном спокойствии и неусыпном стремлении к заветной цели на этом свете и в загробном мире!

Отписали слуги государя из Тегинабада в понедельник третьего числа месяца шавваля о положении победоносного воинства, кое ныне находится здесь, в том смысле, что как только будет сюда высочайшее повеление, полк за полком, решившись служить высочайшему двору властителя мира, преславного султана-благотворителя, да продлит Аллах его век, окажут помощь в победе его стягу ¹⁴, дабы все препятствия и помехи рухнули и сгинули и дела пришли в порядок и выправились. А сердца [слуг его] покорны и решения и намерения их искренни, *слава Аллаху, господу миров! Да будет благословение над посланником его Мухаммедом и всем семейством его!* Суд божий свершается по воле Аллаха, велик он и всемогущ, и по слову и велению его, а не по хотению человеческому, ибо по воле его, хвала ему и слава, совершается коловращение судеб и ему принадлежит вынесение приговора, одарить ли или ввергнуть в несчастье, удовлетворить ли всяческие желания, предоставить ли силу и мощь. И что бы он ни сделал — то справедливо. Царство на земле по милости его достается от сего тому и от того сему, покуда *истинно, Аллах наследует землю и тех, кто на ней, и он есть наилучший из наследующих* ¹⁵. А эмир Абу Ахмед, да продлит Аллах его здоровье, был ростком от корня державного рода покойного эмира, да просветит Аллах его доказательство. [Но] всякий [росток], самый крепкий, самый сочный и самый преуспевающий ¹⁶, /3/ ведь отнюдь даже не допустит и не согласится, коль кто-нибудь из слуг царского дома, или иной кто, станет вести о нем неподобающие речи, ибо что бы ни говорили, возвращается к [45] великому корню. Поскольку в предвечности было решено, что он [эмир Мухаммед] некоторое время будет сидеть на престоле царства Газны, Хорасана и Хиндустана, который был местом эмиров, его отца и деда, да будет над ними милость Аллаха, то ему сесть и украсить [собой] тот престол было неизбежно. В тот день у него было право на то. Не миновать ему было отдавать повеления по разному поводу, как [их] отдают государи, а те, кто состояли при нем, люди разного рода, самые высокие и самые низкие, покорно и послушно исполняли повеления и соблюдали таким образом условия повиновения. Когда же его время прошло и господь бог, велик он и всемогущ, удостоил слуг старшим ростком от корня государства, [то есть] истинным наследником престола, и осенил государство, ибо он был наместником [отца] и наместником наместника, избранника божьего ¹⁷, привет ему, [слуги государя] ныне поневоле поспешают восстановить [его] право и признать послушание ему самой священной для себя обязанностью.

Сего дня, коим помечено послание всех слуг государевых, они поступили согласно высочайшей воле, начертанной высочайшей рукой в записках, и заключили эмира Мухаммеда в крепость Кухтиз. После этого войска при оружии построились рядами от самого сераперде до отдаленного места в поле, и пошли большие разговоры и споры. Он, [эмир Мухаммед] говорил, что его, дескать, нужно отправить обратно в Гузганан вместе с людьми или свезти его самого к высочайшему двору. В конце концов было постановлено на том, чтобы ему оставаться взаперти в крепости со своими домочадцами и недимами, с подчиненными им слугами, покуда не придет о нем высочайшее повеление. Хаджиб Бек-тегин со своим хейлем и пятью сотнями отборных всадников стоит под крепостью, расположившись в шаристане Рутбиль ¹⁸, для охраны ее, дабы, когда слуги [твои] отсюда уедут /4/ и направятся к высочайшему двору, не случилось беды.

Сих двух слуг ¹⁹ избрали из числа вельмож, дабы они, ежели будут спрошены, разъяснили как обстоят дела. По милости властителя мира, преславного султана, да продлит Аллах его царство, подобало бы простить то, что слуги [его] натворили сначала, ибо ежели они и учинили тогда ради спокойствия некое дело и поступили по-своему, то в этом они соблюли указ покойного повелителя, да будет им доволен Аллах. Ныне же, когда объявился государь самый правый, и пришло его повеление, слуги полностью исполнили те условия службы и повиновения, кои обязательно требовались, и пребывают в ожидании ответа на эту службу и [надеются], что он прибудет вскоре [с указанием], как должно поступить с эмиром Абу Ахмедом и насчет других дел, дабы было исполнено согласно с ним. [Слуги государя] послали спешных гонцов из числа хейльташей в Газну и оповестили о делах, которые произошли, и о прибытии в счастливый час в Герат высочайшего [46] знамени, да окажет ему Аллах помощь, дабы государыня-мать и прочие слуги возрадовались и совершенно успокоились. Эту добрую весть везут [также] в Синд ²⁰ и Индию, чтобы в областях тех владений не случились беспорядки. *С соизволения Аллаха, да будет славно поминание его!*».

Итак, Бу Бекр и Менгитерак поехали. Таким же образом отправили в Газну и трех спешных хейльташей, и в пятницу здесь, в Тегина-баде, прочитали хутбу на имя султана Мас'уда. В соборную мечеть явились султанский хатиб, старший хаджиб и все вельможи, жертвовали много диремов и динаров и совершилось славное дело. Было послано письмо, чтобы и в Бусте ²¹ тоже прочитали хутбу. [Там так] и поступили и пышно отпраздновали.

Ежедневно хаджиб Али выезжал в поле и останавливался. Вельможи, придворные /5/ сановники и обладатели меча и пера тоже приезжали вкупе, останавливались, сидя верхом, и до позднего утра обменивались новостями. Ежели с какой-нибудь стороны доходила свежая весть, ее рассказывали, а ежели где-либо происходили беспорядки, то их устраняли с помощью письма и конного [гонца] в соответствии с обстоятельствами и показанием свидетелей; затем они снова возвращались в свои шатры. Эмира Мухаммеда содержали прекрасно, его личным недимам было позволено ходить к нему, а также его кавва-лам и мутрибам. Виночерпии носили вино и разного рода плоды и пахучие травы.

От каввала Абдаррахмана я слышал, что эмир Мухаммед два-три дня был словно ошеломлен и печален; когда он садился за еду, то удалял всех своих людей. На третий день Ахмед Арслан сказал [ему]: «Да будет долгой жизнь господина! Что суждено, то неминуемо сбудется. Пребывать в печали — невелика польза. Господину снова следует обратиться к вину и радостям жизни, а то мы, слуги, опасаемся, как бы его, сохрани бог, не одолела черная желчь ²² и не принесла с собой болезни». Эмир, да будет им доволен Аллах, подавил печаль и в тот день в собрании прослушал несколько песнопений. С каждым днем он постепенно отходил, так что когда рать выступила в Герат, он снова обратился к вину. Однако, [хотя] питье обставлялось пышно, со сладкими закусками, каждая чаша [сопровождалась] печальным вздохом, ибо вино и веселье хороши, когда на сердце спокойно. То, что говорят, будто опечаленным людям нужно пить вино, дабы утешить горе, — большая ошибка. Да, вино сразу утешает и умаляет [горе], но когда /6/ оно окажет свое действие и ложатся почивать, то похмелье столь отвратительно, что [люди] уснуть не могут, и это продолжается два-три дня.

Хейльташи, ездившие в Газну, вернулись обратно и рассказали, что когда радостная весть дошла до Газны, то знать и простой народ, [47] низкие и благородные [там] несколько дней ликовали, приносили в жертву [скот] и раздавали много милостыни, потому что дело упрочилось и пришло в порядок. Серхенг Бу Али, кутвал, сказал, что по всем владениям написали письма об этом известии, и в своем письме упомянул, что по прибытии письма из Тегинабада он отдал распоряжение изготовить с него списки, чтобы послать в Синд и Индию, а также в области Газны, Балха, Тохаристана ²³ и Гузганана, дабы повсюду стала известна важность этого события и [люди] успокоились бы. [И еще] посланные спешные хейльташи говорили: «Вельможи, факихи, судьи и хатиб оставались в рабате Джармак ²⁴ вследствие случившегося события. Когда же мы прибыли туда из Тегинабада, они обрадовались и повернули обратно в Газну. А когда мы доехали до Газны и отдали письмо серхенга кутвалу, он сейчас же распорядился, чтобы в крепости пробили в литавры и протрубили в рога. Радостную весть распространили повсюду, и государыня, родительница эмира Мас'уда, со всеми благородными женщинами спустилась из крепости вниз и отправилась в серай Абу-л-Аббаса Исфераини ²⁵, /7/ как было в обычае у эмира Мас'уда в пору эмира Махмуда. Все ученые законоведы, вся знать и простой народ отправились туда же, чтобы принести поздравления. Толпами туда пришли на поклон и городские мутрибы и трубачи Шадиабада ²⁶, все с сазами. И нас отпустили обратно. Мы получили больше пятидесяти тысяч диремов золотом, серебром и одеждой. День прошел славно, так что никто подобного не помнил. Приехали мы рано на заре, а в полночь повернули обратно с ответами на письма».

Старший хаджиб Али очень обрадовался таким известиям, написал эмиру Мас'уду письмо и послал его с двумя хейльташами. Он обстоятельно доложил о делах и отправил [также] все письма, которые были получены из Газны.

В субботу, в половине месяца шавваля, прибыло письмо от эмира Мас'уда, [привезенное] двумя его всадниками. Один был турок, другой бедуин. Ехали они о четыре-конь и поспели в четыре с половиною дня. [То был] ответ на письмо, которое повезли хейльташи, с упоминанием о заключении эмира Мухаммеда в крепость Кухтиз. Когда Али прочитал письма ²⁷ , он сел верхом, выехал в пате и вызвал [к себе] всех вельмож. Они сейчас же приехали, и Бу Са'ид, дебир, стал во всеуслышание читать письмо, письмо весьма ласковое, полное сердечной теплоты. [Эмир] обращался с любезными словами ко всем своим родичам ²⁸, свите и войскам. Написано оно было рукой дебира Тахира, начальника посольского дивана, и украшено высочайшей печатью. Несколько строк было начертано собственноручно эмиром Мас'удом старшему хаджибу Али. Обращение было: «превосходительный хаджиб, брат», ласка и любезность беспредельны, как равные пишут равным. Когда Бу Са'ид произнес имя султана, все спешились и снова [48] сели верхом [на коней]. Письмо прочитали. Полк за полком подходили войска и их уведомляли о содержании письма, они лобызали землю ²⁹ и удалялись. Повеление [хаджибу] Али было такое: /8/ дескать, надобно отправить [в Герат] родичей султана, свиту и рать, полк за полком, как [хаджиб] признает за лучшее. Затем вслед за ними двинулся бы он сам с индийским войском, слонами, арсеналом и казной и здрав и невредим прибыл бы ко двору, да знал бы, что все государственные дела милостиво возложены на него, и [что] его достоинство и сан превосходят все прочие.

Старший хаджиб промолвил: «Сказать надобно накибам, чтобы воротили рать назад и остановили, ибо сегодня у меня к сим вельможам есть несколько важных дел, и моя священная обязанность о них доложить, а потом, завтра, пусть подумают, как отправить рать, полк за полком, согласно велению султана государя». Накиб каждого отряда ушел, и все войска повернули назад и стали на месте. Старший хаджиб поехал обратно и увел с собой всю войсковую старшину, тазиков и турок. Они расположились в уединенном месте. Али передал Бу Са'иду, дебиру, собственноручное письмо эмира Мас'уда, которое они не видели, дабы тот его прочитал. Рукой [эмира] было начертано: «Нам известно, что в то время, когда отец наш, покойный эмир, скончался и превосходительный эмир призвал [нашего] брата Абу Ахмеда воссесть на престол царства, то ради благополучия царства иного средства не было. Мы повоевали тогда дальние области, весьма славные, и намеревались идти [еще дальше] на Хамадан и Багдад, ибо дейлемцев ³⁰ нечего было опасаться. Мы написали письмо к брату, через того сейида, с соболезнованием и поздравлением и советом. Ежели бы он послушался, сделался бы нашим наместником и прислал бы нам сразу то, что мы просили, то мы его ни в коем случае не стеснили бы, вызвали бы тех лиц из сановников и военачальников, которые по [нашему] разумению были нужны, и двинулись бы на Багдад, дабы царство мусульман стало находиться под нашим и [нашего] брата /9/ началом. Однако брат не нашел для себя пути благоразумия и вообразил, что наши, рабов [божиих], предначертания равносильны предопределению творца. Ныне, поскольку дело дошло до того, что он обретается вольно ³¹ в крепости. Кухтиз, его ни в коем случае нельзя отсылать в Гузганан, и было бы некрасиво брать его с собой [сюда], поскольку он заключен, ибо ежели бы он прибыл в Герат, мы с ним в таком [его] состоянии не могли бы свидеться. Самое лучшее для него — в почете и уважении пребывать в той крепости [вместе] со всеми своими домочадцами и таким числом людей, какое ему там надобно, ибо нет указа задерживать кого-либо из его людей. Хаджиб Бек-тегин, человек рассудительный, пусть находится у подножия крепости со своими людьми. Должность тегинабадского правителя ³² и должность шихне [49] Буста мы пожаловали ему, пусть пошлет в Буст своего наместника. И еще большие будут ему милости, коль поусердствует на службе, ибо мы намереваемся из Герата пойти в Балх и провести там эту зиму. Когда минует праздник нового года, мы отправимся в Газну и уладим, как должно, дело брата, потому что для нас нет человека дороже его; пусть обо всем этом узнают, ежели будет угодно Аллаху, велик он и всемогущ».

Когда это письмо было выслушано, все сказали: «Господин поступил тогда совершенно справедливо, что отправил посла, а теперь [поступил] еще справедливей. Каково мнение хаджиба на сей счет?» — Тот ответил: «Это письмо, ежели вы скажете, нужно бы послать эмиру Мухаммеду, дабы было ему ведомо, что по повелению государя он остается здесь и что пристав /10/ и страж его объявлен, мы же все от его дела отстранены». — «Обязательно надобно послать, чтобы он знал, в чем дело, и впредь вел разговоры с хаджибом Бек-теги-ном», — сказали [все]. — «Кто же отнесет [письмо] к нему?» — «Да любой, кого назовет хаджиб». Хаджиб назвал законоведа Небиха и войскового судью Музаффара и сказал: «Ступайте к эмиру Мухаммеду и представьте ему это письмо. Посоветуйте ему, обойдитесь с ним любезно и расскажите, что мнение государя султана насчет его очень хорошее, а когда мы, слуги, прибудем к высочайшему двору, то сделаем его еще лучше. Дня через два-три мы все отсюда уйдем, и дела, мол, твои теперь зависят от хаджиба Бек-тегина, а он человек благоразумный и мудрый, будет блюсти право твоего величия, и то, что тебе нужно будет сказать, говори ему».

Оба эти человека отправились к Бек-тегину и сказали ему, по какому делу пришли, что без его приказа никто не смеет входить в крепость. Бек-тегин назначил к ним своего кедхудая, и они вошли в крепость, предстали пред лицо эмира Мухаммеда и выполнили обряд приветствия. Эмир спросил, каковы вести от брата и когда рать пойдет к нему. Они ответили: «Известия от государя султана все весьма благоприятны. Рать выступит дня через два-три, а следом за ней — старший хаджиб. Вот ради этого и пришли [твои] слуги», — и они вручили эмиру письмо. Эмир прочитал и слегка насупился. Небих промолвил: «Да будет долгой жизнь эмира! Султан ведь брат, он будет блюсти право эмира и будет оказывать любовь. Не следует огорчаться, нужно быть довольным судом господа, велик он и всемогущ». И много еще таких же добрых слов сказал [Небих]. «Короче говоря, бывает так, как должно быть. Надобно вернуться к радостям жизни, ибо говорят: /11/ «существует судьба, а бог милостив».

Эмир обошелся с ними ласково и сказал: «Не забывайте меня». Они возвратились обратно, и то, что было, рассказали старшему хаджибу Али. [50]

Люди все разошлись и стали готовиться ехать в Герат, поскольку [старший] хаджиб дал позволение на отъезд. Он также распорядился принять в расчет жалование и содержание эмира Мухаммеда и приказал тегинабадскому амилю, чтобы тот хорошо заботился [об эмире], так чтобы не было неисправности. Позвал он к себе и хаджиба Бек-тегина, вручил ему жалованную грамоту с печатью ³³ государя на [исправление] должности шихне в Бусте и правителя Тегинабада. Хаджиб встал, повернулся лицом в сторону, где пребывал государь, и облобызал землю. Хаджиб Али позволил ему удалиться, похвалил и сказал: «Оставь свой хейль, а прочих воинов, которые с тобой у подножия крепости, отошли в войсковой стан, чтобы они отправились с нами. Будьте благоразумны и бдительны, дабы никакой беды не случилось». Тот поблагодарил и вышел. Воинов, находившихся при нем, он отослал в стан, призвал кутвала крепости и сказал: «Теперь, когда рать уходит, нужно быть особо осторожным. Без моего позволения никого в крепость не пропускать!» Все дела упрочились, и люди начали отправляться на служение в Герат.

В прочих историях нет такой пространности, ибо они смотрят на события проще и упоминают лишь небольшую [их] часть. Я же, взявшись за сей труд, хочу воспроизвести историю полностью и вымести прах из всех углов и закоулков, дабы ничто из происходившего не осталось сокрыто. И ежели сия книга растянется и усугубит за чтением скуку читателей, горячо прошу их милость не относить меня к числу докучливых людей, потому что нет ничего, чего не стоило бы прочитать, ни одна, наконец, повесть ведь не лишена соли, которая не стоила бы внимания.

/12/ То, что было сделано эмиром Мас'удом в Рее ³⁴ и Джибале ³⁵ до взятия им Исфагана, я уже соразмерно изложил в [месте, отведенном] остатку жизни его отца, эмира Махмуда, и сделал из этого отдельную главу, как [читатели] уже видели и читали. Как пришел к концу срок царствования его брата, эмира Мухаммеда, и как его посадили в крепость Кухтиз, [тоже] уже объяснено, [а равно, как] пришел ответ на письмо, написанное эмиру Мас'уду, в коем он повелел, чтобы [рать и сановники] явились ко двору в Герат, и они стали готовиться к отбытию. Как это происходило и как они прибыли ко двору, я пока [51] оставил [в стороне], потому что обязан [сперва] изложить, что во время царствования эмира Мухаммеда делал эмир Мас'уд, покуда не прибыл из Рея в Нишабур и из Нишабура в Герат, ибо в этот промежуток времени произошло много примечательного, и это непременно нужно описать, чтобы полностью выполнить условия сочинения истории. [Вот поэтому] я теперь приступаю к изложению того, что эмир Мас'уд, да будет им доволен Аллах, содеял и какие дела сотворил в то время, когда его отец, эмир Махмуд, скончался, когда его брат, эмир Мухаммед, прибыл в Газну и воссел на престол царства, до дня его свержения в Тегинабаде, дабы сказано было все. А после того, как я с этим покончу, я снова вернусь к тому, как рать отправилась из Тегинабада в Герат, а следом за ней [старший] хаджиб и что произошло, когда они прибыли в Герат, и как обернулось дело эмира Мухаммеда, когда хаджиб Бек-тегин перевез его из тегинабадской крепости в крепость Ман-диш, сдал [там] кутвалу и [сам] уехал.

Эмир Мас'уд находился в Исфагане ³⁶ и имел намерение оставить там [за себя] сипахсалара Ташферраша, а [самому] пойти на Хамадан и Джибаль. Слуги уже вывезли за город сераперде и [эмир] хотел было на той же неделе выступить. В субботу, за десять дней до конца месяца джумада-л-ула лета четыреста двадцать первого ³⁷, внезапно пришла весть, что отец его эмир Махмуд, да будет им доволен Аллах, скончался, дела возглавил /13/ старший хаджиб Али Кариб и что тотчас же отправили спешных конных [гонцов] в Гузганан, чтобы эмир Мухаммед немедля приехал и сел на престол царства. Когда эмир [Мас'уд], да будет им доволен Аллах, узнал об этом событии, он был сильно ошеломлен, и все его мероприятия, которые он собирался осуществить, расстроились.

Я слышал от ходжи Тахира, дебира — уже после того как эмир Мас'уд перешел в Балх и дела поправились — что он говорил: «Когда эти вести дошли до Исфагана, то в полдень того же дня эмир Мас'уд позвал меня, уединился [со мной] и сказал: «Отец мой скончался и на престол царства призвали моего брата». Я ответил: «Да будет вечная жизнь государю». Затем он бросил мне письмо [на его имя]: читай, мол! Я развернул письмо, это был почерк его тетки, благородной Хатли ³⁸, она писала: «Наш государь, султан Махмуд, в час предвечерней молитвы, в. четверг, когда оставалось семь дней до конца месяца раби ал-ахир ³⁹, скончался, да смилуется над ним Аллах, и счастье слуг [его] пришло к концу. Мы вместе со всем гаремом находимся в Газнийской крепости и послезавтра объявим о его смерти. В час предзакатной молитвы государя похоронили в саду Пирузи, и все мы тоскуем по нему, ибо прошла уже неделя, как мы не видели его. Все дела вершит хаджиб Али. После погребения, в ту же ночь, в Гузганан отправились спешные конные гонцы, чтобы [твой] брат немедля приехал сюда и сел на престол [52] царства. Твоя тетка из жалости, которую питает к эмиру-сыну, в ту же ночь написала своей рукой записку и приказала назначить двух самых расторопных стремянных ⁴⁰, которые до этого приехали к эмиру с несколькими важными бумагами, дабы они тайком выехали из Газны с этой запиской и поскорее доставили [ее] на место. Эмир знает, что брат [его] не справится с таким большим делом, а у царского семейства врагов много и мы, женщины, и сокровища остались без защиты ⁴¹. Необходимо, чтобы [эмир] сей же час взялся за это дело, ибо он наследник отцовского престола, и не занимался бы теми областями, кои захватил. Другие владения можно будет завоевать [потом], ведь дела, содеянные до сих пор, совершены благодаря величию отца [эмира]. Когда весть о его смерти станет общеизвестна, дела примут иную окраску. Корень — это Газна и затем Хорасан, а все прочее — ветви. /14/ Пусть [эмир] хорошо обдумает то, что я написала, и наискорейшем образом приготовится прибыть [сюда], дабы престол царства и мы не пропали. И пусть поскорее вернет обратно нарочных, потому что тетка ждет_г устремив глаза на дорогу. Все, что здесь происходит, будет отписано к нему».

Узнав про все дела, я сказал: «Да будет долгой жизнь государя? Нет никакой нужды совещаться. Должно действовать согласно тому, что написано [в этой записке], ибо все, что [в ней] сказано, — совет самый настоящий. Никому об этом не нужно говорить». — «Именно так, — -ответил эмир, — правильное мнение то, что высказала тетка, я так и поступлю, ежели угодно будет господу богу, велик он и всемогущ. Что же касается совещания, то оно бесполезно. Подымись, пошли людей, позовите сипахсалара Таш[ферраша], старшего хаджиба Алтунташа и прочих вельмож и предводителей, я с ними тоже поговорю и послушаю, что они скажут. Тогда на чем порешим, то и сделаем».

Я встал и послал людей. Народ собрался; пошли к эмиру. Когда уселись, эмир рассказал о событии, а мне передал записку, чтобы я прочитал им. Когда я кончил [чтение], они сказали: «Да будет жизнь государя долгой! Царевна подала хороший совет и весьма вовремя оповестила. Большое счастье, что сообщение пришло сюда, ибо ежели бы высочайшее стремя в час добрый уже двинулось отсюда, осеняло бы [теперь] другой край, дело еще не было бы совершено и это сообщение прибыло бы туда, то поневоле пришлось бы повернуть назад, [а это] было бы позорно. Что думает сейчас по этому поводу [сам] государь?» — «А вы что думаете, как лучше поступить?» — спросил он. «По нашему, самое лучшее поскорее выступить [отсюда]». — «Я тоже стою за это, — сказал [эмир], — однако завтра мы прикажем объявить о смерти отца. Когда будет исполнен обряд оплакивания, отправим посла к Сыну Каку ⁴² и задобрим его. Несомненно, это известие достигнет до него раньше, чем к нему приедет наш человек. Для [53] него выгодно, чтобы мы отсюда ушли. Какое бы решение мы не вынесли, он согласится услужить нам откупными деньгами ⁴³ и торговаться с нами не станет, /15/ ибо [все равно] из того, что обещал [уплатить], он ничего не даст, потому что понимает, когда мы повернем обратно, у нас случится много важных дел, от которых мы долгое время не освободимся. Но однажды для нас [все же] будет предлог возвратиться [сюда]». Все сказали: «Очень хорошо, решено правильно, ничего нет лучше. Чем скорее высочайшее стремя выступит в Хорасан, тем лучше. Расстояние дальнее, а газнийцы самообольщаются, будто дело для нас затянется». Эмир промолвил: «Ступайте, а я еще рассмотрю получше, и то, что признаю нужным, прикажу».

На другой день эмир устроил прием, в белом кафтане, белом плаще и белой чалме ⁴⁴. Все вельможи, предводители и разного рода воинство явились на поклон [тоже] одетые в белое. Было много скорби. Три дня совершался царский обряд оплакивания, как было положено, так, что все это одобрили. Когда окончился срок [оплакивания] несчастья, эмир назначил посла и его отправили к Бу Джа'фару, сыну Каку Ала ад-довле. Расстояние до него было близкое, [но] прежде чем это извещение успело дойти [до него], повелитель верующих прислал письмо с ходатайством, чтобы Исфаган был возвращен обратно Ала ад-довле. Он, дескать, будет наш наместник, а сколько будет положено денег за откуп, он выплатит. Податель письма, будет ли ему ответ или нет, пусть останется на месте.

Однако на сей раз эмир Мас'уд счел это обстоятельство выгодным для себя и отправил посла с письмом и устным сообщением такого рода: «Мы-де ходатайство повелителя верующих выслушали покорно, ибо [оно] для нас, слуг господина, не есть ходатайство, а повеление, и хотя нам предстоит [уладить] дела поважнее исфаганских, [мы все же повинуемся, поскольку] более достойного наместника, чем эмир Ала ад-довле не находится. Ежели бы сначала, когда мы вознамерились пойти на эти края, прислали посла, представили доводы и не было бы сказано того упрямства и упорства, то [этой] беды не приключилось бы. Но что можно сделать? Так должно было быть. Теперь вопрос стоит иначе, мы оставили намерение отправиться в ту сторону, перед нами другое неотложное дело: мы идем в Хорасан, потому что великий /16/ султан скончался и государственные дела остались там совсем без присмотра. Прибрать к рукам основное — лучше, чем увлекаться побочным, особливо, ежели оно находится далеко и ускользает. В Рей, Тарум ⁴⁵ и области нами взятые, будут назначены шихне, чтобы в наше отсутствие [там] ни в коем случае не приключились беспорядки. Ежели кто-нибудь будет носиться с пустыми мечтаниями и искать удобного повода, то эти мечтания и поводы [завершатся тем], что мы сядем на престол отца, и уж [тогда] ни за что эту область не оставим без внимания, [54] ибо мы пристально присматриваемся к добру и злу этой страны и [они] нам известны. С высоты отцовского престола [по отношению] к той стране будет предпринят иного рода порядок действий, потому что там [у нас], слава Аллаху, воинов, снаряжения и оружия много. А сейчас эмиру [Ала ад-довле] надлежит это обязательство поскорее исполнить и не затягивать время вопросами и ответами, дабы нам уйти, доведя дело до конца. Поэтому, если он станет подсовывать гнилой товар, говоря, что нужно, мол, действовать помедленнее, потому что эмир Мас'уд уже на крыльях отступления и здесь недолго будет оставаться, то [повелитель верующих] не покупал бы [такой товар]; покупать не нужно и слушать такие речи не нужно, ведь наша ярость велика, и ежели мы возвратимся сюда в ярости, то дело примет другой оборот, вот и все!».

Посол уехал и сообщение доложил. Сын Каку внимательно его выслушал, счел для себя весьма и весьма выгодным и дал благоприятный ответ. Три дня они провели в спорах, покуда не порешили на том, что Сын Каку будет наместником эмира [Мас'уда] в Исфагане, в то время, когда тому случится [оттуда] отлучаться, и ежегодно будет выплачивать двести тысяч гератских динаров и десять тысяч штук одежды из податей той области ⁴⁶, сверх подношений к [праздникам] новруза и михрегана ⁴⁷, разных вещей, арабских лошадей и верховых мулов с седлами и снаряжением всякого рода для похода. Эмир, да будет им доволен Аллах, принял его извинение, /17/ очень ласково обошелся с послом и приказал, чтобы на имя Бу Джа'фара, сына Каку, написали жалованную грамоту на [правление] Исфаганом и областью. [Затем] приготовили почетный халат и отпустили посла.

Отпустив посла, — когда оставалось пять дней до конца месяца джумада-л-ухра ⁴⁸ — эмир весело и победоносно выступил из Исфагана в Рей. К его прибытию в Рей, тамошние жители, узнав об этом заранее, очень постарались и украсили город, украсили сверх всякой меры. Однако [эмир Мас'уд] остановился на окраине города, где [ему] раскинули шатер, и сказал: «Надо ехать [дальше]». Жители Рея, знатные и простой народ, вышли навстречу и усердно [его] приветствовали. А эмир отправил своих доверенных людей в город, чтобы они поглядели на украшения, которые сделали, и ему доложили. И эмир похвалил жителей Рея за такую службу.

Здесь ему стало известно из писем верных людей, что эмир Мухаммед приехал в Газну, что все дела вершит он и войско все целиком подчинилось и стало послушно ему, ведь говорят же: мир — раб динаров и диремов. Эмир Мас'уд, да будет им доволен Аллах, при этом известии очень встревожился и тотчас же счел за благо назначить послом в Газну сейида Абдалазиза Аляви, человека хитрого ума. По повелению эмира написали письмо от него к брату с поздравлением [55] и соболезнованием ⁴⁹ и [послали] словесное уведомление насчет наследования и государства, как об этом будет рассказано [ниже] о поре правления эмира Мухаммеда, а пока хватит этого.

После того, как [эмир] отправил Аляви послом, в Рей прибыло послание от повелителя верующих ал-Кадира биллах, да будет им доволен Аллах с соболезнованием и поздравлением, как водится в подобных случаях. [Это был] ответ на письмо, которое написали из Исфагана ради извещения о кончине султана Махмуда и о предстоящем движении в Хорасан и [заключавшее в себе] просьбу о стяге, договоре и прочем, что сему сопутствует из почетных прозвищ и титулов, ибо он наследник престола Махмуда. Повелитель прислал ему при этом послании жалованную грамоту в том, что захваченные им владения Рей, Джибаль и Исфаган закрепляются за ним, что [ему] поспешно надлежит идти /18/ в Хорасан, дабы в той большой пограничной области не произошло расстройства, а то, что испрашивалось — стяг, договор и прочие милости — посылаются вслед с послом. Этому посланию эмир Мас'уд сильно обрадовался, и он воспрянул духом. Он приказал прочитать послание во всеуслышание, пробить в литавры и протрубить в рога. С послания и жалованной грамоты изготовили списки и отправили в Исфаган и Тарум, в области Джибаль, Гурган ⁵⁰, Табаристан ⁵¹, Нишабур и Герат, дабы людям стало известно, что наместник повелителя верующих и наследник отцовского престола — эмир Мас'уд.

В это же время подоспели спешные гонцы из Газны и привезли письма от эмира Юсуфа, старшего хаджиба Али, Бу Сахля Хамдеви, ходжи Али Микала и серхенга Бу Али, кутвала. Все они выражали покорность и заявляли: дескать, эмир Мухаммед был призван в Газну ради спокойствия времени, чтобы не случилось какого-либо беспорядка, [но] он с этим делом никогда не справился бы, ибо ничем не занимается, кроме пиршеств и веселья. Государю, который есть истинный наследник, престола отца, надобно поспешить с бодрым сердцем, торжествуя, и как можно скорее достигнуть престола царства. Как только, мол, они услышат его имя из Хорасана, то явятся к нему на поклон. Родительница эмира Мас'уда и его тетка, благородная Хатли, тоже написали и указали, что на слова этих слуг можно положиться, Ибо то, что они говорят, правда. Благодаря этим письмам, эмир, да будет им доволен Аллах, сильно окреп сердцем. Он созвал собрание знатных лиц, преданных ему, рассказал им об этих обстоятельствах и сказал: «Вот как обстоят дела, что предпринять?» — «Правильное мнение то, что у государя», — ответили они. [Эмир] сказал: «Ежели мы сердцем своим привяжемся к этим краям, дело станет трудным. Мы повоевали мечом несколько областей, весьма славных, но в конце кoнцов это вcе же ветви, а привязаться /19/ сердцем к ветвям и брoсить корень — это нелепо. Самое лучшее для нас — поспешить в [56] Нишабур и Герат с намерением добраться до корня. Ежели так, как пишут, то мы без всякой войны приведем дело в порядок, достигнем престола царства, и ни одного противника не останется. [Тогда] нам снова можно будет подумать об этих областях». Они ответили: «Мнение, сказанное государем, самое правильное. Чем скорей он отсюда выступит, тем лучше». — «Здесь обязательно нужно будет оставить шихне, кого назначим и сколько всадников?» Они ответили: «Кого бы ни избрал государь, всякий, кто здесь останется, останется с охотой. Сколько здесь надлежит оставить воинов — ясно. Ежели жители Рея сохранят верность, то нужно будет оставить кого-нибудь только для вида, а если не сохранят, то оставь мы даже много воинов, это не поможет». — «Правильно, я и сам так думаю, как вы говорите. Я оставлю здесь Хасана, сына Сулеймана, с пятью сотнями отборных всадников. Призовите завтра знатных людей Рея, дабы что нужно сказать на сей счет, было бы сказано, потому что, как бы ни было, послезавтра мы выступим, ибо мешкать не к чему». — «Слушаемся», — сказали они и удалились. Послали людей к рейским вельможам и сообщили: «Высочайшая воля такова: завтра всем быть к сераперде». — «Слушаемся и повинуемся», — ответили они.

На следующий день вышла большая толпа знати — сейиды, казии, имамы, факихи и старшины со множеством простого народа разного рода, подчиненного им. Эмир, да будет им доволен Аллах, приказал устроить торжественное шествие и обставить все попышней. У [царского] шатра стояло множество гулямов и множество конных и пеших в поле, утопая в оружии. Открыли прием. Вельможи и войсковая старшина сидели перед [эмиром], а прочие стояли. Потом привели рейских вельмож, человек пятьдесят-шестьдесят самых именитых. Эмир подал знак, /20/ чтобы всех усадили поодаль, и затем начал речь. А когда этот государь держал речь, людям, живущим на свете, представлялось, что он рассыпает жемчуг и колет сахар. В сей «Истории» будут приводиться его речи как сказанные, так и писанные, дабы читателям стало известно, что не зря рассказывают о царях. *Рек Аллах, велик он и всемогущ, и слово его — истина. Он дал ему преимущество в знании и телесной силе: Аллах дает царство свое кому хочет* ⁵². [Эмир] спросил знатных людей [Рея]: «Каков был до сих пор наш образ действий? Не стесняйтесь, говорите прямо, не опасайтесь». Они ответили: «Да будет долгой жизнь государя! С тех пор, как мы избавились от злосчастья и насилия дейлемцев, и слава сей великой державы, пусть она пребудет вечно, распростерлась над нами, мы отдыхаем во сне безопасности и воздеваем руки горе, дабы господь, да славится поминание его, не отнял [от нас] сень милости и справедливости государя, ибо ныне мы спокойно едим, спокойно спим и не боимся за свою жизнь, за женщин, за деревни и именья ⁵³, чего не бывало при [57] дейлемцах». Эмир промолвил: «Нам придется уйти [отсюда], поскольку перед нами большое дело и оно главное. Пришли письма от родичей и свиты, что султан, наш отец, да будет им доволен Аллах, скончался. Они говорят, что [нам] надобно поскорее прийти и привести в порядок государственное дело, не малое ведь владение Хорасан, Хин-дустан, Синд, Нимруз ⁵⁴ и Хорезм. Ни в коем случае его нельзя оставлять без внимания, оно — корень. Но как только мы покончим с теми делами, обязательно будут сделаны мероприятия касательно здешних областей. Мы или пришлем кого-нибудь из любезных наших сыновей, или именитого салара со снаряжением и значительным войском. Теперь же мы оставляем здесь шихне с небольшим числом бывалых бойцов и [посмотрим], какие действия обнаружатся с вашей стороны. Ежели мы увидим послушание нелицемерное, несомненное, то будем столь справедливы [к вам] и добры, сколь нельзя больше, а ежели вы будете противиться, то за это испытаете на себе достойное возмездие от нас, и господь бог, велик он и всемогущ, простит нас, ибо виноваты будете вы. Исфаганская область и жители ее /21/ для живущих на свете — хороший пример. Вам надлежит дать твердый, решительный ответ, не хитрить и не отвиливать, так чтобы на него можно было положиться».

Когда эмир закончил эту речь, рейские знатные люди поглядели друг на друга, и казалось так, будто они испугались и в большом недоумении. Они подали знак городскому хатибу, а это был старец почтенный, преклонного возраста, видавший много на своем веку. Он поднялся и сказал: «Да будет долгой жизнь государя ислама! Они в этом великом собрании и в этом чрезмерном благолепии робеют и теряются, что ответить. Ежели бы высочайшему усмотрению было угодно приказать одному из доверенных лиц царского двора сесть вне царского двора, то сии слуги [государя] пошли бы туда ⁵⁵ и дали ответ». — «Ладно», — сказал эмир, и рейскую знать повели в большой шатер, где заседал дебир Тахир, а все дела правил он, поскольку был самым вельможным [сановником]. Тахир пришел и сел. Эти люди явились к нему, а между собой они уже порешили, какой дадут ответ. Тахир сказал: «Государево слово вы слышали, каков будет ответ?» — «Да будет долгой жизнь ходжи-начальника ⁵⁶, — ответили они, — все мы, слуги, вынесли единодушное решение и сообщили его хатибу, а то, что [ходжа] услышит из наших уст, пусть перескажет эмиру». — «Это вы хорошо постановили, — сказал Тахир, — каков же ответ, чтобы не затягивать разговор?»

Хатиб сказал: «Эти именитые мужи и предводители — такие люди, что, что бы они ни сказали и ни постановили, ежели бы в городе было даже дважды тысяча тысяч жителей, то они им повиновались /22/ бы. [Собравшиеся] говорят: около тридцати лет они были пленниками в руках дейлемцев и законы ислама были заброшены, ибо царство [58] таких [людей], как Фахр ад-довле ⁵⁷ и Сахиб Исмаила, сына Аббада ⁵⁸, попало в руки женщины и [ее] неспособного сына ⁵⁹. Они простирали руки к господу богу, велик он и всемогущ, дабы он внушил государю ислама Махмуду прийти сюда, оказать им помощь, избавить от притеснения и разврата карматов ⁶⁰ и негодяев; устранить тех неспособных [правителей], кои нас не в силах оборонять, и удалить их из владения. [Эмир Махмуд] назначил нам господина справедливого, любезного и властного, подобного ему самому, и счастливо ушел обратно. Покуда тот государь еще не ушел, сей господин нисколько не предавался отдыху, потник его коня не просыхал, он воевал мир и свергал тиранов и бесталанных [властителей], так что ежели бы не случилось это великое событие, — смерть его отца, то он ныне дошел бы уже до Багдада и свергнул бы еще других неспособных [правителей] и бездельников, а раиятам тех областей была бы оказана помощь и они тоже отведали бы сладости правосудия. До сих пор, покуда знамя его пребывало в Исфагане, здесь, в нашем городе и области, как известно, был один хаджиб [в должности] шихне с двумя сотнями всадников, и ни у одного из оставшихся негодяев не находилось смелости пошевельнуться, ибо ежели бы кто-нибудь вознамерился учинить злое дело и пришел бы сюда, и силы его составляли бы тысячу или две тысячи [человек], меньше или больше, [даже] до десяти тысяч, наши молодцы и храбрецы непременно взялись бы за оружие и примкнули к шихне государя, дабы за злодеяние те негодяи получили возмездие во славу господа бога, велик он и всемогущ. Ежели господин [наш] дошел бы даже до Мисра ⁶¹, то мы остались бы все теми же — мы не знаем разницы между этими двумя расстояниями. Когда государь покончит с предстоящими делами, а это будет скоро, потому что его высоким помыслам [ничто] не угрожает, и он счастливо вернется сюда [сам] или пришлет начальника, /23/ то коль скоро [мы] сегодня покорные слуги, в тот день [мы] сделаемся еще более покорны, ибо великое благоденствие, нами полученное, мы не скоро выпустим из рук, покамест в нас есть жизнь. И ежели сегодня, когда государь устроил прощальное торжество, он водрузит здесь кнут, то мы и ему будем повиноваться. Вот наше слово». Хатиб повернулся к народу и спросил: «Речь, мною сказанная, ваши слова?» Все ответили: «Наши, мы даже еще больше послушны, чем было сказано». «*Да вознаградит вас Аллах*, — произнес Тахир, — доброе слово вы молвили и исполнили законное требование великого пастыря» ⁶². Он встал, пошел к эмиру и доложил ему этот ответ. Эмир очень обрадовался и сказал: «Если привалит счастье, Тахир, то все дела идут одно подстать другому. Очень умный ответ они дали, эти люди заслуживают всяческой ласки. Прикажи, чтобы казию, рейсу, хатибу, главе сейидов и старшине газиев приготовили халаты сейчас же, для рейса, главы сейидов и казия золотые, а прочим — с позолотой, да надели бы на [59] них. И представь их мне, чтобы они выслушали мое слово, а потом ты с мертебедарами отправь их как можно лучше в город». Тахир поднялся и сел в стороне, позвал казначеев, и они приготовили халаты. Когда все было сделано, он снова вернулся к [рейским] вельможам и сказал: «Ответ, который вы дали, я доложил государю. Ответ ему очень по душе пришелся, и он его одобрил. Вашим вельможам, состоящим в должности, он пожаловал знатные, достойные [их] халаты. Поздравляю. Пойдемте, с богом, в вещевую палату, там в добрый час наденете их».

Сипахдары отвели /24/ [упомянутых] пять человек в вещевую палату и надели на них халаты. Затем Тахир пошел к эмиру и представил [пред лицо его] всех именитых мужей Рея. Эмир встретил их ласково и сказал несколько любезных слов, а они выразили много добрых пожеланий и удалились. Мертебедары наилучшим образом проводили их в город. Горожане очень ликовали, рассыпали много диремов и динаров и проводили мертебедаров обратно, хорошо ублаготворив.

На другой день, когда [эмир] закончил прием, явилась на поклон вся рейская знать с [упомянутыми] предводителями. Посмотреть на зрелище собралось более десяти тысяч мужчин и женщин. Знать усадили в нимтерге, и эмир, да будет им доволен Аллах, вызвал Хасана, сына Сулеймана, который был из славных эмиров Джибаля Гератского ⁶³, милостиво к нему обратился и сказал: «Завтра мы выступаем и поручаем тебе эту область как [нашему] шихне. Ты слышал слова [рейских] именитых людей, будь же благоразумен и бдителен, чтобы не случилось беды в наше отсутствие. Обходись с жителями этой области любезно и являй добрый нрав. Будь уверен, когда мы достигнем престола и дела пойдут согласно нашей воле, мы позаботимся об этой области и пришлем сюда какого-нибудь сильного салара с войском и доверенным человеком из числа обладателей пера, дабы все поступали по его указу, покуда не будет захвачен весь Ирак, ежели будет угодно господу богу. Надобно, чтобы вельможи и раияты были довольны тобой и благодарили, и будет тебе в удел за это по нашему благоусмотрению премного милости, богатства, достоинства и высокий сан». Хасан, сын Сулеймана, встал — по чину он не имел право сидеть в этом собрании — облобызал землю и, стоя, произнес: «Я покорный слуга и такое место не для меня. Но раз государь жалует [его] мне, то я, служа ему, исполню все, что в человеческих силах». Эмир приказал отвести его в вещевую палату и надеть на него драгоценную одежду, [достойную] исправляющего должность шихне: /25/ кафтан с эмирского плеча из румского ⁶⁴ шелка, золотой пояс весом в пятьсот мискалей и другие предметы подстать этим. Хасан, сын Сулеймана, предстал пред лицо эмира в этой одежде, отвесил поклон и услышал из высочайших уст похвалу. Потом он явился в шатер Тахира, и Тахир [тоже] [60] выразил ему много похвал. Рейскую знать пригласили туда же, и Тахир рассказал им об этом обстоятельстве. Они сильно обрадовались, много благодарили и желали добра. Затем Тахир велел Хасану, сыну

Поскольку положение и место почтенного [Бу Сахля] при эмире Мас'уде, да будет им доволен Аллах, было выше прочих слуг, то ему завидовали, писали на него доносы, говорили о его веровании. И его в пору султана Махмуда увезли в Газну и содержали в крепости, как я рассказывал в «Яминовой истории» ⁶⁹ . Но он умер, и те люди, которые писали доносы, тоже скончались, да и нам придется умереть, ибо день жизни уже склонился к вечеру. О веровании этого человека, кроме хорошего, я ничего не скажу. Знавал я его лет тринадцать-четырнадцать и пьяным и трезвым, но никогда не слышал ни слова [от него], и он ничего не говорил [такого], что могло бы служить доказательством скверны его веры. Я знаю, что пишу, и засвидетельствую это в день воскресения из мертвых, и тем, кто писал доносы, допрос и судилище будут строгие — придется держать ответ. *Да сохранит Аллах нас и всех мусульман от зависти, зла, греха и ошибки, по благости и [61] милости своей*. Поскольку Завзани занимал такое видное положение [при дворе Мас'уда], как мы рассказывали, то он и приехал в Дамган. Эмир встретил его с почетом, и состоялась та негласная беседа. Все слуги стали взирать на него другими глазами, потому что видели его и раньше вельможным, а с прибытием его у них разбивались их страстные мечты; поэт сказал:

*И вот пришел и бросил палкой Моисей,
И чары исчезли и пропал чародей*.

Этот человек сделался как бы везиром, эмир все время вел разговоры только с ним, и высокомерие Тахира и прочих спало. Насчет всего распоряжался [Бу Сахль Завзани], и важность его возрастала.

Когда эмир Шихаб ад-довле снялся из Дамгана и прибыл в одну деревню в фарсанге от Дамгана, где имелся большой кариз, явился тот стремянный, который был отправлен по повелению султана Махмуда, да будет им доволен Аллах, с украшенным высочайшей печатью большим посланием с похвалой за исфаганскую службу, за вещевой припас ⁷⁰ и за казну, /27/ а [также] с маленькими записками к военачальникам, Сыну Каку и прочим, дескать, сын мой мятежник, как я уже рассказал раньше ⁷¹. Стремянный спешился, облобызал землю, вытащил из-под кафтана высочайшее послание и протянул. Эмир, да будет им доволен Аллах, придержал коня. Один из хаджибов принял послание и передал эмиру, тот стал читать. Окончив чтение, он спросил стремянного: «Уже прошло пять-шесть месяцев, с тех пор, как написали это письмо, где ты пропадал, почему так опоздал?» — «Да будет долгой жизнь государя, — ответил тот, — когда раб [твой] из Баг-лана ⁷² выехал в Балх, то занедужил и некоторое время оставался там, а когда приехал в Серахс ⁷³, там [в то время] находился хорасанский сипахсалар хаджиб Гази и пришло известие о кончине султана Махмуда. [Сипахсалар] отправился в Нишабур, взял с собой меня и не позволил следовать [дальше], потому-де, что государь счастливо едет сюда, отправляться, мол, не стоит, дороги небезопасны и не следует ехать одному, дабы не вышло беды. Когда же к сипахсалару пришло письмо, что государь двинулся из Рея, он мне дал разрешение ехать. Путь от Нишабура досюда очень неспокоен. Я принял много мер предосторожности, пока сумел добраться». Эмир спросил: «А где маленькие записки, которые тебе дал Бу Наср Мишкан, сказавши, что их надо держать хорошо спрятанными, покуда не будут доставлены?» — «У меня», — ответил стремянный, снял седло, вскрыл войлок потника и извлек наружу записки в восковой оболочке и затем вынул их из воска. Эмир, да будет им доволен Аллах, сказал Бу Сахлю Завзани: «Возьми!» Бу Сахль взял их. «Читай, что там написано», — сказал [эмир. Завзани] прочитал одну и сказал: «Тоже такого же рода, как [62] говорил государь». Прочитал другую, просмотрел еще, все такие же, и он промолвил: «Все написаны одинаково». Эмир взял одну, прочитал и сказал: «В точности то же самое мне писали из Баглана о содержании этих записок. Хвала Аллаху всевеликому! Государь прожил [свою] жизнь до конца, достиг всех [своих] желаний и несчастного сына покинул /28/ в чужой земле, среди многочисленных врагов. Ежели господь, велик он и всемогущ, оказал сыну помощь и даровал победу, чтобы его руками были сотворены кое-какие дела, то он этим обязал его к ликованию, какой же смысл гневаться».

Бу Сахль и прочие, кто были с эмиром, заметили: «Он хотел одно, а господь, велик он и всемогущ, — другое, ибо вот пожаловал же он его место, царство, казну и все прочее, что у него было, государю. Обязательно нужно сохранить эти записки, чтобы люди их прочитали и узнали, к чему склонялся отец и чего хотел господь, велик он и всемогущ, а также узнали бы сердце и веру писавших». — «Что это вы говорите, — возразил эмир, — ежели он в конце жизни счел такую обиду необходимой и в этом у него была какая-то цель, то в ней следует видеть тысячу назиданий, которые он хранил для меня. Он с лихвой простил мне много проступков, а выговоры мне принесут пользу ныне, да смилуется над ним господь, пусть славится поминание его, ибо ни одна мать не родит [такого человека] как Махмуд. Что же до писавших, то какое обвинение можно им предъявить? Ведь они люди служилые, а служилым людям как же не повиноваться, особливо государю. Ежели бы мы приказали какому-нибудь дебиру, напиши, мол, то-то, то хотя бы в этом была его погибель, разве он осмелился бы не написать?» Он велел все те записки изорвать и бросить в тот кариз и погнал коня, а стремянному пожаловал пять тысяч диремов.

Когда люди умные дочитают до сего места, то хотя бы они и раньше относились к образу жизни и обычаю этого государя с уважением и одобряли его, они [теперь] узнают его еще лучше и им станет еще ясней, что он был единственный [в своем роде человек] в его время. [Вот почему] мне, /29/ Абу-л-Фазлу, пришли на память здесь два необыкновенных рассказа. Один — рассказ о перемене к Бу Сахлю в сердцах слуг эмира Мас'уда. Увидев его, они, желая того или не желая, стали его уважать. И людям надлежит стараться ⁷⁴, *ежели они [кого-нибудь] возвеличили и сделали именитым, оказывать ему почтение [всегда], в бедности и в богатстве, дабы, покуда не сойдет в могилу, он не утратил бы чести. Другой — рассказ о разорвании записок и бросании их в воду, дабы написавшие их, и те лица, которым писали, услышав об этом обстоятельстве и успокоившись душой, поняли бы, что эмир Мас'уд больше [к этим запискам] не вернется. Государей в таких случаях вдохновляет господь бог, велик он и всемогущ! [63]

Что касается рассказов о скромности, то я читал в повестях о халифах, что когда Харун-ар-Рашид, повелитель верующих, вознамерился из Багдада пойти в Хорасан, а эта история долгая, и в книгах установлено по какой причине это намерение возникло, то он, дойдя до Туса_г занемог и находился на краю гибели. Он призвал Фазла, сына Раби, а тот состоял при нем везиром после семейства Бармеки ⁷⁵. Когда Фазл, сын Раби, явился, Харун-ар-Рашид остался с ним наедине и сказал: «О Фазл, дело мое пришло к концу и смерть близка. Надобно [поступить] так: когда я отойду, похороните меня здесь и когда покончите с погребением и оплакиванием, то все, что у меня есть, казну, арсенал и другие вещи, гулямов и мулов, все отправь в Мерв к сыну моему Ма'муну, потому что Мухаммед ⁷⁶ в них не нуждается; он наследует Багдад, престол халифата и разные сокровища. Людям, которые здесь, воинству и слугам, предоставь сделать выбор: каждый, кто захочет пойти к Ма'муну, пусть идет, не удерживай. /30/ Покончив с этим, ступай в Багдад к Мухаммеду и будь его везиром и советником и соблюдай мой раздел между всеми тремя сыновьями. Знай, ты и все слуги мои, что ежели вы совершите вероломство и ступите на путь несправедливости, то это грех. Господь, велик он и всемогущ, [этого] не одобрит, и вы сгинете один за другим». Фазл, сын Раби, ответил: «Обещаю господу, велик он и всемогущ, и повелителю верующих, что буду блюсти завещание и исполню его».

В ту же ночь Харун-ар-Рашида не стало, да будет над ним милость Аллаха. На другой день его похоронили и достойно совершили обряд оплакивания. Фазл сказал всему войску и слугам без различия, что, дескать, надобно идти в Багдад, и они пошли, [однако] кроме тех, кто склонялся на сторону Ма'муна, [эти] уходили тайком или без почета, явно к Ма'муну в Мерв. Фазл выступил и направился в Багдад. Багдадские дела подчинились его приказу, а Мухаммед, сын Зубейды, Предавался пиршествам и забавам. Потом Фазл стал добиваться лишить Ма'муна сана наследника престола и говорил хатибам, чтобы они поносили его с минбаров, а стихотворцам приказал его высмеивать в стихах; это история долгая. Цель заключается в нечто ином. Хотя Фазлу удавалось нападать и наносить обиду Ма'муну, но отменить приговор господа бога, велик они всемогущ, он не смог, потому что Тахир Зу-л-яминейн ⁷⁷ пошел [в поход], и Али, сыну Исы ⁷⁸, находившемуся в Рее, отрубили голову и доставили ее в Мерв. Оттуда совершили нападение на Багдад с двух сторон, с одной стороны Тахир, с другой — Харсама, сын А'яна. Борьба продолжалась два с половиной года, покуда Мухаммед, сын Зубейды, не попал в руки [64] Тахиpa; его казнили, а его голову послали в Мерв к Ма'муну и халифство укрепилось за ним. Два года Ма'мун прожил в Мерве. За это время произошли [разные] события, покуда он не достиг Багдада, и дело халифата не упрочилось, и не исчезли все причины разрухи, противления и распри, так что на сердце не осталось никаких забот.

Фазл, сын Раби, спрятался и три года с лишним скрывался, а потом попался в руки Ма'муна. Это история долгая и найти ее можно в сведениях о халифах. Ма'мун по части доброты, разума, благородства, человечности и прочих доблестей, которыми должны обладать великие люди, /31/ был единственным в его время. Не взирая на столько отвратительных поступков и обид, кои ему причинил Фазл, он отпустил ему вину, простил его и отправил домой, с тем чтобы он больше не являлся на поклон [во дворец]. Когда Фазл довольно долгое время оставался в бездеятельности, поднялись его заступники, ибо он был большой человек и всюду имел руку, и стали искать удобного случая смягчить сердце Ма'муна и расположить его к Фазлу, дабы тот велел ему снова являться на поклон. Когда такой указ вышел, Фазл послал кого-то к Абдаллаху, сыну Тахира — это был старший хаджиб Ма'муна, водивший большую дружбу с Фазлом — и известил его, что повелитель верующих, дескать, простил мне зло и повелел мне являться на поклон во дворец. После господа бога, да славится поминание его, я обязан тебе всем тем, что выпало мне [на долю], потому что ты на этот счет оказал столько любезности и так взялся за дело, что оно вышло. Поскольку повелитель верующих велел мне являться на поклон, а ты знаешь, что чин мой и сан были высоки, как равно и у моего отца, и это высокое положение создалось исстари, то надо бы оказать еще одну любезность и спросить, в каком чине он будет меня считать. Это делается через тебя, ты по должности [своей] можешь спросить, ибо ты старший хаджиб, и у повелителя верующих не будет подозрения, что я просил навести справку для себя». Абдаллах ответил: «Хорошо, все, что будет возможно на этот счет, я сделаю».

В час предзакатной молитвы, когда Абдаллах пошел во дворец и приема не было, он написал записку Собранию халифата ⁷⁹ : «Государь, повелитель верующих, как подобает великодушию и мягкости его, дал указание, дабы тот провинившийся слуга, которого воскресило прощение повелителя верующих, то есть Фазл, сын Раби, являлся на поклон во дворец. Все слуги вследствие этого великодушного взгляда, коим [повелитель верующих] удостоил [провинившегося слугу], возымели большие надежды. Каково же теперь высочайшее повеление, в каком чине полагать мне его при дворе, покуда он не вступит на службу престолу халифата?» Когда личный служитель доставил записку Ма'муну, — а таких записок Абдаллах по государственным делам писал множество в такое время, /32/ когда не бывало приема, и получал ответы, [65] написанные Ма'муном собственноручно, — на нее пришел ответ такого рода: «О Абдаллах, сын Тахира, повелитель верующих ознакомился с тем, что ты написал насчет Фазла, сына Раби, бессовестного, вероломного злоумышленника. Ему оставлена жизнь, а он жаждет еще повышения в чине. Считать его в самом низком чине, как считают безвестных ексуваров. Вот и все!»

Получив такой ответ, Абдаллах, сын Тахира, опечалился весьма. Записку с ответом на обороте он через одного из своих верных людей совершенно тайно переслал Фазлу и сообщил ему на словах: «Вот, дескать, какого рода получен ответ. Хорошо было бы, чтобы Фазл пришел ранним утром и сел в том месте, которое я прикажу приготовить, и само собой, об этом больше не стоит говорить и справляться, потому что нельзя знать, не произойдет ли, боже упаси, беды. Государь милостив и совестлив. Увидев, он, может быть, не одобрит, что ты состоишь в таком невзрачном чине, и со временем дело поправится». Когда доверенный человек пришел к Фазлу, передал ему сообщение, и тот ознакомился с запиской и ответом, Фазл передал: «Повинуюсь любому приказу. То, в чем мое благо, ты видишь лучше. Распоряжайся, ведь ты Абдаллах, я же дальше этого не пойду». Абдаллах приказал в первом халифском серае, в суффе, сделать шадурван и постлать несколько [ковров] махфури: он решил посадить в той суффе Фазла, сына Раби, до [начала] приема. Через эту суффу нужно было проходить в другие сераи, — а сераи были отведены чиновным лицам из [числа] дежурных [хаджибов] и военных, — покуда не доходили до помещения везира и старшего хаджиба. В силу указа повелителя верующих [Абдаллах] устроил для Фазла место в прихожем серае ⁸⁰ и объявил ему, чтобы он пораньше утром, /33/ еще до света, сел в той суффе под шадурваном. Когда наступил день и люди начали сходиться, все проходившие через первый серай, завидев Фазла, сына Раби, поневоле подходили к нему и кланялись со всей почтительностью, потому что видели его раньше в величии, почете и внушавшим страх. Они смотрели на него с большим почтением и уважением. А он каждого тепло спрашивал [о здоровье] и извинялся, покуда они проходили мимо него. Когда [начали] появляться вельможи, столпы [халифата], именитые лица и хаджибы, то каждый таким же образом, в меру своего [достоинства], тепло его расспрашивал и считал себя обязанным [изъявить ему] почтение и уважение. Старший хаджиб Абдаллах, сын Тахира, приветствовал его больше всех, оказал ему внимание, извинился за то, что посадил его в прихожем серае, что было [сделано] в силу указа, и обнадежил, что все, что ему удастся достигнуть для него в смысле благосклонности и доброго слова [Ма'муна], он ничего не упустит сообщить. И он прошел дальше и удалился в свою комнату до начала приема. [66]

Когда повелитель верующих открыл прием, все вельможи, как-то: сановники, столпы державы, хаджибы и сипахсалары, простые люди и знатные вышли и встали в соответствии с их достоинством и чином, [затем] сели и затихли. Старший хаджиб Абдаллах, сын Тахира, предстал перед повелителем верующих и доложил: «Слуга [твой] Фазл, сын Раби, согласно указу явился. Как было велено, я поместил его в прихожем серае и степень его полагаю низкой. Будет ли повеление привести его?» Повелитель верующих на мгновение призадумался, и его мягкость, великодушие и добрый нрав побудили его распорядиться привести Фазла. Абдаллах, сын Тахира, приказал одному хаджибу привести его. Явившись в присутствие халифа, Фазл строго исполнил требования [обряда] поклонения, скромности и покорности. Он попросил извинения за свои безмерные преступления и, обливаясь слезами, молил о прощении. Его величеству халифу стало совестно, он смилостивился и отпустил совершенные им преступления, простил его и удостоил степени целования руки.

Когда прием закончился и все разошлись по своим местам, Абдаллах, сын Тахира, взяв себе в помощники везира в деле Фазла, сына Раби, обратился к милости его величества халифа, чтобы расположить его к нему. И [халиф] повелел назначить Фазлу место в серае, где сидели вельможи, и обнадежить его насчет покровительства и благоволения. /34/ В тот же час Абдаллах, сын Тахира, вышел от халифа и пожалование, которое соизволил [сделать] халиф, довел до его сведения, определил его достоинство и подал надежду на дальнейшую поддержку. Фазл благодаря этому ожил и сел отдохнуть на том месте, кое ему назначил Абдаллах, сын Тахира, покамест Абдаллах, сын Тахира, не закончит дел в присутствии халифа и не наступит время удалиться из халифского дворца и ехать домой.

Фазл, сын Раби, продолжал еще находиться в халифском дворце, когда Абдаллах, сын Тахира, вышел, [чтобы отправиться домой]. Фазл поехал его проводить. Абдаллах потянул за поводья [коня], остановился и стал извиняться и упрашивать не провожать его. Но тот никак не отставал и доехал с ним повод к поводу до дверей его дома. Подъезжая к дому, Абдаллаху стало очень совестно перед Фазлом, сыном Раби, и он смущенно стал [опять] извиняться и уговаривать его вернуться. Фазл, сын Раби, сказал ему: «Ты оказал мне столько покровительства, милости и великодушия, сколько мог оказать в силу своего происхождения, благородства и человечности. Я не нашел в мире сделать более достойного за твои труды, как проводить тебя бок-о-бок от халифского дворца до твоего дома. Клянусь господом богом, велик он и всемогущ, что с тех пор, как живу, я даже с халифами не ездил повод к поводу. И вот я поехал бок-о-бок с тобой ради того, чтобы отблагодарить тебя за благородную услугу, что ты мне [67] оказал». Абдаллах ответил: «Да, это так, как ты говоришь ⁸¹. Эту великую награду, которую ты жалуешь мне, я принимаю сердцем и оком и весьма признателен за нее и я сберегу ее как честь для моего дома».

Фазл, сын Раби, повернул коня и направился домой. Околоток и серай свой он застал полным вельмож и знатных людей столицы. Он сел на свое место, просил извинить его и отпускал и удерживал гостей до самой ночи. И Абдаллах, сын Тахира, приехал в час предзакатной молитвы, поздравил его и удалился. Рассказ пришел к концу, и умный человек, который над ним поразмыслит, поймет, каковы вельможи в наше время ⁸².

/35/ А теперь о записках. В то время, когда Ма'мун находился в Мерве, а Тахир и Харсама сжимали [в тисках] его брата Мухаммеда, сына Зубейды, шла упорная борьба и время тянулось; багдадские предводители, вельможи и разных сословий люди ⁸³ сблизились с Ма'муном и писали [ему] записки. Ма'мун приказал эти записки сложить в несколько корзин и хранить. Точно так же [поступил] Мухаммед. А когда Мухаммеда казнили и Ма'мун прибыл в Багдад, казначеи те записки, что велел хранить Мухаммед, принесли к Ма'муну и доложили об обстоятельствах, [связанных] с этими записками, которые писали из Мерва. Ма'мун уединился со своим везиррм Хасаном, сыном Сахля, и рассказал ему о своих и брата его корзинах с записками и спросил, что же с ними делать. Хасан ответил: «Предателей обеих сторон надобно удалить». Ма'мун рассмеялся и сказал: «О Хасан, ведь в то время в двух державах не оставалось никого, кто бы не ушел, не примкнул бы к врагу и нас не покинул. Нас было два брата и оба имели право притязать на престол; царства, а эти люди не могли знать, что произойдет между нами, и думали [только] о своем благополучии. Но что они ни делали, все было ошибкой, ибо слугам надлежит хранить доверие. Никто не нанес ущерба правде. Поскольку господь бог, велик он и всемогущ, халифат отдал нам, мы пренебрежем этим и никому не причиним сердечных мук». Хасан промолвил: «Государь прав в своем великодушном мнении, а я не прав. Дурной глаз прочь!» Потом Ма'мун приказал принести корзины и положить их на костры, чтобы записки сгорели. Люди мудрые поймут, в чем соль этого рассказа.

Оба рассказа кончились и, следовательно, я возвращаюсь к [прерванной] истории. Цель приведения этих рассказов заключалась [в желании] украсить эту «Историю» и [еще в том], чтобы каждый кто умен и уму его помогает какая-нибудь доблесть, /36/ и кому судьба оказывает содействие и возвышает его господство, ухитрился бы посредством принуждения [себя], постепенно и по порядку, еще больше поднять свое достоинство, а не внушать себе, что трудно, деcкать, [68] достигнуть той степени, которую обрел такой-то, — иначе он станет тугодумом и лентяем — или [внушать себе], как, мол, возможно постичь такую-то науку, которую знает такой-то. Наоборот, он должен приложить все свои душевные силы, чтобы достигнуть той степени и [познать] ту науку, потому что было бы большой бедой для человека без образования, которого господь, велик он и всемогущ, одарил высокими помыслами и острым умом и который в силах достигнуть некой степени и [может] изучить некую науку, [если] бы он не отдался этому и бессильно отступил. Очень хорошо сказал на этот счет один из больших людей:

*Я не вижу в пороках людей ничего [хуже],
Чем отказ способных от того, что они в силах исполнить*.

Польза от книг, рассказов и жизнеописаний [людей] минувших [времен] в том, чтобы их мало-помалу читали и извлекали [из них] что нужно и пригодно. *А Аллах волен [оказать] помощь свою*.

* * *

Когда эмир Шихаб ад-довле, да будет им доволен Аллах, выступил из Дамгана, он соизволил приказать [написать] письма хорасанскому сипахсалару Гази, а [также] казням, вельможам, рейсу и амилям, что он-де пришел, и надобно, чтобы дела правили так-то. А хаджибу Гази, кое-какое доброе дело которого уже обнаружилось и оказало большую услугу, за что он обретет весьма славный плод, надлежит, мол, явиться к нам на служение с войсками как с теми, кои у него были, так и с новыми, кои он соберет, все снаряженные и в полном вооружении. И да будет [ему] ведомо, что тех людей, коих он наново завербовал, надлежит содержать таким именно образом, как он рассудил и поступил, и [пусть им] будут милости и льготы. Кормовое довольствие, которое надлежало заготовить рейсу и амилям, мы, мол, считаем уже лежащим наготове. А коли в чем-либо есть непорядок, то немедля надобно исправить, потому-де, что приезд наш весьма близок. /37/ По получении писем со спешным хейльташем хаджиб Гази и прочие принялись еще ревностней за работу и то, что еще не было сделано, сделали полностью ⁸⁴, а всякую трудную задачу, которая становилась сомнительной, исполняло воинство ⁸⁵ .

Здрав и невредим, сопровождаемый успехом, эмир Мас'уд прибыл в округ Бейхак ⁸⁶. Хорасанский сипахсалар Гази с большим войском выехал для торжественной встречи его, как следует все украсил и приготовил. Эмир стоял на холме, Гази выступил вперед и троекратно облобызал землю. Эмир приказал оказать ему честь, и его поддерживали под руки, покуда он всходил на холм. Он поцеловал [69] стремя эмира. Эмир сказал: «То, что лежало на тебе, ты совершил, то, что лежит на нас, сделаем мы. Сегодня мы жалуем тебя сипахсаларом, а когда здравы и невредимы прибудем в Нишабур, ты будешь награжден достойным халатом». Гази еще три раза облобызал землю, и сипахдары [громким голосом] вызвали коня ⁸⁷ сипахсалара и посадили [его] верхом. Он остановился поодаль от эмира, подозвал накибов и сказал: «Надобно передать войскам, чтобы приготовились к смотру и прошли мимо [эмира], дабы государь поглядел на них, а предводители и вожаки ⁸⁸ пусть приветствуют получше». Накибы помчались, объявили и передали. Раздался барабанный бой, звуки труб и громкий клич воинов. Сначала многочисленные коноводы вели [заводных коней] с полным вооружением, в конских боевых доспехах, [за ними] шли гулямы в снаряжении, со значками и короткими копьями, собственный хейль [эмира] из множества конных и пеших, а вслед за ними, один за другим, хейли серхенгов, весьма хорошие и сполна вооруженные. Хейль за хейлем проходил мимо, а серхенги лобызали землю и останавливались. Покуда не прошли все, заняло время от позднего утра до пополуденной молитвы. Потом эмир милостиво обратился /38/ к сипахсалару Гази и серхенгам, сказал им любезные cлова и спустился с холма.

На другой день он выехал верхом и направился в город. Расстояние было в три фарсанга. [В течение времени] между двумя молитвами он находился в движении и доехал до Хабгаха. В Нишабуре осталось немного народу: все вышли [из города], чтобы [исполнить] обряд встречи и поглядеть на зрелище. [Встречавшие] выражали добрые пожелания, и чтецы Корана читали Коран. Эмир, да будет им доволен Аллах, говорил каждому вельможе любезные слова, особенно казию, имаму Са'иду, который был его учителем. Жители жаждали этого государя, и день выдался такой, какого никто не запомнил. Когда [эмир] доехал до окраины города, он повелел отпустить народ, затем потянул к саду Шадьях и счастливо там расположился десятого числа месяца ша'бана сего года ⁸⁹. Здания Шадьяха украсили разноцветными коврами, принадлежавшими также и везиру Хасанеку, из [числа] тех ковров, которые приготовил Хасанек для этих зданий, подобных которым никто не запомнил. Людей, которые их видели здесь, я записал, чтобы они [это] засвидетельствовали для меня.

На другой день в Венечной суффе ⁹⁰, посередине сада, эмир воссел на престол и открыл прием, прием очень торжественный. Множество гулямов стояло, [начиная] от края суффы до отдаленного места, бесчисленные сипахдары и мертебедары стояли до ворот сада, а в поле — много конных. Явились на поклон родичи и свита, [некоторые] сели, [некоторые остались] стоять. [Эмир] приказал, чтобы сипахсалара посадили. Вошли казии, факихи и улемы, принесли [70] поздравления, [выразили] соболезнование и похвалу эмиру, да будет им доволен Аллах. Такой прием, какой он оказал казию Са'иду ⁹¹ , /39/ Бу Мухаммеду, сыну Али, Бу Бекру, сыну Исхака, сына Махмашада Керрами ⁹², он не оказал никому другому. Потом, обратившись лицом ко всем, он промолвил: «Этот город очень счастливый, я люблю его и его жителей. То, что вы сделали из любви ко мне, не сделали ни в одном городе Хорасана. Перед нами большое дело, насколько видно, оно весьма скоро разрешится по милости господа бога, да славится поминание его. Когда с ним будет покончено, наши взоры обратятся на хорасанцев, и особо большое внимание будет уделено сему городу. Ныне же мы повелеваем, чтобы немедленно уничтожили новые хасанековы. правила и чтобы производство дел в Нишабуре при судебных разбирательствах и иных, вели по старинным правилам, ибо то, что сделали Хасанек и его люди, до нас дошло еще в то время, когда мы пребывали в. Герате, и мы этого не одобрили, однако [тогда] было не до разговора. За то, что они содеяли, возмездие само придет к ним. Два: раза в неделю будет [происходить] разбор жалоб ⁹³. Собрание для разбора жалоб и двери дворца открыты для каждого, у кого есть жалоба. Надлежит прийти и без стеснения доложить ее, дабы оказано было полное правосудие. Помимо [собрания для] разбора жалоб, есть еще при дворе хаджиб Гази, сипахсалар, и еще другие есть доверенные [наши] люди, надлежит приходить к ним во дворец и в диван и рассказывать им про свои дела, дабы они сделали то, что надобно сделать. Мы дали указ, чтобы сегодня же осмотрели тюрьмы и сняли оковы с ног узников, чтобы спокойствие от прибытия нашего распространилось на все сердца. Впредь, ежели кто-либо пойдет по пути безрассудства и насилия, тот получит по заслугам».

/40/ Когда присутствовавшие выслушали эти царские слова, они очень возликовали и пожелали добра [государю]. Казий Са'ид сказал: «Султан в этом собрании удостоил [нас] такого правосудия и благодеяния, что никто не находит слов. Есть у меня нужда одна, коли будет дозволено сказать [ее] ради благословенного дня и счастливого собрания». Эмир ответил: «Все, что казий скажет, то хорошо и верно». «Государь знает, — сказал [казий], — что род Микалов — древний род, в нашем городе они свои, и следы их [деяний] налицо. Я, Са'ид, по милости и воле господа бога, да славится поминание его, и по благодати знания, происхожу из рода Микалова и соблюдение законных прав его лежит на моей обязанности. Те из рода сего, кто продолжает жить, терпят большие притеснения от Хасанека и прочих, *ибо на имения их наложен арест, а вакфы их дедов и отцов тоже утратили силу и доход с них получил другое назначение ⁹⁴. Не рассудит ли эмир за благо издать на этот счет указ, достойный его благочестия и высоких помыслов, дабы множество народу из [рода Микалова], [71] пострадавшего и напуганного, [снова] зажило в достатке, вакфы оживились и доход с них был бы обращен на установленные цели» ⁹⁵. — «Очень хорошо», — ответил эмир, да будет им доволен Аллах, и тут же указал казию Мухтару, сыну Бу Са'да, чтобы вакфы, принадлежащие роду Микалову, он полностью изъял из рук захватчиков и поручил какому-нибудь верному человеку, чтобы тот нес о них заботу, собрал бы доходы с них и обратил по принадлежности ⁹⁶ . «Что же до имений, — [сказал он], — то обстоятельства их нам не ведомы, и мы не знаем, каково было высочайшее решение на сей предмет покойного эмира, нашего отца. Бу-л-Фазлу и Бу Ибрахиму, сыновьям Ахмеда, сына Микала, и прочим надлежит пойти в диван к Бу Сахлю Завзани и обстоятельно рассказать положение, дабы он доложил нам и все, что нужно, было бы приказано по [нашему] усмотрению. Казию разрешается давать такие советы, /41/ кои были бы приемлемы для всех, а когда мы уедем, вести с нами переписку». [Казий] сказал, что так и сделает и вознес хвалу [эмиру]. Все люди рода Микалова и их сродственники отправились в диван и доложили о положении, что всех, дескать, земледельцев, управляющих и богатых землепашцев ⁹⁷, всех, кого вызывали, схватывали и отбирали от них громадное имущество ⁹⁸, и все почтенные, благородные люди превратились в подлых ⁹⁹. Бу Сахль рассказал правду эмиру, да будет им доволен Аллах; им возвратили имения и они снискали [царскую] благосклонность.

В эти дни из Рея пришли письма [такого содержания]: «Когда высочайшее стремя [оттуда] двинулось в путь, один из шаханшахов ¹⁰⁰ вознамерился с многими удальцами пойти на Рей, чтобы учинить там злодеяния. Их предводитель, из остатков рода Буйе, прислал посланца к Хасану, сыну Сулеймана, а тот обратился к рейским вельможам, дескать, что следует ответить, что делать? Они сказали: «Ты помолчи, дать ответ надлежит нам». Они доставили посланца в город и три дня налаживали дело и собирали народ. Затем, на четвертый день, вывезли посла в поле и поставили на одном холме. Подошел Хасан, сын Сулеймана, со своим хейлем, готовый [к бою], и проследовал мимо. Вслед за ним [двигались] горожане, более десяти тысяч человек в полном вооружении, большей частью пешие, из числа населения города и ближайших окрестностей. Когда этот народ проследовал мимо, рейские вельможи спросили посла: «Видел?» И еще сказали [ему]: «Наш султан — Мас'уд, сын Махмуда, и мы повинуемся ему и его людям. На господина твоего и на всякого, кто без указа нашего султана сюда придет, здесь найдутся закаленные дротики и сабли. Ступай обратно и то, что видел и слышал, доложи, не обманывая, да скажи, что султан вызволил нас из рук дейлемцев, и жители Рея за эти дни узнали спокойствие, ибо избавились от вас». Посол [72] ответил: «Я так и скажу». Ему воздали должное, и он все, что видел, описал.

Горсть крикунов и крамольников, которые собрались вместе, говорили тщеславному Бунду, что простого народа, мол, бояться нечего, надобно напасть, мы-де в три дня отдадим Рей в твои руки. Протрубили в рога и двинулись на Рей. Хасан, сын Сулеймана и рейские вельможи, получив известие о том, что противник явился, /42/ выступили вместе с народом, который собрался, и с другими людьми, которые подошли, покуда приезжал и уезжал посол. Когда они сошлись друг с другом и находились близко от города, Хасан, сын Сулеймана, сказал: «Пришедший [противник] — это горсть бродяг, собравшихся отовсюду. За час времени из них можно сделать кладбище. К ним надобно послать посла и получить возможность оправдаться, что коль скоро они не уберутся, то мы перед господом богом, велик он и всемогущ, виноваты не будем за пролитие их крови». Рейские именитые люди назначили [посланцем] хатиба и отправили его к тщеславному Бунду сказать: «Дескать, не совершай [нападения], побойся бога, велик он и всемогущ, не обагряй себя кровью этой горсти крикунов, коих ты собрал. Вернись обратно, ты нам не султан и не пастырь. Впав в нужду, ты, высокого происхождения [ради], нас беспокоишь. Тебе мы дадим, должное, а перед жалкой толпой, которая с тобой, никакого, страха [у нас] нет. Говорим это для того, чтобы не лилась кровь, а за насилие ты будешь в ответе».

Хатиб поехал и передал извещение. Тщеславный Бунд и крикуны возмутились, вдруг завопили и подобно огню сорвались с места, чтобы драться. Хатиб возвратился обратно и доложил: «Они, мол, доброго ответа нам не дали, вы, дескать, теперь [сами] лучше знаете, [что делать]». Хасан, сын Сулеймана, очень хорошо приготовился [к бою] и всех расставил по своим местам, а народ, который был вооружен послабее, держал наготове. Из города к воротам стеклось более пятидесяти-шестидесяти тысяч человек. Хасан сказал рейсу и вельможам: «Назначьте людей, чтобы не позволяли простому люду выходить за городские ворота и прикажите ему оставаться в своих жилищах ¹⁰¹, покуда я с готовыми к бою воинами пойду на противника». Рейс и вельможи назначили людей и приняли эту предосторожность, а Хасан, уповая на волю Аллаха, да славится поминание его, двинулся в дело, не спеша и в порядке. Боевая пехота скрыто остановилась впереди конницы. Противник тоже подошел, и закипел сильный бой. Забытые богом ¹⁰² несколько раз, напрягая силы, нападали, однако никакого успеха не добились, ибо ряды Хасана оказались весьма стойки. Когда день стал жарче, презренных одолела жажда /43/ и они утомились. Около часа пополуденной молитвы Хасан приказал вынести вперед большое знамя и счастливо бросился с испытанной, отборной [73] конницей в наступление, ударив сам на небольшой полк противника. Знамя тщеславного Бунда захватили и противнику нанесли поражение, страшное поражение. У Бунда был отборный арабский скакун, он и еще несколько человек на добрых конях умчались, а пешая сволочь отстала среди ручьев и в оврагах. «Дайте-ка [им], — молвил Хасан, — бросьте очень стесняться много убивать, сделайте [так], чтобы впредь у них зубы притупились на Рей и они бы больше не приходили». Люди Хасана ринулись и начали разить насмерть. Горожане тоже вырвались наружу и пошли убивать. И многих перебили и захватили в плен. В час предзакатной молитвы Хасан приказал: «Прекратите убивать и брать [в плен], потому что стало поздно». Они перестали, спустилась ночь. Народ вернулся в город, а остатки побежденных, которые всюду попрятались, с наступлением ночи бежали.

На другой день Хасан сказал, чтобы доставили пленников и [отрубленные] головы. Оказалось восемь тысяч восемьсот с лишним голов и тысяча двести с лишним человек пленных. [Хасан] распорядился поставить треноги вдоль пути, по которому пришли те забытые богом, и водрузить на них головы. Соорудили [также] сто двадцать виселиц и повесили на них [часть] пленных и злодеев, которые были посильнее. Страху нагнали много. Остальных пленников освободили, сказав: «Убирайтесь, и то, что видели, расскажите. Всякий, кто мечтает [попасть] на виселицу /44/ и потерять ни за что голову, пусть приходит». Пленники ушли ¹⁰³, а жители Рея, да будет долгой жизнь государя, остались верны всему, что обещали, и нисколько не поскупились [в изъявлении] рабской преданности и любви [к государю]. Величию великой державы здесь выпала великая слава, так что ни один противник уже не возымеет намерения сюда прийти. Коль будет на то высочайшее усмотрение, то следовало бы наградить здешних вельмож за то, что они сделали, дабы служили они еще ревностней, ежели будет угодно Аллаху всевышнему».

Когда эмир Мас'уд, да освятит Аллах его дух, ознакомился с этим письмом, он весьма обрадовался и повелел трубить в рога и бить в литавры. Добрых вестников отправили обратно, оказав [им] почести, а нишабурские вельможи вышли на мусаллу вознести благодарственную молитву за прибытие эмира в Нишабур и за вновь дарованную победу. Они принесли в жертву много [скота] и раздали много милостыни. А эмиру каждый день была какая-нибудь приятная весть.

На той же неделе прибыло известие, что посол ал-Кадира биллах, да будет им доволен Аллах, находится близ Бейхака и что он [везет] с собой такие высокие пожалования, каких не помнят люди, и подобных коим ни одному государю не бывало. Эмир, да будет им доволен Аллах, по получении этой радостной вести совсем расцвел [74] и приказал приготовить послу самую достойную встречу. [Еще раньше] горожане приходили к казию Са'иду и говорили, что они, услышав о приближении эмира к Нишабуру, желали бы соорудить арки и устроить большое гулянье, [но] рейс ¹⁰⁴ ответил: «Нельзя этого делать, ибо эмира постигло великое горе со смертью султана Махмуда, да просветит Аллах его доказательство, хотя оно и желательно. Это я говорю по его повелению, — надобно отложить на другое время». [На сей раз они снова явились и сказали]: «Вот уже миновал долгий срок, дела с каждым днем все больше приходят в согласие с желанием, да к тому еще и посол приезжает из Багдада со всем, чего хотелось. Не счел бы казий возможным попросить эмира заронить радость в сердца многочисленного народа тем, что государь позволил бы и разрешил устроить великолепное торжество».

/45/ «Ладно, — ответил казий, — вы хорошо говорите и весьма своевременно». На другой день он доложил об этом эмиру и получил соизволение. Казий переговорил с рейсом, что торжество, мол, надобно устроить самое наипышное. Рейс отправился домой, вызвал старост городских околотков и базаров и сказал: «Эмир позволил вам украсить город. Надобно устроить самое пышное торжество, какое можно, дабы посол халифа понял, каков ныне наш город, и чтобы эмир еще больше полюбил этот город за то, что высокие пожалования халифа достались ему в нашем городе». Они ответили: «Слушаемся», — и удалились. И они сотворили такое дело, что никто ни в какие времена в этом роде не запомнил, так что от дорожных ворот города до базара .стояли арка за аркой и палатка за палаткой до шаристана пятничной мечети ¹⁰⁵ , где послу отделали помещение.

Когда эти дела справили и пришло известие, что посол подъехал на расстояние двух фарсангов, вышли для приема мертебедары и повели [с собой] пятьдесят заводных лошадей. Все воинство [тоже] выступило и двинулось вперед с большим поездом сановников, в безмерном благолепии, с сипахсаларом во главе. [Выехал] и другой поезд из казиев, сейидов, улемов и факихов, и третий — из придворных вельмож-обладателей пера. Они наилучшим образом проводили в город посла Бу Мухаммеда Хашими, близкого родственника халифа, в понедельник за десять дней до конца месяца ша'бана сего года. Вельможи и военачальники расстались с послом у городских ворот и разъехались по домам, а мертебедары доставили его до базара и ездили, люди бросали диремы, динары, сахар и прочее, потешники забавляли, и был такой день, какого никто не запомнил. Покуда посольский пристав разместил посла в отделанном [для него] серае, прошло время между двумя молитвами. Когда посол расположился в серае, посольский пристав распорядился сначала принести ему приготовленные сверх всякого счета и меры яства. За едой посол [75] по-арабски похвалил Нишабур, пожелал добра нашему государю и сказал, что за свою жизнь он не запомнил того, что видел сегодня. Как только посол кончил трапезу, поднесли сладкие закуски в несметном множестве и двадцать тысяч диремов серебра /46/ на баню, так что он обомлел. А эмир, да будет им доволен Аллах, поблагодарил нишабурцев.

После этого прошло два-три дня. Эмир изволил сказать, что следует, мол, привести посла и обставить [прием] с наивозможнейшим великолепием. Бу Сахль Завзани заметил: «То, что государю надлежит приказать по части двора, эмирского собрания, гулямов, мертебедаров и тому подобного, пусть велит сипахсалару, чтобы тот справил; а мне, слуге, указал бы меру, дабы я сделал, что нужно и что по моей части. [Что] читал и видел, как было при покойном султане, да будет им доволен Аллах, я скажу, чтобы справили».

Эмир одобрил и приказал позвать сипахсалара Гази. Эмир сказал: «Я велел представить посла халифа и то, что он привез из жалованных грамот, подарков, наград и титулов и о том, что здесь будет происходить, оповестить повсюду. Тебе надобно сказать воинству, чтобы оно сегодня вечером справило все свои дела и поутру в полном вооружении, в хорошем убранстве, как нельзя лучше, все явилось [сюда], дабы я приказал, что ему надлежит делать». — «В точности исполню», — ответил [сипахсалар] и удалился. То, что требовалось приказать, он приказал и дал распоряжения, какие надлежало дать. Эмир, да будет им доволен Аллах, распорядился насчет гулямов и прочего, и все справили по-царски.

На другой день сипахсалар Гази прибыл ко двору со всем воинством и остановился. Всем серхенгам он дал распоряжение встать в два ряда, начиная от дворца, со своими хейлями, при значках. Полотнища значков этих двух рядов простирались от ворот сада Шадьях до отдаленного места. А внутри сада, от Венечной суффы до дворца, протянулись в два ряда гулямы в полном вооружении, в цветных кафтанах, и с ними мертебедары. Для доставки даров из Нишабура заранее послали мулов и оставили [их] у посла. Бу Сахль же скрытно кого-то послал и попросил халифскую жалованную грамоту и указы. Просмотрев и сделав с них переводы и снова завернув в обертку из черного ¹⁰⁶ шелка, он вернул [их] обратно.

/47/ Когда посольский пристав приехал к послу, посла посадили на заводного коня, покрытого черным, а стяг вручили одному всаднику, и тот вез [его] позади посла. Вслед за послом вели вереницу мулов с сундуками халифских даров и десять коней, из них два в золотой сбруе и с золотыми подковами, а восемь в попонах и покрывалах. Путь следования посла хорошо украсили. [Перед ним] рассыпали [76] диремы и динары, и он ехал, покуда не достиг рядов конных войск. Раздались звуки литавр и рогов и крик народа.

Посла и вельмож вели между двух рядов войск, а серхенги с двух сторон рассыпали монеты, покуда посол не доехал до престола. Эмир восседал на престоле, открыв прием, а родичи и свита сидели и стояли. Посла опустили [с коня] на добром месте, [затем] привели пред [лицо эмира]. Он строго по чину выступил вперед и поцеловал руку [государю. Эмир] его посадил перед престолом. Сев, посол приветствовал [государя] от имени повелителя верующих и присоединил к сему добрые пожелания. Эмир Мас'уд царственно отвечал ему. Затем посол встал на ноги и положил на престол жалованную грамоту [халифа] и послание. Эмир приложился к ним устами и подал знак Бу Сахлю Завзани, чтобы он взял их и прочитал. Когда тот дочитал до поздравления эмира, эмир встал, облобызал ковер престола и снова сел. Бу Сахль прочитал жалованную грамоту и послание и пересказал вкратце перевод по-персидски, в немногих словах. Потом раскрыли сундуки и извлекли дары: шитые и нешитые ткани. Посол поднялся; вынули семь дуваджей ¹⁰⁷, один из них черный, прочие — багдадское дабики ¹⁰⁸, очень редкостное, царское. Эмир сошел с престола, развернули молитвенный коврик, — так поступил [в свое время] Якуб, сын Лейса ¹⁰⁹, — эмир Мас'уд надел [пожалованный] халат и исполнил два рак'ата молитвы. Бу Сахль Завзани заранее сказал эмиру, что так надобно сделать, когда он наденет почетное одеяние из рук халифа, как подобает преемнику отца ¹¹⁰ . Поднесли и венец, ожерелье и верхового коня, /48/ меч, перевязь и то, что было в обычае привозить оттуда. Родичи и свитские рассыпали перед престолом монеты в несметном множестве. Посла отпустили наилучшим образом. Султан встал, сходил в баню и переоделся. Он приказал раздать нищим двести тысяч диремов. Потом явились собеседники и сотрапезники ¹¹¹, а раньше приготовили очень пышное угощение. Привели посла и посадили его за султанский стол. Покончив с трапезой, на посла надели весьма драгоценный халат и проводили его с большими почестями обратно домой. В тот же день, в час предзакатной молитвы, посольский пристав доставил лично от него дар: двести тысяч диремов, лошадь с золотым конским убором, пятьдесят штук некроенных тканей добротных и алоэ, мускуса и камфоры несколько кошелей. [Султан] дал позволение на отъезд, и посол пустился [в обратный путь] в последний день месяца ша'бана.

Султан изволил приказать написать письма в Герат, Пушенг ¹¹², Туc, Серахс, Нису ¹¹³, Баверд, Бадгис ¹¹⁴ и Гянджрусту с радостной вестью о событии, которое с ним произошло [по милости] Собрания халифата ¹¹⁵ . С жалованной грамоты и послания изготовили списки и объявили почетные титулы, дабы к великому султану обращались и [77] называли его этими [титулами]. /49/ А султанские титулы были такие, как я записал: Поборник веры в Аллаха, Хранитель рабов Аллаха, Отмститель врагам Аллаха, Помощник наместника Аллаха ¹¹⁶ [на земле], повелителя верующих. Жалованная грамота гласила так: «Повелитель верующих пожаловал тебя всеми владениями, которыми владел отец твой, Десница государства, Хранитель мусульманской общины, Устав веры, Прибежище ислама и мусульман, Друг повелителя верующих ¹¹⁷. То, что ты [уже] повоевал — Рей, Джибаль, Исфаган, Тарум и другие области, а равно то, что ты захватишь после сего из стран Запада и Востока — принадлежит тебе и останется за тобой». Гонцы увезли эти письма, в упомянутых городах прочитали хутбу на имя султана Мас'уда, и власть его простерлась по Хорасану.

После отбытия посла султан Мас'уд воспрянул духом и принялся за дела иного рода. Подошел месяц поста и стали поститься. В половине месяца рамазана сего года ¹¹⁸ султан Мас'уд двинулся из Нишабура. В тот же день он соизволил подарить халатами казия Са'ида, его сыновей, сейида Бу Мухаммеда Аляви, Бу Бекра Махмашада, городского казия и хатиба. Эмир прибыл в Герат за два дня до конца сего же месяца и остановился в кушке Мубарек и там справил такой праздник, что [люди] утверждали будто ни один государь подобного праздника не справлял. Стол с угощениями накрыли для султана в новом здании, которое построили в саду Аднани, и еще другие столы накрыли в саду Аднани. За те столы посадили серхенгов военных отрядов ¹¹⁹ и хейльташей. Стихотворцы читали стихи. Во время трапезы придворные вельможи, сидевшие за султанским столом, поднялись, облобызали землю и сказали: «Уже прошло пять-шесть месяцев, как государь не вкушал радостей вина. Ежели и был [к тому] предлог, то теперь он миновал: дела идут как желательно, что, ежели государь соизволит попировать?» Государь ответил согласием, потребовал вина и его принесли. Мутрибы /50/ взялись за плектры, и поднялось веселье. Начали налегать на вино, так что все paзошлись навеселе, исключая сипахсалара, который вина не пил никогда.

Каждый день беспрестанно приходили записки от газнийского воинства о: том, что оно делает, что творит, как справляло дело согласно тому, что приказывал государь. Утром в понедельник десятого числа месяца шавваля ¹²⁰ внезапно ко двору султана Мас'уда приехали Менгитерак, брат старшего хаджиба Али Кариба, с законоведом Хусейри, недимом. Султану тотчас же доложили. «Примите [их]», — сказал он. Они вошли, облобызали землю и промолвили: «Да будет благословен государь, [дела] пришли в порядок, брата [твоего] задержали». Султан усадил их и оказал им много ласки. Они представили письмо тегинабадской свиты. Султан велел принять [его] и прочитать, [78] потом сказал: «Хаджиб поступил так, что мы благодарны за ум и любовь его, а прочие, которые последовали за ним, соблюли наше право, и о вознаграждении слуг [наших] мы позаботимся. Вы приехали весьма поспешно, ступайте, отдохните немного, а в час предзакатной молитвы приходите опять, чтобы доложить известия и рассказать о событиях». Оба удалились. Их расположили в одном месте, в богато убранном серае и послали [им] множество яств и сладких закусок. Они немного поели и отправились в баню.

Когда султан их отпустил, он позвал Бу Сахля, дебира Тахира и других вельмож, уединился [с ними], и пошел обстоятельный разговор, покуда не порешили на том, чтобы в час предзакатной молитвы пожаловать Менгитераку чин хаджиба, нарядить его в черное и достойно, одарить, точно так же и Хусейри. В час предзакатной молитвы послали двух заводных коней и доставили Менгитерака и Хусейри [ко двору]. Они предстали. Сели уединенно, так что при султане находились [только] дебир Тахир и Бу Сахль Завзани. [Приехавшие] доложили известия и пространно рассказали о положении. Когда их отпускали обратно, султан повелел отвести Менгитерака в вещевую палату и надеть на него одеяние хаджиба. [Менгитерак] предстал пред лицо султана в черном кафтане и двурогой шапке ¹²¹. Султан сказал: «Поздравляю. Твоя обязанность в чине хаджиба — быть подручным брата [твоего], старшего хаджиба Али». Он облобызал землю и удалился. /51/ На факиха Бу Бекра Хусейри надели халат весьма драгоценный, такой, что дают недимам. Его тоже представили [пред лицо государя]. Султан с ним обошелся ласково и сказал: «В пору моего отца ты много понес трудов из любви и приязни к нам и [ныне] оказал этакую услугу. Вознаградить тебя стало еще большим долгом [для нас]. Сей [халат] лишь для порядка, знак, а вслед [за ним] ты увидишь [другие] милости». Хусейри пожелал добра и удалился. Эмир велел всем вельможам и служителям, чтобы они отправились к тем двум [мужам] домой с поздравлением, и они весьма усердно воздали им должное. В час вечерней молитвы султан повелел написать с лаской ответ на письмо тегинабадской свиты, а старшему хаджибу Али отписали [отдельно] [тоже] очень ласково. Султан украсил письма своей печатью и собственноручно начертал несколько слов. Написали [также] распоряжение и [другие] письма и отправили. Были назначены один хейльташ и один араб из числа самых быстрых девсуваров, и в час молитвы на сон они уехали в Тегинабад. *А Аллах знает лучше!*. [79]

О ТОМ, ЧЕМ ЗАВЕРШИЛИСЬ ЭТИ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, ДОСТОЙНЫЕ ВНИМАНИЯ, СООБЩЕНИЯ ПОСЛЕ НИХ, ПРИБЫТИЕ РАТИ ИЗ ТЕГИНАБАДА В ГЕРАТ И СОБЫТИЯ ТОГО ВРЕМЕНИ

Когда, рассказывая «Историю», я дошел до того места, как оба всадника, хейльташ и бедуин, прибыли в Тегинабад /52/ с ответом на письма старшего хаджиба Али Кариба, и он насчет крепости Кухтиз и эмира Мухаммеда дал хаджибу Бек-тегину распоряжение в таком роде, [как было упомянуто], а воинству сказал, что вам-де завтра будет указано, в каком порядке надобно пойти в Герат, то на этом я остановил рассказ, потому что по правилу бытописания обязательно требовалось упомянуть [сначала] сведения о делах эмира Мас'уда во время царствования [его] брата Мухаммеда в Газне. Я взялся за это и рассказал, начиная с того времени, когда он выступил из Исфагана, и до прибытия [его] в Герат, так чтобы читателям [все] стало известно весьма обстоятельно. Теперь я берусь [поведать] о выступлении рати из Тегинабада в Герат, полк за полком, и отъезда старшего хаджиба Али следом за ней и о том, что произошло по каждому делу, дабы было ведомо и ясно, что я не сделал упущения.

Комментарии

1. Али б. Иль-Арслан ал-Кариб — играл заметную роль при дворе султана Махмуда. После смерти последнего по инициативе Али Кариба на престол был возведен брат эмира Мас'уда Абу Ахмед Мухаммед Джемаль ад-довле, а сам Али Кариб сделался фактическим главой правительства. Он же известен под именем Али Хвиша-ванда. Ravertу, Tabakat-i Nasiri, I, 89.

2. Абу Якуб Юсуф Азуд ад-довле (“Рука государства”) — дядя эмира Мас'уда, но всего на четыре года старше племянника. Воспитывался вместе с эмирами Мас'удом и Мухаммедом. См. выше, стр. 124—125.

3. Абу Али ал-Хасан б. Мухаммед ал-Аббас из рода Микал. В детстве вступил на службу султана Махмуда. Будучи приятен в обращении и обладая красивой внешностью, он вскоре сделался одним из приближенных царедворцев султана и заслужил от него ласкательное имя Хасанек, под которым и стал известен в широких кругах. Пользуясь неограниченным доверием султана, он занимал видные государственные посты. Сумел отстранить Ахмеда б. Хасана Мейменди от должности хакима и мута-саррифа Нишапура и послал туда вместо себя своих чиновников, которые там полновластно распоряжались от его имени. Незаконными способами скопил огромное богатство. *** л. 119 а.

Дальнейшие биографические сведения о нем сообщает Абу-л-Фазл Бейхаки в своей “Истории”.

4. Хотя мы оставили это имя в том виде, как оно обычно встречается в нашей современной литературе, правильно было бы его назвать Абу Наср, сын Мишкана, как указывается в ранних источниках, например, *** Ибн Фундука, л. 85 б.

5. Т. е. султанской гвардии, состоявшей в большинстве своем из рабов (гулямов) тюркского происхождения.

6. Абу-н-Наджм Аяз — гулям и фаворит султана Махмуда, оказывавший сильное влияние на султана.

7. ***

8. Гузганан (или по-арабски Джузджанан) —область на северо-западе нынешнего Афганистана, пределы которой в разное время то суживались, то расширялись. В конце X в. Гузганан был княжеством, которым правила местная династия Феригунидов, находившаяся в вассальной зависимости от Саманидов. После падения этой династии в 999 г. Махмуд Газнийский низложил Феригунидов. Эмир Мухаммед являлся наместником султана Махмуда в Гузганане и пребывал там.

Автор Худуд ал-Алем сообщает: “Гузганан — область благоустроенная и весьма богатая, в ней распространены правосудие, справедливость и безопасность. Это область, на востоке коей лежат области Балх и Тохаристан до пределов Бамияна. На юге ее — конец области Гур и предел Буста; на западе его (Гузганана) — область Гарчистан, касаба Пишин, до пределов Мерва; на севере он простирается до пределов Джейхуна... В этой области разводят много лошадей и производят войлок, дорожные сумы, конские подпруги, ковры и паласы” (л. 20 б); Н'А Мin, 328 ff.

9. Абу Ахмед Мухаммед — сын султана Махмуда, брат эмира Мас'уда. Хотя Мухаммед здесь назван “меньшим” сыном, но на самом деле он был одних лет с Мас'удом (см. стр. 124—125) и вероятно от другой матери.

10. Тегинабад — несуществующий в настоящее время город, находившийся по всей вероятности на месте старого Кандагара, т. е. на полпути между нынешним Кандагаром и берегом р. Ангераб, среди высоких и крутых скал. Бартольд, Обзор, 51. Кухтиз (Острая гора) в ВМ всюду: Кухшер (Львиная гора).

11. Т. е. следующее ниже, с которого и начинается уцелевшая часть “Истории” Бейхаки.

12. Позднейшее добавление, сделанное неизвестным автором. См. “От переводчика”, стр. 34.

13. ***. ВМ: вместо этого стоит слово *** — упоминание.

14. *** — штандарт, жалуемый халифом, вместе с прочими инсингниями (см. стр. 42) при инвеституре.

15. Неточная цитата из Кор. 19₄₁.

16. Еще первые издатели “Истории” Бейхаки, ВМ и АП, обратили внимание на то, что эта фраза в списках либо искажена, либо какая-то часть ее выпала, а потому общий смысл ее и последующих слов остается не совсем ясным.

17. Т. е. халифа, наместника основоположника ислама Мухаммеда.

18. Чтение названия места сомнительно. В списках “Истории” Бейхаки имеется несколько разночтений, из которых наиболее подходящим к данному случаю нам кажется вариант в одном из подсобных списков ВМ, а именно — ***

19. Т. е. Бу Бекра Хусейри и Менгитерака.

20. Границы Синда в IX—XI вв. не совпадают с границами современной провинции Синд в западном Пакистане, Автор Худуд ал-Алем указывает следующие пределы территории: “на востоке — река Инд, на юге — Великое море (т. е. Индийский океан), на западе — область Керман, на севере — пустыни, примыкающие к пределам Хорасана. Эта область жаркая [***] в ней много пустынь, а гор мало” (л. 26а); Н'А Мin, 371—372.

21. Буст — город близ впадения реки Аргендаб в Хильменд (нынешнее название его Кала-и Бист). В Худуд а л-Алем говорится: “Буст — большой город с крепостной стеной, расположенный на берегу реки Хидменд, с многими округами. Это ворота в Хиндустан и торговое место. Жители воинственны и храбры. Там произрастают плоды, которые сушат и увозят в другие места, и [выделывают] кербас и мыло”, л. 22 а; Н'А Мin, 344,9; Le Strange, 344—345.

22. Т. е. меланхолия.

23. Название Тохаристан у Бейхаки применено в узком смысле, т. е. для области, расположенной к югу от Аму-Дарьи, к востоку и югу от Балха (Бартольд, Обзор, 12) до Гиндукуша. В Худуд а л-Алем читаем: “Тохаристан область богатая, большей частью гористая, а в степях ее место [жительства] турок халадж. В этой области разводят лошадей и овец и имеется много злаков [***] и разнообразных плодов (лл. 21 а—21 б); Н'А Мin, 337.

24. Точное местоположение рабата Джармак не установлено; из контекста можно только вывести, что он находился на дороге из Газны в Тегинабад (Кандагар).

25. Абу-л-Аббас б. Ахмед Исфераини был сначала в числе секретарей [***] и наместников [***] саманидского полководца Амин ад-довле Фаика. После поражения хорасанского наместника Абу Али Симджура и Фаика он попал на службу к эмиру Себук-тегину. По вступлении на престол султан Махмуд назначил Абу-л-Аббаса везиром, и на этом посту он оставался 10 лет. Он принадлежал к числу очень образованных людей своего века и был способным государственным деятелем. В результате дворцовых интриг султан Махмуд заключил его в крепость, где он был убит по выступлении Махмуда в поход на Сумнат *** лл. 94б—96а. Дом Абу-л-Аббаса Исфераини, как сказано ниже (стр. 445), находился в Газне, в Дих-и Ахенгеран.

26. По-видимому, один из околотков города Газны.

27. Выше говорилось о письме в единственном числе.

28. В оригинале слово *** . Судя по таким пожеланиям как *** (стр. 242 ориг.) или *** (стр. 114 ориг), под указанным словом следует понимать членов царствующего дома.

29. Ко времени описываемых событий выражение “лобызать землю” уже утратило свое буквальное значение, аналогично русскому “бить челом (о землю)”, и значило отвесить низкий поклон в пояс. Переводчики часто передают это выражение словами “земно поклониться”, “пасть ниц” и. т.п., хотя для действительно земного поклона наш автор применяет арабское слово *** то самое, которое употребляют и в мусульманском молитвенном ритуале. Мы пишем в переводе “облобызать землю” с целью сохранить образность языка оригинала.

30. Жители Дейлема, т. е. горной части иранской провинции Гилян в юго-западной части побережья Каспийского моря, по обе стороны главного хребта. Страна, изрезанная узкими долинами и глубокими ущельями, лесистая и почти лишенная дорог. Населенная свободолюбивым и воинственным народом, она всегда упорно оборонялась от всяческих вторжений в нее иноземных завоевателей. В половине X в. из Дейлема вышла шиитская династия Буйе (или в арабизованной форме Бувейх), очень быстро захватившая весь запад и юг Ирана с городами Реем, Хамаданом, Исфаганом, Керма-ном и Ширазом, а затем и Ирак Арабский с Багдадом и Басрой. С отдельными буидскими княжествами султану Махмуду Газнийскому и его сыну Мас'уду приходилось вести войны, о которых частично упоминает в своей “Истории” Абу-л-Фазл Бейхаки. Н'А Мin, 384—385. Буидов часто называли “дейлемцами”.

31. Т. е. не в оковах.

32. *** т. е. должность тегинабадского вали.

33. ***

34. Рей — один из древнейших городов Ирана, ныне не существующий; сохранившиеся следы его можно видеть в 8 км. к юго-востоку от Тегерана. По свидетельству географов X в., Рей был большим городом, но по величине все же уступал Нишапуру. Полного расцвета он достигал в XI—XII вв. Округ отличался плодородием, но климат его считался вредным для здоровья; см. Бартольд, Обзор, 84 и сл.

35. Джибаль — историческая горная область Ирана, включавшая в себя округа городов Рея, Хамадана и Исфагана. Арабские средневековые географы относили к Джибалю и горы к северу от Хамадана до границ Азербайджана; Бартольд, Обзор, 138; H'A Min, 328; Le Strange, 185—231.

36. В оригинале всюду ***.

37. 27 мая 1030 г. Соответствия всюду указаны по юлианскому календарю.

38. Сестра султана Махмуда. Пользовалась большим влиянием при дворе.

39. 29 апреля 1030 г.

40. *** — стремянный — уБейхаки скорей имеет значение курьера или посланца, отправляемого с важным поручением.

41. *** ГФ неясное нам выражение *** толкует как *** — стать ясным, объявиться (стр. 13 текста), очевидно принимая его за пассивную форму выражения *** значением — объявить [***], упомянутого М. Бехаром (***). Однако такое значение к данному случаю едва ли подходит. Поэтому выражение "мы попали в степь" нами условно передано в переводе словами "мы остались без защиты".

42. Сын Каку — Абу Джа'фар Мухаммед ибн Какуйе Ала-ад-довле из династии Какуидов, (Каквейхидов, 1007—1041), владел Хамаданом, Нехавендом, Исфаганом, Йездом и др. городами.

43. ***; т.е. согласиться уплатить определенную сумму денег за взятое на откуп право сбора податей и налогов.

44. Белый цвет в то время был знаком траура.

45. Тарум — город в Дейлеме.

46.***

47. Новруз — “новый день” — день весеннего равноденствия (21 марта), начало нового года по древнеиранскому календарю, первое число месяца фарвердина. Михреган — день осеннего равноденствия (23 сентября), которое приходилось на 16 число месяца михра. Вследствие неточности древнеиранского календаря даты их несколько сдвинулись, и в пору описываемых Абу-л Фазлом Бейхаки событий новруз и михреган праздновались до наступления действительных равноденствий.

48. 31 мая 1030 г.

49. Т. е. поздравления по случаю восшествия на престол и соболезнования по случаю смерти отца.

50. Гурган — область, прилегающая к юго-восточной части Каспийского моря. На западе она соприкасалась с Табаристаном, на юге и востоке — с Хорасаном. Самым северным округом ее, по восточному берегу Каспийского моря, был Дихистан. В состав области входил Астрабад, в средние века промышленный город, славившийся выделкой шелковых тканей. Город Гурган в X—XI вв. был столицей местной династии Зияридов и “считался первым по величине городом в прикаспийских областях”. В течение указанного периода времени Зияриды находились в подчинении то у Саманидов, то у Буидов, то у Газневидов, династия эта кончила свое существование в 1042 г; Le Strange, 376. О местоположении Дихистана см. В. Бартольд. К истории орошения Туркестана, стр. 32 и сл.

51. Современный Мазандеран на южном берегу Каспийского моря был до арабского завоевания известен под названием Тапуристан по имени обитавшего там в древности народа тапур. Арабы название области переделали в Табаристан. В средние века он был несколько меньше нынешнего Мазандерана; на востоке он примыкал к области Гурган, граница проходила между Астрабадом и Тамише (Тамис), в одном переходе на запад от Астрабада; западным рубежом считался город Чалус (Шалус) в 20 фарсангах от главного города области Амуля. Расстояние от моря до гор нигде не превышало одного дня пути. Горная часть области была покрыта густым лесом; в низменной части было развито шелководство и садоводство, возделывался рис, прибрежное население занималось рыболовством. Табаристан входил в состав владения Зияридов. Бартольд. Обзор, 80—81; он же, К истории орошения Туркестана, стр. 32 и сл.; Худуд ал-Алем, лл. 29б—З0а; V. Мinоrskу, Mazandaran, El, s. v.

52. Кор. 2₂₄₃; 7₆₇:

53. ***

54. Нимруз — то же, что Систан; Alberuni's India... 97.

55. Далее в оригинале следуют слова “где сидит Тахир”, по-видимому, вписанные по ошибке.

56. ***

57. Абу-л-Хасан Али Фахр ад-довле Буид правил в Рее и Хамадане с 976 по 997 г. и в Исфагане с 984 г.

58. Сахиб Исмаил, сын Аббада, родом из Талькана — везир Бундов Му'аййид ад-довле и Фахр ад-довле в 938—997 гг., один из просвещеннейших людей своего времени. Ему принадлежала большая библиотека, для перевозки которой, по преданию, понадобилось бы около 400 верблюдов. J. Rypka, Iranische Literaturgeschichte, 147.

59. За неспособностью сына Фахр ад-довле — Абу Талиб Рустема Маджд ад-довле (997—1029), низложенного Махмудом Газнийским, государством фактически управляла его мать, умная и энергичная женщина, прозванная ас-Сайида, т. е. госпожа.

60. Строго говоря, название карматы (от арабск. *** мн. ч. ***) относится к членам тайной организации, возникшей среди арабов в южной Месопотамии после восстания рабов (занджей) в конце IX в. Сообщество карматов нашло широкое распространение среди крестьян и ремесленников и за пределами Месопотамии, в Йемене и Хорасане, в Ахсе оно даже образовало независимое от халифата государство. В более широком смысле карматами называли участников мощного антифеодального движения, охватившего весь мусульманский мир в XI—XII вв. Борьба велась во имя реформ, основанных на равенстве и справедливости. Это движение получило поддержку со стороны исмаилитства, одной из шиитских сект, распространенной в то время в восточных областях халифата, главным образом на территории нынешнего Ирана и Афганистана, и стоявшей в оппозиции к арабскому халифату. Антифеодальная борьба стала сочетаться с борьбой за национальное возрождение и освобождение.

61. Миср — т. е. Египет в его средневековых границах,

62. Т. е. эмира Мас'уда.

63. Джибаль Гератский — горная местность в 18—20 км к востоку от Герата.

64. Т. е. шелка, привезенного из Рума (Малой Азии).

65. ***. Обычное поздравление с поднесением подарков лиц, получивших награду от государя или назначение на должность.

66. 22 июля 1030 г.

67. Хувар — восточный округ Рея, отделенный от последнего горным перевалом. От западного края перевала от города Рея насчитывалось 12 фарсангов. Бартольд. Обзор, 84.

68. Бу Сахль Мухаммед, сын Хасана Завзани, в пору султана Махмуда состоял при его дворе. Тайно поддерживал эмира Мас'уда и интриговал против царедворцев, пользовавшихся благосклонностью Махмуда, за что был удален от двора в Газну, где содержался в крепости. Характер этой непривлекательной личности весьма красочно очерчен автором на протяжении всей книги как на основании рассказов, главным образом Абу Насра Мишкана, так и на основании личного общения. См *** лл. 122а—122б.

69. *** — недошедшая до нас часть “Истории” Бейхаки, повествующая о царствовании Махмуда Газнийского и событиях его поры.

70. ***

71. Очевидно в утраченной части “Истории”.

72. Баглан — селение в Тохаристане в шести днях пути от Балха, через Хульм и Семенган. Бартольд, Обзор, 14—15.

73. Серахс в X—XI вв. был большим городом в полвеличины города Мерва. Lе Strange, 396.

74. От знака * до сноски персидский текст фразы испорчен, и в списках, привлеченных для подготовки опубликованных до сего времени изданий “Истории” Бейхаки, представлен в различных вариантах, из которых нет ни одного удовлетворительного Поэтому предлагаемый перевод условен.

75. Члены происходившего из Балха дома Бармекидов в течение почти полустолетия занимали ключевые посты в правительстве халифата. В 803 г. везир Джа'фар Бармеки был казнен, другие члены этого семейства заключены в тюрьму и имущество их конфисковано.

76. Мухаммед, сын Зубейды — сын Харун ар-Рашида, брат Ма'муна, притязавший на престол халифата.

77. О Тахире Зу-л-Яминейне см. ниже, стр. 147, 148 и сл.

78. Али, сын Исы — сын Исы б. Али, наместника Хорасана, назначенное после падения дома Бармекидов. Деятельность этого наместника привела к народному восстанию, в ходе которого он погиб. Его сын вступился было за отца, но полководец Харсама б. А'ян вскоре вынужден был его устранить.

79. Один из титулов халифа.

80. ***

81. В оригинале глагол в третьем лице.

82. ***

83. ***

84. ***. Возможен и другой вариант перевода.

85. ***

86. Бейхак — округ в Нишапурской области Хорасана с административным центром Себзевар. Ибн. Фундук в Tapиx-и Бейхак сообщает (л. 117а), что после смерти султана Махмуда Нишапур и Бейхак отказались читать хутбу на имя его сына Мухаммеда. Мухаммед отправил туда карательный отряд войск, который узнав в пути о приближении из Исфагана эмира Мас'уда, повернул обратно из Мервруда.

87. Автор в нескольких местах своей “Истории” упоминает существовавший обычай вызывать через служителей к выходу из дворца коня вновь пожалованного сановника, громко провозглашая его новую должность или новое звание.

88. ***

89. 13 августа 1030 г.

90. ***

91. Кази Са'ид Абу-л-Ала — глава старинного и могущественного рода Микали в Нишапуре и Б'ейхаке. Ибн Фундук в своей Та'рих-и Бейхак называет родоначальником этого дома Микала, сына Абдалвахида, якобы потомка Диваштича (пенджикентского дихкана), а этот в свою очередь являлся будто бы потомком сасанидского царя Вахрама V (Бехрам-Гура, 420—438). К подобного рода родословным надо, однако, относиться с большим сомнением, так как в те времена феодальная знать для подкрепления своих политических и экономических притязаний нередко пользовалась подложными генеалогиями. Ниже, на стр. 196—197, сказано, что Кази Са'ид был законоучителем Мас'уда и Мухаммеда.

92. Имеется в виду Абу Бекр Мухаммед б. Бу Бекр Исхак б. Махмашад. Каррамиййа — религиозная секта, основанная Абу Абдаллахом Мухаммедом, сыном Каррана, по которому она и получила свое название. В пору эмира Себук-тегина главой этой секты был Абу Бекр Исхак б. Махмашад (ум. 994 г.). Секта пользовалась покровительством Себук-тегина. Позднее неоднократно упоминаемый Абу-л-Фазлом Бейхаки Кази Са'ид Абу-л-Ала по настоянию халифа ал-Кадира побудил султана Махмуда запретить секту керрамитов. Сын Абу Бекра Исхака, Абу Бекр Мухаммед, официально отрекся от учения секты, а ее приверженцы стали подвергаться гонениям. Однако многие из них продолжали втайне исповедывать это учение.

93. *** Что в данном случае речь идет именно о разборе жалоб, подтверждается также словами Гардизи: *** Zainu'l-Akhbar, 95.

94. ***

95. ***

96. ***

97. ***

98. ***

99. К слову *** есть вариант ***

100. Т. е. один из членов династии Буидов. Титул шаханшаха впервые после арабского завоевания принял Азуд ад-довле (949 — 983). См. История Ирана с древнейших времен, 141.

101. Как видно из этого мероприятия, газневидский начальник гарнизона не слишком доверял “простому люду” Рея.

102. *** — так правоверные мусульмане обычно называли исмаилитов и последователей других религиозных сект. СН. 1, 43.

103. Вероятно, далее часть фразы из текста выпала.

104. Должно быть описка; как следует из контекста, нужно читать “казий”.

105. ***

106. Черный — цвет дома Аббасидов.

107. *** — длинный просторный плащ, покрывающий все тело до стоп.

108. *** — ткань, которую производили в городе Дабик в Египте. Здесь, по-видимому, идет речь о такого же рода ткани багдадской выделки. Дабики было распространенно и в Хорезме, очевидно местного производства. Вarthold, Turkestan... 236.

109. Якуб б. Лейс — по происхождению крестьянин-бедняк, родоначальник возникшей в половине IX в. династии Саффаридов в Систане. Глава одного из нескольких самостоятельных государств, образовавшихся в IX в. в восточном халифате, на территории Ирана и Мавераннахра, вследствие развития феодальных отношений и роста народно-освободительной борьбы в покоренных арабами странах, приведшей к политическому распаду Халифата. История Ирана с древнейших времен, стр. 109—113.

110. ***

111. ***

112. Пушанг — город на реке Гери-руд на расстоянии одного перехода от Герата на пути в Нишапур. Город окружен был рвом и сильно укрепленной стеной. В “Истории” Бейхаки название этого города встречается в форме Бушанг и в арабизованных формах Бушандж и Фушандж. Бартольд, Обзор, 41; Худуд ал-Алем, л. 19б; Le Strange, 411.

113. Ниса — древний город, ныне остались только развалины, в 18 км к северо-западу от Ашхабада. Основание Нисы относится еще к временам родового общества. Большое значение город имел в пору Парфянского царства, но с падением его понемногу пришел в запустение. Наивысшего расцвета город достиг в XI—XII вв. Автор Худуд ал-Алем отмечает Нису как город лежащий среди пустынных гор, с дурным климатом, но богатый. К области Нисы относили находившийся в четырех днях пути от нее рабат Фераву или Ферав (ныне Кзыл-Арват), состоящий из трех соединенных между собой крепостей, сооруженных для защиты от вторжений огузов. Город Баверд или Абиверд сохранился в виде небольшого селения, расположенного неподалеку от станции Каахка. Автор Худуд ал-Алем указывает, что округа этого города представляла собой возделанные земли, с хорошим климатом и воинственным населением. Из Абиверда шел прямой путь в Мерв. Труды ЮТАКЭ под ред. М. Е. Массона, Ашхабад 1949 г., 1, стр. 55 и сл., Бартольд, Обзор, 60—61; Худуд ал-Алем, лл. 19б и 29 б; Lе Strangе, 394.

114. Бадгис — область между Гератом и Серахсом, на территории которой насчитывалось до 300 населенных пунктов. Вся площадь земли обрабатывалась под посевы различных культур, поля орошались искусственным путем. Гянджруста — область между Гератом и Мерваррудом (Мерврудом), тоже весьма плодородная. Административным центром ее был небольшой город Бевен. Бартольд, Обзор, 83; Худуд ал-Алем, л. 20а.

115. Титул халифа.

116. ***

117. ***

118. 16—17 сентября 1030 г.

119. ***

120. 12 октября 1030 r.

121. ***

Текст воспроизведен по изданию: Абу-л-Фазл Бейхаки. История Мас'уда. Ташкент. Изд-во АН УзССР. 1962