ФРИДРИХ-ВИЛЬГЕЛЬМ БЕРХГОЛЬЦ

ДНЕВНИК

1721-1725

1722 год

1-го и 2-го не случилось ничего особенного.

3-го, после обеда, голландский резидент был в Леоновой, куда и мы приходили из Свирлово. Он приезжал только проститься, потому что отправлялся на короткое время в Петербург.

4-го его королевское высочество был не совсем здоров и потому весь день не выходил из своей комнаты.

5-го его высочество опять совершенно оправился. [443]

6-го, вечером, его высочество ездил с нами часа два верхом, а граф Бонде уезжал по своим делам в город.

7-го. Его королевское высочество провел ночь в моей комнате, и я не мог хорошенько уснуть, потому что ему, при сильной жаре, больше хотелось говорить, чем спать. Мне такая милость была вовсе не по нутру.

8-го, рано утром, весь наш отряд, состоявший из трех рот, должен был собраться у меня в Свирлове с топорами, лопатами и розданными каждой палатками, чтобы в тот же день устроить наш лагерь между Свирловом и Леоновой, на очень веселом и приятном месте. Этот маленький лагерь вышел чрезвычайно хорош, потому что у нас было много больших красивых турецких и других прекрасно сделанных палаток, взятых на время большею частью у князя Меншикова.

9-го. Тайному советнику Бассевичу было что-то нужно в городе, и он отправился туда еще до обеда. Вскоре от него явился посланный с известием, что господа генералы Ягужинский и Чернышев завтра непременно приедут в лагерь к его высочеству и что хотя он, тайный советник, делал все возможное, чтоб отклонить их от этого под предлогом, что герцог еще не совсем там устроился, однако ж напрасно. Такая новость была неприятна его высочеству, и он очень бы желал, чтоб этот визит случился несколько дней позднее, но нечего было делать; между тем его высочество имеет много причин щадить Ягужинского, который в большой милости у императора и притом самолюбивый, капризный человек.

10-го, очень рано утром, по пробитии зори, все три наши роты выступили на ученье перед фронтом лагеря, а когда, около полудня, приехали к нам генералы Ягужинский и Чернышев, мы стояли со всею нашею маленькою армиею в строю перед лагерем, отдали им честь и ударили в барабаны. По убедительной просьбе гостей, мы показали и наши экзерциции, которые заслужили полную их похвалу. Они немало удивлялись, что его королевское высочество успел в столь короткое время довести людей до такого совершенства. По окончании всего этого был обед, за которым довольно сильно пили. Уже к концу его вовсе неожиданно явился к нам шведский полковник Бойе, который своими жалобами несколько нарушил веселое настроение нашей компании. Дело в том, что долги не позволяют ему отправиться в Швецию. Ягужинский однако ж обещал ему всевозможную помощь, а от его высочества он снова получил в подарок значительную сумму на уплату этих долгов

С 11-го по 13-е число не случилось ничего особенного.

14-го. Его высочество, узнав, что у тайного советника Бассевича обедает сегодня большое общество слободских дам, около полудня отправился к нему, взяв с собою только меня. После [444] обеда приехал в Леонову и камеррат Фик с своим зятем, секретарем Шульцем. Так как дамам хотелось видеть наш лагерь, то его высочество позволил им прийти туда после обеда.

15-го, около полудня, приехали к нам в лагерь оба Лефорта, Мардефельд и Кампредон. Они у нас не только остались обедать, но и пробыли почти до 8 часов вечера.

16-го, в полдень, к его высочеству приехали генерал Аллар и барон Бер, которые обедали у него и пробыли до вечера.

17-го у нас не было никого из посторонних.

18-го явился к нам в лагерь полковник Плате, который накануне вечером приехал в Москву из Берлина. По причине дурных дорог он 20 дней ехал только от Петербурга до Москвы, а всего пробыл в пути 6 недель. Мы были давно знакомы и в приятельских отношениях еще в Швеции. Он очень приятный и красивый человек, и я чрезвычайно рад, что мы теперь будем постоянно иметь его при нашем дворе. Герцог весьма дорожит им. Это тот самый Плате, который (будучи тогда капитаном гвардии) учил в Швеции его высочество военным экзерцициям, хорошо ему знакомым. После отъезда оттуда он был несколько лет министром (голштинским) при прусском дворе, где теперь, как полагают, его заменит Штенфлихт. Так как он оставался у нас в лагере, то ему отвели палатку тайного советника Бассевича.

19-го были обыкновенные церковный парад и проповедь. После обеда приезжал к нам тайный советник Геспен.

20-го, поутру, на ученье полковник Плате был произведен в майоры полка и капитан-поручики лейб-роты.

21-го его высочество сильно страдал своею обыкновенною головною болью и потому весь день не выходил из палатки.

22-го его высочество опять совсем оправился.

23-го, утром, герцог поехал с Негелейном и с графом Бонде в город и обедал у тайного советника Бассевича, а после обеда крестил у камеррата Фика. Восприемниками вместе с ним были князь и княгиня Меншиковы, генеральша Брюс, Ягужинский и г-жа Лефорт. В Москве в этот день в реформатской церкви читали распоряжение, вследствие которого все прихожане этой церкви в следующую пятницу будут давать присягу по случаю манифеста о престолонаследовании по смерти его величества императора. Такую присягу лютеране и католики дали уже прежде; но реформаты, как голландские подданные, не хотели присягать без некоторых оговорок, которые им теперь и было дозволено сделать.

24-го и 25-го не случилось ничего особенного.

26-го, утром, после обыкновенного церковного парада, его высочество отправился в город на празднование у князя Меншикова тезоименитства младшей императорской принцессы, Наталии. [445]

27-го был день нашего выступления из лагеря.

28-го его высочество после обеда отправился верхом с Бонде, Негелейном и со мною в сад купца Коха, находящийся недалеко от Слободы, чтоб осмотреть его и распределить комнаты, потому что на другой день хотел оставить Свирлово и переселиться на несколько недель туда. Перед тем мы осматривали растущие в имении княгини Черкасской (близ Свирлова) кедровые деревья, которые, говорят, единственные здесь, в России или по крайней мере около Москвы. Они необыкновенно велики и высоки. По возвращении в Свирлово мы еще раз обедали. Его высочество остался весьма доволен домом в саду Коха, хотя в это время года в нем жить очень неприятно и холодно.

29-го его королевское высочество тотчас после обеда, при громе всей нашей артиллерии, со всеми нами выехал верхом из Свирлова и отправился в Слободу, где сперва посетил тайного советника Геспена, а потом заехал к моей хозяйке. От нее, уже около вечера, мы поехали в сад Коха и заняли там свою новую квартиру. Перед нашим выездом из Свирлова туда приезжал один русский полковник приглашать герцога на завтра к князю-кесарю Ромодановскому на обед и на соколиную охоту. Его высочество обещал ему непременно быть.

30-го, в 7 часов утра, его королевское высочество с тайным советником Бассевичем и некоторыми из нас поехал верхом к охотничьему дому князя Ромодановского, где еще до обеда началась соколиная охота за утками, которая была чрезвычайно забавна. У князя множество прекрасных и редких соколов, и он немало тратится на них. Уток там было очень много, а потому добыча наша вышла довольно значительная. Мы отправились потом в самый охотничий дом, где обедали и ужасно пили. Наш почтенный г. Плате подвергся здесь в первый раз полному опьянению, хотя и очень крепок; но хозяин, Ягужинский, и другие русские господа хотели его испытать и потому сильно принуждали пить. После обеда принялись за обыкновенную охоту, но несмотря на то что у князя Ромодановского там более ста тридцати гончих и борзых собак, она шла как-то неудачно и не могла выдержать никакого сравнения с немецкою охотою, или бывшею до обеда соколиною; впрочем, и продолжалась недолго, тем более что как прислуга, так и сами знатные господа охотники были порядочно навеселе. С полковником Плате чуть-чуть не случилось большой беды: он упал с лошади и с трудом высвободился из стремян, потому что седло, некрепко пристегнутое, съехало вместе с ним. К счастью, он ничего не повредил себе. По окончании и этой охоты было распито еще несколько бокалов, и затем все разъехались по домам. Как его высочество, так и большая часть гостей велели приехать туда своим экипажам; [446] предосторожность, оказавшаяся весьма нелишнею, потому что иначе некоторые, будучи под сильным влиянием винных паров, не совсем бы благополучно добрались до дому. В этот же день праздновалась и годовщина заключенного с Швециею мира, но одною только пушечною пальбою. Праздник этот совсем было забыли, и никто, кроме генерал-майора Лефорта, не вспомнил об нем.

31-го тот же самый подполковник, который третьего дня приезжал приглашать его королевское высочество, привез ему от имени князя-кесаря несколько диких уток, убитых вчера в нашем присутствии соколами. Перед обедом мы с поручиком Бассевичем, как яхт-юнкеры, должны были приглашать обер-егермейстера Альфельда к завтрашнему дню на праздник эгидия. Мне поручено было пригласить еще генерал-майора Штенфлихта и обоих полковников, Плате и Бонде, а Бассевичу — всех прочих наших кавалеров. Между тем делались все приготовления к предстоявшему празднеству. В этот день приезжал к нам также купец Мейер и привез довольно много винограда, созревшего в его саду, что пришлось как нельзя более кстати по случаю завтрашнего пира.

Сентябрь

1-го праздник эгидия был следующим образом справлен в нашем саду: в 10 часов утра его королевское высочество со свитою из 14 кавалеров, верхом, отправился за обер-егермейстером Альфельдом. Тайный советник Бассевич опять, как в прошлом году в Петербурге, обращался к нему с приличною речью, а от его высочества он получил при этом случае в подарок прекрасный кортик. Побыв у него несколько времени и напившись чаю и кофе, мы в таком порядке отправились верхом из Слободы в сад Коха: впереди ехали валторнисты, которые постоянно играли и были, как и вся прочая свита, в зеленых костюмах; за ними следовали Бассевич и я, как яхт-юнкеры, с своими охотничьими ремнями, а за нами обер-егермейстер в полном охотничьем наряде; потом — оба генерал-адъютанта, Плате и Бонде, за ними его высочество и наконец за его высочеством все прочие, по два в ряд. По прибытии в сад наш обер-егермейстер был встречен там крестьянскою музыкою, и Руммель, одетый шутом и имея подле себя моего слугу Мартини в костюме монахини, говорил речь, а потом, во время обеда, роздал всем гостям стихи, которые предварительно прочел и которые выдавались за его произведение, собственно же были сочинены Петерсеном. При несении кушаний впереди шла крестьянская музыка (та самая, которую мы имели во время маскарада) вместе с четырьмя валторнистами под предводительством того же Руммеля. Когда стол, над которым возвышались четыре довольно большие арки, обвитые зеленью, был готов, герцог отправился к нему со [447] всеми присутствовавшими, за исключением Бассевича и меня, потому что мы, в качестве яхт-юнкеров, должны были стоять за обер-егермейстером, прислуживать ему и при тостах разносить всем бокалы. За обедом его королевское высочество объявил меня своим камер-юнкером, милостиво взяв бокал и провозгласив тост за здоровье нового камер-юнкера Берхгольца. Когда я принес мою всеподданнейшую благодарность его высочеству, обошел вокруг с бокалом и принял от всех поздравления, точно таким же образом были пожалованы — поручик Бассевич в капитаны, а мой старый товарищ из Швеции, паж Тих, на мое место, в гоф-юнкеры. Вскоре после того все встали из-за стола, но стоя продолжали еще весело пить. Вечером объявлены были также некоторые другие повышения, а именно: обоих полковников, Плате и Бонде, сделали бригадирами, секретаря тайного советника Геспена, Швинга, секретарем посольства, молодого Петерсена пажом, обоих камер-лакеев, Миддельбурга и Даува, камердинерами и лакея Классена камер-лакеем. Вследствие всего этого так весело и много пили, что немногие помнили, как добрались до дому. Между тем, так как Плате был гораздо старший полковник, чем Бонде, назначенный старшим бригадиром, то он долго не соглашался быть младшим, когда, по секрету, узнал о том от тайного советника Бассевича, всячески старавшегося уговорить его. Его высочество имел на то свои причины, желая сделать приятное семейству графа Бонде в Швеции. Плате, впрочем, и дал убедить себя; но на другой день полковник Лорх жаловался тайному советнику на оба эти производства и хотел просить отставки, потому что был старший полковник. Г. Бассевич убеждал его не делать этого и представлял ему, что он может вообразить себе, каково было Плате, которому предпочли графа Бонде, поступившего на службу герцога майором, когда тот уже состоял в ней подполковником; что относительно Бонде его высочество руководствуется важными причинами, имея в виду Швецию; но в то же время присовокупил, что если полковник все-таки будет требовать отставки, то может уверить его, что непременно получит ее (и наверно получил бы, потому что очень упал в мнении его высочества). Наконец он, хотя и с большим трудом, покорился своей участи. Так как Тих, которым его высочество немало дорожит, должен был остаться у нас в саду, то его поместили с Негелейном и со мною.

2-го в саду Коха была проповедь. После обеда я ездил верхом к князю Меншикову, Ягужинскому, Шафирову, Остерману и князю-кесарю, чтоб пригласить их на послезавтра в сад на обед к его высочеству; но из них одни, по нездоровью, не могли сказать мне ничего верного, а других вовсе не было в городе или дома, так что я ни от кого не добился положительного ответа, будут они или нет. [448]

3-го, утром, я опять должен был ехать к Ягужинскому и к Ромодановскому, чтоб узнать, будут ли они на обеде, потому что вчера у первого был припадок лихорадки, а последний лежал в постели от подагры. Кроме того, мне поручено было отыскать князя Меншикова, которого я наконец и нашел в Военной коллегии. Он обещал приехать; но те оба обещать наверное не могли и, вероятно, не будут. В 4 часа после обеда его королевское высочество отправился к тайному советнику Бассевичу на репетицию столовой музыки, готовившейся к следующему дню.

4-го, около полудня, к его высочеству из приглашенных гостей приехали только князь Меншиков, Остерман и посланник Мардефельд; так что стол был занят далеко не весь. За обедом сильно пили, потому что гостям самим хотелось того, и это продолжалось до вечера. Как во время стола, так и после играла прекрасная музыка, и наш Гюбнер с товарищами напрягал все силы, чтоб отличиться.

5-го его королевское высочество со всеми своими кавалерами ездил в Измайлово, чтобы сделать визиты герцогине Мекленбургской (Екатерине Иоанновне, старшей дочери царя Иоанна Алексеевича, которая в 1716 году вступила в супружество с герцогом Мекленбургским Карлом-Леопольдом и в 1722-м приезжала на время в Москву.) и вдовствующей царице. Мы отправились туда в четырех каретах, каждая в шесть лошадей. На больших белых лошадях, составляющих парадный цуг его высочества, была в первый раз прекрасная новая сбруя, купленная нами у графа Кинского. Когда мы приехали в Измайлово, нас встречали (как и потом опять провожали) кавалеры герцогини и царицы. Вообще герцог был принят как нельзя лучше, и визитом его обе они были очень обрадованы. Пробыв там с час и выпив несколько стаканов венгерского вина, его высочество поехал сперва в свой дом в Слободе, а потом отправился с нами, живущими в саду Коха, к моей хозяйке, г-же Клерк. У нее мы остались до 8 часов вечера и наконец возвратились в сад, где еще ужинали. В этот день в Москву приехал из Германии надворный советник Стеффенс, который состоит в нашей службе и которого я знал еще в Стокгольме.

6-го приехал сюда из Петербурга шведский посланник барон Цедеркрейц, который пробыл в дороге четыре недели и от Стокгольма до Петербурга ехал водою. Он привез с собою свою супругу, урожденную графиню Поссе, родственницу покойной жены бригадира Плате. Его королевское высочество хорошо знаком с нею и прежде немало был влюблен в ее сестру. Сегодня мы, вновь произведенные, были допущены его высочеством к исправлению своих должностей.

7-го его королевское высочество ездил с Бонде и Плате к тайному советнику Бассевичу, где говорил с Стеффенсом; потом был [449] у камердинера Даува и наконец у девицы Свед, у которой оставался часа два, а от нее воротился опять домой.

8-го у его высочества обедал датский посланник Вестфален. Во время стола была опять музыка. Когда посланник уехал, к нам пришли наш хозяин, купец Кох, и его жена, которые, как большие любители, слушали со вниманием нашу музыку и остались у нас почти до вечера. С некоторого времени начало уже морозить; но сегодня вдруг пошел снег. Поэтому если мы еще долго здесь останемся, нам не мало придется терпеть от холода в наших воздушных комнатах. В полдень, когда мы сидели еще за столом, к нам приезжал проститься генерал-майор Штенфлихт, который на другой день собирался отправиться через Польшу в Берлин, где он будет министром вместо Плате.

9-го к проповеди собрались у нас купец Кох с женою и двумя сестрами и некоторые из наших кавалеров. После обеда генерал-майор Штенфлихт отправился в путь. Сегодня шел опять снег и был такой мороз, что надобно, по-видимому, скоро ожидать совершенной зимы.

10-го. Меня после обеда посылали к Ягужинскому, который в этот день в первый раз был опять в Сенате. Его высочество кушал в своей комнате и до вечера никуда не выходил.

11-го, утром, у герцога был тайный советник Бассевич. Обедал у нас Альфельд, с которым его высочество после обеда поехал в Слободу и навестил сперва мою хозяйку, а потом тайного советника Бассевича, откуда только в 11 часов вечера воротился в сад.

12-го тайный советник Бассевич угощал обедом датского и прочих иностранных министров, кроме шведского, который только третьего дня объявил о своем приезде всем здешним и иностранным министрам, но не уведомил о нем никого из наших придворных, ни даже и г. Штамке, пребывающего здесь все-таки официально в качестве министра. После обеда его высочество поехал к тайному советнику Бассевичу и слушал у него музыку, потому что по просьбе генерала Ягужинского, большого любителя и знатока музыки, назначил среду днем для концертов, которые положено постоянно давать в доме тайного советника. Туда явился также и подполковник Сикье, который после выдержанной им болезни походил еще на полумертвого и принужден был постоянно сидеть, не будучи в состоянии ни ходить, ни стоять.

13-го тайный советник Бассевич отправился с Альфельдом в деревню Тамсена (в 25 верстах отсюда) — место, говорят, очень приятное. Сурланд, Шульц, Прен и Фрей уже в прошедший понедельник уехали туда и все еще не возвращались. После обеда его высочество с некоторыми из нас был с визитом у генерала Ягужинского, где мы, против воли герцога, должны были выпить по [450] нескольку бокалов венгерского, потому что генерал большой охотник попить, хотя и не совсем хорошо выносит действие вина. От него мы узнали, что их величества император и императрица со всею армиею находятся уже в Персии, на твердой земле, и прошли город под названием Аграхан. Его высочество спросил, нет ли надежды, что государь воротится сюда зимою; на что он отвечал, что этот вопрос разрешится с будущею почтою, потому что до сих пор неизвестно, будет ли дело покончено там к концу октября (когда, по причине морских бурь, нужно возвращаться опять в Астрахань), и если нет, то, вероятно, их величества еще не так скоро приедут. От генерала Ягужинского герцог поехал к датскому посланнику, которого однако ж не застал дома, и потому отправился в свой дом в Слободе, а оттуда немного спустя поехал парой к тайному советнику Геспену; но не застав и его дома, пошел к его хозяйке, у которой пробыл несколько часов, и наконец возвратился в сад.

14-го у нас обедал капитан Бассевич. Вечером его высочество играл с Плате и со мною в ломбер, что редко случается, потому что он вовсе не охотник до карт.

15-го не случилось ничего замечательного.

16-го у проповеди был у нас камеррат Фик с своим зятем, секретарем Шульцем. После обеда герцог ездил с визитом к посланнику Вестфалену, куда потом приехал и тайный советник Геспен. От него его высочество отправился с Бонде и со мною к мамзель Свед, у которой просидел часа два. В этот день, вечером, тайный советник Бассевич возвратился из деревни, а мы с графом Бонде были приглашены на завтра на танцевальный вечер к доктору Бидлоо.

17-го у нас обедал полковник Бойе, который приходил проститься, потому что наконец собрался ехать. После обеда мы с графом Бонде отправились сперва к моей хозяйке, от которой только что перед нами уехал шведский министр, а потом к доктору Бидлоо, где застали уже за танцами всех слободских красавиц. Он праздновал день именин старшей своей падчерицы, девицы Конау. Вскоре после нас пришел туда подполковник Сикье (который живет по соседству и лечится у доктора Бидлоо), в халате и колпаке, и походил в этом костюме совершенно на маску. Он сидя смотрел на танцы. Немного спустя совершенно неожиданно явился к нам и его королевское высочество, что немало обрадовало как хозяина, так и все общество. Около 11 часов сели ужинать, а потом начали опять танцевать, и его высочество отличился особенным усердием. Теперь он стал большой охотник до танцев, между тем как в юности вовсе не любил их. Мы весело протанцевали таким образом до 5 часов утра; но когда его высочество собрался уже прощаться, вдруг все общество поражено было известием, что в ближайшем соседстве пожар. Дамы в особенности страшно перепугались и все [451] тотчас же поспешили разойтись по домам. Так как я обещал г-же Клерк по окончании бала проводить домой мою маленькую хорошенькую хозяйскую дочку (которая в этот день в первый раз была на вечере, потому что они живут очень уединенно), то мне немало было заботы провести ее невредимо сквозь густую толпу народа, при сильном пламени и страшной жаре. Но исполнив это, я опять отправился на пожар, где его королевское высочество с одной, а тайный советник Бассевич с другой стороны гасили огонь гораздо успешнее, чем все пожарные иконы, которые, по здешнему обычаю, были принесены туда и расставлены со всех сторон. Это род небольших знамен с изображениями некоторых святых, которые, по мнению русских, могут останавливать действие огня. Сгорело только несколько маленьких деревянных домов, и в том числе дом, где жил полковник Бойе; но вещи его все были спасены. Напротив, один голштинский хирург, состоящий при здешнем гошпитале, по фамилии Гармс, много потерял. Около 6 часов, когда пожар был прекращен, герцог пошел к моей хозяйке, напился там с нами чаю и потом уехал домой. На этом пожаре один шведский офицер по фамилии Гекель (который приехал сюда с посланником Цедеркрейцем и которого герцог знал еще в Швеции), в первый раз, мимоходом, представился его высочеству.

18-го не случилось ничего особенного.

19-го, поутру, князь Меншиков присылал к герцогу своего генерал-адъютанта с просьбою приехать после обеда к нему в дом, находящийся в городе, чтобы посмотреть, как будет проходить мимо кавалерийский полк. Его высочество, откушав, отправился туда с нами, но перед тем завернул на короткое время к тайному советнику Бассевичу. Приехав в новый, но вполовину еще не отделанный деревянный дом князя, мы нашли там как его самого, так и княгиню с их сыном и дочерьми. В ожидании приближения полка его высочество с князем и с нами сел, по здешнему обычаю, за стол, уставленный сластями и холодным кушаньем, и выпил при этом случае несколько стаканов превосходного токайского вина; но княгиня, ее сестра и дети не садились за стол и оставались у окна. Когда полк показался, мы подошли к окнам. Он называется Киевским и состоит из 10 эскадронов, из которых в каждом около 58 человек. Люди в нем статные и красивые, но лошади посредственные. Четыре эскадрона имели белых лошадей. Как офицеры, так и рядовые были одеты совершенно по-шведски, в синие кафтаны с белыми отворотами, и сидели на коне довольно хорошо. Лошади вообще у здешней конницы малы и некрасивы, а потому не годятся для парада; но зато они чрезвычайно хороши для больших переходов и почти неутомимы. Впереди полка ехали литаврщик, два валторниста и труппа гобоистов, которых, говорят, имеют здесь все [452] драгунские полки. Они играли попеременно с полковыми трубачами. Драгуны держали сабли наголо, а офицеры отдавали честь своими саблями и штандартами как его королевскому высочеству, так и князю. Когда весь полк прошел, к нам явился его полковник, русский и человек очень живой и красивый. Герцог, князь и все мы пили за его здоровье и за процветание всего полка, после чего его высочество откланялся и уехал. Так как он приезжал туда на своих парадных лошадях (Leibgespann), на которых была прекрасная новая сбруя, и кареты наши оставались перед окнами, то все и каждый, но больше всего дамы, немало восхищались этим экипажем и в особенности хвалили богатую упряжь. От князя его высочество поехал опять к тайному советнику Бассевичу и там, в обществе иностранных министров и многих слободских дам, присутствовал на концерте, по окончании которого, уже около вечера, возвратился в сад.

20-го, после обеда, его высочество отправился в Слободу и заехал потом к г-же Розен, где много шутил с мамзель Аммон, девушкой чрезвычайно веселой. В этот день она казалась влюбленною в Тиха, которого однако ж терпеть не могла, пока он был пажом. Проведя здесь несколько часов, его высочество возвратился в сад.

21-го, поутру, еще до рассвета, надворный советник Стеффенс был взят в постели и уведен несколькими драгунами, присланными Сенатом отчасти по настоянию нашего герцога. Этот беспокойный и пронырливый человек, вероятно, во всю жизнь не получит опять свободы, потому что вдался во многие опасные интриги. После обеда его высочество ездил к тайному советнику Бассевичу, где пробыл до позднего вечера с бригадиром Плате, который только один и был с ним.

22-го тайный советник Бассевич вместе с Геспеном, Штамке и посланником Мардефельдом обедал у князя Меншикова, а мы после обеда были с его высочеством несколько времени у моей хозяйки и потом пошли к посланнику Штамке, у которого ужинали с обоими нашими тайными советниками. В прошедшую ночь, в 3 часа, взлетела на воздух пороховая мельница Мейера, находившаяся недалеко от Слободы, при чем погибло восемь или девять человек и пропало до 400 пудов пороха. При ней есть еще магазин, в котором хранится 1000 пудов пороху; но он был спасен одним смельчаком с опасностью для жизни. В этот день я получил письмо от подполковника Сальдерна, в котором он уведомлял меня, что на другой день отправляется в Голштинию.

23-го полковник Бремс (только за несколько дней приехавший из Лифляндии), камеррат Фик и купец Кенигсфельд были у нас у проповеди и остались с нами обедать. Последнего граф Бонде очень хорошо знал в Вологде во время своего плена. После обеда его [453] высочество опять ездил к князю Меншикову смотреть, как проходили там еще два других драгунских полка, именно Владимирский и С.-Петербургский. В первом из них служит полковник Салтыков, человек чрезвычайно любезный и имеющий красавицу жену. Когда оба полка (которые точно такого же состава и свойства, как вышеупомянутый Киевский полк) прошли мимо дома князя, его высочество побыл там еще несколько времени и потом отправился к купцу Фрею. Между офицерами этих полков я нашел одного старого знакомого мне капитана по фамилии Фербер, который в 1712 году приехал в Россию из Саксонии с отцом моим и со мною. В этот день тайный советник Бассевич в первый раз обедал у Мардефельда с шведским посланником и его супругою; получено также было известие, что император прибыл в Аграхан, где двое из тамошних князей пали к его ногам, и что город Тарки, в котором было до 5 000 человек гарнизона, взят приступом шеститысячным отрядом казаков. Вся армия, находящаяся с его величеством в Персии, состоит из 27 000 регулярного войска и 60 000 казаков и татар; следовательно, всего из 87000 человек.

24-го, после обеда, его королевское высочество ездил один с графом Бонде к г. фон Альфельду.

25-го, утром, граф Бонде в первый раз был с визитом у посланника Цедеркрейца, который оставил его у себя обедать. После обеда герцог ездил с Плате на короткое время в свой дом в Слободе и потом поехал к моей хозяйке, у которой провел вечер, а Негелейн, Тих и я отправились к пастору Фрейгольцу, узнав, что вечером наши люди будут давать у него маленький концерт. Там, слушая музыку, мы очень приятно провели время в обществе г-жи пасторши, женщины весьма милой и веселой.

26-го у нас обедал тайный советник Геспен, а после обеда герцог отправился с нами к тайному советнику Бассевичу на концерт. Скоро собрались там и многие из слободских дам, как-то: г-жи Кох, Фрей, Депир, Аммон с дочерью, девицы Саульсен, Гизен и моя маленькая хозяйка с одною из своих кузин. Его королевское высочество вчера вечером сам пригласил на этот концерт мою хозяйскую дочку, к которой, к немалому огорчению моему, очень расположен, так что я боюсь, что она со временем возгордится и уж чересчур предпочтет господина слуге. По окончании музыки, продолжавшейся от 5 до 9 часов, его высочество возвратился в сад. Во время музыкального собрания приехал доктор Бидлоо и привез шесть полных концертов одного знаменитого голландского композитора, которые велел очень красиво переплести и подарил нашей капелле. Она тотчас же, и с большим одобрением, начала разыгрывать их. Его королевское высочество приобрел множество нот от графа Кинского, Ягужинского и других любителей музыки, [454] также немало накупил их; а потому наш оркестр снабжен теперь многими прекрасными пьесами, к которым ежедневно прибавляются еще новые. При этом случае доктор Бидлоо выпросил на завтра у тайного советника Бассевича некоторых из наших музыкантов, потому что ждал к себе в гости кое-кого из русского духовенства и других знакомых. Он человек очень образованный и приятный, и его высочество обещал прислать к нему требуемых музыкантов. Но оба валторниста, которым сделаны были новые зеленые костюмы, обложенные серебром, получили приказание ехать на другой день с тайным советником Бассевичем, который отправлялся в деревню молодого барона Строганова, находящуюся близ города.

27-го, поутру, тайный советник Бассевич поехал с бригадиром Плате на мельницу Строганова, но к вечеру уже возвратился домой. Вечером его высочество ездил сперва в свой дом в Слободе, а оттуда, с графом Бонде и со мною, к мамзель Свед и сестре ее, мадам Латур, где мы очень весело провели время в разговорах, сидя за чаем.

28-го. В то время, как мы были еще за столом, к нам приехал молодой барон Шафиров объявить его высочеству от имени Сената и генерал-прокурора Ягужинского о прибытии курьера, присланного его величеством императором с радостным известием, что первая пограничная крепость Персии, Дербент, добровольно покорилась государю, выслав ему навстречу золотой ключ и признав его своим главою и покровителем; также, что к его величеству являлись депутаты от жителей Баку, которые без принуждения отдались под его защиту. Услышав такую приятную новость, его высочество просил барона сесть и разделить с нами обед. Он хотя и обедал уже дома, однако ж аппетит был у него еще хороший. Вообще все здешние всегда готовы есть, как бы часто ни приходилось садиться за стол. Герцог спросил его, не по случаю ли этих радостных событий была пальба, которая слышалась сегодня утром? Но он отвечал, что нет, что известие о них получено только во время пальбы, бывшей в воспоминание сражения с Левенгауптом, которое происходило в этот день. Барон рассказывал между прочим, что жара в Персии так сильна, что сама императрица принуждена была коротко остричь себе волосы и носить одну из тамошних больших и толстых шапок; что там заболело и умерло около 300 человек солдат, которым приходилось иногда стоять на солнце с открытыми головами, и что по этому случаю император, под смертною казнью, запретил людям в те часы, когда солнце очень сильно жжет, именно с 11 утра до 4 или 5 после обеда, обнажать голову перед кем бы то ни было. Так как его высочество немало был обрадован вышеупомянутыми приятными известиями, то молодой Шафиров должен был с величайшею поспешностью выпить с нами семь [455] больших бокалов. Но он, с своей стороны, просил позволения к провозглашенным уже тостам прибавить еще новый - за счастье для нас скоро видеть его высочество королем на принадлежащем ему по праву шведском престоле. Вскоре после обеда герцог переехал из сада. Замечательно, что его высочество выезжал из Слободы и опять въезжал в нее, будучи оба раза порядочно навеселе. Побыв дома с полчаса, он отправился к г. фон Альфельду.

29-го. В этот день, по случаю праздника св. Михаила, утром была при дворе проповедь; но его высочество обедал с нами один, без посторонних, а вечером ходил с графом Бонде к моей хозяйке, где остался до 10 часов.

30-го, в 10 часов утра, была проповедь. Г. Измайлов приехал еще до нее, чтобы пригласить его высочество пожаловать в полдень в Сенат, где в этот день назначено было празднество по случаю полученного накануне радостного известия. Обязанный, по обыкновению, проводить туда герцога, он остался у нас во время проповеди и слушал наше богослужение, потому что понимает и хорошо говорит по-немецки. Около 11 часов, когда весь Сенат находился в церкви и пели “Тебе, Бога, хвалим” за счастливые успехи оружия императора в Персии, началась пальба из всех имевшихся в городе пушек. Все лавки должны были целый день оставаться запертыми, как в большие праздники. В 12 часов его высочество поехал в здание Сената, что в Кремле, со свитою своих кавалеров, четвернею, с двумя кавалерами верхом, с пажами и лакеями, которые, по обыкновению, ехали впереди и позади его кареты. Поезд этот был блестящий и немало бросался в глаза встречавшимся нам русским, которые не привыкли видеть ни подобных поездов, ни подобных красивых лошадей и сбруй. Когда мы проехали в Сенат, там собрались уже все здешние вельможи и иностранные министры. Один только князь Меншиков был в деревне и не присутствовал на этом празднестве. Герцог, расцеловавшись и раскланявшись со всеми по порядку, сел за стол там, где обыкновенно садится император, т. е. против великого канцлера, и все русские с генерал-прокурором Ягужинским поместились с одной, а его высочество с иностранными министрами с другой стороны. Возле его высочества, с правой стороны, сидел датский посланник Вестфален (который при всех случаях бывает к нему особенно предупредителен), а с левой — прусский министр, тайный советник Мардефельд. Подле г. Вестфалена с правой стороны находился посланник Кампредон, а за ним следовали тайный советник Бассевич и шведский посланник Цедеркрейц, с которым его высочество в этот день в первый раз сошелся в обществе, хотя в Швеции и очень хорошо был знаком с ним. Сначала они встретились как совершенно незнакомые и до обеда не сказали друг с другом ни слова; но когда [456] встали из-за стола, г. Цедеркрейц подошел к его высочеству, поцеловал ему руку и несколько времени говорил с ним по-шведски. За обедом пили довольно сильно и бокалы усердно ходили по рукам. Тотчас после того, как сели за стол, генерал Ягужинский подал его высочеству печатную реляцию о счастливой вести из Персии, на русском языке, потому что немецкий перевод с нее не был еще готов. Празднество это продолжалось до 6 часов вечера, когда герцог отправился опять домой. Все шло на нем очень беспорядочно, и холодные кушанья и жаркие, по старому русскому обычаю, подавались на стол прежде супов, чего мне никогда еще не случалось видеть. По возвращении домой его высочество захотел немного рассеяться и поехал с бригадиром Плате, с Тихом и со мною к купчихе Розен, где мы ужинали.

Октябрь

1-го. До молитвы к его высочеству пришел один отставной шведский подполковник, по фамилии Мейерзее, который только недавно воротился в Швецию из здешнего тяжелого плена и уж получил там отставку в награду за свою усердную службу и за столь терпеливо выдержанный 13-летний плен. Он много раз мог бы освободиться от него, если б только захотел вступить в здешнюю службу, которую ему предлагали на весьма выгодных условиях; но всегда отказывался от этого из любви к своему королю. Прежде он был камердинером и большим фаворитом герцога Фридриха, отца его высочества, который при Клитшове и умер на его руках, и так как король Карл XII также был очень расположен к нему, то его тотчас после смерти герцога произвели в капитаны. В этом чине он попал в плен под Полтавой, а теперь, не имея никакого состояния, приехал из Швеции к его высочеству, который принял его очень милостиво и оставил у себя обедать. После обеда его высочество ездил к камердинеру Дау, который все еще был нездоров, а потом, уже возвратившись домой, пошел к бригадиру Плате, где ужинал с Негелейном, Тихом и со мною. Сегодня прибыл наконец кипер с выписанными из Гамбурга винами и с вещами из Петербурга. Для приема их он был отправлен отсюда в Петербург вместе с камер-юнкером Геклау и с 8-го числа прошлого месяца находился в дороге, несмотря на то что двух лошадей загнал до смерти, а четырех до изнеможения. В числе прочих вещей мы получили из Петербурга и свежих сельдей, которых в этом году еще не имели. С последнею почтою тайный советник Бассевич получил приятное известие, что камер-юнкер Геклау и молодой Ягужинский благополучно прибыли в Гамбург; до того он уж давно немало беспокоился об них, потому что они отправились из Петербурга в Любек морем. [457]

2-го. Около полудня приехал камергер Лефорт и привез его высочеству письмо от короля польского, в котором сообщалось о рождении сына у курпринца (Сына короля польского и курфюрста Саксонского Августа II; он был впоследствии также королем польским под именем Августа III.). Камергер остался у нас обедать, и его высочество за столом пил за здоровье его короля. После обеда я ездил с обоими бригадирами, Негелейном и Тихом за город посмотреть на трех колесованных в этот день утром, но еще живых убийц и делателей фальшивой монеты. Зрелище было отвратительное. Они получили только по одному удару колесом по каждой ноге и руке и после того были привязаны к трем укрепленным на шестах колесам. Один из них, старый и очень болезненный, был уже мертв; но оба другие, еще молодые, вовсе не имели на лице смертной бледности, напротив были очень румяны. Меня уверяли, что люди в таком положении жили иногда от четырех до пяти дней. Эти двое были так веселы, как будто с ними ничего не случилось, преспокойно поглядывали на всех и даже не делали кислой физиономии. Но больше всего меня удивило то, что один из них с большим трудом поднял свою раздробленную руку, висевшую между зубцами колеса (они только туловищем были привязаны к колесам), отер себе рукавом нос и опять сунул ее на прежнее место; мало того, запачкав несколькими каплями крови колесо, на котором лежал лицом, он в другой раз, с таким же усилием, снова вытащил ту же изувеченную руку и рукавом обтер его. Я вспомнил при этом об одном истинном происшествии, случившемся здесь года четыре тому назад с одним повешенным за ребра; он в первую ночь после казни имел еще столько силы, что мог приподняться кверху и вытащить из себя крюк. Упав на землю, несчастный на четвереньках прополз несколько сот шагов и спрятался; но его нашли и опять повесили точно таким же образом. О невообразимой жесткости русского народа посланник Штамке рассказывал мне еще одну историю, которой за несколько лет в Петербурге сам был очевидцем. Там сожгли заживо одного человека, который во время богослужения толстой палкой вышиб у епископа из рук образ какого-то святого и сказал, что по совести убежден, что почитание икон есть идолопоклонство, которое не следует терпеть. Император, говорят, сам несколько раз ходил к нему во время содержания его под стражей и после произнесения приговора и уверял его, что если он только скажет перед судом, что заблуждался, ему будет дарована жизнь, даже не раз отсрочивал исполнение казни; но человек этот остался при том, что совесть не позволяет ему поступить так. Тогда его поставили на костер, сложенный из разных горючих веществ, и железными цепями привязали к устроенному на нем столбу с поперечной на правой стороне планкой, к которой [458] прикрепили толстой железной проволокой и потом плотно обвили насмоленным холстом руку вместе с палкой, служившей орудием преступления. Сперва зажгли эту правую руку и дали ей одной гореть до тех пор, пока огонь не стал захватывать далее и князь-кесарь вместе с прочими вельможами, присутствовавшими при казни, не приказали поджечь костра. При таком страшном мучении преступник не испустил ни одного крика и оставался с совершенно спокойным лицом, хотя рука его горела одна минут семь или восемь, пока наконец не зажгли всего возвышения. Он неустрашимо смотрел все это время на пылавшую свою руку и только тогда отвернулся в другую сторону, когда дым уж очень стал есть ему глаза и у него начали гореть волосы. Меня уверяли, что за несколько лет перед тем брат этого человека был сожжен почти таким же образом и за подобный же поступок. С места казни я поехал с Негелейном и Тихом к старому Шлютеру, здешнему богатому купцу, которого давно желал видеть, потому что он, как говорили, престранный, но притом очень веселый человек. Он вдов, но имеет взрослого сына и четырех довольно хорошеньких дочерей, которых так держит взаперти, что они не бывают ни у кого, ни даже у лучших его друзей, никогда с ним не обедают и не показываются, если у него есть кто-нибудь посторонний, хотя бы тысячу раз об них спрашивали; в церковь, единственную их отраду, он и то никогда не отпускает более двух в один раз. Этот Шлютер (которого мой покойный отец очень хорошо знал) отлично принял нас, и мы не иначе как с большим трудом могли опять выбраться от него. В этот день и в ночь накануне начало снова сильно морозить и выпало довольно много снегу.

3-го. В прошлую ночь продолжался сильный мороз. Поутру я начал с нашим фурьером фон Блехом учиться русскому языку, потому что пребывание наше здесь продлится, может быть, долее, чем ожидают; да и мне просто наконец стало стыдно, что я, находясь так давно в России, не выучился еще почти вовсе говорить по-русски. Около полудня ко двору приводили ребенка, выросшего в лесу между медведями. Это был мальчик лет 7 или 8, который совсем не говорил, но почти всегда кричал как медвежонок, ходил как молодые медведи, покачиваясь из стороны в сторону, и убегал, если его не сажали или не клали. Садился он обыкновенно, подбирая под себя ноги, а ложился, поджимая и ноги и руки; ел все, что ему ни давали, но всего охотнее сырое мясо, которое и мы кстати пробовали, и хотя не был уже голоден, однако ж не отказывался от него; был очень весел и вовсе не зол: умел также как нельзя лучше предпочитать белый хлеб черному, потому что когда мы дали ему сначала кусок черного и потом показали белый, он первый бросил и потянулся за последним. Наружностью он не отличался [459] от других детей, но имел безобразно толстую голову и горб, который, как полагают, сделался у него от ползанья на четвереньках. Рассказывали, что мать этого мальчика лет 6 или 7 тому назад, имея его на руках, пошла в лес собирать какие-то маленькие дикорастущие красные ягоды, которые у здешнего простого народа составляют большое лакомство, и там была съедена медведем, как показали потом найденные кости несчастной. Думали, что и ребенка постигла та же участь, как вдруг недавно его нашли в лесу, недалеко от медвежьей берлоги, совершенно нагого и ползающего на руках и ногах, и потому решили, что медведь, кормивший его столько лет в своей берлоге, вероятно, издох или недавно кем-нибудь убит. Мне и многим другим все это кажется весьма сомнительным; вероятнее, что ребенок нем и тупоумен от рождения и что родители, чтоб как-нибудь избавиться от него, выдумали всю эту историю. Он принадлежит старому барону Шафирову и привезен к нему, как говорят, из одной из его деревень. Если б мальчик со временем выучился говорить, то рассказы эти, конечно, получили бы немного более вероятия. У него была уже и оспа, но щеки его, от самого верха головы до подбородка, были покрыты волосами, чего мне никогда не случалось видеть у такого маленького ребенка. Человек, водивший и оберегавший его, жаловался, что он ужасно неопрятен и делает все под себя, не подавая наперед ни малейшего знака; говорил также, что сначала, когда его привезли в Москву, он не хотел терпеть на себе ни башмаков, ни чулок, ни платья, но что теперь привык уже к ним. Его высочество, осмотрев этого ребенка, велел выдать вожатому червонец на водку и отвести его к тайному советнику Бассевичу, которому также хотелось взглянуть на мальчика. До молитвы приехал к его высочеству молодой барон Шлейниц (Вероятно, сын барона Ганса-Христофора Шлейница, известного своею дипломатическою службою в царствование Петра Великого и находившегося в это время русским посланником в Париже.), который привез ему письма из Франции и остался у нас обедать. В этот день барон Мардефельд, г. Кампредон, шведский посланник с женою и многие другие обедали у тайного советника Бассевича. Г. Цедеркрейц недавно просил позволения также приехать сегодня на музыку, а потому тайный советник, из учтивости, не мог уж не пригласить его с женою вместе с тем и к обеду. Около вечера и его высочество решился наконец ехать слушать музыку, которой до сих пор еще ни разу не пропускал. Он нашел у тайного советника многочисленное общество, именно, кроме названных выше обеденных гостей, еще генерала Ягужинского, князя Гагарина (которого прежде хорошо знал в Вене), молодого Головина, князя Мезецкого (офицера гвардии, разъезжающего всегда курьером), двух-трех молодых, незнакомых мне русских князей и [460] многих других. Войдя в комнату, где находилась г-жа Цедеркрейц, герцог тотчас подошел к ней и приветствовал ее; потом, поговорив немного с нею и с прочими гостями, взял ее (она урожденная графиня Поссе и близкая родственница покойной жены бригадира Плате) за руку и повел в залу, где готовилась музыка и собрались уже многие дамы из Слободы, как-то: мадам Латур с сестрою, моя прежняя хозяйка — мадам Шенеманн с сестрою, одна старая подполковница-немка и др. Графиня, большая любительница карт, послушав несколько времени музыку, пошла в другую комнату и села играть в ломбер с Мардефельдом и Кампредоном. Так как за обедом у тайного советника начали довольно сильно пить, то бокалы не были забыты и во время музыки. После пили несколько раз, даже стоя на коленях, за здоровье его высочества и графини, находившейся подле него. Сперва, если не ошибаюсь, генерал Ягужинский предложил шведскому министру тост за здоровье герцога, и г. Цедеркрейц, сидевший от него шагах в 4 или 5, приняв бокал, пополз к его высочеству на коленях, с жаром приветствовал его и целовал ему руки. Его высочество обнял и поцеловал его, а потом, когда тост обошел круг, начал, с своей стороны, пить за здоровье графини, причем все опять должны были становиться на колени. По совершении и этим бокалом своего круга провозглашены были еще разные тосты, так что его высочество прежде 10 часов не мог отделаться от генерала Ягужинского, который оставался там до 12-ти и сам давал маленький концерт, потому что играет немного на клавесине. Но тайный советник Бассевич, который весь день очень сильно пил и кроме того был вовсе не в хорошем расположении духа, удалился еще до 9 часов. Один из молодых русских князей (фамилии которого я не мог узнать и которого видел в первый раз) до того напился, что принужден был остаться у тайного советника и там проспаться. Одет он был как-то очень необыкновенно и имел притом престранные манеры. На нем были, во-первых, белые грязные штиблеты и башмаки с красными каблуками, потом красные штаны с золотыми пуговицами и петлями, парчовый камзол и голубой с серебряным шитьем и обшивками со всех сторон, кафтан, поверх которого он надел очень грязную кожаную портупею с кортиком. Ко всему этому надобно прибавить как смоль черные, длинные незавитые волосы, очень серьезное лицо и огромный рот; одним словом, он во всех отношениях был немало смешон.

4-го при дворе опять обедал отставной шведский подполковник Мейерзее. После обеда его высочество травил в саду маленькими собаками двух купленных зайцев.

5-го при дворе не обедал никто из посторонних. Его высочество ходил пешком с графом Бонде и со мною к посланнику Штамке, где мы оставались до 11 часов вечера и ужинали. [461]

6-го. У его высочества обедали оба тайных советника и подполковник Мейерзее. В этот день майор Эдер неожиданно получил приказание немедленно отправиться в Петербург на место подполковника Сальдерна (который недавно, по случаю смерти своего отца и брата, получил позволение ехать в Голштинию), а также для того, чтоб там был кто-нибудь из нас для отправки сюда вин и других вещей и вообще для исправления могущих случиться дел. Он, кажется, очень доволен этим, потому что вместо 17 рублей будет получать теперь в месяц 30. Гоф-юнкеру Тиху и мне тайный советник Бассевич приказал ежедневно быть при дворе на дежурстве, между тем как прежде, когда я дежурил с майором Эдером, у меня всегда был один день свободный.

7-го его высочество ни утром, к проповеди, ни после не выходил из своей комнаты, потому что чувствовал себя не совсем здоровым. Граф Бонде был в этот день сильно навеселе, чего он обыкновенно очень избегает и так опасается, что до сих пор при дворе был пьян только один раз, еще в Петербурге. Вот как это случилось: герцогиня Мекленбургская велела пригласить его к Остерману (мекленбургскому тайному советнику правления, у которого находилась с своею сестрою), под предлогом желания осведомиться о здоровье нашего герцога, потому что, проезжая мимо, видела его у окна, которого ему нельзя было отворить, но не могла рассмотреть, был ли его высочество в халате или нет. Эта необыкновенно милостивая и добрая женщина уже много лет знала графа Бонде, но давно его не видала, и так как там случился также здешний тайный советник Остерман, брат мекленбургского, то они мало-помалу так напоили графа, что он не помнил, как воротился домой.

8-го. Вечером его высочество ездил с конференции советником Альфельдом к мадам Фрей, где они ужинали и пробыли до 11 часов.

9-го, очень рано утром, тайный советник Бассевич послал свою карету за купцом Фреем, чтобы взять его с женою в свой дом, потому что кредиторы, уже вчера собиравшиеся к нему, готовились задержать его и арестовать. Около вечера его высочество ездил с графом Бонде к мадам Латур и сестре ее, мамзель Свед, а по возвращении от них провел остаток вечера у графа Бонде с Плате, Негелейном, Тихом и со мною. В этот день приехал в Москву шведский граф Ферзен, находившийся уже несколько времени в своих лифляндских поместьях, по поводу которых и должен был явиться сюда. Вечером у капитана Шульца был маленький концерт. В этот же день шведский посланник Цедеркрейц в первый раз угощал некоторых русских вельмож, всех иностранных министров и обоих тайных советников нашего двора, при чем, говорят, страшно много пили, потому что хозяин большой охотник попить. Получено было также известие, что вчера прибыли сюда из Астрахани [462] певчие императрицы и что ее величество сама скоро приедет, но что император поедет сперва в Казань и уж оттуда будет в Москву; всему этому однако ж мало верили.

10-го, перед молитвою, к герцогу приехал генерал-лейтенант Ферзен с двумя отставными шведскими ротмистрами, фон дер Ильбеном (Uelben) и Бринкманном, из которых первый находился прежде ротмистром на службе его высочества в Брабанте, а последний, как говорят, имеет большие рекомендации к его высочеству из Швеции. В одно время с ними приехал также барон Штремфельд, и все четверо должны были остаться у нас обедать. Стол был так занят, что нам не всем достало за ним места; притом так как гости сидели очень долго и пили, то обед продолжался до 4 часов, и мы, прислуживавшие, тогда только могли утолить свой голод. После обеда его высочество поехал слушать обыкновенную музыку у тайного советника Бассевича, куда явился и генерал-лейтенант Ферзен. В этот день, когда герцог сидел за столом, привели наконец прекрасных лошадей, купленных им вместе с каретою и сбруею у графа Кинского. Они с 8 сентября были в дороге из Петербурга, но несмотря на то, жеребцы пришли сюда в отличном виде. По случаю празднования на следующий день взятия Шлюссельбурга к его высочеству являлся адъютант с приглашением на обед к князю Меншикову.

11-го, около полудня, его высочество с Измайловым, обоими тайными советниками и многими кавалерами, в четырех каретах, поехал к князю Меншикову, в его городской дом (откуда ему теперь вовсе недалеко до Сената и до Военной коллегии) на празднество в воспоминание взятия Шлюссельбурга. Там собрались многие русские вельможи и некоторые члены Синода, также шведский генерал-лейтенант Ферзен; но из иностранных министров никто не был приглашен к князю. Вскоре после приезда герцога гости отправились к столу, за которым генерал Аллар сел возле его высочества по правую, а генерал Ягужинский по левую сторону. За обедом пили вовсе немного, так что тостов было не более трех, да и для тех не подавали даже больших бокалов, потому что ни хозяину, ни гостям не хотелось пить. После обеда его высочество пошел сперва на короткое время наверх к княгине Меншиковой, которая также только что отобедала с обеими своими дочерьми, с княгинею Черкасскою и другими дамами, а потом, когда поговорил с нею немного с помощью графа Бонде, служившего им переводчиком, князь повел его в свой новый дом, недавно выстроенный им там по соседству, который хотя и мал, однако ж очень удобен и хорошо убран. Между тем русские сановники большею частью мало-помалу разъехались, почему и его высочество, покушав немного фруктов и выпив еще стакана два вина, также простился и уехал. [463] В этот день я узнал, что генерал-прокурор Ягужинский получил от императора приказание немедленно отправиться в путь и что он оставляет Москву уже в будущее воскресенье. Здесь полагают за верное, что он поедет прямо в Вену для заключения союза с императором римским на случай, если со стороны турок будет какое-нибудь движение. В отсутствие его должность генерал-прокурора будет исправлять генерал-майор Писарев, который в то же время и майор гвардии, почему Ягужинский, в присутствии его высочества, и представил ему сегодня у князя Меншикова генерал-лейтенанта Ферзена, который имеет здесь какое-то дело, относящееся до его лифляндских поместий.

12-го. В прошедшую ночь у его высочества сильно болела голова, и так как он поутру не совсем еще оправился, то не выходил и к обеду; но вечером, когда почувствовал себя немного лучше, ходил часа на два вниз к бригадиру Плате. Вчера объявлено было с барабанным боем, чтобы все люди, сидевшие прежде на улицах и продававшие мясо и всякого рода овощи, перешли с своими товарами на площадь, находящуюся вне Слободы, и чтобы разносчики не ходили более по улицам и не кричали. Перед моею квартирою стало от того значительно тише; но жители Слободы были вовсе недовольны этим распоряжением нового полицеймейстера, потому что прежде могли покупать все у себя дома, а теперь принуждены будут посылать очень далеко.

13-го. У его высочества обедали тайный советник Геспен и подполковник Мейерзее. Тайный советник Бассевич ездил верхом в город, чтобы пригласить к себе на послезавтра на обед некоторых кавалеров и дам, потому что генерал Ягужинский предложил ему остаться здесь еще до понедельника и в последний раз обедать у него. Тайный советник поэтому затевает большой пир и делает приготовления по крайней мере на 30 человек гостей. После обеда его высочество ездил с графом Бонде к тайному советнику Бассевичу, где и остался весь вечер.

14-го, утром, был у меня один офицер, именно поручик Гаммаль, который только недавно приехал из Сибири, где содержался тысячи за две верст от Тобольска и потому не мог быть здесь прежде. Его высочество подарил ему несколько червонцев. Перед началом проповеди приехал к нам генерал-лейтенант Ферзен, который однако ж не остался у нас к столу, а отправился с конференции советником Альфельдом и графом Бонде к шведскому посланнику Цедеркрейцу, куда они были приглашены на обед. Часа в три после обеда его высочество, в величайшем параде, поехал в Измайлово (которое от нас в 5 верстах) к вдовствующей царице для поздравления ее с днем тезоименитства. С дороги он послал меня туда вперед, чтобы предуведомить о его приезде Измайловский [464] дворец — большой ветхий деревянный дом, где царица с некоторого времени поселилась и живет как в монастыре. Я встретил ее на прогулке в экипаже с маленькою дочерью герцогини Мекленбургской, и когда исполнил возложенное на меня поручение, она, ответив мне весьма милостиво, приказала своему кучеру поворотить назад и ехать домой. Приехав в Измайлово, герцог нашел там большое общество дам, потому что вся знать обедала в этот день у царицы; но мужчины почти все уже разъехались, исключая генерал-лейтенанта Ягужинского и тайного советника Остермана, которые, вместе с оставшимися еще кавалерами, встретили его высочество у кареты и провели в комнату, где находились герцогиня Мекленбургская, сестра ее — царевна Прасковия и все прочие дамы. Так как было также тезоименитство принцессы Прасковий, родившейся в 1695 году, то и нас, кавалеров, допустили к целованию руки, после чего его высочество вскоре провозгласил тост в честь настоящего дня и бокалы обошли всех по порядку. Во время этого тоста старую царицу привезли в комнату: она теперь не может уже свободно ходить, и потому ее по комнатам возят на чем-то вроде стула с маленькими колесами на ножках, а по лестницам и в экипажи носят в креслах. Его высочество подошел к ней, поцеловал ей руку и поздравил ее с днем тезоименитства. Она держала на коленях маленькую дочь герцогини Мекленбургской, очень веселенького ребенка лет четырех (Это была Анна Леопольдовна, впоследствии супруга герцога Брауншвейгского Антона-Ульриха и правительница России по кончине императрицы Анны.), осталась, однако, недолго с гостями и велела везти себя в другую комнату, откуда при нас больше не возвращалась. Когда мы уезжали, герцогиня Мекленбургская с большею частью дам побежала смотреть из окон на нашу свиту и наш поезд, который был очень красив на большом открытом месте, где кареты могли свободно и в порядке следовать одна за другою. При всех четырех каретах (каждая была в шесть лошадей) находилось до 30 верховых, не считая четырех кавалеров, ехавших возле кареты его высочества на красивых лошадях, покрытых богато вышитыми чапраками. С правой стороны ехал я с капитаном Шульцем, а с левой гоф-юнкер Тих с капитаном Бассевичем. По приезде домой его высочество приказал отложить четырех лошадей и, взяв с собою бригадира Плате, отправился к тайному советнику Бассевичу, где провел весь вечер.

15-го, около полудня, его высочество опять поехал к тайному советнику Бассевичу, у которого назначен был прощальный обед по случаю отъезда генерала Ягужинского. Несмотря на то что всех гостей приглашали к 12 часам, барон Шафиров с семейством приехал не прежде 2-х или даже половины третьего, извиняясь тем, что поздно возвратился из Сената. Тайный советник выбрал себе [465] в хозяйки супругу шведского посланника Цедеркрейца и встречал гостей внизу, на крыльце, а она принимала их наверху, в комнатах. Г-же Цедеркрейц в этот день в первый раз пришлось быть в обществе русских дам; но из них ни одна не заговорила по-немецки, хотя некоторые понимали этот язык и могли бы говорить на нем, если б только захотели. Когда гости наконец все собрались, тайный советник Бассевич просил дам, а капитан Бассевич мужчин вынимать билеты для того, чтоб каждый имел свой нумер во избежание споров о местах и недоразумений. Затем, когда кушанья уже подали, я должен был в смежной комнате выкликать нумера, а тайный советник рассаживал по ним всех за стол. Они вышли в следующем порядке, именно:

№ 1-й. Посланница Цедеркрейц с шведским генерал-лейтенантом Ферзеном.

№ 2-й. Маленькая дочь княгини Черкасской с тайным советником Геспеном.

№ 3-й. Сестра княгини Черкасской с генералом Ягужинским.

№ 4-й. Жена молодого Шафирова с молодым Головиным, зятем старого Шафирова.

№ 5-й. Г-жа Головина с его королевским высочеством.

№ 6-й. Девица Шафирова с молодым графом Головкиным.

№ 7-й. Княгиня Черкасская с посланником Цедеркрейцем.

№ 8-й. Маленькая Ягужинская, дочь генерала, девочка лет 10 или 11, с тайным советником Остерманом.

№ 9-й. Старая Шафирова с своим сыном, молодым Шафировым.

№ 10-й. Г-жа Волконская с старым бароном Шафировым.

№ 11-й. Молодая Головкина, дочь князя-кесаря, с капитаном гвардии Измайловым.

№ 12-й. Княгиня Хованская, также дочь старого Шафирова, с конференции советником Альфельдом.

№ № 13-й и 14-й не приехали.

Стол, за который они поместились, был очень мило убран и накрыт приборов на тридцать. Пили хотя и не сильно, однако ж дело не обошлось без нескольких больших бокалов, так что г. Головкин совершенно опьянел и мало довез до дому из того, что съел, в чем, впрочем, единственно были виноваты оба его соседа, именно его высочество и г. Цедеркрейц. Во время обеда играла музыка. Около 5 часов все встали из-за стола, и пока залу очищали для танцев, дамы прошли в другую комнату, где пили кофе и чай. После того начались танцы и продолжались до 11 часов. Дамы раза два собирались уезжать, но снова возвращались к танцам, потому что Ягужинский всякий раз выходил из другой комнаты и говорил, что как они там себе хотят, а должны еще оставаться. Делать нечего, надобно было оставаться и опять танцевать. Ягужинскому никто не [466] смеет отказать в чем-нибудь, и уж если он что хочет, непременно надобно исполнить. В танцах все шло очень порядочно и прилично. Музыканты хотя постоянно играли с самого обеда и, следовательно, очень устали, однако ж в половине двенадцатого, в угодность генералу Ягужинскому, должны было сыграть еще несколько пьес, потому что ему хотелось слушать музыку, а не ехать домой. Наконец в 12 часов он сам начал уставать, тем более что целый день очень много пил и был таки порядочно навеселе. При прощанье он был чрезвычайно вежлив и почтителен с его высочеством и уверял, что через четыре месяца или, много, через пять будет снова здесь. Но куда он собственно едет, не могли узнать от него ни его высочество, ни тайный советник Бассевич; что не в Вену, как прежде полагали, — в том удостоверяли собственные его слова; а потому некоторые думают, что он отправляется в Карлсбад (Куда отправлялся в это время Ягужинский, ниоткуда не видно; но, кажется, он не выезжал из России, потому что в начале следующего года находим его в Петербурге.). Сегодня же один русский уверял камеррата Негелейна, что из достоверного источника знает, что император очень скоро будет опять в Москве (в чем здесь до сих пор сильно сомневались), так как в Персии почти все уже приведено им в исполнение, почему в его присутствии теперь там, вероятно, и не настоит большой надобности. Говорили также, что канцелярия государя едет уже назад и что в Преображенском делаются запасы дров и съестных припасов. На всем этом основывают надежды, что теперь скоро будут определены права наследства в пользу старшей принцессы (Из этих слов видно, что герцог Голштинский и его двор ожидали изменений в акте о престолонаследовании, обнародованном в начале 1722 года.). Когда Ягужинский уехал, его высочество поговорил еще несколько времени с тайным советником Бассевичем и потом отправился домой.

16-го при дворе обедал подполковник Мейерзее. Вечером генерал Ягужинский выехал из Москвы, и тайный советник Бассевич провожал его верст десять за город. Хотя дождь начался только со вчерашней ночи, однако ж на улицах сделалась уже такая грязь, что балки деревянных мостовых почти плавали, почему в Слободе без сапог невозможно было пройти пешком. При этом случае оказалось, что сделанные летом с большими трудами и издержками рвы по обеим сторонам улиц помогали очень мало или вовсе ничего, потому что около них во многих местах земля лежала выше средины улиц и накоплявшаяся вода не имела стока в канавы.

17-го у герцога обедали генерал Аллар и императорский (австрийский) секретарь посольства Гохгольц, также ротмистр фон дер Ильбен, которого его высочество опять принял в свою службу и который по этому случаю приехал благодарить его еще до [467] молитвы. Человек он чрезвычайно тихий и любезный и остается покамест у нас здесь. Вечером было музыкальное собрание у тайного советника Бассевича, на которое съехались его высочество, шведский посланник, генерал-лейтенант Ферзен, польский Лефорт и многие другие; но из дам приехали только мадам Латур с своею сестрою — мамзель Свед и жена купца Вернизобра. Этот купец родной брат того Вернизобра, который недавно прославился во Франции своим банкротством и теперь проживает в Берлине; но они, говорят, очень не ладят друг с другом. Часов в восемь, когда музыка кончилась и все посторонние разъехались, его высочество пошел в комнату мадам Фрей, которая, к сожалению, все еще постоянно должна оставаться с своим мужем у тайного советника Бассевича. Там он пробыл до 11 часов, ужинал с тайным советником, графом Бонде, с Фреем, его женою и со мною и был необыкновенно весел.

18-го. В прошедшую ночь начало опять сильно морозить и выпало много снегу. У его высочества обедали генерал-лейтенант Ферзен и капитан Бринкманн. В этот день у польского или, лучше сказать, саксонского камергера Лефорта по случаю рождения сына у курпринцессы было большое угощение, на котором присутствовали оба наших тайных советника и посланник Штамке. В то же время и у князя Меншикова происходило большое празднество с пушечною пальбою — в воспоминание сражения под Калишем, в котором ему прострелили шляпу. Около вечера его высочество поехал с бригадиром Плате к моей хозяйке, куда и я должен был явиться.

19-го при дворе не было посторонних. После обеда герцог в первый раз выехал на своих неаполитанских жеребцах, чтобы попробовать их и опять приучить немного к езде, потому что они давно уже не были в упряжи. Они шли однако ж превосходно и только сначала несколько поупрямились. Вечером его высочество приходил вниз к графу Бонде.

20-го. Его высочество кушал в своей комнате, и из посторонних при дворе обедал один только подполковник Мейерзее. Тайный же советник Бассевич был на обеде у генерал-лейтенанта Ферзе-на. Вечером его высочество выходил на некоторое время из своей комнаты, потому что чувствовал себя немного лучше, чем поутру.

21-го. У проповеди был граф Ферзен с своим хозяином, купцом Сурбургом: но они не хотели остаться обедать с нами, потому что обещали уже приехать к тайному советнику Бассевичу, который в этот день угощал всех английских купцов. Там был такой пир, что не многие помнили, как потом добрались до дому, тем более что пили не одно только вино, но и пунш, любимый напиток англичан.

22-го. У герцога обедал граф Ферзен. Около вечера его высочество поехал к посланнику Штамке, у которого ужинал. [468]

23-го я и все те из наших придворных, которые не присягали еще его высочеству, должны были утром в присутствии тайного советника Бассевича дать и подписать присягу. Его высочество кушал в своей комнате; но тайный советник Бассевич, Альфельд и Плате обедали у русского тайного советника Остермана. Вечером герцог ездил с графом Бонде в дом тайного советника Бассевича и посетил всех живущих еще там.

24-го при дворе не обедал никто из посторонних, кроме подполковника Мейерзее. После обеда его высочество отправился на музыкальное собрание, на которое съехались не только все иностранные министры, но и многие из русских господ, как, например, тайный советник Остерман, молодой граф Головкин, барон Строганов и другие. Все они с большим вниманием слушали музыку. В этот вечер тайный советник Бассевич оставил у себя ужинать всех господ министров, бывших у него на концерте, именно: прусского тайного советника Мардефельда, здешнего тайного советника Остермана и французского посланника Кампредона, шведского посланника Цедеркрейца, датского посланника Вестфалена, также шведского генерал-лейтенанта Ферзена, тайного советника Геспена, молодого графа Головина и молодого барона Строганова. Это общество держало себя очень чинно, почему гости разъехались довольно рано и вовсе не много пили.

25-го герцог кушал в своей комнате, потому что чувствовал себя не совсем здоровым; но с нами обедал здешний шведский комиссионный секретарь Книперкрона. После обеда его высочество поехал с графом Бонде и со мною к моей хозяйке и провел у нее вечер. Граф Бонде рассказывал, что вчера, когда он был у княгини Черкасской, генерал-майор Чернышев читал там письмо из Астрахани, в котором писали, что император благополучно прибыл туда из Персии 4 августа и что он скоро намерен продолжать свой путь.

26-го, поутру, большая часть людей его высочества и наших приобщались при дворе Св. Тайн. Его высочество кушал вне своей комнаты, но за столом не было посторонних, кроме подполковника Мейерзее. После обеда я ездил с графом Бонде, полковником Лор-хом и капитаном Бассевичем к герцогине Мекленбургской в Измайлово, потому что она спрашивала последнего, который часто у нее бывает, о Бонде и обо мне и изъявляла ему желание видеть нас у себя. Графа она знала здесь, в Москве, уже лет 10 или 12 тому назад, а меня в то время, как я находился в мекленбургской службе. Когда мы приехали, нас приняли очень милостиво и допустили поцеловать руку как самой герцогине и младшей ее сестре Прасковий, так и маленькой принцессе Мекленбургской. Принцессу Прасковию, которая была больна и не одета, мы встретили в ее спальне, проходя к герцогине, и почти тогда только узнали, когда [469] она мимоходом протянула нам свою руку для целованья. Герцогиня женщина чрезвычайно веселая и всегда говорит прямо все, что ей придет в голову, а потому иногда выходили в самом деле преуморительные вещи, особенно с господином Бассевичем, с которым она короче знакома. Мне она между прочим сделала комплимент, по-видимому, вежливый, но в сущности очень странный (граф Бонде должен был перевести мне его, потому что сама она хоть по-немецки и довольно понимает, но говорить не решается), именно — чтоб я не думал, что она разумеет меня, если перед графом Бонде или кем-нибудь другим в шутку бранит капитана Бассевича и Берхгольца, называя их изменниками и дезертирами, что это намек на моего двоюродного брата, обер-егермейстера Берхгольца, который находится теперь в шведской службе. Граф Бонде хотя и намеревался избегать здесь вина, потому что намедни его сильно напоили у Остермана, однако ж должен был пить с нами венгерское, которое, впрочем, не подносили нам ни сама герцогиня, ни сестра ее Прасковия, ни маленькая принцесса. Когда мы побыли немного в приемной комнате, герцогиня повела нас в спальню, где пол был устлан красным сукном, еще довольно новым и чистым (вообще же убранство их комнат везде очень плохо), и показывала нам там свою собственную постель и постель маленькой своей дочери, стоявшие рядом в алькове; потом заставила какого-то полуслепого, грязного и страшно вонявшего чесноком и потом бандурщика довольно долго играть и петь свои и сестры своей любимые песни, которые, кажется, все были сальны, потому что принцесса Прасковия уходила из комнаты, когда он начинал некоторые из них, и опять возвращалась, когда оканчивал. Но я еще более удивился, увидев, что у них по комнатам разгуливает босиком какая-то старая, слепая, грязная, безобразная и глупая женщина, на которой почти ничего не было, кроме рубашки, и которой позволили стоять в углу около нас. Мекленбургский капитан Бергер, приехавший сюда с герцогинею, уверял, что принцесса часто заставляет плясать перед собою эту тварь и что ей достаточно сказать одно слово, чтоб видеть, как она тотчас поднимет спереди и сзади свои старые вонючие лохмотья и покажет все, что у ней есть. Я никак не воображал, что герцогиня, которая так долго была в Германии и там жила сообразно своему званию, здесь может терпеть около себя такую бабу. Герцогиня Мекленбургская между прочим сказывала, что император через три недели будет в Москве, и показала графу Бонде письмо от Макарова из Астрахани (от 14-го числа этого месяца), которое получено уже вчера, что доказывает, что письма из Астрахани в Москву могут доходить в 12 дней; уверяла также, что сюда скоро приедет и герцог Мекленбургский. [470]

27-го у его высочества обедали старый генерал Аллар с живущим у него в доме полковником Гаагеном, шведские капитаны Бринкманн и Гекель и шведский поручик Фрейманн, который только недавно приехал из Сибири. За обедом любезный и веселый капитан Гекель, приехавший сюда из Швеции с посланником Цедеркрейцем, делал для удовольствия герцога все, что мог, даже не отказался почти ни от одного тоста (хотя вовсе не пьет и в России не попробовал еще ни одной капли вина), потому что его высочеству хотелось этого.

28-го при дворе поутру была проповедь, к которой собрались генерал-лейтенант граф Ферзен, подполковник Бремс, капитан Бринкманн и еще один шведский поручик из бывших пленных по фамилии Гаммель. Все они остались у нас обедать; но его высочество держал обыкновенный пост и не выходил из своей комнаты. С вечера этого дня началась настоящая зима, потому что хотя с некоторого времени уж очень сильно морозило и даже за несколько дней река Яуза совершенно стала, однако ж до сих пор все еще не было порядочного снегу. Впрочем все-таки не думают, что она окончательно установится; посмотрим, что будет дальше.

29-го простой народ большею частью ездил уже на санях, потому что в прошлую ночь выпало очень много снегу. При дворе не обедал никто из посторонних кроме нашего, с некоторого времени почти ежедневного, гостя — подполковника Мейерзее. Около вечера его высочество поехал с графом Бонде, с Тихом и со мною к мадам Розен, у которой провел вечер, ужинал и много шутил с девицею Аммон, страшною шалуньею. В этот день начались у Остермана учрежденные в прошедшую среду у тайного советника Бассевича собрания иностранных министров. Десятеро из них сговорились собираться друг у друга поочередно, три раза в неделю, именно по понедельникам, четвергам и субботам, постановив правилом — начинать эти собрания с 4 часов и приготовлять к 8-ми стол на 12 человек, к которому однако ж подавать не более семи блюд. Если общество будет больше и за большим столом не всем достанет места, то должен быть накрыт другой стол, но с теми же кушаньями, какие назначены для большого. Каждый член общества может оставаться дома, если занят какими-нибудь делами, чего, впрочем, не позволялось в обществе прошедшей зимы. Эти десять, учредившие между собою такие собрания, были: тайный советник Остерман, брат его — мекленбургский тайный советник правления, барон Мардефельд, посланник Кампредон, Вестфален, шведский посланник Цедеркрейц, тайный советник Бассевич, посланник Штамке, генерал-майор Лефорт и молодой барон Левольд. Так как шведскому посланнику очень хотелось взять с собою и свою графиню (тем более что некоторые члены общества женаты), а между тем до г. Остермана было довольно далеко и большая карета оказывалась слишком тяжелою для двух [471] лошадей, то тайный советник Бассевич одолжил ему свой экипаж, а для себя взял других лошадей у двора.

30-го. К обеду хотя не было посторонних, однако ж его высочество все-таки кушал вне своей комнаты. Около вечера он поехал с бригадиром Плате к моей хозяйке и остался у нее почти до 10 часов.

31-го, поутру, к его высочеству приезжал представляться молодой шведский генерал-адъютант, племянник шведского фельдмаршала и государственного советника Дюкера по фамилии Брюммер, который остался у нас и обедать. Он вчера только приехал из Швеции, и еще неизвестно наверное, что будет здесь делать; но некоторые полагают, что он в отставке и что привез с собою к герцогу большие рекомендации. После обеда его высочество с Бонде и со мною ездил к императорскому придворному живописцу Данненгауеру (который родом саксонец) и смотрел сделанные им здесь портреты, с которыми он скоро отправляется в Петербург. Это были портреты императора, императрицы, обеих принцесс и князя и княгини Меншиковых, все оригинальные, одинаковой величины и один лучше другого. Хотя каждый из них отличался необыкновенным сходством и не имел никаких недостатков, однако ж всех похожее был портрет императора — совершенная натура. Так как они в Петербурге будут изготовлены во весь рост, то живописец сделал покамест одни только головы; остальное будет доделано там. Он показывал нам еще одну большую картину, на которой изображен денщик и фаворит императора Василий в натуральную величину, совершенно нагой и в позе фехтующего. Эта вещь сделана потому, что Василий отличается необыкновенно толстыми ляжками и вообще сильным развитием мускулов. Лицо хоть и очень в тени, однако ж по одному глазу можно тотчас узнать, с кого оно делано. Осмотрев все это с большим вниманием, его высочество поблагодарил живописца и отправился к тайному советнику Бассевичу, где вечером, как всегда по средам, назначен был концерт, на который, впрочем, приехали немногие. Музыка была чрезвычайно хороша и приятна. Когда она кончилась, его высочество пошел к мадам Фрей, у которой с некоторыми из своих придворных ужинал и остался до 12 часов. В этот день, утром, в Сенате произошла большая ссора между князем Меншиковым и бароном Шафировым; сторону первого принял великий канцлер Головкин, и они, как говорят, каждый с своей стороны, отправили курьеров к императору. Думают, что по этому случаю по возвращении государя произойдут еще страшные вещи. Уверяют также, что сегодня же отправлено три курьера вслед за генералом Ягужинским, чтобы воротить его; один из них отправился прямою дорогою через Псков и, вероятно, догонит генерала, потому что он сделал большой крюк и поехал через Петербург. Утром, очень рано, я ездил верхом с обоими [472] бригадирами и с полковником Лорхом посмотреть на новые работы, которыми император в свое отсутствие поручил заняться доктору Бидлоо. Это будет прекрасный сад со многими фонтанами и каскадами, для которого в прошедшее лето положено уже хорошее основание. Проезжая оттуда назад, мы мимоходом осмотрели и место, где доктор Бидлоо в будущем году начнет строить большой каменный лазарет (Нынешний военный гошпиталь, которого Бидлоо был первым главным доктором (до 1735 года)). Потом мы отправились в Преображенское, чтоб взглянуть на новый дом, который выстроен там после отъезда императора и в котором его величество, по возвращении своем, опять поселится. Он поставлен на том же месте, где стоял прежний дом, и состоит из такого же числа комнат такой же величины, как было в том, с тою только разницею, что теперь сзади пристроен еще новый флигель, от чего прибавятся комнаты две лишних против прежнего, и что новый дом сделан на каменном фундаменте. Говорят, что император со временем намерен приказать, чтобы большая часть деревянных домов строилась на каменных фундаментах. Новый императорский дом состоит из 9 или 10 маленьких комнат; но он еще без крыши, без окон, дверей и печей, вообще не снабжен еще почти ничем; поэтому я не понимаю, как они успеют отделать его к приезду императора, да и что скажет его величество, если, по возвращении из похода, найдет свой дом не готовым? Солдат, водивший нас, уверял, что те, которым поручен надзор за постройкой, просто потеряли голову от страха, потому что пропустили лучшее время лета и не сделали решительно ничего, воображая, что император еще не так скоро воротится. Но зато теперь они всеми силами принялись за работы, и дом, говорят, непременно должен быть готов через две недели, что нам показалось невозможным. Отсюда мы проехали еще немного дальше, к тому месту, где его величество жил в начале последнего лета. Там поблизости устроена настоящая маленькая крепость, обнесенная с трех сторон деревянными стенами, а с четвертой, у входа, землею в виде вала, с настоящим подъемным мостом, и вся окруженная водою. Четыре маленькие башни заменяют в ней бастионы, а в средине, против входа, сделаны еще большие ворота с башнею наверху. Эта крепостца, находящаяся на маленьком острову, среди воды, стояла уже много лет, и теперь, после отъезда императора, ее опять возобновили в прежнем виде. В молодости государь часто потешался в ней. Все, кого он брал туда с собою, должны бывали столько времени оставаться и пировать с ним, сколько ему хотелось, потому что, как скоро снимали подъемный мост, уйти не было никакой возможности (О времени построения и назначении этой крепости мы, несмотря на все старания, нигде не могли найти более точных указаний.).

Текст воспроизведен по изданию: Неистовый реформатор. М. Фонд Сергея Дубова. 2000