ФРИДРИХ-ВИЛЬГЕЛЬМ БЕРХГОЛЬЦ

ДНЕВНИК

1721-1725

1722 год

Май

1-го герцог кушал в своей комнате, где, уже после стола, принимал приезжавшего к нему камергера Нарышкина. После обеда его высочество ездил верхом сперва к Кампредону, у которого было большое общество, а потом в приятную Семеновскую рощу (За Семеновскою заставою, где прежде были московские гулянья 1 мая, переведенные впоследствии в Сокольники.), где собиралось бесчисленное множество народа и были император и императрица, несмотря на то что в этот день шел сильный дождь.

2-го его высочество кушал вне своей комнаты, и мы все обедали с ним, потому что посторонних никого не случилось. Сегодня, попеременно, шел сильный град и снег, что в это время года бывает здесь очень редко. Вечером была форшнейдер-коллегия, в которой его высочество исправлял должность форшнейдера, а граф Бонде маршала.

3-го. Сегодня, в день Вознесения, я должен был отвести в сад посланника Штамке, которого за какую-то вину, в шутку, заставили там работать, но потом, по письменному реверсу, опять освободили. После проповеди герцог поехал к господину Мардефельду, который уже за несколько времени переехал на дачу (в версте от города) и в этот день праздновал свои именины, при чем им был основан орден, названный орденом виноградной кисти (ordre de la grappe). Его высочество очень весело до самого вечера провел там время в обществе всех иностранных министров. За обедом они сильно пили. Хотя его высочество уехал от Мардефельда в 9 часов и, следовательно, возвратился домой уже поздно, однако ж пробыл еще несколько часов у графа Бонде.

4-го его высочество обедал вне своей комнаты, но посторонних при дворе не было. После обеда он никуда не выходил из своего [413] кабинета. В этот день император и императрица поехали в Коломенское (Дворцовое село, находящееся в 7 верстах от Москвы.), но на короткое только время.

5-го у его высочества обедали барон Мардефельд и оба Лефорта (Племянники знаменитого любимца Петра Великого, Франца Яковлевича Лефорта. Один из них, Петр, был в это время генерал-майором русской службы, другой, Людовик, саксонско-польским посланником при российском дворе. См. Словарь Бантыш-Каменского, 1847, ч. II, стр. 290 и 291.). После обеда графа Бонде посылали в Преображенское узнать о здоровье принцессы Елизаветы, которая уже несколько дней была не совсем здорова. Вечером была форшнейдер-коллегия.

6-го проповедь началась в 10 часов утра, и при дворе обедало много посторонних; но его высочество держал в этот день свой пост. После обеда он ездил кататься верхом и взял меня с собою (хотя я и не был дежурным), а Эдера оставил дома. Приехав в приятную рощу, мы встретили императора и императрицу, которые также гуляли там, и его высочество имел счастье целовать им руку и разговаривать с ними. По возвращении домой мы пошли к графу Бонде, где ужинали и остались до 3 часов ночи, при чем сильно пили, потому что его высочество был необыкновенно весел.

7-го у герцога обедали камеррат Фик, полковник Бойе, оба Рид-деркранца и один пленный шведский пастор. После обеда граф Бонде опять ездил в Преображенское, чтоб узнать о здоровье средней принцессы, а когда он возвратился домой, его высочество пошел к нему и остался в его комнате с Негелейном и со мною до 11 часов. Сегодня погода опять начала портиться и шло много дождя.

8-го шведский пастор опять обедал у его высочества. В этот день поручик Бассевич за некоторые проступки должен был работать в саду под караулом, но после получил за свое прилежание хорошее холодное блюдо. Вечером была форшнейдер-коллегия, и его высочество исправлял должность форшнейдера.

9-го у герцога обедали генерал-лейтенант Вейсбах, прапорщик Тернер и поручик Келлер. После обеда графа Бонде снова посылали в Преображенское. К его высочеству в этот день приезжал прощаться князь Валашский, который также отправлялся в Астрахань. Около вечера его высочество опять пошел вниз к графу Бонде.

10-го его высочество поутру ездил к князю Валашскому, чтобы еще раз проститься с ним у него в доме, и потом, откушав в своей комнате, удостоил меня своим посещением, потому что хотел, в обществе нескольких девиц, принять участие в праздновании дня моего рождения. Так как он за несколько дней перед тем узнал, что сегодня будет мое рождение, и очень желал познакомиться в моем доме, то я, по приказанию, должен был просить его осчастливить этот праздник своим присутствием, но в то же время пригласить [414] к себе только тех, кого ему угодно было назначить. Поэтому общество у меня состояло из герцога, г. фон Альфельда, графа Бонде, тайного советника Геспена и Негелейна, к которым после случайно присоединились еще тайный советник Бассевич и асессор Сурланд. Из дам были только моя хозяйка — мадам Клерк с своею хорошенькою дочерью и несколько девиц из их родни. Я поручил повару тайного советника Бассевича изготовить хороший ужин и пригласил музыкантов его высочества, почему мы до и после ужина танцевали, за столом довольно много пили, пели и шутили, и между всем этим играли также в разные веселые фанты. Его высочество оставался у меня с 5 часов после обеда до 12 ночи и казался при отъезде очень довольным, что возбудило во мне неописанную радость. Однако ж, как говорится, где растет хорошая трава, там всегда является и негодная; так случилось и сегодня. В то время как мы были в полном веселье, к нам пожаловал незваный пьяный гость, именно камер-паж императрицы Голицын, который тогда только ушел, когда окончательно напился. Мы старались выпроводить его как можно скорее, и все очень радовались, когда он наконец убрался.

11-го его высочество кушал вне своей комнаты, но посторонних у него никого не было. После обеда камергер и генерал-адъютант Нарышкин, состоявший при его королевском высочестве во все пребывание его здесь, в России, приезжал ко двору прощаться, потому что должен был также следовать за императором в Астрахань. Казалось, ему гораздо приятнее было бы остаться с нами в Москве. Когда он уехал, его высочество, в подарок за его труды, послал к нему в дом с графом Бонде разные серебряные вещи, которые он сначала не решался принять, но потом дал себя уговорить. Вечером опять собиралась наша форшнейдер-коллегия, и его высочество был форшнейдером.

12-го у герцога обедали разные пленные шведские офицеры. После обеда графа Бонде опять посылали в Преображенское узнать о состоянии здоровья принцессы, которая уже стала поправляться, и в то же время спросить, когда императрице угодно будет дозволить его высочеству приехать проститься с нею. Около вечера его высочество, по обыкновению, пошел к графу Бонде. Сегодня погода начала опять поправляться, и день был очень теплый.

13-го, в первый день Св. Троицы, проповедь началась в 9 часов утра, потому что после мы каждую минуту ждали вестника от императрицы с дозволением его высочеству приехать к ней проститься (ее величество приказывала сказать, что даст знать, когда ей будет угодно его видеть). Однако ж лошади простояли в упряжи с 9 часов утра до 5 часов после обеда, пока наконец явился посланный. Его высочество, не мешкая затем ни минуты, [415] отправился, чтобы откланяться государыне и поручить себя ее всегдашнему милостивому расположению. Мы узнали, что после обеда император сам приедет к герцогу проститься, а потому его высочество приказал иметь наготове стол, как это делается везде, куда приезжает государь, у которого всегда и во всякое время бывает аппетит. Но он приехал не прежде вечера и так как должен был побывать еще в разных местах и потом в тот же вечер выехал из Москвы, то остался у нас недолго. Выпив несколько стаканов вина, он чрезвычайно милостиво простился с его высочеством и сказал, что Ягужинский, который останется здесь, будет помогать ему во всем, в чем только нужно, и исполнять все его требования. Тот изъявил на это величайшую готовность и отвечал, что будет всячески искать случая служить его высочеству. После того император еще раз простился с герцогом внизу, у своего кабриолета, и в тот же вечер, сделав еще несколько визитов, выехал в Астрахань. Императрица, вероятно, в ночь или на другой день утром последует за ним.

14-го ее величество императрица выехала из Москвы рано утром, взяв с собою очень немногих из своей свиты. Из здешних вельмож с императором поехали в Астрахань только великий адмирал (Апраксин), тайный советник Толстой и князь Валашский; все прочие остались здесь. Так как сегодня был второй день Св. Троицы и один пленный шведский пастор просил его высочество о дозволении служить при дворе обедню, то мы слушали проповедь на шведском языке, которой почти никто из наших кавалеров не понял. У его высочества обедали вице-президент Шмиден, камеррат Фик и некоторые шведские офицеры. После обеда он ездил в рощу, потому что погода была очень хороша.

15-го. Сегодня, в третий день Троицы, говорил при дворе проповедь на немецком языке один бывший пленный шведский пастор по фамилии Лауренс, который содержался в Тобольске и был в числе преподавателей учрежденной там большой шведской школы. Но он главным образом содержал себя часовым мастерством, которому посвящал все свои досуги. Нужда в Сибири научила бедных пленных разным искусствам. Этот пастор остался обедать у его высочества вместе с шведским комиссии секретарем Книпер-крона и многими пленными шведскими офицерами. Во время проповеди в нашем ближайшем соседстве, у камеррата Фика, выкинуло из трубы; но этот пожар был скоро прекращен крыльями живого гуся, которого сверху опустили в трубу. После обеда его высочество с некоторыми из нас ездил кататься верхом, а по возвращении домой опять гулял несколько часов в нашем маленьком саду. Мы узнали, что в этот день супругу генерала Ягужинского, по именному повелению императора, отвезли в один из здешних монастырей за ссору ее с мужем. Она уже 11-го числа выехала из [416] Москвы, чтоб отправиться в одно из своих поместий; но так как потом не хотела ехать дальше, то ее привезли сюда назад и заключили в монастырь.

16-го у его высочества обедал находившийся здесь в плену шведский капитан Мернер, который потом и простился, потому что отправлялся в Швецию. После обеда ко двору приезжал, также прощаться, недавно присланный сюда мекленбургский генерал-майор Фитингоф, собиравшийся ехать назад к своему государю в Данциг. Вечером была опять форшнейдер-коллегия.

17-го, поутру, граф Бонде ездил верхом с г. фон Альфельдом искать недалеко от города дачу для его высочества со свитою и где-нибудь поблизости другую для тайного советника Бассевича и Альфельда. Его высочеству хотелось пожить несколько месяцев в деревне, в небольшом обществе, и он, еще до отъезда императора, испросил себе позволение выбирать и занимать все, что окажется удобнейшим и лучшим, почему и Ягужинский предлагал уже ему несколько мест. В этот день у герцога обедали граф Кинский и камеррат Фик, но к концу обеда приехал еще молодой граф Сапе-га, который и был причиною, что за столом распили несколько лишних стаканов вина. Около вечера его высочество ездил с одним со мною в рощу. На дороге мы встретили наших посланных, гг. Бонде и Альфельда, которые говорили, что самым удобным местом для его высочества нашли Свирлово, принадлежащее одному из Нарышкиных, а для тайного советника Бассевича другую деревню (в полуверсте оттуда), которая принадлежит молодому князю Хованскому, зятю барона Шафирова. Поездив немного, мы воротились домой, и его высочество пошел к графу Бонде.

18-го, утром, пришел караул, которому назначено находиться у нас в Москве (одна половина гвардии выступила в поход в Персию, а другая получила предписание отправиться в Петербург; но одной роте велено было остаться здесь для караулов у его высочества). У герцога обедали некоторые шведские офицеры. После обеда его высочество установил особенный орден под названием орден тюльпана, или девственности (ordre de la tulipe, ou de pucellage), и сделал себя его командором, а меня старшим кавалером. Из других сегодня никто еще не удостоился такой чести. Знак этого ордена должен состоять из тюльпана и нарцисса и носиться в петлице камзола. В этот день граф Бонде получил от своей матери приказание ехать в Швецию.

19-го его высочество кушал вне своей комнаты, но посторонних у него никого не было. После обеда приезжал молодой голландский купец фон Иеверн, сговоренный недавно с дочерью старого богатого купца Мейера, и просил его высочество со всею свитою пожаловать на другой день в дом его будущего тестя, где жених, [417] по здешнему обычаю, давал бал или, как здесь говорят, вечеринку, потому что его будут оглашать в последний раз. Его высочество обещал ему приехать. Вечером была форшнейдер-коллегия. В этот день простились с герцогом императорский лейб-хирург и обер-хирург Адмиралтейства Хови (Жан Хови, голландец.), у которого тайный советник Бассевич веселился вчера вместе с князем Меншиковым и генералом Ягужинским, и маленький шведский полковой пастор, несколько раз говоривший у нас при дворе проповеди; первый отправлялся в С.-Петербург, второй в Швецию. В этот же день его высочество пожаловал кавалерами ордена тюльпана тайного советника Геспена, графа Бонде и камеррата Негелейна.

20-го проповедь была очень рано, и герцог держал свой пост. В 6 часов после обеда он поехал с своею свитою на вечеринку к старому Мейеру, где мы нашли всех дам из Немецкой Слободы. Вскоре по приезде нашем начались танцы; потом, в 11 часов, мы ужинали и после того опять продолжали танцевать до самого утра. Его высочество оставался там до 3 часов, но я и некоторые из наших кавалеров пробыли до 4-х и много веселились. Угощали нас отлично.

21-го его высочество кушал в своей комнате, а после обеда ездил гулять в рощу, называемую Измайловскою, которая необыкновенно приятна (Роща эта называется так по подмосковному селу Измайлову, близ которого находится.). По возвращении домой они пошел к графу Бонде.

22-го его высочество не выходил из своей комнаты. В этот день Преображенский полк отправился назад в Петербург, и при его выступлении палили из пушек.

23-го его высочество кушал вне своей комнаты, но посторонних при дворе не было. После обеда князь Меншиков прислал с своим адъютантом шесть гренадер Преображенского полка, назначенных постоянно оставаться при его высочестве, потому что все прочие гренадеры выступили из Москвы. Они поступили только под начальство графа Бонде (который тотчас приказал приготовить им комнату в доме герцога) и должны были, по одному ежедневно, состоять на ординарцах при его высочестве и всюду следовать за ним. Между этими шестью гренадерами четверо были из дворян старых фамилий, и его высочество положил им, сверх получаемого ими жалованья, еще по нескольку рублей в месяц. Около вечера герцог ходил гулять в сад, а потом зашел к Негелейну и пробыл весь вечер только с ним и со мною, потому что графа Бонде не было дома.

24-го у его высочества обедали генерал-лейтенант Вейсбах и многие шведские офицеры. Так как это был прощальный обед для [418] генерал-лейтенанта, отправлявшегося к своей армии в Украину, то за столом пили довольно много. После обеда его высочество прислал за мною в дом тайного советника Бассевича (где я в этот день обедал), и я должен был ехать с ним со двора. Вечером мы заехали сперва к посланнику Штамке, а потом к тайному советнику Геспену, у которого, в обществе его хозяек, пробыли почти до двух часов ночи. В этот день выступил в Петербург и гвардии Семеновский полк. Его высочество, еще до выезда со двора, был приглашен молодым Мейером и Преном на свадьбу молодого фон Неверна и в то же время к отцу невесты.

25-го с тайным советником Бассевичем приезжал ко двору капитан гвардии Измайлов, который был посланником в Китае. Его, за отсутствием Нарышкина, назначали камергером при его высочестве, чему как герцог, так и все мы радовались, потому что он, кажется, прекрасный человек. После этого визита Бонде, Негелейн и я заблаговременно отправились с его высочеством осматривать будущее место нашего летнего пребывания, Свирлово. Оно было в большом запущении, но, при нужде, показалось нам еще сносным. Мы хотя взяли с собою повара и довольно кушанья, однако ж должны были удовольствоваться несколькими печеными яйцами и сладким молоком, потому что наш кухонный фургон, отправленный вперед, заблудился: люди забыли название места и попали в деревню совсем другого Нарышкина. В этот день мы прочли в последних ведомостях известие, что его высочество хотели здесь лишить жизни посредством отравленного парика; но это чистая выдумка.

26-го у его высочества обедали г. Измайлов с прибывшим сюда недавно из Китая иезуитом, камеррат Фик и некоторые шведские офицеры. Этот иезуит, который здесь только проездом, человек очень образованный и сделал императору, еще до его отъезда, хорошенькие подарки. После обеда все наши кавалеры были приглашены на свадьбу купца фон Неверна.

27-го проповедь началась в 11 часов, и его высочество держал свой обыкновенный пост. После обеда он ездил с Альфельдом, Бонде и со мною в рощу, где мы нашли многих слободских. Вечером была форшнейдер-коллегия, на которую пригласили и тайного советника Бассевича. Герцог был форшнейдером, а тайный советник Геспен маршалом. Тайный советник Бассевич немало дивился всем установленным у нас церемониям, а еще более тому, что его высочество так хорошо исправлял форшнейдерскую должность.

28-го его высочество, без посторонних, кушал вне своей комнаты. Тайного советника Бассевича, у которого я в этот день обедал, просили быть обер-маршалом на свадьбе фон Неверна, на что он сначала не хотел решиться. После обеда его высочество ездил с ним и с графом Бонде к князю Меншикову, где они однако ж [419] оставались недолго. По возвращении домой граф Бонде (который получил от матери другое приказание — не ехать в Швецию) побыл немного у меня, но узнав, что его высочество идет к нему, поспешил в свою комнату.

29-го, в день свадьбы купца фон Неверна и девицы Мейер, в 10 часов утра второй маршал (брат невесты) и все шаферы завтракали у тайного советника Бассевича как обер-маршала. Они привезли ему маршальский жезл и потом проводили его с церемонией в дом молодых, куда, в час пополудни, отправился и его высочество, который застал уже множество гостей. Когда все собрались и приехал пастор, начался обряд бракосочетания, по окончании которого сели за стол. Свадебными чинами были следующие лица, посаженою матерью невесты — княгиня Меншикова, посаженым отцом невесты — его королевское высочество, посаженою матерью жениха — фельдцейхмейстерша Брюс, посаженым отцом жениха — князь Меншиков, сестрою невесты — — (Так в подлиннике.), братом невесты — генерал-фельдцейхмейстер Брюс, сестрою жениха — голландская резидентша, братом жениха — генерал Ягужинский, и т д. Так как за столом девиц желали иметь особого дружку (форшнейдера), то меня упросили быть им. После обеда, когда начались танцы, подавали всякого рода сласти и прохладительные напитки Обед, надобно признаться, был очень хорош, и особенно отличался обилием дорогой и лучшей рыбы, какую только можно достать в Москве, а в этом состоит здесь главная роскошь. Вообще все было как нельзя лучше, почему его высочество и остался на этой свадьбе до того времени, когда все кончилось и невесту отвели в спальню. Там еще раз всех угощали сластями и вином, при чем было разбито страшное количество стаканов. По здешнему обычаю, от сластей ничего не должно оставаться и гости обязаны все взять с собою. Было 2 часа, когда уехал его высочество; но князь Меншиков и большая часть других знатных дам и кавалеров уехали раньше. После обеда приезжал в дом новобрачных и наш Измайлов, чтобы просить его высочество пожаловать на другой день в Преображенское по случаю дня рождения его величества императора.

30-го, в день рождения императора, в половине первого пополудни, его высочество поехал с Измайловым и с нами в Старое Преображенское, где имел удовольствие видеть императорских принцесс и усердно танцевать с ними. Этот праздник, в котором принимали участие все оставшиеся здесь знатные особы, продолжался до 10 часов вечера; пили довольно сильно, и г. Ягужинский был маршалом. Утром по случаю этого торжественного дня палили из всех здешних пушек. [420]

31-го, поутру, был у меня мекленбургский адъютант Дикштат, служащий в Шверинском полку. Бонде посылали к принцессам с поклоном от его высочества, который в этот день обедал в своей комнате, а ужинал у графа Бонде.

Июнь

1-го меня навестил мой бывший подполковник Шак, который обедал в этот день у его высочества. Вечером они были у Бонде.

2-го был обед у Кампредона, у которого, по приглашению, собрались его высочество, все иностранные министры и многие из здешних вельмож. Но в 3 часа после обеда герцог уже воротился домой, и потом только в 10 часов вечера сошел вниз к графу Бонде. Вчера здесь было получено известие, что один известный мятежник свергнул с престола шаха персидского и трех его сыновей (Это был Мир-Махмуд (сын знаменитого Мирвейса), предводитель афганцев, главный виновник смут в Персии, подавших повод к войне ее с Россией.).

3-го, в 10 часов утра, была при дворе проповедь. Около полудня герцог поехал к графу Кинскому, у которого обедал с некоторыми иностранными министрами, а после обеда, по приглашению, был в Преображенском, чтобы проститься с принцессами, которые уезжали дня через два. Оттуда он заехал сперва на короткое время домой, но потом опять отправился в дом новобрачных (фон Иеверн), дававших новую вечеринку, и протанцевал там от 7 часов вечера до 2 часов ночи.

4-го у его высочества обедали архиатер Блументрост (Иоганн-Деодат Блументрост, старший брат лейб-медика Петра Великого, Лаврентия Блументроста.) и асессор Глюк (Вероятно, сын известного пастора Глюка, воспитателя Екатерины I.), которые приезжали прощаться, потому что должны были следовать за принцессами в Петербург. Так как они никогда еще не обедали у герцога (который в этот день был очень весел), то страшно пили как за столом, так и после. Около вечера его высочество приехал ко мне и пробыл до половины двенадцатого в саду у моей хозяйки, а потом отправился еще к тайному советнику Геспену, у которого остался до 2 часов ночи.

5-го, поутру, посланник Кампредон приезжал к герцогу с письмом и застал его в халате, потому что он чувствовал себя не совсем хорошо и был намерен кушать в своей комнате и никуда не выходить. Так как императорские принцессы в этот день проехали только несколько верст и остановились в одной деревне, принадлежащей княгине Черкасской, а его высочеству хотелось еще раз видеть их и поговорить с ними (что очень одобрял и генерал Ягужинский), то тайный советник Бассевич, с некоторыми из наших придворных кавалеров, с кухнею и погребом, также с разными [421] большими палатками, взятыми нарочно у князя Меншикова, должен был отправиться вперед, чтобы выбрать у дороги удобное место и все устроить там как следует.

6-го его высочество очень рано, именно в 2 часа утра, поехал туда с нами, остальными, и мы нашли тайного советника Бассевича верстах в двадцати отсюда, на горе, в прекрасной роще, где все было очень хорошо устроено и приготовлено. Часов в десять графа Бонде послали в деревню, где ночевали принцессы, чтобы попросить князя (Меншикова) и Ягужинского доложить им, что его высочество ждет их у дороги, по которой они поедут, и хочет еще раз иметь честь пожелать им счастливого пути. Мы расставили караульных, чтобы тотчас можно было узнать, когда поедут принцессы, и потому каждую минуту были готовы принять их. Они показались в час пополудни, и вся наша свита верхом, а сам герцог в кабриолете, проехали им навстречу более полуверсты. Когда они приблизились к нам, его высочество подошел к их карете, поцеловал им руки и просил их остановиться на минуту у него, на что их высочества тотчас согласились и, подъехав к месту (находившемуся шагах в двухстах от дороги), где мы разбили палатки, вышли из своего экипажа; но в палатку, в которой стоял очень мило убранный стол, не хотели войти, говоря, что уже обедали; почему выпили только по рюмке вина, сели опять в карету и, к величайшему нашему горю, отправились дальше. Хотя с принцессами было очень много знатных лиц, как, например, князь Меншиков с супругою, Ягужинский и многие другие, однако ж никто не остался у нас, когда они уехали; напротив, все последовали за ними, желая проводить их еще сколько-нибудь. Таким образом нам пришлось одним, в обществе лишь Измайлова, съесть свой роскошный обед, что герцогу, конечно, было далеко не так приятно, как если б он имел счастье угощать у себя принцесс. Они, вероятно, не осмелились принять его приглашения, потому что не могли знать, как посмотрят на это император и императрица. Пробыв здесь еще несколько часов, его высочество отправился в обратный путь и часу в шестом приехал домой.

7-го его высочество кушал в своей комнате. В 5 часов после обеда он поехал к купцу Тамсену, и я, хотя и не был дежурным, получил приказание также следовать туда. Мы нашли там обоих наших тайных советников и некоторых других иностранцев, также много дам из Слободы, которые все и обедали у Тамсена, потому что в этот день у него в доме была свадьба его экономки. Так как по этому случаю ужинали и усердно танцевали, то его высочество оставался здесь до двух часов ночи. Тамсен заставлял также работников с своей полотняной фабрики, раздетых донага, драться на кулачки перед его высочеством. Они наносили друг другу жестокие удары, не обращая [422] внимания, куда били их огромные кулаки, или толкали ноги и колена. Эта игра — одна из любимейших у русских, которые в ней необыкновенно искусны. Бойцы еще чрезвычайно ловко сшибают один другого с ног; но затем, под строгим наказанием, уже нельзя трогать побежденного, пока он опять не встанет. Здесь есть много знатных людей, которые не только с удовольствием смотрят на эту забаву, но и сами принимают в ней участие.

8-го его высочество кушал вне своей комнаты, и у него обедали Фик и полковник Бойе. После стола к нему приезжал секретарь Кениг с приглашением к следующему воскресенью на обед к вице-канцлеру. В это же время привели от имени императора шесть лошадей для перевозки разных вещей, необходимых нам на даче. Вечером его высочество ездил кататься в большом парном кабриолете, который приказал сделать для себя здесь, и я должен был сопровождать его верхом.

9-го. У его высочества всю прошлую ночь болела голова, почему он и не мог принять обоих приятных гостей, которые назвались к нему сегодня обедать, именно Ягужинского и Остермана. Их должен был пригласить к себе тайный советник Бассевич, к которому потом приехали еще вице-президент фон Шмиден и мекленбургский Остерман. Однако ж герцог после обеда также явился туда, а вечером ездил кататься.

10-го проповедь была рано утром. По окончании богослужения ко двору приезжал генерал-майор Чернышев (Григорий Петрович Чернышев.) с своим маленьким сыном (лет 12), которого он представил его высочеству и который, говорят, будет у нас пажом. Хотя был постный день герцога, однако ж он обещал приехать на обед к барону Шафирову, которому не мог отказать, и потому отложил свой пост до другого дня в неделе. Часов в двенадцать его высочество поехал туда с тайными советниками и знатнейшими кавалерами своего двора и нашел там очень большое общество, состоявшее из здешних и иностранных министров. Обед был великолепный и особенно отличался превосходнейшими винами, какие только возможны и каких, как известно, нет ни у кого в России, кроме вице-канцлера. Кушанья подавались у него все на серебре и были отлично приготовлены на немецкий манер поварами графа Кинского, его соседа. Как за столом, так и после очень сильно пили. Его высочество оставался там до 5 часов и был чрезвычайно весел, что старого хозяина (т. е. вице-канцлера) немало радовало, особенно когда герцог понуждал общество пить и сам начинал провозглашать разные тосты. Оттуда его высочество поехал в рощу, где мы нашли полковника Лорха, майора Эдера, молодого фон дер Зандена и его товарища Тамсена, которые убедили его ехать [423] домой водою, потому что у них недалеко, в Старом Преображенском, стояла хорошенькая лодка, да и наши валторнисты были в их обществе. Его высочество принял это предложение и отправился (в первый раз здесь, в Москве) водою, именно по Яузе, до самой Немецкой Слободы и потом уже домой.

11-го я, по приказанию его высочества, в три часа утра поехал верхом с фурьером Любкеном в деревню, назначенную для нашего летнего пребывания, чтобы взглянуть, прилежно ли там работают; но в 8 часов воротился с известием, что ничего еще даже не начато, почему Любкена вечером опять послали туда. По приглашению тайного советника Остермана, его высочество был у него в этот день на обеде и оставался там, в обществе многих иностранных и здешних министров, до 5 часов. Оттуда он проехал сперва домой, а потом отправился кататься, и катался до позднего вечера. В этот же день мы получили известие, что в Гамбурге супруга обер-камергера разрешилась от бремени сыном.

12-го его высочество кушал в своей комнате. Тотчас после обеда к нему приезжал прощаться граф Сапега, который отправлялся опять в Польшу к своему отцу. Около вечера его высочество ездил со двора, а по возвращении его домой была форшнейдер-коллегия. В этот день приезжали также ко двору старшины новой церкви (Церковь эта, во имя святых Петра и Павла, находится теперь близ Покровки, куда была переведена незадолго до 1812 года.) благодарить за 50 рублей, которые герцог подарил ей; сегодня же поставили у нас новый караул от Преображенского полка.

13-го его высочество кушал в своей комнате. После обеда к нему приезжал молодой Брюс (в доме которого его высочество жил в Петербурге) и приглашал его со всею свитою на другой день на обед к своему двоюродному брату, генерал-фельдцейхмейстеру. В этот день при дворе был также молодой Измайлов, у которого жена красавица. Вечер герцог провел у графа Бонде.

14-го его высочество поехал около полудня на обед к генерал-фельдцейхмейстеру Брюсу (где было великолепное угощение и многочисленное общество) и там просил его за мою хозяйку, которая имеет процесс в Берх-коллегии, где он президентом. Чтобы сделать удовольствие графу Брюсу и для пользы г-жи Клерк герцог остался у него до 8 часов вечера, и тот обещал ему приложить в этом деле все свое старание и помочь бедной вдове, сколько будет в его силах. Оттуда его высочество поехал прямо к тайному советнику Геспену, у хозяина которого ужинал и пробыл до часу ночи.

15-го герцог кушал в своей комнате и после обеда опять поехал к тайному советнику Геспену, а потом вместе с ним отправился в сад его хозяина, г. Розе, где оставался и веселился до 11 часов вечера. [424]

16-го его высочество обедал с тайными советниками вне своей комнаты; но так как при дворе не было никого из посторонних, то и мы все сидели за столом. После обеда герцог с графом Бонде, камерратом Негелейном и со мною, в карете шестернею, ездил в Свирлово, чтобы осмотреть его и узнать, как идут там работы и когда можно будет переехать туда. По возвращении домой он ужинал с нами у графа Бонде, где оставался до 12 часов.

17-го был постный день его высочества, и он кушал в своей комнате, а с нами обедал капитан Измайлов. После обеда меня вызвали ко двору, и я, хотя было не мое дежурство, должен был сопровождать его высочество в прогулке, предпринятой им в Перово (Одно из ближайших подмосковных сел.).

18-го его высочество, в обществе многих иностранных и здешних министров, обедал у генерал-лейтенанта Ягужинского, где был очень весел и остался почти до 8 часов вечера. Когда вино начало сильно действовать, произошло несколько маленьких ссор, между прочим и у хозяина с нашим тайным советником Бассевичем; но они скоро опять помирились, потому что всегда большие друзья и между собою на ты. По возвращении нашем домой его высочество ужинал еще у графа Бонде. В этот день получено было известие, что император 6-го числа текущего месяца выехал из Казани и отправился далее.

19-го герцог кушал в своей комнате, а я обедал дома у моей хозяйки. После обеда он удостоил меня своим посещением и пробыл у меня в саду до 9 часов вечера в обществе моей молодой хозяйки и трех ее кузин, девиц Ланген.

20-го, в час пополудни, его высочество поехал на обед к тайному советнику Бассевичу, который, как маршал свадьбы фон Иеверна, по здешнему обычаю, угощал молодых и всех имевших на ней какую-нибудь должность. У него было с лишком двадцать дам из Слободы и более тридцати мужчин, большей частью купцов и наших придворных. Голландский резидент, жена которого была на свадьбе сестрою жениха, был также приглашен вместе с нею. Несмотря на то что общество просили собраться к 12 часам, гости съехались все не прежде 3 часов (здешнее чванство завело являться в таких случаях не иначе, как 3 или 4 часа позднее назначенного времени, потому что никто не хочет приехать первым). Тайный советник велел приготовить два больших стола, за которые поместилось до 50 человек, и распорядился так, что за один сели все замужние и женатые, а за другой все девицы и холостые. Перед тем гости должны были вынимать билеты, и уже по их нумерам каждый с своею парою занимал место за столом. Один только молодой избавлялся от этой обязанности, потому что ему следовало [425] оставаться с своею женою и сидеть с нею на первых местах. Оба стола были так заняты, что не осталось ни одного лишнего прибора; не сидели только тайный советник и двое или трое из нас, которых он взял себе на помощь для прислуги гостям. Так как один старый купец по фамилии Кох не мог попасть за стол женатых и не имел нумера, то тайный советник посадил его с девицами, где он и председательствовал, т. е. сидел один на первом месте. Все было устроено очень хорошо и шло как нельзя лучше. Каждый имел полную свободу пить сколько хотел, много или мало. После обеда сперва подавали чай и кофе, а потом начались танцы. Прежде всего все по своим нумерам должны были протанцевать польский, а затем уже получили свободу танцевать что хотели и с кем хотели. Вечером опять накрыты были столы; но ужинали сначала женатые и замужние (его высочество был единственный неженатый между ними), а молодежь между тем танцевала; когда же те кончили, ужинать пошли молодые люди, а они заступили их место, так что танцы продолжались до 3 или до 4 часов ночи и продлились бы еще долее, если б его высочество не закончил их.

21-го герцог кушал в своей комнате. После обеда он крестил в доме асессора Сурланда у одного пленного шведского комиссара по фамилии Берлинг, которому подарил сколько-то червонцев, а оттуда поехал в сад купца Коха, где гулял несколько времени и нашел большое общество английских купцов. По возвращении домой его высочество пошел к графу Бонде.

22-го у нас обедали молодой купец Прен и купец фон дер Занден; но его высочество оставался в своей комнате. Последний после обеда простился с герцогом, потому что на другой день отправлялся в Петербург. За столом рассказывали, будто вчера получено известие, что в 80 верстах отсюда, на петербургской дороге, на двух капитанов гвардии, с которыми было еще 6 человек солдат, напали разбойники, но что тем удалось счастливо отбиться и даже захватить некоторых из них. Кроме того, в этот день мы услышали печальное известие об одном человеке, который дня за два здесь, в Москве, жестоким образом лишил себя жизни. Он недавно только приехал сюда из Гааги, где много лет состоял секретарем русского посольства при князе Куракине (Князь Борис Иванович Куракин.), который его очень любил. Говорят, это был человек чрезвычайно образованный и даровитый, превосходно знавший почти все языки. Его вызвали поэтому сюда для занятия места обер-секретаря; но он вдруг впал в меланхолию и, как рассказывают, сам разрезал себе жилы, а потом застрелился еще пистолетом. На столе у него нашли записку, в которой он одного из своих друзей назначил своим наследником. Думают, что [426] это несчастье главным образом произошло от того, что его неохотно хотели опять выпустить из России, а ему не хотелось в ней оставаться. Фамилия его была — Карадин. Сегодня же с барабанным боем объявляли по улицам указ Сената, которым повелевалось, под страхом тяжкого наказания, чтобы имена как господских, так и всех гулящих людей были предъявлены генерал-майору Чернышеву, что здесь, в Москве, говорят, не редкость и бывает почти каждый год (См. в Полн. Собр. Зак. “Инструкцию московскому обер-полицеймейстеру Грекову” 1722 года, т. VI, № 4047.). После обеда я должен был надевать перед герцогом новый кавалерский костюм, сделанный к ордену, который его высочество намеревается учредить нынешним летом для препровождения времени и к которому будут принадлежать только холостые, почему он до сих пор и был пожалован еще только графу Бонде, посланнику Штамке, камеррату Негелейну и мне. Себя герцог объявил его гроссмейстером. Костюм этот, очень красивый, вполне заслужил одобрение как его высочества, так и графа Бонде. Остальные четыре пары будут также скоро готовы. Вечером, в 7 часов, его высочество ужинал в небольшом обществе у графа Бонде. 23-го, в 10 часов утра, его высочество в сопровождении графа Бонде, Альфельда и меня поехал на извозчичьих лошадях в деревню Черную Грязь (Нынешнее дворцовое село Царицыно (в 12 верстах от Москвы), известное по своему живописному местоположению и недостроенному дворцу времен императрицы Екатерины II.), принадлежащую князю Валашскому, куда, в особой карете, отправился вслед за нами и камеррат Негелейн. Хотя в этот день дежурными были полковник Лорх и майор Эдер, однако ж они остались дома, и вместо них поехали мы. Дом в Черной Грязи (до которой от нашей Слободы будет верст двенадцать) построен на китайский манер, с отлогими крышами на два ската, с галереями, по которым можно ходить перед окнами вокруг всего строения, и со многими маленькими башнями, со всех сторон открытыми и обтянутыми только парусиною для свежести воздуха и защиты от солнца. Он весь деревянный, но так как раскрашен и стоит на высоком месте, то издали кажется великолепным. Комнаты внутри его, кроме одной залы, очень невелики, низки и с низенькими окнами, исключая, впрочем, еще комнатку в правом павильоне и во втором этаже, которая довольно высока и служит князю спальнею, потому что находится близко от одной из галерей, откуда прекрасный вид. Теперь, как сказано, это имение принадлежит князю Валашскому, получившему его в подарок от императора; но сперва оно принадлежало князю Голицыну, который был замешан в деле царевны Софии и сослан к самоедам, а прежде правил всем государством. Управляющий этой деревни, [427] какой-то калмык, везде нас водил и все нам показывал. Осмотрев дом и сад, мы отправились в обратный путь и заехали еще в другое место, называемое Коломенским, где находится большой увеселительный дворец прежних царей и где мы обедали, потому что его высочество послал туда вперед одного из своих поваров с провизией, чтобы приготовить для нас что-нибудь. Здесь мы случайно застали шталмейстера императрицы, заведывающего этим местом, который принял нас очень учтиво и водил по всему дворцу. Это огромное деревянное здание весьма замечательно по своей древности и необыкновенной величине. Шталмейстер уверял его высочество, что в нем 270 комнат и 3000 окон, больших и малых, считая все вместе. В числе комнат есть очень красивые и большие; но все вообще так ветхо, что уж не везде можно ходить, почему наш вожатый в одном месте просил нас не ступать по двое на одну доску, и мы, конечно, не пошли бы туда с его высочеством, если б нам об этом сказано было прежде; но он думал, что так как сам император еще недавно всюду ходил там, то и нас необходимо везде поводить. Коломенский дворец построен 60 лет тому назад отцом его величества императора, который и сам не более как за 27 лет еще жил в нем и потому назначил теперь известную сумму на его возобновление. Нам между прочим показали, как это будет делаться, именно провели нас к небольшому домику, который был уже высоко поднят от земли. Точно так же должно быть поднято и все громадное здание для подведения под него каменного фундамента. Мы нашли однако ж, что оно не стоит того, потому что в нем уж мало хорошего, между тем как такие поправки требуют больших издержек и трудов, не обещая все-таки сделать его обитаемым (Этот коломенский дворец был еще раз переделан при Екатерине II, в 1767 году; но в 1816 году его, за совершенною ветхостью, сломали.). К этому дворцу, из которого прелестнейший вид, принадлежат большие фруктовые сады, и шталмейстер уверял, что они ежегодно от одних яблок и груш (последние здесь очень редки и растут не много) дают доходу по крайней мере 1 350 рублей и что нигде около Москвы нет таких превосходных фруктов, как там. Следовательно, можно себе представить, как велики эти сады. После обеда нас водили в прежнюю придворную часовню, которая невелика и некрасива; но из нее, с одной стороны, прекрасный вид, потому что самая церковь стоит на высоком месте и окружена роскошнейшими лугами. Там показывали нам такие каменные кресла или трон, на котором покойный царь, отец нынешнего императора, летом сиживал каждый день раза по два и смотрел оттуда на лагери и ученья большей части своего войска. На большой приятной поляне, которая расстилается у подошвы горы и по которой, со многими извилинами, протекает Москва-река, прежде в летнее время [428] постоянно стояли лагерем 30 000 человек, и шталмейстер, с молодых лет служивший при дворе, много рассказывал нам об них. Между прочим он упомянул, что тогда там во дворце на карауле всегда бывал полковник с целым полком, и на возвратном пути показывал нам у входа во двор комнаты, где дежурили и оставались полковники. Осмотрев все, мы отправились назад, и время на возвратном пути показалось нам вовсе не продолжительным, потому что здешние извозчики, у которых мы наняли лошадей, ездят ужасно скоро, нисколько не жалея бедных животных. По приезде в 8 часов домой его высочество пробыл еще с час у камеррата Негелейна и потом лег спать.

24-го, поутру, проповедь была у графа Бонде, потому что герцог не совсем хорошо спал прошлую ночь. В 3 часа после обеда его высочество поехал с графом Бонде и со мною на прядильную фабрику, куда был приглашен купцом Тамсеном, чтобы покататься немного по реке. Там он нашел обоих тайных советников, Альфельда, посланника Штамке, асессора Сурланда и толстого Прена, которые все обедали у Тамсена. Мы скоро отправились к реке и на трех шлюпках, из которых одну заняли четыре наши валторниста, а остальные две мы сами, поехали в одно место, лежащее совсем за городом, где смотрели на большой праздник (гулянье) здешнего простого народа. Чтобы попасть туда, надобно было еще пройти через большой сад, разведенный не так давно покойным князем Гагариным, которому он, говорят, стоил около 50 000 рублей. В нем, впрочем, еще ничего не было, кроме множества деревьев, прорытых канав и высокой каменной ограды, идущей вдоль реки; но и та почти развалилась, потому что император, которому он достался вследствие конфискации, не намерен продолжать начатых работ и оставляет все в первобытном виде. Нас уверяли, что его величество отдает этот сад молодому графу Головину и берет у него за то прекрасное место, находящееся очень близко от нашей Слободы. Такая мена была бы весьма невыгодна графу Головину. Между тем, по приказанию государя, уже деятельно приступлено к расчистке головинского сада (Известного впоследствии под именем дворцового и принадлежащего ныне 1-му и 2-му московским кадетским корпусам.), производящейся под надзором доктора Бидлоо (Доктор Николай Бидлоо.), и от этой работы ожидают очень многого. Взойдя на высокую гору, где простонародье справляло свой праздник, мы нашли там страшную толпу; но нам сказали, что большая часть народа уже разошлась еще до нас, потому что мы пришли довольно поздно. На горе поставлены были разные большие палатки, в которых продавали только водку и пиво, и народ так там веселился, что не [429] только далеко слышались его крики, но и запах вина поражал обоняние на довольно значительном расстоянии. Больше всего выгоды от этого императору, потому что все пиво и вся водка, продающиеся в России, принадлежат ему. Такие большие праздники, говорят, приносят ему ежегодно значительный доход: простые люди в эти дни разом опять спускают и отдают в его казну все, что с трудом зарабатывают в продолжение известного времени. Увеселения, какие нам удалось видеть, состояли в пьянстве и плясках или в кулачных боях. Последние отвратительны. Люди, которые, подпив, для забавы выходят на кулачки, так медленны и умеют делать такие прыжки, что смотреть на них, конечно, смешно; но они при том и разбивают друг другу до крови носы и рты. Страннее всего, что то, что записные кулачные бойцы показывают за деньги, или из тщеславия, они делают даром, из простого удовольствия, иногда в трезвом виде и даже с лучшими своими приятелями; а потому вовсе не сердятся, когда разбивают себе в кровь носы и физиономии и рвут один на другом рубашки. Для полного удовольствия они даже снимают с себя поддевки и рубахи и наделяют друг друга ударами по голому телу, которые тем громче шлепают, так что со стороны может показаться, что драка идет не на живот, а на смерть. Бойцы, когда бьют разом и руками и ногами, готовы, кажется, съесть один другого, так свирепо выражение их лиц; а все-таки остаются лучшими друзьями, когда дело кончено. Смотря по числу, они разделяются на две половины и выступают таким образом на бой, причем та партия, которой удастся прогнать противную, считается победившею; но если кто-нибудь из участвующих в бою упадет, никто не смеет его трогать, пока он опять не встанет. К подобным упражнениям они приучаются с юных лет, и мы видели такие бои и между самыми маленькими ребятами. В то время как мы смотрели на все это, приехали генерал Ягужинский, генерал-майор Чернышев и многие другие, которые присоединились к нам и начали все более и более подстрекать бойцов. Наконец стало темнеть, а так как нам до дому было порядочно далеко, то мы воротились назад и отправились вниз по течению реки, почему доехали до места вдвое скорее, чем в первый раз.

25-го, поутру, ко двору приезжал молодой купец Мейер, чтобы пригласить герцога на другой день к себе на вечеринку или бал. Его высочество хотя и дал уже обещание обедать завтра у генерала Трубецкого, однако ж сказал Мейеру, что около вечера будет и у него. В то же утро был у двора молодой Измайлов, флотский лейтенант, который остался и обедать у нас вместе с многими другими, как, например, здешним купцом Фриком, полковником Бойе и некоторыми шведскими офицерами. В этот день праздновали коронование императора в зале Синода, о которой я уже упоминал в [430] день нового года (Не в день нового года (там говорится совсем о другой зале), а 9 марта. См. выше.). Синод усердно угощал весь двор, и пушечная пальба не умолкала ни на минуту. Его высочество присутствовал на этом празднике до 7 часов вечера. За столом он много говорил по-латыни с некоторыми духовными лицами, которых несколько раз очень нежно обнимал. В Кремле парадировал большой отряд пехоты, который потом оделяли пивом и водкой. Но кушанья, приготовленные для угощения вельмож, были, говорят, ужасно плохи. Впрочем на стол, за которым сидели его высочество и некоторые другие знатные лица, подавали скоромные блюда.

26-го ко двору приезжал прощаться прапорщик шведской гвардии Тернер, который много лет находился здесь в плену. Он был обязан единственно его королевскому высочеству и тайному советнику Бассевичу, что получил паспорт на отъезд в Швецию, потому что женился на русской, между тем как есть императорский указ, строго запрещающий шведам, женившимся на русских подданных, увозить с собою своих жен и рожденных от них детей, а он слишком дорожил своею женою, чтоб решиться оставить ее здесь. Около полудня его высочество поехал к князю Трубецкому, дававшему прощальный обед по случаю скорого отъезда своего со всем семейством в Киев, куда его недавно назначили губернатором. Хотя он приглашал всех иностранных и здешних министров, однако ж приехали к нему очень немногие, так что и третья часть стола не была занята, почему, по просьбе его высочества, села за стол и княгиня с обеими своими дочерьми и племянницею мужа, сестрою княгини Черкасской. Герцог сидел между генеральшею Трубецкою и старшею ее дочерью, которая хорошо говорит по-немецки. После обеда с час танцевали. Часов в 7 вечера его высочество простился с хозяевами, пожелал им всем счастливого пути и отправился к купцу Мейеру, где нашел большое и приятное общество слободских дам, с которыми весело начал танцевать, в чем и я, заменив сапоги башмаками, должен был принять участие. Танцы продолжались беспрерывно с 7 часов вечера до 6 утра, когда гости наконец разошлись. Но его высочество уже в 3 часа уехал с графом Бонде. Ужин был в 12 часов. Так как купец Мейер молодой, веселый и притом очень богатый человек, то он ничего не жалел, и все шло у него превосходно. Причиною этого бала было то, что он недавно исправлял должность маршала на свадьбе своей сестры, а маршал, по здешнему обычаю, всегда должен дать бал молодым. У купцов здесь принято еще на всех свадьбах и празднествах запирать ворота, так что никого не выпускают без позволения маршала, или хозяина. [431]

27-го происходило обыкновенным порядком празднование Полтавской победы, на котором его высочество, как и в прошлый год, не был, извинившись небольшим нездоровьем. Но тайные советники с конференции советником Альфельдом и посланником Штамке должны были отправиться на место празднества, хотя и неохотно, потому что в последнее время им приходилось участвовать в очень многих подобных опасных пиршествах, где обыкновенно больше пьют, чем едят. Его высочество в этот день никуда не выходил.

28-го герцог опять весь день не выходил из своей комнаты. В то время, как мы сидели за столом, к нам приехал от князя-кесаря Ромодановского один старый русский полковник, которому поручено было пригласить его высочество со всею свитою на другой день на обед, назначенный у князя по случаю тезоименитства императора. Его высочество обещал ему приехать в определенное время.

29-го, во время молитвы, к герцогу приехал капитан гвардии Измайлов с одним немецким командором здешнего флота по фамилии Бредаль (который только недавно воротился из Испании, куда его посылали с известием о заключении мира) и потом последовал за его высочеством к князю-кесарю, где праздновался день свв. Петра и Павла. В 6 часов после обеда его королевское высочество возвратился оттуда домой, и так как там страшно пили, то и у него отчасти шумело в голове, потому что не было возможности благовидно отделаться от питья. Кавалеры наши, ездившие с ним и также не избавившиеся от полных стаканов, именно полковник Лорх и майор Эдер, бывшие оба дежурными, уверяли, что в этот день так сильно пили, как еще нигде с тех пор, как мы в России. Одиннадцать пушек постоянно палили, и после большая часть вельмож сами прикладывали к ним фитили. Его королевское высочество делал это три раза. Под конец произошла сильная ссора между некоторыми из здешних министров, которая легко могла иметь дурные последствия, тем более что они едва не подрались (in die Haare gekommen) и уже вынули было шпаги; к счастью, все еще так уладилось, что не случилось никакого несчастья. Хотя герцог был в той же комнате и очень хорошо все видел и слышал, однако ж отворотился, делал [вид], как будто ничего не замечает, и пока эти господа ссорились и бранились, разговаривал с здешним знатным духовенством. Побыв несколько времени дома и освежась немного чаем, его королевское высочество поехал с графом Бонде к генеральше Балк проститься, потому что думал в тот же день отправиться в деревню; но так как не застал ее дома, то навестил меня и мою хозяйку, которая тотчас послала за своими племянницами, девицами Ланген, шутил в особенности с моей маленькой хозяйской дочерью и остался у меня в саду до 10 часов вечера, несмотря на то что нам нужно было ехать более немецкой мили до [432] нашей деревни, где мы намеревались ночевать эту ночь. Наконец, когда стало уже смеркаться, его высочество собрался и отправился в Свирлово, которое, как я уже говорил, принадлежит одному богатому русскому, именно Нарышкину. Это тот самый Нарышкин, который сжег Дерпт и так нехристиански свирепствовал в Нарве и в Лифляндии (Кирилл Алексеевич Нарышкин.). Дом его в Свирлове большею частью украшен вещами, награбенными в Дерпте; даже раскрашенные оконные рамы оттуда и до сих пор сохранили имена и гербы своих прежних владетелей. Лица, отправлявшиеся с его королевским высочеством на дачу и долженствовавшие там находиться при нем в продолжение лета, были, из кавалеров: граф Бонде, камеррат Негелейн и я, из прочих: паж Тих, камер-лакей Миддельбург, фурьер Блех, два мундкоха и несколько лакеев и других придворных служителей. Тайный советник Бассевич и конференции советник Альфельд также собирались через несколько дней переехать в деревню Леонову, принадлежащую молодому князю Хованскому, зятю старого барона Шафирова, и находящуюся от Свирлова не более как в полчетверти мили. Его высочество должен был употребить довольно значительную сумму на меблировку нашего дома, который нашел совершенно пустым, без столов и стульев; но дом в Леоновой был в надлежащем порядке, потому что помещик сам жил в нем не далее как в начале нынешнего лета. Кстати расскажу здесь вкратце нечто очень странное о Хованском. Года два тому назад он как-то пригласил к себе в одно из своих поместий нескольких молодых русских князей и дворян, в числе которых находился и молодой князь Долгорукий, в качестве унтер-офицера гвардии не раз обедавший в Москве при нашем дворе. Гости эти напоили его до бесчувствия, одели как мертвеца и положили в найденный ими там настоящий гроб; потом отнесли в церковь, поставили перед алтарем и совершили над ним все употребительные у русских похоронные обряды, но оскорбляющим религию образом. Мало того, они, как рассказывают, обошлись грязно и с церковными сосудами, в особенности с чашею. Покончив все эти шалости, они ушли и оставили его в гробу перед алтарем, где он лежал до тех пор, пока не пришли некоторые из церковнослужителей и не вынесли его из церкви. Сам Хованский стыдился объявить о случившемся, да и охотно скрыл бы все дело; но оно дошло до его тестя, вице-канцлера Шафирова, который тотчас принес жалобу императору и довел до того, что все виновные в этом святотатстве были приговорены к смерти. Однако ж государь на сей раз смягчил приговор и приказал только жестоко наказать их телесно в своем присутствии. Осмотрев новое жилище, герцог ушел в свою комнату, а мы, прочие, разошлись по своим. [433]

30-го, в 5 часов утра, его высочество потихоньку вошел в комнаты, отведенные Негелейну и мне, и разбудил нас валторнами. Такого раннего визита никто из нас не ожидал, тем более что в Москве его высочество не очень-то любил рано вставать. Как скоро мы поднялись и надели камзолы (нам приказано было на даче, по причине жаров и для большего удобства, ходить только в камзолах с навешенными поверх их кортиками), он отправился с нами гулять и прошел в Леонову, где будут жить тайный советник Бассевич и Альфельд. Только по возвращении домой мы пили у герцога чай с молоком. Обедал его высочество с нами тремя в передней зале дома, причем обедали и все слуги, сидя, по своим должностям, за разными столами. После обеда, когда солнце уж не так сильно пекло, он опять ходил с нами гулять и только после ужина, в 9 часов, лег спать.

Июль

1-го. Так как герцог приказал нашему придворному пастору приезжать к нам на дачу каждое воскресенье, чтобы говорить проповеди, то он сегодня очень рано явился туда в первый раз, и проповедь была в большой передней зале. По случаю постного дня его высочества и мы должны были поститься вместе с ним до 4 часов. Придворный проповедник, по приказанию герцога, остался обедать с нами, но после обеда уехал опять в город. В этот день и тайный советник с конференции советником переехали на свою дачу в Леоновой.

2-го, в 6 часов утра, его высочество, приказав нести перед собою пару литавр (которые я еще в городе одолжил ему для препровождения времени на даче, потому что он в Швеции выучился играть на этом инструменте), пошел с нами тремя в Леонову и, когда мы пришли туда, начал, не говоря еще ни слова с обоими господами, сам барабанить в литавры и затем уже поздравил сперва князя (т. е. г. фон Альфельда), потом тайного советника с счастливым прибытием в наше соседство. После чаю его высочество остался у них, и мы решали вопрос, чем бы собственно лучше всего заняться в деревне для препровождения времени. Все нашли, что хорошо бы назначить набор солдат, которые будут не только учиться владеть оружием, но и вообще служить для увеселения его высочества. Поэтому наш князь должен был тотчас сесть и написать приказ всем находящимся здесь офицерам своей гвардии, учрежденной еще в Петербурге, чтоб они с нынешнего же дня принялись за вербовку солдат для нашего полка. Он обещал известное награждение за каждого поставленного человека. По возвращении домой мы обедали, а после обеда его высочество во дворце князя (отлично для него убранном и всегда готовом к его услугам на случай, [434] если он вздумает приехать и остаться у нас ночевать) прочел нам вышеозначенный приказ, данный ему сегодня утром как полковнику нашей гвардии. Тогда Негелейн и я сейчас также начали вербовать. Его высочество, завербовавший и моего собственного слугу, собрал 12 человек, я 8, Бонде только двух, очень плохих, а Негелейн не мог добыть никого, кроме маленького мундшенка, которого герцог не хотел принять. Каждый старался всячески угощать своих рекрутов вином и пивом, чтоб удерживать их и сманивать этим средством людей у других. Моя партия состояла почти исключительно из музыкантов. Маленький отряд был разделен на 2 роты, и его высочество вместе с нами ежедневно забавлялся им, преимущественно чтоб помучить конференции советника Альфельда, нашего шуточного князя.

С 3-го по 7-е число не было ничего, кроме солдатских игрушек.

8-го была обыкновенная воскресная проповедь, а 9-го, поутру, его высочество был у тайного советника Бассевича, к которому приезжали гости из города, между прочим Ягужинский и другие.

10-го. После обеда мы ездили кататься верхом и встретили на дороге большое общество, возвращавшееся из Троицкого (Сергие-ва) монастыря. Участвовавшие в этой поездке рассказывали нам много хорошего о том, что видели там и как их приняли. В числе их находился и полковник Лорх. Когда мы воротились домой, нас ждал там монах, который явился просить и его высочество осчастливить этот монастырь своим посещением. Герцог обещал ему приехать туда при первом удобном случае.

11-го его королевское высочество в 8 часов утра совершенно один пошел в Леонову к тайному советнику Бассевичу, у которого остался обедать и как до, так и после обеда имел продолжительное секретное совещание с шведским полковником Сталем фон Голштейном (братом нашего камергера, недавно приехавшим из Швеции) в присутствии обоих тайных советников, Бассевича и Геспена.

12-го, рано поутру, мы обучали свою лейб-роту, а после обеда я должен был учить перед его высочеством и роту майора (?).

13-го. Тайный советник Бассевич, как капитан нашей гвардии, завел и в Леоновой особую роту.

14-го, перед обедом, его высочество, при отличной погоде, поехал кататься верхом и воротился домой промоченный насквозь.

15-го все три роты были собраны у нас к проповеди и размещены поротно в большой зале; мы же, офицеры, сидели все с герцогом в его спальне. После обеда к его высочеству приехали в Свирлово граф Кинский и тайный советник Геспен, первый с тем, чтоб проститься, потому что скоро собирался назад в Германию. Когда он уехал, герцог отправился с нами кататься верхом. Проехав [435] Леонову, мы встретили на поле тайного советника Бассевича и асессора Сурланда, и его королевское высочество долго говорил наедине с тайным советником.

16-го его королевское высочество с тайным советником и с нами отправился верхом в город, где сперва заехал к графу Кинскому, потом к генеральше Балк, к мадам Розен и наконец к моей хозяйке. У графа Кинского мы застали прибывшего сюда недавно датского министра Вестфалена, с которым были знакомы еще в Риге, прежде нежели он уехал оттуда в Копенгаген.

17-го в Свирлове у его высочества обедали полковник Сталь и долго находившийся здесь в плену полковник Ролам. В Леоновой, у тайного советника Бассевича, также обедали посторонние, и когда после присоединились к ним и наши гости, там очень сильно пили.

18-го. Сегодня камер-юнкер Геклау приезжал проститься с его королевским высочеством. Он отправится в Германию и повезет с собою молодого Ягужинского, который будет воспитываться вместе с детьми тайного советника Бассевича. И молодой фон Сальдерн имел счастье на прощанье целовать руки его высочеству, потому что также отправлялся с Геклау в Голштинию, где удостоился получить назначение для занятия должности писца. Причиною приезда в Москву этого молодого человека, или присылки его сюда обер-камергером Репсдорфом, у которого он камердинером, было собственно то, что он искал место камердинера при его высочестве, в чем ему однако ж было отказано. В этот же день уехал из Москвы граф Кинский, который отправится в Вену через Петербург. Герцог должен был купить у него множество вещей, которые ему не хотелось везти опять назад и от которых его высочество не мог благовидно отказаться, потому что желал сохранить себе его дружбу и знал, что он имеет большой вес при императорском австрийском дворе. Его высочество решил послезавтра ехать в Троицкий монастырь и приказал отправить одного из своих гренадер вперед, чтоб объявить там об этом.

19-го. Так как его королевское высочество вчера в Леоновой приказывал тайному советнику Бассевичу распорядиться наймом лошадей, сколько их понадобится ему и всей его свите для поездки в Троицкий монастырь (который от нас верстах в пятидесяти по дороге из Москвы в Архангельск), то к вечеру нанятые лошади явились в Свирлово и были тотчас же распределены по экипажам, чтоб завтра можно было пораньше отправиться в путь. Около вечера к нам приезжал посланный от Синода узнать, действительно ли герцог думает на другой день ехать в монастырь, потому что архимандрит его, который также и член Синода, отправлялся туда вперед для приема его королевского высочества. [436]

20-го, очень рано утром, его высочество выехал с нами из Свирлова, и мы обедали на дороге, в деревне Братовскине (Братовщине.). После обеда мы ехали отсюда до самого Сергиева или Троицкого монастыря, который называется и по имени св. Сергия, и по имени Св. Троицы. Его королевское высочество был встречен за оградою епископом Троицким и знатнейшею братнею; но кроме того еще прежде, верст за десять, в одной из монастырских деревень его приветствовали обыкновенным подарком, состоявшим из огромного хлеба, который несли четыре человека. Так, т. е. хлебом и солью, встречаются все знатные лица, когда проезжают через принадлежащие монастырю деревни. В этом месте мы нашли и прочих наших кавалеров из Москвы, именно Геспена, Штенфлихта, Штамке, Эдера, Шульца и придворного проповедника, к которым присоединился еще молодой Прен. Приняв от посланного из монастыря означенный подарок, герцог продолжал путь до самой обители, которая видна очень далеко и издали чрезвычайно красива, потому что стоит на высокой горе, откуда бросаются в глаза ее позолоченные главы и крыши. Епископ провел его высочество внутрь монастыря через так называемые Святые Врата, которые отворяются только для императора и императрицы. Экипажи, впрочем, въехали в другие ворота. Его королевское высочество был, может быть, первый еретик, удостоившийся чести пройти через эти врата; но лишь только мы прошли, их тотчас опять и заперли. В монастыре как для герцога, так и для всей его свиты была приготовлена квартира, куда нас сейчас и отвели. Мы получили большой, совсем отдельный дом, где нам было очень просторно. Дом этот, в котором обыкновенно останавливается император, когда приезжает туда, красивое длинное здание, сделанное из плитняка и имеющее по бокам два входа, к которым ведут очень широкие и высокие каменные крыльца. Когда архимандрит или епископ монастыря привел его высочество в назначенные для него покои, мы нашли там в первой зале большой накрытый стол, на котором стояли соль и хлеб вместе с разными русскими лакомствами, т. е. сырым горохом, бобами, морковью, репой, редькой и огурцами, также масло и сыр. Герцог посидел за ним несколько времени со своею свитою; упросил и епископа занять место возле себя. Последний был в своем обыкновенном черном монашеском одеянии, и двое из старших монахов стоя с большим почтением прислуживали ему, а иногда целовали руки и нагибались почти до земли, когда он говорил с ними. Хотя есть тут собственно было нечего и покой был бы нам гораздо приятнее, чем еда, однако ж его высочество оставался за столом довольно долго, кушая по преимуществу масло и хлеб. Между тем разносили разные вина, мед и еще какой-то напиток из красного малинного соку, очень вкусный. Наконец его [437] высочество и все мы отправились на покой; но некоторые из нас принуждены были удовольствоваться голыми скамьями, потому что хозяева наши, приготовляя нам постели, не рассчитывали на такое множество гостей.

21-го. Епископ, обещав вчера вечером показать сегодня герцогу монастырь, в 10 часов утра пришел к его высочеству с настоятелем (наместником) обители и повел нас в ризницу, где хранятся необыкновенно богатые, шитые золотом, жемчугом и драгоценными камнями церковные облачения, епископские и архимандритские митры из массивного золота с жемчужными и бриллиантовыми украшениями, многие кресты из такого же золота с алмазами, разного рода церковные сосуды и большие Евангелия, обделанные массивным золотом, жемчугом и каменьями. Оттуда мы прошли в так называемую библиотеку, которая, впрочем, вовсе не замечательна и состоит только из немногих старых запыленных книг на славянском языке (латинские книги в здешних монастырях мало полезны, потому что не многие из монахов понимают их, а в этом монастыре, я думаю, кроме епископа, не было ни одного, который бы мог говорить по-латыни); но нам в особенности указали на жалованные грамоты (Privilegienbriefe) всех царей до настоящего времени, которыми постоянно подтверждались льготы монастыря. Из библиотеки нас повели в главную церковь, называемую по имени Св. Троицы. Она снаружи очень красива и имеет пять совершенно вызолоченных куполов. Внутри особенно великолепны высокие хоры. Кроме того, все выступы там из массивного позолоченного серебра и некоторые иконы, как, например, Спасителя и Богородицы, в окладах из массивного золота, богато обделанных драгоценными камнями. Самое святое в этой церкви — мощи св. Сергия, покоящиеся направо от хор в серебряной позолоченной раке. Для нас открывали серебряный вызолоченный гроб, и крышу его поддерживал золотой скипетр, принадлежавший прежде царям, но потом, из благочестия, посвященный этому святому, почему он всегда лежит в его гробу и подпирает крышу, когда она поднимается. В открытом гробу мы видели только шелковый покров, на котором изображен св. Сергий в натуральную величину. Но архимандрит сказал, что тело праведника до сих пор сохраняется под ним нетленным: однако ж не показал нам его, да и мы не осмелились приподнять покрова. Св. Сергий, по мнению русских, был человек дородный и высокого роста. Он жил лет 350 тому назад и сначала славился как доблестный воин (Это известие, сообщаемое Берхгольцем о жизни св. Сергия, неверно. Как иностранец, он не мог сам знать того, о чем здесь рассказывает, и, как видится, довольно перепутывает из слышанного им от других.), но потом оставил свет и, отличаясь необыкновенно строгою, святою жизнью, основал этот [438] монастырь в честь Св. Троицы. После смерти он был причтен к лику святых и оказал много чудес над больными, которых исцеляли его мощи. Поэтому многие приходят к ним на поклонение. В прежние времена каждый царь — если только не препятствовали болезнь, война или другие важные дела, — считал своею обязанностью приезжать сюда два раза в год, именно на праздник Св. Троицы и в день Архангела Михаила, причем всегда со всем семейством и всею свитою, слезал с лошади или выходил из экипажа за полмили от монастыря и, из высокого уважения к святому, шел до места пешком, но потом все время гостил с своим двором у архимандрита без всякого стеснения. Из большой церкви мы пошли в другую (находящуюся в самой средине монастыря), которая еще больше и выше ее и имеет также пять высоких покрытых жестью куполов. Средний, самый высокий, весь сильно вызолочен. Эта церковь носит название Успения Пресвятыя Богородицы (obdormitionis virginis Mariae). В ней также высокий, великолепный иконостас, украшенный позолоченными образами, и везде, на всех столбах, сводах и стенах миллионы (?) изображений и голов святых, из которых некоторые чудовищной величины. Самое святое и драгоценное из показанного нам здесь был старый деревянный гроб св. Сергия, в котором он покоился 346 лет (?) в таком месте, где ежегодно выступала вода; несмотря на то, гроб и тело святого остались невредимыми. На паперти или у входа в церковь стоят наружи несколько гробов, в которых, как говорят, покоится прах известного правителя России и впоследствии несчастного царя Бориса Годунова и его семейства. Когда мы все это осмотрели, подошло время обеда и архимандрит повел нас в особый дом, где он останавливается, когда приезжает в монастырь, и где для нас приготовлено было угощение. Все мы сидели с герцогом за одним столом, уставленным мясными и рыбными блюдами. Первые готовились в особо устроенной для его королевского высочества кухне и приносились оттуда. На том конце стола, где сел архимандрит с двумя другими знатными монахами, стояли только рыбные блюда. Кушанья, которые нам подавали и которых ставилось страшное количество, были бы очень хороши, если б их только приготовили по-нашему. Вообще во всем было большое изобилие, особенно же в винах разных сортов и медах, потому что русские на своих угощениях всегда щеголяют разнообразием напитков. При провозглашении тостов за здоровье императора, императрицы, принцесс, нашего герцога и Святейшего Синода пушки с монастырских стен палили так же усердно, как и при нашем прибытии в монастырь. Мы обратили внимание на разные бокалы и кружки, находившиеся в большом, устроенном по случаю нашего обеда буфете, и я заметил особенно следующие: приветственный бокал (Willkommenbecher), серебряный [439] и весь вызолоченный, весом 5 ф. 22 лота, с большою крышкою; другой большой серебряный же вызолоченный бокал с надписью: “Eine reichsfreye Ritterschaft verehrt diesen Pokal ihrem in Ungarn verordneten Reuter-Commissario Hans Philipsen von Honeck” (свободное рыцарство подносит этот бокал своему комиссару в Венгрии, Гансу Филипсену фон Гонеку), 1596 года, весом 5 ф. 3 лота; большую серебряную кружку с надписью: “Magister Stephanus Teuthorn, Franchusanus Thuringus, Scholae Rigensis Rector” (магистр Стефан Тейтгорн из Тюрингена, ректор рижской школы); серебряную довольно большую чашу, внутри с портретом курфюрста Иоанна-Фридриха Саксонского и словами: “Verbum Domini manet in aeternum” (слово Божие пребывает во веки), 28 июня 1630, а снаружи с надписью на медали: “Iohannes, Churfuerst zu Sachsen, thut bekennen frey mit Heldenmulh, dasz die Lehre, so er uebergeben, sei die Richtschnur zum ewigen Leben, den 28 Junii 1630” (Иоанн, курфюрст Саксонский, исповедует свободно и смело, что учение, им переданное, есть руководство к вечной жизни, 28 июня 1630 года), весом 2 1/4 фунта. Не говорю уже о многих других подобных бокалах, которые, без сомнения, были взяты в Лифляндии и потом подарены этому монастырю. После обеда архимандрит водил нас в монастырские кухни и пекарни, которые не что иное, как большие темные подвалы со сводами, и показывал нам там высокие пирамиды хлеба, которого потребляется в монастыре невообразимое количество, потому что он ежедневно кормит почти 900 человек. Хлебы были необыкновенной величины и, несмотря на то, очень вкусны. Они считаются лучшими во всей России, и всякий, кто осматривает Троицкую Лавру, берет с собой кусок такого хлеба в Москву, где все о нем спрашивают, когда возвратишься оттуда (Тут Берхгольц, кажется, смешивает с этим хлебом троицкие просвиры.). В пекарнях мы видели одного монаха, которому архимандрит, в наказание за сношение с девушкой, велел в продолжение известного времени целый день высыпать муку из мешков в темном подвале, при свече, не снимая с себя обыкновенной монашеской одежды. Он уже 14 дней работал таким образом и, покрытый пылью от муки, в своем черном одеянии, с длинной бородой, был просто ужасен Монахи обыкновенно носят страшно длинные бороды, которые, за исключением крестьян и простых поденщиков, только и дозволены монахам и вообще духовенству. Известно, какими строгими мерами Петр Первый принудил прочие сословия сбрить бороды и снять длинное платье. Однако ж многие еще сохраняют их, конечно сидя дома и боясь выходить на свет Божий, чтобы не попасться Последнее недавно случилось с одним старым русским слугою хозяина нашего придворного проповедника: он со слезами [440] на глазах жаловался г. Ремариусу, что в то время, как вышел по какому-то делу за город, у заставы у него не только отрезали его длинную бороду, но и отняли все копейки, какие были с ним; впрочем, опять уж отпустил себе бороду, чтобы более походить на святых, которые все изображаются с длинными бородами. Но возвращаюсь к нашему узнику или наказанному монаху. Он трогательно просил его королевское высочество, который ничего не знал о его преступлении, ходатайствовать за него, что и было исполнено: бедняк получил от архимандрита прощение и благодарил за это, кланяясь в ноги. Когда мы осмотрели пекарни и большую кухню, архимандрит повел нас к двум отдельным часовням, где покоится прах четырех святых, именно Никона, Михаила, Максима и Серапиона, учеников св. Сергия, из которых последний под конец был архиепископом Новгородским. Кроме этих святых, там не было ничего особенно замечательного. После того мы прошли еще в другую часовню, где находится колодезь св. Сергия. Вода его прежде, говорят, имела такую чудотворную силу, что излечивала многие болезни. Нам давали пить ее в деревянном ковше, и мы нашли, что она необыкновенно чиста и приятна на вкус. Потом епископ велел для нас звонить в монастыре во все колокола, что, по причине их множества и величины, выходило очень хорошо. Самый большой колокол, вылитый в 1709 году, весит 350 пудов или 14 000 фунтов, и имеет в окружности 7 1/2 сажен, а потому, как можно себе представить, и один уж немало громок. По окончании звона епископ водил нас по всему монастырю, даже показывал кельи монахов и их большую столовую залу (трапезу) и наконец подвел к большому находящемуся внутри монастыря пруду, в который приказал раза два опустить невод, чтобы показать нам, как много в нем рыбы. При этом случае было распито несколько бокалов вина. На прощанье епископ приглашал герцога на следующий день к обедне, и его королевское высочество должен был принять это приглашение, потому что священнодействие назначалось только для него. Я в тот же вечер с некоторыми хорошими приятелями всходил на одну из самых высоких башен монастыря, которых довольно много на окружающей его стене. Выбранная мною была особенно очень высока и открывала вокруг вид на далекое пространство Мы обошли кругом всю стену по закрытому ходу со сводами. Она очень высока и толста и вдобавок снабжена везде многими отверстиями для пушек и разными крепкими бойницами. Монастырь приблизительно имеет такую форму: (рисунок) [441]

и вне ограды окружен довольно широким и глубоким рвом. Сторона а имеет длины 168 сажен, b — 141, с — 133 и d — 100; следовательно, всего в окружности он 542 сажени. В него ведут четверо ворот, из которых главные называются святыми и есть те самые, в которые провели нас, когда мы приехали. Монахов в нем 500, но он кормит ежедневно до 900 человек, считая в том числе монастырскую прислугу и сторожей. Сторожа эти солдаты-инвалиды и живут здесь на покое. Они содержали особый большой караул у квартиры его королевского высочества и вообще обязаны караулить у монастырских ворот, охраняя их как в крепости. К Троицкому монастырю, основанному во времена Дмитрия Донского, принадлежат 12 церквей и 7 других монастырей, так что он считает в своем ведомстве, говорят, 3 000 монахов (вместе с здешними) и до 20 000 приписанных к нему крестьян. Ему ежегодно присылают до 1 000 тех больших рыб, из которых его королевское высочество одну принял в подарок и должен был, из уважения, взять с собой. Они называются белугой и привозятся сюда из Астрахани, где у монастыря есть на Волге превосходные ловли. Так как монахи не едят мяса, то можно себе представить, сколько выходит у них рыбы. Вечером его королевское высочество ужинал с нами один, и мы провели между собою время довольно весело. Я в этот день узнал, что его величество нынешний император в первые годы своего царствования укрывался в Троицком монастыре во время стрелецкого бунта и жил в нем сколько-то, считая это место наиболее безопасным для себя. В самом деле оно в состоянии выдержать первое нападение и снаружи совершенно походит на крепость.

22-го, утром, мы приготовились идти к русской обедне, к которой вчера приглашали его высочество. Он приказал было придворному проповеднику совершить молитву еще до нее, однако ж пришлось отложить дело до нашего возвращения, потому что в 9 часов уже пришел монах звать нас. Архимандрит ждал его высочество в церкви Св. Троицы, одетый с своими духовными ассистентами в богатые облачения. Мы простояли у обедни с час и когда она совсем кончилась, простились с архимандритом и отправились на квартиру его королевского высочества, где потом совершено было наше богослужение с пением и молитвою, чего, конечно, никогда еще не случалось в русском монастыре. Обедал герцог только с нами в своей передней комнате, и за столом нам прислуживали монастырские люди. После обеда мы оставили монастырь. Архимандрит провел нас из царского дома или квартиры его высочества опять через Святые Врата, за которыми мы сели в свои экипажи и, при пушечной пальбе с монастырских стен, отправились в обратный путь. Его королевское высочество хотел здесь проститься с архимандритом и другими почетными духовными лицами, но тот [442] просил о позволении следовать еще немного за нами и с двумя знатнейшими монахами провожал его высочество верст пять до одной деревни, принадлежащей монастырю, где есть хороший конный завод. Там он угощал нас разными напитками и приказывал выводить и объезжать лучших лошадей. Около вечера мы окончательно распрощались и еще раз благодарили почтенного архимандрита сколько могли. В ночь того же дня его высочество с своею небольшою свитою доехал до Братовщины.

23-го мы поднялись с рассветом и довольно рано прибыли в Свирлово.

24-го. После обеда у герцога был с визитом генерал Аллар, а когда он уехал, его высочество отправился на несколько часов в Леонову, к тайному советнику Бассевичу, у которого застал Сталя и некоторых шведских офицеров. Сегодня, говорят, камер-юнкер Геклау отправился из Москвы в Голштинию.

25-го ничего нельзя было делать по причине сильного дождя.

26-го. В этот день, вечером, тайный советник Бассевич поехал в город и отправился оттуда на несколько времени к Тамсену, в его деревню, находящуюся в 25 верстах от Москвы.

27-го не случилось ничего важного.

28-го, после обеда, был у его высочества Троицкий архимандрит, который приезжал благодарить за честь, оказанную его монастырю нашим посещением. После него приехал тайный советник Геспен и привез нам между прочим известие, что в этот день, утром, умер полковник Ягужинский, брат генерала. Камеррат Негелейн был также сегодня в городе и рассказывал, что в Москву привели из Астрахани до 300 пленных татар, которые не хотели покориться императору, и что они большею частью все молодые и красивые люди.

29-го, поутру, была у нас проповедь.

30-го его королевское высочество ездил с нами в город, почему мы и обедали раньше. Сперва мы были в доме его высочества, а потом ужинали у посланника Штамке с генерал-майором Сталем и полковником Бойе. В Свирлово возвратились уже поздно.

31-го. В этот день, вечером, в Москве хоронили полковника Ягужинского.

Текст воспроизведен по изданию: Неистовый реформатор. М. Фонд Сергея Дубова. 2000