МУХAMМАД РИЗА БАРНАБАДИ

ПАМЯТНЫЕ ЗАПИСКИ

ТАЗКИРЕ

В тот период Барнабадом овладел Бакир-хан курд и по наследству от Ибрахим-хана вознамерился захватить мои наследственные земли, записанные за нашим родом в течение трехсот лет. Он засеял для себя наиболее удобные участки моих земель. Фард:

Ждать доброты от неблагородного человека —
Все равно что засыпать себе песком глаза. [172]

Постоянно предаваясь пьянству в Барнабаде, он наносил ущерб крестьянам и родственникам сего [несчастного] — мишени стрел бедствия, поступая так в противовес тому, что он обещал и в чем обязался перед пишущим эти строки. Он сделал очевидным для меня смысл изречения: “Не выполняй обещания, [данного] подлецу” ³¹⁸

*О Риза, то, что я нынче испытал из-за локона, — [ужасно].
Она говорила мне: “И впредь ты увидишь [меня] только со спины”*.

Между мной и безумными всегда стоял упрек,
/л. 92а/ Мои собратья благородны, я — из круга благородных.
Я обезумел, созерцая лица негодяев,
Меня оживит [лишь] лицезрение великодушных.

Да не останется тайной, что эти бессчетные обиды и поборы происходили тогда из-за неразберихи того периода и отсутствия одного хозяина или господина в этих городах.

Нынче ночью, когда мир отчаялся [увидеть] день,
Протяженность ночи — до дня воскресения из мертвых.
Этот [черный] локон похож на такой мой день,
Иначе моя ночь не была бы столь долгой*.

Я сказал небесам потихоньку: “Вы убили мечом тирании
Шахов, устроителей мира, и отважных Бармакидов ³²¹.
Бразды своего мнения и решения вложили в руку какого-то сборища,
Коего собака стократ благороднее по происхождению”.
Небеса ответствовали мне прямо в ухо: “Но тревожься зря об этом,
Ибо время день за днем перечеркнет каждую декаду твоего пути”. [173]

Из-за мрачного настроения я сказал лазоревому шатру неба:
“Почему ты убиваешь мудреца, а дурня награждаешь высоким чином?
Ты накрыл печати грешников от Плеяд,
Обиженных сковал когтем греха”.
Небо повернулось и сказало мне:
“Подойди, я поведаю тебе
Притчу о волке и тайне рубашки Йусуфа”.
Ошибся Анвари ³²², сказав, что каждые десять дней вырвут из твоих усов по волоску,
Ибо время ежедневно вырывает по десятку волосков.

В тот период, пострадав от своего дяди, Йусуф Али-хан прибег к защите его высочества Фируз ад-дина. Его светлость Исхак-хан, его дядя, вошел с каджарским военачальником и большим войском в эту разоренную страну, намереваясь наказать Йусуф Али-хана и потребовать возвращения крепости Гурийан. В то время по желанию Йусуф Али-хана комендантом крепости Барнабад стал Искандар-хан хазаре. После /л. 92б/ первого боя при Гурийане и поражения гератского войска в Барнабад послали Рустам-хана и сына Маудуд-Кули-хана джамшиди со ста семьюдесятью всадниками джамшиди и кабули. Несмотря на то что и в мирное спокойное время не полагается грабить имущество жителей и совершать насилия, и обычно никто ни у кого ничего не требует, в этом случае, в довершение ко всему, барнабадский комендант дал разрешение конникам взять себе от урожая каждого жителя все, что захотят. Мисра':

Был цветок, а его еще украсили зеленью.

Искандар-хан и каждая из ста пятидесяти семей племени хазаре, из конников племен джамшиди и кабули взяли себе урожай с участков и полей барнабадских жителей и окрестностей вплоть до района [расположения] войска. Свой скот — ослов и овец — они пустили на выпас в сады и их опустошили. Часть зерна с полей войско забрало, а хлеба, собранные на току, они пожгли. Фард:

Как может человек беспечно спать в этом цветнике,
Если от каждого дуновения ветерка [здесь] трясутся ветви.

Войска угнали скот — быков-производителей, коров, овец, большую часть которых мы одолжили, не выплатив еще их стоимость. Назм:

Судьба задала мне такую работу в [самом] уязвимом месте,
Прибыль от которой ни в коей мере не покрывает издержек. [174]
Какой мне выход в дерзости, если день и ночь
Я мечтаю о царском указе из-за отсутствия этого указа.

Из восьмидесяти харваров зерна, на которые рассчитывали мы с братом и племянником, нам не досталось и десяти харваров. Назм:

Сердцевина бутона сохранилась и тогда, когда ушла весна и наступила осень.
Какая у нас просьба к утреннему ветерку,
Если ты посеял тысячу семян, а они не взошли.
Выход из положения ищи теперь в день Страшного суда.

Опрокинутая моя звезда весьма склонна к закату.
Если я посажу кипарис, он обернется плакучей ивой.

[Это произошло], несмотря на сочувствие его светлости Мухаммад-хана, беглербека, который ввиду наследственной привязанности и служения ему с давних времен, когда мы ходили в школу, а также проявления доброты к моему покойному отцу изволил стараться ради добродеяния пишущему эти строки. Во время первого появления в Барнабаде Искандар-хан, который был его племянником, говорил моему двоюродному брату: “Если Мухаммад-хан ратует за вас, вы, старые друзья наших дедов, /л. 93а/ так и не разоритесь”. Несмотря на это, от больших мучений и ущерба, причиненного [Искандар-ханом], мой двоюродный брат и родственники мои были до такой степени истерзаны, что их терпение жить в Барнабаде истощилось. Покинув его, все они приехали в Герат, но и здесь также не было надежды, что кто-нибудь вникнет в наше дело. Фард:

Нет ни надежды на небеса, ни прибежища от превратностей судьбы.
Что за несчастливая у меня звезда, о боже, боже!

Отчаявшись и здесь [найти приют], они повернули назад и в пути оказались в плену у туркменского племени, [входящего в состав] каджарского войска. Фард:

Если случится, что виночерпий станет наливать тебе вино,
Возможно, все дело твое иначе повернется из-за переполненного бокала.

О радость, не стучи кольцом в наши двери, ибо среди наших жилищ,
Нет ни одного дома, на котором горе не оставило бы грубой печати *, - [175]

Риза, если ты страстно желаешь освободиться от горя, тебя постигшего
Не поддавайся соблазну и выброси из головы нетерпение.

* За пологом сердца я ясно различил пламя горя,
И тогда слезы обильно потекли из-под моих ресниц *.

Поэтому в тот период я направил своего сына Мухаммада Аршада к дяде Мухаммеду Али в лагерь царевича, который стоял в деревне Шакибан, чтобы он постарался и поусердствовал в расспросах об обстоятельствах и освобождении тех растерянных несчастных пленников и уведомил бы о состоянии их дел сего [несчастного] — мишень стрел бедствия. На следующий день по отъезде моего сына пришло другое известие, оставившее след ужаса, о полном разгроме этого войска и о том, что все вещи пошли на грабеж, и о гибели благородных ханов, большинство из которых благожелательно и участливо относились к сему ничтожнейшему, об исчезновении следов царевича и его любимцев ³²³. В беспокойстве из-за отсутствия известий и в тревоге о моем сыне и брате птица моего сердца стала трепетать в грудной клетке, а из очей заструились кровавые реки. Воистину, если разделить лепесток моего языка, подобно лилии, на десять частей и долей и повествовать и излагать с душераздирающего пролога о безжалостной /л. 93б/ игре судьбы, и то я не справлюсь с рассказом десятой доли того, что случилось. Фард:

Как мне рассказать о притеснениях жестокого рока:
Язык потерял дар речи, перо отказывается двигаться.

Поскольку из-за сердечного надлома на язык нейдет то, что лежит на сердце, а из-за душевного расстройства то, что лежит на языке, не проявляется в благом повествовании, автор, прикусив язык и удержав перо от подробностей, в сокращенном виде приступает к сообщению об * истории того года, когда

Год истории того горестного нападения
Становится очевидным из [хронограммы] “Сущность горя” ³²⁴, и изложению * обстоятельства многочисленных неурядиц.

После этих первых событий и отхода войска из окрестностей Герата представители каджарского государства решили увезти [176] царевича Малик Хусайна ³²⁵ в Благодатную землю (Мешхед). Обиженный бесчисленными грабежами и постоянно возрастающими убытками, разочаровавшийся в возможности вновь благоустроить и возделать свои земли в этой местности, страдающий и чувствующий неловкость из-за чад и домочадцев, пишущий эти строки двинулся вместе с Йусуф Али-ханом ходжой в свите царевича Малик Хусайна, надеясь на то, что переговорит в отношении шестидесяти туманов денег выкупа за головы дяди и родственников. Сколько я ни просил, сколько ни предлагал во время пути сумму в шестьдесят туманов, вельможи не желали, чтобы позорный обычай торговли пленными был разом изжит в нашей стране. В ход событий посвятили весьма важного каджарского военачальника, который ранее не намеревался [участвовать] в этом деле, с тем чтобы нашим пленникам назначили выкуп, взяли бы с них названную сумму денег и отпустили. Фард:

Я сказал: “Твои уста продлят мне жизнь.
Как жаль, что твои локоны похитили сердце”.

[Твой] локон унес мое сердце, а свою душу я уступил твоей родинке.
А то. что осталось от вора, я отдал гадальщику.

О чувствительный к соболезнующим, твоя щедрость [и]
Твоя милость — панацея бедствующих.
/л. 94а/ В мире нет никого, кто помог бы мне,
Приди ко мне на помощь, великодушный.
К кому обратиться, чтобы приютил меня,
Кто, кроме тебя, возьмется быть моим провожатым?
Вся моя надежда была на твое великодушие,
Во веки веков моя кибла — твой чертог.
Если настало время, устрой мое дело,
Прислушайся к этим моим стенаниям.
У кого еще под этим бирюзовым небосводом
Так истерзано сердце и так исстрадалась душа, как у меня?
Я не в состоянии описать
То, что причинили мне подлецы.
Мой день стал чернее ночи,
Где свеча, а где мое исполненное страданий сердце?
Если твое содействие не поддержит меня,
О ком еще может помышлять мое измученное сердце? [177]
В тоске и горе я призываю тебя,
Спаси меня, я попал в безвыходное положение.
Вселенной везет на твои благодеяния,
До каких же пор горе всего света будет лежать на мне,
До каких пор мне вкушать из чаши злоключений?!
Освободи меня от моего несчастья, о мой судия.
Отомсти за меня тиранам,
Избавь мое сердце от боли и муки,
Дай приказ, о всевышний судья, одаренный щедростью и совершенствами,
Воздай по справедливости и мне, и моим недругам.
Перед кем еще мне [рыдать], ведь [только] ты — моя надежда.
Сам по милости своей устрой мое дело,
Окажи благодеяние мне, несчастному,
Освободи меня от мучений, уготованных судьбой,
О господи боже, заступник рода человеческого,
Наиславнейший посланник и царь самого высокого чертога,
По своему великодушию сделай так, чтобы исполнились мои желания.

В безнадежности кроется тысяча надежд,
В конце черной ночи наступает рассвет.

В тот период времени сей удрученный горем занимался на благодатной земле (в Мешхеде?) услужением царевичу, одаренному красотой и изяществом, царевичу Малик Хусайну. То я давал ему уроки, то писал за него письма. /л. 94б/ Иногда по приказанию его августейшего высочества обладателя трона славы и почета царевича Мухаммеда Вали-мирзы ³²⁸ удостаивался чести присутствовать при его особе. При недостатке способностей у сего несчастного его высочество Мухаммад Вали-мирза, взращивая крупицы таланта и выказывая сочувствие, изволили оказывать мне милости, даруя награды и подарки.

В тот самый подходящий момент от его высочества царевича Фируз ад-дина и большинства ханов по настоянию Ибрахим-хана пришло письмо и записка к Йусуфу Али. Они просили его высочество [178] царевича освободить семью и родственников [Ибрахима], находившихся в Харгирд-и Хафе, и отправить их в Герат. Поскольку царевич надлежащим образом не знал истинных обстоятельств того главаря банды подлецов и ему было безразлично как существование, так и небытие его, то [царевич] вопреки тому, что Йусуф Али-хан поначалу не хотел [выпускать] их и не соглашался их освободить, изволил их отпустить. Знающие люди, узнав об этом, воспротивились. Ибрахим-хан, который ввиду своего дурного поведения и вероломства не предполагал, что его семье могут дать свободу, услышав весть о [возможном] освобождении, стал настойчивее. Он послал человека к Йусуф Али-хану, если-де ты пришлешь моих [родственников], я дам тебе двух хороших коней и двадцать туманов. И мне он также бросил приманку, дескать, отдам обратно взятые у тебя книги и твое имущество.

Я-то знал, что эти посулы только ради освобождения семьи и не осуществятся, подобно другим его лживым обещаниям. Но Йусуф Али-хан в надежде на обещанное постарался [для Ибрахима]. В дальнейшем, не преуспев в деле, он ощутил [прилив] корысти, однако с проницательностью, которой он никогда не отличался, понял, что действия его не останутся тайной, [спросят], кто и что явилось причиной их задержки. Вопреки ложной дружбе и обязательствам, которые он постоянно брал на себя, говоря мне, что самая большая его мечта заключается в том, чтобы отомстить за меня Ибрахим-хану, он теперь, обманутый обещаниями и желая получить от [Ибрахима] взятку, начал со мною тяжбу. Из Святейшей земли [Мешхеда] он отправил царевичу и Ибрахим-хану жалобу на меня, что, мол, я мешаю освободить его родных.

Я не вмешивался в его дела. Но я сказал Йусуф Али-хану, что если никто не ставит в вину Ибрахим-хану его подлости и бесчинства, /л. 95а/ то меня тем более никто не осудит, если даже я буду мешать его освобождению. Я прочел ему этот отрывок, принадлежащий перу покойного Мир Али Шира:

О ты, который говоришь: “Не проклинай Йазида и его семью,
Может быть, всевышний наконец помиловал его”.
Если бог простил [Йазида] за то, что он причинил семье пророка,
То и тебя он тоже простит за то, что ты его проклинал.

Этот бесхарактерный ходжа не был удовлетворен и стал спорить со мной. Стихи:

Тот, кого я берег пуще глаза,
Как брови, поднял на меня саблю.

Так как я, несмотря на его ложную искренность и словесную любовь, общался с ним в течение семи-восьми лет, то его охлаждение ко мне посчитал результатом отсутствия у него твердого характера. Строка от автора:

* Несмотря на его вероломство, я проявил к нему любовь
Столь прочную, как та, какую люди проявляют к сему мерзкому миру. [179]
Таким прямолинейным поведением мой соперник подавлен.
Он — как написанная буква, когда калам поднесен [к ней].
Хотя я опьянен любимой, не смотри на меня презрительно —
Ради моей пылкости многие хотели бы заполучить меня *.

Какие бы дружеские чувства я к нему ни проявлял, он, в силу своего переменчивого характера, что обычно для всех придворных, поступал со мной грубо и резко. Фард:

С людьми нашего времени не очень-то поладишь,
Как только скажешь: “Ваш покорный слуга”, тут же тебя и продадут.

Дело дошло до того, что после неоднократных споров и перемирий между нами я окончательно с ним расстался. Он же, оскорбленный, в свою очередь, уехал из Герата, хотя перед отъездом навестил меня, принес извинения за свои прежние поступки и предложил сопутствовать ему. Я сказал ему (фард):

Сотни раз мы тебя испытали, Проку от тебя не было.
“Кто испытывает испытанное, того постигнет раскаяние”.

В то время я со всяким человеком из временщиков поддерживал дружеские отношения, но результатом этой дружбы для меня всегда были огорчения и убытки. Фард:

Как вода, я пробегал повсюду — и по листьям и по корням,
Но не видел в этом саду ни одного цветка, который можно было бы сорвать.

Арабы говорят... и в моем переводе [это звучит так]:

Долгое время я тратил жизнь на людей,
На беседы со старцами и юнцами нашего времени.
Я испытал всех на деле.
Пользы от них было мало, а злобы — безмерно.

Глаза людей пытливых, которые наблюдали природу [вещей], и сердца людей науки, которые внимательно проникали в их суть, знают, что род человеческий является средоточием всего сущего и воплощением твари божьей, так как по своим внешним качествам [человек превосходит другие виды], он разговаривает и совершает благородные поступки, а также по своим внутренним свойствам, ибо он способен на самые благородные помыслы и нравственные подвиги. Эти способности и свойства присущи только человеку, и никому другому. Но это положение не является абсолютным, одинаковым в отношении всех, хотя люди похожи друг на друга. Ибо сказано:

О Хафиз ³²⁹, не всякий, кто пламенеет лицом, способен очаровать,
/л. 95б/ Не каждый, кто может смастерить зеркало, владеет искусством Александра.
Здесь смысл в тысячу раз более тонкий, чем волосок,
Ведь не каждый, кто бреется наголо, — странствующий дервиш.

Итак, высокий сан человека присущ тому, кто украшен справедливостью, верностью, правдивостью, кто освободил свой внутренний [180] мир от нечестивых стремлений, противоречащих интересам божьих тварей и направленных в ущерб им, и в то же время тому, кто поставил себя в зависимость от шариата и в отношении современников не позволяет себе ничего, кроме дружелюбия и согласия. “Это щедрость Аллаха: дарует он ее, кому пожелает” ³³⁰. Стихи:

Сколько бы ни искал я такого человека,
Человека, у которого ум и нрав был бы такой [праведный],
Под куполом этого волшебного мира я постиг одно:
Это такая же редкость, как Симург ³³¹ и философский камень!

Так как не только в наше время отсутствует человек подобных свойств, но и в прежние времена их было мало, как говорится в этом отрывке. Кыт'а:

Вчера днем шейх ходил по городу с фонарем в руках,
[Приговаривая]: “Я в отчаянии от дивов и от зверей, я ищу человека”.
Я сказал: “Не надейся, мы [уже] искали”.
Он ответил: “Я ищу то самое, чего не найти”.

На основании опытов и логических умозаключений сей немощный убедился, что знакомство и общение с современниками ничего не дает, кроме огорчений, ущерба и невосполнимых утрат. И то, что пресвятой господь бог предостерегает своих рабов от искушений джиннов и [дурных] людей, говорит о том, что большинство в роду людском стоит в одном ряду с дьяволом: “Они — как скоты, даже более заблудшие” ³³². Как говорят по-арабски... что в переводе автора означает:

Не доверяй людям, ибо я
Уже испытал род людской,
Но не получил ничего, кроме ущерба,
От знакомства с современниками.
Если кому-нибудь полюбится медведь или свинья,
Это [все же] лучше, чем род Ибрахим-хана.
Вот поэтому я предпочел отказаться от общения с современниками.
*О Видил, не трудись напрасно связываться с людьми.
Раз у тебя нет груза, зачем же такая нежность к ослам?*.

Во время возвращения из Святейшей земли [Мешхеда], на привале в Сангпасте ³³³, к моим духовным недугам прибавился и телесный; неподалеку от Барнабада мне стало еще хуже. Желая уединиться, я задержался в Барнабаде.

Человеку наносит раны меч языка —
Надо бы изготовить бальзам забвения *.

В тот период я увидел знакомую обстановку в беспорядочном состоянии и свои подворья разрушенными до такой степени, что ни один дом не был обитаем, ни в одном подворье ни одной двери. [181]

Надо полагать, пятьдесят-шестьдесят человек свойственников и родственников, да сорок-пятьдесят человек нукеров и гулямов — вот и все, кто там проживал и постоянно находился. Из-за тесноты, /л. 96а/ несмотря на большое количество домов и построек и просторность тех жилищ, все они (обитатели Барнабада) постоянно скандалили друг с другом. Многих из них Ибрахим-хан, тиран и выродок, продал. Ни об одном из [проданных] с тех пор не было ни слуху ни духу ³³⁴. Этот пес, торговец пленниками, разрушил мои подворья, рядом с обширностью домов которых тесны просторы обитаемой части земного шара, а брови красавиц из-за соперничества с поднебесной высотой куполов айванов испытывают чувство стыда; прочность фундаментов зданий и стен, свежесть воды в бассейнах и арыках, сочность и прохлада садов и цветников были примером вольготности моей жизни. Каждое утро перед восходом солнца фарраш, утренний ветерок, подметал их на манер метельщика улиц, а несущая влагу туча поливала их, подобно лейке, так что на садовых дорожках никогда не бывало ни пылинки. Ибрахим-xaн продал обожженный кирпич из водоемов, мостов, стен домов, он вырубил в парках сего немощного тысячу сосен, которые своими вершинами дотягивались до вращающегося небосвода, и отвез бревна в крепость Гурийана. В поисках имущества он разорил и опустошил дома и плотины, построенные знаменитыми людьми из нашего рода, подобно тому как он в поисках сокровищ раскопал могилы своих предков и тем самым спровадил их в ад, а то, что увидел и нашел, забрал и увез. Поскольку мельницу построил дед его мельника, на внешнем виде ее дверей и стен отразились беды и невзгоды. Из садов моих подворий и парков вместо звуков тысяч напевов, трелей горлиц и соловьев до ушей долетали стопы совы и филина, карканье ворон и воронов — предвестников несчастья. Фард:

*Я изгнан как из мусульманского храма, так и из языческого,
О Риза, сова завладела моими развалинами*.

Так как то разоренное жилище сего раба [божьего] находилось на пути в Ирак и Хорасан, то в нем частенько собирались путники, среди которых бывали и ученые и невежды, умные и глупые, бывали такие, для которых следовало выбирать самое почетное место, и такие, которым место предлагалось на голой вытоптанной земле. Беседы и разговоры случались на всякие темы. В нынешние времена вместо таких разговоров и таких собеседников [ходили лишь] сборщики налогов от имени его светлости управляющего, требовавшие исполнения барщинных повинностей, выдачи охотничьих трофеев и больших денежных взносов ³³⁵. Принуждением и насилием они держат в огне гнета родственников сего немощного бедняка.

Пери, спрятавшая лицо, кокетливая красавица и див
До боли удивят тебя, дескать, что это за чудо *. [182]

Моя исстрадавшаяся душа пылала, подобно белому зернышку серы в огне. Язык пламени моего сердца при созерцании этих обстоятельств воспламенился и разгорелся, потоки слез полились из моих глаз, птица моей души пребывала в тревоге и смятении в клетке моего тела. Не было у меня ни единомышленника, которому хоть на миг можно было бы изложить мои тяготы и горе, ни искреннего друга, с которым я мог бы побеседовать хотя бы одно мгновение, спросить у него совета, как устранить беду и печаль. Сколько ни мерил я дорог в поисках средства, я не нашел никакого выхода. Из-за правителей-современников, не разбиравшихся в сути дела, дурного поведения злодеев да подлостей и предательства пса — торговца пленниками тирана Ибрахима дело мое приняло оборот к раскаянию и сожалению, и я повторял слова в смысле этого стиха. /л. 96б/ Фард:

Мир так заливает сердце кровью,
Что другие бы, кроме нас, легко расстались с этим миром.

Я сам говорил себе (фард):

Ты стремился к мирским благам, но не достиг цели.
Каким же будет тот [мир], о котором ты [даже] не подумал?

От автора:

Я знаю наверняка, что мир тленен,
Однако из-за обилия ошибок и неведения
Я день и ночь занят тем, что ищу в нем пользу?
И сам ошеломлен своим положением.

Я поехал в надежде и уповании сыскать выход, так как его светлость Исхак-хан, военачальник, в силу прочтения им книги Хуласат ат-таджариб ³³⁶ чувствовал пульс коловращения судьбы, знал характер коварного времени и благодаря большому числу перевернутых страниц своей жизни постиг закономерность смены страниц ночи и дня в сем мире в зависимости от поведения низких и подлых личностей. Он был осведомлен об ущербе и насилиях, которые перенес сей опечаленный душой в этом краю. Указательным пальцем догадливости исследовав пульс сего больного, [учащенный] вследствие обострения гнета, он благодаря знанию воли Аллаха шербетом милости и доставляющим бодрость состраданием изволил исцелить пламя души и жгучую лихорадку сего страждущего из-за душевных мук, причиненных насилием и горем. Во время жестоких лютых морозов я с несколькими соплеменниками из числа моих разоренных родственников поехал зимой предстать пред ним. На стоянке в деревне Санган ³³⁷ я удостоился чести встретить его светлость Хусайн Али-хана. В день праздника жертвоприношения, то есть 10 зу-л-хиджжа, я исполнил обряд хождения вокруг их дома, как подобает по большому и малому хаджу ³³⁸. При личном свидании [я понял, что] похвальные отзывы [183] о нем, которые я слышал от своих детей, были преуменьшены во много раз, и сказал (фард):

Я слышал, что ты приятнейший из наиприятных,
Но, когда увидел тебя, [ты] оказался в тысячу раз лучше.

Благодаря его любезному обхождению надежды сего немощного бедняка на милость его сиятельства военачальника увеличились еще более прежнего. Мы отправились в Турбат. Однако от общения с ним, которое я считал преддверием весны моих надежд, запах [достижения] цели не коснулся моей души, а роза желания на лужайке душевного состояния не достигла стадии расцвета и запаха поры цветения.

Да не будет никто униженным, подобно мне, несчастному,
Беспомощным слабым горемыкой да не будет [он].
Болезнь довела мои тяготы до того, что я готов испустить дух.
Да не станут хворать в тех краях, где нет врача *.

Помимо денег, ссуженных в долг дополнительно к налогам, ему была дана пенсия, подобная соли, посыпанной на язвы наших сердец, поджарившихся, как жаркое. Кроме того, от моих родственников он получал подношения, в зависимость от которых ставил свою благотворительность. Фард:

Ради исцеления сердца я отправился к врачу,
Возвратился с душой, еще более отягощенной муками.

В это самое время Халил, сапожник из Гурийана, который всегда торговал пленниками вместе с Ибрахим-ханом, продал моего гуляма Дилавара и служанку моего двоюродного брата. Как это было упомянуто выше, он унес из моего дома триста туманов серебром наличными.

Согласно желанию его светлости военачальника на ревизию этой области назначили сына Абд ар-Рахмана Шадеги и Накд Али-бека курда. [Абд ар-Рахмана] из-за его низкого происхождения хотели убить при взятии барнабадской крепости, но ввиду денежных долгов его и его отца, которые они должны были мне возвратить, я попросил освободить его и не позволил прикончить. Несмотря на то что ни один из них не имел представления об этом и не подходил для такого дела, они приказом были назначены вместе с семью-восьмью другими лицами. /л. 97а/ По возвращении пишущего эти строки и его родственников из селения Турбат, в новолуние месяца мухаррама Запретного, подлые ревизоры впервые приехали в Барнабад и начали составлять кадастр, то есть опись и оценку земель, подлежащих налоговому обложению, с разоренных садов сего несчастного, урожай которых в тот холодный год полностью пропал. [184]

* В перипетиях судьбы, которые постигли тебя,
Вряд ли можно что-нибудь убавить или прибавить*.

По причине мятежа Йусуф Али-хана и перемещения войск в минувшем году большая часть пустующих земель того вилайета не была возделана и не имела хозяина, в особенности мои поместья, которые вот уже тринадцать лет как из-за обильных притеснений царевича Махмуда, мучений вероломного, преданного анафеме, подобного Нимруду, Ибрахим-хана и дурного поведения населения тех краев были полностью разрушены. Как выше упомянуто, те войска и жители полностью растащили наших ослов, скот и урожай предыдущего года.

Единственная цель птицы моего сердца — быть пойманной.
Где бы она ни клевала зерно — всегда попадается в силки *.

Из-за отсутствия возможностей большинство полей не было возделано, а небольшое число участков мы засеяли зерном. Упомянутые контролеры, полностью обойдя все участки, не сопоставляли необработанные поля с обработанными землями и посчитали их все подлежащими обложению. Они сложили вместе и земли, которые никогда не засевались и не могут обрабатываться, и все прочие участки — земли под садами, плодородные участки, и все мое поместье сочли в два раза большим. Два месяца они занимались составлением кадастра в Барнабаде, беря с селения Барнабад в день тысячу пятьсот динаров серебром наличными на ежедневное пропитание и семь-восемь туманов на измерение земли ³³⁹. В течение четырех-пяти месяцев под предлогом составления кадастра в местности вилайета Гурийан они таким же образом брали средства на пропитание и измерение. Они каждый день брали пятьдесят работников с селения Гурийан и двадцать человек с крепости Барнабад, с подворий пишущего эти строки и прочих землевладельцев [этой местности]. Каждый день наших крестьян уводили на барщинную повинность. В течение двух лет беспрерывно население этой местности при таких обстоятельствах было занято барщиной. А дети сего немощного, несмотря на то что имели по пятьдесят человек крестьян и садовников, не могли улучить удобный момент, чтобы обмазать разрушенные крыши в своих подворьях или благоустроить свои сады и заделать бреши. Ввиду появления этих новых поборов сей обиженный жизнью, который постоянно хлопотал о владении поместьями, землями, на которых находятся могилы предков, своими разрушенными подворьями, оставил несбыточные надежды, которые у него еще были.

* Где мне найти ключ к замку отчаяния,
Каждый, кто взялся за кольцо, стучит [лишь] в свою дверь *.

Хотя, несмотря на весенние дни, гнет /л. 97б/ вероломной судьбы и притеснение тирана-времени явны и очевидны по сморщенной [185] сердцевине бутона и надрыву на венчике цветниковых роз, а продолжительность и непрерывность несправедливостей злого рока, отличающегося жестокостью, обозримы и несомненны, как солнце в зените, по черноте темной ночи, коварной голубизне лазоревых небес, однако, поскольку сей скованный цепями горя и обиды в несбыточных мечтах лелеял большую надежду на признательность, благородство и благоразумие его светлости Исхак-хана, военачальника, он (автор), столкнувшись с этими обстоятельствами, более, чем в недавнем прошлом, [испытал] досаду и уныние. Зефир — свидетель, а звезды знают, какими только бутонами терзаний ни расцветало каждый день на заре в те времена мое сердце, какими только рыданиями каждую ночь ни оглашал воздух юноша моей надежды. Фард:

Мы гадаем по бумажному цветку. На этой лужайке
Сливаются воедино веяния нашей весны и осени.

В те дни месяца мухаррама Запретного я скорбел о памяти имама, павшего жертвой как счастливый мученик, который претерпел тиранию и муки от низких сыновей дома Омейадов и нечистого Йазида, [скорбел] о его высоких помыслах, заслуживающих всяческого почитания. Представлял также себя несчастного, над которым глумились, грабя и оскорбляя, жестокие правители и бессердечные тираны, в особенности Ибрахим, этот выродок и нечистоплотный злодей. Все эти печали и поток грусти вынудили меня, несчастного, растерянного, претерпевшего лишения, посвятить поэму этому событию ³⁴⁰.

Мухаррам наступил, ожило старое горе,
Мир наполнился стоном из-за рассказов о Кербеле.
Поднялось траурное знамя детей пророка,
Теперь море завидует плачущим глазам любящих [детей пророка].
Что это за тиранство, которое позволили себе угнетатели
В отношении семьи пророка и других соратников.
Глаголящему языку нет силы рассказать,
Так как же сможет перо описать эти события?

/л. 100б/ В тот период, когда пишущий эти строки со своей семьей уехал в селение Турбат, большую часть наших плодородных участков и свободных земель засеяло племя карай, использовав на свои нужды наш рабочий скот. Фард:

Если царь в саду крестьянина съест одно яблоко,
То его рабы вырвут с корнем целую яблоню.

А во время сбора урожая наши ослы и другие вьючные животные были ежедневно заняты перевозками сельскохозяйственных продуктов его превосходительства военачальника. Они очистили наши гумна, где был сложен урожай. Месяцами наш урожай не вывозился и был развеян по полям. Частью его сгубил ветер, а собранное поворовали крестьяне и прочие. А то, что оставалось сверх [186] украденного ворами, удержал его превосходительство военачальник в счет натуральной повинности продуктами сельского хозяйства с сего немощного хаксара. [И получалось], что если я не переселю своих родственников и семью из города Герата сюда, то управляющим будет наложен арест на мои сельскохозяйственные продукты. Тот урожай в большей части был пущен на ветер, а взятое военачальником сложено в амбары в крепости.

Поскольку из-за обилия искренних моих чувств (от автора:)

Я надеялся на его благожелательность,
Что он по доброте своей и великодушию наложит бальзам на мои раны,

то, созерцая эти обстоятельства, я говорил про себя (фард):

О горе тебе, что с ним ты связываешь свои надежды,
Ждешь милости и надеешься получить добрую весть.

В тот период сей немощный отдал в залог большую часть своих гератских земель, выручил шестьдесят-семьдесят туманов /л. 101а/ и потратил их на покупку зерна для тех разоренных участков и пахотных земель. Из-за нехваток и налогов, которые в Герате пришлись на мою долю, я намаялся от житья в этом городе. Несмотря на то что здесь я родился, вырос и являлся на люди в течение пятидесяти лет, я был бы рад и очень желал, как и ранее, послать туда (в Барнабад) некоторых моих родственников. Кыт'а:

Я так утомился от общения с родом людским,
Что сон бежит моих глаз днем и ночью, чуть помыслю о ком-нибудь.
Когда я ухожу в тень от солнечных лучей, будьте уверены,
Что я бегу не от светила, а от собственной тени.

Однако я был так подавлен из-за бессчетных поборов и налогов, которые я выплачивал в тех краях, и из-за того, что мои подворья и крепости захватил военачальник, а подворья вне крепости были разрушены и необитаемы. Живя в Герате, я так стремился приехать сюда (в Барнабад) из-за расстроенных своих обстоятельств, а находясь здесь и видя все те мучения и обиды, беззаконие подлых и бессовестных людей, я был готов умереть. Назм:

Мы — те, у кого безвыходное положение,
Нет надежды на справедливость шаха и беспристрастность везира.
Сегодня угнетенные, как дети пророка,
Мы — в плену у Йазида нашего времени.

В тот период я отправил туда нескольких своих родственников. Несмотря на это, мне снова не отдали мои сельскохозяйственные продукты. Как говорят арабы: “Мы испытали их одного за другим [порознь] и всех вместе — а это одно и то же”.

Все и удивляются несоблюдению обязательств,
И [в то же время] всем свойственна чрезмерная алчность.

[187] Волей-неволей снова сей немощный был вынужден двинуться с Турбат и в Святую землю [Мешхед] к его превосходительству Исхак-хану, военачальнику. Быть может, мои чаяния, которые увяли под пронизывающим осенним ветром неисчислимых бедствий и обид эпохи, благодаря дождливому облаку его благосклонности зазеленеют и расцветут. От автора:

Моя милая жестока, я — одинок, а соперник — коварен.
Погляди на мое простодушие: жду исполнения желаний [от такой бессердечной].

С кем бы ни встретился [автор] в дороге, после расспросов об обстоятельствах сего обескрыленного, по смыслу разговоров, по вопросам и ответам он получал доказательства [безнадежности]. Стихи:

Некто спросил меня: “Кто является предметом твоих желаний?”
Я назвал, мол, такой-то, а тебе-то что?
Он сел и стал причитать надо мною: “Ой-ой-ой,
Как же ты надеешься выжить, попав в руки такого человека?”

В тот период неосведомленности сей немощный послал письмо его сиятельству хаджи, счастливейшему и благороднейшему хаджи Ака-хану с изъявлением просьбы о возвращении сельскохозяйственных продуктов моему разоренному семейству, скитающемуся от двери к двери. Его превосходительство военачальник /л. 101б/ порознь выразил одобрение высокочтимому его сиятельству и пишущему эти строки. Он возвратил мне то, что еще оставалось от урожая, который на полях и в крепости был ежедневно доступен захвату каждого и любой, кто хотел, брал и воровал для себя. Поскольку в неосуществимых моих мечтах было, чтобы урожай той местности в том году утешил бы кое-кого из отъезжающих и дал бы хлеб насущный чадам и домочадцам, я чуть-чуть собрался с силами, несмотря на столь расстроенные обстоятельства. В общем, теперь я уже не огорчаюсь, когда смотрю на те сельскохозяйственные продукты, которые судьба с такими тяжкими усилиями и большими благодеяниями снова предоставила сему немощному, равно как не горюю из-за отданных денег, которым несть числа, изъятых его превосходительством военачальником у двоюродного брата и у детей сего сломленного сердцем в этом краю. Фард:

Зачем еще раз говорить, о друзья, о злосчастной судьбе и тяжкой доле,
Когда прошлое было таким, настоящее — этаким, а о будущем не ведаю*.

Видя трудности своего двоюродного брата и детей в деле выплат, которые выходят за рамки их [возможностей], требования кредиторов об уплате долга, разрушение опустошенных поместий и то, что ни единый человек не насурьмил моих умоляющих глаз [188] драгоценной палочкой для сурьмы, сулящей надежду, что ни на одной лужайке бутон моих грез не расцвел под ветром желаний, я провожу большую часть времени в отдаленных вилайетах, обивая пороги в привратницких неблагодарных людей и меся кулаком ветер. Опечаленный насмешками, я возвращаюсь с истерзанным сердцем.

*Из-за путаницы я не вижу начала своей нити,
Куда бы ни устремился я — всюду пустота *.

Языки пожара моего сердца полыхают с каждой секундой все сильнее в печи моей груди, и в мрачной душе с течением времени все ярче горит огонь ущерба и убытка. Фард:

Всего одно тело, и столько тревог.
Всего одна голова, и такая растерянность!

По-видимому, малая и большая посылка силлогизмов касательно рока и предопределения заключается в том, что всякий, кто, подобно мне, стирает ноги до колена, следуя праведным путем, всем телом предан и покорен, не чует и запаха накрытого стола надежды, завтракает кровью своей печени; чаша его мольбы всегда до краев полна солеными слезами и кровью сердца. А другой, чьи все пять чувств [заменяет] явное воровство, взятие людей в полон, грабеж имущества мусульман, не затрудняется тревогами, не волнуется из-за трудностей и упорства [праведности], но, подобно коварным злодеям этого края, вместе с пьяницами-друзьями, отмеченными клеймом обители греха, берет в руки кубки вкусного вина, намереваясь осушить их. Фард:

Одному дали кубок с вином, другому — окровавленное сердце.
Так заведено коловращением судьбы.

/л. 102а/ В тот период, когда сей удрученный удостаивался чести и счастья общаться с его превосходительством военачальником. между Ака Мухсином, комендантом крепости Барнабад, и Исмаил-беком, наместником этого края, возникла тайная неприязнь. Вражда сделалась явной и очевидной из-за их совместных действий в деле взимания барщинной и охотничьей повинности и настойчивости в причинении ущерба несчастным жителям этой местности. По смыслу изречения: “Мир — падаль, а жаждут ее [лишь] собаки” — дружба и единодушие Исмаил-бека с барнабадским эмирзаде стали причиной усугубления неповиновения и бунта Ака Мухсина, и обе стороны вступили в полосу взаимного беспокойства, причинения вреда и жалоб друг на друга:

*На всем свете люди, которые не имеют понятия о справедливости,
Поглощены думами о причинении зла друг другу*. [189]

Его превосходительство военачальник отстранил Исмаил-бека от должности и подверг опале, а на замещение его должности там назначил своего племянника Тимур-бек-хана. В результате тяжбы с Ибрахим-ханом, [начатой] по подстрекательству Ака Мухсина, за право владения [землями и мельницей] и имея собственную корысть, он (Тимур-бек-хан) захватил пахотные земли и мельницу мирзы Азизуллы и плодородные участки мирзы Худабахша со всем их урожаем и доходами. Волей-неволей три-четыре терпящих нужду мирзы отправились во дворец орбиты правосудия военачальника. По прибытии туда и долгих скитаний [там], не увидев ни от кого внимания, не услышав ни от кого правдивого ответа, они оказались вынужденными, для того чтобы уладить свое дело, взять на откуп у военачальника доходы того края, записав аренду из расчета восемь тысяч харваров зерна в год.

Несмотря на то что и самому его превосходительству военачальнику и арендаторам, малому и старому, всему населению того края было понятно и ясно, как божий день, что такое обусловленное количество зерна в тех местах они не получат, сами они об этом не задумывались и не проявили предусмотрительности по смыслу [арабского] выражения: “Эта ночь беременна, но не знает, кого она породит”.

Те двое-трое нашли удобный выход — при помощи захваченных поместий и мельницы, по смыслу [арабского] выражения: “Человек строит дворец и разрушает город” — записали векселя об аренде на восемь тысяч харваров зерна от имени восьмидесяти-девяноста человек, ни один из которых о том деле не имел и понятия и не изъявлял на это дело согласия. Таким образом без моего ведома, одобрения и согласия выписаны были векселя на моих трех дражайших родственников — Хасана Али, моего двоюродного брата, моего сына Абу Талиба и Абд ас-Самада, племянника вашего покорного слуги.

Судьи, ученые мужи и прочие религиозные авторитеты, /л. 102б/ также проявив свое благочестие, украсили своими печатями и засвидетельствовали [сделку], утвердив и установив векселя на имя девяноста человек, ни один из которых о том не ведал. [Они сделали это] в их отсутствие, не спросив их подтверждения. От автора:

Слава этим праведникам и доверенным судьям,
Слава правоверным! Таким и должно быть [истинное] мусульманство!

Его превосходительство военачальник был доволен замещением всех поместий разоренных жителей той местности на земельные участки арендаторов под урожай того года, что следует из самой сути этого арендного договора и получения векселей. По смыслу сравнения: “Юноши обольщают с помощью изюма” — [военачальник] изволил вылить воду на сердца сеявших ветер арендаторов. Ожиданием, надеждами и предоставлением никчемных [190] владений он обнадежил пустыми мечтами о получении и доставке арендованного зерна с той местности. Таким путем он изволил получить полную свободу взыскивать деньги с земледельцев и крестьян-арендаторов, находившихся в трудном положении, — с любой категории, при любых обстоятельствах, навязывать договоры по любой формуле и любым способом. От автора:

Великие мира сего одним динаром и одним дирхемом
За один час взрастят по десяти динаров за дирхем.

Теперь, во время написания сих слов, “в пятницу 5 рамазана” 1223/25 октября 1808 года ³⁴¹, это самое выражение уведомляет хронограммой о дате по мусульманскому летосчислению — многочисленные подробности расстроенных обстоятельств сего обескрыленного таковы. Я ошеломлен и не в силах погасить денежные требования на раздел моего имущества, тогда как наступление срока уплаты по ним в диван означает потерю урожая сего года. Нынче я не в состоянии дать ежедневное пропитание многочисленной родне в силу своей нищеты.

*Если нищета в конце концов становится причиной слез,
То в чем причина того, что среди деревьев ива слывет плакучей*? ³⁴²

Из-за настойчивых денежных требований с должников и взысканий исполнителей его сиятельства Исхак-хана в вилайете Гурийан, из-за скверного поведения временщиков, к каждому из которых я в тот период проявлял самоотверженное отношение, а от них не имел иной пользы, кроме издевательств, ущерба, страданий и вреда, дело мое дошло до желания распрощаться с жизнью, а нож до костей. Фард:

Тот, кто постоянно жаждал нашего мучения,
О если бы он пришел и поглядел бы [на нас] сегодня.

Хотя описание ущерба и убытков, разъяснение дурных поступков и потерь, понесенных мною в дополнение к мучениям, которые я претерпел от подлецов эпохи в предшествующее время, выходит за потолок возможностей, однако автор снимает преграду к изложению небольшой части этих обстоятельств, чтобы не подвергать испытанию [терпение] читателей.

/л. 103а/ В частности, Муртаза-хан, сын покойного Мурад-хана, чей отец принадлежал к уважаемым и знатным людям славного племени афганцев и какое-то время служил главным казначеем индийских провинций, а в конце жизни стал хорасанским наместником, также высоко ценил и уважал сего немощного. Я же, принимая во внимание проявления доброты его родителем, во время путешествия в Святую землю [Мешхед] устраивал некоторые его дела. В воздаяние за это он также оказал мне милость, дав обязательства и обещание. В тот период из-за крайней своей нужды [191] и бедности я продал ему одну восьмирядную шитую золотом шаль, действительная цена которой была четыре тумана. В течение восьми-девяти месяцев, несмотря на беспросветность моих обстоятельств и на настойчивые требования кредиторов-мучителей, я не давал ему о себе знать напоминанием о выплате долга по смыслу такого стиха. Фард:

О господин, забудь имя того, кому ты дал что-либо,
Ибо спрашивать свое паче попрошайничества.

И только нынче, после того как он в течение целого года проявлял небрежность, не возвращая мне стоимости этой шали, я был вынужден неоднократно посылать своего слугу и своего сына в его прихожую, как каких-нибудь нищих. Посредством их особого настояния и упорства он отдал сумму в один туман восемь тысяч пятьсот динаров, а от остальных то отнекивается, то признает, но не обещает отдать. От автора:

Когда я бросил взгляд на обстоятельства временщиков,
То убедился в методах большинства из них.
Понял, что все алчны, вымогатели и лицемеры,
Беспечны, несправедливы, двулики, с раздвоенным языком.

А другому ученому мужу нашего времени, справедливейшему из судей эпохи, я в течение четырнадцати лет посвящал все пять своих чувств, считая противозаконием перечить ему в вопросах веры и находя запретным чинить ему помехи в его делах правосудия и убеждения. Я постоянно указывал далеким и близким в кружках и собраниях на толкование им стихов из Корана — айатов, свидетельствующее о его превосходстве, и приводил рассказы о великолепных свойствах его характера. Его призывы к богу и справедливость в правом суде занесли его в особый список. Свои притязания на его привязанность я установил и обосновал свидетельскими показаниями в чистоте его помыслов и намерений во дворце правосудия, аргументами и доводами. Постоянно, утро и вечер я начинал потоком словословий ему и, подобно влюбленному, столкнувшемуся с соперником, всегда был готов сражаться [за него] в любом укромном месте, на каждом углу и на наружной галерее. /л. 103б/ В тяжелые для него времена, бывало, по ночам, в зимнюю стужу, в снегопад, буран по два-три раза за ночь он присылал за мной — символом искренней дружбы, будил меня и призывал к себе. Случалось, ночи целые до рассвета я бодрствовал подле него. Господь знает о чистосердечии сего грешника, и все твари божьи, и я сам в том свидетели. В период, когда его высочество царевич намеревался предъявить права на Гурийан, он прислал слугу-мулазима, так как нуждался в лошади для верховой езды. По его просьбе я послал ему лошадь, которую купил за два тумана. В течение восьми-девяти месяцев, несмотря на острую нужду, я усердствовал, дабы не объявиться перед ним и не истребовать [192] стоимости той лошади. Позже волей-неволей по смыслу строки:

То, что делает льва трусливым, как лиса,
Это — нужда, нужда и еще раз нужда —

[мои] дети в большом смущении напомнили о долге и послали ему книгу, которая стоила две-три тысячи динаров — для оборотного капитала. Затем я снова послал [напомнить ему] и, доехав до Газургаха ³⁴³, который находится в полуфарсахе пути, провел в седле целый день, ожидая ответа. В третий раз я направил к нему человека. Хотя у него было две лошади, он не дал ни одной и на полдня. Стало ясно, что, несмотря на всю мою нужду и расстройство в делах, у него и в мыслях нет отдать мне деньги за ту лошадь. В тот год, когда все испытывали голод по учтивости и был плохой спрос на человечность, я ни одного дня не был защищен от наскоков неприятностей фортуны. Ни одну ночь я спокойно не спал из-за мук вероломного времени. Я влачил тягостную жизнь в обители скорби. Жестокость, как и [нынешняя] эпоха, удивлена моим положением, а в храме огня тягот бедности и нищеты я горю столь сильным пламенем, что сама неприязнь, как и небеса, рыдает надо мною,

В обстоятельствах, когда (фард:)

* Само рыдание стенает над моим положением —

О если бы у меня была возможность покинуть эту страну *, — к кому из немилосердных знакомых ни обращаюсь, ибо (фард:)

Любой человек может надеяться на людскую доброту,
Я же не надеюсь на твою доброту, только не причиняй мне зла, —

несмотря на возможность помочь, на заверения в благочестии и праведности, все они проявляют нерадивость в осуществлении на деле заповеди господа — воздать по справедливости. Я уповал на добросердечие и участливое отношение, а они отсиживались за барьером жестокосердия и обид, ранящих сердце. Более того, вереница дней отчаяния всегда имеет тенденцию удлиняться, а последующие мучения от бедности постоянно усиливаются. Фард:

Кончик пера годами не сможет описать
Муки, которые мне причинило время.

/л. 104а/ Хотя стопой опыта и испытания я обегал вверх-вниз просторы судьбы, сидел в обители скорби в углу отшельничества того периода, погрузившись в размышления, среди черт характера своих современников я не увидел и следа благородства и справедливости, не услышал ни единой вести о честности и искренности собратьев по эпохе. Стихи:

[Современники] сказали: “Такой-то — прекрасный человек”, и я ответил им:
“Не лгите! А что касается рода людского, то [все это] — превосходно,
Но их эмир взял власть постыдным образом, [193]
А [ведь] их благочестие [зависит] от молитвы его, [вот] он и охотится [за властью]. —
Будь кем хочешь, хоть благородным, хоть — низкого происхождения,
Но если ты добился богатства, тебя [назовут хоть] сейидом”.

Лучше богатства и имущества — честь и добродетели. Для разумных важнее пожитков и достояния — доводы благородства. Не следует искать уважения у подлецов и превосходства над равными и подобными. Руба'и:

Мир таков, что если нет состояния, то и совершенства — несчастье,
Без гроша на этом свете тебя ждет лишь позор, даже если ты известен как мудрец.
Платон — неуч, если у него нет ни дирхема,
Динар — владыка самого умного человека [нашего] времени *.

Нет ничего хуже бедности и нищеты, [разве только] бесчестье и уныние. Руба'и:

* Если нет у тебя денег, [значит], нет ни ума, ни таланта.
Даже если весь ты превратишься в розу, [сочтут], что ты хуже колючки,
Когда же ты всего лишь нарцисс, но на твоей ладони монеты,
Красавицы всего мира уступят тебе подле себя место *.

А подлецы стараются доказать, будто благородные и достойные люди, находящиеся в таком [тяжелом] положении, — невежды и безродные. Как говорят [по-арабски]... что в переводе автора означает:

Я шестьдесят лет изучал коловращение судьбы,
Исследовал ее добрые и злые свойства, дела на пользу и во вред.
Помимо веры в бога, я не знаю ничего другого лучше, чем богатство,
Кроме неверия, нет ничего хуже, чем нищета.

Руба'и:

* Добывай золото, чтобы тебя превозносили,
[Тогда] тебя станут считать честным в любом обществе,
Хозяина-бессребреника ты не встретишь нигде, [ибо] без денег
Даже в собственный дом его не впустят *.

Пресвятой господь ни одного мусульманина не подвергал таким мукам тирании и насилий, испытаниям бедности и нищеты, [не ставил] в такую зависимость от жестоких вероломных временщиков, как сего беспомощного. К этим словам подходит стихотворный рассказ, который сей обескрыленный за тридцать лет до настоящего времени сочинил, изложив [языком] поэзии. Вот он. Рассказ от автора:

Зеленый юнец задал вопрос Платону,
Почему это старцы к накоплению имущества
Прикладывают более стараний и рвения, нежели молодые.
Этот прославленный мудрец ответил ему:
“О юноша, в вопросах человеческих судеб старики [194]
Приобрели всеобъемлющий опыт,
Они познакомились с родом людским,
Оценили дружелюбие как врожденное свойство.
Когда узнали секрет этой проблемы,
Им стала понятна сущность того,
Что умереть для человека, после того как его достояние
Досталось его врагам,
Лучше, чем нуждаться в друзьях,
Чем просить у кого-либо что-нибудь.
Ибо, если тебе доведется испытывать нужду в милости друзей,
Ты поймешь, что они относятся к тебе, как враги.
Тот, кто в дни твоего благоденствия тебе друг,
В тяжелые времена — твой смертный враг.
Тот, кто готов пожертвовать за тебя жизнью,
Кто сурьму своих глаз бросает, как пыль, тебе под ноги,
Когда твоя грудь окажется израненной муками твоей жестокой
судьбы, Станет ежеминутно вонзать в твои раны шипы.
Тот, кто в дни твоего величия и власти
Почитает за честь прислуживать тебе,
В дни мытарств и унижений
/л. 104б/ Пожелает тебя сделать своим рабом.
Таково положение преданного и искреннего.
Описание лицемеров удлинило бы наши речи”.
О Риза, оставь-ка свои привязанности,
Перестань надеяться на людей,
Оборотись-ка к кибле души,
Порви зуннар и обрети покой.
Когда твое сердце озарится светом истинной веры,
Это станет причиной отрешенности твоего бытия,
Избавит тебя от мучений нужды,
Ибо от этой болезни нет иного лекарства, кроме этого.
О всемилостивый помощник в делах, ни в чем не нуждающийся,
Устрой своей мудростью и добротой мое дело сам.

Обнаженным сердцам проницательных людей и вознесенным чистым душам председательствующих в кружках познания известно, что в то время, когда знамя жестокости и притеснения и стяг мучений и насилий реяли над зенитом небес и обилие тиранств разъединяло род людской, обитающий на земной поверхности, а гнет грязных подлецов, сквернословов, дерзких кровопийц был помехой разумению и улавливанию нитей созерцания внешнего обличья светила покоя и избавления, сей наименьший из тварей постоянно ожидал и жаждал справедливости правителей эпохи и содействия современников. Представляя насилия предшествующего периода, наблюдая последующие поборы и многочисленные случай упадка в делах и разорения поместий, препятствия в поисках покровительства провидца мгновений, осведомленного о сущности явлений, я разочаровался в помощи живых существ и привык к написанию сих слов. Каждая точка в них — воспламеняющее зерно руты, так и сердце мое сжигает пожар, бушующий в моей груди; каждый изгиб [линии] в написанном подобен стану, согбенному под гнетом боли от моей застарелой раны. От автора: [195]

Какое-то время я надеялся на фортуну,
Что я достигну желаемой цели благодаря справедливости и беспристрастности.
Теперь стало ясно, что неосуществимо
Это упование на людей нашей эпохи.

Человеку в период здравого разума и твердого мнения сопутствуют ошибки и забывчивость, и ни у кого в отношении самого себя нет правильного представления о своих пороках, тщетных усилиях, ошибках и промахах, но, наоборот, по смыслу выражения всеблагого: “Всякая партия радуется тому, что у нее” ³⁴⁴ — большинство подобных нам слепы, почитая свои пороки своими достоинствами. Если, несмотря на обилие тягот, печалей сего времени и насилий этой эпохи, у сего неосведомленного его проступок либо забытый эпизод также предстанет в хорошем свете, он просит проницательного читателя простить и исправить. Пусть [читатель] прочитает приведенный на этой странице лодобающий для сравнения по сему случаю рассказ в стихотворной форме. Вот он. Рассказ от автора:

Я слышал, что слепец, хромой и нищий
Веселились в каком-то обществе.
Они отведали вина, приятного на вкус.
А когда головы у всех трех приятелей разгорячились,
Они развязали языки, восхваляя вино.
Стократ довольный слепец сказал так:
“О виночерпий, никто не видывал
Вина столь прозрачного и более приятного цвета.
/л. 105а/ Такого ярко-алого, цвета рубина,
Не доводилось увидеть ни Джамшиду, ни Пушенгу ³⁴⁵.
Налей-ка мне в чашу этого вина, о кравчий,
Жаждая его, мое сердце испеклось, как жаркое, ибо
На человека оказывают воздействие две вещи,
От которых он в тот же миг получает наслаждение:
Одна — вино кроваво-красного цвета,
Другая — подруга, с которой живут душа в душу”.
Когда хромой услышал это описание слепого,
У него защемило сердце от красочной похвалы того слепца.
Он сказал ему: “О болтун, мелющий чепуху,
Нет у тебя ни капли совести,
Ты не видишь вина, а восхваляешь его цвет.
Зачем ты врешь, о заслуживающий смертной казни?
При зрячих сотрапезниках
Твои похвалы неуместны, о слепец,
Вот как пну тебя сейчас ногой по голове,
Так и вышибу дух из твоего тела”.
Разозлился немощный бедняк
И так сказал хромому: “О проницательный,
Мое сердце загорелось от его слов,
Я более не имею ни покоя, ни терпения.
Коль ты сам из-за этого так раздосадован,
Я готов взыскать с него цену крови.
Нисколько не горюй о его погибели,
Ибо в качестве возмещения я отдам, сколько потребуется”.
Смысл высказанного этими тремя приятелями —
Повод для следующих метких слов: [196]
“Человек не ведает о своих изъянах,
Но знает о сокровенном для него”.
Один из прозорливых мудрецов
Давал своему сыну такой наказ:
“О дорогой, для каждого человека необходимо
Общение с благоразумными мудрецами,
Стать настолько близким его другом,
Что сделаются очевидными его дурные свойства”.
Такие разговоры несчастных
Подтверждают твои слова, о Риза,
Что о своем пороке никто ничего не знает.
Ты сам этот вопрос изучил, и хватит.

Всевышний бог, надзирающий [за нами], хочет возвестить всем живущим во вселенной о примечательных обстоятельствах и подлинной красоте черт характера племени [афганцев], упрочить подтверждением свыше устои [их] государства, показав высокую нравственность и свойства добродетели, которые заложены в основе их натуры, а усовершенствованием великолепных и прекрасных качеств [доказать] способность к преобладанию [над прочими], возвеличить и прославить [это племя]. Подтверждением этого разъяснения является исходное положение славного племени афганцев. На заре их правления их поступки излучали сияние справедливости, а деяния их светились блеском правосудия и щедрости. В течение шестидесяти лет громко гремел барабан их власти и счастья. Они повелевали в большинстве областей Хинда и Синда, Хорасана и Туркестана. Подробное изложение их справедливого отношения к подданным и распространение ими правосудия, их доблести, щедрости, благородства и чувства чести выходит за черту сведений сего повествования и описания. А из того, что автор сам видел своими глазами и слышал своими ушами от покойного отца, /л. 105б/ кое-что он обнародовал в этом месте [своего] сочинения. В том числе о деревенском старосте по имени Михр Али. Он из тегеранцев. Состоял в числе личной прислуги при жестоком падишахе Надир-шахе Афшаре. Как-то он подал чашу воды высокоместному падишаху Ахмад-шаху еще до восшествия того на султанский трон. В начальный период завоевания столицы Герат тот обладающий похвальными свойствами падишах [Ахмад-шах], издалека заметив Михра Али, подозвал его к себе. Пораженный суровостью и величием того могущественного падишаха Ахмад-шаха, [Михр Али] онемел и оцепенел, а [падишах] изволил оказать ему благоволение и милость, [сказав]: “Однажды в ставке Надир-шаха ты подал мне чашу воды”. [Шах] пожаловал ему один заудж земли в качестве тиула и [должность] надсмотрщика гератских садов управляющего падишахским имуществом. В течение по меньшей мере пятидесяти лет деревенский староста Михр Али был осчастливлен получением пятидесяти туманов выручки от урожая со своего тиульного владения и с садов управляющего в вознаграждение за ту единственную чашу воды. [197]

* Спасибо за милость, которая идет от души.
Избавьте от любезности, которую надо выпрашивать *.

От покойного моего отца-покровителя [я] слышал, что между главным сборщиком налогов, войсковыми счетоводами при том добродетельном падишахе и прочими письмоводителями возникла распря по поводу статей расхода. Они обнаружили недостачу в сумме восьмидесяти тысяч туманов по счетам казны, сокровищницы, торговли, войскового содержания, которую приписывали друг другу. Перед справедливым шахом то одни, то другие брались доказать вину и ручались взыскать деньги. Призвав их для личной беседы, шах изволил сказать: “Та сумма, на которую вы предъявляете иск друг другу, находится в ведении управляющего нашим имуществом. Поскольку каждый из вас уже давно прибыл из отдаленных областей в нашу прихожую в надежде пристроиться и [верно] служит нам, мы прощаем вам эту сумму за ваши знания в деле. Вы ссоритесь друг с другом. Из-за того, что эти раздоры известны, любой человек может причинить вам неприятность”.

* Мы были пристыжены своим проступком,
Твоя доброта, проистекающая от твоего всеобъемлющего великодушия, извиняет нас *.

Точно таким же образом семь-восемь тысяч харваров зерна и какую-то сумму наличным серебром, отданные мирзе Ибрахиму, мулле Махмуду Гури, кладовщику, и миру Максуду, надзирателю гератского базара, кладовщикам Обители радости Фараха, о которых, растратив [деньги], они пожаловались шаху, шах изволил списать как зерно, съеденное хлебным долгоносиком. Грамоты с этим изъявлением великодушия нынче находятся перед сим нижайшим из творений Аллаха.

*Воздающий добром никогда не будет перед Аллахом в накладе.
Да не забудется богом добродетель в обоих мирах *.

Покойный Мухаммад Али-хан Чатак, который был при том достохвальном государе караульным, рассказывает. Однажды подошла моя очередь стоять на карауле. Между намазами я задремал. В конце концов разбудил меня тот падишах — череда славословий, обычно по ночам обходивший караульные помещения для наблюдения за состоянием дежурных. Увидев у меня мухр-и намаз ³⁴⁶, он изволил сказать: “Почему это ты ведешь себя здесь таким образом, /л. 106а/ почему так неосмотрителен, ведь вам необходимо [соблюдать порядок]. А ты не боишься, что мы накажем тебя?” ³⁴⁷ После того происшествия я некоторое время пребывал в страхе. А шахские слуги, поняв смысл этого события, более прежнего были ко мне благосклонны. [198]

Сей нижайший имеет грамоту от того добродетельного падишаха, который повелевал и предписывал народу Хорасана, дабы в прошениях на его имя его не величали падишахом “всенепременно славным”, так как это сан пророка, а в титулатуре не ставили бы выражение “равный пышностью Сулайману и равный величием Искандеру”, так как сходство сего немощного с теми могущественными падишахами подобно сходству истершегося, хотя и некогда ценного, меха с драгоценным рубином.

* Да помилует Аллах того, кто знает себе цену
И не преступает своего положения.
Действенность повеления, прочность царства, совершенство творения, абсолютное бытие
Воистину подобает, приличествует и соответствует только Ему (богу)*.

А про наше государство пусть не пишут “непоколебимое” и “вечное”, так как вечна и бессмертна лишь чистая природа величественного господа, а бесконечность земной твари невозможна, и мы, смертные, удостоены чести испытывать беды и мучения.

Этими словами можно доказать истинное положение того достохвального государя. И точно так же любой из эмиров, ханов и простых людей того племени [афганцев] придерживался таких порядков и правил, был справедлив и богобоязнен, несравненен в доблести и нравственном величии.

Так, в то время, когда падишахи, ныне пребывающие в раю, Ахмад-шах и Тимур-шах из дальних краев земли — двойника изобилия [Мешхеда] прислали приказ казнить Дервиш Али-хана, везир Шах Вали в течение одних суток в сопровождении своего охранника Али Мардана доставил из Мешхеда в Герат приказ о его прощении. Дервиш Али-хана призывали в Мешхед. Мой покойный покровитель, как было упомянуто выше, также выехал из Герата и на десять дней задержался в Барнабаде, дабы привести в порядок снаряжение для путешествия. На поясе у упомянутого Али Мардана висел кинжал, усыпанный драгоценными камнями. Беглербек видел его кинжал. Многие видевшие его торговцы и прочие люди, путешествовавшие вместе с ним, оценивали этот кинжал приблизительно в семьсот тебризских туманов. У Али Мардана спрашивали: “Этот кинжал во сколько тебе обошелся?” Он рассказал: “В год завоевания столицы государства Шах-джиханабада четыре кинжала такой же ценности какой-то человек поднес в виде подарка везиру. Тот передал их мне. До нынешнего года, хотя прошло уже двадцать лет, везир с меня их не востребовал. Нынче один из них я прицепил к своему поясу и пошел к везиру. Он рассмотрел кинжал, похвалил и стал расспрашивать, откуда я достал его. Я сказал, что это один из тех четырех кинжалов, которые в Джиханабаде были поднесены ему. Минуту он подумал и поразмышлял, затем сказал: „Ничего не могу вспомнить [199] Все четыре кинжала — твои. Раздай их брату и сыновьям, чтобы они носили у пояса"”.

* В саду, где не ценятся розы,
Какую цену могут дать за былинку? * ³⁴⁸

А покойный мой отец, /л. 106б/ набрав из своего собственного имущества дорожное снаряжение для них, направился вместе с ними в Святую землю [Мешхед]. По прибытии в ставку шаха везир Шах Вали-хан дал беглербеку шатры, самые дорогие ковры и прочие вещи сверх принятия на себя гостевых расходов за все дни и поставки фуража. Он [же] дал беглербеку сто пятьдесят тебризских туманов, а моему почившему покровителю тридцать туманов серебром наличными в виде подарка. Все сто восемьдесят подаренных туманов украл один из работников Дервиш Али-хана и бежал. Это обстоятельство скрывали от везира, потому что [было известно], если он узнает об этом, вторично сделает подношение. Через десять или девять дней особу, о которой идет речь, и моего покойного отца оповестили: “Поочередно явитесь [к везиру]”. Он вторично дал беглербеку сумму в сто туманов, а моему покойному покровителю — двадцать туманов. Быть посредником в воскрешении человека, оказать ему милость, принести извинения, подарить за один раз двести пятьдесят туманов — [даже] среди благородных людей есть наивысшая степень великодушия.

Доныне, хотя прошло уже тридцать лет со времен того достохвального везира, есть в наших краях и местностях много людей, которые существуют благодаря его заботе и пожалованным им уделам. Состояние их — две-три тысячи туманов. Они всегда поставляют войско государству и возносят ему хвалу. Хотя подробное изложение его великодушия, к которому приступает автор — бессильный копировщик событий, ставящий печати на явления того времени, станет причиной удлинения повествования, для приведения его здесь настал удобный момент.

* Как мне рассказать о помазаннике божьем,
Если он более велик, чем все то, что я смог бы описать? *

Точно так же покойный мой покровитель упоминал, что он ездил с Дервиш Али-ханом в благороднейший из городов Ахмад-шахи к Ахмад-шаху. Каждый из афганских ханов, будучи равным ему по достоинству, проявлял к нам симпатию и оказывал милости. В том числе его светлость Джихан-хан, который был главнокомандующим. Он пригласил Дервиш Али-хана, чтобы особо отличить его и лично побеседовать с беглербеком. Этого искренне преданного Дервиш Али[-хана] он провел в гарем и наказал своей невольнице: “Брат беглербек и такой-то — наши ближайшие друзья, поэтому прислуживай нам, не накрываясь покрывалом”. Принесли кальян, инкрустированный драгоценными камнями. Беглербек [200] сказал: “Мы, жители гор, никогда не видывали такого кальяна и не умеем курить из него”. Вдруг по знаку управляющего служанка таким же образом внесла три других подобного вида кальяна, любой-де из них, какой вам понравится, примите в подарок. Беглербек сконфузился от этого, отказывался принять подарок. Управляющий настаивал. После споров сторон командующий послал кальян ко мне, [наказывая]: “Как хочешь, но надо во что бы то ни стало передать этот кальян беглербеку”. Наконец, по истечении десяти дней, что кальян находился у меня, а беглербек все не соглашался принять его, я со многими предосторожностями сообщил [об этом] командующему ... ³⁴⁹.

Комментарии

318. Букв. “Смысл этого — запрет держать слово, [данное] безродному”.

319. Коран 14₄₃ (вместо *** надо ***) и 26₂₂₈

320. См. выше, примеч. 199.

321. Род Бармакидов персидского происхождения. Представители этого рода служили везирами при халифах. В персидской традиции Бармакиды символизируют мудрость.

322. Аухад ад-дин Али б. Вахид ад-дин Мухаммед б. Исхак Анвари (1126—1169-70). Краткие сведения о его жизни и творчестве см.: Рипка. История литературы, с. 195.

323. Ср. Риштия. Афганистан в XIX веке, с. 54, примеч. 1.

324. Хронограмма составляет число 1222.

325. Царевич Малик Хусайн сын царевича Фируз ад-дина (ср. выше, примеч. 240), см. Риштия. Афганистан в XIX веке, с. 54 и 69.

326. Пастбище Пир-Нейтаз под названием Чемени-Пири-Нейтаз упомянуто у Бларамберга (Обозрение, с. 281).

327. Коран 12₈₇.

328. Мухаммад Вали-мирза — губернатор Мешхеда, правивший от имени каджарских правителей Ирана, см.: Риштия. Афганистан в XIX веке, с. 54, примеч. 1.

329. Персидский поэт ходжа Шамсуддин Мухаммад Хафиз — непревзойденный мастер газели. Краткую сводку о жизни (1325—1390) и творчестве см.: Рипка. История литературы, с. 254—264.

330. Коран 5₅₉.

331. Симург — сказочная птица феникс, ср. выше, примеч. 89.

332. Коран 7_1Т8.

333. Сангпаст в форме Санг-бест встречается у Бларамберга (Обозрение, с. 269).

334. Букв. “не осталось никакого следа”.

335. Бигар у шикар у хавалиджат-и бесйар.

336. Хуласат ат-таджариб — сочинение по медицине амира Беха ад-даула Нурбахши составлено в 907/1501-02 г. в деревне Таруште близ Рея, см.: С. A. Stогеу. Persian literature. Vol. 2, p. 2, с. 230-231.

337. Судя по контексту, эта деревня находилась недалеко от Турбата (наш автор не уточняет, от Турбат-и Хайдери или от Турбат-и Джам, ср. выше, примеч. 317). Виткевич (1837 г.) упоминает селение Сенгун в 4 фарсахах от Турбат-и Хайдери (см: Бларамберг. Обозрение, с. 335). Также в 4-х фарсахах от Турбат-и Хайдери в направлении г. Хафа Бакулин (1870-е годы) упоминает деревню Сангун (Заметка о путях на Восток, с. 94). Наш автор дает написание *** — Санган. При этом следует обратить внимание на то, что Барнабад Бакулиным назван в форме Бурнабад. Возможно, написание Бакулина и Виткевича отражает местное хорасанское произношение.

338. Об обрядовой стороне хаджа см. EI. Т. 2, с. 196—201.

339. Здесь и ниже употреблен термин танабана — *** .

340. Поэма опущена.

341. = 1222. Под строкой цифрами написано 1223. Последнее, видимо, соответствует действительной дате — ср. л. 2а и примеч. 5, где указана вероятная дата начала работы над сочинением (или списком?) — 9 рамазана 1222/10 ноября 1807 года.

342. Букв. “сумасшедшей”.

343. Газургах, букв. прачечная. Местность, где похоронен шейх Абдаллах Ансари (1006—1088) — известный мастер суфийских четверостиший.

344. Коран 23₅₅.

345. Имена героев Шах-наме, легендарных царей древнего Ирана.

346. Мухр-и намаз — кусок глины, взятый из почвы Кербелы. Ему придавали форму лепешки, которую во время молитвы клали перед собой, прикасаясь к ней лбом при поклонах.

347. Возможно несколько иное понимание текста: “Почему ты оставил благочестие, которое вы почитаете необходимым на пути своего суфийского духовного совершенствования?”

348. В тексте никак не отмечено место, к которому относятся эти стихи, написанные на полях рукописи.

349. Текст на этом обрывается; на последних листах рукописи (л. 107— 111) помещено приложение — переписка автора (12 писем), причем ни авторы, ни адресаты восьми из них не указаны.

Текст воспроизведен по изданиям: Мухаммад Риза Барнабади. Тазкире. М. Наука. 1984