МУХAMМАД РИЗА БАРНАБАДИ

ПАМЯТНЫЕ ЗАПИСКИ

ТАЗКИРЕ

Пока солнце на восходе сияет обилием света,
Пока [человек] ставит ногу в полуденную тень,
Да не посягнут враги на твои помыслы,
Милостью создателя да пребудет ясным мир под знаменем твоим,
Да упрочатся шатры его счастья и славы,
Милостью господа пусть они будут вечными. [63]

От покойного моего дяди Мухаммада Хасана остался ребенок мужского пола по имени мирза Мухаммад Али, которому ныне более двадцати шести лет. Он введен в права наследства и заявляет о полном повиновении. От нашего покойного благочестивца-родителя осталось трое потомков мужского пола и трое — женского. Мы оба довольны двумя его детьми мужского пола, одного из которых зовут Мухаммад Муким, а другого — Мухаммад Хусайн. Третий же наш брат, который по возрасту моложе нас, [Ваших] искренних друзей, и которого звали Мухаммад Махди, [64] два года тому назад переместился в соседство с милостью Аллаха. Он доставит просьбу молящихся усопшим родственникам [нашим].

О проникший в тайны мудрости и совершенства,
Постигший самую суть величия и славы,
О бессмертный господин, бесподобный миродержец,
Безгрешный блистательный владыка! [65]
Если не воздать хвалы твоим достоинствам, [то] поколеблются основы [любого] дела,
Если не восславить тебя, стократ ослабнет вера.
В твою честь перо открывает [каждую] новую главу,
Любой разговор начинается славословием тебе.

Он — печать пророков; просторы вселенной
Озаряются светом его наставлений.
Он — предводитель государственных мужей. Райская земля
Завещана его потомкам и дарована его народу.

Однако для набожного, [опочивальня] души которого озарена светильником разума и побуждений веры и светом дальновидных [66] раздумий, /л. 41а/ несомненно очевиден и ясен подлинный смысл того, что всякий, кто зерно упований и надежд посеет на непрочной ниве преходящей мирской жизни, пожнет лишь сожаление и раскаяние, а всякий, кто из урожая существования и бытия не собрал припасов для жизни в потустороннем мире, [тем самым] сжег молнией невежества, пламенем ущерба и угрызений совести гумно разума и рассудка. Стихи:

Зачем ты бросаешь в землю зерно, коль
Раскаяние будет твоим урожаем?
Раз уж ты надеешься на прочность и постоянство,
[Знай], что река Кулзум — мираж вдали.

Он — тот, кто рукой доброты в источнике щедрости постоянно
Смывает пыль просьбы о подаянии с лица бедняков и нищих.
На ниве его милостей вслед голодному
Зерно [летит], расправив крылья, как летучий муравей.

Прозорливым оком поневоле предвидя конец своих дней : “Что вы уготоваете вперед из добра для самих себя, найдете это у Аллаха” ¹²², он передал в утвержденный вакф и сделал вечным владением при своей гробнице, расположенной в высоком святом Мешхеде, к югу от прохода к месту убиения всех и вся, посевные площади, называемые Нахр-и Кулзум, и пахотные земли Афзал-абад, а также мельницу, известную под названием Большая мельница, которую приводят в движение воды тех двух пахотных участков, находящихся в уезде Сабкар, входящем в число уездов столицы Герат. [67]

А из того, что останется, каждый год надлежит выделять сумму в один туман пять тысяч динаров на содержание одного чтеца и освещение гробницы родителя, сестры, жены и тетушки упомянутого завещателя, которые похоронены под аркой кельи единобожия, известной как арка Мир Али Шира. Пусть они позаботятся [о могилах] и делают все полагающееся — утром и вечером читают Коран, и пусть свет никогда не гаснет. И еще — отныне и впредь пусть каждый год [попечитель] выделяет сумму в три тумана на ковер, освещение и исполнение обязанностей чтеца Корана, который, находясь подле упомянутой гробницы, будет утром [68] и вечером занят чтением нараспев Корана. Постелив ковер и , позаботившись об освещении, /л. 42а/ он сделает все необходимое. Из остатков доходов каждый год пусть определяют толику надежному человеку, который ежевечерне по пятницам, приготовив халву и запасшись хлебом, раздает [это] у изголовья гробницы бедным и нуждающимся. А что еще найдется из имеющейся наличности и упомянутых излишков в части расходов вакфа, то вручить достойным уважения людям, кои имеют законное право, с тем чтобы они, тратя на свое пропитание, помогли бы завещателю молитвами о его благе, изменений и искажений сего установления не допускали бы. [Да будет он] вакфом истинным, выверенным по шариату, действительным, обязательным, подтвержденным, увековеченным. “А кто изменит это после того, как слышал, то грех будет только на тех, которые изменяют это” ¹²⁴. А от людей [требуются] всевозможные усилия по попечительству, предоставление полномочий и забота о том, чтобы вверенное имущество не было разорено и захвачено и не были бы отменены условия [вакфной записи]. Тому, [кто изменит], — проклятие Аллаха, ангелов и всех людей. И было это 11-го числа месяца раджаба Почитаемого 1098 года от бегства пророка, да благословит его Аллах и в начале и в конце (т. е. 23 мая 1687 г.).

В 1160/1747 году сто пятьдесят всадников из племен джамшиди и хазаре одновременно собирались напасть на селение Барнабад. Мой [ныне] почивший дядя по линии отца выступил из [69] крепости, чтобы сразиться с ними и отогнать. Раненный ружейной пулей неким Шукуром, он обрел счастье, представ перед богом как мученик ¹²⁸.

* В мирском саду никто не видел ни богатства, ни блаженства,
Ни признака верности на лике счастья.
В этом мире обмана нет доверия разуму,
Никто не видел ничего более смутного, чем сей горестный мир *.

О господи, накажи моего обидчика,
Освободи мое исстрадавшееся сердце от его насилий.
До каких пор из-за его надругательств мой день будет ночью,
Окажи милость, сделай днем мою непроглядную ночь.

Погребена та покойница в склепе, который мой почивший [отец]-покровитель построил для этой цели, в мазаре мауланы [70] Вахид ад-дина Мухаммеда, подле усопших отца и матери пишущего эти строки, да простит их Аллах и да озарит их могилы.

Я не обнажил шрам от раны на груди моих книг,
Однако причина написания находится вне меня — в самих обстоятельствах.

*Кому судьба даровала спокойное место под солнцем?
Ведь рассвет так непродолжителен.
Портной судьбы никому
Не сошьет рубашку без того, чтобы она не превратилась в саван*.

Увы, какое горе, что он ушел из сада жизни,
Он был благоухающей розой, струящей аромат, подобно розовой воде.
Тысяча сожалений, что он пал под ударом топора смерти.
[Так] ранней весной саженец спешит в черную сырую землю.
Он — наилучший из избранных, итог благородных,
Излучение сущности величия, всеобщий любимец,
Молодой росток райского цветника, мирза Бакир.
Рай — место, где по милости всемогущего
Его сердце воссияет, будто оно соткано из лучей.
Спеша уйти из этих мрачных руин, он взмахнет полой,
Его прах поселится в недрах земли.
/л. 43б/ Хотя им разбиты многие сердца,
Птица его души торопится в райский сад,
По этой причине слово “торопится” вошло в счет [определения] даты его кончины ¹³⁵.

В доме моего дяди жила дочь покойного мирзы Калб Али, которого описывали как властного и знатного человека, и был он известен и славился большим богатством и обширными поместьями. Родство той семьи возводится к мирзе Ахмаду, известному как Наджм Второй, который при высокоместном шахе Исмаиле [71] Сафави был возвеличен саном векила ¹³⁶. Подлинные его обстоятельства упомянуты и записаны в истории Хабиб ас-сийар и в Тapux-u алам-ара-йи Иран, в обеих названных книгах ¹³⁷. У него были поместья в триста зауджей в пределах вилайетов Фарах, Исфизар и Герат ¹³⁸. Купчие крепости на большинство земельных владений существуют и сейчас. Поскольку дочь покойного мирзы Джа'фара Шахрийари приходилась моему дяде теткой по материнской линии, она была в доме мирзы Калб Али, а сестра Калб Али — в доме мирзы Джа'фара. Супруга моего покойного дяди была посватана мирзой Джа'фаром, ее дедом по материнской линии. Она родила моему дяде одного сына и двух дочерей. Сына звали мирза Хасан Али. В наши дни Ибрахим-хан Гурийани, торговец пленниками, со своими приспешниками наворовал, награбил и обобрал его на сумму пятьсот туманов наличными серебром, товарами и имуществом. Несколько его крестьян было убито, его служанки пошли с торгов. Теперь из-за неразберихи, нынешнего хаоса, из-за бесконечных трудностей с продуктами питания его одолевают беспокойство и уныние. Он занят сельским хозяйством и живет затворником. Стихи:

От большого горя он подобен уху, стенающему от боли:
Оно стонет и само слушает свой стон.

О господи, ты единственный знаешь обо всех обстоятельствах.
Пред тобой не нужен ни челобитчик, ни свидетель.
Так как подлые негодяи ведут себя недостойно,
Лучше уж на всех поровну разделить такое принуждение, о господи.

/л. 44а/ Покойный благочестивый мой отец-покровитель и повелитель мирза Мухаммед Казим, сын мирзы Абу-л-Фатха, да простит их Аллах и да озарит их могилы. Его отличали качества: смиренность, честность и верность слову. Во всех делах он был знаменит и известен прямотой суждений, твердостью намерений, благоразумием. В своем поведении он следовал стезей кротости и смирения. Так, несмотря на то что в его конюшне всегда находилось семьдесят-восемьдесят прекрасных коней и он говаривал: “Сколько помню себя, мы в нашей конюшне всегда имели по [72] меньшей мере одного коня стоимостью пятьдесят туманов, если не больше”, тем не менее он никогда не приезжал верхом к дверям резиденции шаха и правителей. Зимой ли, в дождь или в слякоть, пока было возможно, он ходил пешком, так что подчас случалось, что шаровары его были запачканы грязью. Хотя правители и прочие сановники и его друзья настоятельно советовали ему ездить верхом, но он не соглашался, следуя стезей скромности. Издавна у нас были два-три семейства, рожденных в доме гулямов. За триста тебризских туманов наличными отец купил слугу и служанку. Их детей он отдал в учение, и они стали мастерами своего дела: один — банщиком и массажистом, другой — портным, третий — пекарем. Вместе с тем он для себя лично никогда не имел ни прислуги, ни рассыльного, чтобы его не причисляли к знати. Он не носил ничего, кроме бязи, ситца и сукна, никогда не надевал шелковых и других [дорогих] одежд. В обществе он никогда не садился на самое почетное место. Стихи:

Учись скромности, коль жаждешь благодати,
Ибо вода не течет вверх по склону горы.

Воображению не вместить [все] похвалы, [которые он заслуживает],
Бессильно слово описать его достоинства,
Государь высокочтимый Тимур-шах ¹⁴⁰,
Правосудный бесподобный владыка.
Да будет вечной и непоколебимой его власть,
* Да не коснется ее ни вред, ни ущерб * —

был занят исполнением обязанностей везира земель халисе ¹⁴¹ в столице Герат. Из числа общественных сооружений, которые сохранились с тех дней благодаря ремонтным работам отца, насколько помнит пишущий эти строки, ему удался, во-первых, ремонт бассейна Мир Хусайни, находящегося в квартале Мисрах в Герате. Он был разрушен, и мой [ныне] почивший покровитель восстановил его. Во-вторых, он отремонтировал бассейн, находящийся в селении Джабраил, принадлежащем к району Инджиль в округе названной столицы ¹⁴². Кроме того, в тот раз, когда по просьбе Джа'фар-хана курда покойный Дервиш Али-хан хазаре, беглербек Герата, с войском, состоявшим из хорасанских родов ¹⁴³, был направлен наказать и подчинить некоторые [73] курдские племена, жившие в районе Нишапура, и захватил в плен большинство из них, мой ныне почивший отец-покровитель освободил троих из них от продажи в рабство. Это были курды рода амарлу — Таги, Гульзар и девушка по имени Пери, взятые в плен в крепости Марс ¹⁴⁴. Ради [своего] доброго имени он вытребовал их из Нишапура в Герат. Девушке Пери, которой было двенадцать лет и которая оставалась девственницей, а также Таги и Гулъзару он дал дорожные припасы и продукты, которые им были необходимы, снарядил и... ¹⁴⁵ отправил их в родной вилайет. Своего мальчика-индийца, слугу по имени Рустам, которого он [в свое время] оставил для работы банщиком — и он сделался хорошим банщиком и массажистом, — а также Фатиму, купленную им невольницу, он освободил и отпустил на волю. Отец покупал за наличные деньги мальчиков-слуг и девочек-джарийе ¹⁴⁶ до тех пор, пока их у него не набралось двадцать два — двадцать три человека. Купчие крепости на них и сейчас находятся перед пишущим эти строки. Большинство из них (купленных детей) он (отец автора) приставил к какому-нибудь делу или ремеслу. Многие из мальчиков стали старостами. Он добром, по-отечески обходился с ними. Настолько хорошо, что [было такое]: на одного мальчика-слугу ¹⁴⁷ /л. 46а/ из калмыков по имени Афрасиаб ¹⁴⁸, [принадлежащего] моему покойному отцу-покровителю, позарился высокоместный монарх Тимур-шах, повелев, чтобы стоимость его (Афрасиаба) была выплачена моему покойному покровителю, а его самого увезли к шаху. Названный мальчик-слуга в течение семи-восьми месяцев приходил к моему покойному отцу-покровителю и плакал. Не соглашаясь столоваться у управляющего ¹⁴⁹, он обедал и ужинал в нашем доме. Так продолжалось до тех пор, пока шах не наложил запрет, приказав отцу не пускать его к себе в дом и не кормить у себя. В течение последующих двенадцати лет, что он еще был в живых, он выказывал шаху покорность. Однако, несмотря на то что он стал на шахской службе близким и доверенным лицом, он сохранял верность и оказывал услуги моему покойному отцу-покровителю и пишущему эти строки. Он постоянно присылал нам из Кабула и Пешавара письма и подарки.

В земледелии не было никого более рачительного, чем покойный отец. Попечением моего отца были распаханы многие заброшенные участки в Герате и большинство из них засеяно. Он привозил много хорошей семенной пшеницы, прекрасный рис “шали” из отдаленных краев. Его усердием и заботами это зерно в изобилии выращивалось в Герате. Так как он уделял большое внимание качеству риса и пшеницы, чистоте продуктов и их обработке, то его рис получил большую известность. Об этом было доложено его величеству Тимур-шаху, [и] он изъявил желание, чтобы ежегодно присылали в качестве подношения двести маннов риса в Кабул ко двору его величества. Несмотря на хорошее качество [74] пешаварского риса [сорта] “чампай”, шах одобрил и хвалил тот [отцовский рис].

Ты — шах — казни, ты — шихне — руби голову,
Но даже ради собственной жизни отворачиваться от любимых — так истинно преданные не поступают.

Кто бы ни знался с ним или когда-либо оказывал ему услугу, отец всю жизнь помнил это и проявлял любовь к нему и к его детям. В случае смерти или поминок родственника или знакомого отец большую часть расходов, связанных с похоронами и трауром, брал на себя. Помня об этом, Мухаммад Рахим, ключник деда пишущего эти строки, умершего шестьдесят лет тому назад, всякий раз, когда приходил в Барнабад, подправлял постройку, возведенную над его могилой, а сыновьям его (покойного) надоедал настойчивыми просьбами, почему-де не обращаете внимания на ремонт [склепа]. [75]

Не надейся на верность людей нашего времени,
Ибо в наши дни и не пахнет искренностью.

На реке селения Джизе-махал гурийанского вилайета стоит действующая мельница, называемая Тахуна-йи айш. Две трети ее были собственностью моего покойного дяди мирзы Мухаммада Бакира и моего отца; одна треть ее — собственностью моего [76] покойного дяди мирзы Мухаммеда Махди, прежнего везира столицы Герат. Обычная годовая арендная плата за все три доли — шестьдесят харваров зерна. В тот раз, когда Дервиша Али-хана заточили в цитадели, хаджи Каримдад-хан завладел всеми тремя долями [этой мельницы] и, выдумав небылицу, будто документ на право собственности на эту мельницу взят на имя его родственников, взыскал в свою пользу с арендатора мельницы шестьдесят харваров зерна в качестве арендной платы за тот год. В другой раз, когда Дервиша Али держали в гератской цитадели, а его величество /л. 47б/ Ахмад-шах находился далеко — в Святой земле (Мешхеде), гератский наместник, оговаривая сына Дервиш Али-хана, написал, что, дескать, сын привел войско аймаков ¹⁵⁴ и собирается снаружи подорвать гератскую цитадель и освободить Дервиш Али-хана. Под этим предлогом у моего отца-покровителя взяли тридцать туманов. А в тот раз, когда Дервиша Али простили и призвали в Мешхед, мой [ныне] покойный отец из чувства единодушия поехал вместе с ним. Отец привез его в Барнабад. Там они задержались на десять дней. На средства отца ему заготовили все необходимое для путешествия: шатры, разную утварь, одежду и прочие дорожные принадлежности — всего на сумму тридцать туманов. [Отец] вместе с [Дервишем Али] поехал в Святую землю (Мешхед). * Как говорят великие... что в переводе автора [звучит так]:

Если у человека нет трех качеств,
То пригоршня золы лучше, чем он.
Это — верность друзьям, щедрость,
Сохранение тайн дорогих ему людей *.

В тот раз, когда Дервиш Али был в заключении, с моего покойного покровителя взяли сумму в двадцать пять туманов под предлогом возмещения урожая с тиулов ¹⁵⁵. А еще в те дни, когда царевич Махмуд упрочился на троне правления столицы Герат, он по подстрекательству некоторых подлых злоумышленников приказал моему отцу: “Приведи своих коней, чтобы мы могли на них полюбоваться”. Согласно приказу царевича [отец] представил своих коней пред взоры его высочества. В том числе были три коня, стоимость которых доходила: одного — до сорока пяти, второго — до двадцати семи, третьего — до шестнадцати тебризских туманов. Царевич очень расхваливал их. Те самые личности, которые были подстрекателями требования представить коней, к неудовольствию моего покойного отца, доложили царевичу, такой-то де преподносит вашему высочеству этих трех коней в качестве подарка. Царевич произнес: “Да будет процветать твой дом!” — и всех трех упомянутых коней они (подстрекатели) передали для клеймения тавром его высочества. Остальных коней вернули отцу, а мой покойный покровитель от большого стыда, [испытанного} в присутствии царевича, ничего не мог сказать по этому поводу ¹⁵⁶. [77]

наличными — 15 туманов,
зерна — 5 харваров,
сойургал с квартала Гуре-йи дарваз — 1 фард,
тиул с селения Дивандже — 1 фард,
тиул с селения Навин — 1 фард.

калмык Афрасиаб — один,
индиец Камбар — один, [78]
Махди, его мамлук — один,
Али Мухаммад, мамлук его брата — один,
сыновья Алмаса — семья.

Высокоместные правители, губернаторы, нынешние и будущие, а также борцы за мусульманскую веру [из рода] Дуррани и Бардуррани, назначенные править столицей Герат, сборщики налогов и арендаторы вилайета Гурийан отныне и впредь, почитая принятыми вышеперечисленные просьбы средоточия [79] аристократии мирзы Мухаммеда Казима, письмоводителя, таким образом, как это было постановлено и записано [выше], пусть во всех отношениях соблюдают его интересы. Благородные сановные чиновники финансового ведомства и войсковые писари армии триумфатора пусть занесут в нужные реестры содержание [этой] высочайшей благородной грамоты и в соответствии с написанным указа не нарушают, [от него] не уклоняются, примут на свою ответственность, почитая необходимым запрет и подтверждение.

В отношении исполнения указаний, [содержащихся] в повторной грамоте, [я] дал действенный приказ. Поскольку он [80] (Мухаммад Казим) принадлежит к числу аристократов нашего вилайета и к давним [нашим] слугам, соблюдайте в отношении его уважение. Если он имеет какие-то просьбы и вопросы, [надлежит] призвать его в свое присутствие, доискаться до истины, вникнуть в [суть] петиции и удовлетворить его желания. Поскольку большинство его грамот источено червями и они испорчены, пусть [сборщики налогов] поступают, соблюдая те из грамот, которые он имеет на руках, а те пункты, которых там нет, пусть поищут в подробном перечне повторной грамоты и среди записей реестров сборщиков налогов и не требуют подтвердительной грамоты. Поступая в этом отношении в соответствии с постановлением, пусть [исполнение его] почитают на своей ответственности.

Дана [настоящая] в следующем. Добрые намерения благотворителей и [людей], таящих в лучезарном сердце стремление к справедливости, заключаются в том, чтобы отличить среди равных и подобных каждого из рабов — близнецов веры, принадлежащих к этому высокородовитому семейству [Барнабади], которое с самых первых признаков [появления] сего вечного государства на страницах вселенной всегда клало голову на линию исполнительности; точно так, как кончик пера касается черты и как бумага [расстилается перед каламом], так и они отдали свое тело на приятное их душе услужение и выполнение приказаний. Подтверждением этих слов является ход обстоятельств мирзы Мухаммада Казима, письмоводителя по области столицы Герат. Он — аккорд знатности, благородства и совершенства, средоточие высшей аристократии, прямо, как буква алеф, стоит витязем на ристалище знаний. Его проницательность и ученая манера письма наводят ужас на сердца врагов государства, соприкоснувшегося с вечностью. Скрип его пера вызывает дрожь в душах врагов сего избранного [богом] царства. Поэтому с начала третьего месяца сего года, благословенного года Лошади, мы прибавляем к его ежегодному жалованью сверх основной [оплаты] сумму в пятьдесят тебризских туманов. В соответствии с фирманами его величества, вершащего справедливый суд, оригинал [грамоты] он имеет на руках, [содержание] ее записано в списках дивана и ежегодных реестрах. С начала третьего месяца сего года Лошади мы жалуем и даруем вышеупомянутому прибежищу благородства и совершенств прибавку в двадцать туманов серебра наличными и пять харваров натурой, с тем чтобы ради его свойств — верности и честности — его [жалованье] увеличилось на тридцать туманов [81] и он служил бы лучше прежнего, высказывал бы еще более удачные суждения, разрешающие трудные проблемы. Высокоместный правитель и прочие сборщики податей столицы Герат [пусть] доведут до сведения соответствующих чинов, сборщиков налогов и служащих диванов [теперешнюю] сумму жалованья, установленную вышеупомянутому средоточию аристократии в соответствии с подробным перечислением сверх основного [жалованья] и [с учетом] прибавки. Выдав деньги за счет полученных налогов, пусть они сами из своего расходного бюджета приводят ежегодно в исполнение [этот указ] в соответствии с вышеизложенным, не ставя [исполнение указа] в зависимость от подтвердительной грамоты, уберегают и охраняют этот указ от порочных изменений и преобразований. Пусть важные благородные чиновники финансового ведомства и армейские писцы победоносного войска, записав в постоянные тетради изложение грамоты этого [царского] дара, почитают [исполнение ее] на ответственности сторон.

Грамота, которую Тимур-шах государь-попечитель выдал моему [ныне] покойному [отцу]-покровителю относительно министерства земель халисе столицы Герат и ревизии их

/л. 50а/ Ввиду того что порядок в делах дивана вложен в длань усердия, рвения и опытности знающих слуг, зависит от добрых традиций пронизанных покорностью верноподданных, — а подтверждение этих слов становится очевидным на примере обстоятельств мерила благородства и совершенств, сущности высокочтимых аристократов мирзы Мухаммеда Казима, письмоводителя, — поэтому в этом краю, где луга желания воплощения аристократизма жаждут чистой воды падишахской благосклонности, а цветник его упований с порывом ароматного ветерка [ощущает] весенние благоухания с порога расположения царя, знатностью [равного] солнцу, последний, одобряя цвет и удивительный запах [усердия], с начала пятого месяца сего года Барса, соответствующего году Леопарда, вместо прибежища знатности и совершенств, средоточия высокочтимых аристократов мирзы Зийа ад-дина, прежнего везира земель халисе и составителя расчетных книг по столице Герат, возвеличил, отличил и удостоил чести среди подобных [мирзу Мухаммеда Казима]. Мы назначили его на пост везира всех земель халисе названной столицы, с тем чтобы он, поступая и Действуя подобающим образом и надлежащим манером, в силу своей рассудительности, знания дела, умения доискаться до сути и добиться преуспеяния, своим усердием, приличествующим и подходящим для обычаев и для особенностей службы, на которую он определен, проявлял бы крайнее старание и беспредельное рвение, приводя в порядок и добиваясь процветания удельных [82] земель государя, наставляя, привлекая, объединяя райатов, предоставляя блага земледельцам, [сидящим на землях] халисе, дабы ни на кончик волоса не было допущено в отношении кого бы то ни было злоупотребления или притеснения. Пусть он соберет все до последней расписки и денежные обязательства за зерно, за стоимость рабочего скота, за труд всей семьей и каждого землепашца [в отдельности] во всех местностях, которые были [в ведении] прежнего везира и заведующего землями халисе. Приведя в должный вид все пригодные для земледелия местности, пусть он неусыпно радеет, чтобы получить всевозможное умножение доходов с земель халисе.

Писано в месяце раджабе Почитаемом 1184/октябрь — ноябрь 1770 года. [83]

Послание [ныне] почившего мирзы Хусайна Бамруди, которое он написал моему покойному покровителю

Да будет вечной обитель эпистолярного слога высокого присутствия, [несущего] обилие радости благодаря красоте и разнообразию оборотов изящной речи, а также тонкостям и разносторонности образования и истинному знанию сущего. [Эта обитель] — привратницкая общества дервишей, сердцем познавших господа; своим нуном и садом (т. е. совершенством формы, граничащим с изощренностью) она вызывает отчаянную зависть [даже] в мастерской художника, изображающего внутренний мир ценителей прекрасного и феноменов памяти. После того как изъявление хвалы [адресату] позволит частице его благосклонности найти нужный путь в артериях арки виноградных лоз понимания, вызывающего желание испить вино истины, а отсвет лучей его озаряющего одобрения пронесет сияние [этого] светоча [от] самого укромного уголка кельи сердца, жаждущего раскрытия тайны и [познания] мудрости, по всему моему существу, пусть он [тогда] взглянет на мою чистосердечность и преданность, как в раскрытую книгу, [и увидит], что, в то время, когда душа [моя] была под гнетом божьей немилости, а все помыслы — в тревоге и смятении, заструился легкий зефир радости. [84]

Явился посыльный и доставил свиток, источавший аромат чистейшего мускуса,
Он принес ничтожному скитальцу послание от светоча.

О возлюбленный, ранним утром зефир приносит приятные ароматы,
Ты сказал бы, что послание твое раскрыто, подобно распустившейся розе,
Благодаря твоему искусству ювелира, работающего по жемчугу,  каждая твоя строка подобна жемчужному ожерелью,
Я завидую твоей способности на листе бумаги собирать букеты роз,
Проклятие твоей доброте, ибо из-за полировки твоими милостями
Даже цвет горя, отражающийся в зеркале [моей] души, покажется привлекательным.
[Твой] слог ежеминутно выигрывает пари у воды, [искрящейся, словно] драгоценный камень,
Неожиданная игра твоих слов стократ изощреннее буддийского храма,
[Даже] когда появляются на серебряном теле листа бумаги пересечения креста, то
Ланиты твоих письмен от этого становятся еще краше,
Я завидую каждому выражению, подобному шиповнику и жасминоликим страницам,
Ты сказал бы; “Этим сочинением он воскрешает мою душу”.
Хватит, брось свое перо, [ибо] самый воздух пронизан одами в твою честь,
По столбовой дороге добродетели всегда шагают с самого ее начала.
Да пребудет твоя благородная особа в покое
От несчастий всего света и от смуты последнего времени, как красавица в гареме. [85]

[Между нами] издавна существуют искренние связи, и [этот] лист — [свидетельство] сердечного проникновения, искреннего доверия. Весь он расшит и изукрашен по жемчужной нити калама красотами новых значений слов, высоким слогом, творчеством ума, блистательного и изящного, вызывающего безумную ¹⁶⁵ зависть у острот и выражений мудрецов нашего времени и ученых стилистов всего мира. Несмотря на отдаленность местностей, протяженность во времени, разобщенность горожан, [все это] не иссушило родник искренней привязанности, не стало плотиной в русле реки [нашей] духовной близости, и из разверстых сердец [наших], исполненных приязни по смыслу [арабского] изречения “сердца стремятся к сердцам”, постоянно сияют навстречу друг другу лучи факела [дружбы]. Прошло уже некоторое время, как имя сего забытого Вы изволили ножом забвения и небрежения стереть с полей [Вашего] блистательного разума. Несмотря на то что срочный вестник хаджи Мухаммад откровенно изложил [Вам] совершенно смятенные [мои] обстоятельства, [а] соловей [сего] немощного пера проплакал, спел и отправил [Вам], несравненному [86] господину, [письмо], Вы, зеница ока знаний и дальновидности, совершенно не вникли [в суть дела] и не озаботились украсить лужайку души сего чистосердечного созерцанием [Вашего] почерка и успокоительного послания, с тем чтобы бичом буквы каф его слов пегий конь-огонь зажег бы, как ударом гарцующей молнии, хлопок-сырец [моих] мыслей, увязших в грязи из-за вечных метаний от надежды к отчаянию ¹⁶⁶ и от отсутствия Вашего несущего радость письма. Брызги, просочившиеся из преисполненного смыслом облака [послания Вашего], возродили бы к жизни едва распустившийся благородный росток, который начал вянуть от налетевшего самума скорби [ввиду] отдаленности [от Вас] и [невозможности] с радостью послужить Вам. Прозрачный, чистейший родник [моей] жизни, который от засухи несостоявшегося обмена мнениями с [Вашей] благородной особой почти прервался, как замирает пульс у больного, близкого к кончине, от прикосновения к словам и выражениям [Вашего письма, изложенным] в прозе и стихах, словно полноводная река, излился бы в несколько рукавов. Так, [пригубив] хорошего вина, [оживает умирающий]. Не знаю, как приблизиться [к Вам], с какой дороги осела на зеркале [Вашей] достойной души пыль обиды и огорчения.

Послание покойного мирзы Мухаммада Амина, везира Каина, почившему моему благочестивому заступнику [перед богом]

Письмо, кое покойный мирза Махди Туни по прозванию Сами написал после возвращения из Герата моему покойному заступнику [перед богом]

Если, к примеру, станут чернильными все моря,
А ветви деревьев на всем белом свете обратятся в тростниковые перья,
То и тогда во всем мире даже трудом подвижников
Не удастся и вкратце записать повесть о [моей] привязанности к тебе.

Я слышал, что ты красив, дорогой,
Когда же увидел, [то понял], что ты в тысячу раз краше.

Письмо покойного мирзы Садика мунши Харати, старшего письмоводителя Шахрух-шаха, почившему моему заступнику [перед богом]

Поскольку перо [мое] предназначено живописать могущество извечного [бога], то первой своей строкой, вдохновленной [89] [примером] памятников искусства, я дерзаю [восславить] всевидящее око, охватывающее взором все заселенное земное пространство и как бы лучом света объемлющее солнечный диск. Кончик пера, украшенного орнаментом дружеских чувств, подобен острию калама Мани и Бехзада ¹⁷¹, владеющих волшебными чарами, взору похитителя любящих сердец. Из-за разрушения образчика основы изящного [стиля] переводчика круг [Ваших] доброжелателей да будет поражен видом картинной галереи Мани. Слава богу, что глаз [мой] видит [свидетельство] искренней привязанности, ибо [Ваше письмо] сняло с [моей] жизни слой растертой сурьмы рассуждений [по поводу] несущего мрак неведения. Благодаря созерцанию учтивого [Вашего] письма, источника света, я прозрел. От каскада слов, выражающих симпатию, в сознание [мое] просочилась хрустально-чистая вода доверия [к Вам]; вместо увядшей травы, заготовленной осенью, в сердце навечно пустила корни искренняя любовь [к Вам], расцветшая цветами лотоса и парсидской парротии до самых вершин.

Как прекрасно, если письмо похищает разум,
Оно пускает росток [даже] в кубке забулдыги,
Запах гиацинта исходит от каждого изгиба его буквы,
От каждой точки его струится аромат, как от мускусной железы газели.

Вняв известию о встрече с приближенными Вашего превосходительства, облеченного высоким рангом, благородным саном, обладающего похвальными свойствами натуры, многими титулами, с Вами, самой сутью родовитых и высокочтимых, великодушным собратом [по перу], да будет вечным его величие, откроюсь Вам в том — [только] разве смогу я описать, что творится в моей несчастной душе в тягостные дни разлуки, — какое уныние и тоска [90] от страстного желания [увидеть Вас] снедают [меня]. Каждый раз, когда я вспоминаю о [наших] беседах, об их оживленности, [о той поре], когда с раннего вечера до утренней зари мы проводили время друг подле друга, на душу мою нисходит нежное отношение [к Вам], к горлу подступает поток слез.

Росток нашей дружбы не завянет осенью,
Наше знакомство — вечно цветущая весенняя роза.

Послание покойного мирзы Али Риза-хана Исфахани, начальника финансового ведомства, моему почившему заступнику [перед богом]

Да будут неизменными райские сады изобилия добрых помыслов высокопоставленных приближенных [Ваших], исполненные праведности и благодетельности, славные своими добрыми делами и благотворительностью, [являющиеся] самой сутью благородства и величия, собрата по должности мирзы Мухаммеда Казима, да будет вечным его счастье. Капли, [струящиеся] из облака благодеяний всеблагого господа, и несущий изобилие весенний зефир божьей милости придают всевозможным цветам гамму красок и запахов и являют собой радость и веселье. Да будет цветник [Вашего] здоровья, благополучия и счастья избавлен от суровой осени событий нашего печального ущербного времени и от увядания. Чаша [моего] сердца, полнящегося любовью [к Вам] и страстно жаждущего встречи, переполнилась вином изнуряющего терпения настолько, что изъяснение свойств такого состояния не вмещается в форму письменного изложения и сосуд разъяснения. Иносказания настолько не пользуются вниманием, что, собранные по бедности рассеянных умов, они обычно попираются сыновьями нашего времени. Сие не может быть достойно и соответствовать страницам, исполненным искренней любви и единодушия. Поэтому ради [нашей] подлинной дружбы и привязанности для [Вашего] сведения и [внесения] ясности сделан перевод (т. е. описано восприятие событий) сияющему разуму [Вашему], который сохраняет в памяти действительные обстоятельства, не открывая рта [91] для изложения известных истин, так как “обычай незнакомых — сблизиться, правило своих — отчуждение”. /л. 54б/ Прибыл сын Мухаммада Халила. Он выражает безмерное сочувствие собрату по должности, следуя путем дружбы.

Нужно всегда иметь истинный взгляд на действительное положение вещей, ставя целью обращать внимание на [все] случающиеся важные события, кроме духовных.

Да проведет он остаток дней, пребывая постоянно в величии, благополучии и благочестии.

Письмо покойного мирзы Абдаллы сына мирзы Садика мунши, который после своего отца был письмоводителем Шахрух-шаха, моему покойному заступнику [перед богом]

Никогда не ошибающийся друг и искренний доброжелатель! После упоминания традиционных похвал и славословия, что является обыкновением особо доверенных друзей и молящихся за ослабевших в вере, пусть [адресат] взглянет на [сию] страницу привязанности и лист посвящения. Если кипарис расспрашивания о многочисленных трудностях жизни сего пронизанного мыслями дружбы распрямит свой ствол в местности, изобилующей ручьями чистого разума, [то узнает, что пишущий эти строки] продолжает оставшуюся заемную жизнь и блуждания по пустыне истинного полезного существования в качестве приближенного к высокой особе. Остаюсь покорнейшим просителем Ваших посланий и распоряжений.

Письмо покойного мирзы Мухаммад-хана, гератского письмоводителя, моему почившему заступнику [перед богом], да простит Аллах им обоим их грехи

/л. 55а/ Защитник искренних приверженцев, опора любящих и много повидавших, свет очей преданных, то есть я хочу сказать — наилучшая роза во всем роде людском, [образец] любви, плодоносное древо благожелательности, стержень, вокруг которого объединяется клан великих, лучший представитель семейства уважаемых, пребывающих под сенью упования; по просьбе истинных друзей он обычно бывает председателем общества удачи и центром внимания союза здоровья, благополучия и счастья. Он — тот, кто воздерживается от неподобающего и недозволенного и наслаждается тем, что можно и должно. Преодолев несколько перевалов с целым караваном-вереницей обращений, пусть он взглянет на страницу [моего] доклада [оком] благоприятного ответа, осененного чувством искренней дружбы, которая является постоянной обязанностью твердо убежденных, а знающий обстоятельства (т. е. господь) — свидетель этого моего слова о том, что страстное желание познать щедрость [Вашу] неотделимо от наивысшего ликования. [Эти чувства] до такой степени овладели [Вашими] поклонниками, что описание малой частицы силы такого желания невозможно вместить [в самую большую емкость], кроме как лишившись разума ¹⁷², если того пожелает великий Аллах. Щедрый на милости господь всеобъемлющей милостью своею вскорости наилучшим образом осчастливит [Вас] и одарит постижением этого его великодушия.

Послание известного каллиграфа мирзы Абдаллы по прозванию “Очарованный” моему покойному заступнику [перед богом], да простит Аллах их обоих

Послание покойного мирзы Амир-хана, сына Ака Али Харати, моему почившему заступнику [перед богом]

Ханы гератского аймака всегда были преисполнены всемерного расположения и дружбы к моему покойному благочестивому отцу — заступнику моему [перед богом]. От каждого из них очень часто приходили послания. /л. 55б/ Однако, поскольку это были люди, обитавшие в горных местностях, их письма не обладали такой связностью и не были записаны, за исключением писем покойного Шади-хана старшего, правителя джамшидов, так как мулла Исма'ил, судья племени джамшиди, был каллиграфом, обладавшим совершенным почерком, учился в Барнабаде вместе с покойным заступником моим [перед богом]. Они вместе ходили в школу.

Вот послание из числа написанных его почерком.

Письмо покойного Шади-хана, хакима [племени] джамшиди, моему почившему заступнику [перед богом]

Капли из облака благоволения преславного господа, весна, украшающая лужайку жизни и бытия, Ваше превосходительство, высокоместный, похвальных качеств и одобряемых свойств [человек], особа высокого сана, в изобилии наделенная лучшими чертами характера и добродетелями, потомок благородного и славного [рода], собрат по должности, да будет [жизнь Ваша] усыпана всякими розами, приносящими радость и веселье!

Украсив страницы дружбы и единения убранством полновесных похвал, сошлемся на удовлетворение [нашей] просьбы, [которое] основывается на едином мнении: [наша] приязнь и искренние взаимоотношения — это букет из цветущего сада, а Ваше послание, услаждающее душу и содержащее знаки любви, уведомляет об обстоятельствах [нашего] согласия и дружеских отношений, [94] каковые и пишущий сии строки испытывает пером дружбы. В благоприятнейший час, когда [мой] взор ожидания был обращен на столбовую дорогу, по которой прибывают чтимые достославные и ценные послания, [Ваше письмо] стало причиной умножения вещества [моей] радости и веселости. Три харвара пшеницы и пятьдесят маннов риса, которые Вы послали, [мною] получены. Не знаю, какие надо иметь таланты и дарования, каким языком умолять о прощении за причинение беспокойства столь родовитой особе. О собрат по должности, любой кочевник не успокоится, пока не надоест горожанину, подобно тому, как рассказывают. Во времена его святейшества, прибежища посланнической миссии пророка, да благословит Аллах его и [весь] род его, один из арабов-кочевников по имени Захир каждый раз, как приходил в город, приносил в виде подношения его святейшеству что-либо из даров пустыни. А когда Захир возвращался, тот почтенный снаряжал его всем необходимым для путешествия и при этом говаривал: “Пусть Захир остается кочевником, а мы — горожанами. Нынче мы [помогаем] кочевникам, а Вы — нам, горожанам”. И так продолжалось и при дедах наших, и при отцах. Нынче, в силу умножения нашего единодушия и принимая во внимание наше содружество, я нарек своего сына Мухаммад Ризой в честь Мухаммада Ризы, сына господина [моего]. К Вам я направил верного человека Шахверди, дабы Вы ради света очей [Ваших] мирзы Мухаммада Ризы соизволили приложить скрепляющую печать из числа прочих своих печатей для подтверждения имени тезки, а Шахверди в скорости отпустили бы. Более я Вам докучать не стану. Постоянно взором упования буду глядеть на Ваши обстоятельства, несущие отпечаток благополучия, и ждать Ваши распоряжения, если захочет того великий Аллах. По просьбе и желанию любящих друзей и искренних откровенных почитателей пусть он (т. е. адресат) пребудет в безграничном счастье!

/л. 56а/ Послание покойного муллы Исма'ила джамшиди Сафари, ранее упомянутого в приведенном [выше] письме, к моему почившему заступнику [перед богом]

Воздавая хвалу и славословие, которые украсили форму приветствия, подобно тому как румяна правдивости освежают чело аскетов монастырской общины, вознося традиционные похвалы и молитвы, кои выявляют и обнажают способ их изъявления, подобно тому как облик посвященных в божественную тайну [выступает] из-под [маски] лицемерных сомнений и колебаний, страница письма, впитывающая написанное, объясняет, что дружеское и изящное послание посредством пера искусного достойного Сахба-на ¹⁷³, наносящего тонкий узор, коим ныне [по отношению к сему лицу] были проявлены забота, любезность и внимание, явилось факелом, озаряющим келью молитвы и просьбы. Лучи его радиальных букв осветили непроглядную тьму мольбы, подобно белой восковой свече, они озарили сокровенные уголки [моей] преданности и привязанности. От созерцания их красоты дети рая, совершенно пристыженные, /л. 56б/ прошествовали в святая святых воображения, дабы снискать расположение глубокомысленных верных друзей. Оно явилось истинным наслаждением сада желаний, преуспеянием розария искусства. Где [взять] крупицу ветерка возможности [для подражания], как благодарить сверкающее солнце за его блеск. Надеюсь, что всегда озаряющее мир яркое сияние [Вашей] высокостепенной особы, даруя свет оранжерее благосостояния истинно верующих, как ближних, так и дальних, будет ласкать друзей и взращивать малых, хотя столбовая дорога переписки настолько сузилась из-за атак витязей арены изощренности, [96] что желание [написать письмо] нельзя доверить ни творчеству следующих стезей учтивости, ни труду соперничающих со знатоками обычаев и традиций, [и] нет возможности добраться до обители изъявления страсти, найти ход к достойным благородным людям. Наконец, ввиду крайней степени [моего] страстного желания, в том смысле, что, быть может, мне при помощи нескольких упомянутых слов, пройдясь по кромке ковра благородных помыслов, удастся подойти к священному месту — к озаряющей душу [Вашей особе], аз, грешный, не заботясь о последствиях этого поступка, осмеливаюсь на дерзость. Молю о том, чтобы под воздействием моей просьбы райские кущи Ваших желаний, окропленные грозовым облаком животворящего пера, увлажнились и зацвели, [а] воздаяние за службу [Вы] включили бы в число милостей и знаков внимания, ибо оказание их выявляет искренность намерений.

Письмо покойного мирзы Исма'ила, везира Мешхеда ¹⁷⁴, моему почившему [отцу]-покровителю, да простит их Аллах

[Сей] мученик-пьяница кабачка почетной встречи ¹⁷⁵, опьяненный кубком страсти достижения благородной и дарующей радости беседы [с Вами], вслед за закладкой фундамента единения и союза, после выполнения обряда, [показывающего] искреннюю любовь и привязанность, имеет сообщить [Вам], украшенному [божьей] милостью сановному, высокопоставленному приближенному [господина нашего], славного милосердием и благодеяниями, благочестивейшему и признательнейшему, квинтэссенции аристократического рода, лучшему представителю благородного клана вождей, гордому, знаменитому почитаемому моему повелителю, что [Вы] изволили переслать [мне] прозрачную вкусную воду половодья доверия и единства [нашего], брызги облака калама дружбы, каплю почерка уважаемого властелина [моего] — то есть письмо, изъявляющее приязнь, украшенное благорасположением, [свидетельствующее] о прочных дружеских узах [между нами], которое по прошествии веков забвения и исчезновения [моего] из [Вашей] памяти начинается с упоминания обо мне. В момент, когда лужайка бытия искренне любящих Вас (т. е. пишущего сии строки) сбросила [на землю] листья и плоды свежести и веселья из-за засухи неполучения капель весеннего дождя с дружеского пера [Вашего] (а они в саду [моей] жизни являются заменой живительной влаги), рано поутру там, /л. 57а/ где только что распустившиеся листья сделали первый вдох, ввиду отсутствия разноцветных роз-писем поднялись до Сатурна жалобные стоны потерявшего покой соловья-сердца — вместилища симпатии [к Вам] (подобно тиглю с горячей ртутью, оно погнулось, раскалилось и трепетало). [И тут] на голову истомленных жаждой [странников] по пустыне удивления хлынул дождь. Он освежил, оросил, напоил и заново окрасил яркой зеленью луг помертвелого бытия моего, и оно снова возродилось и приобрело [97] непомерную радость. Уведомление относительно денег в сумме четырех туманов наличными, требуемых управляющим с еврея Исмаила, о взыскании их и пересылке в столицу Герат [полученo]. Хотя вышеупомянутый находится в весьма стесненных обстоятельствах и является должником, но, с божьей помощью, так или иначе с него взыщут и отошлют наличную сумму, требуемую управляющим, до последнего динара. Я надеюсь, что постоянно заветное желание любящих [Вас] благодаря велеречивости васитских попугаев наполнит ласковое перо чистейшим сахаром. Вы не откажете мне в милости написать и изложить благополучный ход [Ваших] дел и указать, какие надлежит отсюда оказать [Вам] услуги.

Послание покойного муллы Фулада Каини, письмоводителя покойного мирзы Бука-хана, моему покойному благочестивому [отцу]-заступнику [перед богом]

Выровняв строки посвящения, уплатив долг [своей] преданности, довожу до Вашего сведения мнение, ясное, [как] блеск взошедшей луны, о том, что вот уже много времени прошло, как [Вы], уверенный в моей преданности, стерли мое имя с полей [своей] сверкающей души, озаренной благосклонностью, не изволив доныне отправить никаких известий о нынешних событиях, благоприятных, радостных и счастливых. Ввиду прочных устоев дружелюбия и постоянного единства [наших родов] из поколения в поколение я все время пребываю в готовности со всей радостью услужить Вам. Отчаявшись [получить весть], я сунул голову в ворот удивления: с какого это перекрестка плотный слой пыли осел на поверхности [Вашей] души, что Вы вдруг меня — близнеца самой верности — присоединили к ряду забытых [Вами]. Я надеюсь, что, кроме забывчивости и занятости, нет иной причины. И хотя Ваши слуги (т. е. пишущий сии строки) пребывают в немилости, я непоколебимо следую путем веры и чистосердечия.

Тебе не доведется услышать, как мы скажем: “Брось друзей”,
Если даже ты меня не любишь, я говорю тебе: “Да, [я твой друг]”.

Послание его сиятельства покойного мирзы Бука-хана, правителя Каина ¹⁷⁶, моему почившему заступнику [перед богом]

До той поры, пока небеса благосклонны к Вам ¹⁷⁷, да будет прочным и постоянным [Ваш] достаток. /л. 57б/ Да пребудут неизменными чистые просторы райского розария души сановного, высокоместного, благочестивого, благодетельного, важнейшего из великих, наипочтеннейшего, средоточия добродетелей, собрата по положению мирзы Мухаммада Казима, да увековечится его величие, да будут [они напоены] свежестью цветов бодрости, радости, веселья и удачи. Украшенные пышностью цветника и богатством чести весеннего сада, да пребудут райские сады великой славы и могущества [98] под сенью обильного дождем облака милостей и благодеяний всесвятого творца вдали от вреда случайностей фортуны.

Связав букеты приветствий и отобрав украшения, [подобающие] обычаю любви и верности, что является правилом собирателей роз в саду дружбы, пусть [адресат] взглянет на страницу [нашего] единства. Подробности обстоятельств и ход событий в наших краях таковы, как они чистосердечно описаны в письме рабов беглербека. Если бы и я что-либо написал [об этом], то, кроме повторения, многословия и надоедания Вашему высокопревосходительству, [сие] не дало бы иного результата. Нетерпеливое стремление [к Вам], желание встретиться, зимняя сердечная тоска сего обездоленного были умерены и успокоены радостью цветника мыслей о духовном свидании [с Вами] и прогулкой по розарию драгоценных, несущих удовольствие писем. Поэтому я радуюсь, что, вытащив розу [моей] мольбы из букета просьб, [господь] преподнес ее Вам, дарующему ликование. Я жду, что райские кущи нашей души не будут лишены капель из облака красноречивого [Вашего] пера, что не останутся бесплодными труды надежды жаждущих [получить] от ангела-вестника вверенный [ему] ответ на письмо, отмеченное заботой.

Послание его сиятельства покойного Али Мардан-хана зангуи, правителя Тебеса ¹⁷⁸, моему почившему благочестивому заступнику [перед богом]

От порыва ветерка, доносящего ароматы амбры, изобильной божеской щедростью, да пребудет вечноцветущим и всегда свежим лепесток бытия дружелюбного, сановного, высокопоставленного, милосердного Вашего высокопревосходительства, благочестивого, почтеннейшего, достохвального, родовитого аристократа, главнейшего из письмоводителей, да увековечится его величие и в соответствии с просьбой его друзей да сопутствует ему в обоих мирах удача в достижении поставленных целей и исполнении желаний.

Вслед за высказыванием цепи многочисленных приветствий и [выражением] глубокого желания достичь [с Вами] встречи, изобилующей очевидной пользой, [автор] возлагает надежду на благожелательное дружеское отношение [Ваше] и высказывает серьезное соображение, воздействующее [как] эликсир братства, что почтенный обмен мнениями и известное послание, написанное и отправленное при посредстве сановного собрата по должности Абд ал-Джаббар-бека, получено мною и [меня] /л. 58а/ обрадовало. То место письма, где [Вы] уведомляете о добром здравии [Вашем], стало источником моей радости и счастья. Нынче, когда его превосходительство, квинтэссенцию аристократии мирзу Мухаммеда Ибрахима, кстати, направили исполнять обязанности уполномоченного высокочтимого наместника, степенью близкого небесной сфере, [автор] почел необходимым написанием [сего] [99] свидетельства расположения [к Вам] привести в движение узы дружбы, напомнить о себе и обеспокоить [Вас] изъяснением обстоятельств. Во всяком случае, по доброй традиции друзей — сохранить доброжелательство — пусть он соизволит, если захочет великий Аллах, изыскать способ, чтобы осуществить свое намерение возвратиться, поскольку он был уверен, что от того дела не сможет уклониться и собирался следовать путем единства. Более по этому поводу не надоедая, автор надеется, что, постоянно отворяя врата переписки и обмена посланиями, Вы напомните друзьям [о себе], написав сообщение о действительном положении дел и отправив [сведения] о происшедших здесь важных событиях.

Послание его сиятельства покойного Абд ал-Али-хана, хакима Туршиза, моему [ныне] почившему покровителю

Поскольку весна — отрада всего света и весенний период всегда и везде вызывает зависть к базилику и цветам, да пребудет неизменным луг славы, богатства, радости и розарий счастливого бытия рядов прислужников [при особе], щедрой в благочестии и благотворительности, отпрыска великого славного рода, самой гордой семьи, образца достоинств, собрата по положению мирзы Мухаммада Казима, да сохранится при нем обилие весенних благ, да будет дело его украшено тюльпанами и розами, да обретет он покой, да осуществятся его чаяния и да минуют его осенние невзгоды ударов судьбы.

Украсив чело свидетеля преданности и дружбы, автор имеет сообщить [свое] мнение о потребности благорасположения [к Вам] и обнажить [свое] сердце, озаренное любовью. Я удостоился чести и счастья получить фирман, [носящий] печать блеска благородной дружбы, изучил [Ваше] высокое суждение, которое Вы отправили с многоуважаемым Ака Джа'фаром, глашатаем саркара, относительно побега Вашего гуляма абиссинца по имени Мубарак. Упомянутый Мубарак перед прибытием Ака Джа'фара здесь проезжал, направляясь в сторону Святой земли (Мешхеда). [Вашему] собрату по должности нужен фирман [относительно] Мубарака. Если бы Ваше послание пришло ранее того, как он находился в наших краях, если бы его и не было, то я все равно заковал бы его в цепи и отослал бы к Вам. Во всяком случае, с подробностями этих обстоятельств нынче также ознакомился Ака Джа'фар, он Вам их изложит. А относительно поимки упомянутого Мубарака в свете дружеских отношений [наших] я теперь также, если того пожелает великий Аллах, предприму необходимые старание и усердие, ни в коем случае не допуская промедления. /л. 58б/ На стезе дружбы и в силу искренней приязни необходимо постоянно подкреплять отношения любви и братской привязанности отправкой писем, уведомлением об истинном положении дел и обращением с делами, не терпящими отлагательств. [100]

Послание его сиятельства покойного благочестивого Мир Ма'сум-хана араба племени хузайма моему покойному набожному заступнику [перед богом]

Пусть секретариат вашей милости пребывает всегда в радости и преисполнен ликования, [а] средоточие рода знатности и чистоты, парфюмер семейства сановитых, отмеченный печатью письмоводителя высокого ранга, брат по положению мирза Мухаммад Казим, да увековечится его величие благодаря блеску и гибкости его речи, тонкости и разносторонности его образования и познаний, [да станет он] укрытием кружка страстных сердцами и мудрых людей, да позавидуют ему в художественной студии сокровенного люди честные и с изысканным вкусом. Сотворив приветствие и воздав дань традиции, напомнив о единстве и очевидном родстве душ, автор полагает необходимым сообщить, что в тот момент, когда душа опечаленного и расстроенного создателя ввиду отсутствия известий об обстоятельствах того достохвального [человека] была в смятении и волнении, зефир веселья затрепетал и доставил услаждающее душу известие, что [их светлость] направили высокодостойного сотоварища, собрата по должности Абд ал-Джаббар-бека. Брошенный [Вами] луч прибытия [Абд ал-Джаббара] словно бы извещал о том, что на лужайке, источающей аромат величия в полноводном краю знатности, зацвела и распустилась роза, и радость поселилась в сердце [Вашего] друга. В то время, когда высокопоставленный Араб Кули-бек, человек высокодостойного и почтенного Али Мардан-хана, намеревался направиться к господину беглербеку, чтобы уладить дела, я решился обеспокоить Вас. Известно, что ввиду связей из поколения в поколение и в силу доброжелательства, которое является врожденным качеством натуры того достохвального, он не воздержится от изъявления своего благорасположения, а надобности в каких-либо поручениях [у меня] нет ¹⁷⁹.

/л. 59а/ Согласно смыслу стиха:

О высокочтимый, что это ты похваляешься горстью праха великих [мира сего],
Думай о своих личных заслугах, забудь о своем знатном роде —

и поскольку цель этих заметок, этих “Памятных записок”, [рассказать] о людях, близких моему сердцу, и обратиться к потомкам и родственникам, я не останавливаюсь на подробностях. Даже за написанное мною в соответствии с высказыванием моего покойного покровителя мирзы Абу Талиба, имевшего поэтическое прозвание Ма'ил, которому [принадлежит] строка:

Свое невежество подтверждают те,
Кто составляет генеалогическое древо своих предков, —
я боюсь упреков критиков и злословия насмешников.
*Те, кто связывает свою славу с именем предков,
Подобны собакам, обрадовавшимся кости. [101]

Воистину,

Если ты станешь гордиться благородными предками,
Ты прав; увы, однако, они породили дурное*.

Комментарии

120. После л. 38а текст продолжается на л. 40а, так как л. 38б не заполнен, а л. 39аб относится к переписке автора и должен быть помещен между л. 106 и 107.

121. Коран 26₈.

122. Коран 73₂₀.

123. Букв. “Чем ближе запрет, тем дальше осуществление”. Под запретом разумеется малая степень родства.

124. Коран 2₁₇₇. Последние четыре строки грамоты написаны по-арабски. Заключительную формулу ср.: Бухарский вакф XIII в., с. 73, стк. 191 — 197.

125. Почерк насталик — наиболее распространенный на персидской почве.

126. Надир-шах был убит в июне 1747 г. под Хабушаном (в Хорасане).

127. Мухаммед Риза Барнабади по-разному интерпретирует слово аймак. Здесь — как имя собственное. Ср. ниже, примеч. 154. Под “периодом здешней сумятицы” автор подразумевает полосу феодальных усобиц, вспыхнувших вслед за убийством Надира.

128. Т. е. скончался.

129. Хронограмма составляет число 1220. Очевидно, эта хронограмма относится к другому событию.

130. В обоих случаях = 1160.

131. Ахмад Джам, или Ахмад-и Джам,— полное имя Абу Наср Ахмад б. Абу-л-Хасан ан-Намики ал-Джам (1049—1142). Особо почитаемый мазар этого шейха находится приблизительно на половине пути из Герата в Мешхед. Он дал название городку, существующему до наших дней,— Турбат-и Джам.

132. Сочинение Бахр ал-ансаб см. рук. С 1861, л. З6а—59б собрания ИВАН СССР (КИНА № 292).

133. См. ниже, л. 77б (текст и перевод).

134 Ахмад-шах Дуррани, 1747—1773 гг. правления. Завоевание Герата в 1750 г. стоило Ахмад-шаху больших усилий, см.: Ганковский. Империя Дуррани, с. 19.

135. Хронограмма составляет число 1181.

136. Мирза Ахмад Наджм Второй — полководец Наджм ад-дин Йар-Ахмад Исфахани (ум. в 1512 г.), осуществлявший подчинение Средней Азии власти сефевидского шаха Исмаила. Почетное прозвание Наджм Второй было ему присвоено при назначении его на пост главного везира в отличие от предшественника Наджм ад-дина Заргара — Наджма Первого (Наджм — букв, “звезда”). Ср. Болдырев. Зайн ад-дин Васифи, с. 328, примеч. 185. О значении термина “векил” см. выше, примеч. 44.

137. Хабиб ас-сийар — историческое сочинение Гийас ад-дина б. Хумам ад-дина Мухаммеда, известного как Хондемир (1475—1536). О Тарих-и алам-ара-йи Иран см. выше, примеч. 51.

138. Фарах — город примерно в трехстах км к югу от Герата на дороге к Кандагару. Исфизар назван Хафиз-и Абру в 20 фарсахах от Герата по дороге на Фарах (Xафиз-и Абру, с. 40), т. е. в районе Себзевара (нынешнего Шинданда).

139. Надир-шах Афшар, см. выше, примеч. 113; Али-шах в исторической литературе обычно именуется несколько иначе — Али-Кули-хан или Адил-шах, племянник Надир-шаха (1747—1748). Его правление продолжалось всего несколько месяцев, власть признавалась фактически только в районе Мешхеда. Шахрух-шах, внук Надира, правивший в Мешхеде (1748—1796, с 1754 г. в качестве вассала Ахмад-шаха Дуррани), об Ахмад-шахе см. выше, примеч. 134.

140. Тимур-шах Дуррани, 1773—1793 гг. правления.

141. Земли халисе при Сефевидах — государевы домены. Подробно об этом виде землевладения см.: Minorsky. Tadhkirat al-muluk. Commentary, с. 147—148.

142. Район Инджиль *** упомянут Хафиз-и Абру. Среди селений, принадлежащих к этому булуку, названо селение Джабраил (Xафиз-и Абру, с. 18).

143. После этих слов оставлено незаполненным место для трех строк. О Дервиш Али-хане ср. ниже, л. 46б, 47б—48а (текст и перевод). Ср. также Бларамберг. Обозрение, с. 285.

144. Более точно установить местоположение крепости Марс не удалось.

145. Одно слово неразборчиво.

146. Джарийе — служанка в доме.

147. Листы перебиты: после л. 44б следует 46а.

148. Любопытно, что в Зиб-и тарихха к этим же годам относится сообщение о слуге-калмыке по имени Афрасиаб. Он исполнял обязанности посыльного при царевиче Хумайуне в период борьбы того за власть с Тимур-шахом (см.: Хусайн Али. Украшение летописей, л. 14а, пер. Волошиной, с. 36). Возможно, имеется в виду то же лицо, что и упомянутое нашим автором.

149. Саркар — управляющий; иногда иносказательно — шах. В частности, здесь имеется в виду, что слуга не хотел жить во дворце шаха, убегая в дом отца автора, который считал своим родным домом.

150. Xарвар — букв. “вьюк осла” — в Средней Азии считался равным 170—175 кг (Давидович. Материалы по метрологии, с. 106), в Иране примерно 300 кг; в Кандагаре XVI в.— 250 кг (Хинц. Мусульманские меры, с. 43).

151. Селение Навин булука Инджиль упомянуто Хафиз-и Абру (с. 18).

152. Очевидно, имеется в виду хаджи Каримдад-хан Дуррани, упоминаемый также в “Хронике” Махмуда ал-Хусайни, л. 460б.

153. О функциях и должности глашатая (в нашем тексте — чарчибаши) см.: Ганковский. Империя Дуррани, с. 54. Как видим по нашему тексту, помимо функций передачи шахских фирманов носитель этой должности исполнял поручения, близкие к обязанностям стражников-телохранителей.

154. Здесь, как и на л. 42а, аймак — имя собственное.

155. Тиул — временное условное пожалование земельного владения.

156. Последние две с половиной строки на л. 47б оставлены незаполненными.

157. В тексте грамоты “наибы”.

158. Термин хавали употребляется в нашем сочинении в значении “двор”, “хозяйство”. Мухаммед Риза упоминает о большом и малом хавали в Герате, о хавали в Барнабаде. Мы переводим этот термин словом “подворье”, которым в начале XIX в. в России обозначалась обособленная хозяйственная единица как в городе, так и в деревне.

159. Возможен также перевод: “жаждущий встречи с минаретом”.

160. Т.е. заверяет в искренней дружбе.

161. Под скатертью подразумевается лист письма.

162. Далее перебитые листы 45аб.

163. Букв, “страдальцев кабачка истины”.

164. Тарикат — путь духовного совершенствования суфиев.

165. Букв, “столпотворение в день Страшного суда”.

166. Букв. “вверх-вниз”.

167. Букв, “в саду приема содержателей молелен [сего] царства и в розарии прибытия (т. е. в раю)”.

168. Букв. “знатоков божественной страны”.

169. Букв, “связывающих букеты роз”.

170. Букв. “просителя приюта искренности”.

171. Имя самого знаменитого персидского художника-миниатюриста, уроженца Герата (род. в середине XV в., ум. в 1536-37 г.). Биографию см.: Персидские миниатюры, с. 15. В персидской литературе Бехзад часто выступает как “идеал художника” (см. комментарии Заходера: Кази-Ахмед. Трактат о каллиграфах и художниках, с. 58, примеч. 2).

172. Букв, “кроме как передав блеск внутреннего разумения”.

173. Имя человека, вошедшего в поговорку благодаря своему красноречию.

174. Употреблено слово агдас *** букв. “наисвященнейший”, эпитет города Мешхеда. В других местах текста встречается также выражение ***, букв, “наисвященнейшая земля” (переводим как Святая земля). Ср. л. 35б *** — Священный Мешхед и примеч. 21.

175. Автор письма хочет сказать, что он так же мучительно жаждет встречи с адресатом, как пьяница стремится в кабак, чтобы избавиться от мучений похмелья.

176. Каин — город примерно в 270 км к юго-западу от Герата на караванном пути из Мешхеда в Керман или Захедан, ср. Бларамберг. Обозрение, с. 30.

177. Букв. “до той поры, пока просторы небесного цветника обращены к вечноцветущим розам”.

178. Тебес — город примерно на половине пути из Мешхеда в Йезд, на границе с пустыней Дешт-е Кевир.

179. Последние четыре с половиной строки на л. 58б не заполнены. На л. 59а продолжается повествование об отце автора, прерванное включением в текст копий грамот и писем (л. 48а—586).

Текст воспроизведен по изданиям: Мухаммад Риза Барнабади. Тазкире. М. Наука. 1984