ИОСАФАТ БАРБАРО. ПУТЕШЕСТВИЕ В ТАНУ. Предисловие. DrevLit.Ru - библиотека древних и средневековых рукописей

ИОСАФАТ БАРБАРО

ПУТЕШЕСТВИЕ В ТАНУ

§ 1. Здесь начинается рассказ о вещах, виденных и слышанных мною, Иосафатом Барбаро, гражданином ¹ Венеции, во время двух моих путешествий: одного в Тану и другого в Персию.

§ 2. Земля — как с величайшей ясностью доказывают геометры — настолько же мала по сравнению с небосводом, насколько мала точка, поставленная в середине окружности. К тому же, большая часть земли либо покрыта водой, либо неумеренна по климату из-за излишнего холода или жара, а поэтому обитаемая ее часть еще гораздо меньше. И все-таки слабость человека такова, что найдется лишь немного людей, которые видели бы хоть сколько-нибудь значительную часть земли, и, если не ошибаюсь, ни одного, кто видел бы ее всю целиком.

Из тех же, кто в наше время видел достаточную ее часть, большинство составляют купцы и люди, отдавшиеся мореплаванию. В обоих этих занятиях, искони и до сего дня, настолько отличались мои отцы и предки венецианцы, что, полагаю, можно поистине сказать: в этом им принадлежит первенство. Кроме того, теперь, когда Римская империя уже не владычествует повсюду, как это было раньше, а разнообразие в языках, обычаях и религии раскололо земной мир, большая доля той малой части земли, которая обитаема, оставалась бы вовсе неведомой, если бы венецианская торговля и венецианское мореходство не открыли ее.

§ 3. К числу людей, которые в наши дни кое-что повидали, можно по справедливости отнести и меня, потому что всю пору моей молодости и добрую долю старости я провел в далеких краях, среди варварских племен, совершенно чуждых всякой цивилизации и нашим обычаям. Среди них я испытал и увидел множество вещей, которые, не будучи в ходу у нас, быть может покажутся выдумкой в глазах тех, кто, так сказать, вовек не выходил за пределы Венеции. Это собственно и было главной причиной, [137] почему я никогда не стремился описывать виденное и даже много говорить о нем. Но теперь, понуждаемый просьбами лица, имеющего власть приказывать мне, и убедившись, что вещи как будто еще более невероятные описаны у Плиния, ² у Солина, ³ у Помпония Мелы, ⁴ у Страбона, ⁵ у Геродота, ⁶ у Диодора, ⁷ у Дионисия Галикарнасского, ⁸ затем у других, более новых авторов, таких, как Марко Поло, ⁹ Николай Конте, ¹⁰ оба наши венецианцы, или англичанин Иоанн де Вандавилла, ¹¹ и, наконец, у современных нам писателей, каковы Пьеро Кверини, ¹² Альвизе да Мосто ¹³ и Амброзио Контарини, ¹⁴ — я не могу не написать о том, что я видел. Я делаю это во славу господа бога, который спас меня от бесконечных опасностей; для удовлетворения того, кто заставил меня писать; на пользу, в какой-то мере, людям, которые поедут после нас, особенно если они будут странствовать по местам, где я побывал; для удовольствия тех, кто ищет приятности в чтении о неведомых вещах, а также в поддержку нашего города, если в будущем ему понадобится послать кого-либо в те страны.

Итак, я намерен разделить свое повествование на две части. В первой я расскажу о путешествии в Тану, во второй — о путешествии в Персию. Однако ни в той, ни в другой я не буду говорить — за, редким исключением — ни о трудностях, ни об опасностях или неудобствах, с которыми мне приходилось встречаться.

§ 4. В 1436 году я предпринял свое путешествие в Тану, где год за годом и оставался в течение целых шестнадцати лет. Я объездил те области, как по морю, так и по суше, старательно и с любопытством.

§ 5. Равнина Татарии ¹⁵ представляется человеку, стоящему посредине, в таких границах: с востока она имеет реку Ледиль; ¹⁶ с запада и северо-запада — Польшу; с севера — Россию; с юга, там, где земли обращены к Великому морю, ¹⁷ — Аланию, Куманию, Газарию; ¹⁸ последние страны все граничат с Забакским морем. ¹⁹ Итак, равнина эта лежит между названными пределами.

§ 6. Для того чтобы меня лучше поняли, я поведу рассказ, двигаясь вдоль Великого моря, частью по его побережью, частью же по более глубоко расположенным землям, вплоть до реки Эличе, ²⁰ которая находится уже за Каффой, ²¹ примерно в сорока милях от нее. Перейдя эту реку, идут по направлению к Монкастро. ²² Там находится Данубий, река знаменитейшая. ²³ О местах еще дальше отсюда я уже не скажу ничего, так как они хорошо знакомы.

§ 7. Название Алания ²⁴ произошло от племен, именуемых аланами, которые на их собственном языке называются «Ас». ²⁵ Они — христиане и были изгнаны и разорены татарами. Страна лежит на горах, на побережьях, на равнинах; там есть множество курганов, насыпанных руками человека; они возведены как знаки погребений. Каждый имеет на вершине большой камень с [138] отверстием, куда втыкают крест, сделанный из другого, цельного камня. Эти курганы бесчисленны; в одном-то из них, как мы узнали, и был спрятан большой клад.

§ 8. В те времена, когда консулом в Тане был мессер Пьетро Ландо, приехал из Каира один человек по имени Гульбедин. Он рассказал, что в бытность свою в Каире слышал от какой-то женщины-татарки, что в одном из подобных курганов, называемом Контебе, ²⁶ Аланы спрятали большое сокровище. Эта самая женщина даже сообщила ему некоторые признаки как холма, так и местности. Гульбедин принялся раскапывать курган; он проделал несколько колодцев, то в одном месте, то в другом. Так он продолжал копать в течение двух лет, после чего умер. Люди пришли к заключению, что он только по неспособности не сумел отыскать тот клад.

§ 9. В связи с этим в 1437 году, в канун дня св. Екатерины, ²⁷ в Тане собрались семеро из нас, купцов, в доме Бартоломео Россо, гражданина Венеции. Там были: Франко Корнарио, брат покойного Якобо Корнарио из банка; Катарин Контарини, который впоследствии торговал в Константинополе; Дзуан Барбариго, брат покойного Андреа из Кандии; Дзуан да Валле, который умер капитаном фусты ²⁸ на озере Гарда; это он в 1428 году вместе с другими венецианцами отправился в Дербент, построил с разрешения местного правителя фусту и захватил несколько кораблей, плывших из Стравы, ²⁹ что было поразительно, однако сейчас я прерву этот рассказ; Моизе Бон, сын Александра из Дзудекки; ³⁰ Бартоломео Россо и я (вместе со св. Екатериной, которую я считаю за восьмую в нашем договоре и союзе).

Итак, повторяю, все мы — семеро купцов ³¹ — находились в доме вышеназванного Бартоломео Россо в канун дня св. Екатерины (причем трое из поименованных лиц уже бывали в этих местах до нас) и вели беседу об этом самом кладе. Наконец мы пришли к соглашению между собой и сделали запись, скрепленную клятвой (документ был написан рукой Катерина Контарини, а копия его и до настоящего времени хранится у меня), о том, что отправимся копать на той горе.

§ 10. Мы нашли сто двадцать человек, чтобы отвезти их вместе с нами на эту работу; каждому мы платили по меньшей мере три дуката ³² в месяц. Спустя восемь дней все мы семеро, вместе со ста двадцатью наемными работниками, выехали из Таны, забрав с собой одежду, продовольствие, оружие и инструменты; все это мы везли на санях ³³ (подобно тому, как возят поклажу в России), двигаясь по льду, по реке. Мы добрались до нужного нам места уже на следующий день, потому что оно находится на самой реке и отстоит примерно на шестьдесят миль от Таны.

Курган имел в высоту пятьдесят футов, сверху он плоский. На плоскости находился другой курган, похожий на круглую [139] шапку с полями вокруг, так что два человека могли бы идти по ним один вплотную к другому. Этот второй курган был высотой в двенадцать футов. Нижний курган имел очертание круга, как будто его сделали по циркулю; диаметр его равен 80 футам.

Мы начали врезаться и копать на плоскости большего кургана, там, где начинается меньший курган. Мы имели намерение проникнуть внутрь снизу вверх, до самой верхушки, и хотели проделать широкий ход, идя в длину. В начале раскапывания почва была настолько твердой и промерзшей, что ни мотыгами, ни топорами мы не могли ее разбить; однако, едва углубившись, мы обнаружили мягкую землю. Поэтому в тот день мы хорошо потрудились. На следующее утро, возобновив работу, мы наткнулись на обледенелый грунт, еще более твердый, чем вначале, так что были принуждены оставить тогда свое предприятие и возвратиться в Тану, но все же с намерением и твердой решимостью вернуться к делу весной.

§ 11. К концу марта мы и вернулись, опять с судами и лодками, привезли сто пятьдесят человек и принялись копать. За двадцать два дня мы сделали ход длиной приблизительно в шестьдесят футов, шириной в восемь и высотой в десять футов.

Теперь вы услышите о вещах весьма удивительных и, так сказать, невероятных.

Мы нашли все, как было предсказано. Поэтому мы еще больше уверовали в то, что нам говорилось, и настолько, что, в надежде отыскать сокровище, мы пустились таскать носилки усерднее, чем те люди, которым мы платили, и как раз я стал мастером по носилкам. Удивительное заключалось в том, что верхний слой был черен от травы, затем по всей поверхности лежал уголь. ³⁴ Это, конечно, возможно, потому что, имея здесь же ивовые леса, легко было жечь ивняк по всему кургану. Ниже лежала зола на глубину одной пяди. Это также возможно, ввиду того, что рядом имеются заросли камыша: при его сжигании получалась зола. Ниже, на глубину еще одной пяди, лежала шелуха от проса. По поводу этого можно сказать, что здесь, когда ели просяную кашу, то сохраняли шелуху, чтобы положить ее на это место; однако я хотел бы знать, сколько надо было иметь проса, чтобы заполнить шелухой, да еще на глубину целой пяди, всю поверхность этого кургана? Еще ниже лежала рыбья чешуя, а именно — чешуя морского окуня и других рыб, и также на глубину одной пяди. Конечно, можно было бы сказать, что в этой реке ловилось множество окуней и другой рыбы и их чешуи могло хватить, чтобы покрыть весь курган; однако я предоставляю сообразить самим читателям, насколько это возможно и правдоподобно. Сам я могу лишь удостоверить, что это сущая истина. В связи со сказанным я полагаю, что человек, приказавший устроить такую могилу, — его имя было Индиабу, — и желавший выполнить все многочисленные церемонии, которые соблюдались в те времена, должен [140] был заранее подумать о том, чтобы собрать и сложить на место все эти вещи.

Проделав раскоп и не найдя сокровища, мы решили провести еще два рва в глубь большого кургана, шириной и высотой в четыре фута; прокопав их, мы нашли белый и настолько плотный грунт, что сделали в нем ступеньки, по которым и таскали носилки. Углубившись почти на пять футов, мы нашли на этой глубине несколько глиняных сосудов; в некоторых была зола, в других уголь; некоторые были пусты, другие наполнены костями осетровых рыб. Нашли также пять-шесть бусин величиной с померанец; они были из обожженной глины, глазурованные, похожие на те, что изготовляются в Марке и привешиваются к неводам. Еще нашли мы половину маленькой ручки от серебряного котелка; сверху на ней была змеиная головка.

Когда наступила святая неделя, принялся дуть восточный ветер с такой яростью, что поднимал землю и вырытые комья и камни и бросал их в лицо рабочим, так что сочилась кровь. По этой причине мы решили остановиться и не предпринимать более никаких попыток. Это было в понедельник после пасхи. ³⁵

§ 12. До сих пор это место называлось «Гульбединовыми ямами», а после наших раскопок оно стало называться — и именуется так до нынешнего дня — «Франкской ямой», потому что проделанная нами в течение немногих дней работа была настолько велика, что казалось — здесь за это короткое время действовало не меньше тысячи человек.

Никаких других достоверных сведений о том кладе мы больше не получали, но полагаем, что — если он там был на самом деле — причиной его сокрытия было следующее обстоятельство: когда предводитель аланов, уже упоминавшийся Индиабу, услышал, что татарский хан идет на него войной, он решил захоронить сокровище, но так, чтобы никто этого не заметил; поэтому он сделал вид, что приготовляет для себя могилу по местному обычаю, и приказал потайно положить туда сначала то, что он считал нужным, а потом насыпать этот курган.

§ 13. Магометанская вера стала обычным явлением среди татар уже около ста десяти лет тому назад. ³⁶ Правда, раньше только немногие из них были магометанами, а вообще каждый мог свободно придерживаться той веры, которая ему нравилась. Поэтому были и такие, которые поклонялись деревянным или тряпочным истуканам и возили их на своих телегах. Принуждение же принять магометанскую веру относится ко времени Едигея, ³⁷ военачальника татарского хана, которого звали Сидахамет-хан. ³⁸ Этот Едигей был отцом Науруза; о нем-то и пойдет теперь речь.

§ 14. В степях Татарии в 1438 г. правил хан по имени Улумахмет-хан, ³⁹ что значит великий Магомет император. Правил он много лет. Когда со своей ордой, т. е. со своим народом, ⁴⁰ он [141] находился в степях, лежащих в сторону России, а военачальником у него был этот Науруз, ⁴¹ сын Едигея, при котором Татария обратилась в магометанскую веру, возникло между Наурузом и его императором некоторое разногласие. Вследствие этого Науруз отделился от императора и ушел от него с тем войском, которое захотело за ним [Наурузом] следовать. Он направился к реке Ледиль, где стоял некий Кезимахмет, ⁴² что значит малый Магомет, происходивший из рода татарских императоров. Оба они объединили как свои замыслы, так и военные силы и решили вместе идти против того Улумахмета.

§ 15. Пройдя около Астрахани, они пришли в Таманские степи; ⁴³ затем, обогнув Черкесию, они направились по пути к реке Дону ⁴⁴ и к заливу Забакского моря; ⁴⁵ и море и река Дон были покрыты льдом. Ввиду того, что и народу было много и животных было немалое число, им пришлось двигаться широким фронтом, чтобы идущие впереди не уничтожили всю солому и другую пищу, нужную для тех, которые шли сзади. Поэтому один головной отряд этого племени со стадами дошел до места, называемого Паластра, ⁴⁶ а другой — до реки Дона в том месте, которое называется Бозагаз; это слово значит «серое дерево». Промежуток между этими местами составляет сто двадцать миль; на такое расстояние растянулся этот движущийся народ, хотя не все эти места были удобны для прохождения.

§ 16. За четыре месяца до прихода [татар] к Тане мы уже знали об этом; за месяц же до появления упомянутого царевича [Кезимахмета] начали приближаться к Тане отдельные сторожевые разъезды; ⁴⁷ разъезд состоял из трех или четырех юношей на конях, причем каждый [всадник] имел еще одну лошадь на поводу.

Тех из них, которые заезжали в Тану, приглашали к консулу; им оказывался ласковый прием, и подносились подарки. На вопрос, куда они едут и что собираются делать, они говорили, что это все молодежь и что ездят они просто для своего удовольствия. Ни о чем другом не удавалось заставить их говорить. Они задерживались не более одного-двух часов и уезжали. Ежедневно повторялось одно и то же, кроме только того, что с каждым разом число их становилось несколько больше. Когда царевич приблизился к Тане на расстояние пяти-шести дней пути, они стали появляться в числе от двадцати пяти до пятидесяти человек, в полном вооружении; когда же он подошел еще ближе, они насчитывались уже сотнями.

§ 17. Наконец, царевич ⁴⁸ прибыл и расположился около Таны на расстоянии выстрела из лука, в старой мечети. Консул немедленно решил отправить ему подарки и послал одну новенну ему, другую — его матери, третью — Наурузу, его военачальнику. Новенной называется дар, состоящий из девяти различных предметов, например шелковой ткани, скарлатового сукна и других [142] вещей, числом до девяти: таков обычай при подношениях правителям в этих областях.

Случилось, что именно я должен был отправиться с подарками; мы повезли ему хлеб, медовое вино, бузу — иначе пиво — и другие вещи, числом до девяти. Войдя в мечеть, мы застали царевича возлежащим на ковре и опирающимся на военачальника Науруза. Царевичу было года двадцать два, а Наурузу лет двадцать пять.

Поднеся ему все привезенные подарки, я препоручил [его защите] город вместе с населением, сказав, что оно пребывает в его власти. Он ответствовал мне самой вежливой речью, но затем, глядя на нас, принялся хохотать и бить в ладони, говоря: «Посмотри, что это за город, где на троих людей приходится только три глаза!». Это было действительно так: Буран Тайяпьетра, ⁴⁹ наш переводчик, имел всего один глаз; некий Дзуан, грек, консульский жезлоносец, — также только один; и человек, который нес медовое вино, равным образом был одноглазый.

Получив от царевича разрешение удалиться, мы вернулись в город.

§ 18. Если бы кто-нибудь попал в эти места, ему могло бы показаться мало разумным, что упомянутые сторожевые отряды ездят группами по четыре, по десять, по двадцать и тридцать человек по этим равнинам, оставаясь вдали от своих людей на расстоянии добрых десяти, шестнадцати, а то и двадцати дней пути; и он мог бы спросить, чем же они питаются. Я отвечу ему, что каждый из этих [наездников], когда он отделяется от своего народа, берет с собой набольшой мешок из шкуры козленка, наполненный мукой из проса, размятой в тесто с небольшим количеством меда. У них всегда есть с собой несколько деревянных мисок. Если у них не хватает дичины, — а ее много в этих степях, и они прекрасно умеют охотиться, употребляя преимущественно луки, — то они пользуются этой мукой, приготовляя из нее, с небольшим количеством воды, род питья; ⁵⁰ этим они и обходятся.

Когда я спросил одного из них, что же едят они в степи, он тут же задал мне встречный вопрос: «А разве кто-нибудь умирает от того, что не ест?», — как будто бы говоря: «Иметь бы мне лишь столько, сколько нужно, чтобы слегка поддержать жизнь, а об остальном я не забочусь». Они ведь довольствуются травами, кореньями и всем, чем только возможно, лишь бы была у них соль. Если они не имеют соли, то рот их покрывается нарывами и гноится; от этого заболевания некоторые даже умирают; случается у них и понос.

§ 19. Но вернемся к тому, на чем мы остановились. После отъезда царевича начал подходить народ со стадами. Сначала шли табуны лошадей по шестьдесят, сто, двести и более голов в табуне; потом появились верблюды и волы, а позади них стада [143] мелкого скота. ⁵¹ Это длилось в течение шести дней, когда в продолжение целого дня — насколько мог видеть глаз — со всех сторон степь была полна людьми и животными: одни проходили мимо, другие прибывали. И это были только головные отряды; отсюда легко представить себе, насколько значительна была численность [людей и животных] в середине [войска].

Мы все время стояли на стенах ⁵² (ворота мы держали запертыми) и к вечеру просто уставали смотреть. ⁵³ Поперечник равнины, занятой массами этих людей и скота, равнялся 120 милям; все это походило на некую паганею.

Это греческое слово, которое я впервые узнал, будучи в Морее, ⁵⁴ на охоте у одного князька. Он привел с собой сто вилланов; каждый из них держал в руках дубину. Они были размещены на расстоянии десяти шагов один от другого и подвигались вперед, ударяя дубинами в землю и выкрикивая какие-то слова, чтобы заставить зверей выбежать [из лесу]. Охотники же, кто верхом, а кто пеший, с птицами и собаками, расстанавливались по местам, где им заблагорассудится. Когда наступал подходящий момент, они бросали [в воздух] птиц и спускали собак.

§ 20. Среди другой дичи, которую этот народ [татары] гнал перед собой, были куропатки и еще один вид птиц, который у нас называют индейками: ⁵⁵ у них короткий хвост, подобный куриному, а когда они стоят, то голову держат прямо, как петухи; по величине они почти равны павлинам, на которых похожи и своей окраской, но не хвостами.

Тана лежит среди многих земляных валов и рвов, тянущихся на пространстве примерно десяти миль (там, где некогда была древняя Тана), ⁵⁶ и большое количество птиц обычно скрывается в этих заброшенных валах и рвах. Одним словом, вокруг стен Таны и внутри рвов было столько куропаток и дроф, что все эти места казались [птичьими] дворами каких-нибудь добрых фермеров. Местные мальчишки ловили этих птиц и продавали их по аспру ⁵⁷ за пару, что по-нашему равно восьми багатинам ⁵⁸ за одну птицу.

В то время жил в Тане некий брат Термо, францисканец. При помощи сети он устроил из двух обручей один большой обруч и укрепил в земле за городской стеной изогнутый кол. Таким образом, он ловил от десяти до двадцати птиц сразу. От их продажи он набрал столько денег, что купил на них черкесского мальчика, которому дал прозвище «Куропатка» и сделал его монахом. Кроме того, если в городе ночью оставляли окна открытыми, а внутри был свет, то иногда птицы влетали даже в дома.

Что же касается оленей и других диких животных, то можно представить себе, сколь много их было, но они не подходили близко к Тане, оставаясь на равнине, где обитали татары.

§ 21. Если попытаться установить приблизительно общую численность [татар, пришедших тогда к Тане], то окажется, что [144] их было весьма много. Так, в одном только месте, называемом Бозагаз, ⁵⁹ где была одна моя тоня [произошло следующее]. После того как сошел лед, я отправился туда на лодке, а это место расположено примерно в сорока милях от Таны. Тамошние рыбаки рассказали, что за зиму они наловили и засолили много морены и заготовили много икры; когда же этот народ частично побывал там, то оказалось, что взята вся рыба — как соленая, так и несоленая (там были и такие сорта, которые у нас не употребляются в пищу), вплоть до голов, и похищена вся икра, и начисто забрана вся соль (она здесь крупная, как соль с Ивисы) ⁶⁰ — до того, что, ко всеобщему удивлению, не осталось на месте ни крупицы. Они унесли доски от бочек, вероятно для того, чтобы приспособить их к своим телегам. Они разломали три мельницы для размола соли, так как в них внутри имелись железные стерженьки, которые они взяли.

То же самое, что причинили мне, постигло решительно всех, даже Дзуана да Балле, который, как и я, имел тоню. Узнав, что приближается тот самый царевич, он велел вырыть большую яму и сложить туда до тридцати тачек икры; затем приказал забросать яму землей, а сверху — чтобы не было заметно — поджечь дрова. Однако они [татары] обнаружили маскировку и не оставили ему ровно ничего.

§ 22. У этого народа в употреблении бесчисленные повозки на двух колесах, повыше наших. Они устланы [сверху] камышовыми циновками и покрыты одни войлоком, другие сукнами, если принадлежат именитым людям. На некоторых повозках помещаются дома, которые они строят следующим образом: берут деревянный обруч, диаметром в полтора шага, и на нем устанавливают несколько полуобручей, пересекающихся в центре; промежутки застилают камышовыми циновками, которые покрывают либо войлоком, либо сукнами, в зависимости от достатка. Когда они хотят остановиться на привал, они снимают эти дома с повозок и живут в них. ⁶¹

§ 23. Спустя два дня после того, как царевич удалился, явились ко мне несколько жителей Таны и сказали, чтобы я шел на стену, что там какой-то татарин желает говорить со мной. Я отправился туда, и он сообщил мне, что тут поблизости находится некто Эдельмуг, родственник царевича, и что он — если это будет мне угодно — охотно вошел бы в город и стал бы моим кунаком, ⁶² иначе — гостем. Я спросил разрешения на это у консула и, получив его, пошел к воротам и провел его внутрь вместе с троими его спутниками [ворота все еще держали на запоре]. Я привел его к себе в дом и всячески оказал ему честь, особенно вином, которое ему очень понравилось. Одним словом, он пробыл у меня два дня. Собираясь уходить, он сказал, что желал бы, чтобы я отправился вместе с ним, что он стал моим братом и что везде, где он будет рядом, я смогу путешествовать в полной [145] безoпасности. Он сказал еще кое-что об этом купцам, из которых не было ни одного, кто бы не подивился его словам.

Я же решил пойти с ним и взял двоих татар из местных городских; они пошли пешком, а я — верхом на лошади. Мы выехали из города в три часа дня; он был мертвецки пьян, ⁶³ потому что пил до того, что кровь хлынула у него из носа. Когда я говорил ему, чтобы он так не напивался, он делал какие-то обезьяньи жесты, приговаривая: «Дай же мне напиться, где я еще смогу это добыть!».

Когда мы спустились на лед, чтобы перейти реку, то я старался ехать там, где лежал снег, но он, одолеваемый вином, ехал туда, куда шла его лошадь, и попал на место без снега. Там его лошадь не могла устоять на ногах, так как их лошади не имеют подков, и упала; он принялся хлестать ее плетью (ведь они не носят шпор), и лошадь то поднималась, то снова падала. Вся эта штука длилась, быть может, до трети часа. Наконец мы переправились через реку, подъехали к следующему руслу и перешли его также с огромными затруднениями, все по той же причине. Он до того устал, что обратился к каким-то людям, которые уже остановились здесь на отдых, и тут-то мы приютились на ночь среди всевозможных неудобств, как легко себе представить.

На следующее утро мы вновь пустились в путь, однако уже без той удали, какую проявили накануне. Перейдя еще одно русло реки, мы следовали все время по той дороге, по которой двигался народ, а он напоминал настоящих муравьев. Проскакав еще два дня, мы подошли к месту, где находился царевич. Здесь [Эдельмугу] было оказано всеми много почета; ему дали всего, что только там было: и мяса, и хлеба, и молока, и много других вещей, так что у нас ни в чем не было недостатка.

§ 24. На другой день — так как мне хотелось посмотреть верховую езду этого народа и каких обычаев они придерживаются в своем быту — я увидел столько поразительных вещей, что, полагаю, получился бы целый большой том, если бы я захотел и сумел, шаг за шагом, описать [все виденное].

Мы отправились к ставке царевича, которого нашли под шатром и в окружении бесчисленных людей. Те, которые стремились получить аудиенцию, ⁶⁴ стояли на коленях, каждый в отдалении от другого; свое оружие они складывали вдалеке от царевича, на расстоянии брошенного камня. Каждому, к кому царевич обращался со словами, спрашивая, чего он хочет, он неизменно делал знак рукой, чтобы тот поднялся. Тогда [проситель] вставал с колен и продвигался вперед, однако на расстояние не менее восьми шагов от царевича, и снова падал на колени и просил о том, чего хотел. Так продолжалось все время, пока длился прием.

§ 25. Суд происходит во всем лагере, в любом месте и без всякой подготовки. Поступают таким образом. [146] Когда кто-то затевает с другим ссору, причем оба обмениваются бранными словами (однако не совсем так, как это бывает у нас, а без особенной оскорбительности), то оба, — а если их было больше, то все, — поднимаются и идут на дорогу, куда им покажется лучше, и говорят первому встречному, если он человек с каким-нибудь положением: «Господин, рассуди нас, потому что мы поссорились». Он же, сразу остановившись, выслушивает, что ему говорят, и затем решает, как ему покажется, без всякого записывания, и о том, что он решил, никто уже не рассуждает. В таких случаях собирается толпа людей, и он, высказав свое решение, говорит: «Вы будете свидетелями!». Подобные суды постоянно происходят по всему лагерю, если же какая-либо распря случится в походе, то они соблюдают то же самое, приглашая быть судьей всякого встречного и заставляя его судить.

§ 26. Однажды, находясь в орде, ⁶⁵ я увидел на земле опрокинутую деревянную миску. Я подошел и, подняв ее, обнаружил, что под ней было вареное просо. Я обратился к одному татарину и спросил, что это такое. Он мне ответил, что это положено «hibuth peres», т. е. язычниками. Я спросил: «А разве есть язычники среди этого народа?». Он же ответил: «Хо, хо! их много, но они скрываются». ⁶⁶

§ 27. Начну с численности этого народа и скажу [о ней] предположительно — потому что пересчитать его нет возможности, — приводя [цифру] ни больше, ни меньше, чем я думаю. Я уверен и твердо этого держусь, что их было триста тысяч душ во всей орде, когда она собрана воедино. Делаю такое замечание потому, что частью орды ⁶⁷ владел Улумахумет, как я уже сказал выше.

§ 28. Военные люди в высшей степени храбры и отважны, причем настолько, что некоторые из них, при особо выдающихся качествах, именуются «талубагатер», что значит безумный храбрец. ⁶⁸ Такое прозвище рождается в народе, подобно тому как у нас «мудрый» или же «красивый», отчего и говорят — Петр такой-то, по прозванию «Мудрец», или Павел такой-то, по прозванию «Красавец». Эти богатыри имеют одно преимущество: все, что бы они ни совершали, даже если это в известной мере выходит за пределы здравого смысла, считается правильным, потому что раз это делается по причине отваги, то всем кажется, что богатыри просто занимаются своим ремеслом. Среди них есть много таких, которые в случаях военных схваток не ценят жизни, не страшатся опасности, но мчатся вперед и, не раздумывая, избивают врагов, так что даже робкие при этом воодушевляются и превращаются в храбрецов. Прозвище их кажется мне весьма подходящим, потому что я не представляю себе отважного человека, который не был бы безумцем. Разве, по-вашему, это не безумство, когда один отваживается биться против четверых? [147] Разве не сумасшествие, когда кто-нибудь с одним ножом готов сражаться с многими, да еще вооруженными саблями?

§ 29. По этому поводу расскажу, что однажды случилось при мне, когда я был в Тане. Стоял я как-то на площади; пришли в город татары и сообщили, что в роще, мили за три отсюда, спрятались черкесы-наездники, числом около сотни, которые задумали совершить набег под самый город, как это было у них в обычае. Я сидел в лавке мастера по выделке стрел; там же был еще один купец-татарин, пришедший туда с цитварным семенем. ⁶⁹ Узнав о черкесах, он встал и сказал: «Почему бы нам не отправиться захватить их? сколько там этих всадников?». Я ответил ему: «Сто человек». — «Вот и хорошо», — сказал он, — «нас пятеро, а у вас сколько найдется всадников?». Я ответил: «Сорок». А он сказал: «Черкесы не мужчины, а бабы. Идем, схватим их!». Услышав все это, я пошел искать мессера Франческо и рассказал ему об этих речах, он же со смехом спросил меня, хватит ли у меня духу пуститься туда. Я ответил, что хватит.

И вот мы сели на лошадей, приказали нашим людям прибыть по воде и к полудню налетели на этих черкесов. Они стояли в тени, некоторые из них спали, но, к несчастью, случилось так, что немного раньше, чем мы достигли их, наш трубач затрубил. Поэтому многие успели бежать; тем не менее и убитыми, и пленными нам досталось около 40 человек. Но вся красота этого дела относится к тому, что говорилось о «безумных храбрецах». Тот татарин, который предлагал ехать хватать черкесов, не удовольствовался добычей, но в одиночку бросился в погоню за беглецами, хотя мы все кричали ему: «Ты же не вернешься, никогда ты не вернешься!». Он возвратился спустя почти целый час и, присоединившись к нам, жаловался, говоря: «Горе мне, не смог я поймать ни одного!» — и сильно сокрушался. Судите сами, каково было его безумство, — ведь если бы хоть четверо из черкесов обернулись против него, они изрубили бы его на мелкие куски. Более того, когда мы упрекали его, он все обращал в шутку.

§ 30. Сторожевые отряды (я говорил о них выше), ⁷⁰ которые подходили к Тане раньше, чем пришло все войско, двигались впереди него по восьми разным направлениям, чтобы со всех сторон разузнавать о возможной опасности, находясь в отдалении от него на много дней пути и действуя соответственно его нуждам.

Лишь только правитель остановился, они сразу же раскидывают базары, ⁷¹ оставляя широкие дороги. Если это происходит зимой, то от множества ног животных образуется величайшая грязь; если же летом, то величайшая пыль. Тут же, немедленно после того, как поставлены базары, они устраивают свои очаги, жарят и варят мясо и приготовляют свои кушанья из молока, масла, сыра. У них всегда бывает дичина, особенно же олени.

В их войске есть ремесленники — ткачи, кузнецы, оружейники и другие, и вообще есть все необходимые ремесла [148]

Если бы ты спросил меня: «Они, значит, бродят, как цыгане?» ⁷²—я отвечу отрицательно, так как — за исключением того, что их станы не окружены стенами, — они представляются [нам] огромнейшими и красивейшими городами. ⁷³ В связи с этим [скажу следующее]: однажды, когда я находился в Тане, где над воротами была очень красивая башня, около меня стоял один купец-татарин, рассматривавший эту башню; я спросил его: «Не кажется ли тебе эта вещь замечательной?». Он же, взглянув на меня и усмехнувшись, сказал: «Ба! кто боится, тот и строит башни!». В этом, мне думается, он был прав.

§ 31. Упомянув о купцах, но, возвращаясь к нашему предмету, а именно к татарскому войску, скажу, что при нем всегда находятся купцы; ⁷⁴ одни различными путями привозят сюда товары, другие же лишь проходят через орду с намерением идти в иные страны.

§ 32. Татары прекрасные охотники с соколами, и у них много кречетов; они ловят птиц на репейник ⁷⁵ (что у нас не применяется), ходят на оленей и на другого крупного зверя. Кречетов они носят на кулаке одной руки, а в другой держат посошок; когда устанут, потому что ведь [эти птицы] вдвое больше орлов, они подставляют посошок под руку. Временами над их войском проносится стая гусей; тогда люди из лагеря пускают стрелы толщиной в палец, изогнутые и без оперения. Стрелы летят прямо, затем повертываются и летят наперерез птицам, раздробляя — когда настигнут их — то шею, то ноги, то крылья. Иногда кажется, что этими гусями полон воздух; от крика людей они, оглушенные, пугаются и падают на землю.

§ 33. Расскажу, раз уж мы заговорили о птицах, об одном случае, который показался мне примечательным. Проезжая верхом по орде, я оказался на берегу маленькой речки, где повстречал одного человека, знатного, судя по его виду. Он стоял и разговаривал со своими слугами, затем окликнул меня, предложив сойти с лошади и приблизиться к нему, и стал спрашивать, по какому делу я еду. Я ответил, что еду по своей надобности, и, обернувшись, увидел около него четыре или пять кустов ворсянки; на них сидело несколько щеглов. Он велел одному из слуг поймать щегла; тот взял два конских волоса, сделал силок, накинул его на ворсянку и, поймав одну птицу, поднес ее своему господину. Тот сказал ему: «Поди, зажарь это». Слуга быстро ощипал [щегла], сделал деревянный вертел, зажарил [птицу] и поднес [хозяину], который взял ее и, поглядев на меня, промолвил: «Мы не в таком месте, где я мог бы оказать тебе честь и [проявить] обходительность, которых ты заслуживаешь, но удовольствуемся тем, что я имею, и что даровал мне господь бог». Тут он разодрал щегла на три части: из них одну дал мне, другую съел сам, а третью, совсем крошечную, отдал тому, кто поймал птицу. [149]

§ 34. Что же рассказать о великом, даже бесчисленном множестве животных в этой орде? ⁷⁶ Поверят ли мне? Это как угодно, но я все же решусь сказать, сколько их там.

Начну с лошадей. Среди этого народа есть торговцы лошадьми; они выводят лошадей из орды и гонят их в различные места. В одном караване, пришедшем в Персию еще до того, как я оттуда уехал, их было четыре тысячи голов. ⁷⁷ Не удивляйтесь этому: действительно, если бы вы пожелали за один день купить в орде сразу тысячу или даже две тысячи лошадей, вы нашли бы их там, потому что лошади ходят табунами, как скот. Обычно отправляются в табун и говорят продавцу, что желательно достать сотню таких-то коней. У него есть дубинка с арканом на верхнем конце, и он настолько привычен к своему делу, что едва лишь покупатель укажет ему — «слови, мол, мне этого коня или слови того», — как он уже накинул петлю коню на голову, вытащил его из среды других и поставил в стороне. Таким способом он вылавливает столько коней, сколько требуется покупателю, и тех именно, каких тот желает. Мне случалось встречать в пути купцов, гнавших лошадей в таком количестве, что они покрывали пространство целых степей.

Но вот что удивительно: страна эта не производит очень породистых лошадей; они низкорослы, с большим брюхом и не едят овса. Когда их гонят в Персию, то наибольшее достоинство, которое можно за ними признать, состоит в том, что они едят овес, потому что если бы они его не ели, то не могли бы, в случае надобности, переносить усталость.

Второй вид животных, которых имеет этот народ, — прекрасные крупные быки, причем в таком количестве, что их вполне хватает даже на итальянские бойни. Их гонят в Польшу, а некоторую часть направляют через Валахию в Трансильванию; кроме того — в Германию, а оттуда уже ведут в Италию. В тех местах [в степях] быки носят поклажу и вьюки, когда это требуется.

Третий вид животных, которых держит этот народ, — высокие мохнатые двугорбые верблюды. Их гонят в Персию и продают там по двадцать пять дукатов за каждого. Верблюды с востока имеют один горб и малы ростом; их продают по десять дукатов за каждого.

Четвертый вид животных, которых разводит этот народ, — огромнейшие бараны на высоких ногах, с длинной шерстью и с такими хвостами, что некоторые весят до двенадцати фунтов каждый. Я видел подобных баранов, которые тащили за собой колесо, а к нему был привязан их хвост. Салом из этих хвостов [татары] заправляют свою пищу; оно служит им вместо масла и не застывает во рту.

§ 35. Не знаю, кто, кроме очевидца, мог бы рассказать о том, о чем я сейчас сообщу. ⁷⁸ Ведь вы могли бы спросить: «Чем же питается такое количество народа, если он находится в пути [150] целыми днями? Откуда берется хлеб, который они едят? Где они находят его?». Я, сам видевший все это, так отвечу вам.

Около февральского новолуния устраивается клич по всей орде, чтобы каждый, желающий сеять, приготовил себе все необходимое, потому что в мартовское новолуние будет происходить сев в таком-то месте, и что в такой-то день такого-то новолуния все отправятся в путь. После этого те, кто намерен сеять сам или поручить сев другим, приготовляются и уговариваются между собой, нагружают телеги семенами, приводят нужных им животных и вместе с женами и детьми — или же с частью семьи — направляются к назначенному месту, обычно расположенному на расстоянии двух дней пути от того места, где в момент клича о севе стояла орда. Там они пашут, сеют и живут до тех пор, пока не выполнят всего, что хотели сделать. Затем они возвращаются в орду.

Хан поступает со своей ордой так же, как мать, пославшая детей на прогулку и не спускающая с них глаз. Поэтому он объезжает эти посевы — сегодня здесь, завтра там, не удаляясь [от своих людей] больше чем на четыре дня пути. Так продолжается, пока хлеба не созреют. Когда же они созреют, то он не передвигается туда со всей ордой, но уходят туда лишь те, кто сеял, и те, кто хочет закупить пшеницу. Едут с телегами, волами и верблюдами и со всем необходимым, как при переезде в свои поместья.

Земли там плодородны и приносят урожай пшеницы сам-пятьдесят — причем она высотой равна падуанской пшенице, — а урожай проса сам-сто. Иногда получают урожай настолько обильный, что оставляют его в степи.

§ 36. Расскажу здесь кстати и о следующем. Был тут сын одного из сыновей Улумахумета; он правил несколько лет и все опасался, как бы один его двоюродный брат, находившийся по ту сторону реки Ледиль, не лишил его той части его народа, ⁷⁹ которая обычно уходила туда на посевы и потому подвергалась особенной опасности. Одиннадцать лет подряд не разрешал он сеять, и в течение этого времени все они питались только мясом, молоком и подобными вещами; на базаре все же бывало немного муки и проса, но по дорогой цене. ⁸⁰ Когда я их спрашивал, как же они обходятся, они лишь усмехались, говоря, что у них есть мясо. Тем не менее, упомянутый [царевич] был все же изгнан этим своим двоюродным братом.

В конце концов Улумахамет (о котором мы говорили выше), ⁸¹ — после того как в пределы его владений пришел Кезимахумет, — видя, что не сможет ему сопротивляться, покинул орду и бежал вместе со своими сыновьями и другими своими людьми. А Кезимахумет объявил себя ханом всего того народа. ⁸²

§ 37. Он пришел к Дону в июне месяце и переправлялся через реку в течение почти двух дней со своим многочисленным [151] народом, с телегами, со скотом и со всем имуществом. Поверить этому удивительно, но еще более удивительно самому видеть это! Они переправлялись без всякого шума, с такой уверенностью, будто шли по земле. Способ переправы таков: начальники посылают своих людей вперед и приказывают им сделать плоты из сухого леса, которого очень много вдоль рек. Затем им велят делать связки из камыша, которые прилаживают под плоты и под телеги. Таким образом, они и переправляются, причем лошади плывут, таща за собой эти плоты и телеги, а обнаженные люди помогают лошадям. ⁸³

Спустя месяц [после виденной мною переправы] я отправился по реке на тони и встретил такое количество брошенных плотов и фашин, которые плыли по течению, что мы едва смогли пробиться. По берегам в этих местах я видел, кроме того, также огромное множество плотов и фашин и был просто поражен. Когда мы прибыли на тони, то обнаружили, что здесь был нанесен вред гораздо больший, чем тот, о котором я уже писал выше. ⁸⁴

§ 38. Тогда же (приведу этот случай, чтобы не забывать о своих друзьях) родич хана, Эдельмуг, вернувшийся для переправы через реку (о чем я рассказал выше), приехал в Тану. Он привел ко мне одного из своих сыновей и, бросившись меня обнимать, сказал: «Я привез тебе моего сына и хочу, чтобы он стал твоим». Тут же он стащил со спины этого сына кафтан и надел его на меня. ⁸⁵ Кроме того, он подарил мне восемь рабов, русских по национальности, говоря: «Это часть добычи, которую я забрал в России». ⁸⁶ Он прожил у меня два дня и в свою очередь получил от меня соответствующие подарки.

§ 39. Бывают иногда люди, которые, расставаясь с другими и не предполагая возвращаться в те края, легко забывают о дружбе, думая, что больше никогда уже не увидятся. Отсюда происходит то, что часто они поступают не так, как должны были бы поступать. Они, конечно, делают неправильно; ведь есть поговорка, что гора с горой не сходится, а человек с человеком сойтись может.

Случилось так, что при возвращении моем из Персии вместе с послом Ассамбека я хотел проехать через Татарию и через Польшу и таким образом попасть в Венецию. Впоследствии я не проделал этого пути. Тогда в нашей компании было много купцов из татар. Я спросил их, что сталось с Эдельмугом, и они сказали мне, что он умер и оставил сына по имени Ахмет. При этом они описали признаки его лица, так что и по имени, и по внешним чертам я узнал в нем именно того человека, которого его отец когда-то отдал мне в сыновья. Как говорили те татары, он занимал высокое положение при хане, и, если бы мы проезжали тем путем, мы без сомнения попали бы в его руки. Я уверен, что имел бы у него наилучший прием, потому что сам всегда хорошо принимал и его отца, и его самого. А кто подумал бы, что спустя [152] тридцать пять лет, ⁸⁷ при крайней отдаленности друг от друга обеих стран, встретятся татарин с венецианцем?

§ 40. Я добавлю к этому еще один рассказ (хотя событие относится к другому времени), потому что он касается того же, о чем я только что говорил. В 1455 г., будучи на складе одного виноторговца на Риальто и расхаживая по помещению, я вдруг заметил за бочками, в конце склада, двух закованных в цепи людей. По внешнему виду я узнал в них татар ⁸⁸ и спросил, кто они такие. Они ответили мне, что были в рабстве у каталонцев, что потом бежали на лодке, но в море были захвачены здешним купцом. Тогда я сразу же пошел к начальникам ночной стражи ⁸⁹ и подал им жалобу по поводу этого дела. Те немедленно прислали несколько служащих, которые привели татар в контору и в присутствии того купца их освободили, а его осудили.

Я взял этих татар, привел их к себе в дом и расспросил, кто они такие и из какой страны. Один из них сказал, что он из Таны и что был слугой Коцадахута. Последнего я когда-то знавал, потому что он был коммеркиарием ⁹⁰ хана, который через него сдирал пошлину с товаров, ввозимых в Тану. Вглядевшись в лицо татарина, я как будто узнал его, потому что он много раз бывал в моем доме. Тогда я спросил, как его зовут, и он сказал мне, что его имя Кебекчи, что на нашем языке означает «отделяющий отруби, высевки» или же «просеивающий муку». Я посмотрел на него и сказал: «А меня-то ты узнаешь?». Он ответил: «Нет». Но лишь только я упомянул о Тане и об Юсуфе (так меня называли в тех краях), как он бросился к моим ногам и хотел их облобызать, говоря: «Ты дважды спас мне жизнь, один раз теперь, потому что, оказавшись в рабстве, я считал себя умершим; в другой же раз, когда горела Тана; ты тогда пробил пролом в стене, через который выбралось наружу много людей и в их числе мой хозяин и я». Это действительно так и было. Когда случился в Тане тот пожар, я сделал пробоину в стене против одного пустыря, где скопилось много народу; через пролом вышло наружу до сорока человек и между ними этот самый татарин и Коцадахут.

Я продержал обоих [татар] у себя в доме почти два месяца, а когда отплывали корабли в Тану, я отправил их домой.

Итак, расставаясь с кем-либо в предположении никогда больше не возвращаться в те края, никто не должен забывать о дружбе, как будто никогда уже не придется свидеться. Может случиться тысяча вещей так, что снова придется повстречаться и, быть может, тот, кто более силен, будет нуждаться в том, кто менее силен.

§ 41. Возвращаясь к рассказу о Тане, я пройду по западному побережью, следуя вдоль Забакского моря, а после выхода из него поверну налево; затем пройду немного по Великому морю вплоть до провинции, называемой Мингрелия. [153]

§ 42. Если ехать из Таны вдоль берега упомянутого моря, то через три дня пути вглубь от побережья встретится область, называемая Кремук. ⁹¹ Правитель ее носит имя Биберди, что значит «богом данный». Он был сыном Кертибея, что значит «истинный господин». Под его властью много селений, которые по мере надобности могут поставить две тысячи конников. Там прекрасные степи, много хороших лесов, много рек. Знатные люди этой области живут тем, что разъезжают по степи и грабят, особенно [купеческие] караваны, проходящие с места на место. У [здешних жителей] превосходные лошади; сами они крепки телом и коварны нравом; лицом они схожи с нашими соотечественниками. Хлеба в той стране много, а также мяса и меда, но нет вина.

Дальше за этим народом лежат области, населенные племенами с различными языками, однако они не слишком удалены друг от друга. Это племена Кипке, Татаркосия, Собаи, Кевертеи, Ас, т. е. Аланы, ⁹² о которых мы говорили выше. ⁹³ Они следуют одно за другим вплоть до Менгрелии, на пространстве двенадцати дней пути.

§ 43. Эта Мингрелия имеет границу с Кайтаками, которые живут около Каспийских гор, ⁹⁴ и частично с Грузией ⁹⁵ и Великим морем, а также с горным хребтом, проходящим в Черкесию. С одной стороны, Мингрелия имеет реку, называемую Фазо, ⁵⁶ которая ее огибает и впадает в Великое море.

Правитель этой провинции зовется Бендиан. ⁹⁷ Он владеет двумя крепостями на упомянутом море; одна называется Вати, ⁹⁸ другая — Савастополь. ⁹⁹ Кроме этих у него есть и другие крепостцы. Вся страна — каменистая и бесплодная; там нет хлеба иного сорта, кроме проса; соль туда привозят из Каффы. Жители выделывают небольшое количество холста, весьма плохого. ¹⁰⁰ Народ там дикий; показать это можно на следующем случае.

Я был в Вати, куда попал вместе с неким Ацолином Скварчафиго, генуэзцем, отправившись из Константинополя на одной турецкой парандерии, ¹⁰¹ чтобы добраться до Таны. На пороге дома стояла какая-то молодая женщина. Генуэзец сказал ей: «Surina patro in cocon», что значит: «Госпожа, дома ли хозяин?», — подразумевая ее мужа. Она ответила: «Archilimisi», что значит: «Он придет». Генуэзец схватил ее за губы и, показывая мне, говорил: «Смотри, какие у нее красивые зубы!». Потом он показал мне ее грудь, трогая соски. Она нисколько не смутилась и не двинулась. Затем мы вошли в дом и уселись. Этот самый Ацолин, показав, что у него в штанах насекомые, сделал ей знак, чтобы она поискала их. Она принялась за это с готовностью и стала искать насекомых с величайшим доверием и целомудрием.

Тут пришел муж, и генуэзец, схватившись за кошелек, сказал: «Patroni, tetari si cha?», что значит: «Хозяин, есть ли у тебя деньги?». Когда же тот знаками показал, что у него при себе ничего нет, генуэзец дал ему несколько аспров, ¹⁰² на которые велел [154] купить какое-нибудь угощение; и муж ушел. Побыв там еще некоторое время, мы затем в свое удовольствие прогулялись по той земле, причем генуэзец, благодаря тамошним нравам, творил во всех местах все, что ему вздумается, без того даже, чтобы кто-нибудь изругал его. По всему этому видно, что действительно это дикие люди. Торгующие в этой стране генуэзцы взяли себе за обычай говорить: «Ты мингрел!», — когда хотят сказать кому-нибудь: «Ты дурак!».

§ 44. Однако раз уж я сказал, что «tetari» значит «деньги», я не хочу оставлять недосказанным, что «tetari» собственно значит «белый» и в названии этого цвета подразумеваются серебряные деньги, по цвету белые. Греки и теперь еще говорят «аспр», что значит «белый»; турки — «акча», что также значит «белый»; джагатаи — «тенг», равным образом означающее «белый». В Венеции прежде делались — да делаются и поныне — деньги, называемые «bianchi». В Испании до сих пор есть монеты, которые называются «bianche». Таким образом, мы видим, сколько наций, каждая на своем языке, как бы встречаются в названии одной и той же вещи одинаковым именем.

§ 45. Возвращаясь еще раз в Тану [как в исходное место], я перехожу реку, где раньше была Алания, как я сказал об этом выше, ¹⁰³ и двигаюсь направо вдоль берега Забакского моря, идя вперед вплоть до «острова Каффы»; ¹⁰⁴ здесь я нахожу полоску земли, которая тянется между [этим] «островом» и материком, вроде перешейка в Морее, называющегося Цукала. ¹⁰⁵ Там [около перешейка к «острову Каффы»] находятся огромнейшие соляные озера, ¹⁰⁶ которые непосредственно тут же на месте и застывают. Следуя по упомянутому «острову», раньше всего на побережье Забакского моря находится Кумания, ¹⁰⁷ население которой получило свое имя от племени Куманов. Затем — край «острова», где расположена Каффа; там была Газария; ¹⁰⁸ ведь до нынешнего дня «пико», ¹⁰⁹ т. е. локоть, которым меряют [ткани] в Тане, по всем этим местам называется «газарским локтем».

§ 46. Степь на «острове Каффы» подвластна татарам. ¹¹⁰ Их правителем является Улуби, ¹¹¹ сын Азихарея. Татар очень много, и при надобности они могли бы поставить от трех до четырех тысяч конников. У них есть два поселения, обнесенные стенами, но не представляющие собой крепостей. Одно — это Солхат, ¹¹² который они называют Инкремин, что значит «крепость», другое — Керкиарде, ¹¹³ что на их наречии означает «сорок селений».

На этом «острове» при устье ¹¹⁴ Забакского моря находится, прежде всего поселение, именуемое Керчь; ¹¹⁵ у нас она называется Босфором Киммерийским. Далее лежит Каффа, за ней — Солдайя, Грузуи, Чимбало, Сарсона и Каламита. ¹¹⁶ Все эти места в настоящее время подвластны турецкому султану. О них я больше ничего не скажу, так как все они достаточно известны. [155]

§ 47. Однако я хотел бы только рассказать о гибели Каффы, именно то, что я узнал от одного генуэзца, Антонио да Гваско, который там находился, затем бежал по морю в Грузию, а оттуда пришел в Персию как раз в то время, когда я там был. ¹¹⁷ Послушайте, каким образом этот город достался в руки туркам.

Тогда правителем в том месте, а именно — в степях, был один татарин по имени Эминакби. ¹¹⁸ Он ежегодно брал с каффинцев определенную дань, что было обычным явлением в тех краях. Случились между ним и каффинцами некоторые разногласия, по поводу которых консул Каффы — это был тогда генуэзец — решил обратиться к хану, ¹¹⁹ чтобы призвать [правителем] кого-либо из родичей этого Эминакби. При его содействии и при помощи его сторонников консул намеревался изгнать Эминакби. Поэтому он послал [из Каффы] корабль в Тану. ¹²⁰ На корабле был посол от консула, который и отправился в орду, где находился хан. Когда там был найден какой-то родич Эминакби, по имени Менглиери, посол, получив разрешение, отвез его в Каффу через Тану. Эминакби, узнав об этом, пытался установить мир с каффинцами путем договора, по которому они должны были отослать Менглигирея обратно. Но каффинцы не согласились на подобный договор; тогда Эминакби, опасаясь за свое дело, отправил посла к Оттоману, обещая ему (если он пошлет свой флот для осады Каффы с моря) осадить город с суши и таким образом отдать ему Каффу, которой тот хотел овладеть.

Оттоман, который весьма желал этого, послал флот и в короткое время взял город; Менглигирей был захвачен и отослан к Оттоману, у которого оставался в тюрьме многие годы.

§ 48. Некоторое время спустя Эминакби из-за дурного отношения к себе со стороны турок начал жалеть, что отдал город Оттоману, и перестал допускать туда ввоз какого-либо продовольствия. Поэтому там начал [ощущаться] большой недостаток хлеба и мяса, так что город находился как бы в осаде. Тогда Оттоману напомнили, что если бы он послал Менглигирея в Каффу и держал его внутри города под домашней охраной, в городе наступило бы изобилие [питания], потому что этот самый Менглигирей пользовался большой любовью у окрестного населения. Оттоман, рассудив, что такое напоминание полезно, отослал Менглигирея [в Каффу]. Лишь только стало известно, что он вернулся, тотчас же в городе наступило великое изобилие, потому что Менглигирея любило также и городское население. Он содержался под нестрогой охраной и мог ходить повсюду в пределах города. Тогда-то однажды и были устроены состязания по стрельбе из лука.

В этих местах состязания происходят следующим образом. К деревянной балке, положенной горизонтально на два деревянные столба (это устройство похоже на виселицу), привешивают на тонкой бечевке серебряную чашу. Состязающиеся на приз [156] стрелки имеют стрелы ¹²¹ с железной частью в виде полумесяца с острыми краями. Всадники скачут с луками на своих конях под эту виселицу и, едва только минуют ее, — причем лошадь продолжает нестись в том же направлении, — оборачиваются назад и стреляют в бечевку; тот, кто, срезав ее, сбросит чашу, выигрывает приз.

И вот Менглигирей, воспользовавшись случаем, когда происходили эти игры, устроил так, что сотня всадников из татар, с которыми он сговорился, спрятались в одной долинке неподалеку за городом. Он сделал вид, что также хочет состязаться в стрельбе, поскакал во весь опор и скрылся бегством среди своих сообщников. Немедленно же, лишь только узнали об этом событии, множество людей из населения «острова» последовало за Менглигиреем. Вместе с ними, в полном порядке, он ушел к Солхату — этот город отстоит от Каффы на шесть миль — и захватил его. ¹²² Убив Эминакби, Менглигирей стал правителем тех мест.

§ 49. На следующий год он решил пойти к Астрахани, которая находится в шестнадцати днях пути от Каффы; она была тогда подвластна Мордасса-хану. ¹²³ Последний в это время находился вместе с ордой на реке Ледиль. Менглигирей вступил с ним в сражение, взял его в плен и забрал себе его народ, большую часть которого послал на «остров Каффы», а сам остался зимовать на упомянутой реке. В нескольких днях пути оттуда стоял другой татарский правитель, который узнав, что Менглигирей зимует в том месте, — а река уже замерзла, — решил сделать на него неожиданное нападение, одолел его и освободил Мордасса-хана, которого Менглигирей держал в заключении.

Потерпевший поражение Менглигирей вернулся с расстроенным войском в Каффу.

На следующую весну Мордасса с ордой пошел на него прямо к Каффе, сделал несколько набегов и причинил вред внутренним частям «острова». Однако, не располагая достаточными силами, чтобы подчинить своей власти эти земли, он повернул обратно. Тем не менее, как мне говорили, ¹²⁴ он снова собирает войско с намерением вернуться на «остров» и изгнать Менглигирея.

§ 50. Все это само по себе достоверно, но в то же время послужило поводом к вымыслу, а именно: люди, которые не понимают, почему ведутся войны между этими двумя правителями, и не представляют себе разницы между великим ханом и Мордасса-ханом, но слышали, что Мордасса-хан собирает новое войско с намерением вернуться на «остров», говорят и распространяют известие, что сам великий хан идет на Каффу вместо Оттомана и собирается двинуться дальше по пути на Монкастро, в Валахию и Венгрию, и вообще всюду, куда ни захочет Оттоман. ¹²⁵ Все это — ложные сведения, хотя они и получаются через письма из Константинополя. [157]

§ 51. Далее за Каффой, ¹²⁶ по изгибу берега на Великом море, находится Готия, за ней — Алания, которая тянется по «острову» в направлении к Монкастро, ¹²⁷ как мы уже сказали выше.

Готы говорят по-немецки. Я знаю это потому, что со мной был мой слуга-немец; они с ним говорили, и [обе стороны] вполне понимали друг друга подобно тому, как поняли бы один другого фурланец ¹²⁸ и флорентиец. Я думаю, что благодаря соседству готов с аланами произошло название готаланы. Первыми в этом месте были аланы, затем пришли готы; они завоевали эти страны и [как бы] смешали свое имя с именем аланов. Таким образом, ввиду смешения одного племени с другим, они и называют себя готаланами. ¹²⁹ И те, и другие следуют обрядам греческой церкви, также и черкесы.

§ 52. Мы упомянули о Тамани и об Астрахани ¹³⁰ и поэтому не хотим обойти молчанием эти места и предметы, достойные внимания. Скажем следующее: если идти с Тамани ¹³¹ на восток в течение семи дней, то встретится река Ледиль, на которой стоит Астрахань. Теперь это почти разрушенный городишко, но в прошлом это был большой и знаменитый город. Ведь до того, как он был разрушен Тамерланом, ¹³² все специи и шелк шли в Астрахань, а из Астрахани — в Тану (теперь они идут в Сирию). ¹³³ Только из одной Венеции в Тану посылали шесть-семь больших галей, ¹³⁴ чтобы забирать эти специи и шелк. И в те времена ни венецианцы, ни представители других заморских наций ¹³⁵ не торговали в Сирии.

§ 53. Эдиль — многоводная и необычайно широкая река; она впадает в Бакинское море, ¹³⁶ которое находится на расстоянии около двадцати пяти миль от Астрахани. В реке, как и в море, неисчислимое количество рыбы; в море добывается много соли.

Вверх по течению по этой реке можно почти доплыть до Москвы, города в России: останется лишь три дня пути. ¹³⁷ Ежегодно люди из Москвы плывут на своих судах в Астрахань за солью. ¹³⁸

На реке [Эдиль] много островов и лесов; некоторые острова имеют в окружности до тридцати миль. В лесах попадаются такие липы, что из одного выдолбленного ствола делают лодки, вмещающие восемь-десять лошадей ¹³⁹ и столько же людей.

§ 54. Если плыть по этой реке и направляться на северо-восток и на восток, следуя пути в Москву, то в продолжение пятнадцати дней вдоль берегов будут встречаться бесчисленные племена Тартарии. Направляясь к северо-востоку, достигают пределов России; ¹⁴⁰ здесь находится городок, называемый Рязань. Он принадлежит родственнику ¹⁴¹ русского великого князя Иоанна. ¹⁴² Все население — христиане, по греческому обряду.

Страна обильна хлебом, мясом, медом и другими полезными вещами. Приготовляют «бузу», ¹⁴³ что значит пиво. Повсюду много лесов и деревень. [158]

Немного дальше находится город по названию Коломна. Оба города имеют деревянные укрепления; также и дома все деревянные, потому что в этих местах нет достаточно камня.

§ 55. В трех днях пути протекает превосходная река Москва, на которой расположен город, называемый Москвой, где живет русский великий князь Иоанн. Река проходит посредине города ¹⁴⁴ и имеет несколько мостов. Замок стоит на холме и [вместе с городом] со всех сторон окружен лесом. Изобилие хлеба и мяса в этом месте можно представить себе по тому, как продают мясо: его дают не на вес, а просто на глаз, причем не менее четырех фунтов за один маркет. ¹⁴⁵ На один дукат получают семьдесят кур, а один гусь стоит три маркета.

Мороз там настолько силен, что замерзает река. Зимой [на лед] свозят свиней, быков и другую скотину в виде ободранных от шкуры туш. Твердых, как камень, их ставят на ноги, и в таком количестве, что если кто-нибудь пожелал бы купить за один день двести туш, он вполне мог бы получить их. Если предварительно не положить их в печь, их невозможно разрубить, потому что они тверды, как мрамор.

Фруктов там нет, за исключением кое-каких яблок и волошских и лесных орехов.

Когда там намереваются ехать из одного места в другое — особенно же если предстоит длинный путь, — то едут зимним временем, потому что все кругом замерзает и ехать хорошо, если бы только не стужа. И тогда с величайшей легкостью перевозят все, что требуется, на санях. ¹⁴⁶ Сани служат там подобно тому, как нам служат повозки, и на местном говоре называются «дровни» или «возы». ¹⁴⁷ Летом там не отваживаются ездить слишком далеко по причине величайшей грязи и огромнейшего количества слепней, которые прилетают из многочисленных и обширных тамошних лесов, в большей своей части необитаемых.

Там нет винограда, но одни изготовляют вино из меда, другие варят брагу из проса. И в то и в другое кладут цветы хмеля, которые создают брожение; получается напиток, одуряющий и опьяняющий, как вино.

§ 56. Нельзя обойти молчанием одного предусмотрительного действия упомянутого великого князя: видя, что люди там из-за пьянства бросают работу и многое другое, что было бы им самим полезно, он издал запрещение изготовлять брагу и мед и употреблять цветы хмеля в чем бы то ни было. Таким образом, он обратил их к хорошей жизни.

§ 57. Сейчас прошло, вероятно, лет двадцать пять с тех пор, как русские платили за плавание [по Волге] дань татарскому хану. ¹⁴⁸ В настоящее время они подчинили себе город, который называется Казань. ¹⁴⁹ На нашем языке это значит «котел». [Город] находится на берегу реки Ледиль по левую руку, ¹⁵⁰ если плыть к Бакинскому морю; он удален от Москвы на пять дней [159] пути. Это — торговый город; оттуда вывозят громадное количество мехов, которые идут в Москву, в Польшу, в Пруссию и во Фландрию. ¹⁵¹ Меха получают с севера и северо-востока, из областей Дзагатаев и из Мордовии. ¹⁵²

Этими северными странами владели татары, ¹⁵³ которые в большинстве своем язычники, так же как и мордовцы. ¹⁵⁴

§ 58. Я обладаю хорошей осведомленностью относительно мордвы и потому расскажу все, что знаю, ¹⁵⁵ об их верованиях и образе жизни.

В известное время года они берут лошадь, которую они приобретают сообща, ¹⁵⁶ и привязывают ей все четыре ноги к четырем кольям, а голову — к отдельному колу. Все эти колья вбиты в землю. Затем приходит человек с луком и стрелами, становится на соответственном расстоянии и стреляет в сердце до тех пор, пока не убьет лошадь. Потом ее обдирают, из шкуры делают мешок, над мясом совершают какие-то свои обряды и съедают его; шкуру туго набивают соломой и зашивают ее так искусно, что она кажется цельной; вместо каждой из ног подставляют прямой брусок дерева — так, чтобы лошадь могла стоять, будто живая, на ногах. Наконец, они идут к какому-нибудь большому дереву, обрубают соответственным образом сучья и прилаживают сверху помост, на который и помещают эту лошадь стоймя. В таком виде они ей поклоняются и приносят в дар соболей, горностаев, белок, лисиц и другие меха. Все это они навешивают на дерево, подобно тому, как мы ставим свечи [в церкви]. Таким образом, получается, что эти деревья сплошь заполнены мехами.

Народ питается больше всего мясом, преимущественно диких животных, и рыбой, которую ловят в здешних реках. Это все, что мы могли рассказать о мордовцах.

§ 59. О татарах же нечего сказать другого, кроме разве того, что те из них, которые остались язычниками, поклоняются истуканам, возя их с собой на своих телегах; однако среди них есть и такие, которые имеют обычай поклоняться каждый день какому-нибудь животному, встреченному ими при первом выходе из дома.

§ 60. Великий князь [московский] покорил также Новгород, что на нашем языке означает «девять замков». ¹⁵⁷ Это громаднейший город, отдаленный от Москвы на восемь дней пути в северо-западном направлении. Раньше он управлялся народом, и люди жили там без всякого правосудия; среди них было много еретиков. Теперь понемногу переходят они в католическую веру, ¹⁵⁸ хотя одни верят, а другие нет; но они живут по закону, и у них есть судопроизводство.

§ 61. Если ехать из Москвы в Польшу, то нужно двадцать два дня, чтобы вступить в эту страну. Первое место, которое здесь встречается, это замок, называемый Троки. Из Москвы туда нельзя попасть иначе, как через леса и холмы; это почти пустынная местность. Правда, по пути попадаются кое-где следы [160] костров: тут незадолго до того люди останавливались на привал. В таких местах путешественники всякий раз могут отдохнуть и развести огонь. Иногда, но очень редко, лежит в стороне какая-нибудь маленькая деревушка.

За Троками встречается все меньше и меньше лесов и холмов, но попадаются уже кое-какие деревни. В девяти днях пути от Трок находится замок, называемый Слоним. Затем вступают в Литву, где можно видеть город Варсовия, ¹⁵⁹ принадлежащий князькам, которые подчиняются королю польскому Казимиру. ¹⁶⁰ Страна здесь плодородная, имеет много замков и деревень, однако не очень значительных. Из Трок до Познани ¹⁶¹ семь дней пути. Край там хороший и красивый.

Дальше находится Мерсага, ¹⁶² очень хороший город. Здесь кончается Польша. Об ее замках и городах я не буду больше рассказывать, так как ничего об этом не знаю. ¹⁶³ Скажу только, что король с сыновьями и весь его дом — христианнейшие люди и что его старший сын в настоящее время является королем Богемии. ¹⁶⁴

По выезде из Польши через четыре дня встречаем Франкфурт, город маркграфа Бранденбургского, и вступаем в Германию.

О ней я не буду говорить, поскольку это место знакомое и известное многим.

* * *

§ 62. Теперь остается сказать кое-что о Грузии. Она примыкает к странам, о которых только что шла речь, и граничит с Мингрелией. ¹⁶⁵

Царь этого края именуется Панкратием. ¹⁶⁶ Земля у него прекрасная, обильная просом, вином, мясом, зерном и многими другими плодами; большую часть виноградных лоз [жители] выращивают на деревьях, как делается в Трапезунде. ¹⁶⁷ Люди там красивые, рослые, но у них весьма низменные привычки и очень дурные обычаи. Ходят они со стриженой или бритой головой, только вокруг оставляют немного волос, ¹⁶⁸ наподобие наших аббатов, у которых приличный доход. Носят усы, которые отращивают ниже бороды, на длину с четверть локтя. На голове у них шапки разных цветов, на верхушке шапок — гребешок. На плечах они носят кафтаны, очень длинные, но узкие и разрезанные сзади до ягодиц: это потому, что иначе они не могли бы ездить верхом. За это я их не порицаю, так как вижу, что того же придерживаются еще и французы. На ногах до колен они носят высокие сапоги, причем подошва на них сделана так, что, когда они стоят, носок и пятка касаются земли, но посредине подошва настолько возвышается, что можно было бы просунуть кулак под их ступню, не причинив себе никакого вреда. Поэтому, когда они идут пешком, они очень утомляются. Я порицал бы их за это, если бы не знал, что и у персов в употреблении то же самое. [161]

Что касается их еды, то, судя по тому, что я испытал на собственном опыте в доме одного из князей, ¹⁶⁹ они подают ее следующим образом: у них имеются особые четырехугольные столы, около полулоктя [в квадрате], с желобчатым краем со всех сторон; посредине стола кладут некоторое количество вареного проса, без соли и без всякого жира; это кушанье служит вместо супа. На другой такой же стол кладут жареное кабанье мясо, однако оно настолько мало прожарено, что, когда его резали, из него выступала кровь. Они ели его с большой охотой, но я не мог его и попробовать и потому делал вид, что ем просо. Вина у них изобилие, и оно ходило вкруговую. ¹⁷⁰ Других яств нам не подавали.

В этой стране высокие горы и много лесов. Есть там город, по названию Зифилис, перед которым протекает река Тигр. ¹⁷¹ Это хороший город, но он мало населен. Есть там также замок, называемый Гори. Страна граничит ¹⁷² с Великим морем.

§ 63. Вот и все, что я мог рассказать о моем путешествии в Тану и в окружающие страны, а также о вещах достойных памяти [и виденных мною] в тех местах.

1 Барбаро назван «cittadino di Venezia», но не в смысле принадлежности к пополанам, а просто как житель города, как венецианец. В «Венецианских анналах» Малипьеро представитель одной из знатнейших фамилий Венеции, Марк Корнаро (Marco Corner), определен как «un private cittadin Venetian» (a. 1468, p. 598).

2 Плиний (род. в 23—24 г., ум. в 79 г.) — автор знаменитых записей, именуемых «Historia Naturalis», которые и имеет в виду Барбаро.

3 Солин (III в.) написал, главным образом по Плинию, сочинение под названием «Polyhistor» — собрание разных исторических и географических сведений.

4 Помпоний Мела — римский географ I в. В 40—41 гг. он написал сочинение, обычно называемое «De chorographia» или — по его начальным словам — «De situ orbis».

5 Страбон (ум. в конце правления императора Тиберия, 14—37 гг.) — знаменитый греческий географ и путешественник. Страбон написал свою «Географию» не ранее 18 г. Его труд, наряду с трудом Птолемея, был известен образованным людям средневековья.

6 Геродот—прославленный греческий историк V в. до н. э.; его «Истории» были для удобства разделены на 9 книг, по числу муз. Как известно, Геродот уделил немалое внимание географии и этнографии областей Северного Причерноморья и был первым историком этих отдаленных от Греции мест.

7 Диодор Сицилийский — греческий писатель второй половины I в. до н. э. и путешественник, отразивший в своем громадном труде «Библиотека» географию, обычаи и — для современного ему периода — историю окружающего мира. Труд Диодора, не дошедший до нас целиком, ценен выдержками из неизвестных нам авторов.

8 Дионисий Галикарнасский, греческий историк древнейшего периода римской истории, написал (в конце I в. до н. э.) сочинение «Римская археология».

9 Марко Поло — крупнейший путешественник средневековья. Родом из венецианской купеческой семьи, он был взят отцом и дядей — Никколо и Маффео Поло — в их поездку в Китай. Путь туда и обратно и длительное пребывание в Китае заняли 24 года, с 1271 по 1295 г. Маршрут, начиная от Лаяса в Александреттском заливе (он же залив Искендерон), был сухопутным: по Малой Азии, через Эрзинджан и Эрзерум в Тебриз; оттуда по Персии, через Иезд в Ормуз на Персидском заливе; далее не по морю, но через Памир и по караванному пути в Китай — в резиденцию хана Хубилая, внука Чингис-хана. Вернувшись на родину в 1295 г., Марко Поло через три года оказался в плену в генуэзской тюрьме (осенью 1298 г. он был участником морского сражения при острове Курцола между венецианским и генуэзским флотами, принесшего победу генуэзцам); находясь в тюрьме. Марко Поло продиктовал свои воспоминания о путешествии заключенному вместе с ним пизанцу Рустиччано. Марко Поло умер в 1324 г.

10 Николo де Конти (Nicolo de'Conti) — венецианский купец, совершивший длительное путешествие (оно длилось около 25 лет) по странам Азии. Он посетил Персию, Индию, острова Борнео и Яву. Будучи на обратном пути в Египте, Конти отрекся от христианства и стал магометанином, но по возвращении на родину просил папу Евгения IV восстановить его в католической церкви. В качестве покаяния папа приказал ему рассказать папскому секретарю, известному гуманисту Поджо Браччолини (1380—1459), историю своих странствий. Поджо включил рассказ о путешествии Николo де Конти в свое сочинение «De varietate fortunae libri IV», в котором последнюю, IV книгу составляет изложение этого путешествия. Николo де Конти считают иногда вдохновителем знаменитейшего картографа своего времени — фра Мауро из монастыря св. Михаила на острове Мурано, — который создал в 1459 г. карту мира (mappamondo). Николo де Конти умер в 1469 г.

11 Iovane de Vandavilla englese — так назвал Барбаро автора известного в Средневековье сочинения о путешествиях по Европе, Азии и Африке. Имя автора — Джон Мандевилль (John Mandeville), но под ним скрывался фламандский врач из Льежа по имени Жан де Бургонь, который умер в 1372 г. Сочинение его, написанное по-французски в 1356 г., наполнено фантастическими — либо измышленными, либо заимствованными — рассказами об огромном количестве стран, где составитель вовсе не бывал (по-видимому, ему удалось посетить только Египет). Сочинение Мандевилля пользовалось большой популярностью и было переведено на многие языки.

12 Пьетро Кверини (Pietro Querini) отправился с Крита в 1431 г. во Фландрию. Буря отнесла его корабль к неведомой земле, где с мая по август продолжается день, а с ноября по февраль продолжается ночь; предполагается, что Пьетро Кверини и его спутники — Кристофоро Фьераванти и Николо де Микьель — были отнесены к Лофотенским островам у берегов северной Норвегии. В рассказе самого Кверини («Viaggio per le Fiandie e naufragio») и в отчете о кораблекрушении его спутников («Relazione del naufragio della cocc(не различаю букву!!!)a Quirina») описано первое, притом случайное, посещение венецианцами северной Скандинавии в 1431 г. Пьетро Кверини умер в конце 1448 г.

13 Альвизе да Мосто (Alvise da Mosto, Alvise da Ca' da Mosto) — первый венецианец, плававший в 1455—1456 гг. за пределы Гибралтара к югу вдоль побережья Африки; он открыл острова Зеленого мыса (Promontorium Viridum) и, обогнув его, дошел до устья реки Гамбии. Это описано путешественником в его труде «Le navigazioni atlantiche, Segue la relazione sulla navigazione del portoghese Pietro da Sintra (nel 1462), scritta da Alvise da Mosto». Альвизе да Мосто умер в 1483 г.

14 Об Амброджо Контарини см. стр. 86 сл.

15 La pianura — равнина, здесь лучше — степь. Это слово в приложении к степным южнорусским территориям встречается у Барбаро часто, иногда в значении, весьма близком к слову «campagna». Таким образом, и «pianura» и «campagna» в текстах, относящихся к Северному Причерноморью, надлежит понимать как «равнинная местность», «степь». Ошибочно понимает слово «campagna» К. В. Базилевич, следуя, по-видимому, статье E. Зевакина и Н. Пенчко «Очерки по истории генуэзских колоний на зап. Кавказе в XIII—XV вв.» (Истор. записки, т. 3, 1938) и, соответственно ей, давая неверное определение: «Кампанья — область, расположенная около Кафы, имевшая отдельного татарского правителя Зихия-Геркесия» (Базилевич, стр. 103, примеч. 1). Степной и предгорный Крым, территория которого (вместе с главным городом Солхатом) подступала к ограниченному по площади округу города Каффы, с XIII до середины XV в. подчинялся правителям, зависевшим от ханов Золотой Орды, а с середины XV в. крымским ханам — Хаджи-Гирею, затем его сыновьям, Нур-Давлету, Менгли-Гирею и др. Что за правитель «Зихий-Геркесий», которого без объяснения упоминает Базилевич, вообще непонятно. Возможно, что в этом курьезном имени соединились названия кавказских областей Зихии и Черкесии (?). У арабских и персидских авторов южнорусские степи между Днепром и Волгой и за Волгу к Аральскому морю, как правило, обозначались названием Дешт-и-Кыпчак, т. e. Кыпчацкая, Половецкая степь. Это название удержалось в течение веков; Ибн Батута, в 1333—1334 гг. посетивший Золотую Орду и ряд ее городов, записал: «Дешт на тюркском языке значит степь. Степь эта зеленая, цветущая, но нет на ней ни дерева, ни горы, ни холма, ни подъема. Нет на ней и дров, а жгут они (жители степи) только сухой помет... Видишь, как даже старейшины их подбирают его и кладут в полы одежды своей. Ездят по этой степи не иначе, как на телегах, а расстилается она на шесть месяцев пути; из них три (едешь) по землям султана Мухаммеда Узбека, а три по другим владениям» (Тизенгаузен, I, стр. 279). Употребление названия Дешт-и-Кыпчак продолжалось до XVI в. включительно (см.: Тизенгаузен, I—II, — о походах Тимура, о ханах XV и XVI вв.). Европейцы знали о причерноморских и приазовских степях с древности. Греки, вслед за Геродотом (Hdt. IV, 18, 20) называли их «пустыней» — erhmoV; в латинских сочинениях чаще всего их определяли как «solitudines». Аланы в описании Аммиана Марцеллина (IV в.) населяли «неизмеримо далеко раскинувшиеся пустыни Скифии» (in immensum extentas Scythiae solitudines) (XXXI, 2). Вынесший сильное впечатление от татарских степей, Рубрук пишет о них как о «vasta solitude», которая покрыта превосходной травой (Rubruk, p. 246). Немыслимо представление об истории юга нашей страны без представления о Половецкой степи, Дешт-и-Кыпчак.

^{16 Ledil, Edil — Итиль, Эдиль,
общеизвестное средневековое название Волги,
происходящее от ее тюркского названия. Таково
имя Волги у кочевых племен: хазар, печенегов,
половцев, татар. Западноевропейские и восточные
писатели — географы и путешественники — широко
распространили это название величайшей в Европе
реки. Оно проникло уже в ранние византийские
источники. У Менандра (VI в.) Волга названа Attila; у Феофилакта Симокатты (VI—VII
вв.) — Til; в «Хронике» Феофана
(VIII—IX вв.) — Atil. В
списках византийских епископий (Notitiae episcopatuum)
встречаются такие, например, пояснения: «Астиль (o Asthl) на реке Астиль в Хазарии»
(имеется в виду город Итиль на Волге). Один раз в
связи с печенегами назвал реку Атиль (Athl).) Константин Порфирородный (Const. Роrрh.
De adm. imp., 37), тщательно подбиравший сведения о
современных ему (середина Х в.) кочевниках в
степях Северного Причерноморья. Известные
путешественники XIII в. — Иоанн де Плано Карпини и
Вильгельм Рубрук, — почти одновременно (в 1246 и в
1253 гг.) посетившие татарское государство,
употребляли разные названия Волги: Volga (loh. de Piano
Carpini, p. 743), Etilia (Rubruk, p. 246, 252, 258, 264, 271, 274, 279, 378).
Арабские и персидские писатели как в Х в. (Ибн
Фадлан, Ибн Хаукаль), так и более поздние (Идриси
— XII в.. Якут — XIII в., Ибн Батута — XIV в.,
Шереф-ад-Дин Иезди — XV в. и др.) знали великую реку
Итиль, на которой стояли крупные торговые города:
хазарская столица Итиль, половецкий по
преимуществу Саксин, известный в течение ряда
веков Булгар, татарские столицы Сарай Бату и
Сарай Берке, а также Хаджитархан — Астрахань
(Тизенгаузен, I, стр. 301, 306; II, стр. 21, 85, 121, 141, 205; см.
также специальные издания арабских и персидских
авторов; ср. еще: Moravcsik. Byzantinoturcica, II, р. 78). Русские
источники знают только название Волга; это имя
реки повторяется во всех летописях, начиная с
первых страниц «Повести временных лет». Барбаро
пользуется только названием Эдиль (Ледиль), но
Контарини — его современник — многократно
употребляет название Волга; к устью этой реки он
и приплыл из Дербента, — реки, на которой жил в
Астрахани, вдоль которой шел с посольским
караваном в Москву и которую дважды переплыл
(Соntarini, р. 91 v, 94 г, 96 v).

17 Великое море, mar Mazor, mare Maius —
обычное название Черного моря, употреблявшееся
итальянцами. Так оно называется на итальянских
портоланах и в любых письменных источниках XIII—XV
вв. Это наименование — mar Mazor — встречается на
страницах сочинений Барбаро и Контарини. В
«Хожении» Игнатия Смолнянина (1389—1405) Черное море
также называется Великим: «проидохом устье
Озачьского [Азовского] моря и взидохом на Великое
море... минухом Кафиньский лимень и Сурож»
(Игнатий Смолнянин, стр. 4—5). Однако бывает, что
Черное море определяют его античным названием —
Евксинский понт, но тут же, говоря о том же
времени, называют его и «Черным»: o EuxeinoV pontoV h Maurh Jalassa. Так, например,
у Георгия Сфрандзи (Sphrantzes (ed. V. Grecu), V, I, p. 6; XVII, I, p.
26). Важно отметить, что название «Черное море», h Maurh Jalassa, стало употребляться в
Константинополе и по малоазийскому побережью
вместе с расширением итальянской торговли в
столице Византийской империи. Полагаем, что
появление названия «Черное море» — именно
по-гречеcки — можно объяснить фонетической
близостью в звучании слов «mare maius» (mans maioris etc.), «mare
Maggiore» — «Великое море» с греческим mauroV, maurh; — черный, черная. В официальном
тексте императорского хрисовулла 1265 г. eiV thV MaurhV Jalassan (MM III, p. 79). В русских
летописях, начиная с Повести временных лет,
встречается название «Понтьское», «Понетьское»
море; употребляются иногда определения
«Русское», «Сурожское» море (например, Троицкая
летопись, стр. 411; Моск. свод, стр. 135, 162, 198). Услышав,
по-видимому, в Константинополе, что Великое море
называется Русским, историк IV крестового похода
Жоффруа де Вилльардуен записал это название в
своей хронике: «mer de Russie» (Geoffroy de Villehardouin. La conquete de Constantinople, cap. 49. Ed. et trad. E. Faral,
I—II, Paris, 1938—1939).

Относительно названия Сурожское следует
сделать оговорку: либо так названо Азовское море,
потому что в летописи указано, что князь Михаил
Ярославич тверской отправился к хану Узбеку в
Орду в 1319 г., «доиде до Орды... на усть реку Дону,
иде же течет в море Сурожьское»; либо это
название Черного моря, потому что, во-первых,
Сурож лежал на берегу Черного, а не Азовского
моря, а во-вторых, устьем Дона нередко считали
Керченский пролив, рассматривая Азовокое море
как расширение нижнего Дона; в таком случае хан
Узбек должен был находиться или на Таманском, или
на Керченском полуострове, близ южной части
Керченского пролива, где он как бы является
«устьем Дона». Полагаем, что здесь могла быть
ошибка летописца и дело обстояло так: хан Узбек, к
которому приехал князь Михаил Ярославич, стоял
при устье Дона, впадающего в Азовское море, а
Сурожским морем в Москве называли Черное море —
по Сурожу, расположенному на черноморском берегу
Крыма. В XIII в. Черное море, по-видимому, часто
называлось Хазарским. Так у персидского историка
Ибн-ал-Биби (Тизенгаузен, I, стр. 25—26); так же у
арабского писателя Ибн-ал-Асира, который, в
известном сообщении о Судаке, как о городе
кипчаков, приводит это название Черного моря,
связанное с давней историей Поволжья и Подонья.
Но в XV в. в арабском сочинении Ибн-Арабшаха Черное
море неожиданно названо Египетским: «Граница
Дештской земли с юга—море Кользумское (=
Хорезмское, Каспийское), злобное и своенравное, и
море Египетское, завернувшее к ним (к обитателям
Дешта) из области Румской (византийской). Эти два
моря почти сталкиваются, не будь промеж них гор
Черкесских...» (Тизенгаузен, I, стр. 459). Афанасий
Никитин, в описании своего путешествия (1466—1472),
связывает Черное море с названием Стамбула:
«третье море Черное, дория Стембольская»
(Афанасий Никитин, стр. 9, 31).
^{18 Алания, Кумания, Газария
— три области, не имеющие, разумеется, четких
границ, которые располагались вокруг Азовского
(«Забакского») моря: Алания примыкала к его
восточному побережью, простираясь далее по
Северному Кавказу; Кумания — к северному
побережью (на портолане Бенинказы 1474 г. здесь
помечена Chumania); Газария, соответственно позднее
(к XIII—XIV вв.) утвердившемуся названию, лежала в
Таврике, преимущественно в восточной, неготской
ее части. Указанием на эти три области, с
названиями этнического происхождения, Барбаро
заканчивает рассказ о намеченных им в самых
общих чертах границах Татарии, причем, говоря о
севере (Россия) и западе (Польша), он
действительно называет области, куда не
распространялись ни поселения, ни кочевья татар;
но, говоря о востоке и юге, он называет места,
которые вполне были районами распространения
татар.

19 Mar delle Zabache — Забакское море,
нынешнее Азовское море. Возможно, что в слове Zabache
скрывается название рыбы: «чабак» до сих пор на
Нижнем Дону значит лещ. Азовское море и устья
впадающих в него рек богаты, как известно, рыбой
(ценные породы осетровых рыб — осетр, севрюга,
белуга; судак, лещ, сазан, чехонь). Как видно по
запискам Барбаро, он и другие венецианские купцы
имели рыбные ловли на Дону — le peschiere. Следует
отметить, что восточные авторы называли Тану
(XIV—XV вв.) Азак. Отсюда название Азовского моря —
Озачьское — в «Хожении» Игнатия Смолнянина:
«проидохом устье (т. е. Боспор Киммерийский,
Керченский пролив) Озачьского моря и взидохом на
Великое (т. е. Черное) море» (Игнатий Смолнянин,
стр. 5). Иногда Азовское море определялось как
Франкское. Так назвал его персидский писатель
Абд-ар-Раззак Самарканди (1413—1482): «Они (царевичи и
эмиры Тимура) опустошили и ограбили эту область
(улус черкесский) до берегов Франкского моря,
называемого морем Азакским» (Тизенгаузен, II, стр.
181, примеч. 1).

20 Elice — Днепр. Это отчетливо
объяснено в сочинении Контарини: «В Киеве (Chio)
есть река, которая на местном языке называется
Danambre (Данапр, Днепр), а на нашем — Leresse; она
протекает около города и впадает в Великое море»
(Contarini, p. 68 v). Заметим, что еще в середине XIII в.
Иоанн Плано Карпини, говоря о четырех реках
татарской равнины — Neper, Don, Volga, Iaec (Ioh. de Plano Carpini, p.
743), — привел местное название Днепра (и Плано
Карпини, и Контарини, каждый в свое время,
проехали через Киев). На итальянских мореходных
картах, или портоланах, Днепр отмечается
названием Erexe, Eresse, Elexe, Elice. Так, как правило,
называли эту реку авторы самых известных
портоланов: Петр Весконте из Генуи (1311—1321 гг.),
Франциск Пициган из Венеции (1373 г.), Грациоз
Бенииказа из Анконы (1469 г.) и многие другие (см.,
например: А. Е. Nоrdenskiold. Periplus).
Повторяющиеся надписи на мореходных картах
свидетельствуют о том, что названия Erexe и т. п.
были в практике западноевропейских моряков XIV—XVI
вв. Однако похожим именем называли Днепр и за
много столетий до этого времени. В сочинении
Иордана (оно написано в 551 г.) упомянута река Егас
в связи с борьбой между остроготами и антами и
победой гуннов над остроготами (см.: Иордан, стр.
115, 323—324. —Здесь же приведены и другие названия
Днепра: Данапр, Борисфен, Вар, Варух, Алике, Еликс,
Лякс). Константин Порфирородный, передавший в
своем трактате «De administrando imperio» (середина Х в.)
реальные географические названия, пишет не об
античных Борисфене и Тирасе, а о Днепре и Днестре
(o DanaprhV, o DanastrhV, — гл. 9 и 37). В
списках византийских епископий, в так называемых
«Notitiae episcopatuum» (X—XIII вв.), упоминается река Элисс (ElissoV potamoV). См. изданные Г.
Гельцером нотиции в «Abhandlungen der bayerischen Akademie der
Wissenschaften» (Philos.-philol. KL, Bd. 21, 1901, S. 632).

21 Capha, Caffa—самая значительная
итальянская колония Северного Причерноморья.
Город Каффа, предшественник нынешней Феодосии,
принадлежал генуэзцам с 60-х годов XIII в. до 1475 г.,
когда был взят турками. В последние годы
существования генуэзской Каффы там — кроме
основного, генуэзского — был и венецианский
консул. Каффа, предоставленная генуэзцам
татарами, платила им дань.

22 Moncastro — итальянское
название крепости в устье Днестра. У Константина
Порфирородного эта крепость обозначена словом Aspron; которое было переводом
местного печенежского названия (см.: Const. Porph. De adm.
imp., cap. 37), а в списках епископий встречается
название Аспрокастрон — Белая крепость. Отсюда
современное название Белгорода Днестровского. В
XV в. Монкастро был отправным пунктом для
путешественников, приходивших по Черному морю с
Кавказского побережья (на пути из Грузии, из
Персии) и отправлявшихся в Польшу, Германию,
Италию. Via de Moncastro, особенно на пути с Востока,
предпочиталась дороге через Каффу (via de Caffa), так
как, идя через Монкастро вверх по Днестру, можно
было миновать трудный переход по татарским
степям, направляясь к Днепру и Киеву (см.: Cornet, Le
guerre, doc. 18, a. 1471, Oct. 25, p. 31).

23 Эпитеты, даваемые Барбаро
крупным рекам, не одинаковы. «Знаменитейшая
река» (fiume nominatissimo) относится им к действительно
очень известным рекам; так он определяет Дунай
(Tana, § 6) и Евфрат (Persia, р. 53 r). Волгу, тогда менее
известную, он называет «fiume grosso e largissimo» (Tana, § 53).

24 Говоря об Алании, Барбаро
не определяет ее границ, что было невозможно.
Обычно Аланией считаются области Северного
Кавказа, предкавказских и приазовских степей (ср.
примеч. 18). По-видимому, немалую часть населения
степного Крыма составляли аланы.

25 Аланы, иначе ас или асы
(яссы в русской летописи), сохранились до нашего
времени в осетинах на Кавказе.

26 Предполагается, что
название Contebe соответствует
тюркскому Кумтепe, что значит песчаный холм.
Археологи допускают предположение, что Contebe совпадает с Кобяковым
городищем. Здесь было одно из придонских
поселений античной эпохи с негреческим,
скифо-сарматским населением, занимавшимся
земледелием и рыболовством.

27 День св. Екатерины (Caterina,
Catharina) — 25 ноября. У итальянцев встречалось и
мужское имя Катерино, Катарино, Катарин. Так
звали одного из венецианских послов в Персию, к
Узун Хасану: Catharinus Zeno, nobel homo Catarin Zeno. Среди
венецианских купцов в Тане был, по записям
Барбаро, Catharin Contarini.

28 Фуста — небольшое морское
судно.

29 Страва — итальянское
искажение названия Астерабад, города в провинции
Гурган, или Джурджан, на юго-восточном побережье
Каспийского моря. Отсюда вывозили в большом
количестве местный шелк-сырец (как и из Гиляна на
юго-западном побережье Каспийского моря).
Барбаро был осведомлен о сортах шелка и о местах
его происхождения. Он пишет о шелке из Страны (sete
stravatine) и сообщает (Persia, p. 52 v), что местное
население разводит шелковичных червей и для
этого имеет огромное количество тутовых
деревьев (tengono gran quantita di vermi da
seta et hanno gran copia di morari bianchi).

30 Zudecha—остров Джудекка,
Дзудекка (la Giudecca), вытянутый длинной полосой с
южной стороны Венеции и отделенный от нее
Джудеккским каналом, который впадает в огромный
канал св. Марка между мысом делла Салуте и
островом св. Георгия.

31 Барбаро неоднократно
подчеркивал, что он был в Тане в числе
венецианских купцов: «nui mercadanti», «noi mercatanti ch'eramo nella
Tana».

32 Три дуката в месяц, т. e. 36
дукатов в год, было немалой платой за простой
труд землекопа. Группа купцов (семь человек)
должна была заплатить 120 наемным рабочим 360
дукатов в месяц, что составляло довольно
значительную сумму. Экспедиция запаслась
провиантом (victuarie), так что землекопы получали
питание. Когда купцы возобновили весной работы
на Контебе, они взяли туда 150 землекопов и копали
в течение 22 дней.

33 Барбаро, так же как
Контарини, употребляет русское слово «сани»: zena, sani (Tana, § 10, 55), sanili, sani, sano (Contarini, p.
102 r, 103 r,104 v). Ср. примеч. 146.

34 На Кобяковом городище
(Контебe) археологи определили тип жилищ в виде
построек с камышовыми стенами, обмазанными
глиной, или же в виде построек со стенами из
жердей (как плетни), тоже обмазанными глиной.
Сгоревшие стены этих камышовых жилищ и жилищ из
жердей могли образовать значительный слой золы.
Обгорелая глиняная обмазка приобретала
розоватый оттенок. См. более подробные описания
античных поселений на Дону в книгах Т. Н.
Книпович, В. Ф. Гайдукевича, Б. Д. Шелова.

35 В указанном Барбаро году
(1438) Пасха приходилась на 13 апреля. Следовательно,
раскопки венецианских купцов на холме Контебe
прекратились в понедельник 14 апреля 1438 г.

36 По данным ряда арабских
писателей, мусульманство среди татар
распространялось постепенно, по-видимому под
влиянием уже бывших мусульманскими областей,
которые подчинились кочевникам-монголам, а
именно — среднеазиатского Хорезма и отчасти
приволжского Булгара. Официальное принятие
ислама (правящей в Орде группой) началось при
хане Берке (1256—1266), но заметное усиление
исламизации произошло позднее, при хане Узбеке
(1312—1342). Ал-Омари (ум. в 1328 г.), много писавший о
Золотой Орде, охарактеризовал Узбека как
«мусульманина чистейшего правоверия, открыто
проявляющего свою религиозность и крепко
придерживающегося законов мусульманских» (см.:
Тизенгаузен, I, стр. 230). В Московском своде под 1318
г. сказано (в связи с поездкой в Орду тверского
князя Михаила Ярославича), что «седе в Орде ин
цесарь именем Озбяк и воиде в богомерзкую веру
Срачиньскую» (Моск. свод, стр. 161). Это начало
правления Узбека и имел в виду Барбаро, упоминая
об исламизации татар за 110 лет до того времени, о
котором он пишет, т. e. до 30-х годов XV в. Официальный
переход татар в мусульманство не воздействовал
на шаманизм, господствовавший в общей массе
кочевого населения степей (см.: Якубовский. Зол.
Орда, стр. 168). Барбаро отметил некоторые
проявления «язычества» в татарской среде (§ 13, 59).
Принуждение принять ислам наступило, по
сведениям Барбаро, лишь при Едигее (ум. в 1419 г.).

37 Едигей был полновластным
правителем Золотой Орды в течение 1397—1419 гг. В
записях арабского историка ал-Айни (ум. в 1451 г.)
сообщается, что Едигей (Идики) отнял у Тохтамыша
Дештские земли (Дешт-и-Кыпчак) со столицей Сараем
и правил ими ряд лет (Тизенгаузен, I, стр. 531—532).
Едигей не был ханом, так как не был чингисидом, и
носил титул эмира или нойона, будучи высшим
представителем золотоордынской кочевой знати,
главнокомандующим (темником) всего войска Улуса
Джучи. Барбаро правильно назвал Едигея не
«императором» (как западно-европейские писатели
называли золотоордынских ханов), а «капитаном
народа». Примечательно, что почти одновременно с
Едигеем всесильный Тимур тоже носил титул эмира.
Номинальными ханами при Едигее были
«подставные» незначительные лица из чингисидов.
В русских летописях, весьма богатых сведениями о
татарах, ханы-чингисиды называются царями, их
наследники — царевичами, огланами, а эмиры —
князьями. В Московском своде рассказывается о
походе Едигея на Москву в 1409 г.: «...некоторый
князь Ординьский именем Едигей повелением
Булата царя (хан Пулад, 1407—1410) прииде ратью на
Русскую землю.. . Стоя же Едигей у Москвы в селе
Коломеньском. ..» (Моск. свод, стр. 238).

38 Sidahameth can — неправильная у
Барбаро транскрипция имени татарского хана
Шадибека. Такая транскрипция более подходила бы
к имени Сайид-Ахмеда (1433—1465), но время его
правления выходит за пределы жизни Едигея,
который умер в 1419 г. Шадибек был одним из
«подставных ханов» при Едигее, в 1400—1407 гг. В
персидском сочинении, условно называемом
«Аноним Искендера» (начало XV в.), сказано, что
после смерти хана Тимур-Кутлуга (1395—1400)
«государство пришло в беспорядок и улус
узбекский (т. e. улус хана Узбека, умершего в 1342 г.)
по своему обычаю стал искать славного урука
Чингиз-ханова (т. е. потомка Чингиз-хана). Идигу
(Едигей) по необходимости посадил на трон
Шадибег-оглана (оглан — царевич), который по
праведности и способностям был известнейшим и
старейшим» (Тизенгаузен, II, стр. 133). При Шадибеке
закончилась в Золотой Орде борьба с Тохтамышем,
который был ханом в 1377—1395 гг., но умер позднее, в
1406—1407 гг.

39 Улуг-Мехмед (царь Махмут в
русских летописях) был первым ханом Золотой Орды
после смерти Едигея, т. е. его правление начинает
собой период ее распада и ослабления (см.:
Якубовский. Зол. Орда, стр. 406—428, глава «Распад
Золотой Орды»). Улуг-Мехмед правил в обстановке
борьбы с рядом соперничавших с ним ханов. Такими
были Давлет-Берди (1420—1424), откочевавший
впоследствии в Крым, где его брат (?) Хаджи-Гирей
стал первым правителем Крымского ханства
(1449—1466); Барак (1422—1427), Сайид-Ахмед (1433—1465) и
упоминаемый Барбаро Кичик-Мехмед (1435—1465), отец
хана Ахмеда (1465—1481), противника московского
великого князя Ивана III. Годы власти названных
ханов переплетаются, так как нередко их
преимущество кратковременно и сменяется
возвышением их соперников. По хронологической
таблице Шпулера (Spu1еr, S. 454) Улуг-Мехмед был
золотоордынским ханом в 1419—1424 и в 1427—1438 гг. и
умер, будучи ханом в Казани, в 1467 г. Но и после 1438
г., когда Улуг-Мехмед уже не был в состоянии
удержать власть в центральных областях Золотой
Орды на Нижней Волге, он с некоторыми военными
силами действовал около границ Московского
княжества. Об этом периоде точно сообщается в
Московском своде в связи с захватом татарами
города Белева: «Toe же осени (1437 г.) пришед царь
Махмуть, седе в граде Белеве, бежав от иного царя»
(Моск. свод, стр. 260). Улуг-Мехмед был оттеснен с юга
«иным царем», иначе — изгнавшим его из Сарая
новым ханом, по-видимому Кичик-Мехмедом (по
летописи Кичи Ахметом). Через полтора года, в июле
1439 г., Улуг-Мехмед появился около Москвы и стоял
под ее стенами десять дней. Весной 1445 г. войска
Улуг-Мехмеда под Суздалем захватили в плен
Василия II, великого князя московского, который
оставался татарским пленником с 7 июля по 1
октября 1445 г. (Моск. свод, стр. 263). В эти годы
Улуг-Мехмед часто стоял в Нижнем Новгороде, а под
1448 г. в Московском своде уже записано о его сыне
Мамутеке как о «царе Казанском». Эти сведения
зафиксированы только русской летописью и
являются единственным свидетельством о данных
годах в истории татар. Восточные писатели не
сообщили об этих событиях, хотя и связанных с
Золотой Ордой, но далеких от сферы их
политических интересов. Барбаро был хорошо
осведомлен о делах в Орде, так как именно в эти
годы находился в Тане. Он отметил, хотя и кратко,
движение Улуг-Мехмеда к северу (in le campagne, che sono verso
la Russia), ссору или охлаждение между ханом и его
нойоном (эмиром) (acadete certa division tra esso Naurus et el suo imperator)
и уход Науруза к чингисиду Кичик-Мехмеду, который
приближался к Волге, чтобы завладеть Сараем.

40 Барбаро правильно
поясняет, что «орда» — это «народ», «население»
(lordo zoe populo). To, что русские
именовали Золотой Ордой, восточные писатели
называли Синей Ордой или Улусом Джучи. Улус же
означает население, подвластное хану или
представителю чингисханова рода (см.: Якубовский.
Зол. Орда, стр. 35). В летописях иногда
употребляется слово «улус», равнозначное «орде»
(Моск. свод, стр. 249).

41 Науруз, сын Едигея, был
нойоном (или эмиром) хана Улуг-Мехмеда,
главнокомандующим его войск (capitano); он имел ту же
высокую должность, какую имел его отец, «capitano della
gente», как правильно определил его Барбаро (см.
примеч. 37). Однако власть Науруза была гораздо
слабее, чем почти неограниченное могущество его
отца при ничтожных ханах-чингисидах. Все же сын
стремился к власти, подобно его несомненно более
талантливому отцу, и потому в 1438 г. покинул
Улуг-Мехмеда (Барбаро правильно указывает 1438 г. —
последний год хана Улуг-Мехмеда в Золотой Орде) и
перешел с частью войска, последовавшего за ним, к
малоизвестному еще тогда некоему (uno) чингисиду (de
sangue de questi imperatori) Кичик-Мехмеду (Chezimehameth).

42 Кичик-Мехмед (1435—1465) — хан
Золотой Орды, соперник предшествовавшего хана
Улуг-Мехмеда. В Московском своде под 1432 г., после
детального и яркого описания того, как великий
князь Василий II «искал стола своего великого
княжения» перед татарским ханом, соперничая с
дядей своим Юрием Дмитриевичем, отмечено, что
власть хана Улуг-Мехмеда пошатнулась, «понеже бо
в то время пошел бяше на Махмета Кичи Ахмет царь»
(Моск. свод. стр. 250).

43 Барбаро говорит о хорошо
известной ему дороге с нижней Волги на нижний
Дон. В данном случае войско Кичик-Мехмеда прошло
мимо Астрахани и направилось далее на запад по
Таманским степям (le campagne de Tumen), обогнув Черкесию.
Следует подчеркнуть, что здесь Tumen может означать
только Тамань и не имеет, конечно, никакого
отношения к Тюмени, находящейся в бассейне
Иртыша, к западу от этой реки, и основанной как
отдельное поселение в XVI в. Также в сочетании с
Черкесией. или страной «Черкасов» говорится о
«Тюмени»-Тамани в грамоте Ивану III от его посла в
Крым, Ивана Мамонова: «а Тюмень и Черкасы Орде
недруги» (Памятники дипл. сношений, док. 72, 1501,
июля 23, стр. 358). В связи со сказанным не следует ли
считать местом гибели хана Тохтамыша не
сибирскую Тюмень, а Тамань, Таманский полуостров?
Ср. еще о Тамани (Tumen): Tana. § 52.

44 Барбаро называет Дон
описательно: «река Таны» (fiume della Tana). Восточные
писатели неоднократно называют древний Танаис
Таном (ставшим впоследствии Доном). См., например,
у Рашид-ад-Дина — хан Тохтай сражался с Ногаем на
берегу реки Тан, — а также в «Зафар намэ»
Низам-ад-дина Шами и Шереф-ад-дина Иезди о битвах
войска Тимура на берегах реки Тан. У последнего
автора прямо говорится о реке Тан в связи с
Азаком, т. е. Азовом или Таной (Тизенгaузен, II, стр.
71, 121, 179. 180). Иоанн Плано Карпини уже в середине XIII
в. называет реку «Дон» (Ioh. de Plano Carpini, p. 743Y

45 Залив (colpho, golfo) Забакского
моря Соответствует нынешнему Таганрогскому
заливу.

46 Паластра — селение на
северном берегу Азовского моря, отмечавшееся на
портоланах (например на портолане Бенинказы 1474
г.) около Бердянского залива.

47 Сторожевые отряды, которые
высылались татарскими военачальниками вперед
для разведки пути, прежде чем по нему пройдет
основное войско, назывались «караулами»
(Тизенгаузен, II, стр. 111 и 157) или «хабаргири»
(Якубовский. Зол. Орда, сто. 347).

48 Барбаро, делегированный
венецианским консулом поднести подарки
пришедшему со своей ордой Кичик-Мехмеду, его
матери и его нойону Наурузу, повидал молодого еще
хана, уже занявшего, по-видимому, господствующее
положение на Нижней Волге. Барбаро. однако, в
своих записях не называет его «императором», как
западноевропейские люди называли
золотоордынских ханов, но определяет его общим
термином «синьор». Возможно, что соперничество
Кичик-Мехмеда с Улуг-Мехмедом еще продолжалось
или же в тот период временно одержал верх другой
претендент на ханство в Золотой Орде —
Сайид-Ахмед, — по некоторым сведениям, сын
Тохтамыша.

49 Неясно, что в данном случае
обозначает слово «taiapietra», — скульптора (или
просто каменотеса) или же фамилию, известную в
XIV—XV вв. в Венеции. Судя по должности переводчика
(turzimano) и по людям, названным рядом с ним, —
жезлоносец консула (bastoniero) и носильщик, — Буран
был каменотесом (taiapietra). В книге Мольменти
названы два скульптора, работавших в Венеции
(taiapiera): мастер Ардуин, автор скульптур в церкви
св. Марии дель Кармине в XIV в., и мастер Андоей.
вырезавший кяпитр»и во дворце дожей в XV в. (Моlmеnti.
Storia di Venezia, pp. 366, 369). Однако в той же книге упомянут
органный мастер XIV в. Джованнино Тальяпьетра и
говорится о патрицианской семье Tagliapietra (ibid., p. 407,
447).

50 Описанию у Барбаро способа
приготовления мучной похлебки татарами во время
похода, особенно в конных отрядах, выезжавших на
разведку и таким образом отрывавшихся от всего
войска, которое двигалось по степям с большим
обозом соответствует сообщение персидского
автора Абд-ар-Раззака Самарканди (1413—1482) в его
сочинении «Место восхода двух счастливых звезд и
место слияния двух морей»: перед тем, как войско
Тимура должно было выступить в поход из Ташкента
и направиться в Дешт-и-Кыпчак (в 1391 г.), был издан
приказ, «чтобы, когда выступят из Ташкента,
всякий съедал в месяц 1 ман амбарного веса муки и
чтобы никто не пек ни хлеба, ни лепешек, ни лапши,
а довольствовался бы похлебкой» (Тизенгаузен, II,
стр. 192). Барбаро рассказывает (в письме к епископу
падуанскому Пьеро Бароччи от 23 февраля 1491 г.), что
татары, отправляющиеся в далекий путь по
пустынным степям (per quelli gran deserti e solitudini, dove non si trova
da mangiar), выбирают время, когда вырастает трава
«балтракан», которой можно хорошо поддерживать
силы людей, настолько она питательна (Ramusio. II, р. 112
r).

51 Ср.: Tana, § 34, — о торговле
лошадьми, рогатым скотом, верблюдами, курдючными
баранами.

52 Стены Таны, на которых
стояли наблюдающие за подходом к городу
татарской орды (являясь укреплениями последнего
периода существования самостоятельного города),
были возведены после 1395 г., когда Тимур разрушил
Тану (Азак).

53 Слова «strachi de guardar» — «были
утомлены от того, что смотрели» (со стен на степь
в течение целых дней, пока подходила к Тане орда)
— неправильно переведены Семеновым (Библ.
иностр. писателей, стр. 19) как «утомляясь от
бессилия от продолжительной стражи».

54 Барбаро узнал Морею, когда
был проведитором в Албании в 1465 г. по организации
сопротивления туркам. Одно из впечатлений от
этой страны и вспомнилось Барбаро, когда он
писал, как движущиеся массы татар и их стад гнали
по степи к городу огромное количество куропаток
и дроф. Это было похоже на охоту с организованной
облавой, которую он видел во владениях какого-то
морейского князька. Однако и у монголов бывали
настоящие охоты-облавы. Персидские авторы
описывают, как Тимур, когда в его войске стал
ощущаться недостаток продовольствия, «назначил
охоту», после чего войско «отправилось на
облаву»: «Оцепив всю ту бесконечную равнину, они
погнали бесчисленное множество зверей и птиц и
через два дня произвели травлю». См. об этом в
двух книгах с одинаковым названием «Зафар-намэ»
(«Книга побед»), созданных в честь военных
успехов Тимура двумя персидскими писателями —
Низам-ад-дином Шами и Шереф-ад-дином Иезди
(Тизенгаузен, II, стр. 113 и 161; ср.: Якубовский. Зол.
Орда, стр. 342—343, 358).

55 Буквально слово «galinaccia»
(правильно — «gallinaccia») значит крупная или старая,
плохая курица. Барбаро либо не знал местного
названия этой степной птицы, либо не стал
транскрибировать его в итальянском тексте. Он
ограничился тем, что старательно описал внешние
признаки: короткий хвост, как у курицы, высоко и
прямо поднятая голова, как у петуха, оперение и
размер, как у павлина, но без сходства с павлиньим
хвостом. Судя по этому описанию, словом «gallinaccia»
определена дрофа.

56 Барбаро отмечает, что
вокруг Таны много холмов или пригорков, мелких
возвышенностей (monticelli de terreno) и рвов; он объясняет,
что некогда здесь была «древняя Тана» (la Tana antiqua»).
По точным данным археологии, античный Танаис при
устье Дона, наиболее удаленный к северу пункт
Боспорского царства, лежал на северном рукаве
или протоке донской дельты у самой реки, на
правом ее берегу (теперь этот обмелевший рукав
Дона именуется Мертвым или Гнилым Донцом). Здесь,
на возвышенном берегу, находится Недвиговское
городище — остатки боспорского города Танаиса,
который существовал с III—II вв. до н. э. по IV в. н. э.
Местонахождение античного Танаиса около хутора
Недвиговки установлено еще И. А. Стемпковским,
одним из старейших русских археологов, в 1829 г. и
остается бесспорным до сих пор. См. об этом в
работах археологов-античников: Т. Н. Книпович.
Танаис. М.—Л., 1949; В. Ф. Гайдукевич. Боспорское
царство. М.—Л., 1949. — См. также статьи Д. Б. Шелова в
«Древностях Нижнего Дона» (МИА 127). Итальянская
колония Тана (известная как оживленный торговый
город в XIV—XV вв.) была расположена на месте Азова
(арабские и персидские писатели XIV—XV вв. называют
его Азак), т. е. на южном рукаве донской дельты, на
левом его берегу. Таким образом, территории
древнегреческой и итальянской колоний не
совпадали, но находились в разных местах, на двух
разных рукавах дельты Дона. Следы защитных
сооружений, заброшенных и заплывших землей,
относились к валам и рвам не античного Танаиса,
но Таны XIV в., которая занимала более обширную
территорию и была целиком разрушена войсками
Тимура в 1395г., тогда же, когда пострадали
Астрахань и Сарай. После этого бедствия
венецианцы вернулись в Тану и спешно возвели
новые укрепления, чтобы не оставить свою колонию
в не защищенном от обитателей степи состоянии.
Консулам, отправляемым из Венеции в Тану,
давались специальные средства для
восстановления стен и башен города. См.
постановления венецианского сената и инструкции
(«комиссии») консулам, едущим в Тану (Тhiriet, Reg., doc. 881, 898, 913, 927, 930, 981). Новые
укрепления, выросшие после нашествия Тимура
вокруг венецианской Таны (генуэзцы в XV в. уже не
имели здесь своего консула), охватывали теперь
меньшую территорию; город сузился, и остатки
разрушенных прежних укреплений оказались вне
его стен.

57 Аспр, aspro (от греческого
слова asproV —белый) —
серебряная монета, ходившая в Северном
Причерноморье (Каффа, Тана) и в Трапезунде.
Пеголотти в части, касающейся Таны, сообщает, что
в Тане употребляют соммы и серебряные аспры. Сомм
— слиток серебра (verga d'argento), который может быть
отдан на монетный двор (zecca) и должен весить 45 saggi
(saggio = 1/6 унции). Из сомма чеканили в Тане 202
аспра, но на руки давали только 190, удерживая в
пользу цекки 12 аспров.

58 Багаттин (bagattino) — в Венеции
народное название малого денария, мелкой
серебряной монеты. Барбаро переводит аспр на
багаттины: в аспре 8 багаттинов.

59 Это название — Бозагаз — с
объяснением, что оно значит «серое дерево», уже
упоминалось в § 15, где говорилось, что Бозагаз
находится на берегу Дона. Здесь выясняется, что
это местность, где располагались рыбные ловли —
«пескьеры» — итальянских купцов, где жили
рыбаки, занимавшиеся ловлей и засолкой рыбы,
приготовлением и упаковкой икры. У Барбаро и у
других итальянцев (он называет, например, имя
Дзуана да Валле) были свои участки реки для
рыбного промысла.

60 Gieviza — один из Балерских
островов на Средиземном море (Iviza, Ивиса),
известный добычей соли. О соли с острова Ивисы (sale
d'Ieviza) говорится в «Практике» Пеголотти (Pegolotti, p.
154, 224, 231).

61 Сходное с этим описание
татарских «домов» — шатров, крытых войлоком или
сукном, — Барбаро помещает и во вторую часть
своего сочинения «Путешествие в Персию» (Persia, р. 56
r; Rimusiо, II, р. 109 r), причем сам ссылается на свое же
описание, находящееся в первой части —
«Путешествии в Тану». Эти крытые повозки или
кибитки кочевников, их «дома» на телегах,
описывали еще в древности. См., например, у
Геродота о скифах: «дома, oikhmata,
у них на телегах, epi leugewn, (Нdt., IV, 46); или у Страбона о том же:
«жилища кочевников делаются из войлока и
прилаживаются к повозкам, epi taiV
amaxaiV (Strаbо, VII, 3, § 17). Говорят о них параллельно
с Барбаро другие писатели XV в. Так, например,
персидский автор Шереф-ад-дин Али Йезди (ум. в 1454
г.) писал: «Жилищем степняков в той безграничной
пустыне являются шатры кутарме, которые делаются
так, что их не разбирают, а ставят и снимают
целиком; во время передвижений и перекочевок
едут, ставя их на телеги» (Тизенгаузен, II, стр.
172—179). Знаменитый арабский путешественник
Ибн-Батута (1303—1377) в книге своих странствий
(«Подарок наблюдателям по части диковин стран и
чудес путешествий») оставил ряд описаний того,
что повидал в Золотой Орде, где он был в 1333—1334 гг.
Он обратил внимание и на татарские повозки со
съемными «домами»; Барбаро сообщает только о
двуколках (carri da doe rote), но Ибн-Батута говорит о
телегах на четырех колесах (см.: Тизенгузен, I, стр.
281—282).

62 В рукописи — «mio conato», что в
издании 1543 г. переделано в «cognato». Следует «conato»
изменить на «сопасо», т. е. кунак, приятель.

63 О пьянстве одного из
монгольских правителей Барбаро писал в
«Путешествии в Персию». Этот правитель, по имени
Туменби (Барбаро тут же поясняет, что это значит
«начальник десятитысячного войска»), проводил
жизнь в беспрерывном пьянстве (la vita del qual... cra un
continue star in bevarie, et beveva vino di mele) (Persia, p. 56 v).

64 Такое же описание прихода
людей (visitatione) к ханскому шатру, чтобы получить
аудиенцию, Барбаро поместил в рассказе об одном
из туркменских правителей в своем «Путешествии в
Персию» (Persia, p. 56 r).

65 Выше Барбаро употребил
слово «орда» (lordo) в основном смысле — улус,
население, народ; здесь же в смысле — земля,
кочевье, территория улуса, что обычно выражалось
тюркским термином «юрт». Ср. примеч. 40.

66 В истории внедрения
мусульманства в Золотой Орде заметны три этапа
(см. примеч. 36): при хане Берке, при хане Узбеке, при
Едигее. Тем не менее язычество (шаманизм) не
исчезло в массах татар-кочевников, что и отражено
в ответе, полученном Барбаро на его вопрос о
существовании язычников (idolatri) среди татар. Это
же подтверждается сообщением арабского писателя
Ибн-Арабшаха (ум. в 1450 г.), который побывал и в
Астрахани и Сарае, и в Крыму, и в Средней Азии; он
записал о Дешт-и-Кыпчаке: «Некоторые из них
[местных людей] до сих пор еще поклоняются
идолам» (Тизенгаузен, I, стр. 457. — Ср.: Якубовский.
Зол. Орда, стр. 165—168).

67 Барбаро, зная подробности
сложных политических отношений в Орде, жившей в
атмосфере непрерывных междоусобий и
соперничества среди представителей рода
Чингисхана, правильно говорит, что хан Улуг
Мехмед, Улу-махумет (1419—1424; 1427—1438), властвовал
лишь над частью всей Золотой Орды.

68 Bagater, бахадур — монгольский
титул XIII—XV вв., присваивавшийся за военные
заслуги, за акты безудержной, рискованной
храбрости. Бахадур значит витязь, храбрец,
удалец, отважный рубака, смельчак. Как титул это
слово прибавлялось к имени прославившегося
воина: Сунджек-бахадур, Осман-бахадур,
Абас-бахадур (Тизенгаузен, II, стр. 110, 111); Едигея
называли Идигубахадур (там же, стр. 192, 194). Иногда
«бахадур» — лишь определение очень храброго
человека: например, войско из 5 тысяч бахадуров
стояло в засаде (там же, стр. 30). Персидский
писатель Ибн-ал-Биби, автор истории малоазийских
сельджуков XIII в., называет одного из отличившихся
храбрецов «тудун бехадыр» (см.: В. А. Гордлевский.
Государство сельджуков Малой Азии. М.—Л., 1941, стр.
59). Другой, более поздний (XV в.) персидский
писатель Шереф-ад-дин Иезди описывает, как
храбрецы-бахадуры отправились в опасную
разведку, посланные Тимуром: Тимур приказал
одному из эмиров «отправиться с храбрецами
(бахадур) и доставить точные сведения о том, где
находятся неприятели и пришло ли их много или
мало... Эмир двинулся в путь... и присоединился... к
другим сторожевым отрядам» (Тизенгаузен, II, стр.
166). В книге акад. А. С. Орлова «Героические темы
древней русской литературы» (М.—Л., 1945, стр. 44)
сказано, что «восточный термин “богатырь"
утвердился в русском употреблении не ранее XV в.».
Барбаро применяет эпитет «talubagater» к некоторым
татарским воинам («homini da fatti» — военные); они
«храбрейшие» (valentissimi), каждый из них «безумный
смельчак» (matto valente). Словом «valence» итальянцы
передавали термин бахадур: в итальянском
переводе писем Узун Хасана венецианскому сенату,
папскому и неаполитанскому послам и
венецианскому послу (Иосафату Барбаро)
упоминается командующий войском сын Узун Хасана
— Maumet bec beadur или Maumet bec valente (Cornet. Lettere, p. 63—64). Ср.
слово bagatour как титул при
именах знатных болгар в IX в. (Moravcsik Byzantinoturcica, II, р.
83).

69 Semencina — так называемое
цитварное семя, весьма широко употреблявшееся в
средние века глистогонное средство, которое
привозилось, как товар во все крупные города
Леванта и Западной Европы из причерноморских и
приазовских степей. «Semencina» получалась не из
семян, а из соцветий цитварной полыни, содержащих
сантонин. У Пеголотти много раз назван этот товар
(«santonico» или «seme da vermini»), относившийся к специям,
но не из числа тех, которые назывались «spezierie minute»
(мелкие и более ценные), а из числа «spezierie grosse» —
грубые, крупные специи, такие, как мыло, квасцы,
воск, сахар, масло животное и растительное и т. п.
(Pegolotti, р. 293—297).

70 См.: Tana, § 16; примеч. 47.

71 Татарское войско («орда»
вместе со ставкой хана, или царевича, или нойона),
если располагалось станом, всегда раскидывало
рынки, «базары», на которых продавалось как все
необходимое (пища, предметы обихода, оружие и т.
п.), так и военная добыча. Барбаро, сам
неоднократно бывавший в татарских станах,
правильно и живо описывает походные базары,
перечисляя при этом некоторых ремесленников
(artesani), которые продавали свои изделия: одежду и
сукна, металлические предметы, военное
снаряжение и др. Кроме временных базаров при
кочевом войске Барбаро отметил, попутно со своим
рассказом, лавки ремесленников в Тане; например,
он вспоминает, как однажды он сидел в лавке, где
хозяин (maestro) изготовлял и продавав столь
необходимые в степи стрелы (freze, — § 29). Однако в
городах на территории кочевого феодального
государства Золотой Орды, — особенно в городах
золотоордынского Поволжья, таких, как Сарай
Берке, Астрахань, — где большую часть населения
составляли ремесленники, они не были из числа
кочевников. По словам А. Ю. Якубовского,
«караванная торговля была поставщиком не только
товаров, но и культурных людских сил...; вместе с
товарами караваны привозили ремесленников,
купцов» (Якубовский. Ремесл. промышл., стр. 12). Эти
люди, которые развивали многообразное ремесло в
крупных городах Золотой Орды, приходили сюда —
или бывали иногда собраны здесь, как пленники, —
из более культурных центров в завоеванных
татарскими ханами областях (Хорезм, Крым, Булгар).
Памятники материальной культуры, добытые
археологами на городищах Нижнего Поволжья, более
всего в Сарае Берке, столице Золотой Орды,
показывают, что здесь были развиты
металлообработка, керамическое и кожевенное
производство, что здесь работали литейщики,
кузнецы, оружейники, ювелиры, медники; гончары,
кожевники, сапожники, шорники, седельники, а
также деревообделочники и большая группа
строителей, но слабее было развито текстильное
производство, так как в Нижнем Поволжье не было
ни шелководства, ни хлопководства. Шелковые и
хлопчатобумажные ткани были в здешних городах
привозными и занимали не последнее место среди
разнообразных товаров, которые стекались сюда из
Средней Азии и с Кавказа или же из Китая и Персии.
Несомненно выделывались шерстяные ткани,
вырабатывались сукна (Барбаро упоминает о них,
называя их совершенно точно — «drapi»), но сведений
об этом и в письменных источниках, и в
археологическом материале мало (см. в той же
статье, стр. 17; см. еще статью того же автора о
выставке в Гос. Эрмитаже на тему «Феодализм на
Востоке. Столица Золотой Орды — Сарай Берке», Л.,
1932).

72 По приводимому здесь
автором вопросу видно, что (в Тане?) определение
«cingan» (Ramusio, II, р. 95: zingani) было понятным и
употребительным в смысле людей бродячих, не
имеющих домов и хозяйства. Ясно также, что этим
словом не называли (в Тане же) окружающих
кочевников-степняков. Считается, что упоминание
о цыганах в письменном источнике XV в. было одним
из ранних упоминаний об этом племени (ср.: Thomas, р.
18).

73 Барбаро говорит о своем
впечатлении от лагеря татарского войска: занятая
им территория похожа на громадный город. То же
впечатление было у Ибн-Батуты, побывавшего в
Дешт-и-Кыпчаке на сто лет раньше Барбаро.
Ибн-Батута пишет о приближающейся к месту
привала орде: «мы увидели большой город,
движущийся со своими жителями; в нем мечети и
базары да дым от кухонь, взвивающийся по воздуху»
(Тизенгаузен, I, стр. 289). Нельзя не отметить
необыкновенно подробного и обстоятельного
описания, которое сделал Барбаро по своим
наблюдениям во время похода Узун Хасана с места
его стоянки в степи в сторону города Шираза,
захваченного его сыном в связи со слухами о
смерти отца. Двигалось войско Узун Хасана, его
ставка, его приближенные, члены его семейства,
слуги и служанки; за ними следовало множество
сопровождавших войско людей — мужчины, женщины,
дети и грудные младенцы (et in cuna) — верхом на
лошадях или в повозках; за войском шли различные
ремесленники и купцы. Наконец, тут же следовали
массы животных; одни из них были вьючные, другие
парадные (son menati per pompa) в дорогом убранстве. Гнали
стада крупного и мелкого рогатого скота. Везли
животных и птиц для охоты (леопардов, собак,
соколов, коршунов и др.). Барбаро ездил по лагерю
со своим прислужником и отсчитывал (при помощи
бобов!) по полусотне и людей и животных. В своем
рассказе он сообщил все цифры этого подсчета
(Persia, р. 40 v—43 r).

74 Ценное замечание Барбаро о
том, что в татарских станах (и, конечно, в городах)
всегда были купцы, сходившиеся в различные
пункты Дешт-и-Кыпчака по разным путям (per diverse vie),
отовсюду привозившие свои товары (robbe). Как
известно, при татарах торговые пути по разным,
установившимся веками направлениям, были более
безопасны, чем при половцах, и караваны купцов, —
всегда, впрочем, вооруженных, — проходили по ним
чаще всего беспрепятственно.

75 Camaleone — вид сорной травы с
колючими, цепкими плодами, вроде репейника.
По-видимому, «uccellare a camaleoni» значит ловить мелких
птиц при помощи этих цепких плодов, которые
своими шипами прикрепляются к перьям и мешают
птицам улететь. Барбаро замечает, что в Италии не
знают такого способа ловли птиц.

76 Этим вопросом о
бесчисленности (innumerabil multitudine) животных (лошадей,
крупного и мелкого рогатого скота) в степи, во
владении татар Большой Орды, Барбаро
подготовляет итальянского читателя к
представлению о немыслимых для Италии огромных
стадах и табунах на просторах Дешт-и-Кыпчака.
Арабский писатель Ибн-Арабшах, почти современник
Барбаро, знавший, как очевидец, степи и города
Золотой Орды, так определяет свое впечатление:
«Это область исключительно татарская,
переполненная разными животными и тюркскими (т.
е. не-монгольскими) племенами» (Тизенгаузен, I,
стр. 459).

77 О массовой продаже лошадей
из Татарии в Персию Барбаро писал и в
«Путешествии в Персию» (Persia, p. 42 v), повторяя, что
табуны (le mandre) лошадей, пригонявшихся из
причерноморских и приволжских степей, достигали
4—5 тысяч голов. Эти лошади не отличаются
красотой; они малорослы, стоят по 4—6 дукатов и
употребляются для вьюков. О пригоне продажных
лошадей говорится и в летописи: татары гнали свои
многочисленные табуны не только на юг, но и на
русский север. Летом 1474 г. вместе с послом хана
Ахмеда Кара Кучуком в Москву пришли не только
«пословы татары» (600 человек), но и «гости с коньми
и со иным товаром». Гостей было «З тысячи и
двести, а коней продажных было с ними боне 40
тысяч, и иного товару много» (Моск. свод, стр. 302). В
посольском караване, с которым Контарини пришел
с Волги в Москву в 1476 г., тоже были лошади для
продажи в России (Соntarini, р. 95 r). Ибн-Батута
подтверждает, что у татар много лошадей и что они
дешевы; их бывает в караванах по шести тысяч
(Тизенгаузен, I, стр. 286—287).

78 Барбаро сообщает о весьма
интересной черте экономической жизни Золотой
Орды — о земледелии у татар. Это сообщение
считается единственным, так как, если и есть
сведения о земледелии на территории Орды, то они
относятся к исконному земледельческому
населению края, такому, каким был Булгар или Крым.
Недаром автор предпосылает своему рассказу о
полеводстве у татар некоторое вступление, в
котором предполагается удивление читателей: с
одной стороны — откуда же хлеб у кочевников, с
другой стороны — как же кочевники могут
обрабатывать землю. Относительно первого ответ
прост: часто, даже почти всегда, многие группы
кочующих татар обходились без хлеба. Арабский
писатель первой половины XIV в. ал-Омари пишет, что
у татар «посевов мало и меньше всего пшеницы и
ячменя... чаще всего встречаются у них посевы
проса — им они питаются» (Тизенгаузен, I, стр. 230),
но в другом месте заявляет, что во владениях
татарских ханов жители кочуют и имеют скот, но «у
них нет заботы о посевах» (там же, стр. 233).
Контарини, наблюдавший быт в Большой Орде почти
одновременно с Барбаро, хотя и более
поверхностно, пишет без всяких оговорок, что пища
татар состоит исключительно из мяса и молока,
другого питания у них не бывает (ne niun altro alimento hanno);
«они не знают, что такое хлеб, кроме немногих
купцов, которые побывали в России» (Соntаrini, р. 93 r).
А Барбаро рисует картину систематического сева в
марте с выездом на определяемое ханом место; на
эти поля отправляются с женами и детьми, гонят
необходимых для работы животных, везут семена.
После пахоты и сева все возвращаются в орду.
Когда хлеб созреет, хан снова выводит своих
земледельцев на поля для уборки; туда же
съезжаются закупщики зерна (quelli che han semenato е quelli che
voleno comprar li formenti, con carri, boi e camelli). Урожай бывает
иногда настолько богат, что часть его оставляют в
степи.

79 Раздоры между мелкими
ханами случались постоянно. Здесь указывается,
что предводители стремились защитить не столько
свой юрт — территорию, на которой они кочевали, —
сколько свой улус: подчиненных им людей, свою
часть орды (parte del popolo).

80 См.: Tana, § 18, примеч. 50.

81 См.: Tana, § 14, примеч. 39.

82 Кичик-Мехмед получил
власть в 1435 г. (см. хронологическую таблицу в
книге Шпулера), но Барбаро наблюдал связанные с
этим ханом события несколько позже, так как
приехал в Тану в 1436 г.

83 Таким же способом
переправился через Днепр Контарини со своими
спутниками и ехавший с ним литовский посол в
Орду. Из Киева они дошли до Черкасс (Cercas) и 15 мая 1474
г. переплыли Днепр (Danambre) на плотах (Contarini, р. 69 r — 69
v); о переправах Контарини через Волгу ср. р. 95 v, 96
v—r.

84 См.: Tana, § 21.

85 Это весьма выразительное
место в сочинении Барбаро, фиксирующее одну из
бытовых черт в жизни кочевнической степи —
отдачу сына отцом в сыновья уважаемому лицу —
находится в связи с эпизодом, включенным в
«Путешествие в Персию» (Persia, p. 58 v): там Барбаро
повторил, что Ахмед (Hagmeth) был отдан ему в сыновья
его отцом Эдельмугом, родственником хана
(«императора»); по свидетельству татарских
купцов, с которыми Барбаро беседовал на пути в
Татарию, когда решил этой стороной (Каффа была
уже взята турками) возвращаться из Персии на
родину, его приемный сын стал могущественным
человеком у хана (он был как будто племянником
хана). Этим ханом был тогда (конец 1477 г.) последний
значительный правитель Золотой или Большой Орды,
хан Ахмед (1465—1481), противник Ивана III. Барбаро не
без основания полагал, что если бы он попал в
Татарии в руки важного ныне человека, когда-то
отданного ему в сыновья, то имел бы у него лучший
прием (haveria havuta ottima compagnia).

86 Здесь имеется конкретное
свидетельство об обычном в XV в. явлении —
татарских набегах на пограничные русские,
польские и литовские территории, в результате
чего татары вывозили на юг, как весьма доходный
товар, захваченных пленников. Простым, хотя и
богатым подарком от знатного татарина
венецианскому купцу были восемь человек русских
невольников — часть добычи (preda), захваченной в
России. Подаренные рабы названы у Барбаро словом
«головы» (teste).

87 Барбаро покинул Тебриз
после получения разрешения венецианского сената
на выезд из Персии. Оно было дано в феврале 1477 г.
(Cornet. Le guerre, p. 131; N. di Lenna, p. 82, n. 1) и могло прийти в
Тебриз месяца через 3—4, а то и больше. Барбаро —
по-видимому, осенью 1477 г. — отправился на Кавказ,
чтобы продолжать путь на родину через Татарию, но
из-за войн на Кавказе не смог двигаться дальше и
вернулся в Тебриз. На этом пути Барбаро и получил
сведения о данном ему в сыновья сыне Эдельмуга и
допускал возможность встречи с ним в Татарии.
Если вычесть 35 (число лет, прошедших с того дня,
когда Эдельмуг в Тане отдал ему своего сына) из 1477
(это год, когда Барбаро мог встретиться с сыном
Эдельмуга), то окажется, что первый рассказ о сыне
Эдельмуга относился к 1442 г.

88 За годы жизни в Тане
Барбаро не только привык к виду и образу жизни
татар и научился говорить на их языке, но даже
проникся к ним некоторой симпатией. Он не только
сразу по лицу (alla ciera) узнал двоих татар,
посаженных в оковах в винный погреб одной из
лавок в Венеции, но вспомнил одного из них, как
человека из Таны. См. о рабах в постановлениях
венецианского сената: Тhiriet. Reg.,
I, doc. 463, 468.

89 Signori di notte — коллегия (с XIII
в.) из шести членов; каждый из них надзирал за
порядком в одном из шести «sestieri» (sextarii), на
которые была поделена Венеция. В ночное время в
городе охранялась общественная безопасность,
производились аресты всяких преступников и
нарушителей порядка; см.: N. di Lenna, р. 34, п. 2 (со
ссылкой на словарь: Мutinelli. Lessico); ср.: Кretsсhmауr, II, S.
583 (со ссылкой на сочинение: Iacopo Bertaldo. Splendor Venetorum
civitatis consuetudinum).

90 Commerchier — коммеркиарий,
таможенный чиновник, собирающий пошлину (commerchio, kommerkion) с привозимых товаров. У
Пеголотти в главе о Тане «коммеркий» приравнен к
татарскому термину «тамга» (tamunga, р. 24); у него же
см. о коммеркиариях (commerchiaro) в Константинополе; об
освобождении от коммеркия венецианцев и
генуэзцев на Кипре (Рegоlotti, р. 41—42, 83—85, 88).

91 «Область, называемая
Кремук (Cremuch)» — первая страна, которую назвал
Барбаро в описании приазовских и
причерноморских областей, начав обзор от Таны и
следуя «налево» (a mano mancha) вдоль восточного
побережья Азовского моря. Кремук расположен на
три дня пути вглубь от морского берега (fra terra —
«внутрь в материк»); ср.: «tutte le terre di marina et fra terra esser
occupate del Ottomano» (Persia, p. 24 v, — эти слова относятся к
Малой Азии). Судя по описанию страны Кремук —
прекрасные степи, обильные реки, леса, хорошие
хлеба (biave), достаточно мяса, много селений (casali) —
она находилась на Прикубанской равнине, примерно
там, где ныне живут адыгейцы.

92 Перечень этнических
названий (их транскрипция едва ли уцелела от
искажений) — Chipche или Chippiche, Tatarcosia или Titarcossa, Sobai,
Cheverthei или Charbatri (?) и, наконец, знакомые по всем
соответственным источникам «Ас», т. e. аланы, —
указывает на ряд племен, живших на
северо-восточных предгорьях главного
Кавказского хребта и на равнинах Северного
Кавказа, орошаемых Тереком, Кубанью и их
многочисленными притоками. Это известные
народности, с древности обитавшие на Северном
Кавказе: осетины, кабардинцы, черкесы, адыгейцы и
родственные им племена, живущие неподалеку друг
от друга, но говорящие каждое на особом своем
языке (paesi de diverse lengue), как пишет Барбаро (§ 42).

93 См.: Tana, § 7.

94 Барбаро называет
Кавказские горы «Каспийскими» (Monte Caspio).

95 Грузия — la Zorzania, la Giorgiania,
совр. Giorgia.

96 Река Фасис (название
античное, o FasiV, река в Колхиде)
— нынешний Рион; составляет южную границу
Мингрелии.

97 Правитель Мингрелии
«Бендиан» — вероятно, искаженное «Дадиан».
Князья Дадиани были феодалами Мингрелии и
единовластными ее правителями с XV в.

98 Vathi — мингрельская
крепость на берегу Черного моря, ср. Контарини, §
10 и примеч. 31.

99 Савастополь (Savastopolis) —
античная Диоскуриада, город на юго-восточном
побережье Черного моря (на месте нынешнего
Сухуми или немного южнее).

100 Контарини в июле 1474 г.
приплыл к берегам Мингрелии из Каффы, не
решившись высадиться на малоазийском побережье.
В связи с этим он дал некоторое описание
Мингрелии (Соntarini, р. 71 r—72 v). Как и Барбаро, он
сообщил, что правителем мингрелов был «Бендиан»,
что страна бедна, почти не имеет зерновых (frumento) и
жители питаются просом (panizo), соль получают из
Каффы, а вино и соленую рыбу из Трапезунда. Так же
как и Барбаро, Контарини отметил «дикость»
населения (sono huomini bestiali); однако если бы они были
«huomini industriosi», они могли бы обеспечить себя рыбой
из своих же рек (Соntarini, р. 72 г). Близки и сведения,
записанные Барбаро.

101 Парандериями или
парандариями на Средиземном море называли
крупные весельно-парусные суда. Малипьеро под 1466
г. записал, что парандарии имели от 20 до 24 гребцов,
причем на каждом весле работало по три человека;
парандарии ценились чуть ли не выше галей, так
как лучше шли на парусах (Ма1iрierо, р. 39: «queste se stimano
quasi piu che le galie, perche vano meglio a la
vela»).

102 См. примеч. 57; Tana, § 44.

103 См.: Tana, §§ 5 и 7. — Барбаро
упомянул Аланию «основную», т. e. ту, которая была
расположена (еще в IV в., по описаниям Аммиана
Марцеллина, XXXI, 2—3) на Северном Кавказе и в степях
к востоку от Азовского моря. Подтверждая, что
речь идет об этой первоначальной Алании
(«другая» Алания была в Крыму, — см. примеч. 127),
Барбаро пишет о своем «возвращении» в Тану (после
обзора мест к востоку от нее) и для конкретности
сообщает: «я перехожу реку, где раньше была
Алания»; он имеет в виду Кубань и этим уточняет,
какая именно Алания здесь подразумевается. Надо
пояснить, что выше (в §§ 5 и 7) нет никакого
упоминания ни о Кубани, ни о какой-либо реке,
связанной с Аланией.

104 Остров Каффы или
Каффинский остров (l'insula de Capha) — название, которым
итальянцы определяли Крымский полуостров;
иногда так называли только его восточную часть,
где находилась Каффа.

105 «Каффинский остров»
соединялся с материком, с сушей (terra ferma),
посредством перешейка, о «перекопе» которого в
виде рва писал еще Константин Порфирородный (Const.
Роrph. De adm. imp., cap. 42: h souda).
Барбаро, знавший о Коринфском перешейке,
присоединявшем Пелопоннес, или Морею, к Аттике,
сравнил крымский «Перекоп» или «Суду» с
морейским «Истмом» (Istmus) или, как его называли в
средние века, «Гексамилием» (Hexamilion). См. об этом у
Георгия Сфрандзи (Sphrantzes (ed. Grecu), I, 33, 39; II, 29).
Интересно, что Барбаро сообщает средневековое
название «перекопа» — Дзyкала (Zuchala). Едва ли
можно признать правильной этимологию этого
непонятного слова, предлагаемую Ф. Бруном (Вruun.
Notices, р. 15): будто бы от итальянского слова «zagaglia»
— метательное копье африканских племен.

106 Места добычи соли на
мелководьях к западу от Перекопа обычно
отмечались на итальянских портоланах словом
«saline». Ср. интересное сообщение Рубрука (1253 г.) о
том, что татары получают большой доход, взимая
налог на соль, и что сюда именно, т. e. к Перекопу,
приезжают за солью «со всей Руси» (quia de tola Ruscia veniunt
illuc pro sale) — имеется в виду Киевская Русь (Rubruk, p. 219).

107 La Comania — название, идущее
от XII—XIII вв., когда в восточном Крыму было много
половцев (куманов). Известно, что восточные —
арабские и персидские — писатели называли всю
территорию причерноморских и приазовских степей
Половецкой степью — Дешт-и-Кыпчак — и что это
название удержалось даже в XV в. Несмотря на
долгое господство татар, степи продолжали
именоваться половецкими, куманскими, кыпчацкими.
Иоанн Плано Карпини (в 1246 г.) называл Дешт-и-Кыпчак
соответственно «Землей куманов» — Terra Comanorum que tota
est plana (Ioh. de Plano Carpini, p. 742—743).

108 La Gazaria — весьма стойкое
название среди итальянцев для восточной части
Крыма. Но Барбаро, сказав о Кумании как о
названии, происшедшем от этнического имени
куманов, здесь должен был сказать, что местность,
где главную роль играла Каффа, была (era) Газарией
(хотя она продолжала так называться в XV в.), так
как по хронологической последовательности
хазары были в Таврике раньше половцев.

109 Как опытный купец Барбаро
знал меры, применявшиеся в торговых городах
Северного Причерноморья, и в связи с названием
Газария он отметил меру длины для тканей,
называвшуюся «pico de Gazaria». Пеголотти приводит
глагол «piccoare» (Pegolotti, p. 46: «piccoare cioe misurare»),
«a conto di lunghezza» — мерить в длину. Пиками мерили
главным образом шерстяные ткани (panni lani), но также
и льняные (tele line), некоторые шелковые (zendadi) и даже
парусину (canovacci) в следующих городах: в Тане (ibid., p.
24), в Каффе (ibid., p. 26), в Константинополе (ibid., p. 46), в
Тебризе (ibid., p. 50). Слово «picco», «piechio», по
свидетельству Пеголотти, вошло в греческий (in
grechesco), в персидский (in peresescho) и ряд других языков
(ibid, p. 18). В Тане, кроме пикко, пользовались также
мерой brazo, «локоть», brассio.

110 Здесь ясно показано, как
распределялись земли в Таврике, когда о ней писал
Барбаро, т. е. к середине XV в. (то же самое было и в
XIV в.). В западной горной части полуострова было
государство Феодоро, о котором Барбаро ничего не
сказал, хотя писал о готах и об их языке. Степная
часть принадлежала татарам и управлялась
сначала зависимыми от Золотой Орды правителями
(в итальянских документах — «domini», «signori»), а в
середине XV в. — крымскими ханами из рода Гиреев.
Правители имели центром город Солхат, Гиреи —
город Кырк-иер (ср. ниже, примеч. 112 и 113).
Приморские города, находившиеся в руках
генуэзцев, с центром в Каффе, были
самостоятельны, но правительство (консул и его
администрация) Каффы платило дань (tributum) степным
татарам (см. примеч. 21).

111 Это имя крымского хана не
выясняется по источникам. Возможно, что ато был
один из десяти сыновей Хаджи Гирея (ум. в 1466 г.).

112 Солхат, Солхад, нынешний
Старый Крым (Эски Крым), находился в 25 км к западу
от Феодосии и примерно на таком же расстоянии
прямо на север от Судака. Солхат был (в XIV — первой
половине XV в.) центром степной области в Крыму,
которой управляли особые правители, подчиненные
ханам Золотой Орды. Таковыми были, например,
Зеин-эд-дин Рамадан (в 1349/50 гг.), определявший
торговые привилегии венецианцев в Крыму; Мамай (в
1374/75 г.) и др. В «Сельджук-Наме» (история
малоазийских сельджуков) Ибн-ал-Биби (XIII в.)
рассказано, что хан Берке пожаловал города
«Солхад и Сутак» изгнанному из своего
государства сельджукскому султану Изз-эд-дину
Кей-Кавусу II (Тизенгаузен, II, стр. 26). В арабском
руководстве для ведения официальной переписки,
составленном ал-Каль-кашанди, есть среди прочих
правило обращения к «правителю Крыма», причем
дано следующее объяснение: «Крым — это местность
к северу от Черного моря; столица ее — Солгат,
город на полдня пути от моря; теперь ему большей
частью дается имя Крыма» (Тизенгаузен, I, стр. 413).
Барбаро, приводя несколько искаженную
транскрипцию, имел в виду арабское слово «Qirim»
или «Qiram» (ср.: Spulеr, S. 270).

113 Cherchiarde, правильнее
Кырк-йер (Qyrk-jer в транскрипции Шпулера), в русских
грамотах Кыркор, отождествляется с Чуфут-Кале в
западном Крыму, неподалеку от Бахчисарая.
Правители крымских татар (ср. примеч. 112) имели в
своей степной области два города — Солхат и
Кырк-йер. Значение второго названия, по Барбаро,
— «сорок селений», но в XIII в. Рубрук, упомянув о
«сорока замках» (quadraginta castella), отнес это к ряду
селений на полосе морского побережья между
Херсоном и Солдайей (Rubruk, р. 219). Когда
образовалось Крымское ханство, значение столицы
в нем приобрел как раз Кырк-йер. В донесениях
русских послов Ивану III многократно упоминается
Кыркор как резиденция Менгли Гирея. См.:
Памятники дипл сношений, док 72, стр. 354 («к царю в
Кыркор приехали есмя»), док. 78, стр. 379 («царь,
приехав в Кыркор...»), док. 40, стр. 181 («царь пошел из
Кыркора... к Киеву»), док. 83, стр. 417 («приехал есми
ко царю к Менгли Гирею в Кыркор»), док. 83, стр. 419
(«приехал царь из Кафы в Кыркор») и т д. Кырк-йер
упоминается в тарханном ярлыке 1453 г. на имя
Хакима Яхьи от хана Менгли Гирея (Якубовский. Зол.
Орда, стр. 103, 131, 136—137). У Контарини отмечено, что в
1474 г. его спутник от Киева до Крыма, литовский
посол, направился к крымскому хану в Chercher (ср.
примеч. 19 к Контарини).

114 Устье (bоccа) Забакского
моря — Керченский пролив.

115 На итальянских портоланах
на крымском берегу Керченского пролива обычно
писалось название Vospro, т. е. Боспор. Но Барбаро
приводит местное название — Керчь.

116 Барбаро не описывает ни
Каффы и Солдайи, ни мелких поселений или городков
на побережье Крыма, так как они достаточно
известны, но только перечисляет их: Каффа
(Феодосия), Солдайя (Судак), Грузуи (Гурзуф),
Чимбало (Балаклава), Сарсона (Херсон-Херсонес),
Каламита (Инкерман) — порт готского княжества
Феодорo.

117 Описание Барбаро «потери»
или «гибели» Каффы (la perdida de Capha), взятой турками в
июне 1475 г. (Tana, § 47—48), можно считать достоверным,
так как рассказ о падении Каффы был передан ему
по самым свежим впечатлениям человеком,
спасшимся бегством из Каффы, где турки перебили
всех христиан. Житель Каффы или ее окрестностей,
из известного среди крымских генуэзцев рода
Гваско, морем и через Грузию достиг Персии и там
был принят в доме Барбаро в Тебризе, о чем Барбаро
упомянул в своем «Путешествии в Персию» (Persia, р. 63
г).

118 Эминакби (Эминак-бей или
бег), правитель степного Крыма, происходил из
татарской знати и был в родстве с чингисидом,
сыном Хаджи-Гирея, Менгли-Гиреем. Может быть, он
был его братом, так как первым, захватившим
власть после смерти Хаджи-Гирея (ум. в 1466 г.),
считается его сын, Нур-Девлет, которого уже в 1468 г.
изгнал его брат, Менгли-Гирей. Имя Эминек
упомянуто в «Крымской книге» посольского
приказа при Иване III (Памятники дипл. сношений,
стр. 6).

119 Ханом Большой Орды был
тогда (незадолго до падения Каффы, происшедшего
летом 1475 г.) Ахмед (1465—1481). Эти годы правления хана
Ахмеда взяты соответственно хронологической
таблице в книге Шпулера (Spuler, S. 454), который
указывает 1465 г. как последний год правления двух
предшествовавших Ахмеду ханов: Сайид-Ахмета I
(1433—1465) и Кичик Мехмеда (1435—1465). Однако нельзя не
обратить внимания на то, что в Московском своде
на пять лет раньше (под 6968 = 1459/60 г.) упомянут «царь
Ахмут Большия Орды», который «приходил со всею
силою под Переяславль Рязаньскы и стоял под нею 6
дней в пост святыя богородица успения»
(успенский пост длился с 1 по 15 августа). Точно так
же назван Ахмед в той же летописи в следующий
после этого раз (под 6980 = 1471/72 г.): «... проводити
(Тривизана) до царя Ахмута Большия Орды» (Моск.
свод, стр. 277 и 292). Таким образом, судя по данным
летописи, хан Ахмед начал свою деятельность во
главе Большой Орды не позднее 1460 г.

120 Тана по своему
географическому положению была ближе всего к
территории Большой Орды (приазовские степи,
Нижнее Поволжье), и потому генуэзцы, сносясь с
татарами, посылали свои корабли в Тану, чтобы
затем попасть в ставку хана (in el lordo).

121 В сочинении Барбаро
говорится о стрелах трех видов: 1) стрелы для лука,
самого распространенного оружия у татар (Tana, § 29);
2) стрелы, которыми убивают летящих гусей (§ 32); эти
стрелы короткие и искривленные, без оперения; в
полете они изменяют свое направление (se voltano); 3)
стрелы для состязаний в стрельбе из лука; они
имеют на конце металлический полумесяц,
предназначенный для перерезывания веревки, на
которой подвешена серебряная чашка (§ 48). Иоанн
Плано Карпини тоже отметил разные виды стрел у
татар. Он пишет, что кроме боевых стрел бывают
стрелы «для птиц, для зверей и для невооруженных
людей» (Ioh. de Plano Сarpini, p. 689).

122 В этом месте Рамузио
сделал пространную вставку, что наводит на мысль
о какой-то особой рукописи, из которой он
почерпнул эти сведения. После слова «prese» он
напечатал (Ramusio, II, р. 97 г); «Нарастало количество
народа, готового ему подчиниться, и тогда он
пошел в Кырк-иер (Cherchiarde) и взял его» (Crescendo poi il pololo
a sua ubidienza ando a Cherchiarde e quella similmente
prese). Ясно, что влияние Менгли Гирея возросло и он
завладел обоими значительными городами
татарского Крыма — Солхатом и Кырк-иером
(Чуфут-Кале близ Бахчисарая). Ср. примеч. 113.
Контарини называет город Chercher (см. примеч. 19 к
Контарини).

123 Мордасса или Муртеза,
Муртаза, сын хана Ахмеда; Мордасса был ханом
Большой Орды, соправителем двух своих братьев —
Шигахмеда (или Шихахмата) и Сейид-Ахмеда. Эти
братья-соправители враждовали друг с другом и с
крымским ханом Менгли-Гиреем (см., например: Моск.
свод, стр. 332). Барбаро отметил один из моментов
этих междоусобий, когда Менгли-Гирей воевал с
Муртазой на Волге около Астрахани и взял его в
плен; скоро появился там же «другой хан» (un altro
signor, pur tartaro) — по-видимому, один из
братьев-соправителей (Шпулер называет Шигахмеда;
см. Sрu1еr, S. 188—189) — и освободил Муртазу. Это
случайно отразившийся в сочинении Барбаро
эпизод, каких было много в период полного распада
Большой Орды, наступившего после смерти ее
последнего более или менее сильного правителя,
хана Ахмеда.

124 Барбаро, уже будучи в
Венеции, продолжал интересоваться положением
Большой Орды (в 80-х годах XV в.) и отметил, что
сведения, которые он записал, были ему кем-то
переданы — «fi me ditto...»; Рамузио поправляет: «mi fu
detto...» (Ramusiо, II, p. 97 r).

125 Из слов Барбаро следует,
что один из трех братьев — сыновей хана Ахмеда —
был «великим ханом» («gran can»; раньше его называли
«императором»), т. е. имел больше власти, чем его
соправители. «Великим ханом» был (см.: Spuler, S. 454)
Шигахмед (1481—1502), соправителями — Сейид-Ахмед и
Муртаза.

126 Слово «dreto», совр. «dietro» —
позади — может вызвать здесь недоумение. Трудно
представить себе какую-то территорию «позади
острова». Однако это наречие все же остается
обстоятельственным наречием места, только не в
смысле «позади», а в более широком значении
«далее за». Вероятно, надо было написать не
«далее за островом Каффы», а «далее за Каффой»,
так как действительно западнее Каффы (вернее,
западнее Солдайи) тянется прибрежная полоса (до
Чембало, или Балаклавы), которая в средние века
называлась «Готией», Это разъяснение нужно для
того, чтобы подтвердить свойственную Барбаро
точность в описаниях географического характера.
На его географические определения можно
полагаться.

127 Барбаро хорошо знал Крым и
его части. Здесь он говорит об аланском населении
Таврики, а не об исконной Алании к востоку от
Азовского моря и на Северном Кавказе. Эта
«крымская» Алания находилась на «острове» (т. е.
на «острове Каффы»). Таким образом, Барбаро
определил три части полуострова Таврики: на
востоке находилась Газария; далее за Каффой, по
побережью Великого (Черного) моря, лежала Готия;
за ней, внутри страны, причем в западном
направлении, располагалась Алания. Монкастро
(пункт вне Крыма) упомянут лишь для конкретности,
чтобы подчеркнуть, называя хорошо известную
крепость на Днестре, протяженность Алании к
западу от Газарии. Это очень четкое
представление о делении земель Крыма, хотя
границы между Газарией на востоке и Аланией на
западе не видно. По-видимому, присутствие аланов
на крымском побережье исключалось. Татарские же
владения составляли весь полуостров (включая и
территорию, обжитую генуэзцами), но за вычетом
Готии, иначе — княжества Феодоро.

128 Из рассказа Барбаро
следует, что он посетил места расселения готов в
Крыму, может быть, столицу их крымского
государства — Феодоро. Сам не знавший немецкого
языка, Барбаро был свидетелем беседы на этом
языке, которую вел с готами его слуга, немец по
происхождению; категорическое заявление Барбаро
о том, что «готы говорят по-немецки» (parlano in todesco),
основано на собственном наблюдении. Задолго до
Барбаро, в середине XIII в., то же самое утверждал
Рубрук, опиравшийся на личный опыт: «... готы, язык
которых — немецкий» (... Gothi quorum idioma est teutonicum) (Rubruk, p.
219). Барбаро заметил, однако, разницу в говорах
слуги-немца и крымских готов и вместе с тем
близость между этими говорами. Для наглядности
он сопоставил два разных, но обоюдопонятных
итальянских наречия: флорентийский правильный
язык и наречие из области Фриуль, лежащей к
северу от Венеции.

129 Слово «готаланы» дает
основание предполагать, что в XV в. было в
употреблении такое этническое название, причем
исходившее, вероятно, от самих его носителей:
ведь Барбаро пишет, что они сами себя так
называют — «chiamose Gothalani».

130 Об Астрахани и Тамани
говорилось в § 15.

131 В данном контексте, в
сочетании с Астраханью, ясно, что Tumen не что иное,
как Тамань. Она была начальным пунктом пути к
востоку, на Волгу, к Астрахани. Через Тамань
несомненно направлялись к Поволжью из Крыма, с
Керченского полуострова, достигая Астрахани
через 7—8 дней пути. Весьма возможно, что иногда
не миновали Тамани и купцы из Таны: на Тамань было
нетрудно приплыть по морю, а оттуда шла известная
в течение столетий дорога на нижнюю Волгу. Татары
тоже двигались путем Астрахань — таманские
степи (le campagne de Tumen), огибая Черкесию (intorno apreso la
Circassia, § 15).

132 Здесь имеется в виду
разрушительный поход Тимура по городам южного
Дешт-и-Кыпчака в 1395—1396 гг. После крупнейшего
сражения на Тереке (15 апреля 1395 г.), когда Тимур
разгромил войска Тохтамыша, он — Тимур —
совершил губительный поход по Дешту, начав с
западных улусов Золотой Орды на Днепре (Узи).
Побывав на севере и пограбив Рязанскую землю,
Тимур вернулся на юг и осенью 1395 г. обрушился на
Азак-Тану, за ней — на Прикубанье и Дагестан.
Суровой зимой 1395—1396 гг. он уничтожил волжские
города Хаджи-Тархан (Астрахань) и Сарай Берке. О
всем этом подробно и ярко повествуется в обеих
«Книгах побед» — «Зафар-намэ» — Низам-ад дина
Шами и Шереф-ад-дина Иезди (Тизенгаузен, II, стр.
121—122 и 183; 123 и 184—185; ср.: А. Ю. Якубовский. Зол. Орда,
стр. 364—376). В рассказе первого из этих писателей
так подводится итог завоеваний Тимура: «Когда...
Тимур стал действовать во владениях
Дешт-и-Кипчака, и все те области от Сарая до Азака
и Крыма и границ франков (= до Каффы и Солдайи)
подчинились, когда такая обширная страна
очистилась от противников и ослушников, он под
победной звездой вернулся в место пребывания
славы и престола государства, то есть в
Самарканд» (Тизенгаузен, II, стр. 125, под 1396/97 г.). — В
рассказах обоих упомянутых персидских писателей
не заметно разницы в степени разрушения
Астрахани и Сарая. Оба города были разграблены,
сожжены, сравнены с землей; жители погибли или
были уведены в плен. Барбаро свидетельствует, что
во время его пребывания в Тане (1436—1452) Астрахань
не оправилась после удара, нанесенного ей
Тимуром в 1395 г.; она была почти разрушенным
городишком (una terraciola quasi destruta). А за сто лет до того
Пеголотти называл Астрахань (Gittarcan) первой
станцией на грандиозном почти 10-месячном пути от
Таны до Ханбалыка — Пекина (Реgо1оtti, p. 21). Утеряно
было прежнее значение Хаджи-Тархана как
ключевого пункта международной торговли, и пути,
его пересекавшие, заглохли. Купец Барбаро
отметил результат катастрофы конца XIV в.:
восточные товары, во всяком случае, наиболее
прибыльные из них — специи и шелк, — стали
поступать в средиземноморские страны из портов
Сирии (Soria), минуя Астрахань и Тану. О судьбе Сарая
Барбаро не сказал ничего, не назвав, впрочем,
этого города ни разу на всем протяжении
«Путешествия в Тану». Не назвал Сарая и
Контарини, рассказавший только об Астрахани, где
прожил более трех месяцев. По летописи известно,
что Сарай продолжал быть столицей Орды, а в
позднем сообщении (от 1471 г.) сказано, что когда
«вятчане, шед суды Волгою на низ», захватили
Сарай в отсутствие хана Ахмеда, то они ушли
оттуда с богатой добычей — «взяша Сарай, много
товара взяша, и плен мног поимаша» (Моск. свод,
стр. 291).

133 Барбаро констатирует одно
из явлении средневековой международной торговли
— перемещение торговых путей по причине тех или
иных политических перемен. В данном случае, после
разгромных войн Тимура, путь специй и шелка — эти
товары отмечает Барбаро — стал выходить к
Средиземноморью не через Тану, а через Сирию (Soria).
В такой форме это слово употреблялось именно в XV
в. Например, Барбаро писал о Дербенте как о
проходе с юга, из Закавказья, в Татарию («Скифию»):
«Кто хочет, идя из Персии, Турции, Сирии, пройти в
Скифию, ему надо войти через одни ворота этого
города (т. е. Дербента) и выйти через другие» (Persia,
p. 55 r). В секретной инструкции («комиссии»)
Барбаро, послу в Персию, давались указания на
случай, если Узун Хасан решит идти на турок не
через Анатолию (la via della Natolia), а через Сирию (se fosse
entrato in Soria...) (Cornet. Le guerre, p. 81, doc. 60, a. 1473, Febr. 11). Когда
Контарини размышлял, каким путем выбраться с
Кавказа в Венецию (он избрал путь через Шемаху,
Дербент, Татарию и Москву), то некоторые
предлагали ему двинуться через Сирию (per la Soria)
(Соntarini, p. 87 r). Наконец, в «Венецианских анналах»
Доменико Малипьеро, написанных именно языком XV
в., говорится о галеях, ходящих в Бейрут и
Александрию, и о кораблях, плавающих в Сирию (le galie
da Barutho е d'AIessandria е le nave al viazo de Soria) (Malipiero, p. 93, a. 1474). В
трактате Пеголотти: «Acri di Soria, Baruti di Soria, Tripoli di Soria,
Leccia (Лаодикея) di Soria» (Pegolotti, p. 63, 90—91). Такой
просмотр употребления слова Soria в значении Сирии
необходим потому, что невероятным кажется
переход в изложении Барбаро от нижней Волги и
Астрахани... к Сирии. Могло возникнуть
соображение относительно Сарая (Soria?), который был
бы в состоянии заменить для международной
торговли и разрушенную Тимуром Астрахань, тем
более, что Сарай, по-видимому, возродился (чего не
произошло с Астраханью) как значительный город и
столица Большой Орды, о чем свидетельствует,
например, известие Московского свода (стр. 291) о
набеге «вятчан» на Сарай в 1471 г. (ср. примеч. 132).
Однако Сарай XV в. не воспринял роли Астрахани как
места концентрации восточных товаров, откуда они
шли в Тану, исходный пункт морских путей. Шелк и
специи с юга Каспийского моря, из Гургана и из
Гиляна, повернули в сторону Сирии. В связи со
сказанным выше следует вспомнить об однократном
употреблении названия Soria в «Путешествии в
Персию» Контарини (Contarini, p. 97 г): пересекая степи
от Волги к землям Московского государства, он
упомянул о долготе Сарая, столицы Большой Орды,
но, конечно, не «Сирии» (в рукописи возможна
перестановка гласных: Soria, Sarai, Sara).

134 Здесь Барбаро употребил
известное на Средиземном море определение
торгового судна: «galea grossa» — тяжелая галeя,
галера. В книге Мольменти (Мо1mеnti. Storia di Venezia, p.
208—209) указано, что среди галей различались
легкие, предназначенные для военных целей (galee
sottili о da battaglia), и галеи тяжелые, предназначенные
для торговых целей (galee grosse о di mercato). Галеи ходили
главным образом на веслах, но нередко бывали и
весельно-парусными судами. Кроме галей в
средиземноморских средневековых флотах были
корабли, нефы (naves) — крупные суда, исключительно
парусные, имевшие военное значение, но по
преимуществу транспортные. Надо помнить, что
торговые суда должны были быть в какой-то мере
вооружены, — на торговых галеях, как правило,
бывало 20—30 человек арбалетчиков, или
балистариев (balestrieri), а военные суда бывали и
транспортными, перевозили войско, лошадей,
вооружение, провиант. Почти всегда караван
торговых судов сопровождали вооруженные военные
галеи. Когда Барбаро 6 февраля 1473 г. отправился
послом к Узун Хасану, го ему было поручено
доставить из Венеции солдат и вооружение для
персидского войска, снаряжавшегося в поход
против турок: «мы вышли из Венеции с двумя
легкими галеями, а вслед за нами шли две тяжелые
галеи, нагруженные артиллерией и солдатами»
(раrtimmo adunque da Venetia con due galie sottili et drieto di noi vennero due galie
cariche di artiglierie et gente da fatli) (Persia, p. 24 r). Слово «galea»,
«galia» встречается во множестве латинских и
итальянских текстов XII—XV вв. (см., например: Annales
Ianuenses XII и XIII вв. Monumenta Germaniae historica, Scriptores, t. XVIII; см.
также любые венецианские хроники, письма,
документы); однако Фр. Тирье в трех томах регест
постановлений венецианского сената XIV—XV вв.
соблюдает разницу в терминах: торговые суда он
называет «galees», военные — «galeres»; это особенно ясно в тех
случаях когда оба термина поставлены рядом в
одном и том же документе. Например, капитан
каравана торговых галей, идущих в Романию, был
обязан собрать в порту Полы «торговые галеи» (les
galees du marche) и
три «галеры Гольфа», т. е. из военного флота,
охранявшего «Гольф» — Адриатическое море (les trois
galeres du Golfe), которые должны
были сопровождать и охранять торговые суда (Thiriet.
Reg., doc. 2294, a. 1432, Aug. 5). Или,
например, венецианские торговые галеи должны
были остерегаться каталонских пиратских галер
(ibid., doc. 1838, а. 1422, Mart. 24; ср. еще doc. 512, а. 1372, Aug. 2; doc. 820,
a. 1392, Jul. 20).

Роль вооруженных венецианских галер, которые
строились и получали вооружение в арсенале
Венеции, в портах Крита, Негропонта, Модона, была
разнообразна: кроме непосредственных функций в
составе военного флота, они служили для защиты
Гольфа и Романии, они охраняли торговые галеи на
их путях, защищали их от пиратов, наблюдали за
движением вражеских галер — турецких, иногда и
генуэзских. Барбаро упомянул лишь те торговые
галеи, которые приходили в Тану за дорогим
товаром — за шелком и специями; их вывоз из Таны
был чрезвычайно велик, поэтому для этих легких и
занимающих мало места предметов из одной только
Венеции приходило 6—7 тяжелых галей.

135 Очевидно, Барбаро хотел
подчеркнуть значительные размеры торговли
восточными товарами в XIV в. через Астрахань, чем и
вызвано его категорическое утверждение о том,
что до конца XIV в. совсем не было торговли
специями и шелком через Сирию. Пеголотти же
представляет картину непрекращающихся торговых
связей между Сирией (Дамаск, Алеппо, Антиохия,
Бейрут, Лаодикея, Триполи, Акра) и Фамагустой на
Кипре, а оттуда с рядом европейских городов и с
Шампанскими ярмарками (Pegolotti, р. 63—69, 77—102).

136 Бакинское море (mar de Bachu) —
Каспийское море. Это один из многочисленных
примеров, когда море называлось по имени
какого-либо крупного города на его берегах —
например, море Каффинское, море Сурожское, море
Стамбульское — Черное море и др. Пеголотти (Pegolotti,
p. 380) называет Каспийское море не по Баку, а по
Сараю (mare del Sara). Контарини, которому пришлось
плыть по Каспийскому морю от Дербента до
Астрахани, называет его Бакинским морем (Соntarini,
р. 89 r), поясняя при этом, что оно же — море
Каспийское (il mare di Bachan cioe mare
Caspio).

137 Ошибка относительно трех
дней, в течение которых можно (от Астрахани?)
достичь Москвы. Этот срок — три дня — повторен в
альдовском издании 1543 г. (р. 20 v) и у Рамузио в
издании 1559 г. (Ramusiо, II, p.97v).

138 Рамузио здесь добавляет
(Ramusio, II, р. 97 v): «Это легкий путь (la via facile), потому
что река Москва впадает в другую реку, называемую
Ока (Осса), которая спускается в реку Эрдиль».
Этого добавления нет в издании 1543 г.

139 Автор имеет в виду 8—10
лошадей, а не 18.

140 Барбаро говорит о пути на
Москву (via del Muscho) вверх по Волге, но при этом
разъясняет: а) если идти вдоль левого берега, т. е.
пересечь реку и, таким образом, обратиться к
востоку (andando per greco et et levante), то можно дойти до
бесчисленных племен татар (populi de Tartaria innumerabili),
иначе говоря — достичь Казанского царства; б)
если идти тем же путем (ala via del Muscho), но
повернувшись к западу, то прибудешь к границам
России. Выражение «per greco et levante» значит на
северо-восток и на восток, в общем же смысле —
вообще на восток. Также и выражение «per maestro et
ponente» значит на северо-запад и на запад, в общем же
смысле — вообще на запад. В беглом изложении
этого места у Барбаро нельзя ждать точности.

141 «Cognato» — в данном случае
зять. Князь рязанский Иван Федорович в 1457 г.
передал своего сына, восьмилетнего Василия
Ивановича, на воспитание Василию Васильевичу
Темному, великому князю московскому. В 1464 г. Иван
III, великий князь московский (с 1462 г.), женил
Василия Ивановича на своей сестре Анне и
отпустил его «на Рязань, на его отчину, на великое
княжение» (Моск. свод, стр. 275 и 278).

142 Zuanne (венецианская форма
имени Giovanni) duca de Rossia — Иван III, великий князь
московский (род. 22 января 1440 г., стал великим
князем 27 марта 1462 г.: Моск. свод, стр. 260 и 278).

143 «Bossa» — бузa; Барбаро
приравнивает этот напиток к итальянской «cervosa»,
что значит пиво.

144 «Terra» у Барбаро, у
Контарини, у Малипьеро и других писателей значит
город. Отметим, что Барбаро употребляет два
разных слова для понятия города: «una citade, nominata
Muscho»; Москва-река протекает «mezo la terra» (т. е.
посередине города Москвы).

145 «Marchetto» или «samarco» (San Marco) —
серебряная венецианская монета, называвшаяся
также «soldo». См. словарь Мутинелли (Мutinе1li. Lessico).

146 Слово «сани» вошло в язык
как Барбаро, так и Контарини. Барбаро назвал сани
в связи с перевозом клади по льду Дона (§ 10,
примеч. 33) и здесь (§ 55) в связи с зимней ездой в
России. Интересны изображения саней на рисунках,
приложенных к сочинению Сигизмунда
Герберштейна, побывавшего в России в 1517 и в 1525—1526
гг. На иллюстрациях из немецкого издания 1557 г.
показаны небольшие сани, в которых сидит один
человек; его везет одна лошадь, на которой верхом
сидит ямщик в лаптях с кнутом в руке; иногда
правит лошадью сам пассажир, держащий в руках
вожжи (Барон Сигизмунд Герберштейн. Записки о
московитских делах. Павел Иовий Новокомский.
Книга о московитском посольстве. Введение,
перевод и примечания А. И. Малеина. СПб., 1908, рис. на
стр. 214 и 239).

147 Возможно, что слово «travoli»
представляет приблизительную передачу слова
«дровни»; «vasi» — вероятно, русские возы.

148 Неясно, от какого времени
считал Барбаро указанный им примерный срок в 25
лет, — иначе говоря, когда, по его мнению, русские
перестали платить татарскому «императору» дань
за проход своих судов по Волге. Судя по тому, что
непосредственно за этим Барбаро пишет о взятии
Казани русскими (в 1487 г.), его воспоминание о плате
за проходящие по Волге суда относилось к Казани.
Он пишет о плате татарскому «императору»,
каковым мог быть только хан Золотой или Большой
Орды. Не был ли это Улуг Мехмед, хан Большой Орды в
1419—1424 и 1427—1437/38 гг., а затем (в 1438—1467 гг.) хан
Казанского царства? Барбаро мог назвать его
«императором», хотя он и перестал им быть с 1438 г.
Может быть, при Улуг Мехмеде русские и перестали
оплачивать проход своих судов под Казанью.

149 Казань была взята
воеводами Ивана III после осады, продолжавшейся с
18 мая по 9 июля 1487 г. (Моск. свод, стр. 331). Правитель
Казанского царства Али-хан (по летописи Алегам.
Алегом) был изгнан и на его место посажен
покорный Ивану III Мехмед Эмин. Казанское ханство
стало зависимым от Москвы. С вестью о подчинении
Казани было отправлено посольство, которое
должно было посетить Рим, Венецию и Милан.
Московские послы были приняты венецианским
сенатом 6 сентября 1488 г. На торжественном
заседании сената они объявили об этом успехе
московского государства (Сокращ. лет. свод 1493,
стр. 287—288; Ма1ipiеrо, р. 310). Через это посольство
Барбаро мог узнать о взятии Казани; он тогда и
внес эту последнюю новость (он пишет «de presente» — в
настоящее время) в свое сочинение.

150 Барбаро с точностью
определяет местоположение Казани: она находится
на реке Ледиль (Эдиль, Итиль, Волга) слева, т. е. на
левом берегу, если идти в сторону Бакинского
моря, и отстоит от Москвы на 5 дней пути.

151 Затронув интересный для
него, как для купца, вопрос о торговле пушниной
(pelletarie), Барбаро в немногих словах, — но они важны,
как принадлежащие современнику и знатоку, —
прочерчивает путь, по которому двигался пушной
товар, и указывает торговые центры, где он
скоплялся и откуда он расходился. Местами добычи
мехов были области буртасов (Zagatai) и мордвы (Moxia).
Меха свозились в Казань и в Москву, а оттуда
отправлялись по северным европейским путям: в
Польшу, в Пруссию, во Фландрию. В ряде случаев,
когда упоминались дары, приносимые московскими
послами в иностранные государства, назывался мех
соболя (zebellini), считавшийся не только на Западе, но
и в богатой мехами России драгоценным. Конечно,
торговали множеством сортов мехов. В. В. Бартольд,
говоря о волжском торговом пути в Х в., дает
перевод списка мехов из сочинения арабского
географа второй половины Х в. ал-Макдиси. Вот
какую пушнину доставляли из обширных лесов
Булгара, тянувшихся по среднему Заволжью, по
берегам Камы и ее притоков: «меха соболей,
горностаев, хорьков, ласок, куниц, лисиц, бобров,
зайцев и коз...» (В. В. Бартольд. Туркестан в эпоху
монгольского нашествия, II, стр. 295; ср.: А. Ю.
Якубовский. Зол. Орда, стр. 21—22, 101). Для XIV в.
достоверны списки мехов, помещенные Пеголотти в
списках товаров, рассматриваемых в его трактате
(Pegolotti, р. 24, 27, 150, 298).

152 Zagatai, Moxia — районы
расселения племен буртасов (чувашей) и мордвы,
распространявшиеся по западной части среднего
Поволжья, в бассейне Оки, Суры, по правому притоку
Оки — реке Мокше. Племена в этих местах называли
обычно вместе: например, в «Слове о погибели
русской земли» (XIII—XIV вв.) «буртаси, черемиси,
вяда и мордва».

153 Северные страны (paesi), о
которых Барбаро написал в связи с упоминанием о
крупной торговле пушниной в Казани, составляли с
XIII в. северные улусы Золотой Орды, затем
Казанского царства и приносили большой доход
благодаря вывозу имевших значительный сбыт
товаров, таких, как воск, мед, меха и хлеб.

154 В связи с этим сообщением
об идолопоклонстве среди мордвы в XV в. необходимо
отметить грубую ошибку в статье ди Ленна о
Барбаро (N. di Lеnnа, р. 31). Говоря о «московитах», т. е.
русских, автор добавляет, что они язычники (idolatri),
что они поклоняются первому встреченному ими по
выходе из дома животному, что они почитают
набальзамированных лошадей, водруженных на
деревья, и т. п. Ди Ленна счел моксиев (мордву)
московитами (!) и приписал, таким образом, русским
те же акты идолопоклонства, которые относились к
мордве и татарам.

155 В данном случае слово
«practica» означает сведения, осведомленность, что
подтверждается глаголом «intendo» — знаю, понимаю.
Барбаро хотел сказать, что в его распоряжении
имеются хорошие, достоверные сведения (bоnа practica)
о мордве. Ср. название сочинения Пеголотти:
«Сведения о торговле» (La pratica della mercatura). Ср. также
примеч. 16 к Контарини: «marcadante pratico delle cose de Persia».
Когда Контарини послал священника Стефана из
Москвы в Венецию, он нашел для своего посланца
весьма знающего, весьма осведомленного,
«практичнейшего» проводника (pratichissimo a tal camino)
(Соntarini, p. 98 v).

156 «In la compagnia» — компанией,
сообща, т. е. на общие средства, в складчину.

157 Барбаро правильно
переводил разные слова со знакомых ему тюркского
и монгольского языков, также и с персидского
языка, но русского языка он не знал и ошибся в
переводе названия Новгород. Это косвенно
подтверждает, что Барбаро не был в России.
Следует отметить ошибку ди Ленна (N. di Lеnnа, р. 31, п.
4), который разъяснил название Novgroth как Нижний
Новгород, тогда как по контексту видно, что это
Новгород Великий.

158 Сведения о Новгороде у
Барбаро поздние, не современные его пребыванию в
Тане, хотя и включенные в его «Путешествие в
Тану». Барбаро пишет о совершившемся подчинении
Новгорода Иваном III, употребляя глагол «subiugare»,
который, казалось бы, должен означать здесь
полное подчинение Новгородской республики
Московскому государству, что случилось в январе
1478 г. и получило символическое подтверждение в
виде перевоза в Москву новгородского вечевого
колокола в марте 1478 г. (Моск. свод, стр. 309—323).
Однако тем же глаголом «subiugare» Барбаро
пользуется, говоря о подчинении Казани Ивану III в
1487 г., тогда как фактически и юридически это было
не так: в Казани продолжал править хан, и
настоящее подчинение Казани Москве совершилось
лишь в середине XVI в. Следовательно, указанный
глагол Барбаро мог применить к Новгороду, имея в
виду действия Ивана III летом 1471 г. (Моск. свод, стр.
284—291). Барбаро записал, что в Новгороде за
последнее время (но неясно, когда именно)
постепенно (pian piano) распространяется
католичество. Об этом же записано в летописи, в
рассказе о событиях, предшествовавших походу
Ивана III на Новгород в июне 1471 г. В Новгороде
происходили волнения, «возмятение велико»; на
вече некоторая часть населения выражала
стремление к подданству польскому королю
Казимиру IV («за короля хотим»), а не московскому
великому князю. При этом возникла тенденция
перехода в католичество: новгородцы начали
«отступать от христианства» (т. е. от православия)
к «латынству». Тогда Иван III пошел на них «не яко
на христиан, но яко на иноязычник и на отступник
православна» (Моск. свод, стр. 288). Эти осложнения
— колебания новгородцев в сторону Польши и
«латынства» — отразились у Барбаро.

159 Барбаро не указывает ни
одного населенного пункта по пути — в течение 22
дней — от Москвы до границы Польши. Первое место,
указанное им, — замок Троки, затем Слоним, после
которого в .Литве отмечена Варшава (несомненно
Varsovich, но не Varsonich: буквы «v» и «n» могли быть
перепутаны).

160 Казимир IV (1427—1492) — король
польский (с 1447 г.), великий князь литовский (с 1440
г.), сын Ягелло.

161 Непонятное название Polonia
соответствует тому, что у Контарини правильно
названо Posnama, т. е. Познань (ср.: Соntarini, p. 66 v).

162 Mersaga — Meseritz, на середине
пути между Познанью и Франкфуртом на Одере.

163 Автор сам признает, что не
знает городов в Польше, которые он упоминает в
этой части своего труда.

164 Сын Казимира IV, Владислав
II, был королем Чехии (Богемии) в 1471—1516 гг., а с 1490 г.
— королем Венгрии.

165 Описание Грузии в § 62
является совершенно обособленной вставкой, не
будучи связано ни с предыдущим изложением, ни с
заключительными словами в § 63. Возможно, что
рассказ о Грузии должен был следовать за
рассказом о Мингрелии (Tana, § 43), но почему-то
оказался оторванным от него. Едва ли § 62 о Грузии
был частью «Путешествия в Персию». Барбаро видел
Грузию, участвуя в походе Узун Хасана в его войне
с Багратом VI (см. примеч. 166), но тогда не были
возможны мирные пиры с грузинами. Однако по
окончании войны Барбаро намеревался вернуться
на родину северным путем через Татарию; он
направился из Тебриза на Кавказ и тогда мог
побывать в Грузии.

166 Pancratio — грузинский
(точнее, картли-имеретинский) царь Баграт VI
(1466—1478). Контарини пишет: «re Pangrate di Giorgiania» (Contarini, p.
88 r). В 1476—1477 гг. Узун Хасан воевал с Багратом.
Барбаро сопровождал персидское войско в этом
походе, обошел горные области Грузии, подвигаясь
к ее центру с запада, побывал в Тбилиси (Zefilis), Гори
(Gory), Кутаиси (Cotathis). Союзником Узун Хасана был
Джургура (у Контарини — Горгора), князь,
соседивший с Грузией у Черного моря, владетель
крепости Вати-Батуми (ср. примеч. 30 к Контарини).
Баграт был побежден и вместе с Джургурой уплатил
Узун Хасану контрибуцию в размере 16 тысяч
дукатов (Persia, р. 57 r—58 v). Барбаро подчеркнул, что
большую часть рассказа о Грузии он записал как
очевидец (la maggior parte con gli occhi proprii veduto).

167 Барбаро два раза — в обоих
«Путешествиях», в Тану и Персию — отметил, что в
Трапезунде виноградные лозы вьются по деревьям:
«Вся область (paese) Трапезунда и прилегающие
районы (confini) производят очень много вина; лозы
разрастаются по деревьям (se ne vanno sopra gli arbori) и не
подвергаются обрезке (senza esser bruscate); одна наша
бочка вина обычно стoит в тех местах меньше
одного дуката» (Persia, p. 53 v). Может быть, Барбаро
противопоставлял такой способ создания опоры
для виноградных лоз способу шпалер (pergole) в Игалии
(«vite pergolese» — лозы, цепляющиеся по специально
поставленным деревянным перекладинам и
решеткам).

168 Барбаро обратил внимание
на обычай грузин выбривать на голове тонзуры и
сравнил это с тонзурами католических аббатов; то
же самое заметил Контарини, но его наблюдение
относится к мингрелам; их тонзуры (le chieriche) он
сравнил с тонзурами францисканцев (Contarini, р. 72 г).

169 Здесь Барбаро
констатирует с полной ясностью, что он
действительно побывал в Грузии и испытал (io ho
experimentato) непривычные для него трудности во время
пира, в котором участвовал.

170 Контарини тоже наблюдал
на Кавказе питье вина из круговой чаши, но назвал
этот способ русским словом «здравица» (Соntаrini, р.
85 r: «si mesero a far sdraviza»).

171 Барбаро ошибся (если это
не ошибка переписчика) в названии реки,
протекающей около Тбилиси (Zifilis, древний Tibilis);
ясно, что это не Тигр (Tygris), а Кура (Cyrus).

172 После упоминания замка
Гори Барбаро сразу пишет: «граничит с Великим
морем» (confina con el mar Mazore). Конечно, глагол
«граничит» (соnfina) относится не к Гори, а к Грузии,
описание которой здесь дается.

Текст воспроизведен по изданию: Барбаро и Контарини о России. М. Наука. 1971}}

ИОСАФАТ БАРБАРО

ПУТЕШЕСТВИЕ В ТАНУ

Комментарии