ЭККЕХАРД ИЗ АУРЫ

ВСЕОБЩАЯ ХРОНИКА ЭККЕХАРДА

EKKEHARDI URAUGIENSIS CHRONICON UNIVERSALE

О происхождении саксов.

По поводу происхождения рода саксов существуют различные мнения. Так, одни считают, что они берут своё начало от датчан и норманнов; другие, – с которыми, как говорят, согласны греки, – полагают, что саксы являются остатками македонского войска, которое, следуя за Александром Великим, вследствие внезапной смерти последнего, рассеялось по всему миру. Мы же находим в некоторых текстах, что саксы, согласно древнему преданию, ушли от англов, жителей Британии, и, плывя по океану в поисках места поселения, по необходимости пристали к берегам Германии, в месте под названием Хатулога, в то время, когда Теодорих, король франков, сражаясь против Ирминфрида, герцога тюрингов, огнём и мечом страшно разорил землю последних. Когда саксы впервые высадились на сушу, местные жители, которыми, как передают, были тюринги, с неудовольствием восприняли их прибытие и подняли против саксов оружие, а саксы, упорно сопротивляясь, овладели гаванью. Затем, когда они долгое время сражались друг с другом и много пало и тех и других, обе стороны решили, наконец, начать переговоры о мире. Был заключён договор, согласно которому саксы получали возможность продавать и покупать, но должны были воздерживаться от дохода с полей и не допускать убийств людей и грабежей. Этот договор оставался нерушимым много дней, но затем, когда у саксов закончились деньги и им больше нечего было продавать и не на что покупать, они поняли, что этот мир им невыгоден. И вот, в это время случилось, что некий юноша сошёл с корабля, нагруженный большим количеством золота, золотых ожерелий и золотых браслетов, а один из тюрингов, шедший навстречу, спросил его: «Зачем ты навесил столько золота на столь тощую шею?». «Я, – отвечал тот, – ищу покупателя. Ни на что другое я это золото не несу. Страдая от голода, разве могу я наслаждаться золотом?». Когда же тюринг спросил его о качестве и стоимости золота, сакс ответил: «Цена для меня безразлична; что ни дашь, я всё возьму с благодарностью». Тогда тюринг, издеваясь над ним, сказал: «А что, если я наполню тебе за него фалду одежды песком?». Ибо в этом месте была великая нужда в земле. Тогда сакс, не мешкая, открыл фалду и принял землю, а взамен тут же отдал тюрингу золото, после чего и тот, и другой с радостью вернулись к своим. Тюринги вознесли своего человека в похвалах до небес, ибо он так ловко обманул сакса, и говорили, что он самый счастливый среди всех смертных, раз за столь ничтожную цену приобрёл так много золота. Уверенные в победе, они уже праздновали триумф над саксами. А сакс, тем временем, лишившись золота, с большой ношей земли подошёл к кораблям. Когда его товарищи вышли ему навстречу, то удивились тому, что он сделал, и одни из его друзей стали над ним смеяться, другие же порицать его, и все вместе решили, что он сошёл с ума. Но тот, потребовав тишины, сказал: «Следуйте за мной, благородные саксы, и вы убедитесь, что моё безумие принесёт вам пользу». Те, хоть и пребывали в сомнении, но последовали за ним. А он, взяв землю насколько мог тонким слоем, разбросал её по соседним полям и занял это место под лагерь. Когда тюринги увидели лагерь саксов, то решили, что с этим смириться нельзя; отправив послов, они жаловались на разрыв союза и нарушение договора со стороны саксов. Саксы же ответили, что они до сих пор нерушимо соблюдали договор, но землёй, приобретённой на собственное золото, они хотят владеть с миром или будут защищать её с оружием в руках. Услышав это, местные жители начали уже проклинать золото саксов, а того, кого они прежде считали счастливчиком, объявили виновником своих бед и гибели своей страны. Воспламенённые [гневом], ослеплённые жаждой мести, они без всякого порядка и без всякого плана напали на лагерь, однако саксы, встретив врагов подготовленными, разбили их и благодаря успешному ходу действий заняли, по праву войны, ближайшие окрестности. И вот, когда обе стороны сражались уже довольно долго и тюринги поняли, что саксы сильнее их, они через посредников просили их о мире и согласились уступить им для поселения занятую ими землю.

В это время умер Хлодвиг, король франков, и четверо его сыновей поровну разделили между собой его королевство. Из них Теодорих, когда получил Австразию, королевство, столицей которого был город Мец, то позаботился отправить посольство к Ирминфриду, королю тюрингов, ради мира и согласия, поручив передать, что желает быть по отношению к нему не господином, а другом, не повелителем, а родственником, и хочет нерушимо соблюдать связывающие их узы родства, – ибо Ирминфрид был женат на сестре Теодориха, – но просит только не отступать от согласия с народом франков, которые поставили его королём. Ирминфрид же любезно ответил на это, что согласен с предложениями франков и сам нуждается в мире, но желает отложить свой ответ, как касающийся дел [всего] королевства, до прихода друзей. Однако, королева, услышав, что от её брата прибыл посол и что он беседовал с королём о делах королевства, совместно с Ирингом, воином короля, – который был отважным и сильным мужем, обладал быстрым умом и большой проницательностью, был упорным в осуществлении дела и умел легко убеждать в том, в чём хотел, почему и расположил к себе душу короля, – постаралась убедила мужа в том, что королевство принадлежит ей по праву наследства, ибо она дочь короля и королевы, а Теодорих – всего лишь её раб, ибо рождён от наложницы, а потому недостойно сдаваться собственному рабу. Итак, созвав князей и ближайших друзей, Ирминфрид ещё раз выслушал в их присутствии речи посла. Все они единодушно уговаривали его согласиться с тем, что касается мира и согласия, ибо он не сможет выдержать натиск франков, особенно учитывая то обстоятельство, что с другой стороны ему грозит оружие ещё более грозного врага. Иринг же, потворствуя желаниям прихотливой женщины, убеждал Ирминфрида не уступать франкам, говоря, что у него гораздо больше прав на королевство и что, кроме того, его обширная держава, войско, оружие и прочее военное снаряжение равны силам Теодориха. Итак, убеждённый этими доводами, Ирминфрид ответил послу, согласно словам [Иринга], что он, мол, не отказывает Теодориху ни в дружбе, ни в родстве, но не может не удивляться, каким образом тот намеревается получить державу прежде, чем свободу; ведь он рождён рабом, так каким же образом он домогается власти; он же не может сдаваться собственному рабу. Тогда посол, возмущённый услышанным, сказал: «Я предпочёл бы отдать тебе свою голову, чем слушать от тебя подобные речи, ибо знаю, что из-за них будет пролито много крови и франков, и тюрингов». Сказав это, посол вернулся к Теодориху и не утаил от него ничего из того, что слышал. Теодорих же, скрывая под весёлым выражением лица сильный гнев, заявил: «Нам следует поспешить на службу к Ирминфриду, чтобы, потеряв свободу, мы могли воспользоваться суетной жизнью». Приблизившись к границам тюрингов с огромным войском, он застал там Ирминфрида с не менее сильным войском, ожидающим его в месте под названием Руниберг; вступив в битву, они целых два дня сражались с переменным успехом; только на третий день Ирминфрид был, наконец, побеждён, уступил Теодориху и, бежав, укрылся в городе под названием Скидинг, расположенном на реке Унштрут. Теодорих же, собрав начальников своего войска, спросил их мнение, как они считают, стоит ли преследовать Ирминфрида, или лучше вернуться на родину. У Теодориха же был весьма благоразумный слуга, чьи советы он часто находил здравыми и оказывал ему, кроме того, своё расположение. Так вот, когда некоторые заявили, что ради погребения павших, ухода за ранеными и созыва большего войска надо вернуться на родину, этот слуга на вопрос о его мнении ответил следующее: «Я полагаю, что в славных деяниях всегда самое прекрасное – это настойчивость, которую наши предки так уважали, что редко или даже никогда не отступали от раз начатого дела. Однако я не считаю целесообразным сравнивать наши труды с подвигами тех, кто с малыми силами побеждал огромные полчища [других] народов. Ныне страна находится в нашей власти; в случае же нашего отступления не дадим ли мы побеждённым возможность одержать верх? Я бы и сам предпочёл вернуться домой, чтобы позаботиться о своих личных делах, если бы был уверен, что враг наш будет бездеятелен. Возможно, наши раненые нуждаются в этом, но я, тем не менее, полагаю, что лагерные труды являются величайшим благом для неутомимых душ. Вследствие громадных потерь войско наше значительно уменьшилось. Но все ли враги ушли? Наверное, лишь очень немногие; правда, сам герцог, подобно некоему дикому зверю, укрепился в своей норе, окружил себя городскими стенами и не смеет спокойно высунуть нос, испытывая страх перед нами. Но у него нет недостатка в деньгах, на которые он вполне может нанять варварские народы. Нет у него недостатка и в воинах, пусть даже изнурённых. Все они в наше отсутствие наберутся сил. Не пристало победителям давать побеждённым условия для победы. Разве достаточно у нас сил, чтобы поставить гарнизоны по отдельным городам для управления ими? А ведь мы все их потеряем, если уйдём и вернёмся домой». После этих слов Теодорих и все жаждущие победы решили остаться в лагере и послать к саксам, которые были уже некогда врагами тюрингов, чтобы они оказали им помощь с условием, что в случае, если они победят Ирминфрида и возьмут город, Теодорих передаст им эту землю в вечное наследственное пользование. Саксы без промедления отправили девять вождей, с тысячей воинов у каждого. Вожди, каждый с сотней воинов, вступили на территорию лагеря, оставив остальное войско снаружи, и мирными словами приветствовали Теодориха. Радостно встреченные Теодорихом, они обменялись с ним рукопожатием и сказали, что они, присланные саксонским народом, преданы ему и готовы на всё, и что их самое заветное желание – или победить, или умереть. Пока они это говорили, франки удивлялись величию их тела и духа, дивились их необычной одежде, а также оружию и ниспадавшим на плечи длинным волосам, но более всего невероятной твёрдости их духа. Саксы были одеты в военные плащи, вооружены длинными копьями, стояли опершись на малые щиты, а у бёдер имели большие ножи. Некоторые из франков говорили, что франки не нуждаются в таких друзьях, что это, мол, необузданный народ, и если они заселят эту землю, то нет сомнения, что они – именно те, которые когда-нибудь сокрушат [державу] франков. Тем не менее Теодорих, руководствуясь собственными выгодами, оказал доверие этим людям, поручив им готовиться к осаде города. А они, уйдя от короля, разбили лагерь у южной части города на лугах, прилегающих к реке, а на следующий день встали с восходом солнца и, взявшись за оружие, осадили и сожгли город, после чего тут же выстроились против восточных ворот. Когда те, кто был внутри городских стен, увидели вражеские ряды и [поняли], что оказались в крайней беде, то храбро прорвавшись через ворота, в слепой ярости бросились на противников, и когда все копья были выпущены, дело стало решаться с помощью мечей. Когда разгорелась жестокая битва, многие пали и с той, и с другой стороны: эти сражались за отечество, за жён и детей, наконец, за самую жизнь, а саксы бились ради славы и приобретения земли. Поскольку повсюду шло кровопролитие, раздавались вопли и ни одна из сторон не уступала места, то конец сражению положил лишь поздний час. В этот день из тюрингов многие были убиты, а многие ранены; из саксов же насчитывают шесть тысяч убитых. Итак, Иринг был отправлен Ирминфридом к Теодориху со смиренным посольством и всеми своими сокровищами ради мира и добровольной сдачи. Придя, Иринг сказал: «Всё это прислал тебе твой бывший родственник, а ныне раб, с просьбой, чтобы ты сжалился если не над ним, то по крайней мере над твоей несчастной сестрой и над твоими племянниками, оказавшимися в крайней нужде». Пока он произносил это со слезами, его речь прервали князья, подкупленные золотом, заявив, что не пристало королевской милости пренебрегать таким посольством и забывать об общем родстве, что лучше поверить [Ирминфриду], которого он победил и обессилил настолько, что тот никогда уже не сможет подняться против него, чем этой неукротимой и способной выдержать все тяготы породе людей, от которых держава франков не может ожидать ничего иного, кроме опасности. Так что, если Теодорих, приняв тюрингов, изгонит из этих пределов саксов, будет ещё лучше. И Теодорих, пусть неохотно, но склонился к этим словам, и обещал на следующий день принять Ирминфрида и прогнать саксов. Услышав это, Иринг пал к ногам короля, превознося королевское решение, и остался на эту ночь в лагере, отправив господину желанную весть и наполнив радостью спасения и его, и весь город. Тем временем, из города, к которому благодаря обещанному миру вернулось спокойствие, вышел некий [тюринг] с ястребом и стал искать [для него] пищу на берегу упомянутой реки. Но выпущенную птицу тут же поймал некий сакс, находившийся на противоположном берегу. На просьбу возвратить птицу сакс ответил отказом. Тогда [тюринг] сказал: «Отдай, и я выдам тебе тайну, важную для тебя и твоих товарищей». А сакс ответил: «Говори, и ты получишь то, о чём просишь». «Короли, – сказал тюринг, – заключили между собой мир и договорились, что в случае, если завтра вас найдут в лагере, то либо захватят в плен, либо убьют». А сакс в ответ: «Ты говоришь это всерьёз или в шутку?» – «Два часа завтрашнего дня покажут, что вам следует действовать без шуток. Поэтому позаботьтесь о себе и ищите спасения в бегстве». Сакс тут же выпустил ястреба и передал товарищам то, что услышал. Саксы пришли в волнение и долго не могли решить, что следует делать в связи с этим. Был тогда в лагере некий пожилой воин, по возрасту старик, однако, и в старости сохранивший бодрость и силы; за добродетели его по праву называли отцом отцов; имя его было Гатугато. Подняв знамя, считавшееся у них священным и украшенное изображениями льва, дракона и, кроме того, летящего орла, он, желая тем самым показать действенность храбрости, мудрости и прочих качеств и движением тела выражая твёрдость своего духа, оказал: «До сих пор я жил среди благородных саксов, и вот, моя жизнь клонится уже к глубокой старости, но я никогда не видел, чтобы мои саксы бежали; каким же образом меня заставят ныне действовать так, как меня никогда не учили? Я умею только сражаться, а бегства не знаю и не хочу знать. Если же судьбе неугодно, чтобы я жил, то пусть по крайней мере мне позволят пасть вместе с друзьями, что будет милее всего. Примером мне – отцовские доблести: распростертые вокруг нас тела друзей, которые предпочли смерть поражению, предпочли мужественно расстаться со своими неутомимыми душами, но не уступить места врагам. Но разве нужно мне столь долго увещевать вас и говорить о презрении к смерти? Ведь мы идём теперь к людям, полным беспечности, идём только на убийство, а не на сражение. Ибо ввиду обещанного мира и наших тяжёлых потерь враги ничего не подозревают; они сами утомлены сегодняшним сражением и потому, ничего не опасаясь, остаются без охраны и без обычной стражи. Так давайте набросимся на неподготовленных и погруженных в сон, это потребует мало усилий. Следуйте за мной, как за своим предводителем; ручаюсь своей седой головой, что произойдёт так, как я говорю». Итак, ободрённые этими прекрасными словами, саксы провели остаток дня в восстановлении своих сил, а затем, в первую ночную стражу, когда смертных обычно охватывает более глубокий сон, они по данному сигналу, хватаются за оружие и во главе с вождём бросаются на стены; найдя их без охраны и караулов, они с громким криком вторгаются в город. Когда враги очнулись, то одни из них стали искать спасения в бегстве, другие, как пьяные, блуждали по улицам и вдоль городских стен, а третьи натыкались на саксов, принимая их за своих сограждан. Последние же всех людей зрелого возраста предавали смерти, а несовершеннолетних сохраняли в качестве добычи. Стали искать Ирминфрида, но он, как стало известно, бежал вместе с женой, детьми и небольшой свитой. Узнав об этом, Теодорих повёл дело так, чтобы хитростью вернуть его и убить с помощью Иринга, а самому остаться как бы непричастным к его убийству. Иринг, правда, с неохотой принял это предложение, но затем, соблазнённый лживыми обещаниями, – Теодорих обязался одарить его богатыми дарами и пожаловать высокую должность в государстве, – наконец, согласился и обещал повиноваться его воле. Итак, Ирминфрид, призванный обратно, простёрся у ног Теодориха, а Иринг, стоявший рядом, словно королевский оруженосец, обнажив меч, убил своего преклонённого господина. И король тут же сказал ему: «Поскольку ты убил своего господина, то по праву стал ненавистен всем смертным. Пусть тебе будет открыта дорога для ухода от нас. Мы не желаем разделять ни твоего позора, ни участи». «Я, – сказал Иринг, – по праву стал ненавистен всем людям, ибо попался на твою уловку; но, прежде чем я уйду, я искуплю своё преступление местью за моего господина». И так как он стоял с обнажённым мечом, то убил самого Теодориха, а затем, взяв тело своего господина, положил его на труп Теодориха, чтобы, будучи побеждён живым, он по крайней мере мёртвым одержал победу; проложив себе путь оружием, Иринг удалился. Следует ли верить всему сказанному, пусть решит читатель. Однако мы не можем не подивиться тому, что молва об этом распространилась настолько, что млечный путь на небе до сих пор именуют именем Иринга, то есть Ирингесстраза. Однако, в «Деяниях франков» мы читаем, что Теодорих, дав Ирминфриду слово, велел ему прийти к себе в город Тульбиак, и, когда они беседовали на стенах города, тот был вынужден броситься со стены на землю и таким образом умер; а его сыновей Теодорих приказал убить. Саксы же, завершив войну, вернулись в лагерь к Теодориху, где были им радушно приняты и удостоены похвалы; получив эту страну в вечное владение, они были названы товарищами и друзьями франков, и вскоре после этого первым делом заселили названный город, который, словно собственные строения, уберегли от огня. Разделив по жребию полученную землю, саксы, поскольку многие из них пали в бою и они из-за своей малочисленности не могли занять её целиком, передали её часть, в особенности ту, что обращена к востоку, для обработки колонам при условии уплаты последними дани; остальные же места перешли в их непосредственное владение. К югу от них проживают франки и часть тюрингов, которых не коснулась предыдущая вражеская буря и которые отделены течением реки Унштрут. На севере живут норманны, чрезвычайно дикие племена, на востоке – ободриты, а на западе – фризы, от которых саксы по необходимости непрерывно защищают свою территорию либо посредством договоров, либо путём сражений. Ибо, хоть саксы и были чрезвычайно беспокойны и тягостны своим соседям, но дома они миролюбивы и с дружеским радушием заботятся о благе своих земляков. Проявляя также величайшую заботу о крови и благородстве своего рода, они редко вступают в брак с представителями иных, тем более подчинённых им народов, стараясь остаться самобытным и похожим только на самого себя народом. Поэтому и облик, и размер тел, и цвет волос у всех у них практически одинаковы, насколько это возможно среди такого числа людей. Этот народ состоит из четырёх сословий, а именно, из знати, свободных граждан, вольноотпущенников и рабов. Законами установлено, чтобы ни одна группа при вступлении в брак не выходила за рамки своего сословия. Так, знатный должен жениться на знатной, свободный – на свободной; вольноотпущенник должен брать в жёны отпущенницу, а раб – рабыню. Если же кто-нибудь из них возьмёт в жёны девушку из иного, причём более высокого рода, тот заплатит за это своей жизнью. Они пользовались также прекрасными законами для наказания преступников, и старались вести полезную и достойную жизнь согласно законам природы и в чистоте нравов, что могло бы помочь им обрести истинное блаженство, если бы они знали своего творца. Ибо они почитали богов, которые по сути не являлись богами, особенно же Меркурия, которому они в определённые дни приносили даже человеческие жертвы. Они полагали, что богов нельзя ни заключать внутри храмов, ни придавать им какие-либо черты сходства с человеческим обликом ввиду величия и достоинства небожителей. Посвящая им рощи и дубравы, они называли их именами богов, и взирали на то или иное святилище с исключительным благоговением. Они весьма почитали приметы и гадания с помощью жребия. Обычай тянуть жребий был весьма прост. Срубленную с плодового дерева ветку они разрезали на отдельные плашки и, нанеся на них особые знаки, высыпали затем без всякого порядка и наудачу на белую ткань. Вслед за тем, если гадание производилось в общественных целях, жрец племени, – если же частным образом, то отец семейства, – помолившись богам и устремив взор к небу, трижды вынимал по одной плашке и толковал предрекаемое в соответствии с вырезанными на них заранее знаками. Если плашки сулили неудачу, то повторный запрос об этом же деле в тот день более не производился. Если же ответ был положительным, то требовалась проверка полученных результатов. Этому народу было свойственно узнавать будущее по голосам и полёту птиц, а также искать знамения в поведении лошадей, наблюдать за их фырканьем и ржанием. Никакому предзнаменованию не было большей веры, чем этому, и не только у простого народа, но и среди знати. Был также другой способ гадания, посредством которого они обычно выясняли исход тяжёлых войн. В этом случае они сталкивали в поединке захваченного ими в тех или иных обстоятельствах пленника из того народа, с которым предстояло воевать, с избранным мужем своего племени, причём каждый из них сражался отечественным оружием; победа того или другого предрекала соответственно их будущую победу или поражение. Однако, о том, как они собирались в определённые дни, либо когда луна только что народилась, либо в полнолуние, – ибо они считали это время наиболее благоприятным для совершения тех или иных действий, – а также о соблюдении ими многих других пустых суеверий, которыми они были опутаны, я умолчу. Всё это я упомянул для того, чтобы мудрый читатель понял, от какого мрака заблуждений они освободились благодаря милости Божьей. Ибо они, как и все населявшие Германию народы, были воинственны по природе, преданы почитанию демонов и, являясь противниками истинной религии, не считали нечестивым ни нарушать, ни преступать как божественные, так и человеческие законы. Потому и выходило, что у них постоянно возникали споры и несогласия с их соседями, в особенности же с франками, ибо всегда появлялись причины, которые ежедневно могли привести к нарушению мира. Тем более что границы обоих народов почти повсюду проходили по равнине, кроме немногих мест, где большие леса и вклинившиеся утесы гор разделяли надежным рубежом поля и тех и других, так что взаимные убийства, грабежи и поджоги не прекращались. Франки были настолько раздражены этим, что решили уже не просто воздать саксам тем же, но начать против них открытую войну. Итак, против саксов была предпринята война, которая в течение тридцати лет велась с большим мужеством с обеих сторон, но с гораздо большим ущербом для саксов. Её можно было бы закончить и быстрее, если бы не вероломство саксов. Трудно сказать, сколько раз побеждённые и умоляющие саксы сдавались королю, обещая выполнять его повеления, без промедления давали требуемых заложников и принимали направляемых к ним послов. Несколько раз они были так укрощены и ослаблены, что даже обещали оставить поклонение демонам и обратиться к христианской религии. Но сколько раз они обещали это сделать, столько же раз нарушали свои обещания. Невозможно уяснить вполне, к чему из двух они были более склонны. Они оказывали уважение покрытым листвой деревьям и источникам, а также почитали как бога немалой величины деревянный столб, устремлённый в небо, называя его на родном языке «Ирминсул», что означает по латыни «колонна мира», ибо на ней якобы держится всё сущее.

Итак, когда умер король Пипин, который, низложив и отправив в монастырь короля Хильдерика, на котором окончилась власть Меровингов, первым из мажордомов получил с санкции римского владыки Захария единоличную власть над Франкским королевством, ему наследовал его сын Карл, который возобновил против саксов войну, казалось прерванную из-за смерти его отца. Ибо ещё прежде его отец, победив саксов, наказал их данью в 300 коней, которые они должны были уплачивать ежегодно. После возобновления Карлом войны с ними едва ли проходил год, когда бы саксы не нарушили договор. Но великодушие короля и постоянная твёрдость его духа как в несчастьях, так и в успехах не могли быть побеждены их переменчивостью и не были изнурены предпринятыми начинаниями. Карл не терпел, чтобы совершающие нечто подобное оставались безнаказанными, и, либо лично ведя войско, либо посылая своих графов, всегда мстил им за их вероломство и налагал на них достойное наказание, пока все, кто имел обыкновение сопротивляться, не были сокрушены и не перешли под его власть. Десять тысяч человек из тех, что жили по обоим берегам реки Эльбы, он вместе с жёнами и детьми переселил и, разделив разными способами, расселил по Галлии и Германии. Известно, что война, которая велась столько лет, закончилась при следующем условии: саксы должны были отвергнуть почитание демонов и принять таинства христианской религии. Так и было сделано. Даже Видукинд, который выдавался среди саксов и знатностью рода, и обилием богатств, и был самым неутомимым зачинщиком и подстрекателем их вероломства, добровольно явился к Карлу, был им крещён и воспринят королём из купели. Так вся Саксония была побеждена и подчинена. Сын этого Видукинда, Викберт, усердный почитатель христианской религии, произвёл на свет сына, которого назвал Вальтбертом. А Вальтберт, будучи благочестивым с самого детства, повзрослев, отправился ради молитвы и приобретения мощей в Рим и, получив от тогдашнего папы Льва тело св. Александра, сына св. Фелицитаты, целиком, доставил его в Саксонию и поместил в месте, что зовётся Вигальтингхаузен.

От корня названного саксонского рода произошёл благородный и блестящий муж по имени Лиудольф, который также по причине благочестия отправился в Рим и привёз оттуда мощи блаженного папы Иннокентия. У него было два сына – Бруно и Отто. Старший из них Бруно, когда правил всем Саксонским герцогством, повёл войско против датчан и был там убит, оставив герцогство брату Отто. У них была сестра по имени Лиутгарда, которую взял в жёны король Людовик, сын императора Арнульфа, но не долго прожил после этого. Когда он умер, не оставив сыновей, весь народ франков и саксов хотел возложить королевскую корону на герцога Отто. Но тот отказался от этого, ибо был уже слишком стар, и по его совету в короли был помазан Конрад, герцог франков, однако высшая власть всегда и во всём принадлежала Отто. У этого Отто родился сын по имени Генрих, который первым полновластно правил в Саксонии. Уже в раннем возрасте он украсил свою жизнь всякого рода добродетелями, и его отец, видя благоразумие юноши, оставил ему войско против доленчан, с которыми и сам долго воевал. Доленчане же, не в силах выдержать его натиска, наняли против него аваров, которых мы называем венграми и которые, как полагают некоторые, являются остатками гуннов. Гунны, как мы читаем в «Истории готов», вышли из готов и причинили соседним племенам много зла; когда они, наконец, заселили Паннонию, их победил Карл Великий и, оградив огромным валом, лишил возможности предпринимать обычные для них опустошительные походы. Этот вал разрушил император Арнульф, когда призвал их к себе на помощь против Святополка, короля Моравии. О том, какое разорение и какой урон они причинили Франкскому королевству, свидетельствуют до сих пор опустошенные города и области. Так вот, призванные доленчанами, они произвели в Саксонии страшное опустошение и унесли немалую добычу.

Итак, когда умер отец отечества и великий герцог Отто, он оставил герцогскую власть над всей Саксонией своему славному и блестящему сыну Генриху. А король Конрад, поскольку ему неоднократно была известна доблесть нового герцога, побоялся передавать ему всю власть отца. Так вышло, что он вызвал этим недовольство всего саксонского войска. Поняв, что отношение к нему саксов хуже обычного и что одолеть их герцога в открытой войне ему не удастся ввиду несметной численности его войска, король решил погубить его хитростью. Для этого дела он, как говорят, имел весьма подходящего человека, а именно, епископа Майнцского престола по имени Хатто, по совету которого был обманут Адальберт Бабенбергский. Желая обмануть также названного герцога, епископ велел изготовить золотую цепочку и пригласил его на пир с тем, чтобы почтить ценными подарками. Между тем, Хатто зашёл к золотых дел мастеру с целью посмотреть на работу и, увидев цепочку, как говорят, вздохнул. Когда мастер спросил его о причине вздоха, он ответил, что цепь эта должна обагриться кровью наилучшего и весьма дорогого ему мужа, то есть герцога Генриха. Мастер, услышал это, промолчал, а когда работа была сделана и отдана, попросил позволения отлучиться, на что получил разрешение; выйдя навстречу герцогу, идущему по упомянутому делу, он сообщил ему всё, что слышал. А герцог, сильно разгневанный, вызвал посла епископа, прибывшего к нему накануне ради приглашения, и сказал: «Иди и скажи Хатто, что шея у Генриха не сильнее, чем у Адальберта, и что мы предпочитаем сидеть дома и размышлять о службе ему, чем обременять его многочисленной нашей дружиной». И, тут же вернувшись назад, занял все земли, которые по праву принадлежали ему во всей Саксонии и Тюрингии. А Бурхарда и Бардо, из которых один был зятем короля, он настолько утеснил, что они ушли из его страны, и он все их владения разделил между своими воинами. А епископ Хатто, видя, что его козням пришёл конец, изнурённый в равной степени как чрезмерной печалью, так и болезнью, через несколько дней умер. Были также люди, которые говорили, что он был поражён молнией и, сокрушённый этим ударом, умер через три дня после этого. Король же отправил своего брата Эберхарда с войском разорять Саксонию. Приблизившись к городу, что зовётся Эресбург, тот, как передают, стал заносчиво говорить, что его ничто так не заботит, как то, что саксы не осмелятся показаться перед стенами, чтобы он мог с ними сразиться. Эти слова были ещё у него на устах, когда саксы внезапно вышли ему навстречу в одной миле от города; в завязавшейся битве они устроили франкам такую резню, что мимы спрашивали, где та преисподняя, которая сможет поглотить такую массу убитых. А брат короля, наконец, избавился от боязни возможного отсутствия саксов, ибо видел их перед собой и удалился, постыдно бежав перед ними. Услышав, как плохо воевал его брат, король собрал все силы франков и отправился на поиски Генриха. Узнав, что тот находится в крепости города под названием Гроне, король попытался взять приступом эту крепость. Отправив прежде посольство с предложением добровольно сдаться, он обещал, что в этом случае Генрих станет ему другом и не будет рассматриваться как враг. Но во время пребывания этого посольства из области восточных саксов внезапно явился Титмар, человек очень искусный в военном деле, весьма многоопытный в различных делах и врождённой своей хитростью превосходивший многих смертных. Придя к герцогу в то время, когда у него были послы короля, он спросил, где он желает, чтобы войско разбило лагерь. А Генрих, собиравшийся уже сдаться франкам, вновь обрёл уверенность, услышав о войске, и поверил, что оно есть. Но Титмар говорил это лишь для вида, ибо в действительности он пришёл всего лишь с пятью людьми. А когда герцог спросил, сколько же у него отрядов, тот ответил, что может привести чуть ли не 30 отрядов. Так, послы были обмануты и вернулись к королю. Титмар, таким образом, победил своей хитростью тех, которых герцог Генрих не мог победить оружием. Ибо франки ещё до рассвета покинули лагерь и каждый вернулся к себе домой.

В седьмой год своего правления король Конрад заболел и, чувствуя, что настало время быть призванным к Богу, созвал всех князей королевства, кроме Генриха, и обратился к ним с такой речью: «Я чувствую, что пришло моё время быть призванным к Богу, и оно, как видите, вот-вот наступит; поэтому я ещё и ещё раз прошу вас жить в мире и согласии. Пусть, когда я умру, не возбудит вас никакая жажда власти. Изберите королём и поставьте своим государем Генриха, мудрейшего герцога Саксонии и Тюрингии. Ибо он силён как мудростью, так и справедливой строгостью». Когда они согласились с его словами, он призвал своего брата Эберхарда и сказал ему следующее: «Я чувствую, брат, что не смогу дольше влачить эту жизнь. Поэтому подумай о себе, и, что прежде всего касается тебя, позаботься о всём королевстве франков и будь внимателен к моему, твоего брата, совету. У нас есть возможность собрать и вести войско, есть города и оружие с королевскими инсигниями, есть всё, чего требует королевское величие, всё, кроме счастья и добрых нравов. Счастье, брат мой, вместе с благороднейшими нравами перешло к Генриху, высшая власть ныне находится у саксов. Так возьми эти инсигнии, а именно, священное копьё и золотые браслеты вместе с плащом, мечом и короной древних королей, иди к Генриху и заключи с ним мир, чтобы всегда иметь его в качестве союзника. Что пользы будет от того, если народ франков вместе с тобой падёт перед ним? Ведь он всё равно будет королём и повелителем многих народов». На эти слова брат со слезами ответил, что согласен. После этого король умер; это был человек сильный и могущественный, выдающийся во время мира и войны, известный своей щедростью и многими добродетелями; он был погребён в своём городе Вилинабурге со слезами и стенаниями всех франков. А Эберхард, как и велел король, пришёл к Генриху и, отдавшись ему вместе со всеми сокровищами, заключил с ним мир и заслужил его дружбу, которую свято и верно соблюдал до самого конца. Затем, собрав князей и старейших из франкского войска воинов в месте по названию Фрицлар, он объявил его королём перед всем народом франков и саксов.

В 920 году от воплощения Господня, то есть в 1671 году от основания Города, Генрих, родом сакс, сын Герцога Отто, был возведён на престол 80-м от Августа и правил 17 лет. Хоть он и не пользовался расположением короля Конрада, своего предшественника, но в свои последние дни этот король, как было сказано, предпочёл его своему брату, ввиду честности нравов Генриха и величию его души, и, избрав своим преемником, дал совет всем князьям сделать то же самое. А [Генрих], когда архиепископ, которым в то время был Херигер, предложил ему помазание и корону, не отверг их, но и не принял: «Мне, – сказал он – достаточно и того, что вы с согласия Божьей милости и по своему милосердию провозгласили и поставили меня королём перед моими предками. А помазание и корона пусть будут уделом лучших; мы же полагаем, что недостойны такой чести». Эта речь встретила всеобщее одобрение, и люди, стекаясь толпами, поднимали правую руку к небу и с громким криком провозглашали имя нового короля. Став таким образом королём, Генрих вместе со всей своей свитой отправился на войну против Бурхарда, герцога Швабии, на чьей дочери был женат Рудольф Бургундский, который после убийства Роберта, короля Галлии, отца герцога Гуго и брата короля Одо, был избран королём врагами короля Карла, равно как и его предшественник Роберт. И герцог Бурхард, хоть и был непобедимым воином, но, будучи весьма благоразумным, понял, что не сможет выдержать борьбы с королём и сдался ему со всеми своими городами и всем своим народом.

В это время герцог Арнульф, вернувшись из Венгрии вместе с женой и сыновьями, был с честью принят баварцами, причём они не только приняли его, но и страстно уговаривали стать королём. Король Генрих, узнав, что в то время как все князья королевства послушны его воле, один Арнульф оказывает сопротивление, собрал огромное войско и, вступив в Баварию, осадил его, как говорят некоторые авторы, в крепости города Регенсбурга. Тогда Арнульф, видя, что не в состоянии сопротивляться королю, открыв ворота, вышел к королю и сдался ему со всем своим герцогством. С честью принятый [Генрихом], он был провозглашён другом короля. Другие же пишут, что Арнульф не стал дожидаться в Баварии прибытия короля, но, собрав какие только мог войска, поспешил ему навстречу с намерением вступить в битву. Когда дело дошло до того, что вот-вот должно было начаться сражение, король Генрих, как мудрый и богобоязненный муж, понимая, что обе стороны могут понести непоправимый ущерб, предложил Арнульфу переговорить с ним с глазу на глаз. Арнульф, полагая, что вызван им на поединок, один прибыл в условленное место. А Генрих, как человек благоразумный и красноречивый, обратился к нему с мудрой речью, пожурив за то, что он, дескать, противится Божьей воле, зная, что Генрих был избран всем народом, что не могло бы случиться без Божьей воли. Генрих заявил также, что если бы народ избрал королём его, то он первым одобрил бы это избрание. Так, смягчив душу Арнульфа этой искусной речью, он вернулся к своим. А Арнульф, также вернувшись к своим, сообщил им то, что сказал Генрих. И его люди сказали, что всё слышанное ими – правда; что устами Соломона говорила сама мудрость, которой царствуют цари, а мудрые вершат правосудие. Ведь никогда бы не был народ при его избрании столь единодушен, если бы Генрих не был избран самим Богом. Поэтому им кажется справедливым и правильным, чтобы Арнульф, не отделяясь от прочих, избрал Генриха королём, но с условием, что тот уступит ему то, чего не имели его предшественники, а именно, подчинит власти Арнульфа епископов всей Баварии и даст ему право ставить нового прелата на место умершего. Итак, последовав совету своих людей, Арнульф стал вассалом Генриха, а тот, как уже было сказано, почтил его, уступив власть над епископами всей Баварии. Это – тот самый Арнульф, в поношение которому святому епископу Ульриху, как мы читаем в книге его деяний, был явлен меч без эфеса, тот Арнульф, который, безуспешно желая стать королём, стал узурпатором королевских полномочий и, разоряя ради своего честолюбия церкви, отдавал их доходы в лен своим рыцарям. А король Генрих, преуспевая и усиливаясь со дня на день, становился всё более сильным и знаменитым. После того как он собрал, умиротворил и упорядочил королевство, которое при его предшественниках со всех сторон пришло в расстройство в результате внутренних и внешних войн, он двинул знамёна против Галлии и державы Лотаря. Лотарь же был перворожденным сыном императора Людовика, сына Карла Великого. У него были братья – Пипин, Карл и Людовик. При этих братьях произошла знаменитая битва при Фонтене, перед тем как произошло разделение королевства. Когда же произошло разделение, Пипину досталась Испания, а Карлу – королевство Аквитания и Баскония, имевшее западной границей Барселону, город в Испании, северной – Британское море, южной – Альпийский хребет, а восточной границей – реку Маас. Лотарю досталось королевство между реками Маасом и Рейном вместе с Италией, которую он получил в управление ещё при жизни отца. А вся Германия, то есть территория от Рейна до границ Иллирика и Паннонии, вплоть до реки Одер и границ Дании, стала владением Людовика. Этот произведённый между ними раздел оставался нерушимым до тех пор, пока все названные королевства не перешли по праву наследования к Карлу, сыну Людовика, бывшего сыном Карла по прозвищу Лысый. И вот, к этому Карлу, к которому, как мы сказали, перешли по наследству указанные королевства, из области восточных франков прибыл некий Одо и был принят Карлом, ибо являлся человеком сильным и мудрым. Он посоветовал Карлу начать войну с датчанами, которые уже многие годы разоряли королевство Лотаря. И, когда тот сразился с ним, то в один день их, как передают, было убито сто тысяч. Благодаря этому Одо приобрёл славу и влияние и стал вторым после короля человеком в государстве, хотя, придя к нему, довольствовался услугами всего одного слуги. Умирая, Карл просил Одо помнить его милости и, если у него родится сын, не отказать ему в том покровительстве, какое было оказано ему самому. Ибо тогда у него сына не было, но королева была беременна, как говорят некоторые авторы; другие же говорят, что у него уже был почти двухлетний сын. Когда же Карл умер, Одо наделил его сына и королевством, и отцовским именем. Однако, император Арнульф, который изгнал из Германии Карла Старшего, предъявил после его смерти притязания на всё его королевство. Тогда Одо передал ему корону, скипетр и прочие королевские регалии, и по милости императора Арнульфа получил королевство своего господина. Так сообщают одни авторы; другие же говорят, что из-за его малолетства князья стремились превзойти друг друга в неумеренной алчности, каждый захватывал, сколько мог. Никто не заботился ни об интересах короля, ни об охране королевства. Узнав об этом, враги стали повсюду вторгаться в королевство; наконец, князья и сами стали страдать от этого; поскольку Карлу было тогда всего три года, они, собравшись воедино, избрали для защиты королевства названного Одо за его мудрость и храбрость, не как предатели, но как недовольные вторжениями врагов. Однако, поскольку Одо, как говорят, получил королевство от императора Арнульфа, то и поныне идёт борьба за королевскую власть между родом Карла и потомками Одо, а также соперничество между Каролингами и королями восточных франков из-за королевства Лотаря. По этой причине король Генрих и двинул войска против Карла, когда его, уже пятнадцатилетнего, возвели на престол, и часто разбивал его войско, и фортуна улыбалась храброму мужу. После того как Одо умер на десятом году своего правления, галльские князья примкнули к Карлу и душой, и клятвой; ему подчинился даже Роберт, брат умершего короля Одо, деятельный муж, которого Карл назначил герцогом Кельтской Галлии. И вот, когда Карл собрал уже почти всё королевство, он начал возвышать некоего Хагано из среднего состояния и любить его больше всех князей, так что тот в отсутствие магнатов один находился при особе короля и брал на себя исполнение многих королевских полномочий. Недовольные этим князья, не сумев отвратить Карла от расположения к этому человеку, решили его низложить. Итак, долго сговариваясь против него, они, наконец, собрались и поставили королём герцога Роберта, брата Одо. Когда Карл предпринял против него войну и они сошлись в битве, то Роберт погиб; с его стороны пало 11 349 человек, а со стороны Карла – 7118. Гуго же, сын Роберта, ещё юноша, ходатайствовал перед кем только мог и, особенно, перед своим родственником Херибертом, который был одним из магнатов, чтобы по низложении Карла на место его отца был поставлен другой король. Он не хотел сам становиться королём, ибо гибель отца отвратила его от этого. Итак, когда князья собрались, то поставили королём Рудольфа, сын Ричарда Бургундского, деятельного и сведущего в свободных науках мужа, несмотря на его возражения. Он, как было сказано выше, взял в жёны Берту, дочь Бурхарда, герцога Швабии, а в последствии был призван итальянцами против Беренгара Старшего и, когда тот был убит, какое-то время владел Итальянским королевством; когда же его тесть, которого он призвал на помощь против мятежных подданных, был убит, ему пришлось оставить Италию и вновь вернуться в Бургундию. А [Итальянское] королевство получил Гуго, граф Арелата, призванный туда итальянцами; от своей жены Альды, происходившей из рода восточных франков, он произвёл на свет сына, которого назвал Лотарем и сделал своим соправителем. Однако оба они впоследствии были изгнаны и воцарился Беренгар, который позднее был сослан в Бамберг и там умер. Так вот, когда Рудольф, как сказано, был возведён на трон Карла, названный Хериберт, действуя по совету Гуго, своего родственника, сына Роберта, коварно захватил Карла и поместил его под стражу. Там он и окончил свою жизнь. У Карла был сын по имени Людовик, рождённый от сестры Ательстана, короля Британии, которого он во время своих невзгод переправил к его дяде; после смерти короля Рудольфа он возвратился оттуда по совету названного Гуго и вернул себе отцовское королевство. Но позднее герцог Гуго всё таки восстал против него.

А король Генрих, услышав о случившемся с Карлом, опечалился и, подивившись превратности общей для всех людей судьбы, решил воздержаться от войны, надеясь победить лотарингцев скорее хитростью, ибо племя это было изменчивым, привычным к уловкам, склонным к войне и изменениям в делах. В то время среди лотарингцев был некто по имени Кристиан, который, видя, что королю Генриху во всём сопутствует успех, стал изыскивать [возможность] заслужить у него большую милость. И вот, притворившись больным, он призвал к себе Гизельберта, которому по наследству от отца перешла власть над этой страной, хитростью захватил его и под стражей отправил к королю Генриху. А Гизельберт был знатного рода и происходил из старинной семьи. Король с радостью его принял, ибо полагал, что только через него сможет завладеть всей Лотарингией. Затем, видя, что юноша этот весьма деятелен, а также известен своим родом, могуществом и богатством, он стал обращаться с ним благожелательно; наконец, обручив его со своей дочерью Гербергой, он связал его с собой в равной степени и родством, и дружбой, приобретя через него всю державу Лотаря. Так было согласно повествованию некоего корвейского монаха, написавшего [сочинение] о происхождении саксов и деяниях их королей; но есть и другой историк, излагавший времена Карла, о котором мы в настоящее время ведём речь, и его преемников, который пишет, что Гизельберт женился на дочери Генриха ещё до того как тот стал королём и всё ещё управлял герцогством; причём Генрих якобы получил от Карла и само Саксонское герцогство; он и Роберт, впоследствии ставший королём, были первыми среди князей, которые, как было сказано, отпали от короля из-за Хагано. Так, он пишет: «Поручив Роберту Кельтскую Галлию, Карл удалился в Саксонию. Объехав её города и королевские резиденции, он подчинил их без всякого сопротивления, и поставил во главе всего этого герцога Генриха, славного королевским родом и местного уроженца». Далее, через несколько строк он добавляет: «Между тем, прочно овладев городами и крепостями Галлии, король незадолго до праздника Пасхи вернулся в Ахенский пфальц. Сюда съехались князья со всей Галлии. Туда же с большой охотой прибыли и менее знатные люди. Приехали также герцоги: из Саксонии – Генрих, а из Галлии – Роберт. И вот, они ежедневно дежурят у дверей королевской спальни, ежедневно ожидают выхода короля из дворцовых покоев. Когда же в течение четырёх дней король так и не дал им никакого ответа, Генрих крайне оскорбился и, как говорят, заявил, что или Хагано будет царствовать вместе с Карлом, или Карл обратится в ничтожество вместе с Хагано, после чего в гневе и не долго думая удалился. Король, восприняв это с неудовольствием, захотел вернуть его и с этой целью отправил за ним реймсского митрополита Херивея. Убеждённый его красноречивыми и дружескими доводами, герцог Генрих вернулся к королю и, удостоенный им великой чести, был возвращён в круг особо близких к королю людей. В это же время скончался Ренье, знатный муж, вернейший защитник интересов Карла, и Карл принял участие в его похоронах. После этого он в присутствии князей великодушно передал его сыну Гизельберту, уже вышедшему из отрочества, отцовское достояние. А тот, прославленный богатствами и знатным родом, имевший счастье взять в жёны Гербергу, дочь Генриха Зарейнского, по неопытности вёл себя крайне безрассудно и стал даже замышлять свержение короля. Узнав об этом, Карл вернулся с войском из Кельтики и намеревался объявить войну белгам, чьим герцогом был Гизельберт, но белги, не желая сражаться вместе с Гизельбертом в открытом поле, тут же укрылись в городах и крепостях. Король, отправив к ним послов, обещал передать им всё, что они прежде держали в качестве лена от Гизельберта, если они перейдут к нему. Приняв это предложение, белги тут же, дав клятву, вернулись к королю и одновременно поднялись против Гизельберта. А тот вместе с немногими людьми заперся в замке Харбурге, который был окружён реками Маасом и Гуллой, и считался также чрезвычайно укреплённым из-за огромного ущелья и густых зарослей терновника. Король с войском поспешил туда и осадил замок, действуя с двух сторон при помощи кораблей, а с третьей стороны используя конницу. Когда он повёл осаду более энергично, Гизельберт тайно спустился со стены, вплавь перебрался через реку и, переплыв Рейн с двумя своими клиентами, несколько лет жил у своего тестя Генриха как изгнанник, лишённый отцовского наследства. А жители замка, оставшись без предводителя, сдались королю. По прошествии некоторого времени Генрих стал ходатайствовать перед королём, чтобы он вернул Гизельберту свою милость на том условии, что тот лишится ленов, которые безрассудно разорил и которые король позднее передал своим сторонникам, на время, пока живы их владельцы; однако, милостью короля ему возвращались те лены, владельцы которых умерли в годы его изгнания. Итак, он вернул себе Маастрихт, Юпиль, Геристаль, Мерсен, Литту, Шевремон, которые были вакантны после смерти их владельцев; прочих же, которые держали его владения, Гизельберт сильно притеснял и угнетал до тех пор, пока не вернул всё своё достояние. Затем, вновь злоумышляя против короля, он явился к своему тестю и стал настраивать его против короля, заявляя, что королю хватит и одной Кельтики, тогда как Белгика и Германия нуждаются в другом короле. Поэтому он многократно убеждал герцога Генриха не отказываться от того, чтобы самому стать королём. Генрих же осуждал его преступные увещевания, сопротивлялся, как мог, этим убеждениям и неоднократно уговаривал его отказаться от недозволенного. И вот, когда Гизельберт не преуспел со своим тестем и не смог доставить ему трон, то уехал в Кельтику, пробрался в Нейстрию и держал там совет с Робертом, братом короля Одо, который был герцогом Кельтики, о том же деле, уговаривая его завладеть королевством и свергнуть Карла. Тиран обрадовался и без промедления дал ему своё согласие. Итак, приняв решение, они скрепили своё соглашение клятвой, и по прошествии определённого времени, когда были созваны князья, Роберт стал королём в 922 году от воплощения Господня. Таковы слова галльского историка; если же они в чём-то и расходятся с предыдущим изложением саксонского автора, то пусть читатель сам даст им оценку. А год, в который Роберт, как говорят, был возведён на престол, соответствует тому, который у нас считается третьим годом правления Генриха. После этого Роберт был убит воинами Карла, но на его место, как сказано, был возведён Рудольф. Затем Карл был схвачен и взят под стражу.

Таково было время, когда Генрих, как было записано выше, направился против лотарингцев с целью расширения своей державы. Итак, во время этого похода, когда он перешёл Рейн, навстречу ему вышел посол Карла и, приветствовав его смиренными словами, сказал: «Мой господин, Карл, наделённый некогда королевской властью, а ныне лишённый её, послал меня к тебе заявить, что для него, окружённого врагами, нет ничего более отрадного, ничто не может быть более приятным, чем слышать о твоей славе и твоих великолепных успехах и утешаться при известии о твоих доблестях. Он посылает тебе это как знак верности и доверия». [При этих словах] он вынул из-за пазухи руку драгоценного мученика Дионисия, оправленную в золото и драгоценные камни. «Возьми это, – сказал посол, – как залог вечного мира и взаимной любви. Карл желает разделить с тобой эту часть единственного утешения франков, населяющих Галлию, после того как святой мученик Вит оставил нас нам на погибель и посетил Саксонию, принеся вам вечный мир. Ибо после того, как было перенесено его тело, у нас не прекращаются внутренние и внешние войны; именно с этого года датчане и норманны стали вторгаться в нашу землю». Король с величайшей благодарностью принял божественный дар, преклонился пред святыми мощами и, поцеловав их, почтил величайшим уважением. Что касается святого Вита, о котором говорит посол Карла, то его некогда перенёс из Рима и поместил в Парижском округе Фольрад; затем, в правление императора Людовика его мощи были перенесены в Саксонию, и с этого времени, как признался посол, дела франков стали идти худо, а [держава] саксов, напротив, расширилась.

Король Бургундии Рудольф, в течение нескольких лет правивший в Италии, получил в дар от графа Самсона копьё, которое, как говорят, принадлежало Константину Великому, сыну святой Елены. Значительно отличаясь по виду и форме от прочих копий, он было изящно изготовлено совершенно новым способом и имело в середине наконечника отверстия с обеих сторон. Кроме того, посредине наконечника были расположены кресты, составленные из гвоздей, которыми были прибиты ноги и руки Господа нашего и спасителя Иисуса Христа. И вот, король Генрих, услышав, что Рудольф владеет столь бесценным даром небес, будучи человеком богобоязненным и любителем всякого благочестия, отправил к нему послов, пытаясь приобрести копьё за какую угодно цену. Когда же король Рудольф заявил, что никогда и ни при каких условиях этого не сделает, король Генрих, не сумев смягчить его дарами, постарался запугать Рудольфа разного рода угрозами. Так, он пригрозил опустошить огнём и мечом всё его королевство. И, поскольку тот дар, о котором просили, был тем краеугольным камнем, который соединял земное с небесным, Бог смягчил сердце короля Рудольфа, и он тут же передал праведному королю то, чего тот по праву добивался. Ибо там, где царит мир, нет места вражде. О том, какой сильной любовью король Генрих любил названный небесный дар, ясно видно как по многим его поступкам, так и, особенно, по тому, что он почтил [Рудольфа], сделавшего ему этот дар, не только золотом и серебром, но и немалой частью провинции Швабии. Итак, благодаря этому случаю, вернее, по Божьей воле король Генрих приобрёл это священное копьё, благодаря которому часто одерживал победы над врагами и которое, умирая, оставил своему сыну Оттону Великому вместе с королевством. Мы верим, что оно с тех пор и поныне является покровителем императоров.

Венгры, услышав о смерти императора Конрада и вступлении на престол Генриха, решили проверить, не желает ли новый король платить им обычную дань; обойдя всю Саксонию, они предавали огню города и крепости и совершали повсюду такое кровопролитие, что угрожали величайшим опустошением. Король же находился в крепости города под названием Верлаон, ибо не полагался на воинов, ещё неопытных и не привычных к настоящей войне, [в борьбе] против столь сурового народа. И вот, случилось, что одного из венгерских князей взяли в плен и связанным привели к королю. Венгры же настолько почитали этого [князя], что предложили в качестве выкупа за него огромное количество золота и серебра. Но король, презрев золото, потребовал мира и, наконец, добился заключения прочного мира на девять лет. В эти годы он прежде всего отобрал из числа военных поселенцев каждого девятого и поселил их в городах с тем, чтобы каждый из них выстроил жилища восьми остальным своим сотоварищам, собирал и сохранял третью часть всего урожая, а остальные восемь в это время сеяли и собирали урожай для девятого и сохраняли его в своих определённых местах. Генрих пожелал, чтобы все собрания, соборы, а также пиршества устраивались в городах, чтобы жители во мирное время изведали то, что должны были делать в случае прихода врагов; ибо вне городов находились лишь незначительные строения, или их совсем не было. Когда он приучил жителей к такому порядку и дисциплине, то внезапно напал на славян, которые зовутся гаволянами, и, измучив их многими сражениями, разбил, наконец, во время лютой зимы на льду лагерь; с помощью голода, оружия и холода он взял город под названием Бранденбург и, овладев вместе с этим городом и всей областью, направил знамёна против доленчан, против которых некогда оставлял ему войско его отец; осадив город под названием Грана, он, наконец, взял его на двадцатый день. Добыча, захваченная в городе, была отдана воинам, все взрослые были убиты, а женщины и дети отданы в рабство. После этого [Генрих] пришёл к Праге, городу чехов, и принял в подчинение их короля, бывшего отцом Болеслава, который, пока был жив, оставался верным и полезным королю. Итак, обложив Чехию данью, король вернулся в Саксонию.

Итак, когда окончился срок перемирия, послы венгров пришли к королю за обычными подарками; но, получив отказ, с пустыми руками вернулись в свою страну. Ибо король, располагая конным войском, уже приобретшим опыт в битвах, рискнул начать борьбу против этих старых врагов. Когда авары узнали об этом, то не мешкая, поспешили вторгнуться в Саксонию с большим вражеским войском, и, держа путь через землю доленчан, попросили у них помощи, как у старых друзей. А те, зная, что [авары] спешат в Саксонию и что саксы готовы с ними сражаться, бросили им в качестве дара жирного пса. А так как у тех, кто спешил, не было времени на другое сражение, чтобы отомстить за нанесённое оскорбление, то доленчане долго провожали [бывших] друзей насмешливыми криками. Итак, [враги] насколько могли неожиданно вторглись в пределы тюрингов и прошли по всей этой стране, как подобает врагам. А король Генрих, когда ему сообщили о скором приходе венгров, был тяжело болен. Спешно разослав послов по всей Саксонии, он в течение четырёх дней собрал огромное войско, а сам, хоть и слабый телом, зато бодрый духом, вскочил на коня и двинулся навстречу врагам. Вскоре явился вестник, который сообщил, что венгры находятся в Мерзебурге, крепости на границе саксов, тюрингов и славян; они уже взяли в плен немалое количество женщин и детей и перебили огромное множество мужчин. Итак, король, будучи твёрд духом, не устрашился этим, но, напротив, стал ещё более настойчиво призывать своих людей сразиться за родину. Немедленно начинается битва, причём со стороны христиан слышится «кирие элейсон», а со стороны [венгров] – мерзкое и дьявольское: «ху, ху, ху!». Итак, когда завязалась битва, венгры по Божьей воле были разбиты и бежали, а король и его люди одержали победу, освободили огромное количество пленных и стоны вскоре сменились радостной песней. Эту победу, достойную и славы, и памяти, король велел изобразить на картине в верхних покоях королевского дворца в Мерзебурге, чтобы это дело считали скорее правдивым, чем правдоподобным. А король, вернувшись победителем, всеми средствами, как положено, возблагодарил Бога, а дань, которую он обычно давал врагам, употребил на богоугодные дела, определив, что она должна служить нуждам бедных. После этого войско провозгласило его отцом отечества, повелителем и императором, и слава о его могуществе и доблести широко распространилась среди всех королей и народов. Поэтому к нему приходили знатные люди из других государств, стремясь обрести в его лице милость, и весьма дорожили верностью этого столь великого человека. Среди них был и Хериберт, зять герцога Гуго, который умолял [Генриха] быть ему защитой, после того как король Рудольф стал его противником. Ибо король [Генрих] был таким, что ни в чём не мог отказать друзьям. Итак, король отправился в Галлию, вёл [там] переговоры с королём [Рудольфом] и, завершив дело, вернулся в Саксонию. Но и Гуго, король Италии, отправлял к нему послов и с величайшим старанием пытался приобрести его дружбу. Женой короля Генриха и помощницей его в управлении королевством были славная и благороднейшая Матильда, дочь Дитриха, из рода саксов, братьями которой были Видукинд, Иммод и Регинберн. Регинберн же был тем самым, кто сразился против датчан, долгое время опустошавших Саксонию, и победил их, освободив отечество от их вторжений вплоть до сегодняшнего дня. Они происходили из рода великого герцога Видукинда, который вёл тяжёлую войну против Карла Великого на протяжении почти 30 лет. Матильда родила Генриху, ещё до вступления его на престол, дочь Гербергу, которая вышла замуж за Гизельберта, герцога белгов, и сына Оттона, любимца мира; а после принятия им королевского титула она родила ему также второго сына, которого назвали отцовским именем, то есть Генриха, храброго и деятельного мужа, блиставшего остроумием, предусмотрительного и красивого лицом, и третьего – Бруно, который, как мы видим, исполнял обязанности архиепископа и великого герцога. Ибо его брат, Оттон, когда стал править империей после смерти отца, поставил его, как обладающего всей книжной мудростью, епископом Кёльнским; затем, когда в королевстве началась великая смута, так что даже сын короля Лиудольф выступил против отца, король Оттон, уйдя ради приведения в порядок государственных дел в восточные земли, поручил епископу Бруно, своему брату, заботу о западных землях. Так, с великим благочестием исполняя обязанности священника, он, когда того требовала необходимость, по приказу короля, с не меньшей доблестью исполнял обязанности герцога. И никто не винит его в этом, ибо мы то же самое читаем и о святом Самуиле, и о многих других священниках и судьях. Оттон же, сын короля, ещё при жизни отца взял в жёны благороднейшую даму из рода англов, дочь брата английского короля Ательствана, которую одни называют Отгит, а другие – Эдит. Она родила ему сына, которого он назвал Лиудольфом и очень сильно любил. Однако тот в последствии восстал против отца.

В том, что касалось возвышения его народа, то было очень мало таких, или, скорее, таковых совсем не было, кого бы король Генрих не отличил из именитых мужей во всей Саксонии то ли прекрасным подарком, то ли какой-либо должностью. Отличаясь великой мудростью, он вместе с тем обладал красивой наружностью, что служило прекрасным украшением королевскому достоинству. В военных состязаниях [Генрих] также настолько превосходил всех, что остальным внушал страх. На охоте он был столь горяч, что за один раз захватывал по сорок или более диких зверей. И, хотя на пирах он бывал довольно весел, но ни в чём не ронял королевского достоинства, ибо внушал к себе такое уважение, и в то же время страх, что даже среди забав никто не осмеливался позволить себе какую-нибудь дерзость. Итак, усмирив окрестные племена, он решил, наконец, отправиться в Рим, но, поражённый недугом, прервал путешествие. Он заболел в замке под названием Мемлебен, что расположен на границе Саксонии и Тюрингии; там он и умер. Когда он почувствовал, что тяжело болен, то созвав весь народ, назначил королём своего сына Оттона, а прочих своих сыновей наделил поместьями и сокровищами. Самого же Оттона, который был самым старшим и лучшим среди них, он поставил во главе братьев и всей Франкской державы; Генрих проявил в этом великую мудрость и благочестие, что можно увидеть уже по тому, что он поставил королём того, кто, как он знал, отличался наибольшим могуществом и благочестием, хотя Оттон и родился до того, как сам Генрих стал королём. Итак, составив по закону завещание и, как положено, уладив все дела, Генрих умер в 17-й год своего правления, почти на 60-м году жизни. Тело его было перенесено его сыновьями в город под названием Кведлинбург и погребено в базилике св. Петра, перед алтарём, под плач и слёзы очень многих людей.

921 год Господень.*

*В D. добавлено:

922 год Господень.* Роберт, брат короля Одо и отец Гуго, интригами герцога Гизельберта, зятя короля Генриха, был поставлен по низложении Карла во главе Галльского королевства.

*В D. и E., которая здесь продолжается, добавлено:

923 год Господень.*

*В D. и Е. добавлено:

924 год Господень.*

*В D. и Е. добавлено:

925 год Господень.* Умер Хильтин, епископ Аугсбурга; ему наследовал Ульрих.

*В D. и Е. добавлено: (Е. рассказывает то, что мы читали ранее в этой истории: ). Е. продолжает:

926 год Господень. Кровь* Господня прибыла на остров Рейхенау.**

*Это отсутствует в D. и Е., где мы читаем: Король Генрих, победив славян и датчан и обложив их данью, делает знаменитым своё имя.

927 год Господень.* Бурхард, герцог Швабии, убит в Италии; во главе Швабии поставлен Герман.

*В D. и Е. добавлено:

928 год Господень.*

*В D. и Е. добавлено:

929 год Господень.*

*В D. добавлено:

930 год Господень. Умер архиепископ Херигер; вместо него поставлен Хильдеберт.

931 год Господень. Король Генрих напал на Чехию.

932 год Господень. Умер Дието, епископ Вюрцбурга.*

*В D. и Е. добавлено:

933 год Господень.*

*В D. и Е. добавлено:

934 год Господень. Генрих* перебил венгров.

*В D. и Е.: Венгры перебиты или захвачены в плен войском короля Генриха.

935 год Господень. Умер Нотинг, епископ Констанца; ему наследовал Конрад.* **

*В D. и Е. добавлено:

936 год Господень. Умер король Генрих.*

После папы Мартина во главе римского престола 117-м по счёту стоял Агапит, затем 118-м – Октавиан, 119-м – Лев**, 120-м – Бенедикт, 121-м – Иоанн.***

В 937 году от воплощения Господня, то есть 1688 году от основания Города, Оттон Великий, сын Генриха, 81-м от Августа был избран на престол всем народом саксов и франков и правил 38 лет. Он был избран в Ахене и сразу же помазан там на царство архиепископом Майнцского престола Хильдебертом, который был родом франк, а по роду занятий монах, воспитанный в Фульденском монастыре и своими заслугами добившийся того, что стал настоятелем этого монастыря, а затем был возведён в сан архиепископа Майнцской кафедры. Это был человек удивительной святости и, помимо естественной душевной мудрости, отличался учёностью. Говорят, что среди прочих талантов он получил также дар пророческого духа. Король же, когда принял благословенное помазание, стал настолько мудрым в управлении королевством, настолько сильным в битве с противниками, настолько деятельным в благочестии, что мы просто не в силах это изобразить. Итак, когда варвары впервые стали свирепствовать, замышляя новые дела, Болеслав убил своего брата, христианского мужа, верного королевству и, как говорят, усердного почитателя Бога. Когда же король в отмщение за него послал против Болеслава войско, то наши сперва одержали победу, но затем, действуя из-за недавней победы беспечно, были все перебиты в результате внезапного нападения. Болеслав вёл эту войну вплоть до 15-го года правления короля; с этого времени он стал верным и полезным слугой короля. После этого* пришли старые враги, венгры, желая проверить доблесть нового короля; вступив во Францию, они решили, если удастся, вторгнуться в Саксонию с западной стороны. Король, услышав об этом, не медля, выступил против них с сильным войском и прогнал их от своих границ. Итак, когда прекратились внешние войны, стали возникать внутренние.

*

В это время умер Арнульф, герцог Баварии, и его сыновья, преисполненные высокомерия, пренебрегли приказом короля вступить в его дружину; поэтому король передал это герцогство своему брату Бертольду. В это время умер также граф Зигфрид, лучший из саксов, второй после короля человек в Саксонии. Когда его легатство, на которое Танкмар, брат короля по отцу, но не по матери, предъявил права по причине родства [с Зигфридом], отошло в качестве королевского дара к графу Геро, то Танкмар был этим весьма опечален. Он был решителен в борьбе, обладал острым умом и опытом на войне, а его мать была дочерью тётки графа Зигфрида; от неё король Генрих и имел этого Танкмара, и наделил его множеством поместий, кроме тех, которые принадлежали его матери. Также граф Эберхард, в гневе на Брунинга, одного из вельмож, собрав отряд, сжёг его город под названием Элмер и перебил всех жителей этого города. За эту дерзость [король] присудил его к уплате ста талантов, а всех князей, которые помогали ему в этом, [покрыл] позором – заставил нести собак до королевского города под названием Магдебург. Возмущённый этим, Эберхард соединился с Танкмаром и, собрав сильное войско, осадил крепость под названием Бадилики, в которой находился Генрих, брат короля, ещё юноша; отдав своим воинам взятую в городе добычу, он увёл с собой Генриха, словно презренного раба. Затем Танкмар взял город под названием Эресбург и, расположившись в нём, совершал оттуда частые разбойничьи вылазки. А король, хоть и вопреки своему желанию, направился туда с большой дружиной для обуздания его наглости. Жители этого города, открыв ворота, впустили королевское войско. Танкмар же бежал в церковь блаженного апостола Петра. Встав возле алтаря, он положил на него оружие, но был поражён сзади через окно неким [воином]. Эберхард же держал при себе Генриха. Услышав о смерти Танкмара, он пал духом и, бросившись к ногам своего пленника, просил его о прощении и добился его жалким образом, а именно, с условии, что он войдёт с ним в сговор против своего государя, брата Генриха, и, если удастся, возложит на него королевскую корону. Генрих же в то время был ещё слишком молод и пылал жаждой власти. Эберхард, отвратив от верности королю Гизельберта, герцога Лотарингии, с его помощью оказал [Оттону] немалое сопротивление. Несмотря на то, что Гизельберт был женат на сестре короля, он в надежде самому овладеть престолом, предпочёл скорее оказывать королю сопротивление, нежели прийти ему на помощь, как следовало бы. Король же располагал несколькими крупными и весьма мощными силами, а именно: войсками Германа, герцога Швабии, его брата Удо и Конрада по прозвищу «Мудрый». Будучи связаны с Эберхардом узами родства, они всё же предпочли умереть, – если бы так сложились обстоятельства, – за правду вместе с законным королём, нежели вопреки справедливости торжествовать вместе со своим родичем. Надо сказать, что Эберхард не мог отвратить Гизельберта от верности королю до тех пор, пока не обещал сделать королём его самого. Гизельберт же хотел обмануть Генриха тем же способом, чтобы, победив с его помощью короля, в дальнейшем самому овладеть престолом. Однако, Эберхард изначально задумал иной план. В случае победы над королём он рассчитывал лишить королевской власти их обоих и захватить её самому, как мы можем заключить это из его слов, сказанных им своей жене незадолго до смерти. Лаская жену у себя на груди, он сказал: «Радуйся пока на груди графа; скоро ты будешь веселиться в объятиях короля».

Итак, Генрих, пылая жаждой власти, устроил знаменательный пир в месте под названием Заальфельд, и, поскольку он был великим и могущественным, то с королевским величием и могуществом богато одарил очень многих и благодаря этому склонил их на свою сторону. Затем, отправившись в Лотарингию к Гизельберту, герцогу Белгики, он вместе с ним и Эберхардом начал готовить войну против брата. Когда королю сообщили об этом, он сперва не поверил, но вскоре, убедившись в том, что это правда, весело поспешил им навстречу, не испугавшись их численности, но уповая на милость Божью. Когда он вместе со своими людьми добрался до Рейна и его воины начали уже переправляться через реку, Генрих внезапно оказался со своими сторонниками в такой близости, что его было прекрасно видно. Лишь очень немногие сошли с кораблей, едва успев вскочить на коней и взять в руки оружие, когда узнали, – не услышав от кого-то, а увидев собственными глазами, – о прибытии вражеских отрядов. Король же, всё ещё находясь с основной частью войска на другом берегу реки, увидев это, не скрыл душевной боли из-за того, что ещё не прибыли корабли, на которых он мог бы переправиться через Рейн, а время внезапной битвы не позволяло отрядам, расположенным на противоположном берегу, рассуждать, должны ли они пасть от рук врагов или с оружием защищать свою жизнь. Итак, вспомнив народ Господень, который победил напавших на него амаликитян молитвами Моисея, раба Божьего, он тут же соскочил с коня и, проливая слёзы вместе со всем народом у копья, в которое были включены победоносные гвозди, пробившие руки и ноги нашего Спасителя, простёрся перед ним. И вот, насколько сильна, по словам Иакова, оказалась молитва праведного мужа, ясно показал исход дела. Ибо те, которые находились на противоположном берегу, переправили поклажу и обоз в место под названием Ксант, а сами соединились друг с другом и стремительно бросились на врагов. Поскольку между ними и врагами был пруд, то саксы, разделившись, одной частью [войска] атаковали врагов в лоб, а другая часть преследовала их с тыла, так что враги оказались стиснутыми посредине и немногие энергично теснили многих. Ибо у наших, как говорят, было не больше ста тяжеловооружённых воинов, тогда как войско противника было достаточно велико. Но, поскольку их теснили и спереди, и сзади, то не было ясно, с какой стороны они должны больше остерегаться в большей степени. Во время молитвы короля ни один из его людей не был убит, тогда как все враги обратились в бегство; причём некоторые из них так и не поняли, почему они бежали, ибо из-за крайней малочисленности преследовавших их врагов так и не смогли их разглядеть. Среди наших были такие, которые умели говорить на галльском языке; подняв сильный крик, они по галльски призвали противников к бегству. А те, полагая, что это кричат их товарищи, вняли этим крикам и обратились в бегство. Итак, многие были убиты, а Генрих – тяжело ранен в левую руку, и, хотя твёрдость тройного панциря не дала лезвию добраться до мяса, рука из-за тяжести полученного ранения превратилась в сплошной синяк, так что никакие заботы врачей так и не смогли её вылечить; поэтому [Генрих] ежегодно страдал от периодических сильных болей. Один из тюрингов по имени Деди сообщил префектам городов, которые находились в восточной части владений Генриха, о победе короля и о том, что сам Генрих якобы пал в битве; и хитростью добился того, что все подчинились власти короля. У Генриха же из всех городов осталось только два – Мерзебург и Скидинг. Услышав об отпадении своих городов, удручённый недавней победой короля, он всего с девятью воинами отправился в путь; придя в Саксонию уже поздно, он вошёл в город Мерзебург. Король, узнав об этом, также вернулся в Саксонию и осадил город, в котором находился брат. А тот, не в силах оказывать сопротивление более сильному [противнику], примерно через два месяца сдал город и вышел к королю. Ему было предоставлено перемирие на 30 дней, в течение которых он вместе с приверженными ему воинами должен был покинуть Саксонию; если бы кому-нибудь из них стало угодно перейти к королю, тому даровалось прощение. Итак, уйдя из Саксонии, Генрих вновь прибыл к лотарингцам и какое-то время оставался с герцогом Гизельбертом.

Вновь было двинуто войско против Гизельберта, и весь подчинявшийся его власти край был предан огню. Сам он был осаждён в крепости под названием Шевремон, то есть «Козья гора», однако вырвался оттуда и ушел. Поскольку осада из-за трудностей местности продолжалась недолго, [король], опустошив повсюду эту область, вернулся в Саксонию.

На границе Эльзаса есть замок под названием Брейзах, от которого весь прилегающий округ зовётся Брейзгау. Говорят, что некогда он принадлежал тем, которые звались Харелунгами, а в указанное время находился во власти Эберхарда. Последний разместил в нём большое количество своих воинов и с их помощью не только овладел большей частью названной провинции и внушил ей страх, но и жестоко разорял [земли] верных королю [вассалов]. Когда король, отправившись осаждать этот замок, разбил там лагерь, то многие из епископов по совету Фридриха, архиепископа Майнцкого престола, покинули ночью разбитые ими в окрестностях шатры, нарушили верность и, бросив короля, тайно вернулись домой; сам же Фридрих, как говорят, коварно остался. Этот Фридрих был преемником Хильдеберта, названного святого мужа; он и сам, если верить суждению людей, был предан добрым делам, если не считать того, что он покровительствовал противникам своего господина короля. Слухи об этом были широко известны, но он упорно всё отрицал. Воины короля, заметив уход епископов, убеждали короля вернуться в Саксонию и оставить этот край. Но неустрашимый король ответил им, как некогда говорил своим людям Иуда Маккавей: «Не говорите так! Ведь если пришёл наш час, давайте доблестно умрём, не омрачив позором нашу славу. Лучше принять смерть за правду и справедливость, чем, избежав её, жить в позоре». Этими и другими подобными речами он не только отговорил их от намечаемого бегства, но и побудил доблестно сражаться.

В то время при нём находился некий граф, чьё довольно значительное войско украшало армию короля. Видя отпадение от короля очень многих, он решил про себя, что король ввиду крайней нужды ни в чём ему не откажет и просил его уступить ему и его людям Лоршское аббатство. Король же, поняв, что означает эта просьба, сказал ему перед всеми: «Должно повиноваться больше Богу, нежели людям. Ведь кто, пребывая в здравом уме, не понял, что ты высказал здесь не смиренную просьбу, но угрожающее требование? Записано: Не давайте святыни псам. И, хоть это было сказано в ином, духовном смысле, я считаю, что дам святыню псам в том случае, если те монастырские земли, которые были переданы воинам Божьим благочестивыми людьми, я отберу у них и отдам воинам светским. Тебе же, кто просит столь дерзко и беззаконно, я заявляю при всём народе, что ты не получишь от меня ни это, ни что-либо иное. И если сердце велит тебе уйти вместе с прочими неверными [вассалами], то чем скорее [ты уйдёшь], тем будет лучше». Услышав это, граф покраснел и, пав королю в ноги, перед всеми признался в том, что грешен.

Эберхард же и Гизельберт, услышав, что король находится в землях Эльзаса, собрали огромное войско и, перейдя через Рейн у Андернаха, принялись всюду избивать верных королю людей. В тех краях тогда были Удо, брат Германа, герцога Швабии, а также Конрад по прозвищу «Мудрый». Поскольку их силы явно уступали силам [противников], они побоялись выступить против них, но, тем не менее, продолжали по пятам следовать за ними, возвращавшимися домой с богатой добычей. Когда они постепенно продвигались вперёд, им навстречу вышел, плача и рыдая некий священник. На вопрос, откуда он идёт и почему плачет, он ответил: «Иду от тех разбойников, которые отняли у меня скотину, единственное утешение моей бедности, которое у меня было». Когда же Удо и Конрад спросили его, не видел ли он Гизельберта и Эберхарда и где они находятся, тот ответил: «Отправив прочих вместе с добычей за Рейн, сами они, в окружении лишь избранных рыцарей, – да не пойдёт им это на пользу! – собирают фураж». Услышав это, они бросились на них с величайшей стремительностью; Эберхард сразу же был убит, а Гизельберт, упав с коня в реку, утонул в её волнах, которые не смог одолеть, и умер, испустив дух. Из прочих же ни один не убежал, но или живым был взят в плен, или погиб от меча. Когда король поутру отправился по своему обыкновению в церковь, которая находилась довольно далеко от лагеря, к нему явился гонец с вестью об этом деле; король тут же соскочил с коня и, возблагодарив со слезами Бога, предался молитве; исполнив молитву, он продолжил начатый путь в церковь.

Но тот галльский автор, о котором я упоминал выше, повествует об исходе этого дела несколько иначе и говорит следующее: «Людовик, сын Карла, который правил тогда в Галлии, будучи вновь призван из заморских земель, принял в Эльзасском округе наряду с Гуго, заальпийским правителем, заграничных белгов, которые ещё не пришли к нему, а тех, которые держали сторону Оттона, заставил бежать за Рейн. Ведь он предчувствовал, что Оттон желает принять Белгику под свою власть. Поэтому, сурово действуя против него, он изгнал из Белгики всех его сторонников, а тех, кто был с ним в согласии, по совету Гизельберта, герцога Белгики, и графа Теодориха, связал с собой клятвой верности. Оттон же, узнав, что белги отпали от него и перешли к Людовику, перешёл Рейн и, вступив с войском в Белгику, опустошил многие её места пожарами и страшным грабежом. Ибо он пытался стать правителем Белгики якобы по отцовской традиции, лживо уверяя, будто действовали вопреки праву, когда его отец из-за вторжения славян был поставлен герцогом одной только Саксонии, которая является частью Германии, потому что Карл, отец Людовика, к которому должна была перейти верховная власть, ещё кричал тогда в колыбели. Итак, взяв большую добычу, Оттон вновь перешёл через Рейн. А герцог Гизельберт, спеша отомстить за нанесённое ему бесчестье, собрав войско, гонится за врагом; перейдя Рейн, он страшными пожарами дотла разоряет эту землю, а войско собирает и увозит огромную добычу в виде крупного и мелкого скота. Они собирались уже войти в реку, когда Оттон повёл на отступающих собранные со всей Саксонии войска. Итак, оказав несомненное сопротивление, белги вместе со своим герцогом вступили с германцами в битву на берегу реки под несчастливой звездой, и многие утонули тогда с обеих сторон. В тот день германцы хоть и с трудом, но одержали победу. Ибо, когда две трети их лежали убитыми, герцог Гизельберт, полагая, что его люди пали, а противник цел и невредим, попытался в этой тяжёлой ситуации бегством избавиться от опасности и верхом на коне бросился в реку. Однако конь не смог справиться с течением, был побеждён силой волн и погиб, утащив на дно также и своего седока. А белги, не зная о гибели герцога, сражались изо всех сил и оказывали мощное сопротивление, пока одни из тех, кто остался в живых, не были взяты в плен, а другие не утонули в реке. Король Людовик, узнав о гибели Гизельберта, сильно сокрушался по этому поводу; отправившись в Белгику, он взял в жёны его супругу Гербергу, сестру Оттона. Несмотря на эту разницу в деталях, оба автора, то есть галльский и саксонский, констатируют один и тот же конец – смерть герцога. А читатель пусть сам выберет, что ему больше по нраву.

В это время Бертольд, герцог Баварии, брат герцога Арнульфа, муж весьма деятельный, всеми силами поддерживал партию короля. Король, желая, чтобы он разделил нынешнюю его радость также, как прежде разделял невзгоды, уже на следующий день после того, как узнал о смерти противников, отправил к нему послов и сообщил об оказанной ему Господом великой милости. И, поскольку тот не был связан брачными узами, он, желая ещё больше его обрадовать, передал, что если [Бертольд] хочет жениться на его сестре, то есть вдове Гизельберта, он клятвенно обязуется выдать её за него замуж; если же нет, он может дать ему в жёны почти уже взрослую дочь Гизельберта, которая была рождена ему этой сестрой и находилась у короля. От этих слов Бертольда охватила безмерная радость, но он предпочёл ждать [совершеннолетия] ещё недостаточно взрослой дочери, нежели жениться на матери, уже бывшей замужем.

Итак, архиепископ Фридрих, когда его неверность, которую он до поры скрывал, стала уже всем известна, за десять дней до смерти названных выше [графов] покинул короля, спешно прибыл в Майнц, но, не задерживаясь там, явился в город Мец. Ибо Генрих, брат короля, намеревался по возвращении Эберхарда и Гизельберта вместе с этим Фридрихом собрать там войско и развязать таким образом серьёзную войну с королём, находившемся тогда в Эльзасе. Когда же названный архиепископ туда прибыл, к нему внезапно явились послы и сообщили о смерти часто называемых князей. Услышав это, [Фридрих] пал духом и не знал теперь, что делать. Между тем король, оставив Эльзас, занял Франконию. В страхе перед ним жители Майнца не впустили в городские стены вернувшегося к ним архиепископа. Потому и вышло, что малое время спустя он был схвачен неким вассалом короля, приведён к нему и отправлен под стражей в Саксонию. Находясь там какое-то время, он был помилован королём, который был весьма милосерден, и опять восстановлен в своей прежней должности.

Генрих же, в страхе перед братом, решил запереться в замке под названием Шевремон, укреплённом не только человеческим мастерством, но и самой природой. Однако, его сестра, вдова Гизельберта, не дала ему это сделать, сказав следующее: «Тебе мало тех моих несчастий, которые я терплю из-за смерти супруга? Ты желаешь ещё запереться в моих укреплениях, чтобы гнев короля, подобно дождю, пролился над этой землёй? Но я этого не потерплю. Я родилась не настолько глупой, чтобы ты мог извлекать для себя выгоду из моих бед». Услышав это, Генрих покинул лотарингцев и ушёл в королевство Людовика. А король поставил во главе Лотарингии Отто, сына Рихвина, чтобы он заботился об этом крае и одновременно воспитывал его племянника, сына Гизельберта, юношу, подававшего большие надежды, по имени Генрих. Генрих же, брат короля, не зная, что теперь делать, взял с собой нескольких епископов, чья защита могла бы ему помочь, и однажды босиком пришёл к королю, который ничего об этом не знал; бросившись королю в ноги, он смиренно умолял его о милости. И король сказал ему: «Недостойное деяние твоё не заслуживает милосердия. Но, поскольку я вижу тебя униженным перед собой, то не причиню тебе зла». Итак, король приказал ему отправляться во дворец Ингельхайм, и находиться там под бдительной стражей до тех пор, пока гнев его не утихнет и он, следуя совету мудрых людей, не решит, что с ним делать. После этого, в силу всегда присущей ему снисходительности, король уступил ему в пользование несколько его городов и разрешил жить в области Лотарингии. Далее, когда спустя какое-то время умер Бертольд, герцог Баварии, он, вняв увещеваниям и заступничеству своей святой матери, поставил [брата] во главе Баварии и заключил с ним мир и согласие, которые тот свято соблюдал до самого конца. Генрих же вступил в брак с дочерью герцога Арнульфа, дамой прекрасной наружности и удивительного ума.

Итак, в те дни, когда прекратились внутренние и внешние войны, а божеские и человеческие законы заблистали с прежней силой, возникло жестокое гонение на монахов, поскольку некоторые епископы говорили, что лучше, чтобы в монастырях было немного людей праведной жизни, чем множество пренебрегающих ею, так что следует, мол, проверить по монастырям их образ жизни и прогнать живущих не по уставу; но они, если не ошибаюсь, забыли решение главы семейства, запрещающее слугам выпалывать сорняки из пшеницы и дающее возможность им обоим расти вплоть до жатвы, ибо, если неосторожно вырвать сорняки, пострадает пшеница. Что и произошло в этом случае. Ибо очень многие, сознавая собственную слабость, сложили с себя монашеское облачение и, оставив монастыри, избежали тяжкого бремени священнослужителя. Было также много таких, которые полагали, что архиепископ Фридрих сделал это не от чистого сердца, а с хитрым умыслом, если удастся, лишить должности достопочтенного мужа и верного королю аббата Фульды Хадамара. Ибо этот аббат был человеком весьма умным и деятельным. В его времена Фульденский монастырь сгорел в результате пожара, но был восстановлен им в ещё лучшем виде. [Король] держал этого архиепископа, замешанного во втором заговоре, под стражей, сперва с почётом, но, после того как перехватил написанные им письма, довольно сурово. Когда же его отпустили, архиепископ стал искать возможности отомстить, но, поскольку ничего не мог сделать против столь великого мужа, то решил потревожить смиреннейшие монастыри, чтобы затем добраться до более выдающихся. Однако, такого рода притворные действия оказались напрасны. Ибо [упомянутый выше] аббат остался в милости у короля, сохранил его дружбу, и, поскольку вмешались различные события, архиепископ не добился того, что хотел.

Король же, преуспевающий изо дня в день, не довольствуясь отцовским королевством, отбыл в Бургундию и принял под свою власть короля вместе с его королевством.* А когда умер Отто, правитель Лотарингии, и племянник короля, Генрих, сын Гизельберта, король передал это герцогство Конраду, за которого выдал свою единственную дочь Лиутгарду; это был усердный и храбрый юноша, лучший и в мире, и на войне, любимый своими соратниками. Лиудольф, сын короля, был связан с ним узами самой преданной дружбы.

*Остальное отсутствует в Е. вплоть до годов Оттона.

После этого король Оттон через посредство послов примирился с королём Людовиком, что позднее послужило этому Людовику к немалой выгоде. Сестра короля родила Людовику двух сыновей – Карла и Лотаря, который впоследствии наследовал отцу. Итак, Людовик, обманутый своими герцогами, был сперва схвачен жителями Руана, к которым он бежал от Хайрольда, сына Турмода, правителя Байё, в одиночестве войдя [в город]; впрочем, его отпустили, когда он дал в заложники своего младшего сына. Но сразу же после этого его захватил герцог Гуго и под стражей отослал в Лион. Услышав об этом, король был весьма огорчён судьбой друга, и приказал на следующий год организовать поход в Галлию против Гуго. Этот год ознаменовался также смертью королевы Эдит, умершей 24 января, которая происходила из народа англов и славилась святым благочестием не меньше, чем королевской властью. Десять лет она разделяла [с мужем] королевскую власть, а на одиннадцатый год умерла. В Саксонии она прожила 19 лет. Она оставила сына по имени Лиудольф, который силой духа и тела не уступал никому из своих сверстников, а также дочь по имени Лиутгарда, которая вышла замуж за герцога Конрада. [Эдит] была погребена в городе Магдебурге. После её смерти король всю свою любовь перенёс на сына Лиудольфа и, составив завещание, объявил, что последний будет королём после него. Сам [Лиудольф] был тогда ещё нежным юношей в возрасте 16 лет. Предприняв поход в Галлию, король поспешил вступить в королевство Карла, чтобы отомстить за обиду, нанесённую его другу Людовику. Гуго, услышав об этом, отправил посольство и поклялся душой своего отца, что располагает таким количеством оружия, которое король до этого никогда не видел; к этому он добавил слова презрения, лживо и надменно говоря о саксах и уверяя, что те, якобы, невоинственны и что он легко может одним махом повергнуть семь копий саксов. На это король дал ему свой знаменитый ответ, сказав, что у него такое множество соломенных шапок, которые он может ему предоставить, какого ни он, ни его отец никогда не видели. И действительно, хотя у него было очень сильное войско, а именно, тридцать два отряда, однако, не нашлось никого, кто не воспользовался бы соломенной шапкой, кроме Корвейского аббата и трёх его спутников. Итак, Людовик, которого отпустили, явился королю и вместе со своими людьми присоединился к его войску. Навстречу им вышел также с большим войском Конрад, король Женевы, которого Людовик призвал на помощь. Итак, все вместе они подошли к Лиону, но, не сумев его взять из-за неудобства местности, направились к городу Реймсу, где вопреки божеским и человеческим законам епископом был поставлен Гуго, племянник герцога Гуго, хотя законный епископ был ещё жив. Взяв город штурмом, они изгнали незаконного пастыря и восстановили на престоле законного. Итак, через три месяца король с невредимым войском вернулся в Саксонию, оставив королю Людовику всё, что было приобретено силой оружия. Гуго же, испытав силу короля и доблесть саксов, не допустил, чтобы они враждебно вторглись в его пределы, но в следующем году, когда король вновь предпринял такой же поход, вышел ему навстречу к реке под названием Кар и, заключив по повелению короля договор со своим государем Людовиком, подчинился и оставался с тех пор ему верен. Когда к королю съехались отовсюду вельможи, то [среди прочих] прибыл и богатейший муж, герцог Швабии Герман, который вслед за обильными поздравлениями обратился к королю с такой речью: «Моему государю известно, что у меня, владеющего обширными землями и огромным количеством денег, нет сына; кроме единственной, малолетней ещё дочери, нет никого, кто унаследовал бы после моей смерти всё моё имущество. Так не угодно ли моему государю, королю, сделать своего сына Лиудольфа также и моим сыном, дабы, женившись на моей единственной дочери, он после моей смерти стал наследником всего моего добра?». Поскольку совет герцога пришёлся королю по душе, он без промедления исполнил всё, о чём тот просил. Вскоре после этого тесть умер, оставив своему зятю и герцогство, и всё своё имущество. Получив власть, Лиудольф расстался со спокойствием, которое было присуще ему в детстве, повёл войско в Италию и, захватив там несколько городов и передав их под стражу, вернулся во Франконию.

В это время, захватив власть, в Лангобардии правил Беренгар, человек жестокий и алчный, который всю справедливость продавал за деньги. Некогда, бежав от Гуго, короля Италии, он прибыл к королю Оттону, был им радушно принят и, хотя Гуго предлагал за его выдачу большие деньги, так и не был выдан. Позднее, обретя после изгнания Гуго власть, он, опасаясь королевы Адельгейды, вдовы Лотаря, сына Гуго, отличавшейся исключительной мудростью, подверг её многочисленным преследованиям, стремясь таким образом либо затмить, либо вообще погасить блеск её благородства. Она была дочерью Рудольфа, короля Бургундии, который правил также и в Италии, и госпожи королевы Берты, дочери Бурхарда, герцога Алеманнии, которую после смерти Рудольфа король Гуго взял в жёны, а дочь её выдал замуж за своего сына Лотаря. В это же время король отправился в поход против Болеслава, короля Чехии, и, так как нужно было взять город под названием Новый, в котором был заперт и осаждён сын Болеслава, король, следуя мудрому совету, прервал сражение, чтобы воины во время захвата вражеской добычи не попали в какую-либо опасность. Итак, учитывая доблесть короля и несметную численность его войска, Болеслав, выйдя из города, предпочёл лучше подчиниться такому величию, чем подвергнуться окончательной гибели. Итак, стоя под знамёнами, он, выслушав короля и дав ему ответ, заслужил, наконец, его прощение. Затем король, овеянный славой полной победы, вернулся в Саксонию. Поскольку добродетель названной королевы не осталась от него в тайне, он решил отправиться в путь под предлогом путешествия в Рим. Когда он вступил в Лангобардию, то попытался при помощи подарков испытать любовь названной королевы к себе. Когда он надёжно убедился [в её чувстве], то взял её себе в жёны и вместе с ней получил город Павию, который был столицей королевства. Его сын Лиудольф, увидев это, в печали удалился от него; отправившись в Саксонию, он какое-то время находился в Заальфельде, в месте, осквернённом заговором. Король же, отпраздновав в Италии с королевским великолепием свадьбу, выехал оттуда с блеском нового брачного союза, намереваясь провести ближайшую Пасху в Саксонии. Король Беренгар, вняв уговорам герцога Конрада, под защиту которого была оставлена Павия вместе с воинским отрядом, также последовал за королём в Германию, собираясь заключить с ним мир и во всём подчиняться его приказам. Придя к королевскому городу, он получил приказ оставаться на приготовленном для него постоялом дворе; ибо целых три дня ему не разрешали увидеться с королём. Конрад, который привёл его, с досадой воспринял этот факт, и точно также Лиудольф, сын короля, который испытывал одинаковые с ним чувства. После этого короли имели беседу между собой, и Беренгар, принятый в милость короля и королевы, дал обещание сдаться и назначил день и место для добровольного договора в городе Аугсбурге. Когда там состоялось собрание, Беренгар, соединив руки своего сына Адальберта со своими руками, на глазах у всего войска вместе с сыном обязался служить королю, и, отпущенный таким образом, с милостью и миром вернулся в Италию. Там камень удивительной величины, упав с неба при раскатах грома и во время грозы, доставил многим очевидцам сильное удивление.

У короля родились от сиятельной королевы сыновья: первенец Генрих, второй Бруно, третий, отмеченный величием отцовского имени, в котором уже тогда весь мир надеялся увидеть после отца господина и отца, а также дочь, наречённую именем своей святой матери. Лиудольф же, сын короля, и Конрад, его зять, затеяли новые козни против короля. Когда это не укрылось от последнего, он, двинув против них войско около начала июля, попадавшиеся по пути города враждебной партии или брал при помощи оружия, или посредством сдачи, пока не добрался до Майнца, в который уже вступил с войском его сын и где – жутко и сказать! – с оружием ожидал отца. Там началась война большая, чем гражданская, и более страшная, чем любое несчастье; многие орудия подвозились к стенам, но разрушались, или сжигались горожанами; у ворот происходили частые схватки; сторожевые посты снаружи выставлялись редко. Ибо обстановка менялась ввиду колебания [защитников], поскольку снаружи они боялись повелителя королевства, а внутри [его] наследника. Итак, в то время как осада длилась уже почти шестьдесят дней, начались переговоры о мире; оттого в город был отдан в заложники двоюродный брат короля Экберт, чтобы открыть им свободный проход в лагерь. Сын с зятем, придя в лагерь, бросились к королевским ногам, заявляя, что готовы за [своё] преступление претерпеть всё, что угодно, лишь бы помогавшие им друзья не испытали ничего дурного. Король же, не зная, какому заслуженному наказанию следует подвергнуть сына, потребовал [выдачи] соучастников козней. Но те, связанные взаимными клятвами и некоторым образом опутанные хитростью старинного врага, решительно всё отрицали и, когда дело таким образом окончилось ничем, вернулись в город. Экберт же, который был отдан в качестве заложника в город, обольщённый уговорами, стал противником короля, хотя и прежде гневался на него из-за упрёков с его стороны. Итак, следующей ночью баварцы, спутники Генриха, брата короля, покинув его, соединились с Лиудольфом; последний, отправившись с ними в поход, взял королевский город Регенсбург вместе с прочими укреплениями в этой области, всё достояние герцога Генриха разделил между своими рыцарями, а жену его вместе с сыновьями и друзьями заставил уйти не только из города, но и из области. Всё это совершилось по совету Арнульфа Младшего и его братьев, потому что этот Генрих владел герцогством их отца. Король же, следуя за сыном, обложил город Регенсбург осадой; но, поскольку толпа не позволяла приблизить осадные орудия к городу, с обеих сторон происходили порой весьма суровые схватки за стены. Горожане, измученные частыми битвами, начали также страдать от голода. Поэтому Лиудольф, выйдя из города с первейшими мужами, просит мира, но не добивается его, ибо отказывает отцу в послушании. Вернувшись же в город, он нападает на Геро, с оружием осаждавшего восточные ворота и знаменитого столькими же победами, сколько сражений он совершил. Итак, с третьего часа до девятого ожесточенное сражение шло у ворот города, и всадник Арнульф, лишившийся оружия, когда упал его конь, в тот же час был пронзён копьем и погиб. Через два дня от женщины, бежавшей от бывшего в городе голода, стало известно о его смерти, в то время как раньше об этом ничего не знали. Из-за его смерти горожане пришли в определённое замешательство и уже начали переговоры о мире. Ввиду этого при посредничестве князей Лиудольф вновь ушёл из города, где на протяжении целых полутора месяца находился в осаде, и получил мир до установленного дня, когда будет принято решение по поводу этих дел; местом совещания был назначен Фрицлар. Король оттуда вернулся на родину, а Генрих получил город Новый; ближайшей ночью был сожжён почти весь Регенсбург. После этого, когда король ради физических упражнений занимался охотой в месте, что зовётся Сувельдун, сын с босыми ногами распростёрся перед отцом и, движимый глубоким раскаянием, вызвал слёзы сначала у отца, а затем и у всех присутствующих. Итак, принятый в милость благодаря отцовской любви, он обещал во всём повиноваться отцовской воле. Между тем, стало известно, что архиепископ заболел; поэтому королевский сейм был ненадолго отложен. После смерти епископа состоялось всеобщее собрание народа; через полтора года Майнц со всей Франконией был передан королю; сын и зять были приняты в милость и верно пользовались ею до самого конца.

Король, вступив в Саксонию около начала июля, встретил вышедших ему навстречу венгерских послов, посетивших его якобы во имя старинной верности и дружбы, а на самом деле, как казалось некоторым, чтобы разузнать об исходе гражданской войны. Когда он задержал их у себя на несколько дней и, одарив кое-какими подарками, отпустил с миром, то услышал от послов брата, то есть герцога Баварии следующее: «Смотри, венгры, рассеявшись, нападают на твои границы и решили начать с тобой войну». Услышав это, король, будто и не переносил никаких тягот в прошлом году, выступил против врагов, взяв с собой лишь немногих из саксов, так как уже поджимала война со славянами. Итак, когда лагерь был разбит в районе города Аугсбурга, навстречу к нему вышло войско франков и баварцев; с сильной конницей в лагерь прибыл также герцог Конрад; благодаря его приходу воины воспрянули духом и уже не хотели больше откладывать битву. Ибо этот герцог был по природе отважен духом и, что редко бывает у отважных людей, весьма хорош в совете, и, когда пеший или конный шёл на врага, был неутомимым воином, и товарищи любили его и дома, и на войне. Итак, отрядами лазутчиков из того и другого войска было установлено, что оба войска находятся неподалёку друг от друга. После того как в лагере объявили пост, было приказано, чтобы на следующий день все были готовы к битве. Поднявшись на рассвете, они, заверив друг друга во взаимном мире и под присягой обещав своё содействие сперва герцогу, а затем друг другу, подняли знамёна и вышли из лагеря числом около восьми отрядов. Войско вели по суровым и трудным местам, чтобы не дать врагам возможности привести отряды в замешательство при помощи стрел, которыми они ловко пользовались, если их прикрывали кустарники. Первый, второй и третий отряды составляли баварцы, во главе которых стояли префекты герцога Генриха; ибо сам он отсутствовал на поле боя, потому что страдал телесным недугом, от которого и умер. Четвертый отряд составляли франки, правителем и попечителем которых был герцог Конрад. В пятом, который был самым крупным и назывался королевским, находился сам государь, окружённый самыми отборными из всех тысяч воинов и отважной молодёжью, а перед ним ангел, – ибо так называлось его знамя, – окружённый плотной толпой. Шестой и седьмой отряды составляли швабы, во главе которых стоял Бурхард, чьей женой была дочь брата короля. В восьмом были чехи, тысяча отборных воинов, лучше обеспеченных оружием, чем удачей; в этом [отряде] находилась вся поклажа и обоз, как если бы он был самым безопасным и последним. Но всё вышло совсем не так. Ибо венгры, ничуть не мешкая, перешли реку Лик, которая зовётся также Лех, и, окружив войско, начали именно последний отряд тревожить стрелами, а затем, с громким криком напав [на него], одних убили, других взяли в плен и, овладев всей поклажей, заставили бежать остальных вооружённых людей этого отряда. Точно также они напали на седьмой и шестой отряды и, очень многих из них разгромив, обратили в бегство. Король же, заметив, что битва предстоит впереди, но и сзади последние отряды подвергаются опасности, послал туда герцога Конрада с четвёртым отрядом; тот, придя, освободил пленных, отобрал добычу и привёл в расстройство разбойничьи отряды врагов. Когда грабительские отряды противника были повсюду рассеяны, герцог вернулся к королю с победными знамёнами, и удивительным образом, в то время как старые воины, привыкшие к победной славе, медлили, он добился триумфа с новобранцами и почти не умевшими воевать людьми. Итак, видя, что вся тяжесть битвы лежит уже спереди, король ради увещевания обратился к своим людям с речью, напомнив им о прежних победах и усердно совершённых деяниях, и увещевая, чтобы только не отступали в отечество те, которые часто были победителями и в чужой земле; после того как он произнёс множество такого рода слов, он, наконец, сказал: «Я бы сказал ещё больше, мои воины, если бы знал, что с помощью слов умножу доблесть и отвагу в ваших душах; а теперь начнём [работу] мечами, а не языком». Сказав это, он поднял щит и священное копьё и первым направил коня на врагов, выполняя обязанность и храбрейшего воина, и отличного императора. Более смелые из врагов сперва сопротивлялись, а затем, увидев, что товарищи обратились в бегство, пришли в смятение и, смешавшись с нашими, были уничтожены. Из прочих же одни, поскольку лошади их устали, вступили в ближайшие деревни и, окружённые вооружёнными людьми, были сожжены вместе с домами, а другие, переплывая через соседнюю реку, не сумев подняться на противоположный берег, были поглощены рекой и погибли. А герцог Конрад, храбро сражаясь, разгорячился как от душевного пыла, так и от солнечного зноя, который в тот день был особенно сильным; в то время как он, ослабив застёжки доспехов, глотал свежий воздух, он был ранен стрелой прямо в горло и пал замертво. Тело его, с честью поднятое по приказу короля, было перенесено в Вормс и там погребено при плаче и рыданиях со стороны всех франков. В тот же день битвы лагерь был захвачен и все пленные освобождены, а на второй и на третий день оставшиеся полчища настолько были истреблены соседними городами, что никто, или мало кто спасся. Три герцога народа венгров были взяты в плен, представлены герцогу Генриху и наказаны злой смертью, как того и заслуживали; ибо они были казнены через повешение. Король, ставший знаменитым благодаря замечательному триумфу, был провозглашён войском отцом отечества и императором. Распорядившись поэтому воздать почести и достойные похвалы высшему божеству по отдельным церквям, он, поручив то же самое передать через послов своей святой матери, с ликованием и великой радостью вернулся в Саксонию и был весьма радушно принят своим народом. Ведь до него никто из королей на протяжении двухсот лет не радовался такой победе.

Итак, уладив надлежащим образом дела, он, решив отправиться в Рим, через Франконию, Саксонию и соседние окрестные народы прибыл в Лангобардию. То, как он два года осаждал там короля лангобардов Беренгария, причинившего много зла церквям Божьим вместе со своим сыном Адальбертом, и, взяв его в плен, вместе с женой и сыновьями отправил в ссылку, победил в двух битвах римлян, подчинил герцогов беневентцев, одолел греков в Калабрии и Апулии, открыл в Саксонской земле серебряную жилу, как великолепно расширил империю вместе с одноимённым ему сыном, является задачей большого сочинения, а потому не может быть описано нами. Следует лишь кратко отметить, что он, смиренно упрашиваемый в письмах папой Иоанном, чтобы ради любви к Богу и святым апостолам Петру и Павлу он освободил святую римскую церковь от высокомерия Беренгария и его людей, тронутый жалобами многих других епископов, а также людей иного звания и мирян, поставив вопреки обычаю предков королём своего сына Оттона в юных годах, оставил его в Саксонии, а сам, собрав войска, спешно прибыл в Италию и, взяв в плен Беренгария вместе с его женой Виллой и сыном Адальбертом, отправил их в ссылку в Бамберг, где тот и умер, и был погребён; сам же, придя в Рим, был принят с восхитительным блеском и, возведённый тем же папой Иоанном посредством императорского помазания и благословения, был провозглашён императором и августом. Оставаясь в этих землях какое-то время, он велел прийти к себе своему сыну Оттону, который также принял от папы на Рождество Господне корону этого королевства. Отправив также посольство в Константинополь, он получил оттуда дочь императора по имени Феофано и, отпраздновав в Италии свадьбу, выдал её замуж за своего сына.

После этого, возвратившись из Италии, император Оттон вместе с сыном, королём, вступил в Галлию, откуда намеревался перейти в Германию и отпраздновать ближайшую Пасху в Кведлинбурге. Оставаясь там 17 дней, он ушёл оттуда, собираясь отпраздновать Вознесение Господне в Мерзебурге. Во вторник же перед Троицей он прибыл в место, что зовётся Мемлебен. Проведя там последующую ночь, он в положенный час в весёлом расположении духа сел за стол, а когда пришло время вечерней службы, участвовал в богослужении; но по окончании евангелических песнопений он начал уже чувствовать жар и усталость. Когда стоявшие вокруг князья поняли это, то усадили его в кресло. Когда он опустил голову, словно уже умирал, они привели его в себя; попросив причастия Господнего и получив его, он без стона, с величайшим спокойствием отдал душу Господу 15 мая, в среду перед Троицей. Оттуда он был перенесён в опочивальню, и, хотя уже было поздно, о его смерти объявили народу. Тело его с большой траурной процессией было перенесено сыном, ставшим уже королём, в город Магдебург, который он сам построил, и с честью там погребено.

Источник: Ekkehardi chronicon universale. MGH, SS. Bd. VI. Hannover. 1844