|
||||||||
|
||||||||
|
Главная | Поиск по алфавиту | А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я |
||||||||
|
||||||||
|
|||||||||||||||||||||||||
НУР АД-ДИН МУХАММАД АЛ-АУФИСОБРАНИЕ РАССКАЗОВ И БЛЕСТЯЩИЕ ИСТОРИИДЖАВАМИ' АЛ-ХИКАЙАТ ВА ЛАВАМИ' АР-РИВАЙАТ НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ РАССКАЗОВ ʻАУФИ О ГАЗНЕВИДАХ 1. ВОЗВЫШЕНИЕ ГАЗНЕВИДОВ (349) После того, как султан Йамин ад-давла Сабуктегин под Мервом обратил в бегство Нуха, в понедельник двадцать седьмого джумади I триста восемьдесят девятого года 213 владения Хорасана достались [Сабуктегину]. Арслан илак бен Наср бен ʻАли прибыл из Узгенда в Бухару и схватил ʻАбд ал-Малика Бен Нуха из [династии] Саманидов. Сделав всех их своими пленниками, [Арслан] отправил их в Узгенд; так что Мавераннахр и Узгенд стали его [Арслана] владениями, а весь Хорасан достался Султану Махмуду. [133] Своей столицей [Махмуд] сделал Газнин. Сведения о нем и его жизни, войнах за веру и рассказы о его славных делах повсюду упоминаются в настоящей книге. Некоторое время он держал в своих руках мир и подчинил [многих его] глав. Наконец, в четверг двадцать четвертого рабиʻ I четыреста двадцать первого года 214 он отошел в вечность и его сын Мухаммад занял его место. Потом пришел его брат — Масʻуд бен Махмуд. Он ослепил своего брата [Мухаммада] и захватил власть, да почиет на нем милость Аллаха. (Hyderabad, II, 232) 2. УСПЕХИ СЕЛЬДЖУКОВ И ПОРАЖЕНИЕ МАСʻУДА (350) О ХАЛИФСТВЕ ПОВЕЛИТЕЛЯ ПРАВОВЕРНЫХ АЛ-КАЙИМА БИМ-РУЛЛАХА А им был Абу Джаʻфар [ʻАбдаллах], а его матерью была невольница по имени Бадр ад-Даджи. Когда [его отец] Кадир скончался, он взошел на халифство управлять страной и был халифом в течение сорока четырех лет. Во времена Кайима из рода Сельджуков Чагри-бек Абу Сулайман Дауд и Тогрыл-бек Абу Талиб Мухаммад — сыновья Микаʻила бен Сельджука — и Муса байгу, который был их родственником, в четыреста двадцать пятом году 215 выступили из Нура бухарского на Хорезм. В [четыреста двадцать] шестом году 216 они пришли из Хорезма в Хорасан. В том году в Газнине и Хорасане правил Захир ад-давла Масʻуд бен Йамин ад-давла. Он много раз посылал войска для защиты от Сельджуков. Но эти войска, потерпев поражение, бежали в Газнин. Тогда сам Султан Масʻуд отправился в четыреста двадцать первом году 217 против них в поход. В округе Дандакан в местности под названием Альйах произошла битва. Султан Масʻуд был разбит и вернулся в Газнин. Больше он не стал домогаться Хорасана, а сельджукские эмиры поделили Хорасан между собой. (Hyderabad, II, 233) 3. ИСТОРИЯ БАХРАМШАХА (353) Рассказывают, что после того, как умер Султан Масʻуд Ибрахим, его сын Арслан сел на отцовский трон. Он задумал убить своего брата Султана Бахрамшаха. Султан Бахрамшах бежал от брата благодаря хитрости стремянного, подковавшего лошадей так, что подковы были задом наперед. Бахрамшах бежал из Газнина сначала в Систан, оттуда — в Керман и отдался под защиту Султана Санджара. [134] Султан Санджар двинулся с войском ему на помощь и пришел под Газнин, чтобы сразиться с Арсланом. Малик Арслан обратился в бегство. В среду четырнадцатого шавваля пятьсот двенадцатого года 218 Султан Санджар передал владения Газнина и Хиндустана своему наместнику Султан Бахрамшаху, сделал его падишахом, а сам вернулся в Балх. Когда Султан Санджар убыл восвояси, Малик Арслан опять взялся за свое, так что Бахрамшах бежал из Газнина и направился в Балх. Узнав об этом, Султан Санджар послал к нему навстречу войско. Султан Бахрамшах возвратился с этим войском в Газнин. Малик Арслан обратился в бегство, за ним устроили погоню, схватили в горах Сафран и отправили на тот свет. После этого войско Балха вернулось домой. В том же году на берегу Евфрата в Ираке умер Мухаммад бен Малик-шах, и владения в Ираке и весь Хорасан достались Санджару. Это произошло двадцать первого сафара пятьсот двенадцатого года 219. (Hyderabad, II, 256) 4. СУЛТАН МАХМУД И ДВОРЕЦКИЙ (385) Со слов Ходжа Бузург Мухаммада бен ʻАбд ал-Хамида рассказывают, что во времена покойного Султана, да помилует его Аллах, известный дворцовый управитель (хаджиб) ехал из Такинабада 220. Когда он достиг Хусрав-абада 221, ему понадобился осел. Взяв осла без разрешения его владельца, он нагрузил его и доехал с ним до другого пункта. Наместник султана послал в тот же день [Султану] гонца, чтобы известить об этом случае. Об этом поступке было уже известно Махмуду, когда дворецкий прибыл во дворец, надел полное вооружение и занял свое место. Султан сказал одному слуге: «Передай тому нищему с моих слов: «Ты завоевал как достойный муж Хусрав-абад, поздравляю»! А еще скажи: «Я здесь сижу крепко на троне, а у тебя что за охота захватывать вьючное животное у моих подданных?». А потом распорядился, чтобы его повезли с палачом в Хусрав-абад, и глашатаи объявляли, за какое преступление он взят. Когда его привезут туда, пусть разрубят надвое мечом, чтобы его поступок стал назиданием, и чтобы все подданные были освобождены от реквизиций. Ходжа Бузург ʻАбд ал-Хамид рассказывал: «Того дворецкого убили посреди Хусрав-абада. Да будет милостивым Всевышний к этому падишаху, который небольшой проступок против спокойствия мусульман воспринимал как тяжкое преступление, питал сочувствие и сострадание к подданным, чтобы [135] память о его деяниях осталась на страницах минувших дней». (Hyderabad, II, 278-279) 5. СУЛТАН МАХМУД И ОБИЖЕННЫЙ МУЖ (398) Рассказывают, что однажды ночью Султан Махмуд, да умножит Господь блеск его, почивал на ложе отдохновения и предавался сну. Вдруг он проснулся и как ни старался, не мог заснуть. Он смежил, было полураспустившиеся подобные нарциссам, очи, но сон не захотел посетить его веки. В его сердце запала мысль, что, наверное, какой-то обиженный сделал землю у порога его дворца своей постелью, потому к нему и не приходит сон. Тогда он велел невольнику посмотреть, нет ли кого у дверей дворца. Невольник посмотрел, но никого не нашел. Махмуд положил голову на подушку и хотел соснуть часок, но не смог. Непонятное беспокойство не проходило. Он опять приказал: «Посмотрите, нет ли просителя у дверей». Рабы поспешили выполнить приказ, но, никого не обнаружив, доложили об этом. Тогда Махмуд понял: кто-то ищет защиты от греха. Он встал, взял саблю, вышел из дворца и стал ходить во все стороны. А у дверей его опочивальни стояла мечеть. Войдя туда, он услышал плач и увидел несчастного, который распростерся ниц на земле, горько-горько плакал и говорил: «О, падишах, который не нуждается во сне, и чей взор не затуманивает сон и покой 222! Махмуд закрыл дверь для обиженных и сидит в компании приближенных.
Если ты не испытываешь печали, Если двери султана закрыты, божественные врата — отверсты. Если Махмуд из Забула (Завули) 223 спит, Махмуд Вечный (азали) 224 не дремлет!». Махмуд подошел к несчастному и, увидев его страдания, подождал, пока тот не поднимет головы, и сказал: «Ты верно сказал о земном Махмуде, который всю ночь ищет тебя. Говори, какая у тебя нужда. Расскажи, на кого ты сетуешь». Несчастный перестал плакать и молвил: «Один из приближенных твоего величества, имени которого я не знаю, стремится опозорить мою жену. По ночам, когда темнота потворствует притеснителям, он пьяный врывается в мой дом и чернит целомудрие моей супруги грязной клеветой. Если ты не очистишь остро отточенным мечом грязь с подола чести моего дома, в Судный день рвение за веру у Всевышнего заставит мою руку схватить тебя за шиворот». [136] [Махмуд] сказал: «Это ужасное чудовище уже пришло за добычей или нет?». Ответил: «Он, должно быть, ушел, но, боюсь, опять вернется». Махмуд: «Пусть приходит. Как только придет, немедленно извести меня». Тот человек поблагодарил его и собрался уйти. Махмуд подозвал его, показал своим слугам и повелел: «Всякий раз, когда этот ходжа придет во дворец, днем или ночью, немедленно впустите его ко мне». Тот человек удалился к себе. Спустя две ночи подлый притеснитель опять явился к нему и стал приставать к его жене 225. Несчастный муж с помощью тысячи уловок увел свою жену в дом соседа. Это происходило в ночное время. Обиженный муж поспешно направился в августейший чертог Махмуда. Его ввели к нему. Махмуд, как разъяренный лев, словно коготь обнажил закаленный меч и сказал тому, кто просил о справедливости: «Покажи мне ту лисицу, которая, притворившись львом, охотится в чаще твоего гарема, чтобы я покарал эту собаку грозным мечом и одним ударом отправил ее в могилу, так что и заяц не стал бы там спать с ним рядом!». Обиженный вышел из дворца и словно проводник или стрела пред луной шел впереди, пока не привел Махмуда к презренному клеветнику. Махмуд, увидев его спящим, словно дракон на сокровище, на ковре в женской половине, ударил его сверкающим мечом. От удара меча справедливости это место стало багровым как цветник тюльпанов. Махмуд повернулся к обиженному и сказал: «Теперь ты доволен Махмудом и добился полной справедливости», а затем упал ниц на молитвенный коврик, стал молиться, прославлять Бога и читать благодарственную суру [из Корана]. Когда султан закончил, он попросил: «Принеси что-нибудь поесть». Несчастный, говоря: «Как может муравей угощать Соломона, и как летучая мышь разложит скатерть перед сияющим солнцем?!», принес скромную еду дервиша: несколько корок черствого хлеба с куском абкамы 226. Султан съел эту пищу с таким большим удовольствием, с каким, возможно, никогда не ел за всю свою жизнь. Потом он сказал: «О, шейх! Извини, что я не отведал твоего хлеба-соли прежде, чем, занятый твоей бедой, не устранил негодяя из твоего гарема. Я решил не притрагиваться к твоей пище, пока не отомщу за тебя. А благодарил я в молитве Бога потому, что в душе боялся, как бы безжалостный притеснитель не оказался одним из моих сыновей или одним из вельмож и столпов государства, стоящих на страже порядка и справедливости, оказался способным на подобную наглость и вздумал совершить такую низость. Я подумал, что такая дерзость присуща царевичам и шахзаде, опьяненным вином высокомерия и напитком чванства. Когда я обнажил саблю, то решил, [137] что придется разрубить на куски свое собственное дитя. Но, увидев, что это — чужой, я возблагодарил Бога». (Hyderabad, II, 296-300) 6. СОВЕТ ИЛАК-ХАНА (405) Передают, что когда падишахом стал Рази [Ибрахим], он был справедливым, благородным и дальновидным правителем. Он хотел установить в государственных делах прочный фундамент и исправить ущерб, нанесенный смутой, вызванной домом Сельджуков. Однако он не видел никого, на чей совет мог бы положиться, по двум причинам. Одною было то, что вельможи хотели, во что бы то ни стало, [вернуть утраченный] Хорасан. По этой причине государство ослабело. Эмир Хамид Карани запустил дела, передав их в руки презренных людей, а сам устранился от своих обязанностей. Другой причиной было то, что ничье суждение и ум не могли сравниться с величием [султана Ибрахима], пока он не призвал к себе Абу-л-Касима Хусайри — одного из наперсников Султана Йамин ад-давла. Правильное суждение этого человека в государственных делах было подобно сияющему солнцу, он обладал большим опытом; и его советы никогда не диктовались изменой или подлыми побуждениями. К тому времени этот человек был уже дряхлым стариком, поэтому его доставили к султану на паланкине. Султан, из вежливости стараясь быть кратким в беседе с ним, сказал: «Ты был свидетелем и участником славных деяний моего покойного предка, да сделает Аллах благоуханной его могилу. Он считал тебя своим доверенным лицом. Теперь и мы следуем его примеру и полагаемся на твое правильное суждение. Тебе следует дать совет в делах. Скажи, на чем покоится падишахская власть?». Абу-л-Касим Хусайри ответил: «Как-то покойный султан отправил меня с посланием к Илак-хану. Я находился у него некоторое время. Это был старый и опытный падишах, который постоянно совещался со знающими и престарелыми людьми, повидавшими мир. Однажды он сказал: «Аллегорией государства служит сад, а правитель — владелец этого сада. Каждому, пекущемуся о своем саде, его зелени и плодах, надлежит всегда иметь три вида деревьев. Первый вид — зрелые деревья, приносящие плоды, которыми можно пользоваться, а когда эти деревья высохнут, употребить их на дрова. Второй вид — деревья, которые уже расцвели, но еще не принесли плодов. Третий вид — это молодая поросль. Владелец сада должен быть спокоен: если большое дерево пойдет на дрова, второй вид деревьев заменит первый, а поросль наберет силу и заменит второй вид. Пусть земля сада всегда будет приносить пользу, и в нем постоянно будет зелень, цветение и плоды». Абу-л-Касим Хусайри продолжал: «Эти слова мне очень понравились. Когда я возвратился к покойному султану, я пересказал ему этот рассказ. Ему он тоже понравился. Много раз он просил повторить его на совещаниях». [138] Услышав эту речь, падишах Рази [Ибрахим] воодушевился, положил это назидание в основу управления. В каждом деле у него были люди, ценившие его способность оказывать им поддержку. Он стремился, чтобы исполнявшие свои обязанности нуждались в нем, были убеждены, что без него дело не осуществится, и рассматривали то, что он им поручал, как милость. Поэтому они проявляли усердие и старались добиться благосклонности падишаха. (Suppl. Pers. 95, л. 76а-б; Hyderabad, II, 312-314) 7. КРУЧИНА СУЛТАНА ИБРАХИМА (406) Рассказывают, что однажды падишах Рази [Ибрахим] устроил прием. Когда приближенные собрались, то увидели его погруженным в думы. До полуденного намаза он ни с кем не разговаривал и не поднимался со своего места. Вельможи встревожились, он привел в замешательство всех придворных. Никто не осмеливался спросить, в чем причина этого, пока один из приближенных не приблизился к трону и ждал около часа, пока падишах не соизволил взглянуть на него. Тогда царедворец поклонился до земли и сказал: «О, падишах вселенной! Твои рабы забыли о своем существовании из-за печали лучезарной падишахской души. Если это возможно, пусть падишах уведомит нас о причине его расстройства». Ответил: «Моя задумчивость происходит оттого, что наш главный дворецкий состарился и близится его конец. Теперь я увидел, что ни один не достоин этой должности. Когда придет его черед уйти, мы останемся без достойного мужа и поневоле должны назначить на его должность недостойного, который будет совершать презренные поступки». Придворные сказали: «О, падишах! Каждый, кого ты изберешь, будет достоин для великих дел!» Ответил: «Конечно, но только того, кого я изберу, следует обучить, чтобы он поступал достойно. Только тогда его следует употреблять в дело. А эти слова нужно подкрепить мудрыми примерами: сабля хоть и сделана из железа, ее так обработали, что она стала средством устранения врага. Яхонт, хотя и камень, при свете солнца имеет свойства услаждать и успокаивать душу. Солнечный луч могуч, но он не может создать сразу из камня яхонт. А оружейник, хотя и мастер, не может одним приемом изготовить меч. ДВУСТИШИЕ
Сабля — это кусок железа.
Только после терпеливого труда (Hyderabad, II, 314-315) [139] 8. САД ДОБРОДЕТЕЛИ (409) Из числа подобных этому рассказу 227 есть следующий. Султан Йамин ад-давла 228 в пору своей молодости и осуществления желаний разбил в Газнине сад, прелестный как сад Ризвана и живительный как райские кущи, которые бы сами позавидовали цветникам и прудам [этого сада], а зелень у берега ручья [сада] вызывала мысли о молодом пушке над пленительными губами 229. Когда разбивка сада была завершена, [султан] устроил там праздник и пир и угощал на нем своего отца Насира ад-давла Сабуктегина с большой торжественностью и таким достойным падишаха почетом, что людям было трудно выразить все это языком похвалы, а небо, увидев это, пришло в изумление. Эмир Насир ад-давла Сабуктегин, да помилует его Аллах, сказал сыну: «О, душа отца! Этот великий сад — пленителен, приводит в восторг и рассеивает печаль. Его деревья — чрезвычайно свежие и сочные, лужайки — очень красивые, а воды его — приятны на вкус. Если кто-либо из слуг этой династии и из известных людей этой страны захочет создать сад подобный этому, падишахам надлежит сделать такой сад, который было бы невозможно сделать другим, и посадить деревья на такой земле, где плоды были бы ни с чем несравнимыми». Султан Махмуд, да смилуется над ним Аллах, спросил: «А что это за земля?». Ответил: «Посади такое дерево порядка и благодеяний в саду добродетели и достоинств, дабы вырастить плод признательности, чтоб зимний холод не смог уничтожить его плодов!» А то, что сказал Низами ʻАрузи Самарканди 230, как раз содержит намек на это:
Сколько великих дворцов воздвиг Махмуд, (Hyderabad, II, 317-318) 9. СУЛТАН ИБРАХИМ И ОБИЖЕННАЯ СТАРУХА (415) К одним из благородных свойств и похвальных черт могущественных правителей и султанов, приказания которых исполняются, относится то, что они интересуются положением знатных и простых как в своих, так и в чужих владениях. По поводу этого рассказывают следующее. Во времена правления рода Сельджуков визирем в Нишапуре был Маджд ал-Мулк 232, далекий от справедливости и правосудия. Однажды ему захотелось построить дворец. На месте будущего дворца стоял дом одной старой женщины, которая родилась и жила в нем. Маджд ал-Мулку это было безразлично. Он заложил здание, дом старухи снес и построил на его месте себе дворец. Потеряв дом, старуха обезумела от горя. Она ходила на кладбище и молилась: «О, Аллах, ты — могущественнейший из властителей, забери Маджд ал-Мулка и не прощай ему в Судный день!». Аллах принял ее мольбу. Маджд ал-Мулк умер, так и не воспользовавшись и не насладившись тем дворцом. Некоторое время спустя после его смерти та старуха купила какой-то дом и поселилась в нем. Рассказчик передает: «Когда я отправился в паломничество, я встретил на кладбище эту старуху и познакомился с ней. Я спросил у нее: «Ты не получила возмещение за свой дом. Каким же образом ты приобрела нынешний дом?». Она ответила: «Однажды я пошла в степь и стала молиться. Какой-то человек подошел ко мне, передал мешок со ста динарами и сказал: «Это золото прислал Султан Ибрахим из стольного Газнина, чтобы ты купила на него дом и не проклинала в молитвах мусульман. Я взяла это золото и купила дом». Когда нишапурцы узнали о сострадании и милосердии [султана], они все стали его сторонниками, а его враги, разведав про это, стали бояться друг друга и обратились за поддержкой [к этому султану]! То было одно из удивительных качеств этого искренне верующего падишаха. А вот что сказано о поступках благочестивых государей: ДВУСТИШИЕ
Сделайте решительными обиженных, (Hyderabad, II, 324-325) [141] 10. НАСТАВЛЕНИЯ САБУКТЕГИНА СУЛТАНУ МАХМУДУ (419) Передают, что в то время, когда эмир Сабуктегин, да помилует его Аллах, двинулся с войском в поход на Буст на помощь Тагайтегину, своего сына Махмуда, да будет на нем божья милость, он оставил в крепости Газнин в качестве своего заместителя, а должность визиря передал Бу-ʻАли Кермани и дал ему много наказов, одним из которых был таков: «Призывай к себе тех, кто в чем-то нуждается, и взыскивай с притеснителей по справедливости в пользу притесненных. Если мой сын по ребячеству соберется совершить какой-либо недозволенный мною поступок, извести меня об этом письмом. Сам же соглашайся с его приказами. Давай поручения по охране крепости простым воинам и командирам, никому не позволяй покидать крепость без крайней необходимости». Затем Сабуктегин сказал Махмуду: «Сынок! Никого у меня нет дороже тебя в обоих мирах 233. Но знай же, что пока человек не возмужает и не испытает тягот, он не поднимется от простого всадника до эмира и военачальника, и ему не станут известны все ужасы и опасности этого мира. Я — твой отец — повидал многое в мире, пока не достиг своего дворца. Ты должен запомнить мои слова и внимать моим наставлениям. Я уезжаю и сказал тебе то, что должен был сказать. Если я благополучно вернусь, потребую от тебя отчета, а если не вернусь, смерти все равно не миновать. Знай, что падишахство — желание добра, а верховная власть — терпение. ДВУСТИШИЕ
Кроме дарения и кротости А мудрецы говорили, что в этих наставлениях содержались все правила верховной власти, так что каждый правитель, который будет строить свои дела в соответствии с ними, обретет счастье в обоих мирах. (Hyderabad, II, 330-331) 11. СУЛТАН МАХМУД И ВЛАДЕЛЕЦ ФИНИКОВОЙ ПАЛЬМЫ (522) Рассказывают, что, когда державное знамя Султана Йамин ад-Давла Махмуда Сабуктегина направилось в Буст 234, он в жаркое время дня сидел в шатре, и к нему пришел какой-то человек с жалобой. Султан спросил: «Кто тебя обижает?» Ответил: «Ты, о, падишах! Привели слона и привязали его к финиковой пальме, которая принадлежит мне. Погонщики слона лазают по пальме и срывают финики. Я — человек бедный, источник существования меня и моей семьи — в этой пальме». [142] Султан выглянул из шатра и никого не нашел. А в жаркую пору все его помощники и привратники удалились. Тогда султан сам сел на вьючную лошадь и с одним стремянным поехал на то место и узрел то, о чем услышал. Он приказал стремянному набросить поводья на шею погонщика слона и повесить его на этой пальме, чтобы Всевышний Создатель обвеял его дух в райских кущах прохладным ветерком отпущения грехов, а [султану] — обладателю счастливого сочетания звезд — сделал жизнь долгой 235. СТИХИ
Пока вращается небосвод и стоит вселенная, (Hyderabad, II, 444-445) 12. ОТВЕТ СУЛТАНА МАХМУДА (549) Передают, что Султан Махмуд, да помилует его Аллах, пожаловал сто тысяч динаров наличными эмиру Джузджана 236. Один визирь, сидевший на совещании у Йамина ад-Давла, написал ему следующую записку: «После такого пожалования каждое благодеяние, которое падишах окажет своим рабам, в сравнении с этим пожалованием будет незначительным и никто не оценит его [последующие] награды». Падишах собственноручно наложил [на это представление] такой рескрипт: «Удовольствие от звания падишаха состоит в том, что он может поступать согласно своему желанию. Каждому Создатель назначил свою долю из сокровищницы своего милосердия. О ее размерах ведает лишь один всезнающий бог. Ее получают так, как он предусмотрел. И в этом — справедливость Создателя». Когда визирь прочитал рескрипт, он восхвалил великую милость и исчерпывающий ответ султана и перестал ему возражать. (Hyderabad, II, 466-467) 13. КОВАРСТВО ГУРИДСКОГО СУЛТАНА И КОНЕЦ ГАЗНЕВИДОВ (729) В то время, когда султан — мученик за веру 237 — задумал схватить Хусрау-Малика 238 и завладеть Хорасаном, сын Хусрау-Малика пребывал в [143] Газнине 239. Султан, позволив последнему весело проводить время, пожаловал ему падишахские регалии, дал ему несколько лошадей, приставил к нему проводника под видом слуги и приказал тому неотлучно находиться при царевиче, куда бы тот ни поехал, но стараться двигаться медленно. Когда сын Хусрау-Малика вознесся и успокоился, то он, подумав, что все эти регалии и проводник предназначены для примирения султана с ним, стал следовать его указаниям. Тогда султан отправил его из Газнина к Хусрау-Малику. Царевич еще не покрыл и половины пути, как Хусрау-Малик однажды проснувшись на рассвете, увидел войско [султана], выстроившееся у берега реки 240. Будучи бессильным что-либо предпринять, Хусрау-Малик вынужден был просить [султана] о пощаде, покорился и передал ему свое владение. С помощью такой хитрости без малейших потерь султан вступил во владение [Лахором], и таким образом страна от одной династии перешла в руки другой. (Suppl. Pers. 95, л. 116а-б) 14. СУЛТАН МАХМУД И БЕЛУДЖИ (732) Передают, что как-то Султан Махмуд направил во владение Керман посланцев с пышными дарами. Когда те миновали Табас 241, то примерно в миле от него в степи на их пути встали люди из племени луч и балуч. Их было восемьдесят человек, они имели прибежище в высоких горах, совершили уже несколько налетов, но сведения о них еще не достигли султанского слуха. Когда посланцы достигли этого места, разбойники напали на них, отобрали все подарки, некоторых из их каравана убили. Потерпевшие бежали в Табас и известили султана о происшествии. Султан собрался тогда из Газнина в поход на Хорезм. Когда он достиг Буста, Султан Масʻуд поспешил к нему из Мевара. Когда он прибыл к султану, тот не взглянул на него. Масʻуд испугался, облобызал землю перед султаном и спросил: «Какой грех я совершил?». Тот сказал: «Как я могу быть тобой довольным, когда ты — мой сын, в твоем вилайете занимаются разбоем, а тебе это не известно?!». Масʻуд ответил: «Я нахожусь в Герате, если в степи происходят грабежи, в этом нет моей вины». Султан молвил: «Я не знал об этом. Но если ты не доставишь мне всех разбойников живыми или мертвыми, я никогда не взгляну на тебя!». Султан Масʻуд поклонился и уехал в Герат. Оттуда он вместе с двумястами отборными рабами выступил на разбойников. Когда он приблизился к горам, где они скрывались, то понял, что у тех должны быть караульные, извещавшие об опасности. Тогда он приказал пятидесяти рабам завязать на [144] головах большие тюрбаны и гнать лошадей табуном, как это делается, когда идет караван, и добавил: «Вы должны отвлечь внимание разбойников: вы будете заняты ими, а они — вами». Сам Масʻуд отошел и со ста пятьюдесятью рабами потихоньку приблизился к крепости разбойников с тыла. Когда разбойники напали на малый отряд, тюрки сели на коней, забили в барабан, направили коней на разбойников и завязали бой. Увидев немного всадников, разбойники проявили большое рвение, как вдруг появился Султан Масʻуд и схватил их всех, так что ни один не смог убежать. Сорок человек из них он убил, а сорок других привел к Султану Махмуду. [Ему] досталось то, что они отобрали у его посланцев, и еще много другого добра. Султан приказал казнить разбойников. Уважение и страх перед ним распространились настолько, что никто не осмеливался разбойничать. (Suppl. Pers. 95, л. 116б-117а) 15. СРАВНЕНИЕ ХОДЖА АХМАДА МАЙМАНДИ С НИЗАМ АЛ-МУЛКОМ (759) Рассказывают, что когда Низам ал-Мулк упрочил свое положение на службе у Султан Маликшаха, противники первого стали наговаривать на него султану: у него-де две тысячи рабов, не иначе как он задумал переворот. Это дошло до слуха Низам ал-Мулка. Он позвал в гости к себе в дом султана. Прислуживая султану, он подошел к его трону и доложил: «Да будет благословенной память падишаха, когда-то по отношению ко мне эмиры совершили глупость, и я пожаловался на это его величеству падишаху. Падишах изволил сказать: «Тебе следует купить много рабов. Если кто-либо станет тебя обижать, ты можешь его проучить». Я купил этих рабов по указанию его величества. Сегодня я дарю их всех падишаху». Это была большая самоотверженность, когда, оказав лишь одну услугу, он преподнес столько рабов и денег. В этом также видна следующая разница между ним и Хасаном Маймани. Султану Махмуду сказали: «У твоего визиря есть на редкость красивый раб». Когда султан попросил у него раба, тот ответил: «У меня нет его», что вызвало подозрение. Султан велел ему поклясться в этом душой и головой. Тот поклялся. Султан увидел этого раба. А то, что случилось потом с Ходжой Хасаном, было вызвано его низостью и упрямством. Так что пусть умные люди знают, к чему ведет такое упорство. (Suppl. Pers. 95, л. 119б) 16. СУЛТАН БАХРАМШАХ И СУДЬЯ АБУ-Л-БАРАКАТ (912) Передают, что Султан Бахрамшах бежал от своего брата Арсланшаха 242 и нашел приют у его величества Султана Санджара 243. Тот обласкал его, стал [145] его покровителем и удостоил чести породниться с ним. Брат Бахрамшаха, испугавшись, как бы Бахрамшах не попросил у Султана Санджара помощи, не собрал войска и не покончил с ним, послал к Султану Санджару Бен Абу-л-Бараката с подарками и подношениями и умолял отослать назад Бахрамшаха. Как только Абу-л-Баракат прибыл к Санджару, он с рвением приступил к исполнению своих обязанностей, преподнес подарки и подношения, ревностно добивался возвращения Бахрамшаха и привлек на свою сторону некоторых сановников Бахрамшаха. Бахрамшах испугался и подумал: «Мне лучше всего пойти к Абу-л-Баракату. Ему станет стыдно, и он перестанет усердствовать в этом деле». С одним слугой он пришел к судье Абу-л-Баракату. Когда судье сообщили об этом, он крайне удивился, встал и приступил к чтению намаза. Султан вошел и сел. Судья стал затягивать исполнение намаза и чтение Корана, так что султан не смог сказать ни слова. Тогда султан встал и ушел. Он стал поносить судью и говорил: «Когда-нибудь он ответит за свой поступок!». Султан Санджар отпустил судью Абу-л-Бараката, а счастье стало сопутствовать Бахрамшаху и украсило им трон Газнина. Его противники были побеждены. Он вызвал судью Абу-л-Бараката и, упрекнув того в проявленной медлительности, сказал: «Ты помнишь, как ты поступил со мною в ту ночь?». Кази ответил: «О, падишах! Я хорошо помню это. Но падишаху следует хорошо уразуметь, что я — верный и искренний слуга этого трона. Я так же преданно служу каждому, кто сидит на престоле, и, служа ему, буду совершать такие же дела». Султану эти слова очень понравились. Он простил его и сказал: «В отношении таких, как ты следует предпочесть проявить милость, чтобы их дела были полезны и для нашего правления». Он наградил судью и сделал одним из своих приближенных. (Suppl. Pers. 95, л. 131а-б) 17. СУЛТАН МАХМУД И ПОЭТ ФАРРУХИ (1125) Ученый Фаррухи, чей талант был украшен прекрасным ликом красноречия, во времена султана Йамин ад-давла был из числа поэтов и книжников. Проявляя старание в искусстве слова и изяществе языка, он превзошел своих современников, так что отказался от употребления простого языка. В годы правления султана Йамин ад-давла он удалился на покой и, собрав много денег, решил отправиться посмотреть на Самарканд. Когда он приблизился к его пределам, банда разбойников напала на него и отняла все его имущество. В стеснении и без средств, он вступил в Самарканд. Когда его нужда достигла предела, он не выказывал этого и ни с кем не общался. Пробыв там несколько дней, он вернулся. Когда он возвратился в Газнин, Султан спросил его: «Где ты был?». [146] Ответил: «Я отправился посмотреть на Самарканд, но в пути меня ограбили» и рассказал о том, что с ним случилось. Султан соизволил спросить: «Каким ты увидел Самарканд?». Он ответил сочиненной экспромтом кытʻой, которая здесь приводится 244:
Твои все блага, Самарканд, однажды видел я, — Султану Махмуду очень понравилась кытʻа. Он повелел Фаррухи составить список всех потерянных вещей, приказал взять из казны сумму, равную этой потере, и отдал ее поэту, после чего тот зажил в веселье. (Тегеран, 1995, 158-159) 18. МУДРЫЙ СОВЕТ ХОДЖА АХМАДА МАЙМАНДИ СУЛТАНУ МАХМУДУ (1344) Рассказывают, что когда Султан овладел всем Хорасаном, и знамя его величия вознеслось вверх, однажды Ходжа, который был его визирем из числа способных, близких и усердных людей, пришел к нему. Это было на рассвете, и султан еще не встал с молитвенного ковра. Закончив чтение молитв, он взял зеркало и посмотрел на себя. Став задумчивым, он вдруг упал ниц. Ахмад рассказывал: «Я спросил у него, в чем причина его задумчивости. Он ответил: «Когда я посмотрел на себя в зеркало, я не увидел в себе красоты. По этой причине народ меня не любит»». Ходжа ответил: «Есть одно правило, которое вызывает всеобщую любовь». Султан соизволил спросить: «Что это за правило?». Визирь ответил: «Если хочешь, чтобы люди тебя любили, перестань любить золото». Султану очень понравились эти слова. Он стал проявлять щедрость и [147] великодушие. Любовь к нему в людских сердцах стала постоянной. А это правило — верно и неоспоримо: народ любит великодушие. (Suppl. Pers. 95, л. 167б) 19. САБУКТЕГИН И ЗАГОВОР АБУ ʻАЛИ КУБАКА (1418) Рассказывают, что, когда Билгатегин прибыл из Хорасана в Газнин и вступил во владение им, эмир ʻАли, [прежний правитель] Газнина, предусмотрительно удалился оттуда. Билгатегин предался утехам и удовольствиям, передав обязанности градоначальника Сабуктегину. Тот отправлял свою должность с умелостью и отвагой и был чрезвычайно бдительным. Однажды эмир Билгатегин взял вино и устроил большой пир, продолжавшийся от раннего утра до заката. Он предложил выпить и Сабуктегину, но тот отказался. Когда наступила ночь, эмир Билгатегин заснул мертвецким сном, а эмир Сабуктегин бодрствовал как планета на небосводе и подобно звездам на небе не смыкал глаз. Вдруг он услышал из-за угла шум и увидел свет факелов. Направившись туда, он обнаружил на одной улице группу вооруженных людей, готовых поднять смуту. Он окликнул их: «Кто вы будете?». В ответ они сказали что-то бессвязное. Тогда он стал им угрожать, пока они не признались, что группа заговорщиков решила этой ночью поднять мятеж, сигналом к которому должен быть огонь, зажженный на крепостных стенах, с тем, чтобы напасть на Билгатегина и его людей, покончить с ними и очистить от них вилайет Газнин. Как только Сабуктегин услышал это, он тут же убил четырех заговорщиков. Выйдя из крепости, он увидел большое скопление вооруженных людей, ожидавших появления эмира Кубака. Сабуктегин со своими сподвижниками напал на них и, перебив всех, двинулся дальше и не вернулся назад, пока не схватил брата ʻАли Кубака. Когда наступил рассвет, Сабуктегин доставил нескольких пленных и головы обезглавленных заговорщиков Билгатегину и доложил ему о происшедших событиях. Тот стал хвалить его и счел достойным милостей. И поскольку Сабуктегин был до крайности бдительным и держался начеку по отношению к врагу, Билгатегин, назначив его своим заместителем, возвысил над всеми, кто был равным ему. Его сподвижникам он пожаловал пятьсот тысяч дирхемов. А все это было плодом бдительности, дабы беспечные знали, что предусмотрительность в делах похвальна. ДВУСТИШИЕ
Каждый, кто облачится в одежды бдительности, (Suppl. Pers. 95, л. 176б) [148] 20. СУЛТАН МАХМУД И СВЯТОЙ АБУ-Л-ХАСАН ХАРАКАНИ (1441) Рассказывают, что, когда Султан Махмуд, да будет на нем милость божья, прибыл в Хорасан, ему захотелось совершить паломничество к Шейху Абу-л-Хасану Харакани 247 и получить пользу от благодати, исходящей от этого святого. Но тут ему в голову пришла мысль: «Я пришел в Хорасан для разбора государственных дел. Посещение друзей божьих не входило в мои планы». В тот же год он вернулся из Хорасана и двинулся в Хиндустан. Возвратившись из Хиндустана в Газнин, он приступил к воздержанию, обязательному для паломников Мекки, и отправился в паломничество к Шейху Абу-л-Хасану Харакани. Прибыв к нему, он сказал: «Я пришел в Хорасан ради тебя». Шейх ответил: «О, Махмуд! Если ты с самого Газнина приступил к воздержанию и пришел к дервишам, они тоже воздержатся от своих религиозных обязанностей и выйдут к тебе. Если искренность падишаха в отношении рабов божьих достигла такой степени, то пусть его приходу сопутствует успех в делах, словах и обстоятельствах!». (Suppl. Pers. 95, л. 180а) 21. САБУКТЕГИН И НЕБЛАГОДАРНЫЙ ТУГАНТЕГИН (1648) Абу Наср ʻУтби в «Китаб-и Йамини» рассказывает, что в то время, когда государство находилось в руках Насир ад-Дина Сабуктегина, дул ветер его счастливого [правления], должностные лица благодаря его опеке творили добро, в начале его правления в вилайет Буст 248 пришел Байтуз (а Буст в то время принадлежал Тугантегину), напал на Тугантегина и захватил Буст. Поскольку воины Газнина попросили у эмира Насир ад-Дина разрешения оказать помощь и поддержку [Тугантегину], он с их помощью отвоевал Буст, а войско Газнина вернулось восвояси. Байтуз опять собрал силы и осадил Буст. Тугантегин написал эмиру Сабуктегину письмо, попросил его о помощи и обещал: «Если эмир собственной персоной отправится в поход и устранит врага, я передам в его казну триста тысяч динаров, а всему его войску заплачу жалование. По своему усмотрению он может пожаловать мне вилайет Буст или отдать его другому». Когда эмир Насир ад-Дин узнал содержание его письма, он немедленно собрал войско и выступил в Буст, оставив эмира Йамин ад-давла Махмуда своим заместителем в Газнинской крепости и дав ему предписания и отеческие наставления. Когда был назначен день для решительного сражения, эмир [149] Сабуктегин поставил в засаде пятьсот всадников и приказал: «Как только я увижу, что вы нужны, выходите и нападайте». Он тщательно построил правый и левый фланг. Когда завязался бой, скрестились копья, и губы индийских сабель стали лобзать головы врагов, эмир Сабуктегин велел стремянному привести вороную лошадь, на которую эмир полагался больше всего. Когда он собирался сесть на нее, а на нем были тяжелые доспехи, поводья натянулись, ремень порвался, лошадь освободилась и ускакала туда, где шел бой. Увидев лошадь без всадника, войско эмира Насир ад-Дина решило, что Сабуктегин убит, и бросилось бежать. Вражеское войско стало их преследовать. Эмир Сабуктегин со своими двумястами семьюдесятью рабами отчаянно бился. Когда стало ясно, что и они обратятся в бегство, вывели засадной полк, так что гороподобные всадники вдруг выскочили из засады. Воины Буста, подумав, что отступление войска Сабуктегина было умышленным, чтобы заманить их в ловушку, обратились в бегство. Эмир Сабуктегин напал на них и поверг врага. В этой атаке он убил Байтуза. Был полдень, когда Сабуктегин, одержавший полную победу, поднялся на один холм, спешился и сел на землю. С ним было только несколько личных слуг. В этот момент появился Тугантегин вместе со своим братом Арыгтегином и многочисленной свитой. Арыгтегин сказал брату: «Сегодня наше дело завершилось прекрасно, и мы одолели великого и многочисленного врага. Хорошо, если мы уберем и его, чтобы все его владение досталось нам. Тогда мы будем жить без распрей». Тугантегин ответил: «Я никогда не нарушу договор. Он оказал мне такую большую милость, поэтому я не позволю совершить черную неблагодарность в ответ на это». Затем они поклонились Сабуктегину и вернулись в Буст. Тугантегин послал эмиру Насир ад-Дину подарки и подношения. Когда же тот потребовал от него обещанной суммы, Тугантегин стал раскаиваться в своей верности и соблюдении договора и говорил: «Почему я не последовал совету брата? Ведь его суждение было верным!». Он позвал Арыгтегина и молвил: «То, что ушло, не вернуть, то, что прошло, не вернется назад. Что теперь делать?». Тот ответил: «Это сделать легко. Я устрою большое угощение, приглашу туда эмира Сабуктегина и известных воинов, схвачу и убью всех их. Тогда мы достигнем цели». Так они и решили и говорили друг другу: «Есть один старый тегин, который до Сабуктегина был эмиром Газнина. Давай сделаем его нашим другом. Он, желая вернуть владение Газнин, будет соучастником в этом деле. У него много сторонников в войске Газнина». Они позвали того старого тегина и поведали ему о своем замысле. Он обрадовался, поклялся не разглашать никому из людей их тайну и обещал [150] найти пособников в этом деле. Когда же он вернулся к себе домой, то стал размышлять так: «Сабуктегин — глава государства и счастливый человек. Всякий, кто посягнет на него, будет повержен. Если Тугантегин, которого спас от гибели Насир ад-Дин и оказал такую милость, совершает неверность и за добро отплатит злом, как я могу на него надеяться?». Затем он отправился к эмиру Сабуктегину. Оставшись с ним наедине, старик повернулся к стене шатра и сказал: «О, стена! Я говорю тебе: я поклялся не разглашать эти слова никому из рода Адама. Знай, что Тугантегин замыслил вероломство. Он хочет позвать в гости эмира Насир ад-Дина со всеми знатными воинами, напасть на них и убить. Мне они запретили разглашать эту тайну. Я говорю это тебе, о, стена шатра, чистосердечно. Если эмир даст мне доверенного человека, я возьму его с собой, так что ему станет ясным то, что я сообщил, и он убедится в справедливости моих слов». Эмир Сабуктегин выразил ему признательность, тотчас наградил его и дал ему доверенного человека. Старик привел того человека к Тугантегину и сказал: «Этот человек — один из моих доверенных лиц, и он может помочь нам в деле». Тугантегин и его брат сказали: «Присягни нам!». Этот человек, узнав об их замысле, сообщил об этом эмиру Насир ад-Дину. Тогда тот приказал военачальникам: «Завтра на рассвете будете готовы. Когда я возьму за поводья лошадь Тугантегина, каждый из вас берите поводья лошадей его приближенных и, придумав предлог, схватите всех его людей. На следующий день так и сделали. Эмир Сабуктегин схватил поводья лошади Туганатегина. Тот вырвал поводья и ускакал в крепость Буст. Схватили более двухсот его людей. Сабуктегин не стал доводить дело до войны, так как это произошло в конце месяца рамазан. Когда рамазан истек, он привел войско к Бусту, взял эту крепость в тот же день, схватил Тугана и его брата и предал их мучительной смерти, воздав им за измену и вероломство. И смысл коранических строк: «Но злое ухищрение поражает лишь того, кто творит его» 249 удостоверяет это. Сабуктегин подчинил Буст и его округу. По этой причине его величие и благоговение перед ним укрепились в людских сердцах. ДВУСТИШИЕ
Такое действие оказывает божественная помощь, (Тегеран, 1974, 290-299) 22. БЕШЕНЫЙ МУЗАФФАР (1680) Рассказывают, что у Султана Махмуда был некий человек, которого звали Музаффар Бешеный — жестокий притеснитель и нечестивец. Однажды [151] Султан Махмуд пожелал купить поместья в одном привилегированном вилайете, в котором у него не было владений, и сделать своей собственностью целые деревни и каризы. Их владельцы отказались продавать и не согласились с предложенной [султаном] ценой. Султан, разгневавшись на них, назначил управлять ими Музаффара Бешеного. Тот стал притеснять их так, что им опротивела жизнь, и они желали смерти. Одним из его жестоких поступков был следующий. Он вместе со своими рабами поднимался на крышу своего дома, вызывал к себе какого-нибудь дехкана и, поставив его перед собой, спрашивал: «Это чей дом?». Дехкан отвечал: «Твой». Музаффар говорил: «Я не звал тебя в свой дом. Зачем же ты явился?». Несчастный отвечал: «Я не пришел незваным. Ведь ты вызвал меня». Музаффар возражал: «Ты лжешь! Поклянись, что я не звал тебя!». Затем он приказывал сбросить его с крыши. Многие дехкане сломали себе ноги, у многих были тяжелые травмы. Дело дошло до того, что все стали его сторониться. Когда он совершил много таких поступков, он придумал еще более жестокое угнетение. Оно состояло в том, что он вызывал дехкана и спрашивал его: «Сколько у тебя рабов?». Тот отвечал: «Столько-то». Музаффар приказывал: «Приведи их всех». Когда тот приводил своих рабов, [Музаффар] выбирал самого безобразного и дурного и требовал: «Продай его мне!». Дехкан говорил: «Я дарю его тебе». Тот возражал: «Нет, возьми за него плату». Затем Музаффар покупал раба за бесценок, освобождал его и говорил: «Теперь его повелитель — султан. Выдай хорошую девушку за него замуж». Если дехкан отказывался это выполнять, Музаффар так его бил и мучил, что тот поневоле был вынужден согласиться. Стесненные до крайности владельцы продали султану весь вилайет и написали ему о поступках Музаффара Бешеного. Султан сместил его с управления и передал эту должность Абу Хабибу. Музаффар захотел стать его приближенным и остался при [Абу Хабибе]. У этого Музаффара была очень красивая дочь, а Абу Хабиб имел раба, которого хозяин очень любил, а раб его беспрекословно слушался. Случилось так, что однажды раб Абу Хабиба увидел дочь Музаффара, влюбился в нее, лишился от этого аппетита и сна и, наконец, поведал об этом своему хозяину. Абу Хабиб сказал: «Это не беда!», позвал Музаффара, стал его расхваливать и уговаривать выдать его дочь замуж за своего раба. Музаффар пришел в ярость, стал ругаться и сказал: «Для меня такое родство — позор. Как я могу выдать дочь за раба?!». [152] Тогда Абу Хабиб разгневался на него, выбранил его, и между ними возникла вражда. Музаффар сделал донос в главное финансовое ведомство (диван) на Абу Хабиба: «Он незаконно присвоил двести семьдесят тысяч червонных динаров, принадлежащих султану». Абу Хабиб ответил: «Эта жалоба — лживая. Он не может доказать это. Но я внесу эту сумму в султанскую казну при условии, если султан передаст в мои руки Музаффара». Так как султан был недоволен Музаффаром из-за его притеснений, он передал его Абу Хабибу. Последний обошелся с ним учтиво, ожидая, что тот согласится выдать замуж свою дочь. Но Музаффар не соглашался. Тогда Абу Хабиб заключил его в крепость Най. Однажды ночью, напившись, [Абу Хабиб] явился в крепость и сказал коменданту: «Тебе известно, что этот Музаффар сбросил нескольких мусульман с крыши своего дома. Теперь сбрось его с крепостной башни, а я посмотрю, что с ним будет». Музаффара сбросили, он разбился насмерть и получил достойное воздаяние за свои притеснения. Вместе с ним ушли вражда и напасти, которые он породил. Абу Хабиб выдал его дочь замуж за своего раба точно так же, как Музаффар насильно выдавал дочерей мусульман замуж за своих рабов. Да будет известно мудрецам: каждого, кто совершает дурное, всегда постигнет за это кара. ДВУСТИШИЕ
Когда ты узнаешь все его поступки, (Тегеран, 1974, 380-385) 23. КАК ВЗЫСКИВАТЬ НАЛОГИ (1684) Султан [Ибрахим] (да почиет на нем благоволение Божье) [в своем труде] Дастур ал-вузара писал: «Мой дед рассказывал, что ему понадобился чиновник, способный взыскивать основной налог (мал) и наказывать его сборщиков. В то время я учился в начальной школе (дабиристан). [Там] был один мальчик, которого звали Баварди. Он был большим сорванцом, все время обижал детей и был изобретателен на то, как их мучить. Его то и вызвали и передали ему надзор над налоговым ведомством (диван). Люди его страшно боялись. Он только и делал, что пытал сборщиков налогов самыми разными способами. Многие годы он занимал эту должность. На склоне жизни, когда старческая немощь коснулась и его, он отказался от должности и занялся покаянием. Однажды он пришел в финансовое ведомство по какому-то важному делу (а его принесли на паланкине). В этот момент привели одного обманщика, дабы подвергнуть его палочному наказанию. Баварди вышел из себя от возмущения. Это донесли до моего слуха. Я крайне удивился: как может человек, долгие годы мучивший людей разными приемами, пусть и состарившись, проявлять такое малодушие, что не выносит, когда других бьют палками, и вспыхивает от гнева?! [153] Я позвал его к себе и рассказал, о том, что о нем думал. Баварди ответил: «Я никогда не хотел рассказывать о своей жизни, но раз повелитель соизволил задать мне вопрос, необходимо об этом рассказать. Бог тому свидетель, долгое время, пока я исправлял должность начальника надзора над налоговым ведомством, я не касался палкой ни одного создания и никого не мучил. Всякий раз, когда в мои руки передавали сборщика налога, виновного в присвоении сборов, я приказывал, чтобы принесли палки и доставили мне виновного. Затем я объявлял: «Я буду наказывать его у себя дома!» и уводил его к себе домой. А это был небольшой дворец с прохладой, устланный коврами и с бассейном. Я приводил его туда, освобождал его от уз и милостиво обращался с ним. На другой день я объявлял людям: «Вчера я сильно мучил такого-то и применял разнообразные пытки». А тот сборщик налогов добровольно возвращал присвоенные налоги. Если кто-то из таких людей нуждался в деньгах, я ссужал его, он выплачивал недоимки и расплачивался со мной позже. Есть несколько человек из сборщиков налогов, которые прошли через мои руки. Извольте допросить их, чтобы они подтвердили мои слова. Когда я узнал, в чем тайна этого дела, стало очевидно, что мягкость и учтивость способствуют достижению цели. СТИХИ
Если желаешь достигнуть цели без напряжения, (Тегеран, 1974, 404-408) 24. ОБ АБУ САХЛЕ, ВИЗИРЕ СУЛТАНА МАСʻУДА 250 (1696) В «Таʻрих-и Насири» сказано, что когда султан ʻАлаʻ ад-давла Масʻуд бен Махмуд украсил своей красотой трон Газнина, группа молодых людей, близких к Масʻуду до того, как он еще был эмиром, приобрела вес, приняла участие в государственном управлении и стала господствовать и наслаждаться, думая лишь о собственных выгодах. Примером тому было то, что они доложили Султану Масʻуду: «Твой брат Султан Мухаммад 251 во время своего правления раздал семьдесят миллионов (букв. тысяч тысяч) дирхемов из казны тюркам, тазикам 252 и разным воинам. Они получили всю эту сумму до твоего прихода. Но у него не было никакого права на эти деньги, потому [154] что страна по наследству принадлежит тебе. Жаль, что столько добра ты позволяешь иметь в руках черни. Нужно сделать так, чтобы эти деньги были востребованы у них назад. Затем султан будет проявлять о них заботу, делать раздачи, так чтобы они стали ему обязаны». Они сделали так, чтобы этот неискренний (букв. поддельный) совет пришелся по вкусу Султану Масʻуду. Многократно повторяя это, они приговаривали: «Все сановники со времен Махмуда нечисты на руку. Они получили много наград и привилегий. Они не одобрят наш совет, потому что должны будут вернуть то, что съели, и в любом случае постараются отвратить падишаха от его решения. Если же он оставит эту мысль, то никогда не займется ее осуществлением». Султан, напротив, усердно занялся этим делом. Казначеям он приказал дать подробный отчет о расходах сумм и имущества, которые эмир Мухаммад во время своего правления употребил для пожалований и милостей. Казначеи представили отчет. Абу Сахл Завзани 253, который ведал войсковой канцелярией 254, сказал: «Пусть этот отчет о расходах принесут в войсковую канцелярию, а я востребую с воинов сумму как подлежащую уплате в казну, они напишут векселя, чтобы вернуть ее. Годовое жалование пойдет на восполнение этой суммы». Султан Масʻуд ответил: «Я переговорю об этом с визирем». На следующий день Султан Масʻуд остался наедине с визирем и рассказал ему об этом деле. Визирем был Ходжа Ахмад Бен ал-Хасан, которого Султан [Махмуд] держал в заточении в крепости, а Султан Масʻуд вновь вернул к делам. Ходжа сказал: «Распоряжение повелителя правильно, но хорошо ли он обдумал это и учел ли вред, который может от этого возникнуть». Ответил: «Да, я обдумал и решил это сделать». Ходжа молвил: «Позволь и мне, слуге твоему подумать и потом доложить». Ходже, как он ни размышлял об этом, дело представилось весьма темным, граничащим с жадностью и далеким от великодушия. Он понял, что из-за этого дела люди станут враждебными к султану. На другой день султан спросил визиря: «Ты подумал об этом деле?». Визирь ответил: «Я дам знать об этом позже». Уединившись, визирь позвал Абу Насра Мишкана и сказал ему: «Ведомо ли тебе, какое гнусное дело побудили совершить падишаха жадные и низкие люди?». И, поведав об этом деле, он спросил Абу Насра Мишкана: «Как вернуть воду, которая утекла? Потребуют назад даже деньги, которые пожаловали поэтам и скоморохам. Какое же это будет бесчестье! А теперь ты должен пойти к султану и передать мой прямой ответ. Скажи ему: никогда такой поступок не одобряли. У людей это вызовет отвращение к тебе, и они будут тебя ненавидеть. Ни в [155] какой летописи не написано, что какой-либо из царей Ирана совершал такое, или кто-то из халифов Омейядов и Аббасидов занимался подобным делом. Если мы не доложим об этом сегодня, завтра он возложит ответственность за это дело на нас и спросит, почему мы не предупредили его о совершаемой ошибке». Абу Наср поклонился и сказал: «Все, что мне дал Мухаммад в его правление, я держу сложенным и ничем не пользовался, ибо, ей Богу, предвидел этот день и тотчас же отошлю это в казну до того, как придут ко мне за ним и честь моя будет поругана. Мое дело простое. Несчастен тот простой всадник, который истратил все, что получил. Когда с него будут грубо требовать вернуть полученное, что даст, где возьмет и что с ним еще будет!». Ходжа Абу Наср явился к султану и доложил о вредных и опасных последствиях этого дела. Но, поскольку эта затея укрепилась в сердце султана, увещание не принесло пользы. Султан ответил: «Мне известно мнение ходжи. Ты возвращайся. А я поступлю так, как сочту нужным». Абу Наср вернулся домой, тайно послал к казначеям человека и попросил составить и прислать ему список всего, что ему пожаловал и подарил Мухаммад во время своего царствования. Они составили список, он все это отослал в казнохранилище и получил расписку. Султан Масʻуд одобрил это. Бу Сахл Завзани сказал: «О, падишах! Если все сделают так, деньги быстро вернутся». Султан передал Бу Сахлу отчеты казначеев о расходах, а сам отправился на охоту, наказав: «До моего возвращения вы должны собрать всю требуемую сумму». Когда султан уехал, Бу Сахл стал рассылать векселя. Требования вернуть посыпались, словно дождь, на головы людей. Бу Сахл очень притеснял народ и приказывал пытать. Когда кто-нибудь просил ходжу о поддержке, тот отвечал: «Я тут ни при чем. Это дело Бу Сахла». Когда же писали прошения султану, тот отвечал: «Я об этом ничего не знаю. Знает начальник [войскового] ведомства». В итоге люди много натерпелись, стали ненавидеть Султана Масʻуда и проклинать его. Дурная слава о нем распространилась во все концы света. Султан стал сильно раскаиваться в том, что совершил, и стал плохо относиться к Бу Сахлу Завзани, а в результате событий, связанных с хорезмшахом 255, посадил его [в крепость] и отставил от должности. Постоянно султан твердил: «Не дай бог, если у трона падишахов будут стоять жадные, низкие и скупые слуги. Тот управляющий побудил нас требовать имущество, не подлежащее возвращению, и мы стали сожалеть о том, что совершили, но бесполезно!». (Тегеран, 1974, 446-454) [156] 25. СУЛТАН БАХРАМШАХ, ШЕЙХ АБУ-Л-МУʻАЙЙАД И ДЕЛО О ПРИСВОЕННЫХ ДЕНЬГАХ (1706) Рассказывают, что у Султана Масʻуда 256 был казначей, которого звали Маленький Сунбул. Денег у него было бесчисленное множество. В правление Султана Бахрамшаха 257 он скончался, а его деньги остались в руках разных людей. Райхан, слуга покойного, знал обо всем этом. Когда он стал требовать вернуть эти деньги, некоторые вернули, другие бежали из города, а иные, решив их присвоить, отпирались, находились под следствием, шли на пытки, собирали листочки бумаги в мечетях, просили благословения, а затем раздавали эту бумагу на мазарах. Подобными проделками они хотели утаить деньги. А у Сунбула был один доверенный человек, которого звали Мухаммад Муйдуз. У него было много денег покойного. Когда у него стали их требовать, он решил присвоить их обманом. Он пришел к Шейху Абу-л-Муʻаййаду, что на улице медников, и обратился к нему с просьбой: «Я — один их твоих мюридов. У меня было два кувшина золота, отданные мне на хранение Сунбулом. Я вернул эти кувшины. Но с меня требуют еще восемь кувшинов, которые я не брал. Меня будут мучить. Под пытками я умру. Если господин заступится за меня, это будет достохвальное дело». Абу-л-Муʻаййад согласился ему помочь, сел на носилки и отправился в султанский дворец. Когда уведомили об этом султана, он почел за честь приход шейха, вышел ему навстречу, посадил его на свое место и преклонил пред ним колено. Тот начал разговор с хадиса Избранника, да благословит его Аллах и да приветствует: «Я родился во время султана справедливого», разъяснил его смысл и просил за Мухаммада Муйдуза. Султан ответил: «Вне всякого сомнения, Избранник 258, мир ему, сказал этот хадис в конце правления Нуширвана 259, когда стала явной его справедливость. Однако в начале его царствия он был таким жестоким, что ни один из иранских царей не мог в этом сравняться с ним. Причиной же того, что он стал справедливым, было следующее. По соседству с ним жил один человек из людей Писания 260, богатый во всех отношениях, с благоустроенным жилищем. Всегда в его доме был гость: если тот не приходил, он не садился за еду. Когда бы ни взглянул Нуширван со своего дворца на его дом, он всегда видел там много людей. И когда бы ни расспрашивал царь о нем, народ отзывался о нем как о благородном человеке. Тогда Нуширван задумал его испытать. [157] Как-то на рассвете он облачился в одежды купцов, так что его никто бы не узнал, пришел в дом того человека и спросил: «Желаешь ли принять гостя?». Тот ответил: «Желаю», ввел его в дом, усадил и окружил лаской. Как только гость сел, принесли немного толокна и сахара. Спустя час после того, как с этим покончили, без того, чтобы хозяин подал какой-либо знак, принесли прекрасное угощение. После еды пошли к суфе 261 с высокой решеткой с видом в сад, где было много виноградных лоз, свешивающихся с навеса. Там устроили домашний пир, подали вино, велись приятные благопристойные беседы, а прекрасно сложенные виночерпии с приятным видом и в чистых одеждах понемногу наливали вина. Такое великодушное обхождение хозяина длилось весь день. Это изумило Нуширвана. Он сказал: «Я — купец и прибыл в этот вилайет сегодня. Ты оказал мне большую милость. Скажи, что мне принести для тебя?». Тот человек ответил: «Слава Господу, у меня все в порядке. Если будешь проходить мимо какого-нибудь сада, купи для меня молодого винограда. Если принесешь, буду очень признателен». Нуширван удивился и сказал: «Пожалуйста. Но я нашел у тебя удивительные вещи и хочу, чтобы ты рассеял мое недоумение». Ответил: «Что же это такое?». Нуширван молвил: «Первое, что ты принес, было толокно и сахар. Почему ты это сделал?». Ответил: «Потому что когда приходит гость, он устает от жары в пути. Толокно и сахар очень полезны и уместны, так как они — и пища, и вино, снимают жар с тела и всегда готовы к употреблению. Пока не приготовят еду, гость не ощущает голода и не ждет, пока ее приготовят». Нуширван продолжал: «Ты был очень обходительным, не подавал слугам никакого условного знака и не шептал того, что я мог бы услышать». Ответил: «Потому что я таков, какой есть. У меня так заведено каждый день, и до полудня я воздерживаюсь от пищи. Если приходит гость, я сажусь есть с ним, а если его нет, то собираю слуг и ем вместе с ними, потому что есть одному — нехорошо». Нуширван спросил: «А еще, когда мы пировали, я увидел в твоем саду много винограда. Но тогда почему же ты с удовольствием попросил меня принести виноград?» Ответил: «Потому что наш падишах — притеснитель, тиран и жестокий человек и не моей веры. Каждый год, когда в моем саду поспевает виноград, он сначала собирает харадж в другом месте, а с меня по праву соседства взимает его в последнюю очередь. Когда соберут налог с других мест, приходят оценивать размер налога с моего сада. Поскольку у него есть право на мой [158] виноград, если я поем из него, то совершу обман, а в моей вере обманывать — грех.... 262 Поэтому, как только виноград зазеленеет, я закрываю и запечатываю дверь в сад и никому не позволяю туда войти, пока люди падишаха не оценят урожай винограда и я не уплачу десятую его часть. Только после этого я беру его». Услышав эти слова, Нуширван заплакал и сказал: «Это я тот жестокий падишах-притеснитель. Теперь благодаря твоему благочестию я пробудился ото сна беспечности. Я освобождаю тебя от хараджа и клянусь, что не буду угнетать ни одно создание и раскаиваюсь в содеянном». Так Нуширван разостлал скатерть справедливости на пространстве мира. Если бы Избранник, да благословит его Аллах и да приветствует, родился в начале его правления, он бы никогда не произнес этого хадиса. Подданные Нуширвана жили в безопасности, хотя они и заблуждались в вере. А в наше время есть люди, которых я использую в деле, но они отбирают у мусульман деньги и притесняют их. А когда им приходится за это отвечать, они беспокоят Вас с просьбой заступиться за них и рассчитывают таким образом присвоить деньги. Что Вы изволите сказать по этому делу, и как мне следует с Вами поступить?». Великий ходжа Абу-л-Муʻаййад, да помилует его Аллах, ответил: «Я причинил беспокойство», встал и вышел, приговаривая: «Слова царя — цари слов! 263». Правильно сказали: «Слово царей — царь среди слов». Когда шейх вернулся к себе, Мухаммад Муйдуз пришел к нему и осведомился: «К чему пришли шейх и султан относительно моего дела?». Шейх ответил: «Вчера я рассказал о тебе султану. Он посадил меня и сказал то-то и то-то. Я знаю, что султан прав. А ты уже стар и стоишь на краю могилы. Тебе следует вернуть деньги Сунбула, а не оставлять своим детям, чтобы не быть презираемым в этом мире и обвиненным в Судный день. Оставив надежду найти поддержку у Муʻаййада, да помилует его Аллах, Мухаммад Муйдуз вернулся домой и доставил остальные восемь кувшинов с золотом в султанскую казну. А Имам Абу-л-Муʻаййад поклялся, что никогда ни за кого не будет ходатайствовать. (Тегеран, 1974, 494-500) 26. СУЛТАН МАХМУД В ГЕРАТЕ (1735) Рассказывают, что в городе Герат был один мудрец из известных и прославленных людей той области, и у него был прекрасный дом. Однажды, когда Султан Махмуд, да помилует его Аллах, направился в Герат, ʻАбд ар-Рахман Хак остановился в доме этого старца (а этот ʻАбд ар-Рахман Хак был приближенным султана). Как-то на званом пиру у султана ʻАбд ар-Рахман Хак заявил: «Дом, в котором я остановился, принадлежит одному старику, [159] которому удалось прослыть среди людей мудрецом. В этом доме есть уединенное место. Ночью старик уходит туда и не появляется оттуда до утра. Когда я поинтересовался, что он там делает, то ответили, что всю ночь он совершает там намаз. Однажды ночью я неожиданно вошел в его обитель и увидел, что он, поставив в передней кувшин крепкого прозрачного вина и бронзового идола, стал на колени и поклонялся идолу. Я забрал кувшин и идола и принес их повелителю мира 264, чтобы он распорядился, что следует сделать. В течение часа султан погрузился в размышления. Затем он поднял голову и сказал: «Приведите того старца, чтобы было произведено настоящее судебное следствие в этом деле. А ты, [ʻАбд ар-Рахман], положи руку мне на голову и поклянись своей душой и [моей] головой, что ты сказал правду. После этого я поступлю так, как того требуют обстоятельства». ʻАбд ар-Рахман Хак смутился и сказал: «Клянусь душой и головой, я солгал!». Султан молвил: «Эй, трус, что ты будешь иметь оттого, что ты решил погубить этого несчастного?». Ответил: «У него есть прекрасный дом, и я остановился там. Я подумал, что если я так скажу, то падишах из благородного пыла за веру немедленно прикажет его казнить, а мне подарит его дом». Султан возблагодарил преславного Бога за то, он что дал ему силу терпения и оберег его от приносящей несчастье поспешности. А ʻАбд ар-Рахман Хак навсегда потерял султанское расположение. (Тегеран, 1974, 604-606) Комментарии213. Среда 1 апреля 1030. 214. Среда 1 апреля 1030. 215. 1033/34. 216. 1034/35. 217. Здесь ошибка: должен быть не 421, а 431/1039-40 год. 218. Вторник 28 января 1119. 219. 12 июня 1118. 220. Город в области Буст на восточных рубежах прежнего Систана (ныне — на территории Афганистана), примерно в 16 фарсахах к востоку от Кандагара (Деххода). Он часто упоминается во времена Газневидов и Гуридов. 221. Очень распространенное название населенного пункта. В словаре Деххода приводится более 30 деревень с подобным именем. 222. Имеется в виду Бог. 223. Имеется в виду смертный правитель. 224. Подразумевается Бог. Махмуд означает «хвалимый». Здесь обыгрываются созвучные слова Завули и азали. 225. Буквально: «Схватил его жену за руку». 226. Абкама — кисло-горькая приправа к хлебу из кислого молока, яичного белка и высохшего теста. 227. Этот и предьщущий рассказ находятся в главе VII «О добродетели и памятных чертах характера правителей» первой части труда ʻАуфи и связаны общей тематикой. 228. Имеется в виду Султан Махмуд Газневи. 229. В оригинале непереводимая игра слов, где понятия «зелень» и «молодой пушок» обозначаются одним и тем же словом (сабза). 230. Ахмад ибн ʻУмар Низами ʻАрузи Самарканди (ум. ок. 1160) — персидско-таджикский писатель. В 1156-57 написал книгу «Собрание редкостей» (Маджамаʻ ан-навадир), более известную под названием «Четыре беседы» (Чахар макала). Приводимые стихи взяты из начала второй «беседы» и намекают на разрушение Газны гуридским правителем Ала ад-дином Хусайном в 550/1155-56 году (Chahar Maqala (The Four Discourses) of Nidhami-I-ʻArudi-I-Samarqandi. Translated into English by Edward G. Browne. Reprint. London, 1978, p. 48 [приведен персидский текст и английский перевод данных стихов]. Имеется также русский перевод этого произведения: Низами Арузи Самарканди. Собрание редкостей, или Четыре беседы. Пер. с перс. С. И. Баевского и З. Н. Ворожейкиной. М.: Издательство восточной литературы, 1963). Цитируемые стихи — редакторская вставка ʻАуфи. 231. Абу-л-Касим Хасан ибн Ахмад ʻУнсури (970/980-1039) — придворный поэт и панегирист Султана Махмуда, которому тот пожаловал звание «царя поэтов» (малик аш-шуʻара). Здесь ʻАуфи, развивая мысль Сабуктегина о посмертной славе правителей, подчеркивает незаменимую роль художественного слова в увековечении их славы. 232. Абу-л-Фазл Маджд ал-Мулк Куми (ум. в 1098/99) — секретарь сельджукского султана Малик-шаха (1072-1092) и казначей его сына Рукн ад-Дина Берк-Йарука (1094-1105). Убит приближенными последнего, подозревавшими его в невыплате им доходов (Деххода). 233. Т. е. и в этом, и загробном мире. 234. Крепость в Систане, примерно в 300 милях к западу от Газны (Деххода), известная особо жарким климатом. 235. Буквально: «Дал возможность пережить многих достойных людей». 236. Область в Хорасане недалеко от Балха (ныне — в северном Афганистане). 237. Имеется в виду Муʻизз ад-Дин Мухаммад из династии Гуридов (правил в 1173-1206), погибший от рук убийц 13 марта 1206. 238. Последний газневидский правитель Тадж ад-давла Хусрав-Малик (правил в 1160-1186, убит в 1191/2). 239. Газнин находился тогда уже под контролем Гуридов, а столицей Газневидов был Лахор. 240. Реки Рави, на которой стоит город Лахор. 241. Город в Иране на юге Хорасана в области Кухистан на северном краю пустыни Дашт-и Лут, названный когда-то арабским географом Балазури «Воротами Хорасана». Современное название города — Гульшан (Деххода). 242. Султан ад-Давла Арсланшах — газневидский правитель в 1115-1118. 243. Муизз ад-Дин Санджар, великий Сельджукид, правивший в 1118-1157. 244. Далее цитируется поэтический перевод этого маленького шедевра, выполненный А. Кочетковым, по изданию: Поэты Таджикистана. Вступительная статья и биографические справки Р. Хади-заде и Р. Хашима. Л.: Советский писатель, 1972 (Библиотека поэта. Малая серия), с. 175 . 245. В оригинале: «дирхемы». 246. В оригинале: «восемь». 247. ʻАли Бен Джаʻфар или Ахмад (р. 352/963-64, ум. 10 мухаррама 425/5 декабря 1033) — святой суфий родом из Харакана, близ Бастама, которому приписывают совершение многих чудес. 248. Буст — название области и города, ныне не существующего, в районе Кабула. Буст считали «входом в Индию». 249. Коран, сура XXXVI, айат 43. 250. Рассказ с некоторыми расхождениями изложен в Тарих-и Байхаки (Абу-л-Фазл Байхаки. История Масʻуда (1030-1041). Перевод с персидского, введение, комментарий и приложения А. К. Арендса. Издание 2е, дополненное. М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1969, с.345-349). 251. Газневидский султан, правивший короткое время (1030-1031) до султана Масʻуда. 252. Тазик — здесь: тот, кто говорит на фарси; ираноязычный. 253. Завзани — родом из хорасанского города Завзан, расположенного между Гератом и Нишапуром. 254. В оригинале: ʻаризи-йи лашкар (в его ведении находился учет войскового состава, снабжение и выплата жалования). 255. Имеются в виду интриги Бу Сахла в отношении Алтунташа, которого он, в конце концов, погубил. 256. Газневидский султан Маʻсуд III, правивший в 1099-1115. 257. Правил в 1118-1152. 258. Подразумевается Мухаммад. 259. Действительно, Нуширван правил в 531-579, а Мухаммад родился ок. 570 г. 260. В оригинале «ахл-и китаб». Это понятие обозначало христиан или иудеев. 261. Суфа — небольшое возвышение, сделанное из глины или выложенное из кирпича во дворе или саду, на котором летом проводят время днем, а ночью спят. 262. Смысл следующей фразы неясен. Она оставлена без перевода. 263. Эта фраза написана на арабском языке. 264. Т. е. Султану Махмуду.
(пер. Н. С. Бейсембиева) |
 |
|||||||
|
