НУР АД-ДИН МУХАММАД АЛ-АУФИ

СОБРАНИЕ РАССКАЗОВ И БЛЕСТЯЩИЕ ИСТОРИИ

ДЖАВАМИ' АЛ-ХИКАЙАТ ВА ЛАВАМИ' АР-РИВАЙАТ

В период наивысшего могущества (в начале XI века, при Султане Махмуде Газнави) империя Газневидов, сопоставимая по территории с современным Казахстаном, включала в себя весь нынешний Афганистан, большую часть Ирана, Пакистана и Таджикистана, крайний северо-запад Индии, восточные половины Туркменистана и Узбекистана, районы западного Азербайджана и южного Казахстана [см. карту].

Своими завоевательными походами в восточном направлении — в Индию — Газневиды положили начало коренной исламизации Южной и Юго-Восточной Азии в XI-XV веках. О прочности корней ислама в странах Южной и Юго-Восточной Азии свидетельствует тот факт, что многовековое господство и кропотливое христианское миссионерство всех ведущих европейских колониальных держав (Англии, Голландии, Дании, Испании, Португалии и Франции) не только не привели к подрыву там позиций ислама, но даже, наоборот, укрепили их. Историческое значение этого процесса состоит в том, что в настоящее время в этих двух регионах проживает абсолютное [79] большинство мусульман мира (например, 215 млн. в Индонезии, 160 млн. в Пакистане, 145 млн. в Бангладеш, 136 млн. в Индии, 16 млн. в Малайзии, 4,5 млн. на Филиппинах и т. д., в целом, — около 700 млн. — ⅔ всех мусульман на земном шаре), в то время как мусульмане в странах Арабского Востока составляют теперь всего лишь 18% от всех правоверных.

Газневиды оставили глубокий след в истории и культуре народов, населявших некогда их империю, и государств, ставших их преемниками. Завоевание ими части Индии помогало выживать им самим вплоть до конца XII века, когда Лахор сделался последней столицей и последним убежищем газневидских султанов. Когда же наступила эпоха монгольского нашествия, преемники Газневидов делийские султаны не только смогли выстоять в борьбе против монголов, предоставить приют сотням тысяч беженцев из разоренных монголами стран (среди них оказался и ʻАуфи) и сохранить от варварского уничтожения много ценного из того, что было создано исламской и иными цивилизациями в домонгольскую эпоху, но и направить военно-политическую экспансию на юг и положить начало исламизации Декана и других областей Южной Индии. В последующую эпоху официальной формулой, чеканенной на монетах государств Великих Моголов, Надиршаха, европейских компаний в Индии и многих индийских (как мусульманских, так и индусских) княжеств колониального времени (например, Хайдарабада — вплоть до 1949) была персидская фраза «julűs-i maimanat-maʼnűs» — «счастливое правление». Почему в нем употребляется редкое арабское слово maimanat — «счастье»? Потому что в этом слове скрыта дополнительная информация: оно одного и того же корня со словом yamîn — «счастливый» — первый компонент титула Махмуда Газневи «yamîn ad-davla», пожалованного ему багдадским халифом. В этом факте отчетливо прослеживается преемственность (с претензией на легитимность) верховной и местной власти в Южной Азии от Газневидов вплоть до XX века!

Изученность известий ʻАуфи о Газневидах. В 1929 индийский исследователь Мухаммад Низамуддин издал в Лондоне капитальное «Введение к Джавами ал-хикайат ва лавами ар-ривайат Садидуддина Мухаммада ал-ʻАуфи» [Nizamuʻd Din], в котором он впервые дал краткую систематизированную научную аннотацию всех 2184 рассказов и выделил в них большую группу, касающуюся истории Газневидов. Кроме того, им были выявлены источники труда ʻАуфи, многие из которых не сохранились. В 1966-67 он осуществил ценное критическое издание первых 564 рассказов свода ʻАуфи, 18 из них имеют отношение к Газневидам [Hyderabad, I-II]. Других специальных работ на тему Газневидов у ʻАуфи просто не существует.

В силу слабой изученности известий ʻАуфи о Газневидах этим сведениям давалась неверная, заниженная оценка. Так, индийский историк Мухаммад Назим, автор интересной монографии о Махмуде Газнави (впервые издана в 1931 в Кембридже), относя известия ʻАуфи ко второй группе источников [80] («авторы-несовременники Махмуда»), считал, что свод ʻАуфи — «это собрание анекдотов, некоторые из которых, относящиеся к Султану Махмуду, взяты из трудов Байхаки, но они дают очень мало информации, потому что главная задача автора была обычно этическая, нежели историческая; в отдельных случаях он исказил факты для того, чтобы проиллюстрировать порок или достоинство» [Muhammad Nazim, p. 9]. Не вдаваясь в излишнюю полемику, отмечу, что не все труды Байхаки сохранились до наших дней, поэтому содержание его недошедших сочинений чрезвычайно ценно даже в пересказах у поздних авторов, в том числе, — ʻАуфи. Наблюдение над научно-критическим аппаратом книги М. Назима показывает, что, хотя он очень слабо использовал свод ʻАуфи, зато широко ссылался на него при изложении ряда важных вопросов [Muhammad Nazim, pp. 27, 35, 48, 51, 56, 119-120]. Уже сам этот факт служит опровержением его скептической оценки сведений ʻАуфи и доказывает обратное.

Обзор сведений ʻАуфи о Газневидах

Известия о Газневидах в своде ʻАуфи содержатся в 84 рассказах, раскрывающих самые различные аспекты политической, экономической, религиозной, идеологической, литературной, бытовой и других сторон общественной жизни в этой империи, начиная от ранних Газневидов, Алп-Тегина и Сабуктегина (конец X в.), продолжая многочисленными и подробными рассказами о Махмуде Газнави, далее о султанах Масʻуде, Ибрахиме, Бахрамшахе и кончая трагедией последнего газневидского султана Хусрав-Малика (конец XII в.). Отмечу, что сам ʻАуфи был младшим современником последних Газневидов и собирал материал о них, так сказать, по свежим следам.

О том, насколько большое значение придавал автор свода известиям об этой династии, свидетельствует тот факт, что количество рассказов о Газневидах у ʻАуфи превышает число рассказов о династиях Саманидов, Караханидов, Сельджукидов и Хорезмшахов, вместе взятых.

Источники (ныне утраченные) свода ʻАуфи и оригинальность его известий о Газневидах.

Как установил еще Низамуддин ⁹², ʻАуфи использовал в своих рассказах о Газневидах ряд утраченных трудов, важнейшие из которых суть следующие:

1) «Таʻрих-и Насири» Абу-л-Фазла Байхаки (XI век)-история Газневидов (Сабуктегина, Султана Махмуда и его преемников); до нас дошла только обширная часть этого труда, известная как Тарих-и Масʻуди ⁹³ (История Султана Масʻуда, 1030-1041); следующие 7 рассказов ʻАуфи о Газневидах базируются на «Таʻрих-и Насири»: 1072, 1319, 1536, 1539, 1696, 1719, 1728; [81] 2) «Макамат-и Абу Наср Мишкани» того же автора (хотя Низамуддин не указывает это сочинение, на его существование обращает внимание Мухам-мад Назим [Muhammad Nazim, 1], которому, однако, не было известно об активном использовании этого утраченного сочинения в рассказах 611 и 622 свода ʻАуфи);

3) «Халк ал-инсан» Кази Имама Мухаммада Нишапури (первая половина XII в.), на котором основан рассказ ʻАуфи 1069 о Газневиде Бахрамшахе;

4) «Дастур ал-вузара» пера Султана Ибрахима газневидского (вторая половина XI века), послужившее основой рассказа 1684; о существовании данного сочинения нам известно только благодаря этому рассказу ʻАуфи.

Если рассматривать известия свода в хронологической последовательности газневидских правителей, ряд рассказов посвящен становлению их династии при Алптегине и Сабуктегине (977-997). Они (рассказы 349, 409, 419, 632, 702, 704, 1066, 1072, 1289, 1319, 1418, 1648) представляют живую картину политической ситуации вокруг Газны в середине и конце X века. Этот небольшой город, как и другие соседние области (например, Буст), располагался на границе иранского мира с Индией и управлялся сменявшими друг друга тюркскими военачальниками, номинально подчинявшимися Саманидам. Наиболее деятельным и способным из них, Алптегину и Сабуктегину, удалось не только овладеть Газной и объединить под своей властью соседние вилайеты, но и основать династию и заложить принципы, консолидирующие державу Газневидов:

1) опора на родственных им по языку и культуре тюрок как привилегированное военное сословие;

2) привлечение к управлению своей державой местной исламизированной верхушки и пришельцев-мусульман, главным образом, из числа персоязычных мусульман;

3) сбалансированная внутренняя политика газневидских падишахов в отношении этих двух господствующих социальных групп.

Что же нового дает изучение свода ʻАуфи в устоявшуюся в мировом востоковедении оценку тюркского фактора в исламском мире в домонгольский период? С одной стороны данные свода подтверждают значительную, а иногда и решающую, роль тюрок в военно-политической истории исламского Востока. С другой, — они дают основание для внесения существенных коррективов в рассмотрение политико-правовой, религиозной и идеологической сфер тюрко-мусульманских контактов. Отмеченная Босвортом у Газневидов «замечательная способность ассимилироваться с персидско-мусульманским духом системы управления в странах» признается им допустимой только для ранних Газневидов. Создается ложное представление, будто поздние Газневиды могли обойтись без ирано-мусульманских идеологических и политико-правовых институтов и вернулись к своим тюркским родоплеменным истокам. [82]

Рассказы ʻАуфи рассеивают подобные иллюзии. Перед их читателем газневидские правители выступают как типично мусульманские правители, по существу, ничем не отличавшиеся от своих предшественников и строго следовавшие канонам государственного управления, выработанным задолго до ислама — в древне-и среднеиранский периоды. Даже древнетюркский титул Газневидов тегин ⁹⁴ воспринимается как составная часть их личных имен (Алптегин, Сабуктегин), но не как элемент древнетюркского права. Как отметил Г. Дорфер, значение этого титула последовательно девальвировалось: если у древних тюрок (VI-VIII вв.) он имел значение «наследный принц», а у древних уйгуров (VIII-IX вв.) он обозначал принца вообще, либо представителя правящего дома и сохранил такое значение в последующий период у восточных тюрок (уйгуров и Караханидов), то у западных тюрок (Газневидов, Сельджукидов и Хорезмшахов) он соответствовал более низкому рангу, а именно — был придворным титулом ⁹⁵.

Изложенные выше принципы управления блестяще воплощались в годы правления сына и преемника Сабуктегина — Султана Махмуда Газнави (ему посвящено наибольшее число рассказов в своде ʻАуфи) — самого авторитетного правителя этой династии (годы правления: 998-1030). В рассказах содержатся разнообразные сведения о его внутренней и внешней политике, в их живых сценах перед читателем раскрываются актуальные аспекты жизни в государстве Газневидов начала XI века: стремление центральной власти увеличить размеры государственной земельной собственности путем ее принудительной продажи частными землевладельцами (дехканами); религиозная политика; борьба с организованной преступностью, коррупцией и злоупотреблениями придворных и др. аспекты. У ʻАуфи Махмуд Газнави предстает в образе выдающегося и справедливого правителя, способного в сложных ситуациях принимать правильные, быстрые, радикальные и нестандартные решения; человека, для которого государственные интересы были превыше всех других, в том числе — личных и клановых. Много внимания в рассказах уделено набожности Султана Махмуда; его усилиям по укреплению позиций ислама и привлечению на свою сторону суфийских авторитетов, таких как шейх Абу-л-Хасан Харакани (рассказ 1441). Этот акцент неслучаен. Он свидетельствует об актуальности для Газневидов борьбы с другими вероисповеданиями (прежде всего — с индуизмом) в целях консолидации их власти. В идеологической и культурной сферах с этой политикой было связано особое покровительство Султана Махмуда талантливым поэтам, писавшим на персидском языке — официальном языке Газневидов, вероятно, в пику другим языкам, широко распространенным в их империи (рассказ о Султане [83] Махмуде и поэте Фаррухи). Соответственно, газневидские султаны берут в качестве образца идеального правителя иранскую и реже арабо-исламскую модель: сасанидских царей, например, Нуширвана справедливого или багдадских халифов. Подобная культурная ориентация имела реальные основы и свои веские причины, так как Газневидам в интересах поддерживавших их этно-конфессиональных групп, указанных выше, приходилось ассимилировать или вытеснять существовавшие тогда в их империи культурные традиции и стоявшие за ними общественные силы (индуисты, буддисты, местные горные и кочевые племена, не говорившие на фарси, например, белуджи), либо обуздывать своеволие и опасный сепаратизм в военном сословии, среди вчерашних соплеменников-тюрок и других групп.

Целый ряд рассказов раскрывает многие черты личности Махмуда Газневи. Прежде всего, это был глубоко религиозный человек. Всю ночь перед решающей битвой с Караханидом под Балхом он провел в молитвах (рассказ 1325), так что для него борьба с Караханидами стала соперничеством в преданности к Всевышнему. Исход битвы был в пользу Махмуда. Вспоминаются написанные в 1834 году строки русского поэта-романтика А. И. Полежаева, удивительно точно передавшего это состояние духа новообращенного (Махмуд был «новым» мусульманином вслед за его отцом Сабуктегином, принявшим ислам):

Силой дивной и кичливою,
Добровольного бойца
И с любовию ревнивою
Исступленного жреца
Я служил ему торжественно,
Без раскаянья страдал...

(Из стихотворения «Негодование»).

В другом рассказе о Махмуде и шуте (рассказ 1175) выясняется, что султан спокойно воспринимал здоровый, даже грубый мужской юмор в свой адрес, что говорит о простоте, открытости и доступности Махмуда как верховного правителя.

У ʻАуфи содержится интересная информация об исламизации Индии в X-XI веках (рассказы 1072 и 1996), из которой видно, что это был сложный процесс, включавший в себя мирное проникновение мусульманских общин в Индию; нетерпимость и фанатизм буддийского/индуистского духовенства к ним; завоевательные походы Султана Махмуда, использовавшего эту ситуацию как повод для своих экспедиций; ожесточенную идеологическую борьбу между исламскими завоевателями и местными индийскими владетелями.

Свод ʻАуфи содержит интересную информацию о поздних Газневидах — [84] Султанах Ибрахиме (1059-1099), его внуках Арсланшахе (1115-1118) и Бахрамшахе (1118-1152). Выпукло обрисована злободневная для клонящегося к упадку газневидского государства проблема: недостаток в честных, способных и компетентных советниках и администраторах (рассказы 405-406, 1230, 1706). В последнем рассказе в поучениях Бахрамшаха проводится оригинальная мысль: справедливость правителя словно питается справедливостью подданных; если подданные выполняют свои обязанности честно и справедливо, то это оказывает решающее влияние на действия правителя и даже на всю его политику в целом.

Вопросы идеологии в государстве Газневидов в известиях ʻАуфи

Политическая история каждой из тюркских династий домонгольского времени имела свои особенности. Так, если вектор направленности внешней политики Газневидов был юго-восточный (на завоевание Индостанского субконтинента), то Сельджукиды прилагали свои усилия по внешней экспансии на запад (византийская Малая Азия) и юго-запад (арабские страны). В новых условиях деятельности этих тюрок, по вере вчерашних манихеев или последователей тенгрианства в кочевой древнетюркской среде, мы видим в парадоксально новом качестве — как распространителей ислама в христианской среде на западе и как сокрушителей буддизма и защитников правоверных мусульман в Индии (рассказ 1996 о султане Махмуде Газнави и чудесах в буддийском храме в Гуджарате). Ряд рассказов показывает, что проживая в своей столице в Газне (на юге современного Афганистана), газневидские султаны поддерживали тесные связи с родиной своих предков (т. е. бассейном Иссык-куля), в частности, привлекали на высшие посты выходцев из восточной части Мавераннахра (например, согласно рассказу 1472, главным визирем при султане Махмуде Газнави был Ходжа Абу-л-ʻАббас Исфараини, выходец из Исфараина — современной Исфары в Фергане ⁹⁶). С интересом мы узнаем, как сильны еще были древнетюркские религиозные традиции в государстве Газневидов, связанные с культом божества Хумай/Умай (рассказ 2073), с молитвой правителя о прекращении дождя (рассказ 1819) и другими убеждениями, а также местные традиции, связанные с поклонением священному источнику (рассказ 2002).

В своде ʻАуфи содержится комплекс сведений по государственной идеологии при Газневидах. Этот важный вопрос остается наименее изученным в специальной литературе. Центральной темой в нем выступает легитимизация Газневидами своей верховной власти.

Действительно интересно, каким образом прежние рабы обосновывали [85] свое право на верховную власть в созданной ими обширной империи? По другим источникам известно, что Газневидов причисляли к потомкам Сасанидов либо Саманидов ⁹⁷ (что в сущности одно и то же, т. к. Саманиды тоже возводили свою генеалогию к сасанидскому правителю Бахраму Чубину). Так, согласно Табакат-и Насири, Султан Махмуд был связан с Сасанидами по следующей родословной линии: Махмуд ибн Сабуктегин ибн Хук (Джук?) Кара Бахкам ибн Кара Арслан ибн Кара Миллат ибн Нуʻман ибн Фируз-и Бам-Синджан ибн Йаздигерд (последний царь династии Сасанидов) ⁹⁸, т. е. Газневидов включали в традиционную структуру «законных» династий в рамках древне-иранской государственной идеи.

Власть обосновывается в рассказах 1066, 1069-1070, 1072 и 1319. В рассказе 1066 вещий сон Сабуктегина истолковывается мудрецом как указание на то, что тринадцать человек из его рода будут падишахами. В рассказе 1069 другой вещий сон религиозного авторитета Кази Имама Мухаммада Ниша-пури возвещает о восстановлении власти Газневида Бахрамшаха над частью его наследственных владений; при этом в рассказах 1069 и 1070 клюшка для игры в конное поло (чоуган) символизирует власть, а мяч — земельные владения и вверенные объекты власти. В рассказе 1072 Сабуктегин узнает через сон, что его сын Махмуд станет величайшим правителем этой династии. Особо следует отметить мотивировку легитимности власти в рассказе о Сабуктегине и газели (рассказ 1319). После того как Сабуктегин совершил доброе дело, вернув газели пойманного им ее детеныша, ему во сне является пророк Мухаммад со словами: «Эй, Сабуктегин! Милость и сострадание, которые ты выказал к несчастному детенышу, и жалость, которую ты проявил, приблизили тебя к могущественному Создателю. Ты станешь властелином. Ты должен и к рабам божьим проявлять такую же жалость и сострадание, дабы твое царство и власть укрепились!». Таким образом, в этом рассказе верховная власть обосновывается социальной справедливостью правителя. То, что газель занимает очень важное место в культуре, искусстве и мировоззрении народов Среднего Востока, общеизвестно ⁹⁹.

Мотив социальной справедливости как средства утверждения Газневидами своей власти звучит и в ряде других рассказов, например, в рассказе о сдаче Газни Алптегину (рассказ 388), в котором строгое наказание Алптегином занимавшихся грабежом тюркских солдат обеспечивает ему власть над будущей столицей Газневидской империи. Из рассказа об обращении Султана Махмуда в суннизм (№ 982) мы узнаем о том, что до того как он перестал благоволить каррамитам (приверженцам влиятельнейшего теологического учения в Хорасане, занимавшим там в X-XI в.в. доминирующие позиции) и [86] принял суннизм, он некоторое время был последователем маздакитов — секты, в которой были сильны мотивы социальной справедливости. Поскольку известно, что маздакизм испытал влияние манихейства, а последнее было религией в некоторых раннетюркских каганатах, не исключено, что распространенность маздакизма среди ранних Газневидов и их тюркского окружения была вполне объяснимым идеологическим явлением.

Рассказ 1488 о женитьбе Султана Махмуда на сестре его фаворита Айаза также несет «в зародыше» идею легитимности власти его потомков, но уже по боковой линии, что доказывается следующей исторической параллелью. В этом рассказе передается случай из жизни иранского Сасанида Бахрама Гура, когда он во время охоты пришел в какую-то деревню, увидел девушку, дочь мойщика одежды ¹⁰⁰, и, влюбившись, женился на ней. При этом его действия не порицаются. Схожую ситуацию можно найти в легенде о происхождении династии султанов Гуджарата, зафиксированную в персоязычной хронике начала XVII века Мирʻат-и Сикандари. В ней повествуется о том, как делийский царевич и будущий султан Фирузшах (конец XIV века) на охоте влюбляется в девушку, которая приходится сестрой двум местным главам одной из деревень Гуджарата, женится на ней, после чего потомки от этого брака становятся законными правителями всего Гуджарата ¹⁰¹.

Специфика и трудности перевода и комментирования свода ʻАуфи на русский язык

Поскольку полного печатного издания текста свода ʻАуфи пока не существует, половина его рассказов о Газневидах (39 ¹⁰² из 80) была переведена мной по двум рукописным спискам, один из которых, XIII века, был издан факсимильным способом в 1956 ¹⁰³, а другой хранится в Национальной Библиотеке Франции ¹⁰⁴. Прочтение текста рукописей, особенно парижского списка, представляло большие трудности. Они в первую очередь связаны с тем, что рукописный текст предназначался для высокообразованных интеллектуалов того времени, понимавших даже небрежно написанный текст с первого взгляда, для которых не было необходимости проставлять диакритические точки над всеми буквами в переписываемых словах. Для того чтобы расшифровать написанные такой скорописью «интеллектуальные» тексты, требуется глубокое знание не только персидской палеографии, но и [87] лексикографии классического фарси, чтобы правильно «угадать», какое подчас уже очень старое, забытое слово имел в виду переписчик, развивавший большую скорость переписки, но не потрудившийся проставить точки над многими словами. Особенно трудным для перевода оказался рассказ 34 (799) о Султане Махмуде и умалишенном. В нем в ключевых словах «умалишенного» употреблены два редких глагола (выделены жирным шрифтом) и не везде проставлены диакретические точки: «Ey Mahmūd... az ʻāqilān matasbān va badīvanagān marah!» — «О Махмуд! Не гневайся на мудрецов и не ищи спасения у дураков!».

Кроме того, работа над текстом свода, написанным восемь веков назад на языке фарси домонгольского времени, нелегком для понимания не только иностранцу, но и современному иранцу, — задача чрезвычайно трудоемкая. Даже популярные издания ʻАуфи в Иране не только пестрят комментариями и разъяснениями трудных и совершенно непонятных современному персоязычному читателю слов и выражений, но и снабжены специальными глоссариями к тексту.

Сложность перевода текстов ʻАуфи заключается не только в том, что в них есть слова, давно вышедшие из употребления, но и в том, что некоторые, нередко ключевые, слова или словосочетания употребляются в значении, которое они уже давно утратили. Так, выражение navbat zadan («бить в набат; бить в литавры»), используемое в забытом значении «претендовать на верховную власть; провозглашать новую власть» — ключ к осмыслению рассказа о Махмуде Газневи и его брате (рассказ 1802). Слово ihtyāt (ныне — в значении «осторожность, предусмотрительность») употреблялось в XIII веке в значении «поиск, [судебное] расследование, следствие», а слово gezāf (основное его значение теперь — «глупый, пустой; чрезмерный, бесчисленный») — в значении, близком его первоначальному смыслу: «догадка, предположение, нечто необоснованное» (это значение еще сохранилось в слове gezāf — арабизированной форме слова gezāf). Между тем, далеко не все словари помогают определить истинное значение употребляемых у ʻАуфи слов. Самым полным и полезным пособием в разрешении этих вопросов остается словарь Деххода, включающий в себя 343 466 словарных статей (этот грандиозный словарь имеет энциклопедический характер и, сверх того, содержит словарь персидских пословиц, краткие, но многочисленные биографии исторических лиц и т. д.) ¹⁰⁵.

В процессе анализа сведений ʻАуфи выкристаллизовались два основных теоретических вопроса, имеющих важное, актуальное значение:

1) в чем заключалась особенность государства Газневидов в сравнении с современными им государствами Сельджукидов и Караханидов, которые также управлялись тюрками? [88]

2) каково значение и вклад Газневидов в исторических судьбах индийской цивилизации? Главной особенностью, на мой взгляд, был тот факт, что у власти при Сельджукидах и Караханидах стояли родоплеменные и клановые структуры, выдвигавшие из своей среды правителей и диктовавшие им свою волю. Сельджукидские султаны (будь то Великие Сельджуки или Сельджукиды Малой Азии) и караханидские илекханы были тесно связаны с сородичами, опирались на их поддержку, тесно зависели от них и выражали их интересы. При распаде этих государств они дробились на уделы или региональные династии. Подобная родоплеменная основа, была, по-видимому, сильна и у могильщиков Газневидов — Гуридов, опиравшихся на верхушку горных племен Афганистана. У Газневидов связь с тюркской средой была значительно слабее. У ʻАуфи нигде не упоминаются конкретные тюркские родоплеменные структуры при Газневидах и их роль. При упадке Газневидов их территория сжималась, но не дробилась на части, как это было у вышеуказанных династий. Из этого можно заключить, что Газневиды в новых условиях преодолели замкнутость родоплеменной организации и пытались создать свое государство, опираясь не только на тюрок, но и разнородные и разноконфессиональные элементы при доминировании мусульман в общественной структуре.

Газневиды успешно и последовательно расширяли свои владения на востоке за счет завоевания и исламизации северо-западной Индии. Для староиндийской цивилизации это было трагедией, показателем ее упадка и гибели. В чем же состояли внутренние причины этой трагедии? Очевидно, в том, что староиндийская цивилизация, в отличие от исламской, оказалась более замкнутой, невосприимчивой к усвоению передовых технологий и организации у своих соседей и прогрессу на этой основе и поэтому застойной и слабой перед внешней угрозой. Здесь уместно вспомнить, что особенностью исламской цивилизации, отличающей ее от других восточных цивилизаций, было присутствие в ней элементов античной и византийской культур, проникавших в ходе длительного взаимодействия, начиная от Мухаммада вплоть до завоевания Византии турками (1453) и в более позднее время.

Возникает вопрос, было ли мусульманское завоевание Индии исторически прогрессом или наоборот? На первый взгляд, напрашивается его негативная оценка. Однако следует учитывать, что в XIII веке, т. е. сразу после Газневидов, мир столкнулся с глобальной катастрофой, связанной с монгольским завоеванием. Если бы к этому времени часть Индии не была завоевана мусульманами, которые сумели организовать эффективный отпор новым завоевателям — монголам, весь Индостанский субконтинент стал бы легкой добычей последних и подвергся бы новому невиданному нашествию, более разрушительному и губительному, чем исламская экспансия.

Комментарии

92. Nizamuʻd Din, pp. 60-66

93. Абу-л-Фазл Байхаки. История Масʻуда (1030-1041). Перевод с персидского, введение, комментарий и приложения А. К. Арендса. Издание 2-е, дополненное. М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1969.

94. Тегин — 1) титул, присоединяемый к именам младших членов ханской семьи; 2) принц (Древнетюркский словарь. Л.: Наука, 1969, с. 547).

95. Doerfer G. Türkische und mongolische Elemente im Neupersischen. Band II. Wiesbaden: Franz Steiner, 1965, S. 536.

96. Есть еще город с одноименным названием в Хорасане (под Нишапуром), но, судя по контексту этого рассказа, речь, вероятно, идет об Исфаре в Мавераннахре.

97. Muhammad Nazim, p. 34.

98. Tabakat-i-Nasiri, I, p. 70.

99. В качестве иллюстрации привожу изображение одной из монет британского протектората Катар и Дубай 1966. На монетах всех достоинств — 1, 5, 10, 25 и 50 дирхамов этой серии изображена аравийская газель. Столица ОАЭ — Абу Даби — в переводе с арабского языка означает «Отец газели».

100. Этой профессией на Востоке занимались и занимаются беднейшие слои населения.

101. The Mirat-i-Sikandari: A History of Gujarat from the Inception of the Dynasty of the Sultans of Gujarat to the Conquest of Gujarat by Akbar of Shaikh Sikandar Ibn Muhammad Urf Manjhu Ibn Akbar. Edited with Introduction & Notes by S. C. Misra... Baroda, The Maharaja Sayajirao University of Baroda, 1961, pp. 6-10.

102. Это — рассказы 405, 622, 627, 629, 634, 639, 702, 729, 732, 759, 782, 799, 912, 982, 996, 997, 1016-1017, 1066, 1069, 1070, 1072, 1124, 1172, 1175, 1200, 1230, 1286, 1319, 1325, 1327, 1344, 1418, 1441, 1525, 1819, 2002 и 2073.

103. Тегеран, 1956.

104. Suppl. Pers. 95.

105. Деххода.