ГАНС-МОРИЦ АЙРМАНН

ЗАПИСКИ АЙРМАННА О ПРИБАЛТИКЕ И МОСКОВИИ

1666—1670 гг.

Рукопись Айрманна о его путешествии в Прибалтику и Россию, относящаяся к 1666—1670 гг., до последнего времени оставалась совершенно неизвестной. Вместе с другими бумагами семейства Айрманн она хранилась в Прусской государственной библиотеке в Берлине (Ms. Germ. Fol. 1031), под названием “Айрманновские фамильные бумаги”. Материалы эти впервые обработаны Куртом Шрейнертом и с его вводной статьей в части, относящейся к Прибалтике и России, изданы на немецком языке в трудах Тартуского университета (Acta et Commentationes Universitatis Tartuensis (Dorpatensis), Humaniora, vol. XL, Tartu, 1937. Размер опубликованной части записок — около 3 печатных листов (стр. 17—61). Публикация сопровождена репродукцией одной из страниц рукописи Айрманна).

Ряд бумаг Айрманновского архива позволил издателю выяснить биографические данные об авторе записок и его семье; дополнительные справки в шведских и германских архивах более подробных материалов не дали. Приводим вкратце наиболее нас интересующие сведения об Айрманне.

Автор записок Ганс-Мориц Айрманн (Ayrmann) родился в Нюрнберге в 1641 г. Отец его Георг Айрманн был крупным лейпцигским негоциантом, оказывавшим своим большим состоянием деятельную помощь ряду германских князей; в 1623 г. ему было пожаловано дворянское достоинство. Во время Тридцатилетней войны он примкнул к шведскому королю Густаву-Адольфу и получил ранг генерал-провиантмейстера и ротмистра. В 1639 г. он переехал в Нюрнберг, где был членом Великого совета. Скончался он около 1650 г.

Ганс-Мориц (автор записок) был третьим ребенком от второго брака. Он получил хорошее домашнее воспитание; с 1652 г. посещал школу в Кобурге, в 1657 г. перешел в гимназию; в 1662 г. поступил в университет в Иене, где изучал богословие. В 1664 г. он вступил в полк Фридриха фон Вольфрамсдорфа, чтобы сражаться против турок, но, по-видимому, дело до этого не дошло, и он покинул военную службу в поисках иной карьеры. Он побывал в Австрии, Богемии, Моравии и, вероятно, в 1666 г. устроился, наконец, на шведской государственной службе, чему, очевидно, способствовали прежние заслуги его отца.

В 1666 г. Айрманн морем отправился в Ревель (Таллин), где пробыл около года, затем побывал в Риге и попал в Копенгаген. В [266] октябре 1667 г. он снова отправился морем в Ригу, но сильные бури затянули путешествие на семь недель. Из Риги он сушей перебрался в Нарву, оттуда в июле 1668 г. отплыл на английском судне в Голландию, но уже в конце сентября вернулся на голландском судне в Ревель, откуда в ноябре через Або проехал в Стокгольм. Весной 1669 г. Айрманн побывал в Померании и летом 1669 г. вернулся в Стокгольм.

В августе 1669 г. началось его наиболее продолжительное, интересующее нас путешествие. В составе свиты графа Христиана Горна он проехал в Ригу и оттуда — на сейм в Варшаву к выборам короля. Одним из кандидатов на польский престол был выставлен московский царевич Алексей Алексеевич. По другим сведениям, свои претензии на польскую корону заявил и сам царь Алексей Михайлович. Русские кандидатуры успеха не имели, и, по-видимому, не без поддержки Швеции избранным оказался князь Михаил Вишневецкий. Шведскому правительству надо было дипломатическим путем восстановить добрые отношения с царем Алексеем Михайловичем, разгневанным неудачей, и в Москву с большой поспешностью направлено было посольство во главе с графом Христианом Горном. Айрманн с радостью примкнул к посольству, между тем как его другие товарищи всячески, и даже за деньги, старались отделаться от этого поручения.

Посольство пробыло в Москве около трех месяцев и в феврале 1670 г. отправилось в обратный путь через Новгород и далее санным путем через Финляндию в Стокгольм. Путешествие длилось шесть недель, путники болели лихорадкой и чесоткой; восемь членов посольства, а также посланник граф Горн не выдержали тягот пути и умерли, не доехав до родины. Сам Айрманн долгое время не мог оправиться от последствий тяжелой дороги.

В феврале 1671 г. он вновь отправился морем в Амстердам. Кораблекрушение прервало путешествие; Айрманн спасся, ухватившись за доску. После этого он вернулся на родину в Нюрнберг, где тяжкая болезнь обрекла его на полгода неподвижного образа жизни. Очевидно, за это время и были составлены его записки.

Дальнейшая судьба Айрманна мало освещена. В 1686 г. он женился и поселился в Лейпциге, получил интендантскую должность при саксонской армии и скончался в 1710 г. в г. Торгау.

Сын его Христофор-Фридрих (1704—1744) избрал более спокойную научную карьеру и состоял профессором истории в Гиссене. По-видимому, с его деятельностью и связано то собрание документов, которое в 1885 г. поступило в Берлинскую библиотеку.

Записки Айрманна не являлись связным повествованием, предназначенным для опубликования. Излагая пережитое, он лишь намеревался зафиксировать свои воспоминания, как он пишет, “для себя и для своих дорогих”. Неоднократно он ссылается на ограниченность своей памяти, на отсутствие времени и возможности рассказывать о [267] всем виденном, отмечает ненужность подробного изложения, в виду наличия изданной литературы о посещенных им странах. Действительно, знаменитое описание Олеария, вышедшее в свет впервые в 1647 г., давало настолько богатые сведения, что Айрманну, проведшему в России всего около трех месяцев, трудно было рассчитывать на соперничество с голштинским путешественником. Для этого у Айрманна не хватило бы и умения, по сравнению с большой ученостью Олеария. Хотя он и обучался в университете, но образованность его проявилась почти исключительно в обильном применении латинских терминов и выражений, по существу искажающих текст. Слог Айрманна довольно тяжел — фразы нанизываются в длинные, плохо согласованные периоды, изложение неровное. Проезжаемый путь характеризуется им относительно кратко; более подробно останавливается он на описаниях городов и городской жизни. Интересующие его факты — преимущественно бытового и анекдотического характера. Последовательность повествования довольно случайна: начиная излагать один факт, он нередко переходит к другому, потом снова возвращается к первому и т. д.; так, например, о русских банях, особенно поразивших его воображение, он рассказывает в трех местах; о сельских занятиях населения повествует в разделе, посвященном Москве, московские впечатления вставлены в разных местах и т. д., и т. п. Действительно, его текст представляет ряд довольно бессистемных воспоминаний, изложенных, очевидно, без каких-нибудь предварительных записей, без определенного плана и последующей обработки.

Служебная сторона деятельности Айрманна мало отразилась на его записках- он ничего не говорит ни о цели, ни о результатах шведской миссии 1669 г., совершенно не касается официальных вопросов и не упоминает конкретных лиц, с которыми приходилось иметь дело. Надо полагать, что его положение в составе шведского посольства в Москву было третьестепенным и к деловой стороне он имел мало касательства. О царе Алексее Михайловиче он говорит только в отношении его внешности, очевидно не имев случая участвовать в какой-либо аудиенции. Можно думать, что посольство графа Горна и не было удостоено приема царем; до крайней мере, никаких сведений об этом посольстве ни в “царских выходах”, ни в иных документах нам обнаружить не удалось. Отсутствие каких-либо упоминаний о посольстве Горна в числе других “шведских дел” заставляет предполагать, что посольство существенных последствий не имело. Вообще, отношения России со Швецией, как и внутренние дела русского государства, стоявшего на пороге крестьянской войны под предводительством Степана Разина, оставались вне интересов Айрманна, записки которого заключают преимущественно описания бытового порядка.

Публикация Тартуского университета воспроизводит только тексты, относящиеся к Лифляндии, Курляндии, Польше, Литве и России; первые части довольно кратки. Описывая природу Прибалтики, Айрманн особенно останавливается на рыболовстве. О Риге он пишет немного, [268] неодобрительно отзываясь о чрезмерной внешней “светскости” и любви к нарядам ее обитателей. Более пространное описание посвящает он Ревелю (Таллину), где прожил больше года. Он рассказывает о местных гильдейских установлениях и о своеобразном братстве “черноголовых” — остатке старинной полурыцарской организации, объединявшей неженатых горожан. В обоих случаях отзывается он с возмущением о второстепенном положении ремесленников, которые зачислялись в одну только “малую” гильдию, а в состав “черноголовых” не допускались совершенно. В этом отношении, очевидно, сказалась его природа нюрнбержца, воспитанного на уважении к высоким достижениям ремесленного труда; и в дальнейшем его внимание к предметам декоративного искусства и к внешней красивости может быть объяснено теми же свойствами. Далее он рассказывает о Нарве, преимущественно останавливаясь на описании ее укреплений, и о Дерпте (Тарту), в то время еще не оправившемся от военных действий 1656— 1661 гг. и большого пожара 1667 г.; здесь особенно интересно описание сессии коронного суда, происходившей в Тарту в январе каждого года. Во многих городах отмечает он наличие русского населения. Записи о Курляндии, Польше и Литве имеют лишь характер кратких путевых заметок.

Наиболее детальны и пространны записи Айрманна, относящиеся к России. Как указывалось выше, они охватывают период конца 1669 и первой” четверти 1670 гг. По времени они близки к запискам Коллинса 1659—1667 гг., Стрюйса —1668—1670 гг., Рейтенфельса — 1671— 1673 гг., Кильбургера — 1674 г., ван Кленка — 1675 г., но, конечно, не могут быть сопоставлены по полноте с этими значительными и более проработанными сочинениями, являвшимися либо официальными отчетами, либо предназначенными для печати. Можно отметить, что Айрманн касается ряда вопросов, затронутых также и у Рейтенфельса; возможно, что их сведения были основаны на общих источниках.

Записки Айрманна представляют известный интерес, как непритязательное изложение непосредственных впечатлений иностранца о России XVII в. Автор не стремится дать полного описания страны, а воспроизводит на досуге и для собственного удовольствия то, что больше всего привлекло его внимание, поэтому наиболее интересными остаются те разделы его повествования, которые относятся к его личным впечатлениям. Его описания сельского хозяйства, жизни и обычаев крестьян довольно отрывочны, что вполне оправдывается поспешностью его путешествия, совершавшегося к тому же зимой. Хотя, очевидно, он не мог быть свидетелем полевых работ и писал о них с чужих слов, тем не менее, сообщаемые им сведения о подсечной системе подготовки пахотной земли, о сельских промыслах, о печальных условиях быта подневольного крестьянства пополняют имевшиеся до сих пор сведения.

О тяжком положении закрепощенных крестьян как в Московии, так и в Прибалтийских странах, он пишет в нескольких местах, [269] проявляя несомненное сочувствие к их печальной судьбе. Отмечая некультурность и убогость условий жизни русских крестьян, Айрманн в то же время воздает должное их упорству в труде и их изобретательности в использовании даров природы. Особенно поразило его уменье русских крестьян извлекать из растений и кореньев “самые красивые краски”. Способы замораживания рыбы и сохранения ее в свежем виде в продолжение нескольких месяцев описываются самым детальным образом. Так же подробно останавливается он на способах варки пива и приготовления других напитков; вообще, нельзя не отметить, что темы, связанные с вопросами питания, трактуются им особенно обстоятельно.

С упоением рассказывает он об устройстве русских бань и о связанных с ними обычаях; применение веника заставляет его вспомнить о тех скребках, которыми пользуются его соотечественники для удаления грязи со своего тела,— оказалось, что русские люди в таких энергичных мерах надобности не испытывали.

Москву Айрманн описывает относительно подробно. Надо отдать должное его наблюдательности, благодаря которой он метко установил характерные черты застройки кварталов по внешнему периметру, с оставлением внутренних пространств под дворы. Кремль обрисован им довольно сбивчиво, и, что всего поразительнее, он придает ему фантастический термин “стерлиц”, очевидно, переиначенный из обозначения не то “стрельниц”, не то “стрельцов”. О церквах Айрманн говорит немного, но, как истый нюрнбержец, отмечает качество колоколов и их перезвоны, вспоминая также и о других произведениях литейного производства.

На московском торгу его пленила экзотическая картина полуазиатского базара с красочной роскошью восточных товаров. Любопытно его упоминание о торговцах-китайцах, которые в это время представляли необычайное явление на московском торгу, если вспомнить, что китайское правительство крайне неохотно давало своим подданным разрешение на выезд в другие страны.

Относительно нравственных свойств русских людей оценка Айрманна не отличается от отзывов других его соплеменников, в первую очередь отмечавших дурные и порочные стороны, очевидно, тех категорий людей, с которыми им более всего приходилось иметь дело. Сообщая по этому поводу о превратной судьбе и горестной кончине самозванца Тимошки Анкудинова, Айрманн безжалостно искажает все события, заставляя Тимошку выдавать себя за истинного царя Алексея. Описывая казнь Анкудинова, последовавшую в 1654 г., Айрманн рассказывает об употреблении раскаленного железного трона, на котором якобы изжарили злополучного самозванца и который будто бы демонстрировался в вышеупомянутом “стерлице”. В действительности же Анкудинов выдавал себя за царевича Ивана, внука царя Василия Шуйского; кончил он свою жизнь, будучи четвертован, а не на раскаленном троне. [270]

Искажает Айрманн и имя одного из участников поимки Анкудинова — любекского купца Иогана фон Горн, называя его фон-Гурен и приписывая пожалование ему от царя звания князя, а не гостя, как то было в действительности. Здесь любопытен факт, насколько исказились за 15 лет сведения о довольно крупном политическом событии (ДАИ, т. III, стр. 261 сл., т. IV, стр. 212 сл.; Г. Форстен. Сношения Швеции и России во второй половине XVII в., Журн. мин. нар. просв 1898, февраль, стр. 224, 228, Состояние России в 1650—1655 гг. по донесениям Родеса, Чт. ОИДР, 1915, кн. II, стр. 71—76, 78 и др.).

Из других русских городов Айрманн упоминает лишь о Новгороде и Пскове и о Печерском монастыре. Но эти описания почти исключительно касаются внушительных оборонительных сооружений этих мест и настолько сжаты, что ничего нового не дают.

Айрманн слишком недолго побыл в России, чтобы дать серьезное описание жизни ее обитателей. Ряд его сообщений основан на дошедших до него слухах и на рассказах третьих лиц. Поэтому далеко не все даваемые им сведения могут послужить для дальнейших обобщений. Отметим, например, его настойчивые указания на исключительное распространение подсечной системы сельского хозяйства, на отсутствие умения унавоживать пашню, тогда как исторические материалы XVI и XVII вв. с полной достоверностью говорят о повсеместном преобладании трехполья, о широком распространении удобрения земли навозом и т. п. (Н. Рожков. Сельское хозяйство Московской Руси, М., 1899, стр. 110 и др.; Ю. Готье. Замосковный край в XVII в., М., 1937, стр. 298 и др.). По характерным чертам описываемых Айрманном сельских районов можно считать, что его сообщения относятся преимущественно к северо-западным областям страны, к обильным водой местностям Полесья, Озерного края и Карелии, по которым пролегал маршрут его путешествия. На некоторую поспешность обобщений, свойственную иностранцам, писавшим о России, указал Ю. В. Готье в отношении записок Коллинса по схожим вопросам. Не менее критической оценке подлежат и записи Айрманна.

При переводе текста на русский язык мы старались соблюсти речевые особенности слога Айрманна; местами, однако, приходилось изменять структуру предложений, затруднявшую их понимание. Латинские слова мы не выделяли, в отдельных случаях заменяя их подходящими выражениями, принятыми в русском языке: отдельные, необходимые для понимания вставки заключены в прямые скобки.