№ 149

Из воспоминаний штурмана А. Хлебникова о пленении японцами на Кунашире части экипажа шлюпа «Диана»

Март-август 1811 г. ¹

С 1810 на 11 год, зимуя на Камчатке в Петропавловской гавани, 30 марта получено было капитаном [Головниным] повеление от управляющаго Морским министерством г-на адмирала Ивана Ивановича маркиза де Траверсе ² в следовании со шлюпом к S-м Курильским островам, начать опись оным с того места, где оная окончена капитаном Крузенштерном; потом описать N-ю сторону Матмая, а соверша сие, итти и описывать гряду Шантарских островов и определить точное географическое положение Татарского берега от Охотска до устья реки Амура. Поручение сие хотя было трудное, но весьма лестное, которым повелевалось точным описанием те места в сих морях, которыя при всех стараниях от великих мореплавателей Кука, Лаперуза, Бротона и Крузенштерна, по причине беспрерывных туманов, течения моря и других причин оставались неописанными. Шлюп с поспешностью приготовили к походу, но как Петропавловская гавань покрыта была еще льдом, то для скорейшего вывода онаго на рейд лед был распилен.

4 мая оставили мы Авачинскую губу и вышли в море. 14-го числа увидели остров Райкок и пик Сарычева, на коем кончена опись г-на Крузенштерна. Жестокие ветры, безпрестанные туманы и сильное неправильное течение моря препятствовали нам вскорости описать острова и определить географическое их положение, так что до 11 июля еще не кончили осматривание и описание оных, отчего зделался у нас недостаток в провизии, дровах и воде, а потому настояла необходимая нужда искать сообщения с японцами или мохнатыми их поддаными, чтоб купив от них помянутых потребностей, продолжать свою опись, не теряя летнего времени.

11 июля, быв по предварительном сношении при острове Кунашир, кунаширским начальником шрабиячою ³ (чин майора) Наказизаймоном приглашены съехать на берег в городе того же имени для личного свидания, куда и отправились на шлюбке в 8 час. утра: командующий шлюпа капитан-лейтенант и ковалер Василий Михайлович Головнин, мичман Федор Мур, я, в гребцах матрозы Дмитрий Симаков, Григорей Васильев, Спиридон Макаров и Михайла Шкасов, да для переводу руской подданной курилец Алексей Чекин, взятый нами за месяц прежде сего с острова Итурупа.

Сойдя на берег со шлюбки и идучи в город, мы нимало не подозревали коварства [221] от японцев, которым ни малейшей обиды не нанесли. Вошедши в город, введены были в полатку, где был сам города начальник и другие по нем чиновники. По зделании взаимных учтивостей приглашены были сесть, а позади нас и матрозы наши посажены были. Подчивали нас чаем и сагою, делали вопросы о причине нашего прибытия к их берегам, из какой нации мы пришли, как имя царствующаго императора нашего. Мы удовлетворили их вопросы, что к их берегам заставила нас приблизиться нужда в провизии, дровах и воде, и что как скоро получим от них оныя за деньги, то в тот же день и оставим их берега, что к делам в Кантоне, и далее для возвращения в свое отечество, из котораго мы пришли в Камчатку за два года пред сим. А чтобы дать им лучше выразуметь путь наш как из Петербурга, так и обратно в оной, разложили пред ними привезенною со шлюпа на таковой случай Лаперузову всемирную карту. Показали им пути наши, а после капитан как сию карту, так и другие, привезенные с собою вещи, подарил начальнику острова, который оныя принял. После сего японский начальник у нас спросил о числе людей на шлюпе под предлогом, что им нужно знать, сколько дать нам провизии, и спросил также сколько капитан их требует.

По зделании на все сие удовлетворительных ответов, сказал начальник, что он сам собою провизии дать не смеет, а написать о том к Матмайскому обучью, от котораго должно ему ждать повеления, как поступать в таком случае – продать или подарить нам провизию, но что до сего времени судно ваше не должно уходить с рейда, а для справности сего должен один из троих вас остаться на берегу. Капитан спросил, сколько времени ждать должны для таковой переписки. «15 дней», – отвечал начальник. Тогда капитан сказал, что об этом должно ему посоветоваться со вторым капитаном, оставшемся на судне и другими офицерами. При сем мы встали и хотели с ним разпрощаться. Он приметил, что мы возимели подозрение на их поступки, перестал уже скрывать коварство свое, сказал, что послу вашему в Нангасаки сказано, чтобы русские суда не ходили в Японию, зачем же вы пришли, и что ежели один из вас уйдет теперь с берегу, то ему надобно будет разпороть себе брюхо, и дал приказание окружить нас солдатами своими, которые и обнажили сабли. Тогда увидели мы погибель свою, что коварством заманены, бросились сквозь толпу сих солдат и проскочили в вороты и даже добежали до своей шлюбки, но к несчастию она при отливе морском обмелела и была на берегу, которую мы стащить не смогли.

Сначала выскочил из палатки капитан, потом я, а за нами матрозы. Г-н же Мур с Алексеем ⁴ схвачены были на дворе. В меня и в некоторых матрозов стреляли из ружей, но с намерением ли или по удаче никого не ранили. У шлюбки, окружив нас с обнаженными саблями, схватили и, завязав веревками руки назад, повели в город. Пройдя вороты, перевязали крепче веревки и прибавили новых, а пройдя несколько улиц, ввели меня в какой-то пустой дом, похожий на тюрьму или на казарму... Никак мы не могли понять, за что так вероломно поступили с нами японцы, но после объяснилось, что сего они никогда не зделали бы, если бы не подали к тому им обиды и неудовольствия от состоящих в службе Американской компании Хвостова и Давыдова грабежи около их берегов ... ⁵ за 5 или 6 лет пред нашим прибытием ⁶.

Слышали мы об этом произшествии слегка в Камчатке, но компанейские правители так искусно прикрывали сие произшествие, что никогда мы точно всех их поступков не знали, а потому полагали, что японцы дерзость двух смельчаков не почтут народным нарушением спокойствия, зная еще и то, что правительство наше было недовольно самовольными поступками оных, употребляющих во зло права, дарованные компании в сих морях. Но в их земле, которая не имеет ни с кем кроме корыстолюбивых голландцев сношений, сии поступки сочтены войною от России за неприятие посла г-на Резанова в Нангасаки, к чему их так думать понуждала ни одна догадка, но, к несчастию, поступки Хвостова имели вид такой по всему, как бы он действовал по повелению начальства, а не сам собою. [222]

К вечеру привели нас к западному кунаширскому берегу, где в одном монашеском селении просидели до половины ночи в страшном мучении от великой боли в руках и от впившихся в тело веревках... в полночь с фонарями перетащили нас в носилках на две байдары и посадили раздельно на оныя. Между каждым из нас лег солдат вооруженной, кроме тех, которые сидели посменно на карауле... В сию ночь перевезли нас чрез пролив к острову Матмаю, вдоль коего к югу везли нас двое суток, где некоторые из сторожей знаками и чрез Алексея дали нам знать, что повезут нас в город Матсмай и там будут судить. Потом с морскаго берега перетащили байдары с нами со всеми солдатами по сухому пути с версту или более и спустили на озера, которыми мы ехали сутки до города Аткиса, откуда повели нас пеших вдоль морского берега с великим конвоем провожатых...

В 24-й день привели нас ночевать в город Онна, лежащий в долине пред Агодадеем, на несколько только часов ходу от онаго... Пришедши на вид Агодадея, получено из города повеление от начальника руки наши развязать... привели к такому зданию, которое во всяком человеке родит печаль и негодование, то наши отрадные мысли вдруг переменились в ужасные и отчаянные. Это была японская тюрьма, стоящая поодаль от всего жилья, ветошний забор коей был утыкан сверху острыми железными шпицами и крючьями. Перед воротами стояла гаубтвахта, а на площади пред нею стоял фрунт солдат. Разделили нас на две половины: капитана и г-на Мура каждаго с одним матрозом посадили в отгороженных тюрьмах на одной стороне, а меня с прочими отвели на другую половину и заперли в темных и вонючих клетках...

А. Хлебников.

РО РНБ, ф. 1000, оп. 2, д. 1487, л. 1-6. Автограф.

Комментарии

1. Датируется по времени события.

2. См. док. № 135, 141.

3. Так в документе, правильно – «шрабэтё».

4. А. Чекин.

5. Два слова неразборчивы.

6. См. док. № 101, 106.