апрель
15

Наконец прошла бездейственная почти зима в Камчатке, 15-го судно было готово к выходу в море, но лед покрывал большую половину Авачинской губы, почему Святую неделю мы остались на берегу. Люди могли отдыхать и качаться на качелях...

28

Лед тронулся из устья гавани, «Юнона» сделалась на чистой воде и вышла за кошку, я же, обколов лед около канату, поднял якорь и остался на двух швартовых. С гор видели множество льда в море.

май
1

Бичевою вышел из гавани и стал лавировать в сей узкости, однако на четверть часа приткнулся к мели, а потом остановился на якоре. Ночью пошел снег.

2

Снегу выпало около ¼ аршина. Поутру снялись с якоря и при тихих переменных ветерках, а иногда сильных шквалами пошли из губы. Я был довольно далеко впереди, скоро за каменьями Трех братьев взошел в лед, который однако казался мне в таком положении, что я мог бы пройтить, одно только льдина дала нам изрядный толчок. «Юнона» однако при крутом ветре не могла вытти из устья губы, легла на якорь в самой узкости и выпалила пушку, для чего я возвратился и недалеко от оной остановился на якорь.

3

Вечером с прибылою водою нанесло в губу много льду и показалось сделало выход невозможным, но задувший в 9 часу вечера же ветерок от NW послал нам к тому надежду.

4

На разсвете снялись с якоря при тихом благополучном ветерке и пошли в море. Скоро вступили в большое ледяное поле, но при [173] способном ветерке могли выбирать проходы между льдин. Таковые льды попадались до самого вечера, однако конечно они суть ничто в сравнении с северными ледяными горами. Ветр с 11-го часу утра начал дуть от ZW и ZtW, после отходил к WZW, и мы лежали в байдевинде правым галсом. Время было чрезвычайно сыро и холодно, особливо по ночам. Вечером мы прошли расстояние от трех до четырех миль, на коем видели множество мертвой мелкой трески.

5

Шли в байдевинде с правым галсом, погода была пасмурная и весьма холодная. К вечеру камчатский берег совершенно закрылся в облаках.

6

С утра штиль, а со 2-го часу пополудни ветер от ZО с мокрым снегом.

7

Ветр отходил к NО, в 3-м часу утра снег перестал, а потом сделался густой туман с мокротою. Ныне чирок, конечно отнесенный от берега вчерашним ветром, несколько раз садился на наше судно, но наконец отстал.

8

При свежем ветре от О шли к ZW, туман был чрезвычайно густ, однако в полдень плохая обсервация показала широту места 48°05', долготу считали 154°58'.

9

В полдень обсервованная широта 46°45', которая была 21' южнее счислимой, да и во все время течение приближало нас к югу. В 4-м часу пополудни увидели южный мыс 14-го острова или Кетой по депо карте и впустились в пролив при NO ветре. «Юнона» конечно думала, что не обойдет каменьев Четырех братьев, ибо провела бейдевинд левым галсом, которым и лежала всю ночь. Ветр был очень свеж и волнение пребезпокойное конечно от спора ветра и течения. Время стояло чрезвычайно холодно и на острову много еще снегу.

10

Ветр зашел к ОNО и находили шквалы с густым туманом и мокрым снегом, а поутру мы не видали более «Юноны». В 9-м часу утра горизонт столько очистился, что мы могли видеть на разстояние 4-х и 5-ти миль, и как на таковом под ветром не было оной, то я заключил, что ночью еще она поворотила, почему в половине 7-го часу и я лег к NW. В 10-м часу увидели «Юнону», идущую к нам контргалсом, и когда сблизились, то легли к NNW, стараясь как можно ближе держаться мыса Роллен, который в полдень был у нас ZО 80 в разстоянии антретном 4-х миль итальянских. Пройдя под ветр острова Кетой, очутились в совершенном штиле, но потом находили с разных сторон сильные шквалы, во время коих мы старались держаться к NNW. В 7-м часу пополудни казалось, что видели один из островов, названных Четырью братьями, но весьма неясно.

11

Прошед как думали помянутые островки, легли к югу при О ветре с туманом и во 8-м часу вечера увидели весьма блиско перед собою остров, названный голландцами Землею Компании. Я подходил к берегу не далее как на ¾ мили, но не нашед глубины, поворотил прочь и известил о том «Юнону» (после уверил их, что сей остров был Уруп, как показывала карта г-на Сарычева).

12

В 3-м часу пополуночи поворотили к земле, дабы сыскать гавань, о коей упоминается в инструкции, но Шароглазов и Вардугин (промышленные, данные на каждое судно его превосходительством служить лоцманами в сих местах) совсем не узнавали берега и сказали, что на 16-м острову ³ нет никакой гавани, а только озерко, в кое входит прибылая вода чрез выпадающую из онаго речку. Южнее мыса Кастрикум видели небольшую открытую губу, для описи коей послали байдарку, но поистине оная не стоила и сего даже труда, ни потеряннаго на то времяни. Я взошел на нее с судном, но во 100 саженях от берега [174] лотом с 80-ю саженями не достал дна. Когда возвратилась байдарка, мы спустились вдоль берега, имеющего направление на ZW 48° и шли в 2½ и 3 милях от него. В 7-м часу пополудни сделался штиль и течение отклонило нас от сего острова, перед захождением же солнца видели вновь открывающую землю, но как ночью сделалась пасмурность, то поутру не видали никакой и пошли, чтобы приближиться к 18-му острову или Урупу, который по карте капитана Сарычева долженствовал быть... и назывался японцами и природными жителями Итурупом. В 7-м часу пополудни «Юнона» сделала сигнал, что видит берег на ZWtW, однако после сего шли к WZW до 9 час. и, не видя никакого, легли на дрейф.

14

В 5 час. утра снялись с дрефа, а в 9-м увидели в пасмурности берег, который приняли за Сиучей островок, но после узнали, что оный был гора на Итурупе. В полдень широта 45°48', а прежде видимый берег был от нас на ZO. Пополудни ветр от OZO, а потом от ONO начал крепчать и из-за берегу находили сильные шквалы. Увидя неизменность земли, поворотили на ночь прочь и с 11-го часу «Юноны» более не видали.

15

Днем дул крепкой ветр от ONO, который при сильном течении около сих берегов произвел нерегулярное пребезпокойное волнение, от коего нередко вся палуба покрываема была водою. В 8 час. утра приближась не более как на одну милю к низменному берегу Итурупа, поворотили. К вечеру ветр стал стихать и в 7 час. легли опять к берегу.

16

С утра день казался долженствующим быть лучше, солнце проглянуло, но туман совершенно закрывал берег, однако скоро начали открываться в разных местах горы и, наконец, большая чатсь Итурупа. В 12-м часу увидели «Юнону» весьма далеко к ZZW и я не мог понять, каким образом ее увалило столько к W. В полдень обсервованная широта 45°06', мыс Итурупа (гора Атуша-нобури) стоял от нас в сие время на ZО 33° в разстоянии 5-ти или 6-ти миль итальянских, на ZtW же видели камень столбом. Скоро после сего ветр стих, а штили и маловетрия продолжались во весь день и большую часть следующего, течение толкало нас как хотело.

17

В 5-м часу пополудни задул ветерок от OZO и мы легли к Z, оставляя влеве Атуша-нобури, кою по сие время мыс Урупа, как то назначено на карте, изданной от депо принимали еще за ZW-ый. На «Юноне» уверяли меня, что за сим мысом пролива, не губа, на и в самом деле казалось будто все мысы соединены низменностию. «Юнона» стала лавировать в оную, а я пошел для осмотру другой небольшой губы, показывающейся к югу, но сия совершенно открыта, изключая двух высоких каменьев (один из коих видели вчерась на ZtW) и каменной мели, находящейся поверх воды между помянутым камнем-столбом и мысом, против онаго лежащим. Байдарка, посыпанная для промеру, нашла у самого берегу 20 сажень глубины, в прочем 50-ю саженями нигде не могли достать дна. Отсюда и лавировался всю ночь для соединения с «Юноною», находящеюся далеко уже в губе.

18

С «Юноны» также посылали байдарку, которая приставая к берегу нашла начатую японскую кумирню, много заготовленного еловаго лесу и следы трех человек, прошедших босиком. Штурман, бывший в байдарке, видел растущий крупный еловый лес и березовый, что одно показывало уже сей остров, долженствующий быть Итурупом, ибо известно, что на Урупе нет елового лесу, что и Вардугин с Шароглазовым утверждали. Я все еще полагал в сем месте быть проливу, ибо мыс, находящийся от нас к северу, лежит по моей обсервации в широте 45°01', что довольно сходствует с положением Croonberg, да и течение, приходящее по временам с волнением и всплесками или сулоем, как просто говорят, служило еще вторичным уверением, что долженствует тут быть пролив, а не губа, в коей подобнаго течения кажется быть не может. Туман же, [175] закрывавший берег, не допущал нам обознать точно положение онаго. Штурман взял на берегу исписанное полотенце, по коему узнали от находящихся у нас японцев, что в сем месте четвертый уже год живет 7 человек их соотечественников, а начатое строение кумирни и заготовленный лес доказывают кажется, что они намерены и далее прожить. Все сие заставило нас лавироваться к тому месту, ибо штурман за темнотою не видел никакого жилья близко и не отважился отойти подалее на берег разведать о том. Ныне мы уже услышали от наших людей, что, когда еще Звездочетов со всеми промышленными жил вместе на Урупе, то носился слух, что японской чиновник приезжал нарочно на тот остров сказать курильцам, что они выживали руских с Урупа, принадлежащего Японской империи, или иначе они их за то накажут. По сему могли мы думать, что Звездочетов увезен или убит японцами, но для вернейшего сведения необходимо нужно было отыскать курильцов.

Ветр продолжал дуть от OZO или прямо из губы, однако в 9 час. вечера я подошел близко к месту, где полагал быть японскому заведению и увидев огонь, лег на якорь на глубине 9½ сажень, грунт песок, в разстоянии 1¾ мили ⁴. «Юнона» осталась далеко под ветром и для извещения оной я сжег несколько фельшвееров, спустил гнилую ракету и держал фонари, а пушки не палил, не хоча перепугать японцов.

19

Поутру туман несколько прочистился и я убедился, что нахожусь в губе. В 7 час. утра снялся с якоря и в 2 галса (ветр дул от OZO) подошел столь близко к селению, что с судна могли видеть все там происходящее, и тут лег на якорь на глубине 5½ сажень, грунт мелкой песок. В 9-м часу съехал на берег, где встретили меня два японца, упав по своему обыкновению ниц, и просили потом взойтить в их дом. Тут потчивали меня сорочинским пшеном, вареным борщом, прекрасною копченою рыбою, бобами, заморенными вместе с пшеном, солодом и солью (сие кушанье весьма солоно, но японцы уверяют, что оно хорошо, когда сварено с свежею рыбою), а потом курительным табаком. Таковой прием (хотя всякой может догадаться, что страх был главная причина оному) признаюсь отклонил меня от всякого неприязненнаго поступка.

Заведение сие было для соления рыбы, работы отправлялись курильцами, а малое число японцев надсматривали только над ними. Два магазейца, сделанные из травы и жердей, были набиты солью, соленою и сушеною рыбою и жиром рыбьим в бочонках или закупоренных кадках, да еще два деревянные были заперты и я не хотел смотреть, что там есть. Около селения находилось до 15-ти курильских юрт, но людей было очень мало и кажется оные работали где-либо в другом месте. Возле селения протекает порядочная речка, чрез кою сделан хороший мост. Вокруг жилья лежало много заготовленнаго лесу и досок весьма чисто обделанных, но не думаю однако, что все сие сработано четырьмя только тут находящимися японцами. Дом их весьма прост, но чистота чрезвычайна, место стекол занимала бумага, надпитанная кажется маслом, пол услан весьма чистыми рогожами, а в средине находилась кухня.

Небольшое число курильцов обриты были по-японски и когда я сказал им, что этот обычай не хорош, но курильцы говорили весьма худ, но японцы их к тому принуждают. «Остров Итуруп, – сказал я, – принадлежит не Японии, а природным только жителям и японцов отсюда выгонять, а естли россияне и будут здесь жить, то не станут ничего от вас требовать, так как японцы теперь делают». В доказательство я роздал им подарки. Японцы сказали, что недалеко отсюда на Итурупе же есть другое их селение и там находятся теперь два судна. Для сего я [176] решился не трогать их до приходу «Юноны», опасаясь, что они дадут знать о том на свои суда (к тому селению лежала порядочная дорога и по ней доходят в один день), кои могут уйтить. Я спрашивал и японцов, и курильцов о Звездочетове, и сколько понял, что его нет уже на Урупе. Я бы мог узнать о сем точно чрез японцов, у нас находящихся, но конечно не время было дать знать о том живущим на берегу.

Пополудни я ездил к тому месту, где приставала юнонская байдарка, что будет около 3-х миль севернее селения, нашел там довольно заготовленного лесу, кажется для большой лодки или судна, но ничего похожаго на кумирню и никакого даже домика. Лес был еловый, весьма мягкий и дряблый. Берег в сей части губы и противу селения к морю кончается яром чернаго песка, обмываемым прибылою водою. Видно, что при западных ветрах бурун у сего берега должен быть чрезвычайно велик и якорная стоянка опасна. Здесь нашли мы черемши, которая будучи старее не столько горька, и растение сие повсюду было во множестве.

В 4-м часу я возвратился на судно и «Юнона» была уже на якоре в 4-х или 5-ти милях от нас. В 7-м часу приехала с оной байдарка с известием, что все гребные юнонские суда отправились на находящееся неподалеку от их судна селения, но кажется, что там нет японцов, естли верить живущим близ нас. Я тот же час отправил байдарку обратно с известием о своих новостях.

Поутру приехал Хвостов с барказом и мы решились, изтребив здесь селение, итти тот же час в Ойду (гавань, где стоят их суда), почему, позавтракав, отправились на берег. Японцы, увидев много людей, перепугались и собрались бежать, однако их схватили. В сем месте, как я сказал, было много соленой рыбы и соли, но пшена весьма мало и отдали большую часть онаго курильцам, а факторию сожгли. Бедные японцы крайне перепугались и спрашивали, не будут ли их резать, но по приезде на судно совершенно успокоились, увидя своих соотечественников, кои уверили их, что им нечего опасаться. Я потчивал их чаем и всем, что имел, а чрез полчаса они стали совершенно спокойны. Один из них остался у меня, а четверо увезены на «Юнону», дабы каждое судно могло сыскать Ойду, находящуюся столь недалеко, что главный прикащик в их заведениях видел из оной наши суда, вечером пришел оттуда в один день и неожиданно попался нам в руки. Мы уверили их и прежде у нас находящихся, что взяв два японских судна высадили их на Кунашири или в другом месте, только бы они не обманывали. Купец, имеющий более других торговлю или заведения для оной на Итурупе из города Намбу (у голландцов Набо), недавно пришел на одном из двух судов и теперь находится в заведении, сделанном в губе Шана, что севернее Ойдо. На спрос о Звездочетове японцы согласно сказали, что он умер, а оставшиеся 10 человек по слухам курильцов выехали с Урупа прошлаго году, только мудрено, что они прошлой зимы не были в Камчатке.

21

Поутру при О-м ветре с туманом и дождем, я снялся с якоря и, подошед к «Юноне» лег на оный, на глубине 21-ой сажени грунт песок. Видя, что «Юнона» стоит на двух якорях и имеет нижние реи спущенные, заключил, что она не станет сниматься и поехал спросить, что Хвостов намерен делать. Чрез полчаса ветр от ONO сделался столь крепок и с жестокими шквалами, что не было возможности возвратиться на тендер. Я видел, что на оном спустили оба рея и стеньгу на низ и положили другой якорь, но между тем ветр все крепчал и оба судна дрейфовало попеременно. Наконец казалось, что они укрепились на якорях, но во 2-м часу пополудни увидели, что тендер сильно дрейфовало и чрез час потом оный скрылся из виду. Можно посудить, сколько я был недоволен, заехав на «Юнону», и что я тогда чувствовал, но помочь сему было уже нечем. [177]

В 4-м часу однако ветр начал стихать, туман несколько прочистился и тогда увидели тендер под парусами. Ночью жгли два фальшвеера и палили пушку. С онаго на все отвечали. В 5-м часу, когда дул уже легонький ветерок от WtW услышали пушечный выстрел, а в 8-м часу тендер подошел весьма близко и я приехал на оный. Вечером у него лопнул кабельтов от маленького якоря, а хотя тогда положили еще даглист, но оба якоря не могли задержать и судно было стащено на большую глубину. В то время оно, подняв оба якоря, вступило под паруса. Ветр тогда был весьма крепкой, но скоро заштилело и течением понесло тендер на каменную мель, находящуюся между южнаго мыса губы и высокаго камня Муйкис, недалеко от него находящегося. Однако с помощию весел и легких маловетриев отошли. Люди не спали целую ночь, а от сильнаго дождя, бывшаго во все почти время, и весьма тяжкой работы, три человека сделались больны, а один в том числе весьма опасно, простудною горячкою. Двое были в венерической, двое с порубленными руками и здоровых оставалось только 8 человек. Сего числа было бы довольно для управления, но при столь сырых погодах и больших работах, кои неминуемы, когда находишься близ берегов, около которых течения и туманы столь жестоки, притом на маленьком суденышке, где невозможно избегнуть сырости, ни просушить в мокрое время вымоченнаго платья, я опасался, что число больных еще увеличится.

Японцы губу сию называют Найбо, южный мыс и камень, возле него лежащий, Муйкис. В ней было два заведения, но оба созжены. Гора на северном мысу сей губы имянуетца Атуша-нобури или Голая гора, а другая, восточнее сей, Штокату-карос. Все сии имяна суть курильские. Широта моего якорнаго места, есть 44°58', ту же можно полагать и для речки, при коей стояла японская фактория, ибо оная находилась на ZO с небольшим в ¾ мили итальянской.

Недалеко к северу от губы Найбо находится другая – Ойдо, где есть японское заведение и гавань, только вход в оную усеян подводными каменьями. Далее к северу в открытой губе, имянуемой Шана, как я сказал выше, находится еще большая японская фактория, а восточнее оной высокая гора Цурупунубури. В сем заключаются познания японцов об Итурупе.

В южной части Кунашири есть изрядная гавань, по словам японцов, и большое селение. На сем острову они начинают окоренятся во множестве и завели уже лошадей.

Когда «Юнона» снялась с якоря, тогда мы легли на NW при самом тихом маловетрии меж Z и N. Туман был столь густ, что мы слышали все, что ни говорили на «Юноне», а не видали оной. Однако скоро стало прочищаться и задул свежей верховой ветерок от О-та, поверхность же губы в то время гладка была, как стекло. Когда стали выходить из губы, ветр поворотил к Z-ду, часто однако переменялся и ис пади меж гор Атуша-нобури и Штокату-карос находили прежестокие шквалы вихрем, продолжающимся иногда несколь секунд, только и от коих весьма нетрудно было потерять паруса. Ветр, столь же не постоянный, продолжался до 7 часу вечера, когда увидели на OtN японское судно в довольном однако разстоянии. Приметно, что находящиеся на оном люди были в большом замешательстве, ибо то поднимали парус свой, то опускали оный, но в то время бывший почти штиль вывел их лучше из опасности, ночная темнота совершенно закрыла, а нашедший в 9-м часу с носу шквал принудил отклониться от берега, от коего мы весьма недалеко находились. Великая же зыбь с всплесками помешала бы нам разсмотреть и подводныя каменья. После шквалу ветр зделался довольно крепок. [178]

23

Ночь лавировали короткими галсами, на разсвете ветр стих, но судна более не видали и думали, что оно взошло в Ойдо или прошло под берегом. От взятых японцев узнали, что сем судне находился Цугуемон с тремя своими товарищами. Цугуемон был штурман судна, кое бурею отнесло весьма далеко от берегов Японии, таскало по морю около шести месяцев, в продолжении которых большая часть людей перемерли. Наконец, выбросило его на курильской остров Парамушир. Оттуда японцы привезены были курильцами в Камчатку, где прожили зиму 1804 года, будучи весьма довольны сделанным им приемом и пособиями, но весною в 1805 году они убежали от Петропавловской гавани на своей лодке. Прошедшую зиму они провели на одном из Курильских островов, и только нынешнею весною прибыли на Итуруп, где объявили начальнику селения, что судно разбилось на о. ... ⁵ (какого имяни не имеет ни один из Курильских островов), но ни слова не сказали, что видели даже русских. Начальник Итурупа отправился с Цугуемоном и тремя его товарищами на том же судне на о. Матмай.

Почти с самого отправления из Камчатки погода столь была дурна и мы видели столько свежих ветров, что я никак не ожидал иметь такое беспокойное плавание в лучшее время года. Но природа здесь конечно совершенная мачеха: туманы около Курильских островов столь густы и постоянны бывают в самое летнее время, что едва ли уступят туманам Белого моря или Гудзонова залива, но и в сем море плавание при жестоких течениях тем затруднительнее, что лот не есть никогда, или весьма редко, показатель близости берега, от коего часто в 30-ти саженях не достать дна. В доказательство сего можно привести слова Лаперуза и путешествие голландцов на корабле «Кастрикум».

Ветр продолжал от О и OZO свежий с шквалами, а иногда с проливным дождем, но пополудни сделался штиль и солнце выяснило. После сего были попеременно штили и маловетрия.

24

При переменных маловетриях лежали в губу Шана ⁶ за Юноною, на коей главный прикащик заведения в Ойдо знал хорошо положение места. В 12-м часу утра, подошед к «Юноне», узнали, что при реке Андимой с судов находится большое японское селение, которое скоро и разсмотрели. В первом часу пополудни отправился к оному лейтенант Хвостов с барказом, ялом и байдаркою, а мы шли туда же при помощи тихаго ветерка. Сделался штиль и я отправился на своем яле, но не доехав версты 4 принужден был воротиться за сделавшимся свежим противным ветром. Подняв ял, начал лавироваться под всеми парусами, кои можно только было нести. Скоро после сего стали быть слышимы пушечные выстрелы, но за строением не могли разсмотреть людей. В 7-м часу вечера увидели отваливающия от берега наши гребныя суда, кои и пристали ко мне, ибо «Юнона» не в силах была нести много парусов, а потому упала далеко под ветр. В 8 час. я лег на якорь на глубине 6-ти сажень на каменной банке, не далее 300 саженей от мыса, за коим находилось селение.

Когда Хвостов со своими людьми хотел пристать к берегу, то японцы начали стрелять по них, только их отогнали ружьями и фальконетами с барказу, а потом вышли на берег с пушкою. Японцы стреляли из-за строения, однако никого не ранили, наши же – из занятого магазейна. Растреляв порох, воротились, будучи преследованы японцами, а между тем на одной стороне реки зажгли жилье кое занимали. Вечером японцы стреляли с высоты мыса по моему судну из пушки и ружей, а несколько пуль, падавших весьма близко к куче, заставили нас думать, что у них есть и картечи. Сначала я отвечал им двумя ядрами, [179] но после оставил их храбровать. Японцы сами кажется поджигали остающееся строение на левой стороне реки, откуда по них стреляли, и конечно решились защищаться в оставшемся.

25

Поутру видели японцов, перетаскивающих разныя вещи от созженой половины строения в другую, а скоро потом отправились на четырех гребных судах и двух байдарках, всего в 36-ти человеках, с тремя пушками, кои с чрезвычайным трудом втащили на увал, находящийся по левую сторону селения, сажень около 30-ти высотою и почти с утес. Но зато с онаго мы могли стрелять прямо в укрепление японцов, находящееся под горою. У устья же реки должно было выходить на берег под пушками японцев, почему легко можно было потерять своих людей. Когда все пушки были подняты на гору, то пошли по дороге к селению, мимо двух 4-угольных мест, обнесенных выкрашенными полотнами, в одном из них стояла банжосская палатка с ширмами. Берег к селению и южная сторона, обращенная к оному, были также прикрыты развешенными на древках полотнами, белыми и синими, сшитыми по одному вместе. За ними нашли два орудия незнакомаго роду, из коих вчерась стреляли по моему судну. Так как они взяты, то я не буду описывать их, а скажу только, что ядра оных весом около фунта, свинцовые, а в середине глина. Приметно было, что японцы недавно отсюда ушли, а конечно тогда, как увидели, что мы пристаем к берегу не в том месте, где они ожидали. После сих орудий остался бочонок недопитой саки (японский напиток), кою конечно, они для храбрости тянули. Мы увидели, что одно ядро, выстреленное вчерась ночью с моего судна, взрыло землю подле самих почти орудий. Между тем в селении все уже было пусто, ибо конечно японцы, увидя нас, занявших гору, не решились более дожидаться. Разположив пушки на возвышениях, мы спустились вниз. Японцы бежали в таких торопях, что оставили много заряженных ружей, копей и другие орудия. Одна большая медная пушка была поставлена на неподвижном станке, а другую нашли без станка и весьма необыкновенной фигуры. Видели довольно пороху, но большая часть онаго походила более на мякость, однако выстрел из большой пушки, оставленной заряженной, был очень громок. Пальник сей пушке с фитилем конечно не короче четырех аршин. Гауб-вахта досталась нам с ружьями, луками и стрелами, всеми оружиями и значками, кои были еще в другом месте, обнесенном валом, где находилась другая гауб-вахта и дом начальника. 12 и 13 магазейнов избыточествовали пшеном, платьем и товарами всякого роду, а все вместе показывало более процветающую колонию, нежели бедное только заведение для рыбной ловли. Все виденное нами было столь необыкновенно, что мы не понимали даже употребления множества вещей. По разпределении людей начали свозить к берегу на суда.

К вечеру Хвостов уехал на «Юнону», оставив меня ночевать на берегу, почему я и отправлял груз с берегу. Все шло хорошо до того времяни, как люди добрались до саки, а тогда многие из них перепились и с ними труднее было обходиться, нежели бы с японцами. Я посылал разрубать саку, но оной во всяком доме такое было множество, что невозможно было всей отыскать, а хотя у большаго подвалу и стоял караул, но сие нимало не помогало. Можно сказать, что все наши люди сколько хороши трезвые, столько же пьяные склонны к буйству, неповиновению и способны все дурное учинить. Почему первое при подобном деле – должно стараться не допущать их напиваться.

В одном месте нашли российской якорь пуд 16 весом, рубашку с вышитыми словами «НЗ» и ложу от винтовки, а все сие заставляло нас заключить, что руские на Урупу убиты или увезены японцами.

26

Поутру поймали одного японца, выказавшегося вдруг из-за магазейна, а другаго нашли под полом, почему думали, что они присланы [180] подсматривать за нами. Потом узнали, что первый был купец из города Намбу и богатейший в сем заведении. После вчерашней перестрелки он ушел, а теперь, полагая нас на судах, возвращался в свой дом. Другой японец был солдат, выпивший от страху столько саки, что в сие время только еще проснулся. Сего тотчас же отпустили с судна назад. После поимки сих людей я должен был удвоить караул и отделить к оному людей, употребляемых прежде для перетаски разных вещей на лодке. Купец сказал, что японцы в числе 50-ти человек с 7-ю офицерами находятся недалеко от нас в долине, где вчерась мы видели по временам людей и значки, остальные же с курильцами на другой стороне реки, на ближней горе. Сие заставило меня быть осторожнее и сжечь магазейн с хлебом и кумирню, закрывавшие вид к реке. После сего я не мог уже опасаться нечаяннаго нападения, а пушка на горе противу моей коранады подала бы мне в таком случае большую помощь. Посыланные между тем осмотреть долину, где купец показывал быть японцам, не видали ни одного человека, но свежие следы оных и во многих местах по дороге: пшено, платье и разные вещи, также много собак. Конечно, японцы с 3-го дня еще начали выносить туда все нужнейшее.

Вечером приехал лейтенант Карпинский и сказал, что лейтенант Хвостов велел собрать всех людей, отправляться на суда. Для сего много было причин: худость якорнаго места причиняло опасность судам, а притом при развращенности промышленных должно было всего ожидать. При сборе людей не могли отыскать трех человек с «Юноны» и одного с моего судна. С наступающею ночью принуждены были зажечь несколько магазейнов, а с людьми и пушками перебрались на гребные суда, но как и тогда ни одного из тех промышленных не приходил, то для поджидания оных остался вооруженный барказ с штурманом, а все остальные на суда отправились.

Днем лейтенант Карпинский ездил в другое японское селение южнее сего. Оно было также пусто, да в оном ничего и не было кроме рыбных магазейнов, кои все созжены. Третие селение в губе Шана лежало севернее того, где мы были, или главнаго, но оное увидали тогда уже, как «Юнона», снявшись с якоря, лавировалась близко берега.

27

Поутру возвратился юнонский барказ с известием, что из четырех недостающих человек никто не приходил. Однако с судов видели их стоящих на берегу. Там оставалось еще несколько лодок, на коих они могли приехать, и нельзя вообразить с каким намерением решились они остаться в том месте, где руские все выжгли и где они уверены быть изтязанными, попавшись в руки японцов. Надобно думать, что множество выпитой саки лишило их ума. Хвостов ездил после сего на берег и уговаривал их воротиться, но в ответ они прикладывались по нем из ружей и ушли в гору. Ветр задул с моря и я снялся с якоря, ибо судно было окружено подводными каменьями, показывающимися в малую воду и находилось столь близко берега, что я опасался дожидаться, когда ветр сделается свежее, а решился лавировать короткими галсами.

В 9-м часу утра лейтенант Хвостов сказал мне, что посылает свой барказ для взятия людей, естли то возможно будет, а чтобы я в то время для прикрытия держался бы с тендером сколько возможно ближе к берегу, у коего я лавировался во все то время. Однако мы видели, что только два человека пришли, а другие удалились в гору и собирались стрелять по своим, когда те к ним подходили, почему барказ принужден был воротиться без них, а тогда «Юнона», подняв гребные суда, снялась с якоря. Итак, один человек с тендера, родом ... ⁷ а другой с «Юноны» из ссыльных, взятых для поселения в Америке, остались на сем берегу, кажется на мучение только. [181]

Мы мало имели времени разсмотреть японское селение на острове Итуруп, в губе Шана, которое теперь сожгли, но по множеству магазейнов, сорочинского, других родов хлеба и различных вещей, в них находившихся, по пушкам, ружьями и другим орудиям, можно думать, что японское правительство положило сему селению быть главному на всех Курильских островах, на коих японцы промысла рыбные отправляют. Оно было самое северное во всей Японии, снабжено гарнизоном, из чего ясно, что народ сей давно опасается русских. Величина заселения и все находящееся в оном показывает пространство рыбных промыслов тут отправлявшихся и важность оных для Японии. Взятые в Найбо японцы уверяют, что соотечественников их в губе Шана было до 300 человек или более. Естли число сие справедливо, то пусть посудят о храбрости сего страшнаго по некоторым описаниям народа и о сем равнодушии к жизни, что будто составляет главную черту их характера. Однако японцы сказывают, что начальник селения, не могши противиться руским, конечно перережет себе брюхо. Я не понимаю, каким образом люди столь мало привязанные к жизни, столь худо защищаются, но подобные примеры наиболее видны между дикими народами, а посему кажется, что самоубийства никогда не могут означать великости духа или весьма редко.

Местечко сие имело большие столярные, кузнечные и слесарные мастерские, кои заставляют думать, что тут немало находилось ремесленников всякого рода. Здесь и небольшие суда, кои отправляли на Матмай. Пребольшой сарай занят был только машинами для делания саки, а количество оной, найденное здесь, показывает или большое число, живущих людей, или развращенность японцев. Жилища японцев разположены были не особыми домами, но в больших флигелях. Они отделялись одни от других выдвижными щитами, столь плотно сделанными, что сначала покажется будто видишь последнюю уже стену, но выдвинув один щит, находишь потом ряд разделяющихся между собою весьма чистых горниц, устланных повсюду травяными рогожками. В каждом флигеле была особая кухня, в кою вода проведена посредством труб, и оную брали отвернув только сделанные в стене краны. Словом, все нужное к общежитию облегчено было кажется до возможности и притом сопряжено с большой чистотой.

Часть строения обнесена была высоким земляным валом в виде крепости на каждой стороне реки и в них входили в варота вырытые в валу до половины высоты онаго от нижняго края. Ворота запирались плотными деревянными дверьми и возле каждых находилось по особо вырытой калитке. Сии крепости могли их защищать разве от курильцов, ибо одна пушка, поставленная на горе, висящей так сказать над жильем, может выгнать большое число людей из онаго. Строение, вне крепости находящееся, прикрывалось белыми полотнами с пестрыми кругами по оным, развешенными на выкрашенных древках. Таковые же обнесенные полотнами места, как я сказал, были и на горе, где конечно в случае тревоги сбиралась часть гарнизона, дабы не дать занять места командующаго над всем селением. Но японцы забыли, что мало одной диспозиции, а надобно уметь и защищаться. Какого однако можно ожидать сопротивления от народа, не слыхавшего почти ружейного выстрела. Известно, что никто кроме военнослужащих не может иметь в Японии ружья. Да и тем даны оные только для виду, ибо редкий из них умеет действовать оным, по словам японцев бывших у нас на судах. Сии сначала не могли без трепету услышать пушечного выстрела, делаемого иногда для сигнала, но после казались уже весьма к тому равнодушными.

Гора над жильем столь крута, что на нее с великим трудом можно бы взойтить прямо, почему японцы прорыли в ней широкие дороги зигзагами и сделали всход весьма легким, да и повсюду видны были [182] деятельность и любовь к чистоте, приличныя японцам, Все дороги были выпланированы и устланы песком или мелким камнем. В двух местах начали заводиться сады, земляной вал укладен весьма ровно дерном, берег реки отделан и красивый чрез нее мост аркою представлял изрядную картину...