ДЖЕЙМС КУК

ПЛАВАНИЕ В ТИХОМ ОКЕАНЕ В 1776-1780 ГГ.

ДНЕВНИК, НАПИСАННЫЙ НА БОРТУ БАРКА ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА “РЕЗОЛЮШН”

[1778 год]

Четверг, 1 января. 1 января 1778 года я послал шлюпки, чтобы доставить на борт все партии, находившиеся на берегу, и перевезти пойманных черепах. Но пока все это делалось, миновал полдень, и я не счел возможным до следующего утра вступать под паруса. [253]

Обе корабельные команды добыли около 300 черепах, и каждая из них весила около 90, а то и 100 фунтов. Это были зеленые черепахи и, пожалуй, лучшие в мире.

Мы наловили здесь удочками такое количество рыбы, что ее хватило для наших нужд на все время стоянки.

Из наземных животных [land animals] здесь водятся фрегаты, глупыши двух разновидностей, морские чайки [egg birds], кроншнепы, перевозчики и маленькие птицы, подобные завирушкам, а также крабы, маленькие ящерицы и крысы ¹⁴³. Кое-где здесь растут кустарники и травы, почва светлая и темная, состоящая из перегнивших растений, помета птиц и песка.

Но в некоторых местах нет ничего, кроме того, что создает море, то есть битого кораллового камня и раковин, и эти скопления тянутся в виде узких гряд параллельно берегу моря, и поверхность их напоминает вспаханное поле. Эти гряды обязаны своим происхождением работе моря, хотя сейчас оно не достигает тех мест на целую милю. В этом я вижу неопровержимое доказательство того, что этот остров создан за счет образований моря и продолжает расти, так как помимо битых кораллов здесь встречаются настолько большие и тяжелые раковины, что их не под силу перенести птицам в те места, где они теперь находятся.

Здесь имеются небольшие озера с соленой водой, и один из наших заблудившихся людей нашел залежи соли в юго-восточной части острова. В соли мы нуждались, но человек, который сам себя “потерял” и, странствуя по острову, не мог отличить восток от запада и север от юга, был не из тех, кто в состоянии указать место своей находки.

Так как мы открыли этот остров на рождество, я назвал его Кристмас-Айленд (Cristmas Island (англ.) — остров Рождества). Полагаю, что в окружности он достигает 15 или 20 лиг и по форме напоминает полукруг, или месяц в последней четверти. Рога этого месяца образуют северный и южный мысы острова и отстоят друг от друга на расстоянии 4 или 5 лиг, протягиваясь соответственно на NtO и StW ¹⁴⁴. Западный берег, или островок, на котором мы наблюдали затмение, лежит в широте 1°59' N и в долготе 202°30' О. Долгота была определена по ряду лунных обсерваций, данные которых расходятся всего лишь на 7' от показаний хронометра. Склонение было 6°22,5' O.

Этот остров, как и большинство других островов в этом море, окружен рифами, или коралловыми скалами, но они вдаются в море ненамного, и на внешней западной их стороне располагается отмель, сложенная тонким песком. Она протягивается за рифы на 1 милю, и на ней имеется удобное место для якорной стоянки с глубинами от 18 до 30 саженей. Более мелкие места — ближе к рифам, а глубже 30 саженей — на внешней окраине отмели. [254]

Во время нашей стоянки от O или OtS постоянно дул очень крепкий ветер (ветра не было лишь день или два) и всегда отмечалось сильное волнение от N, которое вызывало мощный прибой на рифах. Волнение было замечено еще до прихода на остров, и оно продолжалось в течение нескольких дней после того, как мы его покинули.

Пятница, 2 января. 2-го на рассвете мы подняли якорь и взяли курс на N при ясной погоде и слабом ветре от O и OSO, который в широте 7°45' N сменился однодневным штилем. Затем штиль сменился ветрами от NOtO и ONO, сперва слабыми, но они усиливались по мере нашего продвижения на N. Птиц мы видели, как и прежде, ежедневно; они принадлежали к упомянутым выше разновидностям, и порой их было больше, чем других птиц. Между 10 и 11° заметили несколько черепах. Все это можно было счесть признаками близкой земли, но ее мы не видели до 18-го.

Воскресенье, 18 января. На рассвете 18-го был открыт остров, находившийся по пеленгу NOtO, и вскоре мы заметили землю на N, которая совершенно отчетливо отделялась от открытой раньше. Обе эти земли были высокие ¹⁴⁵.

В полдень первая земля была по пеленгу NOtO 0,5 O, по нашей оценке, в [пропуск]... лигах, а высокий холм на восточной оконечности другой земли был по пеленгу N 0,5 W; мы находились в широте 21°12'30" N и в долготе 200°41' О. Тихие ветры чередовались со штилем, так что к закату мы были не менее чем в 9 или 10 лигах от ближайшей земли.

Понедельник, 19 января. 19-го на восходе солнца земля, замеченная первой, была по пеленгу O в меньшей мере [пропуск] ...лигах. Она находилась прямо на ветре, и подойти к ней ближе было нельзя, а поэтому я направился к другой земле и вскоре открыл третий остров, который был по пеленгу WNW на пределе видимости ¹⁴⁶.

Дул умеренный ветер от OtN, и я направился к восточной оконечности второго острова, которая в полдень протягивалась с N 0,5 O к WNW 0,25 N; ближайшая ее часть была примерно в 2 лигах.

До сих пор мы сомневались, обитаема ли эта земля, но теперь это сомнение рассеялось, так как мы увидели несколько каноэ, шедших к кораблям от берега. Я сразу же лег в дрейф, чтобы дать им время настичь нас. Всего было три каноэ, и в каждом находилось по четыре человека; мы были приятно удивлены, обнаружив, что туземцы принадлежат к той же нации, что и народ Таити и других островов, которые мы посетили. Нам не потребовалось усилий, чтобы убедить островитян подойти к кораблям, но мы никого из них не могли уговорить подняться на борт; они обменивали то небольшое количество рыбы, которое было в [255] каноэ, на любую из вещей, предлагавшихся нами, но дороже всего ценили гвозди или железо. Единственным их оружием были камни, лежавшие в каноэ, но они их выбросили за борт, когда убедились, что в них нет нужды.

Видя, что в этой части острова нет признаков якорной стоянки, я спустился фордевинд к подветренному берегу и пошел вдоль юго-восточной стороны острова на расстоянии полулиги от него. Как только мы вступили под паруса, каноэ нас покинули, но зато от берега пришли новые и доставили нам жареных свиней и очень хорошие бататы, обменивая все это, подобно тому, как это делали раньше их земляки, на любую из наших вещей. Несколько поросят мы получили за шестипенсовые гвозди (за один гвоздь или за пару), так что мы снова оказались в стране изобилия и очень своевременно, поскольку мы съели почти всех черепах, пойманных на последнем острове.

Мы прошли мимо нескольких селений, лежащих либо на самом берегу, либо в глубине страны. Обитатели этих селений толпились на берегу или собирались на высоких местах, чтобы поглядеть на наши корабли.

На этой стороне острова берег полого поднимался от моря к подошве гор, расположенных в средней части острова, и только в одном месте, близ его восточной оконечности, крутой уступ непосредственно обрывался в воду. Там берег, видимо, был сложен скальной породой, разделенной на горизонтальные слои.

Леса мы приметили только во внутренней, высокой части острова, а у селений было мало деревьев. Мы увидели плантации, на которых росли банановые деревья и сахарный тростник, и ноля, где, по-видимому, разводили какие-то корнеплоды.

Мы продолжали промеры, но лот все время проносило на 50 саженях, до тех пор пока мы не оказались на траверзе низкого мыса, расположенного в средней части южного берега острова, ближе к его NW оконечности. Здесь глубина была от 12 до 14 саженей и дно скальное. Пройдя этот мыс, за которым берег отклонялся несколько к N, мы обнаружили, что глубина уменьшилась и с 16 и 12 саженей дошла до 5 саженей, а дно стало песчаным. Последний промер был сделан примерно в полумиле от берега.

Вторник, 20 января. На ночь мы прекратили дальнейшие исследования и до рассвета лавировали в открытом море. Утром пошли к земле и были встречены несколькими каноэ, переполненными людьми, и кое-кто из них набрался храбрости, чтобы подняться на борт.

До сих пор я никогда не видел, чтобы индейцы, попав на корабль, были так поражены. Глаза их постоянно перебегали с предмета на предмет, и дикость их взглядов и поступков полностью выражала их изумление и удивление при виде новых для [256] них вещей. Это свидетельствовало о том, что прежде они никогда не бывали на борту корабля.

Однако первый человек, поднявшийся на борт, при всем его удивлении не забыл и о собственной выгоде: первой движимой вещью, которая оказалась на его пути, был лот с линем, и он, ничего ни у кого не спрашивая, схватил его, чтобы бросить в свое каноэ, а когда мы остановили этого человека, он сказал: “Я ведь только хотел положить это в свою лодку”. Он не оставлял лот в покое, до тех пор пока ему что-то не сказали его земляки.

В 9 часов, будучи довольно близко от берега, я послал три вооруженные шлюпки под командой м-ра Уильямсона на поиски места высадки и пресной воды. Я разрешил ему, если он это сочтет необходимым, высадиться на берег для поисков воды, но приказал, чтобы ни один человек не отходил от шлюпки.

После того как шлюпки были спущены, один индеец стащил большой нож для разделки мяса, а затем прыгнул с борта в свое каноэ и подался к берегу. Шлюпки преследовали его, но погоня была безуспешной.

Поскольку на борту некоторые наши люди жаловались на венерические заболевания, я, желая предотвратить заражение этими недугами островитян, приказал ни под каким видом не допускать на корабли женщин и запретил какие бы то ни было виды общения с ними. А тем, у кого были венерические болезни, я запретил покидать корабли. Однако лишь время покажет, дали ли должный эффект эти ограничения.

Не больше я сделал и тогда, когда первый раз посетил острова Дружбы и убедился затем, что мои меры успеха не имели. Я очень опасаюсь, что подобные же случаи будут наблюдаться всегда, когда необходимость требует пребывания большого количества людей на берегу. Ведь и возможности, и побуждения, вызывающие общение людей разного пола, столь сильны и велики, что трудно от этого уберечься ¹⁴⁷.

Я отнюдь не уверен в том, что даже самый сведущий специалист в состоянии поручиться, что тот или иной человек может настолько излечиться от венерической болезни, что не способен заразить ею других лиц. Скорее я придерживаюсь обратного мнения. Хорошо также известно, что среди больных находятся такие люди, которые скрывают свой недуг, и есть особы, которых мало заботит, передадут они эту болезнь другим людям или нет Последний случай мы наблюдали на Тонгатабу, где виновником заражения оказался канонир с “Дискавери”, направленный капитаном Клерком на берег для ведения торговых операций. Зная что он болен этот человек спал со многими женщинами, которые до этого не были заражены. Спутники канонира порицали его но [257] успеха не имели, и так продолжалось, пока об этом не узнал капитан Клерк, отозвавший его на борт.

Пока шлюпки обследовали берег, мы лавировали, ожидая их возвращения. Около полудня м-р Уильямсон вернулся и доложил, что он видел за берегом близ одного селения большой пруд, в котором, как сказали ему туземцы, имеется пресная вода, а перед селением есть место для якорной стоянки. М-р Уильямсон сказал также, что он попытался высадиться на берег в другом месте, но этому помешали индейцы, сбежавшиеся в большом количестве к шлюпке; они выхватывали из рук весла, мушкеты и все, за что можно было ухватиться, и напирали так сильно, что он вынужден был открыть огонь, в результате чего один туземец был убит.

Правда, об этом несчастном обстоятельстве я узнал, только когда мы покинули острова, так что все меры, которые я предпринимал, соответствовали условиям, в которых подобные случаи не имели места ¹⁴⁸.

М-р Уильямсон сказал мне, что, после того как этот туземец упал, другие островитяне подхватили и унесли его, а затем отступили от шлюпки и знаками предложили нашим людям высадиться, но м-р Уильямсон на это не пошел. Однако м-ру Уильямсону не казалось, что туземцы намерены убить или похитить кого-нибудь из наших людей, их возбуждало лишь любопытство и возможность овладеть нашими вещами, и при этом они готовы были отдать взамен все, что у них было.

После того как шлюпки были подняты на борт, я послал одну из них на место будущей стоянки, и, когда она туда делила, корабли спустились к ней на ветре и отдали якорь на глубине 25 саженей. На дне был тонкий серый песок ¹⁴⁹.

Восточная оконечность бухты (низкий мыс, о котором упоминалось выше) была по пеленгу 51° O, западная оконечность — по пеленгу NW 65°, а селение, где должна была быть вода, — по пеленгу NOtO на расстоянии 1 мили, но на дистанции, чуть большей 0,25 мили, находились буруны, которых я не заметил, пока мы не отдали якорь.

Как только корабли стали на якорь, я с тремя шлюпками направился к берегу, чтобы осмотреть место взятия воды и разузнать, в каком состоянии находятся здешние обитатели. Несколько сот туземцев уже собралось на песчаном берегу против самого селения. В тот момент, когда я спрыгнул на берег, все они пали наземь и оставались в этой смиренной позе, пока я не дал знак, чтобы они поднялись ¹⁵⁰.

Они принесли множество поросят и давали их нам, ничего не требуя взамен, и многие из островитян держали в руках банановые ветви — обычный в подобных случаях манер, — и я в ответ на эти знаки дружбы подарил им все, что захватил с собой. [258]

После того как дела были немного улажены, я выставил на песчаном берегу караул и взял с собой нескольких индейцев, чтобы они показали мне, где тут имеется вода. Оказалось, что она хорошая и место для ее забора удобное.

Будучи удовлетворенным удобством этого места и удостоверившись, что туземцев можно не опасаться, я возвратился на борт и отдал распоряжение, чтобы к завтрашнему утру все было готово к забору воды.

Среда, 21 января. Утром я отправился на берег с людьми, которые должны были запасать воду, и с командой морской пехоты для их охраны.

Не успели мы высадиться, как завязалась торговля свиньями и бататами, которые туземцы меняли на гвозди и железные изделия, выкованные в форме долот. При взятии воды мы не встретили никаких помех. Напротив, туземцы помогали нашим людям выкатывать бочки порожние и наполненные. Когда все было устроено — к моему полному удовлетворению, — я передал команду м-ру Уильямсону, который мне сопутствовал, и отправился на прогулку в долину вместе с м-ром Веббером и м-ром Андерсоном. Нас вел один из туземцев, а сопровождала довольно изрядная свита. О моем приближении возвещал наш гид, и все встречные простирались ниц, оставаясь в этом положении, пока мы проходили мимо них. Такие почести, как узнал я позже, воздаются здешним большим вождям. Наша дорога проходила через плантации, главным образом отведенные под таро, и была проведена в углублении, по которому могла подаваться вода для орошения этих корнеплодов.

Когда наши корабли шли вдоль берега с востока, мы заметили, что близ каждого селения возвышаются какие-то предметы, подобные пирамидам. Одну такую пирамиду мы приметили и в этой долине и теперь решили пройти к ней. Наш гид нас понял, но, так как эта пирамида находилась на другом берегу реки, он привел нас к другой пирамиде, расположенной по эту сторону. Оказалось, что это мораэ, во многом сходное с таитянским. Пирамида (туземцы называют их хенану [ланану’у]) вытянута в высоту и в основании имеет 4 квадратных фута. Ее высота примерно 20 футов, а все четыре грани состоят из сетки, сделанной из коротких палочек и веток; внутри от основания до вершины пирамида полая, и она открыта насквозь ¹⁵¹.

Частично она была прикрыта очень тонкой светло-серой материей, предназначенной, вероятно, для религиозных или церемониальных надобностей ¹⁵²; добрый кусок такой материи висел на этом мораэ, и подобную же материю вручили мне при первой высадке. С каждой стороны пирамиды и близ нее возвышались грубо вырезанные доски, точно такие же, как и предметы этой формы в таитянских мораэ. Перед ними были квадратные [259] площадки, чуть вдавленные в землю и окруженные каменными стенками, и насколько мы поняли, это были могилы. В средней части мораэ три такие площадки были расположены в одну линию, и нам объяснили, что здесь погребены три вождя. Перед ними располагалась овальная площадка; туземцы называли ее танг[ата] табу [тангата тану] и ясно дали нам понять, что тут похоронены тела трех человек, принесенных в жертву, причем эти жертвы приносились при погребении упомянутых трех вождей.

Следующее сооружение, которое привлекло наше внимание,— дом, или шалаш, расположенный близ мораэ. В длину он достигал 40, в ширину 10 футов в средней части; к торцам сооружение суживалось. Высота его была примерно 10 футов.

Вход был в средней части стены, обращенной к мораэ, а против входа у противоположной стены возвышалось нечто вроде алтаря, и это сооружение представляло собой обрубок, на каждой стороне которого были вырезаны две женские фигуры, причем это было сделано очень грубо и неумело. На голове одной из фигур было нечто вроде шапки, подобной шлему древних воителей, а у другой голова была увенчана круглой шапкой, похожей на те таитянские головные уборы, которые называются томоу [тааму] ¹⁵³.

Оба этих изображения (высота их была около 3 футов) называются у туземцев эатуа но вахейна [э ату а но вахине], что означает — богиня, но сомнительно, чтобы им поклонялись, поскольку нам беспрепятственно позволили подойти к ним и их обследовать. Но, так или иначе, а все же какие-то приношения им делались, так как мы заметили полоски материи (такой же, как та, о которой мы упоминали), свисающие с алтаря, а между ними у другого деревянного предмета лежала куча растений, называемых [пропуск]... и ими [пропуск]...

Было ясно, что эти приношения вносили одно вслед за другим, так как они находились в разных состояниях — одни совершенно сгнили, другие были еще свежими и зелеными.

Перед этим местом, в средней части дома, была овальная площадка, огороженная низкой каменной стенкой и покрытая тонкой материей. Нам сказали, что здесь находятся могилы семи вождей. У дверей при входе в дом была другая тонга табу, или место захоронения людей, принесенных в жертву. У мораэ с его внешней стороны стоял маленький, похожий на собачью будку шалаш, а перед ним располагалась могила, в которой, по словам туземцев, была похоронена женщина ¹⁵⁴.

Это мораэ было обнесено стеной из камня высотой около 4 футов; такие стены обычны во многих таитянских мораэ, и с последними, как я уже указывал, здешние мораэ очень сходно, а некоторые его части носят одинаковые названия. Это свидетельствует о том, что у здешнего народа те же верования и формы [260] культа, что и на Таити, и единственное существенное различие состоит в способах погребения (in disposal of the dead).

Посмотрев все, что можно было осмотреть в этом мораэ, м-р Веббер зарисовал его, и мы возвратились на берег, но уже по другой дороге. На обратном пути нам кроме таро встретились на плантациях банановые деревья, сахарный тростник и китайское бумажно-шелковичное дерево, или растение, из которого делают материю (cloth plant, как его чаще называют у нас). Были здесь также немногочисленные кокосовые пальмы, и нам попалось одно хлебное дерево. Другие деревья встречались очень редко.

На берегу я застал большую толпу; здесь шла оживленная торговля свиньями, птицей и кореньями, причем царил полный порядок, хотя я не видел среди туземцев ни одного человека, который обладал бы сколько-нибудь заметной властью, а если такие люди и были, то они нам не показывались.

В полдень я возвратился на борт обедать и направил м-ра Кинга командовать береговой партией. Он должен был отправиться на берег еще утром, но задержался на борту из-за лунных обсерваций. После обеда я сошел на берег с капитаном Клерком в намерении совершить прогулку в глубь страны, но в связи с поздним временем отложил ее до другого случая, который, однако, так и не представился.

На закате я приказал все перевезти на борт. За этот день было заготовлено 9 бочек воды; путем обмена мы получили за гвозди и куски железа примерно 60—80 свиней, немного кур, некоторое количество бататов и немного бананов и кореньев таро. Ни один народ не проявлял еще при торговле большей честности, чем эти островитяне: никто из них не пытался обмануть нас ни на берегу, ни у кораблей. Кое-кто, правда, сперва проявлял склонность к воровству, хотя вероятнее всего им казалось, что они имеют право на любую вещь, оказавшуюся в их руках, но вскоре от подобных повадок они отвыкли.

Четверг, 22 января. Ночью и до полудня 22-го непрерывно шел дождь, ветер был от SO, SSO и S; он вызвал короткую зыбь, а так как от нашей кормы до бурунов расстояние было чуть больше 2 кабельтовых, мы оказались в небезопасном положении. Прибой был настолько высоким, что мы не могли высадиться со шлюпок, однако к нам на каноэ пришли индейцы, которые доставили нам свиней и коренья, так что день не был потерян полностью. После полудня небо временами светлело и ветер отходил к О и NO, но вечером он снова подул от SSO и опять дождь который продолжался всю ночь.

Счастье, что ветер не усилился. Мы, однако, приготовились к худшему и отдали малый становой якорь, спустив брам-реи.

Пятница, 23 января. В 7 часов д.п. подул ветер от NO и я поднял якоря, чтобы передвинуть корабли несколько мористее. [261]

В тот момент, когда был выбран последний якорь, ветер отошел к O, и надо было поднять все паруса, чтобы оторваться от берега, причем, прежде чем мы отошли от него на достаточное расстояние, нас снесло на известную дистанцию под ветер. Мы пошли бейдевинд, чтобы вернуться на рейд, но ветер был малым и сильное течение противным, так что я отказался от этого намерения и послал на берег м-ра Кинга и м-ра Уильямсона с тремя шлюпками за водой и для приобретения съестных припасов. Одновременно я послал капитану Клерку приказ выходить в море за мной в случае, если он увидит, что я не смог возвратиться на рейд ¹⁵⁵.

Надеясь найти лучший рейд, или гавань, у западной оконечности острова, я не слишком стремился возвратиться на старую стоянку, но, так как я послал туда шлюпки, мы держали на ветер вплоть до полудня, когда оказались в 3 лигах под ветром от этой оконечности острова. По мере приближения к ней берег все больше отклонялся к NO, и на этом участке не было ни бухт, ни мест, где судно могло бы укрыться от волнения, идущего от N и вызывающего чудовищной силы прибой. Таким образом, наши надежды найти гавань не сбылись.

В 7 часов вечера возвратились шлюпки с двумя бочками воды, небольшим количеством свиней и кореньев и грузом бананов. М-р Кинг сообщил мне, что большое число туземцев собралось у пруда или на месте высадки. Он полагал, что они пришли из разных концов острова. Туземцы принесли на обмен много очень хороших и жирных свиней, но у наших людей не было ничего для оплаты товара. Впрочем, в большем мы и не нуждались: на борту был значительный запас, а располагать им мы не могли из-за отсутствия соли. М-р Кинг также сказал мне, что на берегу был сильный дождь, хотя у нас он шел лишь временами, и что прибой был настолько высоким, что нашим людям удалось высадиться из шлюпок, а затем погрузиться в них с величайшим трудом.

Тихие ветры и штиль чередовались всю ночь.

Суббота, 24 января. На рассвете 24-го обнаружили, что течение сносит корабли к NW и N, так что западная оконечность острова, к которой мы шли (туземцы называют этот остров Атоуи [Кауаи]), была от нас на расстоянии 1 лиги по пеленгу О. Остров Оррехоуа [Лехуа] был на WtS, и высокая земля на острове Энихиоу [Ниихау] ¹⁵⁶ протягивалась с SWtW к WSW. Вскоре ветер подул от N, и так как я надеялся, что при этом ветре “Дискавери” выйдет в море, то пошел к острову Энихиоу, чтобы осмотреть его поближе и отдать якорь в подходящем месте, если таковое найдется.

Я продолжал идти туда до 11 часов, в это время мы были в 2 лигах от острова, но, не видя “Дискавери” и сомневаясь, видят ли нас с этого корабля, я принял в расчет, сколь опасно в ночное [262] время расходиться кораблям на большое расстояние, поэтому отказался пока от мысли посетить Энихиоу. Я направился к Атоуи с единственной целью стать на якорь на прежнем рейде и завершить пополнение наших запасов воды. В 2 часа п.п. ветер от N сменился переменными тихими ветрами и штилем, и это продолжалось до 11 часов, когда подул устойчивый и свежий ветер от ONO; всю ночь мы шли на SO.

Воскресенье, 25 января. На рассвете 25-го повернули оверштаг и пошли к рейду на остров Атоуи, который был по пеленгу N, и вскоре к нам присоединился “Дискавери”. Мы пытались пройти к земле, которая лежала на подветре рейда в 2 лигах от него, но наши попытки оказались безуспешными, так как то, что мы в данную минуту выигрывали, мы проигрывали в следующую.

Четверг, 29 января. К утру 29-го течение вынесло нас к месту, отстоящему на 3 лиги от SO оконечности острова Энихиоу. Нам надоело лавировать, и я решил, если это окажется возможным, подойти к острову. С этой целью я послал штурмана на шлюпке на поиски места высадки и пресной воды, а за шлюпкой под малыми парусами последовали корабли. Когда мы вышли на траверз западного берега SO оконечности острова, глубины оказались 30, 25 и 20 саженей, а на дне был коралловый песок. В этот момент мы находились в 1 миле от берега.

В 10 часов возвратился штурман и доложил, что он высаживался в одном месте, но не мог отыскать там пресной воды. Якорные стоянки были всюду вдоль берега. Заметив селение, лежавшее чуть дальше на берегу, и узнав от его жителей, пришедших на каноэ к нашим кораблям, что там есть пресная вода, я направился к нему и стал перед ним на якорь на глубине 26 саженей в 0,75 мили от берега. SO оконечность была по пеленгу SO 65° на расстоянии 3 миль, другая оконечность острова быта по пеленгу NtO примерно в 2 или 3 милях, а остров Отаура [Каула], открытый вчера вечером, был по пеленгу SW 61° на расстоянии 7 лиг.

После полудня м-р Гор был отправлен с тремя вооруженными шлюпками на поиски наиболее удобного места высадки и пресной воды. Вечером он возвратился и доложил, что высаживался в вышеупомянутом селении и один индеец проводил его к колодцу с водой, который находился примерно в полумиле от селения в стороне от берега. Воды в колодце было для наших нужд недостаточно, и рейд оказался исключительно скверным

Пятница. 30 января. 30-го я снова послал м-ра Гора на берег с отрядом морской пехоты и направил с ним группу наших людей для приобретения у туземцев продовольствия. Я был намерен вскоре последовать за м-ром Гором и оставил с этой целью корабль, но прибой настолько усилился, что я не решился [263] высадиться на берег, опасаясь, что не смогу вернуться на корабль, как это и случилось с партией, которая была на берегу. Сообщение с берегом на шлюпках вскоре стало невозможным. Вечером, однако, наши люди подали сигнал, чтобы за ними выслали шлюпки, что и было сделано. Вскоре они возвратились и привезли немного ямса и соли ¹⁵⁷. Собственно, за день удалось добыть довольно много и того и другого, но большая часть приобретенного погибла при погрузке на шлюпки. На берегу остались офицер и примерно 30 человек команды. Таким образом, произошло как раз то, чего я во что бы то ни стало хотел избежать.

Большая часть наших приобретений поступила от туземцев, которые пришли к кораблям, и была получена в обмен на гвозди и железные кольца. Около 10 или 11 часов ветер отошел к S, и небо стало явно предвещать шторм. Поскольку мы стояли очень близко от берега, были выбраны якоря и отданы затем на глубине 42 саженей. Эта предосторожность оказалась излишней, так как ветер вскоре отошел к NNO. Это был очень крепкий ветер со шквалами, и он сопровождался сильным ливнем.

Суббота, 31 января. Такая погода стояла весь день, и прибой был так высок, что мы никак не могли наладить сообщение с нашими людьми на берегу. Вечером я послал штурмана на шлюпке к SO оконечности острова, или мысу, чтобы узнать, можно ли там высадиться на берег. Штурман вернулся и доложил, что это возможно.

Воскресенье, 1 февраля. Однако было уже поздно, и только наутро я послал м-ру Гору распоряжение, указав, что если не удастся посадить людей на шлюпки в том месте, где они находились, то необходимо будет отвести их к SO мысу. Поскольку шлюпка не могла пристать к берегу, мой приказ матрос доставил вплавь. По возвращении шлюпки я на баркасе и ялике отправился к мысу, чтобы взять наших людей. Я взял с собой козла, двух коз, борова и матку английской породы и семена дынь, тыкв и лука. Я высадился без всякого труда на западном берегу мыса, где застал всю нашу партию. С нашими людьми было несколько туземцев. Среди них находился человек, который, по наблюдениям м-ра Гора, командовал всеми прочими, и я дал ему коз, свиней и семена.

Все это я оставил бы на другом острове, если бы нас неожиданно не отнесло от него. Пока наши люди наполняли четыре бочки из ручейка, образовавшегося после недавнего дождя, я прошел немного в глубь страны в сопровождении упомянутого туземца и двух островитян, каждый из которых нес по свинье. Когда мы дошли до высокого места, я приостановился, чтобы осмотреть окрестности, и в этот момент женщина, которая находилась по другую сторону долины, окликнула сопровождавших меня людей, и вождь принялся что-то бормотать. Вероятно, это было нечто [264] вроде молитвы, и, пока она продолжалась, оба туземца со свиньями все время описывали вокруг меня круги и обошли вокруг меня, вероятно, раз десять или двенадцать, прежде чем вождь окончил молитву. По окончании этой церемонии мы направились дальше и вскоре встретили островитян, идущих к нам со всех сторон. Мои спутники велели им простереться ниц и оставаться в таком положении, пока я не пройду мимо них.

Местность, по которой я шагал, была в своем естественном состоянии, и почва казалась каменистой и скудной. Кое-где она поросла кустарником и другими растениями; некоторые из них издавали аромат, сильнее которого я еще не встречал на островах этого моря.

После того как бочки были наполнены и доставлены в шлюпку, мы приобрели у туземцев немного кореньев, соли и соленой рыбы, и я возвратился на борт со всеми нашими людьми с намерением посетить этот остров на следующий день. Но в 7 часов вечера якорь сорвало, и корабль отнесло к банке. Поскольку, однако, мы были в кабельтове от нее, пришлось основательно повозиться, прежде чем нам удалось завести якорь; только отверповавшись от банки с помощью баркаса, мы смогли вступить под паруса.

Понедельник, 2 февраля. В результате к рассвету мы оказались в 3 лигах под ветром от нашей последней стоянки.

Предвидя, что потребуется некоторое время, чтобы на нее возвратиться, а в запасе у нас этого времени не было, я дал сигнал “Дискавери” поднять якорь и присоединиться к нам. Около полудня “Дискавери” подошел к нам, и мы взяли купе на N.

Таким образом, затратив на эти острова больше времени, чем это было необходимо, чтобы удовлетворить все наши нужды, мы должны были их покинуть, не завершив работу по пополнению запасов воды. На этих островах мы приобрели то количество провизии, ^которое могли и хотели нам дать их обитатели, а в общем мы добыли съестных припасов на три недели; капитан Клерк имел на борту такое количество кореньев, которое было достаточно, чтобы снабжать ими команду более двух месяцев.

Эти пять островов, которые туземцы называют соответственно островами Атоуи [Кауаи], Энихиоу [Ниихау], Оррехоуа [Лехуа], Отаура [Каула] и Воуаху [Оаху], я назвал в честь графа Сандвича Сандвичевыми островами. Они расположены между 21°30' и 22°15' N и 199°20' и 201°30' О. Самый восточный остров — Воуаху, лежащий в широте 21°36' N, но о нем нам лишь известно, что он горист и обитаем. Атоуи наибольший из этих островов в окружности имеет около [пропуск]... лиг и, как я уже ранее отмечал, также высок и лишен леса, хотя не исключено, что леса имеются там в горах, которые мы не имели случая осмотреть. На этом острове есть все виды плодов и кореньев, которые встречаются на [265] Таити и на любых других островах Южного моря, но здесь ничего нет в изобилии, исключая бататов; они здесь очень большие (таких мне еще не доводилось видеть), и некоторые размером с человеческую голову. На вкус они сладковаты, ноне такие мучнистые, как бататы наших лучших сортов, но, быть может, много бататов, добытых нами, были не в лучшем состоянии. Мне говорили, что такие бататы обычны в Виргинии и в других частях Северной Америки и называются там испанскими бататами. Таро, или корень эдди, здесь встречается также в относительном изобилии, и причем здешние коренья очень вкусны, вкуснее подобных же кореньев с других островов ¹⁵⁸.

Из домашних животных тут водятся свиньи, собаки и куры, и все они такие же, как на Таити, и столь же хороши. Из диких животных нам встречались только крысы ¹⁵⁹, маленькие ящерицы и птицы. Однако мы не проникали внутрь страны, а поэтому нам неизвестно, сколько животных и каких разновидностей там можно найти.

Рейд, или якорная стоянка, имеется на SW стороне острова, милях в 6 от его западной оконечности, перед селением Вимоа [Ваимеа]. Везде, где мы делали промеры, дно было свободно от камней, и на нем был тонкий серый песок, исключая мест чуть к O от селения, где выступает мель, на которой есть скалы и рифы, но они расположены неподалеку от берега. Рейд был бы полностью защищен от пассатов, если бы горы не отклоняли этих ветров и не направляли их вдоль берега, так что с одной стороны острова они дуют от NO, а с другой — от OSO или SO, атакуя берег по касательной. Таким образом, хотя рейд и расположен на подветренной стороне острова, он не полностью защищен от пассатов; однако же, несмотря на все это, он вовсе не плох.

Остров Энихиоу лежит в 7 лигах к западу от Атоуи, и в окружности он не больше 15 лиг. Он дает главным образом ямс (по крайней мере ничего другого мы здесь не получили) и соль, которую туземцы называют патаи [ра’акаи] и добывают в соленых прудах. С солью туземцы хранят мясо и рыбу, и та соленая рыба, которую мы у них приобрели, держалась у нас очень долго и была хороша на вкус. Один наш мидшипмен получил от жителя Атоуи кусок селитры или того, что он принял за селитру, но он потерял ее, когда вплавь добирался до шлюпки. Местность на острове преимущественно низкая, за исключением той его стороны, которая обращена к Атоуи. В этой части острова берег поднимается прямо от моря на значительную высоту, и так же обстоит дело и на SO мысе, который увенчан круглым холмом. У западного берега этого мыса мы становились на якорь.

Оррехоуа — маленький высокий остров, расположенный близ северной стороны Энихиоу, а другой маленький остров, Отаура, также высокий, лежит в [пропуск]... лигах к SW 69° от SO мыса [266] острова Энихиоу. Нам говорили туземцы, что на Отауре множество птиц, единственных обитателей этого острова.

Мы узнали, что помимо этих пяти островов где-то поблизости есть еще слабозаселенная земля, и ее туземцы называют Таммата паппа [моку папапа — низкий остров].

Я уже отмечал, что этот народ относится к той же нации, что и народ Таити и многих других островов Южного моря, и от них эти люди отличаются очень мало.

Оттенок кожи у них более темный, чем обычно бывает у таитян; это, может быть, объясняется тем, что они больше бывают на солнце и носят меньше одежды. Какое суждение мы должны иметь об этой нации, рассеянной в этом обширном океане? Мы находили ее везде от Новой Зеландии на юге до этих островов на севере и от острова Пасхи до Гебрид, то есть на пространстве 60° по широте, или 1200 лиг с S на N, и 83° по долготе, или 1660 лиг, а может быть, еще и дальше на запад, ибо мы с уверенностью можем предположить, что они живут значительно западнее Гебрид.

Этот народ скуп на одежду, у большинства мужчин только и есть что маро, женщины же обматывают вокруг бедер кусок материи, который свешивается наподобие юбки и достигает колен. Остальная же часть тела у них обнажена ¹⁶⁰. Их украшения — браслеты, ожерелья и амулеты из раковин, кости и камня. У них также есть капюшоны (tippets) из красных и желтых перьев и колпаки и головные покрывала (cloaks), крытые теми же самыми перьями. Покрывала доходят до середины спины, и они похожи на короткие накидки, которые носят женщины в Англии, или же на испанские мантилий. Колпаки плотно прилегают к голове и снабжены полукруглым гребнем на верхушке, так что напоминают древние шлемы. Эти покрывала и колпаки ценятся здесь настолько дорого, что мне не удалось их достать, хотя некоторые из нас приобрели их ¹⁶¹.

Здесь практикуются татуировка и нанесение краски на кожу, но не в большей мере, и, видимо, они зависят не от особой моды, а от личной прихоти. Узоры — прямые линии, звезды и т. д., а у многих — фигуры, подобные таитянским таами [тамаи], то есть нагрудным знакам ¹⁶². Волосы у туземцев обычно черные (если они их не красят на такой же манер, как жители островов Дружбы). Причесывают волосы по-разному: у одних они длинные, у других короткие, а бывает, что у одного и того же человека волосы разной длины. Но чаще всего, особенно у женщин, принято носить спереди длинные и сзади короткие волосы.

У некоторых мужчин имеется нечто вроде парика из человеческих волос, свитых так, что они образуют много длинных косиц с палец толщиной, которые свешиваются на грудь. У некоторых длинные бороды, но в обычае здесь больше короткие. Это народ [267] открытого нрава, скромный и деятельный, и более опытных пловцов мне еще не приходилось встречать. Этому искусству их учат с колыбели. Часто женщины с грудными детьми приходили на каноэ, чтобы поглядеть на корабли, а когда они возвращались и прибой был настолько высоким, что высадиться прямо из каноэ было невозможно, они прыгали за борт и с младенцем в руках плыли к берегу через ужасающий прибой.

Следует отметить, что я не видел здесь больших вождей, хотя несколько вождей есть на Атоуи, и, после того как я ушел с этого острова, один из них, по имени Тамахано, нанес визит капитану Клерку. Он пришел на двойном каноэ и подобно королю с островов Дружбы не обращал ни малейшего внимания на тех, кто попадался ему на пути, и вел каноэ прямо на них или через их голову, даже не пытаясь избежать столкновения. А его люди не могли отойти в сторону, потому что обязаны были падать ниц и лежать так, пока этот вождь проходил мимо них.

Приближенные обслуживали его и на корабле; они поместили своего хозяина на сходнях и заботливо его оберегали; взявшись за руки, они образовали вокруг него тесное кольцо и разрешили подойти к нему только капитану Клерку. Это был молодой человек, он был одет с головы до ног, и его сопровождала молодая женщина, вероятно его жена. Капитан Клерк вручил ему соответствующие подарки, а вождь презентовал в ответ большую чашу для кавы, подставками которой служили две вырезанные из дерева человеческие фигуры, исполненные незатейливо и грубо.

Здесь, а также на других островах, готовят и пьют каву, или, как ее называют на Таити, аву-аву. Капитан Клерк не смог уговорить вождя спуститься со сходней или хотя бы переменить избранное им место. В конце концов, после непродолжительного пребывания на корабле вождь отправился на берег и вел себя при этом таким же образом, как и в то время, когда шел к кораблю. На следующий день явились гонцы, приглашая капитана Клерка прибыть на берег; они сказали, что вождь приготовил большой подарок, однако капитан Клерк, желая поскорее выйти в море, на берег не отправился.

Мы имеем веские основания предполагать, что все эти острова состоят в подданстве у знатных людей на Атоуи или принадлежат им, хотя обитатели Энихиоу и говорили нам, что порой они воюют с этими вождями ¹⁶³.

Оружием островитянам служат копья, или пики, которые на одном конце заострены, а на другом имеют насечки, а также короткие инструменты, подобные кинжалу. Длина их фута полтора, и либо с одного, либо с обоих концов они заострены и к руке крепятся бечевкой. Ими наносят удары в ближнем бою, и для такой цели это оружие, видимо, хорошо приспособлено. Именно эти виды оружия они нам предлагали на продажу, других же [268] разновидностей мы не видели. Некоторые из этих копий и кинжалов сделаны из темно-красного дерева, похожего на красное дерево ¹⁶⁴.

Хотя мы видели здесь мало деревьев (если не считать кокосовых пальм), тут должны быть некоторые крупные их разновидности, из которых и делаются здешние каноэ. Эти каноэ обычно достигают в длину 24 футов, и днище их чаще представляет собой выдолбленный ствол дерева. Выдалбливаются стволы примерно на глубину 1 дюйма при толщине стенок в 1,5 дюйма, и по концам они заострены. Борта состоят из трех досок каждая толщиной в дюйм, и они очень тщательно и крепко привязаны к днищу. Нос и корма на концах приподняты и заострены наподобие клина, но более круто, так что доски с противоположных бортов примыкают друг к другу на дистанции более 1 фута. Рисунок дает, однако, лучшее представление об этом, чем слова. В ширину каноэ не превышают 15—18 дюймов, а одиночные снабжены балансирами, причем эти балансиры сделаны и закреплены гораздо искуснее, чем на других каноэ, которые мне довелось видеть прежде. В движение каноэ приводят гребками, у некоторых есть легкие треугольные паруса, подобные парусам на каноэ островов Дружбы, и крепятся они к мачте и утлегарю.

Здешние дома похожи на круглые скирды, и они бывают разной величины — от очень маленьких до 40—50 футов в длину и 20—30 футов в ширину. У них низкие стены и высокие кровли, состоящие из двух наклоненных друг к другу половинок, причем поверху они образуют гребень, такой же, как на соломенных крышах в Англии. Каркас деревянный, а стены и кровля состоят из грубой сухой травы, уложенной так плотно, что она, видимо, дает тепла больше, чем того требует климат.

Дверь настолько низкая, что человек едва может в нее войти на четвереньках, а свет проходит лишь через щели в стенах. Наши джентльмены заметили, что свет в случае нужды пропускают через отверстия в стене, которые, если в этом нет надобности, закрываются снова. Пол покрыт сухой травой, а на эту траву настилают циновки, на которых спят. Вся их утварь — это немногочисленные пустые тыквы и деревянные чаши.

Циновки у них крепкие и вместе с тем тонкие, и некоторые отлично окрашены. Но особенно искусны островитяне в окраске материй, которые, как и на других островах, изготовляются из коры деревьев. Материи эти не слишком тонкие, но все они лощеные (glazed), и на них нанесены цветные узоры, причем расцветки так удачно подобраны, что все это создает очень приятный эффект Рисунков на материях очень много, и некоторые из них исключительно красивы.

У туземцев бывают материи разной толщины, но больших полотнищ, таких, как на других островах, у них нет. Наиболее плотные материи выделываются в малых кусках, и для изготовления [269] одежды такие куски сшиваются вместе. У нас не было случая посмотреть, как красят и наносят узоры на материи и какими инструментами это делается, так что мы не можем составить себе суждение на этот счет.

Что касается религии, то я не могу добавить ничего к тому, что уже было сказано; мы не можем также пролить свет на вопрос о форме здешнего правления, но, судя по той субординации, которая здесь наблюдается, есть веское основание полагать, что эта форма такова же, как и на других островах.

Мы не имели случая видеть какие-либо увеселения туземцев; единственный музыкальный инструмент, который мы встретили у них, был полый кусок дерева в форме миски и две палочки. Один наш джентльмен видел туземца, играющего на этом инструменте, а делал он это так: одну палочку держал, как мы держим скрипку, а другой, меньшей и похожей на барабанную палочку, он ударял по большей и одновременно бил ногой по полому куску дерева, вызывая звуки, которые ни в коем случае нельзя было признать неприятными.

Эта музыка сопровождалась песней. Пели женщины, и мотив был приятный и мягкий. Замечен был еще один инструмент, который, впрочем, едва ли заслуживает такого названия. Это была небольшая полая тыква, в которой перекатывались камешки. Ее трясут, как детскую погремушку, и нам говорили, что этот инструмент употребляется на танцах ¹⁶⁵.

У них, должно быть, есть игра, в которой применяются кегли; такие кегли по форме напоминают головки сыра; толщина их около 1,5 дюйма, а диаметр 3,5 дюйма. Некоторые делаются из камня или обожженной и затвердевшей глины, после обжига отполированной. Но хотя кегли и изготовляются из глины, глиняной посуды мы у туземцев не видели.

Те рабочие инструменты, или орудия, которые я видел, такие же, как и на других островах. Топоры или мотыги точно такие же и, видимо, из того же сорта черного камня, но у туземцев имеются и другие орудия, которые делаются из камня цвета глины.

Единственные железные орудия или, вернее, куски железа, обнаруженные у туземцев и предположительно относящиеся ко времени до нашего прибытия, — это обломок железного обруча (iron hoop) длиной около 3 дюймов, насаженный на деревянную рукоятку таким же образом, как насаживаются на рукоятку каменные тесла, а также какое-то лезвие, по-видимому, наконечник широкого меча.

Судя по этим орудиям и по тому, что туземцам известно употребление железа, можно предположить, что наши корабли были не первыми судами, посетившими эти острова. Но с другой стороны, величайшее удивление, проявленное туземцами при виде [270] кораблей, и тот факт, что им совершенно неизвестно было огнестрельное оружие, доказывает обратное.

Имеется много путей, посредством которых эти, равно как и многие другие острова, могли узнать железо и без посещения кораблей. Ведь различные группы островов могут поддерживать между собой всяческие сношения, и, кроме того, у этих островов на ветре чуть ли не весь берег Америки, на котором испанцы осели более двух столетий назад и где нередко происходили кораблекрушения. Поэтому нельзя считать экстраординарными случаи, когда обломки потерпевших крушение кораблей с железными предметами забрасываются на острова, рассеянные в этом необъятном океане. Расстояние не может служить отрицательным аргументом; но даже если согласиться с этим доводом, нельзя опровергнуть факты и следует принять в расчет, что многие предметы, содержащие железо, могли быть выброшены или утеряны при переходах тех или иных кораблей через океан; ведь всем ясно, что часто в плавании теряются мачты и другие подобные предметы.

В подтверждение моих доводов приведу следующий факт: один из наших людей видел в одном из домов селения Вимоа кусок, по его мнению, пихтового дерева, изъеденный червями. Туземцы объяснили ему, что этот обломок был занесен к берегам острова морскими волнами ¹⁶⁶.

Вероятно, Испания пожнет выгоды от открытия этих островов, поскольку они исключительно удачно расположены для кораблей, идущих от Новой Испании ¹⁶⁷ к Филиппинам, которые могут здесь останавливаться и пополнять свои запасы. Эти острова лежат на полпути от Акапулько до Ладронских [Марианских] островов.

Необходимо отметить, что нельзя полагаться на пополнение запаса свинины за счет здешних свиней: они не растут и не выживают на борту корабля. Это соображение в значительной степени и побуждало меня оставлять на островах свиней английской породы или тех свиней испанской породы, которых мы получили на Таити, поскольку они растут и жиреют на борту, тогда как все другие чахнут и гибнут ежедневно.

Долгота этих островов была определена по 72 лунным обсервациям, проведенным на рейде в Вимоа до и после стоянки в этом месте и приведенным к данному пункту по хронометру.

Среднее значение данных этих наблюдений для долготы рейда 200°13' O.

[271]

Данные определений склонения не слишком между собой сходятся, но они проводились не на одном и том же месте, и это могло вызвать небольшие расхождения. Общий характер этих данных иллюстрируется следующей таблицей:

Приливы здесь столь незначительны, что при высоком прибое у берегов трудно распознать, когда бывает полная вода и когда малая или когда начинается отлив или прилив.

У южного берега Атоуи мы обычно отмечали течение, идущее на W или NW. Но когда мы стояли у острова Энихиоу, оно шло в направлениях, близких к NW и SO, причем в течение шести часов сохранилось первое направление, а затем оно менялось на прямо противоположное, которое удерживалось также шесть часов. Эти течения были настолько сильны, что корабли сносило, хотя ветер был свежим. Это, несомненно, постоянные течения, и, как я полагаю, прилив идет от NW.

Понедельник, 2 февраля — суббота, 7 февраля. После того как к нам присоединился “Дискавери”, я пошел на N бейдевинд при свежем ветре от O румбов. 7-го в широте 29° N и долготе 200° O ветер отошел к SO и вынудил нас держаться курса на NO и О.

Четверг, 12 февраля — воскресенье, 1 марта. Этим курсом мы шли до 12-го, когда ветер через S и W перешел к NO и ONO. Я повернул оверштаг и пошел на N. В это время мы были в широте 37° N и в долготе 206°15' O. 19-го в широте 37° N и в долготе 206° O ветер отошел к SO, и я пошел на O, несколько склоняясь к N. В широте 42°30' N и в долготе 219° O мы стали замечать камнеломки, упомянутые Уолтером, который называл их морским пореем, и там и здесь попадался плавник. Но если бы мы не знали, что Американский материк близко, то по тем [272] ничтожным признакам, по которым судят о близости земли, смело можно было бы заключить, что он находится по крайней мере за 1000 лиг от нас ¹⁶⁸. С тех пор как мы покинули Сандвичевы острова, нам едва ли встретилась хоть одна птица или хоть одно морское животное.

В воскресенье, 1 марта, был день штиля: мы находились в широте 44°49' N и в долготе 228° О. Затем штиль сменился ветром от N, и я направился на O, чтобы дойти до земли, которая, судя по картам, не должна была находиться от нас на большом расстоянии.

Пятница, 6 марта; суббота, 7 марта. 6-го в полдень, будучи в широте 44°10' N и в долготе 234,5° O, мы заметили двух тюленей и нескольких китов, а на рассвете следующего дня вдалеке показался берег Нового Альбиона. Он был по пеленгам NO — SO на расстоянии 10 или 12 лиг. В полдень наша широта была 44°33' N, долгота 235°20' О. Земля протягивалась от NO 0,5 N к SOtS на расстоянии примерно 8 лиг. В этом месте глубина над илистым дном была 73 сажени, а примерно лигой мористее — 90 саженей. Казалось, земля была умеренной высоты. Она была расчленена на холмы и долины и почти повсюду покрыта лесом. Мы не увидели на ней ничего примечательного, за исключением одного холма с плоской вершиной ¹⁶⁹/ В полдень он был по пеленгу О. В северной части земля образовывала мыс, который я назвал мысом Фаулвэзер [мыс Скверной Погоды] по причине очень дурной погоды, начавшейся чуть позже. Я полагаю, что он расположен в широте 44°55' N и в долготе 235°54' O.

Воскресенье, 8 марта. Тихие переменные ветры чередовались со штилем до 8 часов п.п., когда подул ветер от SW, и я пошел на NW под одним гротом, выжидая рассвета, чтобы взять курс параллельно берегу. В 4 часа д.п. ветер отошел к NW, сопровождаясь шквалами и дождем. До 10 часов шли на NO, но, видя, что курс этот не выгоден, и не обнаружив ничего похожего на гавань, я повернул оверштаг и направился к SW. В это время мыс Фаулвэзер был по пеленгу NOtN в 8 лигах. К полудню ветер немного отошел к W и погода стала ясной и хорошей, так что мы смогли провести лунные наблюдения и к ним по хронометру привели все определения, сделанные за время с 19 февраля. Долгота по 72 обсервациям (среднее значение) была 235°15'26" О — на 14'11" меньше, чем по хронометру. Эти данные я использовал для определения долгот берега и не сомневаюсь, что в пределах немногих миль они точны.

Вечером ветер отошел к NW и дул со шквалами, градом и мокрым снегом, а погода была неясная и туманная, так что я отвернул в море.

Понедельник, 9 марта — среда 11 марта. Так я держал до полудня 9-го, когда повернул оверштаг и пошел снова [273] вдоль берега, дойдя до него в 2 часа п.п., когда он был по пеленгу ONO. Ветер и погода были прежними, но к вечеру ветер отошел к W, а погода ухудшилась, и мы снова были вынуждены повернуть и лавировали в открытом море до 4 часов утра, когда я отважился вновь пойти к берегу. В 4 часа п.п. заметили землю, которая в 6 часов протягивалась от NO 0,5 O к SOtS и была на расстоянии 8 лиг. В этом месте мы повернули оверштаг и пытались провести промеры, но лот пронесло на 160 саженях. Я держал в море до полуночи, а затем стал править к берегу, и в 6 часов 30 минут мы были в 3 лигах от земли, которая протягивалась с NtO 0,5 O к S 0,5 О, и ее оконечности были на расстоянии примерно 7 лиг. Поскольку я не видел ничего похожего на гавань, а погода по-прежнему была неустойчивой, я повернул оверштаг и пошел на SW; в это время глубина была 55 саженей, а дно илистое.

Обе оконечности земли образовывали вдающиеся в море мысы. Тот, что был на N (мы его видели 7-го числа), получил название мыса Перпетуа по той причине, что в тот день мы его заметили первым. Он лежит в широте 44°06' N и в долготе 235°54' О.

Более южный мыс, который я назвал мысом Грегори, лежит в широте 43°30' N и в долготе 235°57' О. Берег этого мыса поднимается от самого моря до довольно значительной высоты, тогда как по обе стороны мыса земля низкая.

Вообще земля здесь не очень высокая, но она холмистая и покрыта лесом, а у моря имеются белые песчаные банки.

Я держал в море до 1 часа п.п., когда повернул оверштаг и пошел к берегу, надеясь, что ночью подует ветер от берега, но это была моя ошибка, так как в 5 часов ветер отошел к W и SW, и я вынужден был снова держать в море. В это время мыс Перпетуа был по пеленгу NOtN, и более удаленная земля, которая различалась на S, находилась по пеленгу StO, должно быть, в 10 или 12 лигах.

Если это так, широта была бы 43°10' N и долгота 235°55' О, и тогда эта земля, вероятно, мыс Бланко, открытый или увиденный Мартином де Агиларом 19 января 1603 года. Достойно замечания, что как раз на той широте, на которой мы сейчас находились, географы поместили широкий проход, или пролив, открытие которого приписывается тому самому капитану, который в своем путешествии только и отметил, что он видел широкую реку, а войти в нее не смог по причине течений (см. “Историю Калифорнии”, стр. 292) ¹⁷⁰.

Вечером, как я уже это наблюдал, ветер отошел к SW, но был очень неустойчивым и сопровождался шквалами и снежными зарядами. При одном таком шквале он около полуночи отошел к WNW и вскоре усилился до шторма, причем по-прежнему сопровождался шквалами и мокрым снегом. [274]

Выбора не оставалось, и я был вынужден держать на S, чтобы отойти от берега, и шел под нижними парусами и двумя зарифленными марселями; корабль нес больше парусов, чем следует, но это было необходимо, чтобы отойти от берега.

Шторм продолжался до 8 часов утра 13-го.

Пятница, 13 марта. В это время ветер стих, и я повернул оверштаг и пошел снова к берегу, будучи в широте 42°45' N и в долготе 233°30' О.

Ветер продолжал дуть от W и NW, причем чередовались штормы, умеренные ветры и штиль.

Суббота, 21 марта; воскресенье, 22 марта. Так продолжалось до утра 21-го, когда после нескольких часов штиля подул ветер от SW; он и принес хорошую погоду. Я направился на NO, чтобы дойти до земли, которую мы видели вдали. Вечером ветер отошел к W, и в 8 часов утра следующего дня мы увидели землю, которая протягивалась с NO на O и была на расстоянии 9 лиг. В это время мы были в широте 47°5' N и в долготе 235°10' О.

Я продолжал держать к N с ветром от W и WNW до 7 часов вечера, когда до рассвета отвернул в море. В это время глубина была 48 саженей, и мы находились примерно в 4 лигах от земли, которая протягивалась с N к SO 0,5 О, а маленький холмик, по виду казавшийся островом, был по пеленгу N 0,75 О в 6 или 7 лигах. Впрочем, этот островок был довольно значительной высоты, так как его было видно с палубы. Между этим островком, или скалой, и северной оконечностью земли показался какой-то небольшой разрыв, и мы льстили себя надеждой найти здесь гавань. Но наши надежды рассеялись, когда мы подошли ближе, и мы теперь имели основание предполагать, что разрыв этот прегражден низкой землей. В связи с этим я назвал мыс, расположенный дальше к N, мысом Флаттери [мысом Лести]. Он лежит в широте 48°15' N и в долготе 235°03' О. Это округлый холм умеренной высоты, и вся местность в этой части берега также умеренной высоты. Вершины здесь примерно на одинаковом уровне и сплошь покрыты лесом, причем общий вид приятен и свидетельствует о плодородии. Как раз в той широте, на которой мы сейчас были, географы помещают пролив Хуан-де-Фука, но ничего подобного мы не видели, и нет ни малейшей вероятности, что такого рода штука существует ¹⁷¹. До полуночи я держал в море, следуя к S, а затем повернул оверштаг и направился на NW при слабом ветре от SW в намерении пойти с рассветом к суше. Но в это время из-за сильного шторма мы шли только под двумя нижними парусами и зарифленными марселями. Ветер с дождем дул прямо в сторону берега.

Понедельник, 23 марта. Таким образом, вместо того чтобы идти к земле, я имел удовольствие держать в море. Ветер [275] от SW, однако, продолжался недолго, и к вечеру снова отошел к W. Затем все время дули ветры от W и NW. Иногда по вечерам ветры становились умеренными и отходили к S, и это было верной приметой шторма. Сильнейшие штормы дули от SSO и сопровождались дождем и мокрым снегом. Они редко длились более 4 или 6 часов, а затем сменялись штормами от NW, которые обычно приносили хорошую погоду. Благодаря этим южным порывистым ветрам мы тем не менее продвигались к NW.

Воскресенье, 29 марта. В конце концов, в 9 часов утра 29-го, следуя на NO, мы снова увидели землю, которая в полдень, когда мы были в широте 49°29'30" N и в долготе 232°29' О, протягивалась к NWtN к OSO, и ее ближайшая часть была на расстоянии примерно 6 лиг. Страна являла совсем не тот вид, что земли, которые мы видели прежде: в ней было полно высоких гор с вершинами, покрытыми снегом. Но долины между горами и прибрежные земли, как низкие, так и высокие, поросли лесом.

Юго-восточная оконечность земли образовывала низкий мыс, у которого было много бурунов, вызванных подводными скалами, и по этой причине я назвал этот мыс мысом Пойнт-Брекерс. Он лежит в широте 49°15' N и в долготе 233°20' О, а другая оконечность расположена примерно в широте 50° и в долготе 232° О. Эту оконечность я назвал Вуди-Пойнт ¹⁷². Она довольно далеко выдается к SW и представляет собой высокую землю. Между этими двумя мысами берег образует большой залив, который я назвал Хоуп-Бей [залив Надежды], так как по виду побережья мы надеялись найти тут хорошую гавань, и события показали, что мы не ошиблись.

Когда мы приблизились к берегу, то заметили на нем две бухты: одну в NW, а другую в NO углах залива. Так как я не хотел заходить в первую из этих бухт, то направился ко второй и прошел мимо бурунов, или подводных скал, расположенных в лиге или больше от берега. По их внешнюю сторону глубина была 19 и 20 саженей, дно скалистое. Когда мы прошли эти буруны, глубины возросли до 30, 40 и 50 саженей и дно стало песчаным, но дальше лот начало проносить. Мы близко подошли к бухте, в наличии которой были уверены, но, так как мы находились в заливе, я решил отдать здесь якорь и попытаться отыскать пресную воду, в которой мы испытывали большую нужду. Не сомневаясь больше в существовании бухты, мы к 5 часам дошли до западного мыса, и в это время заштилело; я приказал спустить шлюпки, чтобы взять на буксир корабль. Только это было сделано, как снова подул свежий ветер от NW, и мы пошли к рукаву, ведущему в бухту, следуя на NO, но затем опять заштилело, и мы вынуждены были отдать якорь на глубине 85 саженей, и так близко от берега как то позволял кабельтов. Ветер стих, когда “Дискавери” еще не вошел в рукав, и корабль отдал якорь на глубине 70 саженей. [276]

Приблизившись к берегу бухты, мы увидели, что он обитаем. Местные жители подходили на своих каноэ к кораблям, и они совершенно не обнаруживали страха или недоверия. Одновременно подошло 32 каноэ, переполненных людьми, а 10 или 12 каноэ пробыли у борта “Резолюшн” большую часть ночи ¹⁷³.

Здешние обитатели производили впечатление мягких и смирных людей; они охотно расставались со всем, что у них было, принимая от нас все, что бы им ни давалось в обмен, но очень стремились приобрести любые железные изделия; применение железа им было прекрасно известно, причем у них имелись орудия и инструменты из этого металла.

Понедельник, 30 марта. Утром я послал на берег три вооруженные шлюпки под командой м-ра Кинга на поиски гавани для корабля, и вскоре я с этой же целью отправился в ялике. На NW берегу рукава, в который мы вошли, и неподалеку от корабля я нашел довольно удобную гавань, а м-р Кинг, который вернулся около полудня, отыскал еще лучшую на NW берегу рукава. Но так как расстояние до нее было большим, я решил воспользоваться ближайшей гаванью. Было, однако, поздно, и не имело смысла передвигать туда корабли накануне ночи; я распорядился отвязать паруса, убрать стеньгу и расснастить фок-мачту, с тем чтобы поставить новый бугель, так как старый пришел в негодность.

Весь день у кораблей было множество каноэ, переполненных туземцами, и между нашими людьми и местными обитателями завязалась торговля, причем она велась обеими сторонами весьма честно. Их товарами были шкуры различных животных: медведей, волков, лисиц, оленей, хорьков, енотов, куниц и особенно морских бобров, подобных тем, что водятся у берега Камчатки. Торговали туземцы одеждой из этих шкур, а также из какой-то коры или растения, подобного конопле, и оружием — луками со стрелами, копьями, рыболовными крючками и орудиями различных видов, резными деревянными изделиями и даже человеческими черепами и руками и многими другими вещами, перечень которых был бы утомителен. За все это они брали в обмен ножи, долота, железные и оловянные изделия, гвозди, пуговицы и любой вид металла. Бусы им не нравились, а любую одежду они отвергали.

Вторник, 31 марта. На следующий день корабли вошли в бухту и стали на шпринтов, причем становые якоря были заведены близко к берегу. Поднимая затем якоря, мы обнаружили, что, хотя глубина была и достаточная, здесь на дне были скалы, которые основательно повредили якорный канат, и от них пострадали при верповании корабля в бухту наши кабельтовы — казалось, все дно здесь усеяно камнями. Корабль снова давал течь в верхней надстойке, и к делу приступили конопатчики, которые [277] начали конопатить корабли и устранять прочие дефекты, которые надо было выправить.

Весь день вокруг толпились туземцы, и они уже не проявляли никаких признаков сдержанности, если таковые и имелись прежде, поднимались на борт и с величайшей непринужденностью общались с нашими людьми. Мы обнаружили, что ни один народ, с которым мы встречались раньше, не был так скор на руку, как эти люди, и уж во всяком случае они были опаснее всех прочих туземцев, поскольку, располагая ножами и другими острыми изделиями из железа, они отхватывали гайки с талей и прочие железные принадлежности в одно мгновение, стоило лишь нам повернуться к ним спиной. Мы потеряли наш фишгак весом в 20 или 30 фунтов, несколько малых гаков и других железных предметов, а из шлюпок туземцы тащили все железное, что можно было с собой унести, хотя всегда выставлялась охрана. Причем случалось, что один туземец развлекал на носу шлюпки вахтенного, тогда как другие тащили все, что можно, на корме. Если мы обнаруживали пропажу сразу, не составляло труда выявить вора, тем более что туземцы охотно выдавали друг друга, однако воры обычно выпускали из рук добычу без удовольствия, а порой вырывать ее приходилось силой.

После того как корабли были поставлены на якоря, мы приступили к текущим делам. На высокую скалу, которая находилась на берегу бухты вблизи корабля, были свезены обсерватории и приборы. Партия во главе с офицером была отправлена на берег для рубки леса и поисков удобного места, где можно было бы брать воду. На берегу была поставлена кузница: мы нуждались в железных поделках, так как на фок-мачте помимо бугелей, пришедших в негодность, в плохом состоянии был брус лонг-салинга и дала трещину краспица салинга. Ежедневно нас посещало много туземцев, и время от времени появлялись все новые и новые лица. Обычно при первом своем появлении они исполняли странную церемонию: гребя во всю мощь, они обходили оба корабля. Вождь и другие именитые особы стояли в каноэ с копьями и прочими видами оружия в руках и что-то говорили или, точнее, орали, пока совершался этот обход, причем иногда лица у них были закрыты масками, изображающими человеческие лики или звериные морды. Порой вместо оружия они держали в руках трещотки.

Обойдя вокруг кораблей, они затем подходили к борту и начинали без всяких дальнейших церемоний торговать с нами. Но иногда все они хором принимались петь и пели согласно и очень приятно.

Суббота, 4 апреля. Хлопот туземцы не доставляли, если не считать тех мер, которые нам приходилось принимать для предотвращения их воровских проделок. Однако утром 4-го [278] внезапно все наши работы на берегу были прерваны: в месте, где мы рубили лес и набирали воду, собралась огромная толпа, состоящая из тех туземцев, которые приходили к кораблям, и все были вооружены чем попало; тот, у кого оружия не было, держал в руках палку или камень. Их намерения нам не были ведомы, а поэтому мы вооружились и приготовились к защите, и я приказал всем находившимся на берегу работникам перебраться на скалу, где были наши обсерватории, оставив индейцам то место, которое они избрали, а оно было на расстоянии брошенного камня от кормы корабля.

Индейцы, видя, что их действия вызвали у нас тревогу, дали нам знаками понять, что вооружились они не с тем, чтобы напасть на нас, а чтобы отразить нападение партии их земляков, которые собирались на них походом.

В то же время мы заметили, что туземцы выставили наблюдателей на всех мысах бухты, причем между этими постами и материком все время туда и сюда сновали каноэ. Затем из-за южного мыса бухты вышла флотилия, в которой была дюжина больших каноэ, и там они выстроились в боевом порядке. Люди из каноэ начали курсировать между обеими партиями, которые вступили между собой в переговоры. В конце концов спор, каким бы он ни был, удалось уладить, но пришельцам не дозволено было подойти к кораблям и вступать с нами в торговые сношения.

Наши первоначальные друзья — обитатели бухты — явно решили полностью оставить нас в своем распоряжении. Это мы заметили и по другим признакам, но далеко не все здешние жители пользовались этим правом в одинаковой степени. Слабейших часто устраняли с дороги более сильные, и при этом они грабили своих земляков, не встречая ни малейшего сопротивления с их стороны.

После полудня мы возобновили работы.

Воскресенье, 5 апреля. На следующий день оснастили фок-мачту. Нок ее был слишком мал для эзельгофта, и плотник насадил с одной стороны нока накладку.

При снятии нока выяснилось, что оба чикса сгнили; ясно было, что они были поставлены гнилыми еще в доке, следовательно, надлежало изготовить новые чиксы и для этого снять фок-мачту. Таким образом, когда мы совсем было уже приготовились к выходу, оказалось, что все надо начинать сначала. Хуже всего, что на это требовалось очень много времени, но выхода у нас не было, и мы тут же приступили к делу.

К счастью, этот дефект был обнаружен в месте, богатом лесом, и все самое необходимое для работ было под рукой, так как среди плавника, который имелся в бухте, где мы стояли, можно было подобрать выдержанные лесины, вполне подходящие для [279] нашей цели, и одну из таких лесин наш плотник использовал для новых чиксов.

Вторник, 7 апреля. Утром 7-го фок-мачта была снята и доставлена на берег, и плотники с обоих кораблей приступили к делу. Часть нижнего стоячего такелажа, как оказалось, сильно прогнила, и, так как у нас было время, чтобы привести ее в порядок, пока плотники чинят фок-мачту, я приказал заменить такелаж грот-мачты и частично (оставив и старые снасти) обновить такелаж фок-мачты.

С того времени, когда мы вошли сюда, и до этого дня погода была хорошей, без дождя и ветра.

Среда, 8 апреля. Однако утром 8 апреля подул сильный ветер от SO и принес туманную погоду и дождь. После полудня ветер усилился и вечером достиг силы шторма. Он дул резкими шквалами с гор по ту сторону бухты, прямо в нее, и создал для нас опасное положение, хотя мы крепко стояли на якорях.

Сильные шквалы чередовались с довольно тихими ветрами и в интервалах даже со штилем, но недаром гласит старая поговорка “беда редко приходит одна” — бизань-мачта, единственная из мачт со стеньгой наверху, оказалась настолько слабой, что не выдержала этой нагрузки и переломилась, причем был сорван весь такелаж.

Часам к 8 шторм поутих, но дождь с очень редкими перерывами продолжался весь день. И чтобы плотники не прерывали работу, был натянут тент над фок-мачтой.

Скверная погода, установившаяся в последние дни, не мешала туземцам ежедневно наносить нам визиты, и эти посещения были весьма полезными, так как туземцы снабжали нас в изрядных количествах рыбой, которую сами мы удочками наловить не могли, а поблизости не было подходящего места, чтобы забросить сеть. Они нам приносили сардины, маленькую рыбешку такого же вида, небольших лещей и порой мелкую треску.

Суббота, 11 апреля — четверг, 16 апреля. 11-го, несмотря на дождь, был установлен такелаж на грот-мачте, а на следующий день убрали верхнюю часть бизань-мачты, которая настолько прогнила, что свалилась, когда убрали стропы.

Вечером нас посетило племя очень приятных на вид индейцев, и среди них был кое-кто из наших старых друзей. Я впервые завел некоторых из них в кают-компанию и заметил, что ни одна вещь не задерживала их внимания хотя бы на один момент — на все они глядели с полным безразличием. Правда, такое отношение проявляли не все индейцы: кое-кто выказывал к окружающему некоторое любопытство.

После полудня 13-го я отправился с группой наших людей в лес, и мы срубили дерево для бизань-мачты; на следующее утро [280] мы доставили его на то место, где плотники работали над фок-мачтой.

Вечером ветер, который в течение нескольких дней дул от западных румбов, отошел к SO и усилился до очень крепкого, сопровождался дождем и продолжался до 8 часов утра следующего дня, когда ослаб и вновь отошел к W.

Утром 15-го законченную фок-мачту доставили к борту, и я поставил плотников на изготовление бизань-мачты. Погода была настолько скверной, что с доставкой фок-мачты мы управились лишь после полудня. В это время у корабля было довольно много индейцев, и они смотрели на наши работы со свойственным им молчаливым вниманием.

Фок-мачта была оснащена со всей возможной поспешностью, а тем временем плотники занимались бизань-мачтой. Они обнаружили, что ствол, заготовленный на замену, растрескался и повредился, что произошло, вероятно, когда его рубили. Так что вся работа пошла насмарку, и пришлось рубить новое дерево, на что мы затратили полдня.

Суббота, 18 апреля. 18-го группа пришлых индейцев на шести или восьми каноэ явилась в бухту, где пробыла некоторое время, взирая на нас, после чего эти люди ушли, так и не приблизившись к борту кораблей. Мы подозревали, что наши старые друзья не допустили их это сделать, ибо они были многочисленнее пришельцев. Было ясно, что нас они оставили себе, ибо если и допускали чужаков к торговле с нами, то вели ее в своих интересах: цены на индейские товары неизменно повышались, а на наши понижались. Мы заметили, что многие из здешних больших людей продавали своим соседям вещи, добытые у нас. Об этом можно было судить по тому, что они часто уходили от нас дня на четыре или на пять, а затем возвращались с новыми партиями шкур и всяких диковинок, а так как наших людей разбирала страсть к этим товарам, спрос на них всегда был высок, независимо от того, стоили ли они чего-нибудь или не стоили ничего. Кое-кто из туземцев, посещавших нас ежедневно, нашел добавочный источник дохода: сбыв нам разные безделушки, они часть своего досуга тратили на ловлю рыбы, и плоды этих трудов мы неизменно от них получали. Мы также приобрели у индейцев некоторое количество очень хорошего животного масла, которое хранилось у них в пузырях. При этом они порой норовили надуть нас, примешивая в масло воду, а были случаи, когда они навязывали нам пузыри, в которых была только вода и ни одной капли масла. Лучше, однако, было мириться с этим, не вступая с индейцами в пререкания, поскольку и мы торговали с ними всяческими безделушками, прибегая к разным уловкам, чтобы сбыть им бусы и прочую малоценную мелочь. Индейцы ничем не пренебрегали, но металл и латунь [281] были их излюбленными товарами, и вряд ли хоть кусочек латуни остался у нас на корабле, исключая самых необходимых вещей. Наша одежда лишилась пуговиц, на гибель были обречены медная обивка столов, медные котлы, оловянная посуда, подсвечники и пр., так что этот народ получил от нас больше всякой всячины, чем любое из племен, посещавшихся нами прежде ¹⁷⁴.

Воскресенье, 19 апреля; понедельник, 20 апреля. На следующий день, первый ясный день за минувшие две недели, мы подняли стеньги и реп и поставили такелаж. И так как самые тяжелые работы остались позади, я на следующий день рано утром вышел на двух шлюпках, чтобы осмотреть залив.

Сперва я направился к западному мысу, где обнаружил большое индейское селение, а перед ним очень удобную гавань с глубинами от 9 до 4 саженей и дном с тонким песком. Жители этой деревни (весьма многочисленные и в большинстве мне знакомые) приняли меня весьма куртуазно, и каждый из них стремился затащить меня в свой дом или, точнее говоря, в обиталище для нескольких семей, живущих под одной кровлей; чтобы усадить меня, они расстилали циновки и проявляли иные знаки внимания.

В большинстве этих домов женщины были заняты выделкой одежды из коры или растения, о котором я уже упоминал, и делали они это точно таким же способом, как новозеландцы ¹⁷⁵. Другие разделывали и вялили сардины — много этой рыбы было привезено сюда в то время, когда мы здесь были, и рыбу эту роздали всем жителям, да еще немало ее осталось про запас.

Они сперва развешивали рыбу на небольших жердях, примерно на фут над огнем, а затем поднимали ее все выше и выше, чтобы дать место новым партиям, до тех пор пока не подтягивали ее к самой кровле. Высушенную рыбу собирали в кучи, прикрывая их циновками. В таких кучах рыбу держат, пока ею пользуются, и на вкус она очень хороша, хоть и не слишком мясиста. Так же они коптят треску и прочую крупную рыбу, а иногда ее вялят на воздухе, не прибегая к огню.

От этого места я проследовал на западный берег залива, где примерно на протяжении 3 миль у побережья рассеяны мелкие острова, среди которых имеются удобные гавани с хорошим дном и глубинами от 30 до 7 саженей.

Примерно в 2 лигах от входа в залив, на его западном берегу, имеется рукав, отходящий на NNW, а 2 милями дальше — другой рукав, примерно того же направления, с довольно большим островом у входа ¹⁷⁶. У меня не было времени для обследования этих рукавов, но я полагаю, что они не вдаются далеко в сушу, так как в их устье вода солоноватая. Милей выше второго рукава видны остатки селения. Сохранились остовы домов, но [282] досок, которыми обшиваются стены, и кровли нет. Перед селением стояли большие рыбные верши, но я не видел никого, кто бы за ними смотрел. Это плетенки из тонких жердей с просветами в зависимости от величины рыбы, которую необходимо выловить. Верши (некоторые достигают размера 20x12 футов) ставятся открытым концом вперед на крепких шестах или столбах, вбитых в грунт, так, чтобы они находились на 3 или 4 фута выше уровня отлива.

За селением на ровной площадке в несколько акров росли огромные (более высоких мне не доводилось видеть) сосны, а должен сказать, что везде на возвышенностях местность была безлесной ¹⁷⁷.

Отсюда я прошел к другому берегу залива и миновал еще один рукав, видимо не очень длинный, простирающийся в NNO направлении. Я теперь твердо установил то, что мы раньше лишь предполагали, а именно, что земля, перед которой стояли корабли, была островом и что у западного берега залива рассеяно много более мелких островов ¹⁷⁸.

Против северной оконечности большого острова на материке находилось индейское селение, в котором я высаживался, и его обитатели были не столь обходительны, как в том селении, о котором я упоминал выше. Но в значительной степени, если не целиком, это вызывалось поведением здешнего угрюмого вождя: он не пускал меня в дома, следовал за мной по пятам и неоднократно знаками требовал, чтобы я удалился. Подарки не побудили его переменить это отношение. Некоторые юные женщины, не столь суровые, как их лорд, спешно нарядились в свои лучшие одежды, сбежались к нам и спели песню, которая была совсем не грубой и не неприятной.

Поскольку день клонился к концу, я направился к кораблям и следовал вокруг северной оконечности большого острова. На пути я встретил несколько каноэ, груженных сардинами, которые туземцы наловили где-то в восточной части залива.

Вторник, 21 апреля. 21-го закончили бизань-мачту, поставили ее и оснастили. Плотники были наряжены на изготовление новой фок-мачты взамен пришедшей в негодность.

Среда, 22 апреля. Утром нас посетили на 12 или 14 каноэ пришлые индейцы, и они простояли ярдах в 200 или 300 от кораблей примерно полчаса. Сперва мы думали, что они боятся подойти ближе, но это было заблуждение, ибо так они поступили для того, чтобы развлечь нас песней или пляской, исполнявшейся всей компанией, причем во время этого представления два каноэ сновали между кораблями и индейской флотилией. Когда они кончили свою песню (а мы ее слушали с восхищением), все каноэ подошли к кораблям, и мы увидели среди пришельцев некоторых наших старых друзей, взявших на себя руководство [283] всеми торговыми операциями, которые велись между нами и гостями, причем сделки эти были весьма прибыльными для этих посредников.

У нас оставалось несколько коз и две овцы, и я свез их на шлюпке (на другой находился сопровождавший меня капитан Клерк) в селение на западном мысе залива, близ которого я видел траву. Обитатели этого селения встретили нас, так же как и прежде, весьма дружественно, и в момент высадки я послал людей накосить травы, полагая, что никаких возражений на этот счет со стороны туземцев я не встречу. Однако эти предположения не подтвердились, так как в тот момент, когда наши люди начали косить траву, индейцы остановили их и сказали, что сперва надо “макук”, то есть купить траву. Как только я узнал об этом, я направился в это место и застал там дюжину туземцев, которые заявили себя хозяевами купленной травы. Я полагал, что теперь мы сможем косить траву, где нам вздумается, и снова ошибся, ибо щедрость, с которой я расплатился с первыми “хозяевами”, побудила объявиться новых претендентов, и оказалось, что чуть ли не у каждой травинки есть свой владелец, так что я скоро опорожнил все свои карманы; когда же они убедились, что больше ничего не получат, то предоставили нам возможность косить траву там, где нам вздумается.

Здесь я должен отметить, что мне еще не приходилось встречать индейцев, которые были бы столь убеждены, что все, что производит их земля, является их собственностью. За лес и воду, которые мы заготовляли, они требовали плату, и мы ее давали, когда я посещал то место, на которое от нас поступала заявка. Но когда меня не было, наши работники не обращали внимания на настойчивые требования туземцев, и они в конце концов прекратили эти просьбы.

Однако, по необходимости сохраняя свое достоинство, они затем говорили, что дают нам лес и воду из чувства дружбы.

Во время нашего пребывания в селении м-р Веббер зарисовал все наиболее любопытное внутри и вне домов. Я также получил возможность тщательно осмотреть внутреннее устройство жилищ, хозяйственные работы и пр., о чем будет сказано ниже. Затем мы дружески распрощались с туземцами и вернулись на корабли.

Четверг, 23 апреля — суббота, 25 апреля. На следующий день привязали паруса, сняли обсерватории и перевезли на борт приборы.

24-го и 25-го чистили и приводили в порядок корабль, готовясь выйти в море. Погрузили на борт малые рангоутные деревья про запас и бревна для разных корабельных нужд.

Воскресенье, 26 апреля. 26-го утром все было готово, и я хотел выйти в море, но приливное течение было противным, [284] и нам пришлось выждать до полудня, когда SW ветер сменился штилем и течение стало для нас благоприятным. Мы отдали швартовые и отбуксировали корабли шлюпками из бухты. После этого ветры были переменные и тихие, чередующиеся со штилем до 4 часов п.п., когда подул ветер от N и погода стала пасмурной и очень туманной. Барометр пал необычайно низко, и все предвещало сильный шторм, который мы имели основание ждать с юга, так что я сомневался, следует ли мне перед наступлением ночи выходить в море.

Но я так этого желал и мне так не хотелось терять предоставившуюся возможность, что я счел за благо при всех обстоятельствах выйти в море.

Наши друзья-индейцы сопровождали нас, пока мы не вышли из залива. Одни были на борту корабля, другие — в своих каноэ, а вождь по имени [пропуск]... который в последнее время привязался ко мне, покинул меня одним из последних. На прощание я вручил ему небольшой подарок, а он в ответ дал мне очень ценную бобровую шкуру, что заставило меня сделать добавку к моему подарку, но взамен он преподнес мне одежду из бобровых шкур со своего плеча, а я знал, что ценит он ее дорого. И так как мне хотелось, чтобы не пострадали его дружественные отношения ко мне и не умалилась его щедрость, я дал ему новый меч с медным эфесом, что сделало его счастливым, как принца.

Этот вождь и многие другие индейцы очень просили нас снова вернуться к ним и поощрения ради обещали заготовить много шкур для нас, и я нисколько не сомневался, что они действительно этого желают.

Ниже я приведу некоторые подробности, касающиеся этого места и его обитателей. Это то, что мы узнали за время нашей недолгой стоянки и о чем не было упомянуто в ходе предыдущего описания.

Навигационные замечания. Залив, который я почтил названием Кинг-Джордж, называется у туземцев Нукка [Нутка] ¹⁷⁹. Вход в него лежит в восточном углу бухты Хоуп-Бей в широте 49°33' N и в долготе 233°12' О. У восточного берега бухты Хоуп-Бей на всем протяжении до входа в залив тянутся буруны, приуроченные к подводным скалам, которые, видимо, на некоторое расстояние вдаются в море. Подводные скалы есть и у островов, лежащих у самого залива.

В залив надо входить между двумя скалистыми мысами лежащими соответственно на OSO и WNW на расстоянии 3 или 4 миль один от другого. Ширина залива между этими мысами значительна, и залив тянется к N по крайней мере на 4 лиги, исключая различные его ответвления, которые вдаются в сушу на неизвестное расстояние. [285]

В средней части залива располагается много островов различного размера. Карта, или схема, не претендующая, впрочем, на большую точность, тем не менее способна дать лучшее представление об этих островах, чем любое их описание. В средней части глубины залива колеблются от 47 до 90 саженей, а местами они больше.

Гаваней и якорных стоянок много, но для съемки их у нас не было времени. Бухта, в которой мы стояли, расположена на восточном берегу залива и на восточной стороне большого острова. От моря она защищена, но рекомендовать ее вряд ли следует, так как она открыта SO ветрам, которые, как мы установили, дуют с большой силой, и следы причиненных ими опустошений видны во всех местах.

Страна и ее богатства. Страна, прилегающая к морскому побережью, средней высоты и среднего уровня, но близ залива имеются высокие холмы и глубокие долины, по большей части занятые рослым лесом, в котором преобладают еловые пихты (spruce fir) и белые кедры ¹⁸⁰. Горы в глубине страны покрыты снегом, но, видимо, безлесны. Когда на побережье шел дождь, на соседних холмах выпадал снег, но в общем климат здесь мягче, чем под той же широтой на восточном берегу Америки. Термометр никогда, даже в ночное время, не опускался ниже 5,5°, а днем очень часто поднимался до 15,5°. Заморозков, которые свойственны низким местам, здесь не было, и растительность быстро развивалась, так что трава достигала в высоту одного фута.

Животные. Из четвероногих мы видели только енота и животное, подобное хорьку, но у местных жителей имеются шкуры медведей, лисиц, волков, диких кошек, енотов, хорьков, оленей, куниц, горностаев, белок и морских животных — тюленей и морских бобров. Собак мы не видели. Наземных птиц видели мало, водоплавающей птицы в изобилии здесь нет, равно как и прочих птиц, исключая воронов и ворон, очень осторожных и пугливых, что объясняется, вероятно, тем, что на них обычно охотятся местные жители. Среди наземных птиц встречаются очень красивые колибри, а среди водоплавающих — лебеди. Из океанских птиц здесь водятся альбатросы — из тех, что встречаются в высоких южных широтах, но никогда не попадаются в тропиках. По крайней мере, я не видел их там и не слышал, чтобы они водились в низких широтах. И если даже предположить, что они пересекают эти рубежи, то как все же объяснить, что эти птицы водятся в обоих полушариях? С другой стороны, как объяснить тот факт, что, уж если альбатросы и пересекают экватор в Тихом океане, они этого не делают в Атлантическом, и хотя они очень многочисленны в его южной части, но никогда не встречаются в северной половине ¹⁸¹. [286]

Рыба здесь, видимо, водится в изобилии, хотя мы получали ее только от туземцев, которые со второй недели нашей стоянки снабжали нас в довольно большом количестве мелкой рыбой, подобной сардинам (а возможно, это и были сардины), и небольшими рыбами, похожими на леща, а также треской.

Из здешней растительности мы ничем не воспользовались, за исключением ели (из хвои варилось еловое пиво) и дикого чеснока. Последний, судя по тому, в каком количестве его приносили в последние дни нашей стоянки туземцы, встречается здесь в изобилии. Сами туземцы в пищу его не употребляют, но, заметив, что наши люди его выдергивают и едят, они уже на следующий день стали приносить его нам на продажу. Другие индейцы последовали примеру этих людей, и вскоре дикий чеснок стал одним из главных предметов торговли, поэтому-то мы имели его в таком количестве.

Пожалуй, из зелени только этот чеснок да крапива, которая растет у селений, съедобны, но есть и другие виды зелени, известные туземцам и употребляемые ими в пищу, например корни папоротника, коренья с лакричным привкусом и прочие. Я видел, как туземцы их выдергивают и едят, даже не стряхивая с них землю. Из плодовых растений я видел здесь только кусты малины и крыжовника, но здесь могло быть много других разновидностей, которых я не видел или о которых мне не удалось узнать.

Местные жители. Их облик и жилища. Я не могу сказать, какова численность обитателей этого залива, но во всяком случае их довольно много ¹⁸².

Все они, а также индейцы из других мест, которые к нам приходили, как мужчины, так и женщины, низкорослы (особенно женщины), и последние, даже самые юные, никак не могут быть названы красавицами, причем, пожалуй, исключений не бывает. Лица у них довольно широкие и плоские с выдающимися скулами и толстыми щеками. Рты небольшие и округлые, нос не приплюснутый и не выдающийся. Глаза черные, маленькие и без огоньков. В общем они сложены неплохо, только ноги у них обычно кривые, что объясняется тем, что они много сидят. Цвет кожи у них смуглый, но это вызвано не столько естественными причинами, сколько тем, что они живут в дыму и грязи и к тому же щедро красятся. Вообще эти туземцы неряшливы и грязны до последней степени.

Волосы у них черные и темно-коричневые, прямые, толстые и длинные. Обычно волосы падают свободно, но иногда связываются пучком на темени, а кое-кто делает две косы, добавляя к ним фальшивые волосы, так что голова становится похожей на швабру. Но когда туземцы причесываются “на полный манер”, они присыпают волосы белым птичьим пометом, который обычно возят с собой в каноэ, в ящике или в мешке. [287]

У некоторых довольно широкие и длинные бороды, у других бороды маленькие; различие же вызывается тем, что большая или меньшая часть волос из бороды выдергивается.

Это смирный, вежливый и добропорядочный народ, но они вспыльчивы и быстро отзываются на то, что им кажется обидой, и, как все несдержанные люди, очень отходчивы.

Я никогда не замечал, чтобы эти приступы ярости захватывали больший круг людей, чем спорщиков, вступавших в пререкания с кем-нибудь из нас или друг с другом. Посторонние никогда ни во что не вмешивались и вели себя с таким безразличием, как будто ничего не видели.

Я часто наблюдал, как какой-нибудь человек орал и бесновался чуть ли не полчаса при полном безразличии окружающих, и никто не разъяснял нам, по какой причине он выходит из себя. Во время этих припадков они ведут себя так, что кажется, будто для выражения страсти им не хватает слов. В других же случаях это очень серьезный и молчаливый народ, и никак нельзя сказать, что эти индейцы разговорчивы.

При торговле с нами кое у кого из них проявлялись нехорошие наклонности, и такие люди уходили с нашими товарами, ничего не давая взамен, если на то представлялся случай, но, как правило, большинство из них придерживалось иных принципов. Их страсть к железу и латуни, да и вообще к любому металлу, была настолько сильной, что немногие могли воздержаться от искушения и не стянуть какую-либо металлическую вещь, если выдавался удобный случай.

Но вели они себя совсем не так, как наши друзья на островах Общества, которые, несмотря на свою леность, были готовы украсть любую нужную им или бесполезную для них вещь из тех, что попадалось им под руку.

Эти люди брали лишь то, что в их глазах имело определенную ценность. Белье было здесь в полной безопасности, и его можно было развешивать на берегу без всякой охраны ночью и днем — так мало ценили туземцы наши ткани и нашу одежду.

Ремесла. Одежду туземцы делают из шкур наземных и морских животных, не прилагая при этом старания и усилий: ведь облачаясь в шкуры и сшивая их, туземцы только и делают, что скрепляют их на плечах бечевкой, так что шкуры свободно свисают до самых колен. Кроме одежд из шкур, которые обычно носят мужчины, у них есть еще два или три вида одежды, которая изготовляется из луба сосны таким же способом, как ткани — из грубой конопли. Другой сорт ткани прядут из смеси этого луба, грубой шерсти и волоса, а третий — только из шерсти и волоса. Обычно это смесь из шерсти лисиц и диких кошек; быть может, шерсть белых медведей ¹⁸³ и волков также применяется [288] для этой цели, так как у туземцев бывает пряжа разной степени тонкости.

Все эти ткани (если их так можно назвать) делаются таким же образом, как у новозеландцев. Сорт, изготовленный из шерсти, по способу выделки несколько напоминает наши грубые одеяла. Ткани другого сорта изготовляются таким же способом, но у большинства из них нити основы накладываются очень тесно, а нити утка пересекают их, связывая между собой. В утке нити тоньше и лучше скручены, и накладываются они с промежутками от 0,75 линии до полудюйма в зависимости от тонины ткани. Два куска ткани образуют комплект одежды, то есть куртку и юбку. Куртка по нижней кромке округлая, ширина ее 5 футов, длина 3 или 3 с половиной фута, и сзади она длиннее, чем спереди; юбка имеет примерно такую же форму. Куртка завязывается на плечах, а юбка обертывается вокруг бедер и достигает до середины ноги. Эту нижнюю половину “костюма” обычно носят женщины; мужчины же редко чем прикрывают талию и не стыдятся обнажать тело, тогда как женщины всегда одеты достойно и ведут себя застенчиво и скромно.

У туземцев есть еще один вид одежды, напоминающий крышку для блюда. Это круглый чехол с дыркой посередине, достаточно широкой, чтобы в нее можно было просунуть голову. Большинство таких одежд оторочено каймой различных расцветок, воротник или, точнее, часть чехла вокруг шеи оторочен или опушен каймой из бобровой шкуры и снабжен бахромой.

Все эти одежды делаются женщинами, и труд их ручной, ни прялок, ни каких-нибудь приспособлений они не знают, но изготовляют ткани с удивительной быстротой.

Туземные головные уборы — это шляпы из грубой соломы, по форме напоминающие цветочные горшки, и трудно придумать более удобный убор, прикрывающий голову. Одетые таким образом туземцы иногда вдобавок накидывают на себя грубую циновку и сидят в своих каноэ даже в самый сильный дождь так же спокойно, как наши люди в наилучших непромокаемых одеждах. А в каноэ они проводят большую часть времени: у наших кораблей они без всякой явной надобности сидели в них ночи напролет.

Украшения. И мужчины и женщины просверливают уши и вставляют в отверстие разные украшения, преимущественно медные, и наш бисер эту медь никак не может заменить. Кроме того, к ушам еще подвешиваются длинные кожаные или волосяные ремешки, доходящие до груди, но наиболее ценятся браслеты, которые изготовляются из различных материалов: бывают браслеты железные, медные и сделанные из толстой латунной проволоки, и ее они с этой целью настойчиво домогаются.

Туземцы обоего пола красят лица, применяя черную, красную и белую краски, и, видимо, эти краски они изготовляют из [289] охры, смешанной с маслом, причем, как я заметил, они накладывают эти краски щедрой рукой. Такую штукатурку они размазывают каракулями по лицу, и особенно по лбу. Но кроме этой обмазки они еще украшают лица небольшими круглыми пластинками или плоскими кольцами в форме лошадиной подковы в окружности не больше шиллинга. Подковы эти свешиваются с носа к губам, и концы их нежно сжимают переносицу. Эти украшения делаются из железа или меди: ободки наших пуговиц очень пригодились туземцам для такой цели.

В некоторых случаях мужчины носят маски, такие маски бывают различных видов: это и людские рожи, и птичьи головы, и звериные морды, причем сделаны они искусно и затейливо. Трудно сказать, для какой цели их носят — то ли как украшения на общественных церемониях, то ли, как некоторые полагают, для защиты от вражеских стрел, то ли в качестве манка при охоте — вероятно, во всех этих случаях. Однажды маски надевались во время церемониального визита, который был нам нанесен местным вождем; применялись они и во время туземных песнопений.

Комментарии

143. Перевозчики — птицы вида Aeckmorhynchus concellatus, водившиеся только на острове Рождества и на некоторых островах архипелага Туамоту. Птицы, подобные завирушкам, — это вид Conopoderas aequinoctiales, известный лишь на острове Рождества (Beaglehole, 261, n. 3—4).

144. Остров Рождества — один из крупнейших атоллов Центральной Океании (его площадь — 161 кв. км). Во времена Кука он был необитаем, но на нем были найдены следы древних поселений, что естественно, так как он лежит на пути от Таити к Гавайям — главной трассе океанийских миграций конца I — начала II тысячелетия.

145. Это были острова Оаху и Кауаи в группе Гавайских островов.

146. Третий остров — остров Ниихау.

147. Вскоре выяснилось, что эти запреты оказались бесполезными. Почти все спутники Кука свидетельствуют, что моряки вступали в связь с гавайскими женщинами и что многие женщины заразились венерическими болезнями. Горькие последствия первых контактов с европейцами нашли отражение в гавайских преданиях, записанных в первой половине XIX в. историком Д. Мало (D. Malo. Molelo Hawaii. Honolulu, 1951). Любопытно, что запреты Кука прежде всего нарушали “джентльмены”, приводившие женщин на корабли.

148. Матрос У. Гриффин отмечал в своих записках, что лейтенант Уильямсон без всякого повода выстрелил в островитян и убил одного из них. “Это действие, — пишет он, — трусливое и подлое, крайне рассердило капитана Кука” (Voyage... 1967, II, 1347).

Сам Уильямсон с отвратительным лицемерием писал: “...сожалею, что наши добрые намерения в отношении туземцев не сопровождались той гармонией и дружбой, на которую мы так горячо рассчитывали” (Voyage... 1967, II. 1347—1348).

149. Эта якорная стоянка находилась в бухте Ваимеа на северном берегу острова Оаху.

150. Подобные почести воздавались верховным вождям.

151. Таитянским мораэ на Гавайях соответствовали святилища, которые назывались хеиау. Здесь описано святилище типа ланану, подобное сторожевой вышке. Такие святилища были трехъярусными. На площадке нижнего яруса (лана) хранились приношения богам, на средней, священной (нуу) жрецы проводили разные церемонии, верхняя же, наисвятейшая площадка (татао) была доступна только королю и верховному жрецу.

152. Это была материя олоа — разновидность тапы.

153. Здесь идет речь о главном святилище — мана, в котором помещались изображения богов. Томоу, точнее, тааму — головной убор из человеческих волос, сплетенных особым образом.

154. “Собачья будка” была хранилищем барабанов и называлась хале пааху (Beaglehole, 274, n. 3).

155. Бухта Ваимеа, где стояли корабли, открыта юго-западным ветрам, часто дующим в январе и феврале, и не защищена от восточных пассатов.

156. В XVIII в. на северо-западных островах Гавайской группы звуки к и л произносились как т и р. Отсюда и транскрипции, не сходные с современными (Beaglehole. 274, n. 4)

157. Из всех полинезийцев только гавайцы добывали соль из морской воды, пользуясь для этого особыми затонами.

158. Речь идет о бататах (гавайцы называли их уала; маори и индейцы тихоокеанского побережья Америки — кумира) — культуре, которая до появления европейцев была широко распространена и в Новом Свете, и в Океании.

159. Гавайские крысы (Rattus hawaiiensis) ныне на Гавайях уже не водятся, но в XVIII и XIX вв. их там было очень много.

160. Упоминаются мужские и женские набедренные повязки (мало и nay).

161. Речь идет о типично гавайских предметах одежды — накидках и шлемах, прекрасные образцы которых имеются в коллекции, переданной Ч. Клерком русским властям и хранящейся в Музее антропологии и этнографии АН СССР в Ленинграде (см. описание этой коллекции в приложении, составленном Л.Г. Розиной).

162. Таитянские таами — опахала из птичьих перьев; такие опахала имелись л на Гавайях. Узоры татуировки на опахалах нередко воспроизводили их фактуру.

163. В 70-х годах XVIII в. на Гавайях было четыре “королевства”. В границы одного из них входили острова Кауаи (на нем была резиденция вождя) и Ниихау.

164. Речь идет о кинжалах пахоа, которые изготовлялись из древесины деревьев кауила и коя. Из стволов коа (Acacia heterophilla) делались гавайские каноэ.

165. Эти музыкальные инструменты назывались хула ка лаау, а деревянные палочки — хула лаау — дерево удара. В тыквах-погремушках (ули-ули) перекатывались не камешки, а семена.

166. Ч. Клерк отмечает, что один мидшипмен приобрел кусок железа, закрепленный на рукоятке и похожий на обломок абордажной сабли. Островитянин, от которого был получен этот предмет, объяснил, что последний был доставлен откуда-то с юго-востока, из местности Таи (Voyage.., 1967, I, 285, n. 4). Дж. Биглехол указывает, что слово “таи” означает “морем” и, стало быть, речь идет не о каком-то острове к юго-востоку от Кауаи, а об участке океана. Следовательно, и кусок железа, видимо, был принесен течениями на деревянном обломке судна, потерпевшего крушение в открытом море.

Вопрос о происхождении железных изделий, обнаруженных Куком и его спутниками на Гавайях, не разрешен и в настоящее время. Краткий обзор этой проблемы дан у советского этнографа Д.Д. Тумаркина, справедливо, кстати говоря, отвергающего версию об открытии Гавайев испанцами до Кука. “Анализ свидетельств Кука и его спутников, — пишет Д.Д. Тумаркин, — позволяет установить, что из пяти найденных ими кусков железа три оказались большими судовыми гвоздями, которые, по словам гавайцев, принесены были вместе с обломками затонувших кораблей. Остальные две находки скорее всего представляют собой обломки широких ножей, обычно применявшихся на японских рыболовных судах” (Д.Д. Тумаркин. Вторжение колонизаторов в край вечной весны. М., 1964, стр. 35).

167. Новая Испания — название мексиканских владений Испании в XVI—XVIII вв.

168. Капитан Уолтер, участник кругосветного плавания Дж. Ансона (1740—1744), указывал, что водоросли порра свидетельствуют о близости калифорнийского берега. Порра — желтоватые водоросли Pelagophicus porra, встречающиеся у побережья Калифорнии.

169. Вероятно, это гора Сент-Мери (1360 м). Кук вышел к берегам Америки в районе современного штата Орегон.

170. Возможно, что эта земля была мысом Бланко, открытым испанским мореплавателем Мартином де Агиларом в 1603 г. на 42°50' с.ш.

О книге М. Венегаса и М. Буриеля “История Калифорнии” см. вводную статью.

После полудня 11 марта Кук вышел на траверз широкого эстуария реки Амикуа (43°40' с.ш.).

171. Кук совершенно справедливо подверг сомнению сведения об открытии Хуаном де Фукой сквозного пролива из Тихого океана в Атлантический. Однако он не заметил и вполне реального пролива, отделяющего остров Ванкувер от Американского материка, в 1792 г. положенного на карту Дж. Ванкувером. Этот пролив был назван проливом Хуан де Фука. Между 13 и 21 марта Кук прошел мимо того участка берега, где на 46°30' с.ш. в море выходит широчайший эстуарий реки Колумбии.

172. 29 марта Кук вышел к западному берегу острова Ванкувер. Мыс Пойнт-Брекерс был открыт в 1774 г. испанским мореплавателем Хуаном Пересом и назван им мысом Сан-Эстеван. Мыс Вуди-Пойнт — это мыс Кука современных карт.

173. Дж. Биглехол приводит ссылку на работу канадского историка Е. Шолфилда (Е. Scholfield. British Columbia. Vancouver, 1914, 81—83), в которой указывается, что у индейцев залива Нутка сохранились предания о визите Кука. Кука встретили вожди Тасквавасип и Макина, которые 14 лет спустя вели переговоры с Ванкувером (Beaglehole, 295, n. 5).

174. Медные пуговицы стали валютой, причем за одну пуговицу давали великолепную шкуру морского бобра. Такие шкуры моряки на обратном пути продавали в Макао по цене 300 долларов за штуку.

175. Кук подчеркивает, что индейцам нутка было известно ткацкое искусство. Из луба эти индейцы изготовляли разнообразные плетеные изделия, причем им были известны два вида плетения — рогожный и витой.

176. Речь идет о бухтах Кендрик и Тахсис и об острове Кенал.

177. Исполинские пихты Дугласа на острове Ванкувер в высоту достигают 100 м.

178. Речь идет об острове Блай и островках группы Спиниш-Пайлот.

179. Дж. Биглехол отмечает, что местные жители никогда не называли залив, в котором стояли корабли Кука, Нуккой. Слово “нутке”, точнее, “нуче” на языке местных индейцев означает “горы” (Beaglehole, 309, n. 1).

180. “Еловые пихты” — это норвежские ели (Picea excelsa) и, возможно, белые ели (Picea glauca). Белые кедры — кедры вида Ckamaecyparis noot-kanensis (Beaglehole, 309, n. 2).

181. На острове Ванкувер водятся колибри двух видов — Selasphorus rufus и Stellula calliope. Альбатросы черноногие и короткохвостые (Diomedea negrites, D. albatus) встречаются у тихоокеанского побережья Северной Америки повсеместно, но они редчайшие гости в Северной Атлантике.

182. Лейтенант Барни полагал, что на берегах залива Нутка проживает от 500 до 2000 человек и что там имеется 95 лодок (Beaglehole, 311, n. 2).

183. Белые медведи на острове Ванкувер не водились, и шкур их у местных жителей не было. “Волос”, о котором здесь идет речь, — это шерсть горных коз.

(пер. Я. М. Света)
Текст воспроизведен по изданию: Джеймс Кук. Третье плавание капитана Джемса Кука. Плавание в Тихом океане в 1776-1780 гг. М. Мысль. 1971