ДЖЕЙМС КУК

ПЛАВАНИЕ В ТИХОМ ОКЕАНЕ В 1776-1780 ГГ.

ДНЕВНИК, НАПИСАННЫЙ НА БОРТУ БАРКА ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА “РЕЗОЛЮШН”

[1777 год]

Среда, 1 января; четверг, 2 января. 1-го января 1777 года, будучи в широте 48°41' S и в долготе 80°22' О, определили, что склонение равно 30°47'18" W. Это наибольшее склонение из всех измеренных в этом плавании, ибо в дальнейшем величина его стала уменьшаться, однако постепенно, так что 3-го числа оно было в широте 48°16' S и в долготе 85°38' О. Все эти дни дул свежий ветер от W и SW, а погода была довольно ясной.

Воскресенье, 12 января. Ветер отошел к N и дул до 12-го, когда погода стала весьма туманной, так что во мгле мы прошли свыше 300 лиг.

Изредка и ненадолго туман рассеивался, показывалось солнце. 12-го в широте 48°40' S и в долготе 110°26' О северные ветры сменились штилем, а затем спустя несколько часов подул ветер от S. Этот ветер, сопровождавшийся дождем, продолжался 24 часа, после чего отошел к W и NW и принес хорошую и ясную погоду.

Мы по-прежнему следовали на O, не встречая ничего достойного внимания.

Воскресенье, 19 января. Утром 19-го внезапно налетевший шквал сорвал и унес за борт фор-стеньгу, которая увлекла за собой грот-брам-стеньгу. Это повлекло за собой некоторую задержку, поскольку целый день ушел на то, чтобы устранить повреждения и поставить другую стеньгу. Фор-стеньгу мы поставили без труда, затратив каких-нибудь несколько ярдов тонкого каната. Но запасной грот-брам-стеньги у нас не было, и не из чего было ее изготовить, а поэтому мы не могли заменить утраченную снасть. [82]

Дул свежий ветер от W при ясной погоде, так что почти каждый день удавалось проводить обсервации для определения долготы и склонения. Склонение уменьшалось, так что в долготе 132°2" O и в широте 44°18' S оно было не больше 5°34'18'' W, а в широте 43°27' S и в долготе 141°50' О стало 1°24'15'' O. Таким образом, мы пересекли линию, где магнитная стрелка не давала склонения.

Пятница, 24 января. 24-го в 3 часа д.п. показалась по пеленгу N 0,5 W Вандименова Земля. В 4 часа Юго-Западный мыс был по пеленгу NNW 0,5 W, а Мьюстон — на NOtO в 3 лигах. У этого берега были рассеяны острова и высокие скалы; южная из этих скал и есть Мьюстон. Это округлый высокий утес, лежащий в 6 лигах от Юго-Западного мыса, на SO 55° от него.

В полдень наша широта была 43°47' S, долгота 147° O, а земли вокруг нас были по пеленгам: высокий холм с округлой вершиной на NW 17°, Юго-Западный мыс на NW 74°, Мьюстон на W 0,5 N, остров, или скала, Суилли на SO 49° и Юго-Восточный или Южный мыс на NO 40° примерно в 3 лигах. Берег между Юго-Западным и Юго-Восточным мысами был обрывистый и скалистый, с многочисленными выступами, но мы шли настолько далеко от него, что не могли установить были ли бухты, образованные этими выступами, защищены от ветров, дующих с моря. Та бухта, которая казалась наиболее значительной и наиболее врезанной в берег, лежала у вышеупомянутого округлого холма. Склонение было 5°15' O.

В 6 часов п.п. глубина была 60 саженей, на дне коралловые обломки и раковины. Юго-Восточный мыс был по пеленгу NW 75° на расстоянии 3 лиг, вершина Тасман-Хед — на NO, скала Суилли — на StW 0,5 W. Примерно на расстоянии одной лиги к O от острова, или скалы, Суилли есть еще одна высокая скала, о которой не упоминает капитан Фюрно. Я назвал ее скалой Эддистон, так как она похожа на этот маяк. Природа, видимо, создала эти две скалы для той же цели, ради которой человек воздвиг эддистонский маяк, а именно — чтобы предупреждать мореплавателей об опасности, связанной с этими скалами, ибо под ними имеются подводные камни, у которых в ряде мест очень высокие буруны. Вершины этих скал белы от птичьего помета и заметны издали даже ночью. На северо-восточном берегу залива Сторм, лежащем между Юго-Восточным мысом и вершиной Тасман-Хед, имеется несколько бухт, или приустьевых заводей, по-видимому, укрытых от ветров с моря, и я полагаю, что при обследовании этого берега удастся отыскать хорошие гавани.

Воскресенье, 26 января. Вскоре после того как мы увидели землю, западные ветры сменились легкими переменными ветрами и штилем, которые удерживались до полудня 26-го, когда подул нарастающей силы ветер от SO. Этот ветер дал возможность [83] осуществить мое намерение войти в бухту Адвенчер и, высадившись там, запастись водой и травой для скота: в том и в другом мы испытывали большую нужду.

Поэтому мы направились к бухте Адвенчер и в 4 часа п.п. отдали в ней якорь на глубине 12 саженей; дно песчаное и илистое. Остров Пингуин, лежащий у восточного мыса бухты, был по пеленгу NO 84°, самый южный пункт острова Марии — на NO 76,5° и мыс Фредерик-Генри — северная оконечность бухты — на NO 33°. Мы находились примерно в 0,75 мили от ближайшего берега ⁵³.

Как только были отданы якоря, я распорядился спустить шлюпки и на одной из них направился к берегу, чтобы подобрать подходящее место для снабжения всем тем, в чем у нас была нужда. С этой же целью отправился на берег и капитан Клерк.

Воду и топливо мы нашли в изобилии и в удобном месте (особенно удобно было набирать там воду), но трава — а в ней мы более всего нуждались — была тощая, да к тому же ее было мало. Однако нужда заставила нас брать то, что было под рукой.

Понедельник, 27 января. Рано утром я послал лейтенанта Кинга на восточный берег бухты с двумя партиями: одна должна была заготовлять дрова, другая — траву, и для охраны были направлены солдаты морской пехоты. Мы пока еще не видели местных обитателей, но над лесом кое-где заметили дымки. Я также направил баркас за водой, а затем посетил все партии. Вечером мы забросили невод в глубине бухты и за один завод поймали много рыбы. Мы выловили бы еще больше рыбы, если бы не порвали сеть, когда вытаскивали ее на берег. Из-за этой незадачи мы лишились изрядного количества рыбы.

Эта рыба была по размерам больше того вида, который моряки называют слон-рыбой. Вскоре после этого, пополнив запасы топлива и травы, мы были готовы вступить под паруса с благоприятным ветром.

Вторник, 28 января. Однако на следующее утро мы не имели этой возможности, и я снова послал людей на берег с тем же заданием, что и вчера. Я также направил на берег плотника и часть его команды для заготовки запасного рангоутного дерева. М-р Робертс, помощник штурмана, был отправлен на маленькой шлюпке для обследования бухты.

Вечером нас приятно удивил визит туземцев: восемь местных жителей (среди них был мальчик) пришли в то место, где мы рубили лес. Они вышли к нам из леса, не проявляя ни малейшего страха, и отнеслись к нам с полным доверием: у них не было оружия, только у одного туземца была палка длиной около 2 футов заостренная с одного конца. Они были совершенно голы и не носили никаких украшений, если не считать крупных узоров или рубцов на коже, прямых и извилистых. Роста они среднего, но [84] довольно хилые, кожа у них черная, волосы тоже черные и такие же шерстистые, как у туземцев Новой Гвинеи, но они в отличие от последних не толстогубы, и носы у них не приплюснутые. Черты лица этих людей совсем не отталкивающие, глаза довольно приятные, зубы хотя и грязные, но сносные.

У большинства из них волосы и бороды выкрашены красной краской, и у некоторых этой же краской раскрашено лицо.

Они во многих отношениях отличаются от обитателей более северных областей этой страны, и я думаю, что это совсем не тот жалкий народ, который был описан Дампиром во время его пребывания на западном берегу ⁵⁴.

Любую из вещей, которую мы им давали, они брали без малейшего признака удовлетворения. Им давали хлеб, но так как они не понимали, что он съедобен, то либо возвращали его, либо выбрасывали, даже не пытаясь попробовать.

То же происходило и с рыбой, сырой и приготовленной, но птицу они брали, давая нам понять, что они ее едят ⁵⁵. Я показал им двух свиней (их я свез на берег, чтобы оставить в лесу), и как только они увидели этих животных, то мгновенно схватили их по-собачьи за уши и куда-то утащили, как мы полагаем, с намерением тут же их убить.

Мне хотелось узнать, для какой цели служит палка, которую держал в руках один из туземцев, и я знаками дал понять, что желаю, чтобы он ее мне показал. Тогда один из них поставил ярдах в 20 нечто вроде мишени и бросил в нее палку, но он явно не был метким стрелком. Омаи, желая показать, насколько наше оружие превосходит местное, выстрелил в мишень из мушкета, и туземцы тотчас кинулись в лес, несмотря на то, что все мы старались предупредить их бегство. Один из них так испугался, что бросил два ножа и топор, которые мы ему дали.

От нас они пошли к тому месту, где люди с “Дискавери” брали воду. Офицер из этой команды, не зная, что туземцы были уже у нас, и не ведая об их намерениях, выстрелил из мушкета в воздух, и они кинулись прочь с такой скоростью, с какой могли их унести ноги.

После того как они удалились, я взял двух свиней — борова и матку — и доставил их в лес, в место, лежащее в миле от берега, где и оставил на берегу ручья.

Я хотел было оставить также молодого бычка и телку, несколько овец и козы сделал бы это, будь у меня уверенность, что туземцы их не уничтожат, — а судя по тому, как они обращались со свиньями, можно было опасаться, что это сделают при первой же возможности. Впрочем, свиньи скоро дичают и уходят в лесные чащи, так что есть основание надеяться, что они ускользнут от туземцев; другие же животные держатся в открытых местах и поэтому надолго не могут укрыться от местных жителей. [85]

Среда, 29января. Все утро удерживался мертвый штиль. Он продолжался и весь день, так что мы никоим образом не могли выйти в море. Поэтому я послал косарей на восточную оконечность бухты, где, как мне сказали, есть хорошая трава, а партия, которая заготавливала топливо, была направлена на прежнее место. С этой партией я отправился на берег, так как в это время там появились туземцы, которые бродили от места к месту. Вскоре после того как мы высадились, к нам подошло десятка два мужчин и юношей, и они присоединились к нам, не выражая ни страха, ни недоверия. Среди них были и те люди, которые приходили к нам вчера, но преобладали вновь прибывшие туземцы. Один из них был калекой с горбом на спине; от прочих туземцев он отличался живым умом и веселым нравом и эти качества проявлял при любых обстоятельствах. Мы очень сожалели, что не могли понять его язык и объясниться с ним. Здешний язык совершенно непонятен, и он отличается от наречий обитателей более северных областей этой страны, что не удивительно, так как и люди, живущие в этих местах, во многих отношениях совершенно не похожи на северных туземцев.

У некоторых из этих людей на шее было по три-четыре шнурка из кожи какого-то животного, а у других был повязан на лодыжке узкий ремешок из шкуры кенгуру ⁵⁶. Больше никаких украшений я у них не видел.

Я дал каждому из них по нитке бус и по медали, и мне кажется, что они приняли их с некоторым удовлетворением.

Видимо, железо и железные изделия у них не ценились, и они не имели никакого представления о рыболовных крючках. Мы, однако, не могли себе представить, чтобы народ, живущий на морском берегу, не имел никаких приспособлений для ловли рыбы и не знал способов ловли, однако же таких приспособлений мы не видели. Мы также не видели ни каноэ, ни иных лодок, на которых эти люди могли бы ходить в море. Уж не знаю, была ли у них рыба в изобилии, или они ее не ели совершенно. Но факт, что от рыбы, которую мы им предлагали, они отказывались. Думаю, что, пожалуй, справедливее мое первое предположение. Очевидно, моллюски входят в их рацион, так как мы видели кучи раковин в различных местах на побережье и у заброшенных жилищ в дальней части бухты. Эти жилища представляют собой шалаши или навесы из жердей, кроются они корой. Мы также приметили, что туземцы находят убежище в дуплах больших деревьев, вероятно, они выжигают эти дупла огнем. В жилищах и возле них наряду с кучами раковин имеются следы огнищ — несомненное свидетельство того, что они едят пищу не в сыром виде ⁵⁷.

Пробыв около часа с нашей партией, ушедшей за дровами, и убедившись, что моряки не причиняют никакого беспокойства здешним обитателям, я направился к той партии, которая нашла [86] отличный луг и косила там траву. После того как трава была погружена в шлюпки, я оставил эту партию и к обеду вернулся на борт, а вскоре возвратился и м-р Кинг; от него я узнал, что, после того как я покинул берег, там появилась группа женщин и детей — их привели туземцы-мужчины. Он всем им роздал безделушки, которые захватил с собой, а мужчины отдали женщинам и детям большую часть того, что получили от меня.

Женщины-туземки носили шкуры кенгуру в том виде, в каком их содрали с этих животных, шкуры были скреплены на плечах и стянуты поясом на талии, но это делалось лишь для того, чтобы в них удобнее было носить детей, ибо в общем женщины были столь же обнажены, как и мужчины, и так же черны, и их волосы одинакового с мужчинами цвета и вида. У некоторых головы были выбриты сплошь, у других — только с одной стороны, а кое у кого было побрито лишь темя и, как у католических монахов, оставлен кружок волос вокруг головы.

У многих детей были приятные черты лица, но женщины, особенно пожилые, выглядели совсем иначе. Некоторые джентльмены с “Дискавери”, как мы видели, за ними ухаживали и предлагали им щедрые дары, которые с презрением отвергались — то ли в силу женской добродетели, то ли из боязни разгневать своих мужчин. Причины отказа мне так и остались не ясны, но я полагаю, что мужчинам все это не слишком нравилось, так как один старик, приметив эти ухаживания, приказал женщинам и детям убираться прочь, и они, хоть и с неохотой, подчинились ему.

Такое поведение по отношению к индейским женщинам в высшей степени предосудительно, ибо оно вызывает у мужчин ревность, а это может привести к роковым последствиям, и никакой пользы никто не извлекает, даже ухажер, добившийся удовлетворения.

Я полагаю, что если у нецивилизованных народов женщины легко доступны, то в этом случае мужчины первыми предлагают их иноземцам. Однако если этого нет, то нелегко добиться желаемого, ибо ни щедрые дары, ни насилие не могут побудить женщин к нарушению законов целомудрия или к нарушению обычая. Это наблюдение (я в этом убежден) относится ко всем жителям островов Южного моря, на которых я побывал, и поэтому непонятно, к чему человеку рисковать головой, если он все равно ничего не может добиться.

После полудня я снова направился к косарям, чтобы ускорить работу. Я нашел их на острове Пингуин среди густой травы, и мы работали до заката, а затем вернулись на борт со всем, что удалось накосить, а этого было по-моему достаточно для перехода к Новой Зеландии, где я был намерен пополнить запас фуража воды и топлива.

Во время нашей стоянки был штиль или же дули легкие ветры [87] от О, так что в сущности мы потеряли здесь очень мало времени, ибо, если бы я вышел в море, мы вряд ли удалились от берега больше, чем на 20 лиг.

Вандименова Земля посещалась до этого дважды: первый раз капитаном Тасманом, который открыл ее в ноябре 1642 г., и вторично капитаном Фюрно в марте 1773 г. ⁵⁸ Вряд ли нужно упоминать о том, что она представляет собой южную оконечность Новой Голландии, которая если не является материком, то может быть признана величайшим в мире островом.

Эта земля в большей части довольно гористая, она пересечена холмами и долинами, и все здесь зелено; лесов много, и если судить по тем внешним признакам, которые бросались в глаза в бухте Адвенчер, то местность здесь основательно обводнена. Вода есть в трех или четырех различных местах на берегу бухты, и наилучший или наиболее удобный источник — это ручей в ее излучине, который, как и прочие водотоки, впадает в небольшое озеро, расположенное за береговой полосой. В озере смешиваются соленые и пресные воды, так что запасаться водой следует выше его, а дело это очень простое, к тому же здесь есть и топливо.

Бухта открыта только северо-восточным ветрам, но, поскольку они дуют от островов Марии и не разводят большой волны, эту бухту можно считать весьма безопасной.

Грунт на дне хорошо держит якорь, глубины от 12 до 5—4 саженей, что поясняется прилагаемой схемой.

Карта, составленная капитаном Фюрно и опубликованная в описании моего последнего путешествия, лишена существенных погрешностей, разве что острова Марии расположены не совсем точно по отношению к прочим островам. Схема здешнего берега показывает, каково их положение, а в прилагаемой таблице сведены данные долгот и широт главных пунктов, а также мест, полезных для навигации. Долготы определялись по лунным обсервациям, которые проводились еще до того, как мы подошли к этой земле, но уже тогда, когда она была видна, а впоследствии мы привели эти данные по хронометру к бухте Адвенчер и к другим пунктам.

В бухте Адвенчер склонение 5°15' O, наклонение южного конца стрелки 70°15,5'. При приливе 29-го за двое суток до вхождения Луны в последнюю четверть прибыль воды по перпендикуляру [88] составила 18 дюймов, и, по-видимому, она никогда не превышает 2,5 фута.

М-р Андерсон, мой лекарь, провел несколько дней на берегу, обследуя страну, и он дал мне отчет о произведениях здешней природы, к которому я добавил только данные о высоте деревьев (а они здесь не такие, как в более северных частях этого берега) (В рукописи дневника этот отчет не включен. Он опубликован в издании Биглехола в записках Андерсона (Voyage., 1967, Р. 1, р. 789—794). Прим. пер). Древесина этих деревьев длинноволокнистая, плотная и чрезвычайно твердая, она вполне пригодна для рангоута, весел и других нужд; при необходимости она пойдет и на мачты, но не очень хорошие, поскольку пока неизвестно, как можно облегчить их.

Четверг, 30 января. В 8 часов д.п. 30-го дул легкий ветер от W, мы подняли якорь и вышли в море. Вскоре ветер отошел к C и так усилился, что достиг силы шторма. К вечеру ветер стих и отошел к О и NO. Шторм возвестило падение барометра, и с первыми порывами ветра начал падать термометр. Примечательно также, что, пока ветер не набрал силы, он приносил с собой буквально невыносимую жару, и температура поднялась с 21 до 32°. Но это продолжалось недолго, и казалось, что тот же ветер унес жар, причем так быстро, что многие даже не заметили его появления.

Февраль. Мы шли на O, не встречая ничего достойного внимания до ночи с 6-го на 7-е февраля, когда на “Дискавери” упал за борт солдат морской пехоты [Джордж Муди]. Спасти его не удалось. Это уже второй солдат капитана Клерка, погибший с момента отплытия из Англии.

Понедельник, 10 февраля. 10-го в 4 часа п.п. показалась Новая Зеландия — это был мыс Рок, открывшийся по пеленгу SOtS в 8 или 9 лигах. Во время перехода первые 4 и 5 дней ветер, большей частью слабый, дул от NO, N и NNW, после чего подули ветры от W и SW и дули от этих румбов, пока мы не подошли к Новой Зеландии.

Вторник, 11 февраля. Подойдя к земле, я направился к мысу Фэруэлл, который открылся следующим утром на рассвете по пеленгу StW примерно в 4 лигах. В 8 часов он был на SWtS на расстоянии около 5 лиг; глубина оказалась 45 саженей, дно песчаное. Обогнув мыс, мы вышли на глубины в 50 саженей, дно оставалось песчаным.

Я направился к острову Стефенс, и мы подошли к нему в 9 часов п.п. и на следующее утро в 10 часов утра отдали якорь на нашей старой стоянке — в проливе Королевы Шарлотты ⁵⁹ [пролив Кука]. После полудня отправили на берег часть пустых бочек и расчистили место для двух обсерваторий, разбив там также [89] палатки для караульных и тех людей, которые по обязанности должны были находиться на суше.

Вскоре после того как мы стали на якорь, к кораблям подошли переполненные туземцами каноэ, но лишь немногие из островитян отважились подняться на борт. Это было весьма необычно: ведь все они меня хорошо знали. Среди туземцев был один человек, к которому я относился очень ласково в прошлое мое пребывание здесь; однако ныне ни изъявления дружбы, ни подарки не могли побудить его к визиту на корабль. Мне показалось, что туземцы опасались, как бы мы не отомстили им за гибель людей капитана Фюрно ⁶⁰.

Увидев Омаи, они сразу же повели речь об этом событии. Им должно было бы быть ясно, что к этому злосчастному происшествию я имею определенное отношение, и я сделал все, что было в моих силах, дабы убедить их, что я по-прежнему питаю к ним чувство дружбы и что за случившееся не потребую их к ответу. Уж не знаю, приняли ли они все это во внимание, но так или иначе очень скоро туземцы стали относиться к нам без всякой сдержанности и недоверия.

Четверг, 13 февраля. Перевезли обсерваторию и приступили к наблюдениям, с тем чтобы проверить ход хронометра и пр. Поставили две палатки на том же месте, где разбили их на прошлой стоянке, и свезли остальные порожние бочки, доставив на берег бондаря, который должен был заняться их починкой, а также команду, которой было приказано запасти воду. Я отрядил двух человек для варки елового пива, а плотнику и его команде приказал заготовить топливо. Шлюпка с командой, во главе которой был поставлен помощник штурмана, направилась в то место, где надо было косить траву для скота, а людей, оставшихся на корабле, я обязал заняться ремонтом и приведением в порядок запасов провианта. Такой распорядок был заведен на все время стоянки.

Для охраны партии, работавшей на берегу, я отрядил десять солдат морской пехоты и роздал оружие всем, кто находился на берегу; с ними постоянно находились м-р Кинг и два унтер-офицера. Ни одна шлюпка не удалялась на сколько-нибудь значительное расстояние от кораблей без вооружения, и во главе шлюпочных команд стояли офицеры, на которых я мог положиться, зная, что они хорошо обращаются с туземцами. Прежде многие из этих предосторожностей я считал ненужными, да и теперь мне они казались излишними, но после гибели в этом месте шлюпочных команд с “Адвенчера” и расправы с французами в Бей-оф-Айлендс уже невозможно было полностью отрешиться от мысли, что и нам может угрожать нечто подобное ⁶¹.

Если туземцы и думали, что мы намерены им отомстить за акт варварства, совершенный ими, то очень скоро они отбросили [90] подобные подозрения. Уже в течение этого дня множество семей явилось из различных мест и обосновалось около нас, так что в бухте не оставалось ни одной пяди земли, где бы можно было поставить хижину. Место, где возник наш маленький лагерь, туземцы предоставили нам в полное распоряжение, но они разобрали остатки старой хижины, которая раньше здесь стояла.

Любопытно было глядеть, с какой легкостью туземцы строили свои временные обиталища. На моих глазах примерно 20 хижин возникло там, где час назад не было ничего, кроме кустарника и травы. Я видел, как группа туземцев высадилась на берегу и тут же построила целую деревню. Когда каноэ пристали к берегу, мужчины выпрыгнули из них и мгновенно принялись расчищать участок земли, а затем сооружать из жердей каркасы хижин. Потом они вернулись на каноэ, взяли свое оружие и развесили его на деревьях или положили так, чтобы в любой момент его можно было немедленно взять в руки, причем я заметил, что никто из них не пренебрег этой мерой предосторожности.

Пока мужчины занимались сооружением хижин, женщины не оставались без дела: одни охраняли каноэ, другие — провизию и скудную утварь, третьи собирали сучья для костра, на котором должна была готовиться пища. Дети же, как, впрочем, и особы более зрелого возраста, затеяли драку из-за бус и возились так, пока я не опорожнил свои карманы и не покинул это место.

Эти временные обиталища вполне отвечают своей цели и оберегают от дождя и ветра, что собственно и нужно туземцам.

Я заметил, что обычно, если не всегда, для постройки хижин объединяется целое племя или семья. Часто мы видели деревни и большие поселения, разделенные на “кварталы” низкими палисадами или иного рода изгородями, предназначенными для этой цели ⁶². М-р Веббер зарисовал одно такое селение, и этот рисунок позволяет представить его яснее любого описания.

Выгоды нашего соседства с туземцами оказались немалыми, так как кое-кто из них ежедневно, если позволяла погода, отправлялся на рыбную ловлю, и большую часть их улова мы обычно выменивали; поэтому рыбы у нас было вдоволь, особенно если учесть, что кое-что мы и сами вылавливали сетями и удочками. Сельдерей, противоцинготную траву и сухой бульон мы варили с горохом для обеих корабельных команд ежедневно в течение всего времени стоянки, а обычным напитком у нас было еловое пиво. И если у кого-нибудь и были до этого признаки цинги, то эти средства очень скоро их устраняли. Впрочем, по прибытии сюда в скорбных списках обоих судов числилось только двое больных, и эти люди были из команды “Резолюшн”.

Кроме туземцев, обосновавшихся рядом с нами, нас время от времени посещали островитяне, жившие и вблизи, и на дальнем расстоянии от места стоянки. Объектами их торговли были [91] местные диковинки, рыба, а также женщины. На диковинки и рыбу всегда был большой спрос, чего нельзя сказать о женщинах: наши моряки проявляли к ним отвращение и не имели желания общаться с ними, а быть может, опасались этого общения. В результате все сложилось наилучшим образом, и я ни разу не замечал, чтобы наши люди навещали хижины туземцев.

Сношения с женщинами я дозволял, ибо не мог предотвратить этого, но я никогда не поощрял ничего подобного, хотя многие держатся мнения, что такие сношения позволяют безопаснее жить среди индейцев и быть с ними на дружеской ноге, если у вас явится желание обосноваться у них. Но для путешественников и чужестранцев подобные связи скорее вредны, чем полезны, да иначе и быть не может, когда все намерения эгоистичны и к женщинам не проявляется ни уважения, ни привязанности. Думается, что мои наблюдения в общем вполне справедливы, во всяком случае нельзя привести ни одного примера, который бы опровергал их.

Среди случайных визитеров был один вождь по имени Кахоура [Кахура], который возглавлял партию, перерезавшую людей капитана Фюрно, причем он сам убил офицера, стоявшего во главе шлюпочной команды. Судя по отзывам земляков, этого человека здесь не столько уважали, сколько побаивались. Многие говорили, что он очень дурной человек, и уговаривали меня убить его. Я думаю, их крайне удивило, что я не последовал этому совету, поскольку, сообразно с их понятиями о справедливости, поступить мне надо было именно так ⁶³.

Но последуй я совету моих якобы друзей, я в конечном счете истребил бы весь этот народ, так как жители различных селений стали бы в этом случае просить меня, чтобы я уничтожил их соседей. Подобные просьбы наглядно подтвердили бы разобщенность, в которой живут туземцы. Мы не могли ошибиться, объясняя себе смысл их просьб, так как нашим переводчиком был Омаи, а он отлично понимал их язык.

Суббота, 15 февраля. 15-го я совершил на шлюпке экскурсию в поисках травы и посетил хиппу, или укрепленное поселение на SW оконечности острова Моту-Ара, и место, где когда-то были наши огороды.

В поселении людей не было, но дома и палисады оказались восстановленными, содержались в порядке — видно было, что недавно на этом месте жили туземцы.

Описывать эту хиппу я не считаю нужным, так как я о ней упоминал на стр. 395 дневников моего первого путешествия и, кроме того, ясное представление о ней дают рисунки № [пропуск]... (Речь идет об издании материалов первого путешествия Дж Кука в 1773 г. В переработке Хаксуорта (см. “Плавание на “Индевре”… ” 1960 стр. 43—44). — Прим. пер.) на первом частично воспроизведен внутренний вид [92] селения, на втором — восточный склон холма или скалы, на котором оно расположено.

Когда сюда впервые в 1773 году пришел “Адвенчер”, м-р Бейли наметил место для обсерватории, и он совместно с моряками в часы досуга заложил огород и посеял семена английских культур. От всего этого не осталось ни малейших следов, вероятно, туземцы все выкорчевали, чтобы расчистить место для своих построек и прочих надобностей. В других же местах, где были заложены огороды, вовсю развились здешние сорняки, но все же тут были обнаружены и капуста, и лук, и портулак, и редиска, и горчица, а также, хоть и в небольшом количестве, картофель.

Картофель был завезен с мыса Доброй Надежды, и он здесь намного лучше благодаря перемене почвы. Если бы туземцы должным образом его оберегали, то мало нашлось бы культур, которые превзошли бы этот корнеплод. Хотя туземцы ценят его, они не прилагают усилий для посадок и заботятся о нем меньше, чем о прочих культурах; если бы им легче было расчищать картофельные поля, от картофеля ровно ничего не осталось бы.

Воскресенье, 16 февраля. 16-го на рассвете я с партией людей на пяти шлюпках отправился на заготовку травы. Меня сопровождали два туземца, Омаи, капитан Клерк и несколько офицеров. Мы прошли около 3 лиг вверх по проливу и высадились на его восточном берегу, в месте, где я уже раньше бывал и где мы скосили столько травы, что нагрузили ею два баркаса. Затем мы направились в бухту Грасс-Ков, памятную тем, что в ней туземцы перебили людей со шлюпки капитана Фюрно.

Здесь я встретился с моим старым другом Педро, который не отлучался от меня, когда я в последнем плавании заходил в этот пролив. Он и еще один человек встретили меня на берегу, вооруженные патту ⁶⁴ и копьем — не знаю уж, в знак вежливости или из предосторожности. Мне, однако, думается, что они явно демонстрировали свой страх перед нами. Впрочем, если они и испытывали страх, то вскоре, получив немногочисленные подарки, явно приободрились и позвали двух или трех земляков. Большая часть туземцев, однако, держалась от нас в отдалении.

Находясь в этом месте, мы, движимые желанием узнать, по каким причинам были убиты наши сограждане, спросили об этом туземцев. Омаи задал вопросы такого рода Педро и его спутникам, и они отвечали без утайки, как люди, которые не страшатся кары за не ими совершенные преступления. Мы уже знали, что никто из этих людей не был замешан в этом прискорбном деле.

Они сообщили нам, что когда наши люди расположились для трапезы, в которой участвовало несколько туземцев, один из последних схватил кусок хлеба и рыбу (пли украл их), и за это [93] моряки избили его. Завязалась ссора, в ходе которой двое туземцев были убиты. Однако моряки успели разрядить лишь два мушкета, так что, прежде чем они выстрелили из третьего и перезарядили первые два мушкета, их схватили и размозжили им головы. Туземцы показали нам, как высоко стояло солнце, когда все это происходило, и, согласно этому, можно предположить, что стычка была вскоре после полудня. Они также показали нам место, где шлюпочная команда расположилась для трапезы, и место, где стояла шлюпка, в которой находился черный слуга капитана Фюрно (оно было в 200 ярдах от стоянки моряков). После нам говорили, что именно этот слуга был виновником ссоры, которая произошла следующим образом: один из туземцев похитил из шлюпки какую-то вещь, слуга изо всех сил ударил его палкой, и тогда этот парень позвал на помощь своих земляков. Те, подумав, что его убивают, сразу же набросились на несчастных моряков, которые не успели добежать до шлюпки и вооружиться, чтобы отразить нападение, а потому и стали жертвами дикой ярости.

Первая версия была подтверждена свидетельствами многих туземцев, а им, как я полагаю, не было расчета вводить нас в заблуждение; вторая же версия исходит от юноши, который затем отправился с нами в плавание и не имел основания скрывать истину. Поскольку обе эти версии сходятся в том, что ссора произошла, когда команда шлюпки села за еду, весьма вероятно, что обе они истинны, ибо вполне возможно, что в тот момент, когда что-то было похищено у человека в шлюпке, подобная же кража произошла и на берегу.

Как бы то ни было, ясно одно: ссора завязалась из-за краж, совершенных туземцами, и ясно также, что она возникла не по заранее обдуманному плану, и, если бы, к несчастью, кражи не вызвали столь опрометчивый ответ, все обошлось бы без дурных последствий. Ведь даже злейшие враги Кахоуры, те, которые умоляли меня уничтожить его, признавали, что у него не было намерения затевать ссору и в еще меньшей степени он желал расправы с нашими людьми до того, как началась драка.

Ясно также, что несчастные жертвы не подозревали, какая их ждет судьба, в противном случае они никогда не выбрали бы место стоянки так далеко от их шлюпки, да притом еще среди людей, которые спустя минуту учинили бойню.

Мы пробыли в этой бухте до вечера и. нагрузив наши шлюпки травой, сельдереем, противоцинготной травой и пр., возвратились на корабли. Педро мы уговорили спустить на воду каноэ и сопровождать нас, но едва он отошел от берега, как подул очень сильный ветер от NW, который вынудил его возвратиться восвояси, да и мы с трудом достигли кораблей, добравшись до них лишь к 1 часу д.п. Если бы шлюпки задержались, то мы пробыли бы в пути до вечера, так как затем разразился настоящий шторм [94] с обильным дождем, и при таком ветре нельзя было продвигаться вперед.

Понедельник, 17 февраля; вторник, 18 февраля. Вечером шторм стих, ветер отошел к O и принес хорошую погоду, а на следующий день мы снова приступили к работам. Туземцы отправились на рыбную ловлю. Пришел Педро со всем своим семейством и расположился около нас. Истинное имя этого вождя Матахуа, а Педро его прозвали некоторые из моих людей во время предыдущего плавания, и этого я до сих пор не знал. Однако его земляки величают его и этим именем, равно как и прочими иными.

Четверг, 20 февраля. 20-го до полудня снова разразился шторм от NW; он продолжался не так долго, как в прошлый раз, но порывы ветра, дующего с холмов, были столь мощны, что нам пришлось нелегко, хотя мы спустили до крайнего положения реи и стеньги. Такие штормы здесь бывают часто, и они весьма беспокойны и яростны; причиной тому горы (постоянно в это время года они в пелене водяных паров), которые не только приумножают силу ветра, но так изменяют его направление, что каждый следующий порыв идет от другого румба, и этот эффект особенно проявляется близ берега; в глубине страны ветры постояннее, и их порывы не так сильны.

Пятница, 21 февраля. Сегодня нам нанесло визит племя или семейство, которого мы никогда прежде не видели; в нем около 20 человек — мужчин, женщин и детей.

Они пришли из верхней части пролива, и это были красивейшие из всех людей, которых мне довелось видеть в этих местах. Вождя звали Таматонгоауурануэ [Таматанги-ау-урануи], и на вид ему можно было дать лет 45; у него было открытое, веселое лицо, и эти особенности в той или иной мере позволяют судить и обо всем племени в целом.

Ныне более двух третей обитателей пролива осело возле нас, а многие ежедневно посещают корабли и лагерь на берегу. Они стремятся попасть в лагерь отчасти потому, что там вытапливают тюлений жир. Ни один гренландец так не привержен к ворвани, как этот народ, они лакомятся даже оскребками с днища бочки и оскребками из котла, ничто их так не радует, как чистый жир.

Воскресенье, 23 февраля; понедельник, 24 февраля. Погрузив на борт такое количество сена и травы, которое, как мы полагаем, достаточно для прокормления скота на пути к Таити, и заготовив воду и дрова для обоих кораблей, мы сняли палатки и перевезли с берега все наше имущество. На следующее утро подняли якорь и вступили под паруса. Но ветер не был попутным, и, поскольку, прежде чем мы вышли из бухты, начался отлив, я решил стать на якорь близ острова Моту-Ара и выждать, когда будут более благоприятные условия для входа в пролив. [95]

Когда мы снялись с якоря и подняли паруса, к кораблям прибыли Таматонгоауурануэ, Матахуа и много туземцев, чтобы с нами попрощаться или, скорее, чтобы получить все, что возможно, прежде чем мы покинем этот берег. Оба вождя попросили меня дать им коз и свиней, и я подарил Матахуа двух козлов и козу с козленком, а второму вождю передал двух свиней — борова и матку. Они обещали мне не убивать этих животных, но я не очень уверен, что эти люди сдержат свое слово: ведь тех животных, которых выпустил на берег капитан Фюрно и которые попали в руки туземцев, они, как я об этом узнал, убили, но, видимо, им было неизвестно, что я оставил живность в бухте Уэст-Бей и в бухте Каннибал-Ков, когда заходил туда в предыдущем плавании. Туземцы знают, что куры, выпущенные в лесу за бухтой Шип-Ков, сейчас одичали. Оба юноши, которые отправились с нами, говорили, что у вождя Тератоу [Терату?] много петухов и кур и что у него есть одна свинья из числа тех, которые были выпущены на берег капитаном Фюрно.

Когда я впервые прибыл сюда, я был твердо намерен оставить здесь не только коз и свиней, но и овец, молодого бычка и двух телок — в том случае, если мне бы удалось найти сильного вождя, который мог бы обеспечить сохранность животных или место, где бы они могли до поры до времени укрыться от туземцев; однако ни того, ни другого мне так и не предоставилось.

Тиратоу — вождь, который был более популярен, — отсутствовал, а другой вождь, Трингабухи [Те Рингапухи?], был убит с 70 своими соплеменниками месяцев за пять до моего прибытия. Я так и не дознался, осталось ли в этих местах какое-нибудь могущественное племя, ведь я совсем не хотел передавать скот любому из обитавших здесь племен. Ведь в стране, подобной Новой Зеландии, частная собственность ничем не гарантируется, и скот неизбежно стал бы объектом межплеменных распрей, был бы рассеян или перебит, а скорее всего его не миновали бы обе участи.

Вскоре после того как мы стали на якорь, появились три или четыре каноэ, переполненные индейцами, которые пришли к нам с юго-восточного берега бухты и стали обменивать свои диковинки. В одном из каноэ находился Кахоура — вождь, стоявший во главе партии, которая убила людей капитана Фюрно. Это был его третий визит, и он не проявлял ни малейшего страха. Когда он прибыл, я находился на берегу и возвратился на борт после его ухода. Омаи, бывший со мной, показал мне на него, желая, чтобы я застрелил этого человека; он грозился, что сам его убьет, если тот снова появится у нас. Вождь так мало обращал внимания на эти угрозы, что опять посетил нас на следующее утро и явился со всем своим семейством — мужчинами, женщинами и детьми в количестве 20 человек, если не больше. [96]

Омаи первый известил меня об его приходе и пожелал узнать, надо ли звать Кахоуру на корабль. Я ответил Омаи, что он может это сделать. Он привел вождя в мою каюту, говоря: “Вот Кахоура — убей его!” Однако, не желая взять на себя эту миссию, он немедленно ретировался. Правда, вскоре Омаи вернулся и, видя, что вождь невредим, сказал: “Почему же ты его не убиваешь, ведь этого желает большинство его земляков, и его убить — это очень хорошо”. Доводы Омаи, пусть и резонные, на меня не повлияли, и я попросил его узнать, почему тот убил людей капитана Фюрно. В ответ на мой вопрос Кахоура скрестил руки, опустил голову, и вид у него был такой, как будто он попал в западню. Я твердо убежден, что он думал, будто настали его последние минуты. Однако, удостоверившись, что ему ничего не угрожает, он повеселел, но на мой вопрос не пожелал отвечать до тех пор, пока я снова и снова не заверил его, что трогать не буду. Тогда он сказал нам, что один из его людей предложил на обмен каменный топор, и наш моряк топор взял, но ничего ему не дал, после чего туземцы схватили хлеб, когда наши люди расположились для трапезы. В остальном его рассказ об этом несчастии очень мало отличался от того, что нам сообщили другие туземцы, но история с топором, вероятно, выдумка Кахоуры, который хотел представить англичан как зачинщиков ссоры.

Кахоуру застрелили бы, если бы он вовремя не спрятался за шлюпку; убит был туземец, который стоял за ним. Как только мушкет был разряжен, Кахоура воспользовался случаем и напал на м-ра Pay, командовавшего шлюпочной партией. Pay оборонялся кортиком (он ранил Кахоуру в руку), пока туземцы не одолели его числом. Что стало со шлюпкой, я так и не узнал. Одни говорили, что ее раскололи на части и сожгли, другие утверждали, что шлюпку утащили неизвестно куда люди другого племени.

Я рассказал здесь все, что мне удалось узнать об этом печальном деле; исполнители его оказались ненаказанными, и им не нанес ущерба отряд под командой лейтенанта Барни, посланный на следующий день капитаном Фюрно, поскольку, по словам индейцев, ни один выстрел наших людей не причинил им вреда.

Совершенно очевидно, что большинство здешних обитателей, увидев на борту Омаи и поняв, без всякого сомнения, что мне полностью ведомо это дело, полагали, что я буду мстить и убью Кахоуру. Когда же я этого не сделал (а они хотели, чтобы я так поступил), все были удивлены. Поскольку Кахоура не мог не знать о моей осведомленности, кажется удивительным, что он неоднократно отдавался в мои руки. Посещая нас в бухте Шип-Ков, он, быть может, уповал на значительное число сопровождавших его друзей. Но на это он не мог надеяться во время двух своих последних визитов: ведь мы стояли на якоре у входа в бухту на значительном расстоянии от любого из ее берегов, так что он [97] не мог ни убежать от нас, ни рассчитывать на помощь с суши, если бы у меня явилась мысль задержать его.

Тем не менее, когда страх его рассеялся, он успокоился и, увидев в каюте портрет одного из своих земляков, пожелал, чтобы с него был сделан такой же портрет, и без малейшего признака нетерпения он высидел все то время, которое было необходимо м-ру Вебберу, чтобы закончить портрет. Должен сознаться, что я был восхищен его мужеством, и меня весьма тронуло то доверие, с которым он отнесся ко мне. Быть может, свою безопасность он связывал именно с моим поведением, ибо я не раз говорил тем, кто просил меня убить Кахоуру, что я друг им всем и останусь другом до тех пор, пока мне не причинят зла. О том же, что произошло в прошлом, я больше не буду думать, так как это было давно и в мое отсутствие, но, если нечто подобное снова повторится, они могут быть уверены, что испытают на себе всю силу моего гнева.

Незадолго до того, как мы прибыли на Новую Зеландию, Омаи выразил желание, чтобы мы доставили в его страну одного из здешних туземцев. Вскоре обстоятельства сложились так, что его желание можно было осуществить. Один юноша лет 17 или 18 по имени Тиаруа [Те Вехеруа?] пожелал сопровождать Омаи и переселился на борт. Сперва я мало об этом заботился, так как мне казалось, что он нас покинет в канун отплытия, получив от Омаи все, что возможно. Но, в конце концов, видя, что он твердо решил идти с нами, и узнав, что он единственный сын вождя, несколько лет назад принесенного, согласно здешним диким обычаям, в жертву, и что его ныне здравствующая мать пользуется здесь всеобщим уважением, я упрекнул Омаи в том, что он обманул юношу и его друзей, пообещав им, что беднягу доставят со временем обратно.

Но мои упреки не повлияли ни на юношу, ни на его друзей. После полудня, незадолго до того, как мы вышли из бухты, мать юноши, Тиратоутоу [Тиратуту], явилась на борт, чтобы получить последний дар от Омаи. В тот же вечер Тиаруа и Тиратоутоу распрощались, проявив при этом все чувства, которые испытывают мать и сын, сознавая, что им больше не доведется встретиться друг с другом. Однако она сказала, что плакать больше не будет, и твердо сдержала свое слово. Придя на следующее утро для последнего прощания, она все время, пока была на борту, держалась очень весело и ушла, сохраняя невозмутимый вид. Дабы отправить Тиаруа в путь соответственно с его высоким положением, с ним был послан в качестве слуги другой юноша; по крайней мере, мы предполагали, что именно с этой целью он находился на корабле, но, когда мы подняли паруса, друзья увели этого юношу на берег. Однако на его место был послан другой слуга, явившийся на следующее утро. Это был мальчик лет девяти или [98] десяти по имени Коаа [Коа], и мне его представил его отец, который вел себя так невозмутимо, что казалось, будто он расстается с собакой. Скудную одежду мальчика он забрал себе, так что бедняга остался в чем мать родила.

Я тщетно пытался убедить здешний народ в невероятности или, точнее, в невозможности возвращения этих юношей. Однако никто из туземцев, даже ближайшие родичи юношей, не беспокоились о их судьбе. Взяв в расчет это обстоятельство, я совершенно успокоил себя мыслью, что юноши ровно ничего не потеряют от перемены места, и после этого с большей готовностью дал согласие на их отъезд.

По моим собственным наблюдениям и по сведениям, полученным от Тиаруа и других туземцев, новозеландцы живут в вечном страхе перед угрозой взаимного истребления. Здесь мало племен, которые не таили бы обиды на тех или иных своих соседей, и они всегда на страже, в готовности отомстить за эти обиды, и возможно, немалую роль играет желание раздобыть сытную пищу. Мне рассказывали, что удобного случая для отмщения порой ждут иного лет и что сын никогда не забывает об обидах своего отца.

Способ осуществления этих ужасных замыслов заключается в том, что мстители подкрадываются ночью к врагам и, если убеждаются, что те не выставили охраны (а мне думается, что так случается очень редко), убивают любого, кто попадается им под руку, не щадя ни женщин, ни детей. Тут же, на месте резни, они пируют и обжираются или же уносят возможно больше трупов к себе домой и съедают их с такой ужасной дикостью, что об этом и говорить невозможно. Если их обнаруживают прежде, чем они приводят свои намерения в исполнение, они обычно убегают, и порой враждебная группа туземцев их преследует. Пощады они не дают никому и пленников не берут, так что побежденные могут спасти свою жизнь только бегством ⁶⁵.

Такой способ ведения войны заставляет туземцев постоянно быть на страже, и, право же, здесь трудно хоть днем, хоть ночью встретить безоружного человека. Никто из них не руководствуется такими могучими резонами, как желание спасти душу и тело, и они говорили нам, что душа человека, павшего в битве и съеденного врагом, идет в ад, то есть низвергается в вечный огонь, тогда как души убитых, но не съеденных людей поступают на небеса, или, иными словами, возносятся в обиталища богов, и такая же судьба постигает души умерших естественной смертью.

Я спрашивал, поедают ли они тела своих павших в бою друзей в том случае, если трупы удается унести или спасти. Их явно удивил этот вопрос, и они ответили на него отрицательно, причем сама мысль о подобном поступке вызвала у них отвращение.

Покойников они хоронят в земле, но павших врагов, если их оказывается больше, чем можно съесть, они бросают в море. У них [99] нет таких сооружений, как мораэ, или иных мест для публичного отправления культа, но есть жрецы, и только жрецы могут обращаться к богам по всяким мирским делам, например о ниспослании победы над врагами, удачной рыбной ловле и т.д. ⁶⁶

Каковы бы ни были основы их религии, принципы эти настойчиво внедряются в сознание туземцев с самого раннего детства, и в этом я убедился на примере юноши, который первоначально был прислан к Тиаруа. Большую часть дня он воздерживался от пищи, в знак чего его волосы были обрезаны. И хотя применялись все способы, чтобы сломить его решимость, и его искушали самыми любимыми его блюдами, он отвечал, что если сегодня что-либо съест, то Эатуа [Атуа — божество] его убьет. Однако к вечеру потребности естества одолевали его веру, и он принимался за пищу, но ел умеренно. Я и раньше предполагал, что у туземцев с волосами связаны определенные религиозные представления, ибо замечал пряди волос, привязанные к веткам поблизости от их жилищ, но каковы были эти представления, я не мог дознаться.

И все же, несмотря на то, что эти люди живут в раздорах и вражде, иноземцев-путешественников, приходящих сюда с добрыми намерениями, они принимают хорошо и оказывают им гостеприимство во время их пребывания здесь, разумеется, если оно не слишком длительно и не превышает срока, необходимого туземцам для завершения их сделок с пришельцами. Они торгуют, в частности, поэнамму, или зеленым тальковым камнем, и разносят его по всему Северному острову; нам они говорили, что камень имеется лишь в одном месте, где-то у начала пролива Королевы Шарлотты, не дальше, чем в одном или двух днях пути от стоянки наших кораблей. К сожалению, я не мог уделить времени, чтобы посетить это место, а об этом камне нам рассказывали сотни баснословных историй, и вряд ли хоть одна из них была правдоподобной (хотя мы слышали их из уст наиболее уважаемых людей).

Согласно одной из версий, этот камень — рыба, которую люди поражают в воде острогой, а затем вытаскивают на берег и здесь к чему-либо привязывают, после чего она окаменевает. Поскольку все туземцы утверждают, что этот камень вылавливается из какого-то озера или места скопления вод, вероятнее всего предположить, что он выносится с гор потоками и затем осаждается в каком-то водоеме. Этот водоем они называют Тови Поенаму, или Вода Зеленого Камня, точно так же они называют весь Южный остров Новой Зеландии ⁶⁷.

Полигамия дозволена у этого народа, и ничего необычного нет в том, что здесь человек имеет двух или трех жен. В брачный возраст женщины вступают очень рано; мне говорили, что незамужние женщины находятся в тяжелом положении и с трудом добывают себе пропитание. Им плохо приходится без [100] покровителя. Так что, возможно, многоженство здесь более оправдано, чем в любой другой части света.

Новозеландцы, по всей видимости, совершенно удовлетворены своими скудными познаниями, не пытаются расширить круг своих сведений и не проявляют любопытства, наблюдая или созерцая то, что их окружает.

Новые объекты не вызывают у них того удивления, на которое следовало бы рассчитывать, и свое внимание им трудно фиксировать хотя бы на один миг. Так, Омаи (а он у них был в большом фаворе) иногда собирал в кружок слушателей, и эти люди ему внимали, но держались при этом подобно каким-то зевакам, не понимающим и не желающим понять то, что доходит до их ушей.

Однажды мы спросили у Тиаруа, сколько кораблей он видел или о скольких слышал (речь шла о судах, побывавших в проливе Королевы Шарлотты и в сопредельных местах). Отвечая нам, он упомянул корабль, о котором мы ничего не слышали. Этот корабль заходил в бухту на NW берегу Тьераветте, или Теравитте, и это было на несколько лет раньше, чем я побывал в проливе на “Индевре”. Об этом судне туземцы знали, так как им было известно о Тупии. Сперва я подумал, что он мог ошибиться во времени и неверно указать место стоянки и что речь шла о мсье Сюрвиле, который, как говорят, побывал на NO берегу Эхейно Мауве (Так новозеландцы называют Северный остров Новой Зеландии. — Прим. пер.) в тот год, когда я был здесь на “Индевре”. Или Тиаруа мог иметь в виду мсье Мариона, посетившего бухту Бей-оф-Айлендс на несколько лет позже. Но и Тиаруа, и другой юноша, которому, видимо, была хорошо известна эта история, не изгладившаяся из его памяти, убеждали нас, что они не ошибаются ни во времени, ни в месте и что все это известно всем и каждому в проливе Королевы Шарлотты и на берегу Теравитте. Тиаруа рассказал, что капитан этого корабля взял себе в тех местах женщину, и что у нее от него сын в возрасте Коаа, и что этот мальчик жив. Он также пожаловался на то, что этот корабль занес людям венерическую болезнь, которая сейчас очень распространена, хотя на нее и не обращают внимания, так как она нынче не так пагубна, как в первое время. Я слышал, что единственный способ лечения от этой болезни, принятый здесь, — пользование горячим паром одного источника, причем этим паром пропитывают зеленые листья, которые предварительно раскладывают на горячих камнях.

Я очень сожалею, что мне не довелось услышать об этом корабле, когда мы стояли в гавани, так как при посредстве Омаи мы могли получить более точные сведения от людей, видевших [101] судно. Ведь рассказ Тиаруа основан на сообщениях из вторых рук и поэтому может оказаться ошибочным. Тем не менее, я не сомневаюсь, что он прав и что какой-то корабль действительно приходил в Теравитте, ибо его сообщение совпадает с тем, что нам говорили, когда мы были здесь в конце 1773 года. Тогда мы постоянно допытывались об “Адвенчере”, и кое-кто из индейцев сообщил нам о корабле, заходившем в одну из бухт на берегу Теравитте, но мы в то время считали, что это какое-то недоразумение, и не обратили внимания на полученное сообщение ⁶⁸.

Тиаруа рассказал нам о каком-то животном, которое было оставлено на берегу людьми с этого корабля, но так как сам он его не видел, то по его описаниям никакого суждения об этом животном мы иметь не могли. Он сказал нам, что в Новой Зеландии водятся ящерицы и змеи огромной величины. По его словам, ящерицы достигают в длину 8 футов и толщиной с руку; они хватают и пожирают людей. Эти ящерицы живут в норах, и их оттуда выкуривают, разводя костер у входа в нору. Мы не могли ошибиться, толкуя его сообщение об этом животном, так как он собственноручно изобразил на бумаге его в виде ящерицы. Нарисовал он и змею, чтобы пояснить, о каком именно животном идет речь.

Прежде чем закончить рассказ о Новой Зеландии, следует кое-что сообщить о наших астрономических и навигационных наблюдениях, которые велись во время стоянки.

Долгота обсерватории в бухте Шип-Ков

по 103 обсервациям, каждая из которых

основана на 6 и более определениях расстояний ............ 174°25'15" O

По хронометру с приведением к Гринвичу ................. 175°26'30" O

То же с приведением к мысу Доброй Надежды ................... 175°56'12" O

Склонение среднее по данным 6 компасов;

наблюдение на кораблях ........ 12°40' O

То же; наблюдения на берегу ....... 13°53' O

Наклонение южного конца стрелки .... 63°42' O

В ходе одиннадцатидневных обсерваций было установлено, что на полдень 22 февраля хронометр отставал от среднего времени на 11 час. 50 мин. 37,396 сек., а в сутки отставание составляло 2,913". В дальнейшем долгота будет исчисляться исходя из этих Данных вплоть до времени проведения новой проверки. Было установлено, что астрономические часы при такой же длине маятника, как и в Гринвиче, отставали от звездного времени на 40,239" в сутки.

Нельзя не отметить, что долгота по лунным обсервациям отличается от определенной м-ром Уолсом в моем прошлом плавании только на 6'45", причем, по данным Уолса, обсерватория лежала западнее. [102]

По Уолсу, широта 41°6' S.

Вторник 25-го. В 10 часов д.п. подул легкий ветер от NWtW; мы выбрали якорь и пошли на S через пролив в компании с “Дискавери”. Едва мы достигли мыса Теравитте, как ветер от SO подул нам в нос. Он продолжался до 2 часов следующего утра, а затем на несколько часов наступил штиль, после чего подул ветер от N, но он вскоре отошел к O, а затем к S.

Четверг, 27 февраля. В конце концов, 27-го в 8 часов д.п. мы смогли отойти от мыса Паллисер, который в это время был по пеленгу W в 7 или 8 лигах. При крепком ветре мы направились на OtN.

Не успела земля скрыться из глаз, как оба наших путешественника от морской болезни и дум начали испытывать раскаяние за те шаги, которые они предприняли, и все наши утешения в весьма малой доле облегчили их муки. Они рыдали при всех обстоятельствах и свои жалобы изливали в песнях. Насколько мы могли понять, это был гимн их стране и народу, которого им не суждено было больше увидеть.

Так продолжалось много дней, пока их не помиловала морская болезнь и не улеглось беспокойство в мыслях. Пароксизмы отчаяния стали реже и слабее, и в конце концов они совсем избавились от тоски, думы о родной стране и друзьях их больше уже не одолевали, они все сильнее привязывались к нам, так что казалось, будто с рождения жили среди нас.

Пятница, 28 февраля. Ветер от S был кратковременным и затем отошел к SO и О. Мы продолжали идти на N до полудня 28-го, когда в широте 41°17' S и в долготе 177°17' O взяли курс на SO при слабом ветре от ONO. Ветер вскоре усилился и отошел к О. От этого румба он дул два дня, порой переходя в шторм, сопровождавшийся шквалами и дождем.

Воскресенье, 2 марта. В воскресенье 2 марта в полдень в широте 42°35'30" S и в долготе 180°8' О ветер отошел к NW, затем к SW. Порой он достигал силы шторма и сопровождался резкими шквалами, но часто был умеренным. При этом ветре мы шли на NOtO и O под всеми парусами, которые только могли поставить.

Вторник, 11 марта. В полдень 11-го были в широте 39°29' S и в долготе 196°4' О. Ветер отошел к NO, O и SO, и я шел к N, насколько позволял ветер, до 16-го.

Воскресенье, 16 марта; понедельник, 17 марта. 16-го, когда ветер отошел к N, я повернул и направился на O, находясь в широте 33°40' S и в долготе 198°50' О. Дули легкие ветры, и порой наступал штиль. Так длилось до полудня 17-го, когда ветер усилился и отошел к OSO и ONO, и приходилось волей-неволей держаться курса на N, иногда отклоняясь чуть к западу. Но я надеялся дождаться более южных ветров или встретить [103] западные ветры неподалеку от тропика, как это случалось раньше. Поэтому я и шел этим курсом. Я должен был пойти на риск, так как мое продвижение на север в этом году всецело зависело от быстрого перехода к Таити (к островам Общества).

Четверг, 27 марта. Продолжался все тот же ветер от OSO, лишь изредка он отходил в ту или иную сторону на два пункта. Он был очень слабым, так что только 27-го мы пересекли тропик и были пока еще лишь в долготе 201°23' О, то есть в 9° к W от намеченной гавани. За все это время не видели ничего примечательного, разве что иногда встречались тропические птицы, которые, однако, не наводили на мысль, что мы проходим мимо какой-то земли. В широте 34°20' S и в долготе 199° S заметили ствол большого дерева, покрытый ракушками.

Суббота, 29 марта. 29-го в 10 часов д.п., когда мы шли на NO, с “Дискавери” подали сигнал, что видна земля. Мы ее увидели с мачты почти в тот же момент; она была по пеленгу NOtO. Вскоре мы установили, что этот остров не очень больших размеров, и до заката шли к нему и вечером находились от него в 2 или 3 лигах. Пеленг на остров был NNO. Ночью лавировали, и с рассветом я направился к подветренному западному берегу острова.

Воскресенье, 30 марта. Здесь не было более или менее хорошего места для якорной стоянки и высадки. Везде к югу на рифах бушевал прибой. Мы выяснили, что остров обитаем, так как увидели, что из леса к рифам выходили люди, чтобы, как нам думалось, воспрепятствовать нашей высадке; все они были вооружены длинными пиками или дубинами, которыми размахивали с угрожающим видом.

Мы шли недалеко от берега. Два туземца спустили на воду каноэ и направились к нам. Убедившись в этом, я решил дать им возможность подойти к нам, но, когда мы остановились, они остановились тоже и вскоре повернули к берегу.

Поскольку островитяне не хотели к нам приближаться, мы пошли вдоль берега к северной стороне и нигде не обнаружили ручьев или бухт, куда можно было пристать на шлюпке. Я повернул и пошел обратно, чтобы затем обследовать берег на шлюпках, и снова встретился с прежним каноэ. На этот раз оба туземца отважились подойти к кораблю так близко, что мы смогли спустить им на лине подарки. Однако ничто не могло побудить их подняться на борт.

Когда корабль стал на якорь, я приказал спустить с обоих судов шлюпки, чтобы промерить у берега глубины и отыскать место для высадки. С этой целью я отправился к берегу в одной из шлюпок и, чтобы расположить к нам островитян, взял с собой разные вещи. [104]

Не успел я отойти от корабля, как к борту шлюпки подошло каноэ с двумя туземцами, и один из них перешел в нее без приглашения и без каких бы то ни было колебаний. Сопровождавшему нас Омаи я приказал спросить, где мы можем высадиться. Островитянин указал нам два места, но я с сожалением убедился, что эти места для высадки не годятся, так как шлюпки там сразу хлебнули бы воду и разбились в щепы. Не более успешны были и наши поиски якорной стоянки, ибо дна мы не нашли даже на расстоянии кабельтова от рифов, а стало быть, отдать якорь здесь было еще опаснее, чем произвести высадку: у самых коралловых скал, очень острых, глубины были 20—40 саженей.

Когда мы вели на шлюпках обследование берега, множество туземцев столпилось на рифах, и все они были вооружены на такой же манер, как и раньше. Человек, который был в моей шлюпке, приказал островитянам отойти назад, чтобы облегчить нам высадку, и так как большинство его послушалось, я рассудил, что это особа довольно видная. Если только мы его правильно поняли, он был братом здешнего короля. Островитяне проявляли такое любопытство, что вплавь добирались до шлюпок. Нам не без труда удавалось держать их подальше от шлюпок, и еще труднее было предохранить от них наши вещи: они тащили все, что им попадалось под руку. В конечном счете, когда они убедились, что мы уходим к кораблям, они нас оставили, но человек, который уже раньше был с нами в шлюпке, нас не покинул. Он, хотя не без явных проявлений страха, направился с нами на корабль. Скот и разные другие новые для него вещи не удивили его в такой степени, как мы того ожидали. Возможно, что его мысли были заняты соображениями о собственной безопасности, и нелегко было привлечь его внимание к разным другим вещам. Кроме того, его еще очень занимал наш корабль, который в это время шел вдоль берега. Таким образом, я мог получить от него лишь скудные сведения и поэтому вскоре приказал отправить его на шлюпке к берегу. Выходя из каюты, он натолкнулся на козла и, хотя он уходил весьма поспешно, все же задержался, осмотрел козла и спросил Омаи, что это за птица. Омаи сразу не дал ему ответа, и островитянин тот же вопрос задавал на палубе морякам.

Шлюпка доставила его почти к самой полосе прибоя, там он бросился в воду и вплавь добрался до берега. Как только он вышел на берег, вокруг него собралась большая толпа; в этой позиции он оставался до тех пор, пока мы не потеряли из виду все сборище. Как только шлюпка вернулась, мы ее подняли и пошли на N. Таким образом, мы были вынуждены покинуть этот остров, где, видимо, можно было добыть то, в чем мы испытывали нужду. Остров называется Мангиа-нуэ-наи-найва [Мангаиа-нуи-ненева]; он лежит в широте 21°57' S и в долготе 201°53' О, в окружности он достигает полных 5 лиг. Он довольно высок и [105] относительно ровен; те части берега, которые мы осмотрели, защищены коралловыми рифами, за которыми глубины в море не поддаются измерению. По-видимому, остров богат зеленью, там есть и хлебные деревья, и кокосовые пальмы, а наш друг-островитянин говорил, что там растут корень таро и банановые деревья, но ямса нет. Нет также свиней и собак. То, что произрастает на острове, имеется в изобилии, по крайней мере, так можно судить по тому, что его жители многочисленны и изрядно упитаны. Люди на острове рослые, энергичные, и они отлично сложены. По поведению, а также по языку они больше похожи на новозеландцев, чем на таитян, а цвет кожи у них средний между цветом кожи обитателей Новой Зеландии и жителей Таити. Руки от плеча до локтя у них татуированы, а в ушных мочках широкие отверстия, как у туземцев острова Пасхи. Единственное украшение, которое я приметил на них, — это ожерелье или ошейник из человеческих волос. Волосы у них черные и у большинства туземцев связаны в узел на темени. Некоторые носят тюрбан, или повязку из цветной ткани наподобие шарфа. Концы повязки перекидываются на шею и скрещиваются на груди, а затем доходят до бедер и охватывают талию, как пояс. Но остальная часть тела обнажена. Помимо повязки островитяне носят лишь маро — так называют этот вид одежды таитяне. Мы видели на опушке леса людей, которые все время держались поодаль от берега. Эти люди были одеты лучше других. Должно быть, то были либо женщины, либо именитые вожди.

Мы заметили, что у нашего друга был шрам в предплечье, и спросили его, при каких обстоятельствах его ранили; он сказал, что получил рану, сражаясь с жителями острова, лежащего к северо-востоку от них, которые порой вторгаются на остров Мангаию.

Понедельник, 31 марта. На следующий день в полдень мы снова увидели землю по пеленгу NOtN на расстоянии 8 или 10 лиг. Выяснилось, что этот остров почти такой же величины, как прежний, и я утешал себя надеждой, что здесь удастся найти якорную стоянку и раздобыть корм для нашего скота, а в этом мы начали испытывать большую нужду. Мы продолжали идти к острову, но, поскольку ветер был слабый и неблагоприятный, мы только в 8 часов утра 2-го апреля подошли к нему на такое расстояние, которое позволяло отправить шлюпки для обследования берега, причем корабли все еще находились в 2 лигах от земли.

Среда, 2 апреля. Вскоре я направил две шлюпки с “Резолюшн” и одну с “Дискавери” под командой лейтенанта Гора для выбора якорной стоянки и места высадки, а мы тем временем лавировали у берегов острова. В тот момент, когда шлюпки отвалили от кораблей, мы увидели несколько каноэ, идущих от [106] берега. Они сначала подошли к “Дискавери”, который стоял ближе к ним, а затем три каноэ приблизились к “Резолюшн”. В каждом из них было по одному человеку, и без долгих уговоров хозяин одного из каноэ подвел его к кораблю и перешел к нам на борт. Его примеру последовали другие островитяне. Держались они весьма непринужденно и совершенно не боялись, что мы их задержим или причиним какой-либо вред. После того как они ушли, на каноэ прибыл еще один туземец со связкой бананов в качестве дара; он вызвал меня, узнав от Омаи, как меня зовут. Омаи был в той партии, которой командовал м-р Гор. Я дал ему за преподнесенный им дар топор и кусок красной материи, и он, совершенно удовлетворенный, возвратился на берег. Позже я узнал от Омаи, что бананы прислал в дар король, или вождь, острова по имени... [пропуск].

Вскоре подошло двойное каноэ, в котором было довольно много людей; когда оно приблизилось к кораблю, один из островитян встал и произнес речь, а затем, подведя каноэ к борту, он вызвал нашего “вождя”. Увидя меня, он переправил нам свинью и горсть кокосовых орехов, а затем сам поднялся на корабль и вручил мне циновку.

Он и его компаньоны осмотрели скот, кают-компанию и другие помещения на корабле; многое их удивляло, но ничто, хотя бы на короткий миг, не привлекло их внимание. К коровам и лошадям они боялись приблизиться и не могли представить себе, что это за звери, а овец и коз сочли диковинными птицами.

Кажется просто невероятным, чтобы создания людского облика могли принять овец и коз за птиц, так как между этими животными и птицами нет ни малейшего сходства. Но ведь эти люди имеют представление лишь о свиньях, собаках и птицах. Овцы и козы, которых они увидели, отличались и от свиней, и от собак, а поэтому они решили, что эти необыкновенные животные относятся к разряду птиц. Я постарался одарить моего нового друга всем, что казалось мне наиболее для него приемлемым, но, уходя от нас, он, видимо, был скорее разочарован, чем удовлетворен, и впоследствии я узнал, что ему хотелось получить собаку — животное, которое на острове не водилось, хотя и было хорошо известно. Капитан Клерк с той же целью, что и я, вручил подарки другому человеку, и тот был столь же разочарован.

В 3 часа п.п. возвратился м-р Гор со своими шлюпками и доложил мне, что он обследовал западный берег острова и не нашел там места, где могли бы пристать шлюпки или отдать якорь корабли, так как берег окаймляли коралловые рифы, у которых бушевал сильный прибой. Однако казалось, что туземцы настроены весьма дружественно, и он полагал, что при посредстве Омаи можно будет уговорить их принести к рифам те припасы, в [107] которых мы больше всего нуждались, и особенно банановые стебли — отличный корм для скота.

Ветер был слабый, а порой совсем замирал, и поэтому задержка на один-два дня не имела значения. Я решил испробовать этот способ и все приготовить к следующему утру.

Четверг, 3 апреля. Вскоре после рассвета мы увидели, что к кораблям идет несколько каноэ. Одно из них приблизилось к “Резолюшн”. В нем были свиньи, связка бананов и немного кокосовых орехов, и за это люди в каноэ попросили собаку, а все другие вещи, которые им предлагались, отвергли. На борту были кобель и сука, принадлежащие одному джентльмену, и они причиняли всем большое беспокойство, так что мы могли отказаться от них ради какой-нибудь существенной цели, однако же владелец не пожелал расстаться с этими животными.

Тем не менее, чтобы отблагодарить этих людей, Омаи отдал им свою любимую собаку, и те отбыли чрезвычайно удовлетворенные. Двое туземцев отправились с м-ром Гором, которого я снова послал с двумя шлюпками с “Резолюшн” и одной с “Дискавери” для проведения предложенного им эксперимента. И поскольку я был убежден в его ловкости и усердии, то всецело доверил ему это дело, считая, что, учитывая те или иные обстоятельства, он будет действовать надлежащим образом. Корабли находились в лиге от берега, а ветер был слабый, и только к полудню мы смогли направиться к нему. Мы увидели, что наши шлюпки стоят на дреках перед рифами, а напротив них на берегу толпится огромное количество народа. Отсюда мы заключили, что м-р Гор и его люди высадились, и нам не терпелось узнать, что же происходит на берегу.

После полудня я, насколько это было возможно, старался держаться ближе к берегу, чтобы наблюдать за движениями людей м-ра Гора и оказать им помощь, в которой они могли нуждаться и которую позволили бы осуществить условия нашего взаимного положения. Для тех, кто был на берегу, рифы служили барьером, отделяющим их от нас, и поэтому наши люди были вне той сферы, в пределах которой мы могли оказать им помощь. С таким же успехом мы могли помочь людям, находившимся от нас на расстоянии половины земной окружности. Правда, этим индейцам подобное обстоятельство известно было куда меньше, чем нам.

Время от времени островитяне подходили на своих каноэ к кораблям и выменивали небольшое количество кокосовых орехов за любую вещь, которая им предлагалась, видимо не имея представления о ее относительной ценности. Эти случайные визиты в какой-то мере уменьшали мою тревогу о наших людях, ибо хотя наши визитеры и не говорили ничего о них, сам факт посещения кораблей свидетельствовал о том, что наши не подвергаются опасности. [108]

В конце концов, незадолго до заката мы с удовлетворением увидели, что шлюпки отошли от рифов. Когда наши люди вернулись на борт, м-р Гор сообщил мне, что он, Омаи, доктор Андерсон и м-р Барни с “Дискавери” переправились на берег (в два приема) на каноэ с помощью индейцев. Первыми это сделали м-р Гор и Омаи, а за ними последовали доктор и м-р Барни. Таким образом, наша партия разделилась, и некоторое время это разделение продолжалось и после высадки. Наших людей встретила на берегу толпа вооруженных островитян, которая повела их сперва к одному, затем к другому, потом к третьему вождю. Каждый из вождей ожидал подарков, которые и были получены ими от м-ра Гора, захватившего кое-что с собой для этой цели.

По окончании этих церемониальных визитов м-р Гор завел речь о торговых делах, но ему дали понять, что следует дождаться следующего дня и тогда он получит все, чего пожелает.

Островитяне окружили наших людей, большая толпа так огородила их, что они не могли сделать ни единого шага в ту или иную сторону, и только однажды им удалось разглядеть, что шлюпки стоят там, где они их оставили. Хотя они стали своего рода пленниками, никто их не обижал, но их обворовывали все время, и в этом деле здешние люди показали себя мастерами, с которыми трудно сравниться любому иному народу. Все наши джентльмены лишились каких-то своих вещей, и вернуть похищенное им не удалось, хотя они и жаловались на кражи вождям.

Туземцы позаботились, чтобы наши люди не ощущали недостатка в яствах, и к вечеру они преподнесли гостям жареную свинью и плоды; то, что не было съедено, было переправлено людям, оставленным в шлюпках. Омаи очень встревожился, когда туземцы развели огонь, чтобы приготовить пищу, опасаясь, что и его, и прочих гостей зажарят и съедят. Подозрения эти были столь сильными, что он не выдержал и спросил, не с этой ли целью разведен огонь. Такой вопрос чрезвычайно удивил островитян, и они поинтересовались, свойствен ли нам такой обычай. Омаи, однако, успокоился лишь после того, как свинья была зарезана.

Туземцы очень уговаривали джентльменов остаться на ночь и всячески соблазняли их к этому, но, убедившись, что усилия их напрасны, дозволили нашим людям отчалить (к немалому удовлетворению последних) и проводили их к шлюпкам таким же образом, каким доставили на берег.

Туземцы были обрадованы встречей с людьми совершенно невиданного облика, и это, должно быть, и послужило единственным мотивом, побудившим их тесно окружить гостей.

Во всем прочем отношение было отличным, и наших людей даже постарались развлечь борьбой и танцами. Первое развлечение было делом мужчин, во втором участвовали молодые женщины. [109]

Большинство островитян нарядилось в свои лучшие одежды, на туземцах были украшения и красные птичьи перья, которые здесь, видимо, ценятся выше всего. Омаи задали множество вопросов о нас, наших кораблях, нашей стране и т. д., и, судя по его словам, многие из его ответов были сочтены небылицами, особенно когда он повел речь о кораблях величиной с этот остров и вооруженных такими большими пушками, что в них может уместиться несколько человек и что одной из них достаточно, чтобы уничтожить первым же выстрелом целый остров. Эти речи побудили их спросить, какие же пушки на наших кораблях, и он ответил, что хотя они и малы, но могут, тем не менее, с необычайной легкостью снести с лица земли этот остров со всем его населением. Туземцы тогда поинтересовались, каким образом это делается, и наглядности ради, к кучке пороха поднесен был огонь, и внезапный взрыв, и эффект, произведенный столь малым количеством пороха, изумил островитян и дал им жуткое представление о действии большой массы этого вещества, так что во все, что говорил Омаи, они безоговорочно поверили. И надо думать, что, если бы у них не возникли эти представления о корабельных пушках, они бы задержали наших людей на ночь. Ведь Омаи сказал туземцам, что если он и его спутники не вернутся на борт сегодня же, то я спалю весь остров, и так как мы вечером стояли к берегу ближе, чем прежде, то они, вероятно, решили, что я подошел к острову именно с этим намерением, и отпустили наших людей в надежде снова их увидеть завтра.

Я, однако, не готовился к такому эксперименту и был очень рад, что все закончилось подобным образом.

На этом острове Омаи встретил четырех своих земляков. Около десяти лет назад они отправились в путь с Таити на остров Ульетеа [Раиатеа], но пропустили этот остров и, проблуждав долгое время в море, прибились к этой земле. В их каноэ было 20 человек — мужчин и женщин, но лишь пятеро перенесли тяготы, которым эти люди подверглись в пути: ведь в течение многих дней. У них не было ни пищи, ни воды. В последние дни плавания каноэ перевернулось, и эти пять человек до тех пор цеплялись за его днище, пока провидение не послало им этот остров, жители которого направили за ними каноэ и доставили их на берег, где обращались с ними очень заботливо. Ныне они были так довольны своим положением, что отвергли призыв Омаи вернуться с нашими кораблями на родной остров.

Этот случай вполне соответствует тем обстоятельствам, при которых должны были первоначально заселяться обитаемые острова в этом море, и особенно те из них, что лежат на большом удалении от любого из материков и друг от друга ⁶⁹.

Этот остров его обитатели называют Ваутьеа [Атиу]; он расположен в широте 20°1' S и в долготе 201°45' О, в окружности [110] достигает 6 лиг. Поверхность у него неровная, с холмами и равнинами, и весь он покрыт разнообразной зеленью.

Здесь имеются свиньи и все то, что мы видели на острове, открытом накануне. Остров, у которого мы были раньше, обитатели Ваутьеа называют Оуха-ва-роуа; это название так отличается от того, которое мы слышали от его жителей, что я весьма склонен считать Оуха-ва-роуа другим островом ⁷⁰.

По мнению джентльменов, бывших на берегу, обитатели Ваутьеа красивее всех народов, которые им доводилось видеть в этом море: они более рослы и дородны, но я полагаю, что разница не столь уж велика, как воображают мои спутники. Те люди, которые приходили на корабль, на мой взгляд, ничем особенным не отличались: они относятся к той же расе, говорят почти на том же языке, что и другие народы этого моря, населяющие острова, и их одинаково хорошо понимали и Омаи, и оба новозеландца.

Омаи назвал этот остров Венуа-но-Этуа [Венуа-но-э-атуа], то есть Землей Богов, так как, по его словам, на острове очень много людей, как бы проникнутых духом Эатуа, а дух этот своего рода одержимость — черта, свойственная, по его мнению, обитателям Таити и соседних островов.

Каноэ на этом острове — по крайней мере те из них, что приходили к кораблям, — малы, узки и длинны и снабжены балансиром, который крепится лишь с одной стороны. Корма приподнята на 3—4 фута примерно так, как ахтерштевень на кораблях, носовая часть вверху плоская, но заостренная внизу и изгибается, как гриф скрипки. Каноэ, которые мы видели на острове Мангаиа-нуэ-наи-найва, были значительно меньше по размерам. У них крепится к носу плоская доска или бревно, как это делается на маленьких таитянских иваха, но корма значительно приподнята, как у новозеландских лодок. Верхний конец этого ахтерштевня раздвоен. Зарисовки м-ра Веббера дают об этих каноэ отличное представление.

Пятница, 4 апреля. Всю ночь на 3-е штили чередовались с легкими ветрами, так что на рассвете 4-го волнение от O отнесло нас на некоторое расстояние от острова, и, поскольку оставаться в этом месте было неудобно, я направился к небольшому острову, который мы обнаружили на NW.

Люди на острове Ваутьеа называли этот остров Веннуаэтэ [Венуа], что значит “малый остров”. Он лежит в 3 или 4 лигах от Ваутьеа, к NW от него в широте 19°15' S и в долготе 201°37' О ⁷¹.

При слабом ветре от O мы пошли к этому острову, и в 9 часов д.п. я отправил м-ра Гора с двумя шлюпками на поиски места, удобного для высадки и богатого кормом для нашего скота. Остров казался необитаемым, и никто не мог нам помешать взять то, что мы считали нужным. Дойдя до подветренного северо-западного берега острова, м-р Гор высадился, несмотря на большой [111] прибой, разбивающийся о скалы. Как только я это увидел, я послал ялик, чтобы спросить, не нуждается ли м-р Гор в помощи. Ялик возвратился только в 3 часа п.п., когда на него погрузили противоцинготную траву и листья разных пальм. После разгрузки ялик и четырехвесельный ял были посланы снова к месту высадки, и через офицера я передал м-ру Гору приказ возвратиться со всеми шлюпками до наступления темноты, что и было исполнено.

На этом острове, который имел в окружности около 4 миль и был очень низким и окруженным рифами, мы добыли 90 или 100 кокосовых орехов, некоторое количество противоцинготной травы и ветви дерева фара (так его называют на Таити) ⁷². Они мягкие и сочные, и скот отлично их ест, если нарезать их на мелкие кусочки, так что, не погрешив против истины, можно сказать, что мы кормили наш скот древесиной.

Этот остров часто посещался кем-то (вероятно, рыболовами): м-р Гор обнаружил здесь пустые хижины, и в одной из них он оставил топор и немного гвоздей в возмещение того, что было взято на острове.

Как только шлюпки были подняты, я приказал следовать дальше, и мы взяли курс на N при легком ветре от O, желая попытать счастья на острове Херви ⁷³, который был открыт мной в предыдущем плавании. Хотя мы находились в это время всего лишь в 15 лигах от него, но увидели его лишь на рассвете 6-го числа.

Воскресенье, 6 апреля. В это время остров был от нас в 3 лигах по пеленгу WSW; подойдя ближе, мы заметили каноэ, которые шли от берега. В каждом было от 3 до 6 человек, и все они направлялись прямо к нам. Для нас было полной неожиданностью, что остров оказался обитаемым, так как при первом посещении мы не обнаружили никаких признаков такого рода.

Туземцы остановились на расстоянии брошенного камня от корабля, и, хотя Омаи уговорил их подойти ближе, ничто не могло побудить их подняться на борт. На маленькие гвозди они меняли мелкую рыбу (ее было у них немного), и это навело нас на мысль, что цена железа им известна. Впрочем, они брали все, что им давалось, например куски бумаги и пр., и подбирали предметы, которые мы им бросали.

Эти люди говорили на таитянском языке лучше, чем обитатели обоих недавно открытых островов, и единственная их отличительная черта состояла в том, что на теле у них не было татуировки. На них не было ничего, кроме маро — куска материи, обернутого вокруг бедер, но в каноэ были замечены люди, которые украшали себя головным убором из красных перьев. Как и туземцы на обоих недавно открытых островах, они прежде всего задали вопрос, кто вождь нашего корабля, откуда он пришел и куда направляется. И они очень охотно отвечали на все наши вопросы. Между [112] прочим, они сказали, что видели два больших корабля, которые некоторое время назад прошли мимо, так что островитянам не удалось побеседовать с пришельцами. Возможно, это были “Резолюшн” и “Адвенчер”.

Мы также узнали от них, что этот остров называется Те-рогге-мау-Атуа [Те Руаеке May Атуа?] и что они состоят в подданстве короля острова Ваутьеа, которого зовут Тиреватовеа [Таири-ватауиа?]. Они сообщили, что у них нет ни свиней, ни собак, ни хлебного дерева, но в изобилии имеются кокосовые орехи, рыба и черепахи. Каноэ здесь больших размеров, чем те, которые мы видели на других островах, но, точно так же как и те, не отличаются сколько-нибудь приметными признаками высокого мастерства. Корма по конструкции сходна с кормой каноэ острова Ваутьеа, нос выдается примерно так же, как на этих каноэ, но оконечность его загнута не вниз, а вверх. См. рисунок (В материалах третьего плавания Кука этого рисунка нет, на что указывает в примечании к этому месту Дж. Биглехол. — Прим. пер.).

Ветер был слабым, и мы только к 1 часу п.п. достигли NW оконечности острова — единственного места, где, видимо, можно было стать на якорь и высадиться на берег. Я послал лейтенанта Кинга на двух шлюпках с вооруженными к командами к берегу для промеров и обследования этого участка побережья, мы же тем временем лавировали. Как только шлюпки были спущены, индейцы направились к берегу, убегая с такой скоростью, какую позволяли им развить весла, и больше к кораблям не подходили. В 3 часа м-р Кинг возвратился и сообщил мне, что для корабля здесь нет якорной стоянки, но шлюпки могут подойти к внешнему краю рифа, который лежит примерно в 0,25 мили от берега. Он сказал, что на риф явились туземцы, вооруженные длинными пиками и дубинками, и они пытались воспрепятствовать высадке, когда шлюпка подошла к рифу, однако они бросили нашим людям несколько кокосовых орехов и пригласили их пройти к берегу. М-р Кинг заметил, что женщины подносили копья и дротики, но, так как он не собирался высаживаться, туземцы были лишены возможности использовать это оружие.

Получив этот рапорт, я рассудил, что, поскольку корабли не могут стать на якорь, не имеет смысла запасаться здесь травой, учитывая опасность высадки. Мы нуждались также в воде, и, хотя туземцы сказали, что вода на острове есть, мы не знали, сколько ее имеется и где ее можно добыть, к тому же высадка на рифе была сопряжена с неудобствами и трудностями.

Разочаровавшись в этих островах и приняв в расчет, что в северном полушарии скоро наступит лето, в связи, с чем уже ничего нельзя будет сделать в этом году, я решил, что абсолютно необходимо изыскать способы, которые дали бы возможность прежде [113] всего сохранить скот, имеющийся на борту, и во вторую очередь пополнить корабельный припас и запасы провианта, дабы мы могли будущим летом совершать открытия в высоких северных широтах.

Я намерен был вначале повернуть на юг и идти в этом направлении, пока мы не встретим западные ветры, в надежде заготовить воду и траву на любом из встречных островов. Но если эти надежды не оправдались бы, мы неизбежно потеряли бы весь скот и не добились бы никаких выгод. Поэтому я решил взять курс на острова Дружбы, где, по моему твердому убеждению, можно было запастись всем, в чем мы испытывали нужду. И так как необходимо было идти туда и днем и ночью, я приказал капитану Клерку держаться на 1 лигу впереди “Резолюшн”, поскольку его корабль лучше лавировал у подветренных берегов.

Долгота острова Херви (когда он был впервые открыт), приведенная по хронометру к долготе Таити, составляла 201°6' О, а сейчас мы по тому же хронометру, приведя ее к проливу Королевы Шарлотты, определили, что она равна 200°56' O. Таким образом я заключил, что погрешность хронометра в момент этого определения не превышала 12' долготы.

Чтобы сберечь воду, я распорядился каждое утро с 6 часов д.п. до 4 часов п.п. пускать в ход аппарат по опреснению морской воды, и мы получали за день от 13 до 16 галлонов. Машина недавно была усовершенствована (если можно так выразиться), отчего, на мой взгляд, стала работать хуже.

Когда мы спустились по ветру, я взял курс на WtS при хорошем ветре от O, желая пройти к острову Миддельбург [Эуа] и полагая, что если этот ветер удержится, то фуража нам хватит, чтобы прокормить скот, до тех пор, пока мы не окажемся у этого острова. Однако около полудня следующего дня снова подули слабые ветры, которые сопровождали нас раньше в течение столь долгого времени, и я счел необходимым взять круче к N, чтобы выйти на широту островов Палмерстон и Савидж. В случае нужды мы могли кое-что взять на этих островах. Слабые ветры продолжались до 10-го, а затем в течение нескольких часов дул свежий ветер от N и NNW; мы были в это время в широте 18°38' S и в долготе 198°24' O.

После полудня была гроза со шквалами и сильным дождем, и нам удалось наполнить 5 панчонов (Панчон (puncheon) — бочка вместимостью 84 галлона (381 л). — Прим. пер.).

Когда шквалы прекратились, ветер отошел к NO и NW, причем он был очень непостоянным как по силе, так и по направлению. В конце концов, около полудня следующего дня подул устойчивый ветер от NW и WNW — свежий и сопровождавшийся ясной [114] погодой. Таким образом, нас донимал ветер, дующий прямо в лицо, и мы должны были сообразно с этим намечать курс; подобные же муки не без основания следовало ожидать и на 8—10° дальше к югу. Впрочем, эти ветры ныне дули позже, чем обычно, а поэтому я надеялся, что долго они не продлятся, в чем и оказался прав.

Воскресенье, 13 апреля. На рассвете 13-го показались по пеленгу WtS примерно в 5 лигах острова Палмерстон ⁷⁴.

Понедельник, 14 апреля. Однако только в 8 часов следующего утра мы подошли к острову, и я послал четыре шлюпки (три с “Резолюшн” и одну с “Дискавери”) с офицером в каждой из них, чтобы отыскать на берегу наиболее удобное место для высадки, ибо нам настоятельно необходимо было добыть хоть сколько-нибудь корма для скота, иначе мы рисковали его потерять. Сперва был обследован самый южный остров этой группы, а затем шлюпки направились к следующему острову, и мы с удовлетворением увидели, что наши люди высадились на нем. Я с обоими кораблями передвинулся дальше, чтобы стать на траверзе этого острова, но дна мы не нашли и стали лавировать в этом месте. Впрочем, это не имело значения, так как, кроме нас, на острове не было ни одной живой души.

Около 1 часа п.п. подошла одна шлюпка, груженная противоцинготной травой и побегами кокосовых пальм, а в данный момент это была праздничная пища для скота. С этой же шлюпкой была доставлена записка от м-ра Гора, который командовал всей партией. Он сообщал, что на острове много деревьев варра и кокосовых пальм, и я решил впрок запастись всем этим, прежде чем покинуть остров.

Вечером я отправился на берег на ялике в сопровождении капитана Клерка. Там все работали не покладая рук. Место высадки представляло собой бухточку, образованную рифами, причем эта бухточка была не длиннее и не шире шлюпки, а скалы со всех сторон защищали ее от моря.

После того как лодки были нагружены, я возвратился на борт, оставив на берегу м-ра Гора и его партию, чтобы они подготовились к завтрашним работам.

Вторник, 15 апреля. День прошел в заготовке и доставке на борт корма, состоящего главным образом из капустной пальмы, побегов кокосовой пальмы и мягких веток дерева варра. На острове не было ни листочка обыкновенной травы.

Заготовив достаточное количество корма, я на закате созвал всех на борт. Но так как было маловетрие и даже безветрие, я решил отложить выход в море до следующего дня, а пока что надо было предпринять попытку добыть кокосовые орехи на ближайшем острове, который лежал под ветром. Там, видимо, было много кокосовых пальм. С этой целью я лавировал короткими галсами [115] всю ночь, а утром направил шлюпку к западному берегу острова. Высадка была легкой, и мы направились на сбор орехов. Было нелегко перетаскивать орехи за полмили по пояс в воде к рифам, где стояли наши шлюпки; на это уходила большая часть времени.

Комментарии

53. Бухта Адвенчер, открытая в марте 1773 г. капитаном Фюрно, командиром второго корабля второй экспедиции Кука, лежит на восточном берегу острова Бруни. Островное положение этой земли было выявлено в 1793 г. французской экспедицией А. д’Антркасто. Мысы Тасман-Хед и Фредерик-Генри также расположены на острове Бруни.

54. Кук считал Вандименову Землю (Тасманию) частью Новой Голландии (Австралии), и в этой связи следует толковать его замечания о наблюдениях английского мореплавателя Дампира (1652—1715), описавшего в 1699 г. аборигенов западных берегов Австралии. Свидетельство Кука о доверчивости и добром нраве тасманийцев весьма ценно. Оно противоречит утверждениям британских колонизаторов, которые в XIX в. нацело уничтожили тасманийских аборигенов, оправдывая свои злодеяния ссылками на дурной нрав и неуживчивость этих людей.

55. У тасманийцев существовал строгий запрет есть рыбу, хотя это табу не распространялось на моллюсков. Причины таких странных ограничений не исследованы.

56. Шнурки, о которых упоминает Кук, были изготовлены из шкуры опоссума.

57. Весьма ценные этнографические наблюдения. Тасманийцы совершенно не занимались рыболовством, в их укладе ведущую роль играли собирательство и охота. Любопытно, что у этого приморского народа не было лодок, и по воде тасманийцы передвигались на “плотах”, свернутых из кусков эвкалиптовой коры. Тасманийцам не известны были способы обработки кости и раковин, их каменные орудия (терро-ватта) представляли собой грубые осколки камня. Огонь они добывали сверлением, реже выпахиванием.

58. Точнее, не дважды, а трижды. В марте 1772 г. Тасманию посетила экспедиция Марион-Дюфрена.

59. В первых двух плаваниях Кук неоднократно останавливался в открытой им бухте Шип-Ков (Моретото) на северном берегу Южного острова в проливе Кука, который первоначально носил название пролива Королевы Шарлотты.

60. 18 декабря 1773 г. новозеландцы убили в бухте Грасс-Ков (Каннибалов) в десять человек из команды “Адвенчера” (см. “Плавание к Южному полюсу...”. М., 1964, стр. 569-574). Кук в феврале 1777 г. установил что столкновение произошло не по вине новозеландцев, а поэтому не подверг наказанию местных жителей. Однако, как это явствует из записи Кука, последние при появлении английских кораблей не были уверены, что их минуют репрессии со стороны пришельцев.

61. В заливе Бей-оф-Айлендс в июне 1772 г. маори убили 16 участников экспедиции Марион-Дюфрена, причем в этой битве пал командир экспедиции. Столкновение спровоцировали французы.

62. Это очень ценное наблюдение Кука: различные “хаппу” — кланы, или подразделения, более крупные, чем семьи, жили сообща (Beaglehole. 61, n. 2).

63. Тоже очень ценное наблюдение: маорийский обычай “уту” (возмездия) был основан на принципе “голову за голову”, но признавал также и выплату возмещения, равноценного утрате.

64. Патту, точнее, патту-патту — короткие боевые палицы.

65. Маори иногда брали пленников и использовали их на различных тяжелых работах. Не уничтожались при захвате вражеских селений дети и женщины.

66. Мораэ имелись в каждом маорийском селении, но это были не святилища, а главные площади перед домом собраний.

67. Маорийское название Южного острова Тови Поенаму действительно было дано по твердому зеленому камню — нефриту, из которого изготовлялись наилучшие каменные орудия.

68. Теравитте — мыс Теравити на восточном берегу Северного острова.

Сюрвилъ, Жан Франсуа Мари (1717—1770) — французский мореплаватель, который в 1769 г. из Пондишерри отправился на поиски легендарной земли Девиса в Тихий океан. По пути одновременно с Куком посетил Новую Зеландию. Биглехол полагает, что рассказ о корабле, посетившем пролив Кука за 12—13 лет до 1777 г., — плод чистейшей фантазии маорийских собеседников Кука (Beaglehole, 74, n. 2). Однако исключить возможность посещения Новой Зеландии в 60-х или в начале 70-х годов XVIII в. все же нельзя.

69. Это очень важное свидетельство, проливающее свет на процессы межокеанийских миграций и заселения Полинезии.

70. Несомненно, обитатели Атиу имели в виду остров Мангаиа. Они только сообщили Куку старое название этого острова (Ауау), которое приобрело в дневнике искаженную форму.

71. Речь идет об острове Такутеа. На Атиу его называли “венуа-ити” — маленьким островом.

72. Фара — таитянское название пандануса.

73. Остров Херви (Мануа) был открыт Куком 13 августа 1773 г.

74. Атолл Палмерстон, включающий шесть мелких островов, был открыт Куком 17 июня 1774 г.

(пер. Я. М. Света)
Текст воспроизведен по изданию: Джеймс Кук. Третье плавание капитана Джемса Кука. Плавание в Тихом океане в 1776-1780 гг. М. Мысль. 1971