ДЖЕЙМС КУК

ПУТЕШЕСТВИЕ К ЮЖНОМУ ПОЛЮСУ И ВОКРУГ СВЕТА

Шестого июня, через день после того, как мы оставили остров Ульетеа, в 11 часов утра к северо-западу от корабля показалась земля на 16°46' ю.ш. и 154°8' з.д. То было кольцо островков, соединенных между собой цепью рифов и песчаных банок, около 1 1/2 лиг в диаметре. Самый крупный островок находится в северо-восточной части этой группы, открытой капитаном Уоллисом, который назвал его островом Хоу. Туземцы острова Ульетеа называют этот необитаемый архипелаг Мопеха. Порой они переправляются на его берега для ловли черепах. В течение десяти дней шли в юго-западном направлении, не встретив на пути ничего достойного упоминания.

16 июня, четверг. 16-го вскоре после восхода солнца с вершины фок-мачты была замечена на северо-западе земля. Подобно острову Хоу, это была кольцеобразная группа, состоящая из пяти или шести поросших лесом утесов. Внутри кольца располагалось круглое озеро, видимо, не связанное с морем проливом, достаточно широким для прохода крупного корабля.

Мы прошли около 2 лиг вдоль западных и северо-западных берегов острова, все время держась близ него, но не нашли удобной якорной стоянки и не видели там людей. [284]

Координаты острова почти совпадают с координатами, данными Дальримплем для Сагитарии, открытой Киросом. Описание Кироса, однако, совершенно не соответствует тому, что мы увидели собственными глазами. Поэтому я отнес эту группу к числу новооткрытых и в честь одного из лордов Адмиралтейства назвал ее островом Пальмерстона. Расположен остров на 18°4' ю.ш. и 163°10' з.д.

В 4 часа дня мы отправились дальше на юго-запад при свежем восточном ветре.

20 июня, понедельник. 20-го в полдень на 18°50' ю.ш. и 168°52' з.д. нам показалось, что на юго-юго-западе видна земля. Мы отклонились от курса и в течение двух часов следовали в поисках этой земли к юго-юго-западу, но, не обнаружив никаких признаков суши, снова вернулись на старый курс.

В 5 час. был замечен остров в 5 лигах к западу от корабля. Всю ночь лежали в дрейфе под марселями и на рассвете, прибавив паруса, подошли к западному берегу острова. На берегу появились люди, и к тому месту, где они находились, не трудно было переправиться на лодках. Я приказал спустить на воду две шлюпки и в сопровождении офицеров и ученых отправился на берег. Туземцы, заметив, что мы собираемся высаживаться, стремглав бежали в лес. Мы вошли в небольшую бухту, сошли на берег и во избежание неприятных сюрпризов устроились, на открытом возвышенном месте.

Там я водрузил британский флаг. Форстер немедленно приступил к сбору трав, я же начал осмотр берега. Он настолько зарос высокими кустарниками и деревьями, что мы могли обозревать местность лишь в радиусе сорока ярдов. Едва мы продвинулись на некоторое расстояние вглубь леса, как услышали голоса туземцев.

Я крикнул Форстеру, чтобы он возвращался к берегу и вышел из чащи к тому месту, где стояли шлюпки. Одновременно на берег вышли и туземцы. Мы обратились к ним с приветствием и знаками дали понять, что высадились на остров с дружественными намерениями. Однако туземцы ответили на это угрозами, и один из них, выступив вперед, бросил камень, который угодил в руку доктору Спаррману. Кто-то из моих спутников выстрелил из мушкета. Звук выстрела заставил островитян отступить. Они скрылись в лесу, и мы их потеряли из вида. [285]

Мы решили, что не имеет смысла оставаться на этом лесистом берегу, и, отчалив, направились вдоль берега в поисках более удобного места для высадки. Несколько миль мы прошли на шлюпках, не увидев на берегах ни одной живой души и не обнаружив подходящего для стоянки места. Дойдя до небольшой песчаной косы, мы нашли на ее берегу четыре каное.

Здесь мы высадились. Я поставил на скале, возвышавшейся над косой, караульных и в сопровождении трех спутников направился к каное. В них я оставил, как это делалось всегда в подобных случаях, несколько гвоздей и монет.

В каное мы нашли плетеные циновки, удилища, копья и куски дерева, которые, вероятно, туземцы употребляют в качестве светильников во время ночной рыбной ловли. Туземцы появились вскоре после нашей высадки. Мы пытались вступить с ними в переговоры, но успеха не имели. Они шли на нас свирепые, как дикие кабаны, и кидали свои дротики.

Два или три выстрела в воздух не произвели никакого впечатления на них. Один из туземцев опередил своих соплеменников, кинулся вперед и бросил дротик, который едва не задел мое плечо. Храбрость этого воина едва не стоила ему жизни, так как, движимый инстинктом самосохранения, я машинально разрядил ему в лицо свой мушкет, но мушкет, к счастью, дал осечку, и впоследствии я благодарил судьбу за это.

В тот же миг наши караульные на скале открыли огонь, и эффект стрельбы убавил боевой пыл туземцев. Они бежали в лес и больше уже не показывались нам на глаза, хотя мы некоторое время и оставались на берегу, ожидая их вторичного появления. Мы так и не узнали, причинила ли открытая стрельба какой-либо вред островитянам.

Вскоре мы вернулись на корабль. Я забыл упомянуть, что незадолго до нашей высадки на месте боя я отправил на рекогносцировку несколько человек. Они осмотрели берег и не обнаружили ничего, кроме коралловых скал, поросших таким густым кустарником, что почти невозможно было проложить через него путь вглубь острова.

Поведение и внешний вид островитян навели меня на мысль назвать этот остров — Диким. Он расположен на 19°1' ю.ш. и 169°37' з.д. и имеет около 11 лиг в окружности. [286]

Дикий остров округлой формы, высокий, всюду у берегов его глубина моря весьма значительна. И берега и все внутренние части острова покрыты кустарником и деревьями.

Я видел на берегу кокосовые пальмы, но не знаю, встречаются ли они в местах, удаленных от моря. Судя по береговой полосе, плодородных земель на острове немного, и почва здесь должна быть каменистой. Происхождение острова неясно. Возможно ли, чтобы мельчайшие животные — творцы коралловых рифов, могли создать этот огромный и столь значительно возвышающийся над морем массив? Или, быть может, остров поднят из морских пучин землетрясением? Или море отступило в этом месте. обнажая участок дна? Многие мыслители пытались дать ответ на вопрос о происхождении низких островов, но никто еще не говорил ни слова о том, как возникли высокие острова.

Эти острова целиком состоят из кораллового камня и волны, которые постоянно бьются о берега, способствуют образованию в скалах пещер, иногда огромного размера. Своды таких пещер поддерживаются массивными столбами — колоннами причудливой формы. В одной пещере я видел в сводовой части огромное отверстие, через которое проникал дневной свет. Другая после обвала кровли превратилась в глубокую расселину, прорезывающую мощную толщу горных пород.

Население острова невелико. Туземцы все до одного крепкие, стройные, хорошо сложенные. У некоторых лицо и грудь разрисованы черной краской. Каное у них такого же типа, как и у обитателей острова Амстердам. И облик этих островитян, и их каное полностью соответствуют бугенвилевскому описанию туземцев островов Мореплавателей, расположенных на том же меридиане (Острова Мореплавателей Бугенвиля — архипелаг Самоа. — Ред.).

24 июня, пятница. Покинув Дикий остров, мы следовали в западно-юго-западном направлении при легком попутном ветре до вечера 24 июня. После заката солнца, полагая, что вблизи должен быть остров Роттердам, я лег в дрейф.

25 июня, суббота. На рассвете мы двинулись далее на запад и вскоре увидели цепь островов, которая протягивалась с юго-юго-запада на северо-северо-восток. [287] Пользуясь попутным ветром, мы отошли на северо-запад с тем, чтобы внимательнее рассмотреть острова, лежащие под этим румбом.

26 июня, воскресенье. Острова эти находятся на 20°23' ю.ш. и 174°6' з.д. Спустившись к югу и отыскав удобный проход в длинной цепи островов и рифов, мы легли на прежний курс и вскоре увидели на юго-западе и северо-западе множество мелких островов. Непосредственно на западе открывался проход, который надлежало, однако, хорошенько обследовать. У берегов этих островов глубина доходила до 45—50 фатомов, и дно было чистое, песчаное, что давало возможность выбрать удобное место для якорной стоянки. В полдень к кораблю подошли каное, и островитяне охотно выменивали на мелкие гвозди кокосовые орехи. Они показали нам, в какой стороне расположен был остров Анамока (Роттердам). То обстоятельство, что мы знали некоторые туземные собственные имена, во многом облегчало переговоры с островитянами.

Они назвали нам имена ряда близлежащих островков и усиленно приглашали в гости на свой остров, который называли Корнанго. Однако мы поспешили воспользоваться попутным ветром и, убедившись, что глубина в проходе превышает 9 фатомов, направились к Анамоке. Когда мы появились у южной оконечности острова Анамока, или Роттердама, нас встретило большое количество каное, груженных фруктами и кореньями.

Туземцы выкрикивали мое имя — непосредственное доказательство их связей с обитателями острова Амстердам. Они приглашали нас пристать к берегу, давая понять, что именно на этом участке удобнее всего бросить якорь. И действительно, юго-западный берег хорошо защищен от южных и юго-восточных ветров. Все же я не решился вести корабль к берегу без предварительной рекогносцировки, тем более, что солнце уже садилось. Поэтому я направился к северному берегу острова и бросил якорь на расстоянии 3/4 мили от него в бухте с песчаным дном.

Еще до того, как мы стали на якорь, туземцы съехались на своих каное со всех сторон, предлагая нам плоды и рыбу и охотно обменивая их на гвозди или тряпки. Один туземец попытался отсечь острым камнем кусок линя, и только после того, как был дан выстрел в воздух, он отказался от этой затеи.

Рано утром я отправился на берег с Гилбертом в поисках хорошего источника. Мы высадились в бухте и были гостеприимно встречены туземцами. После раздачи подарков я спросил, где можно найти на острове воду. Островитяне провели нас к небольшому озеру, вероятно, к тому самому, о котором упоминал Тасман.

Одновременно матросы, оставшиеся в шлюпке, усердно меняли гвозди и бусы на фрукты и коренья. Впрочем, возвратившись на корабль, я убедился, что этими торговыми операциями занялась вся команда.

После завтрака я велел отвезти на берег пустые бочки. Туземцы усердно помогали матросам при разгрузке и с благодарностью принимали от них бусинки и гвозди. Матросы приобрели столько фруктов, что пришлось дважды посылать за этим добром шлюпку к берегу. К обеду мы привезли на корабль бочки с водой. Вернулись все отправленные на берег люди, за исключением лекаря. [289]

С лекарем произошла неприятная история. Дело в том, что он не поспел к тому моменту, когда шлюпки отвезли на корабль последнюю партию людей, оставшихся на берегу. Желая каким-либо образом попасть на судно, он вступил в переговоры с туземцем, чье каное стояло на берегу, и уговорил его отправиться к кораблю. Но как только врач вошел в лодку, туземец схватил его ружье и убежал в лес.

Офицеры, посланные мною на поиски лекаря, не приняли никаких мер для возвращения ружья. Я также сделал вид, будто ничего не случилось, и допустил большую ошибку.

Легкий способ, посредством которого туземцы завладели этим ружьем, — а они вне всякого сомнения считали его теперь своей неотъемлемой собственностью, — побудил их к еще более дерзким поступкам.

До того, как случилась эта покража, островитяне успели привезти нам такое количество плодов, что мы к вечеру загрузили ими все корабельные шлюпки.

28 июня, вторник. Рано утром лейтенант Клерк с штурманом и 14 или 15 матросами отправился на берег за водой. На берегу их крайне враждебно встретили туземцы. С большим трудом лейтенант смог наполнить бочки водой и погрузить их в шлюпки. Воспользовавшись тем, что все моряки были заняты у источника, туземцы похитили ружье Клерка.

Я прибыл к месту происшествия, когда бочки уже были погружены в шлюпку. Туземцев на берегу было много, но, завидев меня, они разбежались в разные стороны. Уже по их поведению я понял, что случилось что-то неладное. После того, как Клерк доложил мне о краже ружья, я решил высадить на берег отряд вооруженных матросов.

Так как Форстер со своими помощниками находился где-то на берегу, то я приказал дать знать ему пушечным выстрелом об объявленной тревоге. Поступили так, потому что не знал, с каким количеством туземцев мы имеем дело.

В своей шлюпке я удержал нескольких островитян. Они вели себя со свойственной им учтивостью.

Им я дал так ясно понять, каковы были мои намерения, что ружье Клерка было мне возвращено задолго до того, как прибыл с корабля отряд морской пехоты. Когда же это случилось часть туземцев, задержанных мной, так перепугалась, что пустилась в бегство. Первым делом [290] я захватил два больших двойных каное, что стояли у берега. Один из островитян пытался оказать сопротивление, но я избавился от этого туземца, разрядив в него заряженный дробью мушкет. Вслед за этим, видя, как я разъярен, бежали и те островитяне, что оставались под моим надзором. Некоторые из них, однако, вернулись по моему зову, а затем другие туземцы принесли украденный у лекаря мушкет и положили его к моим ногам.

Тогда я приказал возвратить каное, чтобы туземцам было ясно, по какой причине было задержано их имущества. На возвращении других, не имеющих большой ценности, вещей я не настаивал.

Повторный рейс за водой обошелся без всяких происшествий. Туземцы держались в стороне, и только один из них осмелился подойти к матросам. Впрочем, он еще во время тревоги дал нам понять, что не одобряет поведения своих соплеменников. У заводи, где мы набирали воду, я спустя некоторое время встретил группу туземцев. От них я узнал, что человек, в которого я выстрелил, умер. Я счел это сообщение неправдоподобным и; пропустив его мимо ушей, обратился к одному из островитян, самому важному по виду, потребовав от него, чтобы мне вернули похищенный утром медный плотничный инструмент.

Он немедленно отправил куда-то двух человек. К моему величайшему удивлению, они принесли распростертого на доске раненого туземца. Он лежал совершенно неподвижно, и мне показалось, что человек этот действительно мертв. Это зрелище потрясло меня. Но скоро я убедился в том, что туземец жил и только ранен в руку и бедро. Тогда я распорядился отнести его в тень и послал за лекарем.

Затем я снова потребовал, чтобы туземцы вернули инструмент. Переговоры об этом я вел с одной старухой, которая буквально ошеломила меня своим многословием при первой встрече, во время вчерашней высадки на берег. И на этот раз она дала своему языку волю. Я с трудом мог понять смысл ее пламенных речей.

По всей вероятности, старуха убеждала меня не настаивать на возвращении этого никчемного, по ее мнению, предмета. Убедившись, однако, что я не поддаюсь ее уговорам, она, а с ней вместе еще три или четыре женщины куда-то удалились. Вскоре они принесли мне инструмент. Старуху я с этого момента больше уже не видел. Об этом [291] я сожалел, так как хотел наградить ее за то участие, которое она принимала во всех переговорах, тайных и явных. При первой встрече эта почтенная леди представила мне девушку и дала понять, что эта девушка готова к моим услугам. Очаровательная мисс, которая, вероятно, была основательно проинструктирована старой леди, пожелала — и это было ее предварительное условие — получить от меня гвоздь или рубашку прежде, нежели стать моей собственностью.

Тогда я дал понять ей, что я беден. Мне казалось, что после этого я смогу ретироваться с распущенными знаменами. Но я ошибался: мне предложили взять девушку в кредит. Когда я отклонил это предложение, старая леди стала спорить и осыпала меня оскорблениями. Разумеется, мне мало понятна была ее речь, но, судя по достаточно выразительным жестам, старая леди говорила вероятно так: «Что ты за человек, если отвергаешь объятия такой прекрасной и юной женщины».

Хотя девица, несомненно, была хороша собой, я предпочел удалиться, потому что брань достойной матроны достигала ушей моих спутников, сидящих в шлюпке. Они предложили мне взять юную леди на корабль. Но на это я не мог согласиться, так как сам дал перед высадкой на берег строгий приказ — не допускать ни под каким видом женщин на борт судна, по соображениям, о которых я упомяну в другом месте.

Лекарь, прибыв на берег, осмотрел раненого туземца, перевязал его раны и пустил ему кровь. Состояние раненого не внушало опасений, дробь только слегка оцарапала его кожу.

Лекарь потребовал, чтобы туземцы принесли ему листья банана — прекрасное средство для припарок. Они принесли стебли сахарного тростника, извлекли из них мякоть и знаками дали понять, что необходимо ее приложить к ранам. Очевидно, островитяне имеют кое-какие представления об искусстве врачевания.

Раненому я дал подарок, но мне кажется, что хозяин этого туземца или тот островитянин, которому принадлежало каное, присвоил себе мой дар. Дело таким образом было улажено к обоюдному удовольствию, после чего мы вернулись на корабль обедать. Я установил, что запасы плодов и кореньев вполне достаточны, и отдал приказ подготовить все необходимое для скорейшего выхода в море. [292]

Мне сообщили любопытную вещь. Когда по сигналу тревога с корабля дали первый залп, все каное, окружавшие судно, немедленно ретировались к берегу. Только один пожилой туземец, вычерпывающий из своего каное воду, остался на месте. Когда раздался первый залп, он спокойно взглянул на пушки и невозмутимо продолжал свою работу. Второй залп не произвел на него никакого впечатления, и он удалился лишь после того, как вычерпал из каное всю воду.

Мы заметили, что этот человек берет плоды и коренья в любой лодке, а затем продает их нам. Если ему не желали добровольно отдавать часть продуктов, он отнимал их насильно. Таким образом он вел себя, как таможенный чиновник.

Однажды, в тот момент, когда этот человек собирал дань, один предприимчивый туземец что-то похитил из его каное и поспешно отплыл. Но тот вовремя заметил покражу, догнал вора и забрал у него не только украденное, но и все, что находилось на дне каное и принадлежало похитителю. Не только во время торга на море, но и на берегу он собирал дань. Следует отметить, что этот туземец не был «арике» (вождем). Волосы его всегда были припудрены каким-то белым порошком.

Штиль не дал нам возможности отплыть вечером. Я снова отправился на берег, где был гостеприимно встречен туземцами. От них я узнал названия ближайших островов. Два наиболее крупных они называют Аматтафоа и Огао.

29 июня, среда. На рассвете вышли в море и взяли курс на север при слабом западном ветре. Скоро, однако, ветер стих, и мы вынуждены были остановиться среди рифов и мелей. Снова появились туземцы и завязалась меновая торговля. Думаю, что матросы променяли островитянам почти все ткани, приобретенные на Таити. Ночью при слабом ветре лавировали среди отмелей короткими галсами.

30 июня, четверг. Рано утром при легком западно-юго-западном ветре направились к острову Аматтафоа, лежащему к западу от Роттердама.

В час полудни прошли между островами Аматтафоа и Огао. Оба расположены в 11—12 лигах от острова Роттердам. Они обитаемы, но неплодородны.

Аматтафоа имеет около 5 миль в окружности, Огао несколько меньше; берега последнего обрывисты и круты. [293]

Когда мы шли проливом, отделяющим Аматтафоа от Огао, я видел большие двойные каное с парусами. Они сопровождали нас в течение всего дня, и наряду с парусными лодками за кораблем следовали также каное на веслах.

Я имел возможность убедиться в том, что ранее вызывало у меня некоторые сомнения. Эти каное меняли курс переменой паруса; при этом передней частью лодки становилась ее корма. Паруса, которыми пользуются туземцы, латинские, прикрепленные к латинскому же рею.

Остров Анамока (Роттердам) расположен на 20°15' ю.ш. и 174°31' з.д. Он впервые был открыт Тасманом, который и назвал его именем великого голландского города.

Остров имеет форму правильного треугольника, каждая сторона которого равна 1/2-милям.

В центральной части острова находится соленое озеро, которое занимает значительную часть территории Анамоки.

Вокруг Анамоки рассеяны десятки мелких островов, рифов и отмелей. Они тянутся к северу на много миль; возможно, что гряда этих островков и рифов доходит на юге до Амстердама. Все эти острова, включая Миддельбург, Эуви и Пильстарт, образуют архипелаг Дружбы, занимающий три градуса по широте и два по долготе.

Названием своим эти острова обязаны тем, что населяющие их туземцы с исключительным радушием встречали, да и встречают теперь мореплавателей чужеземцев.

Быть может к архипелагу Дружбы следует причислить острова Боскавен и Кеппель, открытые капитаном Уоллисом на том же меридиане и на 15°53' ю.ш. Обитатели этих островов, судя по описаниям Уоллиса, так же миролюбивы и гостеприимны.

Остров Анамока по своему положению среди множества более мелких островков и по облику своих обитателей сходен с Амстердамом.

Свиней и кур здесь мало. Нам удалось приобрести только шесть свиней. На острове в изобилии произрастают ямс и шедок (цитрусовое). Других плодовых деревьев здесь немного.

На Анамоке меньше, чем на острове Амстердам, огороженных полей, но почва также плодородна. Однако ни на одном из островов архипелага Дружбы нет таких необработанных пространств, как на Анамоке. [294] Население кажется более бедным, чем на соседних островах. Это заметно по одежде, циновкам, украшениям, домашней утвари.

Нигде я не видел такого количества прокаженных, как здесь. Чаще всего этот недуг поражает лицо. В некоторых случаях оно превращается в сплошную язву, и вид этих безносых физиономий прокаженных ужасен.

На судне моем после посещения островов Общества были отмечены случаи заражения венерическими болезнями. Я предпринял все, что было в моих силах, чтобы воспрепятствовать матросам и офицерам общаться со здешними женщинами. Думаю, что в этом я имел успех.

Мы не могли выделить в массе туземцев ни короля, ни верховного вождя, ни какой-либо иной особы, наделенной властью.

И здесь и на Амстердаме я видел много грубых глиняных горшков. Вероятно, эти гончарные изделия местного производства.

Туземцам я оставил молодого кобеля и суку. О собаках они уже имели некоторые сведения, хотя, по-видимому, раньше никогда не держали у себя этих животных.

Мы стояли на якоре у северного берега острова, в широкой бухте глубиной от 25 до 30 фатомов. Запасы дров и воды были сделаны достаточные. Вода на острове солоновата и может употребляться лишь в случае крайней необходимости.

Переход от островов Дружбы к Новым Гебридам. — Открытие острова Черепах. — Различные происшествия на пути к порту Сандвич на острове Малликолло

На рассвете в северо-восточном направлении еще видны были на расстоянии около 20 лиг берега острова Аматтафоа. Следуя на запад, открыли небольшой остров, к которому пристали на следующий день.

2 июля, суббота. Для осмотра острова я послал на берег штурмана. Когда шлюпка отплыла от корабля, на скале близ берега и на самом берегу показались туземцы, которые вскоре скрылись в лесу.

Вернувшись на корабль, штурман сообщил мне, что он насчитал на берегу не менее двадцати туземцев, и все они были вооружены дубинами и копьями. Он оставил на видном месте монеты, гвозди и нож. Все эти предметы туземцы должны были вскоре обнаружить, так как они, вероятно, внимательно следили из леса за каждым движением штурмана.

Остров имеет около лиги в длину и вытянут в направлении с северо-востока на юго-запад. Он покрыт лесом и окружен поясом коралловых рифов, которые в некоторых местах отстоят от берега на расстоянии 2 миль.

Судя по размерам острова, население его незначительно. Быть может, даже те туземцы, которых мы видели, не являются коренными жителями острова, а прибыли сюда с близлежащих островов для ловли черепах. [296] Животные эти водятся у острова в изобилии, именно потому мы назвали его островом Черепах. Он расположен на 19°48' ю.ш. и 178°2' з.д. От острова Черепах я взял курс на юго-юго-запад, чтобы обследовать гряду отмелей, которая протягивается в этом направлении. Я обнаружил, что гряда состоит из множества едва выступающих над поверхностью моря коралловых рифов.

16 июля, суббота. Находились в полдень на 15°9' ю.ш. и 171° 16' в.д. С самого утра мы шли в пелене тумана при сильном порывистом ветре, который сопровождался дождем. В тропиках все эти признаки указывают на близость высокого берега. И действительно, часа в три дня мы увидели на юго-востоке землю и направились прямо к ней, убавив паруса.

17 июля, воскресенье. Всю ночь лавировали близ берега короткими галсами, утром вынуждены были отойти мористее, так как плохое состояние парусов не позволяло при сильном ветре менять курс корабля вблизи отмелей и рифов.

Земля перед нами была Tierra Austral del Espiritu Santo (Южная земля — Духа Святого) Кироса; Бугенвиль назвал ее Большими Кикладами. Мы находились у восточного берега острова Авроры, входящего в архипелаг Большие Киклады на 168°30' в.д.

18 июля, понедельник. Ветер все время усиливался, и мы вынуждены были убавить нижние паруса и, изменив курс, идти к северной оконечности острова Авроры.

Приблизившись к ней, я лег бейдевинд к острову Прокаженных при свежем северо-восточном ветре.

Так как ветер дул от острова, на море не было волнения. В полдень северная оконечность острова Авроры оставалась от нас на северо-восток, на расстоянии 4 лиг.

В два часа дня мы были в двух милях от острова Прокаженных. На берегу острова ясно видны были величественные водопады и холмы, на которых росли прекрасные пальмы.

В полутора милях от острова глубина оказалась 70 фатомов при песчаном дне.

К кораблю подошли два каное. В одном было три туземца, в другом, меньшем, — только один. Несмотря на то, что знаками мы пытались продемонстрировать свои дружественные намерения, они не решились вплотную приблизиться к судну.

Вскоре каное направились к берегу. Там же собралась толпа чернокожих голых туземцев. Все они были [297] вооружены луками. Я взял курс на юг и подошел к широкому проливу между островами Аврора и Троицы. На берегу острова Троицы мы видели жителей, обработанные поля и дымки во многих местах.

21 июля, четверг. На рассвете находились у входа в пролив, отделяющий остров Троицы от другого острова, лежащего от него в двух милях к югу. Берега последнего тянулись на много лиг к востоку. В той части острова, мимо которой мы проходили, видны были два огромных столба дыма. Думаю, что дым этот подымался из вулканов.

Мы шли к юго-юго-западу при легком ветре и подошли довольно близко к берегу. Этот большой остров туземцы называют Амбрим. Вскоре за южной оконечностью острова Амбрим показался крутой высокий берег, а за ним острая вершина горной гряды.

Продолжая идти прежним курсом, мы подошли после полудня 16°17' ю.ш к берегу нового острова, где обнаружили прикрытую далеко вдающимся в море мысом бухту, в которую впадала небольшая река. Мы заметили на берегу кучку туземцев, которые знаками приглашали нас к себе. Но вид у них был воинственный, и все они имели луки и пучки стрел.

Якорная стоянка выбрана была в другой бухте, расположенной лигой южнее, после того как вернулись две шлюпки с людьми, посланными мною для промера глубин. Якорь был брошен на глубине 11 фатомов в двух кабельтовых от берега и в одной миле от входа в бухту. Я назвал эту бухту, хорошо защищенную от ветров достаточно глубокую, «Порт Сандвич» (16°25' ю.ш. 167°57' в.д.).

Не успели мы стать на якорь, как у борта появились каное туземцев. Сперва они держались поодаль, но затем подошли вплотную к кораблю и принялись менять на разные тряпки свои стрелы. Стрелы эти имели костяные наконечники, густо покрытые липкой зеленой жидкостью, — вероятно, ядовитой.

Двое туземцев рискнули подняться на борт корабля и вскоре удалились, получив от меня подарки.

22 июля, пятница. Рано утром множество туземцев появилось у корабля. Они добирались до нас на каное и вплавь и плотным кольцом окружили судно. Я пригласил на борт одного из них. Однако за ним последовали многие из его соплеменников, и вскоре они заполнили палубу и усеяли снасти. [298]

Четверых туземцев я проводил в каюту и одарил их разными безделушками. Вернувшись на палубу, они показывали тем, что остались в каное, полученные подарки и. казалось, были очень довольны ими.

В то время, когда я таким образом крепил дружбу с этой четверкой, произошел инцидент, который сперва крайне обеспокоил нас, но в конце концов послужил нам на пользу. У корабля стояли спущенные на воду шлюпки с матросами. Один туземец попытался забраться в шлюпку, но его туда не допустили. Тогда он натянул тетиву лука и едва не выпустил в гребца, сидевшего в шлюпке, отравленную стрелу. Другие туземцы вовремя удержали его. Я кинулся на палубу, а один из моих гостей-островитян выпрыгнул из окна каюты и мгновенно присоединился к тем туземцам, которые пытались унять стрелка. Однако он вырвался и снова направил свой лук на матроса, но, услышав мой голос, резко повернулся и прицелился в меня. В руках у меня был заряженный дробью мушкет, и я выстрелил в воздух. На мгновение туземец пришел в замешательство, но затем снова начал в меня целиться. Второй выстрел заставил его бросить лук; остальные туземцы, бывшие вместе с ним, стали изо всех сил грести к берегу.

В это время в нас пустили несколько стрел с другой стороны, и мушкетный выстрел в воздух не успокоил туземцев. Но после того, как пушечное ядро просвистело над их головами, среди них началась паника. Те, что находились в каное, кинулись в воду и поплыли к берегу. Их примеру последовали наши гости; из окон кают-компании и с палубы они бросились за борт.

Сразу же после того, как был дан выстрел из пушки, на берегу раздался барабанный бой. Вероятно, то был сигнал для сбора всех воинов племени.

Вскоре после этого происшествия мы начали готовиться к высадке на берег. Нужно было заготовить дрова и пополнить наши запасы продовольствия.

Около 9 часов утра мы отправились к берегу на двух лодках и высадились на глазах огромной толпы туземцев. Их было не менее 400 или 500, и почти все имели луки, дубины и копья. Однако никакого сопротивления нам не было оказано. Напротив, когда я приблизился к берегу, без оружия с зеленой ветвью в руках, один из них, видимо вождь передал свой лук другому туземцу, сорвал [300] пальмовую ветку и двинулся мне навстречу. Мы обменялись ветками мира, а затем он взял меня за руку и подвел к толпе туземцев.

Я тут же роздал подарки, а матросы тем временем вышли из лодок на берег. Знаками (языка этих туземцев я не понимал) я объяснил островитянам, что мы желаем нарубить дров. Они отлично поняли меня, в чем я убедился по их жестам. Один туземец принес мне небольшую свинью, и я дал в обмен кусок ткани. Мы полагали, что вслед за этим начнется оживленная меновая торговля, но, как оказалось, мы неправильно истолковали случай со свиньей. Ее преподнесли нам не ради корысти, а в знак установления мира и дружбы.

Гвозди и железные изделия мало интересовали туземцев. С большим трудом удалось нам приобрести полдюжины кокосовых орехов и немного пресной воды.

Они давали за ткани стрелы, но неохотно расставались с луками. Всем своим поведением они стремились показать, что проникновение чужеземцев в глубь острова им крайне нежелательно,

После обеда я с Форстером и отрядом матросов снова поехал на берег. Мы высадились у небольшого селения, расположенного на опушке леса. Туземцы пропустили к своим хижинам только меня и Форстера.

Жилища их так же, как и других островитян, низкие, крытые пальмовыми листьями. Входом в хижины служит неширокая прорезь в стенах, прикрытая доской.

Когда мы осматривали селение, входные отверстия были наглухо закрыты. Очевидно, туземцы не желали, чтобы мы заглядывали внутрь хижин.

В этом селении было шесть хижин и участок возделанной земли, огороженный изгородью из тростника. Такие же изгороди видели мы и на островах Дружбы. Неподалеку росли кокосовые пальмы, банановые и хлебные деревья, но плодов на них было мало. Штук 20 свиней и несколько кур свободно бродили между деревьями.

Осмотрев это селение, мы направились к юго-восточной оконечности острова.

Туземцы называют свой остров Малликолло (Маникола записок Кироса); остров, лежащий к югу от Амбрима, они называли Апи, а лежащий еще южнее, холмистый, Поум. На берегу мы видели какой-то гнилой плод, похожий на апельсин (туземцы называют его абби-мора). [301]

23 июля, суббота. В 7 часов утра снялись с якоря и на буксире вышли из бухты. В полдень южная оконечность Малликолло была от нас на расстоянии двух миль.

Местные жители, увидев нас под парусами, поспешили за кораблем и открыли меновой торг. При этом нас поразила их необыкновенная честность. Случалось так, что они не успевали передать нам в обмен на уже полученные предметы свои товары, так как корабль шел очень быстро.

Наши друзья с островов Общества, разумеется, воспользовались бы этим, но туземцы Малликолло вели себя иначе: они делали все, что было в их силах, для того, чтобы догнать судно и отдать приобретенные нами вещи.

Мы выходили из бухты, где была наша якорная стоянка в час отлива. На отмелях островитяне собирали крабов, не обращая на нас никакого внимания. Я думаю, что к моменту нашего отплытия они убедились, что мы не причиним им никакого вреда. Таким образом, если бы мы остались в Малликолло еще некоторое время, можно было бы установить с этими обезьяноподобными добрососедские отношения.

Я называю их обезьяноподобными не случайно. Никогда мне еще не приходилось видеть столь безобразных и так плохо сложенных людей, как здесь, на Малликолло. Они малы ростом и темнокожи. Волосы у них черные, курчавые, гораздо более жесткие, чем у негров. Их плоские лица обрамлены густой, курчавой бородой. Особую уродливость им придают невероятно туго затянутые пояса, которые настолько врезываются в тело, что издали кажется, будто туловище туземца состоит из двух неравных частей. Мужчины почти обнажены, лишь легкая повязка прикрывает их бедра. Мы почти не видели женщин, так как ни одна из них не осмелилась подняться на борт. Они так же безобразны, как и мужчины, их лица и плечи разрисованы красной краской. Я не уверен, что зеленая жидкость, которой они смазывают наконечники стрел, действительно ядовита. По крайней мере, когда наш лекарь ввел эту жидкость в глубокий надрез, сделанный на боку у собаки, животное не околело. Рана быстро зажила, и собака эта благополучно добралась с нами до Англии. Но если жидкость эта не ядовита, то трудно объяснить, с какой целью туземцы мажут ею свои стрелы.

Наконечники у стрел длинны и остры, делаются они либо из твердого дерева, либо из кости. [302]

При выходе 23 июня в море мы взяли курс на остров Амбрим и шли этим курсом до 3 часов дня. Затем повернули к юго-востоку, обошли юго-восточную оконечность острова Малликолло и открыли три или четыре небольших островка. Издали казалось, что все они соединены между собой.

Вечером они оставались от нас на юго-востоке, на расстоянии 3 лиг. Остров Амбрим в это время лежал на северо-востоке, острова Поум и Апи — на юго-востоке.

Мы взяли курс к берегам острова Апи и к полуночи подошли к острову так близко, что вынуждены были до рассвета лечь в дрейф.

24 июня, воскресенье. На рассвете, следуя на юго-восток, обогнули восточную оконечность острова Апи и пошли дальше вдоль его берега. К восходу солнца открыли цепь мелких островов, которая протягивалась к югу от острова Апи. К ближайшему из них дошли в 10 час. утра. Остров в окружности был не менее 4 лиг. Он приметен даже на значительном расстоянии, так как высоко подымается над морем. Три островерхих горных вершины — его отличительная особенность.

В полдень мы легли на восточный курс, и, обойдя остро в Трех Холмов, стали держать на группу островков, что была расположена далее к югу от Апи. [303]

Этот маленький архипелаг я назвал островами Шеферда, в честь моего глубокоуважаемого друга, д-ра Шеферда, профессора астрономии в Кембридже.

Я хотел пройти между островами, но пролив, к которому мы подошли, оказался очень узким, что заставило нас спуститься к югу, чтобы обойти этот архипелаг.

Наступивший штиль отдал нас во власть течения, и мы шли у самого берега. К счастью, глубина моря была под берегами островов весьма значительна (более 180 фатомов). Невозможно было подсчитать количество окружающих нас островов. Куда бы ни обратились наши взоры, повсюду находили мы рифы и мелкие островки.

Легкий юго-восточный ветер избавил нас от опасностей, связанных со штилем, и мы провели ночь у берега архипелага, лавируя короткими галсами. Накануне отплытия из порта Сандвич мы выловили крючком, привязанным к линю, двух красноватых рыб, по виду и по величине напоминающих лещей. Все, кто ел эту рыбу (а она подавалась на обед в течение двух дней), сегодня почувствовали себя очень плохо. Симптомами болезни были резкая головная боль, жар, онемение конечностей, ломота в костях. Несомненно, недуг вызван был отравлением рыбой. Собаки и свиньи, отведавшие остатков рыбы, страдали не меньше, чем люди. Одна свинья и одна собака околели в страшных муках. У людей болезнь продолжалась 7—10 дней.

Возможно, что нам попались рыбы того вида, о котором упоминает Кирос. Кирос отмечал, что рыбой «паргос» была отравлена почти вся команда на его корабле, и болезнь протекала в тяжелых формах. Мы в тех же условиях поступили подобно испанским морякам, причем съели этой рыбы больше, чем люди Кироса.

25 июня, понедельник. На рассвете мы легли в бейдевинд к востоку от островов Шеферда и шли, таким образом, до восхода солнца. Так как на ветре не было видно земли, я взял курс на юг к берегам острова, который мы увидели в этом направлении. Мы прошли вдоль восточного берега острова Трех Холмов и лежащего к юго-востоку от него низкого острова через пролив между высоким утесом, который я назвал «Монументом» и островом с двумя вершинами. Пролив этот был около мили шириной при глубине в 24 фатома. [304]

Только на крутых склонах «Монумента», доступных лишь для птиц, мы не видели людей. На всех же прочих островах толпы туземцев с любопытством созерцали наш корабль.

Продолжая продвигаться к югу, мы в 5 часов пополудни подошли к крупному острову, у северного берега которого я заметил три или четыре небольших островка. Большой остров я назвал в честь графа Сандвич островом Сандвич, двум же малым дал наименования Монтегю и Хинчинбрук. Мы не вышли в пролив между этими островами, так как дно его было усеяно подводными камнями, и лавировали у берегов до тех пор, пока не наступил штиль, который продолжался до 7 часов утра следующего дня.

Во время штиля течение отнесло нас на 4 лиги к западу-северо-западу: мы прошли мимо острова Хинчинбрук и открыли еще далее к западу небольшой остров.

26 июня, вторник. Утром подул западный ветер, и я взял курс на юго-восток с тем, чтобы пройти между островами Сандвич и Монтегю. В полдень мы были в средней части пролива на 17°31' ю.ш. Ширина пролива доходит до 4—5 лиг, но местами он более чем на половину сужен отмелями. Там, где мы шли, глубина пролива везде была более 40 фатомов.

Когда мы проходили мимо острова Монтегю, туземцы на берегу знаками приглашали нас пристать к берегу. На берегах острова Сандвич мы также видели туземцев. Этот остров радует взор живописными лесными лужайками. Невысокие гряды холмов тянутся вдоль берега, склоны их пологи. Везде вдоль берега рассеяны отмели и рифы, которые не дают возможности приблизиться к острову. Единственная бухта на северном берегу острова Сандвич расположена у его западной оконечности, за островом Хинчинбрук. Я, однако, отказался от мысли детально обследовать побережье, так как стремился, следуя в юго-юго-восточном направлении, установить, насколько далеко простирается архипелаг к югу.

Но когда мы находились у выхода из пролива, ветер стих, и положение наше стало весьма неприятным, потому что течение могло отнести нас назад и бросить на береговые рифы, а стать на якорь в водах пролива было невозможно, поскольку в этой части глубина его превышала 160 фатомов. К счастью, скоро подул слабый юго-западный ветер, и мы пошли на юго-восток. На закате солнца остров [305] Монтегю находился в 3 лигах от нас. На юго-востоке показалась южная оконечность острова Сандвич.

27 июня, среда. До 4 часов утра шли на юго-восток, а затем свернули к западу. На восходе солнца, когда остров Монтегю был в тринадцати лигах от нас, я увидел на юге три высоких холма. В полдень мы приблизились к холмам настолько, что могли установить, что все они соединены между собой, образуя довольно значительный остров. Мы находились на 18°1' ю.ш. на расстоянии 1°23' к востоку от порта Сандвич.

28 июня, четверг. До рассвета шли к юго-востоку на слабом юго-западом ветре, а затем, когда ветер подул с юга, взяли курс на запад. Остров с тремя вершинами оставался в 10—12 лигах к юго-западу от нас. В течение трех последующих дней противные ветры и течения относили нас к северо-западу. На юге мы открыли высокий остров. Сперва нам показалось, что на этом румбе расположена целая группа холмистых островков, но вскоре мы убедились, что то был не архипелаг, а большой остров.

1 августа, понедельник. На северо-восточном ветре подошли в 10 часов утра к северо-западной стороне этого острова. Приблизившись к 2 часам дня к западному берегу, следовали далее на расстоянии одной мили от него. Туземцы большими толпами высыпали на берег и знаками призывали нас к себе.

Мы все время вели промеры глубин, но не доставали дна, пока не приблизились к небольшой бухте, глубина которой была 20—30 фатомов. Я хотел стать здесь на якорь, но ветер все время дул с северо-запада к берегу, и поэтому пришлось отказываться от этого намерения и направиться далее на юго-восток. Следуя на дистанции мили от берега, я открыл еще одну более значительную бухту, но не успел промерить в ней глубину, так как ветер стих. До 8 часов вечера при слабом ветре я продолжал идти к югу и около этого времени увидел впереди яркий свет. В темноте опасно было продвигаться вперед, и всю ночь мы лавировали короткими галсами при малом ветре.

2 августа, вторник. Утром мы по-прежнему находились недалеко от большого острова. За ночь течение отнесло нас к северу, и мы до полудня делали все возможное, чтобы выиграть потерянную из-за противного течения дистанцию. [306]

В полдень были на расстоянии одной лиги от берега. В этот момент мы находились на 18°46' ю.ш. Течение все время относило нас к северу, и я решил стать на якорь. Однако попытка отбуксировать судно к берегу не увенчалась успехом, так как пока Гилберт занимался промерами глубины моря у предполагаемой стоянки, течение относило корабль все дальше и дальше к северу. Пришлось поднять на борт шлюпки и взять курс к северной оконечности острова с тем, чтобы обойти его не с юга, а с северо-востока.

Гилберт сообщил мне, что в то время, когда он занимался промером глубин, на берегу показались туземцы. Выстрел сигнальной пушки их совершенно не испугал, хотя, несомненно, им никогда не приходилось видеть европейские корабли и огнестрельное оружие.

3 августа, среда. Островитяне держались, однако, на почтительном расстоянии от шлюпки. На рассвете мы находились в трех лигах от большого мыса на северо-восточной оконечности острова. Слабый ветер дул с юга, и я имел возможность спустить на воду две шлюпки и послать на небольшой островок, лежащий неподалеку от мыса, команду матросов для рубки дров.

Мы продолжали оставаться под парусами, но не продвигались ни на один дюйм вперед, так как течение все время относило нас в противоположном направлении.

Матросы скоро вернулись на корабль. Им не удалось пристать к острову из-за сильного волнения у берега. К 6 часам вечера я стал на якорь у северо-западного берега мыса в обширной бухте, на расстоянии полумили от берега.

На берегу показалось много туземцев. Некоторые из них бросились в воду, чтобы добраться до корабля вплавь. Однако они повернули назад к берегу, когда увидели, что мы спускаем шлюпку. Все же у нас сложилось благоприятное мнение об обитателях острова.

4 августа, четверг. На рассвете я с группой матросов на двух шлюпках отправился на берег для выбора удобного места высадки. Когда я шел вдоль берега, туземцы знаками приглашали меня к себе. Я осмотрел песчаный пляж у оконечности мыса, но этот участок берега показался мне неудобным, так как везде вдоль него рассеяны были крупные подводные камни. Все же я решил причалить здесь и тут же роздал куски тканей и медали окружавшим меня туземцам. Они предложили мне перетащить через [307] отмель на берег шлюпки. Мне сперва по казалось, что островитяне сделали это предложение, желая нам помочь, но вскоре я убедился, что намерения их были отнюдь не дружественные.

Когда я не допустил туземцев к шлюпкам, они дали нам понять знаками, что в глубине залива имеется более благоприятный для высадки пункт.

Мы последовали на шлюпках в указанном направлении, а островитяне во всю прыть пустились бежать вслед за нами вдоль берега. При этом с каждой минутой число их возрастало, и все новые и новые группы туземцев присоединялись к бегущей и возбужденной толпе.

Я безуспешно пытался пристать в двух или трех местах к берегу и, наконец, обогнув высокий утес, увидел песчаный пляж. К этому берегу мы подвели шлюпки. Я вышел на берег, к которому моя шлюпка пристала вплотную, перед лицом огромной толпы туземцев, с зеленой ветвью в руках. Я взял с собой только одного матроса и велел шлюпкам отойти на небольшие расстояние от берега. Туземцы встретили меня очень любезно и отошли от лодок при первом же моем требовании. Туземец, которого я, судя по его действиям, принял за вождя, велел островитянам выстроиться полукругом и избил двух-трех своих подчиненных, которые недостаточно быстро выполнили его приказ.

Я вручил вождю подарки и знаками объяснил ему, что мы ищем пресную воду. Вождь послал куда-то человека, который принес в бамбуковой чаше немного воды. Очевидно, моя просьба была понята неправильно.

Знаками я дал понять вождю, что мы нуждаемся в провизии. Мне принесли плоды ямса и кокосовые орехи. Одним словом, я был бы совершенно очарован приемом, оказанным мне на острове, если бы меня не наводил на некоторые размышления воинственный вид туземцев. Все островитяне были вооружены копьями, дубинами, дротиками и луками.

Я не спускал глаз с вождя и следил за каждым его движением. Несколько раз он делал мне знаки, убеждая дать матросам распоряжение подвести к берегу шлюпку. При этом он все время о чем-то совещался со своими приближенными. Когда я предложил вождю горсть мелких гвоздей, он долго колебался, прежде чем принять от меня подарок. [308]

Все это казалось мне настолько подозрительным, что я направился к шлюпке, заверив вождя, что мы через некоторое время вернемся к нему. Но туземцы не имели желания отпустить нас так скоро и сделали попытку силой добиться того, чего не удалось им достичь хитростью.

К несчастью, матросы спустили сходни для того, чтобы облегчить мне посадку в шлюпку. Слова «к несчастью» — не простая обмолвка. Если бы не сходни и допущенное нами промедление в момент, когда надо было отчалить от берега, мы не были бы свидетелями и участниками прискорбных событий, которые произошли именно потому, что туземцы получили несколько драгоценных секунд для исполнения своих злонамеренных планов.

Когда мы оттолкнули от берега шлюпку, островитяне схватили сходни и отцепили их от борта. Так как они не сделали попытки унести сходни, я подумал, что произошло какое-то недоразумение и распорядился вновь причалить к берегу.

Тогда туземцы закинули на корму крючья и стали тащить на берег шлюпку. Одновременно они накинулись на гребцов и пытались вырвать у них из рук весла.

Я навел на туземцев мушкет. На мгновение у нападающих охладел боевой пыл, но затем они снова принялись втаскивать на берег шлюпку. Во главе этой шайки был вождь.

Туземцы, толпившиеся поодаль, готовы были прийти на помощь вождю и угрожали нам копьями и дротиками. Слова, знаки, предупреждения нам не могли помочь. Оставался лишь один исход — применить оружие.

Я не желал стрелять по толпе и избрал в качестве жертвы вождя, зачинщика предательского нападения. Но в этот критический момент я, выстрелив из мушкета, промахнулся. Мой промах внушил им уверенность, что наше оружие никому не может причинить ни малейшего вреда, и островитяне атаковали нас со всех сторон, пустив в ход камни, дротики и стрелы.

Я вынужден был открыть по туземцам огонь. Первый залп вызвал в их рядах замешательство, второй обратил всю орду в бегство. Но из-за деревьев и кустов туземцы продолжали бомбардировать нас камнями. Сперва мне показалось, что убито четверо туземцев — четыре тела лежали на песке после второго залпа. Но спустя некоторое [309] время двое островитян, видима, тяжело раненые, отползли в кусты. Туземцам посчастливилось — половина наших мушкетов дала осечку при стрельбе. Если бы ружья действовали исправно, нападающие понесли бы значительно большие потери.

У нас лишь один матрос был ранен в щеку дротиком. Наконечник дротика, толщиной в палец, вонзился в тело на два дюйма, что показывает, с какой силой был пущен этот дротик, хотя, разумеется, следует принять во внимание, что туземцы пользовались своим метательным оружием на близком расстоянии. Стрела с наконечником из твердого дерева слегка оцарапала грудь Гилберта.

По прибытии на корабль я приказал сняться с якоря и подвести судно ближе к месту нашей высадки. Мы перешли на новую стоянку и в тот момент, когда опускали якорь, увидели на скале туземцев, которые потрясали двумя веслами — трофеями, захваченными в битве с нами. Я решил, что туземцы этим способом изъявляют нам покорность и желают возвратить весла.

На всякий случай я велел разрядить по туземцам четырехфунтовый фальконет и дать им тем самым представление о действии «больших ружей». Ядро не долетело до берега, но напуганные туземцы бежали, оставив весла в кустах.

Все утро удерживался штиль, но как только мы бросили якорь на новом месте, подул северный ветер, и мы, поставив паруса, вышли из бухты, так и не осуществив намерения пополнить на ее берегах запасы воды и дров.

Обитатели этого острова по виду отличаются от туземцев Малликолло и говорят на другом языке. Они среднего роста, хорошо сложены, черты лица их довольно сносны. Цвет кожи у них темный, лица выкрашены либо красной, либо черной краской. Волосы у этих туземцев курчавые и жесткие, как шерсть. Женщины все до одной безобразны. Они носят нечто вроде короткой юбки из пальмовых листьев. Мужчины почти совершенно обнажены. Единственное их одеяние — лоскут материи, привязанный к опоясывающей бедра бечеве.

Я не видел у туземцев каное. Живут они в хижинах, крытых тростником. Поля на острове разбросаны беспорядочно и огорожены плетнями. Земля на низких берегах бухты кажется плодородной. [310]

В два часа дня вышли из бухты, обогнув мыс, названный мысом Предателей за вероломство, проявленное его обитателями, и двинулись к южной оконечности острова при слабом ветре.

Продолжая плыть тем же курсом, мы скоро увидели в 10—12 лигах на юге новый остров и к ночи подошли к его восточной оконечности. В качестве маяка нам служили отсветы яркого племени.

5 мая, пятница. Всю ночь лавировали короткими галсами, на рассвете увидели на юге и востоке остров с плоской горной вершиной, а на северо-востоке — низкий островок, у берегов которого мы, сами того не подозревая, крейсировали в ночной темноте.

Мыс Предателей еще был виден на расстоянии 15 лиг, а остров, расположенный на юге, был в 3—4 милях от нас.

Мы обнаружили, что пламя, замеченное вчера вечером, извергал вулкан. Из жерла его с грохотом вырывались клубы дыма и снопы огня.

Я взял курс на этот вулкан и вскоре подошел к небольшому островку, расположенному у входа в глубокую бухту. Я отправил для обследования бухты команду вооруженных матросов на двух шлюпках, поручив рекогносцировку лейтенанту Куперу. «Резолюшн» последовал до входа в бухту за шлюпками с тем, чтобы в случае необходимости можно было оказать помощь отряду Купера.

На берегах мыса, лежащего с восточной стороны пролива, ведущего в бухту, мы увидели туземцев, хижины и спущенные на воду каное, которые последовали за шлюпками, но держались от них на значительном расстоянии. Вскоре Купер просигнализировал мне, что место для якорной стоянки найдено, и мы вошли в пролив. Когда мы дошли примерно до середины пролива, ветер стих, и мы вынуждены были стать на якорь при глубине всего лишь 4 фатома. Я снова послал шлюпки для промера дна.

Одновременно был спущен на воду баркас для того, чтобы по первому же сигналу Купера можно было забросить верпы и на буксире войти в бухту.

Туземцы в то время, когда мы продвигались через проход в бухту, толпами выходили на берег. Они были вооружены луками, дубинами и копьями. Как только мы бросили якорь, они на каное и вплавь кинулись к кораблю. [311]

Сперва они боялись приблизиться к нам и держались на дистанции пущенного из пращи камня, но затем, когда число их возросло, многие из островитян осмелились подойти к самой корме. Туземцы бросали нам кокосовые орехи и взамен получали куски ткани и некоторые другие вещи.

Примеру наиболее смелых островитян последовали остальные, и скоро корабль со всех сторон окружен был туземцами, которые начали вести себя вызывающе и дерзко. Они пытались утащить все, к чему могли дотянуться их руки. Одни едва не сорвали с древка флаг, другие хотели оторвать петли от руля, третьи (и это было хуже всего) возились у якорных буев, пытаясь отрубить их. Мушкетные выстрелы в воздух не произвели на островитян ни малейшего впечатления. Но гром корабельного фальконета испугал их до такой степени, что они бросились из своих каное в воду. Однако как только туземцы убедились, что выстрел не причинил им вреда, они снова сели в каное и огласили воздух дикими, воинственными воплями. Угрожая нам копьями, островитяне вернулись к буям. Мы вынуждены были разрядить по ним мушкеты, заряженные дробью, и только тогда добились желаемого результата, хотя некоторые смельчаки даже после ружейного залпа отваживались еще приближаться к буям.

Скоро все островитяне отплыли к берегу, что позволило нам спокойно сесть за обеденный стол.

Во время этой неудачной атаки один дружелюбный старый туземец привез нам кокосовые орехи и ямс и менял свои товары на любую из вещей, которую ему предлагали.

Вечером после того, как мы твердо стали на якорь, я отправился на берег, в юго-восточную часть бухты с командой вооруженных матросов. Туземцы встретили меня, не оказывая сопротивления. При моем появлении большая толпа островитян разбилась на две партии, давая мне и моей свите возможность пройти дальше в глубь острова. Туземцы были вооружены, но настроены мирно.

Я дал старикам-островитянам и некоторым другим туземцам куски материи и медали. Затем у источника, расположенного шагах в двухстах от места высадки, мы наполнили водой две бочки. [312]

Ничего, кроме кокосовых орехов, туземцы нам не продавали. Все время они были в состоянии боевой готовности; напасть на нас они могли в любой момент. Во избежание столкновения, я приказал своим людям вернуться на корабль, хотя, по причинам, которые остались для нас непонятными, туземцы предлагали нам остаться на берегу. Думаю, что наше своевременное отплытие расстроило их планы. Наш друг-старик был в толпе и, судя по его поведению, настроен был мирно. Туземцы рассеялись, как только мы отвалили от берега.

(пер. Я. М. Света)
Текст воспроизведен по изданию: Джемс Кук. Путешествие к Южному полюсу и вокруг света. М. ОГИЗ. 1948