Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ГЕОРГ ФОРСТЕР

ПУТЕШЕСТВИЕ ВОКРУГ СВЕТА

ПРЕДПРИНЯТОЕ С 1772 ПО 1775 ГОДЫ

НА ВЫСЛАННОМ, ЕГО НЫНЕ ПРАВЯЩИМ ВЕЛИКОБРИТАНСКИМ ВЕЛИЧЕСТВОМ, ДЛЯ ОТКРЫТИЙ И ВЕДОМОМ КАПИТАНОМ КУКОМ КОРАБЛЕ "РЕЗОЛЮШН"

REISE UM DIE WELT

WAEHREND DEN JAHREN 1772 BIS 1775 IN DEM VON SEINER ITZTREGIERENDEN GROSSBRITANNISCHEN MAJESTAET AUF ENTDECKUNGEN AUSGESCHICKTEN UND DURCH CAPITAIN COOK GEFUEHRTEN SCHIFFE THE RESOLUTION UNTERNOMMEN

Глава восемнадцатая

Плавание от островов Общества к островам Дружбы

Отплывая от Раиетеа [Раиатеа], мы дали залп из пушек в честь дня рождения его величества короля; для местных жителей это было, надо полагать, новое и дивное зрелище. За шесть недель, проведенных нами на Таити и на островах Общества, мы изрядно окрепли, совершенно избавились от цинги и желчной болезни. Зато у тех,

Who with unbashful forehead woo'd
The means of sickness and debility,

(Кто бесстыдно гнался
За тем, что разрушает нас и старит...

У. Шекспир. [Как вам это понравится. III, 2. – У Шекспира вместо Who – Nor did not:

И никогда бесстыдно я не гнался
За тем, что разрушает нас и старит...

Пер. Т. Щепкиной-Куперник])

проявились признаки венерических заболеваний. Почти половина матросов оказалась заражена сей мерзкой болезнью; правда, она была здесь в общем не столь злокачественна, как в Европе. Махеине уверял нас, что она уже была распространена на Таити и островах Общества еще до того, как туда приплыл капитан Уоллис в 1768 году; он утверждал также, что его собственная мать умерла несколько лет тому назад на Бораборе [Бора-Бора] от этого недуга.

Таким образом, распространение венерических заболеваний в разных частях света до сих пор сплошь и рядом объясняли неверными причинами. Уже почти триста лет наши моралисты поносят испанцев, а наши врачи обвиняют их в том, что это они завезли к нам сию болезнь из Америки. Однако теперь неопровержимо доказано, что в Европе она [589] была известна еще до открытия Америки (Petr. Martyr ab Angleria Decad. Amerc. Dissertation sur l'origine de la maladie Venerienne par Mr. Sanchez. P., 1752; Examen historique sur I'apparation de la maladie Venerienne en Europe. Lisbonne, 1774)! Не менее поспешно принимались упрекать то английских, то французских моряков, будто они заразили добросердечных таитян, тогда как те давно этой болезнью страдали и даже умели ее лечить (См. у Хауксуорта, т. 3, с. 545). Более того, яд ее там, по всей видимости, уже ослаблен, как и в Южной Америке. Обычно, чтобы это произошло, эпидемия должна побушевать некоторое время; но, возможно, дело тут в здоровом климате и простой пище островитян. Впрочем, я далек и от мысли, что сия чума занесена в Америку из Европы. Нет! В этой части света ее могли вызвать те же причины, что и в нашей.

Распутство наших матросов с женщинами на Тонгатабу и на Маркизских островах, равно как и их общение с гулящими девицами на острове Пасхи, обошлось без печальных последствий. Отсюда, возможно, следует, что сии острова в настоящее время не заражены; я говорю: возможно, так как последствия эти могут проявляться, но могут оказаться и скрытыми. Это доказывает пример капитана Уоллиса. Он покинул Таити, не имея на борту ни одного венерического больного, хотя названная болезнь уже бушевала там вовсю. Наконец, не подлежит никакому сомнению, что новозеландцы были заражены ею еще до того, как европейцы вступили с ними в общение 1.

После полудня мы миновали остров Мауруа [Маупити], и попутный пассат понес нас на запад. В 6 часов утра мы увидели остров, который капитан Уоллис назвал островом лорда Хау [атолл Мопихаа, или Мопелиа]. Он состоит из невысоких коралловых рифов, и посредине у него внутреннее озеро. Судя по всему, это был тот самый остров, который жители островов Общества называют Мопиха. Согласно нашим наблюдениям, он расположен под 16°46' южной широты и под 154°8' западной долготы. Мы увидели здесь несколько [590] пеликанов и олуш; людей, похоже, на острове совершенно не было.

К середине следующего дня ветер переменился и стал дуть нам навстречу. Всю вторую половину дня сверкали молнии, гремел гром, временами шел ливень. Ночью ветер утих, но, так как зарницы все еще вспыхивали, мы ради осторожности укрепили на верхушках мачт электрические цепи. В последующие три дня ветер был настолько слабый, иногда совсем неуловимый, что мы почти не продвигались вперед. Во время такого затишья мы развлекались, наблюдая за фаэтонами и крачками (Sterna stolida), кружившими вокруг корабля. Матросы поймали на крючок большую акулу, но, к великому их огорчению, она от них ушла, хоть в нее и успели выпустить три пули.

11 [июня] утром ветер усилился и опять понес нас на вест-зюйд-вест. Однако через два дня снова начался штиль, иногда он сменялся встречным ветром, а ночью то и дело сверкали зарницы. Все это время воздух и вода были полны живых существ: летали стаи морских птиц, плавали вокруг бониты, дорады [корифены], акулы и киты.

16-го рано утром мы увидели еще один низкий остров, а в 3 часа пополудни приблизились к нему вплотную и обошли кругом, но нигде не нашли бухты или места, удобного для высадки. Он состоял из множества мелких островов, соединенных между собою рифами и поросших деревьями, главным образом кокосовыми пальмами, которые придавали очаровательный вид этому маленькому клочку суши. Вокруг острова кружилось такое множество птиц, что мы вправе были счесть его необитаемым. Берег кое-где был песчаный, в таких местах любят откладывать свои яйца черепахи. Море здесь изобиловало вкусной рыбой. Мы назвали этот маленький приятный остров островом Палмерстона 2; он расположен под 18°4' южной широты и под 165°10' западной долготы.

Отсюда в продолжение четырех дней мы плыли на вест-зюйд-вест и 20-го пополудни увидели гористый остров; [591] еще до захода солнца мы смогли различить на нем деревья. Ввиду близости суши мы всю ночь лавировали против ветра и лишь на рассвете опять повернули к берегу, а затем поплыли вдоль него на расстоянии 2 миль. Берег всюду был крутой и скалистый, однако у подножия скал то и дело виднелись узкие участки песчаного пляжа. Остров показался нам не особенно высоким; он нигде не поднимался над поверхностью моря выше чем на 40 футов, однако порос лесом и мелким кустарником.

B 10 часов мы увидели семь-восемь человек, бегавших по берегу. Они были темнокожими и нагими, лишь на голове и бедрах белые повязки; в руках каждый держал копье, палицу или весло. В расщелинах между скалами мы увидели вытащенные на берег маленькие каноэ, а на скалистом обрыве росло несколько невысоких кокосовых пальм. Этого уже было достаточно, чтоб нам захотелось высадиться. На воду были спущены две шлюпки с вооруженными людьми, и под их охраной на берег отправились капитан, доктор Спаррман, господин Ходжс, мой отец и я. Перед самым берегом шел коралловый риф, однако в нем удалось найти проход, где прибой был не такой опасный. Здесь мы высадились, перебрались на ближайщий утес и приказали нескольким матросам и морским пехотинцам занять на нем пост.

Скала, покрытая острыми битыми кораллами, поросла мелким кустарником, какой обычно встречается на этих низких островах. Кроме уже известных нам видов, мы нашли здесь несколько новых растений, пробивавшихся из трещин в камнях, хотя там не было даже крупицы почвы. Из птиц нам встречались кроншнепы, кулики и цапли – все того же вида, что и таитянские.

Пройдя шагов полтораста сквозь кустарник, мы услышали громкий крик и незамедлительно вернулись к утесу, где остались матросы. Там от капитана Кука мы узнали, что кричал он сам. Он поднимался вдоль глубокой и сухой расщелины, которую проложила стекавшая с гор вода, но, еще не добравшись до леса, услышал шум, словно кто-то упал с дерева. [592] Капитан решил, что это кто-то из нас, и крикнул, давая понять, что находится рядом, но ответа не услышал и понял, что это индеец. Убедившись в своей ошибке, капитан счел за лучшее вернуться.

Мы стали кричать отсюда индейцам на всех знакомых нам языках Южного моря, что мы друзья, и звали их выйти на берег. Было слышно, как они некоторое время совещались и подзывали друг друга. Наконец в расщелине показался один из них. Вся верхняя часть его тела до бедер была выкрашена черной краской, на голове торчало украшение из перьев; в руке было копье. За его спиной слышались голоса множества людей, но их самих мы за деревьями не видели. Некоторое время спустя к нему присоединился еще один, на вид совсем молодой, безбородый и такой же черный; в правой руке он держал лук, похожий на те, что мы видели на Тонгатабу. Едва показавшись, он левой рукой бросил в нас большой камень, да так точно, что чувствительно поранил плечо доктору Спаррману, хотя находился от нас шагах в пятидесяти, не меньше. Не сдержавшись из-за сильной боли, мой друг поспешил выпустить в противника заряд дроби, но, к счастью, не попал. Тогда оба туземца исчезли и больше не показывались, хотя мы некоторое время еще не трогались с места. Наконец мы вернулись к шлюпкам и стали грести вдоль берега, не обращая больше внимания на местных жителей, которые, едва мы отплыли, тотчас показались на покинутом нами утесе.

Берег всюду был одинаков, поэтому нам стоило немало трудов найти другое место для высадки. Но едва мы вышли на остров, как люди, оставшиеся в шлюпке, закричали нам, что видят вверху на скалах, куда мы собирались взобраться, вооруженных дикарей. Так что пришлось нам грести дальше. Наконец мы добрались до места, где среди крутых скал имелся довольно широкий проход, через который можно было выбраться на остров. Вдоль берега, шагах в полутораста от него, тянулся плоский риф; в нескольких местах там могла пройти шлюпка. С этого рифа морские пехотинцы [593] должны были обеспечить прикрытие нам с капитаном Куком.

В этом месте на берег были вытащены четыре каноэ, сделанные так же, как те, что мы видели на Тонгатабу, и тоже украшенные резьбой, но более простые и не такой чистой работы, как те. Они имели выносные поплавки (аутриггеры) из толстых брусьев; на некоторых были крыши из циновок, под коими лежали рыболовные снасти, копья и кусочки дерева, служащие, вероятно, факелами во время ночной ловли. В каждое из этих каноэ капитан положил подарки: стеклянные бусы, гвозди и медали. Но пока он этим занимался, я увидел, как из расщелины выходит группа индейцев. Мы тотчас отступили на несколько шагов.

Двое туземцев, раскрашенные, как уже было описано, черной краской и с украшениями из перьев на головах, с яростным криком побежали на нас, потрясая копьями. Напрасно мы пытались вступить с ними в дружеские переговоры. Капитан хотел выстрелить в них, но мушкет дал осечку. Ввиду явной опасности он попросил нас тоже открыть огонь, однако и наши мушкеты отказали. Решив, что мы беззащитны, индейцы еще более осмелели и бросили в нас два копья. Одно пролетело на волос от капитана Кука; к счастью, он успел вовремя наклониться. Другое пронеслось так близко от моего бедра, что черная краска, которой оно было намазано, испачкала мне платье. Мы попытались выстрелить еще раз; наконец мой мушкет сработал. Хоть он и был заряжен дробью, выстрел попал прямо в цель, пуля же господина Ходжса прошла мимо.

Наши выстрелы послужили сигналом матросам, оставшимся на рифе и оттуда открывшим заградительный огонь. Между тем они заметили, что, покуда мы отходили, другая толпа индейцев попыталась зайти нам в тыл и перерезать дорогу. Однако этому плану помешал осуществиться заряд дроби, который я выпустил по двум передним воинам; другие тоже остановились, и это дало нам время воссоединиться с нашими людьми. [594]

Стрельба продолжалась все время, покуда мы видели индейцев. Особенно долго не могли успокоиться двое из них. Они стояли за кустами и, даже когда их товарищи уже ушли, все потрясали своими копьями. Наконец, видимо, их ранило, потому что они убежали вдруг со страшным криком. Тогда мы вернулись в шлюпки и решили более не связываться с этими людьми, которых никакие просьбы не могли побудить дружелюбно отнестись к нам. Возможно, сама природа, сделавшая их страну почти неприступной, обрекла их на необщительность. Весь остров, как вообще все низкие острова, состоял из одной коралловой скалы; мы видели на нем лишь несколько кокосовых пальм, других плодовых деревьев здесь вовсе не было. Однако я думаю, что внутренние местности острова не такие пустынные и там может расти немало съедобных растений. Вполне возможно, что посредине его находятся плодородные равнины, возникшие на месте постепенно высохшего внутреннего озера.

Землетрясение ли стало причиной того, что столь большая коралловая скала поднялась на 40 футов над поверхностью моря, или что-либо иное – на этот вопрос пусть ответят будущие физики 3.

Каноэ и оружие туземцев напоминают те, что мы видели на Тонгатабу; вероятно, у обитателей обоих островов общее происхождение. Однако число живущих здесь невелико, они еще очень нецивилизованны, дики и ходят нагими. Длина всего острова, видимо, около 3 миль, расположен он под 19°1' южной широты и 169°37' западной долготы. Мы назвали его островом Дикарей (Savage Island) [Ниуэ] 4.

Вернувшись к кораблю, мы подняли шлюпки и на другое утро поплыли под парусами на запад. Большой кит с высоким спинным плавником очень шумно пускал фонтан воды недалеко от судна, и, как всегда, сопровождали нас птицы и рыбы.

По нашим предположениям, мы находились неподалеку от острова А-Намока [Номука], или Роттердам (который относится к архипелагу Дружбы [Тонга] и был открыт [595] Тасманом в 1643 году). Поэтому в ночь с 23-го на 24-е капитан приказал убрать паруса. Это оказалось весьма своевременной мерой, ибо уже в 2 часа утра мы услышали шум волн, разбивавшихся о берег, а на рассвете действительно увидели землю. Мы направились к ней.

Земля эта состояла из множества низких островов, образовывавших вместе большой риф. Другой такой же риф находился дальше к северу. Мы взяли курс к самому южному острову. В 11 часов, когда мы находились еще на расстоянии морской мили от берега, оттуда нам навстречу отошло каноэ. Хотя в нем сидели только два человека, они совершенно спокойно гребли к нам, но, увидев, что корабля им не догнать, вернулись к берегу. Бросалась в глаза разница в поведении этих островитян и тех нелюдимых дикарей, с которыми мы познакомились незадолго до того. Мы могли убедиться наглядно, что сии острова по праву заслуживают названия островов Дружбы.

После полудня ветер ослабел, а ночью установился полный штиль. За это время течением нас поднесло так близко к [596] рифу, что мы боялись на него наскочить. Но утром подул легкий ветерок, и скоро мы удалились от опасного места.

На следующий день мы прошли между рифами и низкими островами, образовавшими окружность, внутри которой море было совершенно тихое и гладкое. Эти острова были несколько повыше обычных коралловых; лес и группы деревьев придавали им очаровательный вид. Похоже, что на этих островах вообще ни в чем не было недостатка и что они довольно густо населены, ибо на берегу под деревьями уже виднелось несколько хижин. На восточной стороне одного из этих островов находился белый отвесный утес; на нем можно было различить как будто горизонтальные слои. Издалека он напоминал бастион разрушенного замка и имел вид тем более живописный, что внизу порос низким кустарником и высокими пальмами.

К полудню ветер утих, и островитяне воспользовались этим. В разных местах были спущены на воду каноэ. Хотя корабль находился от них в доброй морской миле, некоторые гребли так резво, что через час уже приблизились к нам. Подойдя к кораблю на расстояние примерно ружейного выстрела, они стали что-то выкрикивать и под эти возгласы подплывали все ближе.

В первом каноэ находились три человека, по виду совершенно похожих на жителей Эа-Уве [Эуа] и Тонгатабу (оба эти острова мы посетили в октябре 1773 года). Как только они подошли к кораблю, мы спустили им на бечевке бусы и гвозди. Они в ответ незамедлительно отправили на палубу связку бананов и несколько отменно вкусных пампельмусов (Shaddocks, или Citrus decumanus) 5. К сему подарку была присовокуплена также ветка, полная красных плодов пальмового ореха, или пандануса (Athrodactylis), которые здесь, на островах Дружбы, считаются символом мира. Таким образом, предварительные переговоры были как бы закончены, после чего они продали нам весь свой запас пампельмусов и других плодов, а потом и сами поднялись на борт.

Тем временем подоспели и другие каноэ. Туземцы отдавали нам свои товары с таким доверием, словно мы были [597] знакомы давным-давно. Они сообщили названия всех соседних островов. Остров с высокими скалами назывался Терре-фе-чеа [Телекивавау], другой, чей вид показался нам таким живописным, они называли Тонумеа. Оба находились к востоку от нас; к западу же лежали острова Манго-нуэ и Манго-ити (Большой и Малый Манго), а к юго-западу – Намокка-нуэ и Намокка-ити (Большой и Малый Намокка). Первый из них Тасман наименовал также островом Роттердам.

После полудня опять подул ветер, и мы сразу поплыли к Намокке как к наиболее крупному острову. Чем ближе мы к нему подходили, тем больше каноэ приветствовало нас. Они спешили от окрестных островов с плодами, рыбой, поросятами и меняли все это на гвозди и старые тряпки.

Всюду между этими островами промерялась глубина; сперва лот показывал от 45 до 50 саженей, а по мере того как мы проходили дальше, 9, 12, 14 и 20 саженей. В 4 часа мы обогнули южную оконечность Намокки и стали примерно в миле от берега острова, где когда-то стоял на якоре и Тасман. Берег здесь поднимался над водой отвесно на высоту 15–20 футов и наверху переходил в совершенно плоскую равнину; только посредине ее была небольшая возвышенность. Своей крутизной он напоминал скалы острова Дикарей, от которого мы приплыли, однако лес здесь был выше, а над всеми деревьями возвышались гордые верхушки кокосовых пальм.

Пока мы становились на якорь, какой-то индеец стащил наш лот, оторвав его вместе с куском бечевки. Капитан по-хорошему попросил его отдать, но тот не обратил на его слова внимания. Тогда был дан выстрел по его каноэ, но и это не произвело на индейца впечатления; он спокойно поплыл к другому борту корабля. Мы повторили свое требование, и снова без результата; тогда пришлось подкрепить слова чем-то более основательным, то есть зарядом дроби. Это наконец подействовало; индеец подплыл на каноэ к носу корабля, где с борта свисал канат, и привязал к нему лот вместе с бечевкой. Однако его более разумных земляков это [598] не удовлетворило, и они в наказание сбросили его с каноэ в воду, так что ему пришлось добираться до берега вплавь.

Из-за этой проделки меновая торговля на носу корабля была прекращена, но в других местах она продолжалась. Из съестных припасов мы получили от них кокосовые орехи, превосходный ямс, плоды хлебного дерева, бананы, пампельмусы и другие фрукты. Они принесли также живых, пурпурного цвета камышовых курочек (Rallus porphyrio) 6, а кроме того, кое-какие уже приготовленные блюда, например морского леща (Sparus), который завертывается в листья и запекается в земляной печи, таким же образом запеченный сорт волокнистых корней, питательная ноздреватая мякоть которых вкусна, как будто ее приготовляли в сахаре. За все это мы расплачивались с ними гвоздями разной величины и кусками ткани.

Каноэ этих индейцев, их вид, одежда, обычаи и язык – все здесь было такое же, как у жителей Тонгатабу. Возможно, местные жители кое-что знали и про нас, ведь Тонгатабу находится близко, и они могли слышать о нашем пребывании там в октябре прошлого года.

На другое утро, совсем рано, капитан Кук отправился на берег к той самой песчаной бухте, которую столь точно описал Тасман. Она закрыта рифом, на южной стороне которого есть узкий проход для лодок; однако в этом мелком месте всегда приходится ждать прилива. Капитан сразу же поинтересовался, можно ли найти тут пресную воду, и его привели к тому же самому водоему недалеко от берега, из которого брал воду и Тасман. По дороге он купил молодую свинью и имел возможность убедиться в особом гостеприимстве здешних жителей, когда одна из самых красивых девушек в знак дружелюбия стала делать ему галантные предложения. Он, однако, весьма вежливо отказался и, как только нашел место, удобное для того, чтобы наполнить водой бочки, поспешил вернуться на корабль.

А там уже собралось множество каноэ с женщинами, явно желавшими поближе познакомиться с нашими матросами. [599] Но поскольку капитан строжайше запретил всем, страдавшим венерическими болезнями или только недавно от них избавившимся, выходить на берег, равно как допускать на корабль женщин, то всем этим девицам, которые довольно долго плавали вдоль судна туда-сюда, пришлось возвратиться ни с чем.

Сразу же после завтрака капитан Кук, доктор Спаррман, мой отец и я отправились на берег, куда туземцы принесли на продажу много пампельмусов и клубней ямса. Бананов и кокосовых орехов было поменьше, хотя мы видели на острове много таких растений. Мужчины ходили здесь почти совершенно нагими, все их одеяние по большей части состояло из узкой полоски материи вокруг бедер. Лишь немногие мужчины, а также все женщины носили нечто вроде юбки, то есть кусок цветной грубой материи из древесной коры, которая обертывалась вокруг бедер и доставала до ступней.

Едва индейцы заметили, что мы интересуемся продовольствием, как нас обступила целая толпа, наперебой предлагая свои товары; они кричали так, что мы ушли из этой рыночной толчеи и попытались пройти в глубь острова, чей плодородный вид вселял большие ожидания. Земля сама рождала обилие диких трав, а часто встречающиеся нам посадки деревьев делали весь остров похожим на сад. Плантации здесь были огорожены не со всех сторон, как на Тонгатабу, а лишь со стороны дороги, что делало весь вид более свободным. Внутренней части острова придавали особую живописность холмы, поросшие кустарником.

Дорога шла через луг. Кое-где по обеим сторонам она была обсажена высокими деревьями, стоявшими довольно далеко друг от друга, кое-где – цветущим, тенистым и благоуханным кустарником. Справа и слева сады чередовались с дикими зарослями. Дома были не более 30 футов в длину, 7–8 футов в ширину и приблизительно 9 футов в высоту. Устроены они были странно: плетенные из тростника стены стояли не вертикально, а к основанию несколько сближались друг с другом и редко имели в высоту больше 3–4 футов. [600] Двускатная соломенная кровля выступала над боковыми стенами и вверху круто сходилась, так что в разрезе такой дом представлял собой пятиугольник. В одной из длинных боковых стен, примерно в 18 дюймах над землей, имелось квадратное отверстие со стороной 2 фута, и оно выполняло роль как двери, так и окна. Эти дома, видимо, также употребляются для хранения продовольствия, потому что в каждом мы нашли насыпанную на полу кучу клубней ямса, который, очевидно, составляет повседневную пищу островитян. Хотя это во всех отношениях неудобно, туземцы живут здесь как ни в чем не бывало, они даже спят на этом неровном ложе, постилая поверх клубней только несколько циновок. Привычка превозмогает все! Вместо подушек здесь тоже употребляются маленькие узкие скамеечки из дерева, какие таитяне ночью подкладывают себе под изголовье.

Кроме упомянутых жилых хижин имеются отдельно стоящие навесы, которые покоятся только на сваях, подобно тем, что мы видели на Тонгатабу. Но под ними люди укрываются, видимо, только днем, хотя на полу, как и в закрытых хижинах, всегда постилаются циновки. Мы встретили по пути много таких жилищ, однако людей в них видели редко, поскольку большинство ушли к месту торга.

Те же, кого мы встречали, были все очень вежливы; они обычно кивали головой и приветствовали нас дружелюбным «Лелеи воа» (то есть «Добрый друг») или другими подобными словами. При надобности они были готовы оказать нам помощь, становились нашими проводниками по острову, взбирались на самые высокие деревья, чтобы сорвать нам цветы, и доставали из воды птиц, которых мы подстрелили. Часто они показывали нам красивейшие растения и говорили, как они называются. Если мы показывали им траву, которой хотели иметь побольше, они не жалели сил, чтобы принести ее из самых отдаленных мест. Они охотно угощали нас кокосовыми орехами и пампельмусами, постоянно предлагали свои услуги, несли за нами все, что мы собрали, как это было ни тяжело, а когда мы под конец давали им гвоздь, бусы [601] или кусок ткани, считали себя вполне вознагражденными. Словом, они во всем проявляли предельную услужливость.

Во время этой первой прогулки мы попали к большому соленому озеру недалеко от северной оконечности острова; в одном месте его отделяло от моря всего несколько шагов. В ширину оно имело около мили, в длину же 3 мили. Берега у него были приятные, но особую живописность ему придавали расположенные посредине три маленьких лесистых острова. Мы полюбовались с холма этим прелестным видом, красоты которого как бы удваивались, отражаясь в гладком зеркале вод.

Ни один из островов, где мы до сих пор побывали, не вмещал на столь малом пространстве такого множества красивых пейзажей, такого разнообразия чудесных благоухающих цветов! Озеро было полно диких уток, а на его лесистых берегах водились многочисленные голуби, попугаи, камышовые курочки и мелкие птицы, которых жители приносили нам на продажу.

В полдень мы вернулись к месту торга, где капитан Кук успел за это время приобрести большой запас плодов и кореньев, несколько кур и пару поросят. На борту корабля поторговали не менее удачно. Вся корма была завалена пампельмусами, отличавшимися превосходным вкусом, а ямсом запаслись так, что мы питались им несколько недель вместо обычных сухарей. Индейцы, особенно те, что приплыли на двойных каноэ с соседних островов, привезли также много оружия и домашней утвари.

Во время обеда мы заметили, что одного из наших людей, оставшегося на берегу, со всех сторон окружили индейцы. Он, казалось, был в замешательстве и знаками показывал, чтобы за ним прислали шлюпку. Никто, однако, не придал этому значения, и лишь после обеда несколько матросов отправились на берег за покупками. Проходя мимо места, где оставался бедняга, они увидели, что это наш лекарь Паттен, и сразу доставили его на борт. Оказалось, что все это время, пока он один оставался на берегу, его жизни угрожала [602] опасность, потому что среди этого добродушного славного народа, как и среди более цивилизованных наций, тоже есть негодяи и нарушители спокойствия.

Один индеец, которому он пообещал бусы, вызвался провести его по острову. В пути ему удалось подстрелить одиннадцать уток, которых его провожатый нес за ним. Вернувшись к месту торга, он увидел, что все наши люди уже на корабле, и это его несколько встревожило. Индейцы, видимо, заметили его смущение, они стали собираться вокруг, явно желая воспользоваться его положением. Тогда он поднялся на скалу, находившуюся прямо против корабля. На ней-то мы его и видели с борта. Тем временем его проводник попробовал незаметно бросить несколько уток, но, когда господин Паттен это заметил, поднял их опять. Индейцы подступали к нему все плотнее, некоторые даже грозили ему копьями, однако вид его ружья все-таки их сдерживал. Тогда они попробовали хитростью добиться того, чего не могли сделать силой, и подослали к нему женщин, которые всяческими соблазнительными позами и жестами попытались отвлечь его внимание и подманить его к себе. Но его положение было слишком опасным, чтобы подобной уловкой они могли чего-то добиться.

В это время господин Паттен увидел плывущее от корабля каноэ; он окликнул сидевшего в нем островитянина и предложил ему свой последний гвоздь, если тот отвезет его на судно. Он уже собирался войти в каноэ, как вдруг у него выбили из рук ружье, отобрали уток (оставив ему только три штуки), и каноэ уплыло.

Легко вообразить себе, как он был ошеломлен и озабочен всем этим. Ему теперь не оставалось ничего другого, как взобраться опять на утес, утешая себя тем, что с корабля его уже заметили и поспешат на помощь. Однако индейцы увидели, что он теперь совсем беззащитен, и стали совершенно безбоязненно дергать его за одежду. Не успел он оглянуться, как у него уже утащили шейный и носовой платки. С этим бы он еще примирился; однако очередь дошла до сюртука, а [603] некоторые из грабителей опять стали угрожать ему оружием. Уже готовясь к неминуемой смерти, он в величайшем страхе начал искать во всех карманах, нет ли там ножа или чего-нибудь еще, пригодного для защиты, однако не нашел ничего, кроме жалкого футляра для зубочистки. Он не медля открыл его и наставил, словно маленький пистолет, на толпу, которая, смутясь перед незнакомым предметом, отступила на несколько шагов.

Теперь при малейшем движении врагов он сразу угрожающе наставлял на них свое страшное оружие; но поскольку никто не спешил спасти его, изнемогающего от жары и усталости, он уже сомневался, что верный футляр для зубочистки еще долго сможет служить ему защитой, и готов был распрощаться с жизнью, когда ему вдруг пришла на помощь молодая стройная женщина. Ее волосы развевались, когда она отделилась от толпы и приблизилась к нему. Лицо ее дышало такой невинностью, добротой, нежностью и состраданием, что он сразу проникся к ней доверием. Она протянула ему кусок пампельмуса; увидев, что он принял его жадно и с благодарностью, она дала ему еще, пока он не съел весь фрукт.

Наконец от корабля отошли шлюпки; увидев это, индейцы поспешили скрыться. Лишь великодушная защитница да старик, ее отец, оставались около него без боязни и опасения, сознавая, что держали себя хорошо. Она спросила, как его зовут, он назвал себя на таитянский лад – Патине, – и тогда она сказала ему, что отныне возьмет это имя себе, хотя и переиначила его в Патеине. На прощание он одарил ее и ее отца всякими мелочами, какие сумел одолжить у матросов, и добрые люди, весьма довольные, вернулись к себе домой.

Господин Паттен, возвратясь на корабль, тотчас рассказал капитану Куку, что с ним произошло из-за отсутствия необходимой помощи. Однако в ответ ему было сказано, что он потерял ружье по собственной вине, ибо должен был вести себя осторожно и не доверяться туземцам. Между тем вся [604] его неосторожность состояла в том, что он несколько задержался на охоте; такое не раз случалось и с другими, но обходилось благополучно.

После полудня мы съехали на берег каждый по своим делам. Мой отец в сопровождении единственного матроса ходил по всему острову, индейцы не сделали ему ничего плохого, и он вернулся к вечеру с множеством новых растений. Вообще больше не было никаких причин жаловаться на туземцев, если не считать нескольких случаев мелкого воровства, в коем они были не менее ловки, чем их собратья на Тонга-табу и на островах Общества.

Назавтра ранним утром мы увидели на северо-западе несколько островов, которые до сих пор из-за туманной погоды были неразличимы. Два западных казались гористыми, с остроконечными вершинами; но самым крупным был третий. Над ним поднимались густые испарения, а накануне ночью мы как раз в этом месте видели огонь. Индейцы рассказали нам, что огонь виден там все время, поэтому мы предположили, что это вулкан. Они называли этот остров Тофуа (Тасман называет его Ама-Тофоа. Ама или кама, по-видимому, означают «гора»), а близлежащий остров с остроконечной горой – Э-Гао [Као] (Тасман на своей карте называет его Кайбай). Севернее этих островов мы смогли различить тринадцать низких островов, названия которых туземцы нам перечислили по порядку.

После завтрака мы опять поспешили заняться своими исследованиями на берегу, но не стали задерживаться у моря, где снова собралась толпа людей обоего пола. Первым из растений нам попался прекрасный вид лилии (Crinum asiaticum); этих ценных цветов мы встретили вскоре еще много. Дорога привела нас к месту, где наполнялись водой бочки. Это был тихий пруд длиной шагов в сто-полтораста и шириной в полсотни шагов. Вода в нем имела солоноватый привкус, так что, возможно, этот пруд был связан под землей с [605] близлежащим соленым озером. Лейтенант Клерк 7, командовавший водоносами, рассказал нам, когда мы проходили мимо, как один индеец с большой ловкостью выхватил у нею мушкет и убежал с ним.

Отсюда начинался темный лес из мангровых деревьев, окружавший берега соленого озера. Эти деревья занимают очень много места и чем дальше, тем больше переплетаются друг с другом. С них не падают, как с других деревьев, семена; они просто склоняются к земле плодоносными концами ветвей, пускают новые корни, и из земли поднимаются новые стволы, на коих опять появляются зеленые ветви.

Пока мы искали здесь новые растения, нам послышалось, будто трижды выстрелила пушка. Но так как деревья сильно заглушали звуки, мы приняли это за ружейные выстрелы, какие нередко случались по неопытности наших молодых, необученных стрелков.

Возвращаясь от этого соленого озера, мы прошли через сад, где нас дружелюбно приветствовали индейцы. Они пригласили нас сесть, но мы не стали задерживаться, ибо хотели еще поохотиться на уток, и поспешили к месту, где наполнялись водой бочки. Там нас встретил штурман Гилберт с известием, что три пушечных выстрела, как и мушкетные залпы, были сигналами, призывавшими нас вернуться ввиду возникшего раздора с индейцами. Капитан во главе отряда морских пехотинцев уже находился неподалеку. В стороне сидели на корточках два туземца, которые робко приветствовали нас возгласами «воа!», то есть «друг!». Поначалу мы решили, что поводом для недоразумения послужило похищение мушкета господина Клерка, и были удивлены, что оно вызвало такие грозные меры. Однако причина оказалась, в сущности, еще более мелкой.

Наш бочар, чинивший бочки, не уследил за своим теслом. Какой-то индеец улучил момент и убежал с ним. Чтобы вернуть ценный инструмент, каких на корабле было всего двенадцать, капитан тотчас велел захватить несколько больших двойных каноэ, хотя они принадлежали даже и не здешним [606] жителям, а туземцам, приплывшим сюда ради торговли с близлежащих островов и, следовательно, никак не повинным в случившемся. Индейцы были озадачены, и это принесло плоды: они отдали мушкет Клерка.

Чтобы вернуть теперь тесло бочара, пришлось конфисковать еще одно каноэ. Находившийся в нем туземец, не зная за собой никакой вины, решил было защищать свою собственность: он схватил копье и замахнулся им на капитана. Но тот вскинул ружье и приказал индейцу бросить копье в сторону. Поскольку тот не проявил такого желания, капитан без промедления выпустил по нему заряд дроби. Расстояние было маленькое, и туземец от боли упал. Мало того, был дан приказ выстрелить из трех корабельных пушек, одна за другой в сторону самой высокой горы. Можно было ожидать, что индейцы поспешат скрыться, однако часть их, вполне полагаясь на свою невиновность, осталась на берегу, а несколько каноэ продолжали как ни в чем не бывало ходить вокруг корабля.

Особенно стоически проявил себя в этих обстоятельствах один индеец. На своем маленьком каноэ он встречал другие лодки, шедшие к нам от берега, выменивал на полученные от нас бусы и гвозди то, что ему больше всего нравилось, и продавал нам этот новый отобранный товар с немалой прибылью. Редкое каноэ могло добраться до нашего корабля без того, чтобы он его не обыскал; за это наши матросы прозвали индейца таможенным чиновником. Сей малый как раз находился у самого нашего корабля и вычерпывал набравшуюся в каноэ воду, когда футах в шести над его головой выстрелили пушки. Можно себе представить, как должен был испугать, едва ли не оглушить его внезапный грохот столь мощного выстрела. Но ничуть не бывало. Он даже не поднял головы и спокойно продолжал себе вычерпывать воду, а потом возобновил свой торг, словно ничего не случилось.

Прошло немного времени после того, как мы встретили капитана с его отрядом, когда тесло бочара, несчастная [607] причина всего этого переполоха, было возвращено. Какая-то женщина средних лет, по-видимому пользовавшаяся уважением, послала за ним нескольких своих людей, и они принесли не только его, но и патронташ и дробовик господина Паттена, который, как можно было понять, был спрятан в воде.

Скоро несколько индейцев принесли нам на доске своего раненого земляка, который был, видно, без сознания. Поэтому сразу послали за лекарем господином Паттеном, а беднягу велели опустить на землю.

Туземцы тем временем стали возвращаться. Особенно старались восстановить мир и спокойствие женщины, но в их испуганных взглядах читался укор за столь жестокое с ними обращение. Наконец с полсотни их или больше уселись на зеленую траву и знаками пригласили нас сесть с ними рядом. Каждая красавица принесла несколько пампельмусов, которые они с дружескими и ласковыми ужимками разделили по кусочку между нами.

Среди женщин выделялась своей юной красотой приятельница господина Паттена. Кожа у нее была светлее, чем у других, сложение пропорциональное, черты лица на редкость правильные и приятные. Живые темные глаза ее сверкали, черные вьющиеся волосы ниспадали на плечи. Одежда ее представляла собой кусок коричневой материи, обернутой под грудью вокруг тела, а от бедер расширявшейся, и этот безыскусный наряд украшал ее лучше, чем могло бы украсить самое изысканное европейское платье.

Тем временем прибыл господин Паттен с необходимыми инструментами и перевязал раненого. Когда перевязка была готова, туземцы положили на нее вдобавок сверху банановых листьев, и мы предоставили им возможность лечить его дальше по-своему, только дали больному еще флягу водки, велев время от времени промывать ею раны. Бедняга натерпелся боли, ведь выстрелили в него с расстояния всего в несколько шагов, и там, куда попала дробь, все было словно растерзано; однако опасности для жизни не было, так как [608] задета была только мякоть. Чтобы окончательно покончить дело добром, мы раздали всем бусы и после взаимных заверений в дружбе возвратились на корабль.

Жители этого острова столь же миролюбивы и притом столь же корыстолюбивы, как и жители Тонгатабу. Они не стали обижаться на наши поспешные действия, а продолжали, как прежде, торговать возле корабля. Казалось, народ этот был рожден для торговли. Каждый спешил обменять на что-нибудь наши товары и диковины. Особенно интересовали их молодые собаки, которых мы везли на борту с островов Общества, намереваясь выпустить их на тех островах, где этих животных прежде не было. Две пары собак мы оставили туземцам, и они обещали нам заботиться о них.

Здешние островитяне отличаются особой сноровкой в управлении своими каноэ, кроме того, они отменные пловцы. Обычные лодки, в коих подвозились к кораблю товары, были невелики, но тщательно сделаны и отлично отполированы, как я уже отмечал выше. Лодки с соседних островов были крупнее и соединены по две поперечинами, так что в иной могло поместиться до полусотни человек. Посредине была обычно устроена хижина, чтобы люди могли находиться в тени, а их товары, оружие и другие необходимые предметы не промокали. В полу этой хижины, образованном положенными поперек лодок досками, были оставлены отверстия, через которые можно было спуститься внутрь каноэ. Мачты были сделаны из крепких деревьев и при желании могли сниматься. Паруса – большие, треугольные, но мало приспособленные для поворотов. Вместо якоря они привязывали к концу крепкого каната несколько больших камней, которые удерживали лодку своей тяжестью.

Назавтра капитан уже собирался отплывать отсюда, поэтому после обеда мы сразу отправились на берег, дабы по возможности с толком использовать оставшееся время. Бродя по полям и рощам, мы собрали много ценных растений. Мы также накупили палиц, копий и всевозможной домашней утвари, вроде маленьких скамеечек, больших [609] деревянных мисок и тарелок, а также несколько глиняных горшков, судя по виду, уже немало послуживших. Не так-то легко понять, зачем этим людям при их добродушном и миролюбивом характере столько оружия. Они, конечно, могли, как и таитяне, враждовать со своими соседями, но, судя по тому, как были украшены, в том числе резьбой, их палицы, это оружие не часто пускалось в дело.

На рассвете следующего дня мы снялись с якоря и взяли курс на остров Тофуа, где и этой ночью видели огонь вулкана. Целая флотилия каноэ еще несколько миль следовала за нами, предлагая напоследок одежду, утварь и украшения. Некоторые привезли нам рыбу разных видов, неизменно очень вкусную.

Остров Намокка, на коем мы провели всего два дня, лежит под 20°10' южной широты и 174°32' западной долготы; он имеет в окружности не более 15 миль, но очень густо заселен. Он кажется наиболее значительным из близлежащих островов, также густо населенных и богатых растениями и плодами. Все они расположены на отмели, где море имеет в глубину от 9 до 60–70 саженей. Почва на них, видимо, везде одинакова. Намокка, как и Тонгатабу, состоит из коралловой скалы, покрытой слоем тучной, плодородной земли. Ввиду недостатка времени мы не смогли должным образом обследовать холм, находящийся посреди острова, хотя несомненно стоило бы выяснить, такого же ли он происхождения, как и остальная часть суши; хотя сейчас он и зарос кустарником, возможно, он порожден вулканом, тогда как остальная часть острова представляет собой коралловый риф.

Наличие водоема с большим запасом пресной воды дает здешним жителям существенное преимущество по сравнению с обитателями Тонгатабу. Однако купание здесь, видимо, не так распространено, как на Таити; что говорить, в тамошней проточной воде купаться лучше и приятнее, нежели в здешней стоячей. Впрочем, они прекрасно знают цену хорошей питьевой воде и потому, как и во времена Тасмана, приносили нам на корабль полные калебасы 8 ее, считая это [610] достойным предметом для торговли. Несомненно, тому, что хлебное дерево и пампельмус встречаются здесь чаще, да и вообще все растения растут лучше, нежели на Тонгатабу, остров обязан как изобилию воды, так и плодородию почвы. Последнее во многом облегчает им обработку земли. Например, не нужно сооружать столько изгородей, как их соседям, хотя совсем без них они не обходятся. Длинные аллеи хлебных деревьев, превосходные зеленые лужайки под ними красотой напоминают самые плодородные места на Эа-Уве, или острове Мидделбург. Вьющиеся высоко растения, которые местами образуют над тропой как бы густолиственный свод, иногда бывают украшены чудными благоуханными цветами. То прелестный холм, то группа домов или деревьев, а порой и внутреннее озеро – все это складывалось в необычайно красивую картину. Еще больше оживлял и украшал ее вид повсеместного процветания жителей. Вокруг домов бегали куры и свиньи. Пампельмусов было так много, что никто их не собирал, хотя иные, перезрев, падали на землю и валялись почти под каждым деревом. Все хижины были полны клубней ямса. Словом, куда ни бросишь взгляд – всюду следы изобилия, и сей отрадный вид прогонял заботы и печали. Нам он доставлял тем большее наслаждение, что куплен был ценой трудного путешествия; ведь чем тяжелее одно, тем, конечно, отраднее другое. Пусть не обессудят меня, если я без устали буду вновь и вновь возвращаться к впечатлению, какое производили на меня подобные места. Кто не любит говорить о том, что ему по душе? Господин Ходжс зарисовал пейзаж этого острова, который был выгравирован на меди для описания плавания капитана Кука, а также весьма точно изобразил усадьбу местного жителя и окружающую местность.

Обитатели сего дивного края ни в чем, по-моему, не отличаются от жителей Тонгатабу и Эа-Уве. Они среднего роста, хорошо сложены, упитанны, но отнюдь не тучны, с каштановой кожей. Их язык, лодки, домашняя утварь, татуировка, то, как они подстригают бороду и пудрят волосы, – словом, [611] весь их вид и все обычаи совершенно совпадают с тем, что мы видели на Тонгатабу. Мы только не могли за краткое время своего пребывания здесь заметить какую бы то ни было систему субординации, которая на Тонгатабу, напротив, бросается в глаза, а в почестях королю достигает едва ли не степени крайнего рабства. На Намокке мы не встретили никого, кто бы пользовался особым почтением или имел власть над другими, если не считать мужчины, которого наши матросы прозвали таможенным чиновником, ибо тот досматривал все подплывающие к кораблю каноэ. Возможно, нечто подобное можно сказать о женщине, пославшей за украденными у нас вещами. Великодушная заступница господина Паттена была, пожалуй, единственной на острове женщиной, которая не подстригала волос, и, поскольку мы на всех других островах Южного моря замечали, что право отпускать волосы является особой привилегией женщин определенного ранга, возможно, и она была представительницей знатного сословия, что чувствовалось и по ее поведению.

Однако из того, что мы не заметили здесь признаков сословных различий, вовсе не следует, что у этих островитян не существует никаких определенных форм правления. Напротив, сходство с соседями, которые все имеют монархическую форму правления, вообще пример известных до сих пор островов Южного моря заставляет предположить, что и здесь существует подобное общественное устройство. А их необычное сходство с обитателями Тонгатабу может служить почти что залогом общего происхождения с ними. Возможно, они имеют и общие религиозные представления, хотя ни я, ни кто-либо из наших спутников нигде на острове не встречали ни файетук, ни чего-либо вообще такого, что имело бы хоть малейшее сходство с местами погребения, которых так много на Тонгатабу.

Прежние путешественники свидетельствуют, что между 170° и 180' восточной долготы 9 от Гринвича и между 10 и 22° южной широты лежит множество островов. Насколько мы теперь можем о них судить, все они населены [612] одинаковым типом людей, говорящих на одном и том же диалекте, одинаково общительных и склонных к торговле. Так что все эти острова можно отнести к числу так называемых островов Дружбы. Все они густо населены, особенно те, на которых мы побывали. Тонгатабу весь производит впечатление сплошного сада. Эа-Уве, Намокка и близлежащие к ним острова тоже могут считаться одними из самых плодородных в Южном море. Можно предположить, что число жителей на всех этих островах составляет не менее 200 тысяч человек 10.

Здоровый климат и превосходные плоды позволяют этим людям совершенно не знать тех болезней, коим так легко подвержены мы, европейцы, а простота их понятий вполне отвечает непритязательности их нужд. В искусствах они достигли большего, чем другие народы Южного моря; в свободное время они занимаются резьбой и другими полезными ремеслами, а благозвучная музыка украшает их досуг. Сравнительно развитый вкус дает им еще одно преимущество: они лучше понимают и чувствуют цену телесной красоты, а это то самое чувство, что делает столь же приятными, сколь и долговечными нежнейшие человеческие отношения – взаимное влечение полов. Они, как правило, трудолюбивы, в отношениях же с чужеземцами скорее вежливы, нежели честны. Вообще стремление получить выгоду все больше вытесняет у этого народа подлинную сердечность, заменяя ее сухой вежливостью. Все это прямопротивоположно характеру таитян, которые находят удовольствие в бездеятельности, но при этом слишком честны, чтобы стараться лишь произвести впечатление с помощью внешних манер. Зато на Таити и островах Общества есть много сибаритствующих эрриоев, чьи моральные устои изрядно подточены, тогда как на островах Дружбы пороки, порождаемые богатством, пока не распространились.

В полдень каноэ, сопровождавшие нас от Намокки, отстали и вернулись к различным низким островам, которые образуют кругом как бы множество плодородных и красивых садов. После полудня ветер ослаб и переменился, так что нас [613] теперь сносило скорее в обратную сторону, чем несло вперед. Индейцы воспользовались случаем и опять появились рядом; они не жалели усилия, чтобы выторговать гвоздь или кусок ткани. К вечеру лодок прибыло так много, что они составили целую небольшую флотилию, и меновая торговля с обеих сторон пошла еще оживленней, чем прежде.

На другое утро каноэ появились опять, причем сразу же на рассвете; удовольствие было смотреть, как они подходили со всех сторон под парусами. Если ветер был попутный, они шли очень быстро, ибо у этих каноэ были хорошие ходовые качества, а большие треугольные паруса придавали им, особенно на отдалении, вид красивый и живописный.

Однако это продолжалось недолго; усилившийся ветер положил торговле конец. Мы покинули их и взяли курс к двум высоким островам, которые видели с места нашей стоянки. После полудня нас еще раз догнали три каноэ, на одном из которых было пятьдесят человек, и, покуда мы проходили узким проливом между обоими островами, они продали нам еще всяких товаров.

Больший из островов находился от нас к югу. На местном наречии он назывался Тофуа и, видимо, был обитаем. Некоторые индейцы, побывавшие у нас на борту, рассказывали, что там много пресной воды, кокосовых орехов, бананов и хлебных деревьев. Даже издалека можно было различить пальмы и множество казуариновых деревьев. Хотя земля в основном выглядела очень гористой, там не было недостатка в плодородных местах, поросших травами и кустарником. Скалы со стороны моря, казалось, были образованы лавой, а берег как будто покрыт черным песком. Мы подошли к острову на расстояние кабельтова 11, но нигде не смогли найти места, чтобы бросить якорь, так как глубина всюду была 80 саженей и больше. Пролив имел в ширину не более мили, а скалистый берег острова, открывшийся с этой стороны, был полон отверстий и пещер; кое-где камень напоминал колонны, впрочем довольно бесформенные. [614]

Туман мешал как следует разглядеть собственно вершину острова, но было видно, что над ней поднимается довольно значительный пар. С этой стороны казалось, что дым вырывается с другого склона горы, но, когда мы добрались до другой стороны, нам стало казаться, что он поднимается с того склона, где мы были прежде! Подобный обман зрения позволяет заключить, что вершина горы полая и образует кратер, из коего и выходит пар 12. На северо-западной стороне вершины, ниже облака, виднелось пятно, видимо недавно выжженное пламенем; во всяком случае, там совершенно не было заметно зелени, тогда как другие склоны поросли травой.

Когда мы находились в том месте, куда ветер нес дым, начался дождь, и многие из нас нашли, что вода, попадавшая в глаза, была жгучей и едкой. Вероятно, дождь захватил частицы, которые выбрасываются или испаряются вулканом. Зюйд-зюйд-ост, заметно покрепчавший, стал относить нас от этого острова столь быстро, что мы, так и не найдя подходящего места для якорной стоянки, не смогли даже издалека произвести многих наблюдений над вулканом. Это было тем более жаль, что как раз сие явление заметно влияет на земную поверхность и определяет многие перемены.

Мы плыли теперь на вест-зюйд-вест. На другой день, то есть 1 июля, около полудня, мы обнаружили остров, которого, судя по всему, еще не видел ни один мореплаватель. Тем более жадно мы устремились к нему и до наступления ночи подошли довольно близко, однако, остерегаясь прибоя, всю ночь лавировали против ветра, чтобы не подвергать себя опасности. Едва стемнело, как мы увидели на берегу множество огней – несомненный признак того, что остров был обитаем.

На другое утро мы снова приблизились к берегу и обогнули восточную оконечность острова. Он имел в длину около мили, на нем были два мягко сбегающих холма, поросших, как и весь остров, лесом. Один конец острова переходил в низкий мыс; на нем мы заметили красивую рощицу кокосовых пальм и хлебных деревьев, в тени которых стояли [615] хижины. Берег был песчаный; с восточной стороны находился коралловый риф, отстоявший от берега примерно на полмили, а по концам уходивший в море почти на две мили.

Скоро на рифе показались пять мужчин с темно-коричневой кожей; вооруженные палицами, они пристально разглядывали нас. Но когда мы спустили шлюпку со штурманом, чтобы он поискал проход внутрь рифа, они поспешно сели в свое каноэ и вернулись на остров. Тем временем штурман миновал проход и вслед за индейцами направился к берегу, где их собралось уже около тридцати. Десять или двенадцать из них были вооружены копьями; тем не менее свое маленькое каноэ они предусмотрительно утащили в лес и, как только штурман вышел на берег, сами убежали оттуда. Он положил на песок несколько гвоздей, нож и медали, после чего вернулся на корабль доложить, что море в проходе очень глубоко, между рифом же и берегом – слишком мелко. В бухте он видел более дюжины плававших вокруг больших черепах, но, поскольку у него не было ни гарпуна, ни других орудий, он не смог раздобыть ни одной. Так что пришлось нам поднять шлюпку и распрощаться со всякой надеждой высадиться на этот остров для ботанических исследований. Отплывая, мы заметили на рифе несколько крупных коралловых скал, выступавших над водой футов на 15, узких и широких сверху. Землетрясение ли занесло их так далеко в море, в недрах которого они возникли, либо причина, породившая это явление, была иная, сказать не могу.

В нескольких милях к западу от этого острова мы встретили большой кольцеобразный риф, а внутри его озеро. Рассказ штурмана про изобилие черепах на острове заставил нас предположить, что они, возможно, есть и здесь; поэтому после полудня за черепахами были снаряжены две шлюпки, однако они вернулись ни с чем: на рифе не оказалось ни одной черепахи. Шлюпки пришлось опять поднять, и еще до темноты мы покинули эту новооткрытую землю, которую назвали островом Тартл [Ватоа] 13. Он расположен под 19°48' южной широты и 178°2' западной долготы. [616]

Отсюда свежий пассат весь день беспрерывно нес корабль на вест-зюйд-вест, однако ночью мы легли в дрейф. На всем пути нас не сопровождали, как обычно, птицы, лишь иногда показывались олуша или фрегат. Хорошая погода, ямс с Намокни и надежда на новые открытия в сей неисследованной части Южного моря вселили в нас бодрость и хорошее настроение.

9 июля, достигнув примерно 176° восточной долготы и 20° южной широты, мы переменили курс и повернули на северо-запад. Вплоть до 12-го свежий попутный ветер не менялся, однако 13-го он начал слабеть, и стал накрапывать дождь как утром, так и вечером. В этот день исполнилось ровно два года с тех пор, как мы покинули Англию; матросы не преминули отметить сию дату по своему обыкновению, то есть с полными стаканами. У них осталось кое-что припасено от ежедневной выдачи водки, и они решили утопить все свои заботы и печали в гроге, сей Лете 14 моряков. Один из них, человек восторженного склада, как и в прошлом году, сочинил в честь этого дня духовную песню и, исполнив ее перед своими товарищами, обратился к ним с серьезным призывом покаяться, после чего, однако, сам к ним присоединился, взявшись за бутылку с той же страстью, с какой призывал к покаянию. Грех, как это бывает обычно, оказался сильнее его.

Два следующих дня дул свежий ветер, на третий день начался туман с дождем. 16-го мимо корабля проплыла калебаса, как будто возвещая нам близость земли, и несколько часов спустя, а именно в 2 часа пополудни, мы действительно увидели впереди довольно большой остров.

К ночи ветер усилился, волны швыряли нас из стороны в сторону. На беду, пошел такой сильный дождь, что вода сквозь палубу проникала в нашу каюту, промочив книги, платье и постели, так что ни о покое, ни о сне думать было нечего. Эта сильная буря и неблагоприятная погода задержали нас на весь следующий день, и дымка почти совсем скрывала землю, покуда мы лавировали у ее берегов. Все это было [617] тем более неприятно, что как раз в этой части моря, которое всегда именуется Тихим, такой погоды меньше всего можно было ожидать. Отсюда видно, сколь мало следует доверять таким общим названиям. Как ни редки в этих местах бури или ураганы, их все же не назовешь чем-то необычайным либо неслыханным. Особенно сильные ветры господствуют, видимо, в западной части. Когда капитан Педро Фернандес де Кирос покидал свою землю Святого Духа, когда господин Бугенвиль был на берегах Луизиады, а капитан Кук на «Индевре» обследовал восточное побережье Новой Голландии [Австралии], всех их встречали бурные ветры 15. Возможно, причина в том, что в этой части океана лежат обширные земли; во всяком случае, известно, что близость гористых больших земель способна изменить направление даже пассатов, которые в жарких широтах дуют всегда в одну и ту же сторону.

На другой день погода прояснилась настолько, что мы смогли приблизиться к берегу. Теперь можно было различить два острова; это были острова, которым Бугенвиль дал названия Пятидесятница [Пентекост] и Аврора [Маэва]. Мы направились к северной оконечности последнего.

За те два года, что мы обследовали новооткрытые острова, мы не раз исправляли ошибки своих предшественников и опровергали старые заблуждения. Теперь мы начинали третий год с исследования архипелага, который французский мореплаватель из-за плохого оснащения своих кораблей и недостатка продовольствия смог осмотреть лишь бегло. Этому последнему году нашего плавания суждено было оказаться особенно щедрым на открытия; он вознаградил нас за оба первых года, хотя и в эти два года мы потрудились на совесть, ибо в большинстве мест, которые мы до сих пор посетили, наши предшественники оставили для нас немало такого, о чем мы могли рассказать впервые; что же касается людей и нравов, кои являются главной целью любого философского описания, то они многого вообще не увидели. Поскольку же новое обычно ценится больше всего, то [618] дальнейший рассказ о последней части нашего плавания можно в этом отношении назвать самым приятным и увлекательным для читателя.


Комментарии

1. О венерических болезнях на островах Общества и в Новой Зеландии см. прим. 3 к гл. 7 и прим. 1 к гл. 10.

2. Палмерстон, Генри (1730–1802) – один из лордов Адмиралтейства в 1700–1777 гг.

3. Ниуэ – остров кораллового происхождения с плоской поверхностью и террасами, испытавший не менее двух поднятий. Эти поднятия объясняются большой подвижностью земной коры океанического типа с присущим ей вулканизмом и эвстатическими колебаниями уровня океана. Предположение Форстера о наличии во внутренней части острова местностей с плодородными почвами впоследствии подтвердилось.

4. Ниуэ был заселен полинезийцами с Тонга и Самоа в конце I – начале II тысячелетия н. э., но социальное расслоение здесь не зашло так далеко, как на этих двух архипелагах. Кук и его спутники по недоразумению сочли жителей Ниуэ воинственными дикарями. Это были весьма миролюбивые люди, радушно встречавшие иноземцев. Однако встреча, по обычаю, сопровождалась сложными церемониями, в частности боевой игрой, которую англичане сочли подготовкой к атаке. Площадь Ниуэ – 259 квадратных километров.

5. См. прим. 4 к гл. 11.

6. Камышовая курочка – очевидно, пурпурная курочка (Porphyrio porpliyrio), встречающаяся на Тонга.

7. Клерк, Чарлз (1743–1779) – лейтенант, участник первой и второй экспедиций Кука. В третьей экспедиции этого мореплавателя командовал судном «Дискавери», причем умер в открытом море от туберкулеза через 6 месяцев после гибели самого Кука.

8. Калебаса – используемая в качестве сосуда твердая оболочка плодов различных растений, главным образом бутылочной тыквы (Lagenaria).

9. Явное недоразумение. Имеется в виду западная широта.

10. В указанном Форстером районе расположены не только острова Дружбы (Тонга), но и архипелаг Самоа, а также группа Лау (восточная окраина островов Фиджи). Первые два архипелага населены близкородственными полинезийскими народами (тонганцами и самоанцами), а группа Лау имеет смешанное меланезийско-полинезийское население. Форстер несколько преувеличил общую численность обитателей этих трех островных групп.

11. Кабельтов – мера длины, равная одной десятой морской мили, или ста морским саженям, т. е. 185,3 метра.

12. На острове Тофуа имеется действующий вулкан. В кратере этого вулкана образовалось небольшое озеро.

13. На современных картах остров Тартл (Черепаховый) называется Ватоа. Он расположен на юго-восточной окраине архипелага Фиджи. Это единственный фиджийский остров, посещенный экспедицией Кука. Начало открытию архипелага Фиджи было положено в 1643 году голландским мореплавателем А. Тасманом, а ряд основных островов этого архипелага впервые увидел в 1789 году английский капитан У. Блай.

14. Лета – в древнегреческой мифологии река, протекающая в подземном царстве. Души мертвых, отведав воду из Леты, забывали о своей земной жизни.

15. «Резолюшн» в эти дни подошел к меланезийскому архипелагу Новые Гебриды – длинной цепи островов, протянувшейся почти на 900 километров. Кирос открыл тут в 1606 г. остров Эспириту-Санто, который принял за выступ некоего материка, названного им Южной землей Святого Духа. Бугенвиль в 1768 году нанес на карту группу островов в северной части архипелага (Маэво, Аоба, Эспириту-Санто, Пентекост и др.) и доказал, что Эспириту-Санто – не часть материка, а сравнительно небольшой остров. Но честь открытия Новых Гебрид в целом принадлежит Куку, который открыл среднюю и южную группы архипелага, нанес на карту всю островную цепь и дал ей ее современное название.

Луизиада – группа открытых Бугенвилем небольших островов, расположенных вблизи от юго-восточной оконечности Новой Гвинеи.

Текст воспроизведен по изданию: Георг Форстер. Путешествие вокруг света. М. Дрофа. 2008

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.