ЛУИ АНТУАН ДЕ БУГЕНВИЛЬ

КРУГОСВЕТНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

НА ФРЕГАТЕ "БУДЕЗ" И ТРАНСПОРТЕ "ЭТУАЛЬ" В 1766, 1767, 1768 И 1769 ГОДАХ

LOUIS ANTOINE DE BOUGAINVILLE

/Астрономические определения места корабля, сопоставленные со счислением пути/ В течение февраля господин Веррон произвел четыре обсервации для определения нашей долготы. Результаты первой обсервации, полученные в полдень 6 февраля, дали разницу лишь в 31' по сравнению с моим счислением, причем наше счислимое место оказалось западнее его обсервованного; вторая обсервация, произведенная в полдень 11 февраля, дала уже разницу с моим счислением на 3'45", причем по счислению мы оказались восточнее его обсервованного места. На основании третьей обсервации, произведенной 22 февраля в полдень, мы оказались западнее его места на 42'30"; наконец, по обсервации 27 февраля получилось расхождение к западу на 1°25'. Как раз в это время был то штиль, то противные ветры. Термометр, пока мы не оказались на параллели 45°, показывал от 5° до 8° [150] над точкой замерзания. Затем температура продолжала постепенно повышаться, и когда мы шли вдоль параллелей от 27° до 24°, она менялась от 17° до 19°.

Как только мы вышли из пролива, на фрегате вспыхнула эпидемия горловых болезней. Так как мы объясняли это холодной погодой в проливе, я приказал вливать ежедневно в лагун с питьевой водой пинту уксуса и подогревать ее при помощи раскаленных ядер. К счастью, нам удалось покончить с этой болезнью самыми простыми средствами, и к концу февраля в нашем лазарете не было уже ни одного больного. Лишь четверо матросов заболели цингой. В этот же период мы успешно занимались рыбной ловлей и поймали много бонитов; за восемь-десять дней мы наловили их столько, что обеспечили рыбой экипажи обоих кораблей.

/Открытие первых островов. 1768 г., март/ В течение марта мы шли по параллели, на которой должны были находиться первые острова, нанесенные на карту Белленом под названием островов Кироса. 21 марта мы поймали тунца и нашли в его желудке несколько еще не переваренных небольших рыбок, которые обычно держатся вблизи берегов. Это служило признаком близости какой-то земли. И действительно, 22 марта в шесть часов утром мы одновременно увидели и четыре островка по румбу зюйд-зюйд-ост-5°-к осту [152 1/2°] и небольшой островок, который остался в четырех лье к западу от нас. Я назвал эти островки Катр Факарден ¹⁰⁴.

/Замечания по поводу одного из этих островов/ Ввиду того что они были слишком на ветре, чтобы к ним приблизиться, я стал держать на небольшой островок, находившийся у нас по носу. Приблизившись к нему, мы увидели, что он окаймлен ровным песчаным пляжем и что весь он покрыт густой растительностью, среди которой высились отягченные плодами кокосовые пальмы. Море сильно билось о северный и южный берега, а высокий прибой, бушевавший вдоль всего восточного побережья, преграждал путь к острову и с этой стороны. Между тем зелень острова ласкала взор, а разбросанные повсюду пальмы прельщали нас своими плодами и тенью на пестрящих цветами лужайках. Вдоль побережья летало множество птиц, что как бы предвещало богатый улов, и нам очень хотелось высадиться здесь. Мы решили, что, возможно, западное побережье острова будет доступнее для высадки, и пошли вдоль берега, держась от него на расстоянии около двух миль. Но повсюду море билось о берег с огромной силой, и нигде не видно было ни заливчика, ни бухточки, которые могли бы служить для нас убежищем. [151]

/Остров обитаем, несмотря на его малые размеры/ Потеряв всякую надежду высадиться без риска разбить шлюпки, мы уже было легли на прежний курс, как вдруг кто-то закричал, что видит на берегу людей. Было их два или три человека. Мы никак не могли подумать, что такой маленький островок может быть обитаем, и первой моей мыслью было, что это, вероятно, потерпевшие кораблекрушение европейцы. Я тотчас же приказал лечь в дрейф, решив пойти на все, но их спасти. Тем временем люди скрылись в лесу, оттуда вскоре вышла толпа человек в пятнадцать-двадцать. Приблизившись скорым шагом к берегу, они угрожающе потрясали длинными копьями, после чего удалились под деревья, где мы рассмотрели в подзорные трубы их хижины. Островитяне были совершенно нагие и казались нам очень высокими; цвет кожи у них — бронзовый.

Кто может сказать, как они попали сюда, связаны ли они с другими обитателями земного шара, что ждет их в будущем и как живут они на острове, диаметр которого не больше одного лье? Я назвал этот остров островом Копьеносцев ¹⁰⁵.

Когда мы находились на расстоянии менее одного лье на северо-восток от этого острова, я приказал транспорту «Этуаль» бросить лот; лотлинь был вытравлен на глубину двести саженей, однако до дна не достал.

С этого дня мы уменьшали ночью нашу парусность, опасаясь наскочить на один из таких низменных островов, подходить к которым так опасно.

/Ряд встреченных нами островов/ Часть ночи с 22 на 23 марта мы вынуждены были держаться на траверзе какой-то земли; была гроза с громом и дул сильный ветер. На рассвете мы увидели землю, которая протянулась по отношению к нам с норд-ост-тень-норда [78 3/4°] до норд-норд-веста [337 1/2°.] Мы выбрались на ветер и к восьми часам утра находились в трех лье от ее восточной оконечности.

Несмотря на легкий туман, мы увидели, что вдоль побережья этой земли, которое казалось очень низким и было покрыто лесом, тянется гряда подводных скал. Повернув в открытое море, мы решили выждать, пока погода прояснится и позволит нам подойти к берегу с меньшим риском; это нам удалось около десяти часов утра.

/Описание самого большого из этих островов/ Подойдя к острову на одно лье, мы шли вдоль него в поисках удобного для высадки места; мы не достали дна при длине лотлиня в 120 саженей. Рифы, о которые с яростью билось море, окаймляли все побережье. Вскоре мы увидели, что остров состоит как бы из двух длинных языков суши, соединенных на северо-западе; на юго-востоке между оконечностями этих языков имеется проход. [152]

Таким образом, середина этого острова на протяжении десяти-двенадцати лье по румбу зюйд-ост — норд-вест [135°—315°] занята морем. Словом, остров представляет собой вытянутую подкову, концы которой разъединены на юго-востоке. Оба языка суши настолько узки, что за северным видно море. Эти языки суши состоят лишь из песчаных дюн, пересеченных низменными участками, лишенными растительности, и более высоких дюн, покрытых кокосовыми пальмами и зарослями, образуемыми густыми низкорослыми деревьями.

После полудня мы увидели пироги, которые двигались внутри острова по подобию озера — одни под парусами, другие на веслах. Сидевшие в них дикари были совершенно голые. К вечеру островитяне толпами вышли на побережье. В руках у них, казалось, тоже были длинные пики, какими нам угрожали обитатели первого острова. Мы все еще не нашли места, где могли бы пристать шлюпки. Повсюду море билось с большой силой. Ночь прервала наши поиски и прошла в лавировке под марселями.

Не найдя и утром 24 марта подходящего места, где можно было бы пристать, мы отказались от мысли высадиться на этом недоступном острове и продолжали свой путь. Я назвал этот остров из-за его формы островом Арп ¹⁰⁶. Но что это за необычайная страна? Давно ли она существует? Не разрушается ли? Кем населена? Ее обитатели показались нам высокими и хорошо сложенными людьми. Я восхищаюсь их мужеством: жить спокойно на этой песчаной полосе, которую ураган может в любой момент смести и похоронить в пучине! Впрочем, у них есть пироги, на которых они могут перебраться на соседние острова, тем более что у них почти нет никакого имущества.

/Первая цепь открытых островов. Архипелаг Данжерё/ В тот же день в пять часов вечера, мы увидели новую землю на расстоянии семи-восьми лье; неясность ее положения, неустойчивая погода со шквалами и грозами, а также наступившая темнота заставили нас провести и эту ночь в лавировке. 25 марта утром мы подошли к земле и убедились, что это очень низменный остров, тянущийся с зюйд-оста на норд-вест [135°—315°], длина его около 24 лье.

До 27 марта мы шли среди низких и полузатопленных островов, из которых осмотрели четыре, все одинаково трудно доступные и не заслуживающие того, чтобы тратить время на их осмотр. Это скопление островов, из которых мы видели одиннадцать, но которых было, вероятно, гораздо больше, я назвал архипелагом Данжерё [Опасный].

Среди этих низких земель, окруженных множеством рифов и окаймленных кольцом бурунов, плавание крайне [153] опасно, и следует, особенно ночью, принимать меры предосторожности.

/Ошибки на картах этой части Тихого океана/ Чтобы выйти из этих опасных мест, я снова взял курс на юг. И действительно, 28 марта мы потеряли из виду землю. Кирос первым в 1606 г. открыл южную часть этой цепи островов, которая тянется на вест-норд-вест [292 1/2°]. Здесь, у пятнадцатой параллели, адмирал Роггевен в 1722 г. сбился с пути. Он назвал этот архипелаг Лабиринтом. Я никак не пойму, чем руководствуются наши географы, когда вслед за этими островами наносят начало побережья, которое, как они утверждают, видел Кирос и протяженность которого они считают равным 70 лье, ибо из путевого журнала этого мореплавателя можно узнать лишь, что первая земля, к которой он подошел после своего выхода из Перу, имела в длину более восьми лье. Однако, вовсе не собираясь рассматривать ее как значительное побережье, он говорит, что из бесед с дикарями, живущими здесь, он сделал вывод, что должен встретить на своем пути большие земли. Если бы здесь действительно находилась такая земля, мы не могли бы ее не заметить, поскольку минимальная широта, которой мы до сих пор достигали, была 17°40', то есть широта, обсервованная Киросом на этом побережье. Географы же пожелали сделать из него землю значительной протяженности.

Я согласен с тем, что большое количество низких островов и уходящих за горизонт почти затопленных земель заставляет предполагать, что где-то по соседству находится материк. Но география — это наука, основанная на фактах, и нельзя, сидя в кабинете, утверждать что-либо, ибо это чревато серьезными ошибками, которые мореплавателям впоследствии приходится исправлять подчас ценой собственного горького опыта.

/Сопоставление астрономических наблюдений со счислением/ В марте господин Веррон представил мне три обсервации долготы. Первая, сделанная 3 марта в полдень при помощи октанта Хадли ¹⁰⁷, расходилась с моим счислением всего на 21'30", причем по сравнению с обсервацией я оказался по долготе западнее. Вторая обсервация, произведенная 10 марта в полдень при помощи мегаметра ¹⁰⁸, уже существенно отличалась от моего счисления, так как счислимая долгота была западнее на 3°6', чем обсервованная; и наоборот, результаты третьей обсервации при помощи октанта, относящиеся к 27 марта, почти совпадали с моим счислением и дали расхождение к востоку всего на 39'15". Следует иметь в виду, что с момента выхода из Магелланова пролива я все время придерживался долготы, принятой для моего отшедшего пункта, не внося никаких поправок и не пользуясь обсервацией. [154]

/Метеорологические наблюдения/ Весь март термометр показывал 19—20° по Реомюру, даже у берегов. В конце месяца пять дней подряд дул порывистый западный ветер со шквалами и грозами; дождь лил беспрестанно. /Употребление лимонадного порошка и опресненной воды/ На кораблях усилилась цинга: заболели восемь или десять матросов. Влажность — самый активный фактор этой болезни. Я велел ежедневно выдавать каждому матросу пинту лимонада, изготовленного из порошка Фасьо; порошок этот оказался весьма полезным в путешествии.

С 3 марта для получения пресной воды мы стали пользоваться перегонным кубом Пуассонье ¹⁰⁹ и вплоть до Новой Британии употребляли опресненную таким образом воду для варки супа, мяса и овощей. /1768 г., апрель/ Куб был большим подспорьем в нашем длительном плавании. Мы разводили огонь в 5 или 6 часов утра и к ночи получали больше бочонка пресной воды. Наконец, чтобы экономить пресную воду, мы замешивали хлеб на морской воде.

/Вторая цепь открытых островов. Архипелаг Бурбон/ 2 апреля в десять часов утра на норд-норд-осте [22 1/2°] показалась одинокая отвесная гора. Я назвал ее Будуар или пик Будёз. Мы легли курсом на север, собираясь обследовать ее, и вдруг на вест-тень-норд [281 1/4°] увидели другую землю, побережье которой было не менее возвышенным и имело неопределенную протяженность. Мы нуждались в стоянке, в пополнении своих запасов леса и питьевой воды и рассчитывали найти все это на увиденной нами земле. Весь день было почти полное безветрие. К вечеру подул бриз, и до двух часов ночи мы шли в направлении земли, к которой пытались подойти в течение трех часов, затем снова повернули в открытое море. К девяти часам утра сквозь тучи и туман пробилось солнце, и мы снова увидели землю, южная оконечность которой оставалась у нас на вест-тень-норд [281 1/4°]; пик Будёз был виден только с высоты мачт. /Вид Таити/ Ветер дул от северных и северо-восточных румбов, и мы старались держаться как можно ближе к ветру, чтобы находиться на ветре острова. Приближаясь к нему, мы увидели, что вдали за его северной оконечностью также имеется земля, удаленная еще более к северу, но не могли установить, относится ли она к первому острову, или это самостоятельный остров.

/Маневрирование с целью высадки на Таити/ Всю ночь на 4 апреля мы продолжали лавировать, чтобы подняться на север, и вскоре с радостью увидели на берегу множество огней. Земля была обитаема.

4 апреля на рассвете мы увидели, что два острова, которые накануне казались нам самостоятельными, соединены более низменной полосой суши, изгибающейся дугой и образующей бухту, открытую на северо-восток. Когда мы под [156] всеми парусами направились к берегу, находившемуся на ветре этой бухты, мы увидели пирогу под парусом и на веслах, шедшую с моря к берегу. Вскоре она обогнала нас и присоединилась ко множеству других пирог, которые устремились нам навстречу со всех берегов острова. На одной из пирог, шедшей впереди других, было двенадцать голых мужчин; они протягивали нам ветви бананового дерева. Их дружелюбие свидетельствовало о том, что в данном случае эти ветви служат оливковой ветвью мира.

/Первая обменная торговля с островитянами/ Мы также различными знаками старались заверить их в своих дружеских намерениях. Тогда они подошли к кораблю и один из них выделявшийся своей огромной взъерошенной шевелюрой, протягивая ветку мира, предложил нам принять в подарок поросенка и связку бананов. Мы согласились и спустили с корабля веревку, к которой он привязал свой подарок. В знак благодарности мы преподнесли ему шапки и носовые платки, и первые подарки были залогом нашей дружбы с этим народом.

Вскоре более ста пирог различной величины, все с балансирами, окружили оба наших корабля. Пироги были нагружены кокосовыми орехами, бананами и другими плодами. Все это островитяне предлагали в обмен на разного рода безделушки; обмен происходил самым честным образом, при обоюдном согласии; и тем не менее ни один островитянин не решился подняться к нам на корабли. Пришлось спускаться к ним в пироги или показывать предметы обмена с корабля, а когда обе стороны приходили к соглашению, то на конце веревки мы спускали корзину или сетку, куда они клали свои предметы, а мы — наши, или наоборот, сначала мы спускали им предметы обмена, а они посылали нам свои. Эта доверчивость островитян свидетельствовала об их добродушии. К тому же в пирогах не видно было никакого оружия; не было в пирогах при первой встрече и женщин.

Пироги сновали вокруг наших кораблей до наступления ночи, когда мы повернули в открытое море; тогда удалились и они.

Мы пытались за ночь подняться на север, не удаляясь от берега более чем на 3 лье. На всем побережье, как и в предшествующую ночь, светились на небольшом расстоянии один от другого огоньки; можно было подумать, что это иллюминация, устроенная специально для нас. В свою очередь мы пустили с обоих кораблей несколько ракет.

Весь день 5 апреля прошел в лавировке, чтобы выйти на ветер от острова, и в измерении глубин в поисках якорного места. [157]

/Описание берега со стороны моря/ Возвышающийся амфитеатром берег представлял чарующее зрелище. Хотя горы здесь и очень высоки, однако нигде не видно голых скал: все покрыто лесами. Мы не верили своим глазам, когда увидели, что пик, возвышающийся среди гор в глубине южной части острова, до самой вершины покрыт деревьями. Он имел, пожалуй, не более 30 туазов в диаметре у основания и постепенно сужался к вершине. Издали его можно было принять за огромную пирамиду, которую рука искусного декоратора украсила гирляндами из зелени. Менее возвышенные участки острова перемежались лугами и рощами, а по всему побережью у подножия гор тянулась кромка ровной низменности, покрытой растительностью. Там среди бананов, кокосовых пальм и других деревьев, отягощенных плодами, мы увидели жилища островитян.

Продвигаясь вдоль берега, мы любовались величественным водопадом, низвергающимся с высоты гор и стремительно несущим к морю свои пенистые воды.

Деревня находилась у подножия гор, и у берега не видно было подводных скал.

Всем нам очень хотелось стать на якорь перед этой прекрасной местностью; с наших кораблей беспрерывно производились измерения глубин, а наши шлюпки бросали лот до самого уреза воды, но всюду находили лишь скалистое дно, потому якорную стоянку пришлось искать в другом месте.

/Возобновление обмена с островитянами/ С восходом солнца к кораблям снова подошли пироги, и весь день мы занимались обменом. При этом появилась даже новая отрасль торговли: кроме фруктов, вроде тех, что привозили накануне, и некоторой другой провизии, в том числе кур и голубей, островитяне привезли для обмена орудия рыбной ловли, каменные топорики, ткани, раковины и т.п. В обмен они просили изделия из железа и серьги. Торговые сделки, как и накануне, совершались добросовестно и честно. На этот раз явились и женщины — красивые и полуголые. На транспорт «Этуаль» поднялся один островитянин и преспокойно провел там всю ночь.

Продолжая лавировать, 6 апреля утром мы подошли к северной оконечности острова. Перед нами был второй остров, но так как нам показалось, что проход между двумя островами изобилует подводными скалами, то я вынужден был повернуть назад и искать место для якорной стоянки в бухте, которую мы увидели в тот день, когда впервые подходили к этой земле. Наши шлюпки, производившие измерения глубин у берега, обнаружили, что вдоль северного побережья бухты на 1/4 лье от берега тянется подводная скалистая гряда, обнажающаяся во время отлива. Однако на расстоянии одного лье от северного мыса бухты [158] оказался проход между рифами шириной самое большее в два кабельтова, в котором глубина достигала 30—35 саженей, а внутри бухты — довольно просторный рейд с глубинами от 9 до 30 саженей. Этот рейд с южной стороны ограничен рифом, который начинается у самого берега и соединяется с рифами, окаймляющими побережье. При измерении глубин с наших шлюпок оказалось, что везде грунт — песок. Со шлюпок видели также несколько небольших речек, очень удобных для пополнения запасов пресной воды. У скалистого северного берега видны три маленьких острова.

/Якорная стоянка у острова Таити/ Все это убедило меня стать на якорь на этом рейде, и мы тотчас же направились туда. Оставив оконечность рифа с правого борта и войдя на рейд, мы бросили правый якорь на глубине 34 саженей, грунт — серый песок, ракушка и гравий, тотчас же завезли верп в направлении норд-вест [315°] и стали фертоинг. Транспорт «Этуаль» прошел мимо нас на ветре и встал на якорь на расстоянии одного кабельтова к северу. Как только наш корабль стал фертоинг, были спущены нижние реи и стеньги.

/Попытка пристать к берегу/ По мере приближения кораблей к берегу островитяне окружали нас кольцом пирог. Их было так много, что наша шлюпка с трудом продвигалась вперед. С пирог слышались возгласы «тайо», что значит «друг». Бурно выражая самые дружеские чувства, все просили у нас гвозди и серьги. В пирогах было много женщин, которые красотой не уступали большинству европейских женщин, а стройностью фигур могли бы даже с успехом поспорить с ними. Большинство их были обнажены, так как мужчины и старухи, сопровождавшие их, сняли с них лоскуты материи, в которые они обычно драпируются. Женщины начали с нами заигрывать, и, несмотря на непосредственность их ужимок, в них чувствовалось какое-то смущение: потому ли, что женский пол от природы наделен украшающей его застенчивостью, или потому, что даже в среде дикарей, где еще царят откровение и вольность золотого века, женщины умеют притворяться и скрывать свои желания. Мужчины более прямодушны или более вольны, поэтому они вскоре ясно выразили свое желание. Они уговаривали нас выбрать себе женщин и следовать за ними на берег, а их недвусмысленные жесты говорили о том, как следует завязать с ними знакомство. Нужно признаться, что при виде такого зрелища нелегко было удержать за работой четыре сотни молодых французских моряков, которые вот уже шесть месяцев не видели женщин. Несмотря на принятые нами предосторожности, на фрегат все же проникла одна молодая девушка. Она прошла на [159] полуют и стала возле люка над кормовым шпилем. Люк был открыт для доступа воздуха работающим на шпиле. Девушка сбросила набедренную повязку и оказалась в том виде, в каком Венера предстала перед взором фригийского пастуха. Она была сложена божественно. Матросы и солдаты, увидев девушку, старались протиснуться к люку, и еще никогда шпиль не вращался с такой быстротой.

Все же нам удалось удержать мужчин на кораблях. Только один француз, мой кок, несмотря на строгий запрет, улизнул на берег; но вскоре он вернулся оттуда напуганным и полуживым. Едва он ступил на берег с избранной им красоткой, как его окружила толпа туземцев. Его схватили и раздели донага. Кок уже считал себя погибшим, не понимая, что означают возгласы людей, которые поспешно ощупывали все его тело. После осмотра они вернули ему одежду и все, что было у него в карманах, а затем подвели к нему девушку и стали торопить выполнить то, что привело его на берег. Но все было напрасно. Поэтому островитяне вернули на корабль бедного кока, который просил меня наказать его самым строгим образом, заверяя, что он никогда не испытывал передо мною такого страха, какой испытал на берегу.

* * *

ГЛАВА ВТОРАЯ

Пребывание на острове Таити. — Подробное изложение всего того хорошего и плохого, что там с нами произошло

/Высадка на берег/ Я уже говорил о препятствиях, которые нам пришлось преодолеть, прежде чем удалось стать на якоря, после чего я с группой офицеров сошел на берег, чтобы найти место, где мы могли бы запастись пресной водой. Нас встретила огромная толпа мужчин и женщин, настороженно разглядывавших нас. Наиболее смелые подходили к нам, заглядывали даже нам под одежду, как бы желая удостовериться, что мы такие же, как и они, и ничем не отличаемся от них; ни у кого из них не было при себе никакого оружия, даже простой палки. Они не знали, как выразить свою радость при виде нас.

/Посещение вождя округа/ Вождь округа пригласил нас к себе в дом. Там было пять или шесть женщин и один почтенный старец. Женщины приветствовали нас, поднося руку к груди и произнося «тайо». Старик оказался отцом вождя. О его возрасте свидетельствовала лишь та печать благородства, которую обычно годы налагают на красивое лицо. Его седая голова, длинная борода, сильное и гибкое тело, его лицо без единой морщинки не носили никаких следов дряхлости. Почтенный старец не обратил внимания на наше появление и удалился, не отвечая на приветствия и, казалось, не выражая ни страха, ни удивления, ни любопытства и отнюдь не разделяя своего рода восторга, который мы возбуждали у всех представителей этого народа. Весь его озабоченный вид говорил о том, что он боится, как бы их счастливая жизнь, протекавшая до сих пор в безмятежном покое, не была нарушена появлением пришельцев другой расы.

/Описание дома таитян/ Нам предоставили полную свободу для ознакомления с внутренним устройством дома. В нем не было никакой мебели, никаких украшений, что отличало бы его от других домов, разве что его размеры. Он имел 80 футов в длину и [161] 20 футов в ширину. С крыши дома свисало нечто вроде цилиндра из ивовых прутьев длиной в 3—4 фута, украшенного черными перьями; мы заметили также две деревянные фигуры, которые мы приняли за идолов. Одна из них, изображавшая бога, стояла у столба; напротив, привязанная к сплетенной из тростника стене, превосходя ее по высоте, стояла наклонно фигура богини. Обе фигуры, сделанные грубо, без всякого соблюдения пропорций, достигали каждая 3 футов высоты и были установлены на полых резных пьедесталах в форме башен высотой в 6—7 футов при одном футе в диаметре. Все это было сделано из очень твердого черного дерева.

/Прием, оказанный нам вождем/ Вождь предложил нам сесть на траве перед домом и велел подать сюда фрукты, жареную рыбу и воду. Сюда же он велел принести куски ткани и два больших ожерелья из ивовых прутьев, украшенных черными перьями и зубами акулы и напоминавших по форме пышные гофрированные брыжи, какие носили во времена Франциска I. Одно из них вождь надел на шею шевалье д’Орезону, другое — на меня. Принесенные ткани он преподнес нам. Мы уже были готовы вернуться на корабль, когда шевалье Сюзаннэ обнаружил, что у него из кармана ловко вытащили пистолет. Мы сказали об этом вождю. Грубо накричав на некоторых туземцев, он хотел было тотчас же обыскать всех окружающих нас людей. Мы просили не делать этого, пытаясь только объяснить ему, что виновник может стать жертвой своей проделки и что его может постигнуть смерть.

Вождь и все население округа вышли нас провожать. Мы уже подходили к нашим шлюпкам, когда один красивый островитянин, лежавший под деревом, предложил нам присесть около него на траву. Мы согласились. Он наклонился над нами и тихонько, под звуки дудки, на которой играл другой островитянин, спел нам песню, вероятно, анакреонтического ¹¹⁰ содержания: прелестная сцена, достойная кисти Буше ¹¹¹! Четверо островитян поднялись к нам на корабль, остались с нами ужинать и пробыли у нас до утра. Они слушали музыку: флейту, контрабас, скрипку; им показали также фейерверк из ракет и шутих. Это зрелище вызвало у них удивление, смешанное с ужасом.

Утром 7 апреля на корабль явился вождь, которого звали Эрети. Он доставил нам свиней и кур, а также пропавший накануне пистолет. Этот поступок вождя произвел на нас хорошее впечатление.

На следующее утро мы высадили на берег больных и занялись перевозкой бочек для воды. Для охраны людей на берегу мы поставили часовых. [162]

/Устройство нашего лагеря на берегу/ После полудня я сошел на берег с оружием и вещами, и мы разбили лагерь на берегу речки, из которой собирались брать воду. При виде вооруженных людей и наших приготовлений к устройству лагеря Эрети сначала не проявлял ни недовольства, ни удивления. /Противодействие этому со стороны островитян/ Однако спустя несколько часов он подошел ко мне со своим отцом и несколькими старейшинами общины и знаками дал мне понять, что наше пребывание на их земле им не нравится, что мы можем находиться здесь весь день, сколько нашей душе угодно, но к ночи должны возвращаться на корабли. Я настаивал на устройстве лагеря, пытаясь объяснить ему, что лагерь нам нужен только для того, чтобы запастись водой, дровами и наладить товарообмен между двумя народами. /Островитяне разрешили устройство лагеря/ Посовещавшись со старейшинами, Эрети спросил меня, собираемся ли мы остаться здесь совсем или рассчитываем снова двинуться в путь и когда. Я ответил ему, что мы снимаемся через 18 дней, пояснив это при помощи 18 маленьких камешков. По этому поводу снова состоялось совещание, на этот раз с моим участием. Один почтенный человек, очевидно имеющий вес в совете, предлагал сократить срок до 9 дней; я настаивал на своем, и они согласились.

/Лагерь для больных и для рабочих/ С этого момента радость охватила всех. Эрети даже предложил нам воспользоваться большим открытым сараем, стоявшим у самой реки, где у них под навесом хранилось несколько пирог. Их тотчас же убрали, и мы раскинули в сарае палатки для наших цинготных больных: двенадцати с фрегата «Будёз» и двадцати двух с транспорта «Этуаль» и назначили несколько матросов для обслуживания их. /Приняты меры предосторожности. Поведение островитян/ Охрану должны были нести 30 солдат. Кроме того, я приказал доставить на берег ружья для рабочих и больных. Эту первую ночь я оставался на берегу. Эрети также пожелал провести ночь в наших палатках. Он велел принести себе ужин, присоединил его к нашему, отогнал толпу, которая окружила лагерь, и оставил с собой лишь пять или шесть своих друзей. После ужина он попросил пустить ракеты, что вызвало у него, пожалуй, больше страха, чем доставило удовольствия. Затем Эрети послал за одной из своих жен, которой велел остаться на ночь в палатке принца Нассау. Она была стара и некрасива.

Следующий день прошел в заботах по благоустройству лагеря. Сарай был построен хорошо и покрыт чем-то вроде циновок. Мы оставили там лишь один выход, загородив его барьером и поставив караул. Разрешение на вход в лагерь имели только Эрети, его жены и друзья. Туземцы толпились вокруг, но достаточно было одного вооруженного шомполом солдата, чтобы оттеснить их. Сюда со всех сторон [163] островитяне приносили фрукты, кур, свиней, рыбу, куски полотна и меняли все это на железные изделия, бусы, пуговицы и другие безделушки, казавшиеся им бесценными сокровищами. Они внимательно наблюдали за нами, чтобы узнать, что нам может нравиться. Заметив, что мы собираем противоцинготные растения и разыскиваем раковины, женщины и дети поспешили натаскать нам целые охапки таких же растений, какие собирали мы, и целые корзины самых различных раковин. Их труды мы оплачивали пустяками.

/Помощь, оказанная нам островитянами/ В этот же день я попросил Эрети указать мне, где можно рубить лес. Низменность, на которой мы разбили лагерь, была покрыта фруктовыми деревьями и еще какими-то деревьями, выделяющими смолу и имеющими непрочную древесину. Деревья же с твердой древесиной росли в горах. Эрети указал мне, какие деревья можно рубить, и даже объяснил, в какую сторону их лучше валить. Вообще островитяне очень помогали нам в работе; наши люди валили деревья и распиливали их на части, а туземцы доставляли на корабли. Они помогали нам также наполнять водой бочки и перевозить их на шлюпках. В вознаграждение они получали гвозди в соответствии с проделанной работой. Единственное неудобство при этом состояло в том, что надо было зорко следить за всем, что приносилось с кораблей на берег, и даже за собственными карманами, так как более ловких плутов, чем эти островитяне, не сыщешь во всей Европе.

/Мероприятия против воровства/ Между тем не похоже, чтобы воровство было обычным явлением среди них. В их домах ничего не запирается, все лежит открыто на земле или подвешивается к крыше, нигде нет ни замков, ни сторожей. Вероятно, любопытство, вызванное невиданными доселе предметами, возбудило в них сильное желание обладать ими; впрочем, воришки найдутся повсюду. Кражи начались в первые же две ночи, несмотря на наличие патрулей и часовых, в которых даже бросали камни. Воры скрывались в болоте, находившемся за нашим лагерем и заросшем травами и тростником. Болото пришлось местами очистить, и я приказал караульному офицеру стрелять в первого попавшегося вора.

Это предложил сам Эрети, при этом, показывая мне, где находится его дом, он настойчиво просил стрелять в противоположную сторону. Каждый вечер по моему приказанию три шлюпки, вооруженные фальконетами и мушкетонами ¹¹², становились на дреках напротив нашего лагеря.

/Странные обычаи островитян/ В остальном все протекало самым дружелюбным образом. Ежедневно наши матросы совершали прогулки по острову без оружия в одиночку или группами. Островитяне зазывали их в хижины, угощали. [164]

Однако здесь гостеприимство хозяев не ограничивается легким ужином: они предлагают гостям молодых девушек. Хижина мгновенно наполняется толпой любопытных мужчин и женщин, которые окружают гостя и молодую жертву долга гостеприимства; пол усеян листьями и цветами, исполняется гимн наслаждению под аккомпанемент тростниковой дудки. Богиня гостеприимства здесь — Венера, и ее культ не допускает никаких тайн; всякое наслаждение является народным праздником. Проявленное нами замешательство их удивило; наши обычаи не допускают подобной откровенности. Однако я не могу поручиться, что ни один из наших людей не поборол чувства стыда и не подчинился местным обычаям.

/Красоты внутренней части острова/ Неоднократно вдвоем или втроем мы забирались в глубь острова. Казалось, что я попал в эдем. Мы проходили по зеленой равнине, покрытой фруктовыми деревьями, пересеченной речками, которые создают здесь восхитительную прохладу и притом без каких-либо неприятных явлений, обычно сопутствующих чрезмерной влажности.

Многочисленное население острова наслаждается щедрыми дарами природы. Мы видели группы мужчин и женщин, сидящих в тени фруктовых садов. Все дружески приветствовали нас; если мы встречали на дороге кого-либо из островитян, то последние сторонились, чтобы дать нам пройти. Повсюду царили гостеприимство, покой, радость, веселье — все признаки полного благополучия.

/Европейская домашняя птица и семена, преподнесенные нами вождю в подарок/ Я подарил вождю округа, в пределах которого мы находились, две пары индеек и уток — самцов и самок. Конечно, для него мои дары были всего лишь лептой вдовицы. Я предложил также обработать для него участок земли по европейскому образцу и посеять там разные семена. Мое предложение было принято с радостью. Эрети велел подготовить и огородить участок земли, выбранный нашими садоводами и который я приказал вскопать. Таитяне очень удивлялись нашим орудиям садоводства. У них также вокруг жилищ имеется нечто вроде огородов, где растут пататы ¹¹³, тыквы, ямс ¹¹⁴ и другие овощи.

Участок засеяли рожью, овсом, рисом, маисом, а также луком и другими культурами. Мы были уверены, что за ними будет хороший уход, так как таитяне как будто склонны к сельским занятиям: думаю, что островитяне быстро привыкнут извлекать пользу из этой богатейшей в мире почвы.

/Посещение вождя соседнего округа/ В первые же дни нашего пребывания на острове меня навестил вождь соседнего округа. Он явился на корабль с подношениями в виде фруктов, свиней и тканей. Его [165] звали Тутаа. Это был очень красивый чрезвычайно высокого роста человек. Сопровождавшие его родичи также были очень высоки: почти все они были ростом по 6 футов. Я подарил им гвозди, инструменты, искусственный жемчуг и шелковые ткани.

Пришлось отдать ему визит; Тутаа принял нас очень хорошо и любезно, предложил мне одну из своих жен — молоденькую и довольно хорошенькую женщину. Сборище было многочисленным, и музыканты затянули брачные обрядовые песнопения во славу Гименея. Такова здесь церемония приема гостей.

/Убийство островитянина/ 10 апреля был убит один таитянин, и островитяне пришли с жалобой. Я послал людей к дому, куда внесли труп. Было очевидно, что он убит выстрелом из ружья. Между тем никому из наших людей — ни с корабля, ни из лагеря — не разрешалось выходить с огнестрельным оружием. Я провел самое тщательное расследование этого злодейского убийства, но безуспешно. Туземцы полагали, очевидно, что их соотечественник был в чем-либо виноват перед нами, так как продолжали с привычным доверием посещать нас. Однако мне донесли, что жители уносят свои вещи в горы и что даже дом Эрети почти опустел. Я сделал ему новые подарки, и славный вождь продолжал выказывать нам самую искреннюю дружбу.

/Потеря наших якорей и угрожавшая нам опасность/ Между тем я спешил с окончанием работ: хотя это место и было превосходным для удовлетворения наших нужд, я понимал, что якорная стоянка здесь ненадежна. Ненадежность эта заключалась в том, что, как мы обнаружили, морское дно здесь усеяно крупными кораллами, о которые могли порваться наши якорные канаты, хотя, судя по почти ежедневным их осмотрам, они были еще достаточно прочны. В случае сильного ветра со стороны океана и обрыва канатов у нас не оставалось бы свободного места для маневрирования с целью ухода. Только крайняя необходимость вынудила нас стать на якорь именно на этом месте, так как выбора у нас не было, и вскоре мы убедились, что наше беспокойство являлось обоснованным.

/Подробности маневрирования, благодаря которому нам удалось спастись/ 12 апреля в 5 часов утра ветер перешел на южные румбы, вследствие чего оборвались у самого дна и наш якорный канат, имевший направление на зюйд-ост [135°], и перлинь стоп-анкера, который мы из предосторожности завезли на ост-зюйд-ост [112 1/2°]. Мы немедленно отдали большой запасной якорь, однако не успел еще он забрать грунт, как фрегат бросило в сторону нашего якоря, положенного на норд-вест [125°], то есть в сторону транспорта «Этуаль», причем мы ударили в его левый борт и развернулись на якоре, [166] а на транспорте «Этуаль» быстро потравили якорный канат, в результате чего корабли разошлись и обошлось без аварий. Тогда с транспорта нам перебросили конец троса, шедшего от якоря, отданного к востоку, в сторону которого мы протянулись, чтобы еще больше удалиться от транспорта. Затем мы выбрали на борт большой запасной якорь, якорный канат и перлинь от стоп-анкера, оборвавшиеся у самого дна. Якорный канат оборвался у скобы, соединяющей его с якорем, на глубине 30 саженей. Пришлось его заменить и прикрепить к запасному якорю, взятому из трюма транспорта «Этуаль». Наш якорь, отданный на юго-восток и не имевший буйрепа из-за большой глубины, был потерян, и мы тщетно пытались найти стоп-анкер, у которого затонул томбуй. Мы тотчас же подняли фор-стеньгу и фока-рей, чтобы, как только позволит ветер, выйти в море.

После полудня ветер стих и перешел на восточные румбы. Тогда мы завезли верп и якорь, взятый с транспорта, в юго-восточном направлении, я послал также шлюпку с заданием произвести промер в северном направлении, чтобы узнать, нет ли там прохода, которым мы могли бы выйти почти при любом ветре.

/Убиты еще три островитянина/ Беда никогда не приходит одна. Пока все мы были заняты работами, от которых зависело спасение кораблей, мне доложили, что трое островитян убиты или ранены штыками в своих хижинах, что население острова охвачено тревогой, старики, женщины и дети бегут в горы, унося с собой скарб и даже трупы своих близких, и что, возможно, скоро нам предстоит встретиться лицом к лицу с целой армией разъяренных людей. Положение было незавидным: нам угрожала война на суше как раз в тот момент, когда наши корабли могло выбросить на берег. Я направился в лагерь и в присутствии вождя приказал заковать в кандалы четырех солдат, подозреваемых в убийстве. Казалось, эта мера успокоила население.

/Принятые нами предосторожности против могущих возникнуть последствий/ Часть ночи я провел на берегу и, опасаясь мести островитян усилил охрану. Мы занимали отличную позицию между двумя реками, находящимися одна от другой на расстоянии не более чем 1/4 лье. С фронта лагерь прикрывало болото; а за ним раскинулось море, где уж, конечно, хозяевами были мы. Здесь нам было бы легко справиться со всеми объединенными силами острова; к счастью, кроме нескольких тревог, вызванных появлением воришек, ночь прошла спокойно.

/Продолжающееся опасное положение кораблей/ Но мои основные опасения заключались не в этом. Угроза потерять корабли у побережья была для нас самой страшной. С 10 часов вечера ветер с восточных румбов сильно [167] засвежел и вызвал значительное волнение на море, а дождь, гроза и другие зловещие признаки ухудшения погоды усугубили наше тяжелое положение.

Около 2 часов утра налетел сильный шквал, и наши корабли стали дрейфовать в направлении побережья. Я вернулся на корабль. К счастью, шквал продолжался недолго, и вскоре подул ветер с суши. Рассвет принес нам новые огорчения: лопнул отданный на северо-запад якорный канат. Через несколько минут той же участи подвергся и трос, полученный нами с «Этуаля» и удерживавший нас на его верпе. Фрегат начало сносить в сторону якоря и верпа, завезенного на юго-восток, и он оказался на расстоянии меньше одного кабельтова от побережья, о которое яростно бились волны. Чем ближе надвигалась грозная опасность, тем меньше оставалось шансов на спасение; оба якоря, канаты которых оказались оборванными, были для нас потеряны; их томбуи исчезли: то ли они затонули, то ли таитяне утащили их ночью. За сутки мы потеряли четыре якоря, но нам предстояло перенести еще и другие потери.

В 10 часов утра новый якорный канат, который мы прикрепили к запасному якорю, взятому на транспорте «Этуаль», и который удерживал нас с зюйд-веста [225°], оборвался, и фрегат, удерживаемый лишь перлинем, начал дрейфовать в направлении побережья. Мы отдали последний имевшийся у нас большой запасной якорь под самым носом корабля, но чем он мог нам помочь? Мы находились так близко от подводных камней, что оказались бы на них прежде, чем успели бы вытравить канат достаточной длины, чтобы якорь прочно забрал грунт. С минуты на минуту должна была наступить печальная развязка. Внезапно подул юго-западный бриз, и мы вновь обрели надежду избежать гибели. Вскоре мы поставили на фок-мачте все паруса, которые начали наполняться ветром; мы старались следовать под парусами таким образом, чтобы выбрать якорный канат и перлинь и выйти в открытое море. Но почти тотчас возобновился восточный ветер. Однако мы все же успели принять конец перлиня второго верпа транспорта «Этуаль», который только что был отдан последним в восточном направлении и спас нас в данный момент. Мы развернулись на обоих перлинях, и нам удалось немного отойти от побережья. Тогда я направил нашу шлюпку к транспорту «Этуаль», чтобы помочь ему надежно укрепиться на своих якорях, которые, к счастью, оказались на грунте, где было меньше коралловых рифов, чем там, где были отданы наши якоря. Закончив этот маневр, мы отправили шлюпку поднять запасной якорь, взятый нами с транспорта и имевший томбуй; прикрепив [168] к его буйрепу пеньковый трос, мы стали выбирать его в направлении на норд-ост [45°]; затем был поднят верп, принадлежащий транспорту «Этуаль», и возвращен ему обратно. В течение этих двух дней командир транспорта Жиродэ оказал нам очень большую помощь, и ему принадлежит главная роль в спасении фрегата; мне доставляет особое удовольствие отдать должное этому офицеру, усердие которого равно его способностям. Он сопутствовал мне и в прежних путешествиях.

/Мир, заключенный с островитянами/ Между тем, хотя уже давно наступил день, ни один островитянин не подошел к лагерю. На воде не видно было также ни одной пироги, дома были брошены, вся местность казалась опустевшей. Принц Нассау с четырьмя или пятью спутниками прошел в глубь острова, чтобы отыскать туземцев и успокоить их. Вскоре он встретил большую группу людей во главе с Эрети. Как только последний узнал принца Нассау, он подошел к нему со скорбным видом. Заплаканные женщины бросились на колени; они целовали ему руки, беспрестанно повторяя: «Тайо, матэ», то есть «Вы наши друзья и вы нас убиваете!» Ласками и дружескими словами ему удалось уговорить их вернуться обратно. С корабля я увидел толпы людей, бегущих к месту стоянки с курами, кокосовыми орехами, связками бананов, что предвещало восстановление мира.

Я тотчас же сошел на берег с кусками шелковых тканей и различными инструментами и роздал все это вождям. Выразив им соболезнование по поводу случившегося накануне несчастья, я заверил их, что виновники будут наказаны. Добрые люди осыпали меня ласками, народ приветствовал наш союз, и вскоре обычная толпа, а также обычные плутишки снова вернулись на стоянку, напоминавшую ярмарку. В эти и в последующие дни нам приносили провизии больше, чем когда бы то ни было. Островитяне попросили нас также выстрелить несколько раз из ружья и были страшно испуганы, когда все животные, в которых стреляли, были убиты наповал.

/Уход транспорта «Этуаль»/ Шлюпка, которую я послал обследовать северное побережье, вернулась с приятной вестью: найден очень хороший проход. Однако было уже слишком поздно, чтобы мы могли им воспользоваться в тот же день. К счастью, ночь прошла спокойно на берегу и на море. 14 апреля утром я приказал транспорту «Этуаль», который уже запасся водой и вся команда которого была на борту, сняться с якоря при восточном ветре и выйти новым северным проходом. Так как «Этуаль» стоял на якорях севернее нас, мы могли выйти этим проходом лишь после транспорта. В 11 часов при [169] помощи поданного нам перлиня он снялся с якоря; я оставил у себя его шлюпку и два малых якоря; как только транспорт вступил под паруса, я принял на борт конец якорного каната от его юго-восточного якоря, отданного на хорошем грунте. После этого мы выбрали свой большой запасной якорь и оба верпа и, таким образом, остались стоять на двух больших и трех малых якорях. В 2 часа пополудни мыс радостью увидели, что транспорт «Этуаль» находится уже за линией рифов. С этого момента наше положение было уже не столь опасным, по крайней мере мы обеспечили себе возможность возвращения на родину, так как один из наших кораблей был уже вне опасности. Как только командир транспорта Жиродэ достиг открытого моря, он прислал мне шлюпку с офицером торгового флота Лавари Леруа, которому было поручено обследовать проход.

/Зарытый акт/ Мы проработали весь день и часть ночи, чтобы закончить приемку пресной воды, свернуть госпиталь и сняться с лагеря. Я зарыл близ сарая вырезанный на дубовой доске акт о принятии во владение острова и плотно закупоренную и засмоленную бутылку со списком офицеров обоих кораблей. Так я поступал постоянно на всех открытых нами в течение этого плавания землях.

Когда команда в полном составе оказалась на борту корабля, было уже 2 часа утра; ночь была довольно грозовой, так что мы снова лишились спокойствия, несмотря на якоря, на которых мы стояли.

/Выход фрегата «Будёз». Нас подстерегала новая опасность/ 15 апреля в 6 часов утра при береговом ветре и грозовом небе мы снялись с якоря, выбрали якорный канат транспорта «Этуаль», обрубили один из перлиней, выбрали два других и с поднятыми фоком и двумя марселями вышли в море через восточный проход. Обе шлюпки были оставлены для подъема якорей, и как только фрегат оказался в открытом море, я направил два вооруженных баркаса под командой лейтенанта Сюзаннэ для охраны матросов, занятых подъемом якорей в бухте.

От открытого моря нас отделяло не более четверти лье, и мы уже поздравляли себя с благополучным выходом с якорной стоянки, доставившей нам столько жестоких треволнений, как вдруг ветер внезапно стих. Приливным течением и большой зыбью от востока нас понесло на рифы, находившиеся на подветренной стороне прохода. Худшее, что нам угрожало при кораблекрушениях, которых мы до сих пор избежали, — было лишь одно: провести остаток наших дней на острове, располагающем всеми дарами природы, и сменить прелести нашей родины на беззаботную и мирную жизнь на острове. Теперь же нам угрожало нечто ужасное: [170] корабль быстро несло на скалы, где он и двух минут не мог бы противостоять бешеному натиску могучих волн, и едва ли кто-либо даже из наших лучших пловцов мог бы спастись. Как только возникла эта опасность, я подал всем шлюпкам и катерам сигнал сбора к фрегату для его буксировки. Они подоспели в момент, когда до рифа оставалось не более 50 саженей и положение наше казалось безнадежным, тем более что здесь нельзя было стать на якорь. /Уход с острова Таити; потеря якорей/ Бриз, подувший в это время с запада, снова вернул нам надежду: действительно, мало-помалу свежея, он отнес нас далеко, и к 9 часам утра мы были уже в полной безопасности.

Я немедленно направил шлюпки на поиски якорей и стал лавировать, ожидая их возвращения. В полдень мы присоединились к транспорту «Этуаль». В 5 часов вечера прибыла наша шлюпка с большим якорем и якорным канатом транспорта «Этуаль»; вскоре вернулись и доставили наш верп и один перлинь вторая наша шлюпка и шлюпка с транспорта «Этуаль». Что касается двух других верпов, то приближение ночи и крайнее утомление матросов не позволили поднять их в тот же день. Сперва я рассчитывал провести всю ночь в лавировке близ стоянки и послать за ними на следующий день, но в полночь поднялся очень свежий ветер от ост-норд-оста [67 1/2°] и заставил меня взять шлюпки на борт и идти под парусами в море, чтобы удалиться от побережья.

Таким образом, девятидневная стоянка стоила нам шести якорей, чего не случилось бы, если бы мы имели железные якорные цепи. Этого никогда не должны забывать мореплаватели, собираясь в подобные плавания.

/Сожаления островитян по поводу нашего ухода/ Теперь, когда нашим кораблям ничто не угрожает, сделаем отступление и опишем прощание с нашими островитянами. Рано утром, как только было замечено, что мы ставим паруса и готовимся к отплытию, Эрети вскочил в первую попавшуюся на берегу пирогу и прибыл к нам на корабль. Он обнимал нас и плакал и был, по-видимому, сильно взволнован нашим уходом. Несколько позже подошла к борту его большая пирога, нагруженная всякого рода провизией, в ней сидели его жены и тот островитянин, который в день нашего прибытия побывал на транспорте «Этуаль». Взяв его за руку, Эрети пытался объяснить, что этот человек по имени Аотуру хочет следовать с нами, и упрашивал меня взять его. Затем он представил его офицерам — каждому в отдельности, говоря, что это его друг, которого он поручает нам, своим друзьям. Мы снова поднесли Эрети всякого рода подарки, после чего он покинул нас и присоединился к своим женам, не перестававшим [171] плакать все время, пока пирога находилась у борта. /По личной просьбе и просьбе всех таитян один из них остается с нами на корабле/ Среди них была одна хорошенькая и молоденькая женщина, которую наш будущий спутник обнял и поцеловал. Он дал ей три жемчужины, висевшие у него в ушах, и поцеловал ее еще раз. Несмотря на слезы молодой женщины, его жены или возлюбленной, он освободился из ее объятии и поднялся на корабль.

Так мы покинули этот славный народ, и я больше был поражен скорбью, которую причинил им наш уход, чем тем сердечным доверием, которое они выказали нам, когда мы прибыли на остров.

* * *

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Описание нового острова, нравов и обычаев его жителей

/Географическое положение Таити/ Остров Таити ¹¹⁵, называемый так его обитателями, вначале получил имя Новой Цитеры. Его широта в 17°35'3" была определена в нашем лагере измерением нескольких меридиональных высот солнца, полученных на берегу квадрантом. Его долгота была определена одиннадцатью обсервациями Луны, согласно методу часовых углов. Господин Веррон в течение четырех дней и четырех ночей сделал много других наблюдений на земле для определения той же долготы, но так как тетрадь с его записями была у него похищена, остались только данные последних наблюдений, сделанных перед нашим уходом. Он полагает, что их средний результат довольно точен, несмотря на то что их наибольшие отклонения между собою составляли от 7 до 8°.

Потеря якорей и все те злоключения, о которых я подробно рассказал выше, заставили нас покинуть эту стоянку гораздо раньше, чем мы предполагали, так что у нас уже не было возможности осмотреть берега острова. Южная сторона острова нам совершенно неизвестна, а та, которую мы обследовали от юго-восточной до северо-западной оконечности, мне кажется, имеет протяженность в 15—20 лье, а пеленги на главные мысы находятся между румбами норд-вест [315°] и вест-норд-вест [337 1/2°].

/Более удобное якорное место/ Между юго-восточной оконечностью острова и другим большим выступающим на север мысом, на расстоянии от 7 до 8 лье от нее видна бухта, открытая на норд-ост [45°], вдающаяся в берег на 3—4 лье. Ее берега, уходя в глубь бухты, постепенно понижаются; затем они немного [173] повышаются, образуя, по-видимому, самый красивый и наиболее населенный район острова. Мне кажется, что в этой бухте можно легко найти несколько удобных мест для якорной стоянки. Однако судьба не благоприятствовала нам в выборе нашей якорной стоянки. Командир транспорта «Этуаль» господин де ла Жиродэ уверял меня, что, если войти сюда через тот проход, которым он вышел, то между двумя самыми северными островами можно найти очень надежное якорное место не менее чем для 30 линейных кораблей с глубинами в 23, 12 и 10 саженей, с грунтом из серого илистого песка; ширина для разворачивания корабля на якоре якобы равна там одной миле, и, кроме того, там никогда не бывает волнения. Остальная часть побережья высокая и, по-видимому, со всех сторон окружена рифами, не везде одинаково покрытыми водой. В некоторых местах рифы образуют небольшие островки, на которых таитяне всю ночь поддерживают огни, служащие ориентиром находящимся в море рыбакам.

Кое-где между рифами имеются проходы, позволяющие войти внутрь, за рифы, однако следует остерегаться характера грунта. Лот всегда приносит только серый песок, прикрывающий массу твердых и острых кораллов, способных за одну ночь перерезать якорные канаты; мы уже имели случай в этом убедиться на собственном печальном опыте. /Живописное расположение острова/ За северной оконечностью этой бухты никаких других бухт или заметных мысов нет. Самый западный мыс заканчивается низменной полосой земли, к северо-западу от которой на расстоянии приблизительно одного лье виднеется невысокий остров, имеющий протяженность 2—3 лье к норд-весту [315°].

Высота гор острова Таити поразительна, в особенности, если принять во внимание сравнительно небольшие его размеры. Однако горы не производят мрачного и угрюмого впечатления, наоборот, они способствуют красоте острова, меняя поминутно перспективу: вашему взору представляются изумительные пейзажи, где богатейшие произведения природы рассеяны в том художественном беспорядке, прелесть которого художнику никогда так не удастся передать кистью. С гор спускается множество небольших речек, орошающих почву и способствующих столь же пользе жителей, сколь и украшению полян. /Что здесь произрастает/ Вся равнина, начиная от побережья и кончая подножием гор, покрыта фруктовыми деревьями, в тени которых, как я уже говорил, стоят беспорядочно разбросанные жилища таитян, никогда не образующие отдельных деревень; очутившись здесь, вы можете подумать, что перенеслись на Елисейские поля ¹¹⁶. Разумно проложенные и [174] заботливо поддерживаемые в порядке тропинки облегчают связь между различными частями острова.

На острове произрастают главным образом кокосовые орехи, бананы, плоды хлебного дерева, померанцы, ямс, тыква и различные корни и плоды. Здесь много сахарного тростника, который совсем не обрабатывается; встречается дикое индиго ¹¹⁷. Островитяне употребляют очень красивые краски — желтую и красную, но не знаю, из чего их приготовляют. Господин де Коммерсон нашел здесь такие же виды растений, как и в Индии. Аотуру, когда путешествовал вместе с нами, узнал и назвал многие наши фрукты и овощи, а также многие растения, которые любители выращивают в теплицах. В горах растут деревья, годные для обработки, но островитяне мало их используют. Они применяют лишь кедровое дерево для постройки пирог.

Мы видели у них также пики из твердого и тяжелого черного дерева, похожего на железное. Для обычных пирог они используют хлебное дерево. Это дерево не колется, но оно очень мягкое и сильно пропитано смолистой массой, вследствие чего инструмент его только кромсает.

/По-видимому, ископаемых здесь нет/ Очень высокие горы занимают большую часть площади острова, но не похоже, чтобы недра земли содержали рудные залежи, да и обильная растительность, покрывающая горы, подтверждает это. Установлено, что островитяне совсем незнакомы с металлом. Любую металлическую вещь, которую мы им показывали, они называли одним словом — аури. Это же слово они употребляли, выпрашивая железные предметы. Но откуда им знакомо железо? Что я думаю об этом, будет сказано ниже.

/Имеется прекрасный жемчуг/ Здесь существует лишь одна отрасль бойкой торговли — это прекрасные жемчужины. Жены и дети местной знати носят их в ушах, но во время нашего пребывания они их прятали. Из створок раковин они изготовляют нечто вроде кастаньет, которыми пользуются во время танцев.

/Животный мир острова/ Из четвероногих мы видели здесь только свиней, небольших собак и множество крыс. Жители разводят кур, ничем не отличающихся от наших. Мы видели также прелестных горлиц с зеленым оперением, больших голубей с бирюзовыми перьями, крохотных сине-красных попугайчиков.

Свиней и птицу островитяне кормят бананами. За время нашего пребывания здесь мы выменяли более 800 штук птицы и около 150 свиней, считая как тех, что мы съели на берегу, так и тех, что взяли с собой на оба корабля. И если бы не напряженная работа последних дней, мы могли бы иметь их значительно больше, так как жители приносили их нам каждый день. [175]

/Метеорологические наблюдения/ Мы не могли жаловаться на сильную жару на острове. За время, пока мы здесь находились, термометр Реомюра ни разу не поднялся выше 22°, а иногда показывал и 18°. Правда, солнце уже находилось на 8 или 9° по другую сторону экватора. Очень большим достоинством острова является полное отсутствие здесь полчищ отвратительных насекомых, что превращает в пытку жизнь в странах, расположенных между тропиками; не видели мы здесь и ядовитых тварей.

/Польза климата. Здоровье жителей/ Климат острова настолько здоровый, что, несмотря на тяжелые работы, которыми были заняты наши люди, целыми днями находившиеся в воде и на солнцепеке, а ночи проводившие под открытым небом на земле, никто не заболел. Больные цингой, которых мы свезли на берег и которые не имели ни одной спокойной ночи, быстро восстановили свои силы, а некоторые по возвращении на корабль выздоровели окончательно. Наконец, здоровье островитян, живущих в открытых всем ветрам домах и спящих на едва покрытой листьями земле, безмятежное существование без всяких болезней, когда до глубокой старости сохраняется острота всех чувств, исключительная красота зубов, — что может быть лучшим доказательством целительных свойств воздуха и пользы режима, которому следуют все обитатели острова.

/Пища таитян/ Основная их пища — овощи и рыба. Мясо они едят редко, а дети и молодые девушки — никогда, и этот режим, несомненно, предохраняет их от всех наших болезней. То же я могу сказать и о напитках — они не пьют ничего, кроме воды: один лишь запах вина или водки вызывает у них отвращение, так же как и табак, пряности и вообще всякие острые вещи.

/Наличие среди жителей острова двух рас/ Население Таити состоит из двух резко отличающихся друг от друга рас, говорящих, однако, на одном языке, имеющих одинаковые обычаи и вступающих между собой в брачные отношения. Первая и самая многочисленная народность — это высокие, не менее 6 футов роста, люди; я никогда не встречал мужчин лучше и более пропорционально сложенных, нигде вы не найдете лучших натурщиков для изображения Геркулеса или Марса. Ничто в чертах лица не отличает их от европейцев: если бы они носили одежду, меньше бывали на солнце и открытом воздухе, кожа их была бы такой же белой, как и у нас. Как правило, у них черные волосы. Люди второй народности — среднего роста, с курчавыми и жесткими, как конская грива, волосами. По цвету кожи и по чертам лица они мало отличаются от мулатов. Таитянин, который отправился вместе с нами, [176] принадлежал ко второй народности, хотя его отец был старейшиной округа; он некрасив, зато очень умен.

/Подробности некоторых обычаев/ Те и другие отпускают бороду, но все бреют усы и верхнюю часть щек. Они отращивают также ногти, за исключением одного — на среднем пальце правой руки. Некоторые стригутся очень коротко, у других длинные волосы завязаны на макушке. Все имеют привычку смазывать волосы и бороду кокосовым маслом. Я видел там только одного калеку, да и то причиной этого было падение. Наш главный хирург уверял меня, что видел на некоторых из жителей следы оспы, и я принял меры для того, чтобы мы не занесли им сифилис, так как не предполагал, что они им уже заражены.

/Их одежда/ Обычно таитяне ходят совсем голыми, с одним лишь поясом на талии. Знатные же люди острова прикрываются большим куском ткани, спадающим до колен. Так же одеты и женщины, которые умеют очень искусно придать изящество и кокетливость этому простому одеянию. Таитянки никогда не показываются на солнце непокрытыми, маленькая тростниковая шляпа, украшенная цветами, защищает их лицо от солнечных лучей. Поэтому кожа у них гораздо белее, чем у мужчин; у таитянок довольно тонкие черты лица, но что особенно их отличает, так это красота форм их тела, не обезображенного ради моды.

/Обычай татуировки/ Так же как женщины в Европе подкрашивают щеки румянами; таитянки красят поясницу и ягодицы в темно-синий цвет; это украшение и в то же время отличие; такого же обычая придерживаются и мужчины. Я не знаю, как накладываются эти несмываемые краски; вероятно, с помощью уколов и смазывания кожи соком известных им трав, как это делают туземцы Канады. Интересно, что такая мода существовала у людей, близких к первобытному состоянию, во все времена. Когда Цезарь впервые высадился в Англии, он обнаружил там установившийся обычай раскрашивать себя: «Omnes vero Britanni se vitro inficiunt, quod coeruleum efficit colorem», что значит: «Все британцы расписывают себя краской цвета лазури». Один остроумный автор философских изысканий об американцах объясняет причину этого распространенного в нецивилизованных странах обычая необходимостью предохранить себя от болезненных укусов насекомых, которых там неисчислимое количество.

Но такое объяснение отпадает, поскольку, как мы уже говорили, на Таити нет этих несносных насекомых. Раскрашивание здесь только мода, как любая мода в Париже. Другой обычай, общий для мужчин и женщин, — это [177] прокалывание ушей: они вдевают в них жемчужины или цветы. Исключительная чистоплотность еще более украшает этот приятный народ. Они без конца купаются и всегда умываются до и после приема пищи.

Характер этого народа нам показался мягким и добродушным. Мы не заметили на острове никаких признаков междоусобной войны или каких-нибудь неприязненных отношений между отдельными лицами, хотя страна и разделена на небольшие округа с независимыми правителями во главе каждого из них.

/Внутренние взаимоотношения/ Таитяне питают полное доверие друг к другу и, вероятно, никогда не подвергают его сомнению. Дома они или нет, днем или ночью, их жилища никогда не запираются. Каждый может срывать плоды с любого встретившегося ему на пути дерева, брать их в любом доме, куда он вошел. По-видимому, на предметы первой необходимости у них нет права собственности, и все принадлежит всем. В отношениях с нами они проявили изрядное плутовство наряду с робостью, заставлявшей их обращаться в бегство при малейшей угрозе. Впрочем, мы видели, что вожди не оправдывали воровства и что они, наоборот, уговаривали нас убивать виновников кражи. Однако сам Эрети не применял тех строгостей, которые рекомендовал нам. Когда мы жаловались на какого-либо воришку, он сам бежал за ним со всех ног и если настигал его, что ему почти всегда удавалось, так как Эрети был неутомим в беге, то наказание сводилось к тому, что он бил виновника палкой и отбирал украденное. Я даже думаю, что им незнакомо более строгое наказание, потому что они проявляли жалость, когда видели некоторых из наших матросов в оковах. Однако я узнал впоследствии и не сомневаюсь в том, что у них в обычае вешать воров на дереве, как это практикуется в наших армиях.

/Таитяне воюют с жителями соседних островов/ Таитяне почти все время находятся в состоянии войны с обитателями соседних островов. Мы видели большие пироги, на которых они совершают переходы к чужим берегам и даже ведут морские бои. Их оружие — лук, праща и нечто вроде копья — из очень прочного дерева. Войны здесь носят жестокий характер. По словам Аотуру, они убивают пленных мужчин и детей мужского пола, сдирают у мужчин с подбородка кожу вместе с бородой и носят с собой как трофей. Они оставляют в живых только женщин и девушек, которые являются добычей победителей. Аотуру — сын таитянского вождя и пленницы с острова Оопоа, соседнего с Таити: между этими островами существует постоянная вражда. Этому смешению я приписываю те различия, которые мы заметили между здешними жителями. Мне неизвестно, [178] как они лечат раны, но наших хирургов поражали почти незаметные рубцы на их теле.

/Важный обычай/ В конце этой главы я изложу то, что успел узнать о формах правления, о степени власти их повелителей, о различиях, существующих между правителями и народом, о том, что объединяет под властью одного человека это множество сильных людей, потребности которых столь скромны, здесь же я замечу только, что в особо сложных случаях вождь округа выносит решения лишь с согласия совета. Мы видели, что потребовалось совещание старейшин острова, когда решался вопрос об устройстве нашего лагеря на берегу. Следует добавить, что все подчинялись вождю без возражений. Знатным особам прислуживают лица, над которыми они имеют неограниченную власть.

/Похоронные обряды/ Трудно дать разъяснения относительно религии таитян.

Мы видели у них деревянных идолов. Но в чем выражается служение им? Единственный религиозный обряд, который мы имели возможность наблюдать, был связан с погребением покойника. Трупы здесь долгое время лежат распростертыми на специальном помосте, похожем на эшафот, установленном под крышей. Запах разложения не мешает женщинам ежедневно приходить оплакивать своих близких и смазывать кокосовым маслом их хладные останки. Некоторые женщины, знавшие нас, разрешали нам приблизиться к месту царства теней. «Эмое» — «Он спит», — говорили они. И лишь когда от трупа остается только скелет, его переносят в дом, и уж не знаю, сколько времени он там хранится. Я только сам видел, как уважаемый в народе человек отправлял священные обряды; во время этих мрачных церемоний он надевал довольно изящные украшения.

/Суеверия таитян/ Мы задавали Аотуру много вопросов о его религии и пришли к заключению, что его соотечественники весьма суеверны, что жрецы имеют над ними страшную власть; помимо высшего существа по имени «Эри-т-эра», бога солнца или света, существа, не получившего какого-либо материального изображения, они допускают еще существование нескольких божественных начал — добрых и злых; эти божества или гении называются у них «эатуа»; каждое значительное событие в жизни объясняется влиянием злых или добрых духов, определяющих успех или неудачу. Мы поняли твердо лишь то, что в период, когда Луна находится в определенной фазе, называемой ими «малама тамаи» (Луна в состоянии войны), и период, который мы не смогли в точности установить, они приносят человеческие жертвы. Из всех их обычаев меня больше всего удивило пожелание чихающим, выражаемое такими словами: «эваруа-т-эатуа», то [179] есть «чтобы добрый эатуа тебя разбудил», или: «чтобы злой эатуа не усыпил тебя». Вот где обнаруживаются следы общности происхождения с народами Старого Света.

/Многоженство/ Скептицизм особенно уместен в рассуждениях о религии разных народов, поскольку нет другой такой области, где бы так легко было принять проблеск за очевидность.

Полигамия очень распространена среди таитян, по крайней мере среди привилегированных лиц. Так как любовь единственная их страсть, то многоженство единственная роскошь богачей. Отец и мать одинаково заботятся о детях. На Таити нет таких порядков, чтобы мужчины занимались исключительно рыбной ловлей и военными делами, предоставляя слабому полу тяжелые работы по хозяйству и обработку земли. Поэтому удел женщины — приятная праздность, и самым серьезным ее занятием является уход за своей наружностью, чтобы нравиться мужчинам.

Я не берусь утверждать, являются ли их браки гражданским союзом, или освящены религией, считаются ли нерасторжимыми, или допускаются разводы. Как бы то ни было, но женщина обязана во всем подчиняться мужу; она может заплатить кровью за измену, если на то не было согласия мужа. Правда, получить такое согласие нетрудно, ибо ревность здесь совершенно незнакомое чувство, и обычно сам муж предлагает свою жену. Девушка же вообще совершенно свободна и поступает так, как ей подсказывает сердце или в соответствии со своим темпераментом, и сколько бы она ни имела временных связей, это не является препятствием в дальнейшем к ее замужеству. Поэтому ей незачем противиться влиянию климата и соблазну примеров. Воздух, которым она дышит, пение, эротические танцы — все напоминает ей о прелестях любви и призывает предаться им.

Они танцуют под звуки особого барабана, а поют под аккомпанемент очень нежной дудки с тремя или четырьмя отверстиями, в которую, как уже было сказано, дуют через нос. У них есть особый вид борьбы, которая одновременно является и физическим упражнением и игрой.

/Характер таитян/ Жизнь, представляющая собой постоянное наслаждение, сделала таитян жизнерадостными и привила им склонность к милой шутливости. Их характеру присуще также какое-то легкомыслие, которое нас постоянно удивляло. Все их поражает и ничто не занимает. Никогда их внимание не задерживалось более двух минут на чем-либо, даже если они видят какой-либо предмет впервые. /Сведения об их занятиях/ Малейшее усилие мысли кажется им невыносимой работой, и они стараются не утомлять свой мозг, как и тело. Я не могу, однако, обвинить их в отсутствии ума и сообразительности. Ловкость [180] и умение при выполнении тех немногих необходимых работ, от которых их все же не могли избавить щедрая природа и благодатный климат, лишь подтверждают это. Искусство, с которым сделаны их орудия рыбной ловли, — поразительно; рыболовные крючки из перламутра исполнены с такой тонкостью, как если бы их делали при помощи специальных инструментов; их сети, сплетенные из волокон алоэ, нисколько не уступают нашим. Мы восхищались их искусству строительства просторных жилищ, покрытых листьями латании ¹¹⁸.

/Постройка пирог/ У них имеется два вида пирог: одни маленькие, почти без всяких украшений, выдолбленные целиком из стволов деревьев; другие — намного больше и с очень искусной отделкой. Выдолбленный древесный ствол служит, как и у малых пирог, дном пироги и составляет от носовой части примерно две трети всей ее длины; второй ствол служит в качестве кормы, которая загнута и сильно приподнята, так что конец кормы находится на высоте 5 или 6 футов над водой; обе части соединены друг с другом по дуге окружности, а так как у таитян нет гвоздей, чтобы соединить обе части, они проделывают в них отверстия и продевают в эти отверстия сплетенные кокосовые волокна, представляющие собою нечто вроде прочных веревок. Борта у пирог обшиты досками шириной примерно в один фут. Доски прикреплены к дну пироги такими же веревками. Для скрепления и здесь используются кокосовые волокна, причем швы ничем не промазываются. Доска, прикрывающая носовую часть пироги, выступает вперед на 5—6 футов и не позволяет носу пироги зарываться в воду при сильном волнении. Для придания большей устойчивости этим легким суденышкам на одном из бортов пироги устанавливают балансир. Это довольно длинный деревянный брус, положенный на две перекладины длиной от 4 до 5 футов каждая; концы этих перекладин закреплены на пироге. Когда пирога идет под парусом, доска выдвигается наружу с противоположной от балансира стороны; назначение ее — прикрепление в ней снастей, удерживающих мачту, а для того чтобы пирога была менее валкой, на конец доски становится человек или кладут какой-нибудь груз.

Их сметка проявляется еще нагляднее в том, как они приспосабливают свои пироги для плавания на соседние острова, с которыми они общаются, не имея в пути других ориентиров, кроме звезд. Они ставят две большие пироги борт к борту на расстоянии около 4 футов одна от другой и соединяют их при помощи нескольких перекладин, прикрепленных к бортам обеих пирог. В кормовой части [181] соединенных таким способом пирог устраивается нечто вроде шатра очень легкой конструкции с тростниковой крышей. Этот шатер защищает их от дождя и солнца, и в то же время здесь хранятся продукты. В такой сдвоенной пироге может поместиться много людей; пирога не может перевернуться. Мы заметили, что такими пирогами всегда пользуются вожди; эти пироги, так же как и обычные, передвигаются с помощью весел или парусов; паруса делаются из циновок, натянутых на рамки из прутьев, причем один из углов рамки закруглен.

Для всех работ у таитян имеется одно орудие — тесло, острая часть которого сделана из очень твердого черного камня. Тесло, точно такое же, каким пользуются наши каменщики, и островитяне владеют им очень ловко. Для того чтобы сделать отверстия в дереве, они используют острые куски раковин.

/Их ткани ¹¹⁹/ Изготовление оригинальных тканей, которые служат им одеждой, является далеко не последним из их ремесел. Они изготовляют их из коры деревца, которое все жители разводят возле своих домов. Куском твердого дерева, обтесанного в виде бруска с нарезанными на его гранях бороздками, они колотят эту кору, положив ее на гладкую доску. Смачивая кору водой, они колотят ее до тех пор, пока она не превращается в очень тонкую, похожую на бумагу, но гораздо более мягкую и прочную массу. Изготовленная таким образом «ткань» бывает довольно широкой. Таким же способом они производят несколько сортов более плотной материи. Чем они окрашивают ее, я не знаю.

/О таитянине, привезенном во Францию/ Я хочу закончить эту главу несколькими словами в свое оправдание. Я вынужден сделать это, так как меня обвиняют в том, что я злоупотребил согласием Аотуру совершить путешествие, продолжительность которого он, конечно, не мог предвидеть. Я хочу также поделиться тем, что я узнал от Аотуру за время, проведенное им со мною.

/Почему он был взят на корабль/ Страстное желание этого островитянина отправиться с нами не вызывало никаких сомнений. С первых же дней нашего пребывания на Таити он выражал это самым откровенным образом, и его собратья, казалось, одобряли это желание. Мы были вынуждены плавать в неизведанных морях и отдавали себе отчет в том, что ту или иную помощь и свежие продукты, необходимые для поддержания нашей жизни, мы сможем получить лишь при доброжелательном отношении к нам народов тех земель, которые нам предстоит открыть. Поэтому было чрезвычайно важно, чтобы с нами находился житель одного из самых значительных островов этого моря. Мы были уверены, что он говорит на том же [182] языке, что и его соседи, что у них одинаковые обычаи и что доверие к нему может оказаться для нас решающим. Он сможет подробно рассказать им и о нашем отношении к его соотечественникам и к нему самому. К тому же мы предполагали, что наше отечество захочет воспользоваться союзом с народом, населяющим одну из красивейших стран земного шара. Мы связали бы этот народ узами вечной благодарности, если бы смогли вернуть назад их соотечественника, с которым хорошо обращались, обогащенного знаниями, полезными его родине. Каким бы это послужило залогом укрепления союза! Но, видно, богу было угодно, чтобы вдохновлявшее нас рвение не принесло счастья отважному Аотуру.

/Его пребывание в Париже/ Я не жалел ни денег, ни внимания, чтобы сделать его пребывание в Париже приятным и полезным. Он оставался здесь 11 месяцев, в течение которых не проявлял ни печали, ни скуки, ни тоски. В парижском обществе он вызвал живой интерес. Многие желали видеть его. Но у людей, движимых лишь праздным любопытством, его появление вызывало ложные суждения. Упорствуя в своих предрассудках, эти люди, никогда не выезжавшие из столицы, легко впадающие во всякого рода заблуждения и не стремящиеся углубить свои знания, не задумываясь, выносят, однако, строгие и безапелляционные решения.

Например, многие удивлялись, что на родине этого человека не говорят ни по-французски, ни по-английски, ни по-испански. Что я мог сказать? Однако вовсе не удивление, вызванное подобными вопросами, заставляло меня молчать. Ко всему этому я был подготовлен, тем более что после моего возвращения многие из тех, кого считали образованными, уверяли, что я вовсе не совершил кругосветного путешествия, поскольку не был в Китае. Другие строгие критики распространили дурное мнение о бедном таитянине, потому что, проведя два года среди французов, он еле-еле научился неправильно произносить несколько слов на нашем языке. Разве мы не видим ежедневно, говорили мне, итальянцев, англичан и немцев, для которых пребывание в Париже в течение года оказалось достаточным для того, чтобы научиться говорить по-французски? Я мог бы ответить не без основания, что независимо от физического недостатка, который препятствовал Аотуру научиться говорить по-французски (об этом недостатке будет сказано дальше), следовало считаться с тем, что этому человеку было уже не менее 30 лет, что никто никогда не развивал его память, что его ум, сознание не были приучены ни к какому труду; я согласен, что итальянец, англичанин или немец действительно может через год научиться кое-как говорить на [183] ломаном французском языке, но ведь все эти иностранцы имеют такую же грамматику, какую имеем и мы; моральные, физические, политические и социальные понятия у них те же, что и у нас, и выражены они на их языке такими же словами, как и на французском языке; поэтому им остается только переводить, обращаясь к своей памяти, развиваемой с детских лет.

Аотуру, наоборот, было знакомо лишь ограниченное число понятий, относящихся к довольно примитивному, неразвитому обществу; с другой стороны, его потребности были предельно просты и немногочисленны. Поэтому он должен был создавать в своем уме, таком же ленивом, как и его тело, целый мир простейших идей, прежде чем сумел бы выразить их словами на нашем языке. Вот что мог бы я ответить; однако на все эти разъяснения потребовалось бы много времени, а я уже неоднократно замечал, что когда меня забрасывали вопросами и я собирался на них отвечать, те, кто только что удостаивали меня своим вниманием, были уже далеко от меня. В столицах считается обычным явлением, что люди задают вопросы не из любопытства и желания узнать что-либо новое, но в качестве судей, готовых вынести приговор, а потому, услышат они ответ или нет, их приговор уже предрешен.

Хотя Аотуру с трудом произносил несколько слов на нашем языке ¹²⁰, он всегда один гулял по городу и ни разу не заблудился. Он часто делал покупки и почти никогда не переплачивал за купленные им вещи. Из наших зрелищ ему нравились только опера и балет, так как он страстно любил танцы. Он прекрасно знал, когда дают эти спектакли, шел туда сам, платил за вход, как и все, и садился на свое любимое место на галерее. Среди множества лиц, желающих его видеть, он всегда отмечал тех, кто делал ему добро, и его благодарное сердце никогда не забывало их. Он был чрезвычайно привязан к герцогине Шуазель, которая осыпала его благодеяниями и проявляла к нему внимание и дружеские чувства, к чему он был более чувствителен, чем к подаркам. Каждый раз, когда его щедрая покровительница приезжала в Париж, Аотуру ходил ее навешать.

/Отъезд Аотуру из Парижа. Меры, принятые для его возвращения на родину ¹²²/ Он выехал из Парижа в марте 1770 г. и в Ла-Рошели перешел на торговое судно «Бриссон», которое должно было доставить его на остров Иль-де-Франс ¹²¹. На время перехода забота о нем была поручена одному негоцианту, являвшемуся совладельцем судна и следовавшему на нем. Министерство дало приказ губернатору и интенданту острова Иль-де-Франс переправить оттуда Аотуру на Таити. [184]

Я представил достаточно подробную записку о маршруте, по которому надо следовать до Таити, и пожертвовал 36 000 франков (треть моего имущества) на подготовку судна к этому плаванию. Герцогиня Шуазель также пожертвовала значительную сумму денег для закупки и доставки на Таити различных предметов первой необходимости, в том числе зерна и скота; испанский король соизволил разрешить судну, если явится такая необходимость, зайти на Филиппины. Только бы Аотуру удалось поскорее увидеть своих соотечественников!

/Новые подробности о нравах таитян/ А сейчас я расскажу о том, что, как мне кажется, я понял из моих разговоров с ним о нравах его страны.

Я уже говорил, что таитяне признают какое-то высшее существо, которое не имеет определенного образа и не может быть изображено руками человека, а также два низших божества, олицетворяющих, как выражается Амьо ¹²³, два начала и изображенных в виде деревянных фигур. Таитяне молятся во время восхода и захода солнца; в частности, они выполняют различные суеверные обряды, считая, что этим можно оградить себя от влияния злых духов.

Комета, которую Аотуру видел в Париже в 1769 г., позволила мне убедиться, что таитянам знакомы эти небесные явления; Аотуру сказал, что они появляются только после большого количества «Лун». Они называют кометы «эвету эаве» и не связывают с их появлением никаких зловещих предзнаменований. Совсем не так обстоит дело с тем видом метеоров, которые их народ считает «эпао» — падающими звездами и приписывает им силу злых духов — «эатуа-тоа».

Впрочем, более сведущие представители этого народа, не будучи астрономами, как это утверждали наши газеты, имеют собственную номенклатуру самых замечательных созвездий; им знакомо суточное движение, и они руководствуются им находясь во время плавания в открытом море от острова к острову. Во время такого плавания, дальность которого иногда превышает 300 лье, земля совсем теряется из виду. Днем компасом им служит солнце, а ночью — звезды, которые между тропиками всегда чрезвычайно ярки.

/Соседние острова/ Аотуру говорил мне о нескольких островах; на одних острова союзники таитян, на других — враги. Дружественными были острова Аимеа, Маоруа, Ака, Умаитиа, Тапуа-массу; враждебными — Папара, Аиатеа, Отоа, Тумараа, Оопоа. Эти острова по величине равны Таити. Остров Паре выступает то союзником, то противником ¹²⁴. Энуа-моту и Тупаи — маленькие необитаемые острова, изобилуют фруктами, [185] свиньями, дичью, рыбой и черепахами, но в народе считают, что эти острова являются местом пребывания духов и их владениями и что с теми судами, которых любопытство приводит к этим священным островам, случается несчастье. Почти все, кто приближался к этим островам, платились за это жизнью.

Эти острова находятся на различных расстояниях от острова Таити. До самого дальнего острова, о котором говорил мне Аотуру, не менее 15 дней пути. По всей вероятности, он, решившись сопровождать нас, предполагал, что приблизительно на таком же расстоянии находится и наше отечество.

/Неравенство среди сословий на Таити/ Я уже говорил, что, как нам казалось, жители Таити живут счастливо, достойные зависти. Мы думали, что почти все они равны между собой или, по крайней мере, пользуются свободой, подчиняясь лишь законам, установленным для общего блага. Я ошибался. Различие в рангах, в общественном положении и жестокое неравенство очень глубоко укоренились на Таити. Короли и вельможи имеют право на жизнь и на смерть своих рабов и слуг. Я даже склонен думать, что жертвами этого варварского права является та часть народа, которую таитяне называют «тата-эйну», то есть люди низкого звания; из этой категории отверженных и избираются человеческие жертвы. Мясо и рыба предназначены для стола знатных особ; народ ест лишь фрукты и овощи. Неравенство сказывается даже в способе освещения жилищ людей разных сословий, и даже дровами, предназначенными для очага знатного человека, не разрешается пользоваться простому туземцу. Лишь короли имеют право сажать перед своим домом дерево, которое мы называем плакучей ивой. Нагибая ветви этого дерева и зарывая концы их в землю, можно создать какую угодно тень; на Таити — это столовая короля.

Слуги знатных особ носят отличительные одеяния. Чем выше ранг господина, тем выше у его слуг повязывается более или менее широкий кусок ткани. У слуг вождей эта ткань повязывается под мышками и спускается до колен; слуги менее знатных господ опоясывают только бедра. Обедают островитяне обычно после полудня и ужинают после захода солнца. Мужчины едят отдельно; женщины лишь подают мужчинам блюда, приготовленные слугами.

/Соблюдение траура/ Жители Таити соблюдают траур; он называется «ээва». Весь народ носит траур по верховному вождю. Траур по отцу очень длителен. Жены соблюдают траур по мужу, однако мужья от этого свободны. В знак траура на голове носят украшение из перьев, цвет которых символизирует смерть, [186] и закрывают лицо покрывалом. Когда люди, носящие траур, выходят из дому, впереди них идут несколько рабов с особыми трещотками; звук их предупреждает людей посторониться — то ли в знак уважения к скорби людей, то ли как предупреждение против неприятной встречи с ними.

Впрочем, на острове Таити все обстоит так же, как и в других местах: нарушаются самые почтенные обычаи. Аотуру рассказывал, что этими пышными церемониями пользуются для устройства любовных свиданий и прежде всего с теми женами, мужья которых не очень снисходительны. Трещотка, звуки которой заставляют всех немедленно отойти в сторону, а также покрывало, скрывающее лицо, обеспечивают влюбленным тайну и безнаказанность переговоров о встречах.

/Взаимная помощь при болезнях/ В случае мало-мальски серьезной болезни все близкие родственники собираются у постели больного. Они там и едят и спят, пока не пройдет опасность. Дежурят у постели больного и ухаживают за ним все по очереди. Здесь в обычае кровопускание. Но надрез делается не на руке или на ноге, «Тауа», то есть врач или младший жрец, ударом заостренного куска дерева по голове больного вскрывает вену, которая носит у нас название сагиттальной ¹²⁵. Когда вытечет достаточное количество крови, он перевязывает голову больного куском ткани; на следующий день рану обмывают водой.

Вот что я узнал об обычаях этой любопытной страны — как на месте, так и из бесед с Аотуру.

/Замечания по поводу языка таитян/ В конце этой книги помещен словарь таитянских слов, которые мне удалось собрать. Прибыв на этот остров, мы вскоре обратили внимание на то, что некоторые слова, произносимые туземцами, мы встречали в книге Лемера ¹²⁶ под названием «Словарь Кокосовых островов», помещенный после описания этого путешествия. Действительно, судя по определению Лемера и Схоутена ¹²⁷, эти острова должны были находиться где-то очень близко от острова Таити; может быть, это как раз те, которые называл мне Аотуру. Язык Таити мягок, гармоничен и прост для произношения. С юза состоят почти из одних гласных букв; в нем совсем не встречается немых слогов, глухих или носовых звуков и того количества согласных и артикуляции звуков, что так усложняет некоторые языки. Поэтому-то Аотуру и не мог произносить французские слова. Те же причины, которые позволяют упрекать наш язык в отсутствии музыкальности, делали его недоступными для речевых органов Аотуру. Скорее можно было бы заставить его произносить испанские и итальянские слова. Господин Перейр ¹²⁸, [187] прославившийся своим искусством обучать глухонемых от рождения говорить и даже хорошо произносить слова, внимательно обследовал Аотуру и нашел, что он физически не может произносить большую часть наших согласных и ни одной из носовых гласных. Перейр очень любезно согласился передать мне свое письменное заключение, которое помещено в данной книге после таитянского словаря.

Язык этого народа довольно богат. Я сужу по тому, что во время путешествия Аотуру в ритмичных строфах говорил обо всем, что поражало его взгляд. Это походило на импровизацию, произносимую речитативом. Нам казалось, что в его языке достаточно средств, чтобы обрисовать множество предметов, совершенно новых для него. Кроме того, он ежедневно произносил новые, еще незнакомые нам слова; между прочим, он читал очень длинную молитву, которую называл молитвой королей. Из всех слов, составляющих ее, я знал едва десяток.

Я узнал от Аотуру, что за 8 месяцев до нашего прибытия на Таити к острову подошел английский корабль. Это был корабль под командой Уоллиса ¹²⁹. Тот же случай, благодаря которому мы открыли этот остров, привел туда и англичан; в это время мы находились на реке Ла-Плате. Они пробыли там целый месяц и, если не считать попытки островитян захватить корабль, пришли к общему согласию. Вот откуда, вероятно, им знакомо слово железо, которое мы слышали от таитян. Слово «аури», как они его называют, созвучно английскому слову «iron», произносимому «айрон».

* * *

Комментарии

98. Бугенвиль сознательно приводит искаженный последний стих первой песни «Энеиды» Вергилия (книга 1-я). У Вергилия — «седьмое» лето, а не «третье», как у Бугенвиля.

99. «Западным морем» французы в XVII и XVIII вв. называли Тихий океан (главным образом при постепенном их продвижении по территории Канады на запад).

100. Хуан, Хорхе (Georges Juan у Santacille) — испанский мореплаватель, написавший «Руководство по навигации для гардемаринов» («Compendio de Navigation»), изданное в Кадисе в 1757 г.

101. Ульоа (Ulloa), Антонио (1716 — 1795) — испанский морской офицер, геодезист и астроном, крупный ученый, один из представителей Испании во французской градусной экспедиции 1735 г. в Южной Америке; впоследствии испанский губернатор Луизианы (с 1766 по 1768 г.). В 1770 г. был назначен начальником эскадры, посланной к Азорским островам для захвата английских торговых судов, шедших из Ост-Индии, но успеха не имел, за что был уволен с военно-морской службы. Остальные годы своей жизни Ульоа провел на острове Леон, близ Кадиса, в уединении, всецело отдавшись научным трудам.

Наиболее важные его сочинения посвящены наблюдениям над прохождением Венеры по Солнцу в 1769 г. и над полным солнечным затмением в Атлантическом океане в 1778 г. Ульоа впервые дал описание солнечной короны. Автор научных трудов по Южной Америке и многих научных трудов по астрономии и геодезии.

102. По-видимому, Бугенвиль имеет в виду мифическую землю Девиса.

103. Бюаш (Buache), Филипп (1700 — 1773) — знаменитый французский географ, член Французской академии наук, составитель «Атласа физической географии» и автор многочисленных географических трудов. Издал географическую карту Английского канала, на которой впервые были изображены неровности морского дна.

104. Острова Катр Факарден (Les quatre Facardins) были вторично открыты Куком в 1769 г. и названы им островами Лагун.

105. Остров Копьеносцев, или Лансье (l’iles des Lancieres), вторично открытый Куком и названный им Трамб (Trumb).

106. Остров Арп, или Арфы (Tiles de la Harpe), был вторично открыт Куком в 1769 г. и назван островом Лука.

107. Октант Хадли — см. прим. 4-е к главе восьмой первой части.

108. Мегаметр — см. прим. 6-е к главе восьмой первой части.

109. Пуассонье де Перьер (Poissonnier) (1723 — 1795) — врач, занимался преимущественно лечением моряков.

110. Анакреонтическая поэзия — жанр легкой жизнерадостной лирики.

111. Буше (Boucher), Франсуа (1703 — 1770) — французский живописец и гравер, крупнейший представитель живописи стиля рококо. Излюбленными сюжетами Буше были любовные истории, заимствованные из античной мифологии. Более поздние работы Буше характерны холодной эротикой и вычурной, нарочитой декоративностью.

112. Мушкетон — короткоствольное ружье, употреблявшееся как абордажное оружие.

113. Патат — разновидность картофеля.

114. Ямс, или иньям, — растение, имеющее крупные подземные клубни, довольно богатые крахмалом.

115. Через остров Таити, расположенный в центре Полинезии, проходили в прошлом многочисленные странствования и перемещения полинезийцев. В результате коренное население этого острова, составляя целостную этническую группу, не является вполне однородным в антропологическом отношении. Однако Бугенвиль явно преувеличил различия во внешнем облике таитян и неосновательно выделил среди них две расы. Сам Бугенвиль (см. стр. 175) объясняет это различие смешением таитян с населением соседних островов, хотя обитатели последних ничем по существу не отличались от таитян. Бугенвиль не смог составить ясного представления об уровне социально-экономического развития таитян. В то время на Таити уже существовало раннеклассовое общество, хотя и сохранялись пережитки первобытнообщинных отношений. Вся земля находилась в наследственной собственности отдельных семей. Частной (личной) собственностью здесь считались также плодовые деревья, скот, рыболовецкие угодья, дома, орудия труда, домашняя утварь и т.д. Поэтому сообщение Бугенвиля, что на «предметы первой необходимости у них нет права собственности, и все принадлежит всем» (см. стр. 177), является ошибочным. Не случайно Бугенвиль упоминает о существовании на Таити строгих наказаний за воровство (стр. 177). Утверждение Бугенвиля о «праздности» таитянок (см. стр. 179) справедливо лишь в отношении женщин из наиболее знатных семейств, так как основная масса островитянок активно участвовала в трудовой деятельности. Таитянки плели циновки и корзины, изготовляли лубяную материю для одежды (тапу), принимали участие в некоторых видах земледельческих работ, ловили на отмелях рыбу, собирали крабов, моллюсков и морские водоросли, занимались работами по дому и т.п.

Основной формой брачных связей на Таити и других островах Полинезии был парный брак, который легко прекращался по желанию одного из супругов. Возникавшие на этой базе семьи были слишком непрочны, чтобы противостоять тяготам жизни. Поэтому первичной хозяйственной ячейкой полинезийского общества была так называемая большая семья, которая состояла из проживающих вместе людей трех-четырех поколений, происходящих по мужской линии от одного общего предка. В правящем сословии распространено было многоженство; встречались и случаи многомужества. Добрачные связи допускались обычаями (см. стр. 179).

Население Таити делилось на три сословия, называемых иногда кастами: арии — вожди, раатира — свободные землевладельцы и ремесленники, манахуне — безземельные общинники, находившиеся в разных степенях зависимости от арии и раатира и выполнявшие в их пользу многообразные повинности. Кроме того, как бы вне каст находились военнопленные-рабы (тити) Верховные вожди округов и целых островов (арии рай) пользовались большой властью и почетом, но их все же неправильно называть королями (см стр. 185), так как они не могли принимать ответственных решений без согласия совета вождей, а в важнейших вопросах должны были прислушиваться и к мнению реатира.

116. Елисейские поля — в греческой мифологии обитель блаженства, страна на краю земли, где царствует вечная весна.

117. Индиго — органическое красящее вещество, добывавшееся в описываемое Бугенвилем время исключительно из индигоносных растений, культивировавшихся преимущественно в Индонезии. Цвет индиго — синий

118. Латания — растение семейства пальм.

119. Имеется в виду тапа — материя, изготовленная из луба (подкоркового камбиального слоя) бумажно-шелковичного дерева (Broussinetia papyrifera), реже — фигового и хлебного дерева. Специальными колотушками на тапу наносился рельефный орнамент. Для окрашивания тапы применялись различные красители как растительного, так и минерального происхождения.

120. Французский язык вовсе ие является «недостижимым» для речевых органов таитян, так как их речевой аппарат по своему строению ничем не отличается от аналогичных органов европейцев. Слабые успехи Аотуру на поприще изучения французской фонетики объясняются отсутствием у него навыков к произнесению тех звуков, которые не встречаются в его родном языке. Как видно из письма Перейра, публикуемого в конце настоящей книги, он не осматривал речевые органы Аотуру, а просто констатировал его неспособность произносить некоторые звуки.

121. Остров Иль-де-Франс (Св. Маврикия) — принадлежавший Франции в группе Сейшельских островов; в настоящее время принадлежит Великобритании.

122. Аотуру отбыл из Франции в марте 1770 г. В октябре 1770 г. он прибыл на остров Иль-де-Франс, откуда в середине сентября 1771 г. должен был отплыть на специально назначенном корабле на Таити, но заболел оспой и скончался (Dе lа Наrре. Abrege’ de la Histoire generate de Voyages. Париж, 1780).

123. Амьо (Amyot) — вероятно, подразумевается французский писатель и переводчик Жак Амьо (1513 — 1593).

124. Бугенвиль перечисляет здесь не только соседние с Таити острова, но и отдельные округа на этих островах, имевшие самостоятельных правителей. Приводим названия островов в современной транскрипции: Аимеа — Муреа, Маоруа — Маупити, Ака — Тахаа, Умаитиа — Тетиароа, Тапуа-массу — Тубуаи-ману, Аиатеа — Раиатеа, Энуа-моту — Фенуа-ино, Тупаи — Тубаи, Папара и Паре — округа на Таити, Отоа (Атеа) — округ на острове Хуахине-ити, Тумараа, Оопоа (Опоа) — округа на Раиатеа. Все упомянутые острова, как и Таити, принадлежат к архипелагу Общества. Они намного меньше Таити, площадь которого (1037 кв. км) в два раза превышает площадь всех остальных островов архипелага, вместе взятых.

125. Сагиттальная вена — от слова сагиттальная плоскость, то есть воображаемая плоскость, проходящая по середине человеческого тела и делящая его на правую и левую половины.

126. Лемер (Le-Maire), Якоб — участник голландской экспедиции Лемера — Схоутена, вышедшей из Голландии в 1615 г. и сделавшей крупные географические открытия в Тихом и Атлантическом океанах. Кокосовые острова, открытые в 1616 г. Схоутеном и Лемером, — это вулканические острова Тафаки, Ниуатобутабу и Ниуафу, расположенные к юго-западу от архипелага Самоа. Язык обитателей этих островов, как и таитянский, относится к семье полинезийских языков.

127. Схоутен (Shouten), Биллем — начальник голландской экспедиции 1615 — 1618 гг.

128. Перейр (Pereire) — французский лингвист, переводчик короля.

129. Уоллис (Wallas), Сэмюель — английский кругосветный мореплаватель, командовал кораблем «Дельфин» в экспедиции Уоллиса — Картерета (1766 — 1768). Экспедиция эта в составе кораблей «Дельфин» и «Суаллоу» вышла на поиски Южного материка и еще неведомых европейцам островов Тихого океана с целью подготовки захвата новых земель. У Магелланова пролива Уоллис разлучился со своим спутником Картеретом и, пройдя через архипелаг Туамоту, нанес на карту ряд новых островов и вторично после испанцев открыл остров Таити. Далее Уоллис пересек Тихий океан, открыл ряд новых островов и направился для ремонта своего корабля к Молуккским островам. Обогнув мыс Доброй Надежды, он вернулся в Англию в 1768 г. Кругосветное плавание Уоллиса вошло в историю мореплавания, так как результатом его было более точное определение долготы тихоокеанских островов, основанное на измерении лунных расстояний.

(пер. В. И. Ровинской и В. Б. Баженовой)
Текст воспроизведен по изданию: Луи Антуан де Бугенвиль. Кругосветное путешествие на фрегате "Будез" и транспорте "Этуаль" в 1766, 1767, 1768 и 1769 годах. М. Географгиз. 1961